Исполняя обязанности министра, шейх имеет право параллельно заниматься бизнесом. У него личный банк, а также несколько очень успешных туристических фирм, отелей и еще энное количество предприятий поменьше. Но основной доход, который делится в семье согласно старой, раз и навсегда установленной договоренности, это, конечно, нефть.

При нынешней продаже более трех миллионов баррелей в день семья шейха зарабатывает в год примерно сто пятьдесят миллиардов долларов. Но это не предел — бывали годы гораздо более прибыльные.

В основном деньги вкладываются в развитие собственной страны, с их помощью строят чудеса. Например, в Дубае построили первую в мире семизвездочную гостиницу. Стоимость здания — полтора миллиарда долларов. Подсчитано, что если она каждый день будет занята целиком, на окупаемость уйдет 48 лет. Зачем же такой проект? — спросите вы. Для имиджа, разумеется! Все в мире знают, что на оформление колонн в Эрмитаже ушло девять килограммов золота, а для дубайской гостиницы «Буш аль-Араб» использовали золота больше полутора тонн…

Три белых «Роллс-Ройса» появились вдали, приближаясь к аэропорту. Оживились чиновники, свита и ожидавшие. Его высочество быстро вышел из машины и направился прямо на поле аэродрома. За ним следом двинулся «мандрил» и далее все мы. Шейх поднялся по трапу первым, кивнул встречавшей стюардессе и занял в салоне свое место у окна.

Наш полет длился почти пять часов, но трудным не был. По мере удаления от Эмиратов шейх и сопровождающие его друзья становились все более и более свободными. Иногда мусульмане говорят, что когда человек уезжает из святого места, Аллах не следует за ним и перестает следить за праведностью его поведения. Поэтому можно слегка облегчить жесткие ритуалы, даже потреблять алкоголь и связаться с гулящей женщиной без обязательной прописки ее в гареме.

В Питере нас встретила толпа моих и кирсановских друзей, а также девушки в сарафанах под музыку балалаек и с большим свежеиспеченным караваем в руках.

Так началось наше незабываемое загульное путешествие с арабским принцем по России, Украине и Литве. Простите, частное, а значит, без особых подробностей…

Кирсан тратился по полной программе. Я тоже не особенно считал деньги, оплачивая поездку его высочества. И, разумеется, на все наши вопросы, будет ли в Абу-Даби Гран-При, шейх отвечал однозначно: будет!

А дальше начался месяц Рамадан, когда ничего не решается, люди вообще не работают. После Рамадана шейх улетел на полтора месяца в Пакистан охотиться с соколами на дрофу и к работе собирался приступать только в феврале. А уже в марте было запланировано открытие турнира Гран-при по шахматам. Понимая, что с таким расписанием к марту мы никак не укладываемся, я договорился о переносе срока турнира на второе апреля. Мы известили всех шахматистов, заказали гостиницу, внесли аванс и подготовили к выпуску брошюру турнира.

Прилетаю к шейху и говорю:

— Ну вот, мы назначили Гран-при на второе апреля, все в порядке.

И шейх сказал:

— Отлично, завтра приходи ко мне, я тебе дам ответ.

Я знал, что работа в Абу-Даби уже началась: еще в феврале шейх призвал министра спорта и дал поручение готовить турнир. Кроме того, он показал знаменитой английской фирме «Октагон», которая взялась раскручивать шахматы, абсолютно закрытый частный клуб, утопающий в золоте, и пятизвездочный отель, который он отдает под Гран-при. Поэтому я прилетел, чтобы получить деньги для призовых выплат и договориться о размещении рекламы.

Прихожу на следующий день, довольный, и вдруг шейх сообщает:

— Ты знаешь, мы подумали — в этом году Гран-при не стоит делать, надо его перенести на следующий год!

И вот ситуация: двадцать дней до серьезнейшего международного турнира, у всех гроссмейстеров уже взяты билеты — и вдруг такой облом! Денег на турнир нет, клуб не выделен, гостиницы нет, покровительства шейха тоже нет! А у Кирсана нет ни копейки денег, потому что он только что отдал пять миллионов «Уралану» и еще пять — на чемпионат мира по шахматам в Москве, который только что прошел в феврале. Что делать?

Дозвониться до Илюмжинова было очень сложно. Пишу ему письмо и посылаю по факсу: «Кирсан, что делать? У нас есть несколько выходов: ты можешь объявить, что шейх не дал денег, мы ликвидируем этот этап Гран-при и перенесем его в Москву или в Элисту в Калмыкию. Второе: мы переезжаем в Дубай, соседний эмират, и пытаемся что-то устроить там, потому что в Абу-Даби без покровительства шейха ничего делать нельзя. А в Дубае есть возможность быстро такое покровительство получить от местного шейха».

Кирсан не отвечает ни на одно из этих писем. Я в жутком состоянии еду в Дубай и иду к директору местного шахматного клуба. И он мне говорит: «Знаешь, Артем, я не могу пойти к дубайскому шейху, потому что абу-дабийский отказал. Я готов тебе помогать, но первое, что ты должен сделать, — это добиться, чтобы абу-дабийский шейх дал слово, что возражать не будет». Звоню Омару, который связал меня с шейхом. Тот говорит:

— Мне так стыдно за него, я все, что мог, ему сказал, но ты пойми — больше я ничего не могу. Я дам тебе немного своих денег. Конечно, я возьму с него слово не препятствовать организации турнира в Дубае. Чем тебе еще помочь?

Я говорю:

— Сходи к нему! Дальше я сам попробую выкрутиться.

Вскоре Омар перезванивает: шейх обещал не мешать и даже помочь, если нужно.

После этого директор клуба в Дубае идет к местному шейху, и тот говорит:

— Дам покровительство, но ни копейки денег не ждите!

И вот началась страшная работа: за двадцать дней подготовить турнир. А это еще сезон, гостиницу снять безумно сложно. Я все-таки нашел гостиницу рядом с клубом, оплатил ее из своего кармана. Договорился о том, чтобы в городе вывесили сорок пять рекламных щитов, нашел транспорт. Появилось агентство Рейтер, которое предложило стать генеральным информационным спонсором. Дубайский аэропорт дал в качестве спонсорской помощи на сто восемьдесят тысяч долларов рекламного пространства. Фирма «Нид» предоставила компьютеры в прокат. То есть дело стало двигаться, но нужен был призовой фонд. Исходя из обещаний шейха, он составляет полмиллиона долларов!

Пытаюсь найти Илюмжинова, тот молчит. Директор клуба требует его приезда хотя бы за пять дней, чтобы провести пресс-конференцию, которая даст толчок прессе.

Наконец Илюмжинов объявляется и прилетает на своем самолете. И я абсолютно уверен, что в сумках, которые несет за ним секретарь, деньги — ведь призовой фонд нужен уже на второй день после начала игры, когда вылетают первые шестнадцать участников и им надо платить. Радуюсь:

— Как хорошо, Кирсан, что ты привез наличность.

Он говорит:

— Какая наличность? У меня с собой ничего нет!

Ситуация просто безумная. А тут еще «Октагон» — второе по величине в мире спортивное маркетинговое агентство из Англии, которое мы наняли, привез огромное количество аппаратуры, целую студию: впервые шахматы должны были попасть на телевидение. И им надо заплатить за работу сто пятьдесят тысяч долларов…

И вот на открытии Кирсан объявляет:

— Призового фонда нет, потому что его не обеспечили компания Тарасова и «Октагон», они во всем виноваты. Поэтому, чтобы выйти из ситуации, я могу покрыть только сто двадцать тысяч.

Надо понять ситуацию. Ведущие шахматисты, которые считают себя гениями, до таких мелочей, как и откуда берется их призовой фонд, не опускаются! Платите и все, раз обещали! Тут четыре ведущих шахматиста — Леко, Халифман, Морозевич и Бареев, все из первой десятки имен — заявляют, что завтра улетают с турнира!

Ну, один из них — Леко — венгр, а наши-то неужели не могли понять, что мы из кожи вылезли, организовали им турнир, смогли найти столько, сколько смогли, и подставили нас неожиданно! Нет! Никакого сочувствия и понимания! С нормальными легче, чем с гениальными. Хорошо, что на свет не все рождаются гениальными шахматистами!

Назавтра первый игровой день, и бывший чемпион мира Халифман на игру не выходит. Ночью он напивается, приходит утром абсолютно пьяный и говорит, что отправляется за билетами. И тут Кирсан, поддаваясь шантажу, говорит: «Хорошо, я удваиваю фонд — двести сорок тысяч! Но, поскольку виноваты Тарасов с „Октагоном“, я увольняю Тарасова и разрываю контракт с „Октагоном“!»

Конечно, это было несправедливо. Менеджеры «Октагона» были потрясены: их репутация как ведущей маркетинговой фирмы поставлена под страшный, совершенно незаслуженный удар! Они сделали огромную работу, договорились со 120 телевизионными станциями, что покажут Гран-при, и никогда не обещали найти для турнира призовой фонд!

Президент «Октагона» звонит Кирсану и просит о немедленной встрече. Тот говорит: «Я сейчас улетаю и прилечу только к закрытию. Появляйтесь девятого числа, когда я буду вручать приз, мы с вами пообщаемся». Это была уже третья встреча, назначенная Кирсаном: на двух предыдущих он просто не появлялся.

Президент «Октагона» прилетает — Кирсана опять нет. Он звонит в Дубай: «Мне в глаз попала соринка, мне делают операцию, я не могу приехать». Возможно, действительно все так…

А мне надо платить!

Я бросаюсь к Омару и занимаю у него сто сорок тысяч долларов для первых выплат призовых. Только Анатолий Карпов повел себя как настоящий человек и джентльмен. Мы стали после этого с ним друзьями, и вся гадость, которую я слышал в его адрес от официальных чиновников ФИДЕ, оказалась пустым вымыслом!

И все-таки турнир состоялся, двести сорок тысяч Илюмжинов в итоге из Москвы перечислил к самому концу чемпионата, и я, вздохнув, вернул Омару долг.

И вот свершилось: мы с Кирсаном расстались. Мне не хватило примерно полутора лет, чтобы вывести компанию «ФИДЕ-Коммерс» на фондовый рынок, на английскую и американскую биржи. По моим расчетам, мы могли продать процентов двадцать-тридцать за бешеные деньги — за полмиллиарда долларов, потому что компания выглядела очень солидно, через ее счета уже прошло тридцать миллионов долларов. Мы могли привязать ее к началу деятельности ФИДЕ и говорить о том, что компания существует с 1927 года. Для американского рынка этого было бы достаточно, чтобы все бросились покупать наши акции. И кроме того: ведь шесть миллионов человек в мире — это зарегистрированные в клубах шахматисты!

Но Кирсан еще до Абу-Даби решил все переиграть. Я узнал, что ему вдруг позвонил Гарри Каспаров, после стольких лет войны. Они встретились и договорились, что Каспаров снова возвращается в ФИДЕ на определенных условиях. А именно: вся коммерция отходит в руки Каспарова, он рвет все подписанные с «Октагоном» контракты, забирает себе все работы по Интернету, весь наш сайт, который был разработан моими ребятами.

А то, что Каспаров — ферзь, это понятно. Шел 2001 год, надвигались выборы президента ФИДЕ. И, конечно, когда Кирсан появился на этом собрании рука об руку с Каспаровым, это обеспечило ему моментальное переизбрание. Он прослыл героем, который объединил развалившиеся мировые шахматы.

Чтобы найти предлог для расставания со мной, кроме срыва турнира Гран-при, в котором моей вины не было, а была только заслуга в его проведении, меня «обвинили» в интервью, в котором что-то не так было написано.

Кирсан — игрок, и я не хочу на него обижаться. У нас не было никаких бесед — Илюмжинов не любит никаких разборок, и я не опускаюсь в жизни до таких ненужных разговоров. Он всячески давал понять, что так ему будет лучше. Например, вдруг устроил финансовую проверку деятельности «ФИДЕ-Коммерс». Компания оказалась чистой, ни копейки не было своровано. Более того, я ничего не положил себе в карман, наоборот, мои расходы на шахматы превысили миллион шестьсот тысяч долларов! Ведь я практически на свои личные деньги организовывал чемпионат в Лас-Вегасе. За мои деньги устраивались открытия, закрытия, грандиозные концерты, оплачивались все работы по Интернету, это были очень большие траты. Но я решил, что для проекта, который тянул на полмиллиарда, потеря таких инвестиций не страшна. Хотя, конечно, это очень сильно ударило по моему бюджету…

За время, проведенное в шахматах, я тесно соприкоснулся с миром ФИДЕ и был им буквально потрясен! Среди чиновников ФИДЕ очень много бывших несостоявшихся спортсменов-шахматистов. А каждый шахматист проживает свою жизнь, как шахматную партию. Он просчитывает какие-то жизненные ходы, он все время смотрит на людей, как на своих соперников, желает предугадать их следующий ход, будто от того зависит исход партии или жизни. Точно так же, в принципе, мыслит и Кирсан.

Понятно, что в этой среде я выглядел инородным телом, потому что меня было очень сложно предсказать и рассчитать исходя из шахматной логики. Они не понимали, почему я трачу свои деньги, а не ворую у Кирсана и ФИДЕ, что планирую делать дальше — тем более, в бизнесе эти люди, как правило, профаны, потому что бизнес и шахматы несовместимы.

В чиновничьем мире ФИДЕ шла постоянная отчаянная подковерная борьба. Там было все: и острые дебюты, и гамбиты с жертвами фигур, и отложенные эндшпили, где все решает кропотливый домашний анализ… Они жили этой жизнью, которая особенно бурлила во время регулярных встреч ФИДЕ. Каждая такая встреча превращалась в целую цепь кулуарных, закулисных бесед друг с другом, и по отдельности, и по парам, и по три человека. Эти люди уединялись, о чем-то шушукались, потом делились на новые пары и тройки, и только после этого шло голосование по какому-то проекту.

Самым эффективным интриганом был уже упомянутый заместитель Кирсана — грек Александриди. Этот удивительный человек мог проводить закулисные переговоры не прекращая буквально по 12-13 часов в день, подсаживаясь то к одному чиновнику, то к другому, уговаривая, объясняя, угрожая… Александриди формировал все «исторические» решения шахматных ассамблей и выполнял роль серого кардинала спорта.

Когда в Стамбуле на 72-м конгрессе должны были утвердить создание «ФИДЕ-Коммерс», Александриди дал мне понять, что утверждение зависит от него и это будет стоить определенной суммы денег, которую я должен изыскать и заплатить. На самом деле не очень много — тысяч сорок долларов.

Я платить не захотел, поскольку понимал, что это все равно потом выплывет наружу. Поэтому когда ассамблея проголосовала за фирму и Александриди должен был официально завизировать решение, он сделал все, чтобы этого не произошло. Сначала у него не писала ручка, потом он сказал, что надо подписывать чернилами и вообще, чего спешить, нужно прочитать последнюю редакцию, которую, разумеется, он читал. В итоге Александриди вывел какие-то жуткие каракули, чтобы потом, когда настанет подходящий момент, сказать, что эта подпись не его…

Впрочем, все это мелочи. Наша кампания, конечно, не должна была так бесславно провалиться. Но все было предрешено, даже если бы шейх тогда, как обещал, дал денег.

Главной причиной было желание Кирсана вернуть Каспарова, который, возвращаясь в ФИДЕ, естественно, не стал бы ни с кем делиться деньгами. Он ведь создал свою компанию «Клуб Каспаров» и, по слухам, занял шесть миллионов долларов в банке в Израиле. Эта сумма была благополучно истрачена, но его компания тоже не вышла на рынок, фактически ничего не сделала. И поскольку Каспаров оказался должником перед своими же акционерами, он с таким удовольствием забрал коммерческую деятельность ФИДЕ в свои руки.

Это был очередной очень тяжелый момент, на который наложились мои личные переживания. Я почувствовал, что дальше жить с женой в Лондоне не могу. Мои скитания два с половиной года по всем странам и континентам, где мне приходилось организовывать турниры, привели к тому, что дома в Лондоне мне удавалось бывать не более одной недели в месяц. Это сделало свое черное дело. Семья моя развалилась. Финансовая напряженность после развода усилилась неимоверно. Я оставил жене дом с садом, деньги и переехал жить в корпоративную квартиру вместе с моим генеральным менеджером. Все надо было начинать сначала. И вскоре я понял, что выбора у меня нет: надо возвращаться в Россию.