Крысы шныряли по складу стаями. Бумагу, масло и нож, чтобы нарезать кожаные веревочки, он с легкостью получил от кантийцев, объяснив, что нуждается в них для совершения целебной магии. Ничего не знавшие о настоящей магии идиоты и ухом не повели.

Для работы Ламорак отыскал укромный уголок. Таланн же охотно охраняла дверь, заверив, что его не побеспокоят. Понадобилось всего несколько минут, чтобы призвать Силу, поймать подходящую крысу и послать ее в сторону Старого Города. Ламораку пришлось оставаться в состоянии мысленного зрения и контролировать крысу, но даже это не представляло никакой опасности. Если бы Пэллес вернулась и спросила, почему в потоке Силы возникло волнение, Таланн и кантийцы ответили бы, что Ламорак лечит свою ногу.

План был великолепен и прост. Неуверенность, охватившая его после того, как крыса пересекла мост, вовсе не объяснялась сомнением в правомерности своих действий — Ламорак просто-напросто выбирал самый короткий и безопасный путь к штабу Серых Котов.

Подбрасывая спину, крыса бежала по Божьей дороге. Она держалась у самого края тротуара, чтобы оставаться в тени, и уворачивалась от лошадиных копыт, сапог и кусков кирпича. Это было гораздо легче, нежели спасаться от собак и страшных котов, наводнявших маленькие улочки и темные переулки Старого Города. Крыса выскочила из-под окованного сталью колеса дворянской кареты и помчалась к дворцу по Дворянской дороге, потом взяла южнее и по Королевскому мосту перебежала на Южный берег.

Если Серых Котов не было в казарме, то они собирались в доме графа Берна, который Ма'элКот пожаловал своему фавориту. Крыса ловко проскользнула между железными прутьями ворот и побежала к дому. Все двери и окна были распахнуты, а дремлющие Коты лежали тут и там, прикрыв рукой глаза.

Один из них приподнял голову. Заметив крысу, Кот удивленно вскрикнул. От его возгласа еще несколько человек обеспокоенно подняли головы.

Крыса не видела среди них Берна. Быть может, он наверху, в спальне? Она метнулась к лестнице. Невзирая на тяжкое похмелье, Коты быстро проснулись и радостно загомонили, словно охотники, завидевшие лису.

В дюйме от крысиного носа в пол вонзился кинжал. Животное резко свернуло в сторону. Внезапно в воздухе засвистели клинки; они то и дело втыкались в пол и стены, от резных перил полетели щепки — и все это под аккомпанемент ребячливого смеха Котов.

Крыса металась туда-сюда, все еще пытаясь добраться до лестницы. Когда в кинжальной эквилибристике возникла пауза — может быть, у Котов просто кончилось оружие? — она вновь рванулась к нижней ступеньке. Что-то тяжелое ударило ее в позвоночник, и спину животного пронзил холод. Задние ноги конвульсивно вздрогнули, крыса забилась, визжа и кусая пригвоздивший ее к полу нож.

Всякий намек на разум исчез; осталось только инстинктивное отчаяние, боль смертельной раны и жажда пометить это место до того, как наступит смерть.

Кто-то из Котов нагнулся над дохлой крысой и затуманенным взором скользнул по пакетику из промасленной бумаги; потом разрезал удерживавшие пакетик завязки и рассмотрел бумагу, насколько позволял серый утренний свет.

— Ну, и что это такое?

Остальные Коты сгрудились вокруг него.

Он развернул пакетик и прочитал:

Сегодня Саймон Клоунс отправит актиров вниз по течению в Терану. Они отплывают из доков Рабочего парка.

Шляпа из серебряной сетки, закрывающая голову целиком, разрушит заклинание, которое их скрывает.

Глаза у Кота округлились, сердце забилось быстрее.

— Где граф? — закричал он. — Кто знает, где был ночью граф Берн?

Вместо ответа со всех сторон посыпались вопросы. Что написано в письме? Кому оно предназначается? Кто его послал?

Солдат помахал бумагой над головой.

— Кто-то снова выдал нам Саймона Клоунса. На этот раз мы не подведем! Скачите к башне и прикажите караулу встать наготове у сетей для кораблей, И найдите графа!

Запыхавшийся паж оторвал Тоа-Сителла от завтрака и передал ему приказ немедленно явиться к императору.

Герцог не стал спрашивать, где отыскать императора; по утрам правитель всегда бывал в Малом бальном зале, где трудился над Великим Делом. Он всегда говорил, что искусством лучше заниматься между зарей и полуднем, так как его Сила растет вместе с солнцем. После полудня же работа слабеет и тянет из мастера силы, которые должна взять у слабеющего солнца.

В Малом бальном зале Тоа-Сителл обнаружил ждущего Берна. Граф был в боевом облачении — куртке по фигуре и штанах из саржи в алых пятнах. Его новый меч висел в ножнах за спиной. Вопреки обычной раздражительности, свойственной Берну в это время суток, граф выглядел отдохнувшим и готовым к работе. Блеск глаз выдавал удовольствие, которое он обычно испытывал в предвкушении побоища.

Император стоял рядом с ним на краю котла. Глина на его алом килте засыхала и опадала. Босой, обнаженный до пояса, как всегда во время работы, раскрасневшийся от жара углей, с перекатывающимися под кожей мышцами, император шагнул к Тоа-Сителлу и протянул ему руку.

— Иди сюда, мой герцог. Что ты скажешь об этом?

Он опустил на ладонь Тоа-Сителла сложенную бумагу, однако внимание его привлек болтавшийся в затуманенном воздухе манекен, позабытый над кипящей глиной.

Это снова был Кейн; вчера Ма'элКот потратил все выкроенное на Великое Дело время на поиски места для этого манекена в огромной скульптуре, прикидывая различные варианты и способы, однако в конце концов вынужден был признать свое поражение. Сейчас он, вероятно, пробовал новый способ, потому что нынешний манекен достигал семи футов в высоту и мог сравняться со статуей самого императора.

Тоа-Сителл нахмурился. Было в этом что-то от богохульства, хотя что именно, он сказать не мог. Неисправимый прагматик, он давно признал свое неумение оценивать произведения искусства, однако его задело то, что Кейн за такое короткое время полностью завладел мыслями императора.

Тоа-Сителл посмотрел на врученную ему бумагу, в которой сообщалось, что Саймон Клоунс готовится увести актиров. Он также прочел про серебряные сети.

— Кто написал это?

— Ламорак, — напряженно сказал Берн. — Я его почерк знаю.

— Хм-м… — Герцог перевернул бумагу: на обороте было чисто; он пожал плечами.

— Похоже, вы не удивлены, Тоа-Сителл тонко улыбнулся.

— Я уже давно знаю, что до ареста Ламорак был вашим осведомителем у Саймона Клоунса. Впрочем, мне казалось, что вы… м-м… перестарались. Сломать человеку ногу или замучить его до смерти вряд ли означает завязать с ним тесные рабочие отношения.

Берн развел руками.

— Раньше он был полезен, а сейчас нет. Тоа-Сителл вопросительно качнул запиской.

— Сомневаюсь. Будь у меня осведомитель, я не верил бы его словам.

— Мы тоже не верим.

Похожий на далекий рокот грома голос Ма'элКота вмиг покончил с желанием придворных дискутировать. Император положил огромные ладони им на плечи.

— Нам не ясно, какую пользу надеется извлечь из всего этого Ламорак. Приходится признать, что это часть какого-то плана. Берн и его Серые Коты сделают вид, будто поверили ему; они станут наблюдать за причалом и обыщут все баржи.

— А что там насчет серебряной сетки? — спросил Тоа-Сителл. — Я, кажется, слышал что-то о таких вещах…

— М-м-да, мастер Аркадейл изредка нанимал одного механика по имени Коннос, чтобы тот смастерил ему кое-какое оборудование для Театра правды. Последним его произведением был костюм, целиком сделанный из серебряной сетки — она должна была защищать одетого в этот костюм от любой магии. Работа великолепная, а Аркадейл, если ее ошибаюсь, отблагодарил Конноса, объявив его актиром. Император тяжело вздохнул.

— Я сам считал эту вещь малополезной — каждый, кто ее наденет, будет полностью отрезан от потока, то есть бессилен. Я судил слишком поспешно: мои чувства были ослеплены моей Силой. Я приказал сконструировать несколько серебряных сетей для собственных экспериментов. На данный момент одна из них находится в Донжоне у Аркадейла, и ее может хватить на три-четыре шляпы плюс уже готовая. Мы проверим сообщение Ламорака, как только шляпы будут готовы.

Тоа-Сителл кивнул на огромный манекен Кейна.

— А что вы хотите услышать от него? Что он думает о письме Ламорака?

Ма'элКот резко повернулся к герцогу. Лежавшая на его плече рука сжалась и подняла придворного в воздух. Внезапная ярость исказила прекрасные черты Ма'элКота, превратив его лицо в дьявольскую маску, глаза вспыхнули алым.

— Не знаю! — проревел он.

Тоа-Сителлу показалось, будто в уши ему вонзились ножи. Он почувствовал, как взгляд Ма'элКота жжет ему кожу. Воздух вышел из его легких, руки и ноги ослабели, и герцог болтался в железной руке императора, словно заяц в пасти льва.

При звуке императорского голоса пажи, находившиеся в зале, подпрыгнули и обменялись перепуганными взглядами; все спящие во дворце наверняка проснулись, словно от кошмара. Тоа-Сителлу внезапно показалось, что по всему городу, по всей Империи каждый мужчина, женщина и ребенок, прошедшие Ритуал Перерождения, вдруг прервали свои дела, оказавшись во власти непонятной тревоги. Герцог подумал, что каждое Дитя Ма'элКота должно предчувствовать какую-то незримую опасность.

Мгновением позже Тоа-Сителл снова стоял на ногах. Страшная хватка на его плече сменилась теплой отеческой поддержкой. Рука императора помогала ему до тех пор, пока он не смог стоять самостоятельно.

— Приношу тебе свои извинения, Тоа-Сителл, — мягко и успокаивающе произнес Ма'элКот, хотя эхо его титанической ярости все еще слышалось в голосе.

Его грудь поднялась и опала в долгом вздохе.

— Работа идет плохо, и у меня просто не хватает терпения. Герцог промолчал, еле приходя в себя. Подобно ребенку, впервые отведавшему кулак отца, он не мог разобраться в своих ощущениях — ему было больно, страшно, стыдно и, главное, непонятно, что следует или, наоборот, не следует говорить.

По всему его телу выступили капельки пота, но жара в Малом бальном зале имела к ним лишь косвенное отношение. Даже Берн казался потрясенным.

— Смотрите. — Ма'элКот отвернулся, и они не могли видеть его лица. — Когда Берн впервые пришел ко мне нынешним утром, я пытался заговорить с Кейном, узнать, что он думает по этому поводу. Если он еще не расстался с Ламораком, то мог бы подтвердить полученную информацию или сказать, что письмо подделано, В крайнем случае я уяснил бы, что происходит. И смотрите, что получилось.

Огромный манекен поднялся выше над краем котла, подплыл к троим мужчинам и опустился на пол рядом с ними.

Ма'элКот протянул вперед правую руку, словно для благословения, его пальцы заслонили лицо манекена от лучей утреннего солнца. Атмосфера накалилась, как будто сам дворец задержал дыхание, — и вдруг воздух вокруг Ма'элКота задрожал от Силы.

— Кейн…

Слово отдалось в мозгу Тоа-Сителла эхом, как в пещере, однако манекен оставался просто безжизненной глиной.

До сих пор в этом случае в манекен входил дух вызываемого, после чего начинался разговор. Ма'элКот говорил с манекеном, и тот отвечал ему, как если бы являлся самим вызванным человеком. Но теперь, теперь… Тоа-Сителл бросил косой взгляд и придвинулся поближе, чтобы рассмотреть лицо манекена, вылепленное из замешанной на крови глины.

Чего-то не хватало в этом лице, чего-то, необъяснимо свидетельствовавшего об успехе разговора. Может быть, не было жизни, правды, движения… Созданные Ма'элКотом для Великого Дела манекены всегда несли на себе отпечаток деятельности, не слишком глубоко запрятанной жизни, они могли двигаться, говорить и любить, лишь только зритель на мгновение отворачивался от них — но Кейн казался мертвым, как брошенная кукла.

— Видите, — глубоким голосом произнес Ма'элКот, — он отказывается отвечать. Кейн находится где-то далеко, вне пределов моего голоса.

— Но как такое возможно?

— Вокруг сплошные тайны. Почему я не могу проникнуть сквозь магию, скрывающую Саймона Клоунса? Почему Ламорак с таким упорством идет на предательство, что пренебрегает даже смертным приговором? Где Кейн?

— Может, умер? — с надеждой в голосе предположил Берн. Ма'элКот с сомнением фыркнул.

— Не ослеп ли ты?

Манекен закружил вокруг императора и внезапно оказался нос к носу с Берном.

— Это лицо — не лицо трупа! Это лицо человека, которого никогда не было! Кейна изъяли из реальности так, словно он был призраком, заморочившим нам головы. Я узнаю, как это было сделано. Узнаю, зачем. Здесь моя магия заканчивается, но Кейн слишком хитер, чтобы попасть в подобную ловушку.

Внезапно манекен взлетел высоко над краем котла и плюхнулся в кипящую глину, как будто его небрежно швырнула туда гигантская рука.

Ма'элКот стоял между своими подданными и хрустел пальцами.

— Берн, отведи своих Котов к баржам. Возможно, эта записка — всего лишь диверсия, приманка. Если Саймон Клоунс решит, что мы попались, он сможет открыто передвигаться где угодно. Однако может быть и так, что письмо правдиво — тогда мы схватим его сегодня же на реке. Тоа-Сителл, ты поднимешь по тревоге каждого мужчину, женщину или уличного мальчишку, когда-либо имевшего дело с Королевскими Глазами, Я хочу знать обо всем, что произойдет сегодня в городе. Все. А ты лично, — Ма'элКот близко наклонился к герцогу, дыша ему в лицо запахом крови, — лично попытаешься выяснить, где может скрыться человек от моего голоса, куда не простирается моя воля. Считай это задание равным по важности поимке Саймона Клоунса. Мне необходимо понять, что происходит.

Император отвернулся, прыгнул на край котла и босиком пошел по жидкой кипящей глине. Он поднял руки, и из грязи вновь появилась фигура, на этот раз в десять, нет, в двенадцать футов высотой. Когда стали проступать сломанный нос и небольшая бородка, император повернулся к Тоа-Сителлу в последний раз; его глаза горели изумрудным огнем, а голос рокотал подобно горному обвалу.

— Найдите Кейна.

— И вы знаете, я не могу понять, задумал он это все или нет, не могу даже решить, что делать теперь.

Стоять было бы слишком больно, поэтому Хэри Майклсон сидел на неудобном жестком стуле у крохотного квадратного окошка.

Его правая рука была притянута к груди, чтобы хоть частично открыть раненое предплечье. Рану невозможно было вылечить иначе, как обработать и зашить. Использование современной медицины повлекло бы расстройство в континууме после возвращения в Анхану. Хэри сделали несколько инъекций антибиотиков и ввели недельную дозу анальгетических капсул размером с булавочную головку каждая. Левое плечо и колено зверски болели от сновавших внутри стероидов, закачанных в обе связки; даже несмотря на противовоспалительный укол в каждый из бесчисленных черно-синих следов от гелиевых пуль, тело было исчеркано хирургической лентой, которая должна была снять боль.

Когда Хэри вернется в Анхану, ему не составит труда объяснить происхождение синяков полетом в выгребную яму Шахты. История была недурственная; ей уже поверили корреспонденты и медтехники, обрабатывавшие его раны.

Хэри уставился на струйки воды, стекавшие по оконному стеклу, словно пытался прочесть там свое будущее. «Как ни приеду, все время дождь», — подумал он.

— Не вижу, какая ему с того польза, — заметил Хэри. — Он позволил прессе абсолютно все — они были рядом с того самого мгновения, когда я открыл глаза. В такси по дороге сюда я не нашел ни одного телеканала, который не передавал бы сведения обо мне. Если даже у них не было моей записи, в ход шло интервью с медтехником, или беседа со старыми актерами, оценивающими мои шансы в финальной схватке с Берном, или реклама, рассказывающая о рекордном количестве проданных записей, А то еще какие-то сволочи с умным видом рассуждали о «сбоях в винстоновском передатчике»…

Он прижал левый кулак к стеклу и уперся в него лбом, глядя на складки кожи вокруг пальцев и толстые мозоли на костяшках.

— Один парень в Чикаго умудрился взять интервью у родителей Шенны. Они, ну, они… — В горле запершило и он откашлялся. — У Алана и Мары нет виртуальных кресел. У них нет подключения, полагающегося ближайшим родственникам, . потому что это мое Приключение, а не Шенны. Они из торговцев и не могут позволить себе виртуальную кабину. Проклятие, я дал бы им денег, но не подумал об этом, а они слишком горды, чтобы просить меня. Так этот чикагский недоносок бросил призыв о пожертвованиях, о всемирном сборе в помощь Лейтонам, чтобы их подключили к происходящему до конца моего Приключения. Говорят, все идет хорошо. А как по-твоему, кто загребет оставшуюся прибыль?

Сумев прорваться сквозь ряды корреспондентов в больнице Студии, Хэри даже не заглянул домой — он знал, там его ожидают алчущие толпы репортеров. Марк Вило не отвечал на звонки: он покинул Студию накануне, когда Майклсон все еще лежал без сознания в лечебнице. Хэри мог только догадываться, что интрижка с Дойл, как всегда, увенчалась успехом и теперь бизнесмен оттягивается где-нибудь у праздножителей. А Вило единственный, кто сумел бы защитить его от прессы. И даже с Вило Хэри не мог бы поговорить о том, что накипело у него на душе, не мог сказать того, что отчаянно просилось наружу.

Многие его слова и мысли были опасными. Передай их кто-нибудь Социальной полиции, его бы киборгизировали. Вило не смог бы защитить его, а Хэри не хотел ставить патрона в трудную ситуацию.

И потому он отправился в единственное место на Земле, к единственному человеку, которому можно без опаски доверить все что угодно. Он поехал в лагерь Бачанан, в Немую Зону, где ни одно произнесенное слово не могло быть записано или подслушано, и рассказал обо всем своему сумасшедшему отцу.

— Как ему удалось так четко все спланировать? Допускал ли он случившееся, посылая Ламорака предать ее? Когда он одобрял ее Приключения? Связано ли это с Тоа-Фелатоном? Что ему нужно больше — уничтожить Ма'элКота или поднять рейтинг?

Дункан Майклсон неподвижно лежал в постели и слушал Хэри в тишине, изредка нарушая ее хриплым кашлем. На лбу у него пульсировали вены, и сын, как всегда, не мог понять, слышит ли его Дункан.

— Разве это… важно?

Хэри посмотрел на призрачное отражение отца в мокром окне.

— Нет, не думаю. В любом случае я труп.

— Нет…

Дункан вновь захрипел, закашлялся, его рот наполнился мокротой. Хэри подошел к койке, ослабил ремни на запястьях отца и подставил ему бумажную салфетку сплюнуть. Потом Хэри аккуратно вытер отцу рот.

— …ты не труп, — с трудом произнес Дункан. — Ты побеждаешь…

«Ты с ума сошел?» Хэри едва удержался, чтобы не произнести эти слова, и подавил горький смешок.

— Побеждаю? Папа, да я на ногах еле держусь. Шенна ум' рет через два дня. Она влюбилась в подонка, который собирается убить ее, а я оказался между Студией и проклятой Империей Анханы. Даже если я успею вернуться к Шенне вовремя, даже если я доживу до этого мгновения, она не захочет быть спасенной…

— Что… что там… — казалось, Дункан слабеет с каждым произнесенным словом, — что там с Коллбергом?

Хэри опустил голову.

— Он для меня слишком умен. Он все время шел на два шага впереди.

Актер переплел пальцы и захрустел ими, изображая пулеметную очередь.

— Когда я пришел в себя в больнице, мне понадобилось полчаса, дабы поверить, что я едва не убил его. А потом я еще час переживал.

— Глупый… глупый мальчик. Разве я не говорил… не говорил тебе, в чем твоя проблема?

— Ну, говорил. Ты всегда говоришь, в чем моя проблема. Я раб, да?

Тонкие бескровные губы Дункана тронула улыбка.

— Больше нет…

— Что ты имеешь в виду?

— Он… Коллберг ничуть не умнее тебя, Хэри. Таких людей вообще очень мало. Он просто… идет к своей цели. Он все время берет взятки, все время делает крошечные шажки туда, куда себе намечает, не зная еще, чем все это обернется потом… Когда занимаешься этим достаточно долго и старательно, все вдруг становится на свои места… ты видишь себя гением, ничего не планируешь…

— Я не…

— Слушай! — Дрожащая рука Дункана с неожиданной силой вцепилась в его запястье. — Ты делаешь то же самое и всегда делал. Кейн ведет себя так, и ты тоже ведешь себя так. Когда Кейн побеждает, он побеждает так же, как и ты. Ты крадешься в сумерках, и когда все сходится, ты забираешь выигрыш, быстрое движение — и картина сложилась, верно?

Хэри нахмурился:

— Ну, наверное, так…

— Вот так ты и побьешь его.

Хэри сощурил глаза и глубоко задумался.

— Видишь, — продолжал Дункан, — ты не раб. Ты думаешь… как тебе побить его. Настоящий раб не задается таким вопросом, он не сражается… он не позволяет себе сражаться, Коллберг не твой хозяин… в твоем сознании. Ты можешь победить его. Ты выиграл.

— Вряд ли…

— Нет, нет, нет! Подумай, Я не мог научить тебя большему, но по крайней мере попытался научить тебя думать. Побей Ма'элКота — появится другой Ма'элКот. Появятся новые Коллберги. Ты уже побил самого сильного врага — голос в своей голове… который шепчет, что ты ничего не сможешь сделать… Если одолеешь этот голос, победы у тебя никто не отнимет. Ты можешь умереть, но только сражаясь.

«Или закончу свой путь здесь, в соседней комнате Бача», — подумал Хэри. Дункан сам делал крошечные шаги, побил свой голос — и был раздавлен, как таракан.

Хэри вздохнул и покачал головой.

— Я не побил его, папа. Я пытаюсь, но никак не могу. Глаза Дункана медленно закрылись, и он издал хриплый смешок.

— Сможешь… Узнать врага — полпобеды. Сделай шаг, Хэри. Сделай первый шаг, а потом просто не останавливайся.

— Тебе легко говорить, — проворчал актер, отводя глаза. — Для тебя это все кончилось давным-давно. Ты проиграл много лет назад.

— Ничего не кончилось, — возразил Дункан. Возможно, у него и была не в порядке голова, но слух оставался великолепным. — Я не проиграл. Я все еще дерусь, Хэри.

Майклсон долго смотрел на обезображенное лицо Дункана, на вялую улыбку, выражавшую такую неуместную здесь уверенность. Эта уверенность была столь неожиданна в усохшем полуживом отце, что спор прекратился сам собой.

— Я продолжаю делать крошечные шажки, — сказал Дункан, вытирая рот трясущейся рукой. — Только что я сделал еще один.

В тот день Хэри провел у Дункана не один час; больше ему некуда было идти. Коллберг назначил его возвращение в Анхану на завтрашнее утро, и теперь у него оставалось только одно задание — очередное интервью с ЛеШон Киннисон из «Драконьих историй».

Ему надо было обсудить с отцом много чего.

Хэри слышал, будто сыновья рано или поздно начинают говорить со своими отцами как с мужчинами. Как правило, это случалось лет в двадцать. Но болезнь Дункана, карьера актера и всякое другое лишили Хэри такой возможности. Однако в тот день он начал смутно понимать, как чувствовали себя ученики Дункана тридцать пять лет назад, и сделал первый шаг к сближению.

Он знал, что второго шага может никогда не быть — Дункан слишком глубоко ушел в свою болезнь.

Они пытались обсуждать проблему Хэри, решить, каким образом спасти их с Шенной от нависшего над их головами меча. В тот день Хэри был особенно щедр, наобещал служителям килограммы кокаина, чтобы только остаться в комнате один на один с отцом, даже не прерываясь на обычные уколы, которые время от времени делал ему служитель.

Дункан балансировал на грани здравого рассудка благодаря точно выверенному подбору лекарственных средств. Немало часов ушло на воспоминания Дункана о временах, предшествовавших и следовавших непосредственно за снижением его социального статуса, когда мать Хэри была жива, а их семья все еще оставалась крепкой. Дункан, как это бывало уже не раз, начал спрашивать у Хэри урок по геометрии, затем послал его в спальню посмотреть, как там чувствует себя мама. Хэри давно обнаружил, что подстроиться под мысли Дункана необычайно просто, и вел себя так, как тот ожидал.

— Ты хорошо умеешь играть в одиночку, Хэри, — безупречно, просто великолепно… — сказал Дункан, наконец «пробудившись». — Я знаю, что вбил в тебя это умение собственными кулаками, прежде чем ты достаточно подрос и научился обороняться, — это я тоже помню… Это сделало тебя богатым и знаменитым — а теперь то же самое качество может убить тебя. Пойми, ты так хорошо умеешь быть тем, чем тебе прикажут, что никто уже не помнит, что для тебя это совершенно необязательно. Никто, включая тебя самого. Ты обманул всех, заставив их думать, что ты — Кейн; ты обманул даже самого себя. Ни к чему решать все проблемы кулаками, Хэри. Это манера Кейна. Ты был Кейном в кабинете у председателя. Председатель причинил тебе боль, и ты решил было вышибить из него дух голыми руками — но это реакция Кейна, потому что у него нет другого выхода. Он умеет решать проблемы только так.

— А как еще? — мрачно спросил Хэри.

— О, есть множество вариантов. Черт, да ты слишком умен, чтобы так обманывать себя! Ты в плену у собственного образа, Хэри. Весь мир считает, что ты и есть Кейн, а ты позволил им считать, что соглашаешься с этим. Но это неправда. И никогда не было правдой. Не тот ли ты человек, который всегда смотрел миру в лицо? — Дело в том… — неуверенно произнес Хэри.

— Ладно, это все ерунда. Ты выдаешь себя не за того, кто ты есть. Ты делаешь вид, будто мир хуже, чем на самом деле. Ты обманываешь себя, как Полианна. <Героиня одноименной повести Э. Портер, неисправимая оптимистка. — Примеч. пер.> Все это извиняет твой проигрыш. А ты не можешь позволить себе проиграть. Сейчас — не можешь. Ставки чересчур высоки.

— Но что же мне делать? В смысле делать самому? — Хэри устало смежил веки. — На меня со всех сторон сыплются одни шишки.

— Во-первых, прекрати ныть. Во-вторых, перестань дурить себя. Пусть председатель, император, каждая собака думает, что ты Кейн — но не позволяй самому себе поверить в подобную чушь. Это твой порог. Люди следят за тобой двадцать лет, но они до сих пор не поняли, как ты умен. Делай маленькие шажки, Хэри, — по дюйму в день. Верь, если ты не поддашься, то в конце концов окажешься в центре, где один-единственный удар разрушит все планы твоих противников. Ты знаешь своего врага, но не позволяй ему узнать тебя. Коллберг считает, что он в безопасности, пока ты не наложил на него руки.

— Папа… ты… э-э… — покачал головой Хэри, — у тебя все слишком просто…

— Может быть, так оно и есть на самом деле, — прохрипел Дункан. — Если я сумасшедший, то это не означает, что я не могу быть правым.

Он повернул голову на подушке, чтобы видеть окно. Потом отрешенно произнес:

— Человека… можно простить… за то, что он гордится своим единственным сыном.

Хэри почувствовал комок в горле и заморгал, прогоняя внезапное жжение в уголках глаз.

— Ладно, — сказал он. — Наверное, первым делом следует выяснить, кто решится принять мою сторону, причем это должен быть большой человек, которого Студия не сможет раздавить.

Они проговорили долго, и Хэри уехал уже за полночь. По дороге домой он прямо из машины позвонил по личному номеру Марка Вило. На этот раз толстый бизнесмен ответил.

— Хэри! Как дела, малыш?

— Марк, мне нужно большое одолжение.

— Что угодно, малыш, только скажи. Ты вытянул на себе все дело — этим утром она подписала бумаги насчет «Грин Филдз»…

— Она еще там? Вило покачал головой.

— Вернулась в Кауаи. А тебе зачем?

— Это и есть одолжение. Мне нужна аудиенция с Шермайей Дойл.

— Это нетрудно, малыш, — широко улыбнулся Вило. — Эта леди всегда готова обязать кого-либо, улавливаешь?

Хэри глубоко вдохнул. «По дюйму в день», — вспомнил он.

— Как насчет сегодня после полудня?

Алый бархатный костюм Берна ярким пятном выделялся на фоне серых кожаных мундиров Котов, Они собрались в доме смотрителя Рыцарского моста со стороны Старого Города, почти две сотни мужчин примерно одинакового роста и сложения — одно из условий приема в отряд.

Скачки и попойки, заполнявшие их ночи, были забыты; на лицах застыла суровая решимость. Каждый знал, что скоро они выступят против Саймона Клоунса; каждый чувствовал потерю шестерых собратьев, погибших меньше недели назад.

Каждый Кот поклялся в душе, что сам отомстит за них.

За спиной у Берна стояли те, кого он называл Кошачьими глазами, — четверо самых храбрых, самых верных бойцов в плоских шапках с вуалями из серебряной сетки. План Берна был прост. Каждый из четырех отрядов будет сопровождать Кошачий глаз. Он станет информировать о каждом, кого увидит. Если подсказка Ламорака верна и сеть действительно сделает человека нечувствительным к заклинанию Плаща и прочей магии сокрытия, Глаз начнет описывать людей и вещи, невидимые командиру. Окружение и захват невидимки будут производиться по стандартной процедуре. — Маг нужен императору живым, остальные меня не заботят, — заявил Берн.

Он тщательно продумывал эту свою фразу, дабы потом иметь возможность честно сказать Ма'элКоту, что он не приказывал никого убивать. Если мальчики немного перестараются, так это же понятно, учитывая потери и нанесенное им унижение. Это же просто отчаяние, понимаете? И ярость. На той неделе мальчики лишились своих друзей. Ну как было не отомстить… Особенно это касалось Кейна. Берн надеялся в душе, что тот ему еще попадется.

Про себя Берн думал, что Ма'элКот скорее всего не мог говорить с Кейном из-за того, что убийца подался к Саймону Клоунсу — либо сам был Саймоном Клоунсом — и каким-то образом скрылся в том магическом тумане, который до сих пор не удалось рассеять даже императору. Берн собирался держать кого-нибудь из Кошачьих глаз при себе и мечтал о встрече с Кейном. Дарованная Ма'элКотом Сила наполняла его грудь, заставляя чувствовать нечто вроде плотского удовлетворения.

А может быть, Пэллес Рил тоже будет там. Она скрылась от него в Лабиринте, унизила его и его людей, но сегодня, быть может, он схватит ее. Схватит их обоих.

Сладостное видение завладело сознанием Берна, и он улыбался, даже отдавая Котам последние указания.

— Оберегайте Кошачьи глаза: Саймон Клоунс бросит против них все, что у него есть. Если Глаз погибнет, — Берн испытующе оглядел мрачные лица подчиненных, — стоящий рядом возьмет его шляпу и станет Глазами отряда. На этот раз Саймон Клоунс не скроется от нас. Чтобы выжить, ему придется убить нас всех в открытой схватке.