– И к какому выводу ты пришел? – спросил Хиггинс.

Валентайн снова скрутил из проволоки вешалки и протянул их другу:

– Боюсь, это мне не по зубам.

Телефонный звонок раздался спустя двадцать минут, когда Валентайн уже закрывал за Хиггинсом дверь.

– Зачем вы отравили собачку Шерри? – вместо приветствия заорал Ник.

– Я и не думал травить собачку Шерри, – сдержанно ответил Валентайн.

– Не пытайтесь обмануть обманщика, – прорычал Ник. – Это вредно для здоровья.

– Я просто отпихнул эту тварь ногой.

– Зачем?

– Шерри пыталась ее на меня натравить.

– С Шерри такое бывает, – согласился Ник, мгновенно остыв. – Особенно когда у нее дурное настроение.

– Как мило. Она переехала к вам?

– Да, поэтому я выехал, – ответил Ник. – Мы теперь с вами соседи.

Во время разговора Валентайн стоял у окна гостиной и наблюдал, как вулкан у входа в «Мираж» извергает в закатное небо очередной поток лавы. Поэтому – без всякой задней мысли – он и спросил:

– Вы перебрались в «Мираж»?

– К черту «Мираж», болван! – снова возопил Ник. – Я живу в соседнем номере, тысяча двести первом!

– Извините. А что случилось?

– Не ваше дело! – снова раздался вопль: одно из преимуществ того, кто платит деньги, перед тем, кому платят деньги, состоит в том, что можно в выражениях не стесняться. – Я позвонил узнать, как прошел день.

– Я начал с того, что… – приступил к отчету Валентайн.

– Не по телефону!

– Извините. Сейчас к вам зайду.

Номер Ника оказался не заперт, и Валентайн вошел без стука. Гостиная была обставлена в стиле славных психоделических семидесятых – стены выкрашены во все цвета радуги, мебель сплошь хром и стекло. Он прошел вперед по выложенному плиткой полу и уставился на телевизор – явно устаревшей модели. К телевизору была прикреплена латунная табличка: 4 мая 1972 года в этом номере останавливался сам Элвис Пресли, который прострелил этот самый телевизор. Почему – в табличке не говорилось.

Ник сидел за обеденным столом. Перед ним суетился врач, который обрабатывал рваную рану у него на руке. Врач достал из своего саквояжа шприц и, протирая плечо Ника смоченной в спирте ваткой, предупредил:

– Будет немножечко больно.

– Великолепно! – рявкнул Ник, когда игла вонзилась в его плоть. – Интересно, что за человек может пихнуть ногой маленькую собачонку?

– Человек, который не хочет, чтобы его покусали.

– Только убийцы-маньяки не любят животных, – проворчал Ник, вздрагивая, поскольку доктор принялся накладывать повязку.

– С моей стороны это была чистая самозащита.

– Я, например, люблю животных. Шерри сказала, что у нее есть собака, вот я и попросил, чтобы она ее взяла с собой. Псина вошла в дом, обнюхала мне ноги, а когда я наклонился погладить, этот маленький монстр на меня набросился, – пожаловался Ник.

– Вы позволили ей к вам переехать? – воскликнул Валентайн, пораженный такой отчаянной недальновидностью.

– Вовсе нет! Просто пригласил ее на секс и на ужин, – с невинным видом солгал Ник. – Я и моргнуть не успел, как на подъездной аллее появился фургон со всеми ее пожитками. Я было попытался поговорить с ней спокойно, но куда там! – Ник покачал головой. – Вот ведь бабы! Все ненормальные! Их ко мне словно магнитом притягивает.

– Следовательно, вам пришлось съехать.

– Временно. Если она завтра не уберется, ею займутся Жеребец и Кроха.

Доктор закончил бинтовать рану и принялся собирать саквояж. Ник достал из бумажника несколько сотенных:

– Док, вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Вы меня спасли.

Доктор убрал деньги и протянул Нику флакончик с белыми пилюльками:

– Это антибиотик. Принимать три раза в день по одной таблетке в течение двух недель. И никакого алкоголя.

– Это уж обязательно. Спасибо, док.

Как только врач вышел, Ник швырнул флакончик в корзину для мусора.

– А теперь перейдем к делам по-настоящему важным. Вы отыскали какие-нибудь следы Нолы?

Валентайн дал ему подробный отчет о проделанной работе, опустив лишь рассказ о визите Хиггинса. Билл и так нарушил все правила, познакомив его с вещественными доказательствами, и Валентайн понимал, что, рассказав об этом Нику, скомпрометирует друга. Свой рассказ он закончил так:

– Понимаете, Ник, вам, должно быть, неприятно это слышать, но я считаю, что Фонтэйн намеревается снова объявиться в вашем казино, и Нола будет вместе с ним. Может, так сказать, и не физически, но без ее поддержки он не обойдется. Чем больше я над этим размышляю, тем больше у меня уверенности, что за веревочки дергает именно она. Шекспир говорил, что весь мир – театр, и мы с вами стали актерами в пьесе, придуманной Нолой.

Лицо Ника не выдавало никаких эмоций. Лишь пальцы его играли наполовину выкуренной дешевой сигарой, которая лежала на краешке мраморной пепельницы в форме сердца. Когда он поднес сигару ко рту, кончик ее магическим образом засветился.

– И все равно я хочу с ней встретиться.

– Я счел своим долгом предупредить вас, – сказал Валентайн.

– Хочу уладить дело полюбовно, понимаете? Расчистить, так сказать, дерьмо.

– Она может вам в глаза вцепиться.

– У вас потрясающе оптимистичный взгляд на мир!

Валентайн чуть было не послал его ко всем чертям: на сегодня с него достаточно и разговора с Джерри. На улице темнело, и «Мираж» зажег всю свою иллюминацию – здание сверкало словно огромная электрическая лампочка мощностью в тысячи ватт.

– Вы полагаете, Фонтэйн попробует грабануть нас завтра вечером, во время боя Холлифилда? – наконец спросил Ник.

Валентайн задумался над ответом. Во время боя в казино будет практически пусто – неудачный момент для такой затеи.

– Скорее всего нет, – ответил он.

– Хорошо. Я собирался идти смотреть бой с Шерри, но теперь у нее другие заботы, так что приглашаю вас.

Валентайн не знал, что сказать. С какой стати Ник предлагает ему билет, за которым гоняются в этом городе все? Потом до него наконец дошло: Ник прожил в Лас-Вегасе более тридцать лет, но так и не обзавелся друзьями. Валентайну вдруг стало искренне жаль этого не в меру пылкого дурачка.

– Спасибо, обязательно пойду, – пробормотал он.

– Если хотите, я попрошу посыльного доставить вам билет.

– Нет, – возразил Валентайн. – Мне приятно будет пойти с вами.

– Вы шутите!

– Да я серьезно.

– А вы увлекаетесь боксом?

Валентайн сказал, что он без ума от бокса. Ник похлопал по стоявшему рядом с ним креслу: присядьте, мол. И тут Валентайна словно молнией пронзило: он так и не позвонил Роксане! Он глянул на часы: уже около семи. Она наверняка дома, ждет его звонка и уже вся кипит!

Но Ник практически впихнул его в кресло.

– Ну садитесь же, садитесь! – скомандовал маленький грек. – Я расскажу вам совершенно невероятную историю про Мохаммеда Али. Не поверите!

Валентайн проворочался всю ночь – горькие мысли о том, что Мейбл в тюрьме, Роксана зла на него как черт, а отношения с Джерри близки к окончательному разрыву, не способствовали безмятежному сну. В три часа ночи, когда он в очередной раз обследовал взглядом потолок, его осенило: после смерти Лоис его всегдашние способности портить отношения с близкими расцвели еще более пышным цветом. Теперь, когда Лоис не стало, Валентайн стал еще большим пессимистом, чем прежде, и от этого страдал не только сам – он причинял боль и всем окружающим.

В шесть он поднялся окончательно, заказал в номер кофе и тосты из простого белого хлеба, затем взялся за телефон. На Восточном побережье было уже девять, и первым делом он дозвонился до капитана полиции Клируотера – надо сказать, без особого труда. К счастью, капитан помнил, что Валентайн помог им разобраться с шулерами, работавшими на круизном лайнере, и пообещал перевести Мейбл в отдельную камеру – сразу после утренней летучки. Как правило, полицейские не врут друг другу – в отличие от всех прочих представителей рода людского, и Валентайн, повесив трубку, чувствовал себя уже немного лучше.

Принесли завтрак. Валентайн жевал тост и наблюдал восход. День обещал быть таким же убийственно жарким. В квартале от «Акрополя», перед «Цезарем», обнаженные по пояс работяги заканчивали последние приготовления по установке шапито, в котором состоится вечерний бой. Он присутствовал на многих важных поединках, но не в Вегасе, где наверняка каждый из зрителей – за исключением него самого – имеет финансовый интерес: все делали ставки. Валентайн ставок не делал никогда в жизни и отнюдь не считал, что сегодня должен изменить своим принципам. Он все равно получит удовольствие.

Кофе несколько поднял ему настроение, и Валентайн принялся названивать сыну. Вчера он здорово на него наехал, и сейчас Джерри чувствует себя виноватым по всем статьям – хотя на самом деле Мейбл тоже не без греха. Время вложить меч в ножны и начать все сначала. Он был уверен, что Джерри тоже обрадуется такому повороту.

Вот только одна проблема: Валентайн не мог найти сына. В баре никто не отвечал, а сотовый был непрерывно занят. Валентайн немного переждал, затем снова набрал номер сотового телефона. На этот раз в трубке послышался сонный голос пуэрто-риканской подружки.

– Это Тони Валентайн. Мне нужен Джерри.

Он услышал, как трубка полетела на пол, затем до него донеслась брань. Наконец пышущая яростью Иоланда снова схватила трубку:

– Господи Иисусе! Да неужели мне нельзя хоть одну ночь спокойно выспаться? Сначала в дверь ломились какие-то типы, искали этого чертова Джерри, теперь вот папаша трезвонит! К вашему сведению, я работаю допоздна!

Валентайн пробормотал неловкие извинения и спросил:

– А вы работаете в каком-нибудь клубе?

– В клубе? Я что, по-вашему, стриптизерша?

Солнце уже лупило в окно прямой наводкой, и Валентайн прикрыл глаза ладонью.

– Нет, я просто думал, что вы официантка. У Джерри ведь есть бар, вот мне и пришло в голову, что вы с ним там познакомились.

– Значит, вы полагаете, что я живу на чаевые?

Он глубоко вздохнул:

– Я вовсе не хотел вас обидеть. Вас ведь зовут Иоланда, не так ли?

– Вот именно.

– Так чем вы занимаетесь, Иоланда?

– Я интерн в больнице «Бельвью».

На этот раз уже Валентайн чуть не выронил трубку. Придя в себя, он спросил:

– Так вы учитесь на врача?

– Совершенно верно, – ледяным тоном ответила она. – Нетрадиционное занятие для пуэрториканки, не правда ли?

– И этого я в виду не имел.

– Еще как имели, дорогой мой Тони. Только потому, что я из Пуэрто-Рико, вы предположили, что я из обслуги или того хуже. Джерри, когда мы с ним познакомились, тоже очень удивился. Чем здорово меня унизил.

– А я и не собирался вас унижать, – ответил Валентайн. – Просто я искренне удивился, что мой сын встречается с кем-то, кого не выгнали из начальной школы за неуспеваемость.

Иоланда еле сдержала смешок:

– Джерри предпочитает дурочек, да?

Валентайна так и подмывало ответить: «Нет, это они предпочитают его другим мужчинам», – но он благоразумно промолчал. И вообще, она начинала вызывать у него все большее уважение. Поэтому он ответил:

– За ним такое водится. Послушайте, вы сказали, что кто-то ломился к вам в дверь?

– Ну да.

– Вы их знаете?

– Никогда прежде не видела.

– Можете их описать?

– Еще бы. Здоровущие, итальянистого вида, около тридцати пяти лет. Один все время молчал, у второго шрам через всю щеку. Довольно неприятные типы.

– Они сказали, что им нужно?

– Да. Им был нужен Джерри.

Поскольку его сын был подпольным букмекером, он имел дело с самыми мерзкими людишками, и эти двое вполне могли оказаться его клиентами, а то и охотились за его клиентами. Но вполне возможно, их послал Сонни Фонтана.

– Что вы им сказали?

– Сказала, что Джерри на несколько дней уехал во Флориду, по крайней мере, по его словам. Они ушли, не скрывая разочарования.

Валентайн улыбнулся в трубку: – Спасибо, Иоланда.

Настроение у Валентайна стало лучше: мир определенно не так уж плох! Двадцать лет назад, когда проблемы с Джерри только начинались, они с Лоис решили сходить к семейному психологу. Там-то Валентайн и узнал о себе много нового и интересного. Взрослые дети алкоголиков, каким он, Валентайн, и являлся, подразделялись на четыре категории. Одни пытались скрыться, убежать от своих проблем, вторые становились отшельниками и одиночками, третьи отпускали злобные шуточки по поводу своих отцов или матерей. Он же относился к четвертой категории: ее представители изо всех сил старались улучшить окружающую действительность в тщетной надежде, что таким образом смогут залечить душевные раны. И дети таких родителей, как он выяснил, часто считали, что ими пренебрегают.

Поэтому он решил выкроить время для Джерри и узнать его получше. Даже несколько часов в неделю смогли сократить разрыв между ними. Они ходили на бейсбол, в кино, иногда просто подолгу гуляли по пляжу. И хотя отец и сын постоянно ссорились – и, наверное, будут ссориться, – в конце концов они всегда приходили к какому-то соглашению. Это была странная любовь, трудная любовь, но разве что-то в этом мире дается легко?

Поэтому Валентайн, узнав, что Джерри сдержал слово и отправился во Флориду спасать Мейбл, заметно повеселел.

Следующим этапом стало восстановление добрых отношений с Роксаной. В восемь утра Валентайн уже спускался вниз. Народу в казино было полно, до него доносились обрывки разговоров, веселые звонки, означавшие, что кто-то выиграл у очередного электронного автомата. А когда он шел мимо стола для крэпса, стикмен[35] как раз возгласил: «Победил одиннадцатый», – и сидевшие за столом разразились воплями – кто разочарования, кто победы.

Роксана выглядела почти приветливо. Ее длинные рыжие волосы были собраны в узел, отчего открытое ирландское личико казалось еще более привлекательным. Он положил обе ладони на конторку: интересно, сколько раз за день заезжие игроки обещали бросить ради нее работу, дом и семью и увезти ее куда-нибудь в тропический рай?

– Найдете ли вы в себе силы дать старой вонючке еще один шанс?

– Никогда, – холодно ответила она. – Отойдите, пожалуйста.

Через минуту он вернулся – с дюжиной белых роз.

– Как мило, – сказала она, нюхая цветы. – Но это все равно вас не извиняет. Почему вы не позвонили?

– Я только собирался, но тут на меня налетел Ник, и я никак не мог от него избавиться.

– Ах, так вы провели ночь с этим маленьким засранцем? – Она швырнула в него букет, промахнувшись всего на пару сантиметров. – Идите к черту!

Он собирал рассыпанные по полу цветы: как же получилось, что он прожил жизнь, так и не разобравшись в женских настроениях? Валентайн взглянул на Роксану: физиономия ее выглядела такой грозной, что он чуть было не сбежал от страха.

– Простите, – пробормотал он. – Я сделаю все, чтобы загладить свою вину.

Она занялась очередным посетителем, успев, однако, сказать:

– Ловлю вас на слове. А пока, до моего перерыва, сделайте хоть что-нибудь полезное.

– Непременно. Что именно?

Роксана достала из кармана пять долларов монетами и швырнула через прилавок:

– Сыграйте для меня на Одноруком Билли. Утром я так торопилась, что не успела.

– Вы играете на этом дурацком автомате? – не подумав, спросил он.

– Каждый дурацкий день, – ответила она.

Двадцать минут спустя они встретились в «Убежище Ника». Прежде сонный бар превратился в жужжащий улей – на небольшой сцене играл джаз, официантки в купальниках едва успевали разносить напитки. Валентайн приткнулся за первым же освободившимся столиком и заказал два кофе.

Теперь Роксана волосы распустила, и это был удачный прием: на нее таращились все мужчины в баре.

– Здравствуйте, – чопорно поприветствовала она проворно вскочившего Валентайна.

– Дайте мне вашу руку.

Роксана подчинилась, и он вложил ей в ладонь три вишенки, дольку апельсина и дольку лайма.

– Я сыграл на ваши деньги, и вот что мне выпало, – улыбнулся он и добавил: – Простите, я действительно очень хотел и собирался вам позвонить.

Она отхлебнула кофе:

– В конце концов я уснула возле телефона. Боялась, что с вами что-то случилось.

Валентайн потупился. Ему, видно, на роду написано обижать тех, кто ему дорог. Он нервно забарабанил пальцами по столу и, к немалому его удивлению, она накрыла его руку своей.

– Больше так не делайте, хорошо? – тихо попросила она.

– Обещаю.

Они сидели молча, слушая, как джаз играет «Нью-Йорк, Нью-Йорк»[36]. Эта вещь никогда не оставляла Валентайна равнодушным, кто бы и на чем бы ее ни исполнял. Легенда гласила, что Синатра на самом-то деле собирался назвать песню «Нью-Джерси, Нью-Джерси», но публика в Хобокене как-то раз его освистала, и он передумал. Какой элегантный способ мести!

Роксана улыбнулась:

– Никогда бы не подумала, что вы такой музыкальный!

– Еще бы! Моему голосу многие завидуют.

– Но вы прекрасно чувствуете ритм.

– Главное, что я пока еще чувствую собственный пульс.

– Вы играете на каком-нибудь инструменте?

– Нет. Но зато я виртуоз настройки радиоприемника. Она рассмеялась.

– Мне пора возвращаться к работе. Как насчет позднего ужина, чтобы загладить вину?

– Вечером мне придется поработать – вдруг удастся найти Фонтэйна.

– Думаете, он может объявиться?

– Есть такая вероятность, – сказал Валентайн.

– Ну тогда мы поужинаем прямо у вас в номере.

– Когда?

– Моя вторая смена заканчивается в десять.

Валентайн задержал дыхание. Бой назначен на восемь, чтобы его успели посмотреть зрители Восточного побережья: он должен был транслироваться по платным кабельным каналам. Ник наверняка захочет сразу же вернуться в казино, и он освободится. Валентайну стало немного не по себе: у такого ужина может быть вполне традиционное продолжение. А вдруг они совершенно не подходят друг другу? Вдруг он ее разочарует? Но она сидела рядом, и она очень ему нравилась. А такое с ним случалось не часто.

Она снова стиснула его руку:

– Язык проглотили?

– В десять, – сказал он.

– Уверены, что вам еще не пора будет спать? – поддразнила она.

– Как-нибудь продержусь – подремлю днем. Она встала и поцеловала его в щеку:

– Сладких снов.

День, который начинается с улыбки красивой женщины, – замечательный день! Он смело вышел на солнцепек, дошел до отеля «Пустыня» и за двадцать долларов выручил у парковщика одолженный Ником автомобиль. Жизнь в Лас-Вегасе начиналась по вечерам, поэтому машин на Стрипе почти не было.

Закусочная «Братишка» располагалась на унылой боковой улице под названием Одри. Настоящая крысиная нора: с одной стороны ломбард, с другой – солярий. Под ногами хрустело битое стекло.

Бармен явно в прошлом был хоккеистом, судя по могучей фигуре и изуродованному лицу. Звали его Майком, на нем была несвежая рубашка под смокинг, со складочками на груди, и желтый галстук-бабочка.

– Из банки или из бутылки? – осведомился он, когда Валентайн заказал диетическую колу.

– Из банки подойдет, – ответил Валентайн, оглядывая помещение. Помимо него, в баре находился только один посетитель – какой-то тип сидел в углу и посасывал разливное пиво.

Валентайн достал из бумажника стодолларовую купюру:

– Можете разменять?

– Извините, – ответил Майк. – Еще слишком рано.

– Тогда не возражаете, если я задам вам парочку вопросов?

– Смотря каких.

Валентайн подтолкнул к нему купюру.

– Сюда захаживал один человек, он называл себя Фрэнком Фонтэйном.

Майк скрестил на груди руки.

– Вы полицейский?

Валентайн хотел было ответить отрицательно, но спохватился: полицейский всегда остается полицейским, и бармен прекрасно все видит.

– В отставке, – честно признался он.

– Значит, частный детектив?

– Консультант.

– Это уже что-то новенькое!

– Добро пожаловать в девяностые.

В зеркале позади Майка Валентайн увидел, что тот, второй тип прикончил свое пиво. Сложением он напоминал бегемота, который на спор может поднять машину-рефрижератор. Когда бегемот неторопливо покинул бар, Майк положил деньги в карман.

– Знаете того парня? – спросил он.

– Нет. А что, должен знать?

– Он тоже ищет Фонтэйна.

Валентайн пожалел, что не разглядел посетителя получше.

– А он сказал, зачем?

– Заявил, что у Фонтэйна есть должок.

– Не хотел бы я задолжать такому амбалу.

Майк открыл банку диетической колы и вылил в пластиковый стакан. При этом он нарочно сделал так, чтобы поднялась большая шапка пены. Валентайн понял, что это считается своего рода оскорблением – несомненно, Майк, как опытный бармен, умел наливать напитки правильно.

– Слушайте, я скажу вам в точности то, что уже сказал полиции. Фонтэйн заходил сюда несколько раз, чтобы воспользоваться нашим телефоном. Никогда не пил ничего крепкого и всегда оставлял щедрые чаевые.

– И все?

– А еще он любил играть в видео-покер.

– И с каким счетом?

– Не проигрывал никогда.

– На каком автомате играл?

– Ишь, какой вы хитрый! – засмеялся Майк.

В это время зазвонил телефон. Майк взял трубку и пошел разговаривать на кухню.

Прошло пять минут. Валентайн понял, что Майк возвращаться не собирается. Он допивал свою газировку, размышляя об инфляции: как же обесценились в наши дни сто долларов! Интуиция подсказывала ему, что Майк знает больше, чем рассказал, но проблема в том, как заставить его разговориться. Может, повестка в суд сделает свое дело, или Лонго воспользуется одним из своих трюков.

Валентайн швырнул на стойку мелочь – просто чтобы позлить Майка, и направился в туалет.

По дороге туда он и обнаружил два видеоавтомата для игры в покер. Эти автоматы и так не просто обыграть, а уж обыгрывать их постоянно! Такое совершенно немыслимо.

Валентайн ощупал корпуса машин: в обоих были просверлены отверстия диаметром в десятицентовую монету. Наверняка Фонтэйн нашел способ перепрограммировать компьютерный чип так, чтобы ему выпадали специально отобранные карты.

Все понятно, еще одна причина, чтобы у Билла Хиггинса болела голова.

На дверях туалета было аккуратно выведено «Петушки» и «Курочки». Валентайн открыл соответствующую дверь и чуть не потерял сознание от мерзкого запаха.

С годами мочеиспускание превращается в процесс столь же длительный, как когда-то секс, и Валентайн предался ему со всей ответственностью. И тут позади него открылась дверь. Валентайн обернулся и увидел того самого здоровяка. Здоровяк выглядел весьма угрожающе – еще и потому, что у него были совершенно стеклянные глаза, словно он накурился марихуаны.

– В чем дело? – спросил Валентайн.

Амбал молча схватил Валентайна за затылок и прижал лицом прямо к висевшему над писсуаром автомату по продаже презервативов: нос Валентайна упирался аккурат в кнопку под названием «Рифленая Черная Мамба».

– Покажи руки, – скомандовал амбал.

– Я же писаю, – возразил Валентайн.

– Повторять не буду!

– Ты чего хочешь? – упорствовал Валентайн. – Чтобы я обмочил штаны?

Здоровяк слегка стукнул его головой об автомат.

– Слушай, парень, – сказал Валентайн. – Мне шестьдесят два года, и я ношу кардиостимулятор. Если ты не намереваешься меня убить, то почему бы не вести себя потише?

– Ты спрашивал у бармена о Фонтэйне, – прорычал амбал. – Расскажи мне все, что тебе известно.

– Непременно, – ответил Валентайн. – Как только ты дашь мне возможность вздохнуть.

– Вытяни руки!

Валентайн повиновался, и здоровяк обыскал его – явно со знанием дела. Потом схватил Валентайна за член, встряхнул, засунул в штаны и застегнул молнию. Никогда прежде ни один мужчина не дотрагивался до этого самого места и, подавив инстинктивное содрогание, Валентайн решил, что это, пожалуй, все-таки не самое худшее, что могло бы с ним в жизни случиться. Близко к тому, но все же не самое худшее.

Амбал слегка расслабился. И тогда Валентайн, захватив большой палец нападавшего, дернул его на себя и вверх. Амбал рухнул на колени, корчась от боли. Валентайн склонился над ним.

– Как тебя зовут?

– Эл, – еле выдохнул здоровяк.

– Зачем тебе Фрэнк Фонтэйн, а, Эл?

– Затем…

– Ты собираешься его прикончить?

– Отпусти палец!

Но в ответ Валентайн только сильнее его загнул. Вот интересно: чем они здоровее, тем громче орут. И Эл не был исключением.

– Ты тот самый парень, что прищемил ему башку в Тахо? Эл закивал.

– И на кого же ты, Эл, работаешь?

– Этого я тебе ни за что не скажу.

Валентайн еще сильнее нажал на палец и тут только заметил, до чего же коротенькие у Эла пальчики – какие-то недоразвитые отростки, торчащие из удивительно маленьких ладошек. Все же остальное – по крайней мере, то, что не прикрыто одеждой, – выглядело вполне нормально.

Эл завопил еще громче. Дверь туалета распахнулась, показалась голова Майка. Тот удивленно моргал. Валентайн послал ему убийственный взгляд.

– Где это вы прятались?

– По телефону разговаривал, и все. Господи, я думал, это он вас убивает.

– Спасибо за заботу, – сказал Валентайн.

– Хотите, чтобы я вызвал полицию?

Валентайн посмотрел на Эла:

А ты как считаешь? Хочешь побеседовать с парнями в синей форме?

Эл затряс головой. Он схватился за кисть свободной рукой, стараясь утихомирить боль, однако, судя по страдальческому выражению лица, это ему не очень-то удавалось.

– Расцениваю твой ответ как отрицательный, – сказал Валентайн и, повернувшись к Майку, добавил: – Постараюсь сделать так, чтобы вопли были не очень слышны.

– Уж пожалуйста, – сказал Майк.

Когда он вышел, Валентайн продолжил допрос:

– Так на кого, говоришь, ты работаешь?

– Не могу сказать! Они меня убьют.

– А вот так лучше?

Поскольку Эл молчал, Валентайн снова поднажал на палец. Физиономия у Эла стала багровой, а глаза вылезли из орбит – ну совсем как у героев комиксов.

– Ну тогда ограничься инициалами. Назови первые буквы имени и фамилии, а я уж додумаю остальное.

– Ф.А., – прошептал Эл.

– Что-что?

– Ф.А.! Ф.А.!

– Это ты мне вздумал говорить «фак»? Ах ты, тупой ублюдок…

И тут злость, давно кипевшая в Валентайне, вырвалась наружу словно вулканическая лава. По непонятной причине тот, кто его отматерил, вызвал у него даже большую ярость, чем тот, кто схватил его за яйца. Он с размаху врезал коленом в челюсть Элу, и Ручонки рухнул в полной отключке.

Валентайн обыскал карманы: несколько сотен долларов и пустой ингалятор. Типичная история.

При его появлении стоявший за барной стойкой Майк вытянулся, как рядовой при появлении генерала. Вопли Эла сделали его куда благоразумней и богобоязненней, и сейчас на верхней губе у бармена поблескивали капельки пота. Валентайн уселся на свое прежнее место, с удивлением обнаружив перед собой стакан со свежей порцией колы – на этот раз без пенной шапки. Он поднес стакан к губам и сделал добрый освежающий глоток.

– Где культурист? – осведомился Майк.

– Отдыхает.

Валентайн допил воду и полез за кошельком.

– За счет заведения, – поспешил уведомить его Майк.

– Вот я сразу понял – что-то в вас мне все-таки импонирует, – сказал Валентайн.

– И когда они собираются вас выписывать? – спросил Валентайн, усаживаясь на стул возле кровати Сэмми Манна.

– Явно не скоро, – мрачно ответил больной.

Валентайн пришел намного раньше официального времени посещений, поэтому ему пришлось подниматься на служебном лифте и красться к палате. К счастью для него, медсестры были заняты – они вглядывались в мониторы, и ему удалось попасть к Сэмми незамеченным. Вообще-то он не любил нарушать правила, но ему важно было переговорить с Манном наедине, а в отведенные для посещения часы им мог кто-нибудь помешать.

Валентайн заметил на подносе не съеденный Сэмми завтрак – противного вида остывшую яичницу.

– Они у вас что-то нашли? – спросил он, почувствовав комок в горле.

– Вот именно, нашли.

– Что не так?

– Большую-большую неприятность.

– Рак?

– Простаты.

– В какой стадии?

– Во второй, – ответил Сэмми. – Если верить врачу, мне еще повезло, что мне сломали колено: они вовремя заметили. Еще немного, и начались бы метастазы.

– Когда они приступят к химиотерапии?

– Через две недели, – сказал Сэмми и выключил работавший без звука телевизор. – Сначала они должны вставить мне в коленку стержень, подождать, пока заживет, а потом уж начнут. По правде, мне боязно. Вы сами видите – я не в лучшей форме.

Валентайн не знал, что сказать, поэтому промолчал. Оглядев палату, он не заметил никаких признаков того, что у Сэмми, кроме него, были и другие посетители. Он хорошо понимал состояние Сэмми – в конце концов, они были почти ровесниками. Живешь себе, живешь, и вдруг в один прекрасный день доктор выносит тебе смертный приговор. Ужасно, но еще ужасней – когда приходится переживать это в одиночку.

– Вы позволите мне кое-что вам предложить? – спросил Валентайн. Сэмми кивнул, и он продолжал: – У моей жены был рак груди, запущенный. И в больнице ей попался один замечательный врач. Он убедил жену в том, что исход лечения зависит во многом от ее собственного отношения к болезни. Поэтому Лоис принялась строить планы на будущее – что она станет делать после того, как пройдет курс химиотерапии. Ну, вроде того, чтобы записаться на какие-то курсы или отправиться в путешествие.