Рики, возвращаясь домой, удивился, увидев в воздухе снег. «Все сезоны спутались, — подумал он, — вот уже и зима». Снежинки мелькали в тусклом свете фонаря на Монтгомери-стрит, падали на землю, таяли. Холод проникал под его твидовое полупальто. Он уже жалел, что не взял машину — старый «бьюик», который Стелла давно хотела продать. В холодные вечера он обычно ездил на машине. Но сегодня ему хотелось подумать. Он собирался поговорить с Сирсом о письме Дональду Вандерли, но не успел. Письмо отправлено, непоправимое совершилось. Он поймал себя на том, что вздохнул вслух, и увидел, как белые клубы его дыхания смешались с падающим снегом.

Раньше все эти истории беспокоили его, вызывая дурные сны, но теперь было другое. Теперь он был по-настоящему испуган. Он не сомневался, что причина его снов — истории, которые они рассказывали. Сегодняшняя история Сирса была еще хуже. Они пугали друг друга и продолжали встречаться только потому, что не встречаться было еще страшнее. Вместе все же было немного безопасней. Даже Льюис боялся, иначе почему он поддержал идею отправить письмо? Теперь, когда письмо уже лежало в почтовом мешке, Рики боялся еще сильнее.

Может быть, действительно стоило уехать отсюда, думал он, смотря на дома, мимо которых проходил. В каждом из них он хоть раз да бывал — по делу или в гостях. Может быть, нужно было переехать в Нью-Йорк после свадьбы, как хотела Стелла? Для Рики эта мысль была почти предательской. Уехать из Милберна, оставить Сирса и дело?

Холодный ветер опять залез за ворот. Оглянувшись, он увидел, что в библиотеке Сирса все еще горит свет. Вряд ли он сможет уснуть, рассказав такую историю.

Но нет, это не только истории, — подумал он, — во всяком случае, теперь. Что-то должно случиться. Собственно потому они и рассказывали эти истории. Рики не верил в предвидение, но он в самом деле чувствовал это уже давно. Потому он и думал о переезде. Он свернул на Мелроз-авеню — «авеню» из-за толстых деревьев по ее сторонам. Их листья в свете фонарей отсвечивали оранжевым. Скоро они опадут совсем. Что-то должно случиться со всем городом.

Над головой Рики хрустнула ветка. Где-то далеко, на шоссе №17, загудел грузовик: в Милберне в холодные ночи звуки распространялись далеко. Впереди он уже мог разглядеть свет своего собственного дома. Уши и нос болели от холода. «Нечего, мой друг, впадать в мистику после стольких лет разумной жизни», — сказал он себе.

И тут, пока он так себя увещевал, ему показалось, что за ним кто-то идет. Что кто-то смотрит на него из-за угла. Он ощущал взгляд холодных глаз и представил, что они плавают в воздухе, — одни глаза и ничего больше. Он так и видел их, горящие мертвенным бледным сиянием. Он оглянулся, уверенный, что сейчас увидит их. Но, конечно же, улица была пуста. Пустая улица, обычная, как дворняга.

Просто виновата история, которую рассказал Сирс. Глаза, как в том старом фильме с Питером Лорре. Как он назывался? «Глаза… Грегори Байта»? Черт! «Руки доктора Орлака». Вот и все. Ничего не случилось, а мы просто четверо старых дураков, выживших из ума. Подумать только…

Но ему не казалось, что на него смотрят. Он знал, что это так.

«Чушь!» — едва не сказал он вслух, но к двери подошел почти бегом.

В доме было темно, как всегда после заседаний Клуба Чепухи. Нащупывая пальцами дорогу, Рики миновал кофейный столик, который в предыдущие ночи обошелся ему в десяток синяков, миновал угол столовой и прошел на кухню.

Здесь он мог зажечь свет, не потревожив Стеллу; потом он включит его только наверху, в гардеробе, который вместе с жутким итальянским кофейным столиком был последним увлечением его жены. Она посчитала, что в шкафах слишком тесно и нужно чем-то занять маленькую спальню, освободившуюся, когда Роберт и Джейн уехали от них. За восемьсот долларов она превратила эту спальню в гардероб с зеркалами и новым толстым ковром. Появление гардероба доказало Рики, что Стелла права: у него на самом деле почти столько же вещей, как и у нее. Он всегда спорил с этим, не подозревая за собой такого дендизма.

Но еще больше удивило его сейчас то, что у него дрожали руки. Он хотел налить себе чаю с ромашкой, но, увидев это, потянулся за бутылкой виски. «Старый идиот». Он пытался успокоить себя, но, когда он поднес бокал к губам, руки все еще тряслись. Все эта чертова годовщина! Виски отдавало бензином, и он выплеснул его в раковину. Бедняга Эдвард. Рики потушил свет и в темноте пошел наверх.

Уже в пижаме он направился из гардероба в спальню. Он тихо открыл дверь. Стелла, ровно дыша, лежала на своей стороне кровати. Если он не опрокинет стул или не налетит на зеркало, то у него есть шанс добраться до постели, не потревожив ее.

Он сделал это и тихо влез под одеяло. Он осторожно потрогал плечо жены. Похоже, она опять с кем-то встречалась, быть может, с профессором, который бегал за ней год назад, — это у него была привычка дышать в трубку, если Рики подходил к телефону. Рики давно решил для себя, что есть много вещей похуже, чем когда твоя жена переспит разок с другим мужчиной. У нее своя жизнь, и он составлял ее большую часть. Хотя иногда у него и появлялось, как он признался Сирсу две недели назад, сожаление, что он женат.

Он лежал и ждал того, что должно было случиться. Ему хотелось, чтобы Стелла помогла ему, поддержала его, но он не хотел будить ее или беспокоить рассказами о своих кошмарах. Так он и лежал, подложив руки под голову и устремив испуганные глаза в темноту.

У себя в комнате в отеле Арчера Анна Мостин стояла у окна и смотрела на падающий снег. Хотя было уже за полночь, она не раздевалась. Пальто брошено на кровать, будто она только что пришла… или собиралась уходить.

Она стояла у окна и курила, высокая красивая женщина с темными волосами и удлиненными голубыми глазами. Она видела всю Мэйн-стрит с пустой площадью, черными фасадами магазинов и зеленым огоньком светофора. Улица тянулась на восемь кварталов, но пелена снега открывала только контуры домов. На другом краю площади темнели за деревьями силуэты двух церквей. Посреди площади поднимал мушкет бронзовый генерал Войны за независимость.

Сегодня или завтра? — спросила она себя, окидывая взглядом маленький город.

Сегодня.

Когда сон наконец пришел к Рики, выглядело это так, будто его в самом деле взяли и перенесли куда-то в другое место. Он лежал в какой-то странной комнате, ожидая чего-то. Комната и весь дом казались заброшенными. Стены и пол состояли из голых досок, стекло в окне было выбито и сквозь проем сияло солнце. Пыль плясала в солнечных лучах. Он не знал, чего он ждет, но что-то должно было случиться, и он боялся этого. Он не мог встать с кровати. Комната располагалась на верхнем этаже; он видел в окно только облака и бледно-голубое небо. Но то, что должно было прийти, шло не оттуда, а снизу.

Его тело прикрывал только ветхий выцветший плед. Ноги его под пледом были парализованы. Поглядев вокруг, Рики понял, что видит каждую деталь с необычайной ясностью: все трещины, все гвозди в полу, все пылинки в лучах солнца.

Тут он услышал стук — распахнулась тяжелая подвальная дверь. Все здание словно содрогнулось. Потом из подвала выбралось что-то тяжелое, какое-то животное. Рики слышал, как оно медленно ступает по полу, задевая за стены. Оно издало нюхающий звук. Оно искало его.

Рики снова попробовал встать, но парализованные ноги не слушались. Тварь внизу тяжело топала из комнаты в комнату, слышался треск половиц под ее грузным телом. Похоже, полы здесь совсем прогнили.

Потом шум стал громче и яснее — ему казалось, что он слышит даже дыхание.

Тварь начала подниматься по лестнице. Что-то рухнуло, будто обвалились разом с полдюжины ступенек, и она возобновила подъем, теперь уж более осторожно.

Лицо Рики стало мокрым от бессильных слез. Больше всего его пугало то, что он не знал, спит он или нет; если он спал, ему оставалось только дождаться пока то, что поднимается, войдет в комнату — тогда страх разбудит его. Но это не было похоже на сон. Его рассудок и восприятие были ясными, отсутствовала характерная для сна неясность и путаница. Он никогда еще не плакал во сне. И если это не сон, то тварь ворвется и растерзает его, а он не сможет даже пошевелиться.

Характер звука изменился, и Рики понял, что он сам на третьем этаже, потому что тварь теперь была на втором. Она снова протискивалась из комнаты в комнату, только уже быстрее, словно почуяла его.

Пыль все еще танцевала в лучах солнца, облака так же проносились по бледному осеннему небу. Теперь он уже отчетливо слышал дыхание твари. Она подобралась к последнему лестничному пролету. Желудок Рики, казалось, наполнился льдом; он боялся, что его сейчас вырвет — вырвет ледяными кубиками. В горле пересохло. Он мог закричать, но подумал, что тогда тварь доберется до него еще быстрее. Она, пыхтя, поднималась все выше. Треснули перила.

Когда она с тихим воем заскреблась в дверь его комнаты, он понял, что это. Гигантский паук. Если пауки могут выть, то они воют именно так. Под дверью он уже видел множество царапающих пол лап. Рики почувствовал, как его охватывает чистый, элементарный ужас, какого он еще никогда не испытывал.

Но дверь не разлетелась в щепки, а тихо отворилась. На пороге стоял высокий темный силуэт. Что бы это ни было, это был не паук, и ужас Рики погас. Фигура некоторое время не двигалась, и Рики попытался в очередной раз пошевелиться, отталкиваясь руками. Грубые доски кровати врезались ему в спину, и он в очередной раз подумал: Это не сон.

Фигура вошла в дверь.

Рики увидел, что это человек. Потом темный силуэт распался, и перед ним предстали трое людей. За черными покрывалами он увидел знакомые черты. Перед ним стояли Джеймс, Джон Джеффри и Льюис, и он знал, что они мертвы.

Он с криком проснулся. Его глазам предстало самое обычное утро на Мелроз-авеню, кремовые стены спальни с картинами, которые они со Стеллой купили в Лондоне, раскрытое во двор окно. Рука Стеллы сжимала его плечо. Казалось, что в комнате слишком темно. С максимально возможной для своих лет резвостью Рики вскочил с кровати и подошел к окну. Стелла устремилась за ним. Он сам не знал, что он хочет увидеть, но зрелище было неожиданным: весь двор и крыши близлежащих домов покрылись снегом. Небо тоже было темным. Он не знал, что сказать, но изо рта сами собой вырвались слова:

— Всю ночь шел снег, Стелла. Никогда еще у Джона Джеффри не было такой дурацкой вечеринки.

Стелла села на кровать и сказала, будто споря с ним:

— А та вечеринка год назад? Неужели она была лучше?

Он потер руками глаза и щеки, потом подкрутил усы. Услышал свои слова:

— Нет, конечно, нет. Но тут нет никакой связи.

— Возвращайся-ка в постель, дорогой, и расскажи, что случилось.

— Да-да, — он полез в постель. — Все в порядке. — Нет, не все. Тебе, должно быть, приснился страшный сон. Расскажи мне.

— Он совершенно бессмысленный.

— Все равно расскажи. — Она погладила его по плечам, и он повернулся к ней. Как Сирс и говорил, Стелла была красавицей; она была красавицей, когда он с ней познакомился, и, вероятно, должна была остаться ею до самой смерти. Но красота ее была не кукольно-пухлой, нет: ее создавали правильные, немного резкие черты лица и густые черные брови. Волосы ее поседели вскоре после тридцатилетия, и она упорно не желала их красить, сознавая привлекательность сочетания своих волос и молодого лица. И теперь ее лицо не постарело, хотя волосы оставались седыми. Фактически к пятидесяти годам ее красота подошла к полному расцвету и там остановилась. Она была на десять лет младше Рики, но все еще выглядела на сорок.

— Расскажи мне, Рики. Что с тобой?

Он начал рассказывать ей свой сон, и жалость, любовь и страх последовательно омрачили ее лицо. Она начала гладить его по спине, потом обняла.

— Дорогой, и ты каждую ночь видишь такие сны?

— Нет, этот самый плохой. — Он улыбнулся, сообразив, к чему она клонит своими поглаживаниями.

— Ты очень волнуешься, — она поднесла его руку к губам и поцеловала.

— Знаю.

— И вы все видите такие сны?

— Кто все?

— Клуб Чепухи.

— Думаю, да.

— Ну что ж, — она присела и принялась стаскивать через голову ночную рубашку, — и что же вы думаете делать с этим, старые болваны?

Рубашка была снята, и Стелла подняла руки, стягивая волосы. Двое детей оттянули ей груди и сделали соски большими и темными, но в целом тело Стеллы постарело немногим больше, чем ее лицо.

— Мы не знаем, — признался он.

— А я знаю, — сказала она и легла на постель, раскинув руки. Если Рики и жалел когда-нибудь, что не остался холостяком, как Сирс, то уж никак не в это утро.

— Старый развратник, — сказала Стелла, когда они закончили. — Надо было давно сказать мне. Но нет, ты слишком гордый, чтобы обратиться за помощью к жене.

— Неправда.

— Да? Или лучше волочиться за девочками, как твой Льюис?

— Льюис не волочится за девочками.

— Ну за девочками двадцати лет.

— Я не такой.

— Это точно. Ты бы скорее жил, как твой компаньон Сирс, — она откинула простыни и встала. — Пойду помоюсь, — она надолго ушла в ванную и вернулась в белом мохнатом халате, с торжественным видом Кассандры.

— Я скажу тебе, что надо делать. Позвони Сирсу прямо сейчас и расскажи ему этот сон. Он твой друг, но, насколько я вас знаю, вы можете видеться неделями и не поговорить ни о чем личном. Это ужасно. О чем вы с ним говорите?

— О чем? Ну о юриспруденции.

— А, о юриспруденции, — протянула Стелла.

— Газет еще нет, — сообщил Рики. — Я сходил посмотреть.

— Конечно, нет, — Стелла повесила полотенце на кровать и направилась в гардероб. — Который сейчас час, по-твоему?

— А который? Мои часы на столе.

— Около семи.

— Семи? — Обычно они не вставали раньше восьми, а на работу Рики шел только в полдесятого. Хотя ни он, ни Сирс не хотели сознаться в этом, работы становилось все меньше. Старые клиенты один за другим терялись, а новые приходили со всякой чепухой вроде налоговых вопросов, поэтому они могли спокойно сидеть дома два дня из семи. А на работе Рики успел перечитать второй роман Дональда Вандерли, пытаясь представить себе автора в Милберне.

— Ты разбудил меня своими воплями, — напомнила Стелла из гардероба. — Тебя хотел съесть какой-то монстр.

— Да. Я еще удивился, что на улице так темно.

— Не увиливай, — через минуту-две Стелла, уже одетая, вышла из гардероба и присела на кровать. — Когда человек так вопит во сне, нужно серьезно с этим разобраться. Я знаю, что к доктору тебя не загонишь…

— По крайней мере, к психиатру. Мозги у меня в порядке.

— Я ничего не говорю, но Сирсу ты должен об этом рассказать. Не могу видеть, как ты мучаешься, — с этими словами она сошла вниз.

Рики остался лежать, размышляя. Как он и сказал Стелле, это был худший из всех его кошмаров. Не хотелось даже думать о нем — и не хотелось отпускать Стеллу. Но детали сна вспоминались удивительно ярко. Он вспомнил мертвые лица своих друзей, в то же время живых; в этом было что-то порочное, и эта порочность поразила его не меньше ужаса происходящего. Может, Стелла и права. Нужно позвонить Сирсу. Он снял трубку, еще не зная, что будет говорить. Сирс подошел к телефону.

— Алло, это Рики.

В это утро все почему-то демонстрировали несвойственные им черты характера.

— Рики, слава Богу, — сказал Сирс. — Я только что хотел тебе звонить. Можешь сейчас собраться и заехать за мной?

— Минут через пятнадцать. Но что случилось? — Тут он вспомнил сон. — Что, кто-нибудь умер?

— А почему ты спрашиваешь? — голос Сирса напрягся.

— Неважно. Потом объясню. Мы едем не в офис?

— Нет. Мне позвонил сейчас наш Вергилий. Он хочет нас немедленно видеть.

— Элмер хочет нас видеть? А что случилось?

— Наверное, что-нибудь сверхъестественное. Я тебя жду.

Пока Рики умывался, Льюис Бенедикт совершал свою обычную пробежку по лесной тропинке. Он каждое утро перед завтраком пробегал две мили. Иногда в это время какая-нибудь юная леди, проведшая с ним ночь, готовила ему завтрак, но сегодня, как всегда после вечеров в Клубе Чепухи, никаких леди не было, и Льюис бежал чуть быстрее, чем обычно. В эту ночь ему приснился самый страшный в его жизни сон, картины которого все еще стояли у него перед глазами. Другой бы напился или попытался описать сон в дневнике — Льюис же в своем синем спортивном костюме и кроссовках «Адидас» бежал по лесу, надеясь изгнать память об этом кошмару.

Льюис приобрел этот лес и луг вместе с каменным домом, почти не торгуясь. Дом, больше похожий на крепость, выстроил в начале века богатый фермер, поклонник романов Вальтера Скотта. Льюис не знал этого, но годы жизни в отеле заставили его тосковать по большому дому со множеством комнат. Когда он продал отель, денег после уплаты налогов как раз хватило, чтобы купить единственный дом в окрестностях Милберна, который его удовлетворял. Не всем его гостьям нравились дубовые панели, ружья и шпаги по стенам (Стелла Готорн, проведшая в доме Льюиса три довольно бурных дня, сказала, что никогда еще не занималась любовью в арсенале). Луг он почти сразу продал, но лес оставил.

Во время пробежек он каждый раз замечал что-нибудь новое и интересное: то подснежники в ложбинке за ручьем, то незнакомую красногрудую птицу размером с кошку. Но сейчас он ни на что не смотрел, просто бежал, изо всех сил желая, чтобы не случилось того, что должно случиться. Может, этот молодой Вандерли расставит все по местам: судя по его книге, у него немало опыта в таких делах. Может, Джон прав, и племянник Эдварда сможет хотя бы объяснить, что с ними происходит. Это не могло быть чувство вины. Происшествие с Евой Галли случилось так давно, с другими людьми и в другой стране. Даже лес с тех пор вырос новый.

Льюис любил думать о том, как далеко тянется этот лес: чуть не на всю Северную Америку, и никого там нет, кроме него и индейцев. Ну, может, еще несколько духов. Да, в этой чаще он начинал верить в духов. Хотя где они теперь, в мире гамбургеров, супермаркетов и площадок для гольфа?