- Лететь?.. Я?.. Вы что, Константин Платонович, шутить изволите?..
      - Я не умею шутить! - резко ответил Арнаутов, но тут же смягчил тон: - Я понимаю, что оглушил вас своим неожиданным и необычайным предложением. Но вы все же подумайте и, когда придете к какому-то решению, ответьте мне.
      - А я и думать не стану, - с улыбкой сказал Майгин. - Я из тех, что ползают, Константин Платонович. Я крот, в земле роюсь... Про таких, как я, Максим Горький сказал: "Рожденный ползать летать не может"...
      - С вами трудно говорить, Майгин, - холодно сказал Арнаутов. Когда вы чувствуете слабость вашей позиции, вы отшучиваетесь. А между тем вы не шут и не трус. Я успел вас узнать немного... Подумайте над моей идеей, дело стоит того, чтобы над ним задуматься. Смотрите, мы останемся здесь на год, разберемся в механизмах и управлении - не может быть, чтобы мы не смогли разобраться, - затем вы отправитесь на материк, подберете нескольких подходящих спутников...
      - Вот это я могу даже сейчас обещать, - улыбнулся Майгин. - Я думаю, что любителей сильных ощущений вроде вас найти будет можно...
      - Но вы подумаете над моим предложением?
      - Да на что я вам?
      - Я вас спрашиваю, Майгин...
      - Экий вы, право!.. Ну хорошо, подумаю, не волнуйтесь.
      Два дня слова Арнаутова не выходили у Майгина из головы. Он сердился, смеялся над собой, сто раз отмахивался от этой мысли.
      "Да ну его к дьяволу! Дался мне этот полет! Арнаутов маньяк, а я голову над его бредом ломаю. Зачем мне лететь в какую-то бездну, к черту на рога? Мне и на земле неплохо. Здесь у меня есть мои пласты, недра, у меня есть родина, которую я люблю... Хватит с меня!.."
      Но суровый облик Арнаутова через минуту вставал перед его глазами, и Майгин сам мысленно произносил по своему адресу все то нелестное, что, казалось бы, Арнаутов должен был произнести, если бы знал его мысли.
      "Трус!.. Обыватель!.. Ты считаешь себя человеком науки?.. Какой же ты ученый, если боишься участвовать в исключительной исторической экспедиции? На Дальний Восток поехал в земле ковыряться, а на большее отважиться не смеешь... "Рожденный ползать летать не может"! А ведь подумать только, что можно было бы увидеть "там"! Как можно обогатить науку!.. Не часто выпадало на долю ученых за все время существования Земли счастье участвовать в подобных экспедициях".
      Но тут же, заслоняя Арнаутова, вставал перед Майгиным образ Ниночки Росс, и пыл его остывал.
      "Нет! Не могу! Аллах с ними, со звездами и планетами... Да и как это лететь?.. В бездну, на верную смерть, с завязанными глазами... Чепуха!.. А впрочем, я напрасно ломаю себе голову. Совершенно ясно, что даже этот маньяк Арнаутов никуда не полетит... Если мы действительно нашли в земле звездный или межпланетный корабль, то его невозможно освободить от многовековых напластований. Для этого нужны большие деньги, тысячи рабочих... Фантастика!.. Но допустим, какой-нибудь Рябушинский раскошелится - мы откопаем корабль... Что дальше?.. Разве Арнаутов в силах проникнуть в тайну его управления, постигнуть секреты его машин? "Останемся здесь на год... Разберемся..." Черта с два ты разберешься, инженер! И за сто лет не разберешься. На что ты рассчитываешь, если сейчас авиаторы летают чуть ли не со скоростью елизаветинской кареты на своих нелепых этажерках? Куда направишь звездный корабль, если даже поднимешь его, и как будешь управлять им в безвоздушном океане?"
      Все эти мысли не давали покоя, будоражили воображение молодого геолога, но они же и успокаивали иногда Майгина: "Никто никуда не полетит, пока человек сам, своими силами, не построит сказочный звездный корабль... А Арнаутов? Трудно понять, кто он такой, сумасшедший, чудак и беспредметный мечтатель? Или - ученый, прокладывающий новые пути в науке? А что, если он разгадает секрет управления загадочными машинами подземного города, что, если вдруг запустит их и, разметав древние пласты лавы и песчаника, взовьется в звездную высь?.." И вновь вспоминались гневные слова Горького: "Рожденный ползать летать не может"... "Неужели я и в самом деле только крот?.."
      К концу третьего дня Майгин с сердцем отбросил блокнот, в который записывал под диктовку Арнаутова описания механизмов, и выпалил:
      - Ладно. Лечу с вами.
      Арнаутов радостно улыбнулся. В то же мгновение где-то наверху послышался крик Пети:
      - Константин Платонович! Андрей Гаврилович! Где вы? Выходите! Нина приехала!
      "ВТОРОЕ ЗАСЕДАНИЕ НАУЧНОГО ОБЩЕСТВА"
      Майгин, не говоря ни слова, повернулся и побежал к "лифту". Арнаутов последовал за ним.
      - Кто приехал? - спросил инженер.
      - Наши... анадырцы. Нина Росс и Венберг. И еще доктор какой-то... Да вы не беспокойтесь, Константин Платонович, это все свои. Правда, доктора я не знаю... Тоже ссыльный, наверное.
      - А я и не беспокоюсь. - Арнаутов усмехнулся. - Меня теперь голыми руками не возьмешь... Кстати, Венберг... Это не Григорий ли Николаевич?
      - Да, Григорий Николаевич Венберг. Вы его знаете?
      - Встречались... - неопределенно сказал Арнаутов.
      На "верхней палубе" корабля-города их ждал Петя.
      - Приехали! - сказал он. - Ниночка загорела, обветрилась...
      - Где они? - спросил Майгин.
      - Там, в лагере.
      Они столкнулись с новоприбывшими у входа в пещеру - тем не терпелось поскорее взглянуть на "подземное чудо". Нина Росс, студентка и однокурсница Пети, тоже практикантка, высокая девушка лет двадцати трех, испуганно отшатнулась, когда из мрачного подземелья к ней с восторженным ревом бросился запыленный, заросший щетиной человек в расстегнутой куртке.
      - Господи, Майгин, нельзя же так! - хмурясь и смеясь одновременно, говорила она, пока Майгин, сверкая белыми зубами, тряс ее руки. - У меня даже сердце остановилось...
      - Извини, извини, Ниночка... Это я нечаянно. Наконец-то вы приехали! Мы вам здесь такое покажем... Здравствуй, Григорий Николаевич! - Майгин отпустил наконец руки Нины и повернулся к Венбергу, который стоял рядом и с улыбкой глядел на него: - Давай, брат, обнимемся на радостях...
      Друзья расцеловались.
      - Вот, - продолжал Майгин, - позволь представить тебе Константина Платоновича Арнаутова.
      - Арнаутов? - Венберг шагнул к инженеру. - Костя! Ты? Глазам не верю!.. Как ты сюда попал?
      Несколько лет назад Арнаутов и Венберг учились вместе в Петербургском университете. Правда, Арнаутов занимался на инженерном, а Венберг - на геологическом, но жили они в одной комнатушке на Выборгской стороне, делились последней копейкой, горячо спорили и крепко дружили. Вскоре после окончания университета они потеряли друг друга из виду. Встреча эта была для них поистине неожиданной.
      - Вот ты какой стал! - проговорил Венберг, положив руки на плечи инженера и оглядывая его с головы до ног. - Подсох, вытянулся... Не узнаешь ведь. Так ты как здесь?
      - Беглый ссыльный, - невесело усмехнулся Арнаутов.
      - Да что ты говоришь? За что? Политика?
      - Нет, за поджог...
      - Ах, да, да, помню... Конечно... Ракеты эти твои, да? Ну ладно, это потом. Познакомься, вот доктор Васенькин Сергей Иванович. Отличнейший человек, рекомендую...
      Доктор, маленький сухой человек с чеховской бородкой и в пенсне, поклонился.
      - Тоже ссыльный, - сказал он тонким голосом. - Правда, не беглый.
      - И тоже за поджог? - не удержался веселый Майгин.
      - Нет... За политику. Я социал-демократ.
      - Ну хорошо, хорошо, - вмешался Берсеньев. - Господа, будете отдыхать с дороги?
      - Какой там отдых! - воскликнул Венберг. - Показывайте нам, что вы нашли...
      - Да, да, пожалуйста, Клавдий Владимирович! - подхватила Нина.
      Берсеньев оглядел всех, схватился за бороду и сказал:
      - Хорошо, друзья. Пойдемте.
      У входа в пещеру Майгин схватил Венберга за рукав.
      - А доктора зачем сюда притащил? - шепотом спросил он.
      - На всякий случай, - сделав страшные глаза, ответил Венберг. Он покосился по сторонам и добавил: - Сергей Иванович умный человек, можешь не беспокоиться. И он здесь не в профессиональном качестве.
      Новоприбывшие ночевали в корабле-городе. Но едва ли кто-нибудь из них сомкнул в эту ночь веки. Слишком необычайно было все, что им пришлось увидеть и услышать, - чудесные дома с самооткрывающимися дверями, лаборатории с диковинными приборами, непрерывная тихая музыка, "витно" и цветные лепешки, гигантские недра, заполненные необычайными механизмами, наконец, сцены и живые картины, воспроизводимые "иллюзионами"... Венберг чуть не до смерти перепугался, когда из белого овального зеркала над "саркофагом" на него глянула "снежная красавица", и долго потом стоял оглушенный, осеняя себя мелкими крестиками. Нина откровенно плакала, размазывая по лицу слезы, когда в клубящемся пару и багровых отсветах извержения гибли гордые и прекрасные хозяева города-корабля. Доктор Васенькин метался между "живыми портретами" и сценой танца Уру, хмурился, протирал пенсне и ворчал себе под нос что-то о гальванических токах и о шарлатанстве. Одним словом, новоприбывшие были потрясены и подавлены. Если у них и было какое-то сомнение относительно здравости ума Берсеньева, Майгина и Пети, то с момента, когда они сами перешагнули порог подземного города, это сомнение исчезло. Правда, зато возникли сомнения совсем другого рода...
      На следующий день в полдень Берсеньев пригласил всех в здание, расположенное в центре города, - белую красивую постройку, напоминающую по форме сахарную голову. Все собрались в обширном зале с блестящими зеркальными стенами и высоким куполообразным потолком. Слово взял Берсеньев.
      - Господа... - сказал он и сейчас же поправился: - Друзья! Теперь, когда наши "анадырцы" с нами, мы должны совместно обсудить, что нам делать дальше с нашим открытием.
      Арнаутов вздрогнул и переглянулся с Майгиным. Майгин подмигнул ему.
      - Я и большая часть здесь присутствующих, - продолжал Берсеньев, - убеждены, что мы находимся на звездном или межпланетном корабле, залетевшем на Землю несколько веков назад из мирового пространства.
      - Это еще следует доказать, Клавдий Владимирович, - сказал негромко Венберг.
      - Да, - согласился Берсеньев. - Прямых доказательств тому у нас нет, но многое, что мы здесь видим, не допускает другого объяснения. Впрочем, гораздо лучше меня осведомлен в этом наш новый товарищ, господин Арнаутов. Может быть, вы выступите, Константин Платонович?
      Арнаутов встал и заговорил, глядя на Венберга исподлобья:
      - Некоторые из вас, господа, знают, что я являюсь приверженцем идей Циолковского, создавшего теорию ракетного движения. Это единственный вид движения, способный преодолеть земное тяготение и сделать в конце концов реальностью мечту человечества о межпланетных полетах...
      - Первый, кто публично высказал эту идею, по-моему, был не Циолковский, а знаменитый французский писатель и дуэлянт Сирано де Бержерак, - насмешливо заметил Венберг. - Правда, его книга "Иной свет, или Империи Луны" была всего лишь шуткой остроумного человека. Французы очень ценят юмор...
      - Да, Григорий Николаевич, в эпоху Людовика Четырнадцатого это звучало как шутка, но в наши дни, когда весь ученый мир взбудоражила новая механика Эйнштейна, когда даже политические деятели, например, известный марксист Ленин, пишут о новой физике как о "снимке с гигантски быстрых реальных движений", идея ракетного движения сама становится реальностью... Так вот... как изобретатель ракетных летательных снарядов я здесь тщательно присматривался к механизмам в донной части этого подземного феномена и утвердился в мысли, что передо мной не что иное, как гигантские ракетные камеры... - Арнаутов умолк, пытаясь найти какое-то сравнение, понятное всем. - Сознаюсь, что во время этих своих изысканий я похож был на человека, который когда-то съел вишню и оставил себе для посадки ее косточку. Он никогда не видел вишневого дерева, но однажды, забравшись в чужой сад, он увидел плодовые деревья без плодов и, пожевав лишь один зеленый листок с ближайшего дерева, по особому вкусу листочка понял, что попал в вишневый сад... Это только метафора, конечно... Но, кроме этой "вишневой аргументации", я припас и другие доказательства астрального происхождения этого найденного вашими товарищами подземного города...
      - Если бы этот город на наших глазах из подземного превратился бы в надземный и хоть немножко полетел, это было бы самым неопровержимым доказательством его космического происхождения, - лукаво ухмыляясь, сказал Венберг.
      - Его надо только от могильной земли освободить, вот тогда увидите, как он полетит, - сердито покраснев, сказал Петя.
      Венберг благодушно закивал белесой головой:
      - Помогай вам бог! Но, может быть, все это гораздо проще? Может быть, это какая-то неизвестная нам цивилизация? Между прочим, Константин Платонович, не приходила ли тебе в голову мысль, что это просто американский поселок контрабандистов самого новейшего типа?
      - Нет!.. - резко ответил Арнаутов.
      - Над ним вулканические извержения и напластования многовековой давности, - сказал Берсеньев.
      - Но ведь город мог быть создан и в земле, в пещере, в глубине старых пластов, - не сдавался Венберг.
      - А гибель людей возле этого же города, но не подземного, а в ту пору еще надземного? - волнуясь, спросила Нина.
      - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Ниночка, - Венберг повернулся к девушке.
      - Я говорю о живой картине, о метаморфозе "иллюзиона", в которой показан этот момент.
      - Ну, Ниночка, этих аттракционов в Америке сейчас сколько угодно.
      - Объемных живых картин? - спросил Майгин.
      Венберг молчал.
      - Константин Платонович, доложите уважаемому обществу о своих наблюдениях над энергетикой подземного города, - обратился к Арнаутову Берсеньев.
      - Мы обнаружили здесь множество механизмов, действующих при контакте с источником лучистой энергии, например инфракрасных лучей, тоном профессионального лектора заговорил Арнаутов. Как это ни странно, он не был ни взволнован, ни раздражен. - Некоторые аппараты явно реагируют на одно лишь появление, если можно так выразиться, в их "поле зрения" любого живого существа. Здесь раздражителем, очевидно, является изображение. В экспериментах с так называемыми "живыми портретами" мы убедились, что, кроме изображения приближающегося к ним человека, для них импульсом являются еще и какие-то биологические флюиды, исходящие из мозга человеческого, когда человек желает вызвать ту или иную реакцию этих загадочных "портретов".
      - Телепатия? - с усмешкой спросил тонким голосом доктор Васенькин.
      - Да... что-то в этом духе. Но какие источники энергии питали здесь транспортные двигатели и питают до сих пор осветительную систему и многие другие механические устройства, мы с точностью сказать не можем... - продолжал Арнаутов.
      - "Питают до сих пор"? То есть уже несколько сотен лет? - быстро спросил Венберг.
      - Да... несколько веков, - спокойно подтвердил Арнаутов. - ...Мы этого не выяснили. Логически же рассуждая, можно назвать лишь единственный мыслимый источник энергии, который где-то здесь существует, но, видимо, тщательно скрыт, вернее, очень хорошо изолирован. Это энергия какого-то элемента, подобного радию.
      - Вы имеете в виду естественное разложение или искусственное расщепление, которого в последние годы усиленно добивается в своих опытах с атомом лорд Резерфорд? - уже серьезно спросил Венберг.
      Арнаутов на миг отвернулся, и все увидели за его спиной черную (похожую на классную) доску. Арнаутов быстрыми ударами мела написал на ней формулу:
      E = mc^2
      - Вы знакомы с этой формулой, господа?
      Венберг, Майгин и Берсеньев закивали головой.
      - Да, конечно, - ответил Берсеньев. - Это знаменитая формула Эйнштейна о пропорциональности между массой любого тела и соответствующей ей энергией. Но при чем тут она?..
      - А вот при чем. В прошлом году моя супруга прислала мне интересные материалы о так называемом сольвеевском съезде физиков, происходившем два года назад. На этом съезде вместе с Эйнштейном, Ланжевеном, Лоренцем, Резерфордом и другими светилами современной физики присутствовала молодая женщина, руки которой были обтянуты глухими высокими перчатками. Когда Эйнштейн спросил ее, что с ее руками, она улыбнулась и начертала пальцем в воздухе вот эту формулу... - Арнаутов указал на доску. - Она сказала: "Мои руки обожжены лучами радия... Это лучшее доказательство справедливости вашей формулы, господин Эйнштейн, формулы, выражающей действие энергии, которая равна массе, помноженной на квадрат скорости света"... Надеюсь, вы догадались, господа, что женщину эту зовут Мария Кюри... На наших руках и на руках тех чудесных призраков, которых мы видели в картинах "иллюзиона", нет следов неведомой энергии, несомненно питавшей и питающей до сих пор механизмы этого подземно-звездного мира, но мы не сомневаемся, что здесь мы имеем дело именно с такой энергией...
      Венберг хотел было сказать: "А доказательств тому у вас все же нет", но передумал и только махнул рукой.
      - Но оставим в покое источники энергии, - продолжал Арнаутов, словно угадав мысль Венберга. - Перейдем к доказательствам более убедительным. Дело в том, что мы с вами находимся в... обсерватории. Да, да, именно в обсерватории. Только в этой обсерватории нет и не было никаких телескопов... в нашем понимании этого слова. Вот над нами купол-потолок. Давно, когда этот космический корабль был на поверхности земли, и еще раньше, когда он мчался с большой скоростью в мировом пространстве, этот потолок служил зеркалом, на котором появлялось точное изображение небосвода или увеличенное изображение небесных тел. Для наблюдения над светилами, видимо, существовала целая система зеркал, стенных и настольных... Петя, "иллюзионы" с картинами обсерватории здесь?
      - Здесь, Константин Платонович. - Петя положил на стол три шарообразных аппарата.
      - Как получал астроном в этой обсерватории изображения небосвода или звезды?.. На этот вопрос ответить пока трудно. Но давайте просмотрим некоторые звездные панорамы.
      Арнаутов включил первый "иллюзион", и белый куполообразный потолок превратился в глубокий небесный свод. Между Ниной Росс и Майгиным появилось объемное изображение молодого гиганта-астронома в лучистой одежде.
      Но глаза всех были обращены к потолку-куполу. Звездная панорама была великолепна. Собственно, это не была панорама в обычном смысле слова. Те, кто ожидал увидеть застывший небесный свод, ошиблись. В чернильной тьме стройным потоком двигались яркие немигающие искры. Казалось, небо быстро поворачивается над головами. И вдруг из-за края черного купола вынырнул большой светлый диск величиной с полную Луну. Но это была не Луна. Диск излучал мягкое зеленоватое сияние и по мере продвижения через купол быстро увеличивался в размерах. Никто не успел как следует разглядеть его - он уже скрылся за противоположным краем купола.
      - Что это? - ошеломленно спросила Нина Росс. - Марс? Луна?
      - У меня даже голова закружилась, - признался Венберг. - Что это было, Константин?
      - Одну минуту, господа, - сказал Арнаутов. - Сейчас это светило появится вновь. Надеюсь, вы узнаете его...
      И в ту же секунду из-за края черной бездны вслед за потоком звезд вновь вынырнул край зеленого диска. Но теперь он был огромен, и края его казались туманными, словно размытыми. И он все увеличивался, выходя в зенит, пока не заполнил купол целиком.
      - Земля! - задыхаясь от волнения, проговорил Васенькин. Смотрите, вон Африка... И Европа!
      Видение исчезло. Вспыхнул свет.
      Все молчали. Слова здесь были излишни... Впервые люди Земли увидели свою планету из тысячекилометровой глубины неба, они летели к ней, и планета Земля стремительно приближалась к ним, готовая вот-вот превратиться в землю с маленькой буквы...
      На восторженный возглас доктора ответил торжественный, звенящий, как туго натянутая тетива, голос Арнаутова:
      - Да, господин Васенькин! Да! Это Земля! И вы - один из первых людей на этой Земле, которые увидели свою планету с борта межпланетного корабля, описывающего вокруг нее спираль, перед тем как сесть. В других метаморфозах "иллюзиона", господа, запечатлен полет над Азией, а затем и плавное причаливание корабля в таежных дебрях...
      - Покажите! - потребовала Нина.
      - Нет, Нина Семеновна, - отрицательно мотнул лохматой головой Арнаутов, - это зрелище не для всех. Даже у такого крепкого и невозмутимого человека, как Клавдий Владимирович Берсеньев, эти картины вызывают головокружение и приступы морской болезни... Конечно, - голос его зазвучал иронией, - господин Венберг и сейчас может доказывать, что он видел "американский аттракцион"... Как ты, Григорий Николаевич?
      Венберг молчал.
      - Мы верим, Константин Платонович, - сказала Нина. - Но скажите, где находится этот самый "мир иной", откуда прилетел к нам город-корабль?
      Арнаутов покачал головой.
      - Боюсь, Нина Семеновна, что сейчас мы не сможем ответить вам. Мы не нашли ничего, что могло бы пролить свет на этот вопрос. Если же исходить из данных нашей, земной науки, то родиной строителей этого чудесного корабля может быть хотя бы Марс, где недавно Лоуэлл и Скиапарелли открыли таинственные каналы... или Венера... или даже миры, обращающиеся вокруг неподвижных звезд - далеких солнц...
      - Десятки световых лет, - недоверчиво произнес Венберг. Триллионы триллионов километров...
      - А почему бы и нет? - быстро повернулся к нему Арнаутов. Позволь мне опять напомнить тебе об Эйнштейне.
      - Это ты о сокращении масштабов времени в зависимости от скорости? - поморщился Венберг. - Но ведь это только спекулятивная теория. И потом... Какие же это должны быть скорости!
      - А кто тебе сказал, что этот корабль неспособен развивать такие скорости? Вот погоди, дай срок, мы разберемся в его механике и тогда на практике докажем тебе...
      Арнаутов умолк на полуслове и сел. Все с недоумением и тревогой уставились на него. Только Майгин сделал вид, что это его нисколько не интересует, и рассеянно глядел в потолок.
      - Это как же понять, Константин? - осторожно спросил Венберг. Ты что, серьезно надеешься поднять этот корабль в небо?
      - Да, - коротко сказал Арнаутов.
      - Бред! - воскликнул Венберг.
      - Почему?
      Арнаутов снова поднялся и снова поочередно оглядел всех.
      Это была невиданная "научная ассамблея". Тысячелетиями люди видели Солнце, Луну, звезды; одаренные богатой фантазией писатели мечтали о космических полетах, часто выдавая свои домыслы за подлинную действительность. Большая группа ученых и самоучек изобретала в конце XIX и в начале XX века множество межпланетных и межзвездных кораблей самого различного типа, которые "обязательно" должны были доставить их авторов на Луну и даже значительно дальше. Где-то в заштатном российском городке Калуге неустанно трудился безвестный русский ученый Константин Циолковский, создатель теории ракетного движения, именно такого движения, которому через пятьдесят лет суждено было забросить первые космические ракеты в заатмосферное, а затем и в межпланетное пространство... А здесь, в таежных дебрях Приморья, в самый канун первой мировой войны горсточка людей в фантастическом подземном городе спорила об астральном происхождении подземного феномена и о возможности полета на странном "звездном корабле" в глубины звездного мира...
      Мысль о полете в страшное и в то же время манящее мировое пространство поражала воображение. Никто не представлял ясно, что может произойти в таком полете, чем этот полет закончится, но какая-то внутренняя сила влекла и манила каждого в неведомую даль... Нина Росс, Петя Благосветлов, доктор Васенькин глядели на Арнаутова как завороженные. И только скептик Венберг, вынужденный принять очевидность того, что все они в данную минуту находятся на "звездном корабле", назвал мечту о полете на этом корабле в Космос "бредом".
      - Почему ты считаешь, что это бред, Григорий? - спросил Арнаутов.
      - Прежде всего потому... - Венберг тоже встал и уперся в стол ладонями. - Прежде всего потому, что ты никогда не сможешь разобраться в машинах этого корабля и научиться управлять ими. Я признаю, что этот город-корабль построен не на Земле. Его строили разумные существа, ушедшие в развитии на тысячи лет от нас. Прости меня, но ты на капитанском мостике этого корабля выглядишь так же, как воин Чингиз-хана в будке современного локомотива...
      - Это нехорошо... нечестно так говорить!
      - Я полечу с вами, Константин Платонович!
      Возгласы Нины и Пети прозвучали одновременно. Арнаутов мягко, но с величайшей убежденностью сказал:
      - Милый Венберг! Я ни минуты не сомневаюсь, что мы не можем управлять полетом этой маленькой планеты. Это говорит мне логика... Если бы я строил такой корабль, я позаботился бы, чтобы он управлялся сам собой, с помощью определенных приспособлений, которые направят и поведут его в заданную точку мирового пространства... даже если никого из машинистов не останется в живых... Кстати, о вашем воине Чингиз-хана... Я полагаю, что в конце концов он нашел бы нужный рычажок и локомотив отправился бы в путь, куда поведут его рельсы...
      - И ты уверен, что найдешь здесь этот самый рычажок?
      - Непременно.
      - И корабль взовьется в небо и умчится туда, откуда прилетел?
      - Обязательно! - без тени сомнения ответил Арнаутов. - И заметь при этом, что никакие древние пласты над нами не удержат наш звездный корабль, если оживут его двигатели. Он сметет их, сдует, как карточный домик!
      Венберг опустил глаза и едва заметно пожал плечами. Воцарилось молчание. Нина Росс и Петя Благосветлов сияющими глазами глядели на Арнаутова. Берсеньев задумчиво пропускал бороду через пальцы. Майгин чему-то улыбался, барабаня пальцами по столу. Доктор Васенькин поминутно снимал, протирал и снова водружал на нос пенсне. Он словно порывался сказать что-то, но не решался.
      - Ну хорошо, - нарушил наконец молчание Венберг. - Я допускаю, что вы... мы... что ты найдешь этот самый таинственный рычажок и корабль придет в движение. Но каков смысл такого опыта? В чем его идея?
      Арнаутов не успел ответить. Внезапно вскочил на ноги доктор Васенькин. Лицо его побледнело, только на запавших щеках горели лихорадочные пятна.
      - Величайший смысл! - закричал он пронзительным, тонким голосом. - Вы забываете, Григорий Николаевич, что мы находимся в данную минуту в мире совсем ином, нежели наш земной сегодняшний мир. Это мир нашего будущего! В этом мире человеку облегчают жизнь разумные машины, которые он создает... Здесь, на этом звездном корабле, мы окружены такими таинственными механизмами... Мы их не понимаем, даже, может быть, не видим... А они за нами наблюдают, изучают нас, запоминают все, что мы говорим. Я уверен, что они запечатлевают наши изображения на новых "иллюзионах". И, если этот звездный город вернется на родную планету, разумные машины расскажут о нашей Земле и о нас с вами, друзья мои, не хуже, чем могли бы рассказать сами звездные скитальцы, которые погибли из-за нелепой случайности, из-за неожиданного извержения вулкана...
      Участники "научной ассамблеи" невольно оглянулись по сторонам: предположение, что за ними ведется наблюдение с помощью каких-то таинственных механизмов, вызывало чувство настороженности и неловкости. Венберг поежился: "А что, если действительно каждое наше слово записывается, каждое движение запечатлевается в этих странных стенах, в этом загадочном потолке? Кто знает, какие еще сюрпризы запрятаны на фантастическом корабле!"
      Васенькин продолжал тихо и ясно:
      - Мы не знаем, откуда прилетел корабль - с Марса, с Луны, может быть, с далекого звездного мира, - но мы знаем, что люди этого иного мира живут совсем не так, как мы... Я социал-демократ, марксист, я верю, что час освобождения близок. И я считаю, что мы просто должны лететь туда, к ним, как младшие братья, на выучку и привезти человечеству свидетельство того, как прекрасен мир, который оно когда-нибудь построит... Простите, господа, возможно, я говорю не совсем отчетливо... Одним словом, Константин Платонович, я с вами.
      Доктор сел и принялся вновь энергично протирать пенсне. Арнаутов заговорил проникновенно:
      - Я всю свою жизнь посвятил идее ракетного космического корабля... Теория Циолковского вдохнула жизнь в мои мечты... Я знал и знаю, что если не я и не Циолковский создадим ракетные корабли, то их создадут люди новой России, нового мира... Но, коль так получилось, что к нам случайно пришла помощь с какой-то далекой планеты, мы должны воспользоваться ею. И воспользоваться ею нужно, чтобы принести человечеству познания и могущество иного мира. Те далекие люди, которых мы видим лишь в картинах "иллюзиона", видимо, далеко ушли в своем прогрессе. Когда на наших океанах плавали лишь парусные каравеллы Колумба, а попы судили Галилея... Если уже тогда и намного ранее эти далекие люди смогли создать подобное чудо техники и совершить на нем полет на Землю, то можно себе представить, как обогатим и двинем вперед нашу науку и технику мы, если благополучно вернемся на Землю через двенадцать - пятнадцать лет... И не только опыт науки сможем позаимствовать мы у них. Доктор прав и трижды прав. А общественное устройство?.. Я не сомневаюсь, что там нет такого социального уродства, как наше российское самодержавие. Разве не важно было бы узнать, какой общественный строй существует у них и как они к нему пришли?.. Я знаю, за годы, необходимые для пути туда и обратно, жизнь на Земле тоже не будет стоять на одном месте, наука будет развиваться и у нас на Земле, невзирая ни на что. С борьбой, со страданиями человечество все ближе будет подходить и к разумному общественному устройству. Но ведь и там жизнь не стояла сотни лет... Ради такого полета можно было бы отдать жизнь. Но я не верю, что нам придется вообще жертвовать своей жизнью. Большинство из нас - люди молодые, и, если все эти годы пользоваться чудесной жизнетворной пищей, найденной нами здесь, если дышать чистим, богатым кислородом воздухом, если избавиться от болезнетворных бактерий - а я проверил, такие бактерии здесь не живут, погибают, - то астронавты отлично проживут годы, необходимые для полета. И они обязательно вернутся на Землю. Решайте, господа.
      - Я с вами, - сказал Петя.