Гранаты предназначались несомненно дефектному танку с приветливым экипажем, Андреа на долю секунды представил, как Ану-инэн и золотоволосая в горящих комбинезонах катаются по земле, и рефлексы Заведомо Крутого наконец сработали. Точным движением руки он швырнул кол, и кол успел полтора раза крутануться, прежде чем попал по взрывателю первой гранаты, которая ахнула языком кумулятивного пламени, направленным в белый свет, как в копеечку. Второй снаряд должен был пролететь совсем рядом, и Андреа просто коротким движением руки загнул один из его рулей, что придало траектории полета фривольную развязность навроде бумеранга, а в конечном счете его жертвой стал не широкий борт танка, а посторонний валун «бараний лоб», недалеко от третьего гранатометчика. Последний опешил и выпалил не целясь — граната ушла вверх и сбила винтовой штурмовик, направлявшийся куда-то по своим делам на бреющем полете. Неожиданный успех отряд не обрадовал.

— Товарищи, нас предали! — воскликнул кто-то, и вся группа бросившись наутек быстро скрылась из виду. Танк остановился, потом сдал назад и вновь поравнялся с Андреа, обдав его чадным выхлопом. Высунулась Ану-инэн:

— Спасибочки, молодцом дрына ввалил! Ты часом не крутой будешь?

— Да уж скорее был, чем буду! — весело ответил Андреа.

— Ну все равно. Залезай в передний люк. Там рулевая моя, она давно хотела с кем-нибудь из таких пообщаться. Голди ее зовут. Ты ее не очень-то отвлекай, а то не доедем!

Внутри танка оказалось неожиданно уютно. Золотоволосая Голди полулежала на кресле, нежно двигала рычагами и глядела в перископ. Наглухо задраенная смотровая щель была украшена плетеными гардинами, в стойке радиоаппаратуры два блока были вытащены, и проеме стояла стеклянная вазочка с сухими цветами, намертво приклеенная к основанию — при толчках танка цветы подпрыгивали, а вазочка колыхалась вместе с полкой. Еще было много цветных картинок с котятами, лошадьми, мотоциклами и мускулистыми красавцами, увешанными разнообразным оружием. Женский портрет был только один, в отпечатанной заодно с изображением золотистой витой рамке и это лицо Андреа узнал без труда. Сам он помещался в таком же кресле рядом, только без обзора. Перед тем как усадить, Голди смахнула с сидения недоплетенную салфетку и кучу тряпок — теперь это все тряслось и перемешивалось в углу. Разговор начался не сразу: сначала пришлось ждать пока танк развернется, потом по нему кто-то стрелял и даже куда-то попал, потом дорога превратилась в нечто похожее на поездку на заднем месте по обледенелой лестнице — Андреа как-то раз имел честь спустить таким образом взвод баронских гвардейцев, а теперь сам испытал этот сомнительный кайф. Потом все успокоилось и он наконец смог задать давно интересовавший вопрос:

— Голди, а зачем же ты меня раздавить хотела? Или не хотела?

— Ну хотела. Ты не сердись, просто так получилось. У нас в эскадроне наконец взяли живым рядового воина-монаха из скита Динь-дилинь. Был там? У них мужики отборные, и всякие обеты принимают, я всех не помню, но главное — в плен не сдаваться и до женщин не касаться. Понимаешь, чины-то ихние сами на эти обеты естественно плюют, но рядовщину держат в строгости. Так что если такой живьем попадется, то это прямо праздник какой-то. Понимаешь?

Андреа немного подумал и согласился, что действительно — праздник.

— Ага, и вот такой нам попался, совершенно неповрежденный. А мы с Ану-инэн с прошлого года на первых местах по боевой и политической, рейтинг зарабатываем, и вот, нам его на экипаж и выделили. Анка-то командир, ей первой положено, а я канючить начала. Тогда поспорили — если я догоню вон того дурака с дрыном раньше чем он до леса добежит, то она уступит, а если нет, то не взыщи. А ты возьми да добеги. Я сначала так сердилась, так сердилась, что будь у меня управление пушкой исправно, так бы и вмочила. Тебя как зовут?

Андреа назвался. Голди подивилась длинному имени и заметила, что у них такие имена принято сокращать.

— Вот ты, к примеру будешь «А. С. В.»

Андреа припомнил — что-то такое он ведь слышал… Но Голди не дала сосредоточиться. Она продолжала говорить, не отрывая глаз от черного обрамления перископа, и казалось, что разговор ведет не с новым знакомым Асвом, а с кем-то там, впереди.

— А ты говоришь крут был? Я думала это пожизненно, а вот значит как бывает. У нас тут их целая куча была, толклись и мешались друг другу, правда сейчас их куда всех сгребают. Я тоже хочу крутой стать, да все никак не удается. Они и раньше-то никого к себе не подпускали, друг с другом только, да с лидерами, а теперь и вовсе, засветятся пару раз и привет, в спецзону уходят. А я бы не стала и там сидеть, я бы на запредельные территории отправилась. Там говорят такое есть! А ты сам вообще откуда?

Андреа приблизительно описал. Заодно рассказал и свою печальную историю, добавив, что портрет в золотом обрамлении весьма Наталию напоминает. Голди призадумалась.

— Вообще-то на портрете ее императорское величественное высочество, высочественное величество ну и так далее, на три с половиной минуты полный титул, мы как-то специально засекали. Она у нас недавно, года два, не больше. Прежняя императрица делась куда-то, а у нас теперь эта. Шебутная такая, всем шороху задала. И нам — Личной Гвардии работы прибавилось, опасней стало, опять же крутых отсеивать — ее затея. Но жаловаться вобщем-то грех, при ней теперь и организовано все лучше, и платят больше, снабжение там всякое. А про твои края я не слыхивала даже, ты наверное даже не из запредела к нам попал, а вообще из Другой Оперы. Тем более говоришь, что Творец один-единственный. У нас тут сложнее…

Танк тяжело перевалился через какое-то препятствие. Голди замолчала, и Андреа, или Асв, как он решил себя называть, в знак новой жизни, воспользовался паузой:

— Слышь, а вкратце ты можешь объяснить, что у вас тут твориться? Я признаться пока что ни хрена не понимаю — кто с кем воюет, и как у вас тут еще вообще кто-то живой остался, в этой мясорубке?

— Вкратце… Ты когда с мое попаришься на занятиях, да оперативная информация каждые полдня, тогда сам будешь рассказывать вкратце. У нас тут восемь крупных группировок войск и тридцать пять мелких впридачу. И все время что-то новое подкидывают, не считая того, что те кто есть тоже то раскалываются, то сходятся, прямо издевательство какое-то. А в живых остаться сложновато, это ты верно подметил. Хорошо если Линия есть, ну навроде как ты Историей называешь, тогда Ведущий, иначе говоря Шеф, помочь сможет. Хотя Ведущий тоже — бережет только тех кто посимпатичней, или просто позаметней, а остальные как быдло фоновое, пачками горят. А когда твоей Линии нет — тут уж полная лотерея, на счастье надейся, а сам не плошай.

— Да, весело тут. А как ты думаешь, я отсюда домой попасть смогу?

— В Другую Оперу-то? Я не знаю, но ты не горюй. На базе есть одна ужасно умная девчонка, она скажет точнее. Но я тебя все равно не отпущу, пока ты меня в крутые не выведешь… ну хотя бы в крутоватые. Такая перспектива показалась скучноватой, но прямо сразу возражать не хотелось. Голди тоже ничего добавлять не стала и разговор прервался. Кресло под Андреа по-прежнему то мягко переваливалось из стороны в сторону, то мелко подрагивало, а то успокаивалось совсем, и он и не заметил как уснул, а проснулся только когда Голди потрясла его за плечо.

— Подъем, приехали. Ану-инэн тебя в казарму нашу отведет, а мне надо еще танк в ремзону отогнать, — и с этими словами она сползла с кресла вбок, давая дорогу. Андреа схватился за край люка, оглянулся в последний раз на портрет Наталии, и решительно вылез наружу.

Танк стоял возле красивого забора, выложенного из красного и белого кирпича. Дорога шла вдоль него и в конце заворачивала, а с другой стороны стояли двух и трехэтажные дома, стояли не очень часто, но чувствовалось, что это не поселок какой, а именно город. Андреа презрительно хмыкнул — с такой техникой могли бы и что-нибудь повнушительней построить. У Герцога Отрейского в столице и четырехэтажные здания не были редкостью, один доходный дом даже шесть этажей имел. Народу на улице почти не было, зато вдоль по ней медленно ехали три восьмиколесные пусковые установки, а по обочине топала рота молодых солдатиков, путающихся в полах необмятых шинелей. В руках у каждого был сверток с бельем, полотенце, мыльница и мочалка, и время от времени кто-нибудь это хозяйство ронял. Тогда возникала путаница, и свирепые сержанты наводили порядок, зычно матерясь и раздавая пинки нерасторопным. В сочетании с низким и хмурым небом весь пейзаж имел вид боевой и суровый, под стать названию — улица Обороны. Пока Андреа разглядывал дома, сверху слезла Ану-инэн и потянула его за рукав.

— Пойдем, пойдем. У нас окно сюда выходит, захочешь так потом налюбуешься.

Сзади виднелись ворота в заборе, с полосатой будочкой и шлагбаумом, но Ану-инэн решительно пошла вперед вдоль забора, и сразу за углом по натоптанной тропинке провела Андреа в зияющую брешь, украшенную табличкой «Осторожно! Неразорвавшаяся бомба».

— А что же бомбу не убирают, некому? — спросил он с опаской глядя на порыжевший стабилизатор внушительных размеров, торчащий из лужи рядом с брешью.

— Почему некому? Два раза саперы приезжали, как раз чтоб убрать. Таких получили, что больше не приедут.

— Не понял?! — изумился Андреа.

— Ну ты странный какой-то. Бомбу уберут — сразу дыру заделают, а как ходить? Через контроль что ли?

Тропинка вильнула между одноэтажными зданиями без окон, потом привела к шеренге казарм, такого же приземистого вида и такого же, как и все остальное здесь красного с белым кирпича. Через главный вход Ану-инэн не пошла, а поднялась по железной лестнице на крышу, подождала Андреа, и они вместе залезли сначала на чердак, а потом с чердака вниз, в саму казарму. Оглядеться Андреа не успел. Ану-инэн впихнула его в тесную комнатенку и сразу сбежала, сказав на прощание:

— Ничего не бойся, но сильно не наглей. Кто из начальства заглянет — скажи что ты брат.

— Чей?

— Ну мой например. Им вобщем-то никакого дела нету, но так, для порядку что-то ляпнуть полагается. Умывальник — вон дверца, и в шкафу мой старый комбез. Не будет налезать — разрежешь где-нибудь, но вообще-то он зимний, приспособленный поверх полушубка натягиваться, так что думаю хватит.

Оставшись один Андреа прежде всего содрал с себя одежду, одевать которую снова он бы не стал и под дулом автомата. Лежа на полу грязной невнятной горкой она была похожа скорее на половую тряпку, которой рачительная хозяйка прежде, чем окончательно выбросить, протерла мостовую перед домом. Сам Андреа впрочем был не намного чище. Глянув в маленькой кабинке с двумя кранами и крохотным пятачком душа на свое отражение в зеркале, он подивился, как это его могли записать в «симпатичные мордашки» — наверное эти милые бронетанковые амазонки привыкли к виду перемазанных в грязи и копоти мужских лиц, и профессионально отметали лишнее. "Ладно, посмотрим, что вы скажете, когда я вымоюсь! — "-мелькнула гордая мысль, и тут же Андреа осадил себя, как бывало осаживал горячего коня. «Ты забыл, что теперь это не твоя игра? И с прежними замашками ты то и дело садишься в яму? Но помыться стоит в любом случае.» — и принялся за дело, запустив для вящего отрезвления сначала только холодную воду.

Она стекала с ног и плеч сначала чуть ли не черная, потом мутно-серая, а когда после четвертого захода от здоровенного куска мыла остался обмылочек размерами не больше детского кулачка и вода стала более-менее приемлемого цвета, Андреа решил что хватит. Полотенце, впрочем все равно покрылось противными грязными полосами.

Комбинезон оказался не то что бы мал, но все равно сидел как-то не так, придавая фигуре некоторую женственность. Андреа пробовал его подогнать и так и эдак, но потерпев неудачу, плюнул на эту затею, и с огромным удовольствием растянулся на одной из двух кроватей, которые занимали в этой комнатушке чуть ли не половину пространства, а еще был шкафчик, полочка перед зеркалом, уставленная косметикой и снова картинки на стенах — разноцветная мозаика все тех же кошечек и красавцев плюс протрет Наталии, точно такой же — в бутафорской раме. За окном была видна обещанная улица Обороны, но интереса ее разглядывать не было никакого. Андреа прикинул, что до вечера уже недалеко, и неизвестно что будет ночью, произнес несколько охранительных слов и заснул спокойным сном.

Видения и переживания его не беспокоили во-первых потому что переживать было вообще не в его привычках, а во-вторых потому что одно из охранительных слов как раз к этому и относилось. Пока он спал, в казарме два раза объявлялась воздушная тревога и один раз химическая, все учебные, и прошедшая проверка педантично занесла спящего Андреа в рапортичку, но будить его никто не стал, пожалели.

Поздно вечером наконец заявились хозяйки — сначала Ану-инэн, и через пару минут Голди, которая перекинулась с Ану парой веселых фраз, из которых проснувшийся Андреа заключил, что плененный монах оправдал возлагавшиеся на него надежды. Гостя женщины не стеснялись. Потом неизвестно откуда на столике появился чайник, стаканчики и еще куча всего — коробочки, баночки, ложечки, кулечки. На Андреа прикрикнули, и он послушно поднялся и принялся двигать кровати, переставлять стулья и в довершение всего ему пришлось вынуть из крепления и сложить зеркало. Голди объяснила:

— Девки у нас бедовые — перепьются, расколотят — где еще такую прелесть достанешь!

— А если не перепьются?

— Обязательно перепьются. Сегодня почти все с боевых, оторваться же надо.

— А ты?

— Тоже перепьюсь, но я ж свое зеркало бить не стану.

— Угу — понимающе буркнул Андреа и больше вопросов не задавал. Минут через десять начали собираться «бедовые девки», все как на подбор с тонкими талиями, острыми грудями, очень правильными и очень похожими лицами. Маленькая и широкая Ану-инэн среди них казалась одинокой служанкой модной портнихи, оставшейся наедине с десятком оживших манекенов — даже Голди среди них не очень выделялась, на такой же манекен парик другого цвета надели, и все. Андреа так и не запомнил, кого как зовут, да и не очень пытался, а когда к кому-нибудь обращался, то использовал безотказные слова «крошка», «киска», «красавица», и так далее в том же стиле. Веселье разгоралось, девушки то одна, то другая выбегали из комнаты и возвращались с бутылками вина, и было удивительно, как они умудряются пробираться до дверей в этой комнатушке, где и сидеть-то было тесно — одна из запоздавших кисок-красавиц по причине тесноты умастилась у Андреа на коленях, поцеловала его в виде спасиба в щеку, и по некоторым второстепенным признакам было ясно, что дело не обязательно только этим и ограничится. Другие тоже бросали на Андреа заинтересованные взгляды, и он решил, что тут надо быть поосторожней — при всей его крутости иметь дело со столькими подругами подряд было боязно. Впрочем, когда дым окончательно завился веревочкой, внимание к единственному представителю мужской половины человечества не усилилось, а наоборот ослабло. В комнатушке стоял веселый гомон, и обрывки разговоров тонули в общем шуме. Единственным, что можно было услышать более-менее связано, был сбивчивый рассказ подруги, отсиживающей Андрейские колени:

— Ну вот, а он мне говорит, что мол за десять отдам, а я говорю, что только за пять, а Ллилька башню развернула, и стволом по шермаку проехалась, я-то смеюсь, а все ругаются. Барьер потом поломали и этот дурак вперся, на море все зазвать мечтает, у меня как раз очередь на заварку подошла. В комитете этот мордоворот говорит бери за восемь, а домой-то хочется…

Подруга говорила и говорила, Андреа добросовестно кивал, хотя смысл и юмор рассказа с самого начал был для него непостижимой тайной. Ей было очень уютно у него на коленях, и всякие попытки спихнуть девушку к кому-нибудь еще оканчивались неудачей — она только крепче обхватывала Андреа за шею и приглашала заглянуть в разрез маечки. Он заглядывал, мягчел душой, в очередной раз решал потерпеть и прекращал попытки согнать ее до следующего приступа звона в ушах.

Пить приходилось наравне со всеми, но сказывалась тренировка и общие свойства организма — Андреа почти не захмелел, особенно если сравнивать с основной массой. В конце концов две «бедовые девки» подрались прямо за столом, их бросились разнимать, но в процессе разнимания как-то получилось, что дерущихся стало уже не двое, а пятеро. Клубок орущих и царапающихся красавиц докатился и до Андреа, и он прямо с прилипчивой рассказчицей попытался встрять, но это привело лишь к тому, что в общей кутерьме словоохотливую даму у него с шеи наконец оборвали, а потом драка, выпихнув из себя Андреа укатилась в коридор. Он подумал и вслед решил не бегать. Теперь в комнатке казалось очень пустынно — прикорнувшая в уголке Ану-инэн с пририсованными вареньем усами, Голди с довольным видом глядящая в сторону спрятанного зеркала и еще две длинноногих крошки в коротких юбочках — длинноногих настолько, что это внушало уже не восхищение а что-то типа благоговейного ужаса. Голди перевела взгляд на Андреа, и произнесла нарочито уверенным голосом, хотя интонация и манера речи не оставляли сомнения, что она на грани полной неуправляемости:

— Ты здесь? Я вроде тебя обещала с кем-то познакомить, ах да. Марь Марыч! — на обращение повернула голову одна из манекенов и поморщилась, а Голди продолжала как через улицу орать:

— Марь Марыч, ты умнее меня настолько же, насколько у меня шире задница и короче ноги. Этого парня зовут Асв, он из Другой Оперы, и по моему хрена ни в чем не понимает. Поговори с ним — он мужик приличный, и вообще… А ты, Асв не стесняйся, спрашивай, может полегчает. А вот я сейчас пойду схожу и мне-то уж полегчает точно…

Хлопнула дверь, и та, кого назвали Марь Марыч внимательно посмотрела на Андреа, так посмотрела, что тот смутился, а посколь смущаться было делом непривычным, то от этого стало совсем неловко. «Что бы такого умного спросить…» — но ничего умного не придумалось, и молчание нарушила она.

— Ну как тебе у нас?

— Неплохо.

— Ага. Пьяные как свиньи, и бабья драка как всегда. А хочешь знать зачем? Вон, эти дуры — царапаются да волосы рвут друг дружке, хотя на боевых каждая против двух рейнджеров насмерть стоит… И я вот тоже, ты сидишь, а я к тебе даже не подсела. Знаешь, вот так вот — она наклонилась к пустому стулу, нежно обняла его за спинку и произнесла медовым голосом:

— Милый, когда я увидела тебя, то я забыла все, и сегодня ночью я хочу быть твоей, нам никто не сможет помешать… Такая гадость! — добавила она нормальным тоном и презрительно посмотрела на стул, как будто на нем и вправду сидел кто-то. Андреа промолчал, потому что почти в точности такая ситуация повторялась каждую Историю, хотя он-то гадостью это не считал, а мнением женщин никогда не интересовался. Марь Марыч же продолжала:

— А все очень просто. Хоть по пьяни, хоть украдкой — знаешь, так хочется побыть нормальными бабами! Не Личной Гвардией этой, в рамке, а просто. Как на Линию попадешь — это все. У меня уже с десятка три мужиков было, и все как на подбор скоты, хотя и Крутые. Я их вспоминаю — противно, аж повеситься хочется, а назавтра опять, вот в этой юбке да в танк, да вперед, а там уже очередной герой поджидает, и ничего не сделаешь, не сама идешь, тебя ведут. У нас в отряде почти все героини — либо воительницы, либо вот как я, подстилка похотливая. Чего глазами хлопаешь? Голди говорит, ты сам из Крутых, так должен соображать.

— Да нет, я как-то… Ну я сам все делал, по Воле конечно, но чтоб вот так потом мучится…

— Ну конечно, тебе все просто, а вокруг ты хоть смотрел? Это только Ведущим сверху кажется, что тут марионетки бегают, а на самом деле у каждого свое есть, и когда приходится поперек себя идти, такие ломки бывают! Фоновым проще, они сами по себе, вон те же самые две подруги, Голди с Инэн. Голди уже отработанная, а Ану вообще непонятно откуда вылезла, и никуда не влезала — так они держатся исключительно за счет своих мозгов да ловкости. Все знают, что они в любой момент могут накрыться, а все равно завидуют. А еще хуже когда Ведущие начинают друг с другом развлекаться, да людей перекидывать, тут уж и Крутые в такие мясорубки попадают… Но им-то что, их вытащат. Им-то как раз вся вот эта гадость в удовольствие. Развлекуха на всю катушку, как же, выполнение Воли, хотя бы и самой идиотской. И это тем более подло, уж Крутые-то знают наверняка, что… Ай, хватит. Интересно, чего я тебе-то все это говорю, ты ж просто к себе вернуться хочешь? Ну и катись — либо с Наталией поговори, она какие-то темные дела вертит с этими раскладами, либо через Большой Город двигай.

— А что выбрать?

— Ну, тут как в сказке. Знаешь камешки такие бывают? Налево пойдешь — убитым будешь, направо пойдешь — головы не снесешь, прямо пойдешь — просто помрешь, а назад дороги нетути. Нечего тут выбирать, все одинаково хреново.

С этими словами она решительно встала, поскользнулась, вновь поднялась и подняла за руку вторую подругу, которая на протяжении всего разговора сидела с отсутствующим видом.

— Пошли, пошли, хватит, и так тут… — были прощальные слова Марь Марыча, девицы покинули комнату, и Андреа остался можно сказать один, Ану-инэн в счет не шла, тем более что он вообще сейчас вряд ли чего замечал из окружающего. То, что он услышал сейчас не было для него абсолютной новостью, обо многом он и раньше мог бы догадаться, и даже догадывался, но всегда находились более насущные и более веселые дела. А теперь, когда все было названо своими именами, стали яснее и многие повороты его собственных судеб, и многое из того, что до сих пор случалось видывать ему вокруг. «Черт бы их всех побрал! И я тоже в этой компании, по крайней мере был до сих пор, прекрасно сознавая сам свою избранность, считал это в порядке вещей, хотя в любой момент мог быть выкинут на свалку, как надоевший. А как только столкнулся с другим миром, так сразу и оказалось, что это все картонное геройство и бумажная крутизна яйца ломаного не стоят. Домой, домой надо. Но если сумею обратно попасть, то получится, что я сделал собственную историю.»

Воодушевившись, он налил себе еще стакан из бутылки с разбавленным спиртом и молодецки его выпил, и потом успел подумать, что разбавлен спирт был не слишком щедро.

На следующее утро, проснувшись, Андреа сначала не понял, почему прямо над его головой нависает продавленная металлическая сетка, поверх которой положен гадкого вида полосатый матрас. Он повернул голову, увидел в непосредственной близости от глаз круглую железную ножку с резиновой нашлепкой, только тогда сообразил, что лежит под кроватью одной из девушек. Проследив взглядом дальше по полу, он увидел несколько пустых бутылок, прислушался к нехорошему ощущению в голове, и подумал, что если здесь такие праздники обычное дело, то ему, крутому заведомо, предстоит еще учиться, учиться и учиться. Затем рядом с железной ножкой кровати на пол неуверенно опустились две худощавые женские ступни, и Андреа, немного подумав, решил, что лежит он под Голдиной кроватью. Откуда-то сбоку подошли еще две босых ноги, пополнее и покрепче, и голос Ану-инэн громко сказал:

— С добрым утречком, подруга! Как ты? Ответом послужил странный звук, то ли вздох, то ли стон одновременно.

— Ясно, у меня примерно так же. Давай-ка в душ слазим, что ли, — Голди издала еще один томный вздох, и послушно пошла вслед за Ану-инэн.

Под плеск воды Андреа еще немножко полежал, а потом все-таки решился и неуклюже выполз из-под кровати в разгром и кавардак, царящий в комнате — тот беспорядок на полу, который был виден поначалу оказался лишь малой частью общего бедлама. Андреа кое-как отряхнул пыль, подправил комбинезон, пригладил волосы, и успел как раз к моменту, когда обе девушки вылезли из ванной. Голди глянула на него непонимающими глазами, а Ану-инэн, увидев это пояснила:

— Ты что, совсем все забыла? Это Асв, крутой из других краев, вчера мы его подобрали…

— А, ну да, помню.

— Слава богу. А ты не очень-то пялься, слышь! Девок в чем мать родила не видал что ли?

Андреа пялиться перестал и отвернулся, хотя и подумал, что мать вряд ли родила Голди в резиновых шлепанцах, а Ану-инэн с полотенцем на волосах. А вслух сказал:

— Вообще конечно видал, но таких красивых еще не разу. Когда видишь женщину, подобную…

— Слушай, не надо, а? — было похоже, что Голди просто продолжает вздыхать, и лишь случайно эти вздохи получаются похожими на слова. Андреа понял, что действительно не надо, и примолк, не доведя комплимент и до половины, а Ану добавила деловито:

— Сейчас сходим, поедим, тебе тоже чего притащим. Опять же, сегодня генеральская тревога должна быть, проверять будут серьезно. Тут уж отпихаться не получится, так надо узнать, когда она точно будет, у меня знакомые в штабе есть. А ты, значит, пока тут приберись, пол помой, то есть чтобы все было идеально.

— Чего? — Андреа сначала не понял, что ему сказали, а когда понял, его рот раскрылся сам собой, и так же сам собой молча закрылся. Но того, что должно было за этим последовать, не случилось. В конце концов эти девушки может быть даже жизнь ему спасли, не говоря уж о том что одели и накормили. «Добрые дела должны вознаграждаться!» — так подумал Андреа, глядя как обе красавицы целые и невредимые закрывают за собой дверь.

Само собой, что пол мыть Андреа не стал, но немного подумав, решил все же выполнить часть просьбы девушек — воспринимать слова об уборке как приказ было уж очень обидно. Он смел со стола все окурки в пустую жестяную банку и кое-как распихал по углам валявшиеся тряпки, а тряпок было: два лифчика целых, и один разодранный на половинки, чья-то зеленая куртка, обрывок синей занавески, комок колготок и почему-то бархатный чехол с кресла, хотя ни одного кресла Андреа не встречал со времен отбытия от герцога. Зеркало из-за шкафа заняло полагающееся ему место, из пустых бутылок вдоль стены выстроилась внушительная шеренга, а покосившийся портрет ее величественного высочества Наталии Андреа, после долгих акробатических этюдов между стулом и спинкой кровати, ухитрился повесить почти что прямо. Но это последнее деяние оказалось слишком утомительным, Андреа прилег отдохнуть, и когда Голди с Ану-инэн вернулись, они застали своего гостя смачно храпящим поверх покрывала на одной из кроватей, и Голди заметила:

— А что, крутые разве храпят?

— Не должны однако, — ответила Ану-инэн, и добавила с некоторым опасением:

— А может он врёт? Или в его краях даже заведомые герои… того, не очень.

— Скорее уж очень не, — согласилась Голди и поморщилась от нового раската.

— С меня хватит, — и Ану-инэн, решительно шагнув к Андреа, с силой потрясла его за плечо, приговаривая:

— А ну подъем! Подъем! — и эти слова оказали желаемое действие: подъем произошел. Неизвестно, что примерещилось Андреа в последние мгновенья сна, но он в долю секунды вскочил на ноги, а Ану-инэн оказалась отброшенной к противоположной стене. Благополучно пережившее бурную ночь зеркало как бы издеваясь покачалось на грани равновесия, а потом величаво обрушилось на пол, брызнув осколками во все углы.

— Круто-о-ой — со смесью восхищения и ненависти протянула Голди.

Таким образом по крайней мере подмести пол Андреа все-таки пришлось, а то что вместе с осколками зеркала в ведро попал и ночной мусор, было уже не так обидно. Потом он съел принесенную тарелку разваренной из сублимата картошки, и на вежливый вопрос «Нравится?», ответил честно:

— Я не знаю, как пахнет мышиное дерьмо, но мне почему-то кажется, что пахнет именно им. Это у вас и называется хорошим снабжением?

— Нет, это дежурное блюдо для тех кто себя вести не умеет! — ответила еще переживающая потерю зеркала Голди, но потом, смягчившись пояснила:

— Просто наш завтрак мы проспали, а магазин закрыт сегодня, выходной у нас. Пришлось на арестантскую кухню зайти.

Андреа кивнул, сделал большой глоток теплого чая, желая поскорей забить вкус картошки во рту, и убедился, что вкус круто заваренного веника немногим приятнее. Сочувственно следящая за ним Ану-инэн подбодрила:

— Вообще-то там, на кухне, еще для новобранцев что-то варили, но мы решили, что столько плохого ты нам еще не сделал, и вряд ли сделаешь. Хотя, как я погляжу, ты стараешься … — и она покосилась на заполненное осколками ведро.

Андреа подумал, не намек ли это на необходимость еще раз повторить извинительную речь, которую он произнес сразу по происшествии события, но Ану-инэн уже перешла на другую тему:

— Ну так что тебе вчера Маринка наговорила? Я вроде как слушала, сквозь сон-то, но ничего вспомнить не могу. Если у тебя так же, то получается — без толку все, потому что в трезвом виде Марь Марыча хрен раскрутишь.

— Ну так, кое-что я понял, — ответил Андреа, и решив, что плохая память Ану вобщем-то кстати, и коротко сказал:

— Либо к Наталии на поклон, либо через Большой Город.

Подождал, не ответят ли девушки чего, и продолжил:

— К Наталии не хочу, у меня с ней… — Андреа замялся. — Не сложилось, в общем. А вот Большой Город, что это такое?

— О, это такая вещь… — Ану-инэн хитро усмехнулась. — Такое место, ну, словом прямо для таких как ты придуманное. Видишь ли, территорий много, а Большой Город — он один для всех. И твой Создатель, и наши Шефы, и еще много таких подобных там примерно на равных, и поэтому в городе вроде бы можно не только с линии на линию перейти, или даже сойти с линии вовсе, как это в свое время с Голди случилось. Наверное и в Другую Оперу попасть можно. Но как это делается, я не знаю. Слышь, подруга, это ничего, что я ему про это рассказала?

— Рассказала и рассказала — недовольно отозвалась Голди, и обратилась к Андреа:

— Только, друг милый, учти, то, что я там побывала — не для всех известие, понял? Да и сама я толком мало что понимаю…

Андреа присел на кровать и машинальным жестом показал на место рядом с собой, ничего особенного под этим не подразумевая. Но Голди в ответ на это как-то по особому хмыкнула, и обменялась со своим командиром многозначительным взглядом, который можно было понять как «Ну, а я что говорила?». Вслух ничего сказано не было, золотоволосая рассказчица спокойно присела на предложенное место, а ее коренастая подруга примостилась с другой стороны от него. Но некоторая неловкость в воздухе повисла. «Что ж, мне теперь вообще на них внимания не обращать?!» — раздосадованно подумал про себя Андреа, а вслух начал: