Его самоуверенность вполне оправданна: большинство магов беспомощны в близкой схватке, а ожидать физического сопротивления от такой маленькой хрупкой женщины, как я, по меньшей мере глупо. С другой стороны, несколько лет замужества за человеком, известным как мастер ближнего боя, даром не проходят.

Я кусаю язык, и рот наполняется слюной. Я делаю глубокий вдох и плюю в глаза Коту.

Он моргает, но этого вполне достаточно. За то мгновение, что глаза остаются закрытыми, я наношу ему жестокий удар ботинком по коленной чашечке. Она резко смещается, и связки рвутся, причиняя Коту ужасную боль. Пока он решает, что предпочтительнее — закричать или ударить меня, я выворачиваюсь из-под его плеча и бросаюсь прочь. Ему меня не догнать.

Близнецы уже на ногах и сражаются спина к спине; они тяжело дышат, их раны кровоточат, но вокруг валяются пять истекающих кровью Котов. Дак и Жак выросли в школе гладиаторов, с шести лет сражались рука об руку, в ближнем бою они практически непобедимы.

Но сейчас Коты стараются отойти подальше от дыры в стене, подставив братьев под огонь арбалетчиков на другой стороне улицы, и только тут замечают, что я свободна.

Я мигом возвращаюсь в состояние мысленного зрения; Оболочки Котов начинают мерцать, и комнату заполняет Сила. Мои пальцы нащупывают в сумке вертушку размером не больше медяка, но покрытую платиной и золотом. Наложенные мною знаки светятся яркой зеленью. Этот образ заполняет мое сознание, я подношу вертушку к губам и дую.

Образ вертушки, появившийся перед моим внутренним взором, ложится на Оболочку, потом достигает разбитых осколков досок, проникает в них и заставляет их Оболочки отразить некогда протекавшую в них жизнь. Мне хватает секунды, чтобы связать образ вертушки с ослабевшими Оболочками досок и установить симпатическое единство между ними и крыльями вертушки. Доски поднимаются в воздух и, когда я вновь дую на вертушку, начинают вращаться.

Они вращаются подобно пропеллерам или циркулярным пилам. Я машу вертушкой, заставляя ее вращаться все быстрее и быстрее, и вместе с ней вращаются доски. Созданная мною связь с вертушкой обеспечит их непрерывное движение. Теперь я могу использовать собственную Оболочку, чтобы контролировать их полет.

Я посылаю вращающиеся доски в Котов. Рев вертящихся кусков дерева смешивается с криками боли и страха; самые большие куски бьют врагов с неистовой силой, и даже самые маленькие кусочки дерева ранят до крови.

— Отступайте, идиоты! Назад! — отрывисто кричит укрывшийся в коридоре Берн.

Коты бросаются к тому месту, где прежде была дверь, и я посылаю на них половину досок. Вторая половина по моему приказу начинает вращаться перед близнецами, прикрывая их, отход из-под огня арбалетчиков. На мгновение меня переполняет дикая, непреодолимая вера в нашу удачу; мы выберемся.

За ревом дерева удары арбалетных стрел почти не слышны. Всего две стрелы пролетают между вращающимися досками, но одна попадает Даку в голень. Наконечник стрелы — это около двухсот пятидесяти граммов кованой стали, и бьет он с силой кузнечного молота. У Дака подламываются ноги, и он с криком начинает падать, цепляясь за плечи брата. Жак поворачивается, чтобы взять брата на руки и понести его, но в этот миг в комнату молнией влетает Берн.

Прыгнув, он ловко катится по полу, а затем вскакивает на ноги уже с мечом в руках. Я лихорадочно меняю направление полета вертящегося дерева, но поздно… Берн поворачивается, на месте, и его меч перебивает Даку шею еще прежде, чем раненый успевает понять, что в комнате появился новый нападающий. Голова Дака падает вперед, заливая кровью лицо брата; Жак, глухо вскрикнув, пытается освободиться от тела брата и достать меч. Однако Берн ухитряется перевернуть меч и провести удар через локоть. Острие вонзается в открытый рот Дака и выходит из затылка.

За какую-то секунду Берн убивает двух лучших бойцов Империи и произносит:

— Щит. Мне.

Когда мои вертящиеся доски наконец приближаются к нему, его уже укрывает шар полуреального стекла. Дерево бессильно ударяется о него.

— Тебе придется потрудиться, — говорит Берн. Оставаясь внутри шара, он взмахивает мечом, разбрызгивающим кровь, и ухмыляется.

Вместо ответа я посылаю вращающиеся доски в коридор, к Котам, а потом разбиваю вертушку о стену. Надеюсь, после этого доски превратятся в мелкие обломки и окутают Котов облаком пыли. Те отзываются на взрыв нестройным хором вопящих голосов.

Берн смотрит на меня нахмурясь, но внезапно его лицо светлеет.

— Пэллес! — изрекает он с печальной улыбкой: узнал. — Это ты! Пэллес Рил, черт меня подери! Значит, Кейн тоже с тобой? А, да что я спрашиваю! Будь он здесь, он сидел бы у твоих ног подобно щенку.

Я пячусь через пролом в соседнюю комнату, а Берн наступает на меня.

— То есть ты одна? Это… это ты? Ты — Саймон Клоунс? Загадочный Саймон Клоунс, неуловимый шип в лапе Льва Анханы — это ты, черт тебя побери, Пэллес Рил!

Он облизывает губы.

— Я мечтал, — произносит он густым задумчивым голосом, — мечтал встретить тебя снова. У меня были планы насчет тебя, Пэллес. Кто знает, может, тебе даже понравится. Если же тебе понравится, ты, пожалуй, переживешь их.

Я молчу и медленно отступаю — чем дольше Берн будет рассусоливать, тем дальше уйдут Ламорак, Таланн и семья Конноса.

Ухмылка Берна становится шире.

— А забавно будет оставить тебя в живых. Тогда ты могла бы рассказать Кейну, что я с тобой сделаю. Я качаю головой.

— Ничего не выйдет, Берн. Мы с Кейном разошлись. Ему нет дела до того, что случится со мной. Он согласно кивает.

— Хорошо, тогда я просто доставлю себе удовольствие.

— Сперва поймай!

Я снова принимаюсь за дыхательные упражнения и вхожу в состояние мысленного зрения. Мои пальцы начинают распутывать завязки висящего на поясе мешочка.

— Уже поймал! — фыркает Берн.

Блестящий каштан в моей в руке начинает дымиться и высвобождает вихрь Силы, когда я концентрируюсь и активирую заклинание.

Увидев дым, Берн с сожалением смотрит на меня.

— Для того чтобы быть неплохим магом, большого ума не надо. Но я никогда не поверю, что ты так глупа, если надеешься причинить мне вред. Мой щит получает Силу от Ма'элКота, сука! Тебе его ничем не пробить.

Я без слов бросаю к его ногам каштан — так кидают шарики в детской игре. Не могу отказаться от позерства, это все дурное влияние Кейна, да еще высокий уровень адреналина в крови и неверие в то, что я умру на этом месте.

— До встречи, — роняю я и прыгаю в отверстие. За моей спиной каштан взрывается — сила взрыва сотрясает пол и вышвыривает Берна вместе со щитом через дыру в стене.

Комната, где произошло сражение, находится на третьем этаже — падение не убьет Берна, но, возможно, сломает ему пару костей или отключит сознание. А отверстие в полу немного замедлит продвижение Котов. По крайней мере я на это надеюсь.

Я приземляюсь в комнате этажом ниже и замираю: слышится жалобное хныканье из-под кровати. Какой-то несчастный, доселе мирно спавший, разбужен взрывами, огнем и людьми, явившимися с потолка. Я пожимаю плечами — под кроватью ничуть не менее безопасно, чем в любом уголке здания.

Мне хватает нескольких секунд, чтобы пройти еще через три дыры в стенах и присоединиться к остальным. Ламорак пробивает стену в следующую комнату с южной стороны, но работа дается нелегко — по его стянутым в хвост волосам струится пот. Прикрывающая тыл Таланн кивает мне.

— Где близнецы?

— Убиты.

Я поворачиваюсь к дыре, сквозь которую вошла, и достаю из кармана еще один кварцевый щит.

— Мертвы? — ошеломленно переспрашивает Таланн, — Оба?

Я отвечаю до тех пор, пока новый щит не закрывает пролом. Но в этот миг в самой дальней комнате из отверстия в потолке начинают сыпаться Коты, Они обнажают мечи и бросаются на нас.

— Да, — наконец отвечаю я, — они подарили нам время. Давайте не будем тратить его впустую.

Обе дочери Конноса прижимаются к матери, их всхлипывания становятся глуше. Конное подавленно качает головой.

— Я должен был сдаться, должен был выйти к ним сам. А теперь из-за меня вы все…

— Заткнись, — обрываю я его. — Мы все еще живы и надеемся вытащить вас отсюда. Всех вас. Ламорак, тебе еще долго?

Ламорак работает мечом; на его шее вздуваются жилы — почти закончена одна сторона арки.

— Тридцать секунд, — хрипло, с натугой отвечает он.

— Постарайся управиться за пятнадцать. У меня больше нет щитов, неизвестно, сколько еще я смогу удерживать Берна.

Коты бьют по моему щиту ногами и мечами. Отдача вызывает у меня головокружение. Из дальней комнаты доносится звук ломающегося дерева: Коты обнаружили входную дверь.

Таланн обнажает пару длинных ножей и с угрюмой улыбкой салютует мне.

— Кажется, они меня зовут.

— Таланн… — говорю я, но она уже исчезает в соседней комнате.

Не зря она так почитает Кейна — в бою она становится настоящим дьяволом, машиной смерти, скомплектованной из ног, кулаков и клинков. Крики страха и боли, доносящиеся из соседней комнаты, подтверждают, что Коты не были готовы к ее появлению. Я вдруг обнаруживаю, что молюсь: пусть она убьет побольше врагов до того, как они покончат с ней.

Ламорак вытягивает Косалл из стены и пинает выпиленный кусок. Тот падает и исчезает в облаке пыли, а Ламорак уже помогает семье Конноса выбраться через дыру. Потом он берет меня за руку и привлекает к себе..

— Больше ничего резать не надо. Бегите прямо по коридору и в переулок, он выходит к реке. Беги!

— Ламорак, они убьют тебя… Он пожимает плечами.

— Либо я, либо ты. Ты можешь вывести Конноса с семьей без нашей помощи, а вот я — вряд ли. — Он касается мечом кирпичной стены. — А эту дыру я смогу удерживать еще очень долгое время. Если доберетесь до кантийцев, пришлите подмогу.

Я начинаю протестовать, но в мой щит ударяет волна пламени, и в глазах у меня темнеет от боли.

Это Берн. Он идет сюда.

Колени у меня подламываются, и Ламорак выталкивает меня в дыру со словами:

— Поверь, я не хотел этого. Извини, Пэллес. Приходится мне платить…

— Платить? Ламорак…

Но он уже повернулся ко мне спиной и встал, закрывая плечами проход. Я слышу пение Косалла, пронзающего сталь и кость.

— Идите!

Коннос и его жена — оказывается, я не знаю ее имени — ждут, чтобы я повела их.

— Берите девочек на руки и бежим! — приказываю я. Они хватают на руки дочерей и следуют за мной. А я бегу через комнаты и через пустой, к счастью, холл — длинный, с множеством дверей. Окно на противоположном конце сияет в солнечном свете, как бы обещая спасение. Мы мчимся изо всех сил.

Добежав до окна, я выглядываю в переулок.

Он полон Котов.

Там их около десятка: две пятерки, закрывающие видимые мне выходы из переулка. Десять Котов — и никакого оружия, чтобы сразиться с ними.

Коннос видит выражение моего лица и бормочет:

— Что случилось? В чем дело? Они уже там, о боже, уже там.

— Мы пока еще живы, — успокаиваю я его и достаю из внутреннего кармана куртки серебряный ключик.

За какую-то секунду я вхожу в состояние мысленного зрения и вызываю в сознании светящиеся символы. Я прикладываю ключ к замку ближайшей двери, и тот открывается с резким звуком. Я затаскиваю своих спутников в помещение.

В нем две комнаты — хвала богам, пустые.

— Так, у нас есть несколько секунд, чтобы наметить дальнейший план действий. У меня не осталось магии, поэтому нас не засекут до тех пор, пока не примутся открывать каждую дверь.

— Разве вы… разве вы не можете сделать нас невидимыми… или еще что-нибудь придумать? — неуверенно выдавливает жена Конноса.

— Не глупи, — сердито вставляет Коннос. — Плащ Невидимости не способен работать без магии. Тогда любой прибор может засечь нас, как только мы станем вбирать Силу.

— Но, может быть, — говорю я, — плащ в сочетании с сильной защитой от обнаружения… Он широко раскрывает глаза.

— Дай мне свиток.

— Но… но…

За дверью громыхают сапоги. Значит, Ламорак убит. При мысли об этом я перестаю дышать, на глаза наворачиваются слезы. У меня такое чувство, будто мне в грудь вонзили огненный нож и от невыносимой боли я не в состоянии даже мыслить.

Зло смахиваю слезы. Поплакать я всегда успею — если, конечно, у меня будет на это время.

Я хватаю Конноса за куртку и встряхиваю его.

— Давай свиток. Не дожидаясь согласия, я срываю с его пояса футляр и отталкиваю. Конное спотыкаясь делает шаг назад, в то время как я отвинчиваю крышку футляра и вытряхиваю свиток себе на ладонь.

— Но я не уверен, что…

— У тебя есть лучшая идея?

Я разворачиваю промасленный пергамент с выведенными золотыми чернилами знаками. Знаки сразу же проникают в мозг, и мне остается только включить мысленное зрение да открыть Оболочку — таинственное заклинание льется с моих губ.

Слова звенят в воздухе, нет больше ни света, ни звука, ни Пэллес; остается только Хэри Майклсон, сидящий в кресле председателя Коллберга. По его лбу стекает пот. Изображение исчезает с экрана, и теперь Хэри слышит только собственное хриплое дыхание да гулкие удары сердца по ребрам.

Несколько минут он просидел не двигаясь и не отирая пот, конвульсивно цепляясь пальцами за кожаные подлокотники. Он не мог ни о чем думать, не мог заставить себя отодвинуть с глаз щиток, не мог даже сглотнуть, потому что горло сжимала чья-то сильная рука.

— Вот, собственно, и все, — донесся откуда-то издалека голос Коллберга.

«Наверное, именно так возникает паническое состояние, — отрешенно подумал Хэри. — Да, точно, это паника».

Шлем соскользнул с головы, и Хэри ничего не оставалось, как только посмотреть в круглое лицо Коллберга, на толстые губы, кривящиеся в дурацкой ухмылке.

— Э-э… впечатляет, а?

Хэри страдальчески закрыл глаза. Чем дольше он смотрел на этого высокомерного ублюдка, тем сильнее хотелось врезать ему по физиономии. Коллберг был администратором: оскорбление действием, нанесенное представителю высшей касты, хоть и не считалось тяжким преступлением, все же влекло за собой принудительный перевод в касту рабочих и пятилетнее отбывание в трудовых лагерях.

Овладев своим голосом, Майклсон спросил:

— Она жива?

— Неизвестно. Эта запись — наш последний контакт с ней. У нас нет телеметрии, мы не можем засечь ее ответчик. Вероятно, это заклинание на свитке нарушило связь.

Хэри прижал руки к глазам и увидел рассыпающиеся цветные пятна.

— Сколько у нее времени?

— Если считать, что она еще жива…

— Сколько?

Голос Коллберга стал ледяным.

— Не прерывайте меня, Майклсон. Знайте свое место! Хэри открыл глаза и наклонился вперед. Коллберг стоял перед ним и ждал. Невидимая рука, сжимавшая грудь Хэри, не ослабляла хватки до тех пор, пока у него не перехватило горло.

— Приношу свои извинения, администратор.

— Ладно, — хмыкнул Коллберг. — Итак, то, что вы наблюдали, произошло этим утром примерно в десять по анханскому времени. Заряда в энергетической ячейке ее мыслепередатчика хватит на сто семьдесят часов плюс-минус еще десять. Значит, сейчас у нее остается по меньшей мере сто пятьдесят семь часов. Если за это время она доберется до точки переноса — прекрасно. Иначе…

Хэри застыл на месте. В его воображении проносились ужасные картины. Распад тела — ночной кошмар каждого актера. Когда Студия начинает обучение новых лицедеев, им непременно показывают, что осталось от актеров, которые вышли из фазы Поднебесья. Как правило, подобные неудачники возвращаются в виде бесформенного комка протоплазмы, или груды полукристаллизовавшихся обломков, или чего-то совсем уж неописуемого — в таком случае везет зрителям, так как этого им запомнить не удается. Только изредка прибывшая обратно субстанция напоминает человека.

Хэри тихо спросил:

— Она хотя бы знает, что отрезана от нашего мира? Коллберг выразительно пожал жирными плечами.

— Честно говоря, Майклсон, она скорее всего мертва.

— Отправьте меня туда. Я знаю город. Я найду ее. «Или ее тело. — Он смог прийти в чувство, пообещав себе, что если найдет только тело, то отправится искать Берна. — Посмотрим, как ты будешь качать Силу, сволочь. Качай на здоровье, особенно после того, как я выколю тебе глаза».

— Прошу прощения? — Коллберг поднял брови; его по-детски самодовольные интонации оторвали Майклсона от кровавых размышлений. — Я… да, наверное, я вас не расслышал. Наверное, вам пора слезть с моего кресла, и побыстрее.

Хэри опустил голову, напомнив себе, что в жирных бледных лапах Коллберга находится жизнь Шенны. Он медленно встал с виртуального кресла и стоял с опущенной головой, глядя в пол. Он вложил в голос всю искренность, какую смог найти в охваченной огнем груди.

— Прошу вас, администратор, давайте заключим сделку, Отправьте меня в Анхану.

— Это уже лучше. Вот на это я, собственно, и надеялся. Пойдемте прогуляемся до Центра контрактов.

Хэри и Коллберг с трудом протиснулись в звуконепроницаемую плексигласовую кабину, стоявшую в Центре контрактов. Вокруг кабины восседали на высоких стульях два адвоката Студии, заодно исполнявшие обязанности свидетелей. Коллберг нервно вертел свой блокнот, пока Хэри неторопливо просматривал контракт. В других таких же кабинах актеры пониже рангом в присутствии адвокатов внимательно изучали стандартные трудовые соглашения.

Контракт описывал обязательства Кейна в таких эвфемизмах, как «красочная и захватывающая попытка отстранить нынешнего императора Анханы от управления страной». Даже в самых своих секретных документах Студия никогда открыто не предлагала актерам убийство.

Хэри поднял взгляд от экрана.

— Здесь ничего не говорится о Шенне.

— Разумеется, — кивнул председатель. — Вы желаете отправиться в Анхану. Мы хотим устранить Ма'элКота. Я уже объяснил вам, почему. Я нахожу это предложение достаточно прямолинейным.

— Если вам так приспичило его убить, послали бы во дворец шестерых боевиков с винтовками.

— Мы… э-э… — Коллберг глухо откашлялся в кулак. — Мы пробовали, только послали не шестерых, а восьмерых. Мы… до сих пор не знаем, что произошло.

Хэри посмотрел на него, заморгал, произнес: «А-а…» — и вернулся к контракту.

— Ну, видите ли, после этого инцидента Ма'элКот что-то сотворил с дворцом. Мы не знаем, что именно, но, похоже, наши сканеры не могут проникнуть туда. На той территории мы слепы и глухи. Любой актер, который войдет во дворец, будет полностью отрезан от нас до тех пор, пока не покинет его.

— Понятно. — Хэри поставил локти на стол и опустил голову в ладони. — Перед тем как подписать контракт, я хочу узнать побольше.

— Как обычно, все необходимое перешлют вам по факсу.

— Я хочу знать, к примеру, что произошло с Ламораком. Карл мертв?

Коллберг поднял блокнот и отстучал на нем запрос. Прочитав ответ, он поморщился и ответил:

— Мы не уверены. На основании записи Пэллес мы считаем, что он убит.

— Откуда такая неуверенность? Или это чертово заклятие и его тоже отрезало? Может так быть?

— Что касается эффекта этого заклинания, — ответил Коллберг, — мы ничего не можем узнать. Этот, э-э… Коннос, его попытка создать заклинание просто гениальна. Мы не знаем, каким образом оно действует и можем сказать только, что оно, похоже, очень… необычайно сильно. Но к Ламораку это не имеет ни малейшего отношения. Он не был на связи.

— Не понимаю.

— Эту программу придумал я сам, Я зову ее «длинной программой». Ламорак находился во фримоде.

Коллберг встал и принялся шагать туда-сюда, всякий раз делая по два шага — больше не позволяли размеры кабины.

— Ламорак — профессионал Шанкс; его карьера не удовлетворила его патрона. Он сам вызвался на «длинную программу». Вместо того чтобы переживать Приключение в реальном времени, лежа в виртуальном кресле и тем самым сокращая его до обычного десятидневного срока, он имплантировал себе мыслепередатчик, соединенный с записывающим устройством. Он пробудет в Приключении два месяца, а потом будет перенесен обратно на Землю. После этого запись будет издана в стандартном виде для просмотра. Это сделает историю более…

— Это безумие, — заявил Хэри. — Вы говорите, что не знаете, где они, не знаете даже, живы ли они. Господи боже мой, администратор!

Коллберг пожал плечами.

— Понимаю, это ужасно, — согласился он. — Особенно я сожалею о том, что в последнее время Приключения Пэллес стали скучноваты: дело Саймона Клоунса, вывоз беглецов из Империи — все это слишком просто. А как только начинается что-то интересное, происходит вот такое. Ужасно! — Саймон Клоунс, — пробормотал Хэри.

В висках застучала боль. Саймон Клоунс был несуществующим революционером одной из запрещенных книг двадцатого века. Хэри скрывал у себя некоторые из них с удовольствием, которое сам получал от чтения книг забытых авторов, например Хайнлайна. Его книги были запрещены по какой-то уважительной причине — черт, скорее всего его идеи о свободе личности и сподвигли Шенну на подобную беззаконную деятельность. Интересно, не дай он ей прочитать «Луну — суровую хозяйку», стала бы она выступать против правительства Империи?

«Забудь», — одернул себя Хэри. Все и так было хуже некуда; не хватало только свалить вину за это на себя.

Он прижал пальцы к пульсирующим болью вискам и произнес.

— Итак, нам ничего не известно. Вы можете хоть что-нибудь мне сказать?

— Я могу сказать вам только одно. — Коллберг остановился у него за спиной. — Если вы хотите что-то выяснить, если вы хотите помочь вашей жене, если вы вообще хотите отправиться в Анхану, вам придется подписать контракт об уничтожении Ма'элКота.

— Почему вы решили, что я могу сделать это? Администратор, да ведь его не смогла достать команда вооруженных автоматами спецов! Что же могу сделать я? — в отчаянии воскликнул Хэри.

— Я безоглядно доверяю вашей… э-э… изобретательности.

— Это будет совсем не то, что убийство Тоа-Фелатона. Вы видели ту запись, которую только что мне продемонстрировали? У Ма'элКота есть Сила… Я хочу сказать, что сам-то я способен только работать руками. Разве я могу противостоять магии?

— Но у вас есть собственная сила, — самодовольно заметил Коллберг. — Вы — звезда.

Похоже, он действительно верил в способность Кейна совершить все что угодно — по крайней мере пока тот оставался в десятке лучших актеров.

— Администратор… — Хэри с трудом заставлял себя говорить спокойно, дабы не задеть его мелочное чувство кастового превосходства. — Почему? Почему я не могу подписать контракт о том, что обязуюсь найти Пэллес и Ламорака, а потом вывести их оттуда? Почему я не могу заняться Ма'элКотом после того, как моя жена будет в безопасности?

Жалобные нотки в собственном голосе ужасно раздражали Хэри, но от них нельзя было избавиться.

— По одной-единственной причине, — мягко ответил Коллберг. — Не думаю, что, выручив свою жену, вы отправитесь по душу Ма'элКота. Более того, вы отдаете себе отчет, какую можно состряпать на этом историю? Вы представляете, какую аудиторию соберет запись эпизода, как вы отправляетесь в Анхану, не зная, жива ли ваша возлюбленная, но поклявшись перебить ее врагов или умереть? Если вы хоть капельку романтик, постарайтесь вообразить, какой это получит резонанс!

— Моя возлюбленная? — покачал головой Хэри. — Вы не следите за перипетиями моей личной жизни.

— Это все не важно. — У председателя в уголках рта показалась белая пена, руки словно выхватывали из воздуха слова. В его голосе появились интонации, которых Майклсон никогда еще не слышал.

— Вы не понимаете, как выглядит ваша жизнь со стороны. Мальчик-рабочий из трущоб Сан-Франциско, поднявшийся, до статуса ведущего актера Студии… Вы, злобный жестокий убийца, чье сердце удается смягчить только утонченной, но упорной дебютантке из касты торговцев. Выглядит все это просто великолепно, лучшей истории нельзя и пожелать. Все ваши проблемы в глазах публики являются только временными преградами на пути к счастью. Все знают, что вы будете жить вместе долго и счастливо и умрете в один день.

— Если она уже не мертва, — пробормотал Хэри. Ему больше не надо было прилагать усилий, чтобы произносить слова; оказывается, вонзить нож в собственное тело совсем просто.

— Это было бы… м-м… — Коллберг поджал губы, подбирая словечко поточнее, — трагедией. Но истории это не повредит. Господи, Хэри, да эта запись сможет побить «Отступление из Бодекена»: только подумайте — любовь, убийство, политика… и Берн.

Коллберг придвинулся ближе и произнес доверительным шепотом:

— Хэри, это может перекрыть даже «Последний оплот Серено»…

Майклсон посмотрел в слезящиеся водянистые глаза Коллберга и понял, что не сможет ничего сказать или сделать, — остается лишь уповать на сохранившиеся у того жалкие остатки приличия.

— Если я пойду на это, — медленно произнес он, — если я соглашусь разобраться с Ма'элКотом, то я предлагаю заключить договор со Студией и лично с вами. Студия должна будет послать в Анхану как можно больше актеров, а вы используете все возможности, чтобы найти Шенну и выручить ее. Прошу вас как администратора — сделайте это.

Коллберг задумался. Уголки губ скорбно опустились вниз, и он двумя пальцами вытер пот с верхней губы. Потом покачал головой.

— Нет, нет, мне это не нравится. Получится гораздо красивее, если все будет зависеть только от вас.

— Администратор…

— Нет, это окончательное решение. Подписывайте контракт или идите домой — дело ваше.

Хэри застонал от ноющей боли в голове. Глаза застилал красный туман, рука дрожала, когда он подносил к экрану ручку. «О каком выборе может идти речь?» Даже если б он хотел отказаться, то не смог бы сделать этого. В мозгу все еще звучали слова Пэллес: «Ему нет дела до того, что случится со мной».

Неужели она действительно была убеждена в этом? Неужели? Хэри подумал о Ламораке, закрывшем проход в стене сталью и собственным телом. Ему хотелось верить, что он сделал бы то же самое и даже лучше — он отвел бы Пэллес в безопасное место, не пожертвовав собой. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, чтобы подвергнуть риску свою жизнь и жизнь Шенны ради семьи какого-то туземца, с которым он даже не был знаком. Нет, черт побери, это совсем не то.

Кейн без раздумий швырнул бы Конноса с семьей в лапы Котов.

«Но когда я подпишу этот контракт, я встану в пролом рядом с Ламораком».

Убить Ма'элКота или умереть при попытке; третий вариант — не преуспеть, но остаться в живых или даже не пытаться совершить убийство — не пройдет, это будет нарушением контракта, и о последствиях Хэри даже боялся помыслить.

«Назвался груздем — полезай в кузов, — мрачно заключил он. — Будет ли она так же сожалеть обо мне, как сожалела о нем?»

Он поставил свою подпись над мерцающей линией и поднес большой палец руки к ДНК-сканеру.

— Вот и прекрасно, — произнес Коллберг с нескрываемым удовлетворением. — Мы уже подготовили сетевое оповещение. Сегодня вечером вы будете гостем программы «Свежее Приключение». По дороге домой заскочите в отдел СМИ и возьмите у них план интервью. Мы пустим вас в разделе «Драконьи истории» с ЛеШон Киннисон, так что приготовьтесь. Переход состоится завтра в восемь утра.

— Завтра? Но…

«Но это же восемнадцать часов, — ужаснулся он. — Восемнадцать часов из драгоценного времени Шенны. Почти целый день будет потерян».

— Ну разумеется, завтра, — живо подхватил Коллберг. Несмотря даже на всемирное оповещение, которое мы уже готовим, нам понадобится не меньше времени, чтобы собрать достаточное количество зрителей и покрыть все расходы. Кроме того, вы должны посетить прием подписчиков. Не старайтесь прийти вовремя, пусть вас подождут. Давайте договоримся на сегодняшний вечер, в половине десятого. Конечно, в Бриллиантовом зале.

Хэри не шевельнулся. «Если я потеряю ее… если я потеряю ее из-за этого, из-за тебя, ты окажешься в особом, коротком списке. Очень коротком — ты будешь сразу после Берна».

— Да, администратор, я приеду, — прошелестел губами Хэри.

Его милость достопочтенный герцог Тоа-Сителл, Ответственный за общественный порядок, сел на краешек уютного кресла. Опершись локтями о колени и переплетя пальцы, он с легким презрением смотрел на вошедшего в приемную новоиспеченного графа Берна. Герцог пытался игнорировать душераздирающие стоны, доносившиеся сквозь двойные двери из задней комнаты. Вскоре они сменились криками боли, которые постепенно становились все громче. Не найди он козла отпущения, сейчас на месте кричащего мог бы оказаться он сам.

Тоа-Сителл окинул взглядом Берна от густой гривы платиновых волос до мягких, запятнанных кровью невысоких кожаных сапог, гадая, какие мысли роятся в его голове в эту минуту, когда они вдвоем ожидают у Железной комнаты суда Ма'элКота. Граф Берн стоял у красивого цветного окна, занимавшего всю стену приемной, и грыз ноготь, глядя на Анхану.

Герцог, при всей живости воображения, отличался некоторой педантичностью: он давно приучил себя не мечтать о пустяках. Сейчас он мог вполне четко представить все, что видел из окна Берн.

С высокой Сумеречной башни дворца Колхари открывалась панорама делового района западной оконечности острова, на котором располагался Старый Город, сейчас напоминавший одну из моделей Ма'элКота, — причудливый и как будто искусственный в алых лучах заходящего солнца. Спускались сумерки, но солнце все еще интенсивно подсвечивало остров Великого Шамбайгена, скрывая весь тот мусор и человеческие отбросы, которые стекались сюда из Анханы, и золотило огромные противокорабельные сети, цепью тянувшиеся через реку из северо-западного и юго-восточного гарнизонов к Одинокой башне на самой западной точке острова. На Общинном пляже, южнее Города Чужаков, горели костры. Они мерцали, как звезды ясной ночью, призывая толпы рабочих-нелюдей и полулюдей, нищих и уличных торговцев, в преддверии комендантского часа спешивших через Рыцарский мост. После заката солнца на центральном острове могли оставаться только чистокровные жители.

Тоа-Сителл подозревал, что Берн думает о востоке, где еще одна река течет под Шутовским мостом в направлении улицы Мошенников, что проходит между Лабиринтом и Рабочим парком. Те, кто побогаче, поворачивали оттуда налево, устремляясь к своим мрачным домам, теснившимся вперемежку с мануфактурами; народ победнее сворачивал направо в надежде попытать счастья на улицах Лабиринта.