Склонившись над обтянутой белым атласом колыбелью, Чарли наблюдала за спокойным сном Дженни. Фарфоровая музыкальная шкатулка на комоде играла мелодичную колыбельную. Чарли протянула руку и пригладила шелковистые черные волосики младенца.
      – Ты такая удивительно красивая, – шепнула она. – Такая красивая и счастливая девочка.
      Она поцеловала нежный, бархатный лобик, теплый, розовый, пахнущий ароматным детским мылом.
      С улыбкой Чарли напевала мелодию музыкальной шкатулки и покачивала колыбель. Красивая и счастливая. Чарли окинула взглядом детскую, сказку из кружев, атласа и самых разнообразных нарядных фарфоровых кукол, а среди них одна тряпичная: улыбающаяся рыжая кукла, подаренная Делл. Питер не ограничивал расходов Чарли на отделку детской, соседствовавшей с их спальней и гостиной. Теперь, через полтора месяца после их переезда в особняк Хобартов, отделка детской была завершена. Чарли постаралась доказать, что, несмотря на свое низкое происхождение, она обладает утонченным вкусом и детская не нарушит гармонии великолепного особняка. Она очень скоро обнаружила, что утонченный вкус легко приобрести, если ты не ограничена в средствах.
      И все же Чарли не терпелось похвастаться детской перед Питером, который завтра возвращается из деловой поездки в Гонконг, где он пробыл почти целый месяц. Чарли подозревала, что Элизабет Хобарт намеренно услала туда сына.
      На лице Дженни появилось что-то похожее на счастливую улыбку, и Чарли, поцеловав кончики своих пальцев, приложила их к щечке дочери.
      Дверь детской отворилась. Элизабет Хобарт ступила на пушистый белый ковер и окинула комнату недружелюбным взглядом.
      С тех пор как Чарли и Питер поселились в доме, она почти не видела свекровь. Чарли занималась своими делами и вообще старалась не попадаться на глаза Элизабет, считая это наилучшим выходом из положения. Она чувствовала себя гостьей в роскошном особняке, который назывался ее домом.
      Элизабет остановила взгляд на Дженни, и Чарли невольно, словно защищая, прикрыла ребенка рукой.
      – Мне надо с вами поговорить, – сказала Элизабет. – Я буду у себя в кабинете.
      С этими словами она повернулась и вышла из детской.
      Чарли запретила себе плакать. Она не понимала, в чем состояла ее вина. Может быть, она потратила слишком много денег на отделку детской? Может быть, она купила не те гардины? Может быть, не следовало выбирать белый цвет? Чарли спрашивала себя, почему она, двадцатидвухлетняя замужняя женщина, мать, по-детски робеет, страшась выговора.
      – Закройте дверь, – приказала Элизабет, когда Чарли вошла в кабинет.
      Свекровь сидела за письменным столом спиной к двери. Чарли не видела необходимости закрывать дверь, в доме не было никого, кроме них двоих и прислуги. Но Элизабет Хобарт приказала, и Чарли послушно выполнила приказание.
      Элизабет повернулась к Чарли.
      – Сколько вы хотите? – спросила она.
      – Простите? – переспросила Чарли, нервно поправляя волосы.
      – Сколько вы хотите получить, чтобы покончить с этим лживым браком и вернуть свободу моему сыну?
      У Чарли застучало в висках. Она заметила, что перед столом стоит стул с высокой спинкой, словно для подсудимого. Чарли раздумывала, садиться ей или ждать приглашения. И решила, что лучше остаться стоять.
      – Я... – заикаясь начала она. – Мне не нужны никакие деньги.
      Элизабет хмыкнула.
      – Дорогая, конечно же, вы хотите получить деньги. Ведь вы именно за этим сюда пробрались?
      Она открыла ящик стола и вытащила оттуда продолговатую чековую книжку в кожаной обложке, затем взяла серебряную ручку из серебряной чернильницы и начала заполнять чек.
      У Чарли подгибались колени, и она с трудом держалась на ногах.
      – Думаю, ста тысяч долларов будет более чем достаточно.
      Элизабет вырвала чек из книжки и помахала им в воздухе.
      Чарли подошла к стулу с высокой спинкой и села.
      – Мне не нужны деньги, – повторила она и подумала, знает ли Питер о затее матери. – И я не собираюсь разводиться с Питером.
      Элизабет швырнула чек на стол и откинулась на спинку кресла.
      – Если вы хотите торговаться, то я на это не пойду, – объявила она. – Сто тысяч и ни цента больше. Решайте.
      – Мне... мне не нужны деньги, – вновь повторила Чарли. – И я не расстанусь с Питером.
      – Думаю, вам лучше всего уехать уже сегодня, – с улыбкой произнесла Элизабет. – До возвращения моего сына из Гонконга.
      – Почему вы выбрали именно этот момент, миссис Хобарт? Почему вы ждали, когда будет готова детская?
      – Я хотела посмотреть, как далеко вы можете зайти, если дать вам в руки деньги. Должна признаться, вы меня приятно удивили. Вы с умом распорядились деньгами. Можно только сожалеть, что ребенок не воспользуется детской. Откройте мне секрет, дорогая, кто настоящий отец ребенка?
      – Питер – отец Дженни, – сказала Чарли без особой убежденности.
      – Вы очень ошибаетесь, если думаете, что обманете меня, – прищурилась Элизабет. – Девочка даже отдаленно не похожа на Хобартов. У нее слишком темные глаза, слишком темные волосы.
      Чарли отвела взгляд от свекрови и принялась разглядывать шкафы с рядами книг в кожаных переплетах, которые, как она подозревала, Элизабет никогда в жизни не читала. Элизабет некогда было читать, все ее время уходило на то, чтобы делать деньги. Делать деньги и еще отравлять людям жизнь. Чарли подумала о Дженни. Подумала о Марине, которая дала ей так много и ничего не потребовала взамен.
      – Миссис Хобарт, – сказала Чарли, и ее голос зазвучал увереннее. – Я знаю, что вы меня не любите. Я знаю, что вы хотите изгнать отсюда меня и Дженни. Но я также знаю, что наше место здесь. Мы теперь члены вашей семьи, такие же как вы и Питер. – Чарли остановилась, чтобы перевести дух. – Что касается внешности Дженни, то нравится вам это или не нравится, но я из ирландской семьи, а многие ирландцы, как вам известно, темноволосые.
      Чарли взглянула на Элизабет. Свекровь еле сдерживала бешенство.
      – Я могу доказать, что Питер не является отцом ребенка.
      Мысли Чарли заметались. «Думай о Марине», – напомнила она себе.
      – Вы ничего не можете доказать.
      – Для этого достаточно простейшего анализа крови.
      – Только в том случае, если у вас будет анализ крови Дженни.
      – Я его сделаю.
      – А я вам не позволю. Я не разрешу вам прикоснуться к моему ребенку.
      – Всегда есть возможность, дорогая.
      Чарли встала.
      – Мне кажется, вам лучше сначала переговорить с Питером. Он знает, что Дженни его дочь. Вы забываете, что ему тоже придется делать анализ крови.
      Элизабет готова была уничтожить Чарли взглядом.
      – Питер не пойдет против моей воли.
      – Только не на этот раз, миссис Хобарт.
      Чарли почувствовала облегчение. Она не могла поверить, что способна быть такой бесстрашной. Она не представляла, какое это приносит удовлетворение.
      – Думаешь, ты очень умная, верно? – Элизабет схватила чек и разорвала его пополам. – Мы еще увидим, кто из нас умнее, дорогая. А теперь убирайся отсюда. У меня есть дела поважнее.
      Облегчение сменилось растерянностью, и Чарли вышла из кабинета, раздумывая, как долго ей удастся продержаться на поверхности, прежде чем ее засосет безжалостный водоворот неблагоприятных обстоятельств.
 
      – Думаешь, она знает? – спрашивала Чарли Питера, когда он на следующий день вернулся из Гонконга.
      Питер покачал головой. Отвернул одеяло и лег в постель.
      – Она не может знать.
      – Нет, может. А что, если она проверит больницы? Если узнает, что я никогда не была беременна?
      – Она считает, что не я отец Дженни, но она не подозревает, что и ты не ее мать.
      Чарли устроилась рядом с Питером на широкой двуспальной кровати и накрыла ноги периной.
      – Наверное, отец был прав. Такие вещи никогда хорошо не кончаются.
      Питер снял очки и положил их на ночной столик.
      – Думаю, мама никогда больше не вернется к этой теме.
      – Но она выглядела очень решительной.
      – Она хотела взять тебя на пушку, но из этого ничего не вышло. Если она заметит, что ты боишься, она будет чувствовать себя победительницей. Мать любит держать людей в напряжении.
      Чарли гладила волосы у него на груди.
      – Похоже, ты это знаешь по собственному опыту.
      Питер повернулся на бок, чтобы Чарли не видела его лица.
      – У отца была любовница. – Он рассмеялся. – Думаю, его можно понять. Во всяком случае, мать об этом узнала и превратила его жизнь в ад. Она сказала ему, что, если он не бросит любовницу, она отнимет у него все его состояние. Он расстался с любовницей, но мать постепенно, по частям отобрала все прямо у него из-под носа. Я считаю, именно это его и убило.
      – Ты был мальчиком, когда он умер. Откуда ты знаешь?
      – Прислуга любит сплетничать.
      Чарли начала растирать ему плечи, массировать спину. Постепенно Питер расслабился.
      – Может, нам следует обо всем ей рассказать? Может, ей лучше знать правду?
      – Ни в коем случае. Если мать узнает, что Дженни дочь Марины, разразится международный скандал. Она способна оповестить об этом весь свет. Она отравит Марине жизнь.
      – Ты забываешь, что официально Дженни не является дочерью Марины. Она наша с тобой дочь. Мы удочерили ее по закону. Что, если мы скажем твоей матери только это и не больше? Скажем, что удочерили Дженни, но скроем, кто ее мать?
      – Ей покажется подозрительным, что новобрачные немедленно удочерили ребенка, а не попробовали сначала завести своего собственного.
      – Давай скажем ей, что я не могу иметь детей.
      Питер повернулся к Чарли и посмотрел на нее. Чарли увидела боль в его глазах.
      – Я с тобой не согласен. Ты забываешь, что мы хотим иметь детей. Разве не правда, что мы с тобой мечтаем о собственных детях?
      – Да, конечно, Питер. Я совсем запуталась и не знаю, что говорю.
      – Так что давай действовать. – Он просунул руку под ее ночную рубашку. – Давай не откладывать это в долгий ящик. Как только ты забеременеешь, все забудется. Она примирится с Дженни и с нами тоже. Особенно если у нее будет внук, которому она передаст текстильную компанию «Хобарт».
      Чарли обняла и поцеловала Питера долгим поцелуем, отвечая на его ласки.
      – Блестящая идея, мистер Хобарт, – шепнула она.
      – А пока, – тоже шепотом заметил Питер, – постарайся все-таки завоевать симпатии матери.
      Чарли вздрогнула.
      – Нет, Питер, из этого точно ничего не выйдет.
      – А ты попробуй. Ты умная, красивая, привлекательная. Если ты перестанешь бегать от матери, а покажешь себя с лучшей стороны, я уверен, она полюбит тебя так же, как я.
      – Я не знаю, с чего начать.
      – А ты хорошенько подумай.
      Но в глубине души Чарли не верила, что когда-нибудь Элизабет Хобарт примирится с ней и с Дженни.
 
      Целых два года Чарли безуспешно пыталась забеременеть. Гинеколог объяснил, что у нее загиб матки, это уменьшало ее шансы иметь ребенка, но не лишало надежды.
      – Расслабьтесь, – советовал ей врач.
      – Расслабься, – твердила ей мать после того, как Чарли все ей рассказала. – У меня тоже загиб матки. И шестеро детей.
      Но Чарли не могла расслабиться. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что новый день принесет перемены и что ее жизнь станет такой, какой она виделась ей в мечтах. Каждый вечер Чарли молилась, чтобы завтра Элизабет Хобарт смягчилась и сказала ей хотя бы одно доброе слово. Но Чарли напрасно ожидала добрых слов, она их так и не услышала и в конце концов пришла к выводу, что ей все-таки следует благодарить судьбу: как и предсказывал Питер, Элизабет не пошла дальше обвинений. Если холодный взгляд и равнодушие были оружием, с помощью которого Элизабет пыталась запугать невестку, то Чарли готова была терпеть эту пытку. Питер и Дженни стоили такой жертвы.
      Пока Питер проводил почти все время в конторе или путешествовал по всему свету, Чарли заботилась о Дженни. Она восхищалась тем, как стремительно росла дочь, какими крепкими и быстрыми стали ее ножки, какой доброй и доверчивой сделалась ее улыбка, какими нежными и ласковыми были ее объятия. Когда Дженни исполнился год, она начала ходить. А очень скоро после этого начала говорить. «Мама» было самым первым ее словом.
      Восторг Чарли омрачался лишь тем, что Дженни действительно была совсем не похожа на ту женщину, которую называла мамой, и на своего отца Питера. Чарли грезила о том дне, когда на свет появится их собственное дитя, их плоть и кровь, плод их взаимной любви, а не их любви к Марине.
      Однажды, холодным осенним утром 1982 года, Чарли медленно прогуливалась с Дженни, держа ее за руку и приноравливаясь к неровным коротеньким детским шажкам. Они гуляли по парку вокруг особняка и, как всегда, зашли на конюшню. «Лошадка» было любимым словом маленькой Дженни.
      Из всех времен года Чарли особо выделяла осень, с ее пожелтевшей душистой сухой листвой, напоминающей ей о чудесных днях в колледже, о веселье и трогательной дружбе, которые она делила с Мариной и Тесс. Она погрузилась в воспоминания о подругах, об их долгих беседах и ужинах с холодной пиццей и не заметила, как их догнал Питер.
      – Как сегодня поживают мои прекрасные дамы? – спросил он и поцеловал в щеку сначала Чарли, а потом Дженни.
      – Лошадка, – немедленно отозвалась Дженни.
      Питер рассмеялся и повернулся к Чарли.
      – Мне придется уехать на несколько дней, – сказал он.
      – Как, опять?
      Казалось, Питер больше отсутствовал, чем присутствовал, словно Элизабет намеренно старалась их разлучить и лишить нормальной спокойной жизни, словно ее целью было постоянно держать их в напряжении.
      – Что поделаешь, любимая. Работа есть работа.
      Чарли поправила бархатную шапочку на голове Дженни.
      – Чем больше ты отсутствуешь, тем меньше у меня шансов забеременеть.
      – Ты помнишь, что сказал доктор. Тебе следует расслабиться.
      – Как я могу расслабиться, если ты оставляешь меня здесь одну.
      – Ты здесь не одна.
      Чарли не стала напоминать Питеру, что, за исключением Дженни, она здесь все равно что одна. Уже не раз Чарли спрашивала себя, а не допустила ли она ошибку, не уступив Элизабет тогда, два года назад. Взяв Дженни за руку, Чарли двинулась дальше.
      – Я вернусь в конце недели! – крикнул ей вслед Питер.
      Чарли кивнула, но не могла заставить себя обернуться и посмотреть ему вслед. Как не могла и посмотреть вперед, на череду предстоящих пустых дней без Питера, пустых дней в особняке Хобартов, где она была не больше чем пленницей.
      Она услышала, как Питер бегом догоняет их.
      – А почему бы тебе не навестить своих в Питсбурге?
      – Нет. Отец с матерью сейчас оба работают.
      Чарли не посмела сказать Питеру, что она просто не решается ехать домой: ведь в семье О’Брайанов ее, не в пример другим детям, считали хорошо устроенной. Она не могла огорчить родителей и услышать от них: «Мы же тебе говорили». Чарли взяла Дженни на руки.
      – Я тебе скажу, что мне нужно, Питер. Мне нужна работа.
      – Зачем тебе работа, когда она у тебя есть. Ты воспитываешь Дженни.
      Чарли промолчала.
      – Так как, продержишься тут без меня?
      – Как всегда, Питер.
      Он рассмеялся невеселым смехом.
      – Иногда я опасаюсь, что вернусь и найду два трупа: вы с матерью задушили друг друга.
      – Твоя мать не подходит ко мне настолько близко, чтобы я могла совершить подобное преступление.
      – Послушай, Чарли, может, ты еще раз постараешься...
      Чарли остановилась у загона, где конюх прогуливал стройную гнедую кобылу. Элизабет держала полдюжины лошадей, хотя сама на конюшне никогда не показывалась. Она не интересовалась лошадьми, но не жалела денег на их содержание и щедро награждала удачливых наездников за выигранные призы на состязаниях, на которых тоже никогда не присутствовала. Чарли считала, что вся эта показуха свидетельствует о холодном и расчетливом уме Элизабет Хобарт.
      Молодая женщина следила за бегом кобылы и раздумывала над тем, сколько призов ей надо выиграть, чтобы не очутиться на бойне.
      – Почему именно я должна постараться, Питер? Почему всегда виновата я?
      – Мать стареет, – ответил Питер, положив ей руку на плечо. – Ей труднее уступать.
      Чарли молчала.
      – Попробуй еще раз, любимая. Прошу тебя, сделай это для меня.
      – Я уже пробовала, Питер. Я пробую уже целых два года.
      Питер снова поцеловал Чарли.
      – Я все знаю. Я знаю, как нелегко тебе приходится.
      – Да, нелегко, – подтвердила Чарли. – Еще как нелегко.
 
      Питер представления не имел, как ей было нелегко. Чарли по опыту знала, что, когда он был в отъезде, ей лучше всего есть в своей комнате. Но Питер просил ее попробовать еще раз, и она надела новое шелковое платье цвета ржавчины и замшевые лодочки под цвет платья, а на шею несколько длинных ниток жемчуга. Наложила заново косметику и, подкрепив свою решимость бокалом шерри, в восемь часов присоединилась к свекрови в столовой.
      Чарли сидела за длинным столом из вишневого дерева и ужинала в одиноком молчании, хотя их с Элизабет разделяли всего четыре пустых стула. Каждый вечер эта представительница матриархата занимала место во главе стола, даже если она ужинала одна, даже если ей некому было демонстрировать свою власть. Наверное, слуги находили это забавным.
      – Сегодня мы с Дженни дошли до самой конюшни, – сказала Чарли, сделав над собой усилие. – Она обожает лошадей. Наверное, очень скоро захочет учиться верховой езде.
      Чарли принялась за суп из тыквы, делая вид, что ее не беспокоит молчание Элизабет. «Попробуй еще раз, – повторила она про себя совет Питера. – Интересно, сколько раз можно пробовать?»
      Чарли отпила воды из хрустального бокала и задумалась над тем, как ей расшевелить эту гадюку. Она сжала в руке бокал, движением головы отбросила назад волосы и улыбнулась.
      – Сколько лет было Питеру, когда он впервые сел на лошадь? – спросила она у свекрови.
      Элизабет молчала.
      – Я вас спрашиваю, – повторила Чарли, – сколько лет было Питеру, когда он впервые сел на лошадь?
      Элизабет с ненавистью посмотрела на нее.
      – Не имею ни малейшего представления, – сказала она, оттолкнула тарелку и позвонила в хрустальный колокольчик рядом с прибором, вызывая из кухни Арлин.
      Чарли молча наблюдала, как Арлин, полная, средних лет женщина, убрала со стола суповые тарелки.
      – Я буду рыбу, – объявила Элизабет.
      – И я тоже, – подхватила Чарли. Если свекровь решила играть в игры, Чарли с удовольствием сразится с ней.
      Арлин, кивнув, вышла из комнаты.
      – Элизабет, нам надо поговорить, – сказала Чарли, впервые называя ее по имени.
      – Нам не о чем говорить.
      – Нет, есть о чем. Нам надо поговорить о нас с вами. О наших отношениях.
      – Мне нечего сказать по этому вопросу.
      – Прошу вас, Элизабет. Почему мы не можем быть друзьями?
      – Зачем?
      Вошла Арлин с двумя тарелками. Чарли молчала, пока Арлин ставила тарелку перед Элизабет, потом подошла к ней. Чарли посмотрела на тарелку: палтус со шпинатом. Она терпеть не могла шпинат, просто его ненавидела, но сегодня она его безропотно съест. Сегодня она будет делать все возможное. Она докажет Питеру и себе, что способна добиться успеха. Чарли взяла вилку и подождала, пока уйдет Арлин.
      – Мы должны быть друзьями, потому что вы мать моего мужа, – снова начала Чарли. – Вы моя свекровь, а мы живем под одной крышей, как совершенно чужие люди.
      – Это крыша моего дома, Чарлин. Это я разрешаю вам жить под ней, поскольку мой сын вообразил, что хочет именно этого.
      – Но теперь это мой дом тоже. Мой и Дженни.
      Чарли положила в рот кусок рыбы со шпинатом.
      – Ваш дом? Ваш и вашего незаконного ребенка?
      Чарли с трудом сдержала крик. Ей хотелось выплюнуть в лицо Элизабет тошнотворный шпинат. Она схватила бокал и запила рыбу со шпинатом глотком воды. Она смотрела, как Элизабет медленно пережевывает пищу, и от души желала ей подавиться. Элизабет положила вилку и улыбнулась.
      – Возможно, вы хотите вернуться к своим родным, где они там живут, кажется, в Пенсильвании?
      – В Питсбурге, Элизабет. В Питсбурге, и вы это знаете. Это не так уж далеко от того места, где вы сами выросли.
      Элизабет чуть заметно вздрогнула.
      – Вы окончили Смитовский колледж, но я не вижу, чтобы он улучшил ваше воспитание.
      – Почему вы меня ненавидите? – выкрикнула Чарли. – В чем я провинилась, что вы меня так сильно ненавидите?
      – Вы босячка, – сказала Элизабет, сложив вместе кончики пальцев. – Ваша мать тоже, наверное, босячка. Она родила, сколько там, чуть ли не шестерых детей?
      Чарли онемела. Она не могла сделать ни одного движения.
      – Почему бы вам не вернуться туда, где ваше место, Чарлин? К своей босячке матери и распухшему от пива отцу. – Злобная гримаса вдруг исказила лицо Элизабет. – Да, мне как-то это не приходило в голову, но, очень возможно, ваш отец также приходится отцом вашему ребенку. Насколько мне известно, это частый случай в нищих ирландских семьях. Отцы напиваются и спят с собственными дочерьми.
      Чарли взяла в руки тарелку и швырнула ее через стол. Она пролетела по воздуху рядом со свекровью и ударилась в оконное стекло, запачкав рыбой и скользкой зеленью шпината бежевые парчовые гардины.
      Чарли вскочила и бросилась вон из столовой.
 
      Наверху, у себя в комнате, Чарли поняла, что все кончено. Она потеряла волю к сопротивлению. Элизабет сломила ее, лишила ее твердости духа. Не имело значения, что Чарли обещала мужу и то, как сильно они с Питером любят друг друга. Элизабет никогда и ни за что на свете не изменится, и пока эта женщина жива, жизнь Чарли будет похожа на ад.
      Если только она не убежит из этого дома.
      Чарли быстро собрала сумку и направилась в соседнюю комнату, где спала Дженни. Она знала, что не может ехать домой. Она не способна пересказать родителям те ужасные вещи, которые бросила ей в лицо Элизабет. Она не способна нанести им такую обиду. Они слишком приличные люди, они слишком хороши. Они куда выше Элизабет Хобарт во всех отношениях.
      – Мерзкая сука, – бормотала Чарли, надевая на Дженни бархатные пальто и шапочку.
      – Сука? – повторила Дженни, протирая глаза.
      Чарли завязала ленты шапочки под подбородком Дженни.
      – Мы едем кататься, девочка, – сказала Чарли, стараясь успокоиться. – Мы едем в гости к тем, кто нас любит. Мы едем навестить тетю Тесс.
      Они быстро спустились по лестнице в холл, и Чарли остановилась.
      Элизабет стояла, сложив руки на груди, в монашески строгом черном платье, с понимающей усмешкой на губах.
      – Убегаете? – спросила она.
      Ища поддержку, Чарли ухватилась за маленькую ручку Дженни.
      – Я не убегаю. Я уезжаю туда, где нас с Дженни любят.
      – Развод – неприятная вещь, – вздохнула Элизабет, – но иногда это наилучший выход.
      Чарли направилась к дверям.
      – Вы, конечно, понимаете, – продолжала Элизабет, – что не получите ни цента.
      – Мне не нужны ваши деньги.
      Элизабет кивнула.
      – Я это запомню, – сказала она.
      Ее слова дышали зимним холодом.
 
      Было уже за полночь, когда автобус приехал в Нортгемптон. Чарли взяла на руки сонную Дженни, подхватила тяжелую сумку и поплелась вверх по дороге к Раунд-Хилл-роуд. Она молила судьбу, чтобы Тесс оказалась дома.
 
      – Боже мой, неужели это вы! – удивилась Тесс, открыв дверь и увидев их. Она схватила Дженни в объятия и прижала к груди. – Чарли, да она красавица.
      Чарли вошла в гостиную.
      – Не только красавица, но и очень хорошая девочка. Она такое доброе, милое существо. – Чарли прислонилась к каминной полке и заплакала. – Ничего не вышло, Тесс. Ничего не вышло.
      – Перестань, Чарли, ты только взгляни на себя. Садись, я сейчас приготовлю чай.
      Плача, Чарли села и продолжала плакать.
      – Мама, – сказала Дженни и потянулась к Чарли из объятий Тесс.
      – Не беспокойся, детка, – шепнула ей на ухо Тесс. – С вами тетя Тесс, значит, все будет в порядке.
      Маленький пушистый щенок, повизгивая и махая хвостом, вперевалочку вбежал в комнату
      – Собачка! – восхитилась Дженни.
      – Это Гровер, – объяснила Тесс и наклонилась, чтобы Дженни могла его погладить. – Гровер, поздоровайся с Дженни.
      Чарли наблюдала, как Дженни смеялась и пищала от удовольствия. Отчего Элизабет так безжалостна? Ладно, пусть она не любит ее, Чарли. Но ненавидеть Дженни?
      – Что мне делать, Тесс?
      – Не представляю. Ты же мне ничего не рассказала.
      Чарли в подробностях изложила события последних двух лет, пока она жила в доме Хобартов.
      – Тебе следовало давно ко мне обратиться, – сказала Тесс. – Наверное, я бы помогла.
      – Помогла? Как?
      – Я бы забрала к себе Дженни. Ей тут было бы хорошо.
      – Нет, Тесс, я отвечаю за Дженни.
      – А как Питер? Что он обо всем этом думает?
      – Он опять уехал. Элизабет только и делает, что куда-нибудь его отсылает.
      – Элизабет Хобарт, – повторила Тесс и вздрогнула, – та еще сволочь.
      Чарли попыталась влить в себя хотя бы глоток чая, но жидкость не шла ей в горло.
      – Ты будешь просить Питера о разводе?
      – Не знаю, – потрясла головой Чарли, – Питер не понимает, почему я не способна наладить хорошие отношения с Элизабет. Он не заступается за меня. Он всецело под ее контролем.
      – Хочешь помириться с Элизабет, присоединяйся к Питеру. Она не любит тебя, потому что ты чересчур самостоятельная.
      – Печально, но должна тебе признаться, Тесс, я дошла до края. Пожалуй, развод – это единственный выход. Наверное, только тогда я обрету покой.
      – Оставайтесь здесь, – сказала Тесс. – Вот увидите, как нам будет хорошо вместе.
      – Не знаю. Я не знаю, что мне делать. Но спасибо за приглашение, если ты не против, мы побудем у тебя несколько дней, пока я все обдумаю.
      – Несколько дней или несколько месяцев, не имеет значения. Живи здесь хоть всю жизнь.
 
      Питер позвонил на следующее утро.
      – Интересно, что это ты задумала? – грозно спросил он.
      – Я пока не знаю.
      Питер помолчал, затем умоляюще заговорил:
      – Пожалуйста, Чарли, возвращайся домой. Мы все уладим. Я поговорю с матерью...
      – Ничего не получится, Питер. Твоя мать меня ненавидит.
      Чарли не стала уточнять, что она тоже ненавидит Элизабет.
      – Мы должны найти какой-то выход.
      – Пока мы живем с ней вместе, ничего не получится. Если ты не хочешь развода, Питер, мы должны поселиться в другом месте.
      – Пожалуйста, не настаивай на этом, Чарли, – сказал Питер после паузы.
      – Тогда есть один-единственный выход.
      – Какой? – с надеждой спросил Питер.
      – Застрелить твою мать, – объяснила Чарли и повесила трубку.
 
      Тесс проводила все дни в мастерской, а Чарли занималась ремонтом дома. За месяц она покрасила веранду, ванную комнату и лестницу, ведущую в комнату на чердаке, комнату Марины, в которой теперь устроились Чарли и Дженни.
      – А теперь будем клеить обои, – как-то после возвращения из магазина объявила Чарли.
      – Ты умеешь клеить обои? – удивилась Тесс.
      – Чему только не научишься, если выросла в аристократической семье, – ответила Чарли, листая альбом с образцами обоев и стараясь забыть о неприятном ощущении в животе. Она чувствовала себя неважно после приезда в Нортгемптон. Сколько бы Чарли ни трудилась по дому, стараясь отвлечься, она все еще была отравлена ненавистью Элизабет.
      Чарли открыла альбом с образцами на странице, помеченной бумажной закладкой, и показала Тесс выбранные обои: зеленый плющ на бежевом фоне.
      – Как насчет таких обоев для кухни?
      – Плющ, – сказала Тесс, – весьма подходящий для нас рисунок. Как они не додумались оклеить такими обоями комнаты в Смитовском колледже.
      – Тебе не нравится? – нахмурилась Чарли. – А я-то думала, они будут очень хороши со светло-зелеными занавесками. Особенно если ты наконец заменишь старые шкафы.
      – Делай что хочешь, – пожала плечами Тесс. – Хочешь работать – работай. Дареному коню в зубы не смотрят.
      – Лошадка! – взвизгнула Дженни, пытаясь ухватить за хвост Гровера.
      – После кухни я займусь гостиной, – пообещала Чарли. – Похоже, обои в доме не меняли уже лет двадцать.
      – Если бы я занималась этим делом, прошло бы еще лет двадцать.
      Чарли положила альбом с образцами на кухонный стол.
      – Я очень благодарна тебе, Тесс, за то, что ты разрешила нам с Дженни пожить у тебя, да еще заниматься хозяйством.
      – Перекрашивай все, как тебе хочется. Только не трогай мастерскую.
      – Мне это и в голову не придет, – рассмеялась Чарли, – но работа здорово помогает отвлечься от мрачных мыслей.
      – И все хорошенько обдумать, – заключила Тесс.
      Чарли молча кивнула.
      Тесс положила руку на плечо Чарли.
      – Я считаю, ты должна подать на развод, – сказала она. – Что бы ни говорила эта снежная баба, Питер не оставит без поддержки тебя и Дженни. Он обязан. Ты его законная жена, а Дженни его дочь.
      – Я знаю, Тесс, но я никогда не думала, что дойдет до этого. – Тошнота все сильнее подступала к горлу, но Чарли продолжала: – Наверное, я все еще надеюсь, что Питер приедет, попросит прощения и предложит какой-нибудь выход, чтобы сохранить наш брак. Я еще надеюсь, что он любит меня больше, чем свою мать.
      – Не сомневаюсь, что это так, Чарли. Но Элизабет умеет дергать за веревочки.
      Чарли закрыла альбом.
      – Я тебе говорила, что брат Питера женится?
      Тесс изобразила шутливое изумление.
      – Без сомнения, на девушке из Питсбурга?
      – Вряд ли. Ее имя Эллен Барлоу. Она из богатой семьи.
      – И она, конечно, приседает перед Элизабет?