Тесс попыталась уговорить Чарли не возвращаться к Питеру. Но Чарли уже успела позвонить ему, и Питер был на пути в Нортгемптон. Через тонкую занавеску на окне в гостиной Чарли смотрела на улицу, ожидая появления мужа. Тесс разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, она желала Чарли добра и не сомневалась, что та совершает ошибку, возвращаясь в дом Питера, где ее не ждет ничего хорошего; с другой стороны, в душе Тесс по-прежнему таились черные демоны, жаждавшие разлучить Чарли с Питером, потому что судьба распорядилась несправедливо. Несправедливо, что Чарли имела все: принца, замок, прекрасного ребенка, принцессу по рождению, – и скоро будет иметь еще одного, еще одно живое существо, которое она будет любить и которое в ответ будет любить ее.
      У нее же пока не было ничего, лишь одни мечты. Это ей, Тесс, приходилось трудиться изо дня в день; это она рисковала своими деньгами, пытаясь завоевать славу знаменитого мастера, а всем хорошо известно, что значит бороться за место под солнцем. Она, Тесс, могла бы стать для Дженни заботливой, любящей матерью и укрыть ее от гнева Элизабет Хобарт, если бы только судьба повернулась иначе.
      – Ты еще пожалеешь об этом, – предупредила Тесс.
      Но Чарли не хотела ее слушать.
      – Как ты не понимаешь, Тесс? Теперь Элизабет должна принять меня.
      – Не надейся, такого не случится. Возможно, она обвинит тебя в том, что ты забеременела специально, чтобы обеспечить себе долю в наследстве Хобартов.
      – Мне все равно, что она скажет. Этот ребенок – Хобарт, он вне всяких подозрений. И он получит то, что ему положено.
      – Включая бабушку Элизабет?
      Чарли помолчала, глядя в окно на улицу.
      – Раз это необходимое условие, с ним придется мириться, – наконец сказала она. – Может, у меня теперь появится больше прав, нечто реальное, что я смогу противопоставить ее обвинениям.
      Тесс смотрела на Дженни, уснувшую на ковре на полу. Чарли расстелила для нее яркое стеганое одеяльце, украшенное аппликациями в виде зайцев и медведей, определенно купленное за хорошую цену в дорогом универмаге Наймана Маркуса. Еще одно доказательство, что Чарли более подходящая мать для Дженни, мать, которая может дать ей не только любовь, но и материальные блага и, что самое важное, семью. «Почему я никак не могу усвоить эти простые истины, наверное, из-за своей тупости», – подумала Тесс.
      – Элизабет никогда не примет Дженни, – сказала она вслух. – Возможно, она еще хуже станет относиться к девочке, когда родится твой ребенок.
      – Тут я ничего не могу поделать, Тесс. Я отвечаю за Дженни и не откажусь от нее даже ради спасения нашего брака с Питером. Дженни еще совсем маленькая.
      – Но какой прекрасный ребенок, – уточнила Тесс.
      – Мы не можем повернуть вспять ход событий, – продолжала Чарли. – Это немыслимо для меня. И для Дженни тоже.
      Гровер вбежал в гостиную и направился прямо к спящей Дженни. Он ткнулся носом ей в лицо, и Дженни, не просыпаясь, оттолкнула его пухлой розовой ручкой. Гровер секунду постоял в недоумении, потом улегся рядом с Дженни, прижавшись к ее маленькому тельцу.
      – Похоже, моя собака влюбилась, – заметила Тесс.
      Чарли невольно улыбнулась, глядя на Дженни и Гровера.
      – Мне бы очень хотелось завести щенка для Дженни, но мать Питера не выносит собак.
      – Она и людей-то не выносит.
      – Прошу тебя, Тесс, – закрыла глаза Чарли, – не усложняй, мне и без того тяжело.
      Тесс посмотрела на Чарли, на тонкий белый шрам у нее на лбу – постоянное напоминание о своем отвратительном поступке. Удивительно, что Чарли так незлопамятна. Вот и теперь она готова забыть те ужасные вещи, которые наговорила ей свекровь.
      Кто знает, может, из-за своего чрезмерного упрямства и скрытности она, Тесс, и сидит в одиночестве.
      Тесс хотелось протянуть руку и прикоснуться к шраму. Интересно, ноет ли еще рана... Та глубокая рана в душе Чарли... Чарли, которая за всю жизнь никому намеренно не причинила зла. Ее подруга хороша собой и умница, неужели она заслужила такую Божью кару, как издевательства Элизабет Хобарт? Вряд ли на свете вообще существует человек, который заслуживает такую напасть, пусть даже в уплату за полученные жизненные блага.
      Тесс отодвинула в сторону кипу газет и села на диван. Она смотрела на спящих Дженни и Гровера. И вдруг ее осенило. Сначала это был только проблеск мысли, но Тесс тут же ухватилась за нее. Потом засомневалась: слишком легко, слишком просто. И все же в сердце Тесс затеплилась надежда. Только бы уговорить Чарли. Она боялась начать, страшилась отказа и связанной с ним боли. И все-таки ей нечего было терять.
      – Мне кажется, я могу тебе помочь, – начала она.
      – С Элизабет? – усмехнулась Чарли. – Спасибо, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет.
      Тесс собрала все свое мужество.
      – А что, если Дженни будет жить у меня летом?
      Чарли удивленно моргнула.
      – Что ты сказала?
      – Почему бы и нет, Чарли? – Тесс задвигалась на диване. – У меня никого нет. Я бы с удовольствием заботилась о Дженни. Мы с ней отлично поладим.
      – Нет, Тесс, я не думаю, что...
      Тесс сжала челюсти.
      – Она такая же моя, как и твоя.
      – Дженни принадлежит мне, – холодно сказала Чарли. – По закону я ее мать.
      – Знаю, знаю, – махнула рукой Тесс. – Я ведь хочу помочь. Не отказывайся, подумай сначала. К следующему лету у тебя родится ребенок. Разве не лучше будет отправить Дженни ко мне, чтобы ты на свободе занялась новорожденным? Возможно, это даже смягчит Элизабет.
      Чарли, раздумывая, смотрела на подругу. Тесс приказала сердцу замедлить ход и не пытаться выскочить из груди. Если бы Чарли согласилась, какой бы счастливой она стала, какой безумно счастливой... Тогда у нее появится своя маленькая семья, пусть даже только летом.
      – Я никогда не говорила тебе, и Марине тоже, – начала Тесс, – но ведь я очень обиделась, что она отдала Дженни вам с Питером.
      – Ты обиделась? Почему?
      Тесс опустила глаза.
      – Потому что я тоже хотела взять Дженни. Мне было страшно оставаться одной.
      – Как? – рассмеялась Чарли. – Ты чего-то испугалась?
      Тесс не отвечала. Слезы закапали у нее из глаз. Такое развитие событий не входило в ее планы. Но слезы все текли.
      Чарли осторожно притронулась к ее руке.
      – Ты не шутишь, Тесс?
      – Я так устала от одиночества, Чарли. У тебя есть все – родители, братья, сестры, Питер, Дженни и даже Элизабет. Тебя окружают люди. Плохие или хорошие, но все равно люди. У тебя есть жизнь, а у меня только работа.
      Тесс вытерла слезы и спросила себя, отчего у нее ноет душа, хотя речь идет о таком пустячном деле, как приглашение Дженни на лето.
      – У тебя замечательная работа, – заметила Чарли. – Ты не представляешь, как я завидую твоему таланту и тому, что ты делаешь.
      Тесс горестно покачала головой и опять бросила взгляд на Дженни.
      – Тебе не понять, как мне одиноко.
      На Раунд-Хилл-роуд появился автомобиль и свернул к дому. Приехал Питер.
      Чарли снова коснулась руки Тесс.
      – Знаешь, Тесс, я все-таки подумаю, поговорю с Питером. Пока я ничего не обещаю, но мы еще вернемся к этому. Может, что-нибудь придумаем.
      Тесс встала и, к своему великому удивлению, поцеловала Чарли в щеку. Она никогда прежде не целовала Чарли и вообще стеснялась подобного проявления чувств. Поцелуи и объятия пробивали брешь в ее неприступности, делали ее уязвимой.
      – Что бы ты ни решила, я на все согласна. Но мне бы очень хотелось участвовать в жизни Дженни.
      Чарли стерла слезу со щеки Тесс.
      – Что бы там ни было, ты всегда будешь для нее доброй тетей Тесс.
      – Тетя Тесс, – повторила Тесс. – А знаешь, мне это нравится.
 
      Чарли вернулась в Нью-Йорк, и Тесс опять осталась в одиночестве, наедине со своей работой, но с надеждой, что когда-нибудь Дженни будет принадлежать ей тоже. Пусть всего два с половиной месяца в году.
      Она работала дни напролет, рассылая свои эскизы всем знаменитым галереям. Она делала наброски и разрабатывала образцы самых различных стеклянных изделий, от изящных бокалов до экзотических ваз. Делл часто заходила к ней с какой-нибудь едой в кастрюльке или домашним печеньем и старалась всячески поддержать ее боевой дух.
      Но одно за другим приходили письма с отказом.
      – Может быть, тебе стоит переехать в Нью-Йорк, – как-то сказала Делл, когда однажды вечером они пили горячий шоколад с печеньем. В Нортгемптоне уже лег первый снег, и в мастерской было зябко. Тесс пододвинула старый плетеный диван ближе к печи для обжига и потирала руки, стараясь согреться. Делл положила в рот еще одно печенье и села рядом.
      – Не думаю, что мне захочется жить в Нью-Йорке, Делл. Там слишком много народу. И все чужие.
      – Когда ты приехала в Нортгемптон, для тебя тоже все были чужие.
      – Нет, тогда все было не так. У меня еще были родители и дом, куда я могла вернуться.
      Делл поставила кружку на печь.
      – У тебя всегда будет дом в Нортгемптоне, Тесс. Моя дверь открыта для тебя.
      Тесс плотнее закуталась в шаль и продолжала смотреть на огонь. Делл была настоящим преданным другом, не то что Чарли, которая появлялась и исчезала в зависимости от обстоятельств, или Марина, которая словно сквозь землю провалилась после рождения Дженни.
      Тесс придвинулась ближе к своему другу.
      – Признаюсь, я никогда по-настоящему не чувствовала себя дома, пока не оказалась здесь.
      – Ты говоришь странные вещи, – заметила Делл и обняла Тесс за плечи, ласково поглаживая ее руку. – У тебя были прекрасные родители, уютный дом.
      Тесс покачала головой.
      – Это был не дом, а очень элегантный особняк. – Тесс подобрала под себя ноги и прикрыла колени шалью. – Моя мать была необыкновенно требовательной женщиной. Я ее любила, но считала, что не дотягиваю до ее стандартов.
      Делл внимательно слушала.
      – А отец, – продолжала Тесс, – был совсем другим. На работе это был блестящий ум и сильный характер, а дома он превращался в размазню и боялся матери. Дома он прятался от нее в мастерской под самой крышей.
      – Но надо отдать им должное, – заметила Делл, – их брак был счастливым. И они произвели на свет весьма одаренную дочь.
      Тесс подняла голову с плеча Делл и взглянула на подругу.
      – Одаренную? Я никогда не считала себя одаренной. Эксцентричную, это верно. Возможно, даже отщепенку.
      – Ты не отщепенка, Тесс, – улыбнулась Делл. – Марина – вот кто настоящая отщепенка. Ты замкнутая, это правда, но очень отзывчивая и необычайно талантливая. Твои произведения выдающиеся в своем роде. Как и ты сама.
      Делл погладила щеку Тесс. Прикосновение было теплым, нежным, ободряющим.
      Тесс снова прижалась к Делл и вздохнула.
      – Ты мой самый лучший друг, Делл, такого у меня еще не было. Как я могу уехать в Нью-Йорк и оставить тебя здесь?
      Делл снова погладила руку Тесс. Затем осторожно положила ладонь ей на плечо и погладила шею, погружая пальцы в ее волосы.
      Тесс почувствовала, как у нее внутри зарождается приятное тепло, и в этот миг поняла, что вся любовь, которую она вкладывает в свое искусство, вся страсть, с которой она отдается творчеству, ничто, пустота, бессмысленность, если их не с кем разделить.
      – Я страдаю от одиночества, – призналась она. – Как ты думаешь, найдет ли меня когда-нибудь мой сказочный принц?
      – Мой племянник положил на тебя глаз.
      – Джо? – Тесс попыталась отогнать неприятное чувство, которое у нее вызывало это имя. – Он женат.
      – А если бы он не был женат?
      – Что ты хочешь сказать?
      Делл пожала плечами.
      – Тогда бы он тебя интересовал? Если бы он не был женат?
      Тесс вспомнила тот вечер после выборов два года назад и приятное ощущение его рук на своем теле. Почему она тогда его остановила? Неужели только потому, что он женат?
      – Не представляю, как бы я к нему относилась, если бы он не был женат. Мы с ним не находим общего языка.
      – Может, из столкновения противоположностей и возникает великая страсть? Ты ведь знаешь, что плюс и минус тянутся друг к другу.
      – Эта игра не для меня. У меня нет такого запаса энергии. К тому же моя мать говорила, что на меня не посмотрит ни один мужчина, потому что я не слежу за собой. Я предпочитаю майки кашемировым платьям и, слава Богу, не надеваю жемчуг, когда иду в магазин за продуктами.
      Делл сняла руку с плеча Тесс и принялась за свой горячий шоколад.
      – Ты хороша, какая ты есть, Тесс. Надеюсь, что придет день, когда ты это поймешь.
      Тесс грызла уже обгрызенные ногти и думала о том, что Делл сильно ошибается, зато каким бальзамом проливаются эти слова на ее душу. Она смотрела на свои толстые загрубевшие пальцы и спрашивала себя, чем она заслужила такое высокое мнение. Какова бы ни была причина, Тесс не желала ее обсуждать.
      – А ты, Делл? – спросила она. – Почему ты снова не вышла замуж?
      Делл смотрела в свою кружку.
      – Наверное, я не хотела вновь оказаться во власти мужчины. Уолтер меня глубоко оскорбил. С тех пор я поняла, что мужчины для меня слишком грубы. Слишком торопливы. И слишком много о себе воображают. Они не понимают потребностей женщины.
      Тесс повернулась к Делл. Ей не надо было спрашивать, что Делл имеет в виду, потому что она вдруг все поняла. А может быть, всегда понимала.
      Делл посмотрела ей в глаза, поставила кружку на печь и протянула к Тесс руку. Тесс закрыла глаза и подчинилась мягким пальцам, ласкающим ее лоб, глаза, щеки, а когда пальцы нежно притронулись к ее губам, Тесс коснулась их кончиком языка. И тогда пальцы исчезли, а вместо них Тесс почувствовала на своих губах полные губы Делл, неторопливые, медлительные, со вкусом шоколада, такие теплые и приветливые.
      Медленно, но уверенно Тесс засунула руку под свитер Делл, как если бы это был самый привычный и обыкновенный жест. Она ощутила под рукой мягкую округлость упругой груди и сосок, затвердевший под ее прикосновением. И тогда она почувствовала, как рука Делл скользнула между ее ног. И в ответной страсти Тесс поняла, что никогда прежде не испытывала ничего равного по силе чувств и ничего более естественного.
 
      Утром Тесс проснулась с болью в спине от сна на старой провисшей кровати в мастерской. Она хотела повернуться на бок, но наткнулась на некое препятствие. Рядом с ней спала Делл.
      Тесс прикрыла лицо жестким шерстяным одеялом. Она не могла поверить, что случившееся прошлым вечером было реальностью. Она не могла поверить, что позволила женщине заниматься с ней любовью. Но больше всего она не могла поверить, что ей это очень понравилось и что она ответила тем же женщине, лежавшей рядом с ней.
      «Неужели ты думаешь, что Тесс лесбиянка?» – вспомнила она те давние подозрения Чарли. Как Чарли догадалась? Существует ли некий признак, выдающий лесбиянку? К примеру, запах?
      Она вцепилась зубами в одеяло и представила себе, что бы подумали о ней друзья, если бы увидели ее сейчас в постели с Делл. Медленно, с опаской, она протянула руку и потрогала округлый живот Делл, мирно вздымающийся в такт ее дыханию. Она потрогала грудь Делл, обнаженную, мягкую, теплую... и покорную ее воле.
      – Продолжай, – попросила Делл, не открывая глаз.
      Тесс быстро убрала руку.
      – Ты что? – прошептала Делл. – Тебе стыдно?
      – Нет, совсем нет, – потрясла головой Тесс.
      Делл окончательно проснулась и приподнялась, опираясь на локоть. Она посмотрела на Тесс и отвела волосы от ее лица.
      – Нет, ты стыдишься и ты расстроена.
      – Нет, – повторила Тесс. – Я не расстроена, совсем нет.
      Делл легла на спину.
      – Нам надо поговорить. Это у тебя первый раз? С женщиной?
      – Да... – неохотно согласилась Тесс, сознавая, что Делл права и что она действительно смущена. Она чувствовала себя дурой. Дурой, которая поддалась низким, позорным инстинктам.
      – Для меня это не первый раз, – сказала Делл, – хотя с того времени прошло уже несколько лет.
      Тесс попыталась представить себе Делл с другой женщиной. Как Делл целует лицо, руки и тело той женщины, так же как целовала Тесс. Змея ревности зашевелилась в ее душе.
      – Я никогда не знала... – заметила Тесс, – я никогда не знала, что ты лесбиянка.
      – Не знала, но догадывалась. Догадывалась, но сама не была готова.
      – Вот почему ты живешь в Нортгемптоне? – спросила Тесс. – Потому что тут много других лесбиянок?
      Делл рассмеялась:
      – Да нет, не поэтому, хотя для лесбиянок здесь есть все условия. Признаюсь, я испытываю зависть, а не отвращение, когда вижу женщину в компании другой женщины. Но я никогда не объявляла о своих наклонностях. Разве на моей вывеске написано «Лавка букиниста, владелец Делл Брукс, лесбиянка»?
      Тесс расхохоталась.
      – Кстати, – продолжала Делл, – я ненавижу тех из них, которые носят кожаные куртки и ходят по улице так, словно бросают всем вызов. Как если бы они хотели обратить всех в свою веру. Я такая, какая есть, и не навязываю другим свои взгляды. Я выбираю друзей по их уму и сердцу, а не по сексуальной ориентации. Кроме того, я ненавижу наклеивать ярлыки. Кто знает, может, завтра появится мужчина и... – Делл щелкнула пальцами и выразительно подняла брови.
      Тесс задумалась, все еще сомневаясь, что она такая же, как Делл, все еще не веря в то, что произошло, все еще цепляясь... За что?
      – У меня были мужчины, – торопливо пояснила она. – Я не девственница.
      – Я знаю, – с улыбкой отозвалась Делл. – Если бы ты имела дело только с женщинами, тебе не пришлось бы делать аборт.
      – Я хотела того ребенка, Делл.
      Делл протянула руку и погладила ее по волосам.
      – Я знаю, что ты его хотела. Помнишь, как ты плакала в моих объятиях в тот вечер?
      Воспоминание почти стерлось, но оно было.
      – Я не могла... – запинаясь, объясняла Тесс. – Из-за матери.
      – Успокойся, – шепнула Делл и поцеловала ее в волосы. – Ты тогда поступила правильно.
      – Но какая же я лесбиянка, если я хотела родить ребенка? Если я хотела воспитать Дженни?
      – Мы подарили друг другу свою любовь, но это не означает, что ты лесбиянка. Это только означает, что ты женщина, готовая дарить и принимать любовь. Между прочим, пенис не имеет никакого отношения к желанию женщины быть матерью.
      – Твой муж знал?
      – Что я предпочитаю женщин? Нет. Но ведь тогда я сама этого не знала. Секс не играл большой роли в нашей с ним жизни. Не знаю, что было причиной: он, я или просто мы не подходили друг другу. Ну а ты? Сколько у тебя было любовников? Сколько мужчин?
      Тесс повернулась спиной к Делл. Разве могла она признаться ей, что Джорджино был единственным мужчиной, удостоившим ее любви, и что он был таким же нежным, как Делл, нежным... как женщина. Разве могла она сказать Делл, что два года назад ее племянник Джо сделал попытку заняться с ней любовью. Она не могла сказать об этом Делл, потому что отвергла Джо. Она не могла ничего сказать Делл, потому что других мужчин попросту не было.
      – Было несколько, – сказала Тесс вместо этого. – Достаточно.
      – И тебе нравилось? Я имею в виду секс.
      Тесс смотрела на неоштукатуренную стену мастерской, на серый цемент между кирпичами.
      – Нравилось. Но я знала, что это ненадолго.
      – Почему? Потому что мать убедила тебя, что ты не можешь понравиться ни одному мужчине?
      Тесс проглотила слезы.
      Делл положила ей руку на грудь и принялась медленно гладить; сосок затвердел в ответ на ласку.
      – По-моему, ты слишком долго ждала настоящей любви.
      Страх в душе Тесс растаял, а вместо него родилась жажда, тоска по любви.
      – Да, – согласилась она, – я слишком долго ждала.
      – Разве можно стыдиться желания любить? – упрекнула Делл. – Разве стыдно, когда кто-то тебя любит?
      – Я хочу быть счастливой, Делл. Я всегда хотела быть счастливой.
      Делл склонилась к Тесс и провела губами по ее груди.
      – Никто не может сделать тебя счастливой, Тесс, если ты не счастлива сама. Если ты этого не поймешь, навсегда останешься одинокой.
      Тесс протянула руку и распустила длинную и толстую косу Делл. Она расчесывала косу пальцами, удивляясь, что губы Делл на ее груди наполняют ее жаром.
      – Я попробую быть счастливой, Делл, попробую. А ты будешь любить меня сейчас? Пока я еще несчастна?
      – Только если ты позволишь мне обнять тебя, – ответила Делл. – И держать в объятиях долго-долго.
 
      Ушел старый год, пришел новый, и Тесс обнаружила, что все меньше времени проводит в мастерской и все больше в объятиях Делл. Тесс уверяла Делл, что много работает, но в действительности она все время проводила в мечтах. Часами лежала она в старомодной ванне на львиных ножках, прислушиваясь к новым ощущениям в своем теле, разглядывая его и находя в нем новую красоту, радуясь желаниям, которые оно пробуждало в Делл. Она лежала в густой пене и ликовала, что теперь у нее не только прелестное личико, но и тело, которого хотели, жаждали, добивались. Пока у Тесс хватало денег, чтобы не беспокоиться о заработке. Работа подождет, решила она, а сейчас надо наслаждаться удивительным ощущением своей уникальности.
      Только когда в конце января Тесс получила письмо от Чарли, она вдруг вспомнила, что подруга не поздравила ее с Рождеством. Тесс вскрыла конверт в надежде найти в нем фотографию очаровательной маленькой девочки. Но фотографии Дженни в конверте не было, а только короткое, написанное от руки письмо:
      «Дорогая Тесс, прости, что не прислала рождественскую открытку, но у меня не было такой возможности».
      Тесс села на диван. Записка не походила на письмо организованной, разумной Чарли.
      «У меня плохие новости».
      Тесс прижала руку к сердцу. Неужели Дженни?
      «Третьего декабря у меня случился выкидыш. Можешь себе представить, в каком я глубоком отчаянии. Питер тоже. Во всяком случае, мы хотим сделать еще одну попытку весной. Доктор считает, что мы не должны сдаваться».
      Тесс с облегчением вздохнула. С Дженни ничего не случилось. А у Чарли был всего-навсего выкидыш. Она попыталась представить себе отчаяние Чарли и внезапно вспомнила все. Вспомнила свое отчаяние после аборта, вспомнила свою боль, когда поняла, что Дженни ей не достанется. По идее она должна была бы испытывать к Чарли жалость, сочувствие. Но почему-то чувствовала низкую, подлую радость. Наконец-то Чарли, которая обладала всеми благами жизни, начала сознавать, что судьба не всегда справедлива.
      Тесс вернулась к письму.
      «Я хочу попросить тебя об одолжении, – писала Чарли. – В связи с печальными событиями мы с Питером готовы воспользоваться твоим предложением и отправить Дженни к тебе на лето».
      Тесс перечитывала последнюю строку, и ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди.
      «Отправить Дженни к тебе на лето». Это ей не приснилось, это случилось наяву.
      – Да! – во все горло крикнула Тесс и подбросила письмо кверху. Гровер примчался из кухни и прыгнул к ней на колени. Она чесала ему голову и целовала в нос.
      – Дженни приедет! – кричала она. – Слышишь, Гровер, Дженни возвращается домой!
 
      – Ты должна рассказать Чарли о нас, – сказала Делл, когда они вечером шли по Мейн-стрит, возвращаясь из рыбного ресторана.
      – Ты с ума сошла, – испугалась Тесс и закутала голову шерстяным шарфом, чтобы спастись от мелкого холодного дождя, бисером сверкавшего в свете уличных фонарей.
      – Нет, я серьезно, – отозвалась Делл и вдруг остановилась и нырнула в магазин иностранных сувениров.
      Тесс посмотрела ей вслед. Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Через стекло Тесс видела Делл, неторопливо перебиравшую мохеровые шарфы, как если бы Тесс не ждала ее на улице и у них не было этого разговора. «Нет, это несерьезно», – повторила себе Тесс. Она улыбнулась и поправила теплые варежки. Что за ерунду предлагает Делл.
      Тесс открыла дверь и вошла в магазин.
      – Ужасная погода, – приветствовал ее худощавый молодой человек за прилавком.
      – Да, прохватывает до костей, – согласилась Тесс и направилась к Делл.
      – Ты шутишь, – шепнула она ей. – Скажи мне, что ты шутишь.
      Делл выбрала серую с черным вязаную шаль и потрогала ее на ощупь, определяя мягкость. Она поднесла ее к лицу; шаль прекрасно сочеталась с цветом ее волос.
      – Если мы хотим продолжать наши отношения, мы обязаны быть честными до конца, – заметила она.
      Тесс быстро оглянулась, проверяя, не слушает ли их молодой человек за прилавком. Но он распаковывал коробку и не обращал на них внимания.
      – Прошу тебя, говори потише, – умоляюще произнесла Тесс.
      – В чем дело, Тесс? Ты что, стесняешься? А я-то думала, мы миновали этот этап.
      Она повесила шаль обратно на вешалку.
      – Не надо, Делл. Не сердись на меня.
      Делл прошла мимо нее и остановилась около полки с масками из тикового дерева. Тесс поспешила следом.
      – Интересно, как ты собираешься себя вести? – спросила Делл. – Приедет Дженни, и мы станем с тобой просто друзьями? Ты не будешь со мной спать?
      Тесс расстегнула воротник пальто и снова бросила взгляд на молодого человека. Теперь он смотрел прямо на них и улыбался. От унижения Тесс готова была провалиться сквозь землю.
      – Как ты смеешь, – начала она, – как ты смеешь так со мной обращаться?
      – Как я смею? – Делл повернулась к ней. – Ты хочешь сказать, как я смею утверждать, что у нас с тобой связь?
      – Я думала, ты умеешь хранить тайну.
      – Только не тогда, когда мной помыкают.
      – Помыкают? Что, черт побери, ты имеешь в виду?
      Уголком глаза Тесс видела, что теперь молодой человек облокотился на прилавок и ловил каждое их слово, явно наслаждаясь происходящим. Но Тесс уже слишком разозлилась, чтобы остановиться. Ей было наплевать на молодого человека.
      – Ты постоянно твердишь, что хочешь иметь семью. Прекрасно. Но оглянись вокруг, Тесс. Я твоя семья. Я единственная, кто тебя достаточно любит, чтобы все время быть с тобой.
      Тесс закрыла глаза.
      – Делл, это совсем другое...
      – Нет, не другое. Если ты отвергаешь наши отношения, ты отвергаешь и меня. Я не могу так жить. И не буду.
      – Прошу тебя, Делл. Попытайся меня понять.
      Делл отошла в сторону и начала перебирать домотканые юбки.
      – Ты боишься, что твоя подруга не позволит своему сокровищу приехать к тебе, если узнает, что ты лесбиянка? Очнись, Тесс. Ты уже не глупенькая студентка. Если Чарли после стольких лет знакомства считает, что ты опасна для Дженни, то грош ей цена.
      Тесс начала плакать. Она прикрыла лицо мокрыми варежками, думая о том, отчего у нее такая тяжелая жизнь.
      Делл подергала ее за руку.
      – Тесс, перестань плакать.
      – Не могу, – шмыгнула носом Тесс. – Я думала, ты другая. Я думала, ты меня понимаешь.
      Делл вытерла рукой лицо Тесс. Тесс умоляюще смотрела ей в глаза.
      – Прошу тебя, Делл. Пожалуйста, не сердись на меня, – прохныкала она.
      Делл коснулась волос Тесс, осторожно отвела их от ее лица и тяжело вздохнула.
      – Все в порядке, Тесс. Просто пришло время.
      – Какое время?
      – Время тебе опять жить своей жизнью.
      – Ты не понимаешь, – потрясла головой Тесс. – Дело не только в нас двоих. Есть еще Вилли Бенсон. Чарли простила меня, и я не могу ей больше лгать, обманывать. Она должна полностью доверять мне, иначе она не даст мне Дженни.
      – Да, – кивнула Делл, – время точно пришло. Иначе ты не стала бы сомневаться, рассказывать ли о нас Чарли. Догадываюсь, что дело тут не только в Вилли Бенсоне. – Она поцеловала Тесс в лоб. – Все в порядке, Тесс. Ты молода, у тебя еще все впереди.
      – Я просто не могу рисковать, Делл. Я не могу вновь лишиться Дженни.
      Делл кивнула, но ничего не сказала.
      – Мы останемся друзьями?
      – Я всегда буду твоим другом, Тесс. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
      Делл обняла Тесс за плечи и повела ее к дверям. Когда они проходили мимо прилавка, молодой человек подал голос:
      – Будьте осторожны, леди. На дорогах плохая видимость.
      – Наоборот, – отозвалась Делл, – никогда еще не было все так ясно.
      Тесс прижалась к Делл, полная благодарности, что судьба подарила ей такого удивительного друга.

      Марина не могла понять, что в ней привлекает его: ее титул, ее тело или ее деньги. Но за десять лет, прошедшие после окончания Смитовского колледжа, Марина убедилась, что на эти вопросы никогда не найти ответов. Она повесила свое только что отглаженное подвенечное платье в стенной шкаф в главной каюте яхты жениха и подумала: «К черту все, по крайней мере этого не интересует Новокия». Действительно, барон Генри Эрнесто Мессина не имел ни малейшего представления, где находится Новокия, пока Марина ему не объяснила. Она поежилась, снимая короткую шелковую ночную рубашку, подошла к туалетному столику, проглотила успокоительную таблетку и окончательно поняла, что выходит замуж за человека по имени Генри.