Когда Таланн подбегает ко мне, я молча возвращаю ей нож. Она метает намного лучше, чем когда-либо буду метать я.

— Я же говорила, что могу сделать много чего интересного, — улыбается она.

— Никогда не видел ничего подобного, — честно говорю я ей, умалчивая о том, что нож едва не отрезал мне ухо. — Бросок был замечательный. Ты спасла мне жизнь.

— Давай не будем считать это чем-то особенным, а?

Я дружески сжимаю ее руку и смотрю в светящиеся глаза.

— Ладно, давай не будем.

Она кашляет и отворачивается, потом слегка краснеет и смотрит на тела стражников.

— Перерезать им горло? Я качаю головой.

— Думаю, они не придут в себя раньше, чем мы смоемся. Если же у них разбиты головы, они вообще могут не прийти в себя, так что ладно уж — дадим им шанс. Они ведь не какие-нибудь сволочи, у них просто такая работа.

Она искоса бросает на меня задумчивый взгляд.

— А ты не совсем такой, как я представляла.

— Ты не первая, кто говорит мне это. Ты можешь стрелять так же хорошо, как метать нож? Она пожимает плечами.

— Наверное.

— Тогда бери оружие и пошли.

Пока она подбирает арбалеты, взводит их и заряжает, я не могу помочь ей, зато получаю возможность оценить весьма примечательные изгибы ее тела под робой заключенного. Я вспоминаю, как Таланн выглядела в глазах Пэллес, однако Пэллес не смогла сделать ее настолько манящей, какой она кажется сейчас, — существует, знаете ли, немного вещей, столь же притягательных, как чистое обожание.

Я отворачиваюсь и снимаю с крюка лампу.

— Готова?

— Я всегда готова.

Она держит в каждой руке по арбалету, а ее улыбка очень похожа на мою.

— Тебе нравится, правда?

— Поверишь, если я скажу, что это воплощение моей многолетней мечты?

Надеюсь, это риторический вопрос. Я молча задуваю лампу, и коридор темнеет. Ставлю лампу на пол, чуть-чуть приоткрываю дверь и заглядываю в чашеобразный Театр правды.

На самом дне этой чаши возвышается платформа, на которой лежит привязанный к столу Ламорак. Вокруг горит нечто вроде прожекторов. Высокий мужчина в какой-то странной хламиде и маске ножом режет пах Ламорака. На правом бедре актера красуется еще одна рана, уродливый I-образный разрез, зашитый грубой черной нитью. Левое бедро вздуто, словно там чудовищных размеров опухоль.

Десять человек сидят на скамьях внизу, спиной ко мне, и ловят каждое слово мужчины в маске — должно быть, это и есть Аркадейл.

Он говорит:

— Теперь, обнажив брюшную стенку, мы вновь стоим перед выбором. Здесь можно и даже нужно использовать яйца насекомых, в том случае если у вас нет постоянной хирургической практики. Открыть здесь брюшную стенку очень трудно — легкий надрез в кишке позволит желудочному соку проникнуть в брюшную полость. Смерть такого рода крайне болезненна, однако она может наступить слишком быстро и помешать эффективному допросу. Таким образом, мы снова оказываемся в опасной близости от нашего главного врага — шока. С другой стороны, если вы чувствуете себя достаточно уверенно, чтобы вскрыть брюшную стенку, следует помнить о существовании различных ос, личинки которых особенно хороши для применения в этом месте. Детальное описание сбора этих личинок содержится у вас в записях. Просмотрите их, пока я открываю мускул.

Я сжимаю зубы, стараясь сдержать подступающую рвоту.

— Это класс. Это урок мучительства.

— Ламорак там? — шепчет за моим плечом Таланн. — Как он выглядит?

— Плохо. Левое бедро у него совсем паршивое. Здесь есть другой выход?

— Я не видела. По-моему, нет.

— Ладно. Тогда я вхожу. Ты втащишь тела стражников внутрь и будешь удерживать дверь. Кто бы ни появился в коридоре — стреляй.

— С удовольствием. А ты что будешь делать?

Я глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю.

— Я буду импровизировать.

Я проскальзываю в дверь и неторопливо иду по широкому пролету ступеней, вырезанных в известняке. Заложив большие пальцы за пояс, я прохожу изогнутые ряды скамеек с таким видом, словно у меня впереди вечность. Ученики Аркадейла там, внизу, одеты только в ткань, без брони или даже кожаных доспехов. Благодарение Тишаллу, у них нет оружия. Должно быть, Ламорак краем глаза замечает мое движение — он со стоном отрывает взгляд от гипнотизирующего мерцания скальпеля и встречается с моими глазами. В его взгляде заметно спокойное удивление.

Аркадейл поворачивается и смотрит туда же. За блеском серебряной сетки я не могу рассмотреть его лицо.

— Чем могу служить? — вежливо спрашивает он.

— Можешь, — дружелюбно отвечаю я (услышав мой голос, студенты подпрыгивают от неожиданности). — Удели минутку, ладно?

Я прохожу последние две ступеньки, миную учеников, которые покорно сидят и ожидают, пока их учитель объяснит причину задержки.

Удобнее всего было бы подойти прямо к Ламораку, однако Аркадейл достаточно умен и осторожен, а Ламорак портит мне всю игру — по его щеке стекает слеза, и он хрипло бормочет:

— Кейн… господи боже мой, Кейн… Идиот. Уж лучше бы он сдох!

Аркадейл прижимает острие скальпеля к подрагивающей коже над сонной артерией Ламорака.

— А-а, Кейн? Какая честь. Думаю, ты здесь из-за вот этого вот?

Я останавливаюсь и вытягиваю пустые руки.

— Поторгуемся, Аркадейл. Я слышал, ты человек разумный. Давай так: твоя жизнь в обмен на его.

— Не пойдет. — Взмахом затянутой в перчатку руки он подзывает учеников. — Взять его!

Позади меня шуршит ткань. Я оборачиваюсь к ученикам, стоящим за моей спиной. Они переминаются с ноги на ногу и смотрят в пол, на стены, друг на друга — только не на меня. По их опущенным глазам мне сразу становится ясно, что они меня знают.

У нескольких явно не хватает мозгов, и они заставляют себя сделать несколько шагов на нетвердых ногах, не торопясь, так, чтобы не оказаться первым, кто бросится на меня.

— Отвагу я уважаю, — говорю я им, улыбаясь сквозь покрывающую мое лицо кровь стражника, — но тут вам не проверка на выживание.

— Ну, давайте же, — поспешно говорит один из учеников, тем не менее оставаясь на месте. — Он не сможет справиться со всеми сразу.

Разумеется, он прав. Еще несколько человек неуверенно встают.

Я показываю им столько зубов, сколько помещается в моей широкой волчьей ухмылке, таящей в себе одновременно и вызов, и подначку.

— Те ребята снаружи думали то же самое, — напоминаю я им. — Они были в кольчугах, с арбалетами и дубинками. Они были профессиональными солдатами. Я даю им время обдумать сей факт. Ученики смотрят на меня, как олень на охотника. Я развожу руки, словно собираясь обнять их всех.

— Где ваши доспехи, ребята? Нет ответа.

— Садитесь.

Они валятся обратно на скамьи словно оглушенные. Я опять поворачиваюсь к Аркадейлу, скрещиваю на груди руки и жду.

— Что ж, ладно. — Аркадейл говорит спокойно, однако в его голосе чувствуется скрытое напряжение. Он стоит на дальнем конце стола. Из-под острия скальпеля на горле Ламорака стекает струйка крови. — Я не думаю, что тебя можно заставить сдаться, однако если ты немедленно не исчезнешь, спасать будешь труп.

— Кейн, — хрипло говорит Ламорак, глядя побелевшими глазами, — заставь его убить меня. Бога ради, пусть он меня прикончит!

— Успокойся, детка. Здесь убиваю только я.

— Я не блефую, Кейн, — предупреждает Аркадейл. Я пожимаю плечами.

— Перережь ему горло — и ничто не помешает мне оторвать тебе голову.

— Тогда мы в тупике. А время работает на меня.

— Между прочим, у меня тоже есть помощники. Таланн, в плечо!

Почти мгновенно раздается шлепок; вероятно, моя умная помощница прицелилась заранее. Ученики вскакивают и издают крик, когда в плечо Аркадейла ударяется арбалетная стрела. Она попадает в сустав и бьет не слабее молота. Скальпель красиво звенит, падая на камень. Аркадейл корчится на полу, сжимая стальное оперение стрелы и тонко воя.

— Я уже почти привык к тому, что ты рядом, — говорю я в окружающую меня тень.

— Похоже на то, — мягко отзывается Таланн, а потом кричит: — Шевельнешься — получишь следующую стрелу в голову.

Аркадейл сдается и затихает. Я подхожу к столу и начинаю развязывать ремни. Едва я успеваю освободить руку Ламорака, как он хватает меня за кисть с отчаянной силой, а его глаза затуманиваются слезами.

— Кейн, я не могу поверить… — шепчет он. — Тебя послали за мной? Там узнали, куда я попал, и послали тебя спасти меня?

Он не может толком сказать, кто узнал, не может произнести имя; я тоже не могу сделать этого, но отвечаю жестоко и правдиво:

— Нет.

— Нет? Как «нет»?

— Мне приказали бросить тебя на смерть. Я здесь только потому, что мне нужно, чтобы ты вывел меня на Пэллес Рид. Подумай об этом в следующий раз, когда наденешь броню и взмахнешь мечом. Кстати о мече — он попал к Берну, ты в курсе?

Похоже, он не слышит меня. Он все еще потрясен тем, что наш неназываемый хозяин так мало озабочен его судьбой, что пожелал бросить его на мученическую смерть.

— Господи, господи, мне необходимо выбраться отсюда… Я развязываю последний узел.

— Ну так пошли.

Он слепо смотрит на меня.

— Нога… я не могу идти. У меня сломана нога.

— Сломана? — тупо повторяю я.

Ламорак — здоровила, каких мало, а я человек некрупный. Он потяжелее меня килограммов на двадцать пять, а Таланн еще меньше меня.

О боги, будьте вы прокляты, как я вытащу его отсюда?

Коллберг вцепился зубами в костяшки пальцев. Он не мог поверить в глупость Кейна — рисковать своей драгоценной прибыльной жизнью ради Ламорака! Да еще сказать вслух то, что должно было оставаться известным лишь немногим!

Администратор уже начал склоняться к тому, что Совет попечителей был прав насчет Кейна: этот человек действительно опасен. Он вел себя очень странно, рисковал без нужды, делал несуразные вещи, не желал совершать то, к чему имел талант: убивать людей — а теперь еще и высказал вслух конфиденциальную информацию!

Кулак Коллберга приблизился к кнопке вызова. Он боялся только одного: полмиллиона человек в виртуальных кабинах вынесут из этого Приключения знание того, что жизнь актера стоит немного.

«Ладно, — решил Коллберг, — поиграем еще». Ламорак искалечен, а Кейн чересчур умен, чтобы отдавать свою жизнь за другого. Ламорак наверняка умрет, а смерть актера произведет всплеск на рынке записей.

Что касается отзывов Кейна о самом администраторе, Коллберг воспринял их со спартанским спокойствием — он считал себя более чем профессионалом, чтобы обижаться на прозвища вроде «жирной серой личинки». Вероятно, тут сыграл свою роль амфетамин; впрочем, Коллберг не слишком разбирался в его действии. Последнее оскорбление он спокойно и почти любовно присовокупил к растущему списку оскорблений в свой адрес. Когда-нибудь, возможно, даже очень скоро, он поквитается с Кейном.

Угрюмый, переполненный злостью, Хабрак смотрел на спутанную, черную от копоти веревку, не так давно привязанную к зазубренному куску металла. Стражник, который принес эту вещь и положил на стол, стоял смирно и рассказывал, как нашел своего товарища связанным и с кляпом во рту на крыше возле площадки для стражников.

— Когда я ушел, его освобождали от пут. Я подумал, он вряд ли что-нибудь знает, и потому гораздо важнее доставить вам вот это немедленно.

— Все правильно, копейщик.

«Будь у него хоть капля мозгов, — подумал Хабрак, — он оставил бы веревку на месте и хватал вылезающих из трубы по одному».

В любом случае эти чужаки, эти нарушители закона, кто бы они ни были, пробрались в его Донжон и теперь были в ловушке. Оставалось только схватить их.

— Собери солдат, не поднимая шума, — проворчал он. — Мы спустимся вниз и осмотрим каждый дюйм. Наши приятели могут и не знать о том, что мы у них на хвосте. Прикажи ребятам не особо беречь пойманных — обойдутся без допроса. Я хочу, чтобы каждый не стражник и не арестант, находящийся в Донжоне, умер. Застрелите их. Без пощады.

Он встал и потянулся к оружию.

— Мне нужны все тела, ясно? Все тела.

— Если б ты не подстрелила меня, вы могли бы еще на что-нибудь надеяться, — пыхтит Аркадейл, пытаясь скрыть за вежливостью боль. — Но с этой раной никто не поверит, что вы находитесь под моим попечительством. Осмелюсь заметить, что как заложник я также ничего не стою, поэтому ни один стражник не пропустит вас, чтобы сохранить мою жизнь.

— Я не собираюсь убивать тебя просто так, — отрезаю я. — Заткнись.

— Кейн, — тонко выдыхает Ламорак, пытаясь обмотать остатки своей рубашки вокруг полукруглого надреза на паху, — пусть он снимет эту свою шляпу.

— Не приставай ко мне.

Десяток перепуганных студентов на передней скамье дрожат и облизывают пот с верхней губы. Я тычу пальцем в самого здорового и по виду самого сильного из них.

— Эй, ты, иди сюда!

— Я? — Он прижимает ладонь к груди и оглядывается в слабой надежде, что я показываю на его соседа.

— Ну, быстро!

— А почему я? Я же ничего не…

— Таланн, — резко говорю я, — пристрели этого тупицу. Он вскакивает на ноги со скоростью чертика из коробочки и машет перед собой руками.

— Не надо! Не надо! Я уже иду!

Он бросается ко мне, замаскировав искаженное страхом лицо улыбкой готовности помочь.

— Как твое имя?

— Р-рушалл, если вам уго…

— Заткнись! Ламорак, — я поворачиваюсь и протягиваю ему руку, — Рушалл поработает у тебя верховой лошадью. Иди сюда, посадим тебя верхом.

Ламорак бросает на него взгляд, пожимает плечами и выдавливает болезненную улыбку.

— Все лучше, чем пешком.

— П-пожалуйста, — мямлит Рушалл.

— Сказано тебе, заткнись! — повторяю я. — Лошади не разговаривают. Ну-ка, повернись!

Рушалл продолжает неразборчиво бормотать, однако покорно позволяет Ламораку взгромоздиться на себя. Оба чуть постанывают — Рушалл от тяжести, Ламорак от боли.

— Пусть Аркадейл снимет шляпу, Кейн, — с усилием повторяет Ламорак. — Тогда я, быть может, сумею помочь… Иначе он нам ни к чему…

Его лицо зеленовато-бледное, как у трупа. Кажется, ему стоит немалых усилий просто оставаться в сознании. Он дышит глубоко и медленно, стараясь не поддаться шоку, — похоже, этот сукин сын будет повыносливее, чем я думал. Однако на объяснения у него не хватает сил, и я не задаю вопросов. Я подхожу к валяющемуся на полу Аркадейлу.

— Слышал, что сказали? Снимай!

Он норовит отодвинуться от меня и хватается за шляпу, пытаясь удержать ее на месте. Без лишних слов я резко вытаскиваю и поворачиваю оперение торчащей из его плеча стрелы. Сталь дрожит у меня в руке и скрежещет по кости плечевого сустава. Аркадейл кричит и выпускает шляпу, которую я и сдергиваю с него свободной рукой.

У него угловатое высокоскулое лицо липканского аристократа, а слипшиеся от пота волосы не намного отличаются по цвету от его бледного лица. Аркадейл едва слышно стонет сквозь сжатые зубы, изо всех сил стараясь не уронить липканского достоинства.

— Встань! — приказывает Ламорак.

Я прекрасно понимаю, что Аркадейл не станет помогать нам — однако этот сукин сын действительно встает, медленно разгибая свои паучьи ноги. Я оглядываюсь на Ламорака и понимаю, в чем дело. На его безупречном лице застыло знакомое выражение — сверхконцентрация мысленного зрения.

— Дай сюда источник питания твоего костюма, — негромко приказывает Ламорак.

Здоровая рука Аркадейла механически ныряет за ворот костюма «пчеловода». Глаза палача стекленеют, и он начинает говорить, словно не замечая движений собственной руки:

— Вы все равно не сможете сбежать…

Он твердит это все время, пока его рука шарит за воротом и наконец достает крошечный блестящий черный камушек размером с горошину. Я уже видел такие: это грифонов камень.

Такие камни добывают из внутренностей птиц-чудовищ размером с лошадь; камни концентрируют бездну магической энергии. В отличие от драконов, которые могут привлекать Силу точно так же, как маги-люди или нелюди, грифоны полностью зависят от камня, помещенного у них в зобу. Без грифонова камня они так беспомощны и смешны, какими могут быть только полусоколы-полульвы, встречающиеся в природе выродки. С камнем же они превращаются в стремительных летунов и опасных противников, а также в мишень охотников за камнями, которые уже практически извели этих редких животных. Все это вмерте превращает грифоновы камни в большую редкость, имеющую огромную цену, даже если они так же невелики, как этот.

Аркадейл механически подходит к Рушаллу с Ламораком на закорках и кладет в вытянутую руку актера грифонов камень. По лицу Ламорака блуждает улыбка, глаза закрываются, как будто он испытывает плотское удовольствие.

— Вот теперь все в порядке, — бормочет он. — Можно идти.

— Слышал, что сказано? — говорю я Рушаллу, кивая на лестницу. — Ну, пошел!

К тому времени как мы добираемся до верхних ступенек, Рушалл уже покачивается под тяжестью Ламорака. Это плохой знак. Я переступаю через лежащих стражников — они без сознания, однако все еще дышат — и киваю Таланн.

— Давай выбираться. Можем заложить дверь снаружи.

— Подождите, — внезапно просит Ламорак. — Секундочку.

— Зачем?

Вместо ответа Ламорак поднимает руку с зажатым в ней грифоновым камнем и медленно прикрывает глаза.

— Возьми скальпель, — отчетливо говорит он. Стоящий далеко внизу на возвышении Аркадейл берет в руки инструмент.

— Твой глаз соблазняет тебя. — Ядовитый голос Ламорака приводит меня в изумление, — Вырежь его.

С безотказностью автомата Аркадейл погружает скальпель в свой левый глаз.

Таланн содрогается и тихо роняет:

— Мама!

— Не мама, а мать! — В сатанинской усмешке Ламорака обнажаются зубы. — Мать его!

По щеке Аркадейла стекает кровь вперемешку с прозрачной жидкостью, однако мастер старательно продолжает водить скальпелем туда-сюда по глазнице.

Рушалл стонет от ужаса и отвращения.

— Да-а, — тяну я ошеломленно. — Напомни, чтобы я не попадался тебе в темном углу.

Мы выходим в коридор и запираем дверь на засов. Пока Ламорак высекает огонь, пытаясь разжечь лампу, Таланн приближается ко мне.

— Как мы поднимем его по веревке? — спрашивает она, кивая на актера. — Он же не сумеет залезть по ней сам.

— Мы не полезем по веревке. — Я бросаю взгляд в ту сторону, откуда мы пришли. — Там больше нет выхода: повара уже приступили к работе, да к тому же их стерегут стражники. Но у нас есть другой вариант.

— Правда? Я ухмыляюсь.

— Чтоб у меня да не было запасного выхода! Я кто, новичок зеленый?

— И как туда добраться?

— А вот в этом-то и весь фокус. Нам придется идти через Яму.

— Через Яму? — Глаза у Таланн становятся круглыми. — Ты с ума сошел?

— У нас нет выбора, — пожимаю я плечами. — А выход? Выход находится в Шахте.

Ламорак и Таланн мрачно переглядываются, а Рушалл бледнеет — они немало наслышаны об этом месте. Ламорак сжимает грифонов камень, и Рушалл успокаивается. Даю ему в руки лампу.

— За мной.

Мы идем по коридору и за углом обнаруживаем четырех стражников.

За то мгновение, что понадобилось им, дабы осмыслить наше появление, Таланн успевает навести один из своих арбалетов. Стражник, едва успевший открыть рот, чтобы крикнуть:

«Стоять!» — получает стрелу прямо в глотку.

Стрела пробивает позвоночник и выходит из загривка, поэтому удар не сбивает его с ног. Он стоит и покачивается — уже мертвый. Остальные стражники начинают беспорядочную стрельбу, и их арбалеты высекают искры из каменных стен. Что-то с силой ударяет меня в край правого колена. При этом раздается такой звук, словно бухнули на стол шмат сырого мяса. Стражники кричат, призывая подмогу, а сами тем временем отступают за угол, чтобы перезарядить арбалеты. Их командир, пронзенный стрелой, падает вниз лицом, чуть подергиваясь.

Я бегу за ними, но нога подводит меня, и я падаю на пол. Таланн, бежавшая рядом, прыгает через мою голову, а я валяюсь, обхватив колено и чувствуя, как сквозь пальцы течет кровь, С грациозностью газели Таланн прыгает за угол. К моменту ее появления только один стражник успевает перезарядить арбалет, однако Таланн уже набрасывается на него. Тот отскакивает за угол, но она никогда не промахивается.

Не успевает стражник взять ее на мушку, как Таланн взвивается в воздух и стреляет, причем рука ее так же тверда, как если бы девушка стояла на земле. Она находится метрах в трех от стражника. С такого расстояния не спасет даже кольчуга: стрела пробивает ее и исчезает в левой стороне груди.

Таланн бросает арбалет и, не останавливаясь, устремляется к стражнику, который что-то бормочет сквозь всхлипывания. За углом его бормотание сменяется криком боли, затем слышится мягкое шмяканье и хруст рукопашной схватки.

Теперь я понимаю, что у меня с коленом: совсем рядом на полу лежит стальная арбалетная стрела с изогнутым и искривленным наконечником. Она, видимо, попала в меня рикошетом, Однако, даже погнутая и почти утратившая скорость, ударила по коленной чашечке словно молотком. Вся нога ноет, пальцев я вообще не чувствую — должно быть, раздроблена кость. Через несколько минут навалится дикая боль.

Сегодня мне определенно не везет.

Впрочем, на исследование ран нет времени. Я позабочусь о них позже, когда пойму, что моей жизни ничто не угрожает.

Звуки схватки резко обрываются, и через секунду из-за угла выходит Таланн, на губах довольная улыбка.

— Ты не ранена? — спрашиваю я.

— Кейн, — серьезно отвечает она, — я разминаюсь.

— Ты просто самородок, — кисло замечаю я. Она пожимает плечами и улыбается мне. Ее улыбка была бы ослепительна, не будь ее лицо таким загвазданным.

Я все еще не чувствую правой ноги, хотя бедро уже начинают покалывать маленькие иголки.

— Помоги встать, — прошу я. — Не уверен, правда, что смогу идти…

Она берет меня за руку — при этом наше оружие брякает, столкнувшись, — и легко поднимает на ноги. Ее взгляд пронзает меня, словно копье. Когда последний раз так смотрела на меня жена?

Не могу сейчас думать об этом.

Мое колено уже вспухло сбоку, натянув кожу штанов, как оболочку сардельки. Похоже, ничего не сломано, однако я вряд ли почувствовал бы перелом сквозь тупое покалывание и жгучую боль.

Лучше не останавливаться в надежде, что все обойдется.

Таланн подставляет под мою руку свое мускулистое плечо, и я иду. Рушалл и Ламорак все еще стоят, пошатываясь, в середине коридора. Ламорак едва держится, его голова качается, словно у гонщика после двухдневных состязаний.

Но вот со стороны Ямы доносятся крики, явно принадлежащие жертвам Таланн.

Воительница переводит взгляд с бледного потного лица Рушалла на мое колено.

— Нам от них не убежать.

— Ясен пень. Ламорак, помогай-ка! — Я осторожно трясу его за плечо. — Ну, давай, приходи в себя. Сейчас на нас набросится куча охраны. Можешь каким-нибудь образом отпугнуть их?

Его взгляд с трудом фокусируется.

— Н-не много. М-м… бесполезно… мечники, ну… колдуны проклятые…

Я снимаю руку с плеча Таланн и отвешиваю Ламораку хорошую пощечину.

— А ну очнись! У нас нет времени, понял, ты, мешок с дерьмом! Быстро соберись — или я перережу тебе горло прямо и дальше мы будем пробиваться без тебя! Его лицо светлеет, губы растягиваются в слабой улыбке.

— Хорошо тебе… а я не вооружен, нога сломана… Ладно, давай так…

Он резко встряхивает головой, стараясь сфокусировать взгляд.

— Только тебе придется присмотреть за моим скакуном. Я смогу удерживать его… одновременно с остальными.

— Не беспокойся. — Я вытаскиваю из ножен на боку длинный боевой нож.

Взгляд Рушалла становится осмысленным. Я показываю ему кончик ножа.

— Как тебе такая шпора? Не заставляй меня использовать ее, ладно?

Рушалл бормочет что-то неразборчивое, и мы, пошатываясь и хромая, идем в недра Донжона под нарастающий топот за спиной.

Преследователи находятся между нами и Ямой, поэтому мы стараемся сделать круг. Изредка Ламорак бормочет: «Поворот» — и мы поворачиваем. Впереди показывается патруль. Солдаты оживленно болтают о чем-то, невольно указывают другое направление и бегут в другой коридор, пересекающийся с нашим под прямым углом. Какую бы иллюзию ни создал Ламорак, она явно работает.

Теперь мы слышим в разных местах Донжона бестолковые крики, противоречивые приказы и споры на тему, по какому пути мы прошли. Заклинание действует, однако вокруг слишком много этой проклятой стражи — она повсюду, а Ламорак еле-еле удерживается в сознании.

Внезапно на нас бросается кто-то из патрулирующих, которые видят нас, а не сотворенную иллюзию, и даже успевает выстрелить прежде, чем голова Ламорака поднимается наподобие головы марионетки на ниточке. После минутного замешательства стражники бегут в другую сторону.

В дело вступают разбуженные криками заключенные. Они с готовностью подхватывают вопли стражников: «Сюда! Сюда! Нет, туда! А у себя в заднице искали?» — и просто гудят без слов, благодаря чему все команды тонут в шуме.

Мы снова и снова поворачиваем за угол, удирая от преследователей, и наконец за следующим поворотом возникает свет над благословенной Ямой.

Я задуваю лампу, которую несет Рушалл. В желтовато-розовом свете его лицо кажется серым и обвисшим — черт, да он выглядит хуже Ламорака: его грудь вздымается, по лицу текут слезы.

«Я не могу, — без слов говорит он снова и снова. — Не убивай меня». Я даже испытываю к нему некоторое сочувствие — пока не вспоминаю, чему он учился и кем собирался стать.

Я жестом приказываю оставаться всем на месте, а сам крадусь вдоль изгибающейся стены и выглядываю в коридор.

Увиденное мне совсем не по нутру.

Дверь в Шахту находится на противоположном конце Ямы, которая имеет в диаметре тридцать бесконечных метров. Добираться туда по балкону очень долго. К тому же рядом с ней блещут бронзой двойные двери, ведущие в здание суда.

У этих двойных дверей стоят девять бдительных стражников во всех своих доспехах и со взведенными арбалетами. Их прикрывает высокое, по пояс ограждение из камня. Несомненно, им приказано сражаться до последней капли крови.

Я бормочу себе под нос, чтобы никто не услышал: «Мы по уши в дерьме».

Может, еще не поздно переиграть план побега? Впрочем, я оптимист — у этой проблемы есть и светлая сторона. По крайней мере нам не придется пересекать Яму понизу, пробираться сквозь толпы вопящих арестантов. И еще… лучше умереть быстро, захлебнувшись кровью, которая хлынет пробитые стрелой легкие, чем живым попасть в Театр правды.

Я крадусь обратно, к остальным.

— Таланн, помнишь, что я просил передать Пэллес Рид, если не смогу выйти отсюда?

Ее лицо каменеет, и воительница упрямо трясет головой.

— Нет. Ничего я не помню. И не будем начинать все заново. Или все пройдем — или никто. Глупый ребенок.

— Ламорак, слушай внимательно!

Он словно пытается высмотреть затуманенными дымкой глазами что-то призрачное в камне у меня над головой. Я трясу его до тех пор, пока его взгляд не становится осмысленным.

— Ламорак, чтоб тебе сдохнуть, скажешь Пэллес, что она не на связи, понял? Когда встретишь Пэллес, скажешь ей, что она не на связи!

— Пэллес? — бормочет он. — Кейн… черт, Кейн, прости… Он сейчас витает в своем ирреальном мире.

— Ладно, времени у нас немного. Слушай: Пэллес умрет через три дня, а может, и раньше — через два. Слышишь меня? Пэллес умрет!

Ламорак хмурится и опускает голову на плечо Рушалла. Думаю, сказанное мною все же осталось где-то в его помраченном сознании.

Однако теперь на меня непонимающе смотрит Таланн.

— Что значит «умрет через три дня»? Она отравлена? Что значит «не на связи»?

Я борюсь с отчаянием и говорю сквозь сжатые зубы:

— Таланн, клянусь, я все объяснил бы тебе, если б мог. Будет время — попытаюсь. Но не сейчас. Сейчас поверь мне на слово!

— Хорошо, но…

— Отлично. Ламорак, все понял? Скажешь ей, что она не на связи.

Он медленно сдвигает брови.

— He на связи… Пэллес не на связи… Господи, Кейн… она же умрет!

— Точно.

Теперь у Пэллес больше шансов. Если хоть один из актеров выберется отсюда, она узнает о случившемся вовремя и успеет добраться до точки переноса. Она будет жить.

— Ну, за мной!

Я веду их вверх, к выходу в коридор. Мы останавливаемся в тени, где нас не смогут разглядеть стражники на балконе напротив.

— Нам нужно только добраться до двери в Шахту. Таланн выглядывает из-за угла, и на ее лице появляется жесткое выражение. Впрочем, она молчит. Она не хуже меня понимает грубую тактику строителя, сделавшего этот балкон круглым. Я оттаскиваю ее назад и тихо инструктирую — чтобы не слышал Рушалл. Для этого нам не нужно отходить далеко — Яма под нами шумит, как ночная дискотека.

— Если мы доберемся до этой двери, считай, мы свободны. На нижнем конце Шахты есть яма, ну, просто дыра в камне, сквозь которую сбрасывают тела. Падать высоко, но на дне лежит слой дерьма и разлагающихся трупов высотой в несколько футов. К тому же там проходит подземная река. По ней мы и выберемся. Поняла? Прыгай вниз, но не плыви, просто задержи дыхание, и пусть течение несет тебя, пока не досчитаешь до шестидесяти, вот так: «один-анхана, два-анхана, три-анхана». Потом плыви к берегу — речушка неширокая, так что греби посильнее и обязательно упрешься в камень. Поддерживай Ламорака — он может не доплыть. Вы окажетесь в пещерах под городом. Если я буду с вами, все будет в порядке — я знаю пещеры. Если нет — идите вверх и погромче кричите. Вы обязательно наткнетесь на кого-нибудь из кантийцев: они используют эти пещеры для передвижения под городом.

— Откуда ты все это знаешь?

Ма'элКот показывал мне карту, вот так-то. Мы вместе нашли запасной выход — на случай, если на кухне что-нибудь пойдет не так. Хмуро улыбаюсь Таланн.

— Я много чего знаю об этом городе. Он мне почти родной. Мы возвращаемся туда, где Рушалл стоит, опираясь на стену и пошатываясь под весом Ламорака.