ЛИЦО ТЬМЫ

Обесточенные диски-лампы кольцами призрачно-серого цвета плавали в полумраке. Мерцающую россыпь драгоценных камней Корусканта рассекала ударом ножа тень кресла.

Таким был кабинет Верховного канцлера. В кресле сидела иная тень: черная, бесформенная и непроницаемая, столь глубокая, что выкачивала свет из всего пространства кабинета. И из города. И планеты. И Галактики.

Тень ждала. Она обещала мальчику ждать. Она собиралась выполнить обещание. Ради разнообразия.

Ночь опустилась на Храм.

На расположенную на крыше посадочную площадку узким желтым прямоугольником упал свет из внешнего шлюза.

— Я бы чувствовал себя лучше, будь здесь Йода, — говорил магистр-наутилоид, высокий и широкоплечий; его лишенные волос головные щупальца были подвязаны полосками тисненной кожи. — Или если бы Кеноби. На Орд Цестус мы с Оби-Ваном…

— Йода застрял на Кашиийке, а Кеноби улетел на Утапау. Повелитель тьмы проявил себя, и мы не осмелились медлить. Не думайте о если, мастер Фисто, эта обязанность легла на нас. Нас достаточно, — ответил ему магистр-иктотчи, более низкий и худощавый, чем первый рыцарь.

С его лба к подбородку, изгибаясь, сходили два длинных рога. Один недавно был ампутирован после повреждения в битве несколько месяцев назад. Бакта ускорила регенерацию, и некогда укороченный рог сейчас ничем не отличался от здорового.

— Нас достаточно, — повторил иктотчи. — Иного не дано.

— Угомонитесь, — сказал третий магистр, забрак.

Меж венца костяных выступов на его голове собралась влага, напоминающая пот. Забрак указал на двери в Храм.

— Винду идет.

Из низко клубящихся туч сыпанул мелкий дождь. Темнокожий магистр шел низко опустив обритую голову и спрятав руки в рукава.

— Мастер Ти и привратник Журокк справятся с защитой Храма, — произнес он, приблизившись к остальным. — Мы отключили все навигационные маяки и сигнальные огни, вооружили старших па-даванов, а все двери загерметизированы и заперты кодами.

Он скользнул взглядом по магистрам.

— Время идти.

— А Скайуокер? — забрак наклонил голову набок, как будто прислушивался к далекому возбуждению в Силе. — Что с Избранным?

— Я послал его в зал Совета. — Мейс Винду посмотрел наверх, на Башню Совета, прищурившись от дождинок. — До нашего возвращения.

Затем вынул руки из рукавов. В одной он сжимал лазерный меч.

— Он выполнил свой долг, мастера. Теперь мы выполним свой.

Он прошел между ними к челноку.

Остальные магистры многозначительно помолчали, затем Аген Колар кивнул своим мыслям и поднялся по трапу. Саэссие Тийн потрепал себя за отросший рог и последовал за ним.

— А я все равно чувствовал бы себя лучше, если бы Йода был здесь,упрямо пробормотал Кит Фисто и пошел следом.

Как только люк за ними закрылся, Храм опять стал частью ночи.

В зале Совета Анакин Скайуокер в одиночку сражался с драконом.

И проигрывал битву.

Он вслепую, натыкаясь на кресла, мерил шагами пространство. Он не ощущал потоков Великой силы вокруг себя, не чувствовал эха присутствия магистров в этих древних креслах.

Он не подозревал, что во вселенной так много боли.

С физической болью он справился бы и без специальных техник; он всегда был крепким и выносливым. В четыре года он мог выдержать любые побои от Уотто и не пикнуть.

Ничто не подготовило его к сегодняшнему.

Ему хотелось голыми руками вырвать из собственной груди сердце.

— Что я наделал? — вопрос начинался низким стоном и перерастал в вой, которого он не мог удержать. — Что я наделал?

Ответ был: он выполнил свой долг.

А теперь не мог понять — зачем.

Когда я умру, сказал Палпатин так тепло, так задумчиво, мои знания умрут вместе со мной…

Куда бы он ни смотрел, он видел лицо женщины, которую любил больше жизни, женщины, ради которой пропускал сквозь себя всю любовь, существующую в Галактике, во вселенной.

Ему было все равно, что она совершила. Ему было плевать на заговоры, интриги и секретные пакты. Предательство сейчас ничего не значило для него. Та женщина была всем, что он любил, и он видел, как она умирала.

Агония каким-то образом превратилась в невидимую ладонь, которая протянулась сквозь Великую силу, ладонь, которая отыскала ту женщину на расстоянии, вдалеке, одну в темноте, в своей спальне, ладонь, которая ощутила мягкую шелковистость ее кожи и гладкие кудри волос, ладонь, которая растворилась в чистой энергии, в не запятнанном чувстве. И теперь Анакин ощущал ее, по-настоящему осязал в паутине Великой силы, как будто та женщина тоже была своего рода джедаем. И более того: он чувствовал связь, единение, глубже и интимнее, чем когда-либо в жизни, даже с Оби-Ваном такого не было. На вечное мгновение он растворился в ней, стал ударами ее сердца, движением ее губ, словами, которые она произносила так, будто возносила молитву звездам…

Я люблю тебя, Анакин. Я твоя в жизни и смерти, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, мы всегда будем едины. Не сомневайся во мне, моя любовь. Я твоя.

… и ее чистотой, ее страстью, истиной ее любви, что текла сквозь нее, и каждый его атом кричал Великой силе: «Как я могу допустить ее смерть?»

Великая сила не отвечала.

Зато у дракона нашелся ответ.

Все умирает, Анакин Скайуокер. Даже звезды сгорают.

И ни мудрость Йоды, ни наставления Оби-Вана, ни один осколок известного знания не приходил на ум, сколько Анакин не старался. Нечем было заткнуть глотку дракону.

Но ответ существовал; он слышал его той, другой, ночью.

Обладая такими знаниями, поддерживать жизнь в том, кто уже жив, пустяк, ты не согласен?

Анакин остановился. Агония прекратилась.

Палпатин прав.

Все очень просто.

Нужно только решить, чего ты хочешь.

Ночь Корусканта распространилась на всю Галактику.

Тьма в Великой силе не шла ни в какое сравнение с тенью в кабинете Верховного канцлера. Здесь тень была самой тьмой. Где бы ни существовал клочок мрака, тень отыщет его.

В ночи тень учуяла мальчишеское смятение, и это было хорошо. Тень уловила решительность четырех магистров, приближающихся к Сенату.

И это тоже было хорошо.

Пока храмовый челнок совершал посадку на наружной платформе, тень послала свои мысли глубже в ночь — внутрь гнутого куска неураниума, такого тяжелого, что пришлось переделывать пол кабинета, чтобы не провалился под весом; такого плотного, что наиболее чувствительные индивидуумы, находясь рядом, ощущали, как изгибается вокруг странной скульптуры ткань пространства-времени.

Слой неураниума больше сантиметра уже непроницаем для сканеров, так что при доставке абстрактной скульптуры в кабинет стандартная процедура ничего не дала. Хотя если кому-нибудь пришло в голову воспользоваться мощным гравиметрическим детектором, то этот умник выяснил бы, что в одном месте масса скульптуры несколько меньше, чем должна быть по грузовому манифесту, согласно которому данное произведение искусства привезли с планеты Набу вместе личными вещами тогдашнего посла и сенатора. Манифест утверждал, что скульптура цельная.

Манифест лгал. Скульптура не была цельной и не вся состояла из неураниума.

Внутри длинного, напоминающего узкий цилиндр пространства лежало в ожидании и абсолютной темноте одна ценная вещь. Она спала там многие десятилетия во тьме за пределами тьмы.

Она ждала ночи падения Республики.

Тень ощутила, как магистры Ордена решительно шагают по играющей эхом обширной пустоте сводчатых коридоров. Тень слышала барабанную дробь их каблуков по алдераанскому мрамору.

Тьма нашептывала о форме, ощущениях и самых интимных переживаниях вещи, дремлющей внутри скульптуры.

Неураниум стал теплее.

Маленькое круглое пятнышко, меньше колечка из указательного и большого пальцев человеческого ребенка, обрело цвет запекшейся крови.

Свежей крови.

Открытого пламени

И вдруг из металла вырвалось копье алой энергии, раскрасившей кабинет в цвет звезд, если смотреть на них сквозь дым горящих планет.

Луч удлиняется, затем алый клинок исчезает, и выскользнувшая из темноты вещь ныряет в мягкий сумрак широкого рукава.

Когда колебания Великой силы разгоняют Красные плащи за дверями кабинета, тень делает слабый жест, и загораются лампы-диски. Еще один «силовой» вскрик распахивает внешнюю дверь в кабинет. Когда джедаи врываются внутрь, последняя вспышка желаний запускает спрятанное под столешницей из эбонита записывающее устройства.

Только звук.

— О, мастер Винду! — произносит тень. — Какой приятный сюрприз.

Шаак Ти почувствовала его приближение до того, как увидела. Чувствительные к инфра— и ультразвукам пустоты в высоких изогнутых выростах на ее голове выдали ощущение сродни осязанию: текстура приближающихся шагов была шероховатой, как старый кошель. Когда гость завернул за угол, его дыхание напомнило костяные зубцы на голове у забрака.

Выглядел он не лучше, был смертельно бледен даже для человека, а глаза его покраснели.

— Анакин, — тепло произнесла тогрута. Возможно, дружеские слова — именно то, что мальчику нужно; Шаак Ти сомневалась, что Скайуокер дождался их от Мейса Винду.

— Благодарю тебя за все, что ты совершил. Орден в долгу перед тобой, как и вся Галактика.

— Уйди с дороги, Шаак Ти.

Он пошатывался, но в голосе не было дрожи: он был глубже и ниже, чем помнила мастер Ти, более взрослый и властный. Такого она раньше не слышала.

И факт, что Скайуокер отказался обратиться к ней мастер, не ускользнул от Шаак Ти.

Она протянула ладонь, пропуская успокоительные потоки Силы.

— Храм закрыт, Анакин. Дверь на кодовом замке.

— И ты загораживаешь панель.

Шаак Ти шагнула в сторону, пропуская Анакина к панели. У нее не было причин держать мальчика внутри против его воли. Скайуокер торопливо набрал шифр.

— Если Палпатин захочет нанести ответный удар, — здраво произнесла тогрута, — разве не должен ты быть здесь, чтобы помочь нам обороняться?

— Я — Избранный. Мое место — там, — мальчик хрипло дышал и выглядел так, будто ему стало хуже. — Мне надо быть там. Таково пророчество, верно? Мне надо быть там…

— Зачем, Анакин? Магистры — лучшие в Ордене. Чем ты им поможешь?

Дверь открылась.

— Я — Избранный, — повторил Скайуокер. — Пророчество нельзя изменить.

Я…

Он взглянул на нее умирающими глазами, лицо исказил спазм непереносимой боли. Шаак Ти протянула к мальчику руку — ему надо в лазарет, а не на жестокую битву, — но Анакин отстранился.

— Я сделаю то, что мне положено сделать, — сказал он и убежал в ночь и дождь.

(далее следует расшифровка аудиозаписи, представленной Галактическому Сенату в первый день существования Империи; опознаны все участники разговора, идентификация подтверждена)

ПАПАТИН: О, мастер Винду! Какой приятный сюрприз.

МЕЙС ВИНДУ: Едва ли сюрприз, канцлер. И ни для кого из нас не приятный.

ПАПАТИН: Прошу прощения? Привет, мастер Фисто. Приветствую, мастер Колар. Надеюсь, вы здоровы. Мастер Тийн, вижу ваш рог снова вырос, я очень рад. Что привело четырех магистров к мой кабинет в этот час?

МЕЙС ВИНДУ: Нам известно, кто вы такой. Что вы такое. Мы здесь, чтобы взять вас под арест.

ПАПАТИН: Прошу прощения? Что я такое? Во время последнего опроса, я был Верховным канцлером Республики, которой вы поклялись служить. Надеюсь, я неправильно понял слово, которое вы употребили, мастер Винду. Арест? Это попахивает изменой.

МЕЙС ВИНДУ: Вы арестованы.

ПАПАТИН: Неужели вы серьезно, мастер Винду? По какому обвинению?

МЕЙС ВИНДУ: Вы — ситх!

ПАПАТИН: Неужели? Даже если и так, то в чем преступление? Мои философские воззрения — мое личное дело. Кстати, когда я в последний раз читал Конституцию, там было написано, что у нас весьма серьезные законы против подобной травли. Итак, я спрашиваю еще раз, каково мое так называемое преступление? Как вы намерены обосновать ваш бунт перед Сенатом? Или вы собираетесь арестовать весь Сенат?

МЕЙС ВИНДУ: Мы пришли не для спора.

ПАПАТИН: Нет, вы пришли взять меня под стражу без суда. Даже не прикрываясь законом. Так вот каков ваш план. Джедаи решили захватить Республику.

МЕЙС ВИНДУ: Пойдемте с нами. Немедленно.

ПАПАТИН: Ничего подобного я делать не стану. Если собираетесь убить меня, можете сделать это в кабинете.

МЕЙС ВИНДУ: Не пытайтесь сопротивляться.

(звуки, опознанные как активация нескольких лазерных мечей)

ПАЛПАТИН: Сопротивляться? Как же я могу сопротивляться? Это убийство, вы, предатели-джедаи! Каким образом я могу представлять угрозу для вас? Мастер Тийн, вы — телепат. О чем я сейчас думаю?

(неясный шум)

КИТ ФИСТО: Саэссие…

АГЕН КОЛАР: [неразборчиво; возможно: «совсем не больно»?]

(звуки борьбы)

ПАЛПАТИН: На помощь! На помощь! Охрана… кто-нибудь! Спасите! Убийство! Измена!

(конец записи)

Из кулака Мейса Винду вырвался луч аметистового цвета.

— Не пытайтесь сопротивляться.

Песню его клинка подхватил зеленый огонь в руках Кита Фисто, Агена Колара и Саэссие Тийна. Колар и Тийн приблизились к канцлеру, перекрывая доступ к выходу. По стенам кабинета метались и стекали разноцветные тени, они скользили по креслам, вытягивались по полу.

— Сопротивляться? Как же я могу сопротивляться? — не поднимаясь из-за стола, Палпатин беспомощно посмотрел на свою пустую ладонь; идеальный образ усталого, напуганного старика. — Это убийство, вы, предатели-джедаи! Каким образом я могу представлять угрозу для вас?

Он с надеждой повернулся к Саэссие Тийну.

— Мастер Тийн, вы — телепат. О чем я сейчас думаю?

Иктотчи, нахмурясь, склонил голову к плечу. Его клинок опустился.

Сгусток кроваво-красной тьмы вырвался из-под стола.

Ударившись об пол, голова Саэссие Тийна несколько раз подскочила, как детский мяч.

От шеи и двух обрубков рогов, срезанных ниже подбородка, поднимался дымок.

Кит Фисто выдохнул:

— Саэссие!..

У обезглавленного трупа подогнулись колени, а когда он грянулся об пол, из трахеи вырвался едва слышный вздох.

— И совсем не… — Аген Колар покачнулся.

Изумрудного цвета клинок погас, рукоять меча вывалилась из онемевших пальцев. Из небольшой аккуратной дырочки во лбу шел дымок.

— …больно…

Он повалился лицом вниз и остался лежать неподвижно.

Палпатин встал. В руке он сжимал меч с клинком цвета пламени.

За спиной канцлера сам собой защелкнулся дверной замок.

— На помощь! На помощь! — закричал Палпатин голосом человека, отчаянно цепляющегося за жизнь. — Охрана… кто-нибудь! Спасите! Убийство! Измена!

Затем он улыбнулся.

Поднес палец к губам и подмигнул остолбеневшим джедаям.

За последовавшую секунду, пока Мейс Винду и Кит Фисто успели лишь занять стойку, канцлер перешагнул через тела, возвращаясь к столу, перехватил меч обратным хватом и быстрым, хирургически точным движением рассек столешницу.

— Ну хватит.

Он дал клинку прожечь поверхность стола, повернулся, поднял оружие, разглядывая его как лицо любимого друга, которого давно считал погибшим. Силовые линии закручивались вокруг него, пока по сверкающей паутине не расползлось чернильное пятно.

— Если бы ты только знал, — прошептал он, возможно, любому из магистров Ордена, возможно, себе самому, возможно, даже мечу, поднятому в издевательском салюте, — как долго я ждал этого…

Машина мчалась сквозь дождь, ускользая из-под ударов молний, которые срывались с клубящихся туч, разрезая транспортные потоки, проходя мимо зданий с такой скоростью, что ударная волна выбивала в них окна.

Анакин не понимал, почему ему не уступают дорогу. Он не понимал, каким образом триллионы обитателей Галактического города продолжают вести прежнюю жизнь, как будто Галактика не изменилась окончательно и бесповоротно. Да что их заботы значили по сравнению с его тревогой?

Как они смели думать, что вообще что-то из себя представляют?

Их слепые жизни не значили ничего. Ни одна. Потому что впереди, на огромном утесе Сенатского здания, освещалось единственное окно — вспышками молний в такт молниям снаружи. Только те, что внутри, были цвета лазерных клинков.

Зеленые росчерки, веерные взмахи фиолетового…

И алое пламя.

Он опоздал.

Зеленый огонь угас, осталось лишь алое и фиолетовое сияние.

Взвыли репульсоры, когда Анакин заложил крутой вираж, разрывая атмосферный вихрь, чтобы остановиться возле окна кабинета. В шпиль Пятисотлетия Республики ударила молния всего в километре отсюда, белая вспышка, отразившись в окне, ослепила Скайуокера. Анакин заморгал, раздраженно протер глаза кулаком.

Бесцветный отпечаток на сетчатке медленно расплывался, и стали видны тела на полу кабинета.

Тела в джедайских плащах.

На столе лицом вверх лежала голова Кита Фисто, по эбониту разметались головные отростки. Лишенные век глаза слепо уставились в потолок. Анакин вспомнил Фисто на Геонозисе, когда магистр без усилий прокладывал себе путь сквозь толпы боевых дроидов; на губах Кита играла легкая веселая улыбка, будто жестокая битва была дружеским поединком.

Сейчас отрубленная голова улыбалась точно так же.

Может быть, Кит и смерть посчитал забавой?

Синий клинок Анакина располосовал транспаристил окна, Скайуокер прыгнул в проем. Перекатился, вскочил на ноги среди тел и сквозь высаженные двери вбежал в маленький кабинет навстречу сполохам разноцветного пламени.

И застыл на месте.

В кабинете Верховного канцлера Галактической Республики последний оставшийся в живых магистр Ордена один на один сражался с ожившей тенью.

Погрузившись в ваапад, Мейс Винду дрался за свою жизнь.

И более того: каждый рисунок клинка был ударом в защиту демократии, справедливости и мира, за право обычных существ жить собственной жизнью.

Мейс Винду сражался за Республику, которую обожал.

Ваапад, седьмая форма, получил название от опасного хищника с лун Сарапина. Ваапад атакует добычу молниеносными ударами щупальцев. Самое меньшее — их семь. Как правило — двенадцать. У самого крупного убитого экземпляра насчитали двадцать три. С ваападом всегда так, никогда не узнаешь, сколько было конечностей, пока не прикончишь тварь: слишком уж они быстрые, чтобы сосчитать. Как правило, в движении их даже не видно.

Как клинок Мейса Винду.

Ваапад — агрессивный и мощный стиль, как его тезка, но рискованный: погружение в ваапад открывает ворота, за которыми прячется тьма. Чтобы использовать ваапад, джедай обязан наслаждаться битвой, у него мороз должен продирать по коже от восторга. Победный экстаз. Ваапад — дорога, которая ведет в сумеречную зону на границе темной стороны.

Мейс Винду создал этот стиль и был единственным живым бойцом, им владеющим.

Сейчас ваапад проходил окончательный тест.

Анакин снова протер глаза. Может, зрение еще не восстановилось? Магистр-корунай, казалось, то растворялся, то вновь обретал плоть, его поглощала густеющая черная дымка, внутри которой танцевал солнечный луч в метр длиной. Мейс теснил противника лобовой атакой. Его собственный клинок, аметистовое сияние которого видели смертью многие по всей Галактике, сам превратился в туман. Монашеская сфера фиолетового огня — словно не один, а дюжина мечей.

Тень, с которой дрался магистр, непостижимо быстрая, растекалась от скорости… был ли это Палпатин?

Клинки вспыхивали и разбрасывали цветные блики, высекали искры, свивали паутины смертоносной энергии в таком темпе, что Анакин их не видел…

Только чувствовал с помощью Великой силы.

И сама Великая сила взрывалась, вскипала мутными потоками вокруг бойцов от напряжения и намерений.

И становилась все темнее.

Анакин ощущал, как она подкармливает восторженное состояние тени, ощущал яростные брызги ядовитого гноя, когда вскрывались нарывы в сердцах обоих противников.

Никаких храмовых ограничений.

Мейс Винду вырвался на свободу.

Мейс увяз глубоко, погруженный в ваапад, поглощенный им. Его личности больше не существовало.

Ваапад — канал для тьмы, где поток движется в обе стороны. Мейс принял бешеную скорость повелителя ситхов, черпал ярость и мощь тени, закачивал в себя…

И выбрасывал снова.

Он отражал злость ее же источнику, как лазерный меч перенаправляет выстрел из бластера.

Было время, когда Мейс Винду боялся могущества тьмы. Было время, когда он боялся самой темноты. Но Война клонов дала ему дар понимания: на планете под названием Харрун Кэл он встретился со своей тьмой лицом к лицу и научился не опасаться ее.

Он узнал, что именно страх придает силу мраку.

Он не боялся. Тьма не имела над ним власти. Но…

Но и он не имел власти над ней.

Ваапад превратил его в открытый канал, половину самопроводящей петли. Второй половиной была тень. Они оба превратились в цунами, захлестнувшим весь кабинет, каждый кубический сантиметр. Не существовало ни единого клочка ковра, ни щепки мебели, которые не могли в любую секунду испариться в красной или фиолетовой вспышке. Подставки ламп ненадолго превращались в щиты, разрубались на части, а те разлетались во все стороны; диваны становились площадками, на которые можно было вспрыгнуть, чтобы заполучить преимущество или сделать препятствием для противника при отступлении. Но все равно существовал только круг силы, бесконечная петля, ни та ни другая сторона не была ранена и даже не слишком запыхалась.

Тупик.

Так могло продолжаться вечно, если бы ваапад был единственным даром Мейса Винду.

Сейчас он сражался без усилий, он позволил телу жить самостоятельно, без участия разума. Клинок его вращался и шипел, ноги совершали шаги, вес смещался, плечи наклонялись на необходимый угол, а разум скользил вдоль петли чужой мощи, отслеживая ее бездонный источник.

Нащупывая уязвимую точку.

Мейс обнаружил узел трещинок в будущем тени; выбрал самый крупный фрагмент и вернулся по ниточке мнимой линии к настоящему…

К человеку, застывшему в высаженных дверях. Не было нужды оглядываться: отпечаток в матрице Силы был знакомым — словно солнечный луч в разрыве грозовых туч.

Явился Избранный.

Мейс отбил клинок тени и отпрыгнул к окну, единым взмахом разрубил транспаристил.

Отвлекающий маневр ему дорого обошелся: темный поток Великой силы едва не выдул его в брешь. Только отчаянный толчок изменил траекторию, так что Мейс ударился о колонну, а не сорвался с карниза. Винду отскочил, Великая сила, прокатившись волной через тело, подарила ясность мысли, и магистр снова отдал себя ваападу.

Он чувствовал приближающееся завершение битвы, в матрице Великой силы тень превратилась в пульсирующий комок страха. Легко, почти невесомо Мейс обратил ужас тени в оружие: теперь сражение перемещалось на карниз за окном.

На ветер. К молниям. На скользкий от дождя уступ на полукилометровой высоте.

Туда, где страх заставил тень замешкаться. Туда, где страх тени скорость, дарованную Великой силой, частично обратит в дарованную Великой силой способность удержаться на скользком пермакрите.

Туда, где Мейс сумел одним точным ударом клинка разрубить меч тени надвое.

Один кусок улетел обратно сквозь дыру. Второй вывалился из разжавшихся пальцев, ударился об уступ и упал сквозь дождь к далеким аллеям внизу.

Ныне тень опять стала Палпатином: старым, скрюченным, редеющие волосы побелели от времени и забот, лицо осунулось от усталости.

— Со всей своей мощью вы не джедай. Вы, мой господин, арестованы,ровным голосом сказал Мейс. — Вот и все.

— Видишь, Анакин? — Палпатин вновь говорил голосом испуганного человека. — Разве я не предупреждал тебя о джедаях и их предательстве?

— Поберегите слова, мой господин. Здесь нет политиков. Ситх никогда не заполучит Республику. Все окончено. Вы проиграли, — Мейс опустил оружие. — Вы проиграли по той же причине, по которой ситхи проигрывали всегда, побежденные собственным страхом.

Палпатин поднял голову. Глаза его горели ненавистью.

— Дурак, — сказал канцлер.

Он вскинул руки, официальные одежды распахнулись хищными крыльями, пальцы скрючились, словно когти.

— Дурак! — прогрохотал громовой голос. — С чего ты взял, что ощущаешь мой страх?

Молнии сорвались с туч наверху, молнии сорвались с ладоней Палпатина, и у Мейса не осталось времени понять, о чем говорит враг; время осталось лишь на то, чтобы соскользнуть назад в ваапад и отразить разряды чистой ослепительной ненависти.

Оттого, что ваапад — не просто фехтовальная техника. Он — состояние души: туннель для тьмы. Мощь втекала и вытекала, не затрагивая Винду.

И петля завершилась: молния отразилась к источнику.

Палпатин пошатнулся, но обжигающие потоки с его пальцев только усилились.

Он подкармливал энергию болью.

— Анакин! — позвал Мейс; голос прозвучал как сквозь вату, словно со дна колодца. — Анакин, помоги мне! Вот твой шанс!

Он ощутил прыжок Скайуокера из кабинета на карниз, ощутил его приближение…

А Палпатин не боялся.

Это Мейс тоже чувствовал: канцлер даже не встревожился.

— Уничтожь предателя, — произнес канцлер; перекрывая вой потока, соединяющего его ладони с клинком Винду. — Это был не арест. Это убийство!

Вот когда Мейс окончательно понял. Вот оно. Ключ к долгожданной победе. Уязвимая точка Палпатина. Абсолютная уязвимая точка ситхов.

Уязвимая точка самой темной стороны.

Палпатин доверяет Анакину, с отрешенным изумлением подумал магистр.

Теперь Анакин стоял у него за плечом. Палпатин до сих пор не сделал даже попытки защититься от Скайуокера. А все усилия вложил, чтобы направить клинок Мейса тому же в лицо.

Глаза канцлера горели.

— Он — предатель, Анакин. Уничтожь его.

— Ты — Избранный, Анакин, — вторил Винду напряженно: для ваапада новый трюк оказался чрезмерным, Мейс не мог сражаться против собственного оружия. — Забери его. В этом твое предназначение.

Скайуокер отозвался едва слышным эхом:

— Предназначение…

— Помоги мне! Я долго не продержусь! Желтизна от глаз расползалась по всему лицу

Палпатина. Кожа текла, словно масло, как будто сгорали мышцы под ней и размягчались кости черепа, сминались, деформировались от жара.

— Он убивает меня, Анакин!.. Прошу тебя, Ана-а-а…

Клинок Мейса прошел так близко от его лица, что канцлер поперхнулся озоном.

— Анакин, он слишком силен для меня…

— А-а-а… — рык, перекрывающий бесконечные удары молний превратился в затихающий отчаянный стон.

Молнии угасли, осталась только ночь и дождь, и старик, опустившийся на колени на скользком уступе.

— Нет, не могу. Я сдаюсь. Я… слишком слаб… Так стар, так ослаб. Не убивайте меня, мастер джедай. Пожалуйста. Я сдаюсь.

Победа растеклась по ноющему телу Винду. Мейс поднял клинок.

— Ты, ситхова порча…

— Подождите… — Скайуокер сжал ему руку с неожиданной силой. — Не убивайте его, вы не можете его убить, мастер…

— Еще как могу, — уверенно и мрачно сказал Мейс. — Я вынужден.

— Вы пришли арестовать его. Он обязан встать перед судом.

— Суд будет издевкой. Он контролирует судей. Он контролирует Сенат…

— Значит, вы их всех убьете? Как он и говорил? Винду выдернул руку.

— Он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. Если бы ты мог взять Дуку живым, разве ты так не поступил бы?

С лица Анакина исчезли эмоции.

— Там было все по иному…

Мейс повернулся к съежившемуся, побежденному ситху.

— Разницу объяснишь, когда он будет мертв. Он поднял меч.

— Мне он нужен живым! — закричал Скайуокер. — Мне он нужен, чтобы спасти Падме!

Зачем? тупо подумал Мейс. И опустил клинок на павшего канцлера.

Прежде чем он сумел завершить удар, на его запястье обрушился поток синей плазмы, и рука, все еще сжимающая меч, упала на мокрый пермакрит. Палпатин вскочил на ноги, и из ладоней ситха опять зазмеились молнии, и меча не было, чтобы их отразить, и поэтому удар пришел полновесный.

Мейс упорно искал уязвимую точку Палпатина, что даже не подумал поискать у Анакина.

Темные молнии разорвали его вселенную.

Он падал вечность.

Анакин Скайуокер стоял на коленях посреди дождя.

Он смотрел на кисть. У той была темно-коричневая кожа. Она сжимала рукоять меча. Там, где кисть воссоединяется с рукой, плоть была обуглена.

— Что я наделал?

Это его голос? Должно быть. Потому что это — его вопрос.

— Что я наделал?

Другая ладонь, теплая и человеческая, легонько ложится ему на плечо.

— Ты следовал своему предназначению, Анакин, — произнес знакомый ласковый голос. — Джедаи — предатели. Ты спас Республику от них. Ты и сам это осознаешь, верно?

— Вы были правы, — слышит Анакин собственный голос— Почему я не знал?

— Не мог. Они окружили себя обманом, мой мальчик. Потому что боялись твоей мощи и не могли доверять тебе.

Анакин смотрел на кисть, но больше не видел ее.

— Оби-Ван… Оби-Ван верит мне…

— Но не настолько, чтобы рассказать о заговоре.

В памяти эхом отозвалось предательство…узнай Совет об этом разговоре… Теплая и человеческая ладонь тепло и по-человечески сжала ему плечо.

— Я не боюсь твоей силы, Анакин, я приветствую ее. Ты — величайший из джедаев. А можешь стать величайшим из ситхов. Я верю, Анакин. Верю в тебя. Я доверяю тебе. Я доверяю тебе. Я доверяю тебе.

Скайуокер перевел взгляд с мертвой руки на карнизе на живую ладонь у себя на плече, затем — на лицо человека, который стоял перед ним, и то, что он увидел, заставило его задохнуться, словно невидимый кулак сжал ему горло.

Ладонь на плече принадлежала человеку.

Лицо — нет.

Глаза холодного животного цвета горели огнем, как у хищника на границе света и темноты; кости разбухли, оплавились и потекли, как дюрастил, пролитый из плавильного ковша, плоть, которая покрывала их, была трупного вида и шуршала, как гниющий синтепласт.