В пещерах мурозавра

      На все вопросы о Фиме, о том, что он делал сегодняшним днем и чем занимался вообще, бабушка Тихая отвечала мрачно и решительно:
      - А оно мине нужно?
      - Ну как же не нужно?! - пытался ее урезонить Людвиг Иванович. - Мы не знаем, где сейчас находится мальчик и каким образом исчез он из комнаты. Может, мальчику плохо, может, он нуждается в помощи! Подумайте, ведь каким-нибудь фактом, какой-нибудь деталью вы можете помочь всем нам, помочь мальчику!
      - А оно мине нужно? - упрямо сказала бабушка Тихая и, подумав, прибавила: - Оно кому ни то нужно?!
      - А как же! А как же! - снова воскликнул Людвиг Иванович. И опять долго и убедительно говорил, как "оно" всем нужно, чтобы Тихая рассказала, что ей известно; однако после этой речи старуха вообще замолчала, поджала губы и отвернулась к стене.
      Измученный Людвиг Иванович вытер со лба пот, машинально вытащил из кармана конфету, развернул ее и сунул в рот. Кончик носа бабушки Тихой затрепетал.
      - Ето што ж за конхвета? - другим, подобострастно-ласковым голосом спросила она.
      - Но вы еще не ответили на мой вопрос, - напомнил Людвиг Иванович, угощая ее.
      - Ну, што сказать... - куда охотнее заговорила Тихая. - По первоначалу казался мальчишка как мальчишка. Ног не вытирал, пыль носил, но ужасу такого не было.
      - Какого "ужасу такого"?
      - Ну, штобы ни лечь, ни встать без страха божьего. Как есть казнь египетскую в обличье невинном господь наслал за грехи наши, за грязь кухонную и лень ерихонскую...
      - А если ваш бог наслал, чего же в пидстанцию бегали? - раздался Нюнин голосок.
      Не отвечая Нюне, Тихая сказала:
      - Перебиваеть и слухаеть девчонка-то! За ето судять али нет?
      Людвиг Иванович дал бабушке Тихой конфету и продолжал следствие. Так и пошло: Людвиг Иванович давал Тихой конфету, та отвечала на новый вопрос. В кармане Людвига Ивановича уже почти не оставалось конфет, когда он сказал:
      - Вы очень хорошо ответили на предыдущие вопросы. А теперь вспомните, пожалуйста, если видели, что делал сегодня с утра Фима?
      - Чего он выделывал сегодни, не знаю. Об том Нюнькины шпиёнки лучше моего знають. А мине не до его вытворячества было - я в кухне занята была; сколько той грязи за соседями выташшить надо было, вскоросте у той грязе по уши сидеть будем.
      - Ну, а не видели, выходил Фима из дому?
      - Ето видела. Мать ему вослед: сей минут назад. Ён шмыгнул и пыль поднял, аж в носу у мене засвербило. Штоб, говорю, твоей матери так чихать, как мене от тебе...
      - И он скоро назад?
      - Эге, скоро! А если бы тебе наказали да заперли, а потом в уборную выпустили, разбежался бы ты назад либо как? О, то-то!
      - А может, он куда со двора выходил в это время? - спросил Людвиг Иванович, протягивая бабушке Тихой ириску.
      - Про то не знаю. Про то не скажу! "Золотой кулючик" - хорошая конхвета. А ежели где и был Ехвимка за ето время, окромя двора, про то беспременно знаеть Тихон Харитонов, через улицу живеть, он за всю улицу знаеть, потому как у него грудная жаба и он ету жабу цельный день на веранде грееть, от пяти утра и до самого вечера, днем часок соснеть, а и то с веранды не уходить и ухом за улицею следить.
      - Ну, хорошо, значит, потом Фима вернулся, и больше вы его не видели?
      - Не видела и видеть не хочу.
      - Что вы еще можете рассказать о Фиме?
      - Фулиган. И говорить об нем не желаю.
      - А вот у меня еще есть... карамель... только без начинки.
      - Карамель без начинки не бываеть, - подозрительно сказала бабушка Тихая.
      - Ну как же... Тут вот и написано: карамель.
      - Пишуть незнамо што, - проворчала бабушка Тихая и задала каверзный вопрос: - А монпасе, ето што, по-твоему?
      - Монпансье - это мелко нарезанная карамель без начинки, - наугад ляпнул Людвиг Иванович и, ошарашив Тихую этим смелым утверждением, ловко вытянул у нее еще кое-что про Фиму.
      Увы, подтвердилось, что Фима действительно обломал у бабушки Тихой все цветы алоэ, а у соседей - гвоздику, но другие цветы - герань, бегонию, аспарагус, - хотя тоже с них срезал по веточке, до такого опустошения не довел.
      - От алои одне корышки оставил, - твердила сердито Тихая.
      Выяснилось также, хотя бабушка Тихая тут же прикусила язык, что Фимка действительно постоянно снабжал ее всяческими конфетами.
      - Вы же сами сказали: "У Ехвимки все эти карамели перепробовала"!
      - А алоя? - сверкнула глазами Тихая. - Конхветы! Един раз конхвету сунеть, а весь день смекай, к пожару излаживаться чи к затопу!
      - К потопу?
      - Потоп - это дело божье, - строго сказала бабушка Тихая. - А Ехвимка мог исделать затоп. Или тварь ползучую на нас напустить... - И шепотом вдруг спросила: - Когда Ехвимки пять ден не будеть, можно же его из книжки выписать али как?
      - Из какой книжки?
      - Какой-какой! Домовой! А ешшо есть интеренаты для таких фулиганов...
      Закончила она свои показания не менее решительно, чем Бабоныко, но в прямо противоположном смысле:
      - Убег, беспременно убег! Стибрил чё-нибудь и убег! И пущай назад не прибегаеть. Аще усю банду за собой приведёть.
      - Банду? Но вы же сами говорили - никаких подростков он в дом не водил.
      - А я и не говорю за подростков! Наведёть банду тварей своих.
      - Тварей? Вы кого же имеете в виду?
      - Ето вы их имейте у себе у виду, Ехвимкиных тварей, а я их сроду видеть не желаю, тьфу на них, на глаза бы мне оне не попадали!
      И Тихая вдруг замолчала. А так как у Людвига Ивановича конфет больше не было и к тому же он торопился опросить девочку, то он и оставил разгневанно-молчаливую старуху в покое.
      Глава 7
      Показания Нюни
      - Ну-с, так, "падмузель" Нюня, - начал весело свой допрос Людвиг Иванович. - Мы ведь друзья?
      - Друзья, - прошептала, не поднимая глаз, девочка.
      Была она обыкновенная длинноногая, веселая, любопытная девочка, но сейчас выглядела измученной и замкнутой.
      - Расскажи-ка мне все, что знаешь о Фиме!
      - А что? Фима обыкновенный мальчик...
      - Разве все обыкновенные мальчики срезают цветы у соседей, берут из дому вещи отца, а потом исчезают бесследно, а?
      - Значит, ему нужно было, - Нюня говорила едва слышно.
      - Для чего нужно?
      - Не знаю.
      - А почему же говоришь, что нужно было?
      - Фима не такой мальчик, чтобы если не нужно, то брал.
      - А какой же он мальчик?
      - Обыкновенный.
      - Твоя бабушка говорит: необыкновенный.
      Нюня неуверенно пожала плечами.
      - Значит, так: обыкновенный необыкновенный мальчик, да?
      - Да, - серьезно кивнула Нюня.
      - Ну хорошо, что на нем было сегодня утром?
      - Футболка, шорты, носки, сандали, - подробно перечислила Нюня.
      - А когда он выходил, он что-нибудь нес?
      - В руках?
      - В руках.
      - Нет.
      - А где нес?
      - Не знаю.
      - А нес?
      - Я не знаю.
      Обычно, Людвиг Иванович это хорошо помнил, самым любимым восклицанием Нюни было "а я знаю!", теперь же она то и дело твердила "не знаю".
      - Нюня, вот ты сказала: "Фима бабушку Тихую конфетами угощал". А почему?
      - Она ж конфеты больше даже чистоты любит.
      - Ну, это ясно. Но ты ведь тоже конфеты любишь?
      - Не знаю.
      - А тебя он часто угощал?
      - Не знаю.
      - А вот бабушка Тихая на него ругается, а он ее конфетами угощал. Почему?
      - Они нюхали.
      - Что нюхали?
      - Вместе... все.
      - А все-таки, что именно?
      - Не знаю.
      - Как ты думаешь, куда делся Фима?
      Девочка пожала плечами.
      - Не мог же он просто исчезнуть из запертой комнаты?
      Людвиг Иванович ожидал ответа, что да, не мог или хотя бы "не знаю", но девочка вдруг выразительно сказала:
      - Фима очень умный.
      - Нюня, а что это бабушка Тихая говорила о каких-то казнях египетских?
      - Не знаю.
      - Разве не знаешь? А почему ты об эпидстанции вспомнила?
      - Не знаю, - опять затвердила девочка.
      Людвиг Иванович перевел разговор на другое:
      - Ольга Сергеевна ругала сегодня Фиму?
      - Ругала, говорила: совести нет.
      - Ну, а ты как считаешь?
      - У Фимы очень много совести.
      - Много совести... А вот бабушка Тихая считает: он связался с дурной компанией.
      - С какой компанией?
      - Ну, с ворами, наверное.
      Неожиданно девочка смешливо хмыкнула:
      - Скажете тоже!
      - Слушай, Нюня, ты можешь и должна нам помочь. Ты наблюдательная девочка, и ты любишь Фиму. Если ты нам не поможешь и не расскажешь все, он может погибнуть...
      - Фима умный, - прошептала Нюня.
      - То есть ты хочешь сказать, что он сам найдет выход из положения?
      Девочка молчала.
      - А если нет? - продолжал Людвиг Иванович. - Вдруг он запутался и уже не сможет к нам вернуться? И знака подать не сумеет?
      Девочка так низко опустила голову, что Людвиг Иванович даже присел на корточки перед ней и приподнял ее лицо:
      - Ну же, Нюня! Разве я желаю Фиме зла?
      - Я не знаю, - прошептала девочка. - Он очень умный.
      - Ну хорошо, - сказал Людвиг Иванович. - Что ж, если ты не хочешь помочь, нам помогут твои куклы. Давай твоих кукол на допрос!
      Девочка вскочила:
      - Они не могут!
      - Почему? - строго спросил Людвиг Иванович.
      - Тиша - плохая куколка, она ничего не понимает! Пупису лишь бы посмеяться. Зика вообще ничего не знает, ей лишь бы попеть.
      - Ну, а эта... - наугад сказал Людвиг Иванович.
      - Мутичка, да? - тревожно спросила Нюня.
      - Да, Мутичка.
      - Она... она болеет.
      Явно Нюнины куклы видели многое, и девочка боялась, что они выдадут Фиму. Она ведь не знала, что следователи не умеют допрашивать кукол.
      - Хорошо, Нюня, я вижу, тебе много известно, но ты не желаешь сказать. Смотри, девочка, вдруг потом будет поздно.
      Нюнины глаза так расширились, что стали вдвое больше обычного.
      - Что ж, Нюня, ты неглупая девочка. Подумаешь, вспомнишь все, а когда решишь нам помочь, подойди и скажи: "Дядя Люда, я вам кое-что хочу рассказать". Договорились?
      - А о чем вспоминать? - спросила шепотом Нюня.
      - Обо всем. Как Фима приехал в ваш дом, что было потом и почему он исчез... Хорошо?
      И позже, делая свои следственные дела, Людвиг Иванович нет-нет да и взглядывал на Нюню. Она все время была возле него, но очень тихая, очень нахмуренная."
      Может, вспоминает?" - думал Людвиг Иванович.
      А Нюня действительно вспоминала. Вспоминала все, что знала о Фиме с самого дня его приезда.
      Глава 8
      Следы на полу
      Они приехали совсем неожиданно - в будний день, когда в доме никого, кроме Нюни, не было.
      Сначала Нюня вздрогнула, потому что на улице у дома громко и требовательно загудела машина. Не успела Нюня ничего подумать, как во двор вбежала красивенькая женщина и начала вытаскивать из петель доску, которой закладывались ворота. Нюня глянула на ворота и даже сказала "ой, боже!" и прижала к груди авторучку: выше ворот, ни за что не держась и даже вроде бы ни на чем, сидел мальчик с железным сундучком в руках. Ворота, скрипя, открылись, и стало видно, что мальчик сидит на вещах, наваленных в кузове, - но все равно сидит так прямо и серьезно, как никогда не сидят другие мальчишки на машинах. Грузовик въехал во двор - и тогда, бросив авторучку на тетрадку с недописанным упражнением, Нюня выскочила на веранду, распахнула дверь и крикнула:
      - А я знаю, кто вы! Вы новые жильцы!
      - Правильно! - сказала красивенькая женщина и засмеялась. - Минуточку! крикнула она шоферу, побежала и открыла пустую дожидавшуюся жильцов квартиру.
      И Нюня подумала: зайти или не зайти, - потому что, пока комнаты пустые, в них может заходить кто угодно, но, с другой стороны... Она не успела додумать эту мысль, как тот самый мальчик, который сидел на вещах поверх ворот, молча отодвинул Нюню и прошел в дверь, по-прежнему держа в руках сундучок."
      Может, у него там клад", - подумала Нюня.
      - Фима! - крикнула в это время женщина. - Помоги-ка!
      - Я сейчас! - ответил мальчик нежным голосом.
      Никогда бы Нюня не подумала, что у такого сурового мальчика может быть такой нежный голос. У нее, Нюни, и то был грубее - во всяком случае, она могла перекричатъ на улице любую девчонку и любого мальчишку. Да, Нюня очень удивилась, она даже не знала, чему больше - такому нежному голосу или тому, что мальчика зовут Фима. На их улице была одна тетя, ее тоже звали Фима: кто звал - тетя Фима, кто Серафима, но сколько Нюня знала мальчишек - и детском саду, и в школе, и на улице, - ни одного из них так не звали.
      И это еще не все. Ростом мальчик был вровень с Нюней, а когда из машины вынесли связанные шпагатом учебники, все они оказались для пятого класса. Получалось что мальчик - ученик пятого класса. Значит, у него уже второй год разные учителя, а у Нюни на всех уроках одна и та же: "Сейчас, дети, у нас урок математики, а следующий будет труд!"
      Удивительно, очень удивительно все это было!
      Вообще-то Нюня любила удивляться. Но обычно ей приходилось немного допридумывать, чтобы как следует удивиться. На этот же раз было так много удивительного, что Нюня даже не знала, чему удивляться раньше. Тут бы удивляться и удивляться, а ей еще не давал покоя сундучок. Мальчик поставил его сначала в угол в первой комнате, потом на подоконник зарешеченного окна во второй.
      - Вот видишь, Фимчик, у тебя теперь будет собственная комната, - сказала его мама. - Не такая большая, но шкаф, кровать и стол встанут.
      - Только не полированный, - предупредил Фима.
      - Конечно, нет, - сказала его мама и засмеялась. Она так и смеялась всему, эта красивенькая женщина.
      В другое время Нюня обязательно радостно удивилась бы этому, а потом крикнула бы: "А я знаю, чему вы смеетесь!" - и тут же придумала бы что-нибудь, но сейчас она даже и подумать об этом не успела, так много было других поразительных вещей.
      И вот Нюня еще толком ничего не сообразила, как, сбросив в комнате вещи, новые жильцы заперли дверь, сели на машину и уехали.
      Нюня выбежала во двор, встала на приступочку и заглянула в зарешеченное окно, но сундучка на окне уже не было.
      Вернулась бабушка Матильда Васильевна, и Нюня сообщила ей великую новость. Бабоныко так взволновалась, что никак не могла расслышать вторую часть новости - что жильцы уже уехали.
      - Как же так?! - твердила она. - Приезжают новые люди, а в доме никого, кроме девочки. Они могут подумать, что им не рады. Я сейчас же, сейчас же привожу себя в порядок и иду к ним!
      И сколько Нюня ни твердила, что их уже нет, бабушки Матильда села к трельяжу, в котором не было третьего зеркала, и напудрилась, и вдела праздничные серьги. Затем она пошла и постучала в дверь новых жильцов. На всякий случай Нюня тоже прислушалась - и может, они вернулись, - но никто не отвечал. Нюня только раскрыла рот, чтобы сказать, что она же говорила, как бабушка Матильда строго спросила:
      - Анюня, ты опять выдумала?
      - Да нет же!
      - Если бы они приехали, - сказала строго Бабоныко, - они были бы тут.
      - Но они уехали!
      - И ты думаешь, девочка, что можешь обмануть свою бабушку? Ну, подумай сама, умно ли ты выдумала? Ведь если бы они приехали, они приехали бы к себе домой, правда?
      - Да.
      - Домой, а не в гости! Как же они могли уехать?
      Бабушка Бабоныко еще раз постучала в дверь, прислушалась и сказала грустно:
      - Никого нет! Ты все выдумала. Никто не приезжал.
      Нюня стояла пристыженная, когда сзади раздалось ворчливое:
      - Не приезжал?! А хто же тогда натоптал?
      Матильда Васильевна и Нюня одновременно взглянули на пол: он действительно был весь истоптан - особенно выделялись огромные следы от сапог шофера.
      - Но почему же они тогда уехали? - растерянно спросила Бабоныко.
      Бабушка Тихая, которая, урча, как пылесос, уже терла пол, фыркнула:
      - Потому и уехали, што насвиньячили. Изгвоздали пол, загадили, а теперь выскребай за ними.
      Бабоныко все-таки еще постучала и ушла, только когда бабушка Тихая проехалась мокрой тряпкой по ее ноге. Нюня же села с куклой Мутичкой в темный угол у кухни на старый стул и, кажется, о чем-то думала. Может быть, она представляла бабушку Тихую тихой, вежливой женщиной. "Ничего, ничего! говорит эта бабушка Тихая, выглядывая из квартиры. - Пожалуйста, не стесняйтесь, топчите! Господи, для чего же и пол!" Но это получалось похоже не на Тихую, а на Бабоныку, а главное, никак не получалась улыбка на личике бабушки Тихой.
      Тогда Нюня попыталась представить Бабоныку бабушкой Тихой, но это еще хуже выходило: Бабоныко совсем не умела внаклон мыть полы, она только возила шваброй, и то тряпка у нее все время соскакивала. А главное, бабушка Матильда совсем не умела так ругаться, а если бы умела, вот бы весело было - стояла бы она в своей шляпке и серьгах и кричала: "Оглоеды, охальники, ободранцы!", а мальчик со странным именем Фима уронил бы от удивления свой сундучок, а в нем клад - всякие сапфиры и драгоценности, так что потом и музее напишут: "Клад, найденный мальчиком Фимой и девочкой Нюней", и на Нюню наденут все эти сапфиры и сфотографируют для кино и телевидения.
      Когда она додумала свои мысли, в коридоре уже было так чисто, что Нюне показалось, будто и в самом деле ей только привиделись новые жильцы. Ей стало грустно, и она, чтобы утешиться, очень красиво нарядила своих кукол и разрешила им съездить сегодня на маскарад в страну Принцессию. И все время, пока Нюня доделывала упражнение, куклы звонили ей из Принцессии и рассказывали, кто с кем танцует и кто как себя ведет, и она то ругала, то хвалила их. А в конце позвонила Мутичка - что они встретили мальчика с железным сундучком и он расспрашивал, почему не пришла на маскарад красивая девочка Нюня, и сказал, что она сразу показалась ему очень доброй и умной и он хочет сообщить ей очень большую тайну.
      Глава 9
      Беглое знакомство
      Поэтому, когда через день к вечеру Нюня увидела Фиму во дворе, она сразу подбежала к нему с улыбкой. Но он посмотрел на нее так серьезно, что ей расхотелось улыбаться.
      Фима шел по саду, то тут, то там, подбирая кусок коры, стебелек или листик, а то и просто комочек земли, внимательно рассматривал, укладывал в спичечные коробки и, надписав, рассовывал по карманам. Потом Фима влез на старую грушу - не так быстро, пожалуй, как влезала Нюня, но ведь у него во всех карманах лежали коробки!
      Он сидел, задумавшись, когда вдруг раздался густой рев, закончившийся протяжным подвывающим вздохом. Мальчик вздрогнул от неожиданности и чуть не свалился с дерева, а Нюня радостно крикнула:
      - А я знаю! А я знаю! Это лев в зоопарке вздыхает!
      Мальчик долго смотрел через пустырь на стену зоопарка, потом обернулся к Нюне и строго спросил:
      - А наблюдения над животными проводят?
      И опять Нюня удивилась, какой нежный голос у него при таком строгом виде, но все-таки успела ответить:
      - Их целыми экскурсиями наблюдают. И дети с родителями.
      - Я не о том, - строго сказал мальчик и замолчал.
      Нюне, однако, очень хотелось поговорить, и она еще раз крикнула:
      - А я знаю, почему ты низенький: у тебя весь рост в ум ушел! - Потому что она еще с прошлого раза поняла, что мальчик очень умный.
      Но Фиме ее замечание, видимо, совсем не понравилось. Ничего не ответив, он слез с дерева и пошел к дому.
      - А я знаю!.. - начала было Нюня.
      Фима обернулся и сказал:
      - Ну что, что ты знаешь? Язык дельфинов ты знаешь? Или танцы пчел?
      Нюня не знала и так об этом задумалась, что опомнилась, только когда мальчик уже поднимался на крыльцо. Она бросилась за ним следом, но он перед самым ее носом захлопнул дверь веранды. Она дернула дверь разок, другой.
      - А я знаю, ты держишь дверь! - хотела она сказать весело, а получилось с дрожанием в голосе.
      В ответ Нюня услышала только, что мальчик подтаскивает стул, чтобы не держать дверь рукой. Нюня хотела обидеться, потом вспомнила, что есть окно, представила, как мальчик удивится, увидев ее, побежала к окну веранды и крикнула:
      - А вот и я!
      Мальчик, оглянувшись на нее от двери, на которую он старательно навешивал стул, бросился бежать по коридору, но тут распахнула дверь своей комнаты бабушка Матильда.
      - Бабоныко! - сунула она Фиме руку.
      - Что? - не понял сначала он.
      - Бабоныко! - еще раз кокетливым голосом сказала бабушка Матильда.
      Мальчик догадался, что с ним знакомятся, и, запинаясь, представился в свою очередь:
      - Фимка... Ефим... Ревмирович...
      - Вы с вашей мамой, - сказала Бабоныко, - может быть, подумали, что мы вам не рады?
      - Нет-нет! - сказал мальчик, оглядываясь на Нюню, которая сидела на подоконнике.
      - Я очень жалею, что еще не видела вашу маму...
      - Бабушка Ныка, вы извините... - начал было, совсем как взрослый, Фима, но Матильда Васильевна сердито сказала ему:
      - Не бабушка Ныка, а Бабоныко! Бабоныко - моя фамилия!
      - А я знаю! - крикнула со своего подоконника Нюня. - А я знаю, как бабуленьку дразнят мальчишки: баба Заныка!
      Мальчик, однако, ничуть не развеселился, а бабушка Матильда обиделась.
      - Между прочим, - сказала она, - между прочим, я бы могла носить французскую фамилию. Моей руки просил де Филипп. Ах, де Филипп, де Филипп!
      Это у нее звучало, как "Ах, где Филипп, где Филипп?", и мальчик, желая исправить свою грубость, спросил:
      - А правда, где этот, ну, Филип?
      - Не "ну Филип", а де Филипп, - поправила бабушка, уже не сердито, а, видимо, желая поговорить о де Филиппе.
      Решившись подойти, Нюня спрыгнула с подоконника, однако мальчик, увидев ее близко, забыл про всякую вежливость и снова бросился бежать, но тут его чуть не сбила с ног бабушка Тихая. Она выскочила из своей двери с тряпкой в руке и, наверное, ударила Фиму головой в живот. Во всяком случае, он вскрикнул "ой!", а потом "извините!" и "здрасьте!". Бабушка Тихая и не подумала ему отвечать. Она начала быстро-быстро тереть тряпкой коридор.
      - Мальчишка! - шипела она. - Не оберешься грязи! Туда-сюда! Туда-сюда! День-деньской! Не разгибая спины! Вывозишь за всеми!
      Нюня делала Фиме знаки, чтобы он не очень-то пугался, но он не захотел на Нюню глядеть, влетел к себе и запер дверь изнутри на ключ.
      - Ну, вот и состоялось беглое знакомство, - сказала, возвращаясь к трельяжу, бабушка Матильда.
      - Лучше бы он не убегал! - грустно сказала Нюня.
      Глава 10
      "Ехвимочка" и "конхветы"
      О других мальчишках все уже сразу знаешь, а Фима был серьезный и таинственный. Если бы он только понял, что Нюня ему друг и все должна о нем знать, но вот этого Фима и не хотел понимать.
      Он очень рассердился, когда через день, наутро, увидел у решетки своего окна черного Нюниного Пуписа, у дверей в коридоре красиво причесанную Мутичку, а на обувном ящике матрешку Мотю. Фима всех их собрал и выбросил через веранду во двор.
      - Бессовестный! - крикнула плачущим голосом Нюня. - Если бы с тобой так!
      - И не смей, - сказал строго Фима, - не смей за мной шпионить. Сама шпионишь и кукол этому учишь! Я человек свободный!
      - Они тоже свободные и могут ходить где им хочется! - крикнула Нюня, правда не очень громко и не очень грубо, потому что ей не хотелось спорить с Фимой, а хотелось с ним помириться, и еще потому, что она его немного боялась.
      Фима обошел вокруг дома, и Нюня тоже. Фима заглядывал под фундамент, смотрел в увеличительное стекло и иногда, покачав головой, бормотал:
      - Ничего себе!
      Потом прошел в сад и начал отгребать старую листву, прощупывать землю прутиком."
      Клад ищет!" - подумала чуть не вслух Нюня.
      И когда он долго сидел на корточках, а Нюня хотела забежать вперед и посмотреть, чего это он там смотрит, он даже крикнул на нее, и вскочил, и загородил.
      - Тебе можно, а мне нельзя? - обиделась Нюня.
      - Везде никому нельзя, а кто не соображает, тому вообще лучше ходить только по асфальту.
      - Один ты соображаешь, да?
      - Ну, так скажи, чего ты соображаешь.
      Нюне нечего было сказать, и она осторожным голосом обругала Фиму:
      - Я соображаю, что ты воображаешь.
      - Если ты будешь болтать глупости, я тебя отправлю в дом!
      - Что, твой сад, что ли?
      Фима ушел к себе, может быть, даже обиженный. Нюне захотелось заплакать или, наоборот, рассердиться, но тут Фима вышел с какой-то палкой и стал вымерять сад и вдоль забора, и наискосок, и поперек. На всякий случай Нюня теперь молчала, а Фима, видимо, и не сердится - занят был своим делом.
      Потом он вернулся в дом, и Нюня видела в дверь, что он что-то чертит и рисует на листе бумаги.
      Оттого, что Фима все ходил туда и сюда, а Нюня за ним, она думала, что вот-вот вылетит бабушка Тихая и, может быть даже ударит их мокрой тряпкой, чтобы они не топтали пол, но все получилось наоборот. Бабушка Тихая, правда, вылетела с мокрой тряпкой, однако тут же бочком, бочком подошла к Фиме и сладким голосом спросила:
      - Деточка, што ето ты сосешь?
      Фима так задумался, что от неожиданного голоса Тихой сразу сглотнул конфету.
      - Ни-чего! - сказал он, заикнувшись.
      Нюня-то знала, что теперь уже плохого не будет и подошла ближе.
      - Как же так, ничего? Ишел и сосал! Што же ты, Ехвимочка, старого человека обманываешь, а? Сам ишел, а за шщочкой конхвету сосал!
      - Да нету, нету у меня конфеты! - испуганно сказал Фима и даже рот раскрыл.
      Бабушка Тихая так и подсунулась сразу к его раскрытому рту, но не стала глядеть, а, зажмурившись, понюхала.
      - Конхветой и пахнеть! - мечтательно сказала она. - Душистая конхвета. У нас таких нету. Я такой сроду не пробовала.
      Фима даже рот забыл закрыть от изумления.
      - Ехвимочка, деточка! - совсем сладким голосов заворковала Тихая, а сама так и сверлила его немигающим взглядом. - Што за конхвета? Как она прозывается, а?
      - Может быть, "Дорожные"? - неуверенно сказал Фима.
      Бабушка Тихая снова уткнулась в самое его лицо вздрагивающим носом и убежденно ответила:
      - Не! Никакеи оне не "Дорожные".
      Фима полез в карман, достал оттуда конфету и внимательно посмотрел на нее. Тихая и Нюня тоже наклонились и внимательно посмотрели. Обертка была золотистая, а на ней - черный слон с красными пальцами.
      - "Зоологические", - прочел Фима и не успел и глазом моргнуть, как Тихая выхватила конфету, мигом ее развернула и отправила в рот.
      - Хорошая конхвета! - сказала она и даже зажмурилась. - Хорошая, а не та. У той вафля была.
      Тихая завернула верхнюю юбку - на ней всегда было пять-шесть юбок - и сунула бумажку от конфеты в карман.
      - И што же ето была за конхвета? - задумалась снова она. - Может, обвертку оставил?
      Фима вывернул карманы, но обертки не было.
      - Фима, а Фима, ты же фантик свернул и во двор пульнул, - вспомнила Нюня и опасливо покосилась на Тихую, но той сейчас было совсем не до чистоты.
      - Ехвимочка, деточка, Нюнечка, золотко, порыскайте, а?
      И сама первая бросилась во двор. Тщетно, однако, ползали они втроем по кустам и дорожкам: фантик как ветром сдуло.
      - Он мог упасть в соседний двор, - подумала вслух Нюня, и Тихая сунулась было к забору, но оттуда на нее рявкнул здоровенный пес.
      - Поразводили тварь собачью! - чуть не расплакалась Тихая и, махнув рукой, двинулась к дому. В сгорбленной ее спине было столько безнадежности, что Фиме, наверное, жалко ее стало, и он предложил:
      - А можно посмотреть у нас в вазочке, вдруг еще такая конфета есть.
      Бабушка Тихая так и встрепенулась:
      - Ехвимочка, посмотри!
      Пока они перерывали конфеты в вазочке и в серванте, Нюня смотрела на Фимин стол.
      Сундучок был открыт, и сверху в нем лежала толстая тетрадь. Нюня подошла ближе, чтобы заглянуть, что под тетрадью, но Фима сердито захлопнул крышку так что сундучок звякнул своими замочками.
      Не то чтобы Нюня после этого обиделась - так уж получалось, что она на Фиму почему-то не могла обижаться, - просто ей вдруг стало так грустно! Нюня вышла и посидела во дворе, пока ей не стало снова любопытно. Тогда она поднялась на веранду и посмотрела в окно бабушки Тихой.
      - Ехвимочка, детка, сам понюхай, - говорила как раз та.
      Нюня глянула и ахнула - бабушка Тихая развязывала и давала нюхать Фиме свои баночки с медом, а Фима нюхал, слушал и говорил с уважительным удивлением:
      - Вот елки-палки - ничего себе!
      - Етот желтый понюхай, а потом етот, со зерном! Откуда его пчелка брала? Да ты нюхай, нюхай! Молодой, а нос совсем не работаеть. Акацию уже разнюхать не можешь! Ан акация-то разная. Ну, этот-то и сопатый разнюхаеть - липу ни с одним цветком не спутаешь. Ты нюхай, нюхай, Ехвим! Пчела-то, она хочь умная, да жадная. Положь сахар у керосин - она и керосин жрать будеть! Мураш умнее мураш на што зря не полезеть. А сахарин даже и пчела, на что жоркая, исть не станеть. Вот иди сюды, Ехвим, я тебе насекомому уму-разуму учить буду.
      Дальше началось такое, что Нюня и думать забыла о своей обиде. Все горшки с цветами, какие были, и все баночки с вареньем и медом, и все вазочки с конфетами, и коробку с конфетными обертками бабушка Тихая с Фимой обнюхали, как собаки. Фима, правда, хотел и на вкус попробовать, только бабушка Тихая ему не дала, прикрикнула:
      - Нюхать нюхай, а языком не загребай: не про тебе наживалось!
      Нюня подвинулась поближе к окну, но Тихая повела своим дрожащим носом.
      - Девчонкой пахнеть! - с отвращением сказала она и захлопнула окно. Так что Нюня уже слышать ничего не могла - только видела. как Тихая с жадным лицом, а Фима с лицом размышляющим нюхают все подряд.
      В том, что бабушка Тихая обнюхивала каждую бумажку, ничего удивительного не было - сладенькое она любила. Но вот чего мальчик Фима обнюхивал каждую обертку, и каждую баночку, и цветы, и листья, и даже землю - этого Нюня понять не могла.