Глава 22

В доме что-то грохнуло. Гул стоял такой, что можно было подумать, упал, по крайней мере, книжный шкаф, но, зная мальчишек, Гейл не сомневалась — одним шкафом дело не ограничилось. Последующая тишина стала почти ощутимой. Она явственно представила, как при этом грохоте миссис Кросби тревожно вытянула свою шею и выпучив от страха глаза ждет «продолжения», как прислуга на кухне перестала начищать серебро, которое уже в сотый раз перекочевывает из спален мальчишек обратно на кухню, затем в столовую, и вновь упорно рассовывается в укромных местечках их спален — в складках простыней, матрасах, ящиках столов, в углах между стенами и мебелью. Никакие уговоры, угрозы надрать уши, выгнать из дома и мрачный надзор не помогали Гейл избавить мальчишек от старых привычек. Но «продолжения» не последовало, то ли на место происшествия уже прибежала миссис Кросби, то ли мальчишки решили удрать на улицу от греха подальше.

Одно хорошо — они не предпринимали ни одной попытки сбежать по-настоящему. Каждый раз, наблюдая из окна за их прогулками по саду, Гейл тревожились о том, что в один прекрасный момент им надоедят условности и те немногие правила, что им упорно пытались вдолбить в горячие головы она сама и стойкая миссис Кросби, они пошлют к черту ее саму и этот дом, и скроются. Вместе с ее вилками, ножами и хрусталем. С них станется. Но то ли городские ночи стали холодными, то ли прислуга исправно лишала мальчишек «добычи», но те и не думали сбегать надолго, неизменно возвращаясь, если не к обеду, так к ужину.

Гейл просто не могла представить, что делала бы, как жила бы дальше… без них. Без извечно шума, крика, который заставлял ее раздражаться, хмуриться, кричать и… чувствовать себя живой, не ходячей куклой без оболочки. Человеком, способным хотя бы на такие эмоции. Но даже и от этих эмоций, она порой уставала. Вот как сейчас…

Она поежилась, поджала под себя ноги и укутала пледом приоткрывшиеся плечи. В огромной библиотеке в это время года было прохладно. Огромный пылающий камин не успевал обогревать помещение, так что она приказала прислуге принести сюда шотландский плед и устроившись на кушетке поудобнее, чуть ли не с головой закрылась этим шерстяным одеялом. Библиотека была единственным оазисом спокойствия в этом доме. Мальчишки, прямо-таки физически не переносили одного вида книг, за которые их грозились усадить в ближайшем будущем. Поэтому-то здесь можно было спокойно все обдумать. И кое-что вспомнить…

Не далее как два года назад, именно на этой самой кушетке, по крайней мере, Гейл казалась, что это была именно та самая кушетка, она впервые познакомилась со страстью Джослина. Со страстью, от которой разжижаются мозги, страдает сердце и полыхает все тело. Боже, как же она тогда захотела его!

Она как сейчас помнила тот его взгляд. Внешне беспристрастный, когда он пытался издевательски оценить прелести ее тела, но где-то глубоко внутри выдающий его волнение и смятение. Именно это не позволило ей сразу же осознать ситуацию, и она сидела перед ним, как глупая корова, хлопая глазами, и позволяла ощупывать взглядом ее открытую грудь. Его слова лишь подтолкнули ее к неправильным выводам:

— У вас красивое тело. Куда красивее вашего лица. Хотите стать моей любовницей?

Будь она опытнее, мудрее, он бы не сбил ее так легко с толку. Тогда же, как послушная марионетка она дала ему пощечину. Если бы только она поняла, что он просто испуган своими чувствами к ней, все могло обернуться по-другому. Не было бы этой поспешной унизительной женитьбы, того мрачного месяца в Мейдстон-хаусе, их обоюдной ненависти…

О Боже, как давно все это было! И как глупо! А сейчас два года спустя она сидит на той же самой кушетке, и думает, о том, как сказать матери о смерти ее сына…

Поначалу она малодушно собиралась препоручить это посыльному, затем попыталась написать письмо, но все выходило не то. Куча скомканной бумаги, на которой слова сострадания казались насмешливыми, а посыльный, человеком, не умеющем правильно подобрать выражения…

С констеблем Пылмом она договорилась держать смерть Джослина в тайне, так что в газетах об этом было ни слова. Но долго так продолжаться не могло, тем более что наследнику и приемнику титула уже давно пора приступать к своим правам и обязательствам. Она понятия не имела, что это за человек, но пребывание в уже «чужом» доме, казалось ей почти что преступлением.

Ничего, как только приедет Виктория, которую она ожидала со дня на день из Бата, она тут же отправится к своим родителям в Хэмпшир. Старый, старомодный, скучный Хэмпшир. Там ей будет хорошо. Никаких воспоминаний.

Гейл уже провела несколько подготовительных разговоров с Разбойником. И хотя тот не подозревал об истинной цели ее вопросов, не отрицал, что его абсолютно ничего не держит в Лондоне, и очень даже любит сельские просторы.

Гейл подтянула затекшие колени к подбородку и зарылась в плед носом. Нет, одной ей с ними не справится. Ее родители просто сойдут с ума от такого «прибавления», соседи начнут разводить догадки и сплетни. Мальчишки совершенно не управляемы. Ей стоит нанять какого-нибудь строгого гувернера… или двух. Иначе, если у старой миссис Чедвик в который раз пропадут ее очки, которые она всегда оставляет где-нибудь по рассеянности, в этом окажется виноват Разбойник, Ник, Флинт или Голд, а то и все вместе разом.

Где-то в отдалении послышался слоновий топот, и ее мысли, которые должны были вот-вот прервать очередной проказой, лихорадочно заметались.

Но как ей сказать обо всем Виктории? КАК? Как посмотреть той в глаза и выдержать ужас матери, потерявшей сына?

— Ге-е-е-ейл!

О Боже, она бы каждый час возносила ему благодарственные молебны, если бы у нее было для свекрови утешение — ребенок Джослина, его плоть и кровь. Она так надеялась, так молилась — о сыне, о дочке, у которых были бы глаза отца, улыбка отца, смех отца…

— Ге-е-ейл! Ге-е-ейл!

Но Бог не хотел ее благодарностей, сегодня, как по часам, у нее началось ежемесячное кровотечение. Излишнее подтверждение того, что Бог отвернулся от нее.

— Ге-е-е-йл! — в библиотеку ураганом ворвались Ник и Голд.

Гейл вздрогнула от их визга, и томик «Паломничества Чайльд-Гарольда» угрюмого Байрона, который она взяла для виду, грохнулся на пол.

Сделав несколько кругов вокруг ее кушетки, и умудрившись не свалить чайный столик, Николас, остановившись на безопасном расстоянии от Голда — то есть за спиной у Гейл, прокричал ей чуть ли не в самое ухо:

— К дому подъехал какой-то экипаж!

— К тебе кто-то пожаловал! — дернувшись в левую сторону поддакнул Голд, явно намериваясь схватить Ника, но тот ловко увернулся.

— Женщина? — поинтересовалась Гейл, с тяжелым вздохом стягивая с себя плед и понимая, что настал ее час расплаты — это наверняка была Виктория.

— Не знаем! — ответил Голд, и, схватив ее за локти, ловко толкнул в сторону Ника, который, приняв весь ее груз на себя, чуть ли не упал на спину.

— Прекратите, черт побери! — закричала Гейл, в тайне ужасаясь собственной грубости и некомпетентности — какой пример она подает мальчишкам, сквернословя? — Немедленно, остановитесь!

— Как только открылась дверь, мы сами за тобой побежали… — начал оправдываться Ник, едва сдерживая на своей физиономии улыбку.

— Я очень надеюсь, — строгим тоном обратилась к ним Гейл, — что до моего возвращения, вы сохраните библиотеку в прежнем виде! И вот еще что, ведите себя тихо, если я услышу малейший шум, я лично пинками выкину вас из этого дома… Мне предстоит очень тяжелый разговор…

— Ага! — перебил ее предупреждения Голд и бесцеремонно подтолкнул к двери.

— Не беспокойся! Все будет в порядке…— Вторил ему Ник, но глаза у этого дьяволенка оставались хитрыми-хитрыми.

Гейл возвела глаза к потолку. К концу недели эти демоны разрушат весь дом до основания, и что она тогда скажет его новому владельцу?! Извините?..

Она нервически затянула потуже поясок на пеньюаре и подумала о том, что ей, пожалуй, все же стоило пойти переодеться. Вдруг это не Виктория? А неизвестный ей наследник или еще хуже, какая-нибудь знакомая Джослина, решившая навестить его?

От нерешительности ее избавила тишина, столь несвойственная дому за последнее время. Это как-то настораживало… Слуги, словно вымерли, а ведь по здравым размышлениям, если к ней пожаловал гость, то кто-то должен был предупредить ее об этом.

Немного подумав, Гейл решила направиться в малую гостиную, расположенную ближе всех к холлу. Когда-то, Джослин впервые, вместе с другими гостями принимал ее у себя в доме, именно в этой гостиной. Она, как сейчас, помнила, любопытно рыскающих девиц Вендалл, самоуверенно-раскованную, ослепительную Селину, загадочного Энтони, и веселящегося Джослина…

О, Боже, Боже, Боже! За что ты наделил человека воспоминаниями? В этот доме каждый угол напоминал ей о Джосе…

Чем быстрее она расскажет все Виктории, тем быстрее она сможет уехать отсюда. Может быть даже сегодня… И ей не придется очередную ночь лежать в холодной, королевских размеров кровати и думать о соседней спальне…

Решительно войдя в гостиную, Гейл недоуменно огляделась. Та была пуста.

Неужели мальчишки просто пошутили? Ну, и сорванцы! Она как следует с ними разберется… Но может быть гость уже уехал?

Развернувшись, она неожиданно со всего размаху на кого-то налетела. Столкнувшись с неизвестным, она чуть ли не упала, так что ему пришлось поддержать ее за локоть. Вскрикнув от неожиданности и испуга, Гейл вскинула голову вверх, и остолбенела…

— Милостивый Боже…

Силы мгновенно оставили ее, и она бы тут же рухнула, не поддержи ее этот осунувшийся, со следами лихорадки и ужасного измождения человек. Он был подобен смерти. Бледный, с безумными глазами, под которых чернели провалы. Он был сам смерть. Потому что это был Джослин. Ее убиенный муж.

Этот ангел преисподней, неожиданно крепко прижал ее к своему телу, так что у нее затрещали кости и она стала неистово отклоняться. Не потому что боялась. Нет. Она боялась выпустить из поля зрения его лицо и понять, что ей всего лишь показалось.

— Ты… — всхлипывала она. — Ты…

— Жива… — шептали его лихорадочные губы, а руки крепко-крепко припечатывали ее к своему телу. — Я нашел тебя…

Ее рассудок мутился, перед глазами плясали какие-то полупрозрачные круги и она часто-часто моргала, пытаясь не упускать его из виду. Ее руки цепко вцепились в лацканы его сюртука, так что даже если бы он и захотел исчезнуть, она бы ему не позволила.

— Я сошла с ума? — бормотала Гейл и лихорадочно покрывала поцелуями любой попадавшийся участок его тела — щеки, шею, подбородок, плечи, лацканы сюртука… Слезы, потоком полились из глаз, но она их не замечала.

Каждой клеткой своего тела она впитывала его контуры. Пальцами, губами, глазами ощупывала, убеждаясь, что это правда и он жив! Жив! ЖИВ! Невредимый, живой, настоящий!

Слезы, рыдания, всхлипывания, бессвязные слова — ей казалось, что именно сейчас, сию минуту, она должна рассказать ему все, как она страдала, как любит, иначе в любой миг он может так же бесследно исчезнуть, испариться и она упустит возможность…

— О, Джослин! Я сейчас все скажу. Все, все, все скажу. Я думала, ты погиб. Умер. Мне было так плохо! Я как только вспоминала, как себя вела, какой была дурой… Идиоткой. Прости меня. Я больше никогда… — Он прерывал каждое ее слово поцелуем. Заглушал признания пальцами, которые дотрагивались до ее говорящих губ, словно бы не веря, что вот она, рядом с ним — живая и невредимая. И плачет от счастья. И говорит глупости. И что нос у нее покраснел, а глаза, как у кролика. — Знаешь, мне абсолютно все равно, если ты меня не любишь, правда-правда. Я буду рада, если мы просто останемся друзьями. Но молчать, нет, молчать я не могу. Я скажу: я так тебя люблю! Невыносимо. Лучше самой умереть, чем жить и знать, что я тебя больше не увижу. Это так больно…

О, неужели все это ей не грезится? И вот он стоит перед ней, целует ее и она ощущает, как лихорадочно горит его тело, как дрожат его руки, а лоб вспотел…

— Я очень-очень-очень тебя люблю! — Сжимая горстями ткань сюртука, горячо шептала Гейл, уворачиваясь от его пальцев, которые мешали сказать ей самое главное. — И если хочешь, я даже тебя оставлю, дам тебе немедленный развод, без всяких скандалов и деления наследства. Хочешь? Ты только скажи…

Он вдруг рухнул у ее ног. Словно подкошенный, пораженный громом. Она лишь глухо вскрикнула, не сумев удержать его и кинулась на пол, перетянув его голову к себе на колени. Он стал еще бледнее. Не дышал. Казалось, он умер. Снова. Еще раз.

Ее нечеловеческий вой огласил весь дом. Зарыдав, она подумала, что сейчас у нее разорвется сердце. Она этого больше не выдержит.

— Любимый, ну, пожалуйста, не умирай… Только не сейчас…Мне надо тебе еще столько сказать, Джослин!

— Что здесь происходит?!

Вокруг нее засуетились люди. Размытие пятна, не лица. Она никого не узнавала, не различала — где женщина, где мужчина, где ребенок. С десяток рук подняли ее с пола и понесли тело Джослина, за которым она последовала не раздумывая. Уложив его на кровать, ей позволили вновь приблизится к нему, и она вцепилась в его руку, прижав ее к своей груди и смотрела, смотрела, смотрела на его лицо… пока не уловила слабое дыхание.

Рассудок вернулся к ней. Нет, он не умер. Всего лишь потерял сознание.

— Скоро прибудет доктор, миссис Стэнфорд. — Сказала ей миссис Кросби. — Давайте разденем графа, ему должно быть удобно. Он сильно изможден.

Заглянув в глаза экономки, и не увидев в них страха, лишь озабоченность состоянием хозяина, Гейл, как сомнамбула встала с кровати.

Общими усилиями стянув с ног графа грязные сапоги, они принялись расстегивать на нем одежду. Сюртук еще не успел пропитаться кровью, чего нельзя было сказать о жилете, черное пятно на сером фоне уже успело достигнуть размеров чайного блюдца. Гейл лихорадочно расстегнула жилет и глухо простонала, увидев рубашку, прямо-таки алевшую от крови.

Разве при таких ранах живут? Разве от таких не умирают?..

Стоило ей добраться до его голой груди и увидеть толстый слой алых бинтов, и кровь стекающую вниз по животу, размазанную по коже, как она больше не выдержала и все же потеряла сознание.

Открыв глаза, она недоуменно моргнула. Перед ней стояла Виктория и прижав палец к губам, подавала знаки, приказывая ей выйти из комнаты. Бесшумно последовав за свекровью, Гейл обернулась, кинув обеспокоенный взгляд на Джослина, который по-прежнему спал, и скривилась, ибо шея от многочасового сидения на кресле немилосердно затекла. Но ничто, никакие неудобства в мире, не могли ее заставить не ночевать в его комнате. После злополучного обморока, из-за которого приглашенной доктор был вынужден заниматься сразу же двумя больными, прошла уже неделя. Но до сих пор Гейл неотлучно — днем и ночью находилась возле постели мужа, который по большей части спал, а если просыпался, то ненадолго.

Тихонько прикрыв за собой дверь, Гейл широко зевнула и поинтересовалась:

— Что случилось?

Виктория вот уже несколько дней, как вернулась из Бата. Правда, ее отношение к состоянию сына очень уязвило Гейл. Преспокойно поцеловав того в лоб и пробормотав, что-то вроде того, что он в хороших руках, она отправилась в свои апартаменты и больше из них не показывалась. Вот так-то вот! Ни слез, ни истерик, не беспокойства.

Виктория отступила на шаг и указала на зеркало.

— Вот это!

Не понимая, что та имеет в виду, Гейл шагнула ближе, но так ничего и не увидела.

— Ничего не понимаю… — пробурчала она и вопросительно уставилась на свекровь.

— Вот именно, что не понимаешь! А раз ты не можешь увидеть это сама, мой долг, как хорошей матери, помочь тебе разобраться.

Гейл еле сдержалась, чтобы насмешливо не пройтись на счет «хорошей матери», но все же промолчала.

— Видит Бог, я не хотела вмешиваться. Как бы мне не хотелось окружить сына заботой и вниманием, я все же смогла сообразить, что вы оба так настрадались, что никто другой вам больше и не нужен. Но так больше нельзя, Гейл. Ты только взгляни на себя. — Виктория взяла ее за подбородок и заставила Гейл взглянуть на свое отражение в зеркале. — В кого ты себя превратила? Пугало, и то симпатичнее будет. Разве тебе хочется, чтобы после пробуждения мой сын увидел эти всклоченные сальные волосы, темные круги под глазами и эту мятую тряпку, вместо платья?..

— Он еще так слаб…

— О Господи, какая ерунда! Да вы со своим доктором так часто пичкайте его снотворным, что неудивительно, что он только и делает, что спит!

— Да откуда вы знаете, как обстоят дела?!

— Не смотря на то, что я не сижу у изголовья больного, я все же интересуюсь его состоянием у доктора и Дженнингса. Послушай меня, Гейл. Довольно! Остановись! Джос сильный мужчина. Он не умирает…

Гейл задумалась. Да, конечно, она понимала, что Виктория права, но трудно пересилить собственное беспокойство. Сейчас, когда Джос слаб, еще можно обманывать себя и находить оправдания своему поведению. Но стоит ему очнуться и потребовать, чтобы она выполнила свои клятвы, то, что тогда?.. Если Джос напомнит ей об обещании покинуть его, разве от горя у нее не разорвется сердце?..

Виктории-то легко. Она не жила неделями с мыслью о том, что Джос умер. Ей легко поверить в его выздоровление, ведь она не видела, как в него стреляли, и в каком виде, тот пришел к ней. Смерть и то краше будет. А эта ужасная рана…

— Гейл, — еще более настойчивее сказала Виктория, — приди в себя!

Что ж, эта ситуация не могла продолжаться вечно. Она ведь отнюдь не трусиха! И не будет сознательно оттягивать конец, зная при этом, что занимается самообманом. Пора-пора расставлять все точки над «и». Но конечно, не в таком виде. Уж в этом-то Виктория права. О-о, она мудрая женщина. И инстинктивно угадала все.