II. ПОМИНАЛЬНЫЕ СВЕЧИ В БОГОТЕ

Реб сжимал кинжал в правой руке, оперев большой палец на лезвие, чтобы придать оружию правильное положение. Оттолкнувшись правой ногой и преодолев одним прыжком два метра, он нанес левой рукой удар по глазам, а правой сверху вниз вонзил кинжал в «тело». Как только он ощутил, что на уровне подложечки клинок вошел до самой «кости», Реб одним движением запястья вырвал кинжал, описав им в воздухе полукруг. «Горло» было перерезано. Все его движения были фантастически собранными и быстрыми.

Он отступил на два шага назад, и руки его повисли вдоль тела. Манекен был обезглавлен.

— Неплохо, — послышался чуть хриплый голос Дова Лазаруеа. — Даже недурно. При условии, что часовой будет глух да к тому же мертвецки пьян. А уж если он будет спать беспробудным сном, то отлично. При таких условиях у тебя есть шанс перерезать ему глотку так, чтобы его вопли не подняли на ноги всю британскую армию в радиусе четырехсот километров. Единственный шанс. Второго не дано.

Под короткими усами, что появились у него в этот день казалось, они отросли за ночь, сверкали в улыбке крупные белые зубы. Дову Лазарусу было под пятьдесят, весил он восемьдесят пять килограммов при росте метр семьдесят. Он родился в самом конце прошлого века в Петах-Тикве («Врата надежды») — первом еврейском поселении, которое основали в Палестине, на берегах реки Яркой исступленно верующие эмигранты, бежавшие от русских погромов; родители его входили в организацию «Возлюбленные Сиона», носили рубахи, сапоги до колен и прибыли в Петах-Тикву в 1882 году. Его крепкое полное тело, благожелательная улыбка, мягкий близорукий взгляд из-под очков без оправы придавали ему вид, способный ввести в заблуждение любого. Он был безоговорочным сторонником насилия благодаря той мрачной и всепоглощающей страсти, которая всю жизнь сжигала его. Яэль Байниш думает, что Лазарус жил в Ирландии (и сражался там в рядах Ирландской Республиканской Армии Коллинза), в Соединенных Штатах (несколько лет), в Южной Америке и даже на Дальнем Востоке. По мнению Байниша, в жизни Ребд Климрода большую роль сыграли те связи, что Дов Лазарус завязал в Нью-Йорке и Чикаго в 1925-1930 годах.

Лишь в 1933 году Лазарус обрел свое призвание; поводом послужила его вторая встреча с Давидом Бен-Гурионом[19].

— Теперь ты — сказал он Яэлю. — И постарайся хорошенько. Поставь голову манекена на место и помни, что перед тобой человек, которого ты должен зарезать.

Согласно пожеланию Баразани Лазарус лично занялся новыми, прибывшими из Австрии иммигрантами. Кстати, такова была его четкая обязанность внутри «Иргуна»: обучать новичков и превращать их в бойцов «армии теней». К осени 1945-го руководителем «Иргуна» (организация основана в 1937-м и первоначально не являлась террористическим движением) уже год был тридцатидвухлетний человек, родившийся в Белоруссии, который пробрался в Палестину лишь в 1942-м, — Менахем Вольфович Бегин.

— Плохо, — сказал Лазарус. — До изумления никудышно. Единственная твоя одежда, что английский часовой окажется человеком с чувством юмора и его наповал сразит приступ хохота.

Он встал, хотя, казалось, даже не шевельнулся, подошел к манекену:

— Попробуй-ка на мне, Яэль. Попытайся вспороть мне глотку. Нападай, когда захочешь. Разуйся. И попробуй по-настоящему меня убить.

Байниш снял башмаки, постоял в нерешительности. Тесак, который он сжимал в руке, был острым, как бритва, лезвие двадцать четыре сантиметра.

— У тебя всего минута, чтобы меня прирезать, — сказал Лазарус, повернувшись спиной и глядя на белую стену своего иерусалимского дома, стоявшего на узкой улочке на границе старых еврейских и армянских кварталов, над которыми высилась башня Давида. Яэль взглянул на Реба.

Тот кивнул.

И Яэль метнулся вперед…

...Через три-четыре секунды лезвие ножа оказалось приставленным к его собственному горлу — под кадыком была слегка поцарапана кожа, — и резкая боль пронзила правое плечо и предплечье.

Тишина.

— А можно я попробую? — спросил Реб Климрод.

Их взгляды встретились. Байниш запомнил ту напряженную паузу. Тишину, которую Дов Лазарус нарушил, улыбнувшись.

— Нет, отрезал он.

Оба молодых человека, уцелевших в Маутхаузене, 28 сентября 1945 года приняли участие в своей первой боевой операции. Они, помимо множества другого, научились изготовлять нитроглицерин, наливая — желательно, чтоб руки не дрожали — капля за каплей глицерин в смесь равных долей азотной кислоты и серной кислоты, крепостью не менее семидесяти градусов по шкале Бомэ; а еще обыкновенный порох, для чего собирали на стенах хлевов и конюшен, иногда в пещерах селитру. Научились обращаться с другими взрывчатыми, уже боевыми, веществами, которые диверсионные отряды крали в основном с английских складов: толом, эзогеном С-4, мелинитом или каким-нибудь пластичным динамитом. Именно Яэль Байниш обнаружил замечательные способности изготовителя взрывчатки; его фирменным «блюдом», вне сомнений, была зажигательная смесь, на три четверти состоящая из калиевой соли с добавкой такого же количества сосновой смолы и одной части сахарной пудры (этот последний компонент положительно приводил его в восторг; он напоминал о стряпне, и Яэля так и подмывало испечь пирог).

Яаль специализировался по взрывчатке. Когда речь шла о настоящем боевом деле, тут первенствовал Реб Климрод. В первые же дни обнаружилось, что при любых обстоятельствах Реб не теряет хладнокровия. Во всех отрядах, что готовил Дов Лазарус, — для «Иргуна», для группы «Штерн», — вполне хватало отважных, иногда даже безумно храбрых ребят. Реб отличался от них. И не столько своим полным безразличием к опасности: многие из тех, кто входил в диверсионные отряды Бепша, пережили концлагеря, у многих все близкие погибли; смерти они не боялись, и та борьба, в которой им предстояло участвовать, оставалась их единственной надеждой не сойти с ума, придать хоть какой-то смысл своей жизни. Нечто подобное тоже переживал и Реб. Но ему было свойственно и другое: он никогда не ввязывался в споры о будущем еврейском государстве. В этом он разделял взгляды Дова Лазаруса. Любая политика для Лазаруса была абстракцией, он жил одним действием. С самого начала в их отношениях установилось какое-то удивительнейшее сочетание соперничества и сотрудничества. Дову Лазарусу было почти пятьдесят, а Ребу семнадцать лет. Правда, полных семнадцать.

28 сентября 1945 года устроили засаду небольшой автоколонне англичан на дороге, в двенадцати километрах на северо-запад от Ашкелона. В ней участвовали пятнадцать человек под командованием человека, о котором Байниш не знал ничего, кроме имени, что-то вроде Элияху. Приказ был — в первую очередь уничтожать боевую технику, а британских солдат не убивать; отходить следовало по первому сигналу; по сути, речь шла о маневре преследования, чтобы англичане подумали, будто они, по выражению Бегина, «сидят на гнезде скорпионов».

Во главе колонны из пяти грузовиков шел джип. Как и было предусмотрено, пулемет Элияху первым открыл огонь, стреляя по флангу колонны, с правой стороны. Зажигательная граната, которая должна была бы поджечь джип, упала на капот, не разорвавшись. Это был кустарный снаряд, представляющий собой бутылку из-под виски, заполненную калиевой солью, сахарной пудрой, смолой и заткнутую кусочком войлока; к ней был привязан флакончик из тонкого стекла с серной кислотой. Перед тем как бросить снаряд, надо было разбить флакончик, чтобы кислота просочилась сквозь войлок. После этого мешкать было нельзя.

Яэль Байниш увидел, как справа, в десяти метрах от него, во весь рост поднялся Реб Климрод, Не спеша поднялся; казалось, его движения отмечены беспечным безразличием. Размашистыми шагами он быстро преодолел расстояние до грунтовой дороги. Вскарабкался по невысокой насыпи и тут, резко свернув направо, пошел в голову колонны, навстречу джипу. Пулемет не прекращал огня, и снопы пуль проносились совсем близко от Реба. В своей длинной левой руке он за горлышко, на манер официанток в Гринциге, подающих молодое вино, нес пять гранат-бутылок. В нескольких метрах от джипа, двигающегося на него, Реб резким ударом разбил флакончик, невозмутимо подождал три-четыре секунды, а потом метнул гранату в решетку перед фарами. Машину охватило пламя. А Реб Климрод миновал джип. Он атаковал первый грузовик, который тоже поджег. Потом поджег второй, третий — все это в треске автоматных очередей.

Реба даже не поцарапало. Бой продолжался недолго. От начала пулеметного огня до отданного Елияху приказа отходить не прошло, наверное, и двух минут. Отход диверсионной группы прошел по заранее намеченному плану. В четырехстах метрах от дороги и подожженных машин, откуда еще постреливали англичане, они наспех перегруппировались, чтобы рассредоточиться. У Байниша и Климрода отобрали их драгоценное оружие. Вскоре они остались вдвоем, а вернее — втроем, с трудом бредя по красным пескам. Третьим человеком был Элияху, который, по инструкции, не должен был бы их сопровождать. Прошли добрых часа два, пока не увидели перед собой Те-лашод. Элияху остановился.

— Здесь мы разойдемся, — сказал он. — Вам наверняка сказали, куда и как идти.

Он медлил. Гораздо ниже ростом, чем Климрод и даже Байниш, Элияху пытался рассмотреть в полутьме одного Климрода. Наконец, покачав головой, сказал:

— Я мог бы раз десять убить тебя из моего пулемета.

— Ты же не сделал этого, — ответил Реб.

— Два лишних шага вправо, влево или вперед, и ты оказался бы под моим огнем. Ты знал об этом?

— Да.

Элияху снова покачал головой:

— И я верю тебе, вот, наверное, что поразительно. Сколько тебе лет?

— Сто, — пошутил Реб. — Исполнится через несколько недель.

— Кто научил тебя так ловко обращаться с гранатами? — Дов Лазарус?

Серый, очень ясный даже в ночи взгляд упал сверху вниз:

— Я не знаю человека с такой фамилией.

Элияху рассмеялся:

— Ладно!

Он отошел на несколько шагов, остановился, обернулся:

— Постарайся сразу не погибнуть.

— Обещаю, — сказал Реб. — Даю тебе слово.

Дальше он и Яэль Байниш пошли вдвоем. Как было условлено, в четыре часа утра на северном выезде из Ашода их подобрал грузовик из какого-то кибуца. Перед восходом солнца они приехали в Тель-Авив, запросто минуя многочисленные контрольные посты и грызя яблоки, которые нарвали ночью.

В октябре и ноябре того же 1945 года они приняли участие в десятке боевых операций, одна из которых привела их в пустыню и продолжалась шесть дней: им надлежало подорвать как можно больше пунктов на англо-иранском нефтепроводе.

Если они не выезжали на задания, то находились в Тель-Авиве, где «Иргун» нашел им «крышу» — официальное место работы и жилье.

Яэль Байниш стал мелким торговцем в лавочке на Эл-ленби Роуд. А Реб Климрод служил официантом в кафе на Бен-Иегуда-стрит. Заведение в основном посещали адвокаты. Успехи Реба в английском были поразительны и восхищали Байниша, который сам отнюдь не был лишен способностей к языкам (кроме идиша и иврита, он бегло говорил на польском, немецком и русском, а в скором времени выучил и английский). Когда бывал свободен, Климрод отправлялся в кино и смотрел недублированв американские фильмы. Байниш вспоминает, что долговязый уроженец Вены по крайней мере раз двенадцать, пятнадцать подряд смотрел такие фильмы, как «Гражданин Кейн», Орсона Уэллеса, «Дорога на Запад» братьев Маркс или же «Моя дорогая Клементина» Форда, и был способен с редким совершенством подражать Богарту из «Мальтийского сокола» или же более аристократическому Кэрри Гранту из «Филадельфийской истории». И даже воспроизводить уморительную гнусавость Грушо Маркса. Он по-прежнему чудовищно много читал, но теперь в основном по-английски.

Несомненно, существовала связь между этой жаждой чтения — благодаря адвокатам, которым он каждый день прислуживал в кафе на Бен-Иегуда-стрит, он получил доступ в специализированные библиотеки, — и теми переменами, что произошли в конце ноября. Тандем Климрода и Байниша разделили. Оба они стали превосходными подрывниками; глупо было использовать их в паре. Кстати, «Иргун» Бегина начал активизировать деятельность своих ударных сил по мере того, как последние стали совершенствовать структуру, явно взяв за образец французское Сопротивление: в листовках того времени англичан именуют «оккупантами», а члены «Иргуна» предстают не террористами, а некими французскими макизарами: «Мы ведем ту же битву, что вели французские партизаны против немецкого захватчика».

В конце ноября Реб Климрод получил новое назначение. В первую очередь он изменил имя и фамилию, место работы. Он получил документы, которые превращали его в некоего Пьера Юбрехта, родившегося в 1926 году в Париже; впоследствии он по крайней мере дважды вновь воспользуется этим псевдонимом. Ему разработали и соответствующую легенду, где уточнялось, что его мать была еврейкой, которая умерла в 1942 году в Париже, а отец, кадровый офицер, сражался во Французских Свободных Силах и погиб в Сирии, куда через Испанию сумел переправить своего сына. Это множество достоверных биографических подробностей было не выдумано, хотя, разумеется, не имело ничего общего с Ребом Климродом; они объясняли его почти совершенное владение французским и начатки разговорного арабского.

Что касается новой работы, то его устроили в банк в центре делового квартала Тель-Авива, в банк «Хаким энд Сенешаль», чья главная контора располагалась в Бейруте. Реба взяли в банк рассыльным, но очень скоро (один из братьев Хаким фигурировал среди тех, кто тайно финансировал «Иргун», хотя это не было единственной причиной продвижения Климрода по службе: просто он был слишком умен для рассыльного), в середине декабря, он уже работал маклером. Ребу исполнилось всего семнадцать лет и три месяца, хотя в его паспорте значилось, что ему двадцать.

И другая перемена ускорила его расставание с Байнишем. Последний переехал из Тель-Авива в Иерусалим, все больше специализируясь в диверсиях на железных дорогах и нефтепроводах «Ирак Петролеум Компани».

Зато Реба из-за его внешности — каштановые волосы, очень светлые глаза и кожа — и по причине службы в банке «Хаким энд Сенешаль», которой оправдывались все его разъезды и отлучки, «Иргун» все чаще использовал для проникновения в британские круги, а в военном плане — главным образом для террористических актов в городе.

А самое существенное — отныне он работал вместе с Довом Лазарусом.

Джип вел человек по фамилии Хармонд. Достаточно было заменить "е" на "а" в его настоящей фамилии, чтоб она зазвучала на английский манер. Он сражался в рядах британской армии в Африке и Италии; входил именно в ту часть из четырехсот человек, которая под командованием майора Либермана целых десять дней оказывала в Бир-Хакейме — соседями были Свободные французы — сопротивление итальянской дивизии «Арьете» ценой потери семидесяти процентов личного состава. На нем был английский мундир — мундир Шестой воздушно-десантной дивизии. Для своих британских начальников он находился в законном отпуске.

Рядом с ним сидел Дов Лазарус с майорскими знаками отличия. Сзади — Реб Климрод, тоже в форме, с нашивками капрала, положив ноги на холщовые мешки с Взрывчаткой. За джипом следовал грузовик, где сидели пятнадцать человек; а также шофер и офицер, гордящийся своими роскошными рыжими усами. Десять из пятнадцати, переодетые арабами, были в наручниках; пятеро других, в военной форме и касках, играли роль охраны.