Китай, Россия и Всечеловек

Итак, отвергли замкнутый квадрат, чтобы выйти к живому пространству, веря в его божественное происхождение. «Каждый перерыв – это та реальная, в пределах нашего мира лежащая точка, где два мира: мир „этот“ и „тот“, мир сущего и существующего, мир абсолютной свободы и мир причинной обусловленности – соприкасаются в реальном взаимодействии». И дальше, продолжает Эрн: «…или прогресса нет, или же он есть усвоение Абсолютного… Остаток истории, то будущее, которое отделяет нас от Вечности, должен быть заполнен небывалыми страданиями… Темные силы, почуяв конец своего господства, мобилизуют все, что имеют».[21]

Но видение «внутренней вселенной» предполагает изменение сознания, которое не случайно назвали «несчастным». «Сознание подчинено закону, который знает общее и не знает индивидуального. Самая структура сознания легко создает рабство». Бердяев не раз возвращается к этой мысли: «Рабство есть прежде всего структура сознания». «Война в сущности определяется структурой сознания».[22] Философ имел в виду преодоление плоскостного, одномерного мышления, тотальной зависимости одного от другого. Каждый наделен свободой, выше которой нет ничего. Посягательство на духовную свободу есть надругательство над человеческой Личностью.

Не потому ли именно в России происходит прорыв к Свободе, что непроницаемая власть толкала на это? Потому и поспешили возвести новый частокол, выдав его за новую жизнь. Но в квадрате, пусть обновленном, не было места творческому духу. Прорыв был неизбежен, и то, что возвестили философы, – наступление «нового зона», уже не могло не сбыться. Еще выпало миру немало испытаний, но квадрат был развенчан. И это предвидел Бердяев: «Цивилизация возникла как средство, но была превращена в цель… Культура… есть средство для… духовного восхождения человека, но она превратилась в самоцель, подавляющую творческую свободу человека».[23] (А в наши дни движение против глобализации разве не имеет тех же корней: страха перед стандартизацией, унификацией личности и народов?)

Прекрасная сама по себе идея «Всеединства» не может осуществиться, пока не изменится сознание, не увидит в единичном Единое. Отсюда и ужасы начавшегося века, и, что ни возьми, везде растерянность, мельтешение в литературе, нетребовательность к себе и другим – барахтаются, как в безвоздушном пространстве, сквернословят, прикрывая свою немощь; с кислой миной смотрят на прошлое, теребят память предков. И этим был обеспокоен Евгений Трубецкой в начале XX века: «Опасность для России и для всего мира – тем больше, что современный хаос осложнен и даже как бы освящен культурой… Человек не может оставаться только человеком: он должен или подняться над собой, или упасть в бездну, вырасти или в Бога, или в зверя».[24] Пока что в Бога он не вырос, но Пути к восхождению ему не заказаны, ибо он причастен Вселенскому сознанию. И об этом у Евгения Трубецкого: «Раз истина есть всеединое сознание, она объемлет в себе все сознаваемое вообще, стало быть, и все мое сознание».[25]

Есть только два отношения к жизни – внутреннее и внешнее, как есть два типа культуры – созерцательно-творческая и хищнически-механическая, подвел итог отец Павел Флоренский. Назначение культуры – борьба с мировым уравниванием или смертью, но помимо зависимости недоразвитого ума от Хаоса, энтропии человеку назначена устремленность к Логосу, эктропии. Потому Флоренский и ратовал за «обратную перспективу», которая, устремляя взор вовнутрь, создает духовное поле, «пространственную цельность, а не часть, механически отделенную». Сторонник прямой перспективы – «царь и законодатель природы» – мыслится одноглазым, как циклоп, ибо второй глаз, соперничая с первым, нарушает абсолютность точки зрения. Это глядение одним, правым глазом «не сопровождается ни воспоминаниями, ни духовными усилиями». (Не потому ли, что работает лишь левое полушарие?) Предполагается, что «никаких форм в природе не существует. Не существует никаких реальностей, имеющих в себе центр и потому подлежащих своим законам». Все зримое и воспринимаемое есть только простой материал для заполнения схемы, извне накладываемой на безличный и безразличный материал.

Живой ум ученого не мог смириться с бесформенностью, неиндивидуальностью пространства. Предпосылки такого рода отрицают и природу и человека, «хотя и коренятся, по насмешке истории, в лозунгах, которые назывались „натурализм“ и „гуманизм“, а завершились формальным провозглашением прав человека и природы».[26] Но те же греки говорили: «Из чего все вещи получают свое рождение, в то они и возвращаются, следуя необходимости. Все они в свое время наказывают друг друга за нечестивость» (Анаксимандр). И Блаженный Августин: «Ты повелел ведь – и так и есть – чтобы всякая неупорядоченная душа сама в себе несла свое наказание». Действительно, настало время выбора: или подняться, или упасть так низко, что уже не подняться. Не может человек жить дольше в замкнутом пространстве, но не знает, как быть, ищет выход вдалеке, а он совсем близко, в собственной душе.

Однако трудно расстаться с квадратом, который в глубине сознания, в котором находят опору, пусть и пошатнувшуюся, но другой не знают. С одной стороны, для Казимира Малевича «Черный квадрат» – крик отчаяния, с другой, всё – «зародыш всех возможностей». Он убежден в его неисчерпаемости. Не потому ли, что созрела потребность, но не явилась Форма? Родилась надежда узнать, что Там, за видимыми вещами: Нуль, Ничто, где затаилось Единое? «В человечестве образован полюс единства, к нему сойдутся все культуры радиусов» (К. Малевич. О новых системах в искусстве).[27] «Если кто-то познал абсолют, познал ноль» (из манифеста Малевича «Супрематическое зеркало», 1923), но не находили для себя места в нем. И не могли найти, пока не отошли от древних архетипов, которым пришло время оставить человека в покое. Ощутив Ничто, не открыли его смысла: «Нет бытия ни во мне, ни вне меня, ничто ничего изменить не может, так как нет того, что… могло бы быть изменяемо», – признается Малевич в том же манифесте.

С одной стороны, возникает тяга к буддизму, с другой, не осознается его конечная цель – Нирвана, Свобода от иллюзорного мира, от помраченного сознания, обрекающего человека на страдания-дукху. (Мне уже приходилось писать о восточном Ничто, которое, в отличие от западного, есть до-бытие, а не после-бытие, не раскрывшееся, не ставшее еще бытие, – извечная Основа, а не конец сущего; и о превратном понимании буддизма как пессимизма.) Преодолевая себя внешнего, вечно алчущее эго, человек узнает себя внутреннего, истинного – всечеловека. Но в пределах Квадрата и не могло быть осознано учение, возникшее на другой основе. На Востоке Ничто никогда не изобразили бы «черным квадратом», но изображали пустым, белым кругом, разомкнутым в вечность. И это доступно тем, кто не подвластен магии квадрата, таким философам, как Николай Бердяев, для которого Ничто есть полнота непроявленного мира, источник сущего.

И все же сознание было потрясено, но не пробуждено, еще существовал разрыв между свободной интуицией и жесткой логикой квадрата, но до поры до времени. До сих пор на слуху строки поэта-романтика Павла Когана (1918–1942), погибшего под Новороссийском, – автора знаменитой «Бригантины»: «И снова тишь. //И снова мир. // Как равнодушье, как овал. // Я с детства не любил овал! // Я с детства угол рисовал!» («Гроза», 1936). И трудно усомниться, что «веку он не изменял». Но двадцать лет спустя Наум Коржавин, взяв эпиграфом строку Павла Когана, скажет: «Меня, как видно, Бог не звал //И вкусом не снабдил утонченным. // Я с детства полюбил овал //За то, что он такой законченный» («Овал»). Что происходит в глубине сознания в наше время, позволяют судить стихи еще одного романтика: «Пусть будет поиск неуемен // И ты откроешь – мир объёмен! //У мира странное лицо: //В овале угадай яйцо. // Иные лики есть у мира. // Ведь угол – символ пирамиды».[28]

А разве не меняется на глазах архитектура, убегающая от крутых углов к волнообразной линии, возрождая округлость православных храмов, столь не похожих на возносящиеся к небу готические соборы? Или, напоминает Флоренский, свобода переливов в русской хоровой песне. Полная свобода всех голосов, «сочинение» их друг с другом, в противоположность подчинению. «Единство достигается внутренним взаимопониманием исполнителей, а не внешними рамками… Так народная музыка охватывает неиссякаемый океан возникающих чувств, в противоположность застывшей и выкристаллизовавшейся готике стиля контрапунктического… В философии здесь автору хочется сказать то самое, что поет в песне душа русского народа. Не систему соподчиненных философских понятий…но свободное „сочинение“ тем определяет сложение всей мысленной ткани».[29]

Живой, органичной философии Флоренский противопоставляет застывшую, поверженную схемой науку: «Философия в самом существенном отрицает метод науки… В противоположности мысли, которая твердо „стоит“ и „не-движна“, и мысли, которая „убегает и не хочет стоять, где ее поставили“, указывается несовместимость Науки и Философии. Эта несовместимость есть непримиримость условной манеры и подлинной отзывчивости, непримиримость рабства и свободы, непримиримость спеленутой мумии и живого тела».[30]

Истинная Форма не поддается формализации, ибо находится внутри, храня Единое в единичном. Избегая статики, постигают подвижное неуловимое, доступное интуитивному чувству Вселенной. Отсюда неприязнь к догматизму в науке, оторванной от жизни, превратившейся в чистый механизм для подражания. Однако через некоторое время Павел Флоренский меняет свое отношение к науке, потому что меняется сама Наука. Великие открытия под силу великому уму. Он восторгается методом Анри Пуанкаре именно потому, что ученый видит свое назначение в «искании особой красоты, основанной на чувстве гармонии».[31]

Подвижный, чуткий к переменам ум философа заставляет признать: «С началом текущего века научное понимание претерпело сдвиг, равного которому не найти, кажется, на всем протяжении человеческой мысли… Эти два признака суть прерывность и форма…

Непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление не стянуть в одну сущность изнутри. Эволюционизм как учение о непрерывности существенно подразумевает и отрицание формы, а следовательно – индивидуальности явлений».[32]

«Эволюционизм» как проявление горизонтального мышления дает о себе знать и в сфере лингвистики. Образцом отношения к языку он считает Вильгельма фон Гумбольдта, у которого в языке все живет, все течет, все движется: «человек – творец языка, божественно свободен в своем языковом творчестве, всецело определяемом его духовной жизнью, изнутри» (с. 155). И добавляет: «Нет индивидуального языка, который не был бы вселенским в основе своей; нет вселенского языка, который бы не был в своем явлении – индивидуальным» (с. 164).

Не удивителен интерес к В. Гумбольдту, с точки зрения которого выявление человеческой духовной силы в продолжение тысячелетий на пространстве земного круга есть высшая цель, окончательная идея, которая должна вытекать из всемирно-исторического процесса. «Возвышение или расширение внутреннего бытия – вот то единственное, что отдельная личность, насколько она к этому причастна, вправе считать своим нетленным приобретением, а нация – верным залогом будущего развития новых великих индивидуальностей».[33] Павел Флоренский писал сыну с Соловков в феврале 1937 года, незадолго до расстрела: «Что я делал всю жизнь? – Расматривал мир как единое целое».

Поистине, «Великий ум един»; потому и един, что уникален. Не во всем согласны философы, Бердяев и Флоренский, но их объединяет вера в человека. Посягательство на самовыражение индивидуальности есть посягательство на Духа Святого.

Так или иначе, в духовной сфере происходит смещение центра из сферы внешнего в сферу внутреннего, от количественного измерения к качественному. Точка, которая для Аристотеля «начало линии», обретает самостоятельность; линия состоит из точек, притом каждая из них олицетворяет целостность. (Как у буддистов: в миге заключена вечность, в точке – вселенная.) Сам квадрат у Флоренского сводится к точке. Возможно ли четырехмерный или трехмерный образ отразить на двухмерном протяжении? Георг Кантор установил соответствие между каждой точкой квадрата и каждой точкой его стороны. «Ни одна точка квадрата не остается неотображенной, и ни одна точка изображения не будет пустой, ничему не соответствующей… непрерывные множества между собою все равномощны. Но, обладая одинаковой мощностью, они не имеют одних и тех же „умопостигаемых“ или „идеальных“ чисел… то есть не „подобны“ между собою».[34]

Судя по статье, написанной для «Словаря символов», «Точка» для Флоренского – знак Единого, в ней все соединилось: пустота и полнота, свет и тьма, мир видимый и невидимый (она есть и не есть одновременно), единица и нуль. Прямая, горизонтальная линия, по Флоренскому, есть машина для уничтожения реальности. Лишь при восхождении по вертикали образуется пространственный синтез.[35] Само «число» освобождается от «тела».[36]

Но почему в осмыслении происходящего доминирующую роль начинает играть Наука? Во-первых, такова ее природа: познавать непознанное. Во-вторых, изменилась сама наука, преодолевшая дуализм, альтернативный способ мышления, признав квантовую структуру, двуединство сущего, не только волны и корпускулы (принцип дополнительности Нильса Бора), но духа-материи, времени-пространства, прошлого-настоящего. Все одновременно континуально и дискретно, амбивалентно само движение (туда-обратно, по принципу электрического тока). Двуединое не может не иметь своего центра, центрированность делает каждую вещь целостной, нарушать же целое значит посягать на жизнь.

Физики обнаружили в вакууме не хаос, а упорядоченность: «Изучение субатомных частиц и их взаимодействий открывает нашему взору не мир хаоса, а в высшей степени упорядоченный мир», – писал Ф. Капра более трех десятилетий назад в книге «Дао физики», название которой говорит само за себя.[37]

Если каждая реальность есть «центр бытия», имеет форму, подчинено своим законам, то ничто существующее не может рассматриваться как безразличный и пассивный материал для заполнения каких бы то ни было схем. Мысль соединяется с чувством, субъект с объектом и несет за него ответственность, то есть преодолевается отчуждение субъекта от объекта, разделившее мир на враждующие стороны. Если изменилась картина мира – он более не напоминает замкнутый квадрат, – не могло не измениться сознание, и наоборот: сознание притягивает бытие.

Бердяев назвал новый тип сознания «сингулярным» (теперь бы назвали «голографическим»; каждая точка единственна и сопряжена с вечностью – суть в самопроявлении единичного как Единого). Можно, видимо, сказать, что русской парадигме присуще «точечное» восприятие мира, срединное между Квадратом и Кругом. Недаром знающие говорят, что Россия расположена между Западом и Востоком и ее назначение – примирить обе стороны, без которых «метафизика всеединства» останется мечтой. Наверное, так и будет, если прав Владимир Соловьев и «идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности».[38] Бердяев же скажет: «И только человек, занявший место в космосе, уготованное ему Творцом, в силах преобразить космос в новое небо и новую землю».

Павел Флоренский воплотил еще одно качество русских: непредубеждение, способность видеть и восторгаться другим – во имя высшей Истины. Он не совсем согласен, что «круглое мышление», способ мыслить и излагать созерцательно называется «восточным». Ближе многих других к нему подходит мышление английское, гораздо менее немецкое. Гете, Гофман, Новалис, Баадер, Шеллинг, Беме, Парацельс могли бы быть названы в качестве доказательств противного.[39] Но это имена тех, кто над границами, о ком Конфуций сказал: «Высший ум един, не подвержен изменениям».

Итак, научное мышление становится открытым к нетрадиционным формам знания, в частности восточным, о чем не раз говорил датский физик Нильс Бор. Своей эмблемой он сделал Великий Предел (Тайцзи), обведя инь-ян латинским изречением: «Противоположности дополняют друг друга». (Соединились, наконец, квадрат и круг, тяготея к заложенной в природе двойной спирали.) Принцип дополнительности универсален, присущ двум типам сознания (западному-ян и восточному-инь) и каждому человеку, ибо в каждом живет созерцатель-зритель (инь, правое полушарие) и деятель-актер (ян, левое полушарие одного и того же мозга). К восточным учениям проявляли интерес крупнейшие ученые XX века, находя в них новые методологические подходы, как о том не раз писал Вл. Вернадский: «Величайшим в истории культуры фактом, только что выявляющим глубину своего значения, явилось то, что научное знание Запада глубоко и неразрывно уже связалось в конце XIX столетия с учеными, находящимися под влиянием великих восточных философских построений».[40]

Значит, правы мудрецы Востока и Запада: «Все Пути ведут к Одному». И «нет ни иудея, ни грека, ни раба, ни свободного», говоря словами Апостола Павла (Гал., 3, 28). Только «не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим., 12, 2). И Бл. Августин уверял: «Душа может познать единую истину многими способами» (Исповедь, XIII, 20). Великие математики открыли путь к «предустановленной гармонии» – в духе интуиции Шеллинга: «…самораздвоение единого тождественного начала имеет целью самосознание единого».

На этой основе выросла синергетика – метанаука, многомерная логика, знаменуя переход к открытым, нелинейным, то есть живым, системам, способным к самоорганизации.[41] В России синергетика нашла благодатную почву, если иметь в виду те качества русской мысли, о которых шла речь: интуиция, спонтанность, доверие внутренней форме, не противопоставление одного другому, не подчинение заранее заданной схеме, а свободное излияние того, что рождается в натруженной душе.

Приведу еще одно свидетельство из «Обратной перспективы» Флоренского: «„Всякий метод есть ритм“, – говорит Новалис, и постижение реальности есть со-ритмическое биение духа, откликающееся на ритм познаваемого». Синергетики назовут это резонансным воздействием: соединять разное, людей и народы, не прибегая к силе, что кончается катастрофой, – предупреждает основатель русской синергетической школы Сергей Павлович Курдюмов. «Мягкое управление – это управление посредством „умных“ и надлежащих воздействий… Правильные резонансные воздействия могут высвободить мощные внутренне силы и возможности человека или социального (культурного, научного) сообщества. Так что управляйте мягко, но с умом, и вы добьетесь многого!»[42] Синергетическое видение, уверяет ученый, откроет пути коэволюции человека и природы, во имя спасения того и другого: ставший человеком не будет разрушать Дом бытия.

Закон самоорганизации сам по себе свидетельствует, что Природа разумна, что Хаос не изначален, а возникает, когда приходит время изменить порядок для восхождения на новый виток спирали. Переход из бывшего в будущее, от изжившей себя формы к той, которая соответствует новой ситуации (о чем говорит «Книга Перемен»). Но если Хаос не изначален, значит, конечен. О синергетике уже немало написано, и будет возрастать интерес к ней как к науке, прогнозирующей будущее, чтобы неизбежный пока хаос не стал необратимым.[43] Становится реальным решение извечной проблемы – свободы от необходимости. Необходимость как данность – то, что происходит независимо от человека, но в чем он начинает принимать участие, резонируя на происходящее, подбирая оптимальное решение (аттрактор). То есть синергетика «толкает ум» в суть происходящего, посылает SOS! Здесь опасно: корабль может наскочить на скалы или на мину, если возьмет неправильный курс.

Но куда движется сам корабль, какова его цель? Не та ли это энтелехия, которая открылась Аристотелю и без которой все теряет смысл? Синергетика признает не только колебательное движение – по горизонтали, обратимое, но и необратимое, по вертикали, к более совершенному порядку (в духе синергии, соединяющей земное с небесным, человеческое с божественным – во имя целого человека). По мысли Шеллинга: «Величайшая цель и тенденция целого состоит в том, чтобы природа перешла в духовное». В это верили русские космисты и древние мудрецы Китая.

Итак, китайцы шли от Неба, от небесного Пути, предопределяющего Путь человеческий, о чем свидетельствуют древнейшая «Книга Перемен» и комментарий к ней («Десять крыльев»). Но между Небом и Землей нет разрыва, энергия ци постоянно циркулирует между ними, небесный круг придает земному квадрату круговое движение.[44] Небо рождает «образы» (сян), мудрецы древности, обладая тонкой энергией цзин, передают их смысл. Так возникла «Книга Перемен». «В древности правитель (ван) Поднебесной Фуси, глядя на Небо, наблюдал образы… Опуская взор вниз, наблюдал законы Земли… Так впервые начертал восемь триграмм, исполнив веление (дэ) светлого духа, постиг все чувства (цин) сущего» – сказано в древнем комментарии к И цзину «Сицычжуань» (11, 2).[45] Совершенномудрые считывали небесные знаки, потому что Истина заложена в духовной энергии цзин, о чем свидетельствует Лао-цзы: «В таинственной глубине Дао скрыта чудесная духовная энергия (цзин ци). В ней – высшая Истина, в ней творящий Свет» (Дао дэ цзин, 21).

Триграммы были сдвоены, и появились гексаграммы, состоящие из шести черт: иньских – прерванных и янских – целых.

За исключением двух первых гексаграмм: чистое Творчество (Цянь) – шесть целых черт и чистое Исполнение (Кунь) – шесть прерванных (программа-максимум для человека), остальные 62 гексаграммы представляют собой разное сочетание иньских и янских черт, характеризующих переживаемую ситуацию. Суть отношения инь-ян в их нераздельности: они присутствуют друг в друге, меняется лишь их соотношение, и потому не могут сталкиваться. В худшем случае могут расходиться в разные стороны, как в ситуации Упадка (Пи, 12-я гексаграмма). Но есть Неизменное в Изменчивом, Перемены совершаются по кругу, следуя друг за другом, как солнце и луна (которые и образуют иероглиф «И» – «Перемены»). Потому и называли первоначально «Книгу Перемен» «Чжоу И»: «Перемен по кругу-чжоу», но не замкнутому, а бесконечному, всеобъемлющему. И в «Сицычжуань» сказано: «Эта Книга по кругу омывает шесть Пустот, где нет верха и низа, где мягкое и твердое переходят друг в друга».

Великая Пустота изначально чиста, свободна от примеси, помех, ее называют чистой духовностью-шэнь.[46] Земля не погибнет, пока сообщается с Небом, – и об этом предупреждает потомков И цзин: «Небо и Земля не связаны, будет Упадок» («Туань-чжуань»). В тексте гексаграммы «Упадок» сказано: «Великое отходит, малое приходит». Это значит, «что Небо и Земля не связаны, и все сущее не развивается… Внутри – ничтожество, а вовне – благородный человек. Путь ничтожеств – расти, а путь благородного человека – умаляться».[47]

Единство Земли и Неба унаследовано от Великого Предела. Впервые понятие Великого Предела появилось в «Сицычжуань»: «В Переменах есть Великий Предел, из которого рождаются два образа (инь-ян)» (1, 11). Великий Предел – это не тот «предел», который ограничил «беспредельное» греков, составляя с ним пару. Великий Предел не имеет пары, он целостен, двуедин («в нем обе Формы коренятся») и потому беспределен, рождает вселенский ритм, пульсирующую энергию, живую и разумную. Все по природе своей не только двуедино (инь-ян одновременно), но и троично: имеет свой центр, благодаря которому сообщается с высшим духом, назови его Дао, Великим Пределом или Законом-Ли (в отличие от греческого шара). И Лао-цзы напоминает: Великое Дао, «находясь в бесконечном движении, не достигает предела. Не достигая предела, возвращается к истоку» (Дао дэ цзин, 25).

Сопряженность с Высшим позволяет инь-ян не распадаться, не превращаясь в «двоицу», сохранять целостность. Как сказано у Чжуан-цзы: «Когда „это“ и „то“ не стали парой, называется осью Дао. Эта ось начинается в центре бесконечного круга» (гл. 2 «О равенстве вещей»).[48] И в «Книге Великой Тайны» Ян Сюна (53 г. до н. э. – 18 г. н. э.) – подражании И цзину – в главе «Круговорот» читаем:

Водрузишь ось сердцевины,

В круговороте нет углов…

Доверься круговороту, его правде!

Ввысь проникнешь до неба.[49]

Потому Великий Предел изображают в виде круга с двумя полу-изогнутыми половинами: темной-инь со светлой точкой-ян и светлой-ян с темной точкой-инь. Одно присутствует в другом, как в зародыше, который, пребывая в покое, всему дает жизнь. Великий Предел, предотвращая отклонение от Небесного Пути, охраняет от гибели. Потому мудрецы и следуют Срединности (Чжун), избегая крайности, содействуют благому свершению. (Сам иероглиф «чжун» напоминает ось, проходящую через центр квадрата.) Как сказано в «Чжун-юн» («Постоянство в Срединности»), «Срединность – Великий корень Поднебесной. Уравновешенность (Хэ) – совершенный Путь Поднебесной».[50] Срединного Пути придерживались мудрецы. «Как велико дэ достигшего Срединности! И как редко оно среди народа», – сетует Конфуций (Лунь юй, VI, 27).[51]

Итак, можно сказать, все заряжено Великим Пределом и потому само по себе, самоестественно к нему устремляется, к своему истоку и к своему завершению – в проходящем цикле. Все едино и единично одновременно, нераздельно и неслиянно, одно не существует за счет другого, все согласуется: земное с небесным, человеческое с природным, физическое с психическим, этическое с эстетическим. («Одно во всем и все в Одном», – скажут дзэнские мастера.)

Неоконфуцианцы династии Сун (960-1279) заострили внимание не только на энергии ци, но и на универсальном и одновременно индивидуальном ли, благодаря которому земное сообщается с небесным. Ли делает каждую вещь тем, что она есть, дает ей внутреннюю форму. (Недаром Лейбниц (1646–1716) придавал такое значение китайским учениям и особенно понятию «ли», находя общее с монадами, в каждой из которых заложена Творцом своя программа, приближая сущее к «предустановленной гармонии».)

Не удивительно, что в Ли, отражающем Небесную волю, воплотились «пять постоянств» (учан), пять изначальных свойств моральной Природы: Человечность (Жэнь), Долг-Справедливость (И), Благожелательность (Ли), Разумность (Чжи), Искренность (Синь).[52] Им соответствуют «пять видов энергии» (усип): Жэнь – Дерево, И – Металл, Ли – Огонь, Чжи – Вода, Синь – Земля. Все укладывается в пятерицы: планеты, времена года, стороны света, звуки, цвета; все резонирует – в одном месте тронешь, в другом отзовется. Если нарушена Справедливость, все приходит в разлад. «Великая справедливость в природе, // без которой Небо с Землей не взаимодействуют //И все сущее не приходит в движение», – комментирует Конфуций тексты И цзина.[53]

Пятерицы вращаются по кругу, в прямом, благоприятном порядке взаимного порождения, и в обратном, неблагоприятном порядке взаимного преодоления (но не уничтожения), под воздействием сил инь-ян. «Благодаря трансформирующей (преобразующей) силе ян и объединяющей силе инь возникают действенные начала – Вода, Огонь, Дерево, Металл и Земля. Распределяются эти Пять Действующих Начал гармонично, и Четыре Времени Года следуют друг за другом в правильном порядке. Пять Действующих Начал выступают, таким образом, то как инь, то как ян. Инь и ян суть Великий Предел. Великий Предел, однако, основывается на Беспредельном», – пишет сунский философ Чжоу Дунь-и в трактате «Объяснение схемы Великого Предела».[54]

Все имеет пятеричную структуру – и явления этого мира, и фазы развития, и душевное состояние человека. То одно преобладает, то другое. Одна фаза проходит под знаком Огня, другая под знаком Воды и требует к себе соответствующего отношения: не удвоения инь или ян, а их уравновешенности, ибо удвоенное ян-огонь ведет к Мировому пожару, а удвоенное инь-вода – к Мировому потопу. Благоприятный порядок, который ученые-синологи называют «космогоническим», то есть соответствующим Небесному Дао, – это Дерево – Огонь – Вода – Металл – Земля. Современный порядок считают неблагоприятным, ибо Металл выходит на первое место: Металл – Вода – Дерево – Огонь – Земля, одно подавляет другое.[55] Действительно, Металл хорош на своем месте, как средство цивилизации, а не ее цель. В последнем случае все переворачивается вверх дном: «Люди гибнут за металл», бряцают оружием, пулей в затылок решают свои проблемы. Проникая в сознание, металл проникает повсюду: в отношения людей, в музыку, поэзию, живопись. Добываемый из недр Земли, он несет ее подспудную силу.

Но и ситуация Металла сменится, ибо ничто не стоит на месте, круговращается, имея свой Центр: центр пяти энергий – Земля, центр пяти постоянств – Искренность.