Департамент Неприсоединенных Планет форма 12/8 (Отчет операции) (заполняется от руки на бумагу в единственном экземпляре)

 

Полный сил мужчина познакомится с привлекательной молодой девушкой для необременительного и непродолжительного знакомства. Дракон

 
      Я хохотал.
      Хохот бил во встречный ветер, как голова свихнувшегося заключенного бьет в дверь камеры-одиночки.
      Думать о брошенных на произвол любви двух счастливых парочках было больно. И чтобы не расплакаться от жалости, я расплескал по своей многострадальной крыше пару бочек шизового хохота, предоставив его жадному огню напалмом вычистить боль вместе с памятью о том, что где-то есть люди, родившиеся там же, где и я, думающие так же, как я и, и знающие то же, что знаю я.
      Я хохотал, выжигая из памяти все общее, что у меня было с ними – то, что я знал, то, как я думал, и то, откуда я. Я хохотал, вбивая хохот во встречный ветер, царапающий глаза и сдувающий за спину и в прошлое вонючий дым.
      Через полчаса ветер погасил последние язычки нервных смешков, я заткнулся трубкой и посмотрел вокруг.
      На пустынный пейзаж, голый и невыразительный, как порнография, смотреть было неинтересно. Тогда я осторожно заглянул в себя.
      Внутри было пусто.
      Пустыня была снаружи.
      Пустыня была внутри.
      Где– то на горизонте внутреннего пространства кучками лежали какие-то воспоминания и идейки, но я, сам я, был Никто из Ниоткуда.
      Я потянулся к мешанине собственных картинок и идей и стал лениво лепить из них нового себя, время от времени выныривая из этой мешанины для поправки курса лошадей.
      Сумрак воспользовался тем, что я оставил его в покое и перешел на ленивую рысь. Прихваченная из стойла солнечников рыжая лошадь, которую я обозвал Пламя, послушно, по причине привязанности к Сумраку, бежала рядышком.
      Некоторое время спустя новый я понял, что курс мой лежит к каравану. Покопавшись в памяти, я нашел воспоминание, в котором была девушка, которую мне захотелось спасти. Вспомнить, зачем я хочу ее спасти, я не успел – Сумрак вывел Пламя и привез меня к колодцу, и пришлось обратить внимание наружу, чтобы напиться.
      Вода, дождичком упав на дырявую крышу, прибила вонь и в голове просветлело.
      Напоив лошадей, я взгромоздился в седло и показал Сумраку на свежепротоптанную и загаженную тропу, оставленную караваном.
      Запах всего, что караван оставил на тропе, был настолько силен, что резал даже мои закопченные органы осязания и я полез за трубкой.
      Доза никотина задвинула все воспоминания в дальний угол сознания, и я уснул по настоящему.
      Разбудил меня крик.
      Продрав глаза и осмотревшись, я не увидел вокруг ничего способного кричать, но зато услышал громкую возню пары сотен человек. Сумрак, присев на песок, и обернувшись через плече, взглядом спрашивал – туда ли он меня завез.
      Скормив ему морковку из мешка и окончательно пробудившись выхватыванием у него из пасти руки, я прокрался на бархан, и совершенно выспавшимся взором осмотрел хорошо в видный в предзакатных сумерках караван. Их высочество и компания устраивались на ночлег.
      В центре межбарханья торчал огромный шатер, окруженный кольцом костров стражи. С этими ребятами я был солидарен – ни одному нормальному мужику в шатре места не было. С подветренной стороны, чтоб принцесса не мучалась запахами и наоборот, были разложены два костра, вокруг которых располагались скованные в хоровод рабы. Каждому хороводу было выделено по четыре массовика-затейника. Массовики затеяли игру в охранников.
      Разглядев в одном из хороводов рыжую шевелюру, я удовлетворенно хмыкнул, и уже гораздо менее заинтересованным взглядом окинул многочисленные костры слуг, внешнее кольцо охраны и много-много лошадей в соседней ямке. Вернувшись к своим лошадям, я перехватил водички и угостил транспорт. Потом я завел лошадей с подветренной стороны, чтобы не дразнить охрану табачным дымком и стал ждать темноты.
      Темнота наступала неохотно. Время тянулось как колонна обкурившихся слоников, потому что я боялся проспать и сражался с веками, как мог. Но я мог и дождался.
      Поняв, что темнее уже не станет, я поднялся с бревна, валявшегося в паре километром от каравана, вдохнул холодающего ночного воздуха, закурил и пошагал освобождать свою ненаглядную. Помечтав шагов двадцать о том, что будет после освобождения, я подумал, что неплохо бы помечтать о том, что будет до. До была пара десятков охранников, которые уже успели к ней привыкнуть и наверняка имели ряд возражений против расставания с ней даже при условии хороших рук нового хозяина. А мне почему-то не хотелось идти к ней на второе свидание, перешагивая через трупы. Охрана, кроме наличия привычек, виновата, конечно, в том, что ежедневно напоминает принцессочке о наличии мужского пола, но не убивать же их за это. Кушать всем хочется.
      Поэтому, приближаясь к стойбищу, я лихорадочно пытался отогнать идею, что лучше всего подойти, поздороваться, представится, выкурить в компании у костерка пару трубочек, а потом забрать Рыжика и кануть в ночь. Самостоятельно отделаться от этой мысли мне не удалось. От нее меня отделал только меч часового внешнего заграждения, лязгнувший в десятке шагов передо мной.
      Влип. Будем наглеть.
      – Эй, мужик, жить хочешь? – громко шепнул я, упреждая вопль «Хто тама?» – Или на что спорим, что я тебе в горло попаду раньше, чем ты успеешь крикнуть?
      – Хочу. – прошептал охранник и шумно проглотил слюни.
      Это было хорошо. Но что делать дальше? Отоспавшиеся мозги ожидали решения, готовы ринуться претворять его в жизнь.
      – Ну тогда слушай. – загадочно начал я, подходя ближе. Пока я подходил, у меня появился план, который был сразу пущен в реализацию.
      – Воин, у тебя семья есть?
      Скрежет доспехов возвестил о том, что сторож неуютно повел плечами.
      – Да вообще то нет…
      – И как тебе без нее? Не чувствуешь себя виноватым? А?!
      Решив, видно, что убивать его я не буду и можно расслабится, он расслабился. Сапог, с вертушки врезаясь в шлем, громко бзякнул. Охранник, тихо лязгая доспехами, сложился на песок и дал мне удобную скамеечку, чтобы на время занять его пост.
      – Эй, Варан, что ты? – окликнул страж справа.
      – Змея тут то ли ползает, то ли кажется. У тебя там змеи нет?
      – Не… а большая?
      – Маленькая. Скорей бы спать, а то закажется – сон испорчу.
      – Еще немного. Четверть ночи – и ляжем. А…
      – Тс! Слышал?
      – Что?
      – Там, вдалеке, топот.
      – Не…
      – Тогда слушаем. Тихо.
      Пол минуты послушав мифический топот, я оставил соседа Врана напряженно вслушиваться и вглядываться за горизонт и пополз к костру рабов. Занятие это был настолько привлекательным, что я чуть не выполз прямо в костер. Вовремя, в паре десятков шагов, вспомнив, что я все-таки не червяк, я лег отдохнуть и изобрел план номер два.
      Повернуться к костру, что поближе к шатру принцессочки, подвалить к нему, загадочно вынырнув из темноты, подпалить небольшой факел и спросить:
      – Ничего подозрительного не видели?
      Трое усатых заспанных мужиков, полудремавших у костра, сонно переглянулись и мотнули головами. Я, видно, выглядел совсем обыкновенно.
      – Странно. Что-то лошади волнуются. Бдите!
      Развернувшись, я побрел в сторону костра с рабами, поздравляя себя с успешной реализацией плана номер два. В этот момент слово «странно» видно, достигло не спящих слоев мозгов самого бодрого из охранников и он вяло, но чуть проснувшись, буркнул:
      – Э! А ты-то кто?
      – А что, странно выгляжу или вы меня не видели? – не ответил я на ходу и смачно зевнул.
      Пока собеседник просыпался до состояния ответить, я удалился из пределов слышимости и состряпал план номер три, основанный на том, что к костру рабов я пришел со стороны главного шатра.
      – Рабы здесь? – свежим перегаром дыхнул я в охранника у костра, падая рядом с ним.
      – А! Здесь. – хрипнул он, усаживаясь на место и задвигая обратно полу выхваченный меч.
      – Я – Хуш. Ик! – я глотнул из баклажки с жутким пойлом. Качество пойла приоткрывало полог тайны – с какого бодуна солнечники додумались отказываться от девушек в пользу солнца. – Сегодня им-мел честь… ик… честь… быть представленным…
      – А-а… помню. Проезжал ты с парой телохранительниц. Я– Хряк.
      – Буш? – резкое протягивание баклажки плеснуло пойлом на штаны.
      – Угу. – ответил он, грустно посмотрев на вонючее пятно. Хлебнув и охнув, Хряк прохрипел:
      – А где твоя свита?
      – Продал солнечникам. Неприлично к…ик… сочеству с женщинами.
      Хряк зябко повел плечами и посмотрел на бессердечного монстра, который еще и влить в себя может столько, чтоб с принцессой.
      – А теперь без ик… хранители… ниц… неу…
      Хряк сочувствующе закивал. Ему ли было не знать, каково к принцессе без телохранительницы.
      – Короче, их ик… сочество подарили эту… рыжую.
      – Рыжую? Да она же тебя зарежет при первой возможности! Она же ик… ого… из варваров.
      – Ниче. Справлюсь.
      – Ну… тогда хоть до шатра доведу. Ик. А то зарежет по дороге. Ик. Заодно доложу, что я,…ик… Хряк, выполнил.
      Блин. Дружище Хряк чуть подпортил мой красивый план, но в общем, он почти удался. Пока Хряк снимал Рыжика с общей цепи и ставил на ноги, я забивал победную трубочку, которой предстояло еще и поработать химическим оружием.
      – Во. Держи. – вручил он мне конец цепи, сковывающей руки и ноги. Сделав вялую рожу, я скользнул взглядом по цепям. Цепи были коротки. Придется тяжело потрудиться.
      – Пошли. – дружелюбно буркнул я Хряку и побрел к шатру. Хряк пристроился рядом, косясь назад, где на провисающей цепи семенила моя новая телохранительница. Отойдя шагов на пятьдесят, я приступил с рубке хвостов и унесению ног.
      – Хряк. – позвал я, глубоко затягиваясь.
      – Че?
      Струя дыма в лицо некурящему человеку действует потрясающе. Особенно если сопроводить потрясение локтевым в челюсть, кулаком в нос и ногой по яйцам.
      – Извини, дружище. – шепнул я, срываясь с места. Рыжик, не успев пошевелиться, оказалась у меня на плече. Плече жалобно застонало, но выдержало. Ноги понесли, громко стеная о своей тяжкой участи. Но я их не слушал. Я слушал по окрестностям – не завопит ли кто «держи вора!». Но чисто на всякий случай я позволил себе вообразить, что меня окружают потихоньку и позволил себе перевести дух только добежав до цепи внешней охраны. Варан все так же спал, а сосед все так же вслушивались куда-то. К несчастью при моем приближении они вслушались в мой топот.
      – Эй! – окликнули одновременно с двух сторон. Я был готов.
      – Караул! Убивают! – испуганно заорал я. Оставив их думать, кто кого убивает, я скрылся с добычей.
 

Сам пошел в задницу! Клизма

 
      Нельзя сказать, что я весь тряся от предвкушения… э-э… вкушения добычи, но до бревна с лошадьми я бежал, а почва была неровная и поэтому все равно трясло.
      Сгрузив Рыжика на песок и не пытаясь налюбоваться ею в темноте, я достал Крыло. Оно слегка, не очень привлекая внимания, засветилось.
      – Раздвинь ноги. – буркнул я, зависнув над телом в цепях с занесенным топором. Комментариев, зачем их раздвигать, вроде не требовалось, но она осталась лежать на боку, свернувшись. Пришлось добавить комментарий:
      – Цепи рубану. – Реакции нет.
      Раздумывая над причинами не происходящего выполнения команд, я присел на колено, грубо раздвинул ноги рукой и пару раз рубанул. Обрубки цепи, мягко звякнув, сложились на песок, оставив на стройных сильных ногах по стальному браслету. Она неуклюже перекатилась на колени и положила руки на песок, выставив вперед левую.
      – То-то же. – буркнул я, разрубая звено у левого запястья. В следующее мгновение ее правая рука, гибким резким взмахом захлестнула цепь вокруг моей шеи, а левая замахнулась извлеченным из ножен моим же ножиком.
      – Умри, похоть! – прохрипела она на языке, при предэвакуационной усиленной лингвоимплантации промаркированном как язык номер второй. От неожиданности я чуть не дал себя зарезать, откачнувшись не вперед, а влево.
      Нож больно чиркнул по уху. Ухо сообщило, что меня убивают.
      Я немного напугался.
      Тело, уже поваленное на колени, наклоняется вперед, подминая противника под свой немалый вес и перехватывая руку с ножом. Крыло, слишком опасное для борьбы на близкой дистанции, падает в сторону. Бедра заботливо прикрывают пах от ударов уже ищущих его коленей. Руки, поддержанные весом, прижимают ее руки к песку. Голова наклоняется, подставив под удар вместо носа лоб. Потом мысли возвращаются и вместо того, чтобы зубами выдернуть ей гортань, я ору:
      – Замри!
      Она замерла, пытаясь в темноте вглядеться в мое лицо.
      – В следующий раз горло перегрызу. – пообещал я ей в нос и послал ей ответную струю жаркого дыхания. Не дождавшись продолжения передыхивания, я неторопливо слез с нее с чувством выполненного долга.
      – Эй! Кто есть? – хрипловато-звучно спросила она, перекатываясь на колено.
      – Звать тебя? – ответил я, пробуя новый язык и убирая Крыло в чехол.
      – Кто есть? – спросила она, вставая в напружиненную стойку.
      Глянув через плече на черную колбаску цепи, свисающую с правой кисти, на тусклый высверк ножа в левой, на напружиненную фигуру, я честно признался:
      – Бог войны Хуш. Как звать?
      – Бог войны Хуш? Ты – бог войны? – она разразилась низким хриплым хохотом. Издевательским и нестерпимым. Он втаптывал в песок мои надежды, мое желание с ней общаться, и быть к ней добрым. Через пяток секунд я решил, что быть к ней добрым не вышло и пора стать злым.
      Правая нога, поднимаясь, швырнула ей в лицо песком. Левая толкнула тело в длинный скользящий прыжок, правая, вовремя получив напоминание о массе ботинка, всего вполсилы распрямилась в живот.
      Я грустно посмотрел, как она, пролетев с метр, покатилась по песку, очень неспешно поставил ногу на ширину плеч и с достоинством уточнил:
      – Я – бог войны Хуш. Как звать?
      – Эрма. – простонала она, встав на руки-колени и выплюнув песок.
      – Эрма! На лошадь. Поехали. – буркнул я, и пошел подать пример, вслух раздумывая на ходу сначала себя, а потом Сумрака.
      – Блин, на фиг. Ничего себе подруга. Сначала ухо в кровь, а потом еще и пинай ее, чтоб какой-то авторитет. Вот ведь умею я себе на задницу найти…
      Рядом зашуршали копыта Пламени. Отметив, что верхом Эрма ездит куда лучше моего, и что пристроилась она ровненько рядом, я повернул Сумрака перпендикулярно караванной тропе и погнал его в светающее будущее.
 

Разум – как топор. Можно сделать острым. Можно затупить. А можно и обухом. Нейрохирург.

 
      Через полчаса молчания не выспавшееся тело начало пытаться заснуть, что в обществе такой девушки, как Эрма, посчиталось бы плохим тоном со всеми последствиями. Помотав головой, я покосился на общество, прилипшее к седлу и достав сигаретку, чиркнул зажигалкой. Эрма, резко повернувшись на свет, злобно рыкнула:
      – Заметно!
      – Знаю. Привлечь тебя. Спишь?
      Не удостоив меня ответом, она вернула взор вперед по курсу. Мои опасения, что беседа, хоть какая-нибудь, не состоится без пол-литра, начали сгущаться в темную тучу, но их развеяло ветерком:
      – Зачем?
      Ага, сейчас. Так я и сознался.
      – Кто есть?
      Ответа не было с минуту. Сообразив, что вопрос мой расценили как ответ, я повторил:
      – Кто есть?
      Резкий поворот головы, сверк глаз, темно-зеленых в предрассветных сумерках.
      – Ты не знаешь кто я есть!?!
      – Нет.
      – Зачем?! – ее взгляд волне подошел бы для промышленного бурения нефти.
      – Кто есть? – состроил я гранитную морду.
      Бур с минуту боролся с гранитом, потупился, отошел в сторону.
      – Старшая дочь вождя брусчей. Зачем?
      – Брусчи – сколько?
      – Семь тысяч семей. Зачем?!
      – Где?
      – Везде и в холоде. Зачем?!!!!
      Ого. Того гляди, зарежут, чтоб ответил. Пора сознаваться.
      – Одному – скучно. – тяжело вздохнул я в затылок Сумрака.
      – Что?!
      Ура! Обожаю, когда удается почувствовать свою удивительность. Однако, неплохо бы пояснить девушке, что я имел в виду, а то никакая гранитная рожа не поможет – набьет и рук не пожалеет.
      – Я здесь недавно. Пришел очень издалека. Ищу, что свершить. Может быть, ищу себе народ.
      – Много наложниц и рабов? – ядовито буркнула Эрма. Света уже хватало, чтобы скучающе провести наглым взглядом по ногам, выпуклостям грудей и роскошной гриве, увидеть, как она покраснела и задать очевидный вопрос:
      – Ты – девственница?
      Я очень понадеялся, что она поймет меня и не кинется ножиком. Она поняла вовремя. Видно, добродушно-насмешливый взгляд в лицо, а не ниже, был замечен и оценен.
      – Угу. – созналась она, убирая нож. – И что из этого?
      – Я – тоже. Но не думаю, что все женщины хотят меня. Наоборот, не вижу, этого когда оно есть. Но оно не мешает мне думать о других вещах.
      – Ты – девственник?
      По пустыне разлился густой хохот. Нашла, над чем смеяться. Я еще ничего смешного не сказал.
      – Смеяться над тем, чего не понимаешь – легко. Гораздо труднее поверить, обдумав. Или ты думать не умеешь вовсе? Тогда давай, поучу. Смотри. Когда я спросил, не девственница ли ты, я уже знал, что это так. Во первых, по тому, как ты думаешь. Во вторых, по тому, как смотрит на тебя мой конь. А в третьих,…
      Я сделал эффектную паузу, потянувшись за второй папироской.
      – Ну? – врезалось в меня. Спрятав усмешку за огоньком зажигалки, я продолжил:
      – А в третьих, по тому, как ты двигаешься. Когда мужчина и женщина… это, они говорят друг с другом через тело. И говорят с телом. Так, как воин говорит с оружием. Если ты – воин, то тело – тоже твое оружие. Тело женщины-воина – это меч. Легкий, гибкий, а не огромный ржавый топор. Если женщина не говорит со своим телом, то оно будет тупым и ржавым. Медленным. Как твое.
      Я замолк, увидев, что голова Эрмы непривычно склонилась, притянутая к земле тяжелыми мыслями.
      – Но от этого дети. А мать не может воевать. – сообщила она.
      Я хохотал громче ее. Интересно, эту сказку рассказали всему племени руссо-чукчей или только отдельной дочке вождя? В прекрасных синих глазах Эрмы плескалось непонимание.
      – Что, не от этого?
      Мне удалось не свалиться с коня. Вместо этого я воспользовался почти дневным освещением, чтобы пройтись взглядом доктора по ножкам, попке, груди, личику.
      – Ну?!! – громко, но ненастойчиво попросила Эрма, демонстрируя готовность почти на все, лишь бы узнать, от чего бывают дети, а от чего не очень.
      – Ну так вот. Ты заметила, что раз дней в тридцать…
      Изложение материалов, доступных в любом учебнике по физиологии, адаптация под словарный запас 2000, оказалось очень увлекательным занятием. Увлекательным его сделало наблюдение за лицом слушательницы, отражавшим разные стадии шокированности от легкого недоверия до тихого восторга по заключительному выводу, что примерно треть, если не больше, месяца это можно делать без входа в декрет.
      Завершив словоблудие, я скромно заткнулся, с непонятным даже мне самому чувством глянул на кончик ее чуть вздернутого носика и отвернулся, потому что не было сил смотреть, как она пытается сжать пухлые губы в линейку.
      – Может ты не бог, но точно – знающий и говорящий. – упал под копыта ее лошади тихий итог ее раздумий. Набрав маршевую скорость, он догнал копыта Сумрака, умело избегнул смерти под ними, вскарабкался на седло и заполз в первую попавшуюся дырку. Дырка боязливо сократилась, да настолько, что Эрма озабоченно поинтересовалась:
      – Чего морщишься?
      На ее лице отчетливо проступало благоговение, которого я так и боялся.
      – Я знающий – потому, что никто не оберегал меня от знаний. – испуганно пробурчал я.
      – Воинов – много. Знающих – мало. Войны без знающих – стадо.
      Все ее лицо демонстрировало непоколебимую веру в это зазубренное без проверки данное, но в прекрасных серых глазах стояло ожидание очередной лекции.
      Типун мне на язык! Я же пошутил, когда говорил, что беру в телохранительницы. И про наложницу я имел в виду не так категорично.
      Послав в сторону ожидающей моего слова аудитории полный муки взгляд, я ляпнул для заполнения паузы:
      – Ты еще скажи, что ребенка от меня хочешь.
      – Конечно, хочу. Ребенок от знающего-воина – мечта любой женщины.
      Врожденный энтузиазм на ее лице, да и фигуре тоже, заставил меня ужаснуться рухнувшей на меня проблеме – то ли останавливать лошадей и падать на песок, то ли остаться честным человеком и сделать из ее мозгов фарш путем изложения основ хромосомной теории наследования и механизмов переселения духа из тела в тело. Выбор, конечно небогатый – или в совращенцы, или в боги.
      Тяжко вздохнув, я решил катиться по проторенной дороге.
      – Ты думаешь, что ребенок – сумма частей родителей?
      Эрма сникла. Отвернувшись, повесив голову и сгорбившись, насколько позволяла осанка, она грустно шепнула:
      – Я тебе не нравлюсь.
      Вот так всегда – сначала пытаются зарезать по подозрению в попытке изнасиловать, а потом впадают в депрессию от мысли, что не хватает привлекательности. Я взбесился.
      – Да!!!! Не нравишься!!! Потому, что вместо того, чем думают – мышцы и непорваная!!!
      Она резко повернула на меня гневный взгляд. Не знаю, как я выглядел, но через секунду гнев в ее взгляде сменился на испуг.
      – Потому что вместо того, чтобы учиться думать, ты впадаешь в глубокое себя-грязью-поливание. И только лишь потому, что я немного больше знаю!!!! И!!! И натренирован владеть своими знаниями лучше, чем ты ножом. Вот ты подумай вот над чем: если бы ты мне не нравилась, стал бы я тебя освобождать? А?! И что мне теперь думать о твоем «я тебе не нравлюсь»? Что ты глупа, как трухлявый пень? Или что ты хочешь доказательств, что нравишься прямо здесь и сейчас?
      Она отвернулась смахнуть пару слезинок. Вид у нее был такой несчастный, что я решил немедленно прекратить смешивать ее с дерьмом и начать подъем в розовую высь.
      – Так вот… – я удержался от реализации идеи подъехать поближе и погладить ее по руке. Потом я чуть не удержался от высказывания всего розововысокого, но это было бы свинством. А я не свин. Я– хуже.
      – Эрма! Я не сомневаюсь, что из тебя получится прекрасная наложница. Но из тебя может получиться гораздо большее – прекрасная жена.
      Она фыркнула и с оскорбленным видом уставилась в небо.
      – А перед тем, как ты совсем обидишься, я хочу рассказать тебе, что я понимаю под прекрасной женой. Кроме того, что она прекрасная наложница и вправе требовать от мужа того же, она должна соображать не сильно хуже мужа, чтобы они могли делать любые вещи ВМЕСТЕ. В том числе, исправлять ошибки друг друга, не кидаясь друг в друга ножиками. Ну а если ты подумала, что я хочу, чтобы ты сидела в темной пещере, растила детей и ожидала, пока я вернусь из похода, то запрещать тебе я не буду, но ходить в походы одному скучно…
      – Ты!… – она наконец-то набрала воздуха, чтобы сказать что-нибудь. – Ты предлагаешь мне стать боевой подругой, которая во всем равна мужу?
      Я полюбовался лицом, где волны радости размывали остатки плотины недовольства.
      – Еще не предлагаю. Но очень хочу, чтобы ты стала именно равной, а не ходила где-то рядом с высокой горкой, на вершине которой сижу я.
      – Но почему я?!!!!!! – вскричала она, выплеснув наконец ужас потери большого количества данных.
      – Потому, что у тебя есть многое – красота и умение биться.
      Она отвернулась. Повесила голову и тихо всхлипнула:
      – Холодное сердце.
      Тяжело вздохнув, я подъехал поближе ее разубеждать.
      – Нет, Эрма, нет. Очень горячее. Оно не умеет любить напополам. – я положил ей руку на плече. Она вздрогнула, расслабилась, повернула ко мне заплаканное лицо. Глядя в сине-зеленый глаз, я продолжил:
      – И я боюсь спускать его с поводка до того, как ты поймешь, как это опасно, и чем это чревато.
      – Хуш. – она положила руку мне на грудь, где сразу потеплело и защекотало. – Я… попробую.
      Обниматься верхом, даже если лошади идут шагом, очень неудобно. Прочитав в глазах Эрмы ту же мысль, я уже совсем собрался тормозить и дать ей попробовать, как на вершину ближайшего бархана вылетел всадник в латах.
 

А сколько вы протянете – зависит от длинны ваших ног. «Справочник начинающей фотомодели», страница 48, абзац 2…

 
      Ни я, ни Эрма не высказали все, что думаем по его поводу, но явно прочитали в глазах друг у друга. Начитавшись, мы перевели внимание на латника, который уже успел размножиться до трех.
      Тяжело вздохнув в ожидании новых приключений, шагом спускавшихся к нам с вершины бархана наперерез, я вялым движением нахлобучил шлем и начал забивать трубочку, рассматривая очередных посланных судьбой.
      Глухие шлемы, кольчуги с наколенными пластинами, луки у седел, рукоятки за плечами, легкие вороные кони.
      – Авангард пустынных ястребов. – тихо буркнула Эрма, расслаблено наблюдавшая за всадниками.
      – А остальные?
      – Колонна сто.
      – Грабят?
      – Если могут.
      – Понял вас.
      Троица всадников перегородила наш путь. Руки на рукоятках ножей, тела неподвижны, лиц не видно под забралами. Должно было быть очень страшно, особенно для парочки малолетних идиотов, сбежавших от папочки с мамочкой в поисках семейного счастья.
      – Ну и хрен ли встали? – буркнул я в них струйкой дыма…
      Они не пошевелились. Шмыгнув носом, я покосился на Эрму, напружинившуюся и застывшую, если не считать трепетания кончиков пальцев на рукоятке ножа.
      Черт, какие все вокруг напряженные. Прямо как при первом знакомстве.
      Еще раз взглянув на тройку всадников, я понял, что играть с ними в «обойди меня» – дело долгое и бесполезное, если не считать знакомства с девяносто семью их товарищами.
      – Левый – твой. Центровой – наш. – буркнул я Эрме, разворачивая коня. – Постой, пожалуйста, пока я затараню.
      – Ладно. – отцедила она, успокаивая потянувшееся за Сумраком Пламя.
      Отъехав шагов на пятьдесят, я развернул Сумрака и бросил его в галоп, на ходу извлекая Крыло. За пару секунд, пока по лезвиям растекались струйки плазмы, трое поняли, что им предстоит, и кинули лошадей в галоп. Но не в рассыпную, чего я боялся, а на нас с Эрмой. Левый, как и планировалось, на Эрму. Успев краем глаза заметить, что он прыгнул с седла и повалил ее на песок, и пожелав ему успехов, я занялся центровым и правым. Сочтя меня за тупого, они нацелились рубануть по пролетающему между ними мне. Я радостно хрюкнул, рассмотрел контрплан и доверил телу его реализацию. Тело, не успев удивиться поставленной задаче, выпрыгнуло из седла и, выставив вперед Крыло, рухнуло на центрового. Крыло, развалив клинок центрового, отделило его голову от тела. Меня залило кровью, лошадь споткнулась под двойной нагрузкой, и начала останавливаться, что совершенно не входило в мои планы полного уничтожения правого противника.
      Глянув на Эрму, демонстрирующую левому какой у нее ножик, я выкинул из седла всадника без головы, перевернулся в седле и направился навстречу правому. Правый, увидев участь центрового, уже достал лук и нетвердой рукой тянулся за стрелой. Потеря численного преимущества заметно испортили ему настроение, снизив шансы воткнуть стрелу в меня или Эрму до 80%. Эрме такие шансы очень бы не понравились. Надо было срочно снижать их до 75, если не до 50.
      Стрелять из лука я умею гораздо хуже, чем быстро его доставать и натягивать с громким матерным богохульством.
      Точность попадания у нас получилась одинаковая, что и требовалось получить. Мы успели выпустить еще по стреле, после чего нервы у него сдали и, бросив лук, он с кинул коня мне навстречу, с визгом выхватывая меч. Разрубив его наискось на уровне груди, я отер трудовой пот вперемешку с кровью и оглянулся посмотреть, как дела у Эрмы.
      Эрма, трагически опустив руки, стояла над телом и обиженно смотрела на Сумрака, переминавшегося с ноги на ногу в десяти шагах…
      – Что? – уронил я в нее, подскакав.
      – Я билась, а он подошел и убил.
      Сумрак виновато посмотрел на меня и отвернулся.
      Эрма посверлила его хвостовую часть обиженным взглядом и перевела его на меня.
      – Ты! Я не слабая старуха! Я не ребенок! Я могу биться! Сама!
      Блин! Ну не доходить до человека по хорошему, что такое работа в паре. Придется по-плохому.
      – Я нисколько не сомневаюсь, что ты можешь. Но сейчас, пока ты обижаешься на моего коня, я в одиночестве разделывал второго, хотя рассчитывал, что ты, быстро избавившись от своего, тоже немножко в него постреляешь. Если бы он не испугался, то и тебя и меня уже подстрелили бы. А теперь кончай обижаться. Хватай труп одного с тобой размера и поехали.
      На ее лице обида сменилась сначала яростью, а потом брезгливостью. Окатив меня волной презрения, она вскочила в седло Пламени и галопом погнала ее куда-то. Воспитательная беседа о пользе трофейного снаряжения была отложена на более подходящее время. Подходящее время обещало стать острым дефицитом. Свободное – тоже. Плюнув, и выколотив, наконец, трубку, я закинул тела центрового и левого поперек седел их коней. Привязав их к седлу Сумрака, я забрался в седло и пустился догонять Эрму.
      Гордо распрямленная спина, расправленные плечи и выпяченная грудь Эрмы демонстрировали оскорбленную гордость. Я начал молча любоваться демонстрацией. Пусть дуется. Надоело играть в няньку в условиях пониженной шкуробезопасности. И вообще, их высочество в отличие от Нат с Марой не ребенок. Почти. Хотя очень такового напоминает отношением к схватке. Интересно, брусчи все такие?
      – Эрма. Брусчи все бьются один на один?
      С минуту она удерживала оскорбленный вид. По истечении этой минуты я догнал ее и легонько ткнул в бок. Успев отдернуть руку от удара ножом, я выхватил клык и приставив ей к горлу, занялся соревнованием в показу гневной маски. Ее лицо просто пылало яростью оскорбленной принцессы. Не дожидаясь, пока меня брезгливо испепелят, я ляпнул: