Смотри, как ты умён, смотри, как ты красив,
Огонь горит в твоих глазах, в кудрях твоих — весны разлив,
Да, свет весны в очах твоих, и музыка любви звенит в ушах,
Но слёзы смочат твои веки, состарит сердце горький страх.
Ты волосы украсишь золотом, обуешь ноги в серебро?
И пурпуром укроешь тело, и мёдом освежишь свой рот?
Но всё лицо твоё в морщинах, оно родит презренье, не любовь,
Судьбой ты поражён, к тебе твоя подруга не вернётся вновь.
И жизнь твоя обрушится как дождь, падёт как лист зелёный,
И чёрным колпаком покроет горе, и увенчает боль короной.
АЛФЕЯ
Эй, все, кто плачет и поёт, меня примите,
Средь вас я встану. Слёзы ваши скройте,
О юные печальницы, а вы сомкните губы,
Смешливые, на миг; в глаза мои взгляните,
Что выплаканы, будто небо ливнем, и на рот,
Смеющийся, как боги над людьми. Судьба
Навечно спутник жизни нашей; для меня
Сотворена она навеки: мне она и сын,
И муж, и брат. О сильные, о боги,
Мне место дайте среди вас. Подобна
Я вам, давая жизнь и отбирая. Ты, земля,
Почтенная, рожаешь и хоронишь нас; уста
Краснеют, плод вкушая своего же чрева;
Взгляни, какую пищу я несу в свой рот,
Чем напитаюсь я: своей же плотью,
Мной порождённой. Я зажгла огонь,
И встречным пламенем его я угашаю,
Чтоб не осталось ни углей, ни праха.
ХОР
Жена, что за огонь и гнев в тебе пылают?
АЛФЕЯ
О да, он в кости мне и в кровь проник.
ХОР
И волосы и лик огню подобны стали цветом.
АЛФЕЯ
Я стала языком огня, что бьёт и лижет прах.
ХОР
В твоих глазах лишь пустоты огонь и жар.
АЛФЕЯ
То пламя ни рукой разжечь, ни ладаном питать.
ХОР
Испуганы мы глаз твоих мерцаньем.
АЛФЕЯ
Дрожат глаза не от любви и не от страха.
ХОР
И рот затрепетал подобно сбитой птице.
АЛФЕЯ
Не как уста невесты, что жених целует.
ХОР
Какого рода дело то, что ты сейчас свершила?
АЛФЕЯ
Теперь я промолчу, а вы взгляните и скажите.
ХОР
Там небольшой огонь, он в зале светит.
АЛФЕЯ
Вглядитесь, напрягите зренье, не жалейте век.
ХОР
Столбы прихожей покраснели, сеют искры.
АЛФЕЯ
Как птицы, вытяните шеи, можете защебетать.
ХОР
Там средь седой золы сгорает длинное полено.
АЛФЕЯ
О дети, как вам разглядеть? Глаза слепы,
Как чёрной ночи лик в ущербную луну.
То плоть моя, мой сын, плод моей жизни,
Мой труд, что чрево год мне отягчал,
Мой Мелеагр, зажжён средь моих рук
И ими же погашен; это он, родной.
ХОР
О боги, что за странные слова изрёк твой рот?
АЛФЕЯ
Так сделала я, и сказала, и сейчас умру.
ХОР
Смерть стала в уст твоих дверном проёме,
Во рту твоём себе она сооружает дом.
АЛФЕЯ
О смерть, о милая, ты подожди немного,
Я посмотрю, как догорит полено, и умру.
ХОР
Она качается, как травы на ветру,
Не держат ноги, опускается на землю.
АЛФЕЯ
О девы, я одно скажу, дух испуская:
Всё это совершив, рыдать, стонать не буду,
Рыдайте за меня; не буду и взывать к богам,
Их призывайте сами; жалости не нужно,
Жалейте, коль хотите. Я жива? Не знаю,
Лишь чувствую, как по лицу бежит огонь,
И ощущаю, как полено догорает на щеках.
Да, жар меня кусает, я глотаю горький дым
Ртом и ноздрями и глазами — нестерпимый
И ненасытный; руки сожжены дотла,
Глаза мне съел огонь; я опускаюсь вниз,
Как тот, что жизнью опьянён и одержим
Восторгом пьяным; но сквозь этот раж
Я проклинаю ныне жизнь свою, краснею
Как бы вбирая кровь чужую: поглядите,
Огонь вздымается во мне, в нём угасая,
Вздуваюсь я с распадом его жил и вен,
Его я угасаньем прибываю; взор сияет
Тем пламенем, что в сына веках остывает
Бескровных; и румянец красит щеки,
Ведь лик его золою стал. — Моё дитя,
Мой первенец чудесный — Милый рот и милые глаза,
Что высосали жизнь мою из сохнущих грудей,
Что светят, проникая в сердца глубь — О ножки
Сучащие, о нежные и пухлые коленки,
О щёки, что согреты поцелуем — О дитя, дитя,
Что сделали друг другу мы? Гляди, я чую
Твой вес в моих руках, груз красоты, о сын,
Младенческие губы, напоённые любовью,
Кудряшки — лепестки и глазки, что блестят,
Всю прелесть нежную. Вот этими руками
Тебя я воспитала, этим языком моим
Я с лаской говорила: ты мне послан Богом,
И, несмотря на слабость юных рук и ног,
Тебя я выращу героем в битвах и вождём
Великодушным; я услышу перед смертью:
«Она родила лучший меч в подлунном мире».
Увы и ах! Вся жизнь моя перевернулась,
Я от себя отделена, моё пропало имя,
Оно к целенью призывало, но теперь
Оно зовёт к уничтоженью. Я отныне,
Пока предел вещественного мира не узрит
Мой взор, губ не раскрою перед смертью.
ПОЛУХОР
Воздыханьем наполнила город
И дороги потоками слёз;
Поднялась она ныне так рано,
На лицо наложила румяна,
Холодна, хоть для страсти есть повод,
И дрожит, не страшась угроз.
ПОЛУХОР
Глаза были чисты, как свет
И брови свежи, как день,
Выходила в златом наряде,
Носила пурпурное платье,
Но величия, власти уж нет,
Её славу накрыла тень.
ПОЛУХОР
Протянула к огню она длани,
Раздразнила его своим ртом;
Щёки она надувала,
Будто на флейте играла,
И от силы её желаний
Разгорелась искра костром.
ПОЛУХОР
Кусок дерева держит в руках,
Расцветает на нём огонь,
Тяжело так она вздыхает,
Словно жизнь её покидает,
Кровь видна на её устах,
Обжигают угли ладонь.
ПОЛУХОР
Как у сбитой лесной голубки,
Грудь вздымается тяжело,
Веки её прикрыты,
Губы слезами омыты,
Не избыть свершённой ошибки,
Время её прошло.
ПОЛУХОР
Но, как ветер, метущий прах,
Как воздух чумной страны,
Как шторм, что суда разделяет,
Свои губы она размыкает,
Ртом её дышит страх,
В нём искры огня видны.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Царица, и вы, девы — к нам пришла
Беда ужаснее чем самой смерти лик:
Пал как сражённый вождь наш Мелеагр.
ПОЛУХОР
Без меча, без меча сражён он ударом;
Без вражьей руки повержен он.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Как тает лёд холодный в солнечных лучах,
Ослабли его члены; словно талый снег,
Усохла плоть, слезает кожа, волос выпадает.
ПОЛУХОР
Как янтарь, расплавленный жаром,
Как будто полено испепелён.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Как раз когда запели все и ближе подошли,
Хотел главу аркадянки он увенчать венком,
Высоко руки поднял — вдруг они разжались.
ПОЛУХОР
Власы выдирая, царапая лица,
С рыданием горьким скорбите о нём.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Сползла корона сразу и ударилась о землю;
За ней и он, держась за голову, стеная,
Закрыл лицо одежды краем и упал.
ПОЛУХОР
Увы, довелось видениям сбыться,
Несчастья все были предсказаны сном.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Но царь, поводья натянув, на землю соскочил,
Поймал его, воскликнув дважды «Сын!» и трижды,
Так, что у всех людей глаза от слёз промокли.
ПОЛУХОР
Печальтесь горькою печалью,
Кричите, ведь конец настал.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Сказал он: «Сын, открой глаза, вдохни свободно,
Меня помилуй!»; но тут губы Мелеагра
Сомкнулись, он поник, как жухлая трава.
ПОЛУХОР
Стенания и слёз стал край юдолью,
Народ несчастья жертвой пал.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Тогда Эйней, напрягши слабые колени,
Руками слабыми поднял расслабленное тело,
В чужие руки передал его и зарыдал.
ПОЛУХОР
Ты поражён, его надежда, крепость,
Пролилась кровь бесценная, как дождь.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Они же с плачем, бороды себе порвав,
Домой несли едва живого сына, воздыхая,
Слабея с каждым шагом, полнясь горем.
ПОЛУХОР
В мече его была огня свирепость,
Но как мечом, огнём сражён наш вождь.
ВТОРОЙ ВЕСТНИК
Смотри — стал тризной пир, короны пали,
В капкане и охотник, и охотница — девица,
Вот время плача, траура, смятённых лиц.
МЕЛЕАГР
Руками обнять
Голову мне спешите,
Ноги поднять
К мёртвому подойдите;
Как плавится тела плоть, словно в горне свинец, смотрите.
ХОР
О, сиянье во взоре!
Как вид твой суров!
О милость, о горе!
Ты к смерти готов.
Кто тут плачет, о вождь, над тобою вздыхая без слов?
МЕЛЕАГР
Есть невеста милее?
Есть дева честней?
Лицо — как лилея
В сплетеньи кудрей,
Аталанта, средь женщин нет тебя совершенней, святей.
АТАЛАНТА
В край здешний зачем
Босиком я пришла,
Ненавидима всеми,
Неразумна, смела,
В Калидон из Аркадии Божий гнев с собой принесла!
МЕЛЕАГР
Над каждым свой рок,
Над всем воля того,
В чьей руке как пушок
Тяжесть мира всего,
Но хотел бы я смерть поразить, над нею вкусить торжество.
ХОР
Ты под гром щитов,
И под звон секир
Умереть был готов,
В битве выковав мир;
Не ударом копья, но страданьем и страхом сражён наш кумир.
МЕЛЕАГР
Лучше бы ты застал меня,
О Боже, среди ветвей!
Лучше бы ты связал меня,
Сонного, под крышей моей,
Где владел я короной златой, и звонкою песней, и светом очей!
ХОР
Зачем ты от нас удалён?
Куда дальше идёшь?
Как ты от нас отделён?
Цельности не вернёшь,
Словно глаз из глазницы вынешь — душу из тела возьмёшь.
МЕЛЕАГР
Тает сердце в груди,
Как угли в огне;
На меня погляди -
Пропоёшь песню мне
Горя полную, пусть и без лиры, невольно, как будто во сне.
ХОР
Кто разбудит тебя
От смертного сна?
Кто восхвалит тебя,
Похвала коль нужна?
Но увы! И красу, и лицо, и тело похитила мёртвых страна!
МЕЛЕАГР
А ты, моя мать,
Что пестуешь сны,
Родишь ли сына опять
Солнца лучам и луны,
Пока брожу я тенью среди теней под стон подземной волны?
ЭЙНЕЙ
Что ж осталось мне,
В этот час перемен?
Дашь ли мужчину мне,
Сына — сыну взамен,
Свету моих очей, радости жизни моей, смертью взятому в плен?
ХОР
Ты была всех веселей,
Радость превыше слов;
Счастлива средь матерей,
Был каждый хвалить готов
Тебя, и тем полнилась радость, птицей порхая среди облаков.
ЭЙНЕЙ
Кто назад вернёт
Годы, стёртые в прах,
С лица тень уберёт,
Страданье и страх,
Горестей матерь, матерь проклятий, царица в слезах?
МЕЛЕАГР
Ты огонь, что горит,
Не давая тепла;
Мой восторг не избыт,
Как роса, ты светла,
Выше звёзд безупречных, чище дождя, что весна принесла.
АТАЛАНТА
Хочу, чтоб водою
Моя жизнь утекла,
Иль, как листья зимою,
По низинам легла,
Лучше так, чем смотреть, как твой яркий рассвет скроет мгла.
ХОР
Цвет фракийских бойцов
От руки твоей пал,
Всяк был к смерти готов,
И никто не бежал,
Хотя адский огонь пылал вкруг тебя, взор металлом сверкал.
ЭЙНЕЙ
Тебе б так умереть,
Как из них любой,
Не на слёзы смотреть -
Ублажить взор свой
Копий блеском, величием битвы, жестокой её красотой.
ХОР
Весть дошла до ушей
Народов всех стран,
Свет летит вслед за ней,
Шум звенит, как фонтан,
От реки золотого руна до глубоких снегов северян.
МЕЛЕАГР
Ради Бога, меня унесите
Отсюда скорей;
Песчаный курган мне насыпьте
Меж двух морей,
В Херсонесе, где шуму Боспора вторит Понт сильней и грозней.
ЭЙНЕЙ
Ты смеёшься над нами,
Над людьми, что, любя,
Неустанно, часами
Восхваляли тебя,
Средь родимых полей Калидона о сыне царском скорбя?
МЕЛЕАГР
Мертвецу дома нет;
Не лучше ли плыть
Пенным цветком по волне,
Всё земное забыть,
Нарядиться волною свободной, в ткань течений обёрнутым быть?
ХОР
Кто тебя там найдёт,
Сможет час тот вернуть,
Когда голубя лёт
Указал вёслам путь
В Симплегады, что, двигаясь, Пропонтиду мутили, стараясь замкнуть?
МЕЛЕАГР
Увенчать ли могилу,
Имя короновать,
Коли нет моей силы,
Плоти дух не поймать?
В море их, чтоб хвалой иль хулой могли люди меня поминать.
ХОР
Обернись, посмотри,
Как восставший от сна;
Хоть сгорел ты внутри,
Возвратит жизнь волна,
Бурей омоет на бреге понтийском, когда день встаёт ото сна?
МЕЛЕАГР
Разве ветер меня вернёт,
Вал прикатит домой?
Ах, дорога свернёт
Под могучей сосной,
Что учит шуметь надменных богов морских в пене волны ледяной!
ХОР
Исполнить бог может
Всё, что пожелает;
Тело под кожей
Душу скрывает;
Но что можно взять милой жизни взамен, что навек исчезает?
МЕЛЕАГР
Не жизнь наших вен,
Не плоть сознающую,
Приму милость взамен,
Красоту, нас влекущую
В жизнь росы на листе, дождя среди трав, к растворению в сущем.
ХОР
Ты был воин и вождь;
Превратятся ли вмиг
Твои члены в дождь,
В цветы — твой лик,
Дух пойдёт ли к богам, что казнят нас, кровь вольётся в родник?
МЕЛЕАГР
Голодны годы,
Пожрут каждый из дней,
Сердятся боги,
Устав слушать людей,
Кто ж замкнёт им уста? Кто собьёт их с привычных путей?
ХОР
Бог над всеми занёс
Меч или кнут;
Свет надежды унёс,
Могилы нас ждут;
Будет выполнен этот закон неуклонно, не избегнуть нам пут.
МЕЛЕАГР
Блаженный царь Эйней, взгляни на сына,
Чужой виной виновного, и грех
Принявшего за гибель своих близких;
Их кровь пролив, я умираю, и моя
Кровь с нею так смешалась нераздельно,
Что смерть от родичей меня не отличит.
Всё ж с чистым сердцем и руками умираю,
И без позора; ты же сохрани любовь ко мне,
Меня приветь, и приноси мне жертвы,
Как всем умершим, ибо часто лучший
Страдает там; однако я без страха
Иду туда, где страха быть не может,
Твою любовь храня и доброе участье,
Отец, среди загробных мрачных мест.
ЭЙНЕЙ
Дитя, привет тебе! С разбитым сердцем,
Слезами я готовлю похороны, как герою
В боях, и доброму хозяину в дни мира.
Дарует бог тебе благую участь в доме смерти,
А мне — дни краткие и путь к тебе ближайший.
МЕЛЕАГР
А я тебе желаю жизни долгой пред кончиной,
Спокойствия и мирного правленья, видя,
Что после смерти счастья нет и нет надежды,
Нельзя ведь никогда увидеть свет дневной
Или зажечь светильник там, куда иду.
Ты насладись дней полнотой, угасни,
Когда пора придёт, о смерти не заботься,
Да не случится в царстве больше злое.
И ты, несчастная, ты, мать — чума
Для тела моего больного — ты, царица,
Источник и итог, посев и жатва,
Дождь благодатный и жестокий зной,
Песок зыбучий и творящая весна,
Что создаёт и разрушает — ты, Алфея,
Знай, что с тех пор как плуг отца
Взрыхлил своей супруги роковое поле,
Засеял, и росток пшеничный робкий,
Питаясь солнца и дождя могучей силой,
Стал мной, впервые выглянул наружу,
О мать, и до мгновенья смерти лютой
Язык мой похвалы тебе возносит как святой,
Хоть не свята, порочна ты; и на коленях
Хвалил бы, но коварный твой огонь
Испепелил мне их; ведь были члены
Легки как пыль, хрупки как черепки
Пред пламенем твоим, моё лицо -
Как лист сухой иль на снегу следы
Покойника, а тело рухнуло как древо,
Сухое древо, что когда-то было крепким,
Но все цветы его осыпались, увяли,
А мышцы, что подобны божьим силой,
Усохли, как у старика, и жилы подвели,
Вся жизнь моя рассыпалась золой.
Я предпочёл бы жизнь, но боги против,
Судьба, и перемен тяжёлая стопа,
И время: жить не дали мне, порвали нить,
Не ты сама; любила ведь меня ты,
А я — тебя, но жизнь смешалась с смертью,
С началом — мой конец; причина эта
Меня убила, лишь она, не мать.
Пусть всяк, сестра и брат, умерят горе,
Не выльют своё сердце слёз потоком,
Ведь непомерная печаль или любовь
Богов великих сердят, от большой любви
Себя погубят люди и других; а этот дом
Узнает лучших сыновей: зачем им плакать?
Умеренно пусть жизни проживут свои.
Забытым я теперь уйду, и только ты,
О мать, одна не забывай меня совсем,
Держи в уме мой образ после смерти,
Поскольку первый сын я был; в душе
Меня жалей, хотя ушёл я к мёртвым,
Хоть вызвал гнев, и пусть ты принесёшь
Счастливее сынов, и каждый вновь рождённый
Тебе ценнее будет; ты не забывай
Меня, стыду не поддавайся: я твой сын.
Когда-то не был я твоим стыдом, когда-то
Я думал жизнью заслужить тебе почёт,
Дела вершить славнее прочих; но они
Живут, а я умру сейчас; что дальше будет,
Не знаю точно; но молю тебя — взгляни
На мёртвеца, люби его не меньше,
Люби меня, о мать; богами заклинаю,
Отцом моим, твоей святою грудью,
Той, что меня вскормила, жизнь вдохнула,
Люби по-прежнему ты первенца, и пусть
Мне достаётся горе, а всем прочим радость,
Особенно тебе; спроси у глаз своих
Святых, спроси у светлого чела — узнаешь,
Что хоть грешна была душа моя, поймешь,
Что пусть не преклонял перед тобой колена,
Но поклонялся я губами, сердцем припадал
К ногам любимым, я тебя боготворил
Теперь прощайте вы, мои друзья, и вы,
Сородичи, меня моложе и славнее,
Двоюродные братья; все прощайте
Кто был со мной в Колхиде, побеждал
В волнах и битвах; хоть иные времена
Настали, и хоть стану скоро я ничем,
Между собой не забывайте, что я совершил
В благие годы: этими годами заклинаю,
И годом нынешним, и жизнью ваших душ,
И светом, счастьем всех живущих,
И этой жалкою добычей, и собой самим,
Что угасает — пусть хоть имя не умрёт.
А ты, любимая, руками — лепестками обними,
Закрой мне веки долгим поцелуем,
Устами горькими; сожми в объятьях,
Губами прикоснись к ослабшей плоти,
Источенной рукой тяжелою судьбы,
Из глаз девичьих чистых урони слезу,
Слезу — росинку на того, что мёртв,
И что любил тебя; гляди — безгрешен
Спускаюсь я в тот полый, мрачный дом,
Где плоти нет, ни красоты, ни взора,
Ни смеха, и ни силы рук и ног.
Укрой своим плащом, любимая, меня,
Своей одеждой оберни лицо и ноги,
Склонись ты надо мной, рука к руке,
С губами губы; будь же милосердна,
О дева совершенная; и пусть никто
Меня не оскорбит словами: «Этот человек
Не как мужчина пал, стал жертвой женской,
И ногтем женским нить обрезана его,
Позорно»; ибо честь была мне- знать тебя.
Теперь же поцелуй меня и раз и два,
И с Богом отпусти; объяла меня ночь,
И в той ночи нет места для живых.
АТАЛАНТА
Салют тебе; а я с тяжелым сердцем, запинаясь,
Домой отправлюсь, скроюсь с глаз твоих.
ХОР
Кто восстаёт на богов?
Не сбить их, не сделать им зла.
Кто же связать их готов?
Что за сила им вред нанесла?
Не достать мечом их голов,
Их власть прочней, чем скала…
ПРИМЕЧАНИЯ
МЕСТО И ВРЕМЯ:
Этолия — страна в северной части Эллады (50 км. к западу от Дельф), столица — Калидон.
По условной хронологии мифологической эпохи, действие трагедии происходит немного спустя похода аргонавтов за золотым руном и примерно за 10 лет до начала Троянской войны (что прослеживается по намёкам в тексте и известной генеалогии действующих лиц).
ГЕНЕАЛОГИЯ ЦАРСКОГО ДОМА ЭТОЛИИ:
Фестий + Эврифемия = Леда, Алфея, Токсей, Плексипп
Алфея + Эйней = Мелеагр, Деянира
Леда + Тиндарей, царь Спарты = Клитемнестра
Леда + Зевс Олимпийский = Елена Прекрасная, Кастор, Полидевк
НЕКОТОРЫЕ ПЕРСОНАЖИ:
АМФИАРАЙ — знаменитый пророк и ясновидец. Позднее погиб в войне «семерых против Фив».
АРТЕМИДА — сестра Аполлона, родилась на о. Делос. Покровительница животных, лесов, а также женщин и особенно девственниц. Она также одновременно является Селеной (луной) и Персефоной (царицей Аида), потому именуется трёхтелой или трёхпутной. Отождествляется также с Гекатой, богиней ночи и колдовства.
АТАЛАНТА — дочь аркадийского героя Иаса, который, недовольный рождением дочери, бросил её в лесу у Девичьей горы. Там её воспитали медведица (священный зверь Артемиды) и охотники. Находилась под покровительством Артемиды. После гибели Мелеагра вернулась в Аркадию, где убивала всех являвшихся женихов, предлагая им состязание в силе и ловкости; вышла замуж за того, кто смог её побороть. В конце жизни была превращена в львицу за оскорбление Зевса.
ГИАДЫ — дочери Атланта, умершие от печали по своему брату; стали созвездием.
ИАМУС, Иам — сын Аполлона и нимфы Эвадне, которая бросила его в лесу. Там ребёнка воспитали две змеи, посланные отцом. Стал мудрецом и провидцем.
ИФИКЛ — брат Геракла.
ИТИЛУС, Итис — сын Прокны, жены фракийского царя. Чтобы отомстить царю за насилие, учинённое им над сестрой царицы, Филомелой, женщины убили Итилуса и накормили царя его мясом, после чего боги превратили их в соловья и ласточку.
ОРИОН — жестокий великан-охотник, сын Посейдона, сражённый Артемидой.
ПЕЛЕЙ — сын Эака, царь Фессалии, женился на нереиде Фетиде. Его сын — герой Ахиллес.
ПИРИФОЙ — царь племени лапифов.
ТЕЛАМОН — брат Пелея, царь о. Саламин, отец героя Троянской войны Аякса.
ТИРО — дочь Салмонея, возлюбленная водяного бога Энипея (под этим именем, возможно, скрывается сам Посейдон), от него родила Нелея, и является, таким образом, бабушкой премудрого Нестора. Несмотря на такие «связи», подвергалась преследованиям со стороны своей мачехи.
ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ НАЗВАНИЯ:
Акарнания — страна на запад от Этолии.
Аркадия — страна в центре Пелопонесского полуострова, считалась богатой и счастливой.
Ахелой — река в северной Греции. Бог этой реки изображался с рогами (один из них обломил Геракл).
Херсонес — название северного берега пролива Дарданеллы; были также многие другие местности с таким названием.
Фракия — «варварская» страна к северу от Греции.
Понт — Чёрное море.
Пропонтида — Мраморное море.
Ермаков Эдуард Юрьевич
Комментарий к переводу трагедии Суинберна
О трагедии А.Суинберна «Аталанта в Калидоне»: (1965 г)
Статья представляет опыт комментария к моему переводу трагедии английского поэта второй половины XIX века Алджернона Суинберна (текст перевода смотрите на этой же странице журнала «Самиздат»). Это произведение считается одним из самых виртуозных в английской литературе. В одном из рассказов Киплинга («Хранить как доказательство») выведен аристократ, знающий «Аталанту» наизусть, и это оценивается как признак утонченного вкуса. И действительно, разнообразие стихотворных форм, красота стиля, интенсивность эмоционального наполнения поражают.
Часть 1. Текст
Как и положено трагедии, все начинается в идиллических тонах. Весна в разгаре. Охотник, а затем хор девушек славят богов, а особенно Аполлона и его сестру Артемиду, восхваляя их величие. Правда, Артемида наслала бедствие на округу — злобного кабана, который топчет посевы и гоняет людей, но на то она и богиня, чтоб карать за неуважение и миловать за раскаяние:
Сам виноват был царь: он приготовил (строка 170)
Для всех богов хлеба, вино и кровь,
Но ей он не принёс кровавой жертвы,
Ни даже соли или пирога;
Что же дивишься гневу ты богини?
Сейчас же она милость вновь явила
И зверя отвела: какой поступок лучше —
Карать страну за алчность и безбожье
Иль миловать, прислушавшись к мольбам?
И тут на сцене появляется новое лицо — царица Этолии, Алфея. И речь ее решительно обрывает поток славословия. Собственно, вся характеристика этой женщины — уже здесь, а дальнейшее — только развертывание образа:
Пусть юная весна на время разомкнула
Объятия зимы, пятнавшей нас грехами,
Сезон проклятых холодов — я знаю, 130
Весну погубит осень проливным дождём,
И бури летнюю листву испепелят.
Как человек, что спит всю жизнь свою
И грезя, умирает — вознамерен
Богов будить, из коих и последний
Превыше наших снов и нашей яви?
О чём надеется беседовать он с ними?
Не знает сон пощады, и мечты
Горят в крови и кости прожигают,
Но и проснуться страшно… 140
Заряд темных страстей, страхов, обид на всех и на все вырывается и заражает окружающих. И хор звучит теперь уныло и тревожно… Что же, собственно, может столь тревожить властительницу, имеющую к тому же сына-богатыря, знаменитого героя и удачного наследника трона?
Тут является тема судьбы, или рока, или проклятой предопределенности будущего.
Ведь при рождении сыну дана странная участь — жизнь его зависит от полена, и это полено приходится охранять матери. Вдруг дом сгорит, или полено украдут враги? Ответственность лишает покоя — знать будущее человеку страшно, неведение дает иллюзию бессмертия…
Но с каждым словом Алфеи обнажается еще одна, скрытая забота: она ревнует сына к его возлюбленной, приезжей деве-охотнице. Собственническая страсть маскируется под искреннюю материнскую любовь, но прорывается темными, невнятными угрозами:
Подумай же: люби иль не люби,
Как хочешь сам; в своих руках ты держишь 710
Судьбу свою; ты не умрёшь как всякий
Обычный человек — но твой конец
И мне нежданно гибель принесёт.
Собственно, любовь Мелеагра к Аталанте — скорее почитание жрицы, чем сексуальная страсть. Он даже смешивает богиню и ее служительницу:
Я видел много страхов и чудес,
Но здесь нашёл я ту, что всех чудесней,
Грознее: непорочна, девственна богиня,
Пред ней, бесстрашный, ощущаю трепет,
Люблю и почитаю выше всех богов.
Мелеагр один, среди всех действующих лиц, не поддается мороку страха и раздора, создаваемому царицей. Почему? Потому что он бывал в иных странах, одерживал победы и привык полагаться на себя, на боевых друзей, на благосклонность богов; что ему заботы матери! Но в ее руках до сих пор хранится его смерть….
Непонятно, знает ли сам Мелеагр об этом? Эта неопределенность свойственна и мифу, сохранена она и в трагедии Суинберна. Завязавшийся клубок семейных ссор, за которым — желание наказать принца за непослушание, за предпочтение чужих богов своим родственникам, за выход из системы местных ценностей — растет, захватывая новых участников. Сам царь Этолии стремится помирить жену и сына, но Алфея готова пожертвовать всем и всеми ради сохранения единственной интересующей ее разновидности власти — власти над детьми. И она выступает уже и против мужа. Льются потоки слов о любви и заботе — с требованием смириться и вновь идти «под юбку»: