Коко

Майкл помахал ей рукой и продолжил свой путь. Не менее двадцати человек обступили мужчину со списками.

– Я могу заниматься только одним именем. Остальным необходимо подождать, – монотонно повторял мужчина.

Пул задумался. Должно быть, его друзья уже прибыли в отель. То, что он делает сейчас, довольно смешно.

Парень в желтой кепке листал списки, указывал рукой на колонны, отирал ладонью пот со лба. Вскоре подошла очередь Майкла.

Подойдя к добровольному помощнику организаторов парада, Майкл разглядел, что тот был одет в хлопчатобумажную рубашку поверх футболки и джинсы. Борода его блестела от пота.

– Имя? – спросил парень у Майкла.

– М.О.Денглер, – сказал Пул.

Юноша зашелестел страницами, содержащими фамилии на букву “Д”, затем заскользил пальцем по строчкам.

– Нашел. Единственный Денглер в списке – Мануэль Ороско Денглер из Висконсина. Кстати, я и сам оттуда. Четырнадцатая западная колонна. Пятьдесят вторая строка. Это вон там. – Он показал куда-то справа от Майкла. Маки красненькими точечками рябили в промежутках между колоннами, перед которыми стояла неподвижная теперь толпа. “Не допустим второго Вьетнама!” – призывало ярко-голубое знамя.

Мануэль Ороско Денглер? Испанское имя было для Майкла полной неожиданностью. Пока он пробирался к голубому знамени, ему даже пришло в голову, что это был не тот Денглер. Но потом Пул вспомнил: ведь парень сказал, что в списке всего один Денглер. Инициалы совпадали. Так что Мануэль Ороско просто не мог не быть их Денглером.

Пул снова стоял перед Мемориалом, на сей раз бок о бок с рыдающим лохматым ветераном с огромными усами. По другую сторону стояла молодая женщина с белокурыми волосами до пояса, держа за руку такую же беленькую девочку. Ребенок без отца. А он был теперь навеки отцом без ребенка.

Майкл нашел наконец четырнадцатую панель, отсчитал пятьдесят две строчки сверху и надпись – МАНУЭЛЬ ОРОСКО ДЕНГЛЕР – как будто прыгнула ему в глаза. Ему нравилась гравировка – четкие, исполненные достоинства буквы. Что ж, Майкл прекрасно понимал, что он должен быть прийти сюда постоять перед памятником Денглеру.

Денглеру нравилось в армии все, что проклинали остальные. Он утверждал, что жуткая сухая индюшатина, закатанная в банки в тысяча девятьсот сорок пятом году, была вкуснее всего, что готовила когда-либо его мать. Он любил патрулировать (“Хей, да я все свое детство провел в пикете!”). Жара, холод, сырость, казалось, не имели для Денглера ровно никакого значения. Денглер любил говорить, что во время снежных бурь в Милуоки сама радуга замерзала на небе, и ребята выбегали из домов, отламывали каждый по кусочку своего любимого цвета и лизали до тех пор, пока тот не становился белым. Что же касалось жестокости и страха перед смертью, то он часто повторял, что на улице перед любым обычным кабаком в Милуоки жестокости можно увидеть столько же, сколько в бою, а если зайти внутрь – то даже больше.

Во время боя в Долине Дракона Денглер дотащил под огнем раненого Тротмана до Питерса – военного врача, не прекращая при этом веселой непринужденной болтовни. Денглер был уверен, что убить его невозможно.

Пул подался вперед, стараясь не задеть венок или фотографию, и коснулся вытянутой рукой имени Денглера, вырубленного в холодном камне.

Перед глазами стояла теперь ужасающе знакомая картина: Спитални и Денглер бегут сквозь дым ко входу одной из пещер Я-Тука.

Пул отвернулся от стены. Ему было слишком тяжело. Белокурая женщина наградила его усталой сочувственной улыбкой и притянула девочку к себе, чтобы та не мешала Майклу пройти...

Пулу необыкновенно сильно захотелось вдруг оказаться сейчас со своими товарищами по оружию. Он почувствовал себя таким одиноким в этой толпе.

2

Записка

Майкл был настолько уверен, что в отеле его уже ожидает послание от друзей, что, пройдя через вращающиеся двери, немедленно направился к конторке портье. Гарри Биверс клятвенно заверил его, что все они прибудут “в течение дня”. Сейчас было приблизительно без десяти пять.

Пул начал искать глазами записку на доске за спиной портье, как только смог различить номера комнат. Просмотря примерно три четверти ячеек, Майкл разглядел наконец записку и в своей. С него тут же как будто слетела усталость. Значит, Биверс и вся компания уже здесь.

Майкл добрался наконец до конторки и обратился к клерку:

– Для меня оставили записку. Пул, номер двести четыре. – Майкл достал из кармана огромных размеров ключ и продемонстрировал номерную табличку клерку, который обернулся и начал изучать доску в поисках нужной ячейки с пугающей нерасторопностью. Наконец он нашел, что искал, и, улыбаясь, подал записку Пулу. Тот отвернулся, чтобы прочитать ее. Записка оказалась телефонограммой: “Я пыталась перезвонить тебе. Ты действительно повесил трубку? Джуди”. Время звонка было проставлено красными чернилами – три пятьдесят пять. Джуди перезвонила, как только он вышел из номера.

Майкл вновь обернулся к клерку.

– Мне хотелось бы узнать, вселились ли уже люди, у которых забронированы номера с сегодняшнего дня. – Пул назвал имена.

Клерк лениво потыкал кнопки на клавиатуре компьютера, нахмурился, покачал головой, опять нахмурился, не поворачивая головы, искоса взглянул на Майкла и произнес:

– Мистер Биверс и мистер Пумо еще не прибыли. А на мистера Линклейтера у нас ничего не заказано.

Видимо, Конор планировал сэкономить, переночевав в комнате Пумо.

Пул отвернулся от конторки, сложив записку Джуди, засунул ее в бумажник и только тогда обратил внимание на то, как изменилась публика в вестибюле отеля за то время, что он отсутствовал. Теперь банкетки и столики занимали мужчины в темных костюмах и полосатых галстуках. Почти все они были лысоваты, и у многих на груди была табличка с именем и профессией. Они вполголоса переговаривались, время от времени заглядывая в папки с документами и занося цифры в карманные компьютеры. Первые год-полтора после возвращения из Вьетнама Майкл мог безошибочно, даже по осанке, определить, был человек на войне или не был. С тех пор его интуиция несколько притупилась, и все же на счет теперешних посетителей отеля можно было не сомневаться.

– Добрый вечер, сэр, – произнес довольно скрипучий голос рядом с Пулом. Перед ним стояла улыбающаяся во весь рот молодая женщина с лицом, обрамленным облаком взбитых в прическу белокурых волос. В руках блондинки был поднос со стаканами, в которых плескалась какая-то пенистая темная жидкость.

– Могу я поинтересоваться, сэр, являетесь ли вы одним из ветеранов войны во Вьетнаме?

– Да, я был во Вьетнаме.

– Компания “Кока-кола” вместе со всей Америкой хочет поблагодарить вас лично за героизм, проявленный в боях во время вьетнамского конфликта. Мы рады возможности в знак нашей признательности предложить вам попробовать новый продукт нашей фирмы – “диет-коку” – и выражаем надежду, что вкус этого напитка принесет вам истинное наслаждение, которым вы не преминете поделиться со своими друзьями-ветеранами.

Подняв глаза, Пул увидел, что противоположная стена вестибюля была затянута огромным ярко-алым транспарантом с надписью огромными же белыми буквами: “КОРПОРАЦИЯ КОКА-КОЛА И ДИЕТ-КОКА ПРИВЕТСТВУЕТ ВЕТЕРАНОВ ВОЙНЫ ВО ВЬЕТНАМЕ”. Майкл вновь посмотрел на девушку.

– Думаю, мне пора идти.

Девушка улыбнулась еще шире и стала похожа на всех вместе взятых стюардесс из самолета, на котором Пул летел в свое время из Сан-Франциско во Вьетнам. Она отвернулась и отошла от Пула.

– Пройдите вниз, там собираются ветераны, – посоветовал ему клерк. – Может, и друзья уже ждут вас там.

Бизнесмены в своих синих костюмах потягивали выпивку, делая вид, что не замечают снующих мимо девиц с подносами “диет-кока”. Майкл нащупал в бумажнике записку от Джуди. Если остаться в вестибюле и следить за входом, через несколько минут еще кто-нибудь наверняка подойдет и спросит, был ли он во Вьетнаме.

Пул подошел к лифтам и подождал, пока из одного из них вышли вперемежку ветераны и представители “Кока-колы” в костюмах, причем каждая группа старалась сделать вид, что другой не существует. В лифт с ним зашел всего один пассажир – очередной великан в полосатой маскировке, вдребезги пьяный. Он долго изучал кнопки, и после пяти-шести неудачных попыток ему удалось наконец нажать шестнадцатый этаж, после чего он тяжело облокотился на дальнюю стенку лифта. Приглядевшись, Пул узнал в верзиле водителя фургона, который врезался в “Камаро” на стоянке.

– Знаешь эту песню? – наполняя весь лифт запахом бурбона, пробормотал парень и начал напевать песню, которую каждый, побывавший во Вьетнаме, безусловно помнил наизусть. Пул даже начал было тихонечко подпевать, но в этот момент двери лифта открылись. Великан продолжал петь с закрытыми глазами, а Пул ступил с темно-коричневого ковра лифта на зеленый ковер коридора. Двери за ним закрылись, лифт поехал дальше, из шахты по-прежнему раздавалось пение.

3

Встреча друзей

Северо-вьетнамский солдат – паренек лет двадцати стоял над Пулом, упирая ему в шею ствол контрабандного шведского автоматического ружья, которое он наверняка добыл, убив его предыдущего владельца. Пул притворялся мертвым, чтобы парень не выстрелил. Глаза его были закрыты, но он ясно видел перед собой лицо мальчишки – жесткие черные волосы падали на широкий, без единой морщинки лоб. Черные глаза и маленький, почти безгубый рот настолько лишены были всякого выражения, что лицо выглядело почти безмятежным. Когда ствол ружья больно уперся в шею Майкла, тот судорожно задергал головой, надеясь, что движения его будут вполне сносной имитацией предсмертной агонии. Он не мог умереть – он был отцом и обязан был жить. Над лицом Майкла вились огромные слепни. Ружье перестало упираться в шею. Капелька пота медленно стекала со лба. Одно из этих мерзких насекомых опустилось на губу Майкла. Вьетнамец не двигался. Если ничто не отвлечет его внимания, Пулу предстоит умереть. Жизнь его оборвется, и он так никогда и не увидит своего сына – мальчика по имени Роберт. Майкл чувствовал огромную любовь к сыну, которого никогда не видел. Другим, не менее ясным и отчетливым ощущением было предчувствие того, что вьетнамец вот-вот разнесет на куски его череп, разбрызгав мозги по этому грязному полю, усеянному трупами его убитых товарищей.

Но выстрела не последовало. Вместо этого еще один слепень ударился с лету о потную щеку Майкла и, прежде чем впиться в нее, долго расправлял крылышки и почесывал лапки. Потом Пул услышал какой-то странный лязг, как будто некий металлический предмет доставали из футляра. Пул почувствовал, что парнишка опускается около него на колени. Маленькая, похожая на женскую, ручка вдавила его голову в землю и потянулась к уху: видимо, имитация смерти была настолько успешной, что юноша захотел отрезать ухо Майкла в качестве трофея. Совершенно непроизвольно глаза Майкла широко раскрылись и встретились с пустыми черными глазами вьетнамского солдата. Тот тяжело дышал. И тут в воздухе почему-то запахло рыбой с соусом.

Пул подскочил на постели в гостиничном номере, и вьетнамский солдат исчез. Звонил телефон. Пул вновь, уже в который раз, вынужден был вспомнить, что сына его давно нет в живых. Вместе с вьетнамцем исчезли трупы и назойливые насекомые.

Майкл потянулся к телефону.

– Майкл? – спросили на другом конце провода. Пул обернулся, оглядел бледные, пастельного тона обои и репродукцию, изображавшую туманный китайский пейзаж, висевшую над кроватью, и только тут почувствовал, что дыхание его начинает потихоньку восстанавливаться.

– Это Майкл Пул, – произнес он в трубку.

– Мики! Как дела? Голос у тебя, признаться, какой-то странный. – Пул узнал наконец голос Конора Линклейтера, который, отвернувшись от трубки, сообщал в этот момент остальным:

– Эй, я дозвонился до него. Майкл в своем номере. Помните, ведь я же говорил, что Майкл наверняка окажется у себя.

Затем Конор снова заговорил, обращаясь на сей раз к Майклу:

– Эй, парень, а ты получил нашу записку? Майкл вспомнил, что разговоры с Конором Линклейтером всегда отличались особой сумбурностью.

– Кажется, нет, – ответил Майкл на вопрос Конора. – Когда вы приехали?

Взглянув на часы, Майкл обнаружил, что проспал всего полчаса.

– Приехали мы в четыре тридцать и сразу же тебе позвонили, сперва нам ответили, что в отеле нет таких, но Пумо заставил посмотреть еще раз, после чего девица сказала, что в принципе ты здесь, но телефон в номере не отвечает. Как же получилось, что ты не ответил на наше послание?

– Я ходил к Мемориалу, – сказал Пул. – Вернулся около пяти. Вы разбудили меня посредине одного из самых жутких кошмаров.

Конор не распрощался, не положил трубку, очень мягко, отчетливо выговаривая каждое слово, он произнес:

– Да, парень, голос твой звучит так, будто ты и сейчас еще во власти кошмара.

Рука, хватающая его ухо, земля, липкая от крови. Память вновь воскресила картину поля боя, усталых, измученных людей, в неярком утреннем свете таскающих трупы к вертолетам. У большинства тел – красные дыры на месте ушей.

– Думаю, я побывал во сне в Долине Дракона, – сказал Майкл, только сейчас поняв, что же это было.

– Успокойся. Мы уже идем. – Конор Линклейтер положил трубку.

В ванной Пул плеснул себе в лицо водой, небрежно промокнул щеки полотенцем и стал внимательно изучать себя в зеркале. Несмотря на то, что немного поспал, выглядел он бледным и усталым. На полочке рядом с зубной щеткой лежала прозрачная коробочка с витаминами. Майкл достал и проглотил таблетку.

Прежде чем отправиться к автомату со льдом, Майкл набрал номер для сообщений.

Мужчина, ответивший на звонок, сказал, что для Пула оставлено Два послания, на одном стоит время три пятьдесят пять и оно начинается словами: “Пыталась перезвонить...”

– Я получил его у портье, – сказал Майкл.

– Другое получено в четыре пятьдесят: “Мы только что приехали. Где ты? Позвони в номер тысяча триста пятнадцать, когда вернешься”. Подпись – “Гарри”.

Они звонили, когда Майкл был еще внизу, в холле.

Майкл Пул ходил взад-вперед между дверью и окном, выходящим на стоянку. Каждый раз, подходя к двери, он останавливался и прислушивался. Мимо официанты провозили тележки с ужином, слышен был скрип лифтов. Вот лифт остановился на его этаже. Майкл открыл дверь и выглянул в коридор. По коридору шли худощавый седоволосый мужчина в белой рубашке и синем костюме, на кармане которого красовалась табличка с именем, а в нескольких шагах позади него – высокая блондинка в сером фланелевом костюме и пестром шотландском шейном платке. Пул закрыл дверь. Было слышно, как мужчина звенит ключами около одного из соседних номеров. Пул опять подошел к окну и посмотрел на стоянку. С полдюжины мужчин в разношерстной военной форме с банками пива устроились на капотах и багажниках нескольких автомобилей. Похоже, они пели. Майкл вновь подошел к двери и стал ждать. И снова выглянул в коридор, как только открылись двери лифта.

Показалась долговязая фигура Гарри Биверса. Рядом шел Конор Линклейтер, за ними – выглядевший довольно усталым Тино Пумо.

Конор первым заметил Майкла и отсалютовал ему сжатой в кулак рукой:

– Мики, малыш!

Конор Линклейтер был чисто выбрит, и его рыжеватые волосы были коротко подстрижены, почти как у панка. Не то что в последний раз, когда Майкл видел Конора. Как правило, Конор Линклейтер носил мешковатые синие джинсы и хлопчатобумажные рубашки, но в этот раз он всерьез позаботился о своем гардеробе – ему удалось раздобыть где-то черную футболку, на которой неровными желтыми буквами было намалевано: “Эйджент Оранж”. Поверх футболки – широкий черный жилет с огромным количеством карманов, прошитый белыми нитками. На черных брюках – глубокие мятые складки.

– Конор, ты выглядишь восхитительно! – распахнув другу объятия, Майкл вышел в коридор. Конор был ниже него примерно на полфута, он обнял Майкла за талию и крепко прижал друга к себе.

– Боже! – пробормотал он где-то в районе подбородка Майкла и шутливо добавил: – Ну что за потрясающее зрелище для моих несчастных глаз!

Все улыбнулись этой фразе, такой типичной для Конора. Гарри Биверс, источающий запах дорогого одеколона, тоже неловко обнял Пула.

– Мои “несчастные глаза” тоже рады тебя видеть, – прошептал он на ухо Майклу, задев его уголком “дипломата”. Слегка отстранившись, Пул насладился в полной мере зрелищем прекрасно вычищенных и ухоженных зубов Майкла.

Тино Пумо во время этой сцены ходил туда-сюда перед дверью номера, свирепо улыбаясь в огромные усищи.

– Ты спал? – спросил Пумо. – Ты не получил наше послание?

– Расстреляйте меня, – предложил Майкл. Конор и Гарри разжали наконец объятия и направились в номер. Тино стоял перед другом, глядя на носки своих ботинок, как Том Сойер перед тетушкой Полли.

– О, Мики, я тоже хочу обнять тебя, – произнес он наконец. – Так приятно снова увидеть тебя, старина.

– И мне тоже, – ответил Майкл.

– Давайте зайдем внутрь, пока нас не арестовали по подозрению в том, что мы хотим устроить оргию прямо в коридоре, – произнес с порога комнаты Гарри Биверс.

– Не блажи, лейтенант, – сказал Конор Линклейтер, но тем не менее зашел в номер, искоса поглядывая, что станут делать другие. Пумо рассмеялся, похлопал Майкла по спине, и они последовали за остальными.

– Итак, что же вы успели с тех пор, как приехали? – спросил друзей Майкл. – Кроме как обругать меня последними словами.

Конор Линклейтер, меряя шагами номер, ответил на вопрос Майкла:

– Тини-Тино все не мог забыть о своем ресторане. “Тини-Тино” было намеком на происхождение прозвища Пумо, которое он получил еще будучи крошечным ребенком в одном из самых маленьких кварталов Нью-Йорка.

После десяти лет работы в самых разных ресторанах Пумо приобрел наконец свой собственный, который находился в Сохо. Там подавали вьетнамскую пищу. Несколько месяцев назад в журнале “Нью-Йорк” появилась хвалебная статья о ресторане Пумо. На все это и намекал теперь Конор:

– Он уже два раза звонил куда-то. Похоже, они с министерством здравоохранения не дадут мне уснуть всю ночь, так и будут перезваниваться.

– Просто я выбрал не самое удачное время, чтобы уехать, – начал оправдываться Тино. – В ресторане много важных дел, и я должен убедиться, что без меня все делают правильно.

– Проблемы с министерством здравоохранения? – сочувственно спросил Пул.

– Да так, ничего серьезного, – Пумо попытался улыбнуться, но его пышные усы висели довольно грустно, и морщинки вокруг глаз тоже выглядели как-то безрадостно. – Каждый вечер почти все столики заказывают заранее. – Тино присел на краешек кровати. – Вот и Гарри не даст соврать.

– Что я могу сказать? – отозвался Гарри. – Перед нами живое воплощение успеха.

– Успели освоиться в отеле? – спросил Майкл.

– Да так, – ответил Пумо, – поболтались немного внизу, где собираются наши. Вообще все устроено с размахом. Если есть желание, можно здорово повеселиться сегодня ночью.

– Тоже мне размах, – пренебрежительно скривил губы Гарри Биверс. – Сотня парней, стоящих засунув палец в задницу. – Он снял пиджак и повесил его на спинку стула, продемонстрировав всем широкие подтяжки с ангелочками на красном фоне. – Единственные, от кого есть здесь хоть какая-то польза, – Первый авиакорпус. Они хоть помогают найти однополчан. Мы попытались было, но так и не наткнулись ни на кого из всей нашей чертовой дивизии. А потом нас препроводили в этот дурацкий холл, который напоминает школьный спортивный зал. Там все уставлено диет-кокой, если кого-то это интересует.

– Школьный спортивный зал, – пробормотал себе под нос Конор Линклейтер. Он внимательно смотрел на лампу, стоящую на тумбочке возле кровати. Майкл и Пумо понимающе улыбнулись друг другу. Конор взял лампу, перевернул, внимательно посмотрел, что там с другой стороны, поставил на место и начал шарить по шнуру в поисках выключателя. Он включил, затем снова погасил лампу.

– Конор, ради всего святого, сядь куда-нибудь. Эти твои штучки просто выводят меня из себя, – раздраженно произнес Биверс. – Если ты помнишь, нам необходимо кое-что обсудить.

– Помню, помню, – Линклейтер с видимой неохотой оставил в покое лампу. – А присесть здесь все равно негде: вы с Майклом оккупировали стулья, а Тино уже плюхнулся на кровать.

Гарри Биверс встал, демонстративно снял со спинки стула пиджак и картинно указал Конору на свободное место.

– Если это заставит тебя наконец угомониться, я с удовольствием уступлю свой стул. Бери, Конор, это тебе. Садись. – Прихватив с собой стакан, Гарри устроился на кровати рядом с Пумо. – И ты собираешься спать с этим парнем в одной комнате? Он же наверное до сих пор разговаривает во сне.

– У нас в семье все разговаривают во сне, лейтенант, – сказал Конор, придвигая стул ближе к столу и начиная барабанить пальцами по крышке, как будто играя на воображаемом пианино. – Возможно, в Гарварде ведут себя по ночам иначе...

– Я не учился в Гарварде, – устало произнес Биверс.

– Мики, – Линклейтер улыбнулся Майклу, как будто только сейчас увидел его. – Какое счастье опять быть рядом с тобой! Он снова похлопал Майкла по спине.

– Да, – отозвался Пумо. – Как дела, Майкл? Давно не виделись. Сам Пумо жил сейчас с хорошенькой китаянкой, которой едва перевалило за двадцать, по имени Мэгги Ла, брат которой был барменом в “Сайгоне”, ресторане Тино. До Мэгги у него было с десяток других подобных девиц, и каждый раз Пумо утверждал, что на сей раз втрескался по-настоящему.

– Замышляю кое-какие перемены, – ответил Майкл на вопрос Пумо. – Мне не нравится, что я занят целый день, а к вечеру никак не могу припомнить, что же действительного стоящего я сделал за последние сутки.

В дверь громко постучали.

– Обслуга, – объяснил Майкл и поднялся, чтобы открыть дверь. Официант вкатил в номер тележку и расставил на столе фужеры и бутылки. Настроение сразу сделалось более праздничным. Конор открыл бутылку “Будвейзера”, Гарри Биверс разлил водку по рюмкам. Майкл так и не рассказал друзьям о своих планах продать практику в престижном Уэстерхолме и перебраться куда-нибудь вроде Южного Бронкса, где дети действительно нуждаются во врачах. Джуди обычно выходила из комнаты, как только он начинал разговор об этом.

Как только официант ушел, Конор Линклейтер поудобнее развалился и спросил Майкла:

– Ты ведь ходил к Мемориалу. Нашел там Денглера. Что, его имя действительно там, прямо на стенке?

– Разумеется. Однако я был немало удивлен. Вы знаете полное имя Денглера?

– М.О.Денглер, – сказал Конор.

– Не будь идиотом, – прервал его Биверс. – Кажется, Марк. – Он вопросительно взглянул на Пумо, но тот лишь нахмурился и недоуменно пожал плечами.

– Мануэль Ороско Денглер, – объявил Майкл. – Я был очень удивлен, что не знал этого раньше.

– Мануэль? – переспросил Конор. – Денглер был мексиканцем?!

– Майкл, тебе просто дали не того Денглера, – смеясь произнес Тино Пумо.

– Исключено, – ответил Майкл. – Там не просто один М.О.Денглер, там вообще один Денглер. Наш.

– Надо же, мексиканец, – продолжал удивляться Конор Линклейтер.

– Ты слышал когда-нибудь о мексиканце по фамилии Денглер? Просто родители решили дать ему испанское имя. Теперь это уже не выяснить. Да и кого это теперь волнует? Он был классным солдатом, это все, что я про него знаю. Я хочу... – Вместо того, чтобы закончить предложение, Пумо поднес рюмку к губам, и на несколько секунд, показавшихся всем нескончаемыми, в комнате воцарилось молчание.

Линклейтер пробормотал что-то неразборчивое, пересек комнату и уселся прямо на полу.

Майкл встал, чтобы добавить льда в свой бокал, и увидел, что Конор сидит, привалившись спиной к стенке и зажав между коленями бутылку пива, напоминая чертика в своих черных одеждах. Надпись на футболке при неярком освещении номера была теперь почти того же цвета, что и волосы Линклейтера. Он перехватил взгляд Майкла и едва заметно улыбнулся.

Может, Обжора Биверс и не учился в Гарварде или Йеле, но наверняка в каком-нибудь месте вроде этих, где каждый принимает как должное все, что происходит в его жизни, думал Конор Линклейтер. Ему вообще всегда казалось, что около девяноста пяти процентов людей в Штатах день и ночь озабочены лишь тем, где бы им добыть денег – отсутствие денег просто сводит их с ума. Они начинают принимать наркотики, совершать преступления, ужас повседневного существования сменяется для них ненадолго галлюцинациями воспаленного сознания, затем все начинается сначала. Остальные же пять процентов все время ухитряются оставаться на гребне волны. Они ходят в школы, которые посещали до них их отцы, женятся друг на друге, а потом разводятся друг с другом, как Гарри в свое время женился, а потом развелся с Пэт Колдуэлл. У них у всех в свое время появляется работа, где надо только сидеть за столом, перекладывать бумажки с места на место, разговаривать по телефону, да еще смотреть, как деньги текут сами собой в открытую дверь твоего кабинета. Они даже работу эту передавали друг другу – Гарри Биверс, который проводил за своим письменным столом гораздо меньше времени, чем в баре ресторана Тино Пумо, работал в юридической фирме, которой руководил брат Пэт Колдуэлл.

Когда Конор был подростком, присущее его возрасту любопытство заставило его однажды проехать на своем старом “Шванне” по шоссе сто тридцать шесть до Хемпстеда, где на Маунт-авеню жили люди, богатые настолько, что сами были почти невидимы рядом со своим состоянием, так же, как невидимы были их огромные дома: с дороги можно было разглядеть только небольшой кусочек кирпичной или оштукатуренной стены. Большинство этих шикарных поместий пустовало, в них жили только слуги, но то здесь, то там юному Линклейтеру удавалось разглядеть людей, по виду которых безошибочно можно было определить, что они – постоянные обитатели этих домов. В основном эти люди были одеты, как и большинство обитателей Хемпстеда, в серые или темно-синие деловые костюмы, но некоторые из них позволяли себе появляться на людях в чем-нибудь вызывающе розовом или кричаще бирюзовом, да к тому же еще в бабочках и светлых двубортных пиджаках. Это напоминало Конору сказку про новое платье короля – просто никто не осмеливался сказать этим людям, как смешно и нелепо они выглядят. (Конор, кстати, был уверен, что никто из этих людей наверняка не мог быть католиком). Надо же – галстук-бабочка! Красные подтяжки с ангелочками!

Конор не смог сдержать улыбки: он, полуразорившийся работяга, с чего-то взял, что преуспевающий богатый адвокат нуждается в его жалости. На той неделе Линклейтеру обломилась работа, за которую он должен получить сотни две. Гарри Биверс наверняка мог заработать в два раза большую сумму, сидя в баре Тино Пумо и болтая с Джимми Ла. Конор поднял глаза и встретился взглядом с Майклом Пулом. Ему показалось, что того одолевают те же мысли.

У Биверса в рукаве наверняка припасена какая-нибудь дрянь. Но Майкл Пул не такой дурак, чтобы дать Гарри себя обмануть.

Конор улыбнулся, вспомнив, что Денглер называл людей, которые никогда не нюхали опасности и все в своей жизни принимали как должное, “миксами” – от слова “комикс”. И вот теперь эти миксы заправляли всем – они карабкались наверх, сметая все на своем пути. Даже в любимом баре Конора “Саут-Норуолке” половина посетителей теперь мазала волосы бриолином и пила только коктейли. Линклейтера преследовало ощущение, что все эти изменения произошли в жизни как-то сразу, будто все эти люди только вчера спрыгнули с экранов собственных телевизоров. Конору было почти что жалко этих парней – их внутренний мир был настолько убог!

От всех этих мыслей сделалось вдруг как-то грустно. Захотелось напиться, хотя Конор понимал, что уже почти выпил норму, которой ему лучше не превышать. Но ведь как-никак это была встреча друзей. Конор допил пиво.

– Налей-ка мне водки, Мики, – попросил он, выкидывая в корзину пустую бутылку.

– Молодец, – одобрил друга Тино.

Майкл налил выпивку, кинул туда лед и через всю комнату отнес рюмку Конору.

– Тост, – провозгласил Линклейтер, вставая. – И мне, черт возьми, приятно его произнести. – Он поднял фужер. – За М.О.Денглера. Даже если он был мексиканцем, в чем лично я продолжаю сомневаться.

Холодная водка обожгла горло, но ощущение тем не менее было приятным. Настроение тут же улучшилось ровно настолько, чтобы захотелось допить фужер до дна.

– Я иногда вижу перед глазами все, что случилось с нами во Вьетнаме, как будто это произошло вчера. А то, что действительно произошло вчера, едва-едва могу вспомнить. Я часто думаю о том парне, который заправлял баром в Кэмп Крэнделле. У него были огромные запасы пива – целая стена из ящиков...

– Мэнли, – смеясь, напомнил Тино Пумо имя того, о ком говорил Линклейтер.

– Точно, Мэнли. Чертов Мэнли. Потом я начинаю гадать, где он умудрялся доставать все это пиво. А затем вспоминаются всякие его мелкие пакости, то, как он себя вел.

– Мэнли просто рожден был для того, чтобы стоять за стойкой, – сказал Биверс.

– О, да. Держу пари, что у него сейчас собственное дело, которое идет прекрасно. Мэнли разъезжает в шикарной машине, у него дом, жена, дети, баскетбольная площадка на крыше гаража. – Секунду Конор сидел, уставясь прямо перед собой, как бы наблюдая воочию нарисованную им картину воображаемой жизни Мэнли. Да, пожалуй, он преуспел, держа небольшой бар где-нибудь в пригороде. Мэнли очень подходил для такого занятия – хотя он и не был преступником, у него была уголовная психология. Затем Конор вспомнил, что в каком-то смысле именно с Мэнли начались все их беды там, во Вьетнаме.

За день до прибытия в Я-Тук Мэнли отбился от основной колонны и оказался один в джунглях. Оказавшись один, он в панике поднял такой шум, пытаясь прорубиться сквозь заросли, что все остальные просто похолодели. Снайпер, которого они называли между собой “Элвис”, преследовал их уже дня два, и шум, поднятый Мэнли, был как раз тем, чего не хватало, чтобы он подтвердил свою репутацию удачливого стрелка.