- Правильно сделал! - донеслось в ответ. - Поднимаю и твоего соседа слева.
      Щеглов в свою очередь связался с комкором. Симоняк недовольно пробасил:
      - Что вам не сидится?
      - Пришлось. Не удержать было народ.
      - Ну, теперь тем более не остановишь.
      Симоняк сказал это и вспомнил глубоко застрявшие в памяти страшные минуты ожидания залпа катюш на Неве. Подобное, видимо, произошло и сейчас в 192-м полку. Хорошо, что наши командиры не отсиживаются там, откуда ничего не видно, и могут в нужный момент изменить ход событий...
      - Слышал? - обернулся Симоняк к Морозову. - Снова раньше срока в атаку пошли.
      - Ну и славно! Боеприпасы сэкономили, - пошутил Морозов.
      Они понимали друг друга с полуслова... Три с лишним года шагают рядом в боях. Симоняк ценил большие военные способности Морозова, его хладнокровие, верную дружбу.
      Перед этими боями генерал и полковник виделись не часто. Морозов много времени провел на межозерном перешейке. С присущей ему добросовестностью он изучал позиции противника, проверял данные разведчиков, определял места расположения огневых позиций корпусной артиллерии, орудий прямой наводки...
      А начался бой - они, как всегда, были рядом, командир корпуса и его громовержец, повелитель артиллерийских дивизионов и полков.
      Вслед за Щегловым и командир 45-й дивизии Путилов сообщил: Эмайыги форсирована, передний край прорван, полки безостановочно продвигаются на север. На шестикилометровом фронте корпус прорвал на всю глубину оборону противника в первые же часы боя.
      Такое развитие боевых действий не явилось неожиданностью для Симоняка. Он был твердо убежден, что противнику перед корпусом не устоять. Заботило его другое: нельзя позволить врагу оторваться, закрепиться на промежуточных рубежах. И в полках хорошо знали это требование комкора.
      Батальон Марака наступал если не со скоростью звука, то во всяком случае с небывалой до этого стремительностью. За первые сутки рванул вперед на двадцать два километра. На следующий день роты двинулись дальше. Разведчики доложили комбату: на высотах между двумя озерами - немцы.
      - Вот и хорошо! - оживился Марак. - Снова повоюем! Они нас на дороге ждут, а мы пожалуем с черного хода.
      Комбат подозвал командиров рот и показал им на карте пути движения в обход озер: сначала лесом, а затем по болоту.
      На одной из просек обнаружили засаду немецких пулеметчиков. Гвардейцы даже не открывали огня. Подобрались тихо и уложили финскими ножами.
      Тяжелым оказался переход через болото. Шли порой по пояс в воде. Ноги засасывала топкая илистая жижа. Только через четыре часа выбрались на сухое место. Шагавший впереди младший лейтенант Атабиев поднял руку. Остановились. Над зарослями кустарника поднимался дымок, тянуло чем-то вкусным.
      - Кухня!
      - Значит, тылы! - определил Атабиев. Отделение автоматчиков окружило немецких кашеваров.
      - Хенде хох! - крикнул сержант Банных.
      Те, кто возился у кухни, безропотно подняли руки.
      Пленных допрашивал Марак. Переводчиком был радист Назаров, долговязый паренек с едва проступавшими усиками на верхней губе.
      - Ты им скажи, Вася, пускай правду говорят, не то...
      Майор выразительно потянулся к рукоятке пистолета. У немцев побелели лица.
      Их батальон, рассказали пленные, переброшен сюда ночью на машинах. Две роты находятся на холмах, в полукилометре от кухни, третья - в резерве, в роще. Кашевары показали на видневшийся за кустами лесок.
      Марак, по-прежнему грозно глядя на пленных, спросил:
      - Не врут? Переспроси, Вася.
      - Наин, найн! - клялись немцы.
      Комбат раздумывал недолго. Роте автоматчиков Атабиева приказал окружить рощу, двум другим, с которыми пошел сам, - атаковать с тыла позиции на высотах.
      Почти одновременно заговорили девять наших станковых пулеметов и автоматы. Гвардейцы вели огонь по гитлеровцам, которые сидели в траншеях и артиллерийских ровиках. Паника у немцев поднялась страшная. Никак они не ждали нападения с тыла. Фашисты заметались, начали беспорядочную стрельбу.
      Бой кончился скоро. Около ста пятидесяти гитлеровцев сдались в плен, остальные нашли себе могилу на безымянных высотках между двумя озерами.
      - Где ваш командир батальона? - допытывался Марак у пленного лейтенанта.
      - Убежал от нас в резервную роту.
      - Значит, недалеко ушел! - засмеялся майор.
      Однако командира немецкого батальона и там не нашли ни среди убитых, ни среди сдавшихся. Марак огорчился, а Атабиев успокаивал:
      - Догоним, товарищ гвардии майор! От нашей пули ему не удрать. Сейчас сядем на коней и полетим быстрее ветра.
      Атабиев потрепал каурого жеребца и передал поводья комбату.
      - Для вас отобрал, товарищ гвардии майор. Добрый конь!
      - Спасибо, Тушо! Остальных немецких коней забирай для роты. Будет теперь в нашем батальоне свой кабардинский эскадрон.
      И снова батальон двинулся вперед, навстречу войскам, которые наступали из-под Нарвы. Достигли поселка Саре.
      На зорьке приехал в батальон генерал Путилов. Развернул карту и показал:
      - Видишь эту станцию? Разведчики донесли, что там замечено скопление немецких войск. Их поддерживает бронепоезд. Надо ударить, пока они не закрепились. Понятно?
      - Всё ясно, товарищ генерал! Но до станции километров двадцать...
      - Комкор подбросил нам самоходных установок. Будут действовать с батальоном.
      Пехотинцы взобрались на самоходки. Еще веселее пошли дела. Батальон внезапно налетел на железнодорожную станцию Килтан. Самоходки открыли огонь по вражескому бронепоезду, подбили его, а роты гвардейцев разгромили неприятельский гарнизон, захватили пакгаузы с продовольствием, вином. На складах оказалось несколько миллионов яиц. Еще погромыхивали одиночные выстрелы, а комбат связался по рации с комдивом и доложил:
      - Задание выполнено. Что дальше прикажете делать?
      Путилов приказал батальону продолжать преследование противника.
      И опять, не задерживаясь, батальон двинулся в путь. За четыре дня боев гвардейцы Марака продвинулись на сто семь километров.
      8
      Симоняк в эти дни непрерывно перемещал свой наблюдательный пункт. Всё было в движении, и комкор надолго не останавливался на одном месте. Его запыленная машина появлялась то в одной дивизии, то в другой.
      Сплошной линии фронта, как только наши части начали преследование противника, уже не существовало. Некоторые полки далеко вырвались вперед. Случалось, что даже в тылу наших войск завязывались ожесточенные схватки, и комкору приходилось маневрировать резервами, которые он предусмотрительно придерживал в своих руках. По замыслу операции, 64-я гвардейская дивизия должна была вступить в бой на третий день. Однако уже спустя несколько часов после прорыва на Эмайыги Симоняк позвонил Романцову:
      - Не хотелось, а придется тебя потревожить, Иван Данилович!
      Юго-восточнее Тарту попал в окружение немецкий полк. Следовало его утихомирить.
      На второй день под вечер комкор ввел в бой танковую подвижную группу. Командовал ею полковник Ковалевский, с которым Симоняк действовал на Карельском перешейке, брал Матиллу, Кивеннапу.
      - Давай, полковник, - напутствовал комкор Ковалевского, - вырывайся на простор. Будем поспевать за тобой.
      Подвижная группа острым клином вонзилась в расположение врага, захватила поселок Роэла.
      На третий день наступления гвардейцы натолкнулись на упорное сопротивление противника у реки Педья. Немцы взорвали мосты, стянули сюда до десятка артиллерийских и минометных батарей. Ковалевский радировал о заминке.
      Чтобы открыть дорогу подвижной танковой группе, нужно было столкнуть противника с рубежа на реке Педья. Симоняк сконцентрировал в этом районе мощный артиллерийский кулак, перебросил туда несколько стрелковых полков. Вечером, когда бои, казалось, уже затухали, по огневым позициям врага ударили орудия и минометы. В сгустившейся темноте под прикрытием огня гвардейцы на бревнах, набитых сеном плащ-палатках, самодельных плотиках переправились через реку, сбили фашистов. Саперы тотчас навели переправы, и танки подвижной группы с десантами стрелков помчались по дороге к городу Раквере.
      - Куда поедем теперь? - спросил у Симоняка шофер.
      - К Трусову.
      Штаб корпуса разместился в просторном доме. И поздней ночью здесь никто не спал. Трусов обрадовался приезду комкора, которого не видел весь день. Вопросов к Симоняку накопилось много. Комкор, однако, опередил:
      - Как связь со штадивами? Донесения поступают?
      Штабу было трудно работать при такой резко меняющейся обстановке. Радио становилось порой единственным средством связи. С полной нагрузкой работали радиостанции, сбивались с ног офицеры связи. Как убедился Симоняк, его штаб в общем-то был хорошо осведомлен о положении в частях.
      Трусов назвал комкору несколько цифр по 45-й дивизии. За день боя она уничтожила около полутора тысяч вражеских солдат и офицеров, захватила двадцать два миномета, десять бронетранспортеров, семнадцать складов с боеприпасами, имуществом и продовольствием.
      - Недурно, - заметил Симоняк. - А у Щеглова?
      - Цифры еще внушительнее. Полки дивизии истребили свыше двух тысяч гитлеровцев, захватили двадцать орудий, тридцать пулеметов, тридцать автомашин и более пятисот пленных.
      Как и на Карельском перешейке, потери противника значительно превосходили потери корпуса. И после трех дней боя он был грозной для врага силой.
      - Пошли хорошо, - сказал Симоняк. - Скоро, пожалуй, встретимся с войсками, которые наступают из-под Нарвы. А теперь выкладывай, Иван Ильич, свои вопросы.
      9
      Романцов мчался по дороге на виллисе. На заднем сиденье стояла рация, и солдат, не снимая наушников, прислушивался к трескотне в эфире. Часто раздавалась то немецкая, то русская речь.
      Утро выдалось погожее. Над низинами стлался молочный туман.
      На околице деревушки Романцов остановил машину. Мучила жажда. У колодца комдив увидел женщину лет сорока пяти. Она поднимала ведро с водой из бетонного колодца.
      Романцов подошел к колодцу и, думая, что женщина не понимает по-русски, знаками попросил ее дать водицы испить.
      - Я не глухонемая, - улыбнулась женщина, - по-русски разговариваю. Двадцать лет преподаю русский язык в здешней школе.
      Командир дивизии попил воды, поблагодарил учительницу и направился к машине.
      - Погодите, товарищ генерал, - остановила его женщина. - Будьте осторожнее. В следующей деревне баррикады построены.
      - Войска прошли. И я проеду.
      - Вы-то одни. Фашисты вас могут убить.
      Романцов по рации вызвал резервную роту танков и отправил ее в разведку. Слова женщины подтвердились. Танкистов обстреляли, но бой длился недолго, и наши боевые машины разнесли баррикады, уничтожили сидевшую за ними засаду.
      Комдив оставил резервную роту на околице деревни и поехал догонять свой 191-й полк.
      Дорога пролегала через редкий осинник. Шофер гнал виллис на большой скорости. Пересекая широкую поляну, он вдруг резко затормозил...
      Из леса вытягивалась длинная колонна.
      Романцов поднес к глазам бинокль:
      - Попались как кур во щи! Фашисты!
      Романцов выпрыгнул из машины и достал из кобуры пистолет.
      Колонна приближалась. Комдив уже хорошо различал лицо шагавшего впереди офицера. Почему они не стреляют? - недоумевал комдив, косясь в сторону шофера, которому никак не удавалось развернуть на узкой дороге машину.
      Голова колонны была уже совсем рядом. Романцов, прислонившись к дереву, крикнул:
      - К бою готовьсь!..
      А затем, обращаясь уже к немцам, строго приказал:
      - Стой!
      Колонна остановилась. Пожилой офицер с погонами майора козырнул генералу и на ломаном русском языке отрапортовал:
      - Мы первого эстонского полка. Идем сдаваться в плен.
      С души Романцова словно камень сняли.
      - Давно пора вам было сдаться! - сердито проговорил он. - Эстонцам не по пути с фашистами. Ваши братья рядом с нами наступают, а вы...
      - Мы не по доброй воле, - сказал майор.
      - Где ваше оружие?
      - Оставили вон там, - показал майор в сторону леса, откуда они вышли. Куда нам идти?
      - Пункт сбора военнопленных отсюда километрах в десяти. По этой дороге. Да, кстати, что-нибудь белое у вас есть?
      Нашлись белые платки. Их привязали к шесту.
      - А теперь - шагом марш!
      Две сотни с лишним солдат прошагали мимо Романцова и лежавшего неподалеку от него радиста с автоматом. Проводив их глазами, комдив и радист подошли к виллису.
      - Я уж думал, нам капут, - признался шофер. - Душа в пятки ушла.
      - То-то машину долго разворачивал, - проворчал Романцов. - Разверни обратно, поедем тем же курсом.
      Полк Игнатьева они нагнали у небольшого хутора. Впереди потрескивали пулеметные и автоматные очереди. Время от времени у домика и на окрестных полях рвались мины.
      Командир полка сидел в канаве у стога сена.
      - Что застрял? - отрывисто спросил комдив.
      - На опушке леса у немцев сильный заслон. Танки пропустили, а нас встретили огнем.
      - На огонь надо ответить более сильным.
      - Вот я и подтянул пушки да пустил в обход своих стрелков.
      Романцов по рации вызвал резервную роту танков.
      Заслон ненадолго задержал наступающих. Его уничтожили, и полк Игнатьева, наверстывая упущенное время, устремился вдогонку за передовым отрядом дивизии.
      10
      Двадцатого сентября наступавшие от Тарту к Раквере войска 2-й ударной армии соединились с частями 8-й армии, двигавшимися из-под Нарвы. Немцы откатывались на запад, к портам Хапсалу и Пярну. Армии Федюнинского не было смысла дальше идти на север. Следовало срочно повернуть ее на запад.
      Войска находились в непрерывном движении, связь с ними была неустойчива, командующий фронтом приказал командарму и его заместителям выехать в корпуса первого эшелона и изменить направление их движения.
      К Симоняку маршал Говоров направил Маркиана Михайловича Попова.
      На рассвете генерал Попов добрался до штаба корпуса. Он застал Симоняка за завтраком в просторном помещичьем доме. За столом кроме Симоняка сидели Трусов, Иванов, Морозов.
      - Какими судьбами? - обрадовался комкор. - Подсаживайтесь к столу.
      - Потом... потом, - махнул рукой Попов. - Вы получили распоряжение изменить движение корпуса?
      - Нет, - ответил Симоняк.
      - Тогда давайте карту.
      И Попов карандашом показал, куда надо держать теперь курс.
      - Этот поворот на девяносто градусов нужно сделать немедленно и перейти к параллельному преследованию противника.
      - Но ведь наши дивизии выслали разведку и авангарды в другом направлении на север. Их быстро не повернешь, - заметил Трусов.
      - Ничего, - решительно сказал комкор. - Пускай дивизии высылают и новую разведку и новые авангарды в западном направлении и сразу же двигают полки. А с теми разведывательными отрядами, которые высланы раньше, надо связаться по радио... Я так решаю. Правильно?
      Симоняк повернулся к Попову, и тот согласно кивнул головой.
      После короткого раздумья Симоняк, обращаясь к начальнику штаба фронта, добавил:
      - Писать приказы некогда. Разрешите нам повторить ваш прием. Я поеду к Щеглову, Иванов - к Романцову, а Трусов - к Путилову, на месте и распорядимся. Ну, а замначальника штаба сядет к рации и попытается до нашего приезда ориентировать комдивов. Вы не возражаете?
      - Одобряю и прошу сделать как можно быстрее.
      - Тогда по коням. - Симоняк поднялся и накинул на плечи походную куртку.
      Перед уходом комкор напомнил ординарцу:
      - Без завтрака генерала отсюда не выпускать. Попов улыбнулся:
      - Не беспокойся, Николай Павлович. И сам так не уеду. Со вчерашнего вечера ничего не ел.
      Симоняк не сразу нашел Щеглова. На богатой мызе, занятой гвардейцами без единого выстрела, хозяйничал начальник штаба полковник Голубев. Надвинув на лоб фуражку с красным околышем, с которой он не расставался даже в лютые морозы, Голубев поторапливая радиста:
      - Всё еще не соединился? Давай быстрее.
      - Не отвечает Ока.
      - Кого ловите? - спросил Симоняк, остановившись на пороге.
      - Афанасьева.
      - А Щеглов где?
      - Еще на зорьке с якоря снялся. Знаете ведь, таков он...
      - Ну, так слушай...
      Комкор познакомил Голубева Со своим новым решением, приказал связываться с полками и передовыми отрядами, приостановить их движение на север.
      - А я поеду Щеглова догонять, - закончил Симоняк.
      К Щеглову попал только через час. Афанасий Федорович нетерпеливо расхаживал по березовой рощице. В кустах сидели Дьяченко, несколько офицеров, связисты. В сторонке возились у трофейной машины автоматчики.
      - А я вас жду, - сказал Щеглов, увидев комкора. - По радио мне передали, что вы выехали с задачей повернуть фронт нашего наступления.
      - Точно.
      Симоняк, Щеглов и Дьяченко зашли в палатку.
      Щеглов отличался способностью всё схватывать на лету. Выслушав комкора, он тотчас же быстрыми движениями карандаша расчертил свою карту, намечая рубежи, которых должен достичь каждый полк на новом направлении. Затем, подняв полог палатки, зычно крикнул:
      - Гепнера ко мне!
      Начальник оперативного отделения прибежал через минуту.
      - Смотрите сюда. Надо не мешкая повернуть полки. Вы поедете к Афанасьеву, Дьяченко - к Холошне, а третий полк у нас тут рядом. С ним я сам свяжусь.
      Симоняк молча наблюдал за тем, как уверенно распоряжается комдив. Всё делает быстро, сам загорается и зажигает других.
      Дьяченко и Гепнер поспешно покинули палатку. Хорошо было слышно, как заворчали моторы, затем их монотонный гул начал быстро удаляться.
      Симоняк сидел верхом на раскладном стуле, положив локти на спинку.
      - Подкрепиться не хотите? - предложил Щеглов.
      - Некогда чаевничать. Ты, Афанасий, скажи-ка, скоро ли твои дипкурьеры доберутся до полков? Щеглов посмотрел на часы.
      - Ну и времена настали, - усмехнулся Симоняк. - Добраться до НП дивизии проблема. Отсюда до полков на машине надо катить.
      - Да, не так, как в Красном Бору, - согласился Щеглов. - Там все были рядышком, пешком добирались в гости...
      Щеглов не договорил. Рядом с палаткой раздался треск автоматных очередей.
      - Что такое? - закричал Щеглов, выскакивая из палатки.
      - Фрицы прут, - услышал Симоняк чей-то голос.
      - В ружье!
      Симоняк выбрался из палатки. В рощице тонко посвистывали пули. К командному пункту двигалась, стреляя на ходу, большая группа немцев. Видимо, остатки какого-то недобитого полка.
      Щеглов, не теряя ни секунды, выдвинул вперед к дороге взвод автоматчиков. Всем остальным показал, где занять места для обороны.
      Возбужденный, он подбежал к комкору:
      - Здесь рядом окопчик.
      - Ты не волнуйся, Афанасий Федорович, - спокойно пробасил Симоняк. Слышал, как Романцов один двести фашистов в плен взял? А нас здесь много, отобьемся.
      Стрельба усилилась. Длинные очереди автоматов раздавались и впереди, и где-то слева, и справа... Немцы, видимо, никак не ожидали, что встретят здесь какие-то советские войска. Они стреляли наугад, а когда и по ним стали бить, заметались.
      Симоняк увидел метрах в пятидесяти от своего окопчика нескольких солдат в касках. Они бежали пригнувшись, собираясь укрыться в роще.
      Комкор положил пистолет на руку, прицелился. Солдат, которого он брал на мушку, ткнулся в землю.
      В корпусе знали, что Симоняк на стрельбах посылает пули только в яблочко мишени. И здесь он бил без промаха. Следующим выстрелом уложил еще одного немца. Остальные не рискнули двигаться по направлению к окопу.
      Когда опасность миновала, Щеглов говорил комкору:
      - Ну, Николай Павлович, надо же вам было попасть в этакую передрягу. С батальон их шло. Кабы знали, что нас горстка....
      Симоняк выпрыгнул из окопчика, вложил пистолет в кобуру.
      - А шарахнулись-то как? Словно гончие. Боятся нас. Надо их добивать поскорей...
      11
      Александр Трошин ехал в середине колонны. Машины, разбрызгивая грязь, мчались по дороге. Надо было торопиться, получили приказ занять завтра, 22 сентября, станцию Леля. А до этой станции восемьдесят километров. Мелькали пожелтевшие, словно ржавые, поля, поредевшие леса, черепичные крыши хуторов.
      Всё дышало тишиной, как будто и не было войны. Но комбат знал - надо быть начеку. Немцы, отступая, оставляли небольшие засады, а то и усиленные заслоны с танками и самоходными орудиями.
      Прошел час, другой. Подвижной отряд не сделал ни одной вынужденной остановки. Рыжая дорога ныряла под колеса машины, и шофер тихонько насвистывал Марш веселых ребят.
      Комбат задумался, вспоминая путь, пройденный за годы войны. Это был трудный путь, обильно политый кровью. Трошин трижды попадал в госпиталь. А скольких славных людей потерял их 188-й полк. Погибли боевые офицеры Николай Хламкин, Федор Собакин, Андрей Салтан, Сергей Перевалов... Дожить бы им до этих дней, увидеть зарю нашей победы.
      Раздумье нарушили выстрелы, загремевшие в голове колонны.
      Машины остановились, солдаты быстро спрыгивали на землю. Выскочил из кабинки и Трошин.
      У моста через небольшую речушку в кустарнике засели вражеские автоматчики. Они, видно, нервничали, открыли огонь раньше, чем следовало. Наши бойцы быстро расправились с ними.
      В первый день подвижной отряд прошел сорок километров, занял уездный городок и расположился на короткий привал. Можно было пройти и больше, но комдив предупредил: не отрываться слишком от основных сил.
      На следующее утро снова двинулись по шоссе. В голове - разведка, на некотором отдалении от нее - стрелковая рота и батарея противотанковых пушек. И вслед за ними - основные силы отряда.
      Через час пути разведчики доложили Трошину: у перекрестка дорог замечена отступающая вражеская колонна.
      Темп движения отряда был усилен. Машины подошли к перекрестку. Противотанковые пушки развернулись, дали несколько залпов по хвосту колонны. Автоматчики смело бросились на врага. Много гитлеровцев было уничтожено, четырнадцать взято в плен.
      - По машинам! - раздалась команда.
      И снова в путь. К назначенному сроку передовой отряд достиг станции. После короткой стычки немецкий гарнизон прекратил сопротивление. Передовой отряд соединился с нашими частями, наступавшими с другого направления.
      По шоссейным и грунтовым дорогам двигались на запад и юго-запад дивизии корпуса. Оли сметали арьергардные части врага, с каждым часом приближаясь к побережью Рижского залива.
      Курортный городок Пярну ликовал, расцвел алыми стягами, встречая освободителей. На улицу вышли и стар и млад. Хоть и стояла осень, люди чувствовали в сердце весну.
      Симоняк поселился в домике на самом берегу залива. Настроение у него было превосходное. Корпус отлично справился с боевым заданием. Маршал Говоров по телефону поздравил его с успешным завершением операции.
      - А что дальше? - поинтересовался Симоняк.
      - Поедете со мной.
      Говоров не сказал куда, и Симоняк не спросил. А сейчас хотелось знать, куда еще приведет его дорога войны. Генерал стоял на берегу моря. Волны с шумом накатывались на песчаный берег, обдавали его белой бурунной пеной. В их шуме тоже как будто слышался вопрос: Куда? Куда?
      Последний перевал
      Командарм
      Машина мчалась по горбатым улицам Таллина. На перекрестках еще стояли военные регулировщики с красными повязками на рукавах, строем и в одиночку проходили солдаты и матросы. На высокой башне Длинный Герман балтийский ветер развевал красный флаг и громадные стрелки часов показывали московское время.
      У рынка машину пришлось остановить. Улицу пересекала колонна демонстрантов. Они несли знамена, букеты цветов.
      Симоняк вышел из машины. Увидев генерала, несколько таллинцев подошли к нему. Пожилой, сутуловатый человек в коричневом плаще что-то сказал по-эстонски своим товарищам. Молоденькая девушка, собрав у своих подружек темно-красные гладиолусы, поднесла букет Симоняку.
      - Она не умеет говорить по-русски, - сказал мужчина в плаще, - а вот что хочет вам сказать: спасибо за всё, что сделала для Эстонии Советская Армия. И она, и все мы желаем вам, товарищ генерал, большого-большого счастья.
      - И вам того желаю, - поблагодарил растроганный Симоняк. - Вы, эстонцы, теперь свободны. Хозяйничайте, наводите советский порядок в своем родном доме.
      Пожилой эстонец перевел. Девушки наперебой приглашали генерала заглянуть через месяц-другой, убедиться, что эстонцы трудолюбивый, умеют хозяйничать.
      Комкор распрощался с новыми знакомыми. Машина тронулась с места, направляясь к аэродрому.
      Накануне вечером Симоняку позвонил командующий фронтом:
      - Полетите завтра со мной под Ригу.
      Говоров летел туда как представитель Ставки для руководства действиями 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов, и Симоняк предполагал, что он берет его с собой для проверки и инспектирования войск. Но случилось по-иному.
      Несколько дней Николай Павлович действительно выполнял поручения Говорова, колесил по корпусам и дивизиям. Неожиданно его вызвали в штаб 2-го Прибалтийского фронта к генералу армии А. И. Еременко. Поздоровавшись, командующий фронтом поздравил его с назначением на должность командарма. Тут же Симоняку вручил и предписание:
      С получением сего предлагаю вам убыть и вступить в должность командующего войсками 3-й ударной армии. Срок прибытия - 10 октября 1944 года. Основание: приказ Ставки Верховного Главнокомандования.
      Командующий войсками 2-го Прибалтийского фронта А. Еременко. Член Военного совета 2-го Прибалтийского фронта В. Богаткин.
      Симоняк быстро пробежал бумагу глазами. Так вот зачем его привез сюда Говоров.
      Новое назначение взволновало Симоняка. Впрочем, по его виду об этом было трудно догадаться. Лицо, как обычно, казалось хмурым.
      - Вы что - недовольны, товарищ Симоняк? - спросил Еременко.
      - Вполне доволен, товарищ генерал армии.
      - Не заметно, - рассмеялся комфронта.
      - Я умею хранить тайну, - улыбнулся новый командарм.
      - Армию вы получили ударную, - уже серьезным тоном сказал Еременко. - Пару дней даю вам на прощание и сборы, а с десятого впрягайтесь в работу.
      В армии Симоняк встретил знакомого. В первый же день явился на доклад к командарму полковник.
      - Ты как сюда, Николаев, попал? - удивился Симоняк.
      - Я-то здесь уже давно, товарищ генерал, а вы...
      - Назначен командармом, как видишь. Полковника Николаева, командующего бронетанковыми войсками армии, Симоняк помнил по Ханко, где тот был начальником автобронетанковой службы. Когда прибыли на большую землю, Николаева направили на Калининский фронт. Он рассказал новому командарму о боевом пути 3-й ударной. Родилась она в тревожные дни наступления гитлеровцев на Москву. Прошла с боями восемьсот километров. Войска армии успешно действовали под Великими Луками, Невелем, Идрицей, Себежем, Режицей и Ригой.
      - Да, богатая история у армии, - заметил Симоняк. - За три года многое сделала. После короткой паузы он спросил:
      - Помнишь Морозова, начальника штаба артиллерийского полка?
      - Как же. Хорошо помню. А где он?
      - Скоро здесь будет. Командующим артиллерией.
      Хотелось Симоняку и еще кое-кого вытребовать, но вакантных должностей не было. А просить о замене кого-либо он считал неудобным и недопустимым.
      И на новом месте Симоняк не изменял старой привычке: меньше сидеть в кабинете, больше бывать в войсках. Встречаясь с командирами корпусов, дивизий и полков, он узнавал людей и вместе с тем как бы снизу проверял деятельность штаба армии, командующих родами войск.
      Это знакомство углубилось в первых же операциях. 3-я ударная вела бои против дивизий неприятельской группы армий Север.
      Под нажимом войск 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов более тридцати немецких дивизий отступили на Курляндский полуостров. Они оказались зажатыми в стальные клещи между Тукумсом и Либавой. Путь в Восточную Пруссию был для них закрыт.
      3-я ударная армия вместе с другими войсками наносила удары по войскам в курляндском котле, теснила их к побережью...
      2
      Несколько суток не прекращался надоедливый октябрьский дождь. Дороги развезло, и машина, на которой ехал Симоняк, с трудом добралась до командного пункта 150-й стрелковой дивизии.
      - Останови, - сказал Николай Павлович шоферу, увидев на опушке леса несколько походных кухонь.
      Накинув на плечи плащ-палатку, командарм прямиком через поле пошел к опушке.
      Никто из хлопотавших у кухонь людей еще не знал в лицо нового командарма. И только потому, что осанистого грузноватого военного сопровождал офицер-адъютант, догадались, что это какой-то начальник.
      - Ну, как тут у вас? - спросил Симоняк, остановившись у крайней кухни.
      Высокий сухопарый повар, не спеша орудовавший большим черпаком, ответил:
      - Полный порядок, товарищ...
      И он запнулся, не зная, как назвать подошедшего человека.
      - Товарищ командующий армией, - подсказал адъютант Симоняка.
      Повар выпустил из рук черпак, выпрямился и громко повторил:
      - Полный порядок, товарищ командующий.
      - Не вижу, - суховато произнес Симоняк. - Если повар такой тощий, то что же солдату достается. Жалкие крохи...
      - По мне не судите, - не смутился повар, - я сызмальства такой.
      Командарма, пока он разговаривал с поваром, со всех сторон окружили солдаты. И Симоняк, чувствовалось, был этому рад. От солдат услышишь такое, чего ни в одном донесении не прочтешь.
      Между тем о приезде командарма кто-то успел сообщить в штаб дивизии, и вскоре полковник Василий Митрофанович Шатилов тоже появился у кухонь. Он подошел к командарму, представился. Симоняк поздоровался, сказал:
      - Ну, Шатилов, показывай, чем солдат кормишь. Повар говорит, что нельзя по нему судить о качестве пищи. Верно это?
      - У меня - гусятина с гречневой кашей, - доложил повар.
      Подошли к другой кухне. Там на обед готовили борщ и картошку со свининой.
      Симоняк, повернувшись к комдиву, проворчал: