Объятия незнакомца

Любовь лишила его чувства реальности.

Но сейчас, вновь обретя его, он понимал, что ловушка, в которую он загнал себя, слишком хитра и ему из нее никогда не выбраться. Воздвигнутая пирамида лжи неминуемо рухнет и раздавит его. Память вернется к Мари, а вместе с ней она освободится и от иллюзий. Рано или поздно, но это произойдет.

И еще одно обстоятельство не давало ему покоя. Вспоминая, сколько дневных часов они с Мари провели в укрытии, а главное, как они провели их, он тревожился, что она носит его ребенка.

Вот еще одна причина для того, чтобы сердце ее наполнилось ненавистью и презрением к нему, если – или, вернее, когда – она поправится.

– Мне представляется, ты просишь нас о помощи вовсе не потому, что опасаешься за свою жизнь, – спокойно заметил Саксон, – а потому, что боишься потерять эту ученую даму.

– Вот дьявол! – воскликнул Джулиан. – Макс, ты что, влюбился в женщину, которая виновна в гибели моей шхуны?

– Она совсем не то, что ты о ней думаешь, – горячо возразил Макс. – Я убежден, ее вынудили создать эту смертоносную штуку. Она не виновата в том, что случилось с тобой, Джул. Это ее брат пошел на сговор с военными. А Мари – лишь жертва. Он просто использовал ее.

– Дело не в том, виновна она или нет, – жестко сказал Джулиан. – Дело в ее знаниях. Неважно, кто она – жертва или убийца, – но только она знает формулу соединения. Ты обязан передать ее властям, Макс.

– Но какой смысл передавать ее властям! Она не помнит этой формулы. – Макс вскочил с кресла и зашагал по комнате. Остановившись у карточного стола рядом с камином, он сгреб горсть фишек и с силой швырнул их на стол. Гладкие фишки из слоновой кости, рассыпавшись, покатились по столу и упали на пол. – Вот! Вот на что похожа ее память! Это осколки. Их уже не соединишь в целое. Из них можно составить фрагмент или два, но не более.

– И в глубине души ты надеешься, что память к ней не вернется, – сказал Саксон.

Макс замер, потом, стиснув кулаки, кивнул.

– Да. Надеюсь. Так было бы лучше. Лучше для всех, – твердо сказал он. – Я постоянно думал – если французы обладают хоть каким-то запасом этого соединения, то почему они с такой настойчивостью добиваются Мари? И я пришел к выводу, что v них его не осталось. То есть, у Франции этого оружия нет. И у Англии его нет. А с этим уже можно жить. Множество людей будут жить только благодаря тому, что этого оружия больше не существует. – Почувствовав, что говорит слишком громко, он понизил голос: – Так ней лучше ли ей оставаться в неведении?

– Да, ты прав! – с жаром подтвердил, Джулиан.

– Лучше для кого? Для мира или для тебя? – тихо поинтересовался Саксон.

Это был тог вопрос, который Макс задавал себе постоянно.

– Для всех.

Саксон внимательно смотрел на него.

– А где гарантия, что ты не ошибся? Да, ты говорил – на нес не подействовал ни один из твоих методов, даже наркотик, но значит ли это, что она никогда не вспомнит формулу?

Нервным жестом Макс откинул волосы со лба и отвернулся. В этом он боялся признаваться даже себе.

– Не знаю. Я не уверен.

Братья, почувствовав, что это не вся правда, молча ждали от него объяснений.

Он медленно прошел к камину, оперся о решетку и уныло опустил голову.

Слова застревали у него в горле, он вытягивал их одно за другим.

– Она... обнаруживает... некоторые признаки... улучшения. – Одна из фишек, валявшихся на полу, хрустнула под его каблуком. Он оторвал ногу от пола – хрупкая костяшка была раздавлена. Он закрыл глаза. – Проблем с пониманием речи, которые она испытывала поначалу на сегодняшний день нет, – признался он. – Я заметил это даже раньше нее, когда мы были в Л упрете. Она понимала, что говорят люди, хотя говорили они достаточно быстро. И потом... когда мы плыли в Англию... она тоже понимала звучавшую вокруг речь Даже английскую.

– Она говорит по-английски? – спросил Джулиан.

– Да. И по-немецки. Она... – Макс не смог сдержать улыбки; нежность, горечь и восхищение сквозили в ней. – Она очень образованна. Она добрая, мягкая великодушная.. – Он оборвал себя, вспомнив о вопросе Саксона. – Ее мучили головные боли, ужасные боли, но с тех пор как мы уехали из Парижа, они ни разу не возвращались к ней Не знаю стоит ли придавать большое значение всему этому но я начинаю думать что, что.. – Он не мог заставить себя произнести эти слова.

– Рано или поздно она вспомнит, – закончил за нею Саксон.

Макс молча кивнул.

– Джентльмены, – медленно проговорил Джулиан, – меня посетила одна неприятная мысль, и я думаю, она заслуживает обсуждения. Не знаю, насколько глубока амнезия, которой страдает французская барышня, но одно я знаю наверняка: власти так просто не отступятся от Макса, если он утаит от них эту ценную добычу.

Взгляд Макса был прикован к раздавленной фишке. Напряженное молчание повисло в комнате. Саксон первым произнес то, о чем подумали все трое.

– Измена, – глухо сказал он. – Макс, они обвинят тебя в измене родине. Секретное ведомство обнаруживать себя, конечно, не станет, но они проделают это руками военных.

– Я знаю.

Джулиан резко повернулся к нему:

– Черт! И ты с таким спокойствием говоришь об этом? Ты хоть понимаешь, что на твою шею уже наброшена петля? Неужели эта девица стоит твоей жизни?

Макс, вздрогнув, подался было к брату, но Саксон остановил его, пока гневные слова не вырвались из него.

– Спокойно, братишка. Мы вовсе не утверждаем, что она ничего не значит для тебя.

– Мы предлагаем лишь все хорошенько взвесить. – сказал Джулиан. – Знаешь, когда ты молод и не слишком искушен в женщинах, то первая попавшаяся может вскружить...

– Замолчи, – зло оборвал его Макс.

Саксон, покряхтывая, выбрался из кресла и встал между ними.

– Прекратите! Оба! – приказал он начальственным тоном, которым обычно отдавал распоряжения своим подчиненным. – Макс, мы не сомневаемся, ты продумал все от и до. Но поскольку есть шанс, что эта дама вскорости все вспомнит, мы должны обсудить, что мы можем предпринять.

– Я думаю, на этот счет двух мнений быть не может, – бесстрастно проронил Джулиан. – Нужно обдумать, как передать эту барышню властям и оставить при этом в живых Макса. – Он поднялся с кресла и начал осторожно пробираться в дальний угол кабинета, где стоял столик с портвейном.

Макс видел, как напрягся Саксон, едва удерживаясь от того, чтобы не помочь брату, но оба оставаясь на местах, предоставив Джулиану возможность проявить самостоятельность.

– Я не могу отдать ее, – упрямо сказал Макс. На щеках у него заиграли желваки. – Один из тех двоих – патриот, другой – предатель, и я не могу рисковать, не зная кто есть кто.

– Но мы узнаем это, – возразил Саксон. – И тут я вынужден согласиться с Джулианом: тебе придется отдать ее Макс, издав тихое проклятие, отвернулся от братьев.

– Ну подумай сам. Что тебе остается делать? – продолжал увещевать его Саксон. – Ты что, всю свою жизнь собираешься провести в бегах? Ты хочешь, чтобы тебя всю жизнь преследовали военные двух воюющих стран? Собираешься жить с обвинением в измене? Но это не жизнь, Макс Это станет адом – и для тебя, и для нее.

– Знаю, – устало произнес Макс – Я и сам понимаю, Мари заслуживает лучшей жизни. А я не могу дать ей ее.

– Мне думается, – произнес Джулиан, осторожно наполняя свой бока! – сегодня мы вряд ли придем к какому-нибудь решению. Сакс, как ты считаешь, может, нам запихнуть нашею «друга» в какое-нибудь укромное и надежное местечко? Пусть он посидит там пока, а мы вернемся в Лондон и попытаемся что-нибудь разузнать. Встретимся с приятелями, которых давненько не видели.

– Да, пожалуй. – Саксон кивнул. – Ты прав, Джулиан. Им не составит труда выяснить, кто такие Вульф и Флеминг и я, кажется, знаю, куда нам спрятать этого шпиона и его драгоценную леди. – Он посмотрел на Макса. – В Суссексе я строю коттедж для Ашианы. Об этом пока никто не знает Эго будет ей рождественским сюрпризом. Он еще не достроен, но, думаю, жить там уже можно.

– Мы отправим туда наших людей, – сказал Джулиан, потягивая портвейн. – Они будут охранять вас. Отдохни, отоспись, Макс, а мы с Саксоном пока займемся интригами.

– Спасибо вам. – Слабая улыбка тронула губы Макса, но на сердце у нею было тяжело. – Спасибо за все.

– Не за что, старина. – Саксон, шагнув к нему, ободряюще хлопнул его но плечу. – Благодаря тебе у меня появился повод убрать со шхуны любимца Ашианы. Я думал, мне придется терпеть его еще несколько недель, но теперь-то я наконец с чистой совестью могу перевезти его в Суссекс.

Макс испуганно заморгал.

– Никобара? – поежившись, спросил он.

– Воспринимая ею как еще одного охранника, – улыбнулся Саксон. – Думаю, в Англии пока не найдется человека, жилище которого охранял бы бенгальский тигр.

Глава 18

Холкрофт. Он столько лет прожил с этим именем что сейчас трудно поверить, что когда-то он откликался на другое. Но он не жалеет ни о чем ни о прежней жизни, ни о семье, которую два года назад оставил прозябать в лачуге в Ист-Энде Уж кто-кто, а он не склонен жалеть о прошлом, подумал он, вытягиваясь в мягком кресле, что стояло у камина в роскошно убранной спальне лондонского особняка его хозяина. На тонких губах его играла улыбка.

Шторы на окнах он опустил дабы в комнату не проникал лунный свет, лампы оставил незажженными. Он вошел сюда незамеченным слуги не догадываются что в доме кто-то есть, – и пусть гак оно и будет Ему не впервой сидеть в темноте.

Разве не под ее покровом он приводил в исполнение лучшие свои замыслы»

Он достал из лакированного ящичка, стоявшего рядом на столике, превосходную дорогую сигару, зажег ее и прислушайся к звукам, проникавшим в окна с Кавендиш-Сквер -громыханию экипажей цокоту копыт громкому смеху молодой знати.

Вот они, лучшие сыны Англии беззаботно наслаждающиеся привилегиями которые дает им их происхождение сказал он себе, задумчиво стряхивая пепел на прекрасный ковер Денег у них много а вот мозгов им явно недостает.

Просто удивительно как Англии удалось продержаться столько веков. Интересно, как повели бы себя эти юные отпрыски благородных семейств, если бы знали, какая опасность нависла над ними. Если б догадывались, сколь близок конец Британии.

А он так же близок, как эта темная комната над их головами.

Забавно, подумал он, закидывая ноги в грязных сапогах на шелковую оттоманку, забавно, что именно он поспособствует ее концу. Забавно и приятно.

Работа научила его терпению» и оно сейчас пригодилось ему – было почти два часа ночи, когда дверь наконец открылась и в комнату вошел хозяин.

– Добрый вечер, милорд, – тихо произнес Холкрофт Он услышал испуганный вздох и молчание – короткое и полное страха. Такие мгновения доставляли ему истинное удовольствие. Чужой страх, особенно страх перед ним, бодрил его как глоток хорошего вина.

Вошедший стремительно – но бесшумно – затворил дверь.

– Вы с ума сошли! – прошипел он. – Что вы делаете в моем доме? Какого черта вы вообще притащились в Англию?

– Хотелось навестить вас. – Холкрофт лениво выпустил кольцо дыма в темноту.

– Удачное время вы выбрали для визита. Я целых две недели не имел от вас никаких сообщений. Я уже смирился с тем, что наши... курьеры постоянно подводят меня, но чтобы вы... – Сокрушенно покачав головой, он бросил в кресло свой плащ и треуголку и, не зажигая света, прошел к Холкрофту. – Поскольку д'Авенант не явился к назначенному сроку в Бретань, нам остается предположить, что он попал под опеку Шабо. Так? – Он усмехнулся. – Мой компаньон предполагает, что этот несмышленыш погиб, запоров порученное ему дело. Мы собираемся выразить соболезнование его семье...

– С этим можете повременить. – Холкрофт с наслаждением втянул в себя ароматный дым. – Не стоит так уж доверять собственным предположениям.

И вновь наступил драгоценный миг панической тишины.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что засада в Луирете провалилась и Шабо убит. Д'Авенант пристрелил его и сбежал вместе с девчонкой. – Холкрофт повертел сигару. – Эти две недели мы проверяли все суда, отплывавшие из Кале, Гавра и Ла-Рошеля. Мы прочесали все побережье до Байонны – но они словно в воду канули. Так что этот несмышленыш оказался смышленее, чем вы ожидали.

Тихие, сдавленные ругательства вырвались из уст хозяина. А ругается-то он на французском. Странно, почему самые искренние слова всегда произносятся на родном языке?

– Скажу вам больше, милорд. После той неувязки в Луирете исчез и Арман ле Бон, и мы понятия не имеем, где он сейчас. Лейтенант Гайан получил повышение по службе и назначен на место Шабо, что еще более укрепляет меня во мнении, что французы навсегда останутся нацией безмозглых, разряженных в кружева хлыщей, готовых пойти за любым, мало-мальски франтоватым, гусем. Сейчас, когда не стало Шабо. or Гайана столько же пользы, сколько от треснувшего ночного горшка.

– То есть, вы хотите сказать, что если кто-то и сможет найти д'Авенанта с девчонкой, то это будем мы с вами.

– Не совсем так, милорд. – Холкрофт помолчал, стряхивая пепел на ковер. – Скорее всего, это будете вы. Я больше не вижу для себя резона участвовать в этом деле. Само мое появление в Англии – это уже огромный риск, который вряд ли будет оценен должным образом. Так что я решил внять голосу разума. Завтра – хотя нет, уже сегодня, – сегодня вечером я уезжаю.

Он с улыбкой смотрел на хозяина. По правде говоря, он вовсе не собирается оставлять эту увлекательную охоту только потому, что жертва шмыгнула в кусты.

Нечасто встретишь такого умного, хитрого зверя, как д'Авенант.

Но и он, Холкрофт, неплохо знает свое дело. И он знает себе цену. Он не упустит возможности выбить из своего скряжистого хозяина еще несколько шиллингов.

– Есть люди, которые в отличие от вас думают не о собственной выгоде, – презрительно бросил хозяин.

– Pardonez-moi, милорд, – равнодушно проговорил Холкрофт. – Я задел ваши патриотические чувства? Прошу извинить меня. Я знаю, как вы преданы своей стране.

– И хотите сыграть на этом. Вы прекрасно знаете, что я готов заплатить любую цену, лишь бы вы не вышли из игры. Черт подери! Тридцать лет я ждал этого часа. Я готовился к нему и не намерен так просто сдаваться. Эта девица со своей взрывчаткой дает Франции шанс одержать победу над Англией. Другого такого шанса ждать не приходится.

– Единственная проблема в том, что интересующая особа растаяла, как дым. И кроме того, она ни черта не помнит.

– Вспомнит. Клянусь Богом, она вспомнит все, когда я доберусь до нее. А если нет... – Он перешел на шепот. – Я убью ее, лишь бы быть уверенным, что ею не смогут воспользоваться англичане.

– Только сначала придется найти ее. И снова повисла пауза.

– Ладно, Холкрофт. Я удваиваю ваше жалованье. Холкрофт улыбнулся и отложил недокуренную сигару.

– Чудесно, милорд. Однако... как нам вычислить д'Авенанта? Им занимался целый легион ваших людей, но они потерпели неудачу. Скорее всего, он двинулся в глубь Франции, а сейчас, вероятно, находится где-нибудь в Европе.

– О-о, нет. Он вернулся домой. В Англию. Он уже понял, что его подставили, и прячется где-то здесь.

Холкрофт понимающе кивнул.

– В таком случае нужно установить слежку за его родными, друзьями. Он должен обратиться за помощью к ним.

– Или будет держаться от них как можно дальше. – Глубокий голос хозяина звучал медленно и задумчиво. – Сейчас главное – вспугнуть дичь. Д'Авенант занервничет. Станет подозрительным. Будет сомневаться во всем и во всех. И мы сыграем на этом. Его страхи обернутся против него.

– И как же это вы намерены вспугнуть дичь, не зная, каких кустах она прячется? – язвительно поинтересовался Холкрофт. – При помощи охотничьих собак?

– Нет, существует более цивилизованный способ охоты. – Тихий, зловещий смешок прошелестел в темноте. – Я сделаю ему предложение, отказаться от которого он не сможет.

Глава 19

Даже райские кущи не смогли бы подарить такого блаженства, какое испытывала в эту минуту Мари. Положив голову на грудь Макса, она с закрытыми глазами слушала биение его сердца, вдыхала экзотические благоухания, пропитавшие влажный воздух огромного помещения. Столовая в доме его друга была не достроена, и потому полуденную трапезу они разделили на полу в огромной стеклянной комнате, которую Макс назвал оранжереей.

Они закончили есть уже с час назад, но благость и сонливость охватили ее, и ей не хотелось уходить отсюда. Да и Макс, казалось, не желал покидать это райское место. Наверное, все дело в привычке, подумала Мари, Находясь в пути, они посвящали ночные часы дороге, а днем отдыхали, и сейчас им было нелегко вернуться к нормальному распорядку жизни. Да она и не слишком спешила возвращаться к нему.

Собственно говоря, ей не хотелось пока браться вообще ни за какие дела. После двух недель скачки, пеших переходов и морской качки она радовалась просто тому, что не нужно никуда идти. Тому, что ничто не угрожает им. Радовалась покою. Когда они тремя днями раньше прибыли сюда, Макс объяснил ей, что его друг великодушно пригласил их погостить в своем коттедже столько, сколько они пожелают. Этот друг – которого звали Саксон – даже прислал сюда десяток охранников, и сейчас эти молодые мужчины, вооруженные, патрулировали вокруг дома.

Опасности, преследовавшие их с Максом, остались во Франции, и Мари была счастлива. Она не испытывала никакой ностальгии по родине. То, что она пережила там, то, что она помнила, – было связано только с лишениями и страхом. Макс сказал, что не знает, когда они смогут вернуться домой, и она заверила его, что для нее это не имеет никакого значения.

Франция была частью ее прошлого, безвозвратно потерянной и не вызывающей сожаления. Зато Англия показалась ей чудесным уголком, зеленым и плодородным, в котором обитают дружелюбные, сердечные люди. По крайней мере, те, кто уже встретился ей здесь, были такими. Охранники были любезны и милы с ней. И друг Макса, должно быть, тоже добрый человек, раз предоставил им свой коттедж.

Видимо, вражда, в которой пребывают два государства, никак не коснулась их граждан.

А раз так, то Англия станет для нее тем местом, где она начнет новую жизнь. И новые воспоминания.

Зеленые лиственные своды распространяли сладкий, немного приторный аромат, от которого приятно кружилась голова. Она вдохнула его и посмотрела на Макса.

– Макс, напомни мне названия цветов. Красный...жам...

– Красный жасмин, – прошептал он. – А еще белый жасмин, «Королева ночи», английские розы.

– М-м-м. – Она сонно вздохнула. Сейчас, как и всякий раз, оставаясь вдвоем, они говорили по-французски. – Скажи, в Англии во всех коттеджах есть оранжереи?

– Нет Такой грандиозный дом скорее исключение нежели правило.

Да, именно, грандиозный, подумала Мари. Дом был одноэтажным, без мебели и еще не достроен, но те части, которые были завершены, впечатляли своим великолепием. Холл с мраморными колоннами, задрапированными в красную материю, которая нежными волнами спадала на пол; стены, инкрустированные слоновой костью, лазуритом и перламутром, составлявшими огромное переливчатое мозаичное панно; мраморная терраса, примыкавшая к задней части дома с изящным фонтаном в центре.

Ну и конечно, эта оранжерея. Огромная, целиком выполненная из стекла, она занимала все восточное крыло дома Утопающая в зелени кустарников, деревьев, лиан, наводненная густым, влажным благоуханием тропических лесов, она была столь огромна, что Мари не видела ее конца, хотя они с Максом расположились в самом ее центре.

– Знаешь, этот коттедж... Как же это по-английски?. Он... потрясающий.

– Да, здесь неплохо, – отрешенно проговорил Макс накручивая на палец прядь ее волос. – Мой друг постарался Он готовит подарок жене к Рождеству. Она не любит шума и суеты Лондона, так что время от времени они смогут сбегать сюда. Мы с тобой сейчас находимся всего в часе езды от города.

Мари вновь закрыла глаза, прислушиваясь к таинственным, баюкающим звукам миниатюрных джунглей: к щебету птиц, прячущихся в ветвях над их головами, журчанию ручья, далеким, пронзительным крикам диковинной, переливчатой псицы, которую она мельком видела вчера. «Павлин» – так назвал ее Макс.

– И как это ему пришла в голову идея столь экзотического дома? – пробормотала Мари.

Макс не ответил. Она не была уверена, слышал ли он ее: весь день он пребывал в каком-то странном настроении, был вдумчив и рассеян, как будто какая-то забота занимала его.

Собственно, это настроение охватило его с того самого дня, когда они прибыли сюда. Вместо того чтобы расслабиться и наслаждаться покоем, он, казалось, был чем-то смущен, напряжен, и это напряжение нарастало с каждым днем. Быть может, он не любит Англию?

Но что еще беспокоило Мари, так это то, что он все меньше разговаривал с ней, впадая внезапно в отрешенное молчание. Кроме того, он плохо ел. И хотя они постоянно были вместе, он все время был...

Она затруднялась даже подобрать слово, которое обозначило бы его настроение.

Ну, разве что... печаль.

– Макс?

– Индия. Этот дом воспроизводит жилище его жены в Индии. Она выросла во дворце. Она принцесса.

Мари, опершись на локоть, приподнялась. Заинтригованная, она боялась, что Макс снова погрузится в свои мысли.

– А как получилось, что англичанин женился на индийской принцессе?

Слабая улыбка коснулась его губ, как будто он разгадал истинный смысл ее вопроса. Продолжая играть с ее локоном, он сказал:

– Это длинная история, Мари.

– Ничего. У меня есть время, – тихо откликнулась она. Ее глаза говорили о большем – о готовности разделить с ним все, что беспокоит его.

Серые глаза, мягкие, как туман, что каждое утро окутывал английскую провинцию, скользнули по ее лицу. На мгновение ей показалось, что он наконец объяснит ей свою печаль.

Но он ответил на ее вопрос:

– Мой друг служит капитаном в Ост-Индской компании. Эта компания осуществляет торговлю с Востоком. Но не торговля свела его с принцессой... – грустная усмешка скривила его губы, – а драгоценный камень, принадлежавший ее народу. Этим священным сапфиром однажды завладел отец... Саксона и тем самым навлек на себя и свою семью древнее проклятие хинди. – Его вид и голос стали крайне серьезными. – В наше время почти никто не верит в подобного рода вещи, но Саксону пришлось поверить. Проклятие погубило его отца, потом... поразило и его брата. Оно висело над его семьей, пока...

– Пока принцесса не сняла его? И вновь он грустно усмехнулся:

– Ну, можно сказать и так. Хотя, для того чтобы вернуть сапфир своему народу, она должна была убить Саксона.

Мари ахнула.

– Он женился на женщине, которая должна была убить его?

– Да. Но они преодолели разногласия, существовавшие между ними.

Мари, изумленно качая головой, смотрела на причудливые стеклянные перекрытия, как будто парящие высоко в воздухе.

– И сейчас они так любят друг друга, что он выстроил для нее этот чудесный дом. Макс, мне хотелось бы познакомиться с этими людьми.

И снова последовало долгое молчание, а потом он ответил:

– Познакомишься. Как-нибудь.

Тихое фырканье, раздавшееся в кустах слева от них, насторожило Мари. Она села.

– Кажется, наш приятель вернулся, – прошептала она боязливо и вместе с тем восторженно. – Ой, хоть бы он показался нам!

Макс, приподнявшись, сея рядом.

– Только не делай резких движений, Мари. А то Никобар подумает, что ты играешь.

– Но ведь ты говорил, что он ручной.

– Ну да, почти ручной. Вообще-то он довольно дружелюбен. Однако, если ты сделаешь резкое движение, он воспримет это как игру и прыгнет на тебя. Беда в том, что он не понимает своей силы. Он все еще чувствует себя котиком.

Мари, затаив дыхание, смотрела в зеленые заросли, за которыми медленно двигалось нечто большое и яркое – оранжевые всполохи сопровождались тихим кошачьим ворчанием, которое не было ни мурлыканьем, ни рычанием.

В изящном лиственном орнаменте огромного папортника вспыхнули два янтарных глаза, смотревшие прямо на них. Мари слышала, как кошка принюхивается.

Мгновение – и она бесшумно выпрыгнула из зарослей.

– О Макс! – восхищенно прошептала Мари. – Он красавец!

Никобар, чуть отойдя от них, растянулся на полу как домашний кот и, приветливо погладывая на них, задвигал хвостом. Огромный, с блестящей полосатой шерстью и золотым воротничком вокруг шеи, он был истинным царем этих джунглей. Секундой позже он перекатился на бок, потянулся и зевнул.

Вид его изогнутых клыков заставил Мари замереть.

– Я сказала «красавец»? – испуганно проговорила она. – Кажется, я погорячилась.

Макс тихо засмеялся и, обняв ее за плечи, притянул к себе.

– Не бойтесь, милая девушка. Я с вами. Я разгоню всех чудовищ, всех драконов... – Он посмотрел на нее, их взгляды встретились, и его голос зазвучал серьезнее и глубже: – Я не дам тебя в обиду никому.

– Я знаю, – прошептала она.

Он проглотил ком в горле. И снова печаль промелькнула в его взгляде.

– Ты хоть знаешь, Мари, как сильно я люблю тебя? Она прильнула к нему и потерлась щекой о его щеку.

– Если твоя любовь составляет хотя бы десятую долю моей, – нежно ответила Мари, – то она должна быть грандиозна.

Они помолчали. Только пение птиц и журчание ручья наполняли тишину. Никобар, лежа на спине и вытянув переднюю лапу, лениво трепал красный цветок, качавшийся на ветке над его головой.

– Макс, ты должен знать, мои чувства к тебе неизменны, – прошептала она. – Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.

Другая его рука легла ей на плечо, он привлек ее к себе и ничего не ответил, но она почувствовала, как часто забилось его сердце.

Она положила голову ему на грудь. О, как много хотела она сказать ему, сколь о многом спросить! Но она не желала принуждать его. Какая бы забота ни тревожила его, он явно страдает. Придет время, и он поделится с ней свой печалью.

И запечатлев нежнейший поцелуй на его шее, над воротом рубашки, она примирилась с его молчанием. Она не станет торопить его.

Им уже некуда спешить. Они вместе, они в безопасности. Это главное.

Было что-то зловещее в тишине, окутавшей этой ночью дом. Макс быстро миновал длинный коридор, ведущий в гостевую спальню в западном крыле, которую занимали они с Мари. Почти час провел он во дворе, разговаривая с охранниками.

Обсуждал изменения в планах.

Притворив за собой дверь, он увидел, что Мари уже спит. Он разулся у двери и, бесшумно ступая по мраморному полу, прошел к постели, которая представляла собой огромный круглый матрац, расстеленный на возвышении за газовой занавесью и заваленный множеством мягких подушек. Свет масляной лампы с низкого столика у ложа нежно золотил кожу и волосы Мари.

Остановившись у постели, он смотрел на нее сверху сквозь разделявшую их прозрачную занавесь. Нежность и страсть завязались в нем. Мари была как сама мечта, сладкая и невозможная, окутанная туманом мечта. Она лежала на боку, ее рука покоилась на его подушке, простыни и сорочка ее были смяты, словно она долго ворочалась в ожидании его.»

Жена.

Нет. Она ему не принадлежит.

Его взгляд упал на золотое колечко, поблескивавшее на ее пальце. Лживый символ лживых обещаний. Он бы отдал все, чтобы иметь возможность забрать его, а затем снова подарить ей, но только сделав его таким же искренним, какими искренними были чувства, переполнявшие его сердце.

Будет ли у него когда-нибудь такая возможность?

Он поморгал, прогоняя выступившие слезы, и задержался еще на мгновение, стремясь запечатлеть в памяти каждую черточку этого лица, каждый тончайший изгиб этого тела. За минувшие три дня он несколько раз был на грани того, чтобы открыть ей правду – правду о себе и о своей миссии. Какая-то часть его страстно желала этого, но...

Но другая его часть отчаянно цеплялась за каждый час совместного их бытия, за каждую секунду даримой ею любви. Быть может, ничего другого у него не будет, – только воспоминания об этих так быстро пролетевших днях.

А сейчас в запасе у него не было даже часа, чтобы побыть с ней.

О, как хотелось ему скользнуть к ней на это ложе, разбудить ее поцелуями и, разбудив, любить ее, быть может, в последний раз. Но он не мог позволить себе этого. Он выполнит еще одно, назначенное самому себе задание, а затем уйдет. Пусть спит. Лучше избегнуть боли расставания.

Он повернулся и пошел к двери. Подхватив свои сапоги, он выскользнул в темный коридор и направился в глубь восточного крыла, в библиотеку.

До нынешнего дня он рассчитывал, что они проведут здесь пapy-другую недель. Но сегодня утром, когда вышли первые лондонские газеты, все его планы рухнули.

Первоначально они с Саксоном и Джулианом условились, что он и Мари побудут здесь, пока братья попытаются разузнать, кто из чиновников секретного ведомства состоит в сговоре с французами. Д'Авенанты располагали сетью надежных информаторов, работавших в весьма своеобычных и небесполезных районах города, и время от времени, когда требовалось получить важные сведения политического или коммерческого характера, прибегали к их услугам. Саксон был уверен, что эти люди быстро вычислят предателя.

Они договорились, что он даст знать Максу, и тот привезет Мари в Лондон. Макс настойчиво твердил, что должен постоянно находиться рядом с Мари, дабы защищать ее, и они с братьями сошлись на том, что он сообщит о ней властям, но не откажется от нее.

Ему даже удалось убедить себя, что она, может быть, поймет его и в конце концов простит.

Однако объявление, напечатанное во всех утренних газетах, просмотренных им, изменило все их первоначальные планы.

Это было приглашение. То самое, которое он уже получал однажды и понять которое могли только он и еще двое.