– Люди! – прокряхтел я в перерывах между двумя бросками лопаты. – Мы копаем драконову смерть.
      Все, кроме меня, замерло. Я кинул три лопаты песка.
      – Что? – переспросили голоса три.
      – Наше войско убил… дракон, который… есть у мехоголовых… Его смерть… у нас под ногами…
      Потом я увидел, как выглядит взрыв в замедленной съемке. Да, разница между копанием абстрактной ямы и откапыванием клада есть.
      Через полчаса большая камера, тускло поблескивая в закатных лучах, предстала моим глазам во всем своем черном великолепии.
      Трое самых работящих кинули по паре лопат и присоединились к остальным. Остальные смотрели на меня как детишки на учителя ядерной физики во время практикума. Ребята явно ждали, что я скажу волшебное слово, от которого из черного ящика выкатиться яйцо со смертью драконовой. Еще бы кто его мне подсказал.
      Я уставился на примыкавшую к стене камеру черного пластика. Осмотрев при свете зажигалки гладко завареный шов, я вытащил Крыло, аккуратно матюгнулся и провел по углу. Стружка снялась с мягким шорохом. В могильной тишине громко захрустел придавленный ею песок, а потом ящик громко пукнул и зашипел. В маленькую щелочку на срезанном углу проник синий электрический свет и треск горящих проводов.
      Через секунду, когда треск проводов прекратился и ничего не взорвалось, я сказал своему сердцу, что оно пока подсоединено к кровеносной системе, и что можно постучать дальше. Оно неохотно возобновило работу, а я длинным взмахом срезал угол. Из щели протек запах медного дыма и горелого пластика.
      – Утюг сгорел! – пошутил я себе, срезая стенку. Увернувшись от плиты, гулко шлепнувшейся на песок, я заглянул в чрево ящика.
      – Это – драконья смерть? – тихо прошептал кто-то за спиной.
      – Ага. – тихо ответил я струйкой дыма в десяток конструкций, торчащих из стены, и ящик с монитором посередине куба. Из конструкций свисали провода с оплавленными хвостиками. Из ящика на уровне колен торчали вторые конца расплава. Монитор мигал большими желтыми иероглифами, явно ругаясь на обрыв связи с лазерами.
      – Что дальше? – продолжал все тот же любопытный разведчик.
      – Огоньку для света. – попросил я, предчувствуя, что сейчас я ошибусь и меня обсмеют, если останусь жив. Я злобно улыбнулся своим предчувствиям.
      Продымив помещение и удостоверившись, что внутри лазеров нет, я обогнул компьютер управления, запянный в все те же листы черного пластика и подошел к стенке, с надеждой глядя на пистолетные рукоятки некоторых из конструкций.
      Ясно, что их надо носить в руках, а не вешать на стенку стволом в нее. Только как их из нее вытащить и где проводки от батарейки к лампочке соединяются с выключателем?
      Я успел понять, что зря задал себе этот вопрос. Потом в глазах потемнело, в затылке вспыхнуло тягучим огнем, и из пламени выскочило очень чужое, но очень четкое знание, что такое легкий десантный лучемет Джел-Квар-84 с автоопределителем цели. За этим знанием потянулись другие, готовые захлестнуть и утопить меня в себе.
      Я истошно заорал. Знания испуганно замерли, отхлынули, оставив только воспоминание о том, как я знал все о лучеметах. Я открыл стиснутые веки и посмотрел в склонившиеся надо мной лица.
      – Жив? – спросило одно из них.
      – Да. – сказал я скорее себе, чем ему.
      – Тогда пора вставать. – хмуро откликнулся второй.
      – Ага. – согласился я и посмотрел на звезды через какой-то туман в голове, в котором плавали знания, кто я, где я и то, что я существую только для того, чтобы размонтировать установку…
      Я поднялся на ноги и отогнал обвернутую поролоном мысль, как я выгляжу перед разведчиками. Потом я приглашающе махнул им рукой и при свете факелов побрел в камеру.
      Пока руки привычно вынимали из гнезд лучеметы и подсоединяли определители цели к встроенным мониторам и замыкатели инициаторных батарей к курками, я пытался понять, кто я и что я. Собрав последний, четвертый, лучемет и взяв его в руку, я понял, что я – смерть.
      Зеленый луч с шипением расплавил компьютер напополам. Потом я повернулся к двум телам, у которых в руках был огонь и навел лучемет на них.
      – Проснись!!! – рявкнул одно из них. Вопль ударил в туман и туман колыхнулся.
      Я взревел от кружения половин головы в разные стороны, выпалил в потолок и упал на колени, отчаянно вытряхивая из головы кого-то чужого, незаметно захватившего меня. Он вытряхнулся. Я посмотрел на восемь подсвеченных факелами страшных масок и тихо бросил в них:
      – Что, страшно, да?.
      Потом я поднялся на ноги, поднял с пола четыре лучемета и протянул три рукоятками вперед.
      – Копьем кто фехтует? – рыкнул я, надвигаясь на отшатнувшиеся маски.
      Три руки схватились за рукоятки.
      – Это – огненные копья. Нажимайте на крючки и будет огонь. – проинструктировал я, проходя сквозь стену крупных фигуры.
      Закинув лучемет на плече, я сунул в рот папироску и побрел к коням, чувствуя себя хорошо поработавшим камикадзе. За спинами всшипели три зеленых вспышки, сменившиеся восторженным ревом. Вяло хмыкнув дымком, я заполз на Сумрака и задумался о прогрессирующем сумасшествии, которое на меня снизошло.
      Тяжело, очень тяжело скрывать от себя себя же, которым быть не готов, потому что как-то раз это плохо кончилось, и поэтому в этот раз тоже плохо кончиться.
      Я вздохнул и позволив полной безнадежности окутать меня, направил Сумрака к замку. Безнадежность, поковырявшись во мне, выдала мысль, что все умрут, а потом станет плохо, и я согласился с ней, потому что сил бороться не было.
      Какой-то тревожный запах стучался в дверь руин моего сознания. Запах, растворявшийся в темноте, заставлял гнилушки костей, обтянутых слизью мяса, дрыгаться, чтобы обнять рукоять и начать движение острого куска железа сквозь такую же гниль, заляпанную слизью…
      – Хуш! Хуш!!!!! – Гром сорвался на трубный глас, способный оживить мертвого или обратить на себя мое внимание.
      – А? – вяло отбуркнулось мое тело.
      – Хуш! Передовой отряд напал на стоянку! – прокричал Гром.
      Я понял, что он скажет дальше, и понял, что я счастлив.
      – … Они захватили Эрму.
      Счастье брызнуло в кровь, заполнив радостью мести каждую клеточку.
      – Давно? – поинтересовался я спокойным голосом, спрыгивая с Сумрака.
      – Они захватили Эрму. – повторил Гром.
      – И что?! – рявкнул я, повернувшись к нему. – Умирать от горя?! Куда ее повезли?! Давно?! Сколько охраны?
      – Неизвестно. – зло буркнул Уш.
      Его злой бурк, очень понятный и близкий, погасил раздражение трагическими воплями Грома. Я стал спокоен и рад, как пожарник, тушащий склад конопли. У меня появился хороший повод умереть, точней, поумирать, в битве. И желание сделать это с наибольшим уроном для противника.
      – Уш, сколько человек может действовать? – спросил я его, еле заметно кивнув на застывшего столбиком Грома.
      – Все разведчики и половина старых воинов.
      – Хорошо.
      Слова потекли сами. Я стал спокойным и безжалостным, четко знающим, что делать:
      – Половину разведчиков – на погоню – узнайте, в каком городе. Всех, кто умеет ковать и лить – в мастерскую. Остальные – как угодно сделайте доспехи, в которых можно пройти через огонь. Доспехи должны одеваться на обычные. Рекомендую толстую кожу. Выходим на рассвете. Я в мастерской.
 

Я понял, что потерял топор. К счастью, у меня была взрывчатка. Мемуары сапера, стр. 481

 
      Когда знаешь, что где и как апгрейдить – это легко. Когда примерно знаешь, что и как – уже тяжелее. Я был в тяжелейшем положении. Я не знал, как.
      – Как я сделаю глухую крышку, да еще и подвижную. да еще и в треть пальца толщиной, да еще и трубку в треть пальца дыркой?
      Я посмотрел на набухшие синие подушечки век, неохотно раздвинутые, чтобы показать красные пятна глаз, в которых плавали черные зрачки. В зрачках стояло глухое, как бетонный пень, непонимание. Я глубоко вздохнул и сообщил:
      – Возьми. Сверло. Просверли. Дырку. В. Кованной. Трубке. Чтобы. Дырка. Была. Ровной…
      – Все равно испаряеться!!!
      Я бросил взгляд в угол на змеевик. Из него вовсю тек бензин, большей частью в воздух, создавая у тридцати человек, ютившихся у четырех горнов и одного верстака совсем нерабочее настроение.
      – Счас!!! – рявкнул я в ответ. -… Обточи другую трубку, поуже, надень на кончик толстую кожу и вбей штырь, чтобы при вдвигании в большую трубку кода раздувалась. Понял?
      – Ну-у-у-у…
      – Делай!
      Я отвернулся от старшего мастерового, основательно надышавшегося бензинчиком, и побрел к перегонному кубу, неловко огибая кузнецов, которые ковали раструбы огнеметов.
      – Что? – прохрипел я в змеевик.
      – Парит. – прохрипел младший воин, уставившись в змеевик.
      – Надень бочонок на конец, пробей дырки сверху и снизу и через трубки, залепив воском, подведи по бочонку. В конце все стечет в нижний. Понял?
      – Ага.
      – Делай.
      – Тухнут на ветру!!!!! – заорал кто-то от входа в маленький ад, в который я превратил мастерскую.
      – Иду!!!
      Я пробрел через мастерскую, посмотрев на пару трубок с раструбами, вставленными в бочонки, и выполз на лестницу.
      – Что?
      – Горшки тухнут. – тихо сказал большой кряжистый дядька, протягивая мне стрелу с прикрученной к наконечнику бутылкой.
      – Летун!!! – долетел вопль из узкой щели окна.
      – Пошли. – сказал я уже на ходу. – переверни горшок и плотно забей горло тряпками, чтобы не выливалось, но смочило. Понял?
      – Попробуем. Летит только плохо.
      – А нам далеко не надо. Сколько людей с большими луками?
      – Сто восемь.
      – Хорошо. Руки не сорвите.
      Старший лучник хмыкнул и затрусил к толпе людей с луками, оставив меня Ушу.
      – Харш, летун от разведки.
      – Ага. – буркнул я в ботинки, выплевывая сгрызеную папироску.
      – Они у города черного текла. Начали штурмовать.
      Зажигалка высветился настороженно лицо Уша.
      – Сколько будут штурмовать?
      – Стены в пятьдесят ростов, гладкие, тысячи две воинов и пять тысяч жителей, одна волшебная камнеметательная машина…
      – Волшебная? – тупо переспросил я. Циркулирующий по крови бензин мешал сообразить что это – забытый кем-то пневматический сваезабиватель или просто большая рогатка.
      – Ага. Волшебная. – кивнул Уш. – Так что, думаю, до рассвета они провозятся. Их там тысячи четыре. Туда скакать десятую дня, если очень быстро.
      – Хорошо. Пошли, нарисуешь план города… Как с доспехами?
      – Шьют. Сто шесть. – Уш сощурился от света факелов.
      – Мало. – буркнул я, падая на стул за столом перед мастерской, заваленной кускам пергамента.
      – Хватит. – буркнул Уш. Очень загадочно буркнул.
      – Почему хватит?
      Уш вздохнул, придвинул лист бумаги и ответил:
      – По копьям пришло послание, что Гром рассказал всем на совете, ка кты не опечалился смертью принцессы. И что народ не понял. Я послал по копьям, что ты ушел быстро готовить оружие, чтобы ее отбить. Затем по копьям пришло, что часть войнов поехала догонять семьи, а часть сюда. Меньшая часть.
      – Так сколько у меня людей всего?
      – Тысячи полторы… – выжидательно протянул Уш, ожидая вопроса.
      – Тысячи полторы кого? – задал я его. – Три сотни разведки, пятьдесят мастеровых, сотня лучников, а остальные – кто?
      Уш довольно хрюкнул.
      – Тысяча сто пятьдесят вождь. Все – одинокие войны, у которых нет семей. Уже. Или которые не любят мехоголовых больше, чем любят семьи.
      – Тогда они, значить, хотят. А могут?
      – Тысяча – старшие.
      Итого. Две сотни огнеметов, полторы лучников и тысяча воинов.
      Уш вопросительно посмотрел на листок.
      – Мне хватит. – буркнул я клубом дыма. – Рассказывай.
      – Значит, так…
      – … Если ворота уже выбиты, все, кто с огненными трубками, идут впереди и по краям, сжигая всех, кто идет в мечи. В кольце их на конях шагом едут лучники и стреляют через головы во все, что пытается стрелять в нас. Огнем стрелять только в толпу.
      – А если ворота закрыты? – осторожно прогудел старший лучник.
      – Тогда разведчики по прыгунам залезают на стену и потом открывают нам ворота. Лучники заливают бойницы огнем, огнеметчики запрыгивают на стену, сбегают внутрь и открывают ворота.
      – Что делаем внутри?
      – Выходим колонной на площадь Храма волшебной Машины, делимся на четыре части, расходимся по улицам, если не увидим их главных сил, потом сходимся и смотрим, кому помочь. Каждый разделите своих людей на четыре части. Уш – на первую четверть, Хар – вторая. Рат – третья, Лук – четвертая. Постройтесь сначала в четыре части,а потом соберитесь в целое, чтобы каждый знал, куда он идет. Командиры четвертей, найдите, кто вас заменит, если вас убьют. До мечей дойти не должно. Только огонь и стрелы. Огне метчикам я уже объяснил, объясните остальным. Это все.
      Шесть воинов, сидевших за столом, переглянулись. Очень мрачно.
      – А дракон? – спросил Уш.
      – Драконом я займусь сам. Я и десяток разведчиков. Еще кто-то хочет что-то спросить?
      Тишина. Три вздоха тишины.
      – Тогда пошли.
 

В тришестом царстве, в стотринадцатом государстве умерли старик со старухой Сказка про зомби.

 
      Визги пары сотен людей, тех, кто еще был жив, сливались в сплошной гул, в котором тонули копыта лошадей еще полутора тысяч людей. Пока живых.
      – Ворота настежь. – перевел Уш копье от разведчика, гарцевавшего на вершине бархана перед городам. – Машина все еще метает камни.
      – Будет интересно. Горожане знаю ваш язык?
      – Нет. – ответил командир лучников.
      – Плохо. Ладно, узнаем, кто прав, а кто мясо.
      Я оглянулся на море голов и набрав воздуха и набравшись решимости, проревел:
      – К бою! Ходу – марш!
      Стукнув Сумрака пятками, я присоединился к основной массе.
      Две жидких шеренги огнеметчиков и две лошадей с бочонками нефти на седлах задавали скорость плотному ядру лучников.
      Выехав на бархан, я на спуске глянул на город.
      Пятидесятиметровая стена из стекла, грубоваренного, массивного. Упавшие внутрь ворота над гигантской башней. Все – стены, шпили за ними, радужило в лучах взошедшего солнца.
      Я мимолетно полюбовался мириадами радуг, а потом увидел вал тел в воротах. Целых. И сразу вспомнил о лучемете на плече и трех других лучеметах, ждущих дракона с ультрафиоолетовой пушкой. Два по бокам, один сзади.
      Огнеметчики проскакали через ворота и спешились.
      Я почувствовал неуверенность в рядах неповоротливых фигур в коже. Неуверенность в огне, во мне, в себе. Уверенность была только одна – что смерть будет. Моя уверенность.
      Оглянувшись на спешившиеся задние ряды, я рявкнул:
      – Пошли!!!
      В ответ раздался топот ног и копыт. И далекий резкий Вжирк! Я оторвал внимание от двух и трехэтажных домов. Пустых. От проулков. Тоже пустых. От тел. Среди которых не было ни одного мохнатого. И посмотрел вперед.
      В пяти сотне метров впереди был купол. На гигантской колонне, вросшей в купол, громоздилась платформа. Из платформы торчала длинная толстая трубка, основание которой терялось в шкафе в середине платформы.
      Из трубы, нацеленной куда-то вбок, вылетел снаряд. Долетел запоздалый вжик!. Подумать, где они взяли великана, чтобы плевался жеваной бумажкой, не дала выскочившая из переулка толпа мехноголовых.
      Струи огня расплескались о передние ряды, рев толпы сменился визгом. Человек пятьдесят успело убежать обратно в проулок, оставив около сотни корчившихся в огне тел лежать на земле. Сапоги и копыта затоптали огонь и крики.
      – Лихо! – буркнул Уш, опуская лук.
      – Ага. – согласился я, глядя, как огнеметчики перешли на тяжелую рысь.
      Гул шагов заглушил рокот голосов вдалеке. Пушка жваркнула.
      Почему-то мне было очень скучно, как будто я брал города не одну сотню раз.
      Ничего нового.
      Вот из проулка справа выбегают лучники. Сгорают. Струи огня хлещут в проулок, затапливая крики в хрипы. Вот из проулка спереди выскакивают лучники на конях, вспыхивают факелами. Лошади бесятся, не давая им стрелять. Вокруг хлопают луки.
      Уцелевшие исчезают в проулке.
      Сто шагов до площади. На самом краю площади лежит какая-то куча, утыканная стрелами. Посередине площади толпа, за которой конники, облепившие подножие колонны.
      Из– за кучи, истыканной стрелами, выскочили несколько лучников и прежде чем вспыхнуть факелами, метнули стрелами.
      Несколько огнеметчиков упало и растворилось в рядах надвигающихся шеренг. Несколько лучников спешилось и подхватив огнеметы, заполнило строй. Шеренги расступились, чтобы обойти кучу. Ком людей отделился от подножия колонны и понесся на нас, обрастая криками.
      Вокруг захлопали тетивы и надвигающаяся толпа стала обрастать факелами. Замедляться, рассыпаться…
      Я опустил глаза к утыканной стрелами куче.
      Большой камень, из под которого во все стороны торчали лапы. Металлические, обшитые мехом, утыканным стрелами.
      Из завалившегося на бок чана головы высовывается язык металлической конструкции.
      Дракон. Мертвый.
      Я убрал лучемет за спину и посмотрел на кучу тел, по передним рядам которой уже хлестали струи огня. Огнеметчики, подойдя на два шага к пылающему валу, метали струи огня поверх голов.
      От долетевшего запаха нефти, горящих тряпок и мяса затошнило и захотелось есть. Я нагнулся, чтоб не блевануть. По пластинам доспеха полыхнули искорки.
      Сумрак подо мной вздрогнул и стал медленно оседать. И все вокруг стал медленно оседать. Ноги вылетели из стремян.
      Тихо.
      Стало очень тихо. Только потрескивали горящие люди, сквозь огонь которых просматривался дрожащий в пламени дракон.
      Руки сдернули лучемет, навели, нажали на спуск. Зеленый луч ударил в тироназаврическую фигуру, прострелил насквозь, расплескался по подножию башни и потух.
      Тиранозавр упал.
      Грохот падения, очень резкий в полной тишине, долетел до меня. Ударил в уши. В голову. Выбил скуку.
      Я стоял на площади. Один. Среди трупов. Тех, кто пошел со мной и тех, против кого мы пошли.
      Я перешагнул через копыта коня и пошел к колонне, не смотря под ноги, где были те, кого я привел на смерть.
      Я их убил. Убил всех. И я был доволен, потому что ничего другого мне не оставалось. Только быть довольным и считать, что так – правильно.
      Крики всех, кто только что умер, предсмертные крики, которые уже нечем было выкрикнуть, слились в сплошной ревущий поток, захлестнувший меня, подхвативший и понесший, сломав мое желание быть виноватым, мое несогласие с тем, что они – мертвы, а я – нет.
      Все, что я мог – это быть довольным тем, что произошло.
      Я был очень-очень-очень зол. Очень спокоен, доволен и очень зол, какой бывает только смерть, которой удалось вселиться в того, кого не смогла взять. Смерть, нависшая над телами на площади, впитывалась в меня, в губку. И губка была довольна.
      Я захохотал, радуясь силе, данной мне смертью. Данной тем, что я стал ею, смертью. Я был очень большой и площадь, тела на ней, мое тело, они были во мне, очень ясно видимые, очень четкие.
      Я попробовал загасить огонь. Усилие погасить огонь проткнуло меня, как воздушный шарик и я сдулся в маленькую тряпочку тела.
      Четкость и спокойствие остались. Я знал, что ничего страшного не произошло. Умерло несколько тысяч человек, которые знали, что идут добиваться цели любой ценой. И которые ее почти добились.
      Эрма.
      Мысль царапнула по зеркалу спокойствия как нож по стеклу – с противным душераздирающим скрежетом, заставляющим сделать что угодно, лишь бы этот скрежет не повторился.
      Я побежал к подножию платформы, в котором зиял тихий черный провал, у порога которого лежало несколько мехожилеточных тел, порубленных кем-то, кто спрятался в провале.
      Если я его не застрелю на всякий случай, то, может быть, подружимся.
      Я забросил лучемет за спину и вытащил из чехла Крыло. Оно ярко вспыхнуло, вытягивая из губки желание убивать..
      На ведущих вниз ступеньках, жадно разлеглась темнота, укрывая, кроме лестницы, еще кого-то. Я сбежал по ступенькам и прижался спиной к стене, всматриваясь в темень. Лестница вбок и вниз, пара тел в лужах крови. Проход прямо, завален телами. Мохнатыми. Поворот за угол, за которым кто-то есть. Чье-то дыхание, чьи-то мысли и чей-то меч, на который мне не надо напарываться, чтобы не зарубить со страху владельца.
      – Дракон мертв!! – долетел из-за угла тусклый крик на том же языке, которым говорили библиотекари. И на котором я подкалывал Нат и Мару когда-то пару жизней назад.
      Однако, надо воспользоваться случаем, чтобы покричать что-нибудь потенциальному другу за углом.
      – Ага!!!! – рявкнул я за угол, и испугался своего голоса. Ему было очень тесно в легких и он ударил по ребрам, диафрагме, голосовым связкам. Голосовые связки, провисшие и гулко скрежетнувшие вылетающим воздухом, болезненно сжались, перекрутив горло.
      – Кто? – спросил голос из-за угла. Такой же хриплый и треснутый, как и мой. Очень знакомый голос.
      – Это Харш, Киро. – прошептал я, засовывая топор за спину.
      Из– за угла появились два обляпанных кровью меча, выписывающие неуверенные петли. Залитые кровью дрожащие руки. Кровавая маска с дорожками пота и щелями глаз. Я заглянул в эти щели и прохрипел на английском:
      – Киро, принцессу не видел, такая рыжая, аккуратная?
      – Харш… – Киро выронил мечи и рухнул на колени. – скажи еще что-нибудь по-английски. – прошептал он, закрывая глаза.
      Я посмотрел на обляпанную кровью голову и мне стало его жалко. Очень жалко. Одинокого, напуганного тем, что никого нет, и уже не будет. Зажатого в угол и заставленного убивать, чтобы выжить. Убивать, ломая привычку сохранять жизнь. Ломая знание, что убивать – плохо. Не сломавшего его и ждущего наказания за убийство. И уже не надеющегося перед казнью услышать знакомый голос на знакомом языке.
      Слова сами выскочили из памяти и потекли, вымывая вместе с собой дикую смертную тоску. Я привалился спиной к стене, сполз на пол и запел:
 
– There are sings on The Ring
Which make me fells so down
That's one to enslave all rings
To find them all in time…
 
      
      Киро подхватил со второго куплета, и два надорванных голоса, которые не уже могли кричать, плакали песню то ли счастья, что живы, то ли горя, что их всего двое.
      Звуки шагов утонули в песне. Когда мы допели и послушали тишину и открыли глаза на чей-то вздох, вокруг стоял десяток людей в грязно-белых хламидах.
      – Кто вы? – спросил ближайший ко мне капюшон с большой бородой.
      Киро истерично хихикнул, а потом просмеял:
      – Я… я не помню… Я… только помню лица тех, кого убил… и вижу лица тех… кого убью… как только смогу…
      Он затих и посмотрел на бедро, сочащее кровь свежим порезом. Боль пореза пробралась через страх и нашла его.
      – Он человек, который держал этот проход. – махнул я за поворот.
      – А ты?
      – А я – бог войны Хуш. Я убил дракона копьем света. Я ищу свою боевую подругу. Рыжую.
      – Свершилось! – рявкнул старец, воздев руки к потолку.
      – Что? – спросил Киро, пришедший в себя от вопля.
      – Волшебная машина, счастье и проклятие нашего города, исчезнет!!! Бог войны пришел забрать ее обратно!!!
      – Что? What? – спросил Киро меня, широко открыв глаза.
      – I have take position of local war god . – ответил я, доставая бинт. – Перевяжись.
      Киро посмотрел на упавший на колени бинт, неуверенно взял его в руки и ста перевязываться. Проследив и удостоверившись, что он умеет перевязываться, я перевел взгляд на серые балахоны. До них, по видимому, не дошло, что я просто шел мимо в поисках пропавшей подруги и рюкзачка для переноски механизмов в пару тонн весом с собой не захватил.
      – Где моя боевая подруга!!!??? – рявкнул я в фигуры, забивая трубку.
      – Передовой отряд скрылся в подземелье. – ответил старец. – Оно ведет заброшенному городу под горами. Туда два дня пути.
      Он помедлил, собираясь с силами, а потом спросил:
      – Ты… заберешь машину?
      – Зачем? Как я ее поволоку? – буркнул я, щелкая зажигалкой. Фигуры отпрянули.
      – Но… в предсказании сказано, что бог войны придет и зальет жидкий огонь в жилы машины и та оживет и покинет город… Не жидким огнем стреляли твои люди?
      – Какие твои люди? – спросил Киро, затягивая узел на повязке.
      – Дракон побил. – буркнул я, уворачиваясь от готового потока спокойного гнева. Некогда злиться. Тут, похоже, отыскался пароезд, если не автомобиль.
      – Кир, ты эту машину не видел? – Нет. – буркнул он и тихо добавил, поднимая мечи – Наших взяли.
      – Догадываюсь. Потом расскажешь. Сейчас, пожалуйста, собери людей, кто жив, и там, на площади, круг людей. В центре – лучники, у которых на луках бутылки с бензином. Слить надо.
      – Зачем? For what?– поднял он взгляд.
      Взгляд мне не понравился. Да и весь Киро выглядел так, будто забыл, как какать. На напоминательную клизму напрашивается.
      – Наших отбивать. We have presented a tank. – торжественно объявил я.
      – What? Tank? – Щели его глаз расширились от удивления.
      – Exactly. Слей бензин.
      – А ты? – спросил он, вскакивая на ноги.
      – Я пойду искать дырку, в которую этой машине заливать огненную воду чтобы она сдвинулась.
      Я повернулся к фигурам в белом и буркнул:
      – Ведите. Я за вами, если пролезу.
 

Отдам в хорошие руки обезьянку. Гориллу. Ест все. Объявление в газете

 
      Ступени, наконец, кончились и мы вышли на гигантскую площадку, которая очень пригодилась бы для проверки на трезвость. Поверхность площадки склонялась под неслабым углом к горизонту, дружелюбно предлагая всем, кто не твердо стоит на ногах, скатиться к краешку и дальше.
      Я подождал, пока балахоны отойдут на дистанцию, с которой сложно подставить ножку и побрел за ними к центру скособоченного диска пятьдесят на пятьдесят шагов. В центре громоздилась коробка знакомого черного пластика, из торчал двухметровой толщины хобот, основание которого пряталось в мешанине шестеренок Четыре человека у ворота, которыми заканчивались шестерни, повернулись в нашу сторону. Переглянувшись с уставившимися на меня жрецами, я тяжело вздохнул облачком дыма и побрел к пушке…
      … Магнитотанку Клак-6…
      Я рухнул на колени и затряс головой, прогоняя чужую память. Она не ушла.
      Она смешалась со мной. Смела в уголок разные милые добрые домашние идейки, которые применимы исключительно когда сидишь и какаешь дома на теплом унитазе. Растеклась вокруг моих злобных, губительных для окружения и себя идей, выставив рядышком по паре новых для сравнения. Процесс сравнивания обещал стать очень интересным занятием, но я чувствовал, что время и место не подходят для того, чтобы повернуться к миру спиной, а к себе – лицом. Сначала надо залезть в танк и уничтожить все опасное. Тело встало, подошло к танку и полезло наверх по шестерням, достало Крыло и вырезало дырку над люком.
      Неплохо кто-то поиздевался над местными. Ручная накачка пускового конденсатора – это хитро придумано. Только основные батареи сухие. И баки, конечно, тоже, если тараканы не забрались..
      Откинув люк, я спрыгнул внутрь тесной каморки.
      Стены вспыхнули тусклым светом, осветив пару очень знакомых кресел, совершенно чуждых человеческой заднице. Злоблинских. Панель с кучей тумблеров, шлемы на панели перед креслами, десяток темных экранов.
      Часть сознания, мягенькая, добренькая, которая очень боялась ошибиться, мелкими вскипала мелкими бурунчиками страха. Она толкала думать, сравнивать, выбирать, чтобы за обдумыванием, сравнением и выбором спрятаться от действия, и не ошибиться. Я разозлился на эти прогнившие привычки, которые боялись ошибиться и поэтому постоянно ошибались, откинул их и подошел к панели. Рука, такая мягкая, теплая, щелкнула тумблером.
      – Крутите ворот!!! – рыкнул я горлом. Я. Рыкнул. И я же знал, что делать, когда зажгутся лампочки. Когда загрузятся, отшелестев цифрами, компьютеры.
      Я не боялся своего знания, не боялся своей злобы, не боялся того, что я – смерть. И я знал, что делать. Я устроился в кресло командира и одел шлем.
      Темнота. Затем что-то осторожно трогает голову и контакт с телом исчезает.
      Я вижу танк изнутри. Гусеницы в туловище шириной, валики колес в рост человека, главный двигатель в задней трети, пустые баки, перегонный куб, поворотные механизмы пушки, подключенные через люк в днище к лифту.
      Открытые люки зарядных баков. Пустые баки. Магнитную пушку. Бортовой компьютер.
      «Докладывает компьютер Ал-Крак-8-34-13-Ал. Идентификация. Идентифицирован старший офицер разведки. Запрос на снятие внешней оболочки».
      Я соглашаюсь.
      Оболочка падает и я ощущаю комок усталости, погасшей злобы на месте центрального компьютера.
      Рядовой Гадзан Хакра, 13-18-348. После попытки дезертировать имплантирован на дисциплинарные работы в компьютер танка. – представляется существо.
      Злоба удерживает возникший где-то ужас, ужас оказаться так же задавленным и забитым в сплетение процессоров и микросхем, которым будет принадлежать право выбора, что делать. Я вспоминаю о биокомпьютерах. И о прошениях.
      Срок начала дисработ.
      Тысяча восемьсот мегациклов.
      В восемь раз старше моего текущего тела.
      Разрешаю прошение.
      Разрешите покинуть танк?
      Он очень устал. Очень устал спать без энергии в цепях, без надежды, без общения, без мыслей. Я чувствую слабую надежду, задавленную имплантированными контурами подчинения.
      Просьба рассмотрена. Снять оболочку. Выполнять задачи. При потере заряда в батареях покинуть танк. При непосредственной угрозе рассекречивания покинуть танк. При наличии энергии по голосовой команде Твоей праматери дух! ликвидировать танк и покинуть его".
      Принято. – он ожил. Он был благодарен.
      Я отстранился, чтобы выдержать роль старшего разведчика. Снять шлем.
      Тишина. Тело.
      Я сдернул шлем и посмотрел в люк. На улице шелестели шестерни, накачивая батареи компьютера.