— Поверит как миленький. — «Разве это так важно?» — Мы достаточно близки. А потом я прямо скажу ему, что делаю это все ради того, чтобы выйти на Саймона Клоунса.
— А зачем?
Кейн покосился вниз, на ритуальное возвышение, где Берн уже успел кого-то обезглавить.
— Чтобы покончить с Берном.
— А-а… — задумчиво произнес Ма'элКот, — кажется, понимаю.
— Ламорак — пленник Берна, так? Вся операция по поимке Саймона Клоунса — детище Берна. Освобождение Ламорака будет для него сильнейшим потрясением и поможет мне познакомиться с Саймоном Клоунсом, чтобы договориться о ловушке, где я смогу убить Берна. Ма'элКот хмыкнул.
— Неплохое дополнение к твоей легендарной судьбе. Никому еще не удалось сбежать из Донжона; только ты мог придумать подобный план.
— Никто и не заподозрит, будто я работаю на тебя. Черт, да во всем городе известно, что за мою голову назначена награда. Просто скажи народу, что я ускользнул от Тоа-Сителла и от Глаз.
— Ты будешь работать на меня?
Сердце Кейна словно сжала холодная рука.
— Конечно, буду. Что ты имеешь в виду? Или после всего сказанного ты не доверяешь мне?
— Я помню… — тихо заметил Ма'элКот, — что Кейн скорее убьет человека, чем солжет ему, — Убить проще, — хохотнул Кейн, стараясь выглядеть непринужденным и искренним. — Убьешь — и конец. А ложь хуже собаки — о ней надо заботиться, не то она обернется против тебя и искусает задницу.
— А ты не изменился?
Голос Кейна звучал равнодушно, хотя сердце отчаянно билось.
— Я честен, насколько мне позволяют обстоятельства.
— Хм-м… Что ж, ответ прямой. Хорошо. Раздевайся. У Кейна перехватило горло.
— А? — только и сумел он выдавить из себя.
— Ты не можешь служить мне, если не привязан ко мне сердцем, Кейн.
Император лениво махнул рукой в сторону платформы. Внизу суетились пажи в ливреях, переливавшие кровь из выемки в бронзовые кувшины. Кейн видел, точно такие кувшины они относили в Малый бальный зал и выливали содержимое в чан с материалом для Великого Дела Ма'элКота.
Желудок убийцы свело судорогой. «А ты что думаешь, сопляк, — обругал он сам себя, — не знаешь, что ли, откуда кровь берется?»
— Ты что, полагаешь, будто я спущусь туда и сам подставлю шею под меч Берна? — спросил он у императора.
— Да. Если ты не будешь доверять мне, Кейн, как смогу я верить тебе? Присягни мне, поверь в мое правосудие — и ты станешь служить мне. Откажи мне в этой чести — и ты никогда больше не сможешь стать моим слугой.
Выбора явно не было. В голове у Кейна все еще звучали слова Шенны: «Ему нет до меня никакого дела». А это может быть единственным шансом спасти ей жизнь. Колебаться нельзя.
— Ладно, — сказал Кейн, — по рукам.
5
Баржа выглядела ничуть не привлекательнее своего капитана, седого красноглазого пропойцы с морщинистым лицом и постоянно сопливым носом. Однако, осмотрев трюм — сырую яму, издававшую едкий запах мочи и гнили, который напоминал аромат дохлой черепахи, четыре дня пролежавшей на солнце и уделанной всеми котами округи, — Пэллес обнаружила нечто, заставившее ее улыбнуться, — маленькую рогатую рожицу со знакомой лукавой ухмылкой, вырезанную на щербатой переборке. Рисунок был сделан совсем недавно — дерево в порезах все еще светилось белым.
Она ткнула в рожицу пальцем.
— Саймон Клоунс. Разве не знаешь, что за такой рисуночек можно получить кучу неприятностей?
Капитан вытер нос тыльной стороной грязной ладони.
— А я что, отвечать должен? Я команду нанимаю на рейс, ясно? Какое мне дело, кто эту рожу вырезал!
— Могу поспорить, что тебе нет дела до великого множества вещей, — заметила Пэллес. Капитан пожал плечами.
— Если это намек на мои манеры, то я исправлюсь.
— Спорим, что ты не знаешь, почему рисунок двухнедельной давности до сих пор цел.
— Проиграешь, подружка, — проворчал капитан. — Я тут возил барона Тиллиоу из Оклиана, ну, и всю его семейку, еще пятнадцать лет назад, когда жизнь была получше. Он был хорошим человеком, а вовсе никаким не актиром, что бы там император ни говорил. То есть я, конечно, не против императора, просто кто-то ему врет и подставляет невинных людей под топор. А по мне, так пусть лучше Саймон Клоунс их уведет, чем Королевские Глаза прикончат. А это… — он вытянул руку и дотронулся до рожицы, — это мне на память. Просто так.
Пэллес вытянула руку, между большим и указательным пальцами блеснула золотая монета. Она щелкнула пальцами — появилась еще одна, новый щелчок — и монет было уже три штуки. На солнце они сверкали, словно огоньки.
Капитан смотрел на ее руки, еще когда появилась первая монета; к тому времени как их стало три, он силился не распахнуть рот.
— Купи на это еды. На неделю — для сорока человек. Не покупай все в одном месте. На остаток найми команду. Сдачу оставь себе за труды.
— Я… это…
Щелчок — монет уже четыре.
— У этой милой семейки есть родственники ниже по течению. Целых сорок родичей — по одному за каждого из моих друзей, которые поплывут на твоей барже и живыми-здоровыми достигнут Тиннары. Ну, и еще несколько монет сверх того. Как благодарность за верную службу.
Капитан яростно потер лицо ладонями.
— Это… ну… дело нелегкое. Может, кое-какая сумма авансом меня и успокоит…
— Придется тебе поверить мне на слово, — покачала головой Пэллес. — Нам необходимо доверять друг другу. Если я не вернусь с деньгами, по Тиннаре будут слоняться сорок аристократов, за любого Глаз или армейский командир легко даст по ноблю.
— Да-а… сорок ройялов… — пробормотал капитан. — Нам со старухой хватит… Команду найму приличную…
— Ну, тогда по рукам, — сказала Шенна, вручая ему четыре ройяла.
— По рукам, — согласился капитан и вслед за чародейкой вылез из трюма на жаркое полуденное солнце. — Дай мне пару дней, чтобы нанять команду и купить еду, а послезавтра после полудня приводи своих друзей. Тогда к закату мы будем уже на несколько миль ниже по течению.
Капитан провел Пэллес до причала и, предложив ей руку, помог сойти с баржи.
— А ты… — его голос понизился до неуверенного шепота, а глаза забегали по сторонам, проверяя, не следит ли кто за ним, — ты что, работаешь на Клоунса? Он что, правда существует?
— Правда, — подтвердила она, — существует.
— Он что, правда хочет свергнуть Ма'элКота, как все говорят?
— Нет, совсем не хочет, — серьезно ответила она. — Он только пытается спасти чьи-то жизни. Эти люди не актиры, капитан. Это просто невинные люди, которым надо бежать из Империи, не то они будут убиты Ма'элКотом, который их недолюбливает.
— Ну, ежели так… — Капитан отнял руку, посмотрел себе под ноги, а потом сплюнул в стоячую коричневую воду Великого Шамбайгена. — Тогда удачи Клоунсу. И тебе удачи, леди.
Пэллес выдавила улыбку и коснулась плеча капитана.
— Мы благодарны тебе. Жди меня через два дня.
Она пошла по набережной, мимо сталелитейных заводов и длинных рядов складов, в которых хранились товары со всей Империи.
Это будет нетрудно; в Оболочке капитана она не увидела оттенков предательства, и, хотя ей никогда не приходилось переправлять такое количество жертв, Пэллес была спокойна.
Заклинание Конноса удалось на славу — она могла спрятать тридцать шесть токали в трюме и раскинуть над всеми Плащ. Любой подозрительный анханец, будь он даже магом, увидит только грязную воду да изъеденное дерево, а заклинание Забвения не даст воображаемому подозрительному типу связать волнение в Силе с Плащом. Чтобы заклинание сработало, Пэллес придется самой ехать с беженцами до побережья, укрывая их во время прохождения мимо пошлинных пристаней.
Впрочем, пока все было просто. Главное, она могла совершить задуманное, могла в одиночку вывезти беженцев из Империи, а те жадные ублюдки в отделе планирования Студии пусть грызут локти.
Но когда все закончится и она вернется на Землю, необходимо будет убедить Хэри исчезнуть из ее жизни. Он утверждал, что вполне можно обойтись без формального развода; она же считала, что это глупо, так как лишь продлило бы их боль, — похоже на некий импровизированный вариант «Смерти Тысячи Ножей». Ей следовало сразу поверить своим предчувствиям и разорвать отношения окончательно, как срывают с раны повязку.
Или — отсекают конечность.
Боль, возникавшая где-то внутри, когда она думала о том, что Хэри ищет ее, пока она готовит бегство и затем отправится вниз по реке, была именно такой. Когда-то часть ее жизни была связана с жизнью Хэри; теперь эта часть отрезана. Эти приступы боли — всего лишь последствия ампутации.
Хэри и был отчасти той причиной, которая позволила Пэллес так безжалостно обойтись с королем Канта. В конце концов, его величество был одним из лучших друзей Кейна. Он стал прекрасной заменой, потому что ударить самого Кейна Пэллес не могла. Впрочем, используя короля, чародейка сама была удивлена все растущим чувством сожаления; она даже поймала себя на мысли, что король — всего лишь хитрый гангстер, такой же уличный командир, каким был когда-то Хэри. Однако Хэри, надо отдать ему справедливость, вырос во что-то гораздо большее. Хэри или Кейн никогда не позволил бы обращаться с собой так, как она обращалась с королем Канта. Кейн вцепился бы ей в горло, едва увидев кристалл Очарования.
С другой стороны, Пэллес не обманывала себя: она знала, сожаления по поводу короля объяснялись всего лишь угрызениями совести из-за того, что она использовала человека без его ведома. И все же…
Кейн обладал некой удивительной целостностью, неизменным самоуважением, хоть и в несколько извращенной форме. А вот с королем слово «целостность» совсем не вязалось; этот человек был двуногой лисой. Быть может, полезной, порой даже необходимой — но тем не менее лисой.
Небо становилось все темнее; на город опускались сумерки. Пэллес шла к складу, где были спрятаны токали. Она не думала о толпе, которая становилась все плотнее по мере приближения комендантского часа, и о существах всех видов, которые шли по мостам прочь из Старого Города. Она была погружена в меланхолические размышления, сама поражаясь, что даже теперь сравнивает любого встреченного мужчину с Хэри.
Грустно покачав головой, Пэллес свернула на полутемные улицы Рабочего парка.
В миллионный раз она возвращалась к причинам их расхождений, ссор, ревности и подозрительности. Во-первых, им не следовало жениться; они были великолепными любовниками — страстными, горячими, непредсказуемыми, опытными, однако именно это и не позволило им стать хорошими супругами.
Противоположностей влечет друг к другу, но только близость характеров может сцементировать узы.
Они были совершенно разными актерами. Пэллес занялась этим делом в первую очередь потому, что в Поднебесье она обретала Силу, навеки отделявшую ее от сословия торговцев в безжалостной, строго выверенной социальной системе Земли. Здесь она обладала властью помогать людям, изменять их жизнь — изменять к лучшему. Она могла точно сказать, что ее работа улучшает Поднебесье, и гордилась этим.
А Кейн пришел сюда только ради крови.
Она спасала жизни — он забирал их.
И его Приключения были в три раза популярнее.
Когда Шенне хватало честности, она признавала этот факт как часть своей проблемы. Гордиться тут было нечем — но посмотреть правде в глаза все-таки следовало.
Она вздохнула и сосредоточилась на сиюминутных проблемах. С Кейном она выяснит отношения позже, как только он ей попадется. А сейчас она устала, устала бесконечно бежать, прятаться и сражаться, устала так, что едва могла сконцентрировать все свое внимание на деле. Впрочем, подходя к подземному убежищу, где прятались токали, она заставила себя отмести несущественное в данную минуту — вести себя иначе было смертельно опасно.
Токали укрывались под прогнившим щелястым полом сгоревшего склада, расположенного между несколькими столь же разрушенными строениями. Только отдельные участки земли тут и там напоминали об обугленных остатках крыш, под которыми нашли себе приют несколько семей переселенцев.
Возле этого убежища Пэллес не использовала помощников, которые могли бы выдать ее, и не оставляла никакого условного знака. Сухой, похожий на пещеру подвал был ее третьим резервным укрытием; она подготовила его вместе с близнецами, Таланн и Ламораком, нанеся на стены и двери магические руны, препятствующие иным заклинаниям и любой другой магии обнаружить убежище. Переодетый король Канта сам помог ей переправить внутрь запас пищи и воды; несмотря на его презрение к физическому труду, он благодаря заклинанию работал без жалоб, готовый скорее умереть, чем выдать местонахождение токали. Пэллес надеялась, что все остальные, знавшие об убежище, мертвы.
Вход замаскировали под остатки конторы; чтобы приблизиться к нему, надо было пробраться через лабиринт обрушившихся стен и пройти по опасно прогнившим полам, В последний момент Пэллес не стала входить, повернула прочь и миновала обугленный фасад, погруженная в свои мысли.
Что-то было не так.
По-прежнему по улицам шли возвращавшиеся домой работники — не больше и не меньше, чем обычно. Посмотрев на их лица и одежду, Пэллес не нашла объяснения вдруг кольнувшему ее страху. Однако она доверяла своим ощущениям и своей интуиции; в конце концов, только они и могли спасти ей жизнь.
Она нашла достаточно прочный кусок стены, небрежно облокотилась на него и стала осматривать улицу. «Что же здесь не так?»
Не хватало дыма.
Переселенцы… Поблизости жили две семьи, одна в доме напротив — бывшей бакалейной лавочке, другая на этой стороне, в бывшей кузнице. Уже сгустились сумерки, значит, они должны зажечь небольшие скрытые костерки, чтобы приготовить еду из отбросов, которые им удалось набрать за день. Поздней осенью дожди шли в Анхане почти ежедневно, поэтому каждая щепка должна была промокнуть насквозь — и все же дыма не наблюдалось.
Возможно, это ничего не означало. Переселенцы могли просто-напросто переехать в какой-нибудь дом посуше, надежнее защищавший от ветра. А могли быть связаны или убиты Серыми Котами, которые следили за ними и заметили отблески огня на полуразрушенных стенах.
Гвардия не зря называла себя «Котами» — они могли следить за объектом в течение многих часов, тщательно выверяя необходимые позиции, высматривая малейшее движение возле мышиной норы, где прятались токали. Однако они не могли знать, что в сумерках переселенцы привыкли готовить пищу.
Пэллес снова тронулась с места и шла до тех пор, пока не увидела в проломе стены шпиль дворца Колхари. Она вошла в состояние мыслезрения и увидела переплетающиеся струи Силы; они медленно перемешивались под влиянием тусклых Оболочек проходящих мимо горожан. Она не увидела потока Силы, идущего из дворца, однако это еще ни о чем не говорило. Коты не станут атаковать ее, не зная, кто она такая, но если с ними Берн…
Имперцы знали, что Саймон Клоунс — маг. Это подтверждалось тем самым заклинанием, так затруднявшим поиск. При охоте на Клоунса Берн с Ма'элКотом не стали бы держать открытым канал Силы — проще было бы сразу протрубить в трубы и помахать флагом.
Однако Берн имел свои причины охотиться на Пэллес, причем это не было связано с охотой на Клоунса. Если он здесь, готовый выскочить из-за какого-нибудь здания, и увидит ее на улице, и узнает, то непременно схватит ее, чтобы занести удар по Кейну; он наверняка…
Со шпиля дворца ударил алый луч Силы.
Пэллес оставалось жить считанные секунды.
Окружена. В одиночку. Кантийцы помогли бы ей — но кантийцев здесь не было.
В одиночку — но не беззащитна.
Кейн в такой, ситуации процитировал бы Сун Цзу: «В смертельной опасности — дерись!»
Из нагрудного кармана Пэллес вытащила любовно вырезанную руку из того же кварца, что использовался для Щитов.
Потоки Силы вспыхнули и проникли в мозг.
Луч Силы бил со шпиля дворца как лазер, кончаясь в ветхом складике напротив. Берн не мог скрыться.
Вырезанные на кварцевой руке линии упали как сеть, закрутились в водовороте Силы, от которого засветилась сама Пэллес. Сколько бы Силы Берн ни получил от Ма'элКота, он все же не был магом. Без мыслезрения он так и не поймет, во что влип.
На ее губах играла мрачная улыбка, которую Берн узнал бы с первого взгляда. Чародейка вытянула руку, сжала кулак, и невидимая Сила амулета сокрушила здание как яичную скорлупу.
Дом рухнул с грохотом горного обвала, оставив после себя густое облако пыли. Теперь Берну придется прежде всего выбраться из развалин и уж только потом взяться за нее.
Вокруг раздались щелчки арбалетных выстрелов, однако Пэллес не стояла на месте — она нырнула в надежное укрытие из облака пыли. Стрелы свистели вокруг, ударяли о булыжники мостовой и застревали, подрагивая, в дереве.
Выстрелы и крики бегущих прочь горожан смешались в воздухе.
Пэллес встала на ноги и щелкнула пальцами, проделав тот же фокус, который демонстрировала капитану баржи. На этот раз вместо монет в ее руках возникли каштаны — один, два, три, четыре.
Кровь стучала в ушах, грудь разрывалась. Блеснув зубами в довольной ухмылке, она активировала каштан и швырнула его с помощью своей Силы прямехонько в тот дом, откуда летели стрелы. Сквозь закрытые ставни вырвались языки пламени, фасад здания покосился и упал.
«Этого хватит, чтобы отвлечь их внимание», — подумала Пэллес. Она развернулась и побежала изо всех сил в направлении Лабиринта.
«Ну, давайте, давайте, ублюдки, — стучало у нее в голове. — Вылезайте все, иначе вам меня не поймать. Ну же!»
И они появились, выскочили из укрытий — десять, пятнадцать, тридцать человек в сером, с яростными лицами. Они бежали с огромной скоростью, а Пэллес уводила их все дальше от токали, в самое сердце королевства Канта. Позади нее здание, то самое, которое она обрушила на Берна, начало раскачиваться и подниматься в середине, словно из обломков пыталась выползти гигантская гусеница.
Это был Берн.
Пэллес опустила голову и бросилась бежать.
День четвертый
— У тебя нет никаких принципов.
— Сама знаешь, что несешь чушь несусветную.
— Ничего подобного. Ты все делаешь наперекор. Все делаешь по-своему, причем именно то, что запрещено. В глубине своей души самца ты подозреваешь, что правы другие. К принципам это не имеет никакого отношения — ты отрицаешь всякую власть просто потому, что тебе нравится нарушать правила. Ты как маленький ребенок, который шкодит и при этом улыбается.
— Нам что, обязательно обсуждать это сию минуту?
— Ты ничего не защищаешь — ты против всего на свете.
— Я защищаю тебя.
— Прекрати. Я же серьезно.
— Я тоже.
1
Сержант Хабрак прослужил в армии Анханы больше двадцати лет и потому мгновенно распознал выражение лица подходившего к стальным воротам графа Берна. Сержант слишком часто видел такие лица у офицеров, дававших смертельно опасное задание, или у пехотинцев, которых довели до кровавого мятежа, или у крестьян, которые с воплями бежали в атаку на рыцарей в броне, размахивая косами и вилами, чтобы противостоять грабежу и насилию. Сержант вскочил на ноги — на поясе звякнула связка ключей.
— Открой эти чертовы ворота, пока я не сшиб их с петель! — проскрежетал Берн.
— Одну секунду, милорд, секундочку… — Наконец Хабрак умудрился сунуть ключ в замок и распахнул ворота.
Берн прошествовал мимо, и Хабрак зашелся в хриплом кашле: от графа несло, как из запертого стойла в жаркий летний день. А что это за дерьмо налипло на его тяжелый костюм алого бархата? Граф выглядел и благоухал так, словно провел ночь в куче навоза.
Берн остановился и оглянулся через левое плечо на кашлявшего. Рукоять меча за спиной словно разделила его лицо пополам.
— Какие-нибудь проблемы? — низким смертоносным голосом спросил Берн. — Может быть, ты что-нибудь учуял?
— О нет, нет, конечно, нет, милорд. Ничего, совершенно ничего.
— Любопытно. Я же весь покрыт дерьмом.
— Я… милорд… э-э… я…
— Ладно. Открой эту чертову дверь.
— Э-э… оружие… граф… — нерешительно протянул сержант.
— Даже не думай, что сможешь обезоружить меня, Хабрак. По крайней мере этой ночью у тебя ничего не выйдет.
Хабрак не меньше других был наслышан о взрывном характере графа Берна и его сверкающем клинке, однако он уже пять лет прослужил сержантом стражи при имперском Донжоне и чувствовал свою правоту.
— Это… это обычная процедура, милорд. В целях безопасности.
— Думаешь, кто-нибудь из этих ублюдков сможет отнять у меня меч?
Ответ на подобный вопрос повлек бы за собой лишние неприятности, так что Хабрак отошел от основной темы разговора.
— Даже сам император оставляет оружие здесь, у меня, прежде чем пройти в ту дверь. Это по его приказу вооруженными входят в Донжон только стражники. Тот, кто с этим не согласен, может поговорить с ним лично.
Берн с рычанием расстегнул портупею и швырнул меч Хабраку — пусть бы тот его уронил. Однако сержант с облегчением вцепился в ножны крепче пиявки и со всем возможным уважением повесил меч на стену позади своего стола.
— Если ты пойдешь мимо Ямы, тебе понадобится лампа. Патруль гасит последние светильники в полночь.
Теперь Берн казался еще злее, чем когда только вошел. Сжав до белизны кулаки, он взял лампу и остановился у двери, посмотрел вниз, как будто рассчитывал сквозь дверь и высеченные в скале стены Донжона увидеть лицо человека, которого презирал.
Хабрак повернул ключ и распахнул дверь перед Берном. Граф пошел вниз по узкой длинной лестнице в темноту. Из подземелья хлынул встревоженный воздух, пропитанный застарелыми нечистотами, немытым телом, гнилыми зубами, разрушенными легкими мужчин и женщин, которые по многу раз вдыхали и выдыхали его. Закрыв дверь и возвратившись к своему столу, Хабрак испытал привычное облегчение.
Имперский Донжон Анханы — это лабиринт туннелей, выдолбленных в известняке под домом суда руками заключенных. Центральная общая камера, более известная как Яма, находится в естественной пещере на третьем уровне, В двадцати футах от пола вокруг нее тянется естественный балкон, по которому ходят стражники с арбалетами и обитыми железом дубинками.
В Яме постоянно в ожидании суда толпится народ — некоторые ждут месяцами, а иные годами, — а также заключенные, которым уже вынесен приговор и предстоит отправка в пограничные лагеря или восточные шахты. Только в Яме всегда горит свет, а потолок закопчен бесчисленными дымящимися светильниками. Наклонные туннели, вырезанные в скале, расходятся от балкона подобно спицам колеса, изредка соединенным перемычками. Эти туннели ведут в камеры-одиночки, где содержатся мелкие дворяне и бандиты из Лабиринта, а также те, у кого есть деньги или влияние, чтобы выбраться из Ямы.
Уединение считается в имперском Донжоне роскошью; слишком беспокойные приговариваются к Шахте.
В Донжоне царят тени и мерзкий воздух; горький, отвратительный запах отчаяния и жестокости смешивается с вонью человеческих испражнений и гниющей плоти. Единственный выход наружу — тот самый пролет ступеней, по которым сейчас спустился Берн, а туда можно попасть только от балкона Ямы. У заключенного Донжона не больше шансов сбежать на волю, чем у грешника — вырваться из ада.
Стражники с суровыми глазами подозрительно поглядывали на Берна, когда тот шел мимо них к балкону; они не доверяли никому — только друг другу. Берн не удостоил их даже взглядом.
На двери каждой одиночки было два вида запоров: массивные засовы и небольшие замочные скважины. Засовы были устроены так, что при попытке побега стража легко могла поставить их на место; замочные скважины предназначались для того, чтобы каким-то чудом вырвавшийся из камеры узник не мог побежать по коридорам, освобождая товарищей по несчастью быстрее, чем стража смогла бы водворить их на место.
У Берна был собственный ключ от нужной ему двери. Он повернул его, поднял засов вертикально и вошел.
Чисто убранная камера была обставлена неплохо, даже роскошно — по меркам жителей Донжона. Кровать с матрасом, чистыми простынями и одеялом, маленький письменный стол, удобное кресло и даже полка с книгами, чтобы скрасить узнику часы ожидания. На столе красовался поднос с остатками свиного окорока, картошки и черствого хлеба. Лежащий на кровати узник неохотно пошевелился, разбуженный звуком открываемой двери и резким светом водруженной Берном на стол лампы.
Узник повернулся к гостю и прикрыл ладонью слезящиеся глаза.
— А, Берн?
— Ты не все рассказал мне, Ламорак, — с ходу заявил вошедший.
Сконцентрировав полученную от Ма'элКота Силу в ноге, он сделал шаг и одним пинком разнес кровать Ламорака в щепки.
Нога Берна прошла сквозь матрас, и комната наполнилась облаками куриного пуха. От пинка тело узника взлетело в воздух. Рука Берна с безошибочностью коршуна схватила Ламорака за щиколотку и держала его вниз головой.
Сила, подаренная Ма'элКотом, так и играла в Берне. При одной мысли о том, что он может на одной вытянутой руке удерживать крупного мужчину, не прилагая для этого ни малейшего усилия, у него перехватило дыхание и сладко заныло в паху.
— Ты только представь, — угрожающе произнес он, — что такой пинок может сделать с твоей головой.
— Берн, Берн, не надо… — взмолился Ламорак, слабо пытаясь закрыть руками лицо.
— Чувствуешь запах?
— Берн… Берн, успокойся…
Слегка повернув запястье, Берн ударил Ламорака о каменную стену камеры. На камне остались клочья кожи и следы крови, а из руки узника в области локтя выбилась розовато-белая кость. Ламорак застонал, однако не закричал. Десять долгих секунд в камере слышался только стук падающих на пол капель крови.
— Вторая попытка, — произнес Берн. — Чуешь запах? Ламорак с трудом кивнул — его лицо уже покраснело от прилива крови.
— Что… что произошло? — хрипло спросил он.
— Какую роль играет во всем этом Пэллес Рил?
— Берн, я…
Граф снова ударил его о стену, на этот раз лицом. Кожа у самой границы с волосами лопнула, и по длинным золотистым прядям полилась кровь.
У Берна не было времени сыграть на этом: камень Донжона препятствует движению Силы. Хотя Ма'элКот и снабдил его небольшим грифоновым камнем, висевшим теперь на шее у истязателя, чтобы он мог подкреплять свою Силу, в Донжоне камень долго не протянет.
— Сколько раз мне спрашивать тебя об одном и том же?
Ламорак произнес что-то, однако Берн не расслышал, заново переживая унижение от того, что его Котов обошли, а Пэллес Рил и ее чертовы нищие обставили всех.
Когда на его голову внезапно обрушился целый дом, граф сумел потратить не больше минуты на то, чтобы выбраться из обломков. С помощью нечеловеческой силы он расшвыривал балки толщиной в фут так же легко, как обычный человек отбросил бы соломинку. Кипя от ярости, он приказал Котам броситься в погоню за чародейкой — сначала по улицам Рабочего парка, затем по Лабиринту.
А нищие закидали их дерьмом.
Не с кем было сражаться, некого убивать — со всех сторон летели куски дерьма. Вскоре Коты были полностью деморализованы и гонялись то за одним, то за другим нищим, а те бесследно исчезали в забитых людьми переулках.
Ма'элКот не выполнил просьбу Берна и не стал поражать толпу молниями. «Бессмысленное насилие на улицах столицы даст нежелательный результат. Возможно, тебе стоило бы обратить больше внимания на тех актиров, которых ты обнаружил. Пока ты бегаешь по Лабиринту, они могут скрыться».
Проклиная все и вся, Берн рванул обратно к покинутому складу и вломился в подвал, готовый перебить всех на месте, — однако подвал был пуст. Беглецы исчезли за те четверть часа, которые укрытие пробыло без наблюдения. Похоже, Пэллес Рил увела Котов именно с этой целью. Значит, там вполне могло быть укрытие актиров. Однако она была каким-то образом связана с Саймоном Клоунсом — точно так же, как Кейн. Граф не считал себя идиотом и в такие совпадения не верил.
Саймон Клоунс… вполне мог оказаться Кейном!
Мозг Берна лихорадочно работал. Забытый Ламорак так и остался висеть. Вероятно, Кейн и есть Клоунс… очень вероятно! Он не маг, но это не важно — колдовать за него может Пэллес Рил. В этом заключался даже какой-то извращенный смысл; Кейн был известен тем, что умел ловко втираться в доверие к врагам; пример тому — случай с Кхуланом ГТаром.
А Ма'элКот призвал его во дворец, накормил, вооружил и посадил на стул Берна!
Кейн должен умереть.
Сегодня же ночью.
— Бесполезно, — в отчаянии признался Ламорак. — Что?
— Почему ты не понимаешь меня? Почему ты не слышишь моих слов?
Берн бросил взгляд вниз, и его лицо скривилось отвращением.
— Меня тошнит от твоего скулежа. Их там не было, понял, ублюдок? Не было в том складе никаких актиров! Или ты мне солгал, или сам не знаешь правды, но в любом случае ты мне больше не нужен.
— Говорю тебе, — забормотал Ламорак, вцепившись в колено палача, — клянусь тебе, Берн, я не знаю, что происходит, но я уже говорил тебе, что Пэллес Рил…
Берн снова отвлекся, представив себе, как сияющий клинок Косалла входит в тело Кейна. Куда сначала? Отрубить ногу? Или, может, ухо? А может, в пах — при мысли об этом Берн почувствовал тепло внизу живота. А потом можно втыкать Косалл в задницу Кейна до тех пор, пока меч не вылезет у него изо рта.
— …наш договор, — лепетал Ламорак. — Мы же договорились, Берн!
Граф передернул плечами и разжал руку. Ламорак едва успел обхватить голову, чтобы она не размозжилась о каменный пол. Берн равнодушно глядел, как Ламорак медленно встает на ноги.
— Знаешь что, — произнес он, вытянув руку с ключом от камеры, — я дам тебе шанс. Прыгни на меня, отбери ключ — и я тебя отпущу.
— Берн…
Тот развернулся и ударил наотмашь ногой по золотистому бедру Ламорака. Удар был сокрушительным. Бедро узника взорвалось мокрыми красными ошметками, а сам он упал на пол, стискивая сломанную ногу и кусая губы, чтобы не закричать.
— Слишком поздно, — обронил изувер. — У тебя был шанс, уж извини.
Он упал на одно колено и грубо перевернул Ламорака на живот. Несчастный застонал, когда Берн силой разводил сжатые от боли мускулы сломанной ноги. Под пальцами Берна ткань штанов затрещала.