7

Взглянув на патриарха, который, съежившись, лежал на полу без сознания, Райте удивился, как хорошо себя чувствует. Нет, не счастливым – никогда ему уже не стать счастливым, – но совершенно спокойным. Собранным. В ладу с самим собой.

Под контролем.

Понимание пришло как ошеломляющий удар, перевернувший все внутренности – казалось, что он сам налетел подбородком на ту стену, которая сбила с ног Тоа-Сителла. Оставшись в полном одиночестве среди огненных бликов, танцевавших на мозаичных стеклах, Райте снова вернулся к молитве. Он не преклонил колена, не опустил голову и не потупил очи долу, как его учили. Он твердо стоял на ногах и смотрел в глаза каменной статуе. Райте ударил себя кулаком в грудь и, разжав пальцы, протянул вперед ладонь. Но это была левая рука – с нее стекал черный яд слепого бога.

«Я твое возлюбленное дитя, – мысленно сказал он. – Я всегда почитал тебя. И теперь, и вовеки веков мои любовь и упование – тебе. Мое служение.

Но не подчинение.

Я всегда буду твоим возлюбленным чадом. Но больше я не дитя.

Здесь и так слишком много детей – постаревших, но не повзрослевших. Я был бы не против остаться в их числе. Однако это не моя судьба. Не мое предназначение. – Он горько усмехнулся. – Отче, прости меня, ибо я наконец знаю, что мне делать».

8

Выйдя из часовни в просторный холл, он услышал шум, доносящийся из караульного помещения: угрозы и слезные мольбы, яростные вопли и стоны боли. В замкнутом пространстве они казались невероятно громкими. Сжимая в одной руке Косалл, а в другой – поводок, Райте поднялся по лестнице.

Шестеро военных в кольчугах со знаками различия Глаз Божьих расхаживали взад и вперед по небольшому коридору. Источник шума находился за дверной решеткой караульного помещения, в котором толпились смертельно перепуганные охранники Донжона. Они отталкивали друг друга от двери, дрались и молили о спасении. Десятки рук цеплялись за прутья решетки и тянулись к офицерам, охранявшим коридор.

Оценив ситуацию, Райте молча кивнул и поднес Косалл к краю ступени. Меч с душераздирающим скрежетом вошел в каменную плиту. Люди в коридоре разом вздрогнули от неожиданности и судорожно закрыли руками уши. Райте медленно повернул лезвие и отсек часть ступени – будто кусок сыра отрезал. Обломок покатился по ступеням к двери караульного помещения. Когда грохот затих, наступила тишина. Райте указал мечом на Глаза Божьи:

– Вы свободны.

Те с ужасом уставились на одежду, перепачканную черным маслом и кровью. Наконец один из стражников собрался с духом и шагнул вперед.

– Нам приказано держать эту дверь закрытой…

– А мне плевать на все ваши приказы. Уходите.

– Но сам Тоа-Сителл…

Райте дернул за поводок, который держал в другой руке. Из-за угла с веревкой на шее, со связанными руками и кляпом во рту, сделанным из куска его же одеяния, появился его сияние Тоа-Сителл, сенешаль Империи и патриарх церкви Возлюбленных Детей Ма’элКота.

Его остекленевшие глаза смотрели в никуда. Похоже, от страха он ничего не видел. Когда Райте спустился в коридор, патриарх споткнулся на последних ступенях и рухнул на четвереньки. Да так и замер. Сквозь кляп послышался тихий животный вой. Из широко раскрытых глаз катились слезы.

В тихое «Ах!» перепуганных стражников вклинилось жужжание Косалла.

– Уходите, – повторил Райте.

Глаза Божьи, обменявшись взглядами, медленно и осторожно обошли патриарха и направились к лестнице.

– Эй! – крикнул один из охранников подземной тюрьмы. – А что будет с нами? Не оставляйте нас здесь! Вы даже не знаете, что делается там, внизу!

– И что же там делается?

В хоре голосов, перебивавших друг друга, Райте по кускам собрал первое впечатление о бунте в Яме. «Кейн», – подумал он. Ему вспомнилось неистовство призраков в подземных пещерах, ведущих через Шахту к Донжону. Он шагнул к двери и поднял Косалл над головой. Люди за решеткой попятились. Высекая искры, клинок разрезал замок, и дверь открылась. Райте отошел в сторону и, дернув за поводок, подтянул к себе Тоа-Сителла, словно тот был непослушным псом. Он молча смотрел вслед охранникам, которые побежали вверх по лестнице к выходу из здания.

В караульном помещении стало тихо. За открытой дверью, ведущей в темницу, темная площадка лестницы казалась пастью хищника. Райте вздохнул, посмотрел на черную ладонь и пожал плечами. Ведя за собой патриарха, он начал спускаться в Яму. Когда он одолел несколько осклизлых ступеней, призрачные тени, обитавшие в самой тайной части его сознания, поблекли и стали почти неуловимы. Он больше не чувствовал методичного шествия артанских войск по суше и реке. Спустившись на нижнюю площадку лестницы, Райте впервые в жизни остался в своем сознании один. Даже Косалл перестал звенеть.

Райте недоуменно нахмурился. Если Яму действительно сотрясал бунт заключенных, то проходил он на редкость спокойно. Самым громким звуком на лестнице было шарканье в кровь сбитых ног патриарха. Из караульного помещения сочился луч света. Райте видел слабый отблеск на заклепках металлической обшивки двери. Он вопросительно посмотрел на темный силуэт Тоа-Сителла, но не нашел ответа в его безмолвной фигуре.

Он осторожно потянул за дверную ручку. Дверь была заперта, а может, ее кто-то держал с обратной стороны. Райте приложил ухо к металлической обшивке. И услышал голоса, доносившиеся из Ямы, – много голосов, сливавшиеся в тихий неразборчивый рокот. Он сделал медленный глубокий вдох и кивнул.

Выполняя дыхательное упражнение по канонам науки контроля над разумом, Райте создал в воображении четкий образ Кейна, каким он видел его в последний раз – прикованным к телеге золотаря, уплывающим вдаль под звуки «Правосудия Господня» в исполнении имперского военного оркестра. Райте уточнил виртуальный образ, прибавив к нему шрамы, увиденные за пять дней путешествия на барже, и грязные дорожки, прочерченные струйками пота на пыльной коже. Затем наложил на виски седину и представил сизую щетину на щеках подбородке. Из полученной картины вычеркнул музыку и солнечный свет, убрал телегу и оковы. Наконец он лишил образ рубахи и даже домотканых холщовых штанов. Остался только Кейн.

И Райте увидел его, как сквозь туман, как смутную и ускользающую из вида фигуру.

Он сидел на тряпичной подстилке так, будто это и не подстилка вовсе, а королевский тром. На Кейне была ветхая, потрепанная на швах рубаха, настолько заношенная, что сквозь нее светилось тело. Засаленное полотно блестело, словно полированные доспехи на солнце. У его ног лежал умирающий эльф. Сбоку на коленях стоял большой и мускулистый огриллон, лапы которого были обмотаны тряпками. Он неуклюже перевязывал каким-то рваньем красные изъязвленные ноги Кейна. Перед всей этой компанией стояла толстая женщина. Заложив руки за спину, словно ученица на уроке в аббатской школе, она что-то говорила Кейну. Райте показалось, будто в волосах Кейна прибавилось седины. На грудь падала густая лохматая борода. Щеки ввалились, обозначив скулы. От голода и болезни глаза глубоко запали.

Но они по-прежнему мерцали, как угли в темной пещере.

Райте тряхнул головой и, избавившись от видения, вытер рукавом вспотевшие брови. Образ Кейна был ненастоящим. Он создал то, что хотел увидеть, – мифического героя в смутном ореоле легенды. Не реального человека, а сказочного персонажа.

«Наверное, он погиб, – подумал Райте. – Тюремные бунты не обходятся без убитых и раненых. А что, если кто-то коснется его крови? Что, если кто-то проглотит ее, когда она попадет из раны в воду? Этого будет достаточно. И это должно произойти».

Он хотел воспользоваться мысленной хваткой и открыть замок двери, как сделал это в кабинете Гаррета целую жизнь тому назад. Но Сила покинула его. Райте смутно вспомнилось что-то о свойствах скалы, в которой вырублен был Донжон, однако монах не стал напрягать память. У него имелся другой способ.

Воткнув острие меча в щель между косяком и дверью, он повел клинком вниз, пока не встретил сопротивление запора. Сфокусировав волю на пределе концентрации внимания, Райте направил в меч небольшой импульс Силы. Косалл ожил, без труда рассек металлическую пластину и снова погрузился в сон. Тяжело дыша, Райте привалился к каменной стене и постарался собрать остатки Силы. Потом толкнул дверь рукой, в которой сжимал поводок патриарха, и услышал скрежет петель.

Первым, что увидел Райте, выйдя из темноты на свет, были стрелы арбалетов, нацеленные в его грудь. В сотне ярдов у дальней стены галереи стояли эльфы и люди. Чья-то быстрая тень скользнула за спину Райте. С расстояния руки прозвучал уверенный голос:

– На галерею! Без фокусов и медленно.

Райте направился к освещенному пятну. В нескольких шагах с правой стороны еще одна группа узников держала его под прицелом взведенных арбалетов – на таком расстоянии ограждение галереи вряд ди могло послужить защитой.

– Положи меч, – велел голос.

Но Райте как будто не слышал. Он подошел к ограждению и посмотрел вниз, в Яму. На куче тряпья, ставшей троном, одетый в ветхую рваную рубаху, засаленную так, что полотно блестит, как полированная сталь доспехов…

Рядом с ним были эльф, огриллон и женщина…

Взгляд неприступный, как стены тюрьмы. Состояние духа, в котором любая неожиданность воспринимается и принимается в одно мгновение.

– Райте.

– Кейн.

Долгий, пристальный взгляд: целая беседа, уложившаяся в молчаливое столкновение льдисто-серых и горящих черных глаз. Райте не выдержал и опустил голову.

– Ты, – поинтересовался Кейн, – можешь предоставить мне хоть одну причину не убивать тебя на месте?

Райте потянул за поводок, и у ограждения появился Тоа-Сителл с кляпом во рту. Патриарх издал стон.

– Хорошо, – сказал Кейн.

Оценив ситуацию, он сложил руки на коленях и склонил голову.

– Это тебе зачтется. А теперь расскажи мне, какого хрена ты задумал?

– Он вооружен! – крикнул один из арбалетчиков на галерее.

Кейн кивнул и что-то сказал эльфу, который дремал у его ног. Тот встрепенулся и поднял голову. Глаза его выглядели как окровавленные яйца. Даже на расстоянии дюжины ярдов Райте понял, что существо в предсмертной лихорадке. Его взгляд затягивал в зияющую пропасть смерти.

Он отпрянул от ограждения.

Эльф что-то прошептал Кейну – что именно, Райте не расслышал, – и, опустившись на тряпичную подстилку, снова закрыл глаза.

– Опустите оружие! – крикнул Кейн арбалетчикам. – Дайте им пройти.

Райте потащил Тоа-Сителла по галерее к сходням. Толпа заключенных расступалась перед ними. Чувствуя недобрые взгляды, патриарх сгорбился, будто тащил на плечах неподъемную тяжесть. Спотыкаясь, он приблизился к Кейну и остановился. Огриллон подался вперед – в глазах его горело безумное неистовство. Женщина смотрела так, словно происходящее ее лишь занимало, не более. Райте чувствовал, как по ноге стекает кровь и с левой руки на пол капает черное масло.

– Это Косалл? – невозмутимо поинтересовался Кейн.

Райте поднял меч. Огриллон напрягся.

– Да.

– Ты им пользовался.

Райте посмотрел на кровавое пятно на одежде.

– Не лучшим образом.

Кейн промолчал.

– Я пришел с просьбой, – тихо начал Райте.

Он хрипло откашлялся, затем глубоко вздохнул и продолжил уверенне:

– Я пришел, чтобы попросить тебя спасти мир.

9

Улыбка Кейн была тонкой и холодной, как лезвие меча.

– Каким образом?

– В твоей крови имеется противовирус.

Райте с трудом произнес это сложное незнакомое слово.

– Противовирус, который может излечить болезнь, принесенную Гарретом.

– В моей крови?

Кейн устроился поудобнее на своем тряпичном троне, и взгляд его стал отсутствующим.

– Да, – ответил Райте.

– В моей крови… – повторил Кейн медлительно, слегка недоуменно, словно эти слова подарили ему разгадку давней, тревожной тайны.

– Да, – повторил Райте. – Крохотная капля твоей крови может спасти одного человека. А тот, в свою очередь, тоже станет таким ходячим лекарством и сможет помочь другим…

– Я знаю, как это работает, – сказал Кейн.

Он справился с изумлением, и лицо его вновь стало непроницаемым.

– И чего же ты от меня хочешь?

Райте посмотрел ему в глаза, но не нашел там сочувствия. Тогда он покачал головой и подтянул к себе Тоа-Сителла.

– Каплю твоей крови, Кейн. Вот все, о чем я прошу. Только одну каплю. Ты можешь спасти ему жизнь.

Кейн поднял правую руку и уставился на ладонь, как на часть какого-то экзотического механизма абсолютно незнакомой конструкции, непонятно для чего предназначенного. Потом он сжал кулак, лизнул разбитые костяшки и снова разжал пальцы. Встретив взгляд Райте, он пожал плечами и раздраженно встряхнул рукой.

– А что мне это даст?

– Кейн, – терпеливо сказал Райте, – он патриарх. Он нужен Империи.

– Да плевал я на твоего патриарха.

Кейн подался вперед и облокотился на колено.

– В последний раз, когда я стоял настолько близко к этому пидору, он пырнул меня ножом. Плевал я на Империю. Да, если уж на то пошло, и на тебя плевал.

Райте знал, что не стоит тратить силы на споры и уговоры. Ведь, как-никак, он был лучшим в мире специалистом по кейноведению.

– А чего ты хочешь взамен?

Улыбка Кейна стала еще тоньше.

– Я понимаю, что нехорошо смеяться над поверженным врагом, – сказал он с мрачным удовольствием. – Но мне не терпится напомнить тебе твои же слова. Помнишь, ты сказал мне, что отныне ничто и никогда не будет таким, как я хочу.

Он оскалился.

– Черт, парень, у меня при мысли об этом в животе делается тепло и мягко, словно котенка проглотил. Даю тебе вторую попытку.

Он разжал другой кулак.

– Предлагай, не стесняйся.

– Твоя свобода, – ответил Райте и кивнул на лестницу, ведущую наверх, к свету.

Кейн сделал жест, означающий презрительный отказ.

– Моя свобода не зависит от тебя.

Райте пошатнулся. Углы Ямы словно подернулись дымкой; темнота превратилась в туннель, длинный-длинный, и единственным светлым пятном в конце его было лицо Кейна.

– Тогда все что угодно, – устало ответил он. – Даже моя жизнь.

– Твоя жизнь? Да оглянись же, дурень!

Пятеро или шестеро зэков целились в Райте из арбалетов.

– Твоя жизнь уже в моих руках. Просто я еще не придумал, как ею распорядиться.

– Так чего же ты хочешь, Кейн? – прищурившись, спросил Райте.

У него кружилась голова от потери крови и этого бесславного поражения.

– Чего ты хочешь? Скажи мне. Скажи, и если это будет в моей власти…

– Скажу, когда придумаю, – ответил Кейн и откинулся назад. – А пока расскажи-ка нам, что за хрень приключилась с вами наверху.

Райте с недоумением уставился на него. Он ничего не понимал. Все слова отдавались в темном туннеле его сознания бессмысленным эхом.

– Зачем ты явился сюда? – не унимался Кейн. – Где получил эти раны? Что случилось с твоим лицом? Ты выглядишь так, будто тебя сварили в масле. В какой жаркой схватке ты одолел патриарха и посадил его на поводок? И что за черная хрень у тебя на руке?

Райте поднял Косалл. Рыжее пламя висячих ламп заиграло на бегущих по клинку серебряных рунах. Райте взмахнул мечом и, опустив его вниз острием, призвал на помощь всю свою Силу, чтобы пробудить клинок. После чего с силой воткнул его каменную плиту и отступил, не отрывая глаз от мерно покачивающегося меча. Потом глянул на Кейна и протянул руку, словно предлагал ему взять Косалл.

– Я… – хрипло произнес он и натужно откашлялся. В темный бесконечный туннель устремился поток разноцветных танцующих искр, улетая все дальше, дальше во мрак.

– Я узнал, для чего эти руны, – вымолвил Райте, и потерял сознание.

В день, когда мертвец нарекся именем, имя его трубой созвало героев на битву. Друг за другом приходили они, поодиночке и вместе: безумная королева и мертвая богиня, верный слуга и чадо темного аггела, подлый рыцарь, драконица, дитя реки и бог в людском обличье.

Нарекся именем мертвец, и прозвание его сорвало покровы майи. Никто из героев не мог более отрицать своей природы – таково было испытание истин. Они сошлись в бою между мертвецом и богом праха и пепла.

Ибо вскрыта была могила мертвеца. Из кокона смертной плоти взлетела бабочка; из гроба восстал темный ангел с мечем пламенным.

Глава двадцать вторая