Два парнишки в темно-сером, не отделенных от мною от общего фона по причине заседания аж в пятидесяти шагах от входа, отделились от него сами. Лицо левого, белобрысого и голубоглазого, являло миру старательно и неумело спрятанную злобную обиженность. Правый, зеленоглазый и рыжий, был спокоен, как уверенный в неудачном исходе операции хирург. Сверившись в видимым куском лагеря, я убедился, что ни брюнетов, ни шатенов среди брусчей не водится.
      Хорошо еще, что я не зеленый, не трехрукий и без хвоста. Хотя так бы, может было легче – не пришлось бы доказывать, что я не лазутчик из соседнего племени.
      Вздохнув, я засунул пальцы за ремень, склонил голову набок и стал ждать, пока моя охрана подойдет поближе. Преодолев сорок пять из пятидесяти шагов, они остановились. Откуда-то всплыла подсказка о регламентированной, в пять шагов, границе между белыми и серыми. Выкинув подальше эту ценную мысль, я с доброй усмешкой маньяка-педофила уставился на белобрысого. Подождав пару секунд и поняв, что я не горю желанием осквернять его уши звуками, он презрительно изогнул губы и выцедил:
      – Тебе велено идти в шатер совета.
      С наслаждением похрустев шеей, я чуть разросся и коснулся его.
      Злоба. Тупая. На непонятно откуда взявшегося выскочку, совратившего Принцессу и тем самым незаслуженно вылезшим в вожди. Глянув в зеленоглазого и почувствовав выжидание, что же будет делать чужак и легкое раздражение товарищем, я начал набирать политический вес.
      – Подними брови с носа и посмотри, во что это я одет. Случайно, не в белое? И кто же мне тогда «велел»?
      Белобрысый налился кровью, расставил ноги и положил руку на рукоятку сабли.
      – Ты! Не! Заслужил! Этой! Одежды! – сдавленно прошипел он.
      Зеленоглазый неодобрительно покосился на белобрысого и демонстративно сложил руки на груди. Успокаивающе подмигнув ему, я осмотрел белобрысого с ног до макушки.
      – Мальчик, а может ты ее заслужил? – вкрадчиво проворковал я.
      Завершающе побагровев и покрывшись капельками пота, белобрысый шагнул вперед, вытягивая саблю.
      – Трой! – крикнул зеленоглазый, расцепляя руки и шагая к Трою, пытаясь вцепиться в его рубашку. Он не успел.
      Прыжком преодолев три шага, я правой задвинул еще не вынутую саблю, а левой отвесил добротную оплеуху. Крутанувшись, Трой отлетел на пару шагов и рухнул на песок.
      Вернув руки на пояс, я улыбнулся зеленоглазому, застывшему в паре шагов от меня и спросил:
      – Так кто же просил меня явиться в шатер совета?
      – Принцесса Эрма… вождь… – сообщил он, экстренно перейдя к разглядыванию песка, на котором я стоял. Парень явно хотел что-то спросить, но не решался, опасаясь отправиться за Троем.
      – Меня зовут Харш. – подсказал я.
      – … вождь Харш. – торопливо закончил он.
      – Как тебя звать и как именуют тех, кто носит серое?
      – Торк. Войны.
      – А в синем – старшие войны?
      – Да.
      – Воин Торк, сними с Торна саблю. У него не хватает выдержки для война.
      Торн удивился настолько, что поднял взгляд.
      – И, кстати, можешь на меня смотреть, если хочешь.
      – Хорош… но оружие дает совет старейших воинов…
      – И давно ему повесили сабельку?
      – На второй день нашествия, когда воинов стало мало…
      – И совет решил заменить качество количеством. Понятно. – я посмотрел на верхушку бархана и увидел старшего война с копьем, в кольчуге и шлеме.
      Вздохнув, я буркнул:
      – Ну тогда пусть носит. Думаю, принцесса Эрма не обидится, если ее боевой друг немного погуляет среди ее народа.
      Я мрачно посмотрел на слабо стонущего Троя, отвернулся и побрел на верхушку бархана.
      Старший воин, охранявший что-то на вершине, поприветствовал меня легким чуть насмешливым поклоном и вернулся к сонному созерцанию панорамы лагеря. Чиркнув взглядом по его сивому затылку, я присоединил свой взгляд к его взгляду.
      Шатры, шатры, шатры. Белый шатер в трех сотнях шагов. Вокруг – полурастворенное в кострах, навесах и одеждах, желтых с зеленым, кольцо голубых одежд. Шатер совета. Гигантской сумасшедшей смешинкой, пушистой, теплой и ласковой в меня залетает ощущение Эрмы. Тело непроизвольно хрюкает, а я выдаю куда-то в шатер такую же хохотуньку, отвечая, что сейчас, чуть осмотрюсь и приду посмеяться за компанию, после чего начинаю добросовестно выполнять обещание.
      Люди, кони. Собаки. Дети. Шатры, навесы, костры, котелки.
      Под навесами раненые. У одного из раненых человек в черном. Понемножку высасывает боль.
      Боль, физическая, духовная, смешанная со страхом, страхом неизвестности, легкой прозрачной тряпочкой висит над всем стойбищем, сгущаясь над ранеными и чуть развеиваясь над людьми в черном.
      – Сколько потеряли? – тихо спросил я у старшего война.
      – Триста семей и две тысячи воинов…, вождь.
      – Я – Харш. Ты?
      – Гром.
      Он повернулся ко мне и еще раз поклонился. Такой чуть настороженный и совсем чуть-чуть надеющийся.
      Чуть– чуть -это слишком мало.
      – Старший воин Гром, скажи мне, сколько бойцов осталось в племени?
      Он посмотрел на небо, высчитывая.
      – Три тысячи.
      – Считая раненых и молодых, старший?
      Я заглянул ему в глаза, высматривая правду.
      – Считая три сотни раненых, которые могут драться, две сотни, которые умрут в течении недели и полторы тысяч молодых.
      Гром выдержал мой проникновенный взгляд и ответил своим. Таким мог смотреть, например, умирающий ребенок на доктора и от этого взгляда я чувствовал, как на меня незримо наползает, пытаясь согнуть и напугать, тяжесть ответственности за пару-тройке тысяч людей. Мне стало страшно и со страху я вспомнил, что я обычно делал с орками в Warcraft. Я улыбнулся, и ухватив эту тяжелую ответственность за яйца, стал выяснять, чем же это я собрался управлять.
      – Старший, расскажи мне, как мы сражаемся.
      – Вождь? – он чуть приподнял бровь, пытаясь показать непонимание.
      – Я в этом мире недавно. Умею водить войска, умею думать о народе. Но не знаю ни брусчей, ни других. Расскажи о брусчах.
      Гром отвел взгляд, уставил его в воздух и стал нарезать короткими фразами:
      – Боец вооружен мечем или саблей, копьем, луком. Доспехи разные. Старший воин умеет отбиться от трех воинов. Воин умеет отбиться от трех трупоедов. Выученный воин умеет метать стелу на триста шагов с седла. Стоя бьют в голову с пятисот. Знаем конный и пеший строй. Три сотни старших воинов умеют брать города, сбивать со следа, переодеваться и выведывать.
      Семьсот семей. Мать, две-пять женщин, пять-десять молодых, десяток-другой детей…
      Замолчав, он оторвался от неба и посмотрел на меня, взглядом спрашивая, что бы еще рассказать…
      – Передвигаетесь на конях, вещи – волоком?
      – Да.
      – Что умеют молодые войны?
      – Меч, копье. Лук сто с седла, триста – стоя. Слабые.
      – Хорошо. В охране шатра Совета есть кто-нибудь из таких же как ты?
      Гром, у которого надежда чуть не плескалась из ушей, неумело изобразил недоумение. Я сердито буркнул:
      – Старший, не делай маски. У шатра есть кто-нибудь, кто надеется и кто знает свой народ?
      – Старший воин Тур, вождь.
      – Спасибо.
      Гром поклонился. Поклон был гораздо ниже того, которым он меня приветствовал. Интересно, если бы мы проговорили часа три, попробовал бы он воткнуть голову в песок?
      Я кивнул ему и зашагал к костру совета. Гром за моей спиной замахал копьем, передавая что-то паре сотен смотрящих на него глаз. Судя по глубине поклонов, которыми меня приветствовали, он транслировал по сети копейщиков запись нашего разговора. Сигнальщики на вершинах замахали копьями и мне в спину диким котом вцепилась мысль, что ошибаться мне нельзя. Острые когти этой замечательной идеи достали спиной мозг, и я чуть не споткнулся.
      Грязно матюгнувшись, я разрешил себе ошибаться, сколько и куда влезет и, забивая трубку, уронил через плече:
      – Торк!
      – Да?
      – Кто сейчас правит народом?
      – Совет мудрейших, принц Ран и Принцесса Эрма
      – Я?
      – Э-э-э…
      – Как есть! – выдул я в него струей дыма.
      – Брусчи свободный народ. Они подчиняются тому, кого приняли.
      – Все?
      – Да.
      Я весело хмыкнул и, не успев даже задуматься, что же это делаю, завернул к раненому в паре шагов от маршрута.
      У молодого война в светло-голубом стояли лекарь и две женщины в темно и светло-зеленом. Из-за их спин выглядывало только залитое потом белого лица. Женщины, обернувшись на шум шагов, поклонились и расступились, открыв распухшее гигантской флегмоной плече и уставшее лицо молодой женщины-лекаря, корректирующей биополе ладонями. Она привычно коснулась меня, пробежалась по органам легкими щекотунчиками, пошла внутрь, вздрогнула, отскочила. Хмыкнув, я коснулся ее.
      Смесь уверенности и отчаянья. Гноящиеся царапины, уносящие жизни. Усталость.
      – Давно? – кивнул я на война. Воин открыл завалившиеся в глубины черепа глаза, отыскал меня и прохрипел:
      – Неделя, вождь. Кто ты?
      – Боевой друг принцессы Эрмы. Раздуло сразу?
      Я ощутил взгляд лекаря. Тяжелый сердитый взгляд, которым она пыталась меня заткнуть. Я не глядя в ее сторону накачал шарик бодрости и метнул ей в живот. Ее передернуло, взгляд исчез.
      – Через два дня.
      – Ага. Понятно. Где болит?
      – Тупо в руке. Ломает тело.
      Две женщины – родственницы раненого, угрюмо смотрели мне в затылок. Наверно пытались выбрать – возразить ли вождю или дать ему убить дорого родственника. Ничего, перетерпят. Я сел на коленки напротив лекаря, пытавшейся разобраться с моей посылочкой, и пощупал плече.
      Горячо. Царапина заросла сверху, загноилась вглубь. Если бы не лекарь, умер бы два дня назад от заражения. Подняв глаза на нахмуренную моими действиями девушку, я спросил:
      – Расскажи, что я сейчас сделал не так, как делаете обычно?
      – Дух больного нельзя беспокоить, чтобы он не мешал лекарю лечить тело… – буркнула она.
      Я злобно хмыкнул.
      Идея, в общем, не плохая. Особенно когда в обществе нет садистов, которые бояться резать врагов и поэтому придумали хорошее объяснение, почему надо резать своих, предварительно оглушив их парой литров самогона. Ладно, будем считать, что теперь есть.
      Лекарь, почувствовав мои намеренья подняла на меня зеленые яркие глаза и проскрипела:
      – Вождь, ты – лекарь?
      – Ага. Я, кроме прочего, лекарь. И я знаю, что можно лечить невидимое тело, чтобы вылечить видимое. И я вижу, что ты умеешь это. Умеешь очень хорошо. А еще я знаю, что можно лечить и видимое тело. И можно лечить и дух, пробуждая его к жизни, возвращая ему желание жить, бороться и побеждать несмотря на то, что его ненадолго лишили возможности бороться. Он может думать, что бороться дальше бесполезно, и тело уже не нужно, и можно умирать. А может знать, что через три дня предстоит сражаться за жизнь своего народа и хотеть, ХОТЕТЬ быть здоровым… – я, разросшись, вбивал мысли в лекаря, вглубь, сметая сопротивление и не обращая внимания на десяток людей, обернувшихся на грохот голоса. -… Воин, стал бы ты болеть, зная, что через три дня мы будем сражаться за твой народ?
      Он приподнялся на локте и решительно прохрипел:
      – Я буду в седле через три дня!
      – Хорошо. И ты нужен мне со здоровой рукой. Разреши мне лечить твое видимое тело?
      – Да. Лечи.
      – Спасибо. Ляг.
      Я достал мешка аптечку, хмуро посмотрел на лекаря и пробурчал:
      – Ты можешь смотреть и учиться, или ты можешь смотреть и отрицать. Если ты выучишься и будешь делать так, у народа будет пара сотен мечей, которые могли бы умереть, но были спасены тобой.
      Она кивнула и пододвинулась, освобождая место у руки и делая очень внимательный взгляд.
      Благодарно кивнув, я распахнул аптечку и на минуту забыл обо всем, кроме раны.
      Жгут выше раны. Скальпель спиртом, секунда собраться, взмах. На песок хлынули кровь и гной. Тряпкой промакнуть рану, скальпелем вычистить полость, живой водички в рану, салфетка, замотать. Завязав узелок, я отодвинулся и бросил лекарю:
      – Ровняй.
      Она выдвинула руки, убрала, вопросительно посмотрела на меня, на война, и неуверенно спросила:
      – Воин, можно коснуться твоего невидимого тела?
      Он удивился. Потом, сделав торжественно лицо, важно кивнул.
      Ну вот. Теперь хоть интересоваться будут у больных, хотят ли они лечиться. А то развели психологию «вылечу и не волнует, что жить надоело».
      Лекарь протянула руки, и коснулась эфирного тела воина, удивленно шепнула:
      – Всплеск!
      – Видишь, здоровый дух сам неплохо регулирует невидимое тело… Вместо той воды, что я налил, можно использовать крепкий солевой раствор. Тяпку менять два раза в день.
      Подмигнув изумрудным глазам, тускло мерцавшим восхищением, я поднялся и возобновил свое шествие к шатру. Сигнальщики махали копьями, транслируя сообщение лекаря, которая считала, что за затылком я ничего не вижу.
      Вытащив из кармана недокуренную трубку, я раскурил ее и выплыл к кольцу охранников вокруг Шатра совета пыхтя дымком, как угольный линкор. Заякорившись в песок в пяти шагах от трех пожилых воинов, вставших при моем приближении, я мягко прожурчал:
      – Старшие, могу я увидеть старшего война Тура?
      – Тур! – позвал через плече правый слева.
      – А? – глухо проревела груда доспехов, лежавшая у костерка шагах в пятидесяти.
      – Тебя… вождь.
      Тур с пугающей в таком гиганте грацией переместился в идущее положение. Подошел, поклонился и вопрошающе кивнул мне в переносицу. Я задрал голову к его глазам, находящимся головы на две выше моих, подавил желание попросить его достать воробышка и сообщил:
      – Старший Гром сказал, что ты знаешь брусчей и можешь помочь мне поднять это народ.
      – Да, вождь…
      – Харш.
      – Вождь Харш. Как я могу помочь?
      Я посмотрел на вход в Шатер, ощутил нетерпеливое ожидание Эрмы, тянущее меня внутрь маленьким мощным буксиром, и зашагал ко входу, на ходу позвав:
      – Тур, пошли. Мне нужна точная оценка человека из народа. Насколько люди напуганы, насколько подавлены тем, что их выгнали с привычных мест, насколько они устали и насколько я на их могу рассчитывать. И еще мне нужны твоя смелость, чтобы ты сказал мне правду, когда перед нами будет весь совет.
      – Я понял, вождь. – прогудел он мне в затылок. Тихий хриплый гул создал уютное ощущение живой стены за спиной.
      Радостно вздохнув, я отогнул полог и шагнул внутрь.
      В провонявшее благовониями нутро белого шатра.
      Отойдя от порога на пару шагов, и выставив себе за спину Тура, я демонстративно осмотрелся.
      Напротив входа в десятке шагов на чем-то пушистом и белом сидела Эрма, лучащаяся весельем. Веселье заливало шатер, окутывая десяток мрачных дедков и бабулек по левую руку от нее и пяток каменных дяденек в светло-голубом справа от нее. Дядки, дедки и бабки, стиснутые весельем, выглядели мрачно.
      Рядом с Эрмой сидел очень похожий на нее пацан лет девяти, который выглядел очень веселым, и совершенно растерявшимся. Наверное, принц Ран. Немного пожалев пацана, попавшего во взрослую компанию из пары десятков дядек и теток, озабоченных выживанием десятка тысяч человек, я мрачно улыбнулся растерянно уставившемуся на меня собранию и занялся ловлей инициативы.
      – Здравствуй, милая! – рыкнул я с мрачной улыбкой. – Что у нас интересного происходит? – поинтересовался я, стремительно шагая к тронной подстилке. Ран, проявив предусмотрительность на фоне облегчения, подвинулся, освобождая место в центре.
      Свернувшись из стоячего положения в лотос я глянул на оцепеневший совет и на Тура. Тур столбиком стоял у входа. Подарив ему удивленный взгляд, я поманил его и ткнул себе за спину. Пока он деревяно-неуверенным шагом проходил через строй злобных взглядов, Эрма провела мне короткий обзор положения:
      – Они считают, что я не справлюсь.
      Отэкранировав ее шизовое веселье, и сочувственно кивнув, я разросся, заполнив шатер, и буркнул:
      – Милая, ты знаешь, они правы. Одна ты не справишься.
      Шатер будто продуло свежим ветерком моей деловитости, выветривая сладко-газированные мысли.
      – То есть? – ошарашено спросила Эрма.
      – Сейчас объясню.
      Секунду посмотрев на раскупорившийся Совет, уже готовый возмущаться, я набрал воздуха и понесся:
      – Итак, здравствуйте. Если кто-нибудь из уважаемых членов совета не знает – меня зовут Харш, я прибыл в эти места очень издалека, кто-то надел на меня белое и теперь я, поскольку вождь, собираюсь высказать и обсудить план спасения народа. Обсуждать, гожусь ли я в вожди, я собираюсь не с уважаемыми членами Совета, а только со всем народам. Со всеми пятью тысячами.
      Совет окрысился и промолчал, еще не успев сообразить, что я это серьезно. Ничего, скоро дойдет.
      – Так вот. Уважаемый совет, как я понял, считает, что принцесса Эрма не говоря уже о принце Ране, слишком молоды и неопытны для управления всем народом. Это так. Однако, как я понял, у совета сложилось мнение, что власть над народом должна принадлежать ему, поскольку нет никого, кто стар и опытен настолько, чтобы управлять народом. Это не так.
      Я сделал паузу, прочувствовал антагонизм, раздражение, желание власти, спрятанное от себя же под разными идейками и мыслишками об доме и опыте. Я тщательно сказал всем, кто был в шатре:
      – Есть я. Я знаю, что эта мысль вам не нравиться. Но перед тем. как цепляться за власть и начинать борьбу за право управлять народом, подумайте вот о чем.
      Вас согнали с обжитых мест, и вы потеряли почти половину народа. Сейчас народ, ВЕСЬ народ, сидит в этих песках, и печалиться о потерянном доме. Кроме того, люди не знают, что будет дальше. Они умеют, очень хорошо умеют, сражаться, устраивать жилье, лечить и все остальное. Но они не знают, с кем сражаются, где обживаться и главное – зачем все это делать. У ВАС есть ответы? Я думаю, что нет, потому что вы, как и весь народ, первый раз в таком положении. И ваш опыт, ваше знание народа не могут подсказать вам ответ на главный вопрос – что делать? Тут есть кто-нибудь, кто знает, что делать дальше?
      Через пару секунд они поняли, что я жду ответа. Еще через пару секунд войны покачали головами. Бабки и дедки усердно не шевелились.
      – А ты, мальчик, хочешь сказать, что знаешь? – прокаркал, не шевельнувшись, самый старый из дедков.
      Ага. Наконец-то проснулась оппозиция.
      На секунду я почувствовал себя маленьким мальчиком, вылезшим во взрослое собрание с глупым высказыванием. Стряхнув с себя гаденькую мыслишку, я сделал себя пожилым, умным и энергичным, а потом ответил:
      – Я не мальчик. Твоя принцесса может это подтвердить. А может кто-нибудь подтвердить, что ты мужчина? И что твоя кровь не замерзла? И что ты хочешь действия, а не спокойно и тихо умереть в покое и почете? Можешь, а?
      Дедок побагровел и завизжал:
      – Стража!
      Через секунду в шатер залетели три старших война, и осмотрелись, выискивая, кто и зачем их призвал.
      – Выкиньте отсюда этого сопляка! – колыхающийся палец ткнул в сторону моей груди.
      – Простите, советник Бряк, кого?
      – Этого самозванца, идиоты! – провизжал он, переходя из красного в багровый.
      Переглянувшись, трое неуверенно двинулись ко мне.
      – Стойте! – крикнула Эрма испуганно и озлобленно. Испуг за меня мне польстил, со злобой на Бряка я согласился, но свою власть в нарде я хотел бы устроить сам, а не пользуясь властью своей дорогой боевой подруги.
      – Спасибо, милая, я сам. – мурлыкнул я через плече, вставая. Трое охранников, зависших в правовой проблеме в десятке шагов от трона, испуганно смотрели, как я на них надвигаюсь.
      Остановившись в четырех шагах, я запустил в их лица тихий тяжелый вопрос:
      – Я – Вождь? Да? Или. Нет?
      – Они не могут ответить на твой вопрос. – так же тихо и тяжело вмешался один из старших воинов. – Вожди не только по рождению, но и по делам.
      – Знаю – буркнул я в него и переспросил воинов:
      – Если вы читали копья, я – Вождь? Да или нет?
      Охранники вопросительно покосились на старшего война.
      – Что вы ждете? Выкиньте его отсюда!!! – завизжал Бряк. Войны переглянулись. Я разозлился. Гнев раздул меня, замутнил все, приостановил время. Ничто не шевелилось. Ни одно из пары десятков тел, ни одна из пары мириадов мыслей. Затем гнев выплеснулся в то тело, которое его вызвало и потух, вернув движение.
      Бряк захрипел, схватился за сердце и завалился на бок. Пару раз вздрогнув, он застыл.
      Эрма испуганно вскрикнула, отшатнулась, и на мгновение мне стало очень одиноко, грустно и страшно. Я нашел Эрму и ласково сказал ей, что люблю ее и мне жаль, что так вышло. Потом оторвал взгляд глаз, забравшихся под брови, от Бряка и провел им по застывшему шатру.
      – Еще кто-нибудь хочет помешать мне действовать по вашим правилам? – тихо прогудел я. Оппозиции мне больше не хотелось. Хотелось довести захват власти до конца и отдохнуть.
      Мне ответил хор вздохов и голос того же старшего война:
      – Нет. Но одно из наших правил – никто не может управлять всем.
      – Конечно! – я повернулся к нему. Гнев окончательно исчез, смытый волной мыслей. Мыслей, про которые я знал, что они правильные:
      – Ты прав, старейший…
      – Так. Мое имя – Так.
      – Конечно, старейший Так. Никто не может знать всего про весь народ. Никто не может знать, что чувствуют матери семей, когда на их детей надевают сабли и что чувствуют дети, глядя на их слезы. Никто не может знать, сколько пробежит каждый конь перед тем, как упадет замертво. Никто не может знать, умрет ли воин от раны или поправиться на следующий день. Никто не может знать, не отравлен ли оазис, к которому выходит умирающий от жажды отряд. Никто не может знать, как поведет себя молодой воин, увидев, что его убьют через минуту. Никто не может знать всего. Кроме бога.
      Но кто-то должен принимать решения. Кто-то один. Иначе сила решения будет ослабляться, как при ударе двуручным мечем, когда одна рука бьет вправо, а другая – влево, руки соглашаются с решением, принятым одной головой и бьют вместе. Но решает голова. Одна.
      И чтобы принять решение, лучшее из возможных, голове нужно узнать как можно больше. Увидеть. Услышать, Потрогать. Лизнуть. Понюхать. И сделать это быстро. Поэтому глаза, уши, нос и язык находятся на голове, а мы заседаем в одном шатре. Я знаю, что могу быть головой, принимающей решения. Но чтобы стать ей, мне нужны очень хорошие глаза и уши, которые видят народ. Не весь, но хорошо, очень хорошо, какую-то его часть.
      И поэтому я спрашиваю вас, старейшие, и вас, войны, которые сейчас важнее остальных, что я должен сделать, чтобы вы поняли, что я – вождь?
      – Уже ничего. – спокойно сказал Так. – Если ты на самом деле понимаешь то, что сказал, то ты – вождь. Осталось немного – чтобы народ тебя принял.
      – Читали копья? – спросил я охранников.
      – Да, вождь. – ответили они хором и смущенно опустили глаза. Я посмотрел на Така, на остальных старейших воинов и развел руками.
      – Хорошо, вождь, чего ты хочешь? – надавил в спину суровый старушечий баритон.
      Обернувшись, я столкнулся с тяжелым, но добрым взглядом пожилой женщины
      – Чего я хочу? – спросил я себя и вдруг понял, что…
      – В общем-то ничего. – рассеянно сообщил я тусклым зеленым глазам. – Только ничего не делать – скучно. – я посмотрел на вселенских габаритов лень, вытягивающую из запасников памяти многочисленные мягкие теплые лапки, которыми она удерживала несколько тысяч нереализованных замыслов. – Очень-очень скучно. И это правда. – Я поднял на нее глаза. – Я мог бы сказать, что хочу спасти народ, или что хочу доказать своей боевой подруге, что я самый умный и быстрый. Или что не умею ничего, кроме править. Но это неправда. Правда в том, что ничего не делать – скучно. Делать что-нибудь маленькое – тоже скучно. Поэтому я взялся управлять этим народом.
      – Эй, Хуш. – окликнула Эрма.
      – Что? – повернулся я к ней.
      – Ты уже, в конце концов, правишь. Что делать будем?
      Небольшой веселые рояль ее недовольства бабахнулся на меня, выбив глубокую задумчивость и неуверенность, что смогу.
      – Да, пора. – вздохнул я, и добавил по-русски. – А я-то думал, что третий Воркафт меня минет.
      – Так что сначала? – спросил Так, высказав напряженное ожидание шатра.
      – Сначала мне нужна карта.
 

Драконов не бывает! Заколдованный крокодил

 
      – Первый – пошел! – рявкнул я. Десяток разведчиков прыгнул на один конец рычага. Другой конец взметнулся вверх, подкинув добровольца, дико орущего местный вариант «ура!». Долетев до края крыши, старший разведчик зацепился за него длинным штырем с крюком на конце. Мягко стукнувшись о стену, он взлетел по штырю на стену и встал. Вытащив штырь, он энергично замахал им.
      – Хак благодарит тебя за самое веселое, что было в его жизни. – перевел Гром, оставленный мною на адъютантской должности.
      – Предай ему благодарность за то, что первым вызвался и за то, что не подвел.
      Я повернулся к старшему над разведчиками Ушу, вместе со мной наблюдавшему экспериментальный запуск человека на заваленную пристрелочными мешками крышу замка солнечноков.
      – Понял? -спросил я в широкие плечи под толстым бритым затылком.
      – Ага! – прогудел он, не отрываясь от осматривания стены.
      – До заката чтобы все были обучены. К концу завтрашнего дня все города пустыни должны быть наши.
      Он скептически цыкнул и спросил, повернув ко мне пару десятков шрамов, заменявших ему лицо:
      – А что с лучниками, которые будут стрелять по нам сверху?
      – То же, что с лучниками, которые будут стрелять снизу. – бодро ответил я. – Приступай учить.
      Мимолетно смыслившись с Эрмой, и узнав, что с парашютами все нормально, я посмотрел на тощего старшего война, уже давно переминавшегося с ноги на ногу в десятке шагов.
      – Сколько? – рявкнул я в него.
      – Двадцать три бочонка. А в одном из подвалов нашли родник этой горючей жидкости.
      Я присвистнул.
      Нехило обосновались господа солнечники – на нефтяной скважине. Странно, что не додумались перегонять ее в бензин и вместо солнца приносить жертвы Великой Горючей Воде.
      – Так. – задумчиво уронил я в песок, еще хранящий следы моего ночного посещения. – Кузница там есть?
      – Да, вождь. – ответил старший оружейник, все еще демонстрирующий остатки восторга, которым он смотрел на небольшую пиротехническую демонстрацию, устроенную мною для него.
      – Отлично! – не менее восторженно сказал я, прикидывая, насколько можно проапгрейдиться с использованием бензина. – Значит, надо кастрюлю…
      Я углубился в объяснение устройства примитивного перегонного куба. Через пару секунд оружейник глянул на начерченную на песочке схему и побежал в замок.
      – Хуш! – окликнул Гром, не давая подняться и усладить взор и слух полетом очередного разведчика.
      – А? – рассеянно ответил я.
      – Летун от Така. Три города сдались без боя. Остальные семь закрыли ворота. Ждет утра. Семьи и старшие женщины прошли дальше. К утру выйдут к реке. Летун от разведки. Мост охраняют пара сотен мехноголовых. На подходе к мосту полтысячи тяжелых конников. Передняя волна нашествия в двух днях пути. Видели битву. У мехноголовых дракон.
      – Кто? – переспросил я, поворачиваясь к Грому и выискивая на его лице признаки того, что он шутит..
      – Дракон. Неуязвимый для обычного оружия. Дышит невидимой смертью. – Гром помолчал и добавил: – Теперь я понимаю, как погибло наше войско.
      – Дышит смертью, значит? Наверно, давно зубы не чистил. – хмуро буркнул я и посмотрел на закатное Солнце, раздумывая, получиться ли у нас разыграть сказку в стиле «Иван-царевич Мл. и чудище трехжопое».
      Стоило задуматься, как на меня навалилось ощущение всех движений, которые я начал в народе. Опасная давящая волна нашествия, занозы городов, которые не захотели присоединится к народу, мелкое беспокойство за блуждающих в этом гигантском бардаке земляков, кэпа, Каршо и Джейн.
      Я отмел все эти серьезные мысли и задумался, что же это за дракон, которого мне предстоит как минимум обезглавить, чтобы остановить эпидемию смертоносного кариеса.
      – Как выглядят те, на кого дыхнул дракон? – протянул я в Грома, забивая трубку.
      – Как кусок вареного мяса.
      – Ага. Чтобы желудок не испортить. – Я прикурил и сообщил облачком дыма: – Я знаю, что это такое
      – И что же? – спросил Уш, который делал вид, что смотрит за прыжками.
      – Не важно. Гром, мне нужны два десятка людей с лопатами и кирками.
      – Вооруженных?
      – Ага.
      Гром повернулся к копейщику на крыше замка и замахал копьем. Проследив полет очередного разведчика, я сел на песок и вернулся к изобретению способа сделать бензин наиболее опасным для жизни.
 

В тот момент я понял, что немножко ошибся. Мемуары сапера, стр. 783.

 
      – Здесь. – уронил я, ткнув себе под ноги.
      Два десятка разведчиков с навыками землекопов покивали, скинули мешки на песок мешки и вопросительно посмотрели на меня. Я мужественно выдержал два десятка взглядов, требующих зрелищ и работы, еще раз прикинул, правильно ли рассчитал дистанцию от люка до лазеров и скомандовал:
      – Двое – на тот бархан. Спина к спине, наблюдать. Двое – у мешков, наблюдать. Остальные – копать Уставшим менять сторожей. Начали.
      – Где копать? – скептически спросил хриплый бас из из-за спин передних.
      – И кто сторожит?
      Ну да. Взялся играть в Воркрафт – не рассчитывай, что кто-то, кроме тебя будет думать. Разве что выпендриваться.
      – Четверо лучших стрелков сторожить. Кто лучшие?
      Четверо лениво вытащили из кучи мешков луки и потащились на позиции.
      – Копать здесь. – ткнул я себе под ноги и выхвалил из лопату.
      Через пару секунд шестнадцать лопат вонзились в песок. На лицах разведчиков явственно проступил энтузиазм лихого кавалериста, которого заставили копать окоп для стрельбы стоя с лошади. Эдак я один все выкопаю.