Тим Андерхилл узнал все то же самое, проведя два часа в библиотеке. Он просмотрел микрофильм с подборкой двух местных газет и прочел там о судебном процессе и приговоре Карлу Денглеру, а также о его убийстве в тюрьме штата. “Проповедник сексуальных преступлений”, – гласила подпись под фотографиями Карла Денглера. “Проповедник сексуальных преступлений и его жена прибыли на десятое заседание суда”, – было подписано под другой фотографией, на которой стоял Карл в фетровой шляпе, а рядом с ним более молодая и стройная Хельга с отрешенным взглядом бледно-голубых глаз и густыми белыми волосами, завитыми в кудряшки вокруг ее головы. Еще там была фотография дома на Маффин-стрит с запертой дверью и опущенными шторами. Мясная лавка рядом с домом выглядела уже запущенной, лишенной хозяина. Через несколько дней дети разбили кирпичами все окна. А еще через несколько дней, судя по фотографии в “Сентинел”, городские власти велели заколотить окна досками.

“Социальный работник просит отправить мальчика в приют Фостера”, – гласил подзаголовок к статье. Сорокачетырехлетняя мисс Филлис Грин, женщина, которая обнаружила в чулане мальчика всего в синяках, почти без сознания, сжимающего в руках свою любимую книжку, обратилась с просьбой, чтобы суд нашел новых опекунов для Мануэля Ороско Денглера. Но “представитель” миссис Денглер “горячо возразил”, ссылаясь на то, что на долю семьи Денглеров итак уже выпало достаточно неприятностей и позора. “Просьба представительницы приюта Фостера отклонена”, – объявлял “Джорнал” через неделю после приговора: на специальном заседании суда судья решил, что “мальчика нужно как можно скорее вернуть к нормальной жизни”. Ребенок должен был возобновить учебу с начала нового семестра. Другой судья считал, что “эту неприятную историю нужно скорее оставить позади” и что Хельга и Мануэль Денглер “должны продолжать жить”. Они считали, что “самое время начать залечивать раны”. И они вдвоем вышли из здания суда, доехали на автобусе до Маффин-стрит и закрыли за собой дверь.

“Это все ложь”, – сказала Хельга Денглер.

Тимоти Андерхилл узнал не только все это, но и кое-что еще: отец Мануэля Ороско Денглера действительно был отцом Мануэля Ороско Денглера.

– Карл Денглер был его настоящим отцом? – отказывался поверить услышанному Майкл.

Они с Андерхиллом возвращались в “Форшеймер” в шесть часов вечера. Светящиеся витрины на Висконсин-авеню проплывали за окнами машины, подобно диораме в музее, – целующаяся парочка, мужчины в широких свитерах “Перри Комо” и фирменных кепках, толпящиеся на площадке для гольфа.

– А кто был его матерью? – спросил Пул, окончательно переставая понимать что-либо.

– Росита Ороско, как и рассказала нам Хельга Денглер. Росита назвала сына Мануэлем и оставила его в больнице. Но когда ее привезли туда, она назвала Денглера отцом ребенка. И он никогда не возражал против этого, потому что его имя так и так вписали бы в свидетельство о рождении мальчика.

– А что, в библиотеке есть копии свидетельств о рождении? – поинтересовался Майкл.

– Я прошел пару кварталов до местного отдела регистрации. Кое-что неожиданно удивило меня: как это Денглерам удалось усыновить мальчика, не пройдя надлежащей проверки. Эта никарагуанская женщина, проститутка, попадает в больницу прямо с улицы, рожает ребенка и исчезает, а через пятнадцать дней Денглеры усыновляют ребенка. Я думаю, все было организовано заранее.

Андерхилл потер ладони одну о другую. Ему было очень неудобно в сравнительно небольшой машине.

– Я думаю, Росита сказала Карлу, что беременна, и тот успокоил ее, пообещав усыновить ребенка, так что все будет законно. Может, он даже сказал, что женится на ней. Мы никогда этого не узнаем. Возможно, Росита вовсе не была проституткой. В больничной форме она написала, что работает портнихой. Я думаю, что Росита захаживала в церковь Агнца Божьего или как она там называлась, когда там не торговали мясом. И, наверное, Денглер подошел к ней, как только увидел, и предложил прийти на индивидуальную проповедь. Потому что не хотел, чтобы она попалась на глаза его жене.

За спиной Пула засигналили машины, и только тут он понял, что сменился сигнал светофора. Он успел проехать через перекресток, прежде чем включилась стрелка, и остановил машину около входа в отель.

Пул и Андерхилл прошли через островок неестественного света, освещающего подъезд, к стеклянным дверям, которые швейцар тут же открыл перед ними. Из того огромного количества вопросов, которые роились в его мозгу, Пул задал только самый важный:

– А Хельга Денглер знала, что Карл – отец этого мальчика?

– Это было указано в свидетельстве о рождении. Они вошли в вестибюль, и клерк за конторкой приветливо кивнул им. В фойе было очень тепло, огромные папоротники источали такую жизненную силу и свежесть, что, казалось, они могли бы выбраться из своих горшков и позавтракать каким-нибудь небольшим животным.

– Я думаю, она не хотела этого знать, – сказал Андерхилл. – И это сделало ее еще более сумасшедшей. Ведь мальчик был доказательством того, что муж изменял ей. К тому же с женщиной, которую Хельга считала принадлежащей к низшей расе.

Они вошли в лифт.

– А где нашли тело Роситы? – спросил Пул, нажимая кнопку пятого этажа.

– Около реки Милуоки, в нескольких кварталах от Висконсин-авеню. Это было в середине зимы, примерно, как сейчас. Она была голая, со сломанной шеей, и полиция предположила, что ее, скорее всего, убил клиент.

– Через две недели после рождения ребенка?

– Думаю, они считали ее совершенно безнадежной, – сказал Андерхилл. Лифт остановился и двери открылись. – Да и не стали они особо беспокоиться из-за какой-то мексиканской девки.

– Никарагуанской, – поправил Майкл.

Затем им пришлось рассказать все это Мэгги, которая спросила:

– А как к нему попали книжки про “Варвара”?

– Наверное, Карл Денглер достал их из коробки для пожертвований или как это там называется, и передал Росите. Она, наверное, попросила его подарить что-то сыну, и он взял первое, что попалось под руку.

Нарисованные собаки стояли вокруг поверженных жертв, довольные собой охотники смотрели через их головы, как будто радуясь тому, что их запечатлели в веках.

– И он хранил их до тех пор, пока его не призвали в армию.

– “Варвар” – книга о мирной жизни леса. Думаю, именно это привлекало в ней Денглера.

– Не такая уж мирная там жизнь, – сказала Мэгги. – На первых страницах “Варвара” охотник убивает его мать, так что не удивительно, почему ваш друг Денглер никак не мог расстаться с этими книгами.

– Это правда? – Андерхилл был явно удивлен.

– Конечно, – подтвердила Мэгги. – И есть кое-что еще. В конце “Варвара-короля” летающие слоны, олицетворяющие Мужество, Выдержку, Знание, что там еще – Радость и Ум, прогоняют прочь злобных созданий, олицетворяющих Глупость, Злость и Страх. Не думаете ли вы, что это тоже много для него значило? Ведь судя по тому, что я слышала о Денглере, он сумел сделать это в собственной жизни – изгнать из памяти все ужасные вещи, которые с ним случились. И кое-что еще, но я не знаю, что вы об этом подумаете: когда я была маленькой, мне очень нравилась та страница в книге, где описываются некоторые обитатели города слонов. Доктор Капулосс, сапожник Тапитор, скульптур по имени Подулар, фермер Потифур, дворник-великан Хэтчимбомбитар... и клоун по имени Коко.

– Коко? – переспросил Андерхилл.

Все трое, кажется, начинали смутно кое-что понимать.

– Единственная важная вещь, которую мы здесь узнали, – сказал Майкл, – это то, что Спитални знал Денглера еще в школе. Но мы ни на шаг не приблизились к тому, чтобы отыскать его. По-моему, нам пора возвращаться в Нью-Йорк. Настало время перестать ублажать Гарри Биверса и рассказать все, что мы знаем, тому детективу, Мэрфи. Полиция может остановить его. А мы нет.

Он в упор посмотрел на Мэгги.

– И пора сделать кое-что еще. Мэгги кивнула.

– Тогда давайте вернемся в Нью-Йорк, – услышал Майкл голос Андерхилла. Сам он то ли не мог, то ли и не хотел отвести взгляд от Мэгги Ла. – Я скучаю по Винху. Мне опять хочется работать целый день, и чтобы он заглядывал в комнату и спрашивал, не хочу ли я чашку чая.

Пул повернулся и улыбнулся Тиму, который сидел, задумчиво стуча карандашом по зубам.

– Что ж, кто-то должен позаботиться о Винхе, – сказал он. – Бедный парень ни на секунду не перестает работать.

– Итак, ты собираешься осесть и завести семью? – спросила Мэгги.

– Что-то в этом роде.

– Вести размеренную и умеренную жизнь?

– Мне надо написать книгу. Я уже подумываю о том, чтобы позвонить старине Фенвику Тронгу, сообщить ему, что я восстал из праха. Я слышал, что Джофри Пенмейден больше не работает в Гладстон Хаус, так что, может быть, я даже смогу вернуться к своим старым издателям.

– Ты действительно послал ему коробочку с дерьмом? – спросил Пул. – Тино говорил мне...

– Если бы ты знал его, ты бы меня понял. Он очень напоминает Гарри Биверса.

– Мой герой, – сказал Пул, поднимая телефонную трубку. Он позвонил и заказал билеты на нью-йоркский рейс, который улетал назавтра в десять тридцать. Потом он положил трубку и снова взглянул на Мэгги.

– О чем ты думаешь? – спросила девушка.

– О том, что сейчас мне нужно позвонить Гарри.

– Конечно, – согласилась Мэгги. У Биверса был подключен автоответчик. – Гарри, это Майкл, – сказал Пул. – Мы возвращаемся завтра. Прибываем в Ля Гардиан около двух часов. Никаких зацепок, но мы узнали кое-что интересное. Я думаю, Гарри, что самое время явиться в полицию со всем, что мы знаем. Я переговорю с тобой, прежде чем что-то предпринять, но мы с Андерхиллом твердо намерены повидать лейтенанта Мэрфи.

После этого Майкл позвонил Конору и Эллен Войцак и сообщил, когда они прилетают. Эллен взяла трубку и сказала, что они с Конором встретят друзей в аэропорту.

Они пообедали в столовой отеля. Мэгги и Пул распили бутылку вина, Андерхилл предпочел ограничиться какой-то местной минералкой. В середине обеда он вдруг объявил, что только сейчас вспомнил: сегодня был своеобразный юбилей – он не пьет уже два года. Они произнесли тост за его здоровье, но во всем остальном атмосфера обеда была настолько мрачной, что Майкл было решил, что это он заразил остальных своим настроением. Андерхилл рассказал немного о книге, которую он начал в Бангкоке, после того, как остыл от “Голубой розы” и “Можжевелового куста”, – что-то там о ребенке, которого заставляют жить в деревянном сарае позади дома и о том же мальчике двадцать лет спустя, но Пул чувствовал себя каким-то пустым, одиноким, как будто он астронавт, плавающий в открытом космосе. Он завидовал призванию Тима Андерхилла. Андерхиллу явно нравилось писать – он работал в самолете, по утрам и по вечерам в их комнате. Пул всегда полагал, что писателю требуется уединение для работы, но все, что было необходимо Андерхиллу, это стопка бумаги и черные карандаши, которые, как выяснилось, принадлежали Тино Пумо. Тино всегда следил, чтобы у него было все необходимое для работы, поэтому в ресторане обнаружился чуть ли не ящик этих карандашей. Мэгги выделила Андерхиллу четыре коробки, и он обещал закончить ими свою книгу. Он говорил, что они быстрые и легкие, как будто сами скользят по бумаге. Вот и сейчас Андерхилл как будто ускользал куда-то. Он уже гулял по ковру из множества слов, которые ему не терпелось переложить на бумагу.

Когда они вновь поднялись на лифте на свой этаж, Майкл решил, что немедленно должен предоставить Андерхиллу возможность уплыть по волнам своего воображения, помогая себе черным карандашом, а сам уляжется в постель с Генри Джеймсом. Стренсер как раз только что отправился в небольшую поездку за пределы Парижа, где смог насладиться прелестями французской провинции. В настоящий момент он завтракал на террасе, выходящей на реку. Все кругом было красиво, шикарно. Пониматься на пятый этаж в отделанном ореховыми панелями лифте вместе с Мэгги Ла казалось Пулу почти таким же шикарным и красивым.

Лифт остановился. Они вышли в длинный холодный коридор и повернули к своим номерам. Андерхилл машинально сжимал в руках свой ключ, но он был уже не с ними и едва помнил об их присутствии.

Пул стоял за спиной Андерхилла, пока тот открывал дверь, ожидая, что Мэгги всего-навсего улыбнется или кивнет, прежде чем войти в свой номер. Девушка прошла мимо них и вдруг, как только Андерхилл открыл наконец дверь, остановилась и сказала Пулу:

– Ты не мог бы зайти ко мне ненадолго, Майкл? – голос девушки звучал легко, но это был голос, который способен, несмотря на свою мягкость, пройти сквозь бетонную стену. – Тим все равно не станет обращать на тебя внимания сегодня вечером.

Пул похлопал Андерхилла по спине, сказал, что присоединится к нему позже, и последовал за Мэгги Ла. Она уже стояла одной ногой за дверью своей комнаты, улыбаясь Майклу той же вымученной улыбкой, какой одарила днем раньше Джорджа Спитални.

Комната Мэгги была не более чем длинной коробкой с огромным окном от пола до потолка в дальнем конце. Стены были грязно-розового цвета. В комнате стояли стул, стол и двуспальная кровать. На покрывале Майкл заметил “Хорошенькую муфточку Китти”.

Мэгги рассмешила его какой-то шуткой, которая была вовсе не шуткой, а просто переиначенным предложением, – этот образец остроумия блеснул, подобно лезвию шпаги, и Майкл подумал, что надо будет запомнить этот способ переделывать фразу пока он не забыл, как она это сделала. Мэгги обернулась и улыбнулась Майклу, лицо ее было при этом таким красивым и нежным, что, в отличие от сказанной только что фразы, немедленно намертво впечаталось в память Пула. Она все еще что-то говорила. Пул тоже что-то сказал – он слабо понимал, что. Майкл чувствовал свежий, чуть резковатый аромат, который исходил от рук и волос Мэгги.

– Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, Майкл, – сказала девушка.

Так он и сделал.

Губы девушки были настолько мягкими и податливыми, что Майкл испытал некое подобие шока, впиваясь в них. Она подняла свои изящные круглые руки и прижала к себе его дрожащее тело, так что они повалились на кровать, возле которой стояли. Теперь губы девушки казались ему огромными, заслоняли весь мир. Майкл подсунул руки под спину Мэгги, и они общими усилиями подвинулись глубже на кровать.

Потом Мэгги отодвинула лицо от лица Майкла и улыбнулась. Теперь лицо ее казалось огромным, как луна. Майкл никогда в жизни не видел такого лица. Глаза ее были такими живыми, но в них застыло как бы виноватое выражение.

– Хорошо, – сказала она. – Ты больше не выглядишь таким грустным. За обедом у тебя был вид человека обреченного.

– Я думал о том, что вернусь в комнату и буду читать Генри Джеймса.

Лицо Мэгги вновь придвинулось и теплый розовый язык скользнул к нему в рот.

Одежды как бы сами собой соскользнули с их тел, и они прильнули друг к другу. Кожа Мэгги была удивительно гладкой. У нее практически не было пор, вся она была как бы из единого куска шелка. Все тело ее, казалось, увеличилось и поглотило Майкла, приняло его в себя. Он целовал ее ладони, перечеркнутые множеством складочек и морщинок. У них был вкус соли и меда одновременно. Майкл вжался лицом во впадинку на шее Мэгги и вбирал в себя ее запах. Чем бы ни пахло от девушки раньше, сейчас это был запах свежего хлеба.

– А ты красивый мужчина, – сказала она.

Он скользнул в теплое влажное отверстие в ее теле и почувствовал, что он дома. Он действительно был дома:Мэгги почти тут же задрожала и издала протяжный стон. И все тело его почувствовало себя благословенным. Он был дома.

Потом Майкл лежал неподвижный, усталый и благодарный, обнимая спящую Мэгги. Это было как путешествие, но не в какую-нибудь страну, а как бы само по себе являясь этой страной. Мэгги Ла, флаг своей нации, сокровище и ключ к сокровищу. Счастье Майкла без какого-либо усилия с его стороны перешло в сон.

34

Конец поисков