Когда помощник вернулся, диспетчер по-прежнему стоял перед экраном, нагнув голову, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть. В глубине экрана, расчерченного координатной сеткой, медленно ползла яркая белая точка.
      — Где он сейчас? — спросил помощник.
      Диспетчер не обернулся.
      — Прошел над Мадагаскаром, — сказал он сквозь зубы. — Девять мегаметров.
      — Девять мегаметров… — повторил помощник. — А скорость?
      — Почти круговая… — Диспетчер обернулся: — Ну что ты мнешься! Ну, что там еще?
      — Ты, пожалуйста, успокойся, — сказал помощник. — Что уж тут сделаешь… Он задел Главное Зеркало.
      Диспетчер шумно выдохнул воздух и, не вынимая рук из карманов, присел на ручку кресла.
      — Мер-завец! — пробормотал он.
      — Ну зачем же так… — сказал помощник неуверенно. — Что-нибудь случилось… Неисправное управление…
      Они помолчали. Белая точка ползла и ползла, пересекая экран наискосок.
      Диспетчер сказал:
      — Как он смел входить в зону станций с неисправным управлением? Это же подло… И почему он не дает позывные?
      — Он подает что-то…
      — Это не позывные. Это абракадабра.
      — Это все-таки позывные, — тихо сказал помощник. — Все-таки вполне определенная частота…
      — «Частота, частота!».. — сказал диспетчер сквозь зубы.
      Помощник нагнулся к экрану, близоруко вглядываясь в цифры координатной сетки. Потом он поглядел на часы и сказал:
      — Сейчас он пройдет станцию Гамма. Посмотрим, кто это.
      Диспетчер угрюмо молчал. Что можно сделать еще, думал он. Все сделано. Прекращены все полеты. Запрещены все финиши. Объявлена тревога во всех возлеземных станциях. Турнен готовит аварийные работы…
      Диспетчер нашарил на груди микрофон и сказал:
      — Турнен, что роботы?
      Турнен не спеша отозвался:
      — Я рассчитываю выпустить роботов через пять-шесть минут. Когда они отстартуют, я вам дополнительно сообщу.
      — Турнен, — сказал диспетчер, — я тебя прошу, не копайся, пожалуйста. Поторопись.
      — Я никогда не копаюсь, — ответил Турнен с достоинством. — Но и торопиться напрасно не следует. Я не задержу старт ни на одну лишнюю секунду.
      — Пожалуйста, Турнен, — сказал диспетчер. — Пожалуйста!
      — Станция Гамма, — сказал помощник. — Даю максимальное увеличение…
      Экран мигнул, координатная сетка исчезла. В черной пустоте возникла странная конструкция, похожая на перекошенную садовую беседку с нелепо массивными колоннами. Диспетчер протяжно свистнул и вскочил. Этого он ожидал меньше всего.
      — Ядерная ракета! — воскликнул он с изумлением. — Двадцатый век…
      — Да-да, — нерешительно проговорил помощник. — Действительно… Я такое где-то видел…
      Диковинная конструкция с торчащими из-под купола пятью толстыми трубами-колоннами медленно поворачивалась. Под куполом дрожало лиловое сияние — колонны казались черными на его фоне. Диспетчер медленно опустился на подлокотник кресла. Конечно, это была старинная ядерная ракета. Точнее, ядерный планетолет. Фотонный привод, двуслойный параболический отражатель из мезовещества, водородные двигатели. Полтора столетия назад было много таких планетолетов. Их строили для освоения планет. Солидные, неторопливые машины с пятикратным запасом прочности.
      «Они долго и хорошо служили, — подумал диспетчер, — но последние из них были демонтированы еще до моего рождения…»
      — Действительно… — бормотал помощник. — Изумительно… Как в кино… Оранжереи! — закричал он.
      Через экран слева направо быстро прошла широкая серая тень.
      — Оранжереи, — прошептал помощник.
      Диспетчер зажмурился. «Тысяча тонн, — подумал он. — Тысяча тонн — и такая скорость… И хрупкие конструкции внеземных плантаций… Боже мой, боже мой, где же роботы!..»
      Помощник сказал хрипло:
      — Прошел. Неужели прошел?.. Прошел!
      Диспетчер открыл глаза.
      — Где роботы? — заорал он.
      У стены на пульте селектора вспыхнула зеленая лампочка, и спокойный мужественный голос произнес:
      — Говорит звездолет «Арго». Капитан Келлог вызывает Главную Диспетчерскую. Прошу финиша на базе Пи-Экс Семнадцать…
      Диспетчер, наливаясь краской, открыл было рот, но не успел. В зале телепроектора загремело сразу несколько голосов:
      — Назад!..
      — «Арго», финиш воспрещен!..
      — Капитан Келлог, назад!..
      — Главная Диспетчерская капитану Келлогу. Немедленно выйти на любую орбиту четвертой зоны. Не финишировать. Не приближаться. Ждать.
      Диспетчер, спохватившись, закрыл рот. Было слышно, как в селекторе женский голос убеждал кого-то: «Объясните же ему, в чем дело… Объясните же…» Затем зеленая лампочка на пульте селектора потухла, и все смолкло.
      Изображение на экране померкло. Снова появилась координатная сетка, и снова в глубине экрана поползла яркая мерцающая искра.
      Раздался голос Турнена:
      — Аварийный дежурный диспетчеру. Могу сообщить, что роботы уже стартовали.
      В ту же секунду в правом нижнем углу экрана появились еще две светлые точки. Диспетчер нервно-зябко потер ладони.
      — Спасибо, Турнен, — пробормотал он.
      Две светлые точки — аварийные роботы — ползли по экрану. Расстояние между ними и ядерным перестарком постепенно уменьшалось.
      Диспетчер смотрел на ползущую между четкими линиями сетки мерцающую точку и думал, что странный планетолет вот-вот войдет во вторую зону, где густо расположены космические ангары и заправочные станции; что на одной из этих станций работает дочь; что зеркало Главного рефлектора внеземной обсерватории разбито; что этот корабль движется словно вслепую и сигналов он то ли не слышит, то ли не понимает; что каждую секунду он рискует погибнуть, врезавшись в одну из многочисленных тяжелых конструкций или попав в стартовую зону Д-космолетов. Он думал, что остановить бессмысленное движение этого корабля будет очень трудно, потому что он дико и беспорядочно меняет скорость и роботы могут протаранить его, хотя роботами управляет, наверное, сам Турнен…
      — Станция Дельта, — сказал помощник. — Даю максимальное увеличение.
      Снова на черном экране появилось изображение неуклюжей громады ядерного планетолета. Вспышки плазмы под его куполом стали неровными, неритмичными, и казалось, что это огромное чудовище судорожно перебирает черными толстыми ногами. Рядом возникли смутные очертания аварийных роботов. Они приближались осторожно, отскакивая при каждом рывке ядерной ракеты.
      Диспетчер и помощник глядели во все глаза. Диспетчер, вытянув шею до отказа, шептал:
      — Ну, Турнен… Ну… Ну, голубчик… Ну…
      Роботы задвигались быстро и уверенно. Цепкие титановые щупальца с двух сторон протянулись к ядерной ракете и вцепились в растопыренные столбы-колонны. Одно из щупалец промахнулось, попало под купол и разлетелось в пыль под ударом плазмы («Ай!» — шепотом сказал помощник). Откуда-то сверху свалился третий робот и вцепился в купол растопыренными блестящими манипуляторами. Ядерная ракета медленно пошла вниз. Мерцающее сияние под ее куполом вдруг погасло.
      — Ф-фу… — пробормотал диспетчер и вытер лицо рукавом халата.
      Помощник нервно рассмеялся.
      — Как кальмары — кита, — сказал он (когда-то он работал в Океанской охране). — И куда же его теперь?
      Диспетчер спросил в микрофон:
      — Турнен, куда ты его ведешь?
      — Я веду его на наш ракетодром, — сказал Турнен не спеша. Чувствовалось, что он слегка задыхается. Диспетчер вдруг ясно представил себе его круглое, лоснящееся от пота лицо, освещенное экраном.
      — Спасибо, Турнен, — сказал он с нежностью. Он повернулся к помощнику: — Дай отбой тревоги. Выправь график, и пусть возобновляют работу.
      — А ты? — жалобно спросил помощник.
      — Я лечу туда.
      Помощнику тоже хотелось туда, но он только сказал:
      — Интересно, из Музея космогации ничего не пропало? — Дело близилось к более или менее благополучному концу, и он был теперь настроен довольно благодушно. — Ну и вахта! — сказал он. — У меня до сих пор поджилки трясутся…
      Диспетчер пощелкал клавишами, и на экране открылась холмистая равнина. Ветер гнал по небу белые рваные облака, рябил темные лужицы между кочками, поросшими чахлой растительностью. Давно здесь не опускались звездолеты, подумал помощник. Ракетодром был почти заброшен с тех пор, как звездоплавание перешло на Д-технику. Д-корабли стартовали только в Пространстве.
      — Кто же это все-таки? — сказал диспетчер сквозь зубы.
      — Скоро узнаешь, — с завистью ответил помощник.
      Утки неожиданно поднялись и редкой стайкой помчались прочь, изо всех сил размахивая крыльями. Облака закрутились воронкой, смерч воды и пара поднялся из центра равнины. Исчезли холмы, исчезло озерцо, понеслись в облаках бешеного тумана вырванные с корнем чахлые кустики. Что-то огромное и темное мелькнуло на мгновение в клубящейся мгле, что-то вспыхнуло алым заревом, и видно было, как холм на переднем плане задрожал, вспучился и медленно перевернулся, как слой дерна под лемехом мощного плуга.
      — Ай-яй-яй! — проговорил помощник, не сводя глаз с экрана.
      Но он уже не видел ничего, кроме быстро проплывающих белых и серых облаков пара.
      Когда вертолет опустился в сотне метров от края исполинской воронки, пар уже успел рассеяться. В центре воронки лежал на боку ядерный корабль, толстые тумбы реакторных колец его непривычно глупо и беспомощно торчали в воздухе. Рядом лежали, зарывшись наполовину в горячую жидкую грязь, вороненые туши аварийных роботов. Один из них медленно втягивал под панцирь свои механические лапы. Над воронкой дрожал горячий воздух.
      — Нехорошо! — пробормотал кто-то, пока они выбирались из вертолета.
      Над головами мягко прошуршали винты — еще несколько вертолетов пронеслись в воздухе и сели неподалеку.
      — Пошли, — сказал диспетчер, и все потянулись за ним.
      Они спустились в воронку. Ноги по щиколотку уходили в горячую скользкую жижу. Они не сразу увидели человека, а когда увидели, то сразу остановились.
      Он лежал ничком, раскинув руки, уткнув лицо в мокрую разрыхленную горячую землю и дрожал, как от сильного холода. На нем был странный костюм, измятый, словно изжеванный, непривычного вида и расцветки, и сам человек был рыжий, ярко-рыжий, и он не слышал их шагов. А когда к нему подбежали, он поднял голову, и все увидели его лицо, бело-голубое и грязное, пересеченное через губы багровым шрамом. Кажется, этот человек плакал, потому что его синие запавшие глаза блестели, и в этих глазах была сумасшедшая радость и страдание. Его подняли, подхватив под руки, и тогда он заговорил.
      — Доктора, — сказал он глухо и невнятно: ему мешал шрам, пересекающий губы. Сначала никто не понял его, никто не понял, какого доктора ему нужно, и только через несколько секунд все поняли, что он просил врача.
      — Доктора, скорее… — сказал человек. — Штурману Кондратьеву очень плохо…
      Он переводил расширенные глаза с одного лица на другое и вдруг улыбнулся:
      — Здравствуйте, праправнуки…
      От улыбки затянувшийся шрам открылся, и на губах повисли густые красные капли, и все подумали, что этот человек улыбался в последний раз очень давно. В воронку, скользя и спотыкаясь, спустились люди в белых халатах.
      — Доктора, — повторил рыжий, и обвис на поддерживавших его руках, запрокинув бело-голубое грязное лицо.

      Четверка обитателей 18-й комнаты была широко известна в пределах Аньюдинской школы. Это было вполне естественно. Такие таланты, как совершенное искусство подражать вою гигантского ракопаука с планеты Пандора, способность непринужденно рассуждать о девяти способах экономии горючего при межзвездном перелете и умение одиннадцать раз подряд присесть на одной ноге, не могли остаться незамеченными, а все эти таланты не были чужды обитателям 18-й.
      История 18-й началась еще тогда, когда их было всего трое и у них не было еще ни отдельной комнаты, ни своего учителя. Но уже тогда Генка Комов, известный более под именем «Капитан», пользовался неограниченным авторитетом у Поля Гнедых и Александра Костылина. Поль Гнедых — он же Полли или даже Либер Полли — был известен как большой личной хитрости человек, способный на все. Александр Костылин был, несомненно, добродушен и стяжал себе славу в битвах, связанных с применением не столько ума, сколько физической силы. Он терпеть не мог, когда его звали попросту Костылем (и не скрывал этого), но охотно отзывался на кличку «Лин». Генка Капитан, в совершенстве изучивший книгу «Трасса в Пространстве», знал много разных полезных вещей, был, судя по всему, способен без труда починить фотонный отражатель, не меняя курса космолета, и неутомимо вел Лина и Полли к славе. Так, например, широкую известность получили испытания нового вида топлива для ракет, проведенные под его руководством в школьном парке. Фонтан густого дыма взлетел выше самых высоких деревьев, а грохот взрыва могли слышать все, кто находился в этот момент на территории школы. Это был незабвенный подвиг, и долго еще после этого Лин щеголял длинным шрамом на спине и везде ходил голый по пояс, так что шрам был открыт взорам завистников. Именно эта тройка возродила древние игры африканских племен — прыжки с деревьев на длинных веревках, заменяющих (как показал опыт — недостаточно) лианы. Они же ввели в употребление сварку пластиков, из которых была сделана одежда, и неоднократно использовали это умение для обуздания невыносимой гордости старших товарищей, которым было разрешено плавание в масках и даже с аквалангами. Однако все эти подвиги хотя и покрывали их славой, но не приносили желанного удовлетворения, и тогда Капитан решил принять участие в работе кружка юных космонавтов, открывавшей блестящие перспективы кручения на перегрузочной центрифуге и возможность добраться до таинственного датчика космогационных задач.
      С огромным изумлением Капитан обнаружил в кружке своего сверстника — Михаила Сидорова, по ряду причин именуемого также Атосом. Атос казался Капитану человеком надменным и пустоголовым, но первая же серьезная беседа с ним показала, что он несомненно по своим качествам превосходит некоего Вальтера Сарояна, находившегося тогда с тройкой в полуприятельских отношениях и занимавшего четвертую койку в только что выделенной 18-й комнате.
      Исторический разговор выглядел примерно так. «Что ты думаешь о ядерном приводе?» — осведомился Генка. «Старье», — кратко ответствовал Атос. «Согласен, — сказал Капитан и посмотрел на Атоса с интересом. — А фотонно-аннигиляционный?» — «Так себе», — сказал Атос, грустно покачав головой. Тогда Генка задал ему свой коронный вопрос: какие системы представляются более обещающими — гравигенные или гравизащитные. «Я признаю только Д-принцип», — высокомерно объявил Атос. «Гм, — сказал Генка. — Ладно, пойдем в восемнадцатую, я познакомлю тебя с экипажем». — «Это с твоими-то ослами?» — поморщился Атос-Сидоров, но пошел.
      Через неделю, не вынеся угроз и насилия, из 18-й с разрешения учителя бежал Вальтер Сароян, и на его месте водворился Атос. После этого Д-принцип и идея межгалактических перелетов воцарилась в умах и сердцах 18-й прочно и, казалось, навсегда. Так возник экипаж суперкосмолета «Галактион» в составе: Генка — капитан, Атос-Сидоров — штурман и кибернетист, Либер Полли — ВМ-оператор, Сашка Лин — бортинженер и охотник. Экипаж исходил светлыми надеждами и чрезвычайно конкретными планами. Были созданы генеральные проекты суперкосмолета «Галактион», разработан устав и принят совершенно секретный знак, по которому члены экипажа должны были узнавать друг друга, — особым образом сложенные пальцы на правой руке. Угроза близкого и неминуемого вторжения нависла над туманностями Андромеды, Месье 33 и другими. Так прошел год.
      Первый удар нанес Лин, бортинженер и охотник. Со свойственным ему легкомыслием он спросил у отца, прилетевшего в отпуск с внеземного завода безгравитационного литья, с каких лет принимают в космолетчики. Ответ был столь ужасен, что 18-я отказалась ему поверить. Хитроумный Полли подговорил своего младшего брата малька задать тот же вопрос кому-нибудь из учителей. Ответ был тот же. Покорение галактик откладывалось на практически бесконечный срок — лет на десять. Наступила короткая эпоха смятений, ибо новость сводила к нулю тщательно разработанный проект «Цветущая сирень», согласно которому 18-я в полном составе должна была тайно погрузиться на борт межпланетного танкера, идущего на Плутон. Капитан рассчитывал объявиться через неделю после старта и автоматически слить свой экипаж с экипажем танкера.
      Следующий удар был менее неожиданным, но зато гораздо более тяжелым. Именно в эту эпоху смятений экипаж «Галактиона» вдруг как-то сразу осознал
      — узнал он об этом гораздо раньше — что в мире наибольшим почетом пользуются, как это ни странно, не космолетчики, не глубоководники и даже не таинственные покорители чудовищ — зоопсихологи, а врачи и учителя. В частности, выяснилось, что в Мировом Совете — шестьдесят процентов учителей и врачей. Что учителей все время не хватает, а космолетчиками хоть пруд пруди. Что, не будь врачей, плохо бы пришлось глубоководникам, а отнюдь не наоборот. Все эти, а также многие другие того же рода разрушительные сведения было доведены до сознания экипажа ужасающе будничным образом: на самом обыкновенном телевизионном уроке по экономике и, что самое страшное, ни в малейшей степени не были опровергнуты учителем.
      Третий и окончательный удар нанесли сомнения. Бортинженер Лин был пойман Капитаном за чтением «Курса простудных заболеваний в детском возрасте» и в ответ на резкий выпад нахально заявил, что намерен впредь приносить людям конкретную пользу, а не сомнительные сведения из жизни космических пространств. Капитан и штурман были вынуждены применить крайние меры убеждения, под давлением которых отступник признал, что детский врач из него все равно не получится, тогда как в качестве бортинженера или, на худой конец, охотника у него еще есть шансы стяжать себе бессмертную славу. На протяжении экзекуции хитроумный Либер Полли сидел в углу и молчал, но с той поры взял за правило при малейшем нажиме шантажировать экипаж бессвязно-язвительными угрозами типа «сбегу в ларингологи» или «пусть учитель скажет, кто прав». Сашка Лин, слушая это, завистливо сопел. Сомнения разъедали экипаж «Галактиона». Сомнения грызли душу Капитана.
      Помощь пришла из Большого Мира. Группа ученых, работавших на Венере, закончила и предложила на рассмотрение Мирового Совета практический проект дистилляции атмосферного покрова Венеры с целью ее дальнейшей колонизации. Мировой Совет рассмотрел проект и одобрил его. Очередь была за пустынями Венеры, за большой страшной планетой, которую надо было сделать Второй Землей. Мир взрослых взялся за дело — строились новые машины, аккумулировались мощности, население Венеры стремительно росло. А в 18-й комнате Аньюдинской школы под любопытствующими взорами экипажа капитан «Галактиона» лихорадочно работал над проектом плана «Октябрь», сулящего невиданный размах идей и выход из тяжелого кризиса.
      Проект был закончен через три часа после опубликования призыва Мирового Совета и представлен на рассмотрение экипажа.
      План «Октябрь» поражал краткостью и насыщенностью информацией:
      1) за четыре декады изучить производственно-технические данные стандартных атмосферогенных агрегатов; 2) по истечении указанного срока ранним утром — чтобы не беспокоить дежурного по школе — покинуть школу и добраться до Аньюдинской ракетной станции, где в неизбежной сумятице при посадке проникнуть в грузовой трюм какого-нибудь корабля возлеземных сообщений и затаиться до финиша; 3) там видно будет.
      План был встречен возгласами «Виу-вирулли!» и одобрен тремя голосами при одном воздержавшемся. Воздержавшимся был благородный Атос-Сидоров. Глядя на далекий горизонт, он с необыкновенным презрением отозвался о «поганых агрегатах» и о «бредовой затее» и сказал, что только чувства товарищества и взаимопомощи удерживают его от резкой критики плана. Однако он готов не возражать и даже берется обдумать некоторые аспекты ухода, что никак, впрочем, не следует понимать как согласие на отказ от Д-принципа ради каких-то зловонных дистилляторов. Капитан промолчал и отдал приказ приниматься за дело. Экипаж принялся за дело.
      …В 18-й комнате Аньюдинской школы шел урок географии. В экране учебного стереовизора полыхала молниями палящая туча над Парикутином, мелькали свистящие лапилли, и из кратера высовывался красный язык лавового потока, похожий на наконечник стрелы. Речь шла о науке вулканологии, о вулканах вообще и о непокоренных вулканах в частности. Среди серых нагромождений застывшей неведомо когда магмы белели аккуратные купола вулканологической станции Чипо-Чипо.
      Перед стереовизором сидел Сашка Лин и, не сводя глаз с экрана, лихорадочно объедал ногти на правой и на левой руке попеременно. Он опоздал. Утро и половину дня он провел на спортплощадке, проверяя высказанное вчера учителем предположение, что максимальная высота прыжка должна относиться к максимальной длине прыжка приблизительно как единица к четырем. Лин прыгал и в длину и в высоту до тех пор, пока не потемнело в глазах. Тогда он вынудил заняться этим делом нескольких малышей и загонял их совершенно, но полученный материал показывал, что предположение учителя близко к истине. Теперь Лин наверстывал упущенное и смотрел те уроки, которые экипаж уже выучил утром.
      Генка Капитан за своим столом у передней прозрачной стены комнаты сосредоточенно копировал чертеж двухфазной кислородной установки средней мощности. Либер Полли лежал на своей кровати (что делать днем не рекомендовалось), притворяясь, что читает пухлую книгу в унылой обложке: «Введение в эксплуатацию атмосферогенных агрегатов». Штурман Атос-Сидоров стоял у своего стола и думал. Это было его любимое занятие. Одновременно он с брезгливым интересом наблюдал за действиями Лина, поглощенного географией.
      За прозрачной стеной под ласковым солнцем желтел песок и шумели стройные сосны. Над озером торчала сверкающая вышка для прыжков с длинным гибким трамплином.
      Голос преподавателя принялся рассказывать, как был погашен вулкан Стромболи, и Сашка Лин забылся совершенно. Теперь он объедал ногти на обеих руках одновременно. Благородные нервы Атоса не выдержали.
      — Лин, — сказал он, — перестань глодать.
      Лин, не оборачиваясь, досадливо передернул плечами.
      — Он голоден, — оживившись, заявил Поль.
      Он поднялся на кровати, чтобы развить тему, но тут Капитан медленно повернул лобастую голову и посмотрел на него.
      — Ну чего, чего… — сказал Поль. — Я же читаю. «Производительность АГК-11 составляет шестнадцать кубометров озонированного кислорода в час. Метод страти-фи-кации позволяет…»
      — Про себя! — посоветовал Атос.
      — Вот уж тебе он, по-моему, не мешает, — сказал Капитан железным голосом.
      — По-твоему — нет, по-моему — да, — сказал Атос-Сидоров.
      Взгляды их скрестились. Поль с наслаждением наблюдал за развитием инцидента. «Введение в…» надоело ему до последней степени.
      — Как хочешь, — сказал Капитан. — Только я не собираюсь один за всех вас работать. А ты, Атос, вообще ничего не делаешь. И вообще пользы от тебя, как от козла.
      Штурман презрительно усмехнулся и не счел необходимым отвечать. В этот момент экран погас, и Лин повернулся, затрещав стулом.
      — Ребята! — сказал он. — Виу, ребята! Поехали туда.
      — Поехали! — вскричал Поль и вскочил.
      — Куда — туда? — спросил Капитан зловеще.
      — На Парикутин! На Мон-Пеле! На…
      — Хватит! — заорал Капитан. — Все вы подлые предатели! Мне с вами надоело возиться! Я ухожу один, а вы убирайтесь, куда вам охота. Понятно?
      — Фи, Капитан! — произнес Атос с большим изяществом.
      — Сам ты фи, понял? Одобряли план, вопили «виу-виу», а теперь кто куда? А мне с вами вообще надоело возиться. Я уж лучше договорюсь с Наташкой или с этим болваном Вальтером, понятно? А вы все катитесь колбасой. Чихал я на вас, и все!
      Капитан повернулся спиной и стал яростно копировать чертеж. Наступило тяжелое молчание. Полли тихонько улегся и принялся старательно изучать «Введение в…». Атос поджал губы, а тяжеловесный Лин поднялся и, сунув руки в карманы, прошелся по комнате.
      — Генка, — сказал он нерешительно. — Капитан, ты… это… Брось, чего ты?
      — Отправляйтесь на свой Мон-Пеле, — пробормотал Капитан. — На свой Парикутин. Обойдемся…
      — Капитан… Как же это?.. Вальтеру нельзя рассказывать, Генка!
      — Очень даже можно… И скажу. Пусть он болван, да хоть не предатель.
      Не вынимая рук из карманов, Лин пробежался по комнате.
      — Ну чего ты, Капитан? Ну, вот Полли уже зубрит!
      — «Полли, Полли»! Хвастун твой Полли. А на Атоса я вообще чихал. Подумаешь, штурман «Галактиона»! Трепло.
      Лин обратился к Атосу.
      — Ты правда, Атос, чего-то… Нехорошо, знаешь… Мы все стараемся…
      Антон изучал лесистый горизонт.
      — Чего вы все раскудахтались? — вежливо осведомился он. — Если я сказал — иду, значит, я иду. Я, по-моему, еще никогда не врал. И еще никого не предавал.
      — Это ты брось, — грозно сказал Лин. — Капитан говорит верно. Ты бездельничаешь, и это, знаешь, свинство…
      Атос повернулся и прищурился.
      — А ну-ка, ты, деляга, — сказал он. — Почему «Зубр» хуже АГК-7 в условиях азотистого избытка?
      — А? — растерянно сказал Лин и посмотрел на Капитана.
      Капитан чуть поднял голову.
      — А какие есть девять пунктов про эксплуатацию «Айрон Три»? — спрашивал Атос. — А кто первый изобрел окситан? Не знаешь, трудяга! А в каком году? А?
      Это был Атос — великий человек, несмотря на многочисленные свои недостатки. В комнате стояла благоговейная тишина, только Поль Гнедых яростно листал страницы «Введения».
      — Мало ли кто чего изобрел первый, — неубедительно пробормотал Лин и беспомощно уставился на Капитана.
      Капитан встал. Капитан подошел к Атосу и ткнул его кулаком в живот.
      — Молодчага, Атос, — заявил он. — Я, дурак, думал, что ты бездельничаешь.
      — «Бездельничаешь»!.. — сказал Атос и ткнул Капитана в бок. Он принимал извинение.
      — Виу, ребята! — провозгласил Капитан. — Держать курс на Атоса! Фидеры на цикл, звездолетчики! Бойтесь легенных ускорений. Берегите отражатель. Пыль сносит влево. Виу!
      — Виу-вирулли! — взревел экипаж «Галактиона».
      Капитан повернулся к Лину.
      — Бортинженер Лин, — сказал он, — какие есть вопросы по географии?
      — Нету, — отрапортовал бортинженер.
      — Что у нас еще сегодня?
      — Алгебра и труд, — сказал Атос.
      — Вер-рно! Поэтому начнем с борьбы. Первая пара будет: Атос — Лин. А ты, Полли, иди приседай, у тебя ноги слабые.
      Атос принялся готовиться к борьбе.
      — Не забыть бы спрятать материалы, — сказал он. — Пораскидали все, учитель увидит.
      — Ладно, все равно завтра уходим.
      Поль сел на кровати и отложил книжку.
      — А тут не написано, кто изобрел окситан.
      — Эл Дженкинс, — сказал Капитан не задумываясь. — В семьдесят втором.
      Учитель Тенин пришел в 18-ю как всегда, в четыре часа дня. В комнате никого не было, но в душевой обильно лилась вода, слышалось фырканье, шлепанье и ликующие возгласы: «Виу, виу-вирулли!» Экипаж «Галактиона» мылся после занятий в мастерских.
      Учитель прошелся по комнате. Многое было здесь знакомым и привычным. Лин, как всегда, раскидал одежду по всей комнате. Одна его тапочка стояла на столе Атоса и изображала, несомненно, яхту. Мачта была сделана из карандаша, парус — из носка. Это, конечно, работа Поля. По этому поводу Лин будет сердито бурчать: «Не воображай, что это очень остроумно, Полли…» Система прозрачности стен и потолка была расстроена, и сделал это Атос. Клавиша поставлена у него в изголовье, и, ложась спать, он с ней играет. Он лежит и нажимает ее, и в комнате то становится совсем темно, то появляется ночное небо и луна над парком. Обычно клавиша портится, если Атоса никто не остановит. Судьба Атоса сегодня — чинить систему прозрачности.
      На столе у Лина бедлам. На столе у Лина всегда бедлам, и тут ничего не поделать. Это именно тот случай, когда бессильны и выдумки учителя, и весь мощный аппарат детской психологии.
      Как правило, все новое в комнате связано с Капитаном. Сегодня у него на столе чертежи, которых раньше не было. Это что-то новое, значит, об этом надо подумать. Учитель Тенин очень любил новое. Он присел к столу Капитана и принялся рассматривать чертежи.
      Из душевой доносилось:
      — А ну подбавь холодненькой, Полли!
      — Не надо! Холодно! Простужусь!
      — Держи его, Лин, пусть закаляется!
      — Атос, дай терку…
      — Где мыло, ребята?
      Кто-то с грохотом валится на пол. Вопль:
      — Какой дурак кинул мыло под ноги?!
      Хохот, крики «виу».
      — Страшно остроумно! Как вот врежу!..
      — Но-но! Втяни манипуляторы, ты!..
      Учитель посмотрел чертежи и положил их на место. Увлечение продолжается, подумал он. Теперь кислородный обогатитель. Мальчики здорово увлеклись Венерой. Он встал и заглянул под подушку Поля. Там лежало «Введение в…». «Введение» было основательно зачитано. Учитель задумчиво перелистал страницы и положил книгу на место. Даже Поль, подумал он. Странно.
      Теперь он увидел, что на столе Лина нет боксерских перчаток, которые валялись там регулярно и непременно в течение двух последних лет. Над кроватью Капитана не было фотографии Горбовского в вакуум-скафандре, а стол Поля был пуст.
      Учитель Тенин понял все. Он понял, что они хотят удрать, и он понял, куда они хотят удрать. Фотографии нет — значит, она в рюкзаке Капитана. Значит, рюкзак уже собран. Значит, они уходят завтра утром, пораньше. Потому что Капитан любит делать все обстоятельно и никогда не откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня. Кстати, рюкзак Поля наверняка еще не готов: Поль предпочитает все делать послезавтра. Значит, они уходят завтра и уходят через окно, чтобы не беспокоить дежурного. Они очень не любят беспокоить дежурного.
      Учитель заглянул под кровати. Рюкзак Капитана был упакован с завидной аккуратностью. Под кроватью Поля валялся рюкзак Поля. Из рюкзака торчала любимая рубашка Поля — без ворота, в красную полоску. В стенном шкафу покоится с величайшей тщательностью сплетенная из простынь лестница — несомненно, творение Атоса.