— Льюис, ты уже пьян, — сказал Сирс. — Не забывайся — Сирс, не так-то легко забыться, думая о таких вещах.

— Все равно, хватит пить.

— Сирс, мне кажется, что мы ничего не сможем сделать.

Ты предлагаешь перестать встречаться? — спросил Рики. — Неужели мы три мушкетера?

— Мы те, кто остался. Плюс Дон, конечно.

— Ох, Рики, — улыбнулся Льюис. — Хорошо, что ты такой верный друг.

— Нам всем сейчас нужно быть верными. Ну, мне пора. Ты правда хочешь встречаться и дальше?

Льюис поставил бокал и встал.

— Не знаю. Наверное, да. Иначе я не смогу дважды в месяц курить сигары Сирса. К тому же у нас теперь новый член… — видя, что Сирс готов взорваться, Льюис взглянул на него с невинным видом. — И потом не встречаться будет еще страшнее. Может быть, я верю в то, что сказал Рики. У меня самого с октября случались кое-какие странные события.

— И у меня, — сказал Сирс.

— И у меня, — подхватил Рики. — О том и речь.

— Поэтому мы действительно должны держаться вместе. Вы поумнее меня, и этот парень, похоже, тоже, но у меня хватает ума понять, что не время расходиться. Иногда я в своей дыре так пугаюсь, что начинаю понимать, что случилось с Джоном.

— А в оборотней вы верите? — спросил Рики.

— Нет, — ответил Сирс.

Льюис тоже покачал головой.

— Я тоже, — сказал Дон. — Но пока… — он помедлил, глядя на стариков, ждущих его ответа. — Пока у меня нет других объяснений.

— Ладно, хоть свет включился, — подытожил Сирс. — И мы услышали интересную историю. Правда, не знаю, что из нее следует. Если братья Бэйт в Милбер — не, то, по предположению Хардести, они скоро уберутся куда-нибудь в другое место.

— Погоди, — сказал Рики. — Извини, Сирс, но я попросил Дона съездить в больницу к старой Нетти Дедэм.

— Что?

— Я был там, — сказал Дон. — Вместе с шерифом и мистером Роулсом.

— И что она сказала?

— Она не может говорить. Но она пыталась выговорить какое-то имя. Произнесла два или три раза. Что-то вроде «Глунгр». Хардести ничего не понял, но мистер Роулс, когда мы сидели в его машине, сказал, что, по его мнению, она пыталась произнести имя их брата. Стрингер. Так его звали?

— Стрингер, — повторил Рики, закрыв лицо ладонью.

— Я ничего об этом не знаю, — сказал Дон. — Может, объясните, почему это так важно?

— Я знал, что это должно случиться, — сказал Льюис. — Всегда знал.

— Держи себя в руках, Льюис, — скомандовал Сирс. — Дон, сначала мы обсудим все между собой, но думаю, что мы расскажем вам историю в обмен на вашу.

Только не сегодня. Думаю, это будет последняя история Клуба Чепухи.

— Тогда я попрошу еще об одном одолжении, — сказал Дон. — Если вы решите рассказать мне вашу историю, можно это сделать в доме моего дяди?

Они все как-то вдруг постарели и осунулись, даже Льюис.

— Что ж, может быть, — сказал Рики Готорн. Его лицо походило на кусок льда в обрамлении усов и бабочки. — Это все там и началось. Да, я думаю, это будет последняя история нашего клуба.

— И пусть Господь хранит нас после этого, — добавил Льюис.

Питер Берне вошел в спальню родителей и стал в дверях, гладя, как его мать расчесывает волосы. Она была как раз в состоянии рассеянности — она уже давно колебалась между преувеличенной заботой о семье и полной отстраненностью, когда она жгла пироги и долго гуляла в одиночестве. В периоды заботы она покупала ему вещи и спрашивала об учебе и планах на будущее, но ему часто казалось, что она готова заплакать.

— Что у нас на обед, мам?

Она поглядела на его отражение в зеркале.

— Хотдоги с капустой.

— А, — Питер любил хотдоги, чего нельзя было сказать о его отце.

— Это все, что ты хотел спросить, Питер? — она смотрела уже не на него, а на отражение своей руки, медленно двигающей расческу.

Питер всегда считал свою мать привлекательной, хоть и не такой красивой, как Стелла Готорн. Высокая стройная блондинка, она нравилась мужчинам, хотя он не хотел об этом думать; на том вечере он видел, как Льюис Бенедикт гладил ее колено. Почему-то Льюис казался ему более подходящим для матери, чем отец, и он легко мог представить их вместе… как Джима и Пенни Дрэгер.

И вскоре после вечеринки он почувствовал, что брак его родителей дал трещину.

— Не совсем. Мне просто нравится смотреть, как ты _ричесываешься.

Кристина Берне застыла с поднятой расческой, потом медленно опустила руку, опять нашла его лицо в зеркале и отвела взгляд как-то виновато.

— Кто придет к нам завтра?

— О, те же, кто всегда. Друзья твоего отца. Эд и Сонни Венути. Рики Готорн с женой. Сирс Джеймс.

— А мистер Бенедикт?

На этот раз она посмотрела ему прямо в глаза.

— Не знаю. А что? Он тебе не нравится?

— Иногда да. Я его плохо знаю.

— Его все плохо знают, — сказала она, немного подняв его настроение. — Льюис — настоящий затворник.

— Почему он еще не женился?

Она снова взглянула на него, теперь уже сердито.

— Питер, к чему все эти вопросы? Ты мне мешаешь.

— Прости, ма.

— Ладно, дорогой.

— Я только хочу, чтобы ты была счастлива.

Она положила расческу на столик. Слоновая кость легко стукнула о дерево.

— Я и так счастлива, сынок. А теперь иди вниз и скажи отцу, что пора ужинать.

Питер спустился вниз и пошел в гостиную, где отец смотрел телевизор: еще один признак разлада. Раньше отец просто уходил в эту комнату с дипломатом, уверяя, что ему надо поработать спокойно, и из-за двери слышались тихие звуки музыки.

Он вошел и увидел включенный телевизор и перед ним, на стуле, — соленые орешки, пачку сигарет и зажигалку, но отца в комнате не было.

Питер отправился на поиски. Уолтер Берне сидел на кухне в коричневом костюме и только что отправил две оливки в бокал мартини.

— А-а, Питер, старина.

— Привет, па. Мама говорит, что пора ужинать.

— Значит, через час. А что у нас на ужин?

— Она сказала, хотдоги.

— Ффу.

Господи! И зачем они мне? — он поднял бокал, улыбнулся Питеру и сделал глоток.

— Па…

— Что?

— Зачем ты устраиваешь эту вечеринку?

— А что? По-моему, будет здорово, вот увидишь.

Уолтер пошел было из кухни обратно к телевизору, но потом оглянулся на сына, который остался стоять посреди кухни, засунув руки в карманы. — Что с тобой, старик? Что-нибудь в школе?

— Нет. — Пошли со мной. У двери гостиной отец сказал: — А твой друг Джим Харди так и не вернулся домой.

— Да. Отец поставил бокал на столик и грузно опустился на стул. Они оба посмотрели на экран, где вся семья Бреди разыскивала среди метели пропавшего щенка или хомяка (а судя по состоянию комнаты, может, и крысу).

— Его мать сильно беспокоится, — сказал отец, отправляя в рот горсть соленых орешков. — Элинор замечательная женщина. Но она никогда не понимала этого парня. Ты не знаешь, куда он мог деться?

— Нет, — Питер сосредоточенно смотрел на перипетии охоты за крысой.

— Должно быть, куда-то уехал.

Питер кивнул. По пути в школу он прошел накануне по Монтгомери-стрит и увидел, что машина Джима исчезла.

— Зато Ролло Дрэгер вздохнул с облегчением. Ему просто повезло, что его дочка не залетела.

— Угу.

— Так ты точно не знаешь, где Джим?

— Нет, па.

— Он не говорил тебе, что куда-нибудь собирается?

— Нет, — он рискнул даже взглянуть отцу в глаза.

— Ты ведь тоже беспокоишься за него?

— Да, — выдавил Питер на грани слез.

— Конечно. Такой парень, как ты, обязательно взвалит на себя чужие проблемы. Но я тебе кое-что скажу.

— Да, па.

— Он в Нью-Йорке. Сбежал из дома по какой-то причине. И теперь я не так уж уверен, что он не причастен к этой истории со старой Реей Дедэм.

— Он не мог. Просто не мог.

— Конечно, где уж нам, старым занудам, понять? — когда Питер промолчал, отец повернулся к нему и взял за руку. — Пит, ты должен усвоить одну вещь. Можешь восхищаться такими ненормальными, но лучше держись от них на расстоянии. Мир и без того достаточно непрочен, и незачем искать дополнительных неприятностей на свою голову, — он отпустил руку сына. — Слушай, давай немного посидим вместе? Посмотрим телевизор?

Питер послушно сел. За окном время от времени слышалось гудение снегоочистителя, проезжающего к площади и обратно.

На следующий день изменилась атмосфера и в доме, и за окном. Его мать радостно носилась по дому, пылесосила и вытирала пыль, болтала по телефону. Питер у себя в комнате слушал по радио музыку, перемежающуюся сводками погоды. Отец поехал в банк; Питер видел его в окно, закутанного в пальто и похожего на русского. Несколько других «русских», их соседи, тоже вышли на улицу. Сводки повторяли одно и то же: «Восемь дюймов за ночь и еще больше на уик-энд, авария на дороге №17 парализовала движение между Дамаскусом и Виндзором… авария на дороге №79 остановила движение между Угуогой и Сентер. Виллэдж… перевернулся фургон на дороге №11…» Днем мимо промчался Омар Норрис на своем агрегате, засыпав снегом две подвернувшиеся машины. На ленч мать приготовила взбитые яичные белки. День казался бесконечным, как серое небо.

У себя Питер нашел в справочнике телефон Ф. Робинсона и набрал номер с сердцем, подступившим к горлу. После двух гудков кто-то снял трубку и сразу же положил обратно.

Радио продолжало сообщать о бедах. Пятидесятилетний мужчина из Лестера умер от сердечного приступа, когда чистил снег; двое детей погибли, когда машина их матери врезалась в мост у Хиллкреста. Старик в Стэмфорде умер от переохлаждения — не мог заплатить за отопление.

В шесть снегоочиститель опять прогрохотал мимо дома. Питер сидел у телевизора, ожидая новостей. В комнату заглянула мать в облаке кухонных ароматов.

— Скоро придут гости. Ты не хочешь надеть галстук?

— Думаешь, в такую погоду они придут? — он указал на экран, покрытый падающим снегом: люди вытаскивали жертву переохлаждения семидесятишестилетнего Элмора Дизи из его жалкой хижины.

— Конечно. Им же всем близко.

Через полчаса вернулся отец, заглянул в комнату и тут же скрылся в ванной.

В семь он пришел в гостиную с мартини и орешками.

— Мать хочет, чтобы ты надел галстук. Она в хорошем настроении, так почему бы тебе не выполнить ее просьбу?

— Ладно.

— От Джима Харди по-прежнему никаких вестей?

— Нет.

— Элинор с ума сойдет.

— Еще бы.

Он вернулся к себе и лег на кровать. Торчать на этой дурацкой вечеринке, отвечать на давно надоевшие вопросы («ты что, собрался в Корнелл?»), бегать туда-сюда с подносами — сейчас он был готов к этому меньше всего. Ему хотелось закутаться с головой в одеяло и не вылезать как можно дольше. Тогда с ним ничего не случится. Снег занесет весь дом, а он будет спать… и, может быть, никогда не проснется…

В полвосьмого зазвонил звонок и он встал. Он слышал, как отец открывает дверь: пришли Готорны и еще кто-то, чей голос он не узнал. Питер снял рубашку и надел чистую, потом завязал галстук, быстро пригладил волосы и вышел.

Когда он спустился вниз, отец вешал пальто гостей в особый шкаф.

Незнакомец оказался высоким мужчиной лет тридцати в твидовом пиджаке и голубой рубашке без галстука. «Не адвокат», — отметил Питер.

— Писатель, — сказала мать где-то в отдалении. — Как интересно!

— А это наш сын Питер, — раздался голос отца, и все гости посмотрели на него: Готорны с улыбкой, незнакомец с интересом. Он пожал всем руки, в который раз удивляясь, как женщина такого возраста, как Стелла Готорн, умудряется так хорошо выглядеть.

— Рад видеть тебя, Питер, — сказал Рики. — Что-то у тебя усталый вид.

— Я в порядке.

— А это Дон Вандерли, он писатель и племянник мистера Вандерли, — рука писателя была твердой и теплой, гораздо теплее руки Рики. — Питер, ты не мог бы принести нам немного льда?

— А вы похожи на дядю, — сказал Питер.

— Спасибо.

— Питер, лед, — сказала мать, поворачиваясь к Стелле с несколько нервной улыбкой. Он побрел на кухню и начал высыпать кубики льда в вазочку. Скоро прибежала мать и стала засовывать в печь цыплят.

— Оливки и крекеры достал?

Он кивнул.

— Положи на поднос и отнеси гостям, пожалуйста.

На поднос перекочевали из печки и пирожки с яйцами и куриными потрохами. Он обжег ими руки, но в награду получил поцелуй от матери.

— Питер, ты умница, — она уже казалась пьяной, хотя ничего не пила. — Ну, что еще? Мартини готов? Тогда отнеси это все, возвращайся и захвати бокалы. Отец тебе поможет. Ах да, еще каперсы с анчоусами! Ты так хорошо выглядишь, Питер. Я так рада, что ты надел галстук.

Звонок зазвонил опять; новые знакомые голоса. Дантист Харлан Баутц и Лу Прайс, похожий на гангстера, и их смиренные жены.

Он обносил гостей пирожками, когда явилась чета Венути. Сонни сразу сунула в рот пирожок, воскликнула «горячо!» и чмокнула его в щеку. Эд Венути, компаньон его отца, дыхнул ему в лицо джином и спросил: «Ты что, собрался в Корнелл, сынок?» Да, сэр, — и Питер поскорее улизнул на кухню.

Мать подливала что-то зеленое в готовящуюся кассероль.

— Кто пришел?

Он сказал ей.

— Долей эту штуку и сунь все в печь. Я пойду поздороваюсь, — она вышла, отдав ему банку.

Питер остался один. Он вылил в кастрюлю жирную зеленую массу, помешал ложкой и поставил все это в печь. Тут появился отец.

— Где поднос с напитками? Не надо было разливать мартини, тут собрались любители виски. Сейчас возьму другие бокалы. Слушай, Пит, поговори с этим писателем, он интересный парень. Эдвард говорил, что он пишет про всякие ужасы. Вообще тебе должно быть интересно в такой компании, правда?

— Что? — Питер закрыл дверцу печки.

— Говорю, тебе должно быть интересно.

— Конечно.

— Ладно. Иди поговори с гостями. Твоя мать просто счастлива. Рад снова видеть ее такой…

— Да, — Питер пошел в комнату, захватив поднос с пирожными.

Мать действительно выглядела счастливой, порхая вокруг стола в облаках сигаретного дыма с блюдом оливок.

— Они говорят, что Милберн может оказаться совсем отрезанным, — сказала Стелла Готорн громче остальных, что сразу прекратило беседу. — У нас только один снегоочиститель, а силы графства заняты на дорогах.

— Да еще кто на нем работает, — заметил Лу Прайс. — Омар Норрис большую часть времени слишком пьян, чтобы убирать снег.

— О нет, Лу, он сегодня уже два раза проезжал мимо нас! — мать так защищала Омара Норриса, что Питер заподозрил, что она волнуется. К тому же она то и дело поглядывала на дверь.

— Должно быть, он спит в гараже или в старых вагонах на станции. В таком состоянии он скорее раздавит чью-нибудь машину, чем вычистит улицы.

Прозвенел звонок, и мать едва не уронила бокал.

— Я открою, — Питер пошел к двери.

Это оказался Сирс Джеймс. Его лицо под широкими полями шляпы было совсем белым. Потом он сказал «привет, Питер» и снова стал нормальным Сирсом Джеймсом.

Следующие полчаса Питер разносил пирожные, подливал напитки в бокалы и кое-как участвовал в разговоре (Сонни Венути, потрепав его по щеке, сказала: «Я знаю, тебе не терпится удрать из этого городишки в колледж, к девочкам, правда, Пит?») Когда он смотрел на мать, ее глаза всякий раз были устремлены на входную дверь. Лу Прайс громко говорил что-то о блестящем будущем сои Харлану Баутцу; миссис Баутц выслушивала советы Стеллы. Готорн по декорированию комнат («говорю вам, розовое дерево лучше всего»); Эд Венути, Рики Готорн и его отец обсуждали в углу исчезновение Джима Харди. Питер вернулся на кухню, сел и ослабил галстук. Через пять минут зазвонил телефон.

— Уолт, я сама возьму, — крикнула мать.

Звонок смолк. Мать говорила из комнаты, где стоял телевизор. Питер смотрел на белый молчащий телефон. Может, это не ее… может, это Джим Харди. "Не волнуйся, старик, я в «Яблоке». Он непроизвольно взял трубку.

Голос принадлежал Льюису Бенедикту.

— … Нет, Кристина, я не могу приехать. У меня снег в шесть футов.

— Кто-то на линии, — сказала мать.

— Не глупи. И еще, Кристина, ты знаешь, что мне не стоит к вам приезжать.

— Пит?

Это ты слушаешь?

Питер затаил дыхание.

— Черт возьми, это ты? — голос матери зазвенел, как рожок.

— Кристина, извини. Останемся друзьями. Желаю тебе хорошо провести время.

— Нечего извиняться, — и мать повесила трубку. Питер тоже поспешно опустил свою.

Он сидел в шоке, не веря тому, что услышал. Шаги. Дверь кухни открылась. Он повернулся — перед ним стояла мать. Ее лицо было бледным.

— Ты подслушивал?

Он отвернулся к окну и застыл. Там белым пятном выделялось другое лицо, лицо мальчика. Он просяще улыбался, умолял впустить.

— А ну говори, маленький шпион!

Питер закричал, зажимая рот рукой, и закрыл глаза. Он чувствовал, как мать обнимает его; чувствовал ее слезы, наконец-то прорвавшиеся. Где-то вдалеке Сирс Джеймс говорил: «Да, Дон приехал сюда, чтобы вступить во владение домом и заодно помочь нам в некоторых изысканиях». Потом Сонни Венути спросила что-то неразборчивое, и Сирс ответил: «Это касается той исчезнувшей актрисы, мисс Мур». Еще какие-то голоса, удивленные и любопытствующие. Он отнял руку от рта.

— Прости, Питер.

— Я никому не скажу.

— Это не то… не то, что ты думаешь.

— Я думал, может, это звонит Джим Харди.

Зазвонил звонок.

— Бедный мальчик, у тебя такой друг и такая психованная мать, — она поцеловала его в щеку. — Я заплакала тебе всю рубашку.

Еще звонок.

— Отец откроет. Давай немного успокоимся.

— Кто это? Ты приглашала кого-то?

— Наверное. Кто это еще может быть?

— Не знаю, — он снова взглянул в окно. Там никого не было, только их отражения, бледные, как огоньки свечей.

Она вытерла глаза.

— Иди к гостям, а я пока достану кассероль.

— Кто это?

— Это друг Сирса и Рики.

Он пошел к двери. В холле стоял писатель, племянник мистера Вандерли.

— Знаете, меня сейчас интересует взаимосвязь реальности и воображения. Вот скажите, вы слышали несколько дней назад далекую музыку, что-то вроде джаза?

— Да, — сказала Сонни Венути. — А что?

Питер застыл в проходе, глядя на писателя.

— Пит! — окликнул его отец. — Иди, я представлю тебе твою соседку за столом.

— Я хочу сидеть с молодым человеком, — запротестовала Сонни Венути.

— Посидите со мной, — сказал Лу Прайс.

— Иди сюда, старина.

Питер медленно повернулся к отцу. Во рту у него пересохло. Отец стоял рядом с высокой молодой женщиной с красивым, немного лисьим лицом.

Это лицо он видел в телескоп в темном окне отеля.

— Анна, это мой сын Пит. А это Анна Мостин.

Она взглянула на него. На миг он ощутил, что они и Дон Вандерли образуют некий треугольник, а остальные — отец, Сирс, Рики — стоят по сторонам, как зрители. Потом она отвела взгляд, и остался только страх.

— О, я думаю, у нас с Питером найдется о чем поговорить, — сказала Анна Мостин.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ОХОТА НА ЕНОТА