– Зачем тебе? – словно дикий зверь вдруг ощерилась та.
      – Я думал, твое имя поможет мне понять тебя…
      – А зачем тебе меня понимать?
      – Чтобы помочь.
      – Мне не нужна помощь! – она глядела на него с вызовом.
      – И все же…
      – Мати, – с неохотой ответила караванщица.
      – Мати? – домашнее имя мало что могло сказать, особенно подобное – явно детское, придуманное таким образом, чтобы маленькому ребенку было бы его легко запоминать и произносить. – А полное?
      – Полное имя только для богов, – пусть тихо, но от того еще более твердо и решительно проговорила девушка, в то время, как ее глаза кричали: "И не настаивай! Я все равно не скажу! Я не обязана!" -Мати… – Хранителю ничего не оставалось, как попробовать угадать самому.
      Поглядывая на собеседницу, понимая, что она еще слишком юна, чтобы научиться полностью подчинять себе чувства, он медленно, осторожно начал подбирать имена:
      – Амати… Аматейя… – он не сомневался, что девушка названа в честь богини снегов. Ведь если все иначе, значит, и он, и Рур, влекомый своим предназначением, своей судьбой, ошиблись. А ему совсем не хотелось не то что верить, даже предполагать возможность подобного. – Может быть, Альматейя, а? – по тому, как испуганно вздрогнула девушка, он понял, что не ошибся. – Тебе нечего стыдиться, милая. Ты названа в честь великой богини. Это хорошее имя.
      – Она не вели… – начала было Мати, но, передумав на половине слова, умолкла, мотнула головой, словно разгоняя свои собственные мысли, после чего поспешно заговорила о другом, стремясь как-то сгладить неловкость: – Мне казалось, что в городах не почитают богиню снегов.
      – Конечно, нам далеко в преклонении перед госпожой Айей до вас, караванщиков…
      – А горожанам это и ни к чему. Вам ведь не приходится всю жизнь странствовать по ее владениям! – фыркнула Мати.
      – Однако, мы никогда не забываем о Ней, – спокойно выслушав ее слова, продолжал хозяин города. – И, надеюсь, Она тоже помнит о нас, откликнется на нашу мольбу и поможет.
      – Тот человек, который пришел в караван… Он говорил, что вы хотели поговорить с Матушкой метелицей о Шамаше.
      – О господине Шамаше, – мягко поправил ее горожанин. – О боге солнца, – пояснил он, подумав, что, возможно, гостья не поняла его, как не поняла посланца города, приняв бога за человека.
      Но та, ничуть не смутившись, кивнула:
      – Да, я о нем и говорю. Зачем…
      Но Хранитель не дал ей закончить едва начатый вопрос. Шед осуждающе качнул головой:
      – Не следует так непочтительно относиться к повелителю небес! Непозволительно даже для караванщицы…
      – Ты не зна… – она хотела сказать – "не знаешь всего", однако вновь, не договорив, умолкла, упрямо мотнула головой, вздохнула, решив, что лучше будет скрыть то, что, собственно, и говорить-то ей совсем не хотелось. – Мы чтим бога солнца, – проговорила она. – Просто… Просто… – она не знала, как, не скатившись за грань лжи, объяснить.
      – Просто ты посвященная богини снегов? – пришел ей на помощь Хранитель. – И для тебя нет бога, важнее госпожи Айи?
      – Я не ее посвященная! – бросив на горожанина хмурый взгляд, процедила Мати. Ее начинал злить разговор, который был ей совсем не нужен, когда чужак лишь спрашивал, пытаясь выудить ее тайны, сам же не отвечал ни на один вопрос.
      – Не торопись с ответом…
      – Я не тороплюсь! Я знаю. Потому что тот человек, который пришел к нам из города, тоже спрашивал меня об этом.
      "Неужели мы все-таки ошиблись? Оба и в одном и том же", – Шед даже растерялся.
      Он не ожидал подобного. Ему не хотелось верить… Нет, конечно, это не было бы концом всех надежд. Хозяин города не собирался сдаваться. Он будет продолжать искать путь к спасению. Однако…
      Хранитель вновь обратил взгляд на молодую караванщицу, стремясь повнимательнее рассмотреть собеседницу. Все же, было в ней что-то особенное.
      "Надо будет последить за ней, – решил для себя Хранитель. – И повнимательнее…
      Может быть, то, что мы ищем, действительно сокрыто в ней, однако видно лишь со стороны, оставаясь тайной для нее самой…" -Хочешь, я покажу тебе храм? – он предлагал ей дар, о котором мечтали не только караванщики, но и горожане, ведь стены святилища закрыты для всех, кроме избранных, храня в себе множество тайн, представляясь кладезем легенд и сокровищ.
      От такой возможности не отказался бы ни один простой смертный. И конечно, Хранитель ожидал, что молодая караванщица не упустит своего шанса, который вряд ли когда представится ей вновь.
      Старик смотрел на девушку, ожидая, что вот сейчас она вздрогнет, вскинется, в ее глазах вспыхнет огонь любопытства, восхищения тем, что должно было вот-вот ей открыться… И тогда, может быть, эта серая тень сойдет с ее лица, души, позволяя увидеть истинные черты гостьи города.
      Но караванщица лишь оглянулась на храм, скользнула задумчивым и, как показалось хозяину города – даже холодно-безразличным взглядом по его стенам, вратам. А затем, к немалому удивлению мага, качнула головой:
      – Нет. Я уже бывала в нем.
      – В этом храме? – это было невозможно!
      – В другом, – в ее голосе не было ничего, кроме безразличия.
      – Так это совсем другое дело!
      – Нет. Все храмы одинаковые, ведь они лишь повторяют дворец Гамеша.
      – Но… – Хранитель умолк, растерянно глядя на караванщицу. Он не знал, что и сказать. Хозяин города всегда думал, что как не может быть в бесконечности снежной пустыни двух одинаковых оазисов, так и не может быть двух похожих храмов, ведь они – не холодное изваяние, а жилище, на которое накладывает отпечаток поселившийся в нем. Однако, даже если это так… – Неужели тебе в нем не понравилось? Неужели ничто в нем не поразило тебя?
      – Ну… – она задумалась, пожала плечами. Конечно, она могла бы многое сказать в ответ. И ей хотелось сделать так, чтобы этот старый хозяин города, непонятно по какой причине приставший к ней со своими расспросами, понял, что она – не простая караванщица, мечтающая о тепле города и стремящаяся разгадать его тайны.
      Ей многое известно. И у нее есть свои секреты, которые горожанину даже не снились. Но, поскольку выдавать эти секреты ей вовсе не хотелось, Мати предпочла промолчать. Так проще всего: и не лжешь, и правду не говоришь. Хотя… Ведь наделенному даром ничего не стоило прочесть ее мысли.
      Осторожно, скосив взгляд, она глянула на собеседника, пытаясь понять, дан ли ему такой дар или нет. Наверное, нет, решила девушка. Ведь в другом случае, он не продолжал бы все эти расспросы.
      – Там было много интересного,-осторожно, старательно подбирая каждое слово, словно вымеривая шаги по снежному покрову, под которым таиться глубокая яма-ловушка, проговорила она.
      – Ну вот, видишь!
      – Как в легендах…
      – Да, вот именно! Все таинственное, величественное…
      – И не живое, – чуть слышно добавила Мати.
      – Не живое?! – не сдержал удивленного восклицания Шед. – Право же… – слова чужачки вновь поставили его в тупик, когда он не ожидал услышать ничего подобного. – Но, девочка, ведь храм – хранилище священного камня, который питает жизнью весь город. Он – самое живое во всем городе, во всей пустыни.
      – В том городе было иначе, – поспешила возразить Мати, но, вдруг поняв, что, как она ни пыталась сдержать себя, все равно сболтнула лишнего, поспешила прикусить язычок, моля в душе богов, чтобы Они удержали хозяина города от новых вопросов.
      Потому что она уже была не в силах сдерживать разгоравшееся все сильнее и сильнее желание рассказать. Рассказать все. Чтобы в глазах этого старого человека вспыхнуло восхищение. И удивление. Ведь за всю свою долгую и, казалось бы, такую насыщенную жизнь Хранителя не довелось увидеть, узнать и малой доли того, что было известно ей, маленькой караванщице.
      Подождав некоторое время, надеясь, что гостья хотя бы на этот раз скажет больше, чем обычное ничего, Шед качнул головой. "Расспрашивать ее сейчас глупо, – думал он. – Лучше обождать немного, пусть она привыкнет к городу, к нам… Караван только-только пришел. В первый момент торговцы всегда такие – замкнутые в своем маленьком мирке караванной повозки. А потом, к концу недели, разговариваются и в последнюю ночь их уже не остановить…" -Ладно, милая, не буду тебя больше задерживать, – Шед заметил, что девушка, услышав это, облегченно вздохнула, однако не подал виду. – Наверно, тебя уже заждались родные.
      – Да! – и, повернувшись, девушка стала поспешно спускаться вниз с холма.
      Провожая ее взглядом, Шед качнул головой. Эта караванщица была не просто странной – совершенно непонятной ему. Она все делала не так, как остальные, на все реагировала совсем иначе, даже вела себя по-другому.
      "Если бы она была посвященной госпожи Айи, это бы хоть что-то объясняло, – думал он, продолжая глядеть вслед своей недавней собеседнице. – Но это не так… А может быть… – вдруг ему в голову пришла мысль. Поразительная, невозможная в любой другой ситуации, но сейчас, возможно, наиболее верная. – Если о не посвященная богини снегов, то, может быть, она Ее дочь?" Это была отчаянно смелая мысль. Но она объясняла все: и странное поведение девушки, и скрытность ее души от постороннего взгляда. И ее настороженное, даже враждебное отношение к повелителю небес…
      Возможно…
      Хранитель задумался.
      "Как бы сильно госпожа ни любила своего мужа, Его столь долгая, в сущности, уже вечная болезнь могла побудить даже Ее отправиться на поиски мимолетной любви в край людей. Вот только повелитель небес… Ведь Он всегда ставил превыше всего честность и верность. Вряд ли Он простил бы измену даже любимую и верную всю остальную вечность супругу…" "Но если так… – Хранитель помрачнел. Его руки скрестились перед грудью, голова опустилась вниз. – Может быть, это именно тот проступок, за который карает нас повелитель небес: мы принимаем в своем городе тех, кого Он менее всего хотел бы видеть в своих владениях. И… И чем дольше этот караван будет в наших стенах, тем дороже нам придется заплатить… Если так, нужно сделать все, чтобы торговцы как можно быстрее покинули город… Но если нет? Тогда нам нужно, наоборот, постараться задержать их, чтобы понять причину того, почему именно они были посланы нам в ответ на мольбу о помощи. Но как узнать?" -Гешт, – не оборачиваясь, зная, что жрец должен быть где-то рядом, окликнул его хозяин города.
      – Да? – отозвался тот, выйдя из тени храма, откуда он следил за разговором Хранителя с караванщицей.
      – Как ты думаешь, эти торговцы – те, кого мы ждали?
      – Не знаю, Шед, – качнул головой старик. – Не знаю, – повторил он.
      Все было бы куда проще и яснее, если бы богиня, откликнувшись на их мольбу, пришла сама. Но небожители слишком редко удостаивают смертных лицезрением своего величия. Они предпочитают творить людскую судьбу руками таких же смертных, поручая им совершение тех или иных поступков, способных изменить путь.
      – В этом караване много необычного…
      – Пошли кого-нибудь из служителей. Пусть они передадут хозяину каравана мою просьбу прийти сюда.
      – Ты хочешь поговорить с ним?
      – Я собираюсь рассказать ему…
      – Шед… – жрец качнул головой.
      – Я знаю все, что ты скажешь. Что мы не вправе посвящать в наши тайны чужого, что тайна города не должна выноситься за его стены. Но что если от этого человека или одного из его спутников зависит, будут ли эти стены теплы и впредь?
      – Поговори с ним. Узнай все. Зачем рассказывать?
      – Я хочу задать ему вопрос… Вопрос, который обычно не задают. Вопрос, на который важно получить искренний ответ. А чтобы ответить, торговец должен убедиться, что и я откровенен с ним. И что мне действительно нужно знать правду, а не просто любопытно, в чем их тайна.
      – Поступай, как считаешь нужным, Шед. Ты – Хранитель города.
      – А ты – мой жрец. От нас с тобой сейчас зависит будущее всех жителей оазиса. И я хочу, чтобы мы думали одинаково, были едины в том, что делаем.
      – Двое не так часто оказываются не правы, как один.
      – Да, – кивнул Шед. Он не сомневался, что жрец поймет его. Они столько лет знали друг друга. Можно было бы обойтись и без слов… Но, и наделенный даром совершенно ясно чувствовал это, сейчас были важны именно слова, не поступки.
      – Что ж… – умолкнув, Гешт несколько мгновений смотрел на расстилавшийся к подножия священного холма город. – Если бы можно было найти иной выход…
      – А если его нет?
      – Ты думаешь девушка – дочь госпожи Айи?-неожиданно спросил он.
      – Значит, и тебе пришла в голову эта мысль?
      – Пришла… Хотя, не могу сказать, что навеяло ее: реальность или фантазия, к которой так стремится душа… Об этом ты хочешь спросить ее отца?
      – Да.
      – Вряд ли он скажет…
      – Вряд ли, – кивнул Хранитель. – Поэтому нам необходимо быть с ним откровенным.
      Откровенность и сочувствие – вот то, что, соединяясь, открывает уста, сколь бы плотно они ни были сомкнуты, на сколько замков ни были бы заперты.
      – Однако… – жрец все еще испытывал некоторую неуверенность, которая не позволяла ему перейти от слов к делам. – На такие вопросы не отвечают, даже если знают ответ…
      – Если то, о чем я думаю, правда, я пойму это и без слов – по его взгляду, движению губ, бровей.
      – А если богиня утаила от торговца правду? Что стоило госпоже снегов прийти к страннику Ее владений в облике обычной смертной?
      – Можно скрывать свое могущество миг, день. Но не целую же жизнь! Невозможно скрывать правду все то время, которое необходимо для того, чтобы привести в мир ребенка, о божественном происхождении которого не знал бы никто из смертных, даже сам малыш!
      – Ладно, – наконец, согласившись с решением Шеда, Гешт повел плечами. – Я сам схожу за торговцем. Это подчеркнет важность просьбы и ускорит ее исполнение…
      Но, – все же, перед тем, как уйти, он хотел задать еще один вопрос, – прежде скажи мне: что мы будем делать, если наши предположения верны?
      Несколько мгновений два седовласых старика смотрели друг на друга, ничего не говоря.
      – У нас небольшой выбор, не так ли? – наконец, горько усмехнулся Хранитель. – И, к тому же, как мы ни поступим, все будет плохо. Сделаешь одно – разгневаешь повелителя небес, другое – Его божественную супругу…
      – Если выбирать из Них…
      – Конечно, выбор ясен, – поспешно кивнул Шед, – повелитель небес. Хотя, мне бы очень не хотелось выбирать. И вообще, это не дело смертного – вмешиваться в спор богов. Если, разумеется, это не сражение господина Шамаша с Губителем. Лучше было бы, чтоб Они сами все решили… К тому же это… Это ведь Их семейное дело…
      Скоро полнолуние. Если бы девушка пришла на черную поляну…
      – Как решат боги – так тому и быть… – жрец наклонил голову. Он не мог всецело согласиться с планом друга. – Нашей плоти хуже не будет. Но душе… Душа ведь потеряет последнюю надежду, если госпожа Айя станет врагом бога солнца и, воспользовавшись Его болезнью довершит дело Губителя…
      – Этого не случиться! Она всегда любила и будет Его любить. Так говорят легенды.
      – Легенды. Легенды, которые уже целую вечность спят под снегами пустыни вместе с теми, кто жил ими. Многое могло измениться с тех пор.
      – Нет, – Шед и думать не хотел ни о чем подобном. – Она ведь здесь, с Ним, следует за своим супругом по миру людей, день за днем, как многие годы назад…
      – А если Она тут не из-за Него?
      – Почему же тогда?
      – Здесь – Ее владения – снежная пустыня, Ее слуги и посвященные. Ее дочь… Если, конечно, эта караванщица – Ее дочь.
      – Тогда… – голос Хранителя сорвался в хрип и он, сглотнув подкативший к горлу комок, откашлялся, прежде чем продолжать. – Тогда нам будет лучше ничего не делать, – он потерянно опустил руки.
      – И пожертвовать судьбой своего города?
      – Ради того, чтобы между повелителем небес и Его женой сохранился мир? Чтобы Ему не угрожал удар с той стороны, откуда Он меньше всего его ждет? Да. А ты разве думаешь иначе?
      – Что значит город, даже если это наш родной город, когда речь идет о всей земле, о всем мироздании… Но если все так, к чему звать караванщика?
      – Чтобы знать наверняка. Ведь мы можем ошибаться в своих предположениях. Как уже ошиблись раз.
      – А если…
      – Что?
      – Если наши предположения верны, получается, что мы, стремясь очиститься в глазах небожителя, сами навлекли на себя Его гнев.
      – Караван все равно шел к нашему городу. Он здесь не из-за Рура.
      – Я слышал, они говорили что-то о том, чтобы обойти оазис стороной…
      – И лишить себя будущего?! Это безумие!
      – Кто знает…Кто знает, – повторил жрец. – Ладно, пойду, приведу торговца. Что бы там ни было, этот разговор не повредит.
      – Конечно. Ведь вредят не слова, а дела. Я буду ждать.
      Старик нашел хозяина каравана на городской площади. Караванщик выглядел усталым, осунувшимся, постаревшим за последние несколько дней на целые годы.
      Атен забыл, когда в последний раз спал, да что там спал, ему и подремать хотя бы несколько мгновений удавалось лишь в седле оленя. Он рвался на части между центральной площадью города, где караванщики продавали свой товар, и жилыми повозками, поставленными кругом на лежавшим под паром полем за городской стеной.
      Еще когда они только вступили в оазис, Атен решил: нет, они не будут жить на площади. Хозяин каравана чувствовал себя виноватым перед дочерью. Ведь, в сущности, он нарушил данное ей обещание. Ему хотелось хоть как-то загладить свою вину перед ней. И караванщик решил: девочке будет легче, если они остановятся не в тесной клетке городских стен, а на свободе открытого поля, похожего хотя бы отдаленно на снежную пустыню.
      Он собирался устроить торговые ряды прямо там, но торговля не пошла. Все люди, а горожане особенно, не любят перемен. Им кажется – стоит отойти от привычной жизни хотя бы на шаг – и все пойдет вкривь и вкось. За весь первый день у них не купили ничего. Совсем ничего. Никакой мелочи, никакой дешевки. Несмотря на сниженную цену и уговоры зазывал. Нет, горожане не обходили их стороной, боясь, словно пораженных снежным безумием. Они целый день бродили вокруг торговых рядов, хвалили товар. Но на этом все. Ни шага дальше разговоров. Никаких покупок, договоров и вообще…
      Когда Атен спросил одного из купцов – почему все так? – тот, немного смущаясь, ответил: "Во всем должен быть порядок. На поле выращивают зерно. А торгуют в городе. Прости", – он не скрывал, что ему было неловко делать это признание.
      Однако изменить что-либо было выше данного ему.
      – А если мы перейдем на городскую площадь?
      – Торговля пойдет, – поспешил заверить его купец, обрадованный, что его правильного поняли, вместо того, чтобы обидеться на откровенную речь. – У вас хороший товар. А цена, которую вы назначаете за него, вполне приемлемая. Конечно, если бы она была ниже… – это тоже была искренность, которую Атен не мог не оценить. Тем более, что последние слова чужака, такие привычные в своей схожестью с обычной торговлей, совершенно успокоили его душу.
      – Увы, мы не можем позволить себе снижать цену, – качнул головой хозяин каравана.
      – Мы просим за товар ровно столько, сколько он стоит. Уступить значит торговать себе в убыток, а сейчас нам приходится думать о бережливости, не щедрости.
      Купец кивнул, ни о чем не расспрашивая чужака.Наверное, он слышал о несчастье, постигнем караван. А если и нет – не собирался допытываться до причины. Он был чрезвычайно щепетилен и скромен, чтобы вмешиваться в дела других. Странное качество для человека, живущего торговлей. Но, с другой стороны, в этом городе все люди были особенные. Более чистые, светлые, что ли, открытые… И вообще…
      Если бы бог солнца сказал ему: "Твой караван заслужил право обрести свой город.
      Избери сам тот, в котором хотел бы остаться", – он бы выбрал этот город. Жизнь здесь казалась, да и, судя по всему, была легче, все жили одной дружной семьей, не оставляя соседей в беде, беспокоясь не только о себе и своих родственниках, но и о далеких, объединенных лишь землей оазиса.
      За то короткое время, что караван провел в городе, все успели почувствовать это.
      И в душе позавидовать жившим здесь.
      "Если бы нам посчастливилось родиться в таком городе…" И так думал не один Атен. Да, караванщики были спутниками бога солнца, их жизнь становилась частью легенды. Судьба, о которой мечтали все, за исключением разве что тех, кто уже не один год жил этой судьбой, в душе мечтая о покое самой обычной из человеческих судеб.
      – Торговец, – прервал размышления Атена, выводя его из полудремы, в которую тот погрузился прямо на ходу, незнакомый хрипловатый голос.
      Вскинувшись, быстро протерев глаза, караванщик повернулся, ища взглядом заговорившего с ним.
      – Спокойного пути и успешной торговли, – тепло поприветствовал хозяина каравана жрец.
      – Вечного тепла стенам твоего дома, – произнес в ответ Атен.
      – Я искал тебя.
      – Зачем? – бровь караванщика приподнялась. Ему казалось, что все давно оговорено и решено.
      – Хранитель хотел поговорить с тобой.
      – Могу я спросить тебя, о чем? – караванщик насторожился. Слишком уж он привык ждать худшего. К тому же, не случайно ведь говорят: "Впустишь в повозку одну беду, а за ней увяжется целая толпа ее спутниц".
      – О судьбе города, – жрец решил был с караванщиком искренним, не скрывая ничего.
      В конце концов, именно об этом они так долго говорили с Шедом.
      Глаза караванщика сощурились, на лице отразилось удивление, которое, как он ни пытался его скрыть, вырвалось наружу. Говорить о своих внутренних делах с чужаком, странником, не достойным даже того, чтобы произносить название города…
      Да уж, тут было чему удивляться. Однако…
      Атен пожал печами. Собственно, они ведь были не обычным караваном. И уже мало-помалу начали привыкать к тому, что к ним относились не просто как к каким-то торговцам, но спутникам повелителя небес. Пусть в этом оазисе, в отсутствие Шамаша, никто из караванщиков не осмелился хотя бы словом обмолвиться о своем божественном покровителе и горожане не знали всей правды о гостях, но сами-то караванщики знали. И, зная, не могли не чувствовать несколько иначе, чем простые бродяги снегов.
      – Пойдем, – он направился в сторону храма, лишь бросив по пути, проходя мимо брата: – Евсей, присмотри тут за всем. Я отлучусь ненадолго.
      – Хорошо, – кивнул летописец. Во взгляде, которым он скользнул по шедшему рядом с Атеном служителю, было любопытство, но не более того. Он приоткрыл рот, собираясь попросить брата рассказать потом обо всем, но передумал – к чему говорить о том, что и так само собой разумеется? Конечно, ему станет известно все, что должно быть известно человеку, составляющему летопись нового мира. А потому он лишь обронил: – Будь внимателен, – непонятно почему, он избрал именно это слово, не "осторожен", именно внимателен. Спроси его кто, почему, он не смог бы дать ответ. Но Атену было не до расспросов, тем более, что он, не задумываясь, лишь чуть наклонил голову, благодаря за предупреждение.
      Хозяин каравана ожидал, что Хранитель станет говорить с ним у врат храма, но служитель, вместо того, чтобы оставить гостя дожидаться на вершине холма, подойдя в вратам в святилище, подал ему знак:
      – Проходи.
      Атен медлил, не решаясь войти.
      – Я чужой здесь… – решил, все же, напомнить караванщик. – Чужаку нет пути в святилище.
      – Тебя приглашает Хранитель, – напомнил служитель.
      Караванщик пожал плечами – в конце концов, это дело горожан, не его. Достаточно того, что он обратил внимание хозяев на необычность происходившего, убедившись, что они не ошиблись. Сделав шаг через порог, Атен замер на мгновение, огляделся вокруг, поспешно скользнув взглядом по убранству первого зала приемов, убеждаясь, что в нем все так же, как в других святилищах, в которых ему приходилось бывать в последние годы дороги.
      – Приветствую тебя, караванщик.
      – Долголетия и могущества, Хранитель, – Атен на миг склонился в почтительном поклоне перед сидевшим на троне хозяином города, облаченным в скромные, даже может быть слишком, одеяния – длинную выцветшую хламиду, закрывавшую все тело с головы до пят, на которой единственным пятном поблескивал камень-талисман, висевший на тяжелой золотой цепи.
      Впрочем, маг был уже стар, а с возрастом, и Атен знал об этом уже и из собственного опыта, понимаешь, что тленное, сколь прекрасно оно б ни было, не главное. То, что действительно важно, прячется глубоко внутри, и это редко увидишь с первого же взгляда.
      Выпрямившись, смело глядя наделенному даром в глаза, он осведомился:
      – Ты хотел поговорить со мной?
      – Да. Спасибо, что пришел, – он хотел сразу же перейти к делу, однако гость заговорил вновь, вынуждая хозяина города умолкнуть:
      – Могу я прежде спросить?
      – Конечно, – кивнул Шед. Он развел руками, показывая торговцу: "Обо всем, о чем захочешь. Мне был нужен этот разговор, не тебе, а раз так, ты вправе делать все, что угодно, требуя любую плату".
      Он подумал, что чужак торопился выяснить причину происходившего, которое было для него по меньшей мере необычным. Хотя к чему спешить с расспросами, когда горожанин и так собирался все рассказать, даже больше того, о чем его мог спросить странник пустыни? Впрочем, возможно, хозяин каравана просто не желал надолго оставлять своих людей, и стремился сразу уяснить главное, оставив в стороне ненужные детали.Что же, Хранитель постарается быть кратким, во всяком случае настолько, насколько это будет возможно.
      Однако, тот вопрос, который, прозвучав, повис камнем в напряженно-настороженной тишине залы, явился для него полной неожиданностью.
      – Дана ли тебе способность читать мысли? Я спрашиваю об этом не из любопытства, поверь мне, – спустя какое-то время, когда молчание начало затягиваться, продолжал хозяин каравана. Его голос по-прежнему звучал спокойно и ровно, объясняя, а не стремясь предотвратить взрыв негодования. – И прекрасно понимаю, что злоупотребляю твоей благосклонностью, задавая подобный вопрос.. Однако мне важно это знать.
      – Да, – Хранитель вздохнул, пожевал губами. Кто бы ни была мать девушки, ее отец несомненно стоял сейчас перед ним. Никакого, даже отдаленного внешнего сходства, но внутреннее – огромное, просто поразительное. А ведь Шеду всегда казалось, что способность знать, чего хочешь, и говорить об этом дана ох как немногим.
      – Да? – не поняв, переспросил Атен.
      – У тебя есть право беспокоиться о том, чтобы ничто не нарушило тайны твоих мыслей. Я понимаю, как это важно, может быть, даже лучше тебя, – он прикусил губу, мгновение помолчал, затем заговорил вновь: – Говоря "да", я имел в виду, что обладаю даром чтения мыслей. Но это совсем не означает, что я позвал тебя для того, чтобы прочесть твои мысли. Я хочу быть откровенен с тобой, караванщик, а разговор, в котором все: и слова, и знания, – достаются одному, не располагает к откровению.
      – Значит, ты не станешь использовать свой дар? – горожанам, не спускавшим глаз с торговца, показалось, что тот вздохнул с долей облегчения.
      "Тебе есть что скрывать, – мелькнуло в голове у мага. Собственно, он не сомневался в этом и прежде, теперь же лишь укрепился в своих предположениях.
      – Я звал тебя не для того, чтобы читать твои мысли. Теперь же… – говоря это, он заметил, как торговец насторожился. В его глазах читался вопрос: "Что-то изменилось?" – Теперь же, – продолжал маг, спеша успокоить гостя, – вижу, что и не смог бы, даже появись у меня такое желание. Твои мысли скрыты от меня… – Шед умолк на миг, внимательно глядя на караванщика, ожидая, как тот отреагирует на эти последние слова – удивительное, необъяснимо-странное признание, ведь дар или есть, или нет. А так…
      Но Атен не удивился. Не стал он и делать вида, что не услышал слов мага или не понял их. Нет, он кивнул, в знак того, что знает о чем идет речь и в чем может быть причина этой недоступности его мыслей для Хранителя, однако же не стал ничего объяснять. А Шеду очень хотелось узнать, в чем тут дело. Потому он повторил:
      – Твои мысли сокрыты от меня. Как и мысли твоей дочери, которую я встретил сегодня.
      – Встретил? – бровь Атена приподнялась.
      – Она приходила…
      – Сюда?! – караванщик сдержал удивленный возглас, и только полный муки стон сорвался с его губ. – Прости, Хранитель! Она не должна была, я знаю, девочка виновата. И, все же, не наказывай ее. Покарай меня. Мати еще не прошла испытания, у нее нет своего пути, а, значит, и своих ошибок. Лишь я в ответе за все. И это не только моя просьба, но и закон. Да будет он нерушим.
      – Твоя дочь – необычное создание, – Шед осторожно, но, в то же время настойчиво, вновь вернул разговор к девушке.
      – Она… – хозяин каравана замешкался, не сразу найдясь, что сказать. Ему было тяжело говорить о Мати с чужим человеком…и не просто чужим – наделенным даром…и говорить не где-то там на площади, а в храме, где каждое слово приобретало совсем иное, особенное звучание. На его лбу выступили капельки пота, во рту пересохло. Кашлянув, прочищая горло, он облизал потрескавшиеся губы, сглотнул, а затем тихим, сиплым голосом продолжал: – У девочки удивительная судьба, удивительные друзья, – он говорил осторожно, словно ступая по краю трещины, с одной стороны, боясь навредить дочери неосторожно оброненным словом, с другой – понимая, что не должен, не может лгать Хранителю города. – Поэтому порой она позволяет себе… некоторые вольности… Но, как я уже сказал, если она в чем и виновата, то ее вина лежит на мне, и…
      – Не волнуйся, – неспешным движением руки остановил караванщика Шед. – Я встретил твою дочь не в храме, а возле его стен. Она не нарушила ни людских законов, ни тем более тех, что установлены богами. Ведь никому – ни жителю города, ни гостю – не запрещено подниматься на священный холм. Да, люди боятся приходить к святилищу, но страх – не запрет.
      – Спасибо, что успокоил меня, Хранитель.
      – А что, она могла бы и войти в храм? – как бы вскользь спросил Шед, однако же его глаза, устремленные на караванщика, были само внимание.
      – Ну… Да… – нехотя ответил Атен. – Я ведь объяснил… Хранитель, – он говорил медленно, через силу, выдавливая из себя каждый звук, процеживая слова сквозь с силой стиснутые зубы. – Наш разговор… Несмотря на то, что Мати ни в чем не виновата, разговор ведь будет о ней?