2

Орбек протер свободной рукой изъязвленные глаза и вновь посмотрел на светящуюся точку, которая рывками перемещалась по дну Шахты. Он не понимал, что могло двигаться подобным образом. Свет описывал дугу и останавливался, снова делал дугу и снова застывал на месте, словно манящий огонек голодного болотного упыря.

Горячий сырой воздух Шахты сменился зимним холодком, который медленно волной скользнул вниз по позвоночнику.

Он никогда не слышал о болотных упырях, приходивших в город. Эти призраки торчали в своих топях, сбивали манящими огнями простодушный люд с дороги, а когда какой-нибудь придурок попадал в их западню, они высасывали его глаза и соки и заталкивали труп в трясину. Никто никогда не видел их жертв. И только, возможно, через сотню лет кто-то пойдет нарезать себе торф и найдет мертвяка с бледной кожей, похожей на пергамент, и с пустыми глазницами, покрытыми смолистой пленкой. Да, если уж болотный упырь заявился в город, то, значит, в Шахте началось какое-то дерьмо, потому что колодец во многом походил на трясину, и никто не мог вырваться отсюда на свободу. Недаром его мамка всегда говорила, что когда придут лихие времена…

Если бы Орбек последовал за ходом своих мыслей, то закричал бы от страха. А голоса у него больше не было. Он довольно хорошо попользовался им после того, как его приковали цепями к стене, – почти два часа вопил без остановки. И другие парни – точнее, их голоса – вторили ему. Они все еще кричали. Эти крики и рыдания, стоны и проклятия звучали теперь иначе: не так беспомощно и не так напуганно. Насколько Орбек понимал, они отличались от криков простаков, у которых вурдалаки высасывали глаза.

На самом деле он не верил в болотных упырей.

Свет приближался, поднимаясь сквозь глухую мглу. Это была лампа – лампа в руке того, кто полз на локтях по ступеням Шахты. Черт возьми, этот парень действительно походил на болотного упыря. Когда Орбек заметил мерцание его глаз и блеск зубов, он снова ощутил волну суеверного ужаса. А затем понял, кто карабкался по лестнице.

Это был Кейн. И он улыбался.

Пока человек на ступенях дюйм за дюймом сокращал свой путь наверх, у Орбека было достаточно времени, чтобы придумать первые слова их возможной беседы. Когда Кейн приблизился настолько, что уже мог услышать его осипший голос на фоне воплей других заключенных, Орбек спрятал искалеченные лапы за спину и сказал:

– Привет.

Кейн остановился и, выгнув шею, покосился на Орбека. Ему мешал свет лампы, поэтому он поставил ее на верхнюю ступень и, приподнявшись на локте, вновь посмотрел на того, кто приветствовал его. Казалось, этот взгляд длился пару долгих лет. Затем он ответил:

– Ага.

Из всего того, что теперь происходило в Шахте, для Орбека были важны лишь взгляд Кейна и железное кольцо с ключами в его левой руке.

– Рад тебя видеть, – хрипло сказал он.

– Да неужто? – буркнул Кейн.

– Точно. Вернее, я рад, что вижу эти ключи.

– Ясно.

Кейн издал какой-то звук, похожий на тихий смех.

– А знаешь, как я их раздобыл? И как освободился?

Орбек пожал плечами.

– Разве это важно?

Кейн глубокомысленно кивнул.

– Я всегда считал, что у нас с тобой много общего.

– Похоже, так оно и есть, – согласился Орбек. – Ты освободишь меня?

– Я думаю над этим. Что ты здесь делаешь?

– Жопу отсиживаю.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Орбек еще раз пожал плечами. Ему было трудно выдержать взгляд Кейна. Он хотел отвернуться – посмотреть в темноту, в которой скрывалась дверь, ведущая на свободу.

– Это тоже неважно.

– Может, для тебя и неважно. У меня другое мнение.

Орбек почувствовал, что краснеет. Он погремел цепями и откашлялся, надеясь, что Кейн отпустит его с крючка. Но этот ублюдок просто лежал, смотрел и ждал ответа.

– Это трудно объяснить.

– А ты попробуй.

– После того, как они забрали тебя… все пошло кувырком. Понимаешь? Т’Пассе возомнила себя главной и начала раздавать приказы. А ее ж никто не любит. Все как-то вдруг сбились на мелкие кучки, каждая ненавидит остальных, и… твою мать, не знаю! Я не знаю, как это случилось. Если ты не вернешься, мы погибнем. Я подумал, что должен пробраться к тебе – пусть даже в цепях и синяками на заднице. Кто подстрахует тебя, если ты захочешь выбраться отсюда? Вот я и решил помочь. В худшем случае – стать твоими ногами.

Кейн покосился на него:

– И что дальше?

– Я начал закидывать дерьмом охранников – всякий раз, когда они выходили на построение. Бросил несколько комков и оказался здесь. Я звал тебя. Кричал твое имя снова и снова, но ответа не было. Довольно скоро у меня пропал голос. Я решил, что ты умер. Почему ты не отвечал?

– Я был занят, – спокойно ответил Кейн.

– Занят?

– Да. Мне нужно было позаботиться о другом. Что случилось с Делианном?

– Думаю, он погиб.

– Почему ты так думаешь?

Орбек пожал плечами.

– Когда меня отправили сюда, он был совсем плох. Нога его убивает. Вряд ли он дожил до сегодняшнего дня.

Кейн посмотрел в бесконечный мрак на дне Шахты.

– Что-то мы заболтались, – помолчав, сказал Орбек. – Ты собираешься освобождать меня?

Кейн медленно повернул голову и встретил взгляд собеседника.

– Я думаю, что здесь ты будешь в большей безопасности.

– Не делай мне такого одолжения, Кейн.

Орбек с мучительным стоном вынул руки из-за спины и показал их Кейну. Кисти были обмотаны грязными окровавленными тряпками. Там, где когда-то были боевые когти, теперь остались сочащиеся гноем культи.

Кейн выругался сквозь зубы.

– Они дали мне больше, чем я рассчитывал. Неплохое зрелище, правда?

– Срань господня, – прошептал Кейн.

– Кусачками, – хрипло отозвался Орбек. – Клик-клак. Клик, мать их, клак. Понимаешь, что они сделали со мной? Может быть, догадываешься?

Кейн отвел глаза в сторону.

– Они поступили со мной так, как ты поступал в свое время с Черными Ножами. Они отрезали то, что делает меня мной. Теперь я никогда не поимею сучку и никогда не напложу щенков. Зачем мне такая жизнь? Хорошая смерть – вот о чем я сейчас мечтаю. Геройская смерть во славу рода.

– Продолжай. Я слушаю.

– Освободи меня.

Кейн не двинулся с места.

– Возможно, я буду в большей безопасности, если ты останешься здесь.

– Ну что ж, тебе виднее, – обнажив клыки, ответил его собеседник. – Делай как знаешь.

Кейн принимал решение так долго, что сердце Орбека едва не разбилось о ребра.

– Будь что будет, – тихо сказал Кейн и, пожав плечами, швырнул ключи прикованному узнику.

Орбек отомкнул оковы и поднялся. Он подошел к искалеченному человеку и посмотрел на него сверху вниз.

– Мы снова вместе.

– Да, – ответил Кейн.

– Я могу убить тебя сейчас.

Человек, лежавший на ступенях, промолчал.

– Ты знаешь, что могу, – продолжал Орбек. – Твои кольчуга и дубина не помогут. И твои навыки борьбы тебе уже не помогут. На сей раз. Дав мне свободу, ты отдал свою жизнь. Ты понимаешь, что это значит?

– Не держи меня за идиота.

– Может быть, я погибну в Шахте. Может, меня сожгут на костре в день Успения. Но если я сейчас убью тебя, то одолею человека, который резал Черных Ножей. Это честь для меня. Слава для моего рода.

– И что? – спросил Кейн.

Его голос ожег Орбека холодом. Тот усмехнулся.

– У меня есть идея получше.

Он опустился на колени рядом с Кейном и принялся разматывать тряпку на правом запястье. Ткань прилипла к обрубку. Когда он рывком отодрал ее, из раны хлынула черная кровь, густая от скопившегося гноя.

– Это моя боевая рана, – сказал Орбек и поднес обрубок к одной из гангренозных язв на ноге Кейна. – А это твоя боевая рана. Наши раны станут как одно. Моя кровь – твоя кровь.

– Какого хрена ты делаешь?

Орбека обнажил клыки.

– Я усыновляю тебя.

– Пошел к черту!

– Ты теперь Черный Нож. Ты отдал мне свою жизнь, и я распоряжаюсь ею, как хочу.

– Похоже, ты спятил. Я тот самый парень, который…

– Мне известно, кто ты такой, – прервал его Орбек. – И ты знаешь меня. Ты опозорил Черных Ножей. Теперь тебе придется разделить с нами это бесчестие. – Он продемонстрировал Кейну внушительные клыки. – Отныне слава твоих побед достанется роду Черных Ножей. Неплохая сделка, правда?

– На кой хрен мне присоединяться к твоем долбаному роду?

– А чего ты хотел? И кого это теперь волнует?

Орбек встал и широко оскалился.

– Род не выбирают, Кейн. Кто родился Черным Ножом, тот Черным Ножом и будет. Кто родился Кривой Стрелой, всегда останется Кривой Стрелой. Давай, скажи, что ты Черный Нож, и мы пойдем убивать охранников. Ну!

Кейн молча лежал на каменных ступенях.

– Говори! – взревел Орбек.

Глаза Кейна блеснули в свете лампы.

– Ладно, – сказал он.

Несмотря на крохотный размер бесполезных человеческих зубов, ему удалось вполне убедительно повторить жуткий оскал Орбека.

– Пусть будет по-твоему. Я Черный Нож.

3

Делианн скорее чувствовал, чем видел. Он ощущал, как по галерее к дверям Шахты медленно бредет «козел», таща на плече мешок с сухарями, а в руке – кувшин с водой.

Под редкими белесыми волосами Делианна темнело пятно пота, и соленые капли стекали по лицу, словно слезы, чтобы затем упасть на импровизированное ложе из скомканных рубашек, порванных штанов и грязных накидок – одежда умерших узников. Несколько дней назад обитатели Ямы начали раздевать тела погибших до того, как охранники спускались к ним, чтобы вынести трупы. Теперь большинство раненых и тяжело больных заключенных обзавелись постелями, на которых они могли умереть.

– Поднимайте людей, – прошептал Делианн. – У вас мало времени.

Не получив ответа от призрачных теней, заполнявших его замутненное поле зрения, он окликнул:

– Т’Пассе?

Делианн повысил голос, ожидая услышать свой крик, но ему удалось издать лишь хриплый стон:

– Т’Пассе, ты здесь?

Сильные пальцы сжали его дрожащую руку.

– Делианн, я здесь.

Он медленно перекатил тяжелую, как глыба, голову в ту сторону, откуда прозвучал ее голос. Сбоку над ним нависала густая тень; она имела рельеф, немного смазанный движением, – изогнутая сетка ауры, размытая реальностью Ямы и тем, что творилось в Донжоне. Делианн нахмурился и покосился на тень.

– Ночные нити, – тихо прошептал он.

Ему хотелось объяснить ей свою мысль.

– Ночные нити вытягивают тени из луны…

Нет, это вряд ли поможет. Он поднял руку к глазам и попытался сфокусировать зрение.

– Все рассыпается на части?..

Т’Пассе вздохнула, нагнулась к нему и понизила голос:

– Уже распалось.

Делианн дотронулся липкими пальцами до ее руки.

– Это только кажется . Что все распадается. Мнится. Оно спадается. Стягивается к центру, которого пока нет..

Опухоль на бедре Делианна увеличилась, покраснела и прорвалась. Ее гниющее содержимое пропитало комковатый тюфяк, и теперь от него отвратительно несло. Рана на месте нарыва напоминала кратер, окруженный серой и мертвой плотью. Она была такой большой, что т’Пассе могла засунуть в нее кулак.

Делианн старался говорить осмысленно, но лихорадка мешала ему сосредоточиться.

– Это наш шанс, – продолжал он. – Мы должны нанести удар, который поможет Хэри.

– Ничего не понимаю.

– Я не в силах это объяснить, – вздохнул Делианн.

Слова были микроскопом, а истина – планетой. Даже если бы он описал серебристый шлейф событий, увиденный им во мраке неопределенности, разве она поняла бы его? Сходящиеся концентрические круги Силы перемещались и текли через две вселенные; они сужались и фокусировались в одну точку – в звезду «здесь и сейчас»; скалярное подобие фрактальной реальности возникало из взаимодействия кварков и охватывало горизонты событий всех вселенных. Какие слова могли объяснить это женщине, ум которой не был приучен к таким понятиям?

Делианн попытался поднырнуть под волны лихорадки и опуститься в спокойные глубины «здесь и сейчас» – ниже того места, где он чувствовал нараставшую бурю неистовства, нависшую над миром, Империей, городом и подземной тюрьмой. Неистовство жужжало, как пчелиный рой, в Зале суда; оно будоражило выгребные ямы под Шахтой. Насилие просачивалось в реальность на галерее Ямы; копилось, словно гной, в его ране, под дряблой омертвевшей кожей. Неистовство росло, пока дежурный арестант стоял у двери Шахты, ожидая, когда охранники впустят его.

И в том же пятне за гранью мира искрилось белое пламя Силы. Нити черной Силы устремились к нему, свиваясь в полосы, в веревки, затем в тросы, пульсировавшие от яростной мощи.

– Поднимай их, – прошептал Делианн. – Собирай всех и каждого. Поднимай их на ноги. Делай как я говорю. Это ваш единственный шанс.

– Вы слышали его, – обращаясь к верхним теням, сказала т’Пассе. – Чего вы ждете?

Несколько призрачных теней удалились от него, скользя друг через друга. Другие тени заметались по Яме, уплотняясь или исчезая из вида. Узники вставали, собирались группами; к шипению неистовства прибавился шум суматохи.

Тень Т’Пассе склонилась ближе.

– Чего нам нужно ожидать?

– Не чего, а кого, – прохрипел Делианн.

Волна энергии сдавила горло, словно тошнота. Он с трудом выдавил слова вместе с кашлем:

– Кейн грядет.

Охранники открыли дверь Шахты.

– Делианн…

Он услышал в ее голосе отчаяние. Т’Пассе по-прежнему не понимала. Она все еще не верила.

– Делианн, Кейн умер.

– Нет!

– Он пробыл в Шахте несколько дней. С открытыми язвами на ногах. С глубокими ранами. К этому времени он уже умер.

– Нет, – прохрипел Делианн. – Хотя я ошибся, т’Пассе. Он не идет.

– Я знала, – печально сказала она.

Дверь Шахты распахнулась, и дежурный арестант шагнул вперед.

– Он не идет, – прошептал Делианн. – Кейн уже здесь.

4

Лязгает дверной засов. Орбек показывает мне клыки и приподнимает дубину. Кольчужная рубаха выглядит на нем, как кожура на переваренной сосиске. Я снова наг, но не печалюсь об этом. У меня остался нож.

Другой одежды мне не надо.

Орбек желает мне удачи:

– Умри в бою, Кейн.

Я поднимаю нож и салютую им, как мечом.

– Умри в бою.

Когда щель, подсвеченная лампой, становится шире, я шепчу ему:

– Давай начинай, черт возьми!

Потому что время для умных и осторожных действий уже прошло и нужно просто прыгать в пекло.

Орбек пинает полусогнутой лапой дверь. Такой удар свалил бы и быка. Дверь с грохотом распахивается. В двух шагах от нас стоит придурок с кувшином в руке и мешком на плече. С подбородка его свисает длинная нитка слюны. В тот же миг Орбек взлетает по ступеням и тычет «козла» дубиной. Тот с воем падает, и в освободившийся проем мгновенно устремляется толпа обитателей Шахты.

Охранники, стоящие у двери, даже не успевают отстегнуть дубины с поясов. Мы с Орбеком отбираем среди узников восемнадцать-двадцать помощников – в основном людей, хотя есть среди них и двое перворожденных да три-четыре огриллона. Эти парни сохранили долю разума и без колебаний отвечают на вопрос: «Ты хочешь умереть здесь внизу, в вечной тьме, или попробуешь подняться к свету?»

Рычащая волна обнаженных грязных безумцев оттесняет охранников от двери. Солдаты бросаются к навесным мосткам – оттуда сподручней стрелять из арбалетов, а иначе можно перебить друг друга. Пара заключенных выносят меня на галерею на руках. Орбек и еще шестеро узников бегут к платформе, на которой установлена лебедка мостика-сходней. Остальные, расправившись с охранниками на галерее, кидаются на навесные переходы к арбалетчикам.

– Поставьте меня у перил, – приказываю я своим носильщикам.

Те подносят меня к низкому ограждению галереи. Солдаты кричат мне и остальным, мол, сдавайтесь, руки вверх, деваться вам некуда – короче, всякую фигню. И все как один нацеливают свои арбалеты мне прямо в грудь. Обитатели Ямы застывают как вкопанные и выжидательно смотрят на меня, матерясь и сыпля проклятиями: это место – словно боевая граната, только и ждет, чтобы выдернули чеку.

Поэтому я начинаю:

– Вам говорили, что я умру тамь, внизу !

После тридцати лет «ки-йя!» мой голос похож на сирену воздушной тревоги. И без особых трудностей перекрывает гвалт возбужденных голосов.

– Я обещал, что вернусь !

Я показываю Яме волчий оскал и громко спрашиваю:

– Вы помните правило номер два?

Мои слова встряхивают людей, точно атлантический шторм: все как по команде начинают орать, рычать, свистеть. Они собираются вокруг меня плечом к плечу – бурлящая масса кровожадных и искалеченных существ. Кажется, что сказанное мной пробудило их от долгого сна.

Охранники стреляют, и стрелы не минуют цели. Брызжет кровь. В воздух взлетают ошметки кожи и осколки желтых костей. Убитые и раненые валятся на каменные плиты. Парень, который поддерживал меня, нечленораздельно мычит и падает навзничь – стрела прошила его насквозь, пробив в груди рваную дыру. Не добежав до платформы совсем чуть-чуть, Орбек останавливается и сгибается пополам – в живот ему угодил дрот. Двое заключенных бросаются ему на помощь, но он выпрямляется и продолжает свой путь. Арбалетом его не взять. Охранникам-то невдомек, что узник сумел разжиться кольчужкой.

Десять секунд для перезарядки самострелов.

Мне хочется выкрикнуть парням что-нибудь ободяющее – ведь им предстоит штурмовать мостки, – но слова не идут на ум. Генри свидетель, все толковое разом вылетело из головы. Хотя я считался хорошим актером, который разбирался в драматизме сюжетов.

Указав ножом на Орбека, я кричу:

– Смотрите!

Он оставил своих помощников далеко позади. Двое из трех солдат, охранявших платформу, бегут по ступеням на перехват, а третий, оставшись у лебедки, целится из арбалета. Первого противника Орбек сносит, как таран, и одобрительный рев сотрясает старинные стены Ямы. И тут он начинает играть на публику. Второй охранник пытается ахнуть его дубиной. Но Орбек отражает удар профессиональным верхним блоком – точно как я учил его – и проводит «абнеко», контрудар сверху, который сминает шлем противника и заставляет солдата попятиться.

– Это не дуэль! – кричу я. – Убей ублюдка!

Первый охранник, оставшийся за его спиной, поднимается на ноги и бьет Орбека дубиной под нижнее ребро. У кольчуги нет внутренней прокладки, и мощный тычок сгибает огриллона, как сломанную куклу. Но тот быстро приходит в себя и, развернувшись, берет солдата в борцовский захват. Его противник отчаянно цепляется за правый локоть Орбека, и уже пытается высвободить собственную, прежде чем до него доходит, что его противник – не человек.

У огриллонов есть клыки.

Охранник издает тонкий визг, потом хрипит придушенно, когда огриллон, вонзив клыки в его подбородок, прокусывает кость, мышцы, язык и небо. Загривок у Орбека – как у дикого кабана. Мотнув головой, он вырывает челюсть противника и выплевывает ее на пол. По подбородку его струится кровь.

Потом огриллон одной рукой хватает охранника за шиворот, другой – между ногами, поднимает его над головой и вопит, обращаясь к обитателям Ямы:

– Я Черный Нож! Я Орбек Черный Нож!

Те отвечают ему громоподобным ревом.

Орбек швыряет солдата на пол галереи, как кусок мяса в клетку со львом. Зэки быстро обступают упавшего, и через мгновение его визг обрывается. Похоже, вкус крови вдохновил Орбека сильнее, чем все мои призывы, которых я так и не придумал. Он поворачивает измазанную кровью физиономию к солдату в помятом шлеме, и тот вдруг вспоминает о каком-то срочном деле на дальней стороне Донжона.

Три-четыре охранника, частично сохранившие присутствие духа, разом стреляют в Орбека, но ни одна из стрел не попадает в цель, а посему огриллон даже не обращает на них внимания. Он бросается вверх по ступеням, и солдат, стоящий на платформе, стреляет ему прямо в лицо. Но, по счастью, Орбек обладает реакцией боксера. Он быстро наклоняет голову в сторону, и стрела, царапнув ухо, отлетает от плеча, защищенного кольчугой. Охранник бросает арбалет и снимает с пояса дубину, но, вместо того чтобы побежать огриллону навстречу, ударить и сбить с лестницы, он осторожно отступает под прикрытие лебедки. Размахивая дубиной, словно стрелой башенного крана, он старается навязать Орбеку тактический бой и тем самым отвлечь его до прихода подкрепления.

Однако огриллон – умный парень и не вступает в бой с охранником. Он просто отгоняет солдата от лебедки ложным выпадом в голову, затем подымает тяжелую дубину над головой и сбивает один из предохранителей храповика. Чертова деталь разлетается вдребезги. Охранник с криком бросается на врага, но Орбек уклоняется от удара и с усмешкой сбивает второй предохранитель лебедки. Мостик-сходни начинает опускаться, как нож гильотины.

Если бы я знал, сколько мозгов окажется в башке у этого здоровяка, то выбрал бы кого-нибудь другого.

Когда сходни хлопаются о каменные плиты Ямы, охранники, стоящие наверху, наконец перестают заботиться о подержании тюремного порядка и задумываются о том, как спасти свою шкуру. Зэки бесконечным ревущим потоком устремляются на мостки. Здесь, внизу, томятся больше тысячи людей, которым нечего терять, и солдатам это известно. И у них хватает ума не торчать на месте.

Прежде чем первые узники добираются до середины лестницы, большинство охранников, пробежав по ступеням, собираются у обитой медью двери, которая ведет наверх – в Зал суда.

Донжон наш.

Нет.

Донжон мой .

Герой возвратился из страны мертвых.

Как и другие настоящие герои, он вернулся с чудесными дарами: способностями, которые уже стали его натурой и превзошли ограничения, налагаемые слабой смертной плотью. Он пришел как младенец: безымянный, слабый и плачущий. Он столкнулся с задачей, которая предстоит всякому воскрешенному герою – обуздать сотворившие его силы и добиться искупления у отца своего.

Иными словами, повзрослеть.

Глава двадцать первая