Эта книга появилась благодаря помощи очень многих людей, бывших рядом со мною долгие годы. Я перечислю лучших из них:

Чарльз Л. Райт, без которого не было бы Кейна Робин Филдер, который заставил меня написать эту книгу и оказывал мне эмоциональную и финансовую поддержку (все вышеперечисленные, а также Пол Кролл, X. Джин Макфадден, Эрик Коулмен, Кен Брикет и Перри Глассер прочли по меньшей мере по одному черновику книги, высказали свое мнение и дали массу неоценимых советов);

Клане А. Черч, который консультировал меня по техническим вопросам и терпеливо сносил мои жалобы; мой агент, Говард Морхейм, которого я благодарю за неиссякаемый энтузиазм; мой неутомимый издатель Эми Стаут, которая заставляла меня переделывать все снова и снова до тех пор, пока результат не приблизился к идеалу.

Кроме того, я благодарю мою мать, Барбару Стовер, за ее вечную доброту ко мне.

Спасибо вам, всем и каждому.

Пролог

Я кладу руку на косяк двери, и в этот миг внутри меня тренькает звоночек — предупреждение, что все обернется крахом.

Я делаю глубокий вдох и вхожу.

Спальня принца-регента Тоа-Фелатона на первый взгляд кажется не столь изысканной, особенно если знаешь, что спящий в кровати тип правит второй по величине империей в Поднебесье. Сама кровать площадью более полуакра могла бы приютить на своем уютном ложе восьмерых здоровяков. Блестящие медные лампы венчают четыре столба из розового терриля, сплошь украшенные резьбой, каждый толщиной с мое бедро. Желтые языки пламени, длинные, словно копья, чуть колеблются от сквозняка. Я бесшумно закрываю за собой дверь, и ее парчовая обивка сливается со стеной.

Я пробираюсь по ковру из шелковых подушек, сквозь переливающееся цветное облако, доходящее мне до колен. Слева поблескивает нечто красно-золотое, и сердце падает — но это всего лишь моя собственная ливрея отражается в серебряном зеркале над комодом из лакированного липканского дерева крим. В зеркале я вижу свое лицо, преображенное заклятием: гладкие круглые щеки, русые волосы, пушок на щеках, Я мимоходом подмигиваю своему отражению и улыбаюсь внезапно пересохшими губами, потом тихо вздыхаю и иду дальше.

Принц-регент возлежит на подушках, каждая больше моей собственной кровати. Он безмятежно похрапывает, и при выдохе его седые усы приподнимаются над губой. На богатырской груди покоится раскрытая книжка — один из романов Кимлартена о Корише. Я невольно улыбаюсь: кто бы мог заподозрить Льва Проритуна в сентиментальности! А он читает сказки для простодушных — спасается таким образом от суровой действительности.

Я бесшумно ставлю золотой поднос на столик у кровати. Принц-регент ворочается, устраиваясь поудобнее, — кровь стынет в моих жилах. От подушек поднимается запах лаванды. У меня дрожат пальцы. Разметавшаяся во сне шевелюра окружает его лицо стальным ореолом. Высокий благородный лоб, горящие глаза, волевой подбородок; его очертания не может скрыть даже густая борода — воистину облик великого короля. Его лучшее изваяние — то, что стоит в Божьем Суде, у проритунского Фонтана — будет великолепным надгробием.

Он широко распахивает глаза — слишком опытный для того, чтобы зажимать жертве рот рукой, я стискиваю его горло. Принц-регент способен издать только сдавленный писк. Я упреждаю дальнейшее сопротивление, удерживая широкий обоюдоострый клинок в дюйме от его правого глаза.

Я прикусываю язык, и слюна увлажняет мой рот и горло, Мой голос звучит спокойно и бесстрастно.

— В такую минуту полагается сказать несколько слов. Прежде чем умереть, человек должен знать, за что его убивают. Я не владею искусством красноречия, поэтому буду краток.

Я наклоняюсь ближе и смотрю в его глаза поверх лезвия ножа.

— Монастыри помогли тебе сохранить Дубовый Трон, поддержав твою авантюру против Липке во время Равнинной войны. Совет Братьев увидел в тебе достаточно сильного правителя, чтобы уберечь империю от развала, по крайней мере до тех пор, пока не подрастет будущая королева.

Его лицо синеет, а горло под моей рукой напрягается. Придется поспешить, не то он потеряет сознание прежде, чем я закончу. Вздох исторгается из моей груди, и я продолжаю монолог:

— Вскоре они поняли, что ты просто кретин. Твои репрессивные налоги истощили и Кириш-Нар, и Желед-Каарн. Говорят, прошлой зимой десять тысяч тамошних свободных земледельцев умерли от голода. Теперь ты сцепился с Липке из-за этих дурацких железных рудников, да еще наделал столько шуму, будто собирался затеять настоящую войну с двумя зачуханными восточными провинциями. Ты проигнорировал торговое посольство из Липке, тем самым оскорбив его, а потом не обратил внимания на предостережения Совета Братьев. Поэтому Совет решил, что ты больше не можешь править страной — если вообще когда-нибудь мог. Совет устал ждать. Он заплатил мне крупную сумму за твое устранение. Если понимаешь, мигни два раза.

Его глаза выпучены — вот-вот выскочат из орбит. Горло вздрагивает под моей рукой. Он пытается что-то сказать, но моего умения читать по губам хватает только, чтобы разобрать «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…». Конечно, он хочет отговорить меня от кровопролития или, быть может, попросить о снисхождении либо о приюте для своей жены и двух дочерей. Я не могу обещать ему ни того, ни другого: после его гибели начнется борьба за власть, и у них будут такие же шансы, как у всех остальных.

Наконец его глаза начинают сохнуть и он мигает — один раз. Смешно — порой нас убивают наши собственные рефлексы. По условиям контракта он должен понять все, то есть я обязан подождать, пока жертва не мигнет еще раз. Когда убивают короля, должны быть соблюдены все формальности.

Взгляд его на мгновение смещается — старый воин уповает еще на одну попытку: из последних сил позвать на помощь.

Если приходится делать выбор между соблюдением договора и риском быть застигнутым стражей в спальне принца-регента на девятом этаже дворца Колхари, договор может отправляться к черту.

Я вонзаю нож в глаз. Трещит кость, брызжет кровь. Держась за рукоять, я отталкиваю от себя его лицо — кровавые пятна на ливрее могут выдать меня, когда я стану выбираться из дворца. Принц бьется как лосось, выброшенный на берег, — последняя бессознательная попытка тела уцепиться за жизнь. Одновременно срабатывают кишечник и мочевой пузырь: атласные простыни покрываются нечистотами — еще один условный рефлекс, призванный сделать тело неаппетитным для победителя.

Да пошел ты, зря стараешься — я не голоден.

Проходит не меньше ста лет, прежде чем он затихает. Я упираюсь свободной рукой в его лоб и покачиваю нож туда-сюда, пытаясь высвободить его из сопротивляющейся с каким-то промозглым хрустом плоти, чтобы приступить к самой скверной части дела. .

Зазубренное лезвие легко входит в шею, но скрипит от столкновения с третьим позвонком. Я немного поворачиваю нож, и он проходит между третьим и четвертым позвонками. Несколько секунд пилю — и голова отделяется от тела. Запах крови так силен, что перебивает даже вонь фекалий. Желудок сводит, и я едва могу вздохнуть.

Снимаю крышку с золотого подноса, который сам же принес с кухни, осторожно снимаю тарелки с горячей едой и водворяю на их место голову Тоа-Фелатона. Я держу ее за волосы, чтобы ни одна капля крови не попала на мою одежду. Снова накрываю поднос выпуклой крышкой, стаскиваю окровавленные перчатки и небрежно бросаю их на тело рядом с ненужным более ножом. Мои руки чисты.

Я возношу поднос к плечу и делаю глубокий вдох: операция прошла без особых усилий. Осталось только выбраться отсюда живым.

Первая трудность заключается в том, чтобы убраться от трупа. Если я беспрепятственно пройду мимо охранников у служебной двери — когда станет известно о смерти принца, меня уже не будет во дворце. В крови резко подскакивает уровень адреналина, руки начинают дрожать, по спине бегут мурашки. Сердце бьется так гулко, что стук его отдается в ушах.

В уголке левого глаза мигает красный знак выхода. Я не обращаю на него внимания, даже когда он передвигается вместе с моим взглядом подобно солнечному пятну на сетчатке.

Я нахожусь посреди комнаты в то время, как открывается дверь для прислуги. Джемсон Тал, старший дворецкий, начинает говорить еще с порога.

— Прошу прощения, ваше величество, — буквально захлебывается он, — но среди челяди ходят слухи о самозва…

Джемсон Тал замечает обезглавленный труп на постели, переводит взгляд на меня и судорожно всхлипывает. Его глаза выкатываются из орбит, а лицо становится белее мела; он хватает ртом воздух.

Одним прыжком я покрываю расстояние между нами и бью его в горло. Он неуклюже валится на пол и теперь уже задыхается по-настоящему, силясь протолкнуть воздух через пронзенную гортань, и извивается в судорогах.

Все это не мешает мне ровно держать поднос.

С одним стражником разобраться несложно. Вскрикнув что-то косноязычно, он падает на колено возле Тала и пытается помочь ему. Он что же, намерен хлопать по спине этого ублюдка до тех пор, пока тот не выплюнет собственное горло? Второго стражника не видно: будучи умнее своего напарника, он вжимается в стену, подстерегая меня.

У обоих стражников под красно-золотыми плащами прочные кольчуги; подбитые мягкой материей шлемы оснащены стальными шишаками. Тоа-Фелатон не жалел денег на экипировку дворцовой стражи. Мои ножи против них бесполезны, но деваться все равно некуда.

Ожидание подходит к концу. Я снова счастлив.

Умный стражник наконец начинает соображать и зовет на помощь.

Я снимаю с подноса крышку и сумрачно разглядываю Тоа-Фелатона. Концы его длинных прядей окровавлены, однако лицо не слишком искажено. Его можно узнать, даже несмотря на дыру вместо глаза. Я выставляю поднос в дверной проем примерно на высоте груди. Крик третьего стражника обрывается в горле, как от стрелы. Пока он пытается осознать, что означает отрубленная голова принца-регента, я выскальзываю в служебный коридор. У меня есть секунды две, прежде чем умный стражник сможет сказать что-нибудь, кроме «а».

Третий блюститель порядка хватается за меч и устремляется ко мне. Я выпускаю из рук поднос, он свергается с металлическим лязгом: голова катится прочь, пока я перехватываю запястье этого дурня, не позволяя ему вытащить меч; затем наношу удар, который отдается в голове глухим «бум». Нос его расплющивается, глаза съезжаются к переносице. Я разворачиваю тупицу и отбрасываю в сторону, впечатывая его прямо в умника. Подкладка внутри шлема не спасает третьего: шейные позвонки ломаются с сухим треском, когда я бросаю его через спину. Он дергается в конвульсиях, а я тем временем легко перескакиваю через подрагивающее тело Джемсона Тала, чтобы убить умного стражника.

Я уже касаюсь пола после прыжка, глядя при этом только на умника, пытающегося освободиться от тупицы. Но тут Тоа-Фелатон подкладывает мне свинью и так доволен своей местью, что его дух, должно быть, хихикает на небесах: мне под ноги попадает голова убиенного, и я качусь подобно клоуну.

Я едва успеваю перекувырнуться через плечо, вместо того чтобы упасть на спину, и только узость коридора спасает мне жизнь — умник замахивается на меня мечом, но острие застревает в деревянной панели. Я пытаюсь отскочить — и натыкаюсь на агонизирующего Джемсона Тала. На этот раз умник поступает правильно: он не просто размахивает мечом, а делает выпад и вгоняет мне в живот пару футов стали.

Меч в животе — факт весьма неприятный; боли почти нет, но зато чудовищный холод стали замораживает все тело, высасывает силу из ног. Так сводит челюсть от ледяной воды, только сведенная челюсть — мелочь по сравнению с тем, что ты чувствуешь, когда лезвие вгрызается в твои внутренности.

Кроме того, пара футов стали в животе развеивает ко всем чертям наложенное на меня заклинание, благодаря которому я выгляжу молоденьким евнухом. Магия рассеивается, от чего волоски на моей шее встают дыбом, а борода начинает зудеть.

Вместо того чтобы повернуть меч несколько раз, стражник вытаскивает его — за такую ошибку он должен понести самое суровое наказание. В довершение всего он задевает ребро — возникшее ощущение можно сравнить разве что со скрежетом ногтя по школьной доске да сверлением зубов без анестезии. Перед глазами возникают черные туманные пятна. Я дергаюсь со стоном, и стражник принимает это за предсмертные конвульсии — еще одна ошибка.

— Это легкая смерть, хоть ты ее и не заслужил, ублюдок, — говорит он.

При мысли об убитом господине на его глаза наворачиваются слезы, и у меня не хватает духу сказать, что я с ним согласен. Он наклоняется надо мной и, когда заклятие исчезает окончательно, широко отворяет глаза. В его голосе слышится благоговейный трепет:

— Ты… ты же не… ты похож на Кейна! Ты ведь Кейн, да? Кто бы еще посмел… Великий Кхул, я убил Кейна! Я буду знаменит!

Я так не думаю.

Цепляю его за лодыжку большим пальцем правой ноги, а левой бью по колену. Колено хрустит, стражник падает и катается по полу, причитая. В чем главный недостаток кольчуги? Она не защищает суставы от изгиба в другую сторону. Надо отдать должное стражнику: он так и не отпускает меч — парень не из трусливых.

Я вскакиваю, чувствуя, как что-то рвется у меня в животе. Стражник замахивается мечом, но в положении лежа его движения замедленны, и потому зажать ладонями лезвие, ударить его владельца по запястью и отобрать меч не составляет труда. Я подбрасываю меч и перехватываю его за эфес.

— Плохо работаешь, мальчик, — изрекаю я. — Впрочем, ты бы еще научился… если б остался жив.

Качнувшись, меч задевает голову стражника над ухом, примерно на полдюйма ниже обитого гвоздями края шлема. Со шлемом лезвие справиться не может, но мне этого и не надо. Я хорошо владею мечом, одного моего удара достаточно, чтобы раскроить противнику череп.

На мгновение я замираю, дабы перевести дух и разобраться в ситуации. Я весь в крови, кровь льется из живота и со спины — стражник пронзил меня насквозь, рана наверняка серьезная. Прикидываю: у меня есть минут десять, прежде чем наступит боль. Впрочем, их может быть чуть больше или чуть меньше — в зависимости от кровопотери.

За это время я должен пройти восемь хорошо охраняемых этажей дворца Колхари и затеряться в Старом Городе Анханы — при этом еще сохранить голову принца-регента. Возможно, во дворце уже поднята тревога, а я истекаю кровью, но это не причина бросать трофей. Без головы я не получу денег. Впрочем, я могу тащить хоть десять голов — выглядеть подозрительнее я уже не стану. Весь в крови, я не смогу выдать себя за слугу, мне не удастся спрятаться, и за мной повсюду будет тянуться след.

Я слышу приближающийся топот бегущих ног.

Красный квадрат выхода снова начинает мигать в уголке левого глаза.

Ну да, пора сматываться.

Уловив ритм мерцания, я начинаю мигать ему в такт. Служебный коридор и бездыханные тела вокруг меня проваливаются в небытие.

Хэри Майклсон напряженно замер, когда служащий компании «Моторола» снял с него шлем. Почувствовав антиболь иглы, которую ассистент медленно вытаскивал из его шеи, Хэри заскрежетал зубами. Он поднял руку и сухо закашлялся, зажимая рот костяшками пальцев. Служащий проворно подставил бумажный стаканчик, чтобы Хэри мог сплюнуть. Захрустев суставами, Майклсон медленно потянулся в виртуальном кресле и уперся локтями в колени. Прямые черные волосы блестели от пота, черные глаза в орбитах покрасневших век излучали грусть. Он отвернулся от присутствующих и спрятал лицо в ладонях.

Служащая фирмы и ее ассистент смотрели на клиента с какой-то щенячьей добротой, от которой становилось тошно.

Затянутый в кожаный костюм, Марк Вило спросил:

— Ну, как оно, Хэри? Что скажешь?

Майклсон глубоко вдохнул, выдохнул, поскреб бороду, потер желтоватый шрам на чуть скошенной переносице дважды сломанного носа и попытался собраться с силами, чтобы заговорить. Про себя он называл это «посткейновским дерьмом» — этакий упадок сил, напоминавший ощущения после принятия кокаина; он наступал каждый раз, когда Хэри приходилось возвращаться на Землю и снова становиться самим собой. Даже сегодняшних событий — не настоящего Приключения, а записи трехлетней давности — хватило, чтобы вызвать эту реакцию.

Если уж совсем честно, то происходило нечто большее, нежели синдром «посткейновского дерьма». Внутри все горело, как будто он хлебнул кислоты, прожигавшей его теперь там, где скользнул меч стражника. Почему именно этот эпизод из Приключений Кейна? Вило что, совсем рехнулся?

Погружение Хэри в эпизод из «Слуги Империи» — даже столь короткий — оказалось изощренной пыткой. Будто в открытую рану, посыпанную солью, еще и выдавили лимон. Это не давало покоя, грызло изнутри, словно засевший в животе крысенок.

Обычно он ухитрялся обманывать себя, заставлял себя поверить, что на самом деле ему все безразлично, что боль, возникавшая при мысли о Шенне, всего лишь следствие несварения желудка и язвы. Что боль эта исходит от раны в теле, а не от жизненной бреши. И вот уже несколько месяцев он верил, что не думает о Шенне.

Трудности… Ха! Потренируйся — и все получите».

— Хэри? — Поскрипывая кожаным костюмом, Вило наклонился к нему, и голос его прозвучал предостерегающе нетерпеливо: — Все ждут тебя, малыш. Ну-ка рассказывай.

Хэри выговорил медленно, с трудом подбирая слова:

— Это противозаконно, Вило. Эта ваша техника нарушает закон.

Служащая «Моторолы» задохнулась, словно обывательница, внезапно увидевшая эксгибициониста.

— Лично могу гарантировать вам, что эта технология разрабатывалась независи…

Вило прервал девушку, махнув в ее сторону дымящейся сигарой, едва ли не больших размеров, чем он сам.

— Черт, Хэри, я прекрасно знаю, что это незаконно. Неужели я похож на идиота? Мне только нужно знать, есть ли в этом что-нибудь полезное?

Несмотря на пробивающуюся седину, Марк Вило походил на этакого бойцового петушка: «Вот какой я бизнесмен! Да, мне под шестьдесят, и всего в жизни я добился сам!» Самодовольный кривоногий ублюдок, главный акционер «Вило Интерконтинентал», якобы всемирной транспортной фирмы. Он был хозяином этого бестолкового поместья в предгорьях Сангре-де-Кристос, а также патрон известного актера, которого все знали как Кейна.

— Полезное? — Хэри пожал плечами и вздохнул. К чему споры? — Полным-полно, уж поверьте. Там вообще здорово. — Он повернулся к служащей «Моторолы». — Ваша биохимическая передача информации — туфта, верно?

Девушка стала бурно протестовать и не умолкала до тех пор, пока Хэри не бросил устало:

— А, да заткнись ты!

Однако он порадовался, что служащая оказалась круглой дурой: это давало пищу для размышлений и позволяло забыть о холодном презрении, которое он видел в глазах Шенны всякий раз, когда вспоминал ее лицо. Он уже давным-давно не мог представить себе ее улыбки.

«Думай о деле!» — одернул себя Хэри.

Он обернулся к Вило, стараясь держаться прямо и говорить как можно более естественно.

— Не позволяй им обдурить себя, Вило. Как там у них называется сигнал выхода? Синхромигалка?

Служащая «Моторолы» одарила его ослепительной профессиональной улыбкой.

— Это всего лишь одно из достоинств, которые делают нашу установку лучшей на сегодняшний день.

Не обращая внимания на ее слова, Хэри продолжал:

— Значит, чтобы выйти из программы, нужно мигать в такт. Это не механический выход. Система считывает импульсы при помощи обратной связи; точно так же действует технология Студии, а Студия относится к этой разработке весьма серьезно. Биохимическая передача информации — всего лишь маскировка. На самом деле здесь применяются только гипнотические средства, причем в строго ограниченном количестве — экономия. Вся их якобы сенсация — введение прямой нейроиндукции, которую Студия использует в собственных креслах-симуляторах, только здесь она чересчур сильна. Откуда взялся запах, который я почувствовал, отрезав голову Тоа-Фелатону? В реальности он далеко не так силен. А потом мой адреналин подняли на такой уровень, что я едва дух не испустил. А меч в животе… Это было слишком.

— Но… но мистер Майклсон… — затараторила служащая фирмы, обменявшись со своим ассистентом беспокойным взглядом, — мы должны были заставить вас поверить! Я хочу сказать…

Хэри медленно встал. Посткейневский синдром вызывал ощущение отсутствия в теле костей, и понадобились немалые усилия, чтобы побороть головокружение. Однако в голосе его послышались угрожающие нотки, а во тьме очей появился присущий Кейну опасный блеск.

Он приподнял край куртки и продемонстрировал окружающим коричневые шрамы у левого ребра — один на животе, другой на спине, там, где три года назад его пронзил меч стражника.

— Видите? Хотите потрогать? Так кто здесь лучше знает? Вы?

— Господи, Хэри, не будь такой сволочью. — Вило взмахнул сигарой в сторону служащей. — Не обращайте внимания. Он всегда такой, не только с вами.

— Говорю вам, — монотонно повторил Хэри, — это их рук дело. Если бы меч, задев ребро, причинил такую же боль, какая бывает в реальности, меня бы парализовало на несколько секунд. При такой боли можно только стонать, или визжать, или корчиться, или выходить из игры. Этот чертов стражник уже нацелился мне в горло. Верно?

Он вытянул руку в сторону Вило.

— Вы хотите сделать вложение в патентованную технику — это ваш бизнес. Но вряд ли вам захочется связываться с недоумками, не способными даже настроить виртуальный шлем.

Вило крякнул.

— Инвестирование тут ни при чем. Я собираюсь просто-напросто купить эту штуковину, Хэри. Этот прототип никому не известен. Даже такой гигант, как «Моторола», не станет выбрасывать на рынок технику, копирующую работу Студии. Мне только хотелось бы иметь собственный комплект, чтобы я мог развлекаться в свободное время, не тратя по нескольку недель на виртуальную кабину.

— Понятно, Делайте как знаете.

— Хэри… — снисходительно проронил Вило, снова беря в зубы сигару. — Твое отношение…

После слов Вило наступила тишина, по спинам присутствующих пробежал холодок. Служащая обменялась мимолетным взглядом с ассистентом — никто даже не шелохнулся. Вило мягко кивнул в сторону представителей компании, словно говоря Хэри: «Веди себя по-дружески, сынок».

Майклсон пожал плечами.

— Извини, Вило, — пробормотал он, — я не в духе. Но, с твоего позволения, я хотел бы задать еще один вопрос.

Вило величественно взмахнул рукой, и Хэри обратился к служащей «Моторолы»:

— Те сцены, что проигрывает это ваше кресло, далеки от стандартных записей Студии. В стандартных записях не ощущается запах, прикосновение или боль. К тому же я сомневаюсь, что ваши индукторы могут отслеживать нейрохимический канал, компенсировать запаздывание, дозировку и прочее тому подобное. Вы получаете записи незаконным путем, не так ли?

Лицо служащей озарилось первоклассной дежурной улыбкой.

— Боюсь, я не смогу дать вам ответ, — пропела она. — Однако в контракте отмечено, что мистер Вило получает записи, подходящие к этому оборудованию.

— Довольно, — с отвращением произнес Хэри, снова апеллируя к Вило. — Смотри, в чем тут дело. Эти кретины связались с еще одним идиотом из лабораторий Студии, и тот снабжает их незаконными записями. Во-первых, это означает, что записи скорее всего окажутся полнометражными. Двухнедельное Приключение будет продолжаться в этом кресле ровно две недели, как если бы вы лежали на виртуальном ложе в Кавеа, только еще хуже. У этого кресла нет тактильных рецепторов, приличных схем и системы подачи пищи. Во-вторых, вас постоянно будут снабжать незаконными записями. Их станут делать регулярно, и в один прекрасный день этот идиот попадется. Перед тем как его киборгизируют и переведут в работяги, полицейские Студии узнают обо всех его связях и предоставят информацию своим приятелям из правительства. А это вам не вежливые ребята из Социальной полиции, которые стучатся, прежде чем войти. Тогда возникнет вопрос уже не о техническом вмешательстве, а о нарушении прав на интеллектуальную собственность и авторское право. Вы очутитесь в Социальной полиции. Сомневаюсь, что даже вам, бизнесмену, захочется поближе познакомиться с Сопи.

Вило непринужденно откинулся в кресле, выдохнул несколько ароматных колец сигарного дыма, снова выпрямился и слегка улыбнулся — в уголках глаз собрались добрые морщинки.

— Хэри, а ведь ты до сих пор мыслишь как преступник. Прошло уже двадцать лет, а в душе ты все тот же уличный мальчишка.

Хэри ответил невеселой усмешкой. Он не понимал, зачем Вило говорит это, но и спрашивать не хотел.

— Сходил бы ты к бассейну, — продолжал бизнесмен, — и выпил, пока я буду договариваться с ними, а?

Прежде, когда Хэри выгоняли таким откровенным образом, он чувствовал себя отшлепанным ребенком. Теперь он почему-то лишь слегка удивился, что все еще остается в деле и что жизнь продолжается — словно это имеет какое-нибудь значение.

Все это не более чем игра — вроде игры в Кейна. Без Шенны мир пуст, и Хэри ни до чего нет дела. Он кивнул. — Ладно. Там и увидимся.

Майклсон ходил взад и вперед по залитым солнцем камням, окружавшим бассейн. Этот водоем вызывал радостные эмоции; только легкий запах хлорки и безотчетное ощущение, что природа не смогла бы создать такого комфорта, выдавали его искусственное происхождение.

Хэри продолжал челночные движения, затем сел и опять встал… Пару раз он направлялся к поросшей кустарником пустыне, нырял в песчаный ветер на голых холмах, однако неизменно останавливался у границы искусственного оазиса Вило, возвращался и снова начинал метаться. Его невольно влекло к этой зараженной, грязной пустыне: он представлял, как пройдет меж валунов и поднимется по мертвым камням на вершину горы. Он не питал надежды, что прогулка по отравленной пустыне поможет ему, но знал, что хуже после нее не станет.

Воспринимай все спокойнее, вновь и вновь повторял он себе. Она же не мертва. Однако всякий раз сердце подсказывало ему, что, возможно, было бы лучше, если б она умерла. Или если бы умер он.

После ее смерти он мог бы исцелиться. Собственная смерть избавила бы его от боли.

Какого черта Вило возится там так долго?

Хэри терпеть не мог ожидания. В такие минуты ничего не остается, кроме как расхаживать туда-сюда и раздумывать, — а в его жизни чересчур много вещей, о которых лучше не думать.

Он огляделся в поисках отвлекающего объекта. Он даже осмотрел искусственные утесы, по которым в бассейн сбегали водопады, подумав, что подъем на пятидесятиметровую высоту по скользким от воды камням может развеять его мысли о Шенне.

Он вел себя так с того самого дня, как они расстались. Быть занятым. Абстрагироваться. Не думать об этом. Способ был не так уж плох и помогал ему. Иногда он не вспоминал о Шенне часами, днями или даже неделями.

Однако Хэри был больше тактиком, нежели стратегом. Он неизменно побеждал в битвах, однако в такие дни, как этот, вынужден был признавать, что проигрывает войну.

Сейчас ему не желало помочь даже восхождение на скалу: наметанным глазом он заметил выступы для рук и ног, явно сотворенные для таких, как он. Скала была сделана специально для того, чтобы лазить на нее, и у Хэри это заняло бы не больше времени, чем подъем по лестнице.

Он с отвращением покачал головой.

— Эй, Кейн! — крикнула девушка, резвившаяся в бассейне. — Хочешь, позабавимся?

В бассейне плавали, плескались и играли две девушки из компании «Вило Интерконтинентал». Длинноногие, лоснящиеся, прекрасно сложенные, с великолепными зубами и грудью, они предназначались исключительно для того, чтобы развлекать гостей Вило. Обе были ошеломляюще красивы. Хирургическое наведение красоты входило как часть оплаты их пятилетнего контракта, по окончании которого они были вольны искать удачи где угодно. Сейчас они работали для Хэри: играли бедрами и ягодицами, грациозно изгибали загорелые спины, поднимали к небу груди. Это могло бы выглядеть весьма привлекательно, если б не было столь нарочито.

Девушка, позвавшая Хэри, скользнула за спину подруги и обняла ее; одна рука легла поверх груди, другая скользнула под водой к лону. Она грациозно изогнула шею, чтобы поцеловать плечо партнерши, и призывно взглянула на гостя.

Хэри вздохнул. Он подумал, что вполне мог бы присоединиться; в конце концов, в том, чтобы заняться любовью с парой девушек, заключалась некая честность. В отличие от падких на его славу женщин, встречавшихся буквально всюду, эти были профессионалами. Они не станут притворяться, что интересуются им, и не потребуют его внимания.

Несколько лет назад он наверняка прыгнул бы в бассейн. Однако теперь, после того как он нашел любящего и любимого человека, внесшего смысл в избитое словосочетание «заниматься любовью», он не мог поступить так. Это даже не интересовало его. Любовь с девушками из бассейна была бы чисто механическим, примитивным процессом, усложненным разнообразными фантазиями партнерш.

Затянутый в камзол слуга с подносом беззвучно появился возле Хэри, предложив ему бокал скотча.

Хэри взял бокал.

— Ну как, Кейн?

Майклсон вздохнул.

— Зовите меня Хэри, ладно? Почему-то никто не помнит, что у меня есть имя.

— А, ладно, Хэри. Я только хотел сказать, что я ваш большой поклонник, я даже… а, не важно.

— Ладно.

Однако слуга — Майклсон подумал, что его могли бы звать Андре — все еще стоял возле него. Хэри сделал глоток и стал смотреть на резвящихся девушек.

Слуга откашлялся.

— Конечно, я получаю только ваши записи, — произнес он самозабвенно. — А один раз мне даже удалось попасть в виртуальный мир, это когда господин Вило брал нас с собой отдохнуть, несколько лет назад. Это было здорово. Конечно, мы не могли попасть в виртуальность в вашем образе — это очень дорого, но нам достался Йотери-привидение. Помните его?

— С какой стати?

Хэри зевнул. Почему это люди считают, что все актеры знают друг друга?

— Ну, я это… не знаю. Вы убили меня — ну, то есть его — в заповедных лесах Анханы.

— А, да, — пожал плечами Хэри, вспоминая ажиотаж в Студии, когда он вернулся из этого Приключения. — Йотери следил за мной день или два, прежде чем я поймал его. Откуда мне было знать, что это актер? Он мог бы сообразить, что лучше не попадаться мне на пути.