15

Через несколько месяцев после битвы война была наконец объявлена. Меня не было при том – детали мне неизвестны, – но мое цепкое к деталям, могучее воображение в прошлом оказывалось вполне точным.

Мне это видится так.

Члены Совета попечителей срочно созваны на внеочередное пленарное заседание; их личные имплантаты – сходные с мыслепередатчиками – передают тревожный сигнал в мозг каждого из них, заставляя спешно искать уединения, где они могут активировать имплантат, не опасаясь любопытных глаз.

Праздножителя Марка Вило вызов застает в уборной при главной спальне обширного поместья в горах Сангре-де-Кристо. Поскольку более укромное место придумать трудно, он произносит требуемый пароль и вздыхает, когда реальность клозета рассеивается до полупрозрачности; последняя собственная мысль, посещающая его перед тем, как сознание сливается с электронным коллективным разумом СП, заключается в том, что членство в Совете не возвышение к вершинам власти, как казалось ему до того, как он занял свое место, а сплошной геморрой. Особенно теперь, когда вся система Студий уже более месяца остановлена. Но то, что открывается ему, гальванизирует его интерес.

Во всех Студиях Земли все до последнего экраны включились сами собой, и все они показывают одно.

Лицо Кейна.

Он сидит на корточках посреди какой-то пустыни: за спиной его скалы, под ногами ломкая трава вроде полыни. На нем привычный костюм из черной кожи. Лицо сияет знакомой волчьей ухмылкой. В волосах его чуть больше седины, чем помнится некоторым в Совете, и талия не так узка, но ничего мягкого или старческого в его облике нет.

Он ничем не напоминает бывшего директора Студии Сан-Франциско.

Вскоре телеметрия подтверждает личность актера, чей имплантат ведет передачу: Франсис Росси, он же Дж’Тан. Некоторые в Совете отмечают иронию судьбы – разве не Дж’Таном пользовались в качестве живой камеры несколько месяцев назад, когда кризис только начинался? Мимолетная онлайн-консультация с файловыми архивами Студии подтверждает – им самым.

Тем временем Кейн осознает неведомым способом, что публика уже собралась.

– Всем привет, – бросает он с мрачным весельем. – Меня вы, суки, знаете, представляться не стану. Перейдем к делу.

Он встает.

– Знаю, есть люди, которые думают: «Тоже мне, проблема – мы еще отвоюем колонии. Мы найдем способ обойти трансферный щит и тогда пошлем туда актеров, и танки, и автоматы, и прочую хрень». Точно знаю, есть такие люди. Кое с кем из них я сейчас разговариваю.

Я знаю, что вы думаете: что превосходство в числе и технике позволит вам творить что вздумается. А мы ни хрена не сможем с этим поделать. Так знаете что?

Я пришел объяснить, насколько вы ошибаетесь.

Мы можем отбить удар.

Он отступает за обточенную ветрами груду валунов из песчаника, и Дж’Тан следует за ним. Кейн смотрит вниз со склона пологого холма. В мутной дали виднеются какие-то дома. Солнце садится, и в окнах зажигаются огни.

– Конечно, вы можете найти способ вернуться в Поднебесье. А я хотел показать вам, что мы в силах попасть на Землю.

Он указывает вниз.

– Видите эти дома? Узнаете?

Марк Вило, единственный в Совете попечителей – узнает.

«Твою мать, – мелькает у него в голове. – Это же мой дом».

Кто-то хватает Дж’Тана со спины – возможно, сам Кейн – и несет по воздуху: внизу расстилается пустыня, и поместье приближается с ужасающей быстротой.

В уборной Марк Вило нашаривает полупрозрачную клавишу на панели рядом с унитазом, и по всей усадьбе начинают выть сирены.

Дж’Тан опускается на краю бассейна, у искусственного водопада. Вопли сигнализации, кажется, пробуждают в сердце Кейна жестокое веселье.

– А теперь подумайте, – говорит он. – Все. Вы можете достать нас. А теперь и мы в силах до вас дотянуться. Мы знаем, что могут сделать ваши танки с нашими городами. А теперь представьте, что натворит в Нью-Йорке один дракон. Представьте, что вы застряли в чикагском небоскребе, когда скальные чародеи превратят его фундамент в кисель.

Только представьте.

Общее мнение Совета сводится к тому, что Кейн блефует. Гномы? Драконы? Магия в таких масштабах не может применяться на Земле…

Словно в ответ, Кейн отворачивается от Дж’Тана.

– Ма’элКот!

С его вытянутых рук срывается струя алого пламени, и здание перед ним разлетается на куски.

Кейн с ухмылкой взирает на пожар.

Потом снова наклоняется к Дж’Тану. Озаренное пламенем лицо кажется бесовской маской.

– Марк, старина, ты дома? Тук-тук, блин!

Охранники «Вило Интерконтинентал», обороняющие поместье, едва успевают выхватить оружие, прежде чем Кейн сметает их огненным цунами. Он идет по поместью, и самый взгляд его воспламеняет даже кирпичные стены.

Достигнув центрального корпуса, он голыми руками разрывает усиленную углеволокном керамическую броню парадных дверей. Кулаки его крушат кирпич и бетон. Кейн скрывается в доме, и актер беспомощно смотрит ему вслед.

Из поля зрения Совета он исчезает. Но Марк Вило видит его, когда Кейн срывает с петель дверь клозета. Наполовину погруженному в коллективное сознание Совета Вило Кейн видится полупрозрачным, как бы не вполне реальным, но от этого еще страшнее.

– Не думал, что сдохнешь на толчке, а?

– Хэри, – бормочет он. – Хэри, господи боже мой…

– И кто твой бог?

– Хэри, я тебя умоляю, пожалуйста… малыш, вспомни, сколько я для тебя сделал… я сотворил тебя. Ты же не можешь…

Кейн качает головой.

– На всем белом свете, Марк, на том и этом свете… – Губы его растягиваются в хищном, холодном оскале. – Именно тебе бы следовало знать, что не стоит трогать мою семью.

Это последнее, что видит Вило: в первой же волне пламени глазные яблоки его лопаются, вскипев. Но он успевает еще услышать собственный предсмертный вопль.

Совету попечителей, взирающему на усадьбу глазами Дж’Тана, кажется, что в доме взрывается объемная бомба. Актера сбивает с ног, взрывной волной проносит над роскошной лужайкой перед парадными дверями поместья в пустыне, и швыряет, задыхающегося и оглушенного, наземь. На несколько мгновений СП позволяет себе поверить, что Кейн погиб при взрыве, но затем тот выходит из бушующего пламени. Невредимый.

Неопаленный.

– Хотели воевать? – бросает он с тем же мрачным, жестоким весельем. – Вперед.

Он склоняется над Дж’Таном так низко, что зубы его заполняют весь мир.

– С этого дня Студии остаются без работы. Компания «Поднебесье» – тоже.

Поднебесье закрыто .

Он прикрывает лицо Дж’Тана руками.

– Всем спасибо, все свободны.

Свет в глазах последнего актера стягивается в точку и гаснет.

16

Итак.

Вот он – я.

Сижу за столом. Голова полна историй.

В них так много героев: Хэри, и Кейн; Райте, и Кейнова Погибель, Эвери Шенкс, и Кайренал, и Дамон из Джантоген-Блафф…

Разумеется, Тан’элКот.

И, наверное, – как водится, на свой манер – даже я сам.

Помню, читал где-то, что мифы – это наш способ втискивать реальность в рамки; мифы дарят нам иллюзию порядка в хаосе бытия.

Не уверен, что когда-нибудь пойму смысл жизни вполне, но, кажется, я нашел способ выжить, и не понимая. Я поведу свой рассказ как сумею, и пусть он сам ищет себе мораль. А если не найдется под рукой мифов, чтобы придать смысл нелепостям моей судьбы, я их придумаю по ходу дела.

Мой рассказ начинается:

Есть сказание о близнецах, рожденных от разных матерей.

Один по натуре своей – мрак, другой – свет. Один богат, второй – нищ. Один жесток, второй – мягок. Один вечно моложав, другой постарел до срока.

Один из них смертен.

Они не родня по крови или духу. И все же – близнецы.

Оба живут, не зная, что они – братья.

Оба гибнут в бою со слепым богом.

Иные говорят, что Время – это молот; что каждый миг оно наносит удар, превращая валуны в гальку, водопады – в ущелья, скалы – в песок.

Другие утверждают, что Время – это клинок; они зрят, как танцует бритвенное острие, будто ядовитая змея, изготовившись к броску, всегда готовое нанести мгновенный смертельный удар.

Но есть такие, кто скажет: Время – это молот и Время – это клинок.

Они говорят, что молот – это киянка скульптора, а клинок – его резец; что каждый удар открывает, оттачивает, доводит до совершенства истину и красоту, которые без него оставались бы скрыты в бесформенном мертвом камне.

И эти слова нареку я – мудростью.

Cноски