– Не нравлюсь я вам, – не спросил, констатировал.
– И не надейтесь! – отвергла оценку Лена. – Нравитесь, и еще как! Ваши работы – это… – Она развела руками, демонстрируя невозможность подобрать слова, чтобы в полной мере описать восхищение. – Это не просто гениально! Это что-то невероятное!
– Лена, почему вы все время воюете? – сбил влет ее пафос, ошарашив вопросом, Арбенин.
Ленка аж задохнулась от неожиданности, как рыба, выброшенная на берег. Выпучила на него глаза, забыв прибрать куда-нибудь руки, так и повисшие в воздухе.
А он, сделав глоток кофе, поставил чашку на блюдце и посмотрел на нее невинно-ожидающим, даже скучающим немного взглядом, словно про погоду в Неаполе спросил.
Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя от растерянности, опустить руки, осмыслить это его простецкое «Лена» и сам вопрос.
Обнаружилось, что ответить ей нечего, – ничего подобного, никакой такой воинственности она за собой не замечала! Но он же обратил внимание! А он, между прочим, художник, да еще какой!
Сбитая со всех своих настроев, мыслей и толков толковых, она посмотрела за окно и неожиданно, без внутренних предупреждений и без всяких видимых причин, почувствовала такую огромную, как плита бетонная, усталость. Такую, что и обдумывать ее сил не было.
А он молчал, пристально рассматривал Елену Невельскую. Что он там думал? Пойди разберись!
– А знаете, – каким-то старческим голосом, без напора, без эмоций, сказала Лена. – К чертовой матери все это. Мне многие ваши коллеги говорили, что с вами нелегко беседовать. По большому счету интервью с вами мне уже и не нужно.
– Зачем же вы согласились на встречу? – чему-то нахмурился Арбенин.
– Всегда интересно поделиться с профессионалом своими находками, открытиями, узнать от него нечто новое, особенно если восторгаешься его работой. А разговора, Денис Васильевич, у нас с вами не получается. Думаю, если бы не вчерашняя встреча, то сегодня мы бы прекрасно пообщались к обоюдному удовлетворению. На работе я не воюю, я всех люблю и уважаю. И еще, как я сказала вчера вашему батюшке, я не желтая пресса и о личной жизни людей не пишу. Только если они сами считают нужным о ней рассказывать и эти факты имеют прямое отношение к теме. Вы зря так боялись со мной встречаться.
– Я читал ваши статьи. И в журнале, и те, которые вы писали ранее, работая в газете. Остро работали, бесстрашно, на грани фола, я бы сказал. Тогда вы и про личную, и про финансовую, и про криминальную жизнь писали.
– Денис Васильевич, – тем же состарившимся голосом спросила она, – а почему вы согласились со мной встретиться?
– Книгу вы написали хорошую. Мне захотелось познакомиться с неравнодушным автором. И – как вы там сказали?.. – поделиться своими находками и открытиями и узнать что-то новое. Тем более вы человек не из «цеха», и вам многое по-другому видится, может, лучше и яснее.
Лена пригляделась к нему. Он злился. Что-то там ворочалось у него в голове, очевидно малоприятное, судя по напряженной позе, сведенным бровям и прищуренным темно-зеленым глазам.
– Такое ощущение, что мы с вами на похоронах и произносим надгробные речи, – постно заметила она.
– Это разочарование, Елена Алексеевна, – пояснил Арбенин отстраненным тоном. – Это когда ожидания не сбываются.
Лене захотелось посмеяться над глупой нелепостью их обоюдных претензий и разочарования, «когда ожидания не сбываются». Усталость, неизвестно откуда свалившаяся, никуда не делась, улеглась в сознании осадком, а вот настроение, как говорит Гришковец, улучшилось! И она решила переиграть это, испорченное с самого начала, деловое свидание заново, совсем по-другому! Так, как хотелось, мечталось Лене долгое время!
– А мы можем это исправить! – поделилась улучшенным настроением Лена.
– Как? – не выказывая особой заинтересованности, поинтересовался Денис Васильевич.
– Для начала плюнуть! – решительно утвердила госпожа Невельская. – И, как говорят в Одессе, смачно! Вы завтракали, Денис Васильевич?
– Так, перекусил, – скорее от неожиданности вопроса признался он. – Вы предлагаете поесть?
– Нет, вернее, да, но не здесь. В свете моего первичного заявления «А к чертовой матери все это!» предлагаю туда же задвинуть наше недовольство от знакомства, а заодно и политес с протоколом иже с ними. Приглашаю вас в гости, прямо сейчас. Мы вчера вечером экспериментировали в кулинарии и приготовили вкуснейшую кулебяку, есть чем угостить! Но главное, мне очень хочется показать вам фотографии, которые не вошли в книгу. Среди них есть совершенно уникальные вещи, вы таких, может, и не видели! Я их мало кому показывала. Например, поморские кадушки для вещей, там такая резьба! Поехали, а?
Она снова загорелась, зажглась оптимизмом. Ну, усталость, и что теперь? Да и бог с ней, потом разберется, откуда что взялось и объявилось. А не разберется – задвинет куда поглубже и будет жить дальше.
– А это удобно? – сомневался Арбенин. – Вы живете не одна?
– Я живу не одна, и это удобно! – спешила осуществить задуманное Лена.
– Ну, поехали, – не стал сопротивляться Денис.
Он ехал за ее машиной и размышлял.
Странная ситуация. И женщина странная.
Он читал все ее статьи в журнале и ждал их выхода, удивляясь, насколько точно она видит, понимает и освещает предмет, с любовью, проникновенно рассказывая о мастерах и их произведениях. Когда о старине, допетровской и более ранней, – погружает читателя своим описанием в атмосферу суровой, сдержанной красоты; в постпетровском времени – в легкую моцартовскую ажурность, иногда вычурность.
Заинтересовавшись автором, он порылся в Интернете и прочитал все ее давние газетные статьи и подивился еще больше. Экий крутой вираж: от талантливого, смелого, острого репортера с разоблачениями, яркими портретами персонажей, с бескомпромиссным ковырянием в очень небезопасных, а порой и откровенно рискованных темах, и на тебе – история России! И так же ярко, сильно! На всю мощь душевную.
Намеренно не выясняя личных подробностей о ней, даже фото смотреть не стал, Денис представлял себе ее молодой, амбициозной, бесшабашной, опасно смелой, любящей рисковать, что в его понимании граничило с некой глупостью. Хохотушкой, влюбленной в жизнь, одаренной Всевышним талантом к писательству.
Почему-то ему так представлялось.
Книгу он прочитал дважды. И самым внимательным образом, с лупой, рассмотрел фотографии, выполненные на высоком уровне с большим разрешением и четкостью мелких деталей.
И переменил свое мнение об авторе, нет, скорее дополнил.
Было что-то в ее книге завораживающее. На общем фоне некой музыкальности построения фраз, описывающих предметы и работу мастеров, сквозила грусть и печаль по безвозвратно утраченным навыкам-умениям, элементам мастерства и истинное переживание о самой профессии, практически похороненной, забытой.
И ему захотелось встретиться, поговорить с ней, понять, что за барышня такая.
Он волновался отчего-то, когда ждал ее, – вот честное слово! Правда, он всегда волновался, встречаясь, знакомясь с женщиной. У него это не очень-то получалось, как-то коряво и девушкам не нравилось.
Такой вот уродился.
Но здесь другой случай, встреча подразумевалась профессиональная и деловая, а не личностная, и понятно, что он «музыку заказывает»…
Когда Денис ее увидел, в первое мгновение подумал, что это случайность и она совсем не та, кого он ожидает, ну, тоже пришла в это кафе, чего не бывает!
И разозлился, поняв, что это именно она, – ёшкин кот!
Ну что за невезуха!
Переступить через первое впечатление, сложившееся вчера от «девушки с цветком», непонятно какое впечатление, не осмысленное, но нервирующее, он никак не мог! Уговаривал себя мысленно остыть и все наблюдал за ней.
Ну вот странная она, что хотите с ним делайте!
Напустила на себя вчерашнюю, чуть надменную саркастичность, снисходительно предложив «обсудить, посмеяться и забыть», и настаивала недовольно, когда он отказался обсуждать. Брызнула преувеличенной хвалебной восторженностью и вдруг сникла после его вопроса, имевшего определенное намерение – сбить с дамы эдакий флер надменности.
Сбилась, о чем-то задумалась, и Денис, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как наползла и накрыла ее волна какой-то темной усталости, словно сломалось что-то в ней. В глазах, вместо только что скакавших искорок задора, появилась непомерная тяжесть, ему казалось, что она даже постарела, осунулась в пару секунд, как будто сгорела вся.
Да что с ней такое?
Арбенин обругал себя старым идиотом! Что полез, зачем задевал? Он же про нее ничего не знает! Денису тошно стало и от себя самого, и от нее, и оттого, что не сложилось это их интервью. Она заговорила пустым, равнодушным тоном, он отвечал, стараясь держать ровность голоса, чтоб еще чем не обидеть.
Это она правильно сказала: «Как на похоронах».
Ему захотелось сбежать, распрощаться с ней как можно скорее и уйти от этих ее глаз усталых, голоса потухшего. И еще как-то загладить свою вину, извиниться, что ли.
Но эта непредсказуемая Невельская и тут его удивила.
Неожиданно, без всяких переходов, как переключилась с минуса на плюс! Нет, никуда не делась та грустная тяжесть в глубине глаз, но поверх нее вдруг запрыгали искорки интереса. И ошарашила приглашением.
А уж когда упоминала про резьбу древнюю и фотографии, так совсем чертята в глазах расплясались.
Если честно, он находился в недоумении, ехал за ней и спрашивал себя: «Ну и что это все значит? Что за кульбиты такие? Да еще домой пригласила?»
А вот этого он как раз и не умел! Разбираться, ковыряться в чувствах, эмоциях всяких, в сложных ощущениях и уж тем более в психологических рассуждениях о них. А еще он думал о лифте.
Дом, в котором проживала Елена Алексеевна «не одна», Денис хорошо знал, несколько раз побывав в гостях у маминой подруги Зои Львовны. Дом старый, малоэтажный, и лифт в нем такой же древности, большой скрипучий железный короб, почти всегда неработающий. Ему нетрудно подняться и по лестнице, но Денису совсем не хотелось, чтобы госпожа Невельская обратила внимание на его хромоту.
Можно, в свете этой проблемы, лишний раз призадуматься о собственных комплексах и неумении анализировать свои чувства, а не только удивляться поведению спутницы. Но Денис привычно послал куда подальше все эти анализы, тем более что они уже вошли в подъезд.
Он глянул поверх ее головы на двери лифта, – двери порадовали новизной агрегата.
В напряженном каком-то молчании они поднялись на этаж. Первой заговорила Лена, нарушая возникшую неловкость, позвонив в дверь квартиры два раза и открывая ее ключом.
– Условный сигнал, – пояснила она, – на всякий случай. – Распахнула перед Денисом дверь и радушно пригласила: – Проходите!
Разумеется, на тот самый условный сигнал Васька вышел встречать Лену в прихожую.
– Знакомьтесь, – взялась представлять Лена, проходя за Денисом в квартиру и закрывая дверь. – Василий Федорович, а это Денис Васильевич.
Васька степенно, по-мужски значительно протянул ладошку, утонувшую в широченной ручище Арбенина.
– Это с вами Лена интервью полгода добивалась? – выяснял Васька.
– Со мной, – признался Денис, не покаянно за длительность уговоров.
– И что, не получилось? – продолжил выяснения пацан. – Что-то быстро вы закончили.
– Мы решили продолжить дома за компьютером, а заодно и позавтракать, – спасая гостя от въедливых Васькиных вопросов, поспешила разъяснить Лена.
– Это правильно! – поддержал решение Васька и направился в кухню. – Нечего по всяким общепитам ерунду есть, желудок портить. Дома надо питаться. Ну, проходите, что вы там застряли! – поторопил их уже из кухни.
– А сколько ему лет? – наклонившись к Лене, тихо спросил Денис.
– Мне тринадцать, и я все слышу! – отозвался из кухни Васька.
Денис стушевался! С детьми он как-то не умел, впрочем, как и с дамами, и с выражением чувств-эмоций. А Лена рассмеялась:
– Ничего, привыкнете! Поначалу все пугаются большой умности и рассудительности Василия Федоровича.
– Не пугаются, Лена, а удивляются, я ж не чудище какое!
– Проходите, Денис Васильевич, а то он так и будет оттуда реплики подавать, – пригласила еще раз Лена и потянула его за локоть.
Денис двинулся за ней, но с большой долей сомнения – мальчик, которого почему-то зовут Василий Федорович! Он понятия не имел, как надо с таким мальчиком общаться.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.