— Пока что да.

— А тогда еще пойми, что я ведь тоже в горы шел. Знаешь… — голос Шоколадки стал проникновенным и каким-то мечтательным. — У нас, в лесном племени так было хорошо! И какого пингвина я поперся в эти горы! Понадобилось, идиоту такому, разузнать, правда ли там прежние люди живут, которые до Факта были… Дошел сюда, а тут не успел оглянуться, как обряд, жена, и новая жизнь. И даже вернуться в леса нельзя, а я их так люблю! А потом новую партию заготовленных привезли, и среди них та, которую я во сне видел, наяву искал, Девушка-Чье-Лицо-Подобно-Дофактической-Луне-И-Которая-Зовет-Себя-Ла-Вай-Ли. Я её сразу узнал, она должна была моей спутницей быть. А она меня во снах не видела, и не узнала… Такая вот история, чужеземец. А теперь ее отдадут тебе, которой на нее показал, чтобы отвязаться. Я могу сейчас тебя победить, а потом убьют меня, и её отдадут кому-то еще.

— Ага. Победил один такой, — беззлобно откликнулся Андреа, отряхиваясь, и поинтересовался:

— А чего ты не можешь ее забрать и слинять подальше?

— Пойдем, — коротко произнес Шоколадка, и повел Андреа дальше в обход скалы.

Идти пришлось недолго, минут пятнадцать, и на их протяжении оба молчали. Узкая тропинка перескочила через груду каменных обломков, и открыла взгляду новую лощинку.

— Теперь смотри!

Андреа послушно посмотрел, и в первый момент ему показалось, что в лощинке полно народу, а во второй он подумал, что здесь организована свалка некондиции из музея восковых фигур.

— Это те, кто не хотел, или не смог попасть в единый сценарий. Их гасят, а потом оттаскивают сюда. Чтобы в селении глаз не мозолили, но чтобы при случае было что показать таким как ты. Или как я.

Шоколадка замолчал, и Андреа по-новому посмотрел на фигуры людей, застывших в разных позах. Кого-то позаботились установить так, как он должен был стоять или сидеть, кого-то попросту кинули как кинется, косо или навзничь. Этих фигур было немало, среди них были и мужчины, и женщины и даже два мальчишки с навеки застывшем на лицах выражением озорства — эти-то явно до последней секунды не знали, что их ждет. На лицах же многих из взрослых были написаны страх и обреченность. Андреа передернуло, и он поспешно подался назад.

— Пойдем обратно, а? — попросил он.

Брат-С-Лицом-Как кивнул, и полез обратно через камни. Через пару минут Андреа сказал ему в спину:

— Получается, значит, что я приплыл. Либо в единый, либо сюда. Классно. И кто же это все организовал?

— Здесь — Слокум, в других местах — не знаю. Да и чего тебе с этого? Это целиком моя беда.

Андреа ничего не нашелся ответить, и до места битвы с кровожадными мутантами они вновь молча. Там, около столба уже топтался Бревнеславович, утрамбовывая ногами изрытый песок вокруг него, а Ла-Вай-Ли, сидела, поджав ноги, и спокойно глядела куда-то вверх: солнце уже давно скрылось за кромкой одной из стен каньона, небо было все еще светлое, но маленькие клочки облаков на нем уже начали окрашиваться в разные оттенки красного и оранжевого, образуя красивые картины. Услышав шаги, она прервала созерцание неба, и наиграно воскликнула:

— Соратники в бою и соперники в любви! Удалось ли вам понять и простить друг друга? Простишь ли ты меня, о Брат-Лицо-Цвета-Таинственного-Сладкого-Камня-Забытых-Времен, за что я могу быть только с ним, с чужестранцем, который…

Пока Ла-Вай-Ли произносила свой монолог, Шоколадка нагнулся, поднял столовый нож, попробовал пальцем лезвие. Потом обернулся к ней, поднял руку, прерывая ее слова, и сказал размеренно и спокойно:

— Я уже давно все понял. Это ты прости, — и с этими словами с силой полоснул себя лезвием по горлу. Фонтан ярко-алой крови хлынул вперед, Шоколадка захрипел, и упав боком на песок задергался, загребая ногами, и хватая воздух пальцами. Андреа окаменел, глядя, как жизнь покидает человека, который только что говорил с ним, который что-то чувствовал, о чем-то страдал… Это совсем не было похоже на то, как приходилось видеть смерть в Историях!

Бревнеслав, тоже застывший при виде самоубийства, очнулся первым, и на свою беду решил перевести событие в канву единого сценария.

— Оно, друже, значит вота — наложил твой соперник на себя руки, елико не снеся позора побеждения…

Ни говоря не слова в ответ, точным ударом, Андреа влепил богатырю такую пощечину, от которой тот не удержался на ногах, и завалился на бок. Не давая ему опомниться, Андреа нанес ему по голове еще один удар, уже ногой, а потом еще один, уже по солнечному сплетению. Бревнеславович согнулся, попытался встать, но не успел, потому что носок сапога, загнутый, с красивой оковкой, угодил ему точно в висок.

Только теперь Андреа почувствовал, как дрожит — от возбуждения, от злости, или еще от чего-то подобного, но избиение и.о. верного друга все же помогло ему: он одновременно взвинтил себя до того состояния, когда принимаются крайние решения и делаются неисправимые поступки, и в то же время как-то странно успокоился, выпустив пар первого неуправляемого гнева.

— Так, девочка, — обратился он к продолжающей смиренно сидеть Ла-Вай-Ли. — Похоже, что нашим судьбам и телам слиться не получится. Однако сделать вид, что все идет по плану, ты можешь. Поэтому сейчас мы с тобой идем в поселок, словно голубочки влюбленные, и ты меня проводишь к Слокуму. И не вздумай дурить!

Он сделал несколько шагов и, немного подергав, вытащил из руки мертвого Шоколадки нож, вытер о песок, и держа его в руке, подошел к Бревнеславовичу. То еще пребывал в ауте, и поэтому Андреа смог беспрепятственно содрать с него веревочный пояс, и связать руки и ноги поверженного богатыря так туго, как только смог, благо длины пояса хватило в самый раз. Сделано это было вовремя — на последнем узле Бревнеславович заворочался, что-то промычал, и открыв глаза, увидел возвышающегося над собою чужеземного незнакомца.

— Ты… — прошипел он сквозь вспухшие губы. — Тебе… бабу дали, героем сделали… Так какого…

— Да вот, в голову вдруг взбрело , — ответил Андреа чуть ли не виновато, и резко сменил тон:

— А теперь к делу. Вопросы, извиняюсь за банальность, здесь буду задавать я. Отвечать быстро, не раздумывая. Слокум живет один?

— Пошел ты!

Андреа врезал лежащему между ног, не сильно, но точно. Бревнеславович взвыл.

— Вопрос тот же. Слокум живет один?

— Один.

— Где он держит гасилку?

— Не знаю.

Андреа занес ногу еще раз.

— Не знаю я! Никто не знает!

— Откуда она у него?

— Тоже не знаю.

— Ну, дружок, так у нас с тобой ничего не получится. Того не знаешь, этого не знаешь… Давай тогда так: кто управляет процессом перехода к Единому сценарию? Ведь не Слокум же сам, а?

— Нет, не он.

— А кто? Или еще подбодрить?

— Человек один. Он из заречной полдеревни… Из моих мест. Самым первым к горам ушел. Я сам не ходил, меня переселили. И я его тут потом видал… кажется. Он на драконе железном приезжал, ночью. Больше не знаю ничего.

— А звать его как?

— Не помню…

— Опять забыл, да? Двойку поставлю!

— Не помню, честно!

— Горячездрав?

— Кажись, да. А откуда…

— Оттуда, — прервал его вопроси Андреа и, услыхав легкий шорох, обернулся. Лощинка была все та же, все так же торчал из песка столб, и так же лежали на окровавленном песке останки Шоколадки. Вот только красавицы Ла-Вай-Ли теперь не было в поле зрения, лишь около кустов мелькнуло что-то.

— А ну стой! — заорал Андреа, и бросился в погоню, не обращая внимания на то, что связанный Бревнеславович испугано закричал, боясь остаться связанным в одиночестве.

Когда он подбежал с кустам, девушки там уже не было, но обрывок голубой ткани, хорошо видный в глубине, не давал сомнений усомниться в том, что она бежала именно этим путем.

«Бедная моя рубаха! Она была такая красивая…» — мельком подумал Андреа, ныряя в густое переплетение ветвей и листьев. «И не только рубаха,» — добавил он, когда на первом же метре длинная пружинистая плеть хлестнула по лицу, оставив на нем длинную ссадину. Андреа рефлексивно зажмурился, но ломиться вперед продолжал с той же скоростью, рассчитывая, что не собьется с дороги. Треск и шорох ломаемой зелени к тому же лишил его возможности ориентироваться и по слуху, так что оставалось надеяться лишь на память и удачу. На несколько секунд ему показалось, что ветки вдруг затрещали как-то уж очень громко, и где-то не совсем рядом, но вскоре это ощущение исчезло, а остались только злость на все на свете, да азарт погони.

Переть по зарослям пришлось значительно дольше, чем в первый раз, и вывалился Андреа из них совсем не там, где ожидал. Однако белая скала в качестве ориентира была достаточно хорошо заметна даже в подкатывающих сумерках, и сообразив, в какую сторону двигаться, он бросился туда, надеясь по дороге догнать девушку, и не мытьем, так катанием склонить её к сотрудничеству. Однако, несмотря на то, что бежал Андреа достаточно быстро — хвала сапогам с загнутыми носами, они были легки и удобно сидели, — Ла-Вай-Ли не попалась ему до самого поселка. Лишь когда в наступившей так же резко, как и в прошлый раз темноте впереди замерцали огни, Андреа заставил себя остановиться, и тяжело дыша, принялся быстро соображать:

«Она вряд ли бежала так же быстро, как и я. Хотя могла быть более короткая дорога? Знать бы наверняка! Половина за то, что она прошла наперерез, половина — за то что эта сучка спряталась где-то по дороге, и хихикала, когда я летел мимо. А, какая разница! В любом случае лучше не привлекать к себе внимания… Если я правильно представляю себе этот их Единый сценарий, сейчас меня должна ожидать торжественная встреча, так? Но, если она будет такой же вымученной, как и весь этот обряд, много народу там не будет… О, и на этой искусственности можно будет сыграть!»

Андреа наконец-то развязал веревочки кирасы, и с удовольствием перевесил прогнувшуюся жестянку за спину. Затем осторожно сунул за пояс «древний клинок» — остатки крови Шоколадки в вечерней полутьме виднелись на нем пятнами безобидной грязи. Отряхнулся, пощупал лицо — ссадина здорово болела, и попытался изобразить лучезарную улыбку новоприобщенного, хотя посмотреть на результат все равно было невозможно — ни зеркала, ни хотя бы лужи рядом не оказалось.

«Ладно, и так сойдет. Ну что, как там говорится? Глаза квадратные, и вперед, на ржавые мины?»

— Эй, мужик, как там ржавые? — послышался голос сзади. Андреа вздохнул — еще один читатель мыслей. Ну что ж, если он умеет читать достаточно хорошо, то сейчас исчезнет со скоростью щенячьего визга. Или, для разнообразия, визг может быть и поросячьим. «Эй, ты!» — промыслил Андреа уже направленно. — «Ты что, не понял? Вали!» Однако характерных звуков спешного «валения» не последовало, и Андреа обернулся.

— Я спрашиваю, ржавые ушли? — повторил голос, и Андреа разглядел низкорослого человечка с непропорционально большими ушами, и тут же вспомнил — это был один из мутантов с полянки. Мутант тоже его узнал.

— А, новопереставленный! Что-то ты долго, там в поселке уже костер прогорел, за хворостом для нового пошли.

Андреа соображал чего ответить, но этого не потребовалось, ушастый продолжил сам:

— Ты имей в виду — они у вас все немного сдвинутые в своем едином сценарии. Эту губастую дуру сразу трахнуть не дадут, а до следующего вечера промурыжат. Если невтерпёж, то приходи к костру один, скажи, мол мутанты на ней платье порвали, идешь дескать помочь. Оп-хлоп, полчаса подождать еще никто не помирал, а вам и удовольствия лишнего.

— А что, бывает и платье рвете? — брякнул первое попавшееся Андреа, и ушастый хихикнул:

— А это уж под настроение. Чай, тоже живые люди, бывает заиграемся и… А чего, оно даже дополнительную правдоподобность создаёт.

— М-да. А что ржавые?

— Да тут орали, что мол наезд, наезд! Но коли ты говоришь что их нету…

«Я это говорил?» — удивился Андреа, но перечить не стал, ожидая, что еще полезного скажет ушастый:

— То значит, значит наврали. Ну, бывай, красавец, заходи как-нибудь!

Андреа заколебался, но потом решив, что все равно все решится в ближайший час, не более, сказал:

— Эй, погодь… Вот что: на полянку вашу заверни. Там я кой-какого хламу валяться оставил, посмотри, может пригодится.

Мутант кивнул, и подхватив руками уши, чтоб не загребали пыль, ушел в темноту, туда, откуда только что пришел Андреа, а он сам вновь повернулся лицом к поселку и, помедлив, решительно двинулся туда.

Нового хворосту на площадь уже натащили, но заняться он еще не успел — наваленный кучей на старое кострище, он сильно дымил, застилая белой едкой пеленой все вокруг. «Оно и к лучшему,» — подумал Андреа, выходя на площадь, убранную к празднику — убранство составляли штуки три гирлянды цветов, развешанных на ближайших строениях, и бочонок пива у костра. Судя по запаху, в ожидании триумфатора к этому бочонку личности из публики уже прикладывались не один, и не два раза. Несколько заждавшихся зрителей сидели кружком, шлепая картами, а еще человек десять-двадцать лежали вокруг костра в свободных позах, кто тихо подремывая, а кто и громко храпя. Один из не очень сильно разомлевших заметил Андреа, поднялся на ноги, и поднял за чубук один конец длинной трубы, раструб которой при этом остался на земле.

— …!!! — звук, исторгнутый трубой, не поддавался никакому описанию, ни звукоподражательными словами, ни нотной грамотой, но все-таки что-то бодрящее и торжественное в нем было. Сонные зашевелились, картежники повернули головы от карт…

— Не надо, не надо, погодите! — взмолился Андреа, надеясь, что его голос звучит достаточно естественно. — Я еще не пришел. Ла-Вай-Ли себя в порядок привести должна, ей мутанты платье порвали… — он подумал и добавил грозно: — Но я им отомщу!

— Ну-ну, — скептически отозвался трубач, но от дальнейших комментариев воздержался, и больше веселой музыки играть не стал.

Остальные тоже вернулись к своим делам, и Андреа скользнул обратно в дым.

«А где луна? Почему ее сегодня нету, вчера ведь так и ярила? Ладно, звездами обойдемся, теперь надо найти этот белый купол… Он был… А где он был? Мы прошли „улицей“, а вот и она, значит надо вперед и вбок… Где нож? Ага, вот он! Дерьмо конечно, а не нож, но все ж не перочинный обрубок!»

Иглу, сложенное из пенопластовых блоков, призрачно забелело на фоне темного пейзажа, расцвеченного изредка отсветами огней, пробивающимися через окошки, или просто через щели в стенах хижин. Андреа, ступая мягко и бесшумно подобрался к нему поближе сделал несколько беззвучных вдох-выдохов, накачивая кровь кислородом и, словно разжавшаяся пружина, кинулся вперед, прямо на стену дома вождя — еще в прошлое посещение он обратил внимание, какие они тонкие. И в последнюю долю секунды, когда его плечо, словно в странном замедленном сне начало не торопясь сминать первые шарики пенопласта, появилась шальная мысль: а что, если там внутри стальная арматура?

По воле Создателей, крутые герои обязаны быть везучими, без помощи же им удача иногда улыбается, иногда нет — как и всем остальным. На этот раз удача улыбнулась Андреа чисто по своему собственному капризу: дом Слокума действительно имел каркас из ребристых прутьев, сваренных в купол, но Андреа ударил именно туда, где между этими прутьями был промежуток. Естественно, что ничего этого он не узнал — просто время вновь обрело свой нормальный бег, и в скребанувшем по нервам треске и шуршании белых обломков, сыпящих шарики во все стороны, он влетел внутрь иглу, словно диковинный метательный снаряд, выпущенный из не менее диковинной катапульты.

Влетел, сразу отпрыгнул в сторону, одновременно махнув перед носом ножом, и этим взмахом кого-то задел — раздался короткий визг, потом визг подлиннее. В иглу стояла темнота, но судя по голосу, задел он женщину. Потом оттуда же, из темноты на его полетело что-то, оказавшееся мягким и теплым, Андреа встретил это что-то ножом, и с резким взмахом его руки раздался треск распарываемой ткани, а воздух наполнился белыми клочьями. Победа над подушкой Андреа не воодушевила, но зато направление ее полета подсказало, что кто-то есть там, впереди. Он пнул что-то оказавшееся под ногою — судя по всему груду одежду, отправив ее вперед, а вслед за ней прыгнул сам, целясь коленями туда же, куда полетело тряпье.

Удар коленей пришелся в чью-то голую мягкую задницу, и тут же под другой рукой нащупалась задница значительно более жесткая и костистая.

«Похоже, то что надо!» — воскликнул Андреа про себя, и нащупав ту ногу, которая росла из задницы костистой, резко её рванул. Раздался отчетливый хруст вывихиваемого сустава, но крика боли не последовало, вместо этого раздался еще один женский взвизг — в процессе борьбы с вражеской ногой Андреа заодно прищемил что-то и владелице более мягкой кормовой части.

За время всей этой борьбы его глаза приспособились различать хоть что-то даже в тех крохах света, которые проникали в иглу через окна и легкие занавеси на них. Сумели они разглядеть и руку, которая вдруг вынырнула из-под одеяла, и попыталась схватить Андреа за горло — он отпрянул, попытался достать руку ножом, и в результате пальцы сомкнулись на лезвии.

Андреа нож отдернул, на уровне вибрации ощутив, как «прибор из нерж.» режет кожу схватившейся руки, но Слокум опять не издал ни звука. И женщина тоже была занята более насущными делами, нежели крики — она извернулась, и впилась зубами нападающему в первое попавшееся место, которым оказалось бедро чуть ниже ягодицы. Теперь пришла пора зарычать Андреа, и он попросту двинул женщину кулаком с зажатой рукояткой столового ножа по макушке, причем двинул со всей силы, и тут же был вынужден отбить удар, который попытался нанести вождь. В следующий момент Слокум вскочил, но та нога, которую Андреа видимо все же удалось ему вывихнуть, подломилась, и вождь растянулся на полу, ударившись головою о что-то железное и гулкое. Андреа попытался воспользоваться моментом, и насесть на лежащего врага, но женщина, несмотря на потерю сознания, зубов так и не разжала. В отчаянии Андреа подхватил ее на руки, вверх ногами, и прямо с ней вместе рухнул на Слокума. В момент падения его бедро наконец-то освободилось.

«Хорошо, что голову отрывать не пришлось!» — Андреа вспомнил, как У-у решил аналогичную проблему, а на дальнейшие воспоминания времени не было — Слокум под весом двух человек все-таки ворочался, и чуть ли не был уже готов вылезти.

— А вот это лишнее! — прошипел Андреа вслух и, приметившись, нанес удар кулаком в лоб Слокуму, потом другой — в челюсть, а затем, все так же лежа сверху на полуживом бутерброде из вождя и его любовницы, схватил Слокума за волосы, и принялся долбить его голову об то, железное, что стояло рядом, и каждый удар отзывался мелодичным звоном.

«Только б не подумал никто, что пожар, и в набат стучат! Да когда ж ты отрубишься, гад? Сейчас баба твоя очнется, и все по новой, да?» Все свое возмущение Андреа вложил в новый удар, звук от которого получился значительно гуще и протяжней, чем предыдущие, и Слокум наконец затих.

— Фу. Упарился однако… Ай, сволочь! — Андреа пощупал бедро, и убедился, что кроме набухающего синяка, там есть еще две глубокие ранки от зубов дамы. «Надеюсь, у нее зубы чистые? Так, а что дальше делаем?»

В принципе, дальнейшие действия были достаточно ясны: обездвижить обоих, и устроить допрос с пристрастием. Андреа не стал тратить времени на поиски веревок, а быстро разодрал остатки подушки, а потом и простыню — вспомнив кучу соломы, на которую его пристроил Лысый, Андреа усмехнулся. Жгутами из них он притянул руки женщины к ногам, так чтобы она оказалась согнутой пополам — этот способ он подсмотрел в свое время между Историями у одного из своих помощников, полуотрицательного персонажа, который храбрость и боевое искусство сочетал с тягой к насилию, как по воле Создателя, так и без него. Кроме возможности удовлетворить похоть, это способ значительно экономил перевязочный материал, что было сейчас гораздо важнее. Дальше на очереди был Слокум. Оттащив вождя от большого железного бака (так вот что так красиво звучало!), Андреа связал его так же, хотя чисто по-человечески вождя было жалко: вывихнутый сустав уже начал опухать, да порезанная рука тоже небось не добавляла сладости в его жизнь.

Закончив дела, Андреа распрямился, и принялся оглядываться — теперь, после того, как он с таким трудом привел Слокума и его женщину в бессознательное состояние, предстояло их из этого состояния обратно вывести. Сняв крышку с бака он обнаружил на дне немного воды, и найдя ковшик, принялся за дело, которое оказалось не таким уж и простым — Слокум заворочался только тогда, когда на дощатом полу вокруг него образовалась порядочная лужа.

— Добрый вечер! — вежливо поздоровался с ним Андреа, и сразу внес ясность в ситуацию:

— Похоже, что в единый сценарий я уже не попал. Но есть возможность все исправить, и организовать следующий сюжетный поворот: благородный и смелый чужеземец избавляет племя от гнета жестокого и властного вождя. Как ты на этот счёт?

— Однако, дурак, — бесстрастно ответил Слокум.

Андреа отвечать не стал, а принялся шарить по полкам, и найдя маленький гладкий цилиндрик с рифленым колесиком, чиркнул им и зажег сальную свечку уродливой формы.

— Однако, сам дурак, — в тон сообщил он Слокуму, рассматривая зажигалку. — Такие вещи в открытую держишь. Ведь не здешняя штучка, а? Неужто за зажигалку продался, а? Или пошарить, так ещё и бусы с зеркальцем найду?

Слокум ничего не сказал. Андреа поднес свечку к лицу женщины — ну точно. Одна из тех, кого он утром видал, и которою вполне мог выбрать в качестве «той, что отдала сердце». «Жалко, что действительно не её выбрал! И Шоколадка был бы жив…» Он повернулся к вождю:

— А ты, смотрю, ничего так устроился. А вот интересно, если б я эту выбрал, её б тоже объявили дочерью вождя, ушедшей с кувшином? А пока не дочка, так и поиграться можно… Ничего, ничего, это все естественно, это можно понять, а понять — значит простить. А вот я другое понять пока не могу, и соответственно простить тоже: что вы с Горячездравом тут устраиваете? И зачем?

— Однако, совсем не скажу, — Эту самую длинную за все время знакомства фразу Слокум выговорил все так же спокойно, хотя рука его продолжала кровоточить, и лужа воды на полу постепенно приобретала красный оттенок.

Андреа глянул на него внимательно, и понял — ведь не скажет! Хоть на части режь, все так же будет глядеть своими узкими глазами на желтовато-коричневом морщинистом лице, и молчать.

«Ну что теперь делать? Девку пытать? А что она знает? Небось так же втёмную используют. Заготовленная…»

Он сам не зная зачем встал, и прошелся от стены до стены, пнул табуретку с мягким сидением. Злость, только что бурлившая в груди вся куда-то делась, сменившись досадой — конечно, по уму Слокума надо было побыстрей прирезать, и объявить вождем себя. Но Андреа знал, что сделать этого сейчас он уже не сможет.

«Вот попал-то! Можно, конечно, все бросить, и сбежать нафиг. Так догонят и погасят, сам же этот эскимос и погасит, недрогнувшей рукой. Как не прошедшего обряд вхождения в единый… Стоп. Обряд! В этой системе со стороны Творцов настолько слабый контроль, что с помощью всякой ерунды можно изменять и ход сюжета, и саму сущность персонажей. А почему это не могу сделать сейчас я? Тогда задача: переправить Слокума из бесстрастного, с сильной волей вождя в… скажем, тоже вождя, но трусливого и жадного. В принципе, начало этому он уже сам положил — пользовать девочек, заготовленных для перековки героев единым сценарием наверняка не предусматривалось!»

Андреа несколько минут постоял задумавшись, вспоминая детали, которые подметил за сегодняшний день, и соображая, какая из них должна быть важной, а какая — нет. Потом опустился к Слокуму, и последним лоскутом простыни замотал ему руку — не то что бы из большой жалости, но кровавая лужа с намокающими в ней перьями начала действовать на нервы. Лежащий вождь следил за его движениями молча, лишь его глаза поблескивали в колеблющемся свете огонька свечки.

— Однако, поскучай маленько, — предупредил Андреа вождя, подражая его тонкому голосу, и потрепал связанного по щеке. — А потом будем дальше развлекаться. В два прихлопа, три притопа, ай-нэ-нэ!

Он проверил, не дотянется ли Слокум или девушка связанными руками до чего-нибудь острого, или до зубов соседа, и вылез в дыру. Мысль о том, что можно было пройти и через дверь, пришла лишь минутой позже.

Яркий свет костра на поселковой площади не дал заплутаться — Андреа к ней вышел очень быстро, и предупреждая новые звуки радостной встречи, провозгласил:

— Большой Вождь Слокум, отец Ла-Вай-Ли прислал со мною слово к вам!

«Как реакция? Вроде ничего, слушают!» — и продолжил торжественно-угрожающим голосом, специально предназначенным для таких случаев:

— За то, спас её я, чужеземный незнакомец, а племя его не спасало никого, наложил он на свой народ вено… в смысле виру! Подношения должны быть принесены к дому его, и сложены красиво со словами раболепными, а так же девушек из будущих дочерей своих он себе возжелал не по одной, а всех сразу, ибо чует во чреслах силу великую. А без того не быть сегодня празднику, а быть отказавшимся в немилости!

Андреа перевел дух, и уже не «голосом», а попросту сказал:

— Словом, охренел старик. Но — сами понимаете!

Несколько мгновений народ молчал, потом поднялся ропот, но ропот был отнюдь не негодующим — похоже люди деятельно обсуждали, что нести, а что оставить. Андреа поклонился, и медленно, с достоинством удалился, хотя далась ему эта медлительность весьма тяжело.

Через пару десятков минут перед иглу Слокума полыхал костер не хуже того, что на площади. Слух об «охренении» вождя быстро распространился по селению, и подношения потекли рекою. Самого Слокума Андреа усадил на табурет так, чтобы через окно людям был виден его темный силуэт, как бы оглядывающий происходящее. Изредка этот силуэт одобрительно кивал головой, изредка осуждающе — спрятавшийся за его спиной Андреа попросту брал вождя за волосы на затылке, и дергал их вверх-вниз, или из стороны в сторону. При этом он приговаривал: «Кивай, а то палец отрежу! Молчи, а то ухо отрежу!». При всем желании что-либо крикнуть Слокум не мог бы — во рту его был напихан чуть ли не аршин ткани, но именно это и было частью выдуманного Андреа на ходу собственного обряда: вроде бы как слушающийся угроз вождь должен был постепенно менять свою сущность, и становиться действительно трусливым.

Правильные ряды барахла и еды росли и удлинялись, а девушки из «отряда будущих дочерей» полуобнаженные танцевали в свете костра под мерный стук барабанчика в руках одной из них. Сначала подносители валили густым потоком, потом реже, а через полчаса и вовсе иссякли: предпоследним оказался Лысый, выложивший на освещенную пламенем землю кожаный ошейник Фидашеньки. Отдарившиеся старались поскорее удалиться, и лишь девушки продолжали неутомимо изгибаться в мерном ритме, словно заведенные. В другой раз Андреа с удовольствием бы посмотрел на это зрелище ещё, но сейчас было не до того: надо было выяснить, получилось с его затеей, или нет.

Осторожно, чтоб в случае неудачи можно было все сделать как было, он вытащил кляп изо рта Слокума. Тот подвигал челюстями, но промолчал.

— Смотри, какие девочки, а? Красивые какие! Как они пляшут — для тебя пляшут… — зашептал Андреа вкрадчиво, изображая записного злодея и садиста. — А хочешь они все сейчас к тебе придут? Покорные таки, мягкие… А вдруг не придут? А вдруг злой и подлый чужеземец сейчас будет их по одной заводить в твой дом, и складывать штабелем у порога? А головы отдельно, головы например в бак? А подарки? Смотри какие подарки, одного мяса сколько! Мясо жирное, хорошее… А я тебе сейчас буду ухо отрезать, если со мной говорить не захочешь, да? Но совсем тебя я убивать не буду, чтобы больно было…

— Однако, дурак, — сообщил Слокум.

— Ну, это я слышал, — разочарованно протянул Андреа, и вздохнул — не получилось. Но вдруг Слокум продолжил, против обыкновения не прибавляя больше «однако»:

— Но дурак опасный. Что-то я тебе скажу, но за то, чтоб девочки ушли.

— Ага. Они уйдут, а ты вновь в отказ?

— Я скажу, а ты их не отпустишь? — поделился подозрением Слокум.

Андреа быстро окинул строй красавиц — их было штук пятнадцать.

— Хорошо. Один ответ — одна девушка. Идет?

— Смотря какой вопрос.

— Сговорились, — Андреа выглянул, и крикнул: — Пока хватит! Просто стойте!

Девушки остановились, как выключенные. Андреа вздохнул, повернулся к вождю и спросил о первом, что его волновало:

— А с чего это ты такой сговорчивый стал?

— Однако, я понял, что ты меня резать не хочешь, значит я вождь останусь. А вождь должен проходящих переводить в единый. Для этого девушки нужны. Ты пришел и ушел, а мне еще работать. Ответ длинный, отпусти двоих.

«Вот оно что! А я-то тут выпендривался! Всего-то надо было… Правильно сказал чукча, дурак я, не мог по-нормальному мозгами пошевелить, все бы проще было! Ладно, хорошо, что хоть наугад попал ему в больное место…»

— Понял… Эй, красотки, двое сбоку, ваших нет! Идите пока что. Да, да, свободны, давайте отсюда!

Девушки исчезли, словно их тут никогда и не было.

— Продолжаем нашу беседу. Где твоя отключалка?

— Трое.

— Чего?

— Цена ответа — трое.

— Ну давай.

— Нет никакой отключалки. Есть формула, которую надо помнить, и слова, которые надо сказать. А вещь может быть любая, лишь бы в руке держалась — в неё мыслю сконцентрировать однако, надо.

— А чего ж не сказал?

— Она длинная, ты мог догадаться и помешать, а это опасно. Ты еще не отпустил троих.

Андреа кивнул, и ряд девушек еще уменьшился.

— Теперь: для чего нужен Единый сценарий?

— Посол ты.

— Чего?

К Слокуму вернулись и акцент, и манера говорить коротко:

— Однако я говорю: посол ты. Пять девосек ты отпустила. До следуюсих заготовок хватит.