…Настроение приподнятое, легко на душе: тебя признали настоящим летчиком.

И уже на следующий день в составе звена меня посылают пусть не к линии фронта, но все же на боевое задание — прикрывать свой аэродром. Разумеется, не одного, а в группе. Попутно отрабатывается слетанность в составе пары и звена.

Но пройдет еще с полгода, пока почувствую себя по-настоящему воздушным бойцом. Понадобится ни много, ни мало, а более ста боевых вылетов, два десятка воздушных боев, несколько сбитых вражеских самолетов.

— Богатым стал наш Долуда, — подмигивает механик Иван Михайлович Яковенко и кивает в сторону соседа, который то у одного самолета копошится, то к другому спешит.

— Что? Клад нашел? — в тон ему продолжает разговор техник-лейтенант Григорий Штакун, обслуживающий машину Виктора Жердева.

— Смирный теленок двух маток сосет! — заключает техник-лейтенант Павел Ухов, которому доверен истребитель Георгия Голубева.

Механики, не отрываясь от дела, ведут разговор так, чтобы Долуда их слышал. Тот слышит, но, странное дело, «не заводится». Напротив, улыбается открытой, добродушной улыбкой.

— Ничего, — говорит он коллегам, — и с двумя управлюсь. А чуть что — вы поможете.

И впрямь: механик оказался «хозяином» двух машин: уже видавшей виды «аэрокобры» с пооблупившейся кое-где краской, с закопченными капотами и совершенно новой машины, нарядной, чистенькой, попахивающей краской. Ее только что пригнали из тыла, и кто-то велел поставить здесь, а не в дальнем конце поля, где уже стояло несколько таких же сверкающих новизной истребителей…

Стайкой не спеша летчики идут к самолетам, ведут деловой разговор с майором Покрышкиным, одолевают его вопросами. Он терпеливо слушает каждого, обстоятельно отвечает.

Два лейтенанта, два Александра — Клубов и Ивашко — только что уточнили: скоро молодых возьмут в бой. Но, оказывается, не всех. Кого же? Ну, Клубова, Жердева, Трофимова — это ясно. Кого еще?..

Александр Иванович ведет юнцов на стоянку неспроста.

Каждый летчик, — утверждает он, — должен хорошо знать материальную часть.

— Не бойтесь запачкать руки, присматривайтесь ко всему, что делает техник или механик. Надо уметь не только заправить самолет, надо каждому научиться производить осмотры, проверять исправность двигателя, приборного оборудования, уметь устранять неполадки… Все может пригодиться!

Зачем и почему — ясно. А вдруг сел на вынужденную? Там механика не будет…

Остановились у истребителя с бортовым номером «13». Это и есть хорошо знакомая нам командирская машина. Собственно, это уже «бывшая» его машина. Правда, Александр Иванович долго колебался, решая, менять ли ее на новый, только что пригнанный в полк истребитель: привык к нему. Спрашивает у Долуды, не греется ли двигатель?

— Нет, все нормально!

Грех отказываться: легка в пилотаже, послушна руке. Теперь, сравнивая все «за» и «против», он приходит к мысли: «тринадцатая» уже свое отлетала, свое отслужила — подработалась на форсажах да на крутых горках… Много боев на ней провел. Пора и двигатель менять…

Рядом стоит самолет командира полка — почти новый. Пушчонка здесь 20-миллиметровая, хотя в боекомплекте 200 снарядов. Но чтобы «юнкерсов» и «хейнкелей» бить — надо оружие помощнее. Вот оно: 37-миллиметровый снаряд, их в боекомплекте только 40 штук, но, будучи расчетливым, их можно уверенно использовать для борьбы с бомбардировщиками, что и является теперь важнейшей нашей задачей.

Видим, мастер по вооружению рядовой Соня Халитова сняла капот — снаряжает пушку боекомплектом.

— Дай-ка снарядик подержать! — говорит ей Покрышкин.

Оружейница протягивает длинного, тупоносого «поросеночка»: латунная гильза, снаряд с цветными поясками и белым колпачком.

Хотел наш Батынок — сержант Павел Клейменов — взять и тоже «взвесить» его на руке, а Соня тут же предупредила:

— Осторожно, это фугасный!..

— А какие еще? — полюбопытствовал Рыжик — младший сержант Сергей Никитин.

— Бронебойные, — включился в разговор подошедший к группе техник-лейтенант Николай Дурнов, старший техник эскадрильи по вооружению.

— Проще говоря, болванки, — уточняет Виктор Жердев. Тем временем Дурнов достает из ящика упомянутый снаряд и демонстрирует его нам.

— Ничего, шарлышка, любую броню пробьет. Можно и по танку врезать! — комментирует Саша Ивашко. На его обгорелом лице появляется довольная улыбка: мысленно он уже представил себе отверстие в бронированном корпусе вражеского танка.

— По танку? — вопросительно взглянул на нас Покрышкин. — Вряд ли годится: начальная скорость маловата — шестьсот метров в секунду. Бронестекло в самолете и бронеспинку возьмет.

Ивашко пожал плечами. На его сухих, потрескавшихся тонких губах появляется капелька крови. Ожог еще как следует не зажил, а парень не унывает, живет мыслями о новой машине, о новых боях: «Мне бы хоть ту, старенькую, покрышкинскую… Не беда, что на ней „чертова дюжина“ намалевана!»…

Словно угадав его мысли, Андрей Труд как-то странно вертит ладонью и говорит:

— Ни за что не сел бы: вертится, как…

Раздается взрыв хохота. Растянул в улыбке рот и Андрей:

— А что, правду говорю.

— Да не ври ты! Машина — классная, — вставляет свое слово в защиту действительно удачного экземпляра Долуда.

Кстати, о «чертовой дюжине». От кого-то мы уже слышали, что машина, прибывшая в полк с бортовым номером «13», долго оставалась без хозяина. Получилось так, что облетывать ее еще в запасном полку во время переучивания начал Александр Иванович. В воздухе она ему понравилась.

Когда после посадки он сказал инженеру полка майору Апполинарию Урванцеву: «Будет моя!» — тот многозначительно, не говоря ни слова, кивнул на фюзеляж.

Покрышкин вначале не понял:

— Что, уже кому-то отдал? Инженер ухмыльнулся:

— Да ты на номер глянь! Покрышкин махнул рукой:

— Ерунда! Сказал ведь — беру!

— А я разве против? Бери, бери! — поспешно ответил Урванцев. — Может, и повезет…

Повезло! На этой машине Покрышкин свалил, как выразился Саша Клубов, 17 вражеских самолетов… Были там и «мессы», и «хейнкели», и «лаптежники». И ни разу самого не сбили, хотя однажды несколько пробоин и привез.

Наблюдаю за Александром Ивановичем, Вижу, вроде колеблется. О чем-то с техником разговор ведет и то нос «старушки» своей, то лопасть винта поглаживает. Подошел к крыльевым пулеметам — а их по два на каждой плоскости, постоял в задумчивости, к чему-то присмотрелся, чему-то улыбнулся, видимо, вспомнил яркий эпизод. Затем как бы оценивающе посмотрел на полуматовую поверхность новинки, чистенькой, без единой царапины…

Но не об этом сейчас его мысли. Он взвешивает возможности одной и другой машины: «тринадцатую» он знает, нравится она ему, легкая в управлении. Новую взять? Как она поведет себя? Пушка помощней, но запас снарядов маловат. Зато бить можно наверняка и «юнкерсы», и «хейнкели». Расчетливо бить, с близкой дистанции, так, чтобы каждый снаряд — в цель!..

И Покрышкин решительно шагнул к новой машине.

Григорий Долуда, со стороны пристально наблюдавший за майором, тут как тут:

— Товарищ командир, какой номер малевать?

Молодежь хихикнула, оживилась. Каждый стал вносить свое предложение.

Один советовал написать единицу: майор, мол, был командиром первой эскадрильи, к тому же на полковых машинах этого номера нет, так что «сам бог» велел изобразить эту цифру.

— Нет, — сказал Александр Иванович. — Первый номер должен быть у командира полка.

— Так он же не летает, все время «болеет», — съязвил Саша Клубов.

— Все равно, не положено!

— Тогда «десятку»!

— Лучше «тридцатку» — по количеству сбитых, — уточняет подошедший к группе новый инженер полка капитан Копылов.

Молчавший доселе младший лейтенант Николай Трофимов с улыбкой произносит:

— Надо глядеть вперед — до ста считать… Пиши «сотню»!.. Александр Иванович, поддавшись общему настроению, тоже засмеялся, согласно махнул рукой:

— Ладно: сто — так сто! Пиши…

Григорий Долуда уже к делу готов. Откуда только появилась в его руках баночка с белой краской? Уже и пульверизатор, оказывается, есть, и трафарет подготовлен — единичка и ноль.

Нашлись в момент и добровольные помощники: один подкатывал баллон со сжатым воздухом, другой поточнее пристраивал трафарет, третий, отойдя подальше, «нивелировал» на глаз работу.

Не прошло и нескольких минут, как на новой машине красовалась свеженькая, ярко-белая цифра «100».

Техник звена Павел Лоенко на обложке нового формуляра тоже аккуратно вывел такую же цифру.

С этого дня у Покрышкина стал утверждаться и новый позывной: Сотый…

…Полк работает, личный состав живет напряженной фронтовой жизнью. Истребители выполняют задания «на любой вкус» — не только перехватывают вражеские самолеты, но и сопровождают штурмовую и бомбардировочную авиацию, ведут разведку не только в интересах своего полка, но и дивизии и воздушной армии. 17 июля пара за парой покидают Поповическую, чтобы вскоре приземлиться на полевом аэродроме близ станицы Старонижнестеблиевская, откуда ближе к линии фронта, к району боевых действий.

А пять дней спустя совершаю свой первый в 16-м полку боевой вылет к линии фронта. Четверка истребителей летит на прикрытие наземных войск в районе станиц Крымская и Киевская.

Задачу ставил ведущий — Александр Иванович. Он коротко объяснил порядок действий:

— Со мной в паре пойдет Чистов, — сказал майор. — Он уже совершил несколько боевых вылетов, открыл счет лично сбитых самолетов — «худого» свалил… Сухов пойдет с Жердевым. Боевой порядок — «фронт». Интервал между парами двести пятьдесят — триста метров, превышение такое же. Дистанция — сто — сто пятьдесят метров.

Затем Покрышкин уточнил обстановку. Противник снизил активность. Ходят лишь его «охотники» — парами и четверками, реже — большими группами. Возможна встреча с бомбардировщиками.

— Особое внимание обратите на «тройки». Как правило, в их составе — один опытнейший ас, второй его прикрывает, а третий выполняет роль «приманки», вроде бы подставляет себя, заманивает… под удар вот этого самого аса, с которым все время держит связь. Ясно? — Александр Иванович обвел вокруг вопросительным взглядом.

— Смотрите район…

Подняли планшеты. Мысленно проложили маршрут: Троицкая — Киевская, разворачиваемся севернее Новороссийска на 180 градусов и «маятником» на высотах 5 — 3 тысячи метров на повышенной скорости «прочесываем» заданный район.

На карте знакомые названия — те, которые запомнились в апреле: Крымская, Абинская, хутор Кеслеров, где в свое время жили мои родители, Греческий… А вот и места «второго рождения» — хутора Шибик-первый и Шибик-второй, где-то здесь был сбит… Крымская уже освобождена от фашистов, а Новороссийск еще у врага.

— Чего задумался? — голос Покрышкина вернул меня к действительности.

Я поднял глаза на командира:

— Свое боевое крещение вспомнил: три месяца тому назад в этих местах подловил меня «худой»…

— Теперь не зевай! Думаю, осмотрительнее стал да половчее?

Отвечаю утвердительно, улыбаюсь, бодрюсь, а у самого кошки на сердце скребут: неприятно идти туда же, но успокаиваю себя, стараясь настроиться на оптимистический лад. Да и основание есть: уже влетался, «чувствую» самолет, верю в него, а еще больше — в боевых друзей своих…

Через десять минут пара за парой взлетаем. Сразу набрали высоту, пошли вдоль железной дороги курсом на Красноармейскую, развернулись влево на девяносто градусов. Под крылом Славянская, желтоватая лента Кубани. Паводок уже заметно спал. Справа вдали сквозь белесую дымку просматривается голубеющий простор. Это еще не Азовское море, а поросшие камышом кубанские плавни.

Под крылом так называемая Голубая линия — система вражеских оборонительных сооружений. Псевдоним придумали сами фашисты, веря, что за эту голубую черту не пробьются наши войска. Используя болотистую местность, гитлеровцам удается некоторое время сдерживать наши войска, нацелившиеся через Тамань на Керчь, а там — и Крым…

Впереди — синеватая гряда гор, а за ней очертания Черноморского побережья. С высоты пять тысяч метров в развороте видна береговая черта. А там, в стороне, над Новороссийском и Мысхако — сплошное, неподвижное темно-серое облако дыма, поднявшееся почти до двух тысяч метров.

Ведущий связывается с передовым командным пунктом дивизии:

— Я — Сотый, иду на работу… Тут же отвечает «Тигр»:

— В воздухе спокойно, противника нет.

С учетом обстановки и положения солнца ведущий дает команду:

— Разворот вправо сто двадцать…

Как только ведущая пара выполнила разворот вправо градусов на 70, стала разворачиваться группа. Сразу же занял место слева от своего ведущего. Такое перестроение продиктовано обстоятельствами. Когда шли на юг, боевой порядок четверки — правый пеленг — обеспечивал хороший обзор: солнце находилось слева и выше ведущего группы. Следовательно, и он, и его ведомый очень хорошо видели вторую пару, то есть Жердева и меня, и обозревали все западное пространство — воздушный сектор над территорией, занятой противником. В то же время их пара, находясь выше справа, отчетливо видела ведущих: солнце не мешало обозревать пространство, и в случае, если бы противник попытался зайти в атаку со стороны солнца, его обязательно своевременно обнаружили и сорвали бы его замысел.

Теперь опять идем так, что солнце не мешает нам хорошо видеть друг друга и обозревать пространство, искать противника.

Курс — на Варениковскую, маршрут пролегает над занятой противником территорией. Мысль ведущего: в районе Анапы, Варениковской и Темрюка — аэродромы противника. Отсюда вражеская авиация летает на Киевскую, Крымскую и Мысхако. Авось и подловим неожиданно «лаптежника» или «худого», а то и «раму»?..

На подходе к вьющейся внизу реке Кубань слышу в наушниках голос Покрышкина:

— Впереди ниже справа пара «худых». Жердев, прикрой!

Как просто, буднично, привычно: увидел оценил — без промедления атаковал!..

Покрышкин сближается с «мессерами». Те, видимо, и не подозревают, что уже висят на волоске от гибели, и продолжают идти курсом на Крымскою.

Я вижу, как «мессер» резко перевернулся на спину, за ним повторил маневр и Покрышкин, неотступно преследуя противника.

— Дальность триста… двести… сто… пятьдесят!

Это — голос Покрышкина. Урок продолжается! Его истребитель нацелился на заднего «мессера». От «аэрокобры» вдруг отделились искрящиеся разноцветные пунктиры. Они буквально осыпали кабину пилота, сверкнули фейерверком вокруг «мессера». Он скользнул влево, опустил нос и, выписывая в небе большую дымную спираль, пошел к земле.

Покрышкин передает в эфир:

— Бью второю!

Но не успел он сблизиться с «мессершмиттом», как тот резким левым переворотом нырнул под машину Покрышкина и колом устремился вниз.

— Ладно, пусть идет! — услышали летчики. И поняли: ведущий не стал гнаться за противником потому, что не мог бросить молодежь, оставить ее без присмотра ни на мгновение.

А на земле снова был урок. Александр Иванович собрал всех молодых летчиков, с которыми работал, а нас было пятнадцать «салажат», провел разбор…

И снова — урок! Для меня, и для всех нас.

Боевая учеба и боевая работа продолжались. Покрышкин в течение всего июля почти ежедневно брал меня на боевые задания.

С этой поры и до конца войны в группы, которые водил Александр Иванович, неизменно входило звено, в составе которого были мы с Жердевым.

Прошло несколько дней. Па стоянке построен весь личный состав полка. Зачитывается приказ объявляется боевой расчет.

— Командир первой эскадрильи — капитан Речкалов, — громко произносит начальник штаба майор Датский. И скороговоркой продолжает перечислять командиров и летчиков этой эскадрильи:— Заместитель командира эскадрильи — лейтенант Клубов; командиры звеньев — лейтенант Ивашко, младший лейтенант Жердев; старшие летчики — лейтенанты Цветков, Самсонов; летчики — лейтенанты Чистов, младшие лейтенанты Голубев, Сухов, Березкин, Карпов, Иванов…

Строго закреплены экипажи — летчик, техник или механик, моторист, оружейник. Другие авиаспециалисты закреплены за звеном или эскадрильей.

Техником на мой самолет назначен старший техник-лейтенант Иван Яковенко, мотористом — старший сержант Таджат Ктоян, оружейником — рядовой Аня Родникова.

Машина доверена новенькая. Красивая, стремительная, нигде ни вмятинки, ни царапинки. Двигатель наработал всего лишь восемь часов. На фюзеляже только вчера мы вместе с механиком нарисовали — разумеется, с помощью трафарета — ярко-красную звезду. И рядом — цифру «50».

На этом самолете и с этим номером мне суждено было пройти войну до самого конца.