Она проскользнула в нишу и удивленно уставилась на пустой табурет Джо Смита. Как это неосторожно со стороны Ника – снять его с поста! Когда в казино меняли камеры наблюдения, Ник решил сэкономить и установил в нише две камеры-фальшивки – чтобы не ковырять здесь потолок и не платить лишние деньги. Ник, как всегда, решил поступить по-своему, и сейчас он за это должен будет поплатиться.

Роксана подошла к Билли и, придерживая его ручищу, достала теннисный мячик и положила себе в сумочку. На секунду она поймала свое отражение в отполированной меди автомата. Это выражение восторга, это волнение и экзальтацию словами описать было бы невозможно.

Она помедлила, смакуя момент. Сейчас она отпустит руку – и раздастся звон, который заставит Ника и всех остальных ринуться сюда. Они увидят, как она подпрыгивает от восторга, и когда первичный шок пройдет, они за нее порадуются. Победителей любят все, и все будут ее любить.

Роксана была в этом уверена.

Но когда она попыталась отпустить ручищу Билли, кто-то схватил ее собственную руку. Какой-то мужчина припечатал ее пальцы и удерживал ручищу Билли на месте.

– Отпустите, – взмолилась она.

– Нет, – ответил мужской голос.

– Пожалуйста!

Но он не отпускал. У нее не хватило смелости повернуться и взглянуть – кто это? Она предпочла снова посмотреть на отражение – и увидела в отполированной медной пластинке Валентайна. Лицо его казалось кровавым месивом. За его спиной стоял Уайли и снимал каждое ее движение на ручную видеокамеру.

– А я ведь до последнего надеялся, что это все-таки не вы, – печально произнес Валентайн.

– Да уж, смелый ты у нас парень, – говорил Билли Хиггинс спустя несколько часов. Он сидел на краю огромного мраморного стола Ника и дул на обжигающий кофе.

Валентайн расположился на кушетке с прижатым ко лбу пакетом со льдом. Когда он занимался дзюдо, то по нескольку минут в день стоял на голове – это упражнение укрепляло мышцы шеи. Наверное, поэтому ковбою и не удалось укокошить его ударом трубы. Но при этом Билл все-таки не слишком ему сочувствовал: Валентайн нанес ему жестокую обиду, и их старая дружба дала трещину.

Ты ворвался в мой город подобно Уайатту Эрпу[41], – продолжал Хиггинс, – провел свое собственное расследование, а потом прищучил ублюдков, минуя Комиссию по игорному бизнесу и полицию. И я еще должен тебя за это благодарить?

– Но я ведь тебе первому позвонил, разве не так?

– И что?

– А то, что это твой арест, – пробормотал Валентайн.

– Мой арест? – издевательски засмеялся Хиггинс. – Да как я могу представить все это в суде? Это ничей не арест, пока ты мне все подробности не расскажешь.

На дрожащих ногах Валентайн добрел до окна за столом Ника и глянул вниз. Возле парадного входа в «Акрополь» выстроились восемь полицейских машин, отблески их мигалок пробегали по собравшейся у ограждений толпе. А в трех тысячах миль отсюда, думал он, другая толпа собралась у тела, накрытого простыней. Тела его сына.

Валентайн почувствовал, как в груди у него нарастает боль. Ему необходимо хоть недолго побыть в одиночестве, посмотреть в сгущающийся перед его глазами мрак. Но если он не объяснит всего Хиггинсу, Фонтэйн и его банда снова уйдут от возмездия. И как бы плохо ему сейчас ни было, он должен завершить это дело. Он не может позволить им уйти.

– Начинать с самого начала? – спросил Валентайн.

– То есть с того момента, как ты приехал?

– Нет, с того момента, как все это действительно началось.

– Я весь внимание, – сказал Хиггинс.

Десять лет назад Ник влюбился в Нолу, – начал Валентайн. – Однажды ночью они расположились потрахаться на мостках над залом. Внизу началась драка. Охранник, который присматривал за Одноруким Билли, помчался разнимать, а Ник, увидев это, пришел в бешенство. Нола не дура. Она смекнула, что охранник рядом с Билли – вовсе не для декорации.

– Это и есть то упущение в системе охраны, о котором говорила Шерри Соломон?

– Верно.

– Но почему тогда Сэмми Манн уверял, что никаких дырок в системе наблюдения не существует?

Валентайн пожал плечами:

– Возможно, Ник как-то заставил Сэмми хранить тайну – он ведь рисковал лишиться лицензии.

– Продолжай.

– Теперь перепрыгнем во времени вперед – за полгода до сего дня. Нола отправляется в Мехико, снова влюбляется в Сонни. Рассказывает Сонни об этой дырке, и они задумывают грабануть Ника.

Когда Нола уезжает, Сонни еще раз все обдумывает и решает изменить план – он понимает, что Нола знает слишком много и никогда не пройдет испытание на полиграфе. Он делает пластическую операцию, затем находит кого-то похожего на себя и посылает на озеро Тахо.

– И этого кого-то убивает Ручонки.

Валентайн кивнул.

– Сонни, он же Фрэнк Фонтэйн, отправляется в Вегас. Частенько заходит в «Акрополь», слышит разговоры о странном ритуале Роксаны, о том, что она каждый день скармливает Билли свои пять долларов. Он также знает, что Роксана ненавидит Ника. Похоже, у них был роман…

– А об этом-то кто тебе рассказал?!

– Никто. Я видел альбом, где Ник хранит фотографии всех дам, с которыми он спал. Среди них было и фото Роксаны.

Хиггинс злобно на него взглянул:

– Почему ты мне об этом не рассказал? Валентайн пожал плечами:

– Потому что ты был в нее влюблен.

– Ах ты старый проныра!

«Или старый слепец», – подумал Валентайн.

– Роксана присоединилась к команде, – продолжал он. – Они много репетировали, потом, на прошлой неделе, приступили к осуществлению своего плана. Фонтэйн засветился – по-глупому. Он рассчитывал на то, что при его следующем появлении начнется настоящая заваруха, и тогда призовут Джо Смита. Он покинет свой пост, а Роксане удастся ограбить Билли. На третью ночь заваруха действительно началась – Сэмми Манн выставил его прочь. Но Джо Смит своего поста не покинул, и план сорвался.

– Пока что мне все понятно, – заявил Хиггинс.

От этих разговоров голова у Валентайна буквально раскалывалась. Из кабинета Ника было видно парковку за «Цезарем»: сотни полуголых мужчин разбирали шатер, в котором Холифилд побил своего недостойного противника. Через неделю бой покажут по телевидению, но он поклялся себе не смотреть: теперь это было ему совсем неинтересно.

– Продолжай, – приказал Хиггинс.

– Нолу арестовали. Фонтэйн выкрадывает ее, отвозит туда, где собирается его шайка. И придумывает новый план. Он отвозит Нолу в мотель. Она звонит Нику, тот ее спасает, привозит назад в «Акрополь». Нола указывает ему на членов шайки, Ник посылает своих парней в казино, не подозревая, что это – часть заговора с целью сорвать Джо Смита с его места.

– Но получается, Фонтэйн сам сделал так, чтобы его арестовали, – возразил Хиггинс.

– Вот именно.

– И мы действительно его арестовали. Какой же в этом смысл?

– Да его выпустят на свободу через несколько часов, – ответил Валентайн.

– С чего это ты так уверен?

– Потому что он не нарушал никаких законов, – пояснил Валентайн. Господи, хоть бы Билл схватывал все скорее, чтобы он скорее мог отправиться на поиски тела Джерри! – Разве это преступление – угадывать то, что пытается скрыть дилер? А вы не можете доказать, что Фонтэйн нарочно похитил Нолу.

– Но ведь Нола указала на него!

– Нику. Уверен, что в полиции ее рассказ будет выглядеть иначе.

– Но Фонтэйн начал скандал в казино.

– Скандал начали люди Ника. Просмотри видеозапись. Люди Фонтэйна просто оказывали сопротивление охранникам Ника. А сам Фонтэйн и того не делал. Единственное совершенное им преступление: он ступил на территорию штата Невада, а это грозит ему всего лишь штрафом.

Хиггинс поразмыслил над словами Валентайна и выругался.

– Ну как, я прав? – спросил Валентайн.

– Конечно, прав. И перестань об этом твердить.

– Извини.

Хиггинс нахмурился:

– Когда я принес тебе вещдоки и ты увидел те вешалки, именно тогда ты понял, что Нола уже давно все это замыслила?

Валентайн кивнул.

– А почему ты мне не сказал?

– Боялся, что ты расскажешь Роксане.

– Ты ее уже тогда заподозрил? Валентайн снова кивнул.

– Почему?

– Потому что мне шестьдесят два, а ей тридцать восемь, – выпалил он, по-прежнему глядя в расцвеченное неоновыми огнями небо Лас-Вегаса. – Мне хотелось думать, что я ей нравлюсь, но в глубине души я понимал, что это невозможно.

Что-то в голосе Валентайна заставило Хиггинса смягчиться. Он положил руку ему на плечо и слегка сжал.

– Ну, такое все-таки бывает, – сказал он.

– Исключительно в кино, – ответил Валентайн.

Хиггинс опустил руку.

– И как мне теперь добиться судебного преследования всей этой компании? – спросил он.

– Надави на Роксану, – посоветовал Валентайн. – Пригрози ей, а потом предложи сделку. И ты полагаешь, она запоет?

– Как курица, голову которой положили на колоду, – Валентайн отвернулся от окна. – Слушай, Билл, мне надо ехать.

– Лонго захочет с тобой поговорить.

– Полагаю, ты и сам сможешь ему все объяснить.

– Но почему? Куда ты летишь?

– В Нью-Йорк.

– Что-то случилось?

– Семейные проблемы. Неотложные.

Хиггинс внимательно посмотрел на друга и увидел у него в лице что-то такое, что заставило его отступить.

– У тебя скоро самолет. Поспеши, – сказал он.

По правде говоря, никакого билета ни на какой ближайший рейс у Валентайна не было, но он надеялся как-то уговорить служащих аэропорта. Хиггинс провожал его к лифту. Валентайну уже нечего было сказать, и он шел молча, уставившись в безобразное ковровое покрытие. Нажав на кнопку вызова, глава Комиссии по игорному бизнесу спросил:

– Не хочешь рассказать, что случилось?

Валентайн поднял глаза. Хиггинс смотрел на него с настоящим сочувствием. За последние три дня их дружба подвергалась серьезнейшим испытаниям, и теперь было непонятно, осталось ли от нее хоть что-нибудь. И Валентайн сказал:

– Сегодня днем похитили и, возможно, убили моего сына.

Хиггинс даже задохнулся:

– Но, Тони…

– Это Фонтэйн, – сказал Тони. – Несколько дней назад он мне угрожал.

Лицо Хиггинса потемнело.

– Почему ты мне об этом не сказал? Валентайн пожал плечами:

– Может, я решил, что я – Уайатт Эрп, Двери лифта открылись.

– Хочешь, я сделаю ему очень больно? – спросил Хиггинс. – Могу договориться с Лонго. Если я попрошу, он переломает Фонтэйну ноги.

Валентайн понимал, что такое возможно. Но это не вернет Джерри, и легче ему от этого не станет. Он покачал головой и вошел в кабину.

– Позвони, если передумаешь, – донесся до него голос Хиггинса. – Ты понял?

Вернувшись в номер, Валентайн сел на кушетку и уставился в пространство. Все тело болело, но сильнее всего болела голова. А завтра ему станет еще хуже.

В воздухе по-прежнему витал сильный аромат духов Роксаны. В пепельнице лежали окурки ее сигарет, на кофейном столике стоял ее стакан со следами губной помады. Она была повсюду, и эти воспоминания отравляли его. Он начал жечь спички из коробка с эмблемой гостиницы, чтобы изгнать ее запах.

Это занятие прервал стук в дверь. Валентайн не был уверен в том, что им удалось арестовать всех членов банды Фонтэйна, поэтому он подошел к двери с опаской. Через глазок он увидел посыльного в униформе и приоткрыл дверь.

– В чем дело?

– Мистер Валентайн? – осведомился посыльный.

– Это я.

Посыльный протянул ему конверт кремового цвета.

– Мистер Никокрополис извиняется, что не может доставить это лично, но он занят с полицейскими.

Валентайн потянулся за бумажником, но посыльный покачал головой:

– Не надо, мистер Валентайн. Спокойной ночи. Валентайн вскрыл конверт. Внутри лежали пятьдесят стодолларовых купюр и записка:

Валентайн достал бумажник и добавил банкноты ко все увеличивающейся их коллекции. Записку Ника он спрятал за разорванную фотографию его и Лоис. Когда она умерла, он нашел в ее шкафу альбом с газетными вырезками и благодарностями, которые он получал, будучи полицейским. Ей были дороги эти бумажонки, и он добавит к ним записку от Ника – она бы прочла ее с удовольствием.

Валентайн побросал в чемодан грязную одежду. Зазвонил телефон. Он не снял трубку – ему ни с кем не хотелось разговаривать. Но телефон все продолжал и продолжал звонить. Очевидно, звонивший не хотел прибегать к голосовой почте. Он поднял трубку:

– Да!

– Тони, это ты?

– Мейбл?!

– Я свободна, – ее голос звенел от восторга. – Я знаю, у вас поздно, но я должна была тебе сообщить.

– Тебя выпустили из тюрьмы?

– Выпустили! Выпустили!

Валентайн услышал, как где-то там захлопнулась дверь и знакомый голос произнес:

– Мейбл, а где, вы сказали, мороженое?

– Джерри! – закричал он.

– В морозильнике, в гараже, – ответила Мейбл. – Я тут с твоим отцом разговариваю.

– Привет, пап, – послышался в отдалении голос Джерри.

– Джерри? – Слезы катились по лицу Валентайна. – Джерри!

– Привет, – сказал его сын уже в трубку.

– Ты жив!

– Конечно! Знаешь, приемчики дзюдо, которым ты научил меня в детстве, очень даже пригодились.

– Что случилось?

– Один парень попытался задушить меня в туннеле Холланд, но я перехватил его руку, он упал, подмял своего подельника, бум-бум, трах-бах, и оба вырубились. А я вскочил в такси, домчался до аэропорта и вылетел первым же самолетом.

Валентайн уже и припомнить не мог, когда в последний раз был так рад слышать голос сына.

– Но ты позвонил Иоланде?

– Она прилетает завтра, – ответил сын. – Мы собираемся отдохнуть несколько дней.

– Молодец.

– Мейбл тут рвет трубку.

Валентайн снова услышал, как открылась и закрылась раздвижная дверь. Мороженое. Его сын отправился за мороженым. Да откуда ж ему понять, что чувствовал его отец, когда считал сына покойником?

Неоткуда, подумал Валентайн. Не поймет он этого, и хорошо.

В голосе Мейбл слышалась девчоночья радость:

– Ох, Тони, ты должен им по-настоящему гордиться.

– Ну-ка расскажи.

– Твой сын прилетел час назад и сразу же отправился в суд. Упросил судью выслушать мое дело, и они меня отпустили. Твой сын в точности рассказал судье, как все случилось, и что он должен был приехать и все объяснить, и что отец у него полицейский, и что его учили отличать дурное от хорошего, и что на этот раз это он – и в том нет никаких сомнений – виноват. А потом упросил судью меня отпустить…

– Мейбл, – взмолился Валентайн, – помедленнее. А то ты сейчас задохнешься.

Его соседка задержала дыхание, а потом снова начала:

– Тони, это было так трогательно, я даже расплакалась. Джерри рассказал судье, что несколько часов назад двое громил пытались его убить и это приключение изменило все его взгляды на жизнь. Он назвал это странным словом…

– Прозрением?

– Вот-вот! Да, сказал он, это было настоящее прозрение. Он сказал судье, что для него пришло время взять на себя ответственность и что это – хорошее начало, ничем не хуже других.

– Джерри такое сказал?

– Я знаю, – засмеялась она, – это звучит странно, но временами мне казалось, что это не он говорит, а ты.

– И что сказал судья?

– Ну, судья была женщина, и абсолютно полоумная. Она похвалила Джерри за честность, но закон есть закон, поэтому она оштрафовала Джерри на пять с половиной тысяч долларов.

– Пять с половиной тысяч! – взревел Валентайн в трубку. – Да это же просто грабеж! Ее надо изгнать из города!

– Но твой сын вовсе так не считает.

– Не считает? Что он сделал?

– Заплатил.

– Что?!

– Он сказал – цитирую: «Я нарушил закон и заплачу любой штраф, который вы назначите».

Валентайн снова услышал, как хлопнула дверь.

– Дай ему трубку, – попросил он.

– Привет, это снова я, – сказал Джерри.

– Мейбл рассказала мне о том, как ты поступил. Я горжусь тобой, мальчик.

– Теперь, когда ты об этом упомянул, я хотел попросить тебя об одолжении, – сказал сын.

– Все, что скажешь.

– Я расплатился в суде чеком, а мои доходы в последнее •время, ну, понимаешь…

Валентайн даже привстал – он не верил своим ушам.

– И ты хочешь, чтобы я покрыл твои расходы?

– В общем, да, – ответил сын.

Валентайн врезал ногой по ночному столику и чуть не взвыл от боли – чем больше мир менялся, тем больше оставался неизменным.

– Но я тебе отдам! – пробормотал сын. Возникла неловкая пауза. Джерри прокашлялся:

– Папа!

– Что?

– Я знаю, в это трудно поверить, но я стараюсь.

– Ты стараешься, – эхом откликнулся Валентайн.

– Да, стараюсь.

На другой стороне улицы, возле «Миража», вулкан выпустил в небо очередное похожее на бублик облако. От «Акрополя» отъезжали полицейские машины, и их сирены перекрывали все остальные звуки. В одной из этих машин сидела Роксана: для нее тоже начиналась совершенно новая жизнь. Ей предстояло провести в тюрьме штата как минимум пять лет, и когда она выйдет, все вокруг нее будет совсем другим. И она будет другим человеком.

Валентайн заговорил, только когда отъехала последняя машина.

– Что ж, – сказал он, – самое время.

Примечания