Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Эволюция военного искусства (Том 1)

ModernLib.Net / Учебники для техникумов и вузов / Свечин Александр / Эволюция военного искусства (Том 1) - Чтение (стр. 22)
Автор: Свечин Александр
Жанр: Учебники для техникумов и вузов

 

 


Единственной страной Европы, изрезанной уже мощеными дорогами, была Франция; остальная Европа пользовалась исключительно грунтовыми дорогами. Таким образом, материальные предпосылки для успешной борьбы с коалицией европейских государств были налицо. В отношении культурного развития Франция далеко обогнала остальные континентальные государства. Несмотря на самые унизительные поражения, которые терпели французские армии в Семилетнюю войну, в Европе господствовала не только французская философская мысль, в лице энциклопедистов Вольтера, Монтескье и Руссо, но и французская военная мысль. Военная литература других государств сохраняла характер переводов с французского. Фридрих Великий в свою дворянскую академию приглашал французских профессоров, сам писал по-французски свои военные труды, популяризировал труды Фекьера и Фолара среди прусских офицеров,, заимствовал у Пюи-Сегюра идею косого боевого порядка.
      Французская армия старого режима, так плачевно дебютировавшая на полях сражений, имела целый ряд огромных плюсов. Она обладала прекрасной артиллерией, усовершенствованной Грибовалем; у нее был самый совершенный и богато оборудованный тыл. Целая система прекрасных крепостей прикрывала границы. Военные инженеры и генеральный штаб, где служили на офицерских должностях лица не обязательно дворянского происхождения, были превосходны; революция получила в наследство от старого режима хорошие карты, рекогносцировки, военно-географические описания. Королевские полки вербовались почти исключительно из городской бедноты, так как в деревнях вербовщики никаким успехом не пользовались. Французского солдата не били палками, как прусского; он был развитее и требовательнее, у него имелось свое понятие о чести; солдаты дрались на дуэлях между собой; солдата оскорбляла надпись в аристократических общественных местах, что сюда вход лакеям и солдатам воспрещается; его приводила в отчаяние мысль, что венцом его военной карьеры может быть должность младшего офицера, а верхи военной иерархии закрыты для него. Иностранцы не смешивались с уроженцами страны, в тех же полках в один безыдейный конгломерат, как в Пруссии, а образовывали особые части; иностранцев было не 2/3, как в Пруссии, а только 1/6. Французского солдата обижали те материальные преимущества, которыми пользовались швейцарские к другие иностранные полки. У него было определенное национальное сознание, известная связь со своим народом, которые отсутствовали у пруссаков. Тот минимум человеческих прав, который имелся у французского солдата старого режима, был недостаточен, чтобы дать ему сознание, что он дерется на войне за свое дело, чтобы вдохнуть в него рвение и энтузиазм, дающие победу, но он являлся уже достаточной базой для критики, для того, чтобы острее чувствовать свое неполное равноправие, чтобы надеяться и добиваться лучшего будущего.
      Классовая борьба в офицерском корпусе. Обычай покупать роты за крупные суммы денег отрезал младшим офицерам без средств, произведенным за отличие из солдат, возможность дальнейшей карьеры. Офицеры из солдат скоро стали неполноправными членами, зауряд-офицерами.
      Эти зауряд-офицеры сохранились во французской армии вплоть до революции, так как в каждом полку, особенно кавалерийском, много черной офицерской работы, от которой уклонялось дворянское офицерство и которая ложилась на зауряд-офицеров (в кавалерии - по 1 на эскадрон); из рядов зауряд-офицеров вышли талантливые вожди революционных войск, например, Бернадот, будущий шведский король, Пишегрю, Массена, Серюрье, Ожеро.
      Эта деловая, черновая часть офицерства, стесненная в своих правах, связанная с солдатской массой, не могла явиться опорой старого режима против революции.
      Офицерский корпус, в течение XVII и XVIIII веков, постепенно аристократизировался. Еще в начале XVIII века буржуазия имела доступ в офицеры; подгнивание старого, режима ярко характеризуется тем обстоятельством, что до мере роста политической и экономической силы буржуазии, феодальные элементы проявляли все большее высокомерие и пред самой революцией вовсе воспретили доступ буржуазии к военной службе.
      Буржуазия, как класс, занята была борьбой по сохранению за собой других прав и привилегий и выступила с открытым требованием, предоставить ей доступ к офицерским должностям только в начале революции в наказах депутатам третьего сословия генеральных штатов. Но ее многочисленные сыновья, часто более талантливые и располагавшие большими материальными средствами, чем оскудевшее дворянство, проникали в армию. Особенно силен был приток буржуазных элементов во время войн, когда нужно было найти состоятельных командиров для формирования новых рот. Когда начиналась демобилизация и связанное с ней сокращение штатов, из армии изгоняли офицеров буржуазного происхождения{198}, несмотря на полученные ими раны и имевшиеся заслуги. Масса бедного дворянства, служившая офицерами, с раздражением смотрела на богатых буржуа, проскакивавших в офицеры, опасных конкурентов при покупке очищавшейся должности командира роты или полка. Дело доходило до коллективной жалобы всех офицеров полка на представление к производству в следующий чий офицера недворянского происхождения или даже до избиения палками укрывающегося в палатке командира полка офицера, происхождение которого было заподозрено. В 1755 году командир Бери потребовал удаления из полка за недворянское происхождение офицера, дважды раненого, участника 4-х войн, богатого и не жалевшего своих средств на содержание в образцовом порядке роты, исправно несшего службу и тактичного в обращении с другими офицерами. В 1764 году большое возмущение среди марсельских купцов вызвало удаление из полка Иль-де-Франс сына богатого оптового коммерсанта, ведшего экспортную торговлю, поручика Лантье. Командир полка, маркиз де Креноль писал находившемуся в отпуску поручику: "...Так как командир полка имеет в виду, чтобы в армию принимались только люди общества, и так как это существенный для службы вопрос и слишком важный, чтобы образовать добротный состав части, то я должен Вас предупредить, что Вы не соответствуете полку Иль-де-Франс. Ваша должность вакантна, и я представлю для замещения ее дворянина. Мне, милостивый государь, очень досадно высказывать Вам столь резкую истину, но не я Вас принимал в полк; у Вас есть средства, Вы молоды, Вы не останетесь без дела, если только захотите посвятить себя образу жизни, которому следовали Ваши предки; этот жизненный путь очень почтенен, когда честно идут по нему; но на службе Вы вне Вашей сферы, вернитесь в нее, и Вы будете счастливы. Я знаю, милостивый государь, что рождение дело случая, и нет основания хвалиться тем, которые хорошо рождены. Но у рождения есть привилегии, есть права, которые нельзя нарушать, не смутив общих основ. Самое реальное, что осталось дворянству - это военная служба; дворянство создано для нее, и если подданные, созданные для другого, предназначения, займут место дворян, то это будет существенно противоречить установленному государем порядку. Вот мотивы моего образа действий, и хотя я не обязан давать отчет в них, меня удовлетворяет известить Вас, что я руковожусь только пользой службы, без всяких побуждений личного порядка, на которые я не способен".
      Марсельский торговый мир протестовал против феодального высокомерия этого изгнания Лантье; епископ Орлеанский обращал внимание военного министра на бурю надвигающегося негодования; у Лантье оказалась сильная поддержка при дворе. На запрос военного министра, командир полка продолжал развивать ту идеологию французского дворянства XVIII века, которая неизбежно толкала страну на путь революции: "...Как бы честна ни была буржуазная семья, в ней не будут смотреть, как на пятно, на трусость одного из ее членов. Человек, плохо ведший себя на войне, вернется к родным продолжать занятия своих отцов. Ему не вменят в вину отсутствие добродетели, не являющейся в их глазах заслугой. До меня не дошло ни одной жалобы на храбрость господина Лантье{199}, но как ни нужно это качество, оно не принадлежит к числу важнейших, требующихся от военных Можно быть честным человеком и плохим офицером".
      Лантье остался исключенным из военной службы.
      Постепенно доступ буржуазии в ряды французского офицерства становился все труднее и труднее. Еще в 1750 году военный министр граф д'Аржансон провел закон, которым права пожизненного (личного) дворянства предоставлялись кавалерам ордена Св. Людовика, прослужившим 30 лет в офицерских чинах, и которым всем генералам предоставлялось потомственное дворянство. Но уже в 1781 году твердо было установлено требование - доказать принадлежность к дворянству 4-х поколений предков, чтобы быть произведенным в офицеры, плотина, которую должна была разрушить французская революция, становилась все выше и неустойчивее. Не дворяне оказывались на военной службе только в должностях, требовавших больших знаний и работоспособности, - например, среди офицеров генерального штаба и военных инженеров. Робеспьеру приходилось умерять ненависть к офицерам - дворянам военного инженера Карно, руководившего военными делами в период революции
      Французский корпус офицеров жестоко страдал от того, что само дворянство подразделялось на две группы - представленных ко двору, доказавших свое дворянское происхождение, начиная с XIV века, и на менее искушенное в родословных вопросах сельское дворянство. Вся тяжесть службы ложилась на провинциальное дворянство, а все лучшие должности и быстрая карьера были обеспечены только придворным, не знавшим военного дела и не интересовавшимся им, французский командующий армией XVIII века обязательно поддерживал переписку с королевской фавориткой, французские генералы продолжали на войне начатую при дворе друг против друга интригу - на верхах войсковой организации не было никакой дисциплины, никакого военного духа, и французская армия, прекрасно организованная, многочисленная, неизмеримо лучше снабженная, с прекрасным национальным укомплектованием, с мягким отношением к солдату, который не был забит, как его немецкие противники, - терпела одно поражение за другим. Чтобы открыть дорогу, к победе французской армии после позорных поражений Семилетней войны, нужно было смести феодальные предрассудки - это сделала французская революция.
      Дисциплина. Молодые люди, аристократы, приезжавшие командовать полками, плохо знавшие службу и ведшие утонченный образ жизни, не имели никакого веса в глазах солдат. Авторитет генералов подорвали унизительные поражения, постоянные раздоры и интриги между генералами и, наконец, их бесчисленность: в Пруссии на 200-тысячную армию имелось всего 87 генералов, а во Франции на 150-тыс. - армию - 1044 генерала{200}. Вообще, количество офицеров во французской армии было огромно и иногда доходило до 1 офицера на 12 солдат, превышая в два раза количество офицеров в Пруссии; плохо оплачиваемые офицерские должности, иногда за счет сокращения штата солдат, создавались под давлением господствующего класса, так как от молодых дворян общество требовало, чтобы они имели право на офицерский мундир. При этом падении авторитета начальников, дисциплина во французской армии, при сохранении старого режима, могла бы быть восстановлена лишь путем муштровки и применения палки по прусскому образцу. Военный министр граф Сен-Жермен сделал в 1775 - 77 гг. энергичную попытку в направлении переделать французскую армию на прусский лад и ввел телесные наказания; но он вызвал против себя бурю негодования со стороны защитников старых французских традиций, которым подали руку очень многочисленные среди офицеров сторонники просветительных идей XVIII века; армия перешла в оппозицию к военному министру, он не нашел исполнителей для своих распоряжений и был вынужден уйти - преемник его отменил все его распоряжения.
      А дисциплина французской армии, подвергшаяся тяжелому удару еще при отмене Нантского эдикта, когда солдаты были призваны организовывать религиозные гонения, получила многочисленные трещины и далее, когда в течение XVIII века правительство, при борьбе с парламентами, часто обращалось к вооруженной силе для воздействия на судебные учреждения.
      Милиция. Кроме вербовки, во Франции существовала и воинская повинность, по которой комплектовались "провинциальные" (в отличие от "королевских" постоянной армии) батальоны - 106 батальонов, в которые развилась основанная Лувуа милиция; 24 провинциальных батальона предназначались для обслуживания на войне артиллерии. Эта милиция, в отличие от постоянной армии из горожан, представляла чисто крестьянские войска. Как видно из многочисленных переформирований, которые переживала милиция во Франции в XVIII веке, принцип комплектования на началах воинской повинности постепенно пускал в стране корни, однако, воинская повинность при старом режиме ни в коем случае не могла быть популярна, вследствие многочисленных льгот, охватывавших все сколько-нибудь влиятельные элементы; поэтому та часть Населения, среди которой государство собирало "налог крови", очень остро ощущала свое бесправие; даже лакеи и слуги духовенства, дворянства и крупного чиновничества, по своей лакейской должности, освобождались от воинской повинности декретом 1 декабря 1774 г.{201}
      Линейный порядок и колонны. Вопросы устройства армии и тактики разбирались во французской военной литературе с необыкновенным жаром. Основное значение для последующего развития тактики во Франции получил труд (изд. 1727 - 1730 г.) генерал-майора Фолара - перевод истории Полибия с комментариями. Комментарии Фолара глубоко взволновали общественную мысль; труд остался незаконченным, вследствие запрещения, наложенного двором, так как военно-исторические примеры Фолара глубоко задевали высший командный состав. Тенденция Фолара и его последователя Мениль-Дюрана заключалась в критике линейного порядка, созданного реформацией и так пышно расцветшего в Пруссии. Фолар - враг тонкого боевого порядка; решительное значение в бою имеет атака, а ударную силу тонкого развернутого строя нельзя и сравнивать с ударной силой колонны. Мениль-Дюран поставил этот спор колонны с линией на национальную почву: французы терпели неудачи в Семилетнюю войну из-за того, что в тактике они отказались от национальных основ и стали на путь подражания. Энергия и живость французского характера растратились в размеренном наступлении равняющейся линии; французы могут выявить свою сильную сторону только в страстном, бешеном порыве собранных в массу, в колонну людей. В парижских салонах XVIII века споры о глубокой и линейной тактике велись чрезвычайно оживленно; между поклонниками Фридриха и французскими националистами дело доходило до дуэлей, дамы занимали определенную позицию - за или против колонны. Мирабо, будущий трибун национального собрания, подвергал резкой критике защитника прусских идей в тактике - Гибера{202}. Защитники колонны ссылались на сражение при Фонтенуа (близ Турнэ, 1745 г.), в котором французский фронт, опиравшийся на укрепленную деревню Фонтенуа и группу редутов, был прорван англичанами; последним не удалось расширить прорыв, и их боевой порядок образовал длинный язык, как бы колонну, которая разрезала французов на две части; некоторое время было не ясно, кто победитель, кто побежденный; наконец, маршалу Морицу Саксонскому{203}, командовавшему французами, удалось организовать последними силами контратаку, и опрокинуть английскую колонну. Из этого примера действий импровизированной колонны, которой почти улыбнулась победа, сторонники Фолара делали заключение в пользу возможности, при существующей силе артиллерийского огня, использовать ударную силу хорошо организованной колонны; но другие делали противоположный вывод: принц де Линь утверждал, что стремление, присущее человеку, - уклоняться от опасной зоны и идти по линии наименьшего сопротивления - приводит всюду, где. дисциплина недостаточно крепка, к образованию таких колонн - столплений на более безопасных подступах. Командование и выучка войск, твердая рамка сомкнутого развернутого строя линейного порядка, крепкая дисциплина призваны бороться как раз с этими проявлениями человеческой слабости. Идея равнения противопоставлялась идее применения к местности.
      Новые идеи тактики находили сторонников не только между теоретиками, но и между людьми практики. После Росбаха начались поиски самостоятельного пути в тактике. Лучший французский генерал Бролье уже применял стрелков и колоннообразные построения в заключительный период сражения при Бергене (1759 г.{204}), представляющего редкий случай успеха французов в Семилетнюю войну. Опыт войны Соединенных Штатов за независимость дал новый материал критикам линейной тактики пехоты, выяснив, что действия легкой пехоты в рассыпных строях имеют существенное значение не только для малой войны на театре военных действий, но и на самом поле сражения. Перед и после пруссофильского министерства Сен-Жермена, в 1774 г. в лагерном сборе под Мецем{205} и в 1778 г в лагере Васье, герцог Бролье, при участии Мениль-Дюрана, организовал маневры, на которых атака сильной позиции противника велась в колоннах после предварительной подготовки огнем развернутой пехоты.
      Таково было состояние французской армии перед революцией. Французская армия, как и французская нация, переросли формы, в которые еще успешно укладывалась военная и государственная жизнь отсталых в экономическом, политическом и культурном отношениях государств.
      Поражения французской армии XVIII века - это болезненные явления роста; каркас старых государственных и военных форм не соответствовал могучему потоку новой жизни; чудо революции - рождение богатырской армии - объясняется жестоким потрясением, разорвавшим дряхлую, обветшалую оболочку и открывшим простор для отчасти имевшейся уже налицо, мощи.
      Переход армии на сторону революции. Французская армия, комплектованная городской беднотой, с разрушенным в ней авторитетом, сразу стала на сторону революции и тем определила ее дальнейшее развитие. Попытки толкнуть французского солдата на путь контрреволюции, предпринятые талантливыми и энергичными генералами - Булье, Лафайетом и Дюмурье - остались безуспешными. Когда в 1793 г. на границах гремели пушки, а из 84 департаментов Франции 60 департаментов подняли восстание против якобинской диктатуры, исход тяжелой гражданской войны в пользу революции опять-таки был решен тем, что армия осталась верна новому строю; и когда в стране революционный энтузиазм уже значительно остыл, армия явилась в эпоху Директории оплотом республики и завоеваний революции в стране с преобладавшим контрреволюционным настроением.
      Несмотря на огромную идейную подготовку, начала революции ознаменовалось острым процессом разложения в армии. Сигнал дал штурм Бастилии, произведенный парижским населением, совместно с распропагандированными солдатами французской гвардии. В провинции началось расхищение денежных ящиков, распродажа обмундирования и оружия, организованная и прикрытая вооруженной силой контрабанда спирта и избиение офицеров, пытавшихся поддержать какой-либо внешний порядок. В Нанси вспыхнул открытый бунт трех полков; мобилизовав все контрреволюционные военные силы, генерал Булье сумел подавить его; это затормозило начавшийся процесс, но не надолго. Положение в армии осложнилось ярко-классовой позицией, которую занял офицерский дворянский корпус. Падение королевского авторитета перед революцией вызвало возрождение оппозиции в рядах феодалов; перед революцией масса французских офицеров была на стороне просветительных идеи XVIII века; но революционная действительность, погромы дворянских имений, атака классовых привилегий дворянства, враждебное отношение солдат к офицеру-дворянину быстро заставили облететь с офицеров налет либерализма и бросили их в объятия контрреволюции. Положение офицера-дворянина в армии стало нестерпимым, и началась массовая эмиграция - из 9 тысяч офицеров эмигрировало 6 тысяч. В мемуарах оставшихся и сделавших при революции карьеру офицеров - Мармона, Дюрока, Домартэна - подчеркивается, что ни с какими убеждениями оставаться во Франции в эту эпоху офицеру не приходилось, и если они остались, то только по случайности судьбы и личных дел.
      Тот размах, то углубление, которое приняла революция внутри и вне пределов Франции, были вызваны внешней войной, интервенцией, которую накликали эмигранты Без интервенции, без эмигрантской угрозы, умеренное направление, вероятно, взяло бы верх. Среди огромного развития явлений разложения, преимущественно в полках, комплектованных иностранцами, в которых до революции поддерживалась более строгая дисциплина, обращает на себя внимание достойное и сознательное поведение многих французских солдат.
      Положение в армии сразу приковало внимание Национального Собрания к военному законодательству. Принцип воинской повинности, как учреждения деспотического, посягающего на свободу гражданина, был отвергнут. Руководясь нежизненными идеями Монтескье о разделении властей, Собрание сохранило подчинение армии королю, как главе исполнительной власти;, были введены известные ограничения - в районе, очерченном радиусом в 60 километр, вокруг Законодательного Собрания, король мог располагать только 1800 солдатами гвардии; часть офицеров назначалась помимо короля; иностранные полки, к которым сторонники революции относились с недоверием, должны были быть распущены.
      Одновременно была сформирована вооруженная сила, независимая от королевской власти - национальная гвардия. Это была милиция, в которую зачислялись все граждане, пользующиеся избирательным правом, под командой лиц, назначаемых городскими самоуправлениями. Национальная гвардия была сформирована сначала в Париже, затем в других городах.
      Национальные гвардейцы почти не являлись на занятия и если играли известную роль в политической борьбе внутри страны, те не принимали непосредственного участия в отражении нависшей над Францией угрозы внешнего врага.
      Вальми. Внешняя война, начатая министерством жирондистов с целью аннексии Бельгии, война, от которой ожидали усиления умеренных партий, дала неожиданные результаты. Вторжение французской армии на бельгийскую территорию, для защиты которой австрийских войск почти не было, окончилось плачевно: в разложившихся французских полках, при встрече с одиночными неприятельскими эскадронами и даже при одном слухе о появлении неприятеля поднималась паника, и войска бежал и. обвиняя начальников в измене и бросая пушки и обоз.
      Через три месяца началось вторжение сосредоточившихся против Франции австрийских и прусских войск. Австрия и Пруссия не были способны к энергичному нападению на Францию: в это время на востоке шел дележ Польши между Пруссией, Австрией и Россией, и из-за Кракова и Варшавы могли вспыхнуть в любой момент военные действия между пруссаками и австрийцами; король прусский, получая от Англии субсидии за участие в борьбе против революции, давал своему полководцу указания - армией не рисковать и не трепать ее, так как она, может быть, скоро понадобится для защиты прусских интересов против Австрии.
      Численность войск, назначенных для вторжения во Францию под командой герцога Брауншвейгского, - 40 тыс. австрийцев, 82 тыс. пруссаков - была, значительно меньше, чем численность армий, которые выставляла коалиция против Франции Людовика XIV. Вторжение организовывалось в расчете на поддержку широких кругов населения французских провинций, которое, по уверению эмигрантов, обрадуется случаю свергнуть диктатуру революционного Парижа. Герцог Брауншвейгский опубликовал написанный эмигрантом манифест, переполненный обидными для французских патриотов выражениями и содержавший угрозу смертной казни для всех лиц, находящихся на службе революционной Франции. Французов, как бы нарочно, предварительно раздражали, чтобы они лучше дрались.
      Предполагавшаяся военная прогулка союзников в Париж скоро привела к крупным разочарованиям. Крепости Лонгви и Верден были взяты пруссаками, но этот удар вызвал в революционной Франции взрыв энергии. Другие крепости упорно сопротивлялись и оттянули на себя часть наступавших сил. Население не только не приветствовало пруссаков, как избавителей, но его поведение заставляло серьезно озаботиться обеспечением тыла и сообщений. Под Вальми, 20 сентября 1792 года, ослабленная до 46 тыс. армия пруссаков встретилась с 60 тыс. армией Дюмурье. Пруссаки, обойдя Дюмурье с севера, вышли на его сообщения с Париж ем; бой должен был получить характер сражения с перевернутым фронтом, так как маневр пруссаков не побудил Дюмурье начать отступление. Началась канонада; французская артиллерия энергично отвечала; у Дюмурье не было пехоты, способной перейти в атаку, ему с трудом удавалось удерживать на поле сражения свои недисциплинированные части. А у прусского полководца, неожиданно наткнувшегося на отпор, открылись глаза на самообман эмигрантов; военная прогулка в Париж была немыслима, предстояла трудная, упорная борьба, к которой союзники еще не подготовили всех средств, победа над французами при Вальми ничего не могла решить, а между тем поражение повело бы к гибели прусской армии. Вследствие этих соображений, завязавшийся бой был прерван пруссаками, и начался отход их из пределов Франции. Канонада при Вальми стоила обоим противникам только по 200 убитых и раненых; но, по выражению сопровождавшего прусскую армию Гете, в этот день и на этом месте началась новая эра всемирной истории.
      Однако, если неудача вторжения союзников в 1792 г. объясняется, прежде всего, политическими мотивами и враждебным отношением населения пограничных областей к иностранной интервенции, то в чисто военном отношении оно было отражено не рожденными революцией силами, а остатками старого военного строя Франции - крепостями, артиллерией, сохранившими какую-либо степень пригодности полуразложенными полками королевской армии. Правда, в это время существовали уже около года революционные волонтерные батальоны - 100 тыс. добровольцев, собранных в конце 1791 года и охваченных наибольшим энтузиазмом по сравнению с последующими принудительными наборами. Тем не менее, не имея никаких кадров, никакой дисциплины, не будучи обстреляны, эти революционные формирования в начале войны не играли существенной роли на полях сражений. В общем, в 1792 году слабому наступлению отвечала равно слабая оборона.
      Воинская повинность. Принцип добровольчества оказался несоответственным для пополнения революционных армий; число добровольцев было недостаточно, они набирались на год, и зимой 1792 года, в тот момент, когда французская армия Дюмурье, после победы при Жемаппе, вносила в Бельгию "революцию извне", начался их массовый уход по домам. 24 февраля 1793 года Конвент перешел от добровольной вербовки к принудительному набору 300 тыс. (в действительности было мобилизовано только 180 тыс.), так как потребности государственной обороны исчислялись в 500 тыс., под ружьем же находилось только 200 тыс.; а через полгода, 23 августа 1793 года, Конвент декретировал общую воинскую повинность - Leve en masse: призывалось все холостые от 18 до 25 лет, фактически пригодных без права заместительства. Набор дал около 450 тыс. Кампанию 1714 года французская армия начала в составе 770 тыс., из них 500 тыс. находились на внешних фронтах.
      Эта массовая мобилизация определила ход революции. Внутри страны образовались массы дезертиров, уклонившихся от призыва, перешедших на нелегальное положение "зеленых", наличие коих дало огромный козырь вынужденным до того к бездействию роялистам. Духовенство и дворяне, опираясь на сопротивление крестьян установлению воинской повинности, подняли восстание на территории Франции. Революции остались верны только ближайший к Парижу район да области пограничных театров борьбы, где действовали республиканские армии. Весь юг и запад Франции оказался в руках контрреволюции. Разгорелась ожесточенная гражданская война; роялисты питались поддержкой со стороны Англии, которая, однако, преследовала эгоистические цели - в 1793 году была занята захватом и разрушением морской базы Франции в Средиземном море Тулона, вместо того, чтобы помогать Вандее, где контрреволюционное движение развивалось наиболее мощно. Верность армии республике решила эту тяжелую, кровавую борьбу в пользу республики; однако, банды шуанов и просто разбойников под политическим флагом, держались во Франции вплоть до Наполеона.
      На внешнем фронте массовое пополнение сказалось в том, что революционным армиям был обеспечен огромный численный перевес над армиями старого режима, который не мог, без существенных перемен в государственном строе, идти на потрясения, связанные с установлением воинской повинности, и, ограниченный количеством людей, которых можно завербовать, оставался при относительно малых армиях. Под Жемаппой, 6 сентября 1792 года, Дюмурье с 40 тыс. и 100 пушками бьет 13 тыс. австрийцев с 50 орудиями; в этом сражении королевские полки были поддержаны волонтерами. Под Неервинденом, 18 марта 1793 года, принудительный призыв еще не успел сказаться, и 42 тыс. австрийцев разбили 45 тыс. французов, заставив их очистить Бельгию. Важнейшие сражения 1793 года - Хондшоте, 8 сентября, и Ватиньи, 16 октября, - представляют скромные успехи числа: в первом случае 60 тыс. французов бьют в трехдневном бою 15 тыс. англичан, во втором - в двухдневном бою 45 тыс. французов бьют 18 тыс. австрийцев.
      В 1793 году революционные армии, несмотря на численный перевес, успевали относительно мало, так как организация их не стояла на достаточной высоте. Несмотря на эмиграцию монархически настроенных офицеров, Конвент не вполне доверял старым королевским полкам и не желал рассматривать их, как кадры, которые надо развивать и расширять новыми призывами; тогда как старые полки легко пополняли из своего унтер-офицерского состава убыль офицеров-эмигрантов и имели избыток опытных и достойных кандидатов на командные должности, новые призывы продолжали группироваться в самостоятельные волонтерные батальоны, в составе которых часто не оказывалось ни одного лица, знакомого с военным делом; они, избирали себе начальство из своей среды и затем не слушались его уже потому, что, по своей военной безграмотности (а иногда и буквальной), оно не могло иметь никакого авторитета.
      Страшное зло представляла беспрерывная смена лиц командного состава. За один 1792 год сменилось 8 военных министров. За 1792-1793 г. г. в северной армии переменилось 16 командующих; а в арденской, мозельской и рейнской - по 11.
      Комитет Общественного Спасения и высший комсостав. Тяжелый кризис, который переживало высшее командование революционными армиями в 1793-1794 гг., объясняется приложением на практике идеи крайнего якобинца, военного министра полковника Бушота, который 9 августа 1793 г. писал: "надо во что бы то ни стало назначить на все должности, без исключения, санкюлотов, если хотят, чтобы революция санкюлотов восторжествовала"{206}.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30