Чарли Хобарт упаковывала чемодан и при этом не знала, печалиться ей или радоваться. Чересчур властная мать Питера наконец умерла – определенно причина для ликования, но завтра утром Дженни отправлялась на лето к Тесс. Отсутствие четырнадцатилетней дочери всегда лишало Чарли душевного равновесия и вызывало глубокое чувство вины.
      Чарли вздохнула и положила в боковой карман чемодана пакет гигиенических прокладок. Дженни уже была достаточно взрослой, но Чарли по-прежнему волновалась, когда дочь отправлялась в гости к Тесс; ведь у Тесс не было детей и даже мужа. И хотя Чарли вместе с Тесс училась в колледже и по опыту знала, что Тесс может о себе позаботиться, она все-таки сомневалась, что ее давняя подруга способна опекать другое человеческое существо. Дженни провела у Тесс не одно лето, но этот факт ничуть не уменьшал беспокойства Чарли, так как, несмотря на свои тридцать семь лет, Тесс не была обременена чувством ответственности за кого-либо и посвящала все свое время стеклодувной мастерской, занимаясь там непонятно чем. И тем не менее Дженни любила тетю Тесс и с удовольствием проводила летние месяцы у нее в Массачусетсе. Отсутствие Дженни позволяло Чарли и Питеру свободно распоряжаться воскресными днями, ездить в Хэмптон, Ньюпорт, Беркшир. Короче говоря, все они извлекали пользу из подобной организации жизни.
      – Тебе не кажется, что Дженни сама может купить то, что ей надо?
      Чарли закрыла чемодан. Она не повернулась к мужу, который стоял в дверях.
      – Я хочу, чтобы у нее было все необходимое.
      – Том Вильямсон ждет в библиотеке. Он пришел, чтобы ознакомить нас с завещанием матери.
      Чарли скрестила руки на груди и устремила взгляд на пейзаж, открывавшийся из окна спальни дочери: мягкие холмы, покрытые сочной зеленой растительностью, тянулись вдоль реки Гудзон. Чарли точно знала, что Дженни тоже не станет горевать о бабушке. Покойная обладала тонким, но безошибочным умением внушать Дженни, что та лишена особых достоинств, свойственных Хобартам. Чарли и сама не раз была объектом таких намеков.
      – Я приду через минуту, – сказала она мужу.
      Она услышала, как Питер закрыл за собой дверь, и задумалась над тем, что происходит сейчас в его голове. Может быть, он во власти страха, оттого что ощущает страшную неуверенность в себе. Правда, многие отпрыски властных женщин, какой была Элизабет Хобарт, испытывают после их смерти огромное облегчение. Они наконец обретают покой и живут словно в полудреме, наслаждаясь чувством освобождения от тяжелой, давящей опеки.
      Интересно, что на самом деле чувствует Питер? Он всегда находился под материнским каблуком. Когда умер отец, Питеру было шесть лет, и на его глазах мать с твердой решимостью и непоколебимой волей управляла ткацкими фабриками в эру, когда только мужчинам позволялось проявлять подобную энергию. Питер наблюдал за ней и учился этому искусству. Но в процессе обучения он потерял самостоятельность, превратился в живой предмет, над которым Элизабет Хобарт властвовала, которым распоряжалась и манипулировала по своему усмотрению. Чарли боялась, что и после смерти мать сохранит контроль над Питером.
      За все прошедшие годы Питер всего один раз не подчинился матери, когда женился на Чарли, на неприемлемой и недостойной Чарлин О’Брайан из многодетной рабочей семьи, да к тому же еще из Питсбурга. Но Элизабет определенно решила, что лучше уж примириться с низким происхождением Чарли, чем жить вдали от сына, тем более что Питер привез Чарли во владения Хобартов прямиком из колледжа, сжимая в одной руке брачное свидетельство, а другой придерживая плачущего младенца. Элизабет Хобарт буквально заскрежетала зубами, но все же впустила парочку в дом. И с тех самых пор сначала Чарли, а потом и Дженни расплачивались за эту милость.
      Может быть, теперь все переменится, если не для Питера, то хотя бы для них с Дженни.
      Чарли снова попробовала крышку чемодана. Она понимала, что сознательно тянет время и не спускается вниз. После стольких лет Чарли все еще чувствовала себя неуютно во время чопорных бесед на жестком викторианском диване в библиотеке Элизабет Хобарт с неизменным бренди. Чарли по-прежнему предпочитала джинсы и майки, в которых так удобно сидеть на старых сбившихся подушках, подобрав под себя ноги. Интересно, верил Питер или притворялся, что верит, будто Чарли нравится ее роль образцовой жены и добропорядочной леди, роль, которой она так долго добивалась, затем разучивала и которую потом так прекрасно играла.
      Она задержалась перед зеркалом на туалетном столике Дженни и проверила, не выбились ли каштановые пряди из-под большой золотой заколки на шее. Но, увидев свое отражение, Чарли потеряла интерес к только что подкрашенным волосам. Она смотрела в свои глаза, некогда живые и ярко-синие, а теперь потухшие и равнодушные. Она подозревала, что всему виной возраст. Возраст, материнство и Элизабет Хобарт. Внезапно в Чарли вспыхнула искра надежды. Может быть, теперь, когда Элизабет Хобарт больше нет на свете, она начнет наконец жить. Может быть, она прекратит разыгрывать из себя женщину, которой не является. Может быть, она в конце концов станет такой, какой ее создала природа. Она, правда, не знала, какова эта женщина.
      Чарли взглянула на снимки, вырезанные из журналов и аккуратно прикрепленные к краю зеркала: пугающего вида рок-группы с незнакомыми названиями и фотография самой Дженни, темноволосой и большеглазой, снятой вместе с мохнатой коричневой собакой, принадлежащей Тесс. На фотографии Дженни улыбалась. Чарли вдруг осенило, что уже очень давно она не видела улыбки на лице своей задумчивой дочери. Возможно, собака вызвала веселую улыбку Дженни, а может быть, девочка улыбается только потому, что находится у Тесс. Снимок был сделан прошлым летом.
      Несмотря на многочисленные странности, ее подруга, видимо, по-прежнему обладала доброй, отзывчивой душой прежней Тесс, с которой Чарли когда-то так близко сдружилась в колледже. Но кто знает: если переменилась Чарли, то могла перемениться и Тесс. Последние несколько лет они ограничивались телефонными звонками на Рождество и переговорами весной по поводу отдыха Дженни. Чарли прикоснулась пальцами к фотографии дочери и подумала, стали бы они с Тесс поддерживать отношения, не связывай их Дженни. Дженни – загадочный подросток в жизни Чарли.
      Чарли знала, что не уделяет ей достаточно внимания. Уже многие годы она крутилась в лихорадочной череде бесконечных благотворительных базаров, вернисажей и встреч в теннисном клубе, занимаясь всем чем угодно, только бы создать иллюзию полнокровной и счастливой жизни, всем чем угодно, лишь бы завоевать уважение и одобрение Элизабет Хобарт, всем чем угодно, чтобы доказать самой себе, что ее жизнь лучше жизни ее матери. Ее мать, узница старого, продуваемого сквозняками дома, где она стирала горы пеленок и терзалась нескончаемыми заботами, даже и теперь вырезала из газет купоны на продовольственные товары со скидкой и позволяла себе новое платье только по случаю особых торжеств.
      Стипендия в Смитовском колледже и потом брак с таким человеком, как Питер, были величайшими достижениями Чарли и ее путем к спасению. Но Элизабет Хобарт быстро погубила ее мечту, и вместо того, чтобы наслаждаться своей победой и сопутствующими ей радостями, Чарли пришлось бороться за мир в семье, угождать Элизабет Хобарт и стараться стать именно такой невесткой, о какой мечтала Элизабет: чем-то вроде той женщины, на которой женился брат Питера Джон. Эллен была хорошенькой, очаровательной, сладкоречивой и всегда знала, как себя держать. А то, что Эллен выросла в семье «с достатком», позволило ей легко вписаться в жизнь Хобартов. Двое детей Джона были, конечно, безупречными. И поэтому Элизабет Хобарт любила и баловала их. Она никогда не любила Чарли. И никогда не баловала Дженни.
      Дрожь пробежала по телу Чарли. Застыв на месте, она смотрела на чемодан. Нет, подумала она, Дженни не похожа на других, как никогда не была похожа и не будет похожа на других сама Чарли. Но Дженни была более удачливой: каждую осень она уезжала в частную школу и каждое лето гостила у Тесс. А Чарли оставалась у Хобартов, терзаясь своей виной.
      Она поправила прямую синюю юбку сшитого на заказ костюма и направилась к двери. Эллен, конечно, уже приказала подать чай, как то было заведено у Элизабет.
 
      Библиотека была тихой и мрачной, что соответствовало настроению Чарли, в воздухе незримо витал строгий образ усопшей, наблюдавшей за всем. Чарли ступила на старинный персидский ковер, устилавший пол, и вовремя сдержала едва не вырвавшийся у нее вопль тоски и уныния. Все были в сборе. Питер поднялся ей навстречу с дивана, его высокая худощавая фигура была такой же чопорной, как и царившая в комнате атмосфера. Он протянул ей руку и запечатлел на щеке вежливый поцелуй. Его брат Джон также встал, за ним последовал двенадцатилетний сын Джона Даррин. Все шло пристойно и благородно и очень непохоже на ирландские поминки в Питсбурге, где слезы лились рекой, виски выплескивалось на ковер, а громкие голоса предавались воспоминаниям о прошлом. И где надо всем царила любовь.
      Вильямсон расположился за длинным письменным столом из вишневого дерева. Он оторвался от бумаг и кивнул Чарли.
      Эллен в изящной позе сидела в кресле Людовика XIV у самых дверей. Она сдержанно улыбнулась аккуратно накрашенными розовыми губами. Десятилетняя Пэтси, копия Эллен, стояла рядом с матерью и одарила Чарли точно такой же улыбкой.
      У Чарли не хватило сил улыбнуться в ответ. Вместо этого она повернула голову к высокому, с тяжелыми портьерами окну, рядом с которым стояла Дженни. Ее стройное тело было напряжено, взгляд устремлен в окно. Чарли тоже посмотрела в окно, где широкий въезд опоясывал лужайку. Ни на лужайке, ни на въезде не было ни души. Чарли заподозрила, что Дженни, как обычно, грезила о чем-то не доступном пониманию матери. О своих лошадях, а может быть, о молодых людях. Делала ли Дженни различие между любовью к лошадям и любовью к молодым людям? В четырнадцать лет она должна была в этом разбираться. Снова Чарли охватило беспокойство, что она не знает дочери.
      Вильямсон прочистил горло. Чарли села рядом с Питером. Она заметила, что серебряный чайный прибор уже стоит на низком столике и что тарелка с булочками не тронута.
      – Все мы знаем, для чего мы здесь собрались, – начал Вильямсон. – Несмотря на крупные суммы денег, фигурирующие в завещании Элизабет, оно, в сущности, достаточно простое.
      Адвокат надел очки и взял в руки документ.
      Питер задвигался на своем месте возле Чарли. Джон закашлялся. Эллен застыла, ее лицо ничего не выражало, а руки были скромно сложены на коленях.
      – Размер дара Амхерстскому колледжу был установлен пять лет назад, – продолжал Вильямсон.
      Амхерстский колледж, подумала Чарли, и тут же перед ее глазами возникло общежитие, где жил Питер. Двухэтажное кирпичное здание в старом английском стиле стояло на краю городской лужайки для игр и собраний, окрашенной в яркие, свежие золотистые цвета осени. В доме были высокие окна со ставнями, большая деревянная входная дверь и темные уютные помещения, дышавшие историей и воспоминаниями о прежних поколениях школяров. Именно здесь, в Амхерсте, альма-матер Питера и его брата Джона, а еще раньше их отца Максимилиана, Тесс познакомила Чарли с Питером. На мгновение Чарли захотелось вернуться в свою молодость, вновь стать второкурсницей Смитовского колледжа, только начинающей знакомство с миром за пределами сталелитейных заводов Питсбурга с их грязью и сажей.
      Вильямсон прервал течение ее мыслей.
      – «Моему старшему сыну Питеру Хобарту я завещаю поместье».
      Чарли постаралась скрыть свои чувства, но у нее потеплело на сердце. Особняк в двадцать четыре комнаты теперь будет принадлежать им, только им одним, и они смогут распоряжаться домом, как заблагорассудится. Возможно, она уговорит Питера продать его и построить новый, более светлый и современный... Вроде того, что Элизабет подарила Джону и Эллен к свадьбе. Вне стен этого мавзолея Чарли обретет подлинную свободу и навсегда изгонит призрак Элизабет Хобарт.
      – «С условием, – продолжал адвокат, – что, если мой сын решит переменить место жительства, дом будет продан, а вырученная сумма передана Фонду Хобарта».
      Фонду Хобарта? Чарли с трудом поверила своим ушам. Слова болью отозвались в сердце. Фонду Хобарта? Да какое Элизабет имеет право!..
      – «Акции текстильной компании «Хобарт», – без выражения читал Вильямсон, – я завещаю в равных долях моим сыновьям Питеру и Джону Хобартам. Я хочу, чтобы правление директоров избрало председателем вместо меня Питера Хобарта».
      Питер выпрямился в кресле. Он засунул два пальца за тесный накрахмаленный воротничок своей белой рубашки и оттянул его в сторону.
      Печаль сковала душу Чарли. Она смотрела на Питера, на его блестящие от контактных линз карие глаза, ставшие такими далекими после смерти Элизабет три дня назад, будто с последним вздохом матери Питер надел маску, воздвиг вокруг себя стену и укрылся за надписью «Просьба не беспокоить». Но Чарли знала и любила его и слишком долго была его женой, чтобы он мог спрятать от нее свои чувства. Она заметила, что его веки припухли от тайных слез.
      Даже в горе, слегка посеребрившем его виски, Питер по-прежнему напоминал красивого студента, некогда покорившего ее сердце: хорошо выбритого и коротко подстриженного, что совсем не отвечало моде семидесятых. Марина, соседка Чарли по комнате, не понимала, что та находит в Питере. «Правда, он немного смахивает на зануду?» – вдруг услышала Чарли голос своей старой подруги, увидела ее живые черные глаза и широкую улыбку, впрочем, лишенную насмешки, а лишь выражающую искреннее непонимание. Не в пример Марине Чарли была занята поисками мужа, а не просто кого-то, с кем можно спать. И не в пример Марине Чарли никогда не мечтала стать независимой одиночкой. Марина и Тесс принадлежали к весьма богатым семьям и не беспокоились о будущем, о выплате следующего взноса за автомобиль или об угрозе увольнения с текстильной фабрики. Они не представляли, что значит существовать без уверенности в завтрашнем дне, им было невдомек, что «зануда» Питер слишком много значил для такой девушки, как Чарли.
      Сейчас, глядя на Питера, с его прямой осанкой и твердо сжатыми челюстями, Чарли понимала, что в нем она видела стабильность и надежность, он олицетворял собой общество, в которое она так стремилась попасть. Вскоре это стремление преобразовалось в нечто большее: оно превратилось в любовь. Но ослепленная миражем осуществляющихся надежд, Чарли не заметила, как мир, в который она проникла, оказался захлопнувшимся капканом. И вот только теперь она способна из него вырваться.
      – «Моему внуку Даррину Хобарту по достижении им двадцати одного года, – вторгся в ее мысли голос адвоката, – я завещаю свой коттедж в Хэмптоне вместе с обстановкой, а также особый банковский счет для оплаты расходов по содержанию дома и найму прислуги».
      Чарли почувствовала, как неприятный холодок пробежал у нее по спине. Тут не было никаких оговорок или угроз о передаче коттеджа на побережье Фонду Хобарта. Чарли взглянула на Даррина и успела поймать ленивую насмешливую улыбку на его мясистых губах.
      – «Моей невестке Эллен Хобарт, – продолжал Вильямсон, – я передаю свои обязанности в Фонде Хобарта».
      Теперь пришла очередь Джона одобрительно кивнуть. Чуть заметный намек на улыбку промелькнул на очаровательном лице Эллен. Чарли сжала кулаки и попыталась сделать вдох, «глубокий умиротворяющий вдох», как называла его Тесс.
      «Эллен не заслужила такого щедрого дара», – подумала Чарли. Она знала, что эти «обязанности» были чистой фикцией, но давали право на получение годового дохода, исчисляемого шестизначной цифрой. Чарли полагала, что, будучи старшей невесткой, именно она должна получить эту должность. Что ж, значит, она ошибалась.
      – «На мою невестку Чарлин Хобарт я возлагаю заботу о моем сыне Питере и оказание ему поддержки в его нелегком труде на новой должности руководителя текстильной компании «Хобарт». В случае развода... – добавил адвокат и взглянул на всех поверх очков, затем откашлялся и вернулся к документу: – В случае развода Чарлин лишается в настоящем и будущем всех прав на особняк, текстильную компанию «Хобарт» и любое другое принадлежащее мне имущество в денежной или иной форме».
      Воздух в комнате ощутимо сгустился. Чарли опустила глаза и смотрела в пол. Механическим жестом она поправила за ухом прядь волос и попыталась осознать только что услышанное: всемогущая миллионерша Элизабет Хобарт оставила ей в наследство одни ультиматумы.
      – «Я также оставляю моей внучке Пэтси Хобарт, – жужжал Вильямсон, – которая любит яркие блестящие безделушки, все мои драгоценности. – Вильямсон сделал паузу, перевернул страницу и продолжил чтение: – Дженнифер я оставляю одно пасхальное яйцо работы Фаберже. Она может выбрать то, которое ей особенно нравится».
      Дженнифер. Имя словно обожгло Чарли. Элизабет назвала ее только по имени, как будто она не имела права носить фамилию Хобарт. Словно Дженнифер не была ее внучкой. Чарли взглянула на Дженни, которая продолжала смотреть в окно. Она, конечно, будет довольна подарком. Но в четырнадцать лет Дженни, несомненно, знала, что стоимость яйца Фаберже никак не сопоставима с бриллиантами, сапфирами и жемчугами, той горой драгоценностей, которую Элизабет оставила Пэтси, кузине Дженни и дочери Эллен.
      Чарли следила, как Дженни отодвинула край тяжелых бархатных портьер, затем поправила толстый плетеный шнур, как если бы она была одна в комнате, как если бы не слыхала, что ее десятилетняя кузина только что унаследовала огромное состояние, а ей досталось всего одно яйцо Фаберже. Чарли хотелось, чтобы ее дочь рассмеялась, заплакала или закричала. Чтобы она что-то сделала. Что угодно. Но Дженни была равнодушной, спокойной и непоколебимой.
      Вильямсон прочитал еще несколько несущественных пунктов. Чарли попыталась сложить руки, как Эллен, но ее ладони были влажными и холодными. Она почувствовала подступающую к горлу тошноту, и ей захотелось укрыться в своей комнате, задвинуть шторы, забраться в постель и больше никогда не появляться на людях. Чарли закрыла глаза и представила себе теплый уют кокона из простыни и одеяла. И еще она поняла, что ей нужна не постель, которую она делила с Питером, а та маленькая кровать с жестким старым матрасом в доме ее детства, который некогда, давным-давно, она так страстно желала покинуть. В том самом доме, который все эти годы она воспринимала как ненужное напоминание о ее подлинном наследстве. Слезинка появилась в углу глаза при мысли о том, как долго она не видела улыбки матери и не чувствовала объятия отца.
      Адвокат громко защелкнул портфель, вернув Чарли к действительности. Она подняла голову и увидела, что Питер, Джон и Эллен уже встали со своих мест, а чудовищно разбогатевшие Пэтси и Даррин, извинившись, вприпрыжку покинули библиотеку. Чарли еле слышно попрощалась с Эллен и проводила взглядом всех выходящих из комнаты. Она продолжала сидеть, не в силах заставить себя подняться. Ноги налились свинцом и не двигались.
      Когда Чарли наконец повернулась к окну, Дженни там уже не было.
      Чарли продолжала сидеть на диване, стараясь собрать разбегавшиеся мысли и сосредоточиться. «На мою невестку я возлагаю заботу о моем сыне Питере... В случае развода Чарлин лишается всех прав...» Слова Элизабет эхом звучали в голове Чарлин. После стольких лет усилий, после всех стараний она так и не завоевала симпатии свекрови. Она не приблизилась к своей цели ни на шаг.

* * *

      – Они все ушли, – донесся до нее голос Питера. – Ты даже не вышла их проводить.
      Чарли вздохнула:
      – Какая разница.
      Питер сел в кожаное кресло напротив Чарли.
      – Надо быть учтивой.
      Чарли промолчала.
      Он закинул ногу на ногу.
      – Тебя огорчило завещание матери, так ведь?
      – Считаю, у меня есть для этого все основания.
      Питер сложил руки лодочкой.
      – Знаешь что, – медленно произнес он, – тебе не следует расстраиваться из-за Фонда. Ты же знаешь, как она была близка с Эллен.
      – А я была для нее что заноза в пальце.
      – Эллен... Как бы это сказать... Эллен больше подстраивалась под мать.
      – Но я куда больше подхожу для того, чтобы управлять Фондом. – Чарли почувствовала, как пустилось вскачь ее сердце. – Я умнее Эллен. И твоя мать это знала. Ради Бога, Питер, ведь у меня экономическое образование. А Эллен, она... – Чарли встала и начала быстро ходить по комнате. – Эллен имеет диплом по домоводству или по какой-то подобной ерунде.
      – Но ей нельзя отказать в том, что она использует свое образование.
      Чарли остановилась и резко обернулась.
      – Что ты хочешь этим сказать, черт возьми?
      Питер, казалось, совсем врос в кресло.
      – Господи, Чарли, не принимай это на свой счет. Я просто хотел пошутить.
      Но его слова уже задели Чарли за живое и пробудили чувство вины. Она почти слышала невысказанное обвинение Элизабет: «Ты вышла за моего сына из-за денег, а твоя учеба в колледже была только уловкой, чтобы присоседиться к богатству Хобартов».
      Чарли поправила заколку в волосах и попыталась прогнать призрак свекрови.
      – Кроме того, – добавила она, – ты знаешь, что Эллен не единственная причина моего расстройства.
      – Ты имеешь в виду развод? Тебя рассердило это упоминание?
      Чарли не ответила. Она чувствовала себя слишком усталой, чтобы спорить с Питером, и не только усталой, но и опустошенной. И все же она знала, что Питер ждет от нее прежнего мужества, когда она как бы не замечала придирок Элизабет, стремления унизить ее или вселить неуверенность в своих силах. Питер ждал от нее этого, потому что она сама убедила его в своей стойкости. Так было проще для них обоих.
      Чарли вернулась на свое место на диване. Питер считал, что она держит под контролем все в их жизни... Как это делала его мать. Неожиданная мысль мелькнула в голове у Чарли: а что, если Элизабет тоже притворялась? Может быть, Элизабет чувствовала себя такой же испуганной, слабой и неуверенной, как сама Чарли. Может быть, она вела себя так потому, что боялась потерять все заработанное ею с таким трудом.
      Может быть, в конечном итоге Элизабет мало чем отличалась от Чарли.
      Она почувствовала на себе взгляд Питера и подняла голову. Внезапно Чарли увидела перед собой не взрослого сильного мужчину, а маленького мальчика, только что лишившегося матери, которая успешно несла на себе бремя забот, маленького мальчика, которому нужна женщина, чтобы руководить его поступками.
      – Как ты думаешь, а не продать ли нам этот дом? – спросила Чарли. – И купить другой, по нашему вкусу?
      Питер рассмеялся:
      – Что ты говоришь, Чарли, ведь это теперь и есть наш дом. Твой, мой и Дженни. Если мы отсюда уедем, деньги от продажи достанутся Фонду.
      – Ты будешь хорошо зарабатывать как председатель правления.
      Он вздрогнул и отвел взгляд. Чарли наблюдала, как Питер медленно осматривал комнату: камин, высокие, до самого потолка, книжные полки, большой старинный глобус – и наконец остановил взгляд на огромном письменном столе из вишневого дерева с замысловатыми бронзовыми ручками и покрытым кожей верхом.
      – Это был стол отца, – сказал он задумчиво.
      Чарли хотелось его утешить, и в то же время она чуть не застонала от сдерживаемого возмущения.
      – Мне так и кажется, что он сидит сейчас за столом. Как бы отец ни был занят, он всегда находил время почитать мне вслух. И Джону тоже. Я не хочу отсюда уезжать.
      Чарли охватило чувство безысходности.
      – Мне ведь скоро сорок, Чарли. Мне сорок лет, и у меня нет родителей. Я сирота.
      Чарли постаралась подавить возрастающее раздражение. Это она имела право рассчитывать на жалость. Это с ней, а не с ним плохо поступила Элизабет. С ней, а не с Питером.
      – У тебя есть семья, Питер. У тебя есть я и Дженни.
      И почему всегда получалось так, что именно он требовал внимания? Почему его нужды всегда оказывались на первом месте? Разве только он один имел право грустить или радоваться? Почему все мужчины такие эгоисты?
      – Моя семья всегда жила здесь, – продолжал он. – В этом доме я родился. – Питер опустил голову. – Ты жалеешь о том, что вышла за меня замуж?
      Чарли посмотрела вниз на ковер, затем подняла глаза на Питера. Она вспомнила годы, проведенные в колледже, полные надежд, горячих ожиданий и первой любви. Затем она вспомнила свою мать и ее бесконечную борьбу с нищетой. И еще она подумала о том, что ее жизнь могла бы сложиться куда хуже.
      – Нет, Питер, я не жалею, что вышла за тебя замуж.
      Она погладила бархат дивана и заметила, как сильно он вытерся. Наверное, пришло время сменить мебель в этой комнате, да и отремонтировать или переделать всю эту старую гробницу, покинутую своей владычицей. Возможно, ей следует жить как прежде, надеясь, что теперь, когда умерла Элизабет, жизнь улучшится.
      Но тут Чарли вспомнила о Дженни, как она стояла у окна и смотрела во двор. О том, что на ней лежит обязанность устроить жизнь дочери наилучшим образом.
      – Я не столько беспокоюсь о себе, сколько о Дженни, – сказала Чарли.
      – Мама никогда не представляла, как много значит для нас Дженни. Особенно после... – Он откашлялся, так и не закончив фразу. – Но все-таки она оставила ей Фаберже.
      – Небольшой пустячок.
      Чарли и сама удивилась, сколько яда было в ее голосе.
      – Трудно назвать пустячком предмет, стоящий несколько сотен тысяч долларов.
      Чарли расхохоталась:
      – Перестань, Питер. Одно только ожерелье твоей матери из бриллиантов и сапфиров стоит дороже любого такого яйца.
      Она поднялась и подошла к окну, туда, где раньше стояла Дженни. Чарли попробовала погасить свой гнев.
      – К тому же, – добавила она и махнула рукой, – дело совсем не в деньгах, а в том, что Элизабет так никогда и не приняла Дженни. Даже после своей смерти.
      Питер подошел к ней сзади и положил руки ей на плечи.
      – Я уверен, мама учла, что Дженни будет моей наследницей. Все заработанные деньги в конце концов достанутся ей. Так же как и дом.
      Чарли продолжала смотреть в окно. Дженни, опустив голову, медленным шагом пересекала лужайку; она направлялась к конюшне.
      – Попробуй объяснить это четырнадцатилетнему подростку, когда бабушка только что ранила ее в самое сердце.
      Питер убрал руки с ее плеч.
      – Проклятие, Чарли! Ты ведешь себя как избалованный ребенок. И это после всего того, что мать для тебя сделала...
      Он ударил ладонью по столу, и Чарли показалось, будто он дал ей пощечину.
      – Боже мой, Чарли, прости меня. Это было глупое замечание.
      Чарли крепко обхватила себя руками. Она смотрела на мужа и молчала.
      – Я не знаю, как это у меня выскочило.
      Наконец она взяла его за руку.
      – Ты сказал это потому, что веришь в свои слова.
      Питер покачал головой. В его глазах стояли слезы.
      Чарли вспомнила их первую ночь здесь, в особняке. Тогда она тоже видела слезы в глазах Питера: его мать чуть их не выгнала. Вот почему Чарли так старалась, вот почему ходила на симфонические концерты, в музеи и на балет. Ей казалось, что таким образом она угодит Элизабет и заставит ее примириться с ней, а Питер поймет, как ему повезло, что он женился на ней. Прошло несколько лет, прежде чем Чарли поняла, что Элизабет считала это пустым времяпрепровождением, так как главным для нее был бизнес. И вместо того, чтобы сблизить их, усилия Чарли еще больше углубляли разделявшую их пропасть. Ирония заключалась в том, что задолго до того, как в ее жизнь вошел Питер, Чарли сама хотела заниматься бизнесом, но Элизабет посмеялась над ней. Чарли рассталась с мечтой о карьере, а постоянная занятость и бешеный ритм жизни стали для нее своего рода убежищем, способом убить время, поводом выбраться из особняка на волю, избавиться от пристальной опеки ревнительницы матриархата. Она надеялась, что когда-нибудь завоюет одобрение и уважение Элизабет, и не отступала от цели.
      – Твоя мать не виновата, что была такой, – сказала Чарли и вытерла слезу со щеки мужа. – И я тоже. Все мы стараемся перебороть свою натуру. Это все, что мы можем сделать.
      Питер закинул назад голову, словно не давая вылиться новым слезам.
      – Не знаю, как бы я справился без ее поддержки.
      Чарли почувствовала боль в сердце. Пятнадцать лет совместной жизни связывали ее с Питером. Интересно, любовь или ссоры упрочили их брачные узы?
      – Ты справишься, Питер, – убежденно произнесла она. – А теперь пойду поищу Дженни. Вряд ли она понимает события так, как мы с тобой.
      Питер остался стоять у окна, а Чарли, выходя из комнаты, мучилась вопросом, сумеет ли Питер или кто-либо другой из них справляться с делами без Элизабет Хобарт.
 
      Резкий запах навоза и сена ударил в нос Чарли, когда она вошла в конюшню. Стараясь не дышать, она быстро прошла мимо стойл, заглядывая в каждое в поисках Дженни. Чарли знала, что девочка где-то здесь, с самого раннего возраста она лучше ладила с животными, чем с людьми.
      У стойла с надписью «Колокольчик» Чарли остановилась. Дженни находилась внутри, сено прилипло к ее коричневому шелковому платью, а сама она прижалась нежной белой щекой к шее царственно прекрасного жеребца. Она что-то нашептывала ему, но Чарли не разбирала слов.
      Отчего ее дочь стала такой мрачной и когда это случилось? Когда печальное темное облако закрыло для нее радостное сияние детства? И самое плохое, отчего Чарли так долго этого не замечала?
      – Милая, у тебя все в порядке?
      Шепот прекратился. Дженни отбросила назад длинные темные волосы и ниже склонила голову. Она принялась чистить лошадь.
      – Я чувствую себя отлично, мама. Я просто решила почистить Колокольчика.
      Чарли сделала шаг внутрь стойла.
      – В шелковом платье?
      Дженни продолжала чистить лошадь.
      Чарли протянула к ней руку.
      – Милая...
      Ей пришлось остановиться, так как Дженни начала чистить другой бок лошади.
      – Со всеми этими похоронными делами я совсем забросила лошадей, – сказала Дженни очень отчетливо и не глядя на Чарли.
      – Но для этого у нас есть конюхи. Это их обязанность ухаживать за лошадьми.
      Дженни молчала. Было слышно только мягкое равномерное движение скребницы.
      – Я подумала, не расстроило ли тебя завещание бабушки, – заметила Чарли.
      Дженни прекратила работу.
      – Почему? Потому что Даррин получил коттедж в Хэмптоне? Я там почти не бывала, мама. Ты ведь помнишь, что летом я гощу у тети Тесс?
      – Я имела в виду драгоценности. То, что она оставила их Пэтси.
      – Кому нужны драгоценности? Тесс считает, что покупать драгоценности – это все равно, что выбрасывать деньги на ветер, поскольку они доставляют удовольствие не тебе, а тем, кто на тебя смотрит. – Она продолжала равномерные движения. – К тому же я получила яйцо. По крайней мере я сама могу им любоваться. Сама получать удовольствие.
      Чарли не понимала, шутит Дженни или говорит серьезно. Неужели Тесс действительно так думает? Она представила свою давнюю подругу, всегда облаченную в длинные юбки и шали, с прямыми незавитыми волосами и чисто вымытым лицом без следов косметики. Да, это очень похоже на Тесс, именно так она и может сказать. В этом было что-то смешное, поскольку, не в пример Чарли, Тесс была достаточно богата, чтобы позволить себе любые драгоценности.
      Лошадь фыркнула. Дженни опустила руку в карман шелкового платья ценой в четыреста долларов и вытащила оттуда яблоко. Она сунула его в рот жеребцу, прямо между его крупными зубами.
      – Я могу сегодня выбрать себе яйцо? – спросила Дженни. – А могу я взять его с собой, чтобы показать Тесс?
      Чарли представила себе, как чемодан Дженни бросают в багажное отделение рейсового автобуса.
      – Пожалуй, это несколько опасно.
      Дженни перешла в угол стойла и принялась ворошить подстилку.
      – Я буду очень осторожна с ним, мама.
      Чарли покачала головой:
      – Нет, Дженни. Это слишком ценная вещь.
      – Как все устроено по-идиотски. Эти яйца хранятся в горке в гостиной. Никто на них даже не взглянет. Никто от них не получает удовольствия.
      Она стояла спиной к Чарли, продолжая работать.
      – Нет, Дженни. Я была бы очень тебе благодарна, если бы ты сейчас вернулась в дом. Иначе ты окончательно испортишь платье.
      Дженни снова непокорно отбросила назад волосы.
      – Что мы будем делать вечером? Может, возьмем напрокат какой-нибудь фильм? Или еще что-нибудь?
      Чарли на секунду закрыла глаза. Сколько она ни старалась, она никак не могла устроить жизнь Дженни так, чтобы та осталась довольна.
      – Только не сегодня, – ответила она. – Вечером мы с отцом идем на коктейль.
      Дженни промолчала, но Чарли заметила, что ее бледные щеки слегка покраснели.
      – Это не просто коктейль, – продолжала Чарли, понимая, как неубедительно и надуманно звучат ее оправдания. – Это деловая встреча. Будут представители фирмы из Китая.
      Дженни положила на место скребницу.
      – Мне еще надо уложить чемодан, – сказала она. – Автобус отправляется в семь утра.
      – Мы будем без тебя скучать.
      – Понятно.
      Дженни быстро вышла из стойла и направилась к дверям конюшни.
      Чарли осталась в стойле. Лошадь толкала ее в бок. Она погладила жеребца по голове.
      – Что же нам с ней делать, Колокольчик? – шепотом спросила она.
      Чарли гладила шелковистую гриву и думала о том, как любовно и нежно Дженни заботится о лошади. И вдруг она поняла, что Дженни, совсем как яйцо Фаберже, которое она только что унаследовала, была не только прекрасной, но и очень хрупкой. Чарли задумалась над вопросом, согласится ли Дженни через пару лет поступить в Смитовский колледж. Если согласится, то Чарли запретит ей жить у Тесс. Потому что, нравится это дочери или нет, богемная жизнь, которую вела Тесс, совсем не соответствовала генам Дженни.
      Чарли медленно вышла из конюшни. Она продолжала размышлять о Дженни. Потом подумала о Марине. И сделала вывод, что, возможно, некоторые вещи, которые она считала правильными много лет назад, на деле оказались большой и серьезной ошибкой.

      Маленький колокольчик мелодично зазвонил над дверью, словно возвещая начало теплого летнего дня. Тесс вошла в магазин и вдохнула сильный запах пожелтевших старых книг и аромат жареных кофейных зерен, знакомый умиротворяющий запах привычных, милых сердцу вещей. Привычность была основой жизни Тесс, новизна ее пугала.
      – Доброе утро, Делл! – крикнула она.
      Из-за стенда с журналами, шаркая ногами, появилась невысокая полная женщина. Ее седые волосы были заплетены сзади в одну косу, длинная юбка в сборку еще больше полнила ее, клетчатая блузка без рукавов кое-где выбилась из-за корсажа юбки, а в целом Делл напоминала те мягкие незамысловатые тряпичные куклы, которых она коллекционировала. Если не считать седых волос и длинной косы, Тесс была почти точной копией Делл. Разница состояла лишь в том, что Делл было далеко за шестьдесят, она была без малого на три десятка лет старше Тесс. Тесс грустно подумала, что скоро кожа на ее лице тоже начнет обвисать.
      – Доброе утро, Тесс, – отозвалась Делл, поправляя привалившуюся к кассе наряженную в ситцевое платье тряпичную куклу Аннабеллу Ли, красавицу с черными пуговицами вместо глаз и желтыми ленточками, изображавшими прическу. – Что-то ты рано сегодня.
      – Сегодня не до работы. Дженни приезжает автобусом в одиннадцать тридцать.
      Тесс уже давно чистила, убирала и проветривала дом, вычеркивая числа в календаре в ожидании приезда Дженни; летние каникулы Дженни были для Тесс самым счастливым временем года.
      Делл смотрела на Тесс внимательными понимающими глазами.
      – Буду рада снова с ней встретиться.
      Тесс подошла к окну, где сквозь прутья решетки был виден тротуар вверху. Деревянная вывеска в обрамлении кованой железной рамки висела на кронштейне при входе на лестницу, ведущую вниз, в подвальный магазин. «Лавка букиниста» было написано на вывеске. И еще «Владелец Делл Брукс». Тесс вспомнила, как они с Чарли и Мариной убеждали Делл поменять «владелец» на «владелица». Это было в семидесятых, когда бурно развивалось женское движение, а студентки знали ответы на все вопросы. Но Делл не захотела.
      – Я и без того знаю, кто я такая, – сказала она, – и не желаю, чтобы всякие крикуньи оправдывали мое существование.
      Тесс до сих пор удивлялась, откуда у Делл такое чувство уверенности в себе и почему после стольких лет она, Тесс, не позаимствовала у Делл хотя бы малую его частицу.
      – Хочешь кофе? – предложила Делл.
      – Только не сегодня. Я слишком возбуждена. Не могу дождаться встречи с Дженни.
      Делл кивнула. Она взяла с прилавка метелку из перьев, обмахнула кипу пожелтевших газет, затем маленькую соломенную шляпку на рыжих косах из шерстяных ниток куклы по имени Эдвина. Тесс знала, что куклы, с их неизменной безоблачной улыбкой, покорностью и невозможностью причинить зло, были для Делл живыми существами, членами ее немногочисленного семейства.
      – Дженни уже исполнилось четырнадцать, – сказала Тесс. – Пожалуй, этим летом я научу ее выдувать стекло.
      Продолжая уборку, Делл заметила:
      – Нетрудно научиться выдувать елочные шары.
      Тесс насторожилась. Она пришла сюда, чтобы поделиться своей радостью с женщиной, которую так давно знала и которой часто доверяла свои секреты. Вместо этого Делл напомнила ей, что теперь в своей мастерской Тесс производит не уникальные предметы, а незамысловатые поделки, что она отказалась от самостоятельного творчества, чтобы как-то зарабатывать на жизнь, что она растратила почти все доставшееся ей огромное наследство на покупку и содержание дома, мастерской и на повседневную жизнь и что очень скоро Тесс Ричардс, некогда дочь богатейших родителей, окончательно разорится.
      Самое ужасное, подумала Тесс, что, когда доверяешь кому-то секрет, пусть даже самому надежному человеку, он всегда может использовать его против тебя. Тесс взглянула на улыбающуюся Эдвину и безмятежную Аннабеллу Ли и пожалела, что Делл не может быть такой же непридирчивой, как ее куклы. Но Тесс также знала, что обычно Делл не судила столь критично. Просто сегодня Делл была в том плохом настроении, которое сама она связывала с последствиями климакса, что и служило для нее оправданием. Климакс и в придачу затянувшееся одиночество, начало которому положил муж, бросивший Делл два десятилетия назад, да еще уединенная жизнь, которой, впрочем, Делл, видимо, была довольна.
      Шаги на лестнице прервали их разговор. Дверь открылась, и одновременно звякнул колокольчик. Высокий широкоплечий мужчина с румяным загорелым лицом вошел в магазин. Рыжеватые волосы выбивались из-под его полицейской фуражки.
      Тесс почувствовала, что краснеет.
      – Доброе утро, Делл, – поздоровался мужчина, повернулся к Тесс и приветствовал ее коротким кивком.
      Она кивнула в ответ.
      – Доброе утро, констебль, – сказала Делл.
      Широкая улыбка, сопровождавшая ее слова, свидетельствовала об особом расположении к Джо Лайонсу, начальнику полиции Нортгемптона, который также приходился ей племянником и был единственным членом семьи, за исключением кукол, который всегда хорошо относился к Делл и принимал ее такой, какая она есть. Ничего, что Делл и Джо были полной противоположностью друг другу: их связывали взаимная симпатия и давняя дружба.
      – Садись, – пригласила Делл и убрала еще одну куклу со столика, втиснутого в узкое пространство между книжными полками. – Сейчас приготовлю кофе.
      – Я не хочу мешать, – начал было Джо.
      – Не беспокойтесь, я как раз ухожу.
      Тесс направилась к двери. Джо Лайонс вызывал у нее чувство смущения с тех самых пор, когда им было по двадцать с небольшим и она была студенткой престижного колледжа, а он местным жителем; причем она была идеалисткой, а он ярым реалистом. Вечер того дня, когда избрали Рейгана, усилил их разногласия. Они были в гостях у Делл и следили за ходом подсчета голосов по телевидению, громко споря и защищая свою точку зрения, чему немало способствовало неумеренное потребление вина. В тот вечер Джо проводил Тесс до общежития. На веранде он поцеловал ее. В комнате дал волю рукам. И Тесс не протестовала. Ей понравилось, когда его пальцы проникли под свитер и начали ласкать ее груди; ей понравилось, когда его руки спустились ниже и прикоснулись к тому самому месту. Но когда Тесс услышала, как звякнула пряжка ремня на его джинсах, ей это совсем не понравилось, ведь он женился два года назад и имел грудного сына.
      – Тебе лучше уйти, – посоветовала она.
      Он некоторое время стоял, не зная, как поступить, обидчиво заглядывая ей в глаза, возможно, надеясь, что она сменит гнев на милость.
      Но она не уступила.
      С тех пор Тесс чувствовала себя неловко при встрече с Джо Лайонсом, ей казалось, он считает, что она все еще пылает к нему страстью. Не имело значения, что Джо развелся с женой уже лет десять назад и что он свободен. Не имело значения потому, что Джо больше никогда не приближался к Тесс; его определенно не тянуло к ней, и, наверное, так оно было всегда. Джо Лайонс ничем не отличался от других мужчин, встречавшихся на ее пути... Включая самого большого недоумка по имени Питер Хобарт, которого Дженни называла отцом.
      Тесс взялась за ручку двери.
      – Тесс, подожди! – крикнула Делл. – Я рада, что приезжает Дженни.
      – Дженни? – переспросил Джо. – Дочь Чарли приезжает опять?
      Делл посмотрела сначала на Джо, потом на Тесс, потом снова на Джо.
      – Она приезжает на лето, Джо. Как обычно.
      Джо снял шляпу и вытер потный лоб.
      – Предупредите ее, чтобы была осторожней, – сказал он, нахмурившись. – Я слышал, что вернулся Вилли Бенсон.
      У Тесс от страха сжало горло, зашумело в ушах.
      – Ходят слухи, что у родственников больше нет денег, чтобы продолжать держать его в частной клинике, – объяснил Джо. – Его уже видели в больнице штата. Он говорит, что лечится там.
      – Очень печально, – покачала головой Делл.
      Но Тесс не хотела больше слышать ни о печали, ни о Вилли Бенсоне. Она подобрала широкую юбку, торопливо попрощалась и помчалась вверх по лестнице, словно она, а не Дженни, должна была успеть на автобус.
 
      Тесс стояла у дороги и ждала, когда на шоссе номер пять появится большой, сияющий новой краской автобус. Она старалась не вспоминать о Вилли Бенсоне, комичном маленьком человечке, которого в конце семидесятых выпустили из нортгемптонской больницы и поместили в частную клинику, где и держали до тех пор, пока у его семьи не кончились деньги. А именно, до настоящего дня. Тесс уже давно позабыла о своей вине перед Вилли. Лучше всего, уговаривала она себя, не преувеличивать значение новости. Вряд ли Вилли Бенсон знает, что Дженни – это дочь Чарли. И к тому же Вилли сумасшедший и, наверное, уже не помнит, что когда-то был влюблен в Чарли.
      «Все кончено и позабыто, – думала Тесс. – К чему ворошить прошлое. Сколько событий уже кануло в Лету».
      Она перенесла свое внимание на небольшую группу ожидающих автобус людей. Как много времени потратила она на встречи и проводы. С самого детства люди приходили и уходили из ее жизни. И никто не оставался в ней надолго. Всего один раз люди встречали ее, а не она их. Это случилось, когда она вернулась в колледж после смерти родителей. Чарли и Марина стояли на этом самом месте, ожидая автобус, который привез Тесс с похорон обратно в Нортгемптон, где она потом обосновалась навсегда. Чарли и Марина, красивые девушки с массой поклонников и живыми родителями. Родительская любовь будет согревать их, даже если у них не останется ни поклонников, ни друзей. Тесс изо всех сил старалась спрятать от подруг свою боль, жалость только усугубила бы ее страдания. И все же Чарли и Марина ждали ее и беспокоились о ней.
      И вот теперь Тесс ждала Дженни и беспокоилась о ней.
      Она окинула взглядом улицу, модные рестораны, специализирующиеся на завтраках и обедах для туристов, в витринах которых были выставлены аппетитный хлеб разных сортов и гигантского размера булочки, а над входом висели цветные флаги и надпись «Открыто». Здесь же расположились маленькие кафе, где подавали кофе со сливками. Эти заведения появлялись на Мейн-стрит одно за другим, словно одуванчики весной, так же как и магазинчики, торговавшие изделиями из кожи, фирменным мороженым и «натуральными» продуктами. Всего за несколько последних лет Нортгемптон превратился из культурного центра в город туристов, покупающих глиняные вазочки, душистые соли для ванны и местные сувениры, в том числе произведенные Тесс изделия из стекла. По вечерам приезжие откровенно глазели на держащихся за руки мужчин и на женщин, которые, случалось, мало походили на представительниц слабого пола.
      Но Тесс знала, что студентки Смитовского колледжа совсем не изменились. Они по-прежнему ходили по городу по двое, по трое или вчетвером, одетые в майки и туфли без задников, с распущенными длинными блестящими волосами и с таким напряженным, озабоченным выражением лица, словно их целью было спасение мира. Тесс поправила на плече ремень большой матерчатой сумки и подумала, кто из них троих способен на такой подвиг, как спасение мира. Ну уж конечно, не Чарли. Судя по заголовкам в газетах, если им можно верить, Марина все же предпринимала некие попытки в этом направлении. Что же касалось ее, Тесс, то она могла мечтать лишь о собственном спасении. Спасении от гибели как творческой личности и как женщины.
      Знакомый шум большого белого автобуса отвлек Тесс от ее мыслей. Водитель направлял огромного динозавра на колесах к остановке. Надпись за стеклом гласила «Нортгемптон – Амхерст», но Тесс знала, что водитель может одним поворотом ручки сменить название конечного пункта на Спрингфилд, Бостон или Нью-Йорк, такие далекие для нее миры. Автобус затормозил, и Тесс подумала, хватит ли у нее когда-нибудь мужества вновь покинуть Нортгемптон и вообще изменить судьбу. Потом она вспомнила свою мастерскую, собаку по кличке Гровер, уютный маленький домик на Раунд-Хилл-роуд и тут же рассталась с идеей о переезде. Как-нибудь она сумеет найти выход из положения, чтобы продолжить здесь свою жизнь, как-нибудь сумеет расплатиться с долгами.
      Делл ей поможет, если, конечно, у нее есть средства. Но кому нужны сейчас старые книги? Тесс подозревала, что Делл тоже переживает не лучшие времена.
      Все равно она найдет выход. Денег с трудом хватит, чтобы прожить лето, после чего ей, видимо, придется обслуживать воскресных туристов в ресторане. Художница-неудачница, никудышная, нестоящая женщина средних лет. Неужели этим все и кончится?
      Странная женщина в черном боди и с деревянными бусами на шее сошла с автобуса в сопровождении мужчины в белых широких брюках, за ними, не спеша, вышла красивая девушка в больших темных очках. Тесс вытянула шею, глядя мимо девушки, но та направилась прямо к ней.
      – Тетя Тесс, – позвала она и сняла солнечные очки.
      У нее были огромные, но не такие живые, как у Дженни, глаза, ее полные губы не улыбались, как улыбалась Дженни всякий раз, увидев Тесс.
      – Это я, – сказала девушка. – Вот я и приехала.
      Тесс застыла на месте. Наконец она вышла из оцепенения.
      – Это ты, Дженни?
      Девушка кивнула.
      – Дженни, – повторила Тесс, стараясь привыкнуть к перемене или переменам в этой повзрослевшей, более печальной девушке-женщине. Тесс раскрыла объятия, и Дженни немного неуверенно вошла в них. Немедленно Тесс ощутила аромат Дженни, запах взрослой женщины, исходивший от ее волос и кожи, затем Тесс почувствовала еще кое-что: груди, прижавшиеся к ее собственным. Тесс была уверена, что в прошлом году у Дженни не было и намека на груди. Может быть, поэтому Дженни держится так неуверенно. Может быть, она еще не привыкла к переменам в своей наружности. Тесс вдруг вспомнила себя, неуклюжего подростка, и решила, что Дженни, ее Дженни, не должна ее стесняться. В конце концов, они были союзницами. Подругами.
      – Боже мой, девочка! – воскликнула Тесс, выпустив Дженни из объятий. – Какая ты необыкновенная.
      Дженни отвела от лица прядь густых волос. Ее бледные ненакрашенные губы почти улыбались.
      Тесс некоторое время рассматривала ее, стараясь скрыть изумление. Дженни превратилась в такую же красавицу с матовой кожей, какой была ее мать, с такой же стройной пропорциональной фигурой, как у ее матери в молодости. Искорка зависти вспыхнула и тут же потухла в душе Тесс. Если Дженни чувствует себя неловко, то ей нужна подруга, но никак не взрослая женщина, которая смотрит на нее, открыв рот. Тесс снова обняла девушку.
      – Что ж, видимо, это действительно ты. Давай-ка найдем твой багаж.
      Дженни направилась к багажному отделению.
      – Знаете, у меня четыре места, – объявила она.
      – Целых четыре? Господи, ты раньше приезжала всего с одним чемоданом.
      – Мне почти пятнадцать, тетя Тесс. Мне нужно больше вещей.
      Водитель вынимал багаж и ставил его на панель, и Тесс уже хотела узнать у Дженни, какие ее чемоданы, но Дженни решительно выступила вперед и забрала свой багаж с уверенностью подростка, который справится с любой ситуацией.
      – Вам нетрудно будет его нести? – спросила она, подавая Тесс рюкзак. – Я понесу остальное.
      Тесс хотела было запротестовать и взять такси, но вовремя остановилась, наблюдая, как Дженни подхватила остальные три сумки, поместив одну под мышку на по-новому округлившееся бедро. Сопротивляться авторитету Дженни было все равно что глазеть на нее открыв рот.
      Тесс взяла рюкзак.
      – Знаешь, Гровер очень по тебе скучал.
      – Я тоже по нему скучала, – сказала Дженни. – Что, мы идем прямо домой?
      «Домой», – повторила про себя Тесс. Пусть Дженни изменилась, она все равно осталась той же Дженни, и летом, когда она приезжала, Тесс особенно ощущала уют своего маленького владения. Тесс двинулась вперед.
      – Конечно же, домой. Надеюсь, у нас хватит места, чтобы разместить твои вещи.
      – Идемте быстрее, – попросила Дженни. – Я хочу вам что-то показать.
 
      – Твоя мать знает, что ты взяла его с собой? – спросила Тесс.
      Дженни вкратце рассказала о смерти бабушки, завещании и искусно разукрашенном тонкой работы яйце Фаберже, которое сейчас разглядывала Тесс, повернув его к свету.
      Дженни сидела на краю двуспальной кровати, подобрав под себя длинные ноги. Гровер свернулся рядом с ней, положив на подушку мокрую морду. Дженни почесала собаку за ухом.
      – Я же сказала вам, что это мое яйцо. Бабушка Хобарт мне его завещала.
      Тонкая полоска золотого кружева с вкрапленными в него маленькими жемчужинами опоясывала розовое яйцо. Тесс попыталась удержать в памяти все замысловатые детали, чтобы позже, если удастся, передать их красоту в стекле; она также старалась не думать о том, как это было бы, если бы она, а не Чарли вышла замуж за Питера и жила в окружении таких удивительных сокровищ.
      – Да, – наконец подтвердила Тесс, – оно очень красивое.
      – Откройте его, – сказала Дженни. – Там внутри сюрприз.
      Тесс осторожно открыла хрупкое яйцо. Внутри оно было отделано серебром, а посередине, на красной бархатной подушечке, стояла крошечная золотая фигурка лошади с платиновой гривой.
      – Боже мой, какая красота, – прошептала Тесс.
      – У бабушки было три таких яйца. Правда, не императорские, не те, которые изготовляли для царей. Те стоят целые миллионы.
      – Наверное, это тоже стоит хорошенькую сумму, – заметила Тесс, не отрывая взгляда от крошечной лошади.
      – Двести—триста тысяч долларов, – ответила Дженни. – Именно поэтому его не следует держать в каком-то шкафу, где его никто не видит, кроме прислуги.
      В голосе Дженни звучало возмущение, даже гнев. Тесс закрыла яйцо и снова посмотрела на него, чувствуя, как в ее душе нарастает раздражение. Уж не считает ли Дженни, что ее возраст дает ей право принимать все как должное и не замечать, насколько ей повезло в жизни.
      С другой стороны, подумала Тесс, разве четырнадцатилетние не принимают все как должное? Разве сама она в этом возрасте не вела себя точно так же?
      Тесс возвратила яйцо на его мраморную подставку на комоде, стоявшем между окнами маленькой комнаты под самой крышей. Комнаты Дженни. Несколько лет назад Тесс спросила Дженни, не хочет ли она перебраться на нижний этаж: Тесс собиралась переделать в спальню столовую, которой они не пользовались. Но Дженни отказалась. Она объявила, что любит свою комнату в мансарде, ее покатый потолок, углы, закоулки и вид сверху на Смитовский колледж.
      Тесс посмотрела из окна на увитые плющом кирпичные здания колледжа и решила, что использует эти летние месяцы, чтобы научить Дженни быть благодарной судьбе за все, что она имела.
      – Пожалуй, я заставлю тебя поработать этим летом, – сказала Тесс. – Не хочешь ли ты научиться мастерству стеклодува?
      Прежде чем ответить, Дженни секунду разглядывала обои в цветочек, которыми была оклеена комната.
      – У меня не всегда все получается.
      – Вот уж чепуха. У тебя все получается. И я уверена, из тебя выйдет отличный стеклодув. Не то что из твоих чопорных, глупых как пробка Даррина и Пэтси.
      Дженни рассмеялась. Тесс впервые после приезда девушки слышала ее смех. И какой бы ни была Дженни, сердитой, мрачной или переживающей трудности роста, Тесс решила, что сделает все, чтобы она осталась прежней Дженни, и что это лето будет для них обеих самым памятным.
      Она опять взглянула на яйцо и почувствовала дрожь возбуждения. Да, это лето станет для них самым памятным. Она улыбнулась Дженни. Вновь Тесс обрела цель и смысл жизни. Наконец, после стольких раздумий, у нее был план, который обеспечит ей финансовую независимость и вновь откроет давно закрытые двери в будущее.
 
      Дни шли один за другим. Утро Тесс и Дженни проводили в мастерской, потом отправлялись на велосипедах в парк или навещали Делл. Тесс не заботило, что она отстает с работой: она была уверена, что успех ее плана – это только вопрос времени. Во всяком случае, успех должен был непременно прийти еще до отъезда Дженни, ведь именно она послужила Тесс источником вдохновения.
      Вечерами они гуляли по Мейн-стрит, слушали уличные оркестры из Эквадора и Чили, приезжавшие сюда на лето, а также оркестр из Бостона. Тесс часто вспоминала, как такими же летними вечерами, но в прежние годы, они, держась за руки, вот так же гуляли в людской толпе мимо магазинов. В те времена Тесс чувствовала покой и удовлетворение, словно она была матерью этого красивого ребенка, словно они были маленькой счастливой семьей. Но теперь, когда они шли рядом, тепло их отношений было окрашено некоторой грустью, потому что Дженни была слишком взрослой, чтобы держать Тесс за руку. И тем не менее Тесс испытывала гордость.
      К счастью, они ни разу не встретили Вилли Бенсона. Но Тесс никуда не отпускала Дженни одну, и Дженни ей подчинялась. Ее первоначальная недоверчивость исчезла, и Дженни вновь стала оживленной, искренней и готовой учиться. Они беседовали о лошадях (Дженни заняла второе место в школьных конных соревнованиях), о книгах (Дженни не играла в видеоигры, так как шум беспокоил бабушку Хобарт) и молодых людях (у Дженни не было постоянного кавалера, хотя в прошлом году отец застал ее целующейся в конюшне с девятнадцатилетним конюхом Люком Сандерсом, за что тот немедленно получил расчет). Они листали старые студенческие альбомы Тесс, и Дженни особенно интересовали фотографии, использованные билеты на разные мероприятия и рецепты пиццы, собранные Тесс за время учебы в колледже. Дженни очень нравились рассказы Тесс о тех годах. Сама Дженни, однако, мало говорила о родителях, и Тесс считала, что это, наверное, даже к лучшему. Рассказы о Чарли и Питере и замечательной жизни, которую они вели, только бередили старые раны.
      Однажды в середине июля они работали в мастерской над разными елочными украшениями, которые Тесс готовила к Рождеству для местного магазина. Тесс ничего не сказала Дженни о новом проекте, предложенном ею Блекбернской галерее, одной из самых престижных галерей в мире, собирающих художественное стекло. Она не сказала Дженни, что ее молодость, энергия и красота вдохновили ее, Тесс, на новую попытку добиться настоящего успеха.
      Каждую ночь Тесс прокрадывалась в мастерскую и работала над детальными эскизами самой изысканной и замысловатой вазы, которую она когда-либо создавала. Она взяла за основу яйцо Фаберже, и если галерея закажет ей вазу, это будет тот самый шанс, которого она ждала всю жизнь и уже много лет назад потеряла надежду получить. Одна в мастерской, склонившись над листом бумаги, освещенным небольшой лампой, Тесс гнала прочь мысль о возможной неудаче. И она ничего не сказала Дженни. Пусть это будет для нее чудесным сюрпризом.
      В тот жаркий летний день Дженни была необычайно молчаливой. Она работала с горячим янтарным стеклом, не обращая внимания на пот, выступивший на ее нежной коже. Она без усилий овладевала ремеслом, ее легкие развивались, и с каждым днем Тесс поручала ей все новые задания. Но в это утро работа у Дженни шла медленно. Наконец она заговорила.
      – Послушайте, тетя Тесс, – сказала она, – как вы думаете, я могу поступить в здешнюю школу?
      Тесс отложила в сторону стеклодувную трубку.
      – Я уверена, что ты без проблем поступишь туда, – ответила она.
      Она подала Дженни трубку с расплавленным стеклом. Дженни взяла ее и добавила верхушку к украшению.
      – Я не имела в виду колледж, – заметила она. – Я говорю о школе. Я хочу окончить здесь среднюю школу.
      Тесс прикрепила медальон из цветного стекла к елочному шару. «Вот оно, – подумала Тесс. – Придется мне выслушать все о Чарли и Питере, а я вовсе не желаю этого знать». Это было неизбежной частью пребывания у нее Дженни, и Тесс терпеть не могла обязательную исповедь. Она сделала вид, что смотрит, правильно ли закрепила медальон.
      – Думаю, родители хотят, чтобы ты окончила ту школу, в которой сейчас учишься.
      Дженни скрестила руки на груди.
      – Я хочу посещать обыкновенную среднюю школу.
      – Виндзор-Ларкин – прекрасная школа.
      Дженни сморщила нос.
      – Там учатся одни Даррины и Пэтси, а не люди.
      Тесс опустила голову, чтобы Дженни не заметила ее улыбки.
      – Ты хочешь сказать, что там учатся богатые дети.
      – Которые о себе много воображают.
      – Понятно.
      Тесс села, поднесла ко рту трубку, прижалась к ней губами и начала дуть короткими выдохами. На конце трубки появился все увеличивающийся желтый, как мед, пузырек.
      – Родителям, конечно, все равно, – сказала Дженни, раскладывая на прилавке у стены трубки. Не оборачиваясь к Тесс, она добавила: – Возможно, сначала отец будет против, но потом согласится. Матери это безразлично, только бы меня не было дома.
      Тесс остановилась. Отняла трубку от губ. Елочное украшение не было готово, но какое это имело значение. Слова Дженни были важнее того пустяка, которым она занималась. Теперь она горела желанием все знать и спросила:
      – В чем дело, Дженни? Ты что, не ладишь с матерью?
      Дженни молчала.
      – В твоем возрасте большинство девочек не испытывают симпатии к матери, – продолжала Тесс. – Когда мне было четырнадцать, мать казалась мне самым смешным существом на свете. Она ничего не знала. Она была старомодной...
      – Нет, тут другое, – прервала ее Дженни. – Это началось очень давно. Она... Ей всегда было не до меня. Она то агитировала на телевидении за какое-нибудь общественно полезное мероприятие, то сколачивала больничный комитет. Я бы хотела жить здесь, – добавила она просительно. – С вами. И Гровером.
      Тесс попыталась скрыть тайное удовольствие, которое ей доставили слова Дженни. Чарли, видимо, не была образцовой матерью. Тесс подошла к Дженни и обняла ее за плечи. Она заметила, что в глазах девушки стояли слезы. Она хотела сказать, как будет прекрасно, если Дженни переедет к ней жить. Она хотела сказать, как ее радует, что Чарли оказалась плохой матерью. Но боль в глазах девушки остановила ее. К чему делать Дженни еще более несчастной?
      – Я уверена, что твоя мать занята важным делом, – сказала Тесс, прижимая ее к себе. – Но ты для нее куда важнее.
      Дженни закусила дрожащую губу и, не выдержав, заплакала.
      Тесс не знала, как ее успокоить. Она уже лет пять не виделась с Чарли. А вместе с Дженни она видела ее всего три или четыре раза. Тесс представления не имела, какие у них отношения. Но понимала, хотя Чарли выросла в спокойной домашней обстановке, в окружении любящих родителей, это вовсе не означало, что из нее вышла хорошая мать. Но с другой стороны, Чарли была из тех, кто готов пойти на любые жертвы ради удачного материнства. Чарли так жаждала обзавестись детьми, что готова была рисковать чем угодно. Тесс, как и Марина, не обладала такой сильной волей.
      – Я уверена, что твоя мать делает для тебя все возможное.
      Дженни покачала головой:
      – Вы не понимаете.
      – Она тебя любит, Дженни, – сказала Тесс и погладила девушку по плечу.
      Дженни выскользнула из объятий Тесс и отошла в сторону. Она подошла к металлическим стеллажам в слабо освещенном углу мастерской, взяла с полки сделанный вчера елочный шар и провела по нему пальцем.
      – Я ей совершенно безразлична, – сказала она.
      – Ты ошибаешься, Дженни.
      Дженни посмотрела на шар, затем отвела руку в сторону, размахнулась и швырнула его в стену. Тесс увидела, как стеклянный шар с печальным звоном разлетелся на кусочки.
      Дженни разрыдалась и выбежала из мастерской.
      Тесс было двинулась за ней, но в дверях остановилась. Она видела, как Дженни по кирпичной дорожке побежала к дому, и подумала, что воображаемая трагедия была, вероятно, неотъемлемой частью того необыкновенного времени, каким является отрочество. Дженни просто не могла быть несчастной в роскошном доме, с кучей денег и в придачу с такими отцом и матерью, как Питер и Чарли. Она, Тесс, не могла тут ничем помочь, потому что, в конце концов, она не была матерью Дженни. Никогда не была и никогда не могла быть. Она могла быть только ее другом. И эти границы были установлены давным-давно.
      Тесс повернула, чтобы идти обратно в мастерскую, но сначала заглянула в почтовый ящик. Может быть, пришло письмо из Блекбернской галереи. Может быть, в нем были хорошие новости, которые обрадуют их обеих. В мастерской она села на табуретку и принялась разбирать почту. Извещение об оплате закладной на дом. Повторный счет за газ. И никакого письма от галереи.
      Тесс положила голову на стол и тихо заплакала.
 
      В шесть часов кто-то постучал в дверь мастерской. Дверь открылась, и в комнату неторопливо вошла Делл, неся в руках закутанную кастрюлю. Тесс наблюдала за ней из своего убежища в задней комнате при мастерской, где она лежала на старой раскладушке. Она поднялась и вошла в мастерскую.
      – Зачем ты пожаловала сюда?
      – Я решила принести вам с Дженни что-нибудь на ужин.
      – Спасибо, – кивнула Тесс и сложила руки на груди.
      Делл поставила кастрюлю на скамью.
      – Я сначала зашла в дом. Я не думала, что ты все еще работаешь.
      – Мне надо подчистить хвосты.
      Делл кивнула.
      – А где Дженни? – поинтересовалась она.
      Тесс пожала плечами:
      – Наверное, в доме.
      – Я уже была там. В доме никого нет.
      Тесс собрала со стола счета и засунула их в карман юбки.
      – Мы с ней днем немного повздорили. Наверное, она где-нибудь здесь. От этих подростков одна головная боль.
      – Может, вы слишком много времени проводите в обществе друг друга?
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Я не хочу тебя огорчать, Тесс, – вздохнула Делл, – но все лето ты держишь ее на привязи. Это плохо и для тебя, и для нее. Пора ей заиметь друзей своего возраста.
      Тесс нахмурилась:
      – Ты слышала, что Джо сказал о Вилли Бенсоне. Я никуда не могу отпускать Дженни одну.
      – Но ты ее подавляешь.
      – Я ее охраняю.
      – Ты переусердствовала. Ты должна найти золотую середину.
      Тесс подняла крышку кастрюли и заглянула внутрь. Трудно было определить, что это за блюдо, но изнутри шел вкусный дух, аппетитный, умиротворяющий. Как кухня в доме Делл. Как она сама.
      – Откуда мне знать, как вести себя с ней? – спросила Тесс. – Я ведь никогда не была матерью. У меня не было такого шанса.
      – Ты сама сделала выбор.
      Тесс побледнела при еще одном напоминании о том, как опасно доверять кому-то свою тайну. Она резко опустила крышку кастрюли.
      – Тесс, – начала Делл, – я тебя не критикую. Я хочу тебе помочь.
      – Спасибо, мать Тереза, – ледяным тоном ответила Тесс. – Но мы с Дженни отлично ладим.
      – Тогда пойдем поищем ее.
      – Так кто же из нас чересчур усердствует?
      – Считай, что я.
      Тесс вздохнула и подумала, что Делл, возможно, права и она действительно подавляет Дженни. Может, разрешить ей завести друзей? Как, однако, трудно быть матерью два с половиной месяца в году и как велика ответственность. Какие принимать решения? И откуда Делл все знает?
      Ну и штучка эта Делл. Она сказала: «Ты держишь Дженни на привязи». Какого черта Делл лезет не в свое дело? Кое в чем Тесс готова была рискнуть... А кое в чем нет. И Вилли Бенсон возглавлял список тех опасных людей, которых нужно было безусловно избегать.
      Тесс взяла кастрюлю, заперла дверь мастерской и догнала Делл на дорожке к дому. Где-то вдали играла музыка: возможно, уличные музыканты или студенты летних курсов колледжа, державшие окна открытыми.
      – О чем вы поспорили? – спросила Делл.
      Тесс пожала плечами. Она не хотела углубляться в детали, пока не выяснит, в каком настроении сегодня Делл и покинули ли ее злые духи климакса.
      – Не стоит об этом говорить.
      Они вошли в кухню. Тесс поставила кастрюлю на стол и направилась к лестнице.
      – Дженни, – позвала она.
      Ответа не последовало.
      Делл начала подниматься по ступенькам. Тесс шла сзади.
      – Предоставь все мне, – сказала Делл. – Я знаю, как обращаться с подростками.
      На этот раз ее тон был лишен критичности, но звучал уверенно, надежно. Как это вообще было свойственно Делл.
      Действительно, Делл знала, как обращаться с подростками. Тесс вспомнила, что, если бы не Делл, судьба Чарли не сложилась бы столь удачно. Без участия Делл Марина, наверное, не выжила бы. А как насчет Тесс? Улучшила ли Делл ее жизнь или направила ее по ошибочной дороге, ведущей в никуда?
      Тесс смотрела на мотающуюся перед ней длинную косу Делл и раздумывала о роли Делл в своей жизни. Чарли и Марина процветали. У Чарли были деньги, у Чарли был Питер. У Марины... Что говорить о Марине, у нее было все, включая двух мужей, с которыми она развелась, и наверняка третий был на подходе. Нет, Чарли и Марина не погрязли в нищете... И они не были одиноки. А Тесс? Не слишком ли легко она согласилась жить мирной и предсказуемой жизнью, какой живет Делл, когда сегодняшний день без проблем переходит в завтрашний, а завтрашний не отличается от сегодняшнего. Уж не превратилась ли она, движимая потребностью в любви, в одну из послушных кукол Делл, которых та опекала и окружала заботой под предлогом эмоциональной разрядки? Тесс смотрела на огрубевшие пятки Делл и ее деревянные сабо и думала о том, насколько Делл заботит будущее ее близкой подруги. И как она себя поведет, если узнает о планах Тесс изменить это будущее.
      Дверь в комнату Дженни была чуть приоткрыта. Делл вошла внутрь.
      – Ее здесь нет, – объявила она.
      Тесс заглянула в комнату. Одежда Дженни была на месте, один из альбомов Тесс, раскрытый, лежал на кровати. Гровер, тяжело дыша, растянулся на полу. Все выглядело как обычно. Только не было Дженни.
      Делл показала на комод.
      – А это что такое? – спросила она.
      На комоде стояла мраморная подставка для яйца Фаберже. Но самого яйца, как и Дженни, в комнате не было.

      Далеко, на расстоянии шести тысяч миль от Нортгемптона, Марина Маршан, проснувшись, повернула голову на подушке и посмотрела в высокое окно своей дворцовой спальни. Розовый рассвет окрасил небо над ее страной Новокией, крошечным государством, приютившимся между Россией и Финляндией. Со своей кровати Марина видела дым, поднимающийся из трубы старой фабрики, где теперь размещалась фирма «Косметика принцессы», ее творение, ее надежда возродить Новокию, ее единственная цель в жизни. Марина понимала обширность своих замыслов, но надеялась, что и вознаграждение будет достойным. Кроме того, наверное, это поможет загладить ее прошлые проступки и те неприятности, которые она причинила отцу и стране.
      Задача была не из легких: благо человечества еще совсем недавно занимало не очень высокое место в списке приоритетов Марины.
      Она наблюдала, как солнечный свет постепенно заливал все вокруг, и думала о грядущем напряженном дне. Лишь одна вещь могла подготовить ее к предстоящим стрессам, одна вещь могла помочь ей расслабиться и во всеоружии вступить в борьбу.
      Марина потянулась и достала из ящика ночного столика такой знакомый ей резиновый пенис. Она сжала в руке его привычную твердость и стала мягко и равномерно водить им по телу. Где-то в своем воображении Марина слышала музыку. Улыбка появилась на ее лице.
      Марина закрыла глаза и почувствовала, как пенис касается ее груди, сначала лаская упругую поверхность, затем затвердевший сосок.
      Она застонала и раздвинула ноги. Пенис продолжил путешествие в поисках наиболее чувствительного места. Марина выгнула бедра ему навстречу. И вот, на мгновение задержавшись у влажного входа, он оказался в горячем тепле внутри. Марина начала двигаться. Она чувствовала, как пенис погружался внутрь и снова выходил наружу, пробуждая в ней блаженство. Внезапно он совсем покинул ее и занялся клитором, лаская его со всех сторон.
      Постепенно жар возбуждения охватил Марину, и пенис вернулся обратно, совершая свое обычное равномерное движение. Кончиками пальцев Марина трогала свои соски, сжимая их до боли. Она ощущала растущее напряжение, а вместе с ним и влагу, смочившую ложбину между ног. Теперь, позабыв обо всем, она оказалась вне времени и пространства, ее бедра двигались, приближая вершину блаженства. Она тихо вскрикнула, чтобы никто не услышал и ничего не узнал. Ее сердце учащенно билось, негромкое быстрое дыхание вырывалось из груди, но тяжесть в бедрах исчезла.
      Слезы покатились у нее из глаз, и она ощутила привычную опустошенность, всегда сопровождавшую попытку справиться с одиночеством. Потому что, какой бы независимой, сильной и довольной жизнью она себя ни считала, всегда после одиноких любовных игр наступал миг, когда она жаждала, чтобы ее обнял мужчина, погладил по спине, поцеловал. Но в ее жизни было слишком много мужчин, она многое поставила на карту и проиграла.
      Марина вздохнула и извлекла наружу теперь ненужный, натуральной окраски резиновый пенис. Подарок своего последнего мужа. Она напомнила себе, что пенис следует убрать в самый нижний ящик секретера, подальше от глаз прислуги. Марина вытерла слезы, поднялась с кровати и направилась в ванную, чтобы принять душ и подготовиться к новому полному забот дню.
 
      – Ты сегодня рано встал, отец, – сказала Марина, входя в столовую и направляясь к концу длинного стола, где сидел король Андрей, устремив взгляд на стоявшую перед ним чашку. Крупный, высокого роста, он был полной противоположностью дочери, унаследовавшей от матери миниатюрную изящную фигурку.
      – У меня неприятности, – пояснил король.
      Марина внимательно посмотрела на морщины на его лбу, обычно их глубина точно соответствовала размерам неприятностей. В это раннее утро морщины были особенно глубокими. Марина подошла к буфету красного дерева и налила себе кофе из серебряного кофейника, потом застегнула джинсовый жилет, так как в комнате было холодно. Несмотря на жаркий огонь, пылавший в камине, победить сырость, пронизывавшую стены дворца, было невозможно. И вот теперь еще какие-то неприятности. Каблуки ее кожаных сапог громко стучали по холодному полу, когда она возвращалась к столу.
      – Так в чем же дело, отец? Опять Алексис?
      Острый язычок сестры Марины Алексис и ее изощренный ум являлись взрывоопасной комбинацией, порождавшей множество неприятностей. Она шла по жизни напролом, как бульдозер, не обращая внимания на остающиеся позади разрушения.
      Король слегка улыбнулся, потом отрицательно покачал головой:
      – Нет. Насколько мне известно, Алексис ведет себя вполне прилично.
      Он откинулся на высокую спинку стула и потер глаза.
      Какова бы ни была причина его огорчений, на этот раз она исходила не от Марины. Те дни и целые годы, когда Марина была источником его страданий, остались позади. Король Андрей ничем не заслужил тех хлопот, какие доставляли ему капризные, неуравновешенные дочери, а теперь и безнадежно больная, беспомощная жена.
      Марина сидела рядом с отцом и пила кофе. Она видела, как все сильнее хмурятся его брови, и догадалась, что новый день будет исполнен особого значения и что она обязана восстановить веру отца в себя.
      – Поздно ночью у меня побывал визитер... Николас, – начал король.
      Николас Фурман был самым старым и доверенным наперсником отца. В разные времена он служил телохранителем у членов королевской семьи и всегда оставался надежным другом. Марина знала, что ночные визиты во дворец были не в привычках Николаса.
      Дверь кухни отворилась, и появилась служанка. Она внесла поднос для Марины и, сделав реверанс, пожелала ей доброго утра.
      Марина взяла с подноса тарелку с йогуртом, насыпала сверху овсяных хлопьев и добавила клубники.
      – Доброе утро, Джулия. Все очень вкусно, спасибо.
      Присев еще раз, девушка вышла из комнаты. Когда дверь за ней закрылась, король наклонился к Марине.
      – Это опять Виктор, – сказал он тихо.
      – Какой Виктор?
      – Виктор Коу.
      Марина отложила в сторону серебряную ложку. Внезапно у нее пропал аппетит.
      – Виктор дал о себе знать Николасу?
      Уже много лет никто не получал вестей от Виктора, и тем более Марина.
      – Нет. До Николаса дошли слухи о Викторе.
      – Он скрывается в горах? – испуганно спросила Марина.
      Раньше уже говорили о том, что Виктор Коу присоединился к отряду повстанцев, решивших свергнуть монархию, войти в соглашение с Советским Союзом и превратить крошечную Новокию в коммунистическое государство. Но это было давно, повстанцы не успели вступить в переговоры, потому что советский блок развалился.
      – У тебя есть время, чтобы прогуляться по саду? – спросил король, показывая на дверь, ведущую в кухню.
      Марина поняла.
      – Ну конечно, отец.
      Они встали из-за стола и вышли из комнаты. Прошли по длинному мраморному коридору, мимо портретов предков в золоченых рамах, многие из которых тоже жили в тревожные времена... Некоторые из них принесли несчастье своему народу, другие трудились на благо отечества. Теперь пришел черед короля Андрея и его старшей дочери – наследной принцессы Марины.
      Их шаги гулко раздавались в тишине. Только когда они вышли в сад и оказались среди душистых розовых кустов, король вновь решился заговорить.
      – Похоже, этот Виктор Коу помешался на демократии.
      – Сначала на коммунизме, а теперь на демократии, – подтвердила Марина и сжала в кулаки руки, засунутые в карманы узких джинсов.
      Король согласно кивнул.
      – Видимо, он не слишком разборчив в средствах и готов на все, чтобы избавиться от монархии и, конечно, от нас с тобой.
      Марина стряхнула росу с крупной желтой розы. Виктор был лет на десять старше ее. И он стал ее первым увлечением, ее первой любовью. Но принцессы не должны влюбляться в своих телохранителей. Когда Марина поступила в Смитовский колледж, она уговорила отца отпустить с ней Виктора.
      – Папочка, – умоляла она, – мне там будет страшно одной.
      Папочка, конечно, согласился, он и не догадывался об истинных чувствах Марины к Виктору. Но ни Марина, ни ее отец даже не подозревали, что в действительности привязывало Виктора к королевской семье, какова была его настоящая цель. А цель состояла в том, чтобы самому захватить власть в стране.
      Марина вглядывалась в усталое лицо отца. Она знала, что ее прошлое поведение добавило этому лицу не одну морщину. Но Марина переменилась. Она надеялась, что это случилось не слишком поздно.
      – Почему он хочет нам навредить? – спросила Марина, зная, что у отца нет ответа. – Разве он не видит, что мы делаем все для своего народа? Разве он не видит, что мы хотим остановить экономический спад? Именно для этого я открыла фабрику.
      Она не добавила, что открыла фабрику потому, что жизнь тяжелыми уроками научила ее покоряться судьбе и не пытаться изменить ее.
      – Боже мой, отец, неужели Виктор считает, что это мы виноваты в спаде экономики? Разве он не понимает, что это глобальная проблема, что от нее страдают все и повсюду?
      Все, подумала она, за исключением некоторых избранных, которые продолжают порхать по жизни, не замечая боли и страданий, не видя, что у многих людей нет будущего. Марина была хорошо знакома с такими немногочисленными избранными. Совсем недавно она называла их друзьями.
      – Я подозреваю, что Виктору безразличны судьбы нашего народа, – заметил король. – Им движут чисто эгоистические мотивы. Власть – это великий соблазн.
      Марина тронула острый кончик шипа и удивилась, как удивлялись поэты на протяжении веков: отчего красота так близко соседствует с болью? Она вспомнила о своей матери, прекрасной королеве, которая сейчас смотрела в пространство пустым взором и не узнавала никого и ничего. Она страдала болезнью Альцгеймера и не понимала, сколько любящих сердец ее окружает. Красота и боль. Разве это не была судьба самой Марины?
      – Что же нам делать? – спросила она.
      – Николас считает, что нам необходима постоянная охрана. Мы не должны удаляться от дворца.
      – Мне нужно заниматься фабрикой, отец, – покачала головой Марина. – Близится Рождество, и если мы не реализуем продукцию, у нас не будет денег на содержание фабрики.
      – Я понимаю, как важно для тебя это дело.
      – Правда, отец? Неужели ты меня понимаешь?
      Знал ли он, что бизнес, как тот розовый резиновый пенис, должен был спасти Марину от одиночества и неудачных любовных романов? Догадался ли он теперь, что в последние месяцы произошла переоценка ценностей и она стала искренне заботиться о благе своего народа?
      Марина провела рукой по густым коротко стриженным волосам.
      – Двести человек окажутся на улице, если мы остановим производство. Мы обязаны подумать о них и об их семьях.
      – Может быть, Йорге на время возьмет все на себя? Ты будешь давать ему указания по телефону.
      – Это невозможно. Йорге занят разработкой особых запахов для нашей продукции. Кроме того, служащие считают меня главой предприятия. Я для них принцесса. Йорге, хотя он и мой партнер, всего-навсего один из них.
      – Вот видишь? Власть притягательна и для неимущих.
      Марина повернулась и пошла прочь.
      – Куда ты? – крикнул ей вслед король.
      – Я иду на фабрику. Если Виктор Коу жаждет меня увидеть, пусть является туда и делает все что хочет.
 
      Марина смотрела через стеклянную стену своего офиса на фабричный цех внизу. Ей потребовалось два года, чтобы сделать из фабрики жизнеспособное предприятие. На Рождество они впервые представят полную гамму продукции и объявят свои цели: «Косметика принцессы» должна завоевать мир качеством, превосходством и надежностью. Скоро они разработают свои фирменные запахи. Люди будут обеспечены работой, и крошечная, экономически отсталая Новокия вновь станет процветающей страной. Тогда, опираясь на преданность народа и финансовую стабильность, они сумеют дать отпор Виктору Коу, если в этом возникнет необходимость.
      Теперь, когда государству угрожает опасность, успех производства приобрел особую важность. Совещание, назначенное на это утро, должно было определить новые задачи компании: увеличение объема продукции в течение полутора месяцев, иначе их могут вытеснить с рынка. Следовало также оповестить ответственных за сбыт о необходимости немедленного расширения рекламных продаж, от этого в значительной степени зависел их успех. Она не даст Виктору Коу отнять у нее заработанное упорным трудом. Не позволит ему ограбить народ, не позволит ограбить себя. Она не позволит этому негодяю снова обвести ее вокруг пальца.
      Марина наблюдала за работницами у чанов и понимала, что их неисчерпаемая энергия и энтузиазм питают ее собственные силы и что от них целиком зависит их общий успех. Оптимизм заразителен, подумала Марина. Сначала он появился у служащих, а с ним родилась и их гордость фабрикой. Они отчаянно нуждались в работе и поэтому ответственно относились к своим обязанностям. На следующем этапе они уже заботились о делах всей компании, а Марина научилась заботиться о них самих. Марина еще не совсем привыкла к этому чувству ответственности.
      Она услышала, как открылась дверь, но не повернулась на звук.
      – Следишь за своим стадом? – спросил с чисто американским акцентом голос ее сестры Алексис Дюваль.
      Хотя Алексис всего несколько раз посетила Соединенные Штаты, она говорила, как истинная жительница этой страны, и считала это особым шиком.
      – За моими работницами не надо следить, – спокойно отозвалась Марина, так как давно поняла, что безразличие – наилучший способ борьбы с Алексис и ее постоянными насмешками. – Что сегодня привело тебя сюда? – спросила Марина, неторопливо поворачиваясь к сестре.
      Алексис, как обычно, была безупречно одета. В это утро на ней было поражающее своей элегантной простотой прямое ярко-желтое платье. Шею украшало жемчужное ожерелье с огромной застежкой, отделанной изумрудами и бриллиантами. Марина знала, что стоимость ожерелья составляет по меньшей мере годовую зарплату десятка ее служащих. Марина знала это, потому что у нее было точно такое же. Отец подарил дочерям одинаковые ожерелья, когда им исполнился двадцать один год. Свое Марина хранила в дворцовом сейфе и надевала только на парадные обеды или официальные приемы, но уж никак не по утрам в обычный день недели и ни в коем случае не на фабрику, где его могли увидеть работницы. Марина давно перестала выставлять напоказ свое богатство и аристократическое происхождение. Жизнь преподала ей урок, и каждый день, наблюдая за тяжелым трудом своих служащих, Марина напоминала себе, что, родись она под другой звездой, сама стояла бы сейчас у чана и благодарила Бога за то, что имеет хорошую работу.
      Алексис, однако, вовсю пользовалась своими королевскими привилегиями и титулом, который не заработала, и, видимо, надеялась, что наступит день, когда Марина вернется к прежней беспорядочной жизни, и тогда она с усмешкой скажет отцу: «Ну, что я тебе говорила? Она ничуть не лучше меня». Алексис предпочитала не помнить, что причиной безответственного поведения сестры было чувство неуверенности в себе. Иногда было трудно поверить, что Алексис и Марина не только сестры, но и близнецы. Сейчас, когда они стояли рядом, разница была огромной.
      – Король решил, что мы с Джонатаном и мальчиками должны переехать во дворец, – объявила Алексис.
      Марина поморщилась, услышав, что Алексис назвала отца королем, как если бы он был всемогущим, как если бы он был лучше всех, включая своих собственных дочерей.
      – Возникли какие-то неприятности с этим бандитом Виктором Коу, – пояснила Алексис.
      – Я знаю.
      Алексис принялась рассматривать свои непомерно длинные наклеенные ногти.
      – Мне кажется, это разумное решение. Как бы там ни было, но мальчикам пора привыкать к жизни во дворце.
      Суровое напоминание Марине, что раз она не произвела на свет наследника престола, то право наследования принадлежало теперь детям Алексис.
      – Что ж, дорогая сестричка, когда нам ждать твоего возвращения домой? Нам бы не хотелось, чтобы ты болталась по улицам, подвергая себя опасности. Даже если ты и носишь мужские сапоги.
      Марина хотела было заметить, что в ее сапогах легче убежать от опасности, чем в туфлях на шпильках, которые предпочитает Алексис, но промолчала.
      – Сегодня я задержусь на работе, – ответила она.
      Марина смотрела на белокожую и светловолосую сестру, точную копию их матери, за исключением доброго характера, и гадала, что же в действительности привело сюда Алексис.
      – Зачем ты сюда явилась, Алексис? Если бы тебя действительно беспокоила моя безопасность, ты бы просто позвонила.
      Алексис погрозила сестре длинным пальцем и надулась, как маленькая девочка, которую уличили во лжи.
      – Что ж, большая сестричка, ты разгадала мою тайну.
      Марина невольно спросила себя, за что судьба наградила ее такой ужасной сестрой.
      – Так вот, у меня кончился увлажняющий крем, который ты мне дала попробовать. Если король хочет запереть нас во дворце, пока не разрешится проблема с Виктором Коу, то я по крайней мере могла бы использовать это время, чтобы делать себе маски. Как я ни сердита на тебя, но должна признать, что это чудный крем. Твои работницы заслуживают похвалы, – закончила Алексис с одобрительным кивком.
      – Уверена, что их обрадует твое высокое мнение. Это все, Алексис? У меня начинается совещание.
      Марина чувствовала, что Алексис явилась не для того, чтобы узнать о ее планах или запастись увлажняющим кремом.
      – Это все. Я возьму крем у секретарши. – Алексис направилась к двери, но вдруг остановилась. – Да, я совсем забыла...
      Марина молча ждала.
      – Тебе сегодня утром звонили. Из Штатов.
      Из Штатов? Марина нахмурилась. Все важные сообщения поступали прямо на фабрику.
      – Это одна из твоих подружек по колледжу.
      У Марины перехватило дыхание.
      – Чарли?
      Алексис сделала вид, что думает. Затем отрицательно покачала головой.
      – Нет, не она.
      – Тогда, может быть, Тесс? – нетерпеливо спросила Марина. – Это была Тесс?
      – Тесс? Да, я ее помню. Этакая толстая коротышка...
      Марина подошла ближе.
      – Так это была Тесс или нет?
      – Тесс... Нет, это была не она. – Словно вдруг вспомнив, Алексис широко открыла глаза. – Надин говорила, что по голосу это скорее всего пожилая женщина. Делл, ее зовут Делл. Делл, как ее там... Я не могу вспомнить.
      Делл? Делл Брукс? Марину охватил ужас.
      – Звонила Делл Брукс? – спросила она прерывающимся голосом.
      – Да, пожалуй, это то самое имя. Надин записала ее номер.
      – Он у тебя с собой?
      Алексис улыбнулась:
      – Нет, я о нем вспомнила, только когда увидела тебя.
      В это было трудно поверить.
      – Ты все узнаешь, когда вернешься во дворец. – Алексис опять пошла к двери, но оглянулась. – Да, вот еще что. Женщина вроде сказала, что это срочно.
      Температура в комнате резко подскочила.
      – Почему Надин не попросила ее перезвонить сюда?
      – Мы знаем, как ты занята. – Алексис пожала плечами. – К тому же ты не любишь, когда тебе мешают.
      Как раз в этот момент в дверь просунулась голова Йорге.
      – Марина! – позвал он. – Мы ждем вас в конференц-зале.
      – Вот видишь, как сильно ты занята, – улыбнулась Алексис.
      Она весело помахала рукой и исчезла за дверью.
 
      Марина смотрела на дверь, за которой скрылась Алексис. Делл Брукс? Почему ее разыскивает Делл Брукс?
      – У вас все в порядке, Марина? – спросил Йорге.
      Марина несколько раз моргнула, затем перевела взгляд на Йорге.
      – Да, да, все в порядке. Начинайте совещание без меня. Мне надо позвонить.
      Ей необходимо связаться с Делл.
      – Постойте. – Йорге поднял руку. – Мы не будем без вас начинать. Сначала объясните мне, в чем дело.
      Секунду Марина колебалась. Как бы ей хотелось поделиться своими опасениями с Йорге. Он так хорошо ее понимает, без осуждения, без лишних расспросов. Но она напомнила себе, что их связывают лишь деловые отношения и не более. Он с самого начала дал ей это понять.
      – Мой телефонный звонок вас не касается, – сказала она.
      Зеленые глаза Йорге стали холодными.
      – Если это связано с «Косметикой принцессы», то он меня касается.
      – Нет, «Косметика принцессы» здесь ни при чем. У меня ведь есть и другая жизнь, помимо фабрики.
      – Вот как, – без всякого смущения заметил Йорге. – А я и не знал.
      Марину поразила его непринужденность и способность затрагивать тайные струны ее души.
      Он провел рукой по своим густым светлым волосам.
      – Как насчет новой организации производства? Мне казалось, вам не терпится высказать свое мнение.
      – Это может подождать, – торопливо ответила Марина.
      Как бы ни волновали ее вопросы производства, прежде всего она должна позвонить Делл Брукс. Она села за рабочий стол и почувствовала, как напряжен каждый мускул ее тела, каждый нерв. Как учащенно бьется пульс.
      Марина позвонила во дворец, ей ответила телефонистка Ванесса. Она сообщила, что Надин отправилась за покупками. Марина едва усидела на стуле.
      – Мне сегодня звонили из Штатов, разговаривала Надин. Для меня оставили сообщение и номер телефона. Он мне нужен.
      – Я попробую все выяснить, – пообещала Ванесса.
      Пока Марина ждала, она думала о Делл, женщине, с которой не виделась и не говорила целую вечность. Почему она позвонила теперь? Может, что-то случилось с Тесс? Марина предполагала, что Тесс, как и прежде, живет в Нортгемптоне, хотя не слышала о ней ничего со времени своего последнего развода. Тогда их разговор был не слишком приятным.
      – Я хочу сделать что-нибудь полезное, – сказала она Тесс. – И собираюсь открыть фабрику у себя на родине.
      Тесс усмехнулась.
      – Я совершенно серьезна, – подтвердила Марина.
      – На последнем снимке в газете ты мало походишь на серьезную деловую женщину, – расхохоталась Тесс.
      Тесс имела в виду тот снимок, где обнаженная по пояс Марина с коктейлем в руке танцевала на каком-то карибском пляже в объятиях чужого мужа.
      – Я уж не говорю о том, – добавила Тесс, – что зарабатывать себе на жизнь очень трудно. А ты всегда приходила в ужас от одной мысли о работе.
      Марину опять охватила та самая дрожь, которую она испытала тогда. Ей было неприятно, что Тесс, да и Чарли тоже знали ее подлинную натуру. Но теперь она стала совсем другой. Она изменилась.
      Но действительно ли она изменилась?
      И вот теперь Делл пытается разыскать ее. Наверное, это связано с Тесс. Возможно, Тесс умерла. Возможно, на этот раз ей удалось осуществить высший акт самоуничтожения. Возможно, работа стала для нее слишком невыносимой.
      А может быть, Делл позвонила совсем по другой причине? Марина закрыла глаза и попыталась не думать об этом.
      – Я не могу найти сообщение, – сказал голос Ванессы.
      – Черт побери, – вслух произнесла Марина.
      Она открыла глаза и посмотрела на часы. Время бежало слишком быстро. Следовало отправляться на совещание, иначе ей придется держать ответ перед Йорге, перед работниками фабрики и перед страной, еле стоящей на ногах, за провал работы. Не говоря уж о сестре, которая будет искренне радоваться ее неудаче.
      – Когда должна вернуться Надин?
      – Ее не будет до конца дня.
      Марина в раздумье смотрела на фабричный цех внизу, на работниц, занятых своим делом.
      Возможно, Делл все еще владеет книжным магазином. Надо попробовать позвонить прямо туда. Марина соединилась с телефонной станцией и получила два номера: «Лавки букиниста» и домашнего телефона Делл. Из-за семичасовой разницы во времени между Нортгемптоном и Новокией Марина попросила телефонистку сначала соединить ее с домашним номером Делл.
      Телефон зазвонил, и уже по его звуку и охватившему ее холоду Марина догадалась, что там никого нет.
      – Очень сожалею, но никто не отвечает, – сказала телефонистка. – Хотите позвонить попозже?
      Марина повесила трубку. К черту Делл Брукс. Если ей так нужна Марина, она позвонит еще раз. А сейчас надо спешить на совещание, заниматься фабрикой, наводить порядок. Марина не знала, почему Делл искала ее, а значит, и ничего не могла предпринять.
      По пути в конференц-зал ее осенила еще одна догадка: может быть, звонок Делл Брукс имеет какое-то отношение к Виктору Коу.
 
      Было уже два часа ночи, когда Марина вошла в свою спальню. Дворец был погружен в молчание и темноту. В кабинете отца никого не было, Алексис и ее семья, наверное, давно спали спокойным сном. Виктор Коу пока не предпринял никаких шагов.
      Марина сняла жилет. Она чувствовала себя усталой после долгого дня, занятого разработкой плана реорганизации производства, особенно если учесть, что она без конца задавала себе вопрос, способна ли вообще принцесса заниматься бизнесом, да еще таким, который, несмотря на все препятствия, должен во что бы то ни стало принести успех. Марина повесила жилет в гардеробной и пожалела, что в колледже не уделяла достаточного внимания курсу по управлению производством.
      Смитовский колледж... Как это выскочило у нее из головы. Она забыла еще раз позвонить Делл Брукс. Она была слишком занята...
      Марина бросилась в свою гостиную, примыкавшую к спальне. Может быть, Надин оставила ей записку.
      Она нашарила на стене выключатель и зажгла свет. Хрустальная люстра залила мягким сиянием золотую с бордовым комнату. По толстому восточному ковру Марина быстро подошла к старинному секретеру.
      Записка лежала наверху.
      «Позвоните немедленно, Дженни исчезла», – прочитала Марина.
      Страх ножом пронзил сердце. Значит, Тесс, Чарли и даже Виктор Коу с его угрозами были тут ни при чем. Все дело было в Дженни. Дженни, Дженни исчезла. Записка упала на пол. Марина попыталась вздохнуть, но ей не хватило воздуха.

      Грин-стрит была слишком узкой для серебристого лимузина. С веранды общежития, носившего название Моррис-хаус, Чарли О’Брайан наблюдала, как длинный автомобиль пытался встать между двумя парковочными счетчиками. Чарли знала, что автомобиль привез Марину Маршан, точнее, принцессу Марину Маршан, будущую студентку Смитовского колледжа и, самое удивительное, соседку Чарли по комнате.
      Какое огромное расстояние, и не только в милях, отделяло Нортгемптон от ее родного Питсбурга. Именно здесь, в Нортгемптоне, небольшом городке Новой Англии, за увитыми плющом стенами колледжа некогда жили и учились такие известные женщины, как Нэнси Рейган, Джулия Чайлд и Глория Стайнем.
      Джулия Никсон Эйзенхауэр. Чарли улыбнулась, вспомнив, почему она хотела поступить именно в этот колледж и так упорно трудилась, что в конце концов получила здесь стипендию. Джулия Никсон училась в Смитовском колледже в конце шестидесятых. Чарли тогда была совсем девочкой, и все же она с трепетом смотрела по черно-белому телевизору кадры, повествующие о жизни Джулии в колледже, и вглядывалась в ее черно-белые снимки в газетах. Чарли не беспокоило, что Джулия из семьи республиканцев, хотя для отца Чарли, ирландского католика и демократа, республиканцы были хуже чумы. Поэтому Чарли скрывала свою симпатию к «этим людям», к богатым и всесильным «правым», врагам профсоюзов. Ее не волновала политика. Чарли знала одно: она не хочет стать безликой бедной девушкой, одной из многих, выросших в убогих домах, лепившихся один к другому на закопченных улицах Питсбурга. Она хотела стать кем-нибудь; она хотела стать красивой, богатой и умной и жить в обществе таких же людей. Она хотела отличаться от девушек ее округа; она хотела походить на Джулию Никсон.
      Как ни странно, но она далеко продвинулась по этому пути, и вот теперь ее соседкой по комнате будет принцесса.
      Чарли глубоко вздохнула, сошла с лестницы и направилась по дорожке к улице, надеясь, что ее прическа в порядке, короткая юбка как раз по моде и принцесса не догадается, что свитер Чарли купила в магазине подержанных вещей.
      Шофер лимузина сдался и стал во второй ряд. Передняя дверь открылась, и из автомобиля вышел высокий мужчина. Он был старше Чарли, но не слишком старый; на нем были расклешенные вельветовые брюки и цветастая рубашка с расстегнутым воротом, что позволяло видеть толстую золотую цепочку на шее. Длинные каштановые волосы касались воротника рубашки. Широкоскулый, с прямым тонким носом, он был достаточно привлекателен. Чарли решила, что он славянин. Кроме иммигрантов, населявших питсбургский Уэст-Энд, Чарли не видела никаких других иностранцев. Она поймала взгляд его темных глаз; мужчина прищурился, потом повернулся, подошел к задней дверце лимузина и открыл ее.
      Сначала Чарли увидела пару ног, маленьких, стройных, облаченных в джинсы. Сапоги на них были из кожи незнакомого животного, видимо, крокодила или змеи. Сердце Чарли забилось сильнее.
      Мужчина с золотой цепочкой протянул руку кому-то внутри лимузина.
      – Я могу выйти и без вашей помощи, Виктор, – произнес низкий женский голос.
      «Совсем как у Лорен Бокалл, – подумала Чарли, – только с легким акцентом».
      Мужчина отступил назад, и обладательница низкого голоса вышла из машины. Ее очень длинные прямые черные волосы блестящей тяжелой массой лежали на спине. В них было нечто чувственное. На девушке были простая белая блузка и короткая коричневая замшевая куртка. У нее были огромные темные глаза и удивительно белая кожа. Марина Маршан оказалась достаточно хорошенькой, но совсем не походила на принцессу, а скорее на рядовую первокурсницу колледжа и вообще на обычную девушку. Несомненно, богатую девушку, но ничем не выделяющуюся из толпы.
      Затаив дыхание, Чарли подошла к автомобилю.
      – Вы принцесса Марина? – спросила она.
      Девушка взглянула на Чарли и отбросила назад волосы. Она не улыбалась.
      – Я Чарлин О’Брайан, – еле выдавила из себя Чарли. – Или просто Чарли. Я ваша соседка по комнате.
      Марина взглянула на мужчину и нахмурилась.
      – Соседка? – переспросила она.
      – Вам необходимо жить в комнате, выходящей окнами на Грин-стрит, – пояснил мужчина и показал на двухэтажное сооружение напротив. – Я снял себе квартиру вон в том доме.
      Марина перевела взгляд на Чарли.
      – Это мой телохранитель Виктор. Привыкайте к его присутствию. Он будет со мной повсюду.
      – Не совсем повсюду, – заметил Виктор с полной значения улыбкой. – Вы ведь сами настаивали на том, чтобы жить в общежитии.
      – Это не общежитие, Виктор. Это нечто вроде гостиницы. И самое главное, я хоть раз в жизни хочу пожить как все. Я хочу быть свободной. Разве это преступление?
      Чарли невольно отвела глаза, чувствуя неловкость от присутствия при их личном разговоре. Ей казалось, что она без приглашения вошла в чужой дом. Она притворилась, что наблюдает за шофером лимузина, выгружавшим чемоданы из багажника.
      – Какой наш этаж? – спросила Марина у Чарли.
      – Четвертый, – опередил Чарли Виктор.
      Марина подняла к небу глаза.
      – Я предупреждала, что к нему надо привыкнуть.
      Чарли продолжала улыбаться. Марина оставалась серьезной. Она решительно направилась к дому. Виктор догнал ее.
      – Я пойду первым, – объявил он.
      – Ради Бога, Виктор, – взмолилась Марина. – Вряд ли меня там поджидает убийца. Но уж если вы решили обыскать мою комнату, то пожалуйста, я не стану вам препятствовать.
      Чарли осталась стоять на тротуаре возле шофера и кучи чемоданов.
      – Позвольте пожелать вам удачи, мисс, – сказал шофер, обращаясь к Чарли, и коснулся козырька фуражки. – Думаю, она вам очень пригодится.
      Чарли смотрела, как Марина и Виктор поднялись по ступенькам на веранду и затем исчезли внутри дома. Жизнь с принцессой не такая уж замечательная вещь, сделала вывод Чарли.
 
      В действительности у Чарли с Мариной было целых две, а не одна комната. Она называлась двойной и разделялась настоящей стеной с вместительным шкафом внутри. Общими были только передняя и небольшой холл. Чарли уже поселилась в угловой комнате налево, солнечной и с несколькими окнами.
      – Вам придется переехать, – сказала Марина.
      Чарли посмотрела на любовно развешанные ею картинки с видами Парижа, Лондона и других мест, которые она намеревалась когда-нибудь посетить, на фотографии в рамочках членов ее семьи, аккуратно расставленные на письменном столе, и на дорогие ее сердцу мягкие игрушки, слонов и зайцев, весело восседавших на кровати, покрытой клетчатым покрывалом, за которое ее мать отдала кучу бесплатных купонов.
      – Я не понимаю, – сказала она.
      – Принцесса должна жить в угловой комнате, – объяснил Виктор. – Чтобы она могла подать мне сигнал, когда выходит на улицу или когда ложится спать.
      Марина бросила свою сумку на кровать Чарли.
      – Довольно бесцеремонно, правда? – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Давайте я помогу перенести ваши вещи в другую комнату, пока не появился шофер с моим багажом.
      Она начала собирать с кровати игрушки.
      – Вы хотите, чтобы я переехала в ту комнату? – переспросила Чарли.
      – Да, – коротко подтвердил Виктор. – Сожалею, но это так.
      Задев Чарли, Марина понесла в соседнюю комнату охапку мягких игрушек. Виктор принялся снимать со стен аккуратно развешанные картинки. Чарли хотела протестовать. Она должна была это сделать. Но Марина была принцессой, а она, Чарли... Она была всего-навсего Чарлин О’Брайан, которая учится на стипендию.
      – Никаких проблем, – отозвалась она и сняла со стены картинку с видом греческих островов. – Комнаты одного размера, – добавила Чарли, чтобы Марина не подумала, что она сердится.
      Направляясь в свою новую комнату, Чарли увидела, как Марина перед зеркалом поправляет волосы. Она также заметила у нее на пальце потрясающее кольцо, наверное, с сапфиром, окруженным россыпью бриллиантов.
      – Я никогда прежде не жила с соседкой, – заметила Марина.
      – Я жила. Со своими двумя сестрами, – отозвалась Чарли.
      – Если бы я жила в одной комнате со своей сестрой, то меня, наверное, уже не было бы в живых.
      – Почему же вы не поселились одна?
      – Мне это как-то не приходило в голову. Послушайте, конечно, я не в восторге, но если так случилось...
      – Я не из шумливых, – прервала ее Чарли. – Не завожу громкую музыку и не разговариваю сама с собой.
      Чарли надеялась, что принцесса понимает шутки, но та с недоумением смотрела на нее.
      – Так вот... – Чарли запнулась в поисках нужных слов. – Так вот, я постараюсь, чтобы вам со мной было хорошо.
      – Прошу вас не стараться, чтобы мне было хорошо, – оборвала ее Марина. – Пожалуйста. С меня достаточно тех, кто уже и так обо мне печется. – Она оглядела комнату. – Насколько я понимаю, в этом старом доме есть все удобства. Где тут туалет?
      Чарли невольно поморщилась и показала на дверь.
      – В конце коридора, – объяснила она и добавила: – Простите, пожалуйста.
      Марина закатила глаза.
      – Так вот, давайте решим раз и навсегда. Не угождайте мне и обращайтесь со мной как со всеми остальными. Если вам это удастся, у нас будут прекрасные отношения.
      Марина отвернулась и посмотрела в окно.
      – Что бы вы там ни думали, – тихо сказала она, – быть принцессой не такое уж большое счастье.
      Она опять повернулась к Чарли, и та заметила легкую грусть, промелькнувшую в ее глазах.
      – Вы узнали расписание? – спросила принцесса.
      – Уже давно. Мне надо все спланировать так, чтобы хватило времени и на учебу, и на работу.
      – Работу?
      – Ну да, на кухне. Это часть моей рабочей программы.
      Марина посмотрела на Чарли и снова нахмурилась.
      – Что это за рабочая программа?
      Чарли засомневалась. Она не хотела, чтобы Марина считала, что она из бедных. Она никогда не чувствовала себя бедной: у отца был хороший заработок на сталелитейном заводе, и в доме всегда был достаток. С другой стороны, их семью, видимо, можно было причислить к среднему классу. А для принцессы Марины американцы среднего класса, очевидно, были все равно что нищие. Но рано или поздно Марина наверняка все о ней узнает.
      – Я стипендиатка, – призналась Чарли. – А это значит, что часть стипендии я должна отрабатывать на кухне.
      Марина задумалась, как бы соображая, что Чарли имела в виду.
      – Но не беспокойтесь, я не повар и вас не отравлю. Я всего лишь мою посуду и убираю, – объяснила она, стараясь все обратить в шутку, и добавила, чтобы не казаться такой уж несчастной: – Это только раз в день – в завтрак, обед или ужин. Так даже веселее.
      – А какой у вас основной предмет? – спросила Марина.
      – В общем-то гуманитарные науки. На первое время.
      Чарли не хотела открывать Марине, что родители прочили ее в учительницы, но сама она надеялась овладеть и кое-какими другими науками. Она не хотела открывать Марине, что мечтает когда-нибудь завести собственное дело, к примеру, магазин модной одежды, такой, как у Фелисии, где Чарли подрабатывала летом и где среди покупательниц встречались и такие, которые, подобно Марине, могли заплатить за платье несколько сотен долларов, да еще добавить к нему для полного ансамбля сумку, туфли и разные мелочи. Она не хотела говорить, что для привлечения клиентов ей очень пригодится диплом Смитовского колледжа. А пока ей не повредит найти себе приличного мужа. Богатого мужа. Она не собиралась рассказывать об этом Марине, так как подозревала, что принцесса этого не поймет. Или ей это безразлично.
      – А какой у вас основной предмет?
      – Государственное управление, – быстро ответила Марина. – Отец так решил за меня.
      Марина опять посмотрелась в зеркало, затем направилась в свою новую комнату. Чарли следовала за ней по пятам.
      – Виктор! – позвала Марина. – Вы мне больше не нужны.
      Виктор проверил задвижки на окнах и замок на двери.
      – Тут надо сделать хороший засов, – заметил он.
      Марина вздохнула.
      Прислонившись к шкафу, Чарли наблюдала за ними.
      – Я хочу, чтобы вы полностью закрывали жалюзи, когда приходите домой, – продолжал Виктор. – А когда уходите, поднимайте их на четверть.
      Марина потрясла головой:
      – Я не буду жить, как в тюрьме. Я не хочу жить без солнечного света, когда я дома.
      Виктор подошел к окну и посмотрел на улицу.
      – Тогда в дневное время, если вы дома, поднимайте жалюзи наполовину и опускайте их на четверть, когда уходите. А ночью следите, чтобы они были полностью опущены.
      Марина уперла руки в бока.
      – А каковы будут ваши указания, если я пойду в туалет в коридоре?
      – Значит, вы решили упрямиться? – спросил Виктор, не глядя на Марину.
      Марина снова отбросила назад волосы и уставилась в пол.
      – Все эти предосторожности очень утомляют. Вот уже тридцать лет в Новокии не возникало никаких проблем с безопасностью.
      – Я хочу, чтобы так продолжалось и дальше, – отрезал Виктор.
      Чарли попыталась разобраться в происходящем. Она не представляла себе, что это такое – иметь телохранителя. Она не представляла себе, что кто-то может наблюдать за каждым ее движением. Она нервничала даже тогда, когда ее младшая сестра Шейла крутилась под ногами и следила за тем, что Чарли делает, навязывалась ей в помощницы и не отходила от нее ни на шаг.
      Виктор посмотрел на часы.
      – В три часа я должен забрать машину, которую заказал для нас ваш отец.
      – Это опять длинный лимузин?
      – Нет. Это «мерседес».
      – С тонированными стеклами?
      – Не знаю.
      – Вы будете моим шофером? Я должна буду ездить на заднем сиденье?
      – Вы можете выбирать любое место в машине.
      Марина лукаво улыбнулась:
      – Пожалуй, я выберу ваши колени.
      Виктор не поддался на провокацию.
      – Я вам не советую, – ответил он.
      Чарли подумала, что ей пора удалиться. Она смутилась, покраснела и начала закрывать ящики письменного стола, делая вид, будто не замечает, что Марина подошла к Виктору. Голова Марины доходила ему лишь до середины груди.
      – У меня есть блестящая идея, – объявила Марина. – А почему бы вам не пожить в свое удовольствие в вашей квартирке на Грин-стрит и оставить меня в покое? Если у меня возникнут проблемы, я позвоню вам в мае.
      Виктор, улыбаясь, смотрел на Марину с высоты своего роста. Чарли заметила особое выражение на их лицах, но не понимала, что оно означает. Она занялась перекладыванием своих носков в ящике комода.
      – Не получится, – ответил Виктор.
      Марина принялась нетерпеливо ходить по комнате.
      – Интересно, куда подевался шофер с моими вещами? – спросила она.
      Вопрос не адресовался кому-либо в частности, но в ее голосе слышалось раздражение.
      Виктор посмотрел на Чарли:
      – Не могли бы вы спуститься вниз и узнать, что его задерживает?
      Чарли не сразу поняла, что Виктор обращается к ней.
      – Да, конечно... Сейчас.
      Она закрыла ящик комода и вышла из комнаты, оставив Марину и Виктора наедине. Чарли не знала, какие отношения у принцессы с ее телохранителем, но сообразила, что ее присутствие нежелательно.
 
      Чарли проснулась в пять утра, быстро приняла душ и решила, что у нее достаточно времени для пробежки до начала работы на кухне. Она начала заниматься бегом в прошлом году еще дома, когда особо нуждалась в уединении и времени, чтобы спланировать свое будущее. Здесь, в Нортгемптоне, местность была несколько пересеченной, но утренняя пробежка успокаивала Чарли и гасила возбуждение, которое она испытывала с первого дня пребывания в колледже. Чарли все еще до конца не могла поверить, что поступила в Смитовский колледж и что ее соседка настоящая принцесса.
      Сегодня начинался учебный год, и по этому случаю Чарли решила усилить тренировку.
      Она надела мягкий спортивный костюм с начесом, застегнула молнию на куртке и вышла наружу. Солнце еще только вставало, и в воздухе чувствовался холодок. Чарли быстро сделала несколько упражнений, чтобы размяться, и побежала в сторону Райского пруда. Мощеная дорожка вокруг пруда была идеальным местом для пробежки и позволяла держаться подальше от «Квадрата», общежития, где жили богатые студентки и те, кто старался к ним примазаться. Чарли уже знала, что их называли «красотками в квадрате», и в душе мечтала быть одной из них. Там жили самые популярные девушки, которых чаще всего приглашали на вечеринки, там жили самые хорошенькие девушки, которых чаще всего приглашали на свидания и у которых не было отбоя от ухажеров. Одним словом, они вели самую веселую жизнь. В школе таких называли «супердевочками».
      Чарли бежала вдоль пешеходной дорожки, мимо лодочного ангара; слева от нее был пруд, справа – оранжерея. Она думала о Марине, которая имела все основания поселиться в «Квадрате», а вместо этого очутилась в одном из старых общежитий, и только потому, что должна была находиться под неусыпным оком Виктора. На повороте Чарли вдруг осенила мысль, что Марина, возможно, и не хочет жить в «Квадрате». Чарли догадывалась, что, несмотря на острый язычок, Марина одинока и недовольна своим местом в жизни.
      «Интересно, – подумала Чарли, – есть ли на земле человек, который доволен своим местом в жизни?» Правда, про себя она могла сказать, что довольна тем местом, где сейчас находилась. И хотя ей было бы стыдно кому-нибудь в этом признаться, но вчера вечером она испытала чувство гордости, когда они с Мариной спустились вниз в общую гостиную, где Марину ждал Виктор, чтобы сопровождать ее в столовую. Несколько студенток сидели на диванах и в креслах, и, когда Чарли с Мариной вошли в комнату, девушки молча уставились на них, видимо, загипнотизированные присутствием принцессы. Чарли с улыбкой кивала девушкам, понимая, что сделала еще один шаг вверх по лестнице, ведущей к осуществлению ее мечты.
      – О тебе судят по твоему окружению, – не уставала твердить ей мать, когда Чарли подружилась с девушкой с «дурной репутацией».
      «Что ж, мамочка, – сказала себе Чарли, вытирая пот с лица, – даже ты теперь останешься довольна моим окружением».
      Чарли улыбнулась, посмотрела на часы и повернула назад к дому. Потому что, пока Чарли О’Брайан еще не стала «персоной», ей надо мыть посуду в студенческой столовой.

* * *

      Чарли не сомневалась, что первое занятие в колледже, а им оказался вводный курс английского языка, навсегда останется в ее памяти. Она сидела в амфитеатре и пыталась сосредоточить свое внимание на преподавателе и на лекции, которую он читал. Но все было напрасно. Слишком много было впечатлений, причем некоторые из них затмевали все остальные.
      Аудитория была небольшой, и Чарли села в самом последнем ряду амфитеатра, чтобы вся комната была перед ней как на ладони. Осеннее солнце вливалось в аудиторию через высокие окна и пригревало бок и спину Чарли. Вокруг нее повсюду были незнакомые лица. Чарли хотелось узнать, откуда приехали эти девушки, из каких они семей, богатых или бедных, есть ли у них молодые люди и подождут ли они со свадьбой до окончания колледжа. Чарли погладила рукой отполированную многими поколениями студентов деревянную поверхность откидного столика и не обнаружила на ней ни вырезанных инициалов, ни написанных маркером пожеланий типа «пососи мой хрен» или «поешь дерьма». В конце концов, Смитовский колледж – это не средняя школа в бедном районе Питсбурга.
      – А теперь я раздам вам синопсис, – объявил преподаватель, – и мы вместе рассмотрим каждый пункт. Если вы по каким-то причинам пропустите занятия, я все равно буду требовать от вас выполнения заданий.
      Преподаватель передал стопку бумаг белокурой девушке в первом ряду. Чарли никогда прежде не слышала слова «синопсис» и догадалась, что это, должно быть, план занятий. «И почему он не может назвать его просто планом?» – укорила преподавателя Чарли и тут же рассмеялась. В Питсбурге учитель скажет «план», а в Смитовском колледже это уже «синопсис». Синопсис звучит совсем по-научному. Синопсис, синопсис, синопсис. Интересно, как пишется это слово? Потом она найдет его в словаре, внимательно прочтет и запомнит. Ее первое новое слово в колледже. Она может даже щегольнуть им дома за праздничным столом, когда поедет в Питсбург на День благодарения. Оно, конечно, поразит родителей, а что касается братьев и сестер, так они просто описаются, когда его услышат.
      Внезапно кто-то тронул Чарли за плечо и отвлек ее от мечтаний. Она обернулась и увидела стоящую рядом сокурсницу, ничем не примечательную брюнетку в поношенном растянутом черном свитере с высоким воротом и выражением скуки на лице без всяких следов косметики.
      – Возьми один, другие передай дальше.
      Чарли увидела в руках девушки ту самую стопку бумаг.
      – Ох, простите, – сказала она, покраснев от смущения.
      Чарли взяла скрепленные листки сверху и передала стопку соседке слева.
      После занятий брюнетка в черном свитере подошла к Чарли.
      – Не многовато ли, а?
      – Многовато? – удивленно переспросила Чарли; они с девушкой вышли в коридор.
      Девушка в свитере приподняла брови. Они были такими же густыми и темными, как и волосы, обрамляющие ее круглое лицо.
      – Подумать только, сочинение на семи страницах к каждой пятнице! Плюс словарь и в придачу грамматика. Боже мой, как я ненавижу грамматику!
      – Я тоже, – солгала Чарли.
      Они уже спускались вниз по лестнице. Чарли решила, что девушке незачем знать, как легко ей дается грамматика. Пополняя свои знания, она чувствовала себя культурной, образованной и на целую голову выше жителей питсбургских рабочих предместий. Чарли особенно любила разбирать предложения, рассекать на части каждую фразу и каждый отрывок, а затем собирать их воедино по установленной схеме, каждое слово на своем месте. Как украшения в отделениях шкатулки: каждая серьга в своем гнездышке; как одежда в комоде: каждый свитер в своем пакете на молнии. Чарли любила порядок и в своих занятиях, и в своей жизни. Но помимо Марины, это была единственная студентка, заговорившая с ней в колледже, а больше всего на свете, больше отличных отметок по английскому языку и даже порядка в жизни Чарли жаждала обзавестись друзьями. Она что-то не помнила, чтобы встречала эту девушку у себя в общежитии. И это к лучшему, значит, она не знает, что Чарли стипендиатка.
      – Ты не пойдешь в книжный магазин? – спросила Чарли.
      – Можно и пойти. У меня нет занятий до одиннадцати.
      – А у меня до двух. История США, – пожаловалась Чарли.
      – Я ее отложила на следующий год. Для меня важнее курс по искусству.
      – Ты будешь изучать искусство?
      – Да. Мои родители в восторге.
      Чарли улыбнулась и расслабилась. Девушка, несмотря на всю ее непритязательность, вполне подошла бы ей в подруги.
      – А мои родители в восторге от того, что я вообще в этом колледже.
      Девушка перебросила через плечо ремень сумки с книгами.
      – У меня не было особого выбора, – пояснила она. – Моя мать – здешняя выпускница.
      – Твоя мать училась в этом колледже? – удивилась Чарли.
      Мать Чарли считалась образованной, так как не только окончила среднюю школу, но еще и годичные секретарские курсы. Но когда пошли дети, она бросила работу в страховой компании, и с тех пор ее дипломы пылились без дела в шкафу.
      – Как тебя зовут? – спросила Чарли.
      – Тесс Ричардс. Я из Сан-Франциско. А тебя?
      «Только подумать, Сан-Франциско, – мелькнуло в голове у Чарли. – Какой необыкновенный город». Он был в ее списке будущих путешествий. Когда-нибудь, может быть...
      – Чарли. Чарли О’Брайан.
      Она не могла заставить себя признаться, что она из Питсбурга; от одного только названия города Чарли ощущала во рту привкус сажи и стали.
      – Я живу в общежитии Моррис-хаус, – сказала она. – А ты? Ты живешь в общежитии?
      Тесс кивнула.
      – В том же корпусе, где жила мать. Если бы родители раскошелились еще тысяч на двести—триста, я бы жила в той же комнате.
      Чарли старалась не выказывать изумления.
      – Какое это общежитие?
      – Корпус «Лора Скейлз».
      – «Лора Скейлз»?
      Чарли мельком слышала это название.
      – Вон там, в «Квадрате».
      Тесс показала куда-то между двумя увитыми плющом зданиями.
      Чарли прижала к груди тетрадь и «синопсис», чувствуя обескураживающее разочарование. Девушка, которую она записала себе в подруги, на деле оказалась из другого лагеря, «красоткой в квадрате». Самым удивительным было то, что она ничем не походила на «красотку».
 
      На следующий день Чарли работала в обеденную смену. Она устала после утренних занятий, целых три лекции плюс семинар по испанскому. Никто из других студенток не заговаривал с ней: казалось, они все уже давно перезнакомились и образовали собственные отдельные группки.
      Чарли соскребала с тарелок остатки рыбного плова, складывала тарелки в посудомоечную машину и размышляла о Тесс Ричардс. Похоже, Тесс была неплохой девушкой. Вчера, стоя у прилавка в книжном магазине, они обнаружили, что у них всего один общий предмет: курс английского языка. Чарли удивляло, что у них вообще есть что-то общее. Тесс происходила совсем из другой среды, и Чарли больше слушала свою новую знакомую, чем говорила сама. Ей очень хотелось вставить словечко, но вставить было абсолютно нечего.
      Чарли взяла кучу ложек и вилок и разложила их по местам. Как раз в этот момент дверь кухни открылась, и на пороге появилась Марина. Чарли впервые видела ее в столовой. Она считала, что Марина ела у Виктора, возможно, из опасения быть отравленной. При этой мысли Чарли чуть не расхохоталась.
      – Я не ожидала вас здесь увидеть, – сказала Чарли.
      – Сегодня мне довольно рано удалось отделаться от Виктора. Я сказала ему, что мне надо заниматься.
      Марина села на высокую табуретку рядом с металлическим прилавком.
      Чарли побросала салфетки в чан для грязного белья, сложила в раковину грязные кастрюли и принялась их скрести. Она не знала, о чем говорить с Мариной, не понимала, зачем принцесса пришла сюда. Наверняка не для разговора о том, как уберечь руки от горячей воды и мыла. Интересно, бывала ли принцесса вообще когда-нибудь на кухне и видела ли, как моют посуду. Чарли до крови поцарапала руку металлической мочалкой, пока подыскивала тему для разговора.
      – Мне кажется, труднее всего у меня будет идти ботаника, – сказала она наконец, выжав металлическую мочалку и взяв полотенце. – Вы собираетесь изучать этот предмет?
      Марина соскользнула с табуретки, засунула руки в карманы джинсов и начала ходить по кухне.
      – Вы не хотите немного развлечься сегодня вечером?
      Чарли поставила на место сухую кастрюлю и принялась вытирать прилавок.
      – Что вы имеете в виду?
      Марина рассмеялась:
      – Да ничего особенного, просто развлечься и все. Как это делают американские девушки вечером по четвергам, когда им лень заниматься и когда им не мешают назойливые телохранители.
      Чарли невольно улыбнулась. Низкий голос Марины и ее легкий акцент делали почти комичными ее рассуждения об американских студентках.
      – Если хотите, мы можем совершить прогулку, – предложила Марина. – Можем купить пиццу. Кажется, тут все только и делают, что покупают пиццу.
      Чарли показала на прибранную кухню.
      – Я только что поела, – заметила она. – Конечно, мы можем отправиться на прогулку, но я уверена, Виктор никогда нам этого не позволит.
      – Виктору необязательно знать.
      Чарли посмотрела на Марину.
      – Я не стала опускать жалюзи на одну четверть. Виктор думает, что я крепко сплю в своей уютной теплой кроватке.
      Чарли взглянула на часы, как если бы у нее были другие дела.
      – Ладно... – задумчиво произнесла она.
      – Пожалуйста, Чарли. Я должна выбраться отсюда. Могу же я хоть ненадолго избавиться от слежки Виктора.
      Чарли посмотрела на замшевую куртку Марины.
      – Он найдет вас в два счета. Его ищейки тут же вынюхают и вас, и меня.
      Марина на секунду задумалась.
      – Он нас не найдет, если я надену ваш тренировочный костюм.
      – Вы считаете, что нам следует поменяться одеждой? Но я значительно выше вас.
      – Совершенно верно. Из своего окна Виктор будет высматривать девушку в замшевой куртке ростом пять футов и два дюйма. А какой у вас рост?
      – Пять футов шесть дюймов. Даже почти семь.
      – Прекрасно, – одобрила Марина и сняла с себя замшевую куртку.
      – А что, если... – начала Чарли и осеклась.
      – Что, если что-нибудь случится? – рассмеялась Марина. – Это вы хотите сказать? Перестаньте выдумывать. Ничего не случится. Мы с вами находимся в Нортгемптоне, штат Массачусетс. В Соединенных Штатах Америки. Здесь убивают только торговцев наркотиками и президентов.
      Марина протянула руку за тренировочным костюмом Чарли.
      Чарли на миг заколебалась, затем стянула с себя костюм. «Марина знает, что делает», – решила она.
      – Мы можем выйти с территории по дорожке возле пруда, – сказала Чарли, протягивая принцессе свой костюм. – Я там бегаю по утрам. Там очень красиво. В пруду плавают утки и даже два лебедя. Хотя, наверное, мы мало что увидим в темноте.
      – Мне все равно, как мы отсюда выберемся, – ответила Марина, надевая тренировочный костюм с капюшоном. Свои длинные волосы она спрятала под капюшон.
      Чарли взяла в руки куртку Марины и удивилась ее необыкновенной мягкости. Она погладила нежную бархатистую замшу, испытывая удовольствие от одного прикосновения к ней. В магазине Фелисии тоже продавались похожие кожаные вещи: роскошные и безумно дорогие.
      Чарли посмотрела на Марину, которая выглядела смешной в тренировочном костюме: принцесса, одетая нищенкой. Чарли продела руки в рукава замшевой куртки на шелковой подкладке и застегнула молнию. Рукава были коротковаты, но, как ни странно, в остальном куртка ей подходила. Чарли с трудом удержалась от того, чтобы тайком от Марины вновь не погладить замшу. Когда-нибудь, пообещала себе Чарли, у нее будет такая же куртка; когда-нибудь у нее будет много таких курток.
      – Теперь показывайте дорогу, – приказала Марина.
      Чарли снова заколебалась, но потом направилась к двери, ведя за собой Марину.
 
      Трудно было поверить, что рядом с ней идет принцесса. Чарли оглянулась в надежде, что кто-то из девушек снова увидит их вместе. Чарли О’Брайан в обществе принцессы! Может быть, кто-нибудь заметит на ней куртку Марины и сделает вывод, что они близкие подруги.
      – Это что за дом? – спросила Марина, показывая на лодочный ангар.
      – Там держат лодки, – ответила Чарли. – Каноэ, шлюпки, скифы.
      Марина задумалась.
      – Я никогда не каталась на лодке. Только на яхте. Наверное, это разные вещи, – рассмеялась она.
      – Пожалуй, – согласилась Чарли. – Мне нравится каноэ. Мой старший брат научил меня грести на каноэ, когда мы летом отдыхали на озере.
      – Должно быть, хорошо иметь старшего брата, – заметила Марина.
      – Вы шутите! Это единственная вещь, которой он меня научил. В остальном он считает, что девчонкам все это ни к чему. Если хотите, мы как-нибудь возьмем лодку и покатаемся. Я могу научить вас грести.
      Марина молчала.
      – Я и забыла о Викторе, – спохватилась Чарли.
      – Сколько детей у вас в семье?
      – Шестеро. Три мальчика и три девочки.
      – Наверное, это здорово.
      – Иногда здорово. Иногда нет. Но вы как будто говорили, что у вас тоже есть сестра?
      – Скорее не сестра, а заклятый враг. Мы близнецы, но совсем разные.
      – Как ее зовут?
      – Алексис, – неохотно пробормотала Марина, засовывая руки в карманы.
      Чарли почувствовала, что принцесса не хочет больше говорить о своем заклятом враге, и замолчала. Но про себя Чарли твердила это имя. «Алексис, – повторяла она, – какое прекрасное имя для принцессы».
      Чем ближе подходили они к особняку ректора, стоявшему на холме, тем громче становились звуки музыки.
      – Наверное, это играют в «Квадрате». Может, сегодня там вечеринка.
      – Что-то не похоже на те вечеринки, на которых я бывала, – заметила Марина.
      Музыка звучала все громче, по мере того как они приближались к особняку, и вдруг, перекрывая ее, раздался топот ног и громкий смех.
      – Давайте узнаем, что тут происходит, – сказала Марина и повернула на дорожку, ведущую вверх.
      – Мне кажется, не стоит... – нерешительно начала Чарли.
      – Идемте, – нетерпеливо прервала Марина.
      Они прокрались вверх по холму через розарий и осторожно обошли гараж. На лужайке перед домом, смеясь и что-то выкрикивая, стояли группки девушек. Одна из девушек подошла к дому и изо всех сил начала стучать кулаком в дверь.
      – Мы требуем День отдыха! – начали хором выкрикивать девушки.
      Чарли видела, что они пьют пиво из банок, пуская их по кругу.
      – Это «красотки» из «Квадрата», – шепнула она Марине и подошла поближе, Марина осталась на месте.
      – Мы требуем День отдыха, – все настойчивей звучал хор голосов.
      Наконец дверь дома распахнулась, и на пороге появилась женщина с величественной осанкой; она улыбнулась и подняла руку, призывая к тишине.
      – Вам придется подождать, пока я приму решение, – объявила она.
      – Когда это будет? – выкрикнул кто-то.
      – Завтра? – подхватил еще один голос.
      – Завтра! – поддержали сразу несколько голосов.
      Женщина в дверях снова подняла руку.
      – Хорошо. Я нарушу ради вас традицию и скажу вам, когда он будет. День отдыха будет... – Женщина опустила руку. – День отдыха будет накануне Дня Колумба.
      Толпа девушек свистела и шикала. Чарли жаждала смеяться и веселиться вместе с ними, она умирала от желания быть одной из них.
      – А теперь прошу извинить меня, девушки. Я пригласила гостей на обед.
      Женщина вошла в дом и закрыла за собой дверь.
      Толпа еще немного пошумела, поворчала и начала расходиться, направляясь к «Квадрату». Чарли не могла разглядеть, есть ли среди девушек Тесс: было слишком темно.
      Когда она догнала Марину, принцесса уже решительно спускалась вниз с холма, наклонив голову и засунув руки в карманы.
      – Марина! – крикнула Чарли и вдруг поняла, что впервые за все время назвала ее по имени. – Подожди меня.
      Марина замедлила шаг, и Чарли пошла с ней рядом.
      – Что такое День отдыха, как ты думаешь?
      – Не имею ни малейшего представления. Возможно, это какой-то древний первобытный обычай. У нас в Новокии нет ничего похожего.
      Чарли заметила, что Марина потеряла интерес к происходящему; ее лицо выражало полное равнодушие. «Кто поймет этих принцесс?» – думала Чарли, следуя за Мариной сначала мимо гаража, потом дальше, вниз по холму через розарий.
      Тесс наверняка известно, что такое День отдыха. Она спросит ее об этом завтра после занятий. Пусть Марине безразлично, но это определенно нечто важное, что обязана знать каждая студентка Смитовского колледжа.

      Тесс Ричардс сидела у себя в комнате, и ее голова разламывалась от громкой музыки, пронзительного смеха и оглушительных криков девушек, требовавших немедленно отпраздновать День отдыха. Тесс листала учебник по истории искусств. Мало того, что уже целый час девушки непрерывно шумели и кричали в коридоре, так они еще и стучали к ней в дверь, настаивая, чтобы она вместе с ними отправилась к ректору колледжа. Но Тесс наотрез отказалась.
      Тесс знала, что представляет собой День отдыха, и считала это нестоящим мероприятием. В один из дней, предшествующих Дню Колумба, ректор приказывала включить звонки одновременно во всех аудиториях колледжа, и занятия тут же прекращались. А студентки предположительно должны были на велосипедах, пешком или еще как-нибудь отправиться на пикник и наслаждаться природой, вдыхать аромат роз или заниматься другими идиотскими вещами. И хотя Тесс была сторонницей традиций, но эта казалась ей безумно глупой. Еще большей глупостью было то, что «красотки» требовали предоставить им День отдыха всего через два дня после начала занятий.
      Одно было Тесс абсолютно ясно: ей не нравилось в колледже. Девушки, все без исключения, были снобами и думали только о косметике, прическах да о пиве. Не говорили ни о чем другом, кроме как о мальчиках и сексе, и вдобавок постоянно сплетничали друг у друга за спиной.
      Что касается мальчиков, то нельзя сказать, чтобы они были такими же никудышными. Ведь Тесс выбрала Смитовский колледж именно потому, что Питер Хобарт учился в Амхерстском колледже, расположенном по соседству. Откуда ей было знать, что в тот год Питер будет учиться за границей, в Женеве? Отец сообщил ей об этом уже летом, когда вернулся из поездки в Сингапур. Кстати, там он открыл еще один филиал текстильной компании «Хобарт», чтобы заработать еще больше денег для себя и семьи Питера, хотя и без того у них их было невпроворот. Предполагалось, что новая фабрика будет выпускать комбинезоны из синтетической ткани, которые сейчас были в моде, и при этом из дешевого сырья и с помощью еще более дешевых рабочих рук.
      Отец забыл сказать Тесс, что Питер едет в Женеву изучать бизнес. В этом не было ничего удивительного, потому что в семье Джозефа Ричардса его жена, а не он, ведала сердечными и душевными делами. Что же касается самого Джозефа Ричардса, то всю свою страсть он отдавал работе и еще акварелям, которые писал в своей студии. Молодой Питер Хобарт не вызывал у него особого интереса. Тесс видела Питера всего два-три раза в году, когда отец брал ее с собой в Нью-Йорк или когда Питер приезжал с матерью в Сан-Франциско. Тесс познакомилась с Питером пять лет назад, когда ей было тринадцать, и мать тут же объявила ей, что именно за него Тесс выйдет замуж. Никто другой ее не достоин.
      И вот теперь Питер где-то далеко, в тысячах миль отсюда. Одно хорошо: ей не придется носить ужасные комбинезоны из синтетики, которыми мать набила ее чемоданы, или подкрашивать ресницы тушью «соболиный мех», которая, по словам матери, «так прекрасно оттеняет глубину ее карих глаз».
      Карие глаза. Господи, разве можно понять что-нибудь из этого названия, когда в одно мгновение они зеленые, а в следующее уже темные, ореховые. Совсем как и ее неопределенного цвета волосы: слишком темные для блондинки и слишком светлые для брюнетки. Одним словом, нечто среднее и непонятное. Среднее, серое, расплывчатое. Тесс вспомнила слова одного из американских президентов о том, что люди существуют в «серых сумерках серости». Не была ли ее судьба уже предопределена цветом ее глаз и волос?
      Тесс закрыла книгу и повернулась на спину. Дом сотрясался от песни «Ухвати тигра за хвост», а Тесс спрашивала себя, есть ли среди девушек хотя бы одна, что интересуется оттенками цветов и знает их названия или пытается разгадать свою карму. Наверное, таких нет. Их притягивали более прозаические вещи, к примеру, День отдыха.
      Тесс зажмурила карие глаза и пришла к выводу, что всякий компромисс напрасен. Как бы ни были довольны родители, Тесс была чуждым элементом в Смитовском колледже.
      Она вздохнула, потянулась к телефону у кровати и по кредитной карточке позвонила в Сан-Франциско. Трубку взяла мать.
      – Милочка! – на высокой ноте прокричала она. – Я ждала твоего звонка. Как дела? Как тебе там нравится? Ты, конечно, в восторге!
      Тесс крепко сжала трубку.
      – Ты угадала, мама, – сказала она и представила себе мать с ее постоянным кипучим энтузиазмом и твердой верой в то, что дочь Джозефа и Салли Ричардс была уникальным ребенком, ниспосланным им небесами и осветившим новым светом их жизнь. – Здесь просто замечательно, – сказала Тесс и снова изо всех сил зажмурилась, потом подняла руку и пощупала пальцем две глубокие морщины у себя на лбу – свидетельство душевных мук, которые, по словам матери, «слишком рано наложили на нее свой отпечаток».
      – Что там у вас за шум?
      – Все требуют побыстрей назначить День отдыха.
      Миссис Ричардс весело расхохоталась.
      – Не рановато ли? – удивилась она. – Скажи мне, как отреагировала ваш ректор. Конечно, вы все ходили ее упрашивать. И чем же все кончилось?
      Тесс накручивала на палец телефонный шнур. Она знала, что мать мечтала вместе с дочерью снова пережить чудесные мгновения своей молодости, как, впрочем, и все бывшие студентки Смитовского колледжа. Именно поэтому Салли Ричардс и отправила дочь в этот колледж, это было естественно и не требовало обсуждения.
      – Ректор посмеялась над нами, – ответила Тесс так, как и ожидала мать.
      Тесс не имела ни малейшего представления о подлинной реакции ректора, но она наслушалась достаточно историй о Дне отдыха и «красотках в квадрате», чтобы знать, чего требовала от ректора традиция.
      – Как прекрасно, – ворковала мать, – что некоторые вещи никогда не меняются.
      Мысли лихорадочно заметались в голове у Тесс. Мать страшно гордилась тем, что Тесс учится в Смитовском колледже. Гордилась, что ее слишком обыкновенное чадо было тем не менее не похоже на дочерей ее друзей, проводивших время в беготне по магазинам, сборе приданого или чтении журнала «Невеста». Невозможно было теперь огорчить мать, сказав ей, что она, Тесс, хочет оставить колледж и покинуть Нортгемптон навсегда или хотя бы до следующего учебного года, когда Питер возвратится в Амхерст и у нее появится причина здесь находиться. Нет, она не могла сейчас сказать матери, что, если бы не Питер и не планы матери относительно их будущего, Тесс предпочла бы вообще забыть о колледже и отправиться путешествовать по Европе. Но Тесс знала, что мать, как и Питер, осудит легкомысленное бродяжничество по молодежным турбазам. Люди их класса не ведут себя столь безответственно.
      Тесс прижала пальцы к виску: у нее разболелась голова. Она смотрела на раскачивающееся на стене панно-макраме и гадала, как скоро оно сорвется и упадет на пол, не выдержав сотрясавшего дом грохота музыки.
      – Знаешь, мама, у меня возникла небольшая проблема.
      – Что такое, девочка? Тебе не нравится еда? Я поговорю об этом.
      – Нет, мама, еда хорошая. Это мои головные боли. Они снова вернулись.
      – Ты принимаешь таблетки?
      – Да, но они мало помогают из-за шума. Я знаю, как тебе нравилось жить в «Квадрате», но для меня здесь слишком шумно.
      – Но, девочка, шум – это часть веселья.
      – Ты жила здесь в пятидесятых, мама. Тогда еще не изобрели рок-музыку.
      – Почему же? У нас были Бо Дидлей и Бадди Холли.
      – Им далеко до Брюса Спрингстина и «Е-стрит бенда».
      – Как ты сказала?
      Тесс чуть не застонала.
      – Мама, я не могу заниматься. Не могу сосредоточиться.
      – Если ты хочешь заниматься, – рассмеялась миссис Ричардс, – то иди в библиотеку. Но главное, чтобы ты жила в «Квадрате».
      Тревожные нотки в голосе матери сменили прежний энтузиазм, свидетельствуя, что она готовит себя к новому выпаду со стороны Тесс.
      – Мама, – как можно убедительнее произнесла Тесс, – я хочу переехать отсюда. Я хочу жить в другом общежитии. Там, где потише.
      Некоторое время царило молчание. Наконец миссис Ричардс заговорила:
      – Ты знаешь, мы заплатили много денег, чтобы ты могла жить в «Квадрате».
      Тесс вздохнула. Музыка переменилась. За дверями, в коридоре, теперь неистовствовал Сантана.
      – Я должна переехать, – повторила Тесс. – Если ты мне не разрешишь переехать, мне придется бросить учебу в колледже.
      – Ты не можешь бросить учебу в таком колледже.
      По тону матери можно было подумать, что Тесс грозит ей самоубийством.
      – Я брошу учебу, мама, если не перееду из «Квадрата».
      Тесс задержала дыхание, боясь, что на другом конце провода будет слышен стук ее сердца. Она не любила огорчать мать. И все-таки вечно ее огорчала.
      – Хорошо, Тесс. Утром я обо всем договорюсь.
      Положив трубку, Тесс обняла подушку и изо всех сил прижала ее к груди. Она пообещала себе, что еще раз попробует перебороть свое настроение. Она останется в колледже, а когда на следующий год Питер вернется в Амхерст, она будет носить комбинезоны из синтетики и подкрашивать ресницы тушью «соболиный мех». Может случиться, что Питер полюбит ее. Тогда наконец она сделает свою мать по-настоящему счастливой.
 
      В следующую субботу Тесс собрала вещи и переехала на четвертый этаж общежития Моррис-хаус. Здание было старым, туалеты и ванные наперечет, а стиральные машины в подвале можно было сдавать в музей как экспонаты некой далекой эпохи. Большинство девушек почти не пользовались косметикой и носили линялые джинсы и мужские фланелевые рубашки.
      Тесс как раз вешала занавески на окна в своей новой комнате, когда кто-то постучал в незапертую дверь. Она обернулась, не слезая со стула, и увидела ту самую девушку, с которой познакомилась на лекции по английскому языку.
      – Как? – удивилась Тесс. – Ты что, здесь живешь?
      Девушка кивнула и удивилась в свою очередь:
      – А я думала, ты живешь в «Квадрате».
      – Там слишком шумно. – Тесс слезла со стула. – Я забыла, как тебя зовут.
      – Чарли. Чарли О’Брайан.
      – Ага, Чарли. Теперь вспомнила.
      – Хочешь, я помогу тебе с занавесками? – предложила Чарли.
      Тесс улыбнулась. В «Квадрате» ей никто не предлагал никакой помощи. Определенно ей тут понравится.
      – Спасибо, я уже все сделала. А где твоя комната?
      – Напротив через коридор. Двойная.
      – Прекрасно. Ты будешь помогать мне с грамматикой.
      Чарли рассмеялась.
      – Я собираюсь сегодня купить пиццу. Может, зайдешь ко мне?
      – С удовольствием. Почему бы и нет. У тебя есть соседка?
      Чарли секунду помолчала.
      – Да, есть. Но вечером ее не будет дома.
      – Наверное, у нее свидание. Вот здорово, быстро она сориентировалась! – воскликнула Тесс и тут же подумала, что, возможно, у нее слишком радужное представление о девушках в новом общежитии, возможно, это те же «красотки», но с ограниченным бюджетом.
      – Ты с чем хочешь пиццу? – спросила Чарли.
      – Со всем, – ответила Тесс, удивляясь, что Чарли оставила без внимания ее замечание насчет соседки.
      Но не это главное. Важно, что Тесс наконец выискала в колледже единственного человека, который не был снобом, хотя имел для этого все основания: Чарли была прехорошенькой.
 
      Они сидели на полу в комнате Чарли, ели пиццу и слушали Кэрол Кинг. Около девяти дверь открылась, и кто-то вошел в переднюю.
      – Вкусно у вас тут пахнет, – произнес хрипловатый голос.
      Девушка заглянула в комнату Чарли. У нее было красивое лицо и самые потрясающие черные волосы, какие Тесс когда-либо видела.
      – Простите, Чарли, – сказала красавица. – Я не знала, что у вас гости.
      У девушки был незнакомый Тесс странный акцент. Определенно не бостонский, но и не бруклинский.
      – Познакомьтесь с нашей новой соседкой, – пригласила Чарли черноволосую девушку, которая уже собралась уйти. – Она только что въехала в комнату напротив. Мы с ней в одной группе английского языка. Тесс, познакомься, это... Это Марина.
      – Хочешь? – предложила Тесс, показывая на уже размокшую картонную коробку, стоявшую на полу. – Тут еще две порции.
      Марина потрясла головой:
      – Нет, мне надо заниматься.
      – Как прошло свидание? – поинтересовалась Тесс; она не стеснялась незнакомки, помня, как легко подружилась с Чарли.
      – Свидание? Ах да, свидание. Все было очень хорошо. Рада была познакомиться с вами, Тесс.
      Марина ушла к себе в комнату. Может, сыграл свою роль акцент, или дорогая одежда, или уверенная походка, но Тесс внезапно осенило, кто была соседка Чарли: Марина Маршан, и не просто Марина Маршан, а принцесса Марина Маршан. Тесс слышала, что принцесса учится в колледже, но ей и в голову не приходило, что она живет в общежитии, да еще в Моррис-хаусе и в двойной комнате. Тесс сняла кусочек перца с уже почти остывшей пиццы.
      – Почему ты скрыла от меня, что твоя соседка принцесса? – шепотом упрекнула она Чарли. – Я ведь переехала из «Квадрата», чтобы жить с обыкновенными людьми.
      – Я все слышу, – донесся из другой комнаты голос с акцентом.
      Тесс проглотила перец и чуть не подавилась от смущения.
      – Извините, – сказала она, обращаясь к стене, взглянула на Чарли и скорчила гримасу. – Извините.
      Чарли пожала плечами.
      Тесс помнила, что среди многих ее недостатков числился один, который мать называла невоспитанностью и который Тесс старалась побороть. Как бы там ни было, Тесс никогда никого не обижала намеренно. Она встала.
      – Наверное, мне пора возвращаться к себе в комнату, – сказала она. – Спасибо, Чарли, мы хорошо провели время. Хотя я тут наделала дел.
      Тесс повернулась, чтобы уйти, и лоб в лоб столкнулась с Мариной.
      – Я передумала насчет пиццы, – объявила Марина. – По правде сказать, это был ужасный вечер, и мне бы очень хотелось с кем-нибудь поделиться.
      – Что, неудачное свидание? – спросила Тесс.
      – У меня не было свидания. Я ходила в кино. С Виктором.
      – «Виктор» звучит весьма романтично.
      – Не совсем так, – возразила Марина и потянулась за куском пиццы.
 
      Они стали неразлучной троицей. Или четверкой, если считать сопровождавшего их повсюду Виктора Коу.
      Трудно было привыкнуть к тому, что Виктор всегда где-то поблизости. Тесс стеснялась говорить такие вещи, как «Господи, как мне надоели месячные», или «Эта сука завалила нас работой», или, шутливо, «Пошла в задницу». Но Виктор не собирался никуда исчезать, и поэтому Тесс привыкла обсуждать особо интимные вещи у себя в комнате или когда по субботам они собирались за пиццей.
      И хотя каждую неделю Тесс разговаривала по телефону с матерью, она не упоминала свою новую аристократическую подругу. Восторг матери был бы утомителен, она задавала бы слишком много вопросов и обязательно оповестила бы о событии всех своих знакомых. Иметь Марину подругой было куда важнее, чем хвастаться ею перед всеми и каждым, но мать бы этого не поняла. К тому же Марина мало о себе рассказывала и вообще была очень сдержанной. В основном говорили Тесс и Чарли, а Марина большей частью слушала. Но ее широкий ум в сочетании с властной непокорностью, глубоко спрятанной и проявлявшейся лишь намеком, обогащал и разнообразил их дружбу. К тому же, если бы Тесс хотела произвести на кого-то впечатление, она осталась бы жить в «Квадрате».
      И все бы шло хорошо, если бы не мальчики. Телефон звонил непрерывно, мальчики звонили девочкам. Молодые люди из Массачусетского университета, или Масуниверситета, как все его называли, из Амхерстского и Гемпширского колледжей. Даже из таких отдаленных, как Спрингфилдский колледж и Американский международный. Мальчики звонили девочкам. Таким, как Чарли и Марина.
      Но никто никогда не звонил Тесс. Ей не надо было объяснять причину, стоило только посмотреть на Чарли, на Марину, а потом в зеркало на саму себя. К чему она молодым людям, когда на свете есть Чарли и Марина? Тесс пыталась уверить себя, что это не имеет значения. Что тут ничего не поделаешь и ничего не переменишь. К тому же в следующем году Питер Хобарт вернется в Амхерст, и все образуется. По крайней мере она на это надеялась.
      Как-то в субботу, когда Тесс собирала белье для стирки, чтобы отправиться в подвал в допотопную прачечную, в дверь постучала Чарли. На ней были розовый свитер и черные джинсы. Она выглядела великолепно. Тесс хотела спросить, как ей удается быть такой гибкой и стройной, всегда уверенной в своей красоте и неотразимости, но вместо этого она восхищенно свистнула.
      Чарли улыбнулась.
      – Кого мы сегодня покоряем? – поинтересовалась Тесс.
      – Как я – ничего? – спросила Чарли. – Я только сегодня купила свитер. Конечно, не надо было тратиться, но...
      – Никаких «но», – прервала Тесс. – Ты выглядишь потрясающе. Важное свидание?
      – Парень из Масуниверситета. Зовут Дин. Он будет меня ждать в библиотеке.
      – А... – сказала Тесс, добавив майку к куче белья. – Та самая злополучная библиотека.
      Чарли прислонилась к косяку двери.
      – Может быть, ты кого-нибудь нашла, если бы почаще появлялась на людях. Без меня и Марины.
      Тесс взяла с полки маленькую коробку «Тайда», затем переложила белье в пластиковую корзину.
      – Сейчас для меня главное – учеба.
      Чарли покачала головой:
      – Ты не права. Тебе всего девятнадцать. И ты такая интересная личность.
      Тесс невольно стиснула зубы. «Такая интересная личность». Она взвоет, если услышит это еще раз. Совсем как мамочка, которая любила повторять: «У тебя такие прелестные глазки». Но Тесс знала о себе правду. Она была толстой и невзрачной, и молодые люди никогда не станут за ней бегать. Питер Хобарт оставался ее единственной надеждой.
      Тесс переменила тему:
      – Куда вы сегодня идете?
      – В «Аква Вита».
      – Марина тоже куда-нибудь идет?
      – Она весь день пропадает где-то с типом из Гемпширского колледжа. Кто знает, когда они вернутся.
      Тесс поставила на бедро тяжелую корзину с бельем.
      – Марина совсем замучила Виктора, – заметила она.
      Чарли без улыбки кивнула.
      – Тесс, я бы хотела, чтобы ты подумала о моих словах. Я имею в виду, чтобы ты не сидела дома...
      – Послушай, перестань обо мне беспокоиться. У меня все в порядке. У меня гора стирки. И я прекрасно переживу субботу одна. К тому же мне куда спокойнее без вас двоих.
      Чтобы рассмешить Чарли, Тесс свела глаза к переносице и высунула язык. Чарли рассмеялась. Но по пути в прачечную Тесс не могла сдержать слезы. Хорошо, пусть у матери большие планы относительно Питера, и все же Тесс мечтала, чтобы хотя бы раз телефон зазвонил и для нее.

* * *

      В следующую субботу Чарли никуда не пошла. Она сказала Тесс, что ей надо готовить курсовую, и Тесс ей поверила. Она даже слышала, как Чарли отказалась от двух приглашений. Тесс и представить себе не могла, как можно отказаться от приглашения, о двух она и не мечтала.
      Вдвоем они шли по Мейн-стрит, без Марины, которая больше интересовалась мужчинами, чем занятиями, и, слава Богу, без Виктора. Тесс рассказала Чарли о «Лавке букиниста», о ее хозяйке Делл Брукс, когда-то учившейся вместе с миссис Ричардс, женщине, которая, по словам матери Тесс, могла подобрать материал по любой теме, начиная с сотворения мира. До этого Тесс избегала заходить в «Лавку букиниста». Опыт научил ее, что, за редким исключением, друзья ее матери были ей малосимпатичны. Но Чарли искала книгу о Франклине Рузвельте, которой не было в библиотеке, и Делл Брукс наверняка могла ей помочь.
      Магазин находился в переулке. Они спустились вниз по лестнице в подвал. Маленький колокольчик возвестил об их приходе, когда Тесс открыла дверь. Тесс понравился его веселый приветливый звук, совсем не такой, какой мог бы понравиться матери. И сам магазин вряд ли понравился бы Салли Ричардс. Полки были забиты книгами, кипы газет и журналов громоздились на полу и в проходах, и повсюду, на подоконниках и между книгами, размещались разнообразные тряпичные куклы. Одна из кукол с широкой нарисованной улыбкой сидела у стола на высокой пачке книг, и перед ней стояла пустая кружка. Здесь царил дух доброжелательности, были покой и уют. Салли Ричардс здесь вряд ли понравилось бы.
      За другим небольшим столом сидела женщина и беседовала с рыжим полицейским.
      – Чем могу вам помочь? – спросила она, вставая. У нее были странные, шоколадного цвета глаза, круглое лицо и волосы с проседью, гладко зачесанные назад. Длинная черная рубашка прикрывала широкие бедра, коричневая шерстяная кофта, застегнутая на все пуговицы, обрисовывала небольшие груди.
      – Да, пожалуйста, – сказала Тесс. – Нам нужна книга о Франклине Рузвельте, которой нет в библиотеке.
      Женщина улыбнулась, и лучики морщин собрались вокруг ее глаз, а у рта образовались глубокие складки. Тесс поразилась, как велик был контраст между ее матерью и этой женщиной.
      – Вы Делл Брукс?
      – Да, это я.
      Тесс назвала себя и представила Чарли, затем пояснила:
      – Вы учились в колледже вместе с моей матерью, Салли Спунер.
      – Я помню Салли, – сказала Делл Брукс и заулыбалась еще радушнее.
      Она согнула руку и вытащила из-за плеча длинную косу. Разговаривая, она теребила кончик косы пальцами с короткими ногтями.
      – Я была на венчании вашей матери. В церкви колледжа.
      «В той самой церкви, – подумала Тесс, – где Тесс Ричардс будет венчаться с Питером Хобартом».
      – Познакомьтесь с моим племянником Джо Лайонсом, – продолжала Делл. – Полицейским Джо Лайонсом, – подчеркнула она.
      Рыжий полицейский встал и поклонился:
      – Рад с вами познакомиться, девушки.
      Тесс почувствовала на своей спине подталкивающую ее вперед руку Чарли.
      – Привет, – откликнулась Тесс.
      – Идите сюда, – пригласила Делл Чарли, – я покажу вам книги о Рузвельте.
      Чарли последовала за ней, оставив Тесс в обществе полицейского Джо Лайонса. Его маленькие глазки впились в нее, словно она была подозреваемой или беглой преступницей, за которой числилось крупное дело.
      – Значит, вы учитесь в колледже в Нортгемптоне, – подытожил Джо.
      – А вы тут живете, – сделала свои выводы Тесс.
      – Значит, ваша подруга пишет работу о Рузвельте.
      – Ну и что из этого?
      – Он чуть не погубил страну своими бесплатными подачками.
      – Но ведь люди голодали, – заметила Тесс.
      – Люди обленились, – отрезал Джо.
      – Была депрессия.
      – А люди продолжали рожать детей. Плодить новые голодные рты.
      Тесс подняла кверху глаза и подумала, какого черта она защищает времена, когда ее и на свете-то не было, да еще перед каким-то типом со сдвигом.
      Полицейский неодобрительно покачал головой:
      – Вот увидите, все повторится, как только Джимми Картер доберется до власти.
      Тесс почти не следила за предвыборной кампанией. Политика ее не интересовала, ее интересовали люди.
      – Насколько я понимаю, вы республиканец, – холодно заметила она.
      – Не говорите тете, а то она меня выгонит.
      Тесс почувствовала, как кровь прихлынула к ее щекам.
      – Что касается меня, то я это только одобрю.
      – Неужели? – удивился Джо. – Да вы типичная студентка этого самого Смитовского колледжа. Правда, я думал, что у каждой из них по субботам обязательно свидание.
      Тесс почувствовала комок в горле.
      – Возможно, я не такая типичная.
      Джо рассмеялся. Тесс еле удержалась, чтобы не закатить ему оплеуху.
      – Нет, вы типичная. И даже слишком. Вы там все одинаковые. Наверное, вы очень много о себе воображаете, оттого у вас и нет парня.
      Тесс сжала кулаки, ее обкусанные ногти впились в ладони.
      – К вашему сведению, полицейский Лайонс, у меня есть приятель.
      – А где он? Может, вы спрятали его у себя за спиной?
      – Он сейчас в Женеве. Сообщаю вам, что это в Швейцарии. На случай, если вы плохо учились в полицейской школе.
      Джо присвистнул.
      – В Швейцарии? Вот это да. И чем он зарабатывает себе на хлеб? Может, катанием на лыжах? Нет, постойте, я знаю чем. Он раздает милостыню бедным сироткам в Альпах. Само собой, из тех денег, что ему оставил в наследство дедушка. – Джо откинул назад голову и снова громко расхохотался. – Его имя случайно не Рузвельт?
      Тесс уперла руки в бока.
      – Ах ты жопа, – сказала она. – Его имя Питер Хобарт. И в Женеве он потому, что проходит там курс в колледже. А знаешь, где он учится здесь? В Амхерстском колледже.
      Тесс обернулась. Чарли смотрела на нее, открыв рот. Делл стояла рядом.
      – Вижу, вы неплохо поладили, – заметила Делл.
      – Ну как, ты нашла книгу? – спросила Тесс у Чарли.
      – Вот она, – ответила Чарли и показала пыльный фолиант.
      – Почему ты мне не сказала? – упрекнула ее Чарли, когда они вышли на улицу. – Почему ты мне не сказала, что у тебя есть парень?
      Тесс нажала на кнопку зеленого света на переходе через улицу и остановилась в ожидании, глядя на поток машин.
      – Я не сказала тебе, потому что ты меня не спрашивала.
 
      Дни летели за днями, недели за неделями. Прошло и Рождество, которое Тесс провела в Сан-Франциско. В Нортгемптоне установилась настоящая суровая зима. Тесс начала новый семестр в приподнятом настроении: она сожалела, что обманула Чарли насчет мифического друга, но теперь ее субботнее одиночество стало более объяснимым. Она удивлялась, что не придумала этого раньше. Тесс все больше времени проводила в «Лавке букиниста», копаясь в газетах и журналах, помогая Делл высвободить место для новых кукол и книг, наслаждаясь долгими серьезными разговорами за чашечкой кофе с Делл и многочисленными покупателями, которые с удовольствием рылись в книгах или просто заходили поболтать в маленькую лавку, где были рады каждому посетителю. Как ни странно, но Тесс полюбила и свои занятия в колледже.
      Скоро весь колледж пришел в движение, потому что близился День дружбы, особый день в феврале, когда устраивались спектакли, шуточные представления, концерты и шествия. Тесс была уверена, что это делалось для того, чтобы девушки не сошли с ума от скуки среди зимних снегов. И конечно, праздник сопровождался особым обилием свиданий и встреч, которых у всех, за исключением Тесс, и так было в избытке.
      Однажды за завтраком Чарли как-то загадочно посмотрела на Тесс.
      – Мне надо с тобой поговорить, – сказала она. – У тебя нет лекций утром?
      Тесс придвинула к себе тарелку с овсянкой и полила ее кленовым сиропом. Одна вещь в Новой Англии была определенно хороша: еда. Тесс подозревала, что с начала учебы прибавила фунтов десять. Ну и пусть, чем тут еще заниматься, кроме учебы, стирки и еды.
      – У меня лекция в десять, – сказала она.
      – Я освобожусь через час. Если можешь, давай встретимся в гостиной.
      – Договорились. – Тесс взяла из плетеной хлебницы на столе большой рогалик. – Буду тебя ждать.
      Через час Тесс уже сидела в гостиной, недоумевая, что за секреты у Чарли. Она полистала «Ньюсуик», посмотрела на весьма удачные снимки нового президента и первой леди и задумалась, не осуществится ли предсказание этого идиота – племянника Делл Брукс и не грозит ли стране в ближайшем будущем катастрофа.
      – Извини, что заставила тебя ждать.
      Это была Чарли.
      – В чем дело?
      Тесс привыкла к тому, что Чарли советовалась с ней о мальчиках, о том, как одеваться и, самое главное, как вести себя в разных непривычных ей обстоятельствах. Как будто Тесс знала ответы на все вопросы. Тесс также привыкла к тому, что Марина ни о чем не спрашивала и не нуждалась в советах. Марина была слишком занята многочисленными свиданиями и совсем замучила беднягу Виктора, таская его за собой по самым невообразимым местам. Но при всем изобилии свиданий Тесс сомневалась, что Марина поцеловалась с кем-то хотя бы раз. Да и как это было возможно, если Виктор следил за каждым ее движением?
      Чарли уселась на пол напротив Тесс.
      – У меня свидание в День дружбы с одним парнем из Масуниверситета.
      – Он у тебя новый?
      Чарли кивнула.
      – Он в одной спортивной команде с Дином. Дин немного чокнутый, но этот вроде вполне нормальный.
      – Как его зовут? – из вежливости спросила Тесс.
      Не то чтобы это ее очень интересовало. Через неделю у Чарли появится новый поклонник. Так оно всегда было.
      – Его зовут Гай. И он действительно очень хороший.
      – Как и последний, седьмой по счету, с которым ты встречалась.
      – Перестань насмехаться. Ты должна мне помочь. Гай на последнем курсе.
      – Совсем старик.
      – Понимаешь, я немного нервничаю.
      – Чего же ты от меня хочешь?
      – У него есть друг Джим.
      Тесс заерзала на стуле.
      – Я не буду так сильно нервничать с Гаем, если это будет свидание вчетвером. Если, кроме нас, будете еще вы с Джимом.
      – Господи, Чарли, мы же не знакомы.
      – Ну пожалуйста, Тесс!
      Тесс встала со стула.
      – Ты же знаешь, что у меня есть друг.
      – Ну пожалуйста, Тесс. Только один раз. Мне надо привыкнуть к Гаю. Мне надо решить, стоит ли вообще с ним встречаться.
      Тесс рассердилась. «Мне надо привыкнуть к Гаю». Ну конечно, решает Чарли, а не Гай. Она сама все решает. А молодые люди всегда хотят снова с ней встретиться.
      – Почему ты думаешь, что Джим согласится?
      – Он согласится, если Гай его попросит.
      Тесс подошла к окну и взглянула на лужайку перед домом. Она посмотрела на полукруглую каменную скамью, место встреч многих поколений влюбленных, где юноши и девушки держались за руки и целовались. Где властвовал Купидон.
      Как ей решиться на такое свидание? Она может вызывать только смех. «Немного толстовата, а?» – скажет Джим Гаю, когда они с Чарли пойдут в туалет. «Но она такая интересная личность. И у нее такие прелестные глазки».
      – У меня другие планы на этот день, – сказала Тесс.
      – Ерунда. Пойдем со мной, Тесс. Прошу тебя, не отказывайся.
 
      Чарли не следовало настаивать. После празднования Дня дружбы обе пары отправились в клуб в Амхерсте, хотя в последний момент Тесс хотела сослаться на сильную головную боль и под этим предлогом вернуться домой, в Моррис-хаус. Или ускользнуть к Делл и попить с ней кофе. И вот теперь, сидя в баре с притушенными огнями, она жалела, что уступила уговорам Чарли.
      Ее кавалер походил на чемпиона по поднятию тяжестей. Он был высокий, стройный и мускулистый, со светло-каштановыми волосами, белой кожей и румянцем во всю щеку, выгодно оттеняющим его прекрасные глаза. Всякий мог догадаться, что тут имел место сговор: как иначе такой красавец мог оказаться в компании невзрачной девушки?
      – Я никогда не был в Сан-Франциско, – объявил сидящий рядом с Тесс образец мужской красоты. – Интересно, какой он?
      Тесс смотрела в свою кружку с безалкогольным пивом. Ее тошнило от навязчивой любезности Джима. С другой стороны, он ведь мог бы только взглянуть на нее, рассмеяться и сказать: «Уж не хотите ли вы, чтобы я показался на людях с этой уродиной?» Тесс откашлялась и подняла кружку с пивом.
      – Сан-Франциско – хороший город, – сказала она. – Это моя родина.
      – Тогда расскажи нам о мосте «Золотые ворота», – подначивала ее Чарли. – Он действительно такой замечательный, как на снимках?
      – Хороший мост.
      Тесс хотела, чтобы они перестали к ней приставать и перенесли свое внимание на кого-нибудь еще. Она подвинулась на диванчике отдельной кабины, где они сидели, и под ее джинсами искусственная кожа диванчика неприлично скрипнула. Тесс почувствовала, как загорелись ее щеки, но надеялась, что они не подумают, будто двусмысленный звук исходил от нее. Она еще немного подвигалась, чтобы извлечь из дивана новый звук и чтобы всем все стало понятно. Но звука не получилось.
      – Сан-Франциско – классный городишко, – изрек Гай со своего места на противоположном диванчике, где он сидел, вплотную придвинувшись к Чарли.
      – Верно, – согласилась Тесс. Она поставила на стол кружку. – Простите, но мне надо сходить в туалет.
      Джим вежливо встал.
      Тесс вышла из кабины и направилась к двери с надписью «Комната отдыха», надеясь, что там есть задний выход.
 
      К тому времени, когда юноши доставили их обратно в общежитие, у Тесс голова раскалывалась на части. Ей казалось, что у нее уже образовалась опухоль мозга.
      Поднимаясь на свой этаж, Чарли выразила ей неодобрение.
      – Сегодня тебя было не узнать. Обычно ты душа компании.
      – Джим не мой тип.
      – Но ты не дала ему проявить себя.
      – Извини, что испортила тебе вечер, но я же говорила, что у меня есть друг.
      – Ладно, не терзайся о моем вечере, – бросила Чарли и повернула к своей комнате. – Я поняла, что Гай мне не нравится. Но я очень надеюсь, что ты ведешь себя по-другому со своим другом. Иначе можешь распрощаться с ним навсегда. Спокойной ночи.
      Тесс отперла свою дверь, вошла в комнату, упала на кровать и крепко прижала к груди подушку. Она изменится. Ей было неведомо, как и каким путем, но она обязательно изменится. Она будет совсем другой, она станет привлекательной. Никто никогда больше не пожалеет Тесс Ричардс. Она сама найдет себе поклонников. Она покажет всем, на что способна.

      От Эдварда Джеймса можно было взбеситься. Он сознательно не называл Марину «принцесса», поэтому она из мести никогда не называла его «профессор». Он утверждал, что в этом вопросе следует своим принципам; Марина считала это откровенным проявлением дерзости. Как типичный представитель мужского племени, он верил, что его пол дает ему право на беспредельную власть. По мнению Марины, Эдвард Джеймс был одним из многих так и не повзрослевших мальчиков, которые за спиной отца примеряют его пиджак.
      Марина часто спрашивала себя, не принадлежит ли и Виктор к той же категории.
      Она сидела в библиотеке, пытаясь закончить реферат для профессора Джеймса, который вел курс по теме «Государственное управление». В реферате делался сравнительный анализ тонкостей судебного разбирательства у племени апачей и у древних греков. Марина сомневалась в необходимости этих знаний для управления Новокией. Но она подозревала, что, учитывая ее происхождение, Эдвард Джеймс будет к ней особенно придирчив и что, если она не заработает удовлетворительный балл, ее годовые труды окажутся напрасными. Марину мало интересовали занятия: она поступила в Смитовский колледж только для того, чтобы вырваться в Америку. Но она знала, что в случае неудачи отец запретит ей возвращаться в Нортгемптон. Уже шел март, и у нее оставалось совсем мало времени. А если она не вернется в колледж в следующем учебном году, ей придется навсегда распрощаться с Виктором.
      Вот уже два года, как Марина осознала, что хочет Виктора. И все эти два года он отвергал ее не слишком деликатные заигрывания, усердно выполнял служебные обязанности и не забывал о своем скромном положении в обществе. Он был слугой, а она, Марина, недосягаемой принцессой. Чем сильнее он страшился возникновения между ними любовных отношений, тем больше возрастала решимость Марины завладеть им.
      Марина окинула рассеянным взглядом зал с высоким потолком, отделанные красным деревом стены. На стенах в золотых рамах висели портреты бывших учениц, что напомнило ей родовой дворец. Она думала о том, что вместо желанной свободы обрела в Америке еще одну тюрьму. Напыщенные портреты на мрачных стенах и недосягаемый Виктор.
      Марина вернулась к открытой книге, лежавшей перед ней на столе. Если она провалит этот курс, то лишится своего последнего шанса.
      Марина читала, делала выписки, старалась запомнить факты. Она услышала приближающиеся тихие шаги и подняла голову. Это была еще одна студентка с охапкой книг в руках и целеустремленным выражением на лице. Наверное, девственница. Как и сама Марина.
      Не то чтобы Марина держалась за свою девственность. Намекни ей Виктор, и она тут же прыгнула бы к нему в постель, прежде чем он успел опомниться. Только почему-то он не замечал ее готовности. Все безумно утомительные и бессмысленные свидания, на которые соглашалась Марина с момента приезда сюда, имели одну определенную цель – пробудить ревность Виктора. Расшевелить его душу и разжечь желание. Множество вечеров Марина провела с молодыми людьми на заднем сиденье «мерседеса», в страстном шепоте и громких поцелуях, стараясь делать вид, что ничего не случилось, если ее рука случайно задевала нечто твердое в брюках бедного страдальца, в то время как Виктор за рулем не спускал глаз с дороги и не проявлял никакого внимания к происходившему за его спиной. Как Марина ни старалась, она не могла заставить его ревновать.
      Марина вернулась к своей работе. И вновь шаги отвлекли ее от чтения. Она подняла голову: на этот раз это была не студентка, а сам профессор Джеймс. «Проверяет меня, – подумала Марина. – Наверное, вернулся из туалета».
      Профессор улыбнулся Марине и задержал на ней взгляд. Словно не замечая его, она вновь уткнулась в книгу. Неотразимый душка-профессор средних лет, подтянутый, широкоплечий, с чуть тронутыми сединой висками и томными серыми глазами. Он, вероятно, привык, что его строгий английский облик производит неизгладимое впечатление на всех студенток без исключения.
      Марина усмехнулась и захлопнула книгу. Сколько бы раз она ни ловила на себе восхищенные взгляды профессора Джеймса и скольких бы поклонников ни подвергала пытке на заднем сиденье «мерседеса», это ничего не меняло. Ей был нужен только один мужчина – Виктор.
      Однажды это у них чуть не произошло...
      Марина наклонила голову, разглядывая гладкую поверхность деревянного стола и вспоминая, как все случилось.
      Это было еще дома, в Новокии. Виктор отвез ее в загородный замок, где позже к ним должны были присоединиться мать, сестра и несколько слуг. Королева хотела организовать здесь «девичник», еще одна из многих попыток королевы установить мир между Мариной и Алексис.
      Но вечером разразилась гроза, и телефонный звонок королевы известил Марину, что они не могут приехать, так как потоки воды разрушили мост. Марина и Виктор остались наедине в огромном старом замке в лесу.
      Виктор разжег камин в просторной гостиной. Марина пожаловалась, что ей страшно оставаться одной в своей комнате, и Виктор предложил бодрствовать всю ночь. Марина разлила в бокалы вино, а Виктор нашел в кладовой банки с консервированной фасолью, свининой и горошком и разогрел их на ужин. Марина в жизни так вкусно не ела.
      После ужина, закутавшись в одеяла, они расположились у огня. Марина спросила Виктора, считает ли он ее красивой. И он, нежно коснувшись ее лица, ответил:
      – Вы самая прекрасная женщина в мире.
      Марина закрыла глаза, ожидая, что его губы вот-вот прижмутся к ее губам. Когда же этого не случилось, она открыла глаза и увидела, что Виктор отодвинулся от нее и подкладывает дрова в камин.
      Он никогда не вспоминал об этом вечере и никогда больше не подходил к ней так близко. И весь прошедший с тех пор год Марина вела себя так, будто ничего этого не было.
      Марина подняла голову и посмотрела на стенные часы: Виктор должен был встретить ее у библиотеки в девять часов, а сейчас было только восемь пятнадцать. Но она не могла больше сидеть здесь, предаваясь мечтаниям. Глупо фантазировать о том, чем бы тогда все могло кончиться.
      Профессор Джеймс снова прошел мимо. Марина чувствовала, как его глаза сверлят ей затылок. Еще мгновение, и он подойдет и спросит, как идет работа над рефератом. В данный момент у нее не было никакого желания обсуждать апачей.
      Марина быстро встала и собрала вещи, но ее взгляд упал на ту самую студентку-девственницу, которая теперь, сгорбившись, рылась в каталоге. Марина посмотрела на жидкие пряди ее волос, вельветовые джинсы с пузырями на коленях и куртку с прилипшими к ней нитками и пушинками. «Неудивительно, что ты все еще девственница», – подумала Марина. Затем снова вспомнила о Викторе и закипела от гнева. «Нет уж, – поклялась она себе, – я не пополню ряды смитовских девственниц, ведь у меня есть любимый человек».
      Марина вышла из библиотеки с одной мыслью в голове: Виктор сейчас у себя в квартире, он будет там почти до девяти, потом спустится по лестнице, дойдет пешком до библиотеки и, как положено, будет ждать свою подопечную.
      – Только не сегодня, – сказала Марина, и ее голос громко прозвучал в холодом вечернем воздухе. – Сегодня все будет по-другому.
      Опьяненная свободой и решимостью, Марина одна прошла через студенческий городок. Она направлялась к Виктору, чтобы объявить ему о своей любви. Она докажет ему, что принадлежит к новому поколению и что устаревшие провинциальные законы, запрещающие лицам королевской крови встречаться с простолюдинами, давно отжили свой век, никому больше не нужны и не имеют никакого значения. Стоит убедить его в этом, и тогда наконец она добьется своего: он ляжет с ней в постель.
      Еще не растаявший снег скрипел под ногами, дыхание туманным облачком вырывалось изо рта. Наконец-то Марина возьмет все в свои руки. Как и положено принцессе. Это она должна принимать решения, а не ее слуга. Он ее полюбит, она заставит его полюбить себя.
      Марина спустилась по горке вниз, к своему общежитию и посмотрела через улицу на окно Виктора. В нем горел свет.
      Она остановилась, прежде чем перейти улицу, и в изнеможении прислонилась к стволу высокого дуба. Именно в это мгновение Марина заметила движение при входе в подъезд Виктора, около двери, ведущей к ее счастью и освобождению.
      Некто вышел на улицу и закрыл за собой дверь. Это был не Виктор. Это была женщина.
      Марина окаменела. Она наблюдала, как фигура двинулась по тротуару. Когда женщина проходила под фонарем, Марина узнала в ней Делл Брукс, хозяйку книжного магазина, куда она заходила несколько раз вместе с Чарли и Тесс. Делл Брукс, подруга матери Тесс, которая, в свою очередь, стала подругой Тесс. Как видно, она также стала и подругой Виктора. Ее Виктора.
      Марина продолжала прятаться за деревом. Сознание одиночества постепенно наполнило горечью ее душу. Одиночества и предательства. У Виктора роман с Делл Брукс, свободной женщиной, а не принцессой, которой придется отвечать перед королем и страной, если она последует велению своего сердца.
      Марина с трудом сдержала слезы и поплелась через грязь и снег обратно в библиотеку, чтобы ждать там появления Виктора и вновь выступать в привычной роли принцессы.
 
      – Что вы сегодня такая молчаливая? – спросил Виктор, когда они шли к общежитию.
      Марина запахнула воротник пальто, придерживая его рукой.
      – У меня разболелась голова.
      – Сегодня холодно.
      Виктор тоже поднял свой меховой воротник.
      Марина не отвечала.
      На веранде при входе в общежитие Виктор открыл дверь, заглянул внутрь и только тогда пропустил Марину вперед.
      – Встретимся утром, – сказал он.
      И снова боль в сердце помешала ей ответить.
      С трудом она добралась по лестнице до четвертого этажа и устало вошла в комнату. Села на край кровати и тихо, как и полагается принцессе, заплакала. Как Марина ни старалась, она не могла побороть ощущения, что в ней поселился другой человек, стремящийся вырваться наружу и свободно жить в окружающем его мире. Мире, где люди могут открыто выражать свои чувства, делиться надеждами, мечтами и где никто не предопределяет заранее их судьбу. Ей было ненавистно сознание, что ее чувства подлежали запрету, что долг и обязанности связывают ее крепче цепей. Больше всего на свете Марина жаждала Виктора и его любви. Она обняла себя руками и сжалась в комок, стремясь подавить свою муку и остановить слезы.
      – Марина.
      Это были Чарли и Тесс.
      – В чем дело, Марина? – спросила Чарли.
      – Ничего особенного. – Она встала и вытерла слезы. – У меня ужасная головная боль. И еще месячные.
      Разве могут эти две девушки, примерная ученица Чарли и странная богемная Тесс, когда-нибудь понять ее жизнь и проблемы?
      – Ненавижу месячные, – сказала Тесс. – Моя мать называет их проклятием.
      – У меня есть грелка, Марина, – вмешалась Чарли.
      – Может, примешь мидол? – предложила Тесс. – У тебя уже началось? У меня раньше были такие боли, что меня рвало.
      – Моя мать заставляла меня ездить на велосипеде, – сказала Чарли.
      – Ну да. Спорт излечит все. Главенство ума над материей и вся прочая ерунда.
      Марина скорчилась на кровати. Она больше не могла сдерживать слезы.
      – Это не месячные, – призналась она. – Это из-за Виктора.
      Девушки замолчали.
      Марина закрыла лицо руками и разрыдалась. Боль пульсировала в висках, сжимала сердце и грудь. Никогда прежде за всю свою жизнь Марина не плакала на людях. Она пыталась сдержаться, но всхлипывала все сильнее, хотела запретить себе плакать и не могла.
      Она почувствовала у себя на плече ласковую руку.
      – Марина, что случилось? – спросила Чарли.
      Марина не решалась открыть лицо.
      – Господи, Марина, что он сделал?
      Это была Тесс.
      – Ничего, – потрясла головой Марина и снова всхлипнула. – Абсолютно ничего.
      Девушки снова замолчали.
      – Что бы там ни было, не надо преувеличивать, – наконец заговорила Чарли. – Расскажи нам все по порядку.
      – Тебе станет легче, вот увидишь, – добавила Тесс.
      Постепенно рыдания Марины стихли. Сквозь невысохшие слезы она видела Чарли, сидевшую рядом на кровати, и Тесс – напротив на стуле.
      – Он не понимает, – начала она. – Он не понимает, как сильно я его люблю. – Она встала, подошла к окну и до конца опустила жалюзи. – Ну вот я все и сказала. Я люблю Виктора Коу. Я люблю своего телохранителя, будь он проклят, а ему на меня наплевать.
      Чарли смущенно кашлянула.
      – Боже мой, – удивилась Тесс. – Ведь у тебя куча поклонников.
      Марина чуть не рассмеялась.
      – Куча поклонников, вы говорите? Вы хотите сказать, куча мальчишек. Ведь они всего-навсего мальчишки. Глупые маленькие дети. – Она прижала руку к сердцу. – А Виктор мужчина. Гордый, как все мужчины моей страны. Вам этого не понять. Ни за что на свете. Когда-нибудь я буду править Новокией. Я буду королевой. Мне нужен сильный мужчина. Виктор именно такой.
      Марина почти не слышала своих слов. Впервые в жизни она вслух высказывала свое мнение, и мысли мчались, обгоняя друг друга. А еще быстрее их обгоняли слова.
      – Я его люблю, – торопясь говорила она, – но это безнадежно. Он телохранитель. А я принцесса. Вы не представляете, что это такое. Вы можете выбрать любого молодого человека. Это не имеет никакого значения. Это не повлияет на будущее вашей страны.
      – А он знает, что ты его любишь? – спросила Тесс. – Ты ему сказала?
      – Зачем? Это только создаст новые проблемы. Кроме того, у него теперь есть другая, – добавила Марина, повесив голову. – Я слишком долго откладывала признание.
      – У него есть другая? – переспросила Чарли. – Здесь?
      – Да, – подтвердила Марина и пристально посмотрела на Тесс. – Это твоя подруга, Тесс. Делл Брукс.
      Тесс удивленно моргнула.
      – Делл? Господи, да она одного возраста с моей матерью.
      – Виктор не намного моложе. Ему за тридцать.
      – Ты уверена, Марина? Не могу поверить, чтобы Делл...
      – Тебе придется поверить. Я видела все собственными глазами.
      – Может, они просто друзья, – заметила Чарли.
      – Американцы очень наивны, – рассмеялась Марина.
      – Все-таки ты должна ему сказать, – настаивала Тесс.
      – Я не могу.
      – Нет можешь. Но не хочешь.
      Марина взглянула на Тесс. Ну что может понимать этот невоспитанный подросток? Или эта долбежка Чарли, которая считает, что счастье зависит от того, сколько у тебя свитеров из ангоры?
      – Ты не хочешь ему сказать, потому что боишься, – продолжала Тесс. – Ты боишься, что он не ответит тебе взаимностью и это причинит тебе боль.
      – Похоже, ты хорошо знаешь, о чем говоришь, – заметила Чарли.
      – Я говорю правду. Может быть, мы, американцы, и наивны, но мы знаем, что страдание – это часть жизни. Возможно, вы там, в Новокии, этого не понимаете. Мне кажется, ты должна все сказать Виктору. И дело с концом.
      – Кто знает, как он отреагирует. Может быть, совсем не так, как ты думаешь, – сказала Чарли.
      Марина посмотрела на опущенные жалюзи. Виктор думает, что она легла спать, что она в полной безопасности. Он не догадывается, что именно он причиняет ей боль, а не неведомые злоумышленники, якобы прячущиеся за каждым кустом.
      Марина повернулась к своим подругам, Чарли и Тесс. Она напомнила себе, что приехала в Америку также для того, чтобы обрести друзей. Она хотела чувствовать себя нормальной девушкой. Вероятно, Чарли и Тесс были более «нормальными», чем она о них думала. И, возможно, Чарли и Тесс все-таки правы.
      – Так вы мне поможете? – спросила Марина. – Вы мне поможете разработать план действий?
 
      Они решили, что Марине следует подождать до воскресенья. Она должна сдать своей реферат в понедельник, но постарается закончить его раньше, а Виктору скажет, что ей необходимо поработать в библиотеке Масуниверситета.
      В нашей библиотеке совсем нет материалов об апачах, соврет она ему. Они надеялись, что Виктор не предложит воспользоваться книгами в лавке Делл.
      Он не предложил. Марина провела час в библиотеке Масуниверситета, листая книги и делая ненужные выписки. Ей было нелегко притворяться, так как Виктор настоял, что будет находиться поблизости. В конце концов, университет – это не Смитовский колледж, и кругом было слишком много людей, что увеличивало опасность.
      Марина закончила работу, они вышли наружу и направились к машине под лучами еще ярко светившего солнца. Она не стала садиться на заднее сиденье, а объявила, что сегодня хочет ехать впереди, рядом с Виктором.
      Виктор нахмурился.
      – Мне надоело смотреть на мир сквозь темные стекла, – пожаловалась она.
      Виктор, не говоря ни слова, открыл дверь, и Марина села на переднее сиденье.
      В молчании они доехали до дороги номер девять. Когда Виктор повернул к Нортгемптону, Марина начала плакать. Она удивилась, как легко это у нее получается.
      – Я скучаю по Новокии, Виктор, – жаловалась она. – Я скучаю по горам.
      Виктор задумался, потом медленно кивнул.
      – Естественно, что вы скучаете по родине. Мы уже давно не были дома.
      Марина молчала, продолжая лить слезы. «Мерседес» не спеша ехал вперед мимо автомобильных стоянок, мимо рощ и аллей, мимо фруктовых садов, фермерских построек и церквей с высокими белыми шпилями.
      – Мне бы хотелось, чтобы вы свернули на сорок седьмую дорогу, – сказала Марина, наконец нарушив молчание.
      – Но ведь мы едем в Нортгемптон, – ответил Виктор, глядя только прямо.
      – Я знаю. Но мне хочется посмотреть на горы.
      Виктор взглянул на нее, затем вновь перевел взгляд на дорогу. Он не был таким красивым, как многие молодые люди, с которыми встречалась Марина, он не был таким чистеньким и отутюженным, как американцы, он вообще не походил на американца. Но это был Виктор, и наконец-то он будет принадлежать ей.
      – Девочки объяснили мне, откуда можно увидеть горы. Это в парке Скиннера, на самом верху, там, где «Дом на вершине». – Она помолчала, потом добавила: – Отвезите меня туда.
      Они подъехали к перекрестку, и Марина задержала дыхание. Она не знала, выполнит ли Виктор ее просьбу: вполне возможно, он догадался о расставленной ею ловушке. Но вот он включил знак поворота, и машина свернула налево, на дорогу номер сорок семь.
      Дорога, извиваясь, шла вверх, но короткий подъем показался Марине бесконечным. Вокруг расстилались вспаханные поля с редкими навесами для сушки табака, амбарами и неожиданными, оставшимися от лета рекламными объявлениями о продаже клубники и кукурузных початков. Справа сонно и неторопливо извивалась река Коннектикут, прямо впереди, в весеннем небе, вырисовывались зубцы гор. Созерцание пейзажа отвлекало от мыслей о том, что ждало ее на вершине.
      Наконец Марина заметила небольшой указатель поворота налево, к горе Скиннер.
      Они поднимались все выше и выше. Кое-где дорога обледенела, а местами была испорчена снегоуборочными машинами, оставившими на ней опасные ямы и колеи.
      – Нам надо на самый верх, – сказала Марина.
      Виктор молча выполнял ее приказания.
      «Мерседес» миновал надпись, объявлявшую, что они находятся на полпути к вершине. У Марины сильнее забилось сердце, она еле сдерживала дрожь нетерпения.
      Виктор притормозил на опасном, крутом повороте. «Мерседес» заскользил по льду, затем выправился. Виктор продолжал молчать.
      Сердце Марины застучало еще сильнее.
      Наконец они достигли вершины.
      – Некоторые девушки приезжали сюда в День отдыха, – сказала Марина. – Хотите полюбоваться видом?
      Виктор выключил мотор, вышел из машины и открыл дверцу с ее стороны. Выходя, она как бы случайно коснулась его рукой. Затем направилась к «Дому на вершине», большому, белому, похожему на настороженную птицу в гнезде. Марина повернулась к Виктору. И вдруг за его спиной, через его плечо, она увидела необыкновенный пейзаж. Девушка невольно вскрикнула.
      Виктор проследил за ее взглядом.
      – Вот это да! – изумился он.
      Они стояли не двигаясь, тронутые до глубины души. Далеко внизу перед ними расстилалась долина, река Коннектикут змеей извивалась через голые вспаханные поля, мимо ниточек дорог, мимо домов, похожих на жилища лилипутов или на картонные декорации игрушечного театра. Оранжевое солнце медленно погружалось за отдаленные черные силуэты гор; маленький самолет кружил где-то внизу.
      – Это великолепно, – сказал Виктор.
      Марина закрыла глаза и постаралась успокоиться. Затем открыла их и придвинулась к Виктору. Она взяла его под руку.
      – А ты еще лучше, – тихо сказала она.
      Он повернул к ней голову, их глаза встретились. Трепет в ее груди усилился, она привстала на цыпочки и поцеловала его легким поцелуем один, потом другой раз.
      – Виктор, – прошептала она, – знаешь ли ты о моих к тебе чувствах?
      Он смотрел ей в глаза. Он не улыбался. Но и не хмурился.
      – Принцесса... – нерешительно начал он.
      Она прижала палец к его губам.
      – Молчи, – сказала она. – Ничего не говори. Я хочу, чтобы ты меня любил. Я хочу, чтобы мы стали любовниками.
      Она обняла его и снова поцеловала, на этот раз раскрыв губы. Его дыхание было теплым, влажным.
      – Принцесса, что вы делаете? – спросил он чуть слышным шепотом.
      – Я занимаюсь любовью с мужчиной, которого люблю.
      Марина коснулась своим языком кончика его языка. Она гладила его спину; ей показалось, что она услышала его стон.
      Чтобы не нарушить сказку, она быстро, стремительно повела его обратно к машине. Все шло, как запланировали Чарли, Тесс и она сама. Марина открыла заднюю дверцу и втянула его внутрь, он закрыл дверцу.
      – Принцесса... – начал опять Виктор.
      Но рука Марины уже была на пряжке ремня его выгоревших джинсов. Она так ловко расстегнула молнию, что сама удивилась. Внезапно его плоть оказалась у нее в ладони. На этот раз она точно услышала стон.
      Он потянулся к ней. Она сняла с себя куртку; он через голову снял с нее свитер. Если Виктор и удивился, что на ней нет лифчика, то ничего не сказал. Вместо этого он наклонился и лизнул ее грудь, сначала одну, потом другую. Напряжение внутри нее росло, становилось невыносимым.
      Виктор потянул вниз ее брюки, и она помогла ему их снять. Он положил ей руку между ног, и его палец проник внутрь. Марина вздрогнула от внезапной резкой боли.
      – Я люблю тебя, – прошептала она.
      – И я вас тоже люблю, – произнес он нежным, ласковым голосом, которого Марина прежде никогда не слышала. – Я так сильно люблю вас, моя принцесса.
      Он лег на нее, и ее вновь пронзила острая боль. Она вскрикнула.
      Он коснулся ее лица, щеки.
      – Принцесса, я делаю вам больно.
      Она покачала головой
      – Нет, нет. Пожалуйста, не останавливайся.
      Он все-таки остановился.
      – Я сделал вам больно. Я не хотел.
      Она вцепилась в его спину и притянула к себе.
      – Не останавливайся, – просила она.
      Он опять начал двигаться. На этот раз боли не было.
      – Я люблю тебя, – снова повторила она.
      Он поднял голову и крикнул:
      – Принцесса!
      Марина лежала неподвижно, чувствуя, как ее наполняет горячая влага. Виктор учащенно дышал, затем обмяк, навалившись на нее всей своей тяжестью. Она прижимала его к себе и гладила по голове. И еще она улыбалась. Она сделала Виктора счастливым. Она отдала ему себя. Она отдала ему принцессу. Чего никогда не могли бы сделать Делл Брукс и любая другая простолюдинка. Наконец-то Виктор Коу был в ее власти.
 
      Уже стемнело, когда Марина возвратилась в Моррис-хаус. Она мечтала запереться в комнате и лечь в постель. Она хотела в одиночестве насладиться воспоминаниями о его нежном прикосновении и той липкой сладковатой влаге, которую он оставил у нее внутри. Но когда она открыла дверь в комнату, то нашла там Чарли и Тесс.
      – Боже мой! – воскликнула Тесс, увидев лицо Марины. – Она это сделала. Я хочу сказать, они это сделали.
      Марина улыбнулась.
      – Как ты себя чувствуешь? – спросила Чарли.
      – Как никогда, – ответила Марина. – Только я очень устала. Не могли бы вы уйти?
      – Вот еще, – запротестовала Тесс. – Мы хотим узнать все пикантные подробности.
      Марина покачала головой.
      – Пошли, Тесс, – позвала Чарли. – Она хочет остаться одна.
      – Ну и дела, – пробормотала Тесс, когда они направились к двери.
      – Девочки! – позвала Марина, и они остановились. – Спасибо вам.
      Никогда ее благодарность не была такой искренней.

* * *

      На следующее утро Виктор, как обычно, ждал Марину у входа в общежитие, чтобы проводить ее на лекцию. Она опаздывала, потому что слишком много времени потратила, меняя прическу и пробуя разные наряды, пока не остановилась на белой шелковой блузке и черной джинсовой юбке. Она хотела как можно лучше выглядеть для Виктора; она хотела показать, как прекрасно она себя чувствует; она хотела, чтобы он тоже чувствовал себя хорошо. Захочет ли он ее, если она «нечаянно» коснется того самого места?
      Когда Марина появилась на веранде, Виктор кивнул и поздоровался с ней как обычно, как делал каждое утро. Но это утро было особенным, и Марина улыбнулась ему в ответ.
      В молчании они дошли до учебного корпуса. Виктор держался на некотором расстоянии, и у нее не было никакой возможности коснуться его «нечаянно» или еще как-нибудь. «Молодец, – похвалила Марина. – Глаза есть повсюду». Она гордилась его уважением к ней и его заботой.
      Это был очень занятой день для Марины. Она сдала свой реферат. Эдвард Джеймс сдержанно кивнул, когда она протянула ему аккуратно напечатанную рукопись в виниловой папке. После лекции по государственному управлению была английская литература, потом лекция по музыке и затем разговорный испанский. Марина почти не виделась с Виктором, но думала о нем весь день.
      Когда он встретил ее после вечерней лекции, она решила, что они вместе поужинают.
      – У меня сегодня дела, – объявил Виктор по пути к общежитию.
      – Прости, я не расслышала.
      – Я сказал, что у меня есть дела. Вы всегда занимаетесь по вечерам в понедельник. Я тоже бываю занят. Прошу меня извинить.
      От изумления Марина потеряла дар речи. Он бывает занят. Чем он бывает занят? А может быть, кем? Может быть, это Делл Брукс? Она почувствовала горечь во рту.
      Виктор подхватил ее под локоть и довел до общежития. Все ее упорные старания, все ее надежды и мечты как дым рассеивались с каждым шагом. Он ее не хотел, он ее не любил. Он всего лишь воспользовался ее слабостью. Он хотел только одну женщину: Делл Брукс. Старую неприглядную Делл Брукс.
      Они поднялись по лестнице. Виктор открыл для нее дверь комнаты и сказал:
      – Входите. И поспешите, а то опоздаете на ужин.
      Марина не двигалась с места. Он повернулся, чтобы уйти.
      – Виктор! – позвала она.
      Он смотрел на нее, и его далекий взгляд и поведение ничуть не отличались от обычной манеры держаться. Как будто вчера между ними ничего и не было.
      – Разве ты не поцелуешь меня на прощание? – пролепетала она.
      Он секунду смотрел ей прямо в глаза, потом покачал головой:
      – Это скверная идея, принцесса.
      Она топнула ногой.
      – Черт возьми, Виктор, что ты все-таки делаешь сегодня вечером?
      – Я уже сказал вам, у меня другие планы, – повторил он.
      – Ты настоящий подлец, – сказала она в бешенстве.
      Он повернулся, чтобы уйти.
      – Скажи, что может быть важнее свидания со мной?
      – Вы говорите, как избалованная принцесса. Как ваша сестра.
      – Я совсем не Алексис, Виктор. Но я принцесса. И ты обязан мне отвечать.
      Она удивилась резкости своего тона.
      – Нет, – спокойно произнес он. – Я только ваш телохранитель. И я отвечаю только перед вашим отцом.
      Марина почти до крови искусала губы. Две девушки пробежали вверх по лестнице, смеясь и разговаривая.
      – Если вы так настаиваете, я вам скажу. Мы собираемся в кафе каждый понедельник.
      – Я могла бы пойти с тобой, – попросила Марина. – Мне не надо сегодня заниматься.
      Виктор покачал головой:
      – Это не те люди. Им не слишком нравятся принцессы.
      Марина прислонилась к двери комнаты.
      – Что все это значит?
      Виктор провел рукой по своим длинным волосам. Марина заметила, что теперь они были длиннее, чем когда они много месяцев назад приехали а Америку.
      – Это люди, придерживающиеся левых взглядов. Мы беседуем... о социализме.
      – Ты хочешь сказать, о коммунизме?
      – Нет, о социализме. Для блага народа.
      – Какого народа?
      Виктор неопределенно помахал в воздухе рукой.
      – Всех народов. Всех народов без исключения. А теперь, пожалуйста, будьте послушной принцессой и идите к себе.
      Ей захотелось дать ему пощечину. Она подняла руку. Он схватил ее за запястье.
      – Прошу вас, принцесса, – сказал он сдержанно.
      Ее глаза наполнились слезами.
      – Неужели для тебя это было шуткой? Неужели ты хочешь забыть о вчерашнем?
      Ладонью он стер слезы с ее лица, затем повернулся и пошел вниз по лестнице.
 
      Марина пропустила ужин. Она сказала Чарли, что у нее много «хвостов», и осталась в своей комнате. Она пролежала, не смыкая глаз, почти всю ночь. Проблема, как она понимала, заключалась в том, что она голубых кровей, а он незнатного происхождения. Все было просто и одновременно очень сложно. Виктор ее любит. Он сам сказал ей об этом. Значит, оставался только один выход. Где-то в середине ночи она приняла решение. Она скажет Виктору, что хочет выйти за него замуж. Она скажет ему, как сильно его любит, что согласна ради этой любви даже отказаться от трона. Пусть Алексис правит Новокией после отца, какая ей разница. Главное, она обретет свободу и они с Виктором будут вместе.
      Утром Марина встала и не спеша оделась. Она услышала, как Чарли отправилась на свою утреннюю пробежку, потом до самого верха подняла жалюзи и тихо спустилась вниз, чтобы там ждать Виктора.
      В восемь пятнадцать входная дверь открылась, и в общежитие вошел человек. Марина поняла, что это не Виктор, и быстро отвела взгляд.
      – Принцесса! – услышала она знакомый голос, но это не был голос Виктора.
      Марина посмотрела на вошедшего. Перед ней стоял Николас Фурман, преданный друг и помощник короля Андрея.
      Она вскочила со стула.
      – Николас! – вскрикнула Марина. – Что вы здесь делаете? Я жду Виктора.
      Николас дружески обнял ее.
      – Рад вас видеть, принцесса. Вы прекрасно выглядите.
      – Я тоже рада вас видеть, Николас. Как отец? Как чувствует себя мама?
      – Они здоровы. Так же, как и ваша сестра, хотя вы о ней не спрашиваете.
      Марина сморщила нос, и они оба рассмеялись. Отнюдь не лучшие отношения между Мариной и Алексис были прекрасно известны не только во дворце, но и во всем мире.
      – Я приглашаю вас на завтрак, – сказал Николас. – Я вам все объясню. Вы, наверное, знаете хороший ресторан поблизости.
      – Да, но давайте подождем Виктора.
      Николас помолчал всего секунду, но эта секунда наполнила ужасом душу Марины.
      – Виктор не придет, – сказал Николас. – Он возвратился в Новокию. До конца вашей учебы в колледже теперь я буду вашим телохранителем.

      Это было первое воскресенье после начала нового учебного года в Смитовском колледже, и Чарли теперь была второкурсницей. Совершая свою обычную утреннюю пробежку вокруг Райского пруда, Чарли с оптимизмом думала о будущем и тех возможностях, которые оно ей сулило. Она закончила первый курс в числе лучших и сохранила стипендию; ее жизнь была на подъеме.
      Следуя изгибу дорожки, Чарли оказалась на открытом месте, откуда был виден весь пруд. Вдали медленно плыли два лебедя, пара лебедей, супругов до самой смерти. Чарли улыбнулась. Может быть, в этом году она тоже найдет себе пару; может быть, такой парой окажется Венс Ховард из Амхерстского колледжа, с которым она познакомилась, когда ехала на автобусе из аэропорта, и с которым у нее сегодня было свидание. Чарли была рада, что этим летом опять работала в магазине Фелисии, часть заработанных денег она потратила на дорогую одежду: бежевое кашемировое платье, юбку и жилет из бархатистой замши и ансамбль – кремовую блузку и коричневые брюки. Если она решила заиметь состоятельного мужа, такого, как Венс Ховард, чей отец был конгрессменом, ей следовало и одеваться соответствующе. Остальное не представляло труда. Весь вопрос был в том, что ей надеть сегодня вечером. Венс пригласил ее на симфонический концерт, а потом на поздний ужин. Чарли решила, что положится на выбор Тесс и Марины.
      Она думала, как девушки переменились после лета. Тесс теперь пользовалась косметикой. Она похудела и вместо длинных юбок и вышитых крестьянских блузок носила свитеры и облегающие джинсы. Каждое утро она подвивала волосы и надевала множество серебряных украшений. Она даже стала привлекательной. Наверное, все это делалось ради ее друга, возвращающегося в Амхерст, хотя Тесс пока не упоминала о его приезде.
      Марина тоже стала другой, хотя эту перемену нельзя было отнести к числу положительных. Она была все такой же элегантной и красивой, но уныние, поселившееся в ней после отъезда Виктора, углубилось еще больше. Чарли не знала, как Марина провела лето, она об этом не рассказывала. Когда Чарли спросила Марину, виделась ли она с Виктором в Новокии, Марина просто покачала головой и переменила тему.
      Что же касалось самой Чарли, то летом она много работала над собой, стараясь совершенствоваться и расширять свой кругозор, не ограничиваясь одним только колледжем. И теперь, более чем когда-либо, она была полна решимости во что бы то ни стало добиться лучшей жизни. Она начнет прямо сегодня вечером. Она начнет с Венса. И прежде всего она назначит ему встречу под аркой «Квадрата». Если уж она поставила себе целью найти парня с деньгами, то пусть он думает, что она тоже не из бедных.
      Чарли мысленно попрощалась с лебедями, вытерла пот со лба и повернула к своему общежитию. Несмотря на кашемировое платье, замшевую юбку и шелковую блузку, Чарли по-прежнему зарабатывала себе на жизнь уборкой в столовой.
 
      – Ты похожа на «красотку в квадрате», – объявила Тесс, когда Чарли прошлась перед ней в кашемировом платье.
      Чарли сделала вид, что обиделась.
      – Еще слишком жарко для кашемира, – заметила Марина; в этом году у нее почему-то сильнее чувствовался акцент. – Кашемир надевают после пятнадцатого октября.
      Чарли улыбнулась, но не сказала, что у них в Питсбурге до пятнадцатого октября позволено все что угодно, но только не включать отопление. Даже если ты погибаешь от холода.
      – Никакого кашемира до пятнадцатого октября и ничего белого до Дня поминовения погибших в войнах, – подхватила Тесс и спросила: – Когда он за тобой приедет? Мне хочется посмотреть на сына американского конгрессмена.
      Со вздохом Чарли стянула с себя кашемировое платье и сняла с вешалки шелковый ансамбль – блузку и брюки. Следовало проверить, хорошо ли он отглажен. Чарли не собиралась говорить подругам, что Венс будет ждать ее у «Квадрата», ей не хотелось ничего объяснять.
      – Между прочим, я встречаюсь с ним у музея, – сказала она, надевая шелковые брюки и застегивая молнию. – Он не знает, где что у нас находится.
      – Неужели так трудно найти наш Моррис-хаус? Он что, плохо соображает?
      – Возможно, что и плохо. – Чарли застегивала пуговицы на блузке. – Но он безумно красив.
      – И к тому же еще богатый.
      – Ансамбль сидит на тебе прекрасно, – вмешалась Марина. Чарли готова была расцеловать ее за то, что она переменила тему. – Если бы у меня вечером было свидание, я бы надела только его.
      – А почему бы тебе сегодня тоже не пойти на свидание? – спросила Тесс.
      Марина встала с неубранной, заваленной нарядами постели Чарли.
      – Я могу задать тебе тот же вопрос. Твой друг уже возвратился в Амхерст?
      – Он на последнем курсе. У него много дел.
      – Понятно, – язвительно произнесла Марина.
      – Перестаньте, вы двое, – остановила их Чарли. – Я не позволю вам ссориться у меня в комнате.
      Чарли рассматривала себя в зеркале и думала о том, что следует обязательно заниматься бегом, потому что благодаря спорту она сохраняла стройную, подтянутую фигуру, где надо тонкую, а где надо округлую. И еще ее беспокоило непонятное противостояние, недавно возникшее между Тесс и Мариной. Наверное, Марина никак не может примириться с потерей Виктора и вымещает свое раздражение на Тесс. Чарли подозревала, что обе они чувствовали бы себя значительно счастливее, если бы сегодня вечером тоже отправлялись на свидание.
      – Ты еще не знаешь, что такое настоящая ссора, – рассмеялась Марина.
      – Неправда, знаю. Разве ты забыла, что у меня пятеро братьев и сестер?
      – А у меня одна сестра, но она переспорит кого угодно.
      – Почему она не приедет учиться сюда? – спросила Тесс.
      – Потому что я не хочу.
      – Разве все всегда делается по-твоему?
      – Я наследница престола, – ответила Марина. – Конечно, все мои желания исполняются.
      Впервые Марина похвасталась своим положением.
      – Прости нас незнатных, что осмелились тебе перечить, – уколола ее Тесс.
      – Я уверена, что Марина просто не так выразилась, когда говорила о сестре, – сказала Чарли.
      – Нет, я имела в виду именно это.
      – Ты не оговорилась? – нахмурилась Чарли.
      – Могу повторить. Моя сестра – полная идиотка.
      – Ты знаешь, как говорят: у всякого о всяком свое мнение, – рассмеялась Тесс.
      Чарли не знала, как ей остановить Тесс. Она не желала, чтобы кто-то портил ей настроение перед вечерним свиданием.
      – Даже если Алексис идиотка, – сказала Чарли, – наверное, ей нелегко всегда быть на втором месте.
      – Моя сестра умеет показать мне, что не считает себя второй. Она не захотела учиться в колледже, потому что выходит замуж.
      – Она выходит замуж? – заинтересовалась Чарли.
      – В июне. За лорда Джонатана Дюваля. Жениха с титулом, но без денег.
      – В двадцать лет еще рано выходить замуж, – заметила Тесс.
      – Но не для Алексис, которая хочет обскакать сестру и поскорее произвести на свет наследного принца, – уточнила Марина.
      – Первого внука короля, – пояснила Чарли.
      – Следующего после меня наследника престола, если у меня не будет детей.
      – Алексис не любит этого, как там его, лорда?
      – Алексис любит только одну себя. Джонатан Дюваль – это средство. Путь к достижению цели.
      Марина отбросила назад свои длинные черные волосы, и Чарли в который раз поразилась ее красоте, ее белоснежной коже и глубине глаз. Хотя Марина была невысокого роста, ее манера держаться говорила сама за себя: в ней чувствовались уверенность, благородство, высокое происхождение. Чарли посмотрела на спортивный костюм Марины: на любом другом это был бы просто спортивный костюм и не больше, но только не на Марине. Марина носила его, словно элегантное бальное платье. Аккуратно развешивая свой шелковый ансамбль на плечики, Чарли думала о том, что, сколько бы денег она ни тратила на одежду, ей все равно не дотянуть до Марины. До ее класса.
      – Возможно, вы удостоитесь чести познакомиться с Алексис. Перед моим отъездом сюда она грозилась прилететь в Америку за подвенечным платьем, – сказала Марина и с этими словами скрылась в своей комнате.
      – Можешь себе представить этих двоих вместе? – шепнула Тесс, обращаясь к Чарли.
      Если в соседней комнате Марина и слышала замечание Тесс, то никак его не прокомментировала.
 
      – Как насчет вечеринки у нас в мужском общежитии? – предложил Венс, спускаясь по крутой широкой лестнице Спрингфилдского концертного зала.
      – Я думала, мы пойдем в ресторан, – напомнила Венсу Чарли.
      В прошлом году она побывала всего на одной такой вечеринке, и даже после стирки от ее платья несло пивом и табаком.
      Они пересекли небольшой сквер, миновали старинную белую церковь и пошли по улице с красными кирпичными домами по обеим сторонам.
      – Мне надо хотя бы на пару минут забежать к себе в общежитие, чтобы отметиться. После мы можем уйти.
      – Согласна, – улыбнулась Чарли.
      Он распахнул перед ней дверь английской спортивной машины.
      Все сорок пять минут, пока они ехали от Спрингфилда до Амхерста, Венс болтал о чем попало: о себе, отце-конгрессмене и офисе в Нортгемптоне, в открытии которого Венс недавно участвовал, чтобы отец был поближе к своим избирателям.
      – Во время последней избирательной кампании отец обещал гражданам, что станет более доступным, – рассказывал Венс. – Времена меняются. Политики тоже. После Уотергейта требования к кандидатам возросли.
      Судя по его тону, он считал это несправедливым. Чарли легко соглашалась с ним, хотя в действительности ей было все равно. Она наслаждалась ездой в дорогом автомобиле и хотела, чтобы все, кого они обгоняли, завидовали девушке в модном шелковом костюме. Она чувствовала себя на своем месте.
      – Моя подруга встречается с парнем из Амхерста, – вставила Чарли, когда Венс на секунду смолк.
      – Как его зовут?
      Чарли задумалась.
      – Кажется, Питер. – Чарли не могла вспомнить фамилию друга Тесс. – Он на последнем курсе.
      Венс съехал с шоссе и свернул на мост Президента Кулиджа, больше известный всем под названием «Зеленый мост».
      – В нашем общежитии нет никого по имени Питер. Какой у него автомобиль?
      – Какой автомобиль? – удивилась Чарли.
      Венс переключил скорость и рассмеялся.
      – Отец говорит, что по автомобилю можно узнать о человеке все. Чем лучше автомобиль, тем больше у хозяина денег. – Венс подмигнул Чарли. – Думаю, что в наше время это касается и женщин. Какая у тебя машина?
      Чарли быстро отвела глаза и стала смотреть в окно.
      – «Понтиак», – наконец ответила она.
      – «Файерберд»? Что ж, неплохо.
      Чарли подумала, что это было ложью всего наполовину. О’Брайаны действительно имели «понтиак», но старый, с четырьмя дверцами. Она не стала рассказывать Венсу, что у машины проржавело днище и что обивка в салоне склеена изоляционной лентой.
 
      Здание общежития, большое и просторное, было отделано с явным расчетом на мужской вкус, словно в знак протеста против того, что два года назад Амхерстский колледж открыл свои двери и для девушек. Заполненная шумной толпой гостиная была украшена флагами и плакатами, славящими различные футбольные победы. На крышке рояля в углу громоздились кучи бумажных тарелок с недоеденной пиццей, колбасой и фасолью; подоконники высоких окон без штор и батареи были уставлены подносами с остатками картофельных чипсов и соленого печенья. В воздухе висел резкий запах пива, а пение, смех и крики были такими оглушительными, что Чарли не могла разобрать, какая музыка вырывалась из мощных динамиков, подвешенных высоко под потолком. Вечеринка студенческого братства была в полном разгаре.
      – Эй, Венс, дружище! – заорал плотный молодой человек.
      – Привет, Джейсон, – отозвался Венс и помахал пьяному в дым сокурснику, который пробирался сквозь возбужденную толпу.
      Очутившись рядом с одиноко танцующей девушкой, чьи большие груди подпрыгивали в такт ее движениям, он остановился и погладил одну из ее грудей. Девушка захихикала. Добравшись до Венса и Чарли, Джейсон похлопал Венса по спине и восхищенно свистнул, взглянув на Чарли.
      – Где ты раздобыл такую мисс? – крикнул он, чтобы перекрыть шум.
      – В Смитовском колледже, – также громко закричал в ответ Венс.
      – А-а, «красотка»!
      Чарли поморщилась от его пропитанного алкогольными парами дыхания, но была довольна, что товарищ Венса принял ее за «красотку в квадрате». «Еще одна победа в активе», – мелькнуло у нее в голове.
      – Давай, Венс, – невнятно бормотал Джейсон. – Бери свою «красотку» под мышку и идем к бочке.
      Вслед за Джейсоном они отправились на огромную кухню, где несколько типов окружили пивную бочку. Один из них громко рыгнул.
      – Извини, – обратился Венс к Чарли, его ладонь покоилась у нее ниже спины, – я должен был предупредить тебя относительно манер моих товарищей.
      Он нашел два сомнительной чистоты пластиковых стаканчика и открыл кран бочки. Чарли внимательно следила за его действиями, опасаясь встретиться глазами с другими «собратьями».
      Держа в руках стаканчики с пивом, Венс сказал Чарли:
      – Пойдем. Я знаю местечко потише.
      Чарли пошла за ним по длинному коридору. Он отпер дверь, вошел в комнату и быстро втянул за собой Чарли; как раз в этот момент мимо, икая и зажимая рот рукой, пробежал еще один «собрат». Венс закрыл дверь и привалился к ней с внутренней стороны.
      – Мне не хотелось привозить тебя сюда, – объяснил он, – но я должен участвовать во всех вечеринках. Это обязанность всех «собратьев».
      – Я понимаю, – заверила его Чарли.
      Она обернулась и увидела на полу широкий матрас, стереопроигрыватель и несколько толстых свечей. Некий предмет обстановки в углу, возможно, письменный стол, прогнулся под кучами книг. Венс подал Чарли стаканчик с пивом и зажег свечи. Комната наполнилась мягким романтичным полусветом. Чарли не надо было рассказывать о дальнейших намерениях Венса.
      – Садись, – пригласил Венс, показывая на матрас. – Извини за обстановку, но что требовать от общежития.
      Чарли посмотрела на матрас. Она подумала о своем будущем и о том, не этим ли способом ловят на крючок женихов из Амхерста. Уж не таким ли манером Тесс заполучила своего, как его там, Питера?
      – Я действительно очень проголодалась, – сказала она. – Скоро мы поедем в ресторан?
      – Скоро.
      Венс сел на матрас и стянул с него покрывало в черную и белую полоску.
      – Давай побудем здесь еще немного... Чтобы все знали, что я был на вечеринке. – Он похлопал по матрасу. – Чего стоишь, садись.
      Чарли колебалась. Но потом напомнила себе, что Венс сын конгрессмена. И осторожно села с ним рядом.
      – Хорошо тут у тебя, – похвалила она.
      – Для меня это все равно что родной дом.
      Он поставил на пол свой стаканчик и включил стерео. Флитвуд Мак завыл из динамиков. Венс повернулся к Чарли и рукой отвел назад ее волосы. Затем наклонился и поцеловал ее. Поцелуй благоухал пивом.
      Он поцеловал ее снова. На этот раз его язык пролез в рот Чарли. Венс оторвался от нее и сказал:
      – Ты необыкновенно хороша. Ты совсем не похожа на других «красоток».
      Чарли не поняла, что он имел в виду.
      Он взял у нее стаканчик с пивом и поставил его на пол. Снова поцеловал ее, при этом слегка подталкивая назад.
      Чарли высвободилась из его объятий.
      – Нет, Венс, – строго сказала она.
      Венс сделал еще одну попытку.
      Чарли оттолкнула его руку.
      – Я же сказала «нет».
      Кем бы он ни был, сыном конгрессмена или еще кем, но она на это не пойдет. Чарли не представляла, как бы повела себя в подобной ситуации настоящая «красотка», но она твердо знала, что занятия любовью на полу на первом свидании не ее идеал времяпрепровождения.
      – Виноват, – сказал Венс, поднимаясь с матраса. – Наверное, ты хочешь, чтобы я отвез тебя домой.
      – Нет, – ответила Чарли, тоже вставая. – Я хочу, чтобы ты пригласил меня на ужин. Как обещал.
 
      Утром в понедельник их разбудил громкий и настойчивый звон всех колокольчиков.
      – Вот здорово, – услышала Чарли голос Марины в соседней комнате, – сегодня День отдыха.
      Чарли повернулась на другой бок и прикрыла голову подушкой. Она возвратилась в общежитие уже после полуночи. Ужин в ресторане заменили толстые бутерброды, известные как «хлеб насущный», в единственной открытой забегаловке. Но это дало Чарли возможность лучше узнать Венса, а также показать, как выгодно она отличается от других девушек. Когда он привез Чарли обратно к «Квадрату», то даже не пытался поцеловать ее на прощание, но спросил, может ли позвонить ей еще. Чарли вздохнула и открыла глаза навстречу утреннему свету. Венс хотел с ней встречаться, и это было хорошее предзнаменование.
      – Что мне непонятно, – донесся через открытую дверь голос Марины, – так это то, что занятия отменяются, а нас все равно будят этим кошмарным звоном.
      – Считается, что это день нашего слияния с природой, – пояснила Чарли со смехом.
      – К черту природу, – проворчала Марина. – Сейчас я приму душ. Ты с утра работаешь в столовой?
      – Нет, у меня сегодня обеденная смена.
      Чарли слышала, как Марина взяла полотенце из шкафа в стене, разделяющей комнату, и пошла в душ. Чарли продолжала лежать и думать о Венсе. Тот ли он человек, который ей нужен? Пожалуй. Нравится ли он ей? Не слишком. С другой стороны, его отец конгрессмен, а это что-нибудь да значит. Интересно, как долго она сможет тянуть, отказываясь с ним спать.
      И не потому, что она была девственницей: она ею не была. Чарли закрыла глаза и представила себе Уэйна, парня в Питсбурге, которого, ей казалось, она любила. Ей было шестнадцать, и в ней уже проснулась женщина, ну а Уэйн, Уэйн просто ей подвернулся.
      Они встречались весь предпоследний год в средней школе и к лету уже неумело занимались любовью всюду и при любой возможности: прикрывшись одеялом, в кузове его пикапа; в коттедже его тетки на озере Эри, когда ее там не было; по вечерам в авторемонтной мастерской его отца. Всего раз десять, а может быть, и больше. И хотя Чарли любила Уэйна и ей достаточно нравился секс, все равно чего-то не хватало. Потому что Чарли знала, что жизнь с Уэйном будет такой же, как у ее матери с отцом, а она мечтала о большем. Она не сомневалась, что получит стипендию в Смитовском колледже, и, как только пришло оттуда уведомление, порвала с Уэйном и поклялась изменить свою жизнь. И вот теперь, когда Чарли ее изменила, оказалось, что она не знала всех правил игры.
      Раздался громкий стук в дверь, и в комнату вошла Тесс в вельветовых брюках и блейзере, как и подобало студентке их колледжа. Чарли все еще не могла привыкнуть к новой внешности своей подруги.
      – Сегодня День отдыха, – объявила Тесс.
      – Я слышала.
      – Так как мы? – спросила Тесс.
      – Что как?
      – Отправимся куда-нибудь? Мы можем побывать у «Дома на вершине». Или в парке.
      – Давай никуда не пойдем, но скажем, что были.
      Тесс присела на край постели.
      – Как твое свидание?
      – Неплохо. Пожалуй, мы с ним будем встречаться. Он на последнем курсе в Амхерсте. Я спросила, знает ли он Питера, но не могла вспомнить его фамилию.
      Тесс встала.
      – Возможно, они не знакомы. Питер, наверное, живет в другом общежитии.
      – Хочешь, пойдем куда-нибудь вместе. Я с Венсом, а ты с Питером.
      Тесс подошла к секретеру и взяла в руки фотографию родителей Чарли в черной деревянной рамочке, затем поставила ее на место.
      – Может, как-нибудь и пойдем. Марина встала? Попытаюсь уговорить ее, раз ты отказываешься.
      – Она в душе. Очень сомневаюсь, что ей захочется отправиться к «Дому на вершине».
      – Правда, я как-то забыла, какие у нее воспоминания. Тогда давай придумаем что-нибудь еще. Как насчет того, чтобы походить по магазинам?
      Вошла Марина, закутанная в полотенце, другое полотенце прикрывало ее волосы.
      – Кто-то предлагает отправиться за покупками?
      – Да, – подтвердила Тесс. – Ведь сегодня День отдыха. Давайте пообщаемся с природой на Мейн-стрит. Мне нужно купить кое-что из одежды.
      Марина осмотрела Тесс с ног до головы.
      – Похоже, ты уже обновила свой гардероб.
      – Девушке никогда не помешает лишнее новое платье.
      – Неужели это та самая Тесс Ричардс, которая весь первый курс прощеголяла в одной и той же майке? – удивилась Марина.
      Тесс обиженно нахмурилась.
      – Не хотите идти, не надо. Так и скажите.
      – Отчего же, это неплохая идея. Мы тебя принарядим, и тогда, может быть, твой друг наконец пригласит тебя на свидание.
      Чарли встала с кровати, встревоженная тем, что стычки между Мариной и Тесс не прекращаются и что она бессильна остановить эту войну.
      – Почему бы нам не пойти втроем? – предложила она. – Вы будете делать покупки, а я смотреть, как вы тратите деньги.
      – Может, ты найдешь что-нибудь и для себя, – сказала Тесс.
      – Вы шутите. Мне надо растянуть остатки стипендии до конца семестра. Едва хватит на колготки, чтобы носить с кашемировым платьем.
      – Я сейчас что-нибудь на себя накину и дам знак Николасу, что мы выходим, – сказала Марина.
      – Может, Николас посоветует мне, что купить, – обрадовалась Тесс.
      – Николас старик, который в моде не разбирается, – бросила Марина по пути к себе в комнату, – значит, у вас с ним схожие вкусы.
      Тесс было уперла руки в бока, но, прежде чем она успела произнести хоть слово, вмешалась Чарли.
      – Пойдем, Тесс, – шепнула она. – Мне кажется, Марине сейчас несладко.
      Тесс со злостью посмотрела на стену, разделяющую комнаты.
      – Чертова принцесса, – пробормотала она.

* * *

      За какие-нибудь полтора часа Тесс сумела потратить почти пятьсот долларов, вдвое больше той суммы, что оставалась у Чарли на три месяца жизни. Марина заплатила двести долларов за два свитера, которые, Чарли подозревала, были ей совсем не нужны, а если судить по мрачному выражению ее лица, то и не нравились. Чарли видела, что Марина угнетена, но не знала, чем помочь. Когда у принцессы есть и красота, и деньги, вряд ли у нее имеются причины для депрессии.
      По дороге с Мейн-стрит Тесс обернулась и крикнула Николасу:
      – Эй, Ник, нам надо на минутку забежать еще в одно место. Вы не против?
      Николас кивнул, его лицо ничего не выражало.
      – Ты еще не потратила все свои деньги? – спросила Чарли.
      – Мне надо зайти к Делл, – ответила Тесс, не глядя в сторону Марины. – Я заказала у нее одну книгу.
      – Обязательно зайди, – взорвалась Марина. – Разве мы можем обойтись без визита к женщине, разбившей мне жизнь!
      – Что за ерунду ты несешь? – спросила Тесс и резко остановилась. – Ты ведь почти не знакома с Делл.
      Марина повернула голову, чтобы Николас ее не слышал.
      – Я знаю, что она каким-то образом уговорила Виктора бросить меня. Чтобы он не достался ни ей, ни мне.
      Чарли была потрясена. Так вот отчего Марина так безобразно ведет себя с Тесс. Она винит Делл Брукс в отъезде Виктора и злится на Тесс, потому что та подруга Делл.
      – Господи, Марина, – воскликнула Тесс, – какое это детство! Ты все-таки принцесса. Разве тебя можно сравнить с женщиной, которой столько же лет, сколько моей матери?
      Марина посмотрела прямо в лицо Тесс.
      – Ты права, – сказала она и повернула за угол к книжной лавке.
      Чарли посмотрела на Тесс; Тесс, в свою очередь, посмотрела на Чарли, и они последовали по переулку за Мариной. Николас Фурман замыкал шествие.
 
      Делл раскладывала на прилавке книги по истории Великобритании. Странного вида жилистый молодой мужчина сидел на садовом железном стуле, нервно подергиваясь и сжимая в руках тряпичную куклу. Его костюм был по крайней мере на номер больше, чем нужно. При звуке колокольчика Делл подняла голову.
      – Здравствуйте, девушки. С приездом. – Она с минуту разглядывала Тесс, потом слегка улыбнулась. – Боже мой, Тесс, ты очень... изменилась.
      Тесс усмехнулась. Странный молодой человек тоже усмехнулся, тряхнув грязными волосами.
      – Совершенно верно, Делл. Мама здорово потрудилась надо мной этим летом.
      – Да, пожалуй, ты теперь больше походишь на свою мать, это точно, – согласилась Делл.
      Чарли заметила, что Тесс перестала улыбаться.
      – Это точно, – захихикал странный мужчина.
      Делл показала на него:
      – Знакомьтесь, это Вилли. Вилли любит меня навещать. Читать он не умеет, но ему нравятся мои куклы.
      – Привет, Вилли, – сказала Тесс.
      Чарли кивнула странному мужчине. Марина исчезла между книжными полками. Вилли уставился на Чарли.
      – У тебя красивые волосы, – похвалил он.
      Чарли невольно провела рукой по волосам.
      – Это точно, – повторил Вилли и начал раскачиваться на стуле. – Очень красивые волосы, это точно.
      Чарли отвела от него взгляд. Маленькие глазки Вилли заставляли ее нервничать. От его затхлого дыхания тошнило. Он продолжал раскачиваться на стуле.
      – Как тебя звать? – спросил он.
      Чарли подошла к столу и начала листать журнал «Роллинг стоун».
      – Я спрашиваю, как тебя звать? – повторил Вилли.
      – Чарли.
      Она продолжала листать журнал.
      – Чарли? – повторил он. – Это не женское имя. Это мужское имя. Почему у тебя мужское имя? Меня зовут Вилли. Это тоже мужское имя.
      Чарли смотрела в журнал, стараясь не слушать его болтовню.
      – Ты водишь машину? – спросил он и опять повторил: – Ты водишь машину?
      Чарли молча покачала головой, надеясь, что он отвяжется.
      – Хватит, Вилли, – вмешалась Делл.
      – Я не люблю автомобили, – продолжал высказываться Вилли. – Мне они совсем не нравятся. Никогда не ездил на автомобиле и никогда не поеду. Ни за что на свете.
      Тесс посмотрела на Вилли и подняла глаза к небу.
      – Так у тебя есть для меня книга? – спросила она у Делл.
      – Обязательно, – подтвердила Делл, подходя к кассе.
      Она вытащила из-под прилавка плоский пакет и подала его Тесс. Чарли заметила, что Николас совсем близко подошел к Вилли, чтобы в случае необходимости схватить его.
      Тесс подала Делл десятидолларовую бумажку.
      – Заходите снова, расскажете мне, как провели лето, – обратилась ко всем Делл.
      Чарли без объяснений было ясно, отчего Делл не хотела обсуждать этот вопрос сейчас: наверное, ее смущало присутствие в магазине Марины и ее таившегося по углам телохранителя. Да и Марина чувствовала себя стесненно в «Лавке букиниста».
      – Не прячься, Марина, – позвала Тесс. – Мы уходим.
      Чарли зажмурила глаза и неодобрительно покачала головой. Придется снова поговорить с Тесс, чтобы она не нападала на принцессу. Чарли с опаской проскользнула мимо Вилли и следом за Тесс вышла из магазина.
 
      Чарли готовилась идти на концерт Тома Раша в Масуниверситете, на который ее пригласил Венс. Она была довольна, что такого рода мероприятие не требовало особых нарядов, потому что кашемировое платье и замшевый костюм все еще были не по погоде, а ничего другого приличного у нее не было. Для концерта вполне сгодятся джинсы и свитер: джинсы у нее были свои, а малиновый свитер она одолжила у Марины.
      Как и в прошлый раз, Чарли назначила свидание на территории «Квадрата». Она подумала, что с началом зимы ей придется туго. Глупо таскаться туда от своего общежития, когда на улице метель.
      В антракте они с Венсом ходили по фойе, проталкиваясь сквозь толпу подростков. Говорить было невозможно: страшный шум заглушал все слова.
      – Может, выйдем и покурим? – предложил Венс.
      Чарли удивилась, она не знала, что Венс курит.
      Они вышли наружу, и Венс извлек из кармана пиджака небольшой пластиковый пакет. В пакете лежали две тонкие сигареты со слегка закрученными концами.
      – Хочешь сигаретку? – предложил Венс.
      А, вот оно что, подумала Чарли. Сигаретка. Марихуана. Травка. Ее это не соблазняло; Чарли О’Брайан влекли более высокие материи, чем мечта накуриться наркотика. Она не стремилась уйти от реальности. Наверное, поэтому ей не нравился и алкоголь.
      Но, с другой стороны, отец Венса конгрессмен. Немного наркотика – это не то, что на первом же свидании лечь в постель. Опять-таки это поможет ей расслабиться и не думать о свадьбе в Вашингтоне, белом атласном подвенечном платье с кружевной фатой, каменном особняке в богатом районе и загородном имении в Виргинии. Ведь она не была уверена, что Венс ей нравится.
      Они спрятались под бетонной лестницей, примкнув к группкам молодежи, над которыми висели облачка сладко пахнущего дыма. Венс зажег одну сигарету и глубоко затянулся. Потом протянул ее Чарли.
      Она секунду смотрела на нее, затем быстро взяла в рот. Не надо глубоко затягиваться, все равно Венс ничего не заметит. Чарли втянула дым и, отвернувшись в сторону, закашлялась. Она отдала сигарету обратно Венсу.
      Рядом с ними стояли две девушки в черных кожаных костюмах. Чарли наблюдала, как они по очереди затягивались. У них все шло как по маслу. Одна из них засмеялась и обняла подругу. Подруга наклонилась и поцеловала первую девушку прямо в губы. Чарли постаралась скрыть смущение. Она взглянула на Венса. Он глубоко затягивался, не обращая внимания на девушек. Чарли еще раз тайком повела глазами. Девушки теперь слились в страстном поцелуе, и она могла поклясться, что они ласкали друг друга языками. Чарли вдруг стало плохо, голова закружилась, мысли начали путаться. Она заставила себя посмотреть на Венса. Уголком глаза она видела, что парочка уходит.
      – Венс, – начала она, – а ты можешь определить, что девушка лесбиянка?
      Она не могла поверить, что решилась задать ему такой вопрос. Наверное, осмелела от травки.
      Венс задумчиво изучал тлеющий кончик сигареты, затем передал сигарету Чарли. Она сделала одну быструю затяжку.
      – Как бы это сказать... – неуверенно начал Венс, – в общем, у них обычно короткая стрижка.
      – А что еще? – спросила Чарли, она хотела знать все подробности.
      – Пожалуй, они носят черное. Послушай, Чарли, откуда мне все это знать?
      – Я просто так спрашиваю, – пожала плечами Чарли и снова неглубоко затянулась.
      – Я знаю, что они не любят парней, – продолжал Венс. – Обычно они вообще с ними не встречаются. Еще они сильно привирают, стараются все скрыть.
      Чарли внезапно вспомнила Тесс. Она судорожно вдохнула воздух, а вместе с ним и дым и зашлась в кашле. Она не должна даже близко подпускать такие мысли.
 
      После концерта Чарли объявила, что у нее разболелась голова. Она вошла в вестибюль корпуса «Лора Скейлз» и с порога помахала Венсу. Когда его машина благополучно скрылась за поворотом, Чарли выскользнула из общежития и покинула территорию «Квадрата». Она чувствовала себя очень глупо. Чарли поклялась, что теперь молодые люди будут приезжать за ней в Моррис-хаус. Если им не нравится, тем хуже для них. Ее интересуют вещи поважнее, чем курящие марихуану сыновья конгрессменов.
      Чарли ускорила шаг в надежде, что Марина дома и еще не спит. Ей необходимо было поговорить с ней о Тесс.
 
      Марина сидела на кровати, окруженная раскрытыми книгами.
      – Как концерт? – поинтересовалась она, когда Чарли вошла в комнату.
      – Ничего. – Чарли сняла пальто и бросила его на стул. – Мне надо у тебя кое-что спросить.
      Марина потерла кулаками глаза.
      – Это важнее, чем Чосер? У меня в понедельник зачет по всемирной литературе.
      – Да, важнее. Это насчет Тесс.
      – Думаю, Чосеру будет неинтересно твое мнение о ней, – усмехнулась Марина.
      – Я совершенно серьезно, Марина. Как ты думаешь... – начала Чарли, презирая себя за то, что собиралась сказать. – Как ты думаешь, Тесс... лесбиянка?
      – Не имею представления. Ты ее спрашивала?
      – Господи, Марина, зачем ты шутишь.
      – Я не шучу.
      – Ты думаешь, я права?
      – Тебя это беспокоит?
      – Ну конечно... Нет. Я не знаю.
      Марина опустила ноги на пол.
      – Если она и лесбиянка, то ко мне она не приставала. А к тебе?
      Чарли покачала головой:
      – Но она не ходит на свидания...
      – Ну и что? – рассмеялась Марина. – Странные вы люди, американцы. Все-то вас беспокоит. Вы требуете, чтобы все были стрижены под одну гребенку.
      – Но... Она меня видела в душе.
      – Ну и что?
      Чарли вздрогнула, как от холода.
      – Не знаю, как тебе объяснить... Но мне это не понравилось.
      – Ты считаешь Тесс своей подругой?
      – Да. Конечно. Тесс и ты – мои самые лучшие подруги.
      Марина сложила руки на груди.
      – Я, правда, не назвала бы ее своей лучшей подругой, но я точно знаю одно: если Тесс действительно твоя подруга, то какая тебе разница, лесбиянка она или нет.
      Внезапно со стуком закрылась дверь в коридор. Чарли испуганно повернула голову. Но там никого не было.
 
      На следующее утро, когда Чарли убирала кухню после завтрака, она приняла решение больше не встречаться с Венсом. Надо было подыскать кого-то получше, кого-то, кому все равно, в каком общежитии ты живешь – в «Квадрате» или в Моррис-хаусе; и сколько у тебя денег на расходы – одна стипендия или открытый счет в банке.
      И еще этот кто-то не должен баловаться наркотиками.
      Чарли вытирала длинный стальной прилавок и гадала, что это будет за человек, где и когда она с ним встретится. Она думала обо всем на свете, за исключением Тесс.
      – Чарли О’Брайан к телефону, – донесся громкий голос из столовой.
      Чарли положила губку и быстро направилась к двери. Она надеялась, что это не Венс или еще какой-нибудь тип, который хочет пригласить ее на свидание. Сейчас она стремилась целиком и полностью сосредоточиться на учебе.
      – Я здесь! – крикнула Чарли, входя в столовую.
      – Тебя к телефону в гостиной, – сказала ей знакомая старшекурсница.
      В гостиной Чарли сняла трубку и заткнула пальцем свободное ухо, чтобы не слышать топота девушек, сбегавших вниз по лестнице.
      Ей звонил не Венс или другой парень, а мать.
      – Мама! – воскликнула Чарли. – Почему ты не позвонила мне на этаж?
      – Я звонила, но тебя там не было.
      В голосе матери чувствовалось непонятное беспокойство.
      Чарли опустилась на продавленный бархатный диван рядом с телефоном.
      – Что-нибудь случилось, мама?
      – Нет, все здоровы. Не беспокойся, никто не умер, – торопливо добавила мать.
      Чарли смутилась, потому что мысль о смерти кого-нибудь из родных никогда не приходила ей в голову. О’Брайаны были здоровяками. Непостижимо, чтобы кто-то из них вообще мог умереть.
      – Но есть одна проблема, дорогая, – продолжала мать. – Это касается отца.
      – Он заболел?
      – Нет, дорогая, он здоров.
      Пауза затягивалась, и Чарли вообразила, что отец сбежал с какой-нибудь секретаршей с завода или, что было бы для матери еще большим ударом, отказался идти к воскресной мессе.
      – Его уволили, – наконец произнесла мать.
      – Боже мой, мама, как ужасно.
      – Да, – согласилась она.
      Чарли вспомнила, что когда-то отца уже увольняли. Чарли тогда было лет восемь или девять, и для нее единственная перемена заключалась в том, что днем папа был дома.
      – На этот раз все по-другому, – объяснила мать. – Теперь они вообще закрывают завод.
      – Но наверное, он может найти работу еще где-нибудь? – спросила Чарли, глядя в пол.
      – Он очень устал. Похоже, что закрывают все заводы. А те, что остаются, они компьютеризируют. А ты знаешь, как отец относится к компьютерам.
      – Он что-нибудь себе подыщет, мама.
      На этот раз пауза была еще более долгой.
      – Он устал, – наконец вновь повторила мать.
      Чарли охватила тревога:
      – Когда его уволили, мама?
      – На той же неделе, когда ты вернулась в колледж.
      – И вы мне ничего не сказали?
      – Дорогая, мы не хотели тебя волновать. Ты все равно ничем не могла помочь...
      – Чем я могу помочь теперь?
      – Похоже, он очень не скоро снова найдет работу. Мне ужасно не хотелось тебе звонить, но я решила не откладывать это до Дня благодарения, когда ты приедешь на каникулы.
      – В чем дело, мама?
      – Дело в том... Мы с отцом боимся, что ты не сможешь вернуться в колледж на следующий семестр.
      Чарли смотрела в пол.
      – Что? – переспросила она слабым голосом.
      – Дорогая, мы знаем, сколько сил ты положила, чтобы получить стипендию и учиться в колледже. Мы очень гордимся тобой. Но наверное, будет лучше, если ты вернешься домой. Ты можешь учиться в здешнем университете.
      – Но почему, мама? – Слезы уже подступили к глазам. – Вы ничего не тратите на мою учебу, а я еще подрабатываю на всякие расходы.
      – Дорогая, боюсь, отец убьет меня, если я тебе скажу, но мы уже пропустили две выплаты за дом. У нас нет никаких сбережений, все деньги уходили на вас, ребят.
      – Я знаю, мама.
      – Если ты вернешься домой, то сможешь работать в магазине у Фелисии или еще где-нибудь, а учиться по вечерам... Мы как-нибудь выкарабкаемся... Это только на время. Пока отец не найдет работу.
      Чарли не могла поверить тому, что слышала.
      – Твой брат Бобби не может ничем помочь. Он еле сводит концы с концами, ведь у него жена и маленький ребенок.
      Чарли с возмущением подумала о старшем брате, который «должен» был жениться и так и не завершил учебу в колледже.
      – Что, Данни тоже уволили?
      – Конечно. Вот что значит следовать по стопам отца.
      Остальные трое детей, Морин, Шейла и Шон Патрик, были младше Чарли, а Шону Патрику было всего восемь.
      – Морин работает в супермаркете, но ей нужны деньги на наряды. Ты помнишь, сколько расходов было у тебя в школе. А Шейла по вечерам подрабатывает няней...
      Голос матери почти замер. Потом послышались всхлипывания.
      – Не расстраивайся, мама, – подбодрила ее Чарли, прощаясь со своими мечтами.
      – Дорогая, ты знаешь, я бы никогда не попросила тебя, если бы...
      – Все в порядке, мама. Мы ведь одна семья. Вы для меня важнее колледжа. К тому же отец может скоро найти работу, и тогда все уладится.
      – Будем надеяться, – сказала мать без всякой убежденности.
      – Мы все устроим, – говорила Чарли. – Наверное, это ничего, если я пропущу один семестр. Может быть, мне сохранят стипендию до следующего учебного года. И тогда все будет прекрасно.
      «А может, и не будет», – подумала Чарли, кладя трубку. И еще она с возмущением подумала о несправедливости, царящей в мире, когда Венс Ховард, не считая, тратил деньги на вечеринки и наркотики, а Тесс и Марина в один день выбрасывали на наряды такие суммы, что О’Брайанам их бы вполне хватило на две выплаты за дом.

      Тесс не могла поверить, что подруги считают ее лесбиянкой. Она приложила столько сил этим летом, чтобы изменить свою внешность; она старалась походить на них. И тем не менее они считают ее лесбиянкой. И все потому, что ей не звонят молодые люди, потому, что они не приглашают ее на свидания. Тесс провела без сна почти всю ночь. Она рассматривала себя в зеркале в поисках предательских признаков, задавая себе один и тот же страшный вопрос: «Неужели я лесбиянка?» Может быть, это нечто такое, о чем сама не догадываешься, а другие люди видят со стороны? Например, выходишь из туалета и не замечаешь, что у тебя к юбке прилип кусок туалетной бумаги, а все вокруг замечают и смеются.
      Тесс вспомнила, что как-то в темном уголке «Лавки букиниста» наткнулась на фотографии обнаженных женщин. Она удивилась, но просмотрела их все до одной. И тогда она ощутила в себе некое подобие волнения, особенно при взгляде на одну из фотографий. Это был снимок длинноволосой брюнетки с упругими полными грудями. Тесс не могла не признать, что это действительно прекрасные груди, с большими темными сосками, которые, похоже, кто-то только что целовал. Одной рукой брюнетка скромно прикрывалась, пальцы другой слегка касались кончика ее высунутого языка. Даже теперь при воспоминании о фотографии Тесс чувствовала приятное тепло.
      Господи, неужели она лесбиянка?
      Господи, а если Делл?
      Может, Делл любит ее именно поэтому? Может, Делл хочет видеть ее обнаженной, в той же позе, что и брюнетка на фотографии?
      Тесс медленно поднесла руку к губам, наблюдая за собой в зеркало. Она высунула язык, лизнула кончики пальцев и попыталась определить, выглядит ли она сексуально. И решила, что выглядит глупо.
      Она погладила руками груди и живот. Может ли так быть, что тебе почти двадцать, а ты не знаешь, что ты лесбиянка? Но ведь она собирается замуж за Питера Хобарта, разве не так? И она очень, очень этого желает. Разве лесбиянке хочется замуж?
      Тесс подняла руки и потрогала свою новую прическу, короткие, только что подвитые волосы. Может быть, потому, что она лесбиянка, она не любит свою новую внешность и новую Тесс? Не любит укладывать волосы и пользоваться косметикой, потому что желает быть мужчиной? Может, она втайне мечтает о женщинах?
      Слезы выступили у нее на глазах. Она попыталась представить себе Чарли обнаженной. Потом попыталась представить себе Марину в том же виде. Тесс видела их в душевой раздетыми, почему она не обратила на них внимания? Что, если они были для нее не только подругами и ей хотелось целовать их в губы и трогать их груди?
      Тесс вновь вспомнила Питера, его высокую атлетическую фигуру, крепкие мускулы, выступающие из-под коротких рукавов рубашки. Она вспомнила его таким, каким видела верхом на лошади в имении его матери под Нью-Йорком. С тех пор прошло больше года. Он наверняка уже возвратился в колледж, но ей не позвонил. Вероятно, есть только один способ до него добраться, только один способ доказать, что она не лесбиянка.
      Тесс сняла телефонную трубку, набрала номер и попросила соединить ее со справочной службой в Амхерсте.
 
      Тесс вошла в ресторан гостиницы «Лорд Джеффри» на ватных ногах. Питер предложил заехать за ней, но Тесс решила взять такси: она не хотела отвечать на вопросы подруг или чувствовать спиной взгляд множества любопытных глаз.
      Она прошла мимо конторки портье и направилась прямо в ресторан в надежде, что Питер уже там. Тесс поймала свое отражение в зеркальных дверях ресторана: короткое черное вязаное платье выглядело, по ее мнению, очень сексуально. Девушка в зеркале совсем не походила на лесбиянку.
      – Чем могу вам помочь? – спросил ее молодой метрдотель.
      Тесс улыбнулась и постаралась прогнать мысль о том, что предпочла бы сейчас находиться у себя в общежитии, облаченной в махровый халат. Она напомнила себе, что этот вечер – этап на пути к тому заветному дню, о котором, не переставая, твердила мать.
      – Я жду Питера Хобарта, – сказала Тесс, не решаясь взглянуть на зал ресторана за спиной метрдотеля.
      – Тесс! – позвал ее голос. – Я здесь!
      Питер стоял у камина и махал ей рукой. Его темные волосы были длиннее, чем их помнила Тесс, и у него были совсем другие очки. Они делали его старше. В вельветовых брюках и спортивном свитере он выглядел настоящим студентом Амхерста, очень просто одетым по сравнению с Тесс. Она подняла голову выше, чтобы скрыть смущение.
      Метрдотель провел ее к столику перед камином.
      Питер наклонился и поцеловал ее в щеку.
      – Господи, как я рад тебя видеть, – сказал он, – я и забыл, что ты учишься в Смитовском колледже.
      Она почти упала на стул, и ее сердце упало вместе с ней. «Я забыл, что ты учишься в Смитовском колледже». Значит, он не вспоминал о ней все полтора года со времени их последней встречи.
      – Тебя не узнать, ты выглядишь... по-другому.
      – По-другому? – выдавила из себя Тесс.
      – Да. Совсем по-другому. Старше. Вообще здорово.
      Тесс ловила его слова, черпая в них уверенность. Она улыбнулась, не решаясь сказать ему, что он тоже выглядит здорово. Она представила его в белом смокинге рядом с собой перед алтарем. Представила себе улыбающуюся мать, и ей стало необыкновенно хорошо. Будь она лесбиянкой, вряд ли бы она испытывала подобное чувство.
      – Хочешь вина? – предложил Питер и потянулся за бутылкой в ведерке со льдом.
      – С удовольствием, – согласилась она.
      Пока Питер наполнял ее бокал, Тесс смотрела на меню в красной кожаной обложке, лежавшее на ее тарелке. Она вдруг заметила, что метрдотель куда-то исчез.
      Тесс подвинулась на неудобном стуле и задела рукой край белой льняной скатерти, чуть не стащив ее со стола. Она откашлялась.
      – Как твои родители? – вежливо спросил Питер, ставя бутылку обратно в ведерко.
      – Хорошо, – ответила Тесс. – А как твоя мать?
      – Ты же знаешь мою мать, – коротко рассмеялся Питер. – Она не меняется.
      Тесс кивнула и положила на колени, на свое чересчур нарядное платье бордового цвета, салфетку.
      – Ты, наверное, удивляешься, почему я так нарядилась?
      Питер замялся, потом сказал:
      – Мне нравится.
      Тесс убрала за ухо прядь волос.
      – После обеда мне надо обратно в колледж. Сегодня там встреча с выпускницами прошлых лет. Представляешь, какая скучища, – объяснила она, надеясь, что он ей поверит, и одновременно думая, что нет ничего скучнее этого старомодного ресторана и пронзительных звуков скрипок, лившихся откуда-то с потолка.
      – Ты дочь выпускницы вашего колледжа, и это ко многому обязывает, – заметил Питер. – Я знаю, что это такое. За меня, правда, теперь отдувается брат. Он на первом курсе Амхерста.
      – Как хорошо, – заметила Тесс.
      Она всего раз видела брата Питера Джона. Это был абсолютный болван. Тесс отпивала из бокала, изучая меню, и решила остановить свой выбор на паровой лососине. Она еще раз отхлебнула из бокала, стараясь расслабиться.
      – Как тебе нравится твой колледж?
      Она чуть не ответила, что больше всего ей там нравится церковь.
      – Ничего. Нравится.
      – Ты на первом курсе?
      «Господи, на первом курсе! Да он действительно ни разу не вспомнил обо мне».
      – Нет, я на втором, – поправила она с деревянной улыбкой.
      – Я буду скучать по Амхерсту. Наверное, на последний год я переведусь в Гарвард.
      Тесс слушала, улыбалась и вставляла, где надо, подходящие слова. И все это время ей не удавалось заглушить внутренний голос, твердивший: «У тебя свидание. У тебя свидание с парнем, за которого ты столько лет планируешь выйти замуж». Она не могла заглушить этот голос и не могла расслабиться, сколько бы ни отпивала из бокала.
      Тесс ковыряла вилкой рыбу, пока Питер с аппетитом расправлялся с бифштексом. Где-то в середине обеда столик поблизости заняла еще одна пара, и Тесс окончательно смутилась. Наверное, они догадались, что у них с Питером не настоящее свидание и что она его любит, а он относится к ней, как к сестре.
      Любит ли она его? Так ли это? Любит ли она Питера Хобарта? Тесс слушала, с каким энтузиазмом Питер говорит о текстильной компании «Хобарт» и о планах на будущее. «Да, – думала она, – наверное, я все-таки влюблена в Питера Хобарта».
      – Пройдет время, и ты поймешь, что сделала правильный выбор, – часто повторяла мать, и, видимо, она была права.
      – Ты едешь домой на День благодарения? – спросил Питер за десертом, состоящим из шоколадного мусса и кофе.
      Тесс кивнула.
      – Я тоже, – продолжал Питер, – и хочу кое-кого прихватить с собой, но, боюсь, у матери случится удар.
      У Тесс он тоже чуть не случился. Не зная, что сказать, она потянулась за чашкой. Кофе был горячим. Он обжег ей горло и вызвал слезы на глазах.
      – Она учится в Масуниверситете, – рассказывал Питер, не подозревая о боли в ее горле и сердце. – Ее зовут Лидия. Она тебе понравится.
      Тесс нашла в себе силы, чтобы кивнуть. «Он ведь не догадывается, что я чувствую, – напомнила она себе. – Он совершенно ничего не знает о моих планах».
      – Она из Тринидада. Представляешь, что будет с матерью?
      Насколько Тесс помнила мать Питера, вряд ли она была способна одобрить хотя бы одно существо женского пола. За исключением разве Тесс. По крайней мере Тесс на это надеялась. Ведь ее отец верой и правдой служил текстильной компании «Хобарт».
      Тесс пыталась улыбаться, но думала только о том, чтобы все поскорее закончилось. Ей хотелось бежать отсюда, от столиков под белыми льняными скатертями, от рыдающих скрипок и вообще подальше от ресторана «Лорд Джеффри». Бежать до самого Нортгемптона и никогда больше не видеть Питера Хобарта.
      – Она необыкновенная девушка, – продолжал Питер, и у Тесс застучало в висках; она с трудом приподняла руку и взглянула на часы.
      – Не сомневаюсь в этом, Питер, – сказала Тесс. – С удовольствием бы послушала о ней, но мне пора. Мне надо возвращаться в колледж. Я уже говорила тебе о той самой встрече.
      Питер положил на стол салфетку.
      – Боже мой, какой же я осел. Расхваливаю Лидию и совсем забыл, что у тебя другие планы на вечер.
      Тесс еле кивнула головой.
      Питер сделал знак официанту.
      – Не надо брать такси, Тесс. Я тебя подвезу.
      Тесс отодвинула стул и встала.
      – Спасибо, Питер, но не следует усложнять жизнь. Зачем тебе делать два конца?
      Он тоже встал.
      – Ладно, – легко согласился он. – Рад был с тобой повидаться.
      Питер наклонился и поцеловал ее в щеку, в ту самую, что поцеловал при встрече.
      Тесс боялась, что она закричит, расплачется или упадет в обморок.
      – Может, мы еще где-нибудь налетим друг на друга, – проговорил Питер. – Если что надо, звони.
      Почти бегом Тесс бросилась вон из ресторана. Скорее бы добраться до общежития, чтобы смыть с лица краску, расчесать кудряшки и навсегда позабыть об этой встрече и о том, что Питер Хобарт вообще существует на свете.

* * *

      Тесс сидела перед мольбертом в студии на верхнем этаже особняка родителей на Ноб-хилл, фешенебельном районе Сан-Франциско. Она вытерла мокрую кисть о свою старую синюю блузу и посмотрела на акварель. Еще один вид на Рыбацкую гавань. Тесс не обладала особым талантом, ей было далеко до отца. Она отложила кисть в сторону и принялась разглядывать размыв синих и коричневых тонов акварели. Вроде бы все на месте: вереница ресторанов и лавок у кромки воды, ослепительно белые лодки, украшенные яркими флагами. Но в отличие от произведений отца, его «маленьких пустячков», которые всегда были в поле зрения критиков и выставлялись в самых модных художественных галереях на тихоокеанском побережье, в работах Тесс не было души. Она не умела выразить в акварелях нюансы своих переживаний.
      – Вот ты где, – донесся до нее голос матери. – Почему ты здесь прячешься? Ты ведь приехала погостить всего на несколько дней. И еще: интересно, что стало с той модной одеждой, которую мы тебе накупили перед возвращением в колледж?
      Тесс взяла на кисть немного краски из многоцветья палитры.
      Салли Ричардс обошла мольберт и наклонилась, вглядываясь в лицо дочери.
      – Кстати, с тех пор как ты вернулась домой, я ни разу не видела, чтобы ты хотя бы чуточку пользовалась косметикой. Не понимаю, Тесс, почему ты не хочешь сделать себя более привлекательной. У тебя такое прелестное личико.
      «Такое прелестное личико». Тесс хотелось провести кистью с краской по уже не слишком прелестному личику матери.
      Миссис Ричардс села на табурет рядом с дочерью.
      – Расскажи мне, кто тебя приглашал в этом году. Я хочу знать все о твоих поклонниках.
      Тесс вздохнула. Мать не понимала главного. Она не могла примириться с тем, что ее дочь невзрачна и неуклюжа и что молодые люди не приглашают ее на свидания. Мать не могла примириться с тем, что Тесс Ричардс не Чарлин О’Брайан или принцесса Марина. Она была всего-навсего Тесс Ричардс, и никто не обращал на нее внимания.
      Тесс поднесла кисть к бумаге и остановилась, делая вид, что изучает предварительный набросок.
      – Так вот, был один парень из Масуниверситета, – начала она, имея в виду тот ужасный вечер в прошлом году, когда она пошла с Чарли на свидание.
      Лицо матери выразило огорчение.
      – Ну и еще несколько человек, – быстро соврала Тесс. – Ничего особенного.
      – А как насчет ты знаешь кого?
      – Кого?
      Тесс делала легкие мазки.
      – Ты такая шутница! – пронзительно взвизгнула Салли Ричардс, как только она одна умела делать. – Я говорю о Питере. Как насчет Питера Хобарта?
      Первым поползновением Тесс было вообще не отвечать. Но потом она подумала о том, что скажет ей мать. «Ты недостаточно стараешься. Чего же в таком случае можно ожидать? Кому ты нужна, если ты за собой не следишь?»
      Тесс водила кистью по безоблачно-голубому небу на мольберте.
      – Я его видела! – выпалила она.
      Мать вскочила с табурета.
      – Ты встречаешься с Питером! Как чудесно!
      – Мы просто друзья, мама.
      Но Салли Ричардс только кивнула с понимающей улыбкой.
      – На прошлой неделе мы ужинали с ним в ресторане «Лорд Джеффри». Вы там с папой когда-нибудь бывали?
      Усмешка на лице Салли стала еще шире.
      – Именно там твой отец сделал мне предложение.
      Тесс взяла с палитры черной краски и добавила ее к голубой. Грозовые облака больше отвечали ее настроению.
      Мать похлопала Тесс по щеке.
      – Мне надо одеваться, – сказала она. – Ужин в семь. Мы ждем Грейсонов и Аршамбо. Надеюсь, мне не придется краснеть за твой внешний вид? – Мать поцеловала ее в щеку. – Ты хорошая девочка, Тесс. Но если ты хочешь окрутить Питера Хобарта, то должна больше времени уделять своей внешности и не витать в облаках.
 
      На ужин по случаю Дня благодарения Тесс надела простое черное платье и завила волосы. Она так и не сумела до конца выскрести краску из под ногтей.
      Когда она вошла в столовую, гости уже сидели на своих местах за столом. Мистер Грейсон и мистер Аршамбо встали, чтобы с ней поздороваться; затем Тесс соответственно этикету поцеловала в щеку их жен. Ее все еще красивый отец, хотя ему было под пятьдесят, улыбнулся дочери дружеской теплой улыбкой.
      Тесс всегда удивляло, что этот тихий, мягкий человек, который был удивительно терпелив со своей женой, столь жестко и энергично вел свои дела. Она уже не в первый раз задавала себе вопрос, а нет ли у Джозефа Ричардса длинноволосой пышногрудой возлюбленной, живущей в укромной квартирке около верфей, где отец задумывал свои акварели, расслаблялся после напряженного рабочего дня и домашних стычек и удовлетворял свои мужские потребности. Любя отца, Тесс надеялась, что не ошибается.
      Она улыбнулась отцу, села на свое место и сложила руки, как и положено девушкам с прелестным личиком, которые не подвергают сомнению поведение родителей и не строят догадок насчет сексуальной жизни собственного отца.
      Мать стремительно вошла в столовую в бордовом бархатном турецком кафтане. Она вся была в золотых украшениях и бриллиантах и смотрелась королевой. Тесс подумала о настоящей принцессе Марине, которая проводила праздничные дни в общежитии вместе со своим телохранителем. В какой-то мере она жалела Марину. Какими бы разными они ни были с матерью, для Тесс дом всегда оставался домом и самым лучшим местом на земле.
      Повар поставил на стол блюдо с огромной индейкой. Тесс слушала восхищенные вздохи и возгласы гостей и наслаждалась теплом домашнего очага. Она знала, что, несмотря на недовольство и попреки, мать искренне желала ей добра. Наверное, Салли Ричардс была хорошей матерью. Не ее вина, что Тесс не дотягивала до ее требований. Если матери хочется, чтобы дома Тесс немного подкрашивалась и завивала волосы, она будет это делать. А в колледже будет поступать по-своему. Тесс удивилась, что ей никогда прежде не приходило в голову такое простое решение.
      – Какой у тебя основной предмет? – спросила миссис Аршамбо, всегда улыбающаяся матрона, которая с каждым следующим Днем благодарения увеличивалась в размерах.
      – Тесс еще не решила, на чем будет специализироваться, – ответила за нее мать.
      – Может быть, она станет художницей, как отец? – спросила миссис Грейсон.
      – Мы очень надеемся, – ответил отец.
      – Ни в коем случае, – возразила мать.
      Все за столом рассмеялись, в том числе и Тесс.
      – Жизнь состоит не только из работы, – подчеркнула миссис Аршамбо. – Ты уже встретила своего избранника?
      Тесс не знала, что ответить.
      – Я встретила мужчину моей мечты в колледже, – сказала миссис Грейсон и подмигнула мужу.
      – Moi aussi, я тоже, – подхватила миссис Ричардс. – Знаете, мы венчались в церкви Хелен Хиллз Хиллз.
      – Хелен Хиллз Хиллз, – снова рассмеялась миссис Аршамбо. – Что, Хелен Хиллз заикалась?
      – Нет. Она вышла замуж за своего кузена.
      Последовал новый взрыв смеха.
      – У Тесс, правда, нет двоюродных братьев, – заметила миссис Грейсон.
      – Братьев нет, – отозвалась миссис Ричардс, – но у нас свои планы.
      – Свои планы? Неужели? А мы о них знаем?
      Отец Тесс нахмурился:
      – Прошу тебя, Салли...
      – Так вот, – продолжала мать, не обращая внимания на мужа. – У нас есть на примете один молодой человек, который учится в Амхерсте.
      – Мама, – попросила Тесс, надеясь, что она не слишком заметно покраснела. – Я тебе говорила, что мы с Питером друзья. Только и всего.
      – Вы сказали «Питер»? – переспросила миссис Аршамбо.
      – Питер Хобарт.
      – «Хобарт», как текстильная компания «Хобарт»? – уточнила миссис Грейсон.
      – Он учится в Амхерсте, – подтвердила мать.
      – Как это удачно, – обратилась миссис Аршамбо к Тесс. – Я рада за тебя.
      Тесс в отчаянии комкала салфетку на коленях.
      – Мы с ним только друзья, – снова повторила она.
      – В дальнейшем он, наверное, возглавит компанию «Хобарт»? – спросил мистер Аршамбо.
      Тесс чуть не застонала. Теперь к сплетням подключились и мужчины. Она старалась не прислушиваться к болтовне, надеясь, что тема им наскучит; как бы она хотела, сославшись на головную боль, покинуть гостей, запереться в студии и погрузиться в мир красок. Но она осталась на месте и просидела до конца обеда, как и полагалось дочери Джозефа и Салли Ричардс.

* * *

      Тесс ждала окончания праздников и возвращения в колледж, к тому, что стало для нее привычной, нормальной жизнью. Она добавила в чемодан две новые майки. Ей не понадобятся больше черное вязаное платье и комбинезоны из синтетики: она не предполагала встречаться с Питером Хобартом. Может быть, к рождественским каникулам родители окончательно о нем забудут. Хотя на это было мало надежды.
      Отец подошел к дверям комнаты.
      – Ну как, ты готова?
      – Почти, папа.
      – Нам пора отправляться в аэропорт.
      Тесс кивнула и закрыла крышку чемодана.
      – Подожди, – остановил ее отец. – У тебя найдется местечко? – Он держал в руке небольшую папку. – Это последний отчет о нашей работе в тихоокеанском регионе. Я попрошу тебя передать его Питеру.
      Тесс смотрела на папку.
      – Ты хочешь, чтобы я передала его Питеру?
      – Да. Он должен быть в курсе дела.
      – Ты не мог бы послать его по почте?
      – Надо, чтобы Питер поскорее с ним ознакомился. Ты ведь увидишься с ним сегодня или в крайнем случае завтра? Верно?
      Тесс проглотила слюну.
      – Увижусь...
      – Вот и чудесно, девочка. Спасибо тебе. – Он подал ей папку и взглянул на часы. – Спускайся вниз, как только будешь готова.
      Когда отец ушел, Тесс посмотрела на папку: «Текстильная компания «Хобарт». Итоги деятельности в тихоокеанском регионе. Третий квартал 1977 года».
      «Ты ведь увидишься с ним сегодня или в крайнем случае завтра?» «Нет, папа, – должна была бы ответить она. – Честно говоря, я никогда больше не увижусь с Питером Хобартом». Она должна была все объяснить отцу. Она должна была сказать ему правду. Тесс приподняла крышку чемодана и положила поверх вещей папку. Как видно, ей все-таки придется еще раз встретиться с Питером Хобартом. Она отложит на будущее неприятное объяснение с родителями.
 
      – Ты не съездишь со мной на автобусе в Амхерст? – попросила Тесс Чарли.
      Это была середина следующего дня, и они вместе возвращались в общежитие после занятий.
      – Извини, не могу, – ответила Чарли. – У меня в четыре лекция по истории.
      Тесс не знала, что ей делать: плакать или смеяться. За все время учебы Марина и Чарли никогда и ничем ей не помогли. А сколько раз Тесс отвечала за них на телефонные звонки, восхищалась их видом, когда они отправлялись на свидание, или выслушивала их бесконечные впечатления после возвращения в общежитие? А как насчет ее переживаний? Или они думают, что она бесчувственная?
      – Ты не могла бы пропустить лекцию?
      Чарли в ужасе посмотрела на Тесс.
      – Пропустить лекцию? – переспросила она таким тоном, будто Тесс предлагала ей совершить убийство с отягощающими обстоятельствами.
      Тесс обдумала свою просьбу. Может, она действительно слишком многого требует. Может быть, это выглядит принуждением. Но потом Тесс вспомнила о Питере, о том, как он рассказывал ей о Лидии и с каким равнодушием отнесся к ней, Тесс. Она вспомнила о матери. Внезапно у нее по щекам потекли слезы.
      Чарли тронула ее за плечо.
      – Господи, Тесс, что с тобой?
      Тесс не могла заставить себя говорить. Не могла рассказать, как поступил с ней Питер, как он разрушил ее мечты. Не могла рассказать Чарли о глупейшем плане матери.
      – Скажи мне, Тесс, что случилось?
      Тесс шмыгнула носом и, запрокинув голову, посмотрела на серое ноябрьское небо. Интересно, будет ли когда-нибудь у нее нормальная жизнь, полюбит ли ее кто-нибудь? Настанет ли время, когда она избавится от постоянного чувства униженности?
      – Это все Питер, – объяснила она. – Мы с ним расстались.
      – Господи, Тесс, как это произошло? – сочувственно спросила Чарли.
      – Он долго отсутствовал. Он изменился. Нас больше ничто не связывает.
      – Вот почему ты так расстроена.
      – Нет, не поэтому, – затрясла головой Тесс. – Между мной и Питером все кончено. Но мои родители... Я не решаюсь им сказать. – Тесс вытерла слезы. – Отец попросил меня передать Питеру один документ. Я должна это сделать сегодня, а я не хочу ехать к нему одна. Боюсь, он меня избегает, а я поставлю его в неловкое положение.
      Чарли немного подумала, потом сказала:
      – Что ж, пожалуй, я могу пропустить лекцию.
      – Нет, Чарли, не принуждай себя. Это моя проблема.
      – Тесс, ты никогда меня ни о чем не просила. Могу я хоть раз тебе услужить?
      Тесс почувствовала, как теплеет у нее на сердце.
      – Вот спасибо, – сказала она.
      Тесс решила, что не станет тратить время на то, чтобы подкраситься.
 
      – Питер на занятиях, – сказал им один из студентов на первом этаже общежития. – Он вернется с минуты на минуту, если у вас есть время подождать.
      – Могу я оставить вам для него эту папку? – спросила Тесс.
      – Ты думаешь, ее можно оставить? – удивилась Чарли.
      – Не знаю. Может, и не стоит, – пожала плечами Тесс.
      – Не беспокойтесь, в этом семестре у нас не было ни одной кражи, – заверил их студент. – Это вам не Масуниверситет.
      Словно в поисках ответа, Тесс взглянула на папку у себя в руках.
      – Не могли бы вы положить папку в его почтовый ящик?
      – Наши почтовые ящики на другом конце студенческого городка. На почте.
      – Может, мне оставить папку у него в комнате?
      – Думаю, она заперта. – Юноша снял очки и потер глаза. – Если вы доверите папку мне, я обещаю, что передам ее в целости и сохранности. Честное слово.
      Тесс колебалась. Если она оставит отчет и Питер его не получит, отец рассердится. С другой стороны, если она его оставит, она будет избавлена от необходимости встречаться с Питером. Она вспомнила выражение его лица и блеск в глазах, когда он произносил имя Лидии.
      Тесс протянула папку студенту.
      – Передайте ему. Спасибо.
      Они уже были на веранде, когда увидели молодого человека в верблюжьем пальто, который бежал вверх по лестнице, прыгая сразу через две ступеньки. У Тесс упало сердце.
      – Питер, – сказала она чуть слышно.
      Он посмотрел на нее, не узнавая. Затем моргнул.
      – Привет, Тесс. – Он улыбнулся и отвел волосы со лба. – Какими судьбами?
      Тесс взглянула на Чарли. Не показалось ли ей странным слишком прохладное отношение бывшего поклонника? Но Чарли, видимо, не заметила ничего необычного.
      – Отчет, – объяснила Тесс и показала на дверь общежития. – От моего отца. Я отдала его одному типу...
      – Прекрасно. Спасибо, Тесс.
      Взгляд Питера переместился на Чарли.
      – Чарли, это Питер, – представила его Тесс. – Питер, это Чарли.
      Питер не отрывал взгляда от Чарли, и чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее краска заливала его лицо. У Тесс упало сердце.
      – Рад с вами познакомиться, – сказал Питер и протянул Чарли руку.
      Чарли пожала руку Питера и кивнула головой.
      «Ей это нравится, – подумала Тесс. – Она привыкла вводить парней в краску, и ей это нравится».
      – Пойдем, Чарли, мы еще успеем на следующий автобус, – сказала Тесс и подтолкнула Чарли под локоть.
      – Вы приехали на автобусе? – изумился Питер. – Я отвезу вас обратно на машине.
      Тесс потрясла головой:
      – Большое спасибо, но моя подруга обожает ездить на автобусе.
      – Вы шутите, – рассмеялся Питер. – На сегодня у меня кончились занятия, и я с удовольствием встряхнусь.
      Тесс взглянула на Чарли, рассчитывая на ее поддержку. Но Чарли не смотрела на Тесс, она смотрела на Питера, и при этом из ее рта вылетали слова.
      – Вы правы, автомобиль куда приятнее автобуса, – говорила она ему.
 
      Тесс смотрела из окна на дорогу номер девять и гадала, разрешают ли правила дорожного движения ездить втроем в двухместном «корвете». Тем временем Питер и Чарли болтали – о колледже, об Амхерсте и вообще обо всем. Тут нечему удивляться. Конечно же, Питеру понравилась Чарли. Она всем нравилась. Всем без исключения молодым людям. Чарли всегда знала, что сказать, как себя вести, когда говорить, а когда молчать. Словно ее специально обучали, как вести себя с противоположным полом, в некоем закрытом женском учебном заведении, и по всем предметам она получила отметку «отлично».
      Но самое главное – Чарли хорошенькая. У нее длинные стройные ноги, которые хотелось погладить. У нее очаровательная улыбка. У нее были маленькие высокие груди. Высокие груди – мечта всякого существа мужского пола в Амхерсте. Тесс опустила голову и посмотрела на свои собственные груди. Они прятались под курткой и свитером, но Тесс знала, что их вряд ли можно назвать высокими. Они были округлыми, тяжелыми и вылезали из лифчика любого размера.
      В этот момент Питер пошутил, и Чарли рассмеялась звонким смехом. Затем она подвинула свою длинную соблазнительную ногу поближе к рычагу переключения скоростей, и Питер посмотрел на ее обнаженное колено восхищенными телячьими глазами.
      Тесс мечтала об одном: побыстрее добраться до дома, вставить два пальца в рот, чтобы ее вывернуло наизнанку, после чего завалиться в постель. Никогда еще дорога не казалась ей такой длинной.
 
      В тот же день после ужина Чарли пришла в комнату Тесс.
      – Могу я с тобой поговорить? – спросила она.
      Тесс сидела за столом, делая вид, что занимается.
      – Я готовлюсь к экзаменам, – сказала она.
      – Тесс, до экзаменов еще целых три недели.
      – Ты знаешь, что я всегда начинаю заранее.
      Чарли отодвинула в сторону брошенную на кровать одежду и села.
      – Как, между прочим, ты провела праздники? Ты так волновалась из-за встречи с Питером, что даже не упомянула об этом.
      – Как обычно. А ты?
      Чарли подобрала под себя ноги.
      – Неважно. Знаешь, отец потерял работу.
      Тесс повернулась к ней.
      – Нет, не знаю.
      – Пока он еще не нашел нового места. Может случиться, что я не вернусь в колледж на следующий семестр.
      – Не вернешься в колледж?
      – Возможно, мне придется остаться в Питсбурге и пойти работать.
      – Господи, как ужасно.
      – Да. Только я пришла поговорить не об этом. Расскажи мне о Питере.
      – О Питере?
      Голос Тесс невольно сорвался.
      – Почему ты с ним рассталась? Он что, со странностями?
      – Нет. Я уже тебе говорила. Его долго не было. Он изменился. Я тоже. – Она удивилась тому, как легко ложь слетает у нее с языка. – Я поняла, что наши родители строили планы за нас, а мы оставались в стороне.
      – Вот как. Скажи, как ты сейчас к нему относишься?
      – Не знаю, – пожала плечами Тесс. – Он неплохой парень. Но я уже сказала тебе, что меня к нему больше не тянет.
      Тесс произносила эти слова и чувствовала, как у нее сжимается сердце. Она не хотела обманывать Чарли, но уже было поздно поворачивать назад.
      – Ты уверена, что не влюблена в него?
      Тесс захлопнула книгу и решительно повернулась к Чарли.
      – Я уже сказала тебе, что он не в моем вкусе. Нет, он нормальный, но я не влюблена в Питера Хобарта. Почему ты меня допрашиваешь?
      – В прошлом году ты, похоже, была влюблена. Ты не могла дождаться, когда он вернется в Амхерст. Помнишь, ты даже отказывалась от свиданий?
      «Я не отказывалась, меня никто не приглашал», – почти вырвалось у Тесс.
      – Наверное, мечтать о нем было приятнее, чем встречаться, – сказала она вслух.
      – Ты уверена? – повторила Чарли.
      – Ради Бога, Чарли, что тебе нужно?
      – Не знаю, как тебе сказать, но Питер меня пригласил.
      Это было как нож в сердце.
      – Что ты сказала?
      – Он пригласил меня. Позвонил после ужина.
      – Вот как, – только и смогла выдавить Тесс.
      – Я не дала согласия, потому что не знала о твоих чувствах.
      Тесс почесала живот.
      – Он тебе нравится?
      – Мне кажется, он ничего.
      Злобная ревность уже пустила корни в душе Тесс.
      – К тому же он богатый, – добавила она.
      – Похоже, что так, – улыбнулась Чарли. – Ты это знаешь лучше меня.
      – Можешь мне верить. Он богатый. Знаю, как для тебя это важно.
      Последние слова зашипели, словно жир на раскаленной сковороде.
      Чарли ничего не заметила и вытянула свои длинные стройные ноги; Тесс знала, что и у нее могли быть такие же, сложись удачнее комбинация родительских генов. Тогда у нее был бы и Питер.
      – Он пригласил меня кататься на лыжах.
      – Я не знала, что ты умеешь кататься на лыжах.
      – Я не умею. Но я могу научиться.
      – Это не так просто, – заметила Тесс, словно когда-нибудь пробовала учиться.
      – Он сказал, что научит меня.
      Тесс следила, как Чарли поправляет носки. Ей хотелось сорвать их с подруги и засунуть ей в глотку.
      – Значит, ты не против? – снова повторила Чарли.
      – Да нет! – Тесс раскинула руки. – Все прекрасно. Когда вы собираетесь ехать?
      – В субботу.
      – Отлично. А теперь позволь мне вернуться к моим занятиям.
      Чарли встала с кровати и положила руку на плечо Тесс.
      – Спасибо, Тесс. Я знала, что ты меня поймешь.
      Чарли вышла из комнаты и закрыла дверь. Тесс посмотрела на книгу перед собой и сбросила ее на пол. Она положила голову на стол и заплакала. Она плакала и плакала, и не могла остановиться.
 
      Как назло, в субботу утром начался снегопад, создавая нужное оформление для свидания. Тесс сидела возле окна у себя в комнате и ждала появления Питера. Чарли постучалась к ней в дверь, но Тесс не отозвалась. Недоставало только, чтобы Чарли спрашивала у нее совета насчет своего туалета. Конечно, Чарли будет выглядеть потрясающе. Тесс знала, что Питер будет того же мнения. Снежинки таяли снаружи на стекле, а слезы текли у нее из глаз. Какая несправедливость. Какая несправедливость, что у Чарли было все, а у нее ничего. Тесс смотрела в окно и ждала. Ей не пришлось ждать долго.
      Черный «корвет» Питера проехал по Грин-стрит и стал у обочины. Затаив дыхание Тесс наблюдала, как Питер вышел из машины. На нем была темно-синяя лыжная куртка. Снежинки тут же припудрили его волосы, щеки горели от свежего воздуха. Сложив руки на груди, Тесс проследила, как он пересек замерзшую лужайку и подошел к дому. Интересно, куда делась Лидия?
      Он поднялся на веранду. Тесс ждала; боль внутри нарастала. Она не могла сдвинуться с места, наверное, она в состоянии просидеть у окна весь день.
      Тесс вдруг почувствовала какое-то движение во дворе. Она посмотрела вниз и увидела Питера. И с ним Чарли, свою подругу Чарли. В белой парке Марины она казалась снежной королевой. Насколько она разглядела с четвертого этажа, они смеялись. Они подошли к машине, и Питер открыл дверь. Чарли что-то сказала Питеру, придвинув к нему лицо; они снова засмеялись. Тесс плакала.
      В одно мгновение черный «корвет» исчез, оставив пустое место на стоянке. Наконец-то Тесс Ричардс точно знала, что не была лесбиянкой. Тесс Ричардс любила мужчину, который ей никогда не достанется. Она была неудачницей, а не лесбиянкой. Будь она лесбиянкой, ей, наверное, было бы легче. Она смотрела на то место, где недавно стоял автомобиль; постепенно оно посерело, а потом побелело от снега.
      Через некоторое время в дверь постучала Марина.
      – Открой мне, Тесс, – позвала она. – Мне нужна твоя помощь.
      Тесс продолжала сидеть на стуле у окна.
      – Я знаю, что ты дома. Открывай! – крикнула Марина и начала колотить в дверь.
      Тесс медленно поднялась со стула. Остановилась у зеркала и посмотрела на себя. Лицо опухло, глаза покраснели. Она не могла впустить Марину.
      – Открывай дверь, черт тебя побери, Тесс. Я слышу, как ты там двигаешься.
      Тесс потрогала свои вздувшиеся веки.
      – Отвяжись, – сказала она. – У меня болит голова.
      – Не выдумывай, – донеслось из коридора.
      Тесс не помнила, чтобы Марина была когда-нибудь такой настойчивой. Она подошла к двери, отперла ее и впустила Марину.
      – В чем дело? – спросила Тесс как можно более небрежно.
      – Ты мне нужна, – объявила Марина. – Я была на улице и увидела тебя у окна. Что ты там делала? Ждала возвращения Чарли вместе с твоим возлюбленным?
      Марина уперла руки в бока. Она смотрела на Тесс, и ее черные глаза метали молнии.
      – Он не мой возлюбленный, Марина. Я с ним рассталась.
      Тесс отвернулась, но Марина схватила ее за руку.
      – Послушай, Тесс, я знаю, что мы с тобой не ладим. Но нельзя, чтобы ты вечно сидела у окна. Поверь мне, от этого мало толку.
      – Именно этим ты занята уже целый год. С тех пор, как уехал Виктор.
      – Потому что я глупая идиотка. Но ты не должна губить себя. Оденься поприличнее, и мы куда-нибудь пойдем. Займись хоть чем-то. Двигайся. Кончай просиживать штаны. Хочешь, я вместе с тобой пойду к Делл?
      – Ты? Ты пойдешь к Делл? – рассмеялась Тесс.
      Хотя Марина и побывала в «Лавке букиниста» в День отдыха, было ясно, что она не питает особых симпатий к Делл после случая с Виктором Коу в прошлом году.
      – Конечно, пойду. Может быть, она научит тебя уму-разуму.
      Марина отвела от лица прядь густых черных волос и ждала ответа.
      – Мужчины такие подлецы, – сказала Тесс.
      – Наконец-то ты заговорила как надо. Одевайся. Жду тебя внизу через десять минут.
 
      В «Лавке букиниста» Марина с легким кивком быстро прошла мимо Делл и скрылась за полками в глубине комнаты. Тесс хотелось крикнуть ей вслед, чтобы она вела себя как взрослая: забыла о Викторе Коу и о том, что было или не было между ним и Делл. Все это принадлежало прошлому. Жизнь Марины не погублена, как она погублена у Тесс. Марина красавица и принцесса, и мужчины всегда будут лежать у ее ног. И ей не надо отчитываться перед Салли Ричардс.
      За прилавком Делл возилась с кофейником.
      – Снег все еще идет? – спросила она у Тесс.
      Тесс посмотрела на окно. Из магазина в подвале трудно было понять, как густо снег покрывает землю. Она гадала, хороший ли сегодня спуск на горе Том, не застрянут ли из-за метели Чарли и Питер на лыжной базе и не сломает ли ногу Чарли, обучаясь кататься на лыжах.
      – Хочешь кофе? – спросила Делл.
      Тесс кивнула и села за стол рядом с Юджинией, тряпичной куклой, расположившейся на пачке книг. «Как хорошо быть тряпичной куклой, – думала она. – Тряпичная кукла не знает страданий и постоянно счастлива, она создана для радости, и ей чужда боль».
      Делл поставила перед Тесс кружку с кофе и села рядом.
      – Ты сегодня неразговорчивая, – заметила она.
      Тесс смотрела в кружку, стараясь побороть немоту, но горячие слезы уже навернулись на глаза и мешали говорить.
      – Тесс, – сказала Делл и взяла ее за руку.
      Стоило Делл коснуться ее, как слезы хлынули потоком.
      – Боже мой, Делл! – воскликнула Тесс. – Что мне делать?
      Она спрятала лицо в ладонях, пытаясь заглушить рыдания и унять дрожь внутри, стараясь вести себя разумно, а не как глупая дурочка. Но из этого ничего не вышло. Она горько всхлипывала и только через некоторое время заметила, что у нее на плече лежит мягкая рука Делл.
      – Прежде всего ты мне скажешь, что случилось, – услышала Тесс спокойный голос Делл.
      – Не могу. Это так глупо, – потрясла головой Тесс.
      Делл убрала руку с ее плеча. Тесс вытерла лицо и попробовала взглянуть на Делл, но была слишком смущена.
      – Когда у меня возникает проблема, – начала Делл, – я говорю с куклами, и мне это очень помогает. Возьми, к примеру, вот эту, по имени Юджиния. Она сидит и бездельничает, дожидаясь, когда я налью ей кофе в кружку. Ждет уже двадцать лет, а я не наливаю. Но она очень терпеливая, эта Юджиния. Поэтому она прекрасная слушательница.
      Тесс отерла слезы и взглянула на куклу.
      – Я не могу ей довериться. Она такая по-идиотски счастливая.
      – Что тебе от этого? Попробуй.
      Тесс смотрела на тряпичную куклу.
      – И потом пусть тебя не обманывает ее улыбка. Вглядись в нее и подумай, какая у нее жизнь. Сколько лет она носит одно и то же пыльное платье. Сидит на куче книг, но не может взять хоть одну и почитать. Боится потерять свое место. Куда ей тогда дорога? В кладовую или на чердак?
      Дрожь внутри Тесс постепенно стихла. Боль в сердце немного отпустила. Она протянула руку и взяла Юджинию.
      – Наверное, ей нужна смена обстановки.
      – Нет, – ответила Делл. – Мне кажется, ей хочется, чтобы ее приласкали.
      Тесс расчесала пальцами коричневые кудри из шерстяных ниток и посмотрела в улыбающееся нарисованное лицо. Потом, обняв ее сразу двумя руками, крепко прижала куклу к своей груди. Склонив голову, она шепнула ей:
      – Я ему не нужна, Юджиния. Ему нужна Чарли, а не я.
      Вместе с шепотом снова потекли слезы, менее обильные и менее болезненные. И тогда Тесс открыла душу тряпичной кукле. Она ничего от нее не утаила. И то, что она полюбила Питера, которого выбрала для нее мать, и что сама догадалась об этом только сегодня.
      – Если бы Юджиния могла говорить, – заметила Делл, – она наверняка спросила бы тебя, уж не потому ли ты так горько плачешь, что он достался другой.
      – Я так не думаю, – нахмурилась Тесс. – Я поняла, что всегда его любила. Но теперь поздно терзаться. Жаль только, что я огорчу родителей.
      – Похоже, тебя беспокоит, что скажут родители, больше, чем твои отношения с Питером.
      Тесс посадила куклу к себе на колени и потрогала пальцем ее блестящие глаза-пуговицы и круглый розовый румянец на щеках.
      – Ты не понимаешь, Делл. Родители взбесятся.
      – Родителям приходится мириться со многим.
      – Но мои возлагали на меня огромные надежды.
      – Мои тоже. Они думали, я стану врачом.
      – Врачом? – удивилась Тесс.
      – Как мой отец. И мой дедушка.
      – И что же случилось?
      Делл отпила глоток кофе и сморщилась.
      – После медицинского колледжа я поняла, что выполняю чужие желания, а не свои собственные. Мне нравились книги, а не кровь и кишки.
      – Моя мать этого бы не поняла. А твоя?
      – Тоже нет. Как и твоя, моя мать долго не могла поверить, что люди рождаются разными. Что не все готовы идти по пути, выбранному родителями.
      – Я думала, моя мать и ты были друзьями.
      – Ты говоришь, друзьями? Пожалуй, да. Мы жили в одном общежитии, учились в одном колледже. Но это не значит, что мы были одинаковыми. Это также не значит, что Салли Ричардс выбрала правильный путь в жизни. А я, наоборот, неверный. Вот тебе пример. – Делл показала на полки в глубине магазина, где укрылась Марина. – Посмотри на принцессу. Посмотри на себя. Вы подруги. Ты ведь не будешь это отрицать?
      Тесс смотрела на книжные полки, за которыми находились Марина и Николас. Впервые за полтора года она поняла, что они с Мариной действительно подруги.
      – Да, – подтвердила она, – мы с ней друзья.
      – Послушайся моего совета, Тесс. И совета моей подруги Юджинии. Прежде всего всегда оставайся самой собой. Тогда, и только тогда придет к тебе настоящая любовь.
      Тряпичная кукла весело улыбалась Тесс. Тесс обняла ее и снова прижала к себе.
      – Делл, как мне повезло, что мы с тобой дружим.
      В этот момент откуда-то из-за полок выскочил странный Вилли Бенсон.
      – Чарли тоже твоя подруга, – добавил он.
      Тесс вздрогнула от неожиданности.
      – Чарли, – тарахтел Вилли Бенсон, – Чарли – это мужское имя.
      – Боже мой, Делл, откуда он взялся? Он теперь здесь живет?
      Делл пожала плечами:
      – Его выписали из больницы штата. Родственники поставили его на очередь в частную клинику.
      Тесс неодобрительно покачала головой. С тех пор как больница штата начала свертывать свою деятельность, все большее число Вилли Бенсонов бродило по улицам Нортгемптона.
      – У Чарли такие красивые волосы, – продолжал болтать Вилли. – Я бы хотел потрогать ее красивые волосы.
      «А я, – добавила про себя Тесс, – хотела бы вырвать их по волосинке». Вместо этого она посадила Юджинию обратно на пачку книг, поцеловала ее в лоб и почувствовала, что хотя бы на сегодня боль в сердце прошла, а слезы высохли.

      Грех было жаловаться на общество Тесс, когда впереди Марину ждали куда более тяжелые испытания. Отец позвонил ей и сообщил, что в пятницу Алексис приезжает в Соединенные Штаты и что Марине следует «вести себя с ней прилично».
      – Твоя сестра очень волнуется перед свадьбой, – сказал король Андрей. – Помоги ей выбрать самое красивое подвенечное платье.
      Марина пожалела, что мать не сопровождает Алексис, насколько меньше у нее было бы тогда хлопот. Но королева никогда не переставала надеяться, что Марина и Алексис в конце концов преодолеют свою вражду; королева любила повторять, что две сестры, и особенно близнецы, не должны разлучаться. Но что знала об отношениях между близнецами королева? Она была единственным ребенком в семье, каким могла быть и Марина, если бы ей повезло.
      До пятницы Марина так и не выдумала предлога, чтобы избежать встречи с Алексис. А в пятницу Алексис появилась в общежитии.
      Марина и Тесс возвращались в Моррис-хаус, когда у самого дома увидели блондинку в длинном меховом манто в сопровождении трех лиц: телохранителя Сергея, Веры, личной горничной Алексис, и еще одной молодой незнакомой особы, видимо, тоже прислуги.
      Марина подняла руку, останавливая Тесс.
      – Неужели это и есть она? – заметила Тесс, разглядывая прибывших.
      – Она самая, – подтвердила Марина. – Мисс Новокия.
      – Она совсем на тебя не похожа.
      – Господи, дай мне силы, чтобы выдержать испытание, – сказала Марина.
      – Да ведь ты едешь в Нью-Йорк! Ты прекрасно проведешь там время.
      Марина с упреком посмотрела на Тесс.
      – Нет, Тесс. Вот если бы ты со своей сестрой ехала в Нью-Йорк, ты бы действительно здорово провела там время. Поверь мне, у нас с Алексис другие отношения.
      – У меня нет сестры, – сказала Тесс. – А теперь пойдем. Мне не терпится с ней познакомиться.
      Николас шел рядом с ними.
      – Я буду с вами, принцесса, – сказал он, подмигнув. – Я вас защищу.
      Марина улыбнулась. Николас был удивительно симпатичным человеком. Как телохранитель и друг, он не шел ни в какое сравнение с Виктором. Знал ли он о том, что произошло между ней и Виктором? Если знал, то ни разу не заикнулся об этом.
      – Ладно, Фурман, – одобрила Марина. – Поручаю вам возглавлять шествие.

* * *

      – Ты что, в самом деле здесь живешь? – изумилась Алексис, стоя на пороге передней.
      – Не совсем здесь, – пояснила Марина. – Я занимаю только половину комнаты. В другой половине живет моя соседка.
      Марина направилась в свою половину.
      – Боже мой, – бормотала Алексис, следуя за ней. – Как ты можешь? Какое... убожество.
      Марина усмехнулась:
      – Во всяком случае, здесь спокойнее, чем во дворце.
      Если Алексис и поняла намек, то никак этого не показала.
      – Интересно, на чем здесь сидят?
      Марина оглянулась вокруг. На кровати были навалены книги, на спинке единственного стула висела одежда.
      – Наверное, тебе придется воспользоваться собственной задницей.
      – Вижу, мне следовало лететь прямо в Нью-Йорк, а не в Бостон, – вздохнула Алексис. – А ты бы меня там встретила. Я подожду тебя внизу.
      С этими словами и с выражением отвращения на лице Алексис направилась к двери. Но не успела она взяться за ручку, как дверь с силой распахнулась, сбив Алексис с ног. Она упала на спину, мини-юбка задралась, обнажив бедра, а громкий треск лопнувших колготок завершил катастрофу.
      Чарли в ужасе метнулась назад в коридор. Марина с трудом сдерживала смех.
      – Алексис, – сказала Марина, – позволь представить тебе мою соседку. Знакомься, Чарли, это моя сестра.
      – Привет, – отозвалась Чарли, растерянно глядя на девушку на полу; она наклонилась, чтобы помочь Алексис. – Извините, я не знала...
      Алексис отмахнулась от нее и сама поднялась с пола. Она поправила волосы и возмущенно вздернула подбородок.
      – Я заплатила за это платье две тысячи долларов, – объявила она высокомерно. – Вы могли его разорвать.
      Чарли растерялась еще больше и не знала, как оправдываться.
      – С каких это пор ты жалеешь доллары? – спросила Марина.
      Алексис резко повернулась к ней:
      – Буду ждать тебя внизу. С меня довольно, я уже насмотрелась на вашу жизнь.
      Алексис протиснулась в дверь мимо Чарли.
      – Спасибо тебе, Чарли, – сказала Марина. – Ты просто чудо.
      – Я очень сожалею, Марина...
      – Нет, я не шучу, – прервала ее Марина. – Алексис иногда полезно приземляться на свою задницу. Она настоящее бедствие.
      Чарли замялась, но потом присоединилась к общему смеху.
      – Похоже, твоя сестра действительно не ангел, – решилась высказаться она.
      – Я сейчас быстро соберу чемодан и поеду, – сказала Марина. – Пожелайте мне удачи. Могу вас заверить, это будет настоящий кошмар.
 
      Они поселились в гостинице «Плаза» в разных номерах. Алексис настояла, чтобы они обедали внизу в ресторане, хотя Марина предпочла бы обедать в номере. Но она не хотела ссориться с сестрой и нарушать данное отцу слово.
      Они сидели за столиком на двоих; Николас и Сергей занимали столик рядом. Марина извлекла из своего бокала с пенистым золотистым напитком пропитанную ликером вишенку.
      – Надеюсь, ты не сердишься, что я первая выхожу замуж, – сказала Алексис, поднеся к лампе на столе левую руку с огромным бриллиантом на пальце так, чтобы камень заиграл. – Ты все-таки старше меня.
      Марина тянула напиток через соломинку.
      – Я как-то об этом не задумывалась.
      – Если задумаешься, то прими мои извинения.
      – Чего же тут извиняться? Мне нужно образование. Тебе нет.
      Алексис опустила руку и уткнулась в меню.
      – Ты так это говоришь, будто у меня нет мозгов, – обиделась она.
      – Они тебе не нужны. А мне пригодятся.
      – Джонатан считает меня достаточно умной.
      Марина чуть было не сказала, что по сравнению со своим женихом Алексис просто гений.
      Внезапно Алексис подняла голову.
      – Почему ты меня ненавидишь, Марина?
      – Я тебя ненавижу? Это неправда. Я думала, что это ты меня ненавидишь.
      – Может, оттого, что ты красивая, – призналась Алексис.
      – Нет, наверное, оттого, что я старше тебя. Пусть даже всего на несколько минут. Кстати, ты тоже красивая и знаешь это.
      – Да, я знаю, что я красивая, – вздохнула Алексис. – Пожалуй, закажу себе жареные гребешки, – сказала она так, будто до этого они беседовали о погоде.
      С самого детства Алексис вела себя именно так: сначала разжигала ссору, а потом уходила в сторону, словно не сказала и не сделала ничего обидного. Марина вспомнила тот случай, когда впервые поняла, что Алексис делает это намеренно. Им тогда исполнилось семь лет, и королева устроила для них настоящий прием на лужайке в саду. В большом шапито артисты-циркачи развлекали детей из соседней деревни. Вместо того чтобы самим получать подарки, сестры должны были раздавать их другим детям: куклы для девочек и игрушечные пожарные машины для мальчиков. Марина и Алексис сидели каждая на своем маленьком троне в белых воздушных платьях и тиарах – у Марины на блестящих черных, у Алексис на золотистых, как пшеничные колосья, волосах. Дети выстроились в очередь за подарками, и каждый мальчик, подходя к принцессам, кланялся, а девочки приседали. Одна маленькая девочка с длинными темными волосами подошла к ним на костылях. Марина уже протянула ей подарок, но Алексис ее остановила.
      – Сначала присядь, – приказала она девочке.
      – Но я не могу, – смущенно улыбнулась девочка. – Я хромая.
      Марина подала девочке куклу, но Алексис вырвала игрушку у нее из рук.
      – Ты должна присесть. А если не можешь, то не получишь подарка.
      Девочка расплакалась.
      – Отдай ей куклу, – потребовала Марина.
      – Нет. Если ты хочешь, чтобы она ее получила, присядь передо мной за нее.
      – Я? Перед тобой?
      – Да. Ты, – зло усмехнулась Алексис.
      Марина посмотрела на маленькую девочку. Крупные слезы текли по ее розовым щекам. Больше не раздумывая, Марина спустилась с трона и встала перед Алексис. Она отставила в сторону ногу, подхватила с двух сторон оборки платья и присела, как ее учили.
      – Ниже, – приказала Алексис.
      Марина оглянулась. Все дети не спускали с них глаз. Маленькая девочка перестала плакать и тоже смотрела, приоткрыв рот. Марина снова присела. На этот раз неудачно: она споткнулась и упала.
      – Как тебе не стыдно, панталоны видно! – радостно закричала Алексис, засмеялась и швырнула куклу девочке. Остальные дети тоже смеялись.
      Марина поднялась с земли и отряхнула платье. Ей хотелось плакать. Но даже в этом возрасте она уже понимала, что нельзя плакать на людях. Принцессы не плачут при посторонних.
      Марина тихо вернулась на свое место и продолжала раздавать подарки.
      Отдавшись воспоминаниям, Марина без аппетита ела курицу в кисло-сладком соусе. Она вспомнила, как Чарли однажды сказала об Алексис: «Наверное, ей нелегко всегда быть на втором месте». Если это соответствовало правде, то сестра странным образом заявляла о своих чувствах.
      Марина проглотила кусок курицы и снова отпила из бокала.
      – Надеюсь, ты выходишь замуж за Джонатана не для того, чтобы показать свое превосходство надо мной.
      – Что ты хочешь сказать? – Алексис приподняла идеально выщипанную бровь.
      – Послушай, Алексис, – сказала Марина как можно мягче. – Хочешь верь, хочешь нет, но ты мне дорога. Я бы не хотела, чтобы ты сделала ошибку из-за какого-то глупого соперничества, хотя я понимаю, для тебя главное – оказаться на первом месте. На такой шаткой основе не построить прочного брака.
      Нечто похожее на сомнение мелькнуло на лице Алексис, чтобы тут же исчезнуть за улыбкой.
      – Ах, Марина, – произнесла она снисходительно, – какая же ты еще глупенькая.
 
      Перед тем как лечь спать, Алексис объявила, что утром подольше понежится в постели.
      – Я позвоню в магазин и скажу, когда приеду, – сказала она, хотя у Бергдорфа ее ждали к одиннадцати.
      Впервые за последние месяцы Марина не могла уснуть. Она и не догадывалась, что так сильно привыкла к своей не слишком удобной кровати в общежитии Моррис-хаус и что ей будет так не хватать общества Чарли и даже Тесс, которые не требовали от нее ничего, только чтобы она оставалась самой собой. Марина ворочалась с боку на бок в огромной постели и думала о том, выйдет ли она когда-нибудь замуж. Марина знала, что она не Алексис и согласится на брак только по любви. Но как ей узнать, любит ли ее мужчина или ему нравится быть мужем принцессы, которая в один прекрасный день станет королевой? Если Виктор Коу что-то и дал ей, так это самый серьезный урок: он научил ее не доверять ни одному мужчине. Но она в равной мере не доверяла и самой себе.
      Марина вновь повернулась на другой бок, и ее взгляд упал на обитый бархатом стул, на котором висела одежда студентки, но не принцессы. Как ей хотелось, чтобы Чарли и Тесс были сейчас рядом с ней, чтобы они с шумом ворвались в комнату, уселись на кровать и угостили ее пиццей. Марина поняла, что колледж стал для нее настоящим домом.
      Марина поднялась в семь, почти всю ночь проведя без сна, и подошла к окну, чтобы взглянуть с высоты на Пятую авеню. Несмотря на ранний час, на улице уже кипела жизнь и желтые такси оглушали окрестности громкими гудками, мешавшимися с грохотом контейнеров, опустошаемых мусорными машинами. К счастью, не шел снег.
      Марина приняла душ, надела свитер и джинсы. Она собрала волосы в пучок и спрятала их под вязаную шапочку, затем надела темные очки. В полупальто и толстых перчатках, купленных в магазине армейских товаров, она была неузнаваема. Если кому-то и было известно о пребывании в городе двух принцесс, то их будут искать по другим нарядам – мехам и бриллиантам. Алексис же еще спала.
      Марина выскользнула из гостиницы, радуясь тому, что с ней нет ее тени, Николаса, тому, что она одна и свободна. Она вернется в гостиницу прежде, чем ее хватятся. Марина поглубже засунула руки в карманы и медленным шагом двинулась по Пятой авеню.
      Она неторопливо шла мимо роскошно одетых манекенов в витринах Бергдорфа, мимо сияющих драгоценными камнями витрин Ван Клифа. Она нащупала кольцо с сапфиром и бриллиантами у себя на пальце и попыталась представить себе жизнь рядового человека, которому недоступна вся эта роскошь и который может только мечтать о вещах и предметах, спрятанных за стеклами витрин. Она думала о Чарли, чья семья сейчас мучительно выискивала способ заплатить очередной взнос за дом.
      Она прошла мимо ресторана, где несколько лет назад присутствовала на обеде по случаю посещения Соединенных Штатов королем Андреем. Ресторан в тот день был закрыт для всех посетителей, кроме пятидесяти избранных, включая мэра Нью-Йорка и некоторых других видных политических и общественных деятелей. Среди них не было мечтателей, это были реалисты.
      На Рокфеллер-плаза Марина свернула на эспланаду и прогулялась, разглядывая витрины туристических агентств, заполненные плакатами, рекламирующими достопримечательности Парижа, Лондона и Гонконга, далеких городов и далеких стран. Но там не было плакатов, посвященных Новокии. Марина улыбнулась. Новокии недоставало экзотики и значимости, чтобы ее удостоили плаката в этих витринах. Новокия была всего-навсего маленькой страной, борющейся за выживание и зажатой в прямом и переносном смысле между демократией и коммунизмом. Мало кто посещал Новокию, для этого просто не было причин.
      Марина полюбовалась огромной рождественской елкой, массивной золоченой фигурой Атласа и разноцветными флагами, окаймляющими площадь. Она посмотрела вниз на каток, где катающиеся выписывали изящные восьмерки, наслаждаясь бодрящим утренним воздухом. Некоторые катались в одиночку, другие парами, и все без исключения улыбались. Марина оперлась на перила ограждения и тоже с улыбкой следила за катающимися, радуясь их веселью и свободе. Она знала, что эти годы, проведенные в колледже, будут самыми свободными и беззаботными в ее жизни. Даже прошлое лето в Новокии было заполнено бесконечными официальными обедами, ужинами и другими мероприятиями, и всякий раз ей, как принцессе, следовало быть образцом любезности и гостеприимства. Она была лишена возможности свободно вздохнуть, поразмыслить, в конце концов, просто быть самой собой.
      – Вы помните, как я учил вас кататься на коньках, когда вам было шесть лет? – услышала Марина за спиной мужской голос. Голос Николаса.
      – Я помню, как упала лицом вниз, – ответила Марина, не оборачиваясь.
      – И не один раз, – подтвердил Николас, опираясь рядом с ней на перила. – Вы были очень настойчивой.
      Марина кивнула.
      – Вы по-прежнему очень настойчивы, – продолжал Николас. – Но теперь вы используете свою настойчивость, чтобы ускользнуть от меня.
      Марина пожала плечами.
      – Мне хотелось побыть одной. Я бы вернулась еще до того, как проснется Алексис.
      – Нью-Йорк не Нортгемптон, ваше высочество. Он может быть опасным для принцессы.
      Марина промолчала: она знала, что Николас прав. Она продолжала смотреть на каток.
      – Вы думаете, они понимают, как им повезло в жизни? – спросила Марина. – Что они свободны и могут распоряжаться собой, как хотят?
      – Если бы у них был выбор, они, наверное, предпочли бы судьбу принцессы.
      Марина наблюдала за плавными движениями фигуристов, их изящными па. Прав ли Николас? И откуда ему это знать? Николас свободный человек. Он никогда не был женат, у него никогда не было детей, и он никогда не служил никому другому, кроме короля. Но Николас служил королю по доброй воле и сам принимал решения. И хотя он охранял Марину и жил ее жизнью, свой путь он избрал сознательно.
      Они постояли еще немного, и Николас слегка кашлянул.
      – Пора, ваше высочество. Нам надо возвращаться в гостиницу.
      – Меня тошнит от Алексис.
      – Ваша сестра выходит замуж. Вы должны за нее радоваться.
      – Нет, Николас. Я бы радовалась за нее, если бы она выходила замуж за любимого человека. Но Алексис не способна любить никого, кроме себя.
      – Значит, нам повезло, что когда-нибудь вы, а не она, станете нашей королевой.
      Марина в последний раз взглянула на каток, затем повернулась и направилась к Пятой авеню. Николас следовал за ней по пятам.
 
      Неделю спустя Марина сидела на кровати у себя в комнате и готовилась к экзаменам, когда раздался телефонный звонок. Она раздумывала, брать трубку или нет: это мог быть какой-нибудь тип из Масуниверситета или Амхерста, мечущийся в поисках свободной девушки. Уже давно ее никто не приглашал, потому что все знали, что принцесса больше не ходит на свидания.
      «Вряд ли это какой-то парень», – подумала она и сняла трубку.
      – Это ты, мама, – узнала Марина добрый тихий голос королевы.
      – Здравствуй, милая. Жаль, что мое здоровье не позволило мне поехать с Алексис, но она выбрала очаровательное платье.
      Алексис не только выбрала экстравагантный фасон, но и заставила модельера за три дня до ее отъезда из Нью-Йорка сделать для нее пробный образец. К счастью, Марина уже в воскресенье вечером возвратилась в Нортгемптон под удобным предлогом подготовки к приближающимся экзаменам. «Обойдусь без тебя», – коротко напутствовала ее Алексис.
      – Да, – подтвердила Марина. – Платье очень элегантное.
      Она с трудом удержалась, чтобы не добавить: «За семь-то тысяч долларов!»
      – Думаю, вы вместе хорошо провели время, – с надеждой произнесла королева.
      Марина не сомневалась, что, вернувшись домой, Алексис нашептала матери о равнодушном отношении к ней сестры, но оправдываться не имело смысла.
      – Очень хорошо, мама, – снова подтвердила она. – Город так красиво украшен.
      – Кстати, к вопросу о каникулах, – вспомнила королева. – Я звоню также, чтобы узнать о твоих планах. Июнь уже не за горами, и впереди столько дел, не говоря уж о подготовке к свадьбе...
      Марина представила себе, что творится сейчас во дворце, где всем заправляет Алексис. Бесконечные споры о списках гостей и меню для приемов, о том, сколько пригласить журналистов и кого. Марина закрыла глаза и стала думать, как ей избежать события, которое Алексис называет «свадьбой века».
      – Алексис решила воспользоваться розами из моего розария, хотя в это время года они еще не в полном цвету, – услышала Марина голос королевы. – Она уже договорилась с садовниками об усиленной подкормке. Они утверждают, что все получится.
      – Вот и прекрасно, мама, – откликнулась Марина. – Значит, одной проблемой меньше.
      – Боже мой, Марина, я все говорю о свадьбе, а ведь до нее еще полгода, и не спрашиваю, когда ты приедешь домой на Рождество.
      Марина окинула взглядом свою комнату, такую мирную, тихую и уединенную.
      – Я еще не знаю когда, мама. Я скоро тебе сообщу.
      Королева повесила трубку. Марина закрыла учебник философии и посмотрела на опущенные жалюзи, знак для Николаса, а прежде для Виктора Коу, что она в целости и сохранности и в полном одиночестве пребывает в своей комнате.
      – Это тебе мать звонила? – спросила Чарли, появившаяся в дверях с книгой под мышкой. – Как обстоят дела в Новокии? Вижу, что все в порядке и твоя сестра благополучно вернулась домой.
      – Где моя сестра, там не может быть порядка, – вздохнула Марина. – Почему ты не занимаешься?
      – Мне надо передохнуть.
      – Мне тоже. Я вот думаю, как мне вывернуться, чтобы не ехать домой на Рождество.
      Чарли вошла в комнату.
      – Ты не хочешь ехать домой на Рождество? Почему?
      – Я сыта по горло своими семейными обязанностями, хватит с меня визита Алексис. Знаю, Николас мечтает поехать на родину, но...
      – Господи, – удивилась Чарли. – Я не могу себе представить, чтобы на Рождество меня не было дома. Даже со всеми нашими неприятностями...
      Она не закончила фразу.
      – Ты все еще не знаешь, вернешься ли в колледж?
      – Отец пока не нашел работу, – покачала головой Чарли.
      – Может быть, все уладится.
      – Может быть.
      Чарли направилась к себе в комнату.
      – Да, вот еще что, – остановилась она на полпути. – У меня есть идея. Не хочешь ли поехать со мной в Питсбург?
      – На Рождество?
      – Ну конечно. У нас всегда найдется местечко для лишнего человека. Сестры будут в восторге. Они никогда не видели настоящей принцессы. И Николаса заберем с собой.
      – Но, Чарли, у вас сейчас и без меня забот хватает...
      – Соглашайся, вот увидишь, нам будет весело. Кто знает, может, мы никогда больше не увидимся.
      Марина посмотрела на опущенные жалюзи. Провести Рождество с настоящими свободными людьми, которые собственными силами решают свои, а не чужие проблемы. Американская семья, борющаяся за выживание. Она посмотрела на Чарли.
      – Попробую уговорить Николаса отпустить меня одну.
      – Как же, так он и согласится.
      – Я тебе уже много раз говорила, что ты преуменьшаешь власть принцессы.
 
      Николас согласился отпустить Марину одну, когда Чарли поклялась, что семья О’Брайанов не откроет секрет Марины до ее возвращения обратно в Нортгемптон; а также с условием, что она будет носить только джинсы, свитер и прочие не подходящие для принцессы вещи. И обязательно темные очки. Словно это было для Марины огромной жертвой!
      Данни, брат Чарли, встретил их в аэропорту. Как и Чарли, он был высокого роста, с такой же дружелюбной улыбкой и свободной манерой держаться. Он повез их домой на своем пикапе, которому исполнилось двенадцать лет. Они тесно прижались друг к другу на переднем сиденье, потому что уже год в машине не работала печка, Данни собирался ее починить, когда найдет работу. Если только он вообще ее найдет. Марина не испугалась холода, так было даже веселее.
      Одинаковые дома стояли вплотную, вытянувшись в длинный ряд. Они остановились в узком переулке за домами, и Данни припарковал машину около общего гаража. Марина прошла следом за Чарли через тесный задний дворик. Она оглянулась вокруг и увидела в окнах множество желтых, синих, красных и зеленых огоньков. Рождество пришло в Питсбург.
      – Входите, входите, – пригласила их стоявшая на пороге высокая красивая женщина. За ее спиной Марина увидела еще несколько фигур, любопытные синие и зеленые глаза, рыжие и каштановые волосы.
      Все они, начиная с женщины на пороге, по очереди сжали Чарли в объятиях.
      – Я Конни О’Брайан, мать Чарли, – сказала женщина, повернувшись к Марине. – Прошу вас, входите.
      – Пожалуйста, называйте меня Мариной.
      Мать Чарли провела их в маленькую кухню, где было тепло и пахло корицей.
      – Мы делаем печенье, – сказала Конни О’Брайан.
      Чарли оглядела разложенное на подносах готовое печенье в форме звездочек, венков и елок.
      – Постой, я еще не покрыл их глазурью! – закричал кто-то из младших детей.
      Чарли представила их всех Марине, начиная с самого старшего и кончая самым маленьким Шоном Патриком.
      – Я сейчас подогрею молоко для горячего шоколада, – пообещала Конни О’Брайан.
      – А где же папа? – спросила Чарли, взлохматив волосы Шона Патрика.
      – Прямо за твоей спиной, – отозвался мужской голос.
      Чарли обернулась и бросилась в объятия высокого, уже полнеющего отца. Искренний смех и сердечные поцелуи создавали особую теплую атмосферу, и Марина почувствовала, как у нее навернулись слезы на глаза. Она горячо любила своих родителей и знала, что они так же горячо любят ее, но никогда она не была свидетелем столь открытого проявления чувств. Такая открытость не могла существовать в стенах дворца.
      – Позвольте мне самому представиться, – сказал отец Чарли, протягивая руку Марине. – Джек О’Брайан, ваш покорный слуга. Рады видеть вас в нашем доме.
      Его рукопожатие было сердечным, а слова искренними.
      – Дорогая, – повернулся он к жене, – кажется, я что-то слышал о горячем шоколаде?
      – Сейчас будет готов, – подтвердила Конни О’Брайан, вынимая из холодильника молоко.
      Марина видела жизнь сплоченной семьи, слышала смех и разговоры ее многочисленных членов. Это была настоящая семья и свободные люди.
 
      Накануне Рождества они отправились за покупками. Марина снова спрятала волосы под вязаную шапочку и надела черные очки. Она не хотела нарушать обещания, данного Николасу.
      – Интересно, чем сейчас занята Тесс, – сказала Чарли, когда они шли мимо витрин, заполненных куклами, детскими игрушками и елочными украшениями.
      – Вряд ли она занята покупками подарков для детей, – отозвалась Марина.
      – Мне жаль, что мои братья и сестры так быстро растут, – заметила Чарли. – Зайдем сюда. Наверняка Шейле понравится эта кукла.
      Марина послушно вошла за ней в небольшой магазин игрушек.
      Кукла стоила шестнадцать долларов, а у Чарли было всего сорок. Сорок на все про все.
      – Я куплю ее для Шейлы, – предложила Марина.
      Чарли бросила на нее гордый взгляд.
      – Нет, Марина, спасибо. Мы найдем что-нибудь подешевле.
      Марина почувствовала смущение.
      Когда они вышли на улицу, там, на противоположной стороне, уже играл духовой оркестр.
      – Это Армия спасения, – объяснила Чарли. – Они собирают деньги для бедных. Давай подойдем.
      Дождавшись зеленого света, они перешли на другую сторону, где, немного фальшивя, но весело шесть мужчин и женщин в черной с красным форме дули в разные медные духовые инструменты. Чарли достала из кармана две бумажки по доллару и опустила их в блестящую красную кружку.
      – Я не знала, что у тебя есть деньги на пожертвования, – заметила Марина.
      – Но ведь это Армия спасения, – пожала плечами Чарли.
      Они пошли дальше. Марина не понимала, как Чарли, у которой денег в обрез, могла пожертвовать целых два доллара. Но многое в Питсбурге и его людях было пока непонятно Марине. Она была рада, что приехала сюда.
      В тот день, накануне Рождества, они ходили на вечернюю службу в большую старинную церковь, сиявшую огнями свечей, украшенную гирляндами из лампочек и до предела заполненную прихожанами в простой теплой одежде, в перчатках и шарфах явно домашней вязки. Марина вспомнила дворцовые гардеробные, набитые роскошными манто и пушистыми муфтами. И все эти дорогие меха принадлежали всего лишь трем женщинам. На это Рождество их будет только двое. Марина застегнула воротник своего дешевого пальто. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой элегантной. И такой счастливой.
      После службы они вернулись домой, чтобы насладиться вкусным праздничным ужином, картофельной запеканкой с мясом и домашним печеньем. Потом Конни села за пианино и неуверенно, двумя пальцами заиграла рождественские гимны, и все хором запели. Никогда прежде Марина не слышала такой прекрасной музыки.
      Когда же детей наконец уложили спать, Марина и Чарли занялись упаковкой подарков. На свои скромные сбережения Чарли сумела купить подарок для каждого члена семьи, а Марина наполнила маленькие мешочки конфетами, апельсинами и орехами, как это было принято в Новокии. Они положили подарки под елку, которую дети украсили гирляндами из воздушной кукурузы и разноцветными бумажными цепями, а Джек О’Брайан – яркими лампочками.
      Это был волшебный удивительный вечер, до предела заполненный радостью, и все же Марина не могла заснуть на раскладушке, поставленной для нее в комнате, где жили сразу трое: Чарли, Морин и Шейла. За весь вечер никто не обмолвился о том, что Джек О’Брайан безработный, никто не плакался на судьбу и не жаловался. О’Брайаны обладали богатством, которого не могли дать ни деньги, ни работа: они любили друг друга глубочайшей любовью, способной преодолеть все препятствия. И хотя Марина знала, каким ударом для Чарли будет потеря стипендии в Смитовском колледже, она чувствовала, что ее подруга преодолеет любые невзгоды и будет радоваться самой малой улыбке судьбы, как завтра утром дети будут радоваться своим дешевым подаркам от Санта-Клауса.
      Марина повернулась на бок и покрутила на пальце кольцо с сапфиром и бриллиантами. «У меня так много всего, – думала она, – у меня так много всего, и все равно они богаче».
      Марина тихо поднялась с раскладушки и прокралась вниз в гостиную. Она опустила свое кольцо с сапфиром и бриллиантами в вязаный чулок с вышитой надписью «Папа», висевший рядом с другими у камина. Кольцо, которое не только поможет заплатить взносы за дом, но и преодолеть другие трудности. Тогда любовь в этой семье будет не единственным подарком, согревающим их души.
 
      Джек О’Брайан посмотрел на кольцо, блестевшее в утреннем свете, и сказал:
      – Мы не можем принять такой дорогой подарок.
      Марина оглядела столпившихся вокруг членов семьи, в халатах, с растрепанными после сна волосами и розовыми от праздничного возбуждения лицами, и ответила:
      – Если вы не примете подарка, я уеду.
      Конни О’Брайан плакала. Чарли сидела открыв рот. Данни ходил взад и вперед по сплетенному из веревок ковру.
      – У вас нет работы, мистер О’Брайан, – осторожно произнесла Марина. – Я не хочу вас обидеть. Я хочу вам помочь. Вы сделали мне подарок, пригласив к себе в дом, я отдаю вам в подарок то, что у меня есть с собой. Поверьте, ваш подарок значительно дороже моего.
      Все в комнате молчали.
      – Кроме того, – добавила Марина с улыбкой, – считайте это проявлением эгоизма с моей стороны. Чарли моя подруга, и я хочу, чтобы она вернулась в колледж.
      Джек О’Брайан вытер глаза, подошел к Марине и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.
      – С Рождеством вас, ваше высочество, – сказал он.
      – С Рождеством вас всех, – ответила Марина, уже не сдерживая слез.

      После праздников Чарли вернулась в колледж. Она не переставала изумляться щедрости Марины и надеялась, что когда-нибудь сумеет ее отблагодарить. Поглощенная этими мыслями, Чарли стояла в очереди в книжном магазине при колледже, чтобы купить учебник, который, как она еще недавно думала, ей никогда больше не пригодится. Она дала себе клятву до конца использовать все возможности, чтобы ее семья могла ею гордиться.
      Чарли окинула взглядом переполненный магазин и вдруг заметила Тесс, бродившую между полок.
      – Тесс! – позвала Чарли.
      Тесс обернулась. Поколебавшись, она все-таки подошла к Чарли.
      – Видишь, Тесс, я вернулась! – воскликнула Чарли и обняла подругу. – Кто бы мог подумать, что это случится?
      Она почувствовала, что Тесс окаменела в ее объятиях. «Тут что-то неладно», – подумала она. Когда накануне вечером Чарли приехала в общежитие, она точно слышала, что Тесс у себя в комнате. Чарли постучала в ее дверь, но никто не отозвался.
      Тесс высвободилась из ее объятий и с натянутой улыбкой спросила:
      – Как тебе это удалось? Твой отец нашел работу?
      Чарли быстро оглянулась, проверяя не услышал ли их кто-нибудь. Хотя Чарли с большой симпатией относилась к Тесс, ее прямолинейность иногда обескураживала.
      – Все утряслось, – ответила она, не вдаваясь в подробности.
      Они договорились с Мариной, что не будут направо и налево рассказывать о ее подарке семье О’Брайанов, и Чарли испытывала неловкость оттого, что не может поделиться своей радостью с Тесс. Если бы только она могла рассказать о благородном поступке Марины, Тесс наверняка стала бы лучше относиться к принцессе.
      – Что ж, – вяло отозвалась Тесс, – Питер, наверное, очень обрадовался.
      Чарли поправила на плече ремень сумки с книгами. До Рождества она всего три раза виделась с Питером, и, хотя ей очень хотелось встречаться с ним и дальше, Чарли сомневалась, следует ли это делать. Ведь Питер богат, и вся беда в том, что он не подозревает, как бедна Чарли.
      – Он не знает, что я вернулась, – сказала она Тесс. – Как ты думаешь, мне ему позвонить?
      Тесс с преувеличенным равнодушием пожала плечами:
      – Он ведь тебе нравится, правда?
      Чарли уловила едкий сарказм вопроса. Она наблюдала, как взгляд Тесс отрешенно скользил по толпе, и гадала, что же с ней случилось за каникулы.
      – Да, Питер мне нравится, – подтвердила Чарли и тут же переменила тему. – Как насчет пиццы сегодня вечером? Ты, Марина и я. Как в старые времена.
      – Нет, не могу, я договорилась, что вечером зайду к Делл. А вы празднуйте без меня.
      Она тряхнула прямыми волосами, и Чарли подумала, насколько лучше Тесс выглядела, когда пользовалась косметикой и завивала волосы.
      – Тут страшная давка, я приду за учебниками попозже, – сказала Тесс, и не успела Чарли опомниться, как она помахала рукой и вышла из магазина.
 
      Вернувшись в общежитие, Чарли принялась раздумывать, звонить ли Питеру. На первый взгляд она его не обманывала. После их знакомства он привез ее и Тесс к общежитию Моррис-хаус, и, значит, ему было известно, что она не живет в «Квадрате». Но, с другой стороны, призналась себе Чарли, она не была до конца честной.
      Накануне их с Мариной отъезда в Питсбург она сообщила Питеру, что, возможно, больше не вернется в колледж.
      – Мой отец болен, – сказала или, вернее, солгала она Питеру. В тот момент Чарли сумела убедить себя, что потерю работы по своим эмоциональным, если не физическим, последствиям можно вполне приравнять к болезни, что между этими двумя понятиями нет большой разницы.
      Однако она не пошла дальше и не стала объяснять Питеру, что ей придется работать, чтобы выплачивать взносы за дом. Удобнее было сказать, что она нужна матери, и не вдаваться в подробности.
      Чарли расчесывала длинные волосы, смотрела на себя в зеркало и спрашивала, не откажется ли от нее Питер, когда узнает правду. Но тут она вспомнила слезы на глазах отца при виде подарка Марины и слезы на глазах Марины, когда она отказалась взять его обратно. И Чарли поняла, что Марина преподала ей урок смирения, она показала Чарли, что ценнее всего в жизни любовь к людям и мужество оставаться самим собой. Чарли посмотрела на купленный в прошлом году свитер и старые джинсы и поняла, что наступил момент истины. Она сжала кулаки, чтобы поддержать свою решимость, встала и пошла в коридор к телефону, заказать разговор с Амхерстом.
 
      Вечером во вторник ресторан Паккарда был необычно пуст; многие студентки определенно еще не вернулись в колледж к новому семестру. Чарли тыкала вилкой в гамбургер с жареной картошкой и смотрела, как Питер пьет из кружки бочковое пиво. Она не удивилась, что он обрадовался ее звонку; она также не удивилась, когда он предложил ей встретиться вечером. Но она очень сомневалась, что он снова пригласит ее после сегодняшнего свидания. Чарли преклонялась перед его умением скрывать свои чувства и спрашивала себя, как бы он отнесся к рождественскому ужину из картофельной запеканки с мясом. Почему-то она не могла представить себе Питера в их тесной кухне за столом, покрытым клеенкой и уставленным дешевой фаянсовой посудой.
      – Питер, – начала она, – я хочу кое в чем тебе признаться.
      Он смотрел на нее с выжидающей улыбкой, словно опасаясь того, что она ему сейчас скажет.
      Чарли выпрямилась на стуле и крепко сжала в руке стакан с имбирным пивом.
      – Мне кажется, я виновата в том, что у тебя сложилось обо мне неправильное представление.
      – Вот как? – поднял он брови.
      Чарли водила пальцами по запотевшему холодному стакану.
      – Я в Смитовском колледже только потому, что получила здесь стипендию.
      – Ты хочешь подчеркнуть, что умнее меня? – спросил он уже с другой улыбкой, делавшей его похожим на обиженного мальчика, и снова отпил пива.
      – Я хочу подчеркнуть, что моя семья бедна.
      Питер ел бутерброд с мясом и помидорами. Он молчал.
      – Мой отец работает, я хочу сказать, работал, на сталелитейном заводе, – быстро сказала Чарли, опасаясь, что может передумать, и нервно рассмеялась. – Теперь он больше не работает. Он получает пособие.
      Питер медленно жевал.
      – Теперь об одежде, которую ты на мне видел. Я ее или брала у Марины, или купила со скидкой в магазине, где работала прошлым летом. А вот это... – Чарли посмотрела на свои старые джинсы и свитер, – это то, что я обычно ношу.
      Ей хотелось, чтобы он хоть что-нибудь сказал. Что угодно. Чарли почему-то стало холодно.
      – Что еще ты собираешься мне сообщить?
      Чарли глубоко вздохнула и продолжала:
      – Я убираю на кухне в нашем общежитии Моррис-хаус. Это моя обязанность, предусмотренная рабочей программой.
      Он кивнул, продолжая жевать.
      – Пожалуйста, скажи что-нибудь, – попросила она, наклонившись вперед.
      Он проглотил и отхлебнул пива.
      – Ты хочешь сказать, что встречаешься со мной только из-за денег?
      Чарли потрясла головой.
      – Пожалуй, сначала это было первое, что меня в тебе привлекало.
      – А сейчас?
      – Сейчас? Я даже не знаю. Пожалуй, нет. Если бы это было так, я не сказала бы тебе правду.
      Питер откинулся на спинку стула и засунул руки в карманы дорогого мягкого джемпера.
      – Ты стыдишься своей бедности?
      – Больше не стыжусь. Но стыдилась.
      – Деньги имеют большое значение для некоторых людей, – заметил он. – Например, для моей матери. Она не доверяет людям, у которых их нет. Для этого, правда, есть причина. Она считает, что зарабатывать деньги – это самое главное занятие в жизни.
      – Тогда, наверное, – печально заметила Чарли, – она будет обо мне невысокого мнения.
      Питер взял руку Чарли в свою.
      – Ты не слушаешь меня внимательно. Причина, почему моя мать считает деньги самой важной вещью на свете, состоит в том, что их у нее раньше не было.
      – Как не было? – широко открыла глаза Чарли.
      – Элизабет Хобарт, гранд-дама текстильной промышленности, выросла в лачуге без водопровода в бедном районе Филадельфии. Если она терпеть не может бедности, то только потому, что бедность напоминает ей ее молодость.
      – У нас есть горячая вода, – похвалилась Чарли. – И электричество тоже.
      Питер сжал ее руку.
      – И еще у тебя есть замечательное чувство юмора. И чувство собственного достоинства.
      Чарли посмотрела на их сплетенные руки.
      – Теперь, когда ты знаешь всю правду, – сказала она, – ты по-прежнему хочешь со мной встречаться?
      – Хочу. И еще я думал о том, что ты наверняка очень понравишься матери.
 
      Чарли и Питер часто виделись. В День святого Валентина он подарил ей копилку в виде медвежонка и сказал, что лучший способ заиметь деньги – это копить их. Он опустил в новую копилку двадцать пять центов, чтобы положить начало капиталу.
      В один из дней в конце февраля Чарли отправилась на обычную утреннюю пробежку вокруг пруда. Воздух еще был по-зимнему холодным, но уже почти рассвело, так как дело шло к весне. Райский пруд еще был покрыт толстым слоем льда, но Чарли знала, что скользкие места на дорожке скоро исчезнут и парк заполнят бегуны, велосипедисты и влюбленные парочки. Она бежала мимо ректорского особняка на холме и думала о том, какой счастливой она себя чувствует в последнее время. Чарли мало видела Марину, но знала, что та собирается пройти третий курс в каком-то колледже за границей. Тесс строила такие же планы, и их встречи с Чарли тоже были очень короткими. Чарли никуда не отправлялась и в следующем году собиралась продолжить учебу в том же Смитовском колледже, за что постоянно благодарила судьбу.
      Странно, конечно, не слышать из соседней комнаты частого бормотания Марины с ее славянским акцентом, не видеть в коридоре Тесс в новых необычных нарядах, прямых кафтанах из натуральных тканей с широкими рукавами. Странно жить без друзей и без Питера. В мае Питер получит степень бакалавра, и хотя он обещал приезжать из Бостона на субботу и воскресенье, осенью он уже поступит в аспирантуру в Гарварде.
      Несмотря на обилие приближающихся перемен, Чарли была в прекрасном настроении; впереди у нее достаточно времени для занятий и для того, чтобы обеспечить себе будущее. С друзьями или без них, с Питером или без него. Она также решила осуществить кое-какие перемены в своей жизни и в дальнейшем специализироваться в экономических, а не в гуманитарных науках. Родители мечтали видеть ее учительницей, но учителя зарабатывают гроши. Она займется бизнесом, и тогда ей не придется волноваться об увольнении или о забастовках и трехпроцентном повышении зарплаты для компенсации инфляции. Холодный утренний воздух наполнял ее легкие, а вместе с ним приходило чувство свободы и уверенности в себе.
      Чарли приближалась к «Квадрату», общежитию для богатых студенток, у которых были деньги, но не было Питера и такой подруги, как Марина. Вдруг Чарли услышала шаги у себя за спиной. Она обернулась, не прерывая бега, но никого и ничего не увидела, только призрачные тени деревьев на подтаявшем снегу, их неясные силуэты на рассветном небе.
      Чарли прибавила ходу. Внезапно кто-то выскочил из кустов и схватил ее за руку. Чарли, споткнувшись, резко остановилась. Она обернулась и увидела возбужденное лицо маленького человечка. Его рука протянулась к ее волосам. Чарли попыталась увернуться. Странный человечек расхохотался пронзительным смехом.
      – Какие у тебя красивые волосы! Какие красивые волосы! – взвизгнул он.
      Чарли вспомнила: это был тот самый ненормальный тип, которого она видела в магазине у Делл.
      – Что вам надо? – закричала она. – Оставьте меня в покое!
      Человечек ухватил целую прядь ее волос.
      Чарли пронзительно закричала.
      – Я люблю тебя! – завопил человечек.
      Чарли вырвалась и побежала.
      – Вернись! – вопил он ей вслед.
      Чарли обернулась. Он мчался за ней, и расстояние между ними сокращалось.
      «Вилли, – вспомнила она, задыхаясь от бега. – Его зовут Вилли».
      – Я вас знаю! – крикнула она в ответ. – Убирайтесь!
      Маленькие глазки быстро моргали.
      – Пожалуйста. Прошу тебя, не убегай от меня.
      Чарли повернула к холму.
      – Какие у тебя красивые волосы! Какие красивые волосы!
      Чарли оглянулась в надежде на помощь. Хоть бы кто-нибудь оказался поблизости. Хоть одна живая душа. Никого. Слишком рано для прогулок. Она единственная такая идиотка... Вдруг Чарли опять споткнулась и потеряла равновесие. Ноги заскользили по льду. Чарли упала как раз в тот момент, когда Вилли вновь настиг ее.
      Он схватил ее за волосы. Чарли попыталась высвободить пряди, которые он сжал в кулаке, и почувствовала сильную боль. Земля под ней покачнулась, и она покатилась по склону вниз к пруду. Она обо что-то ударилась. Боль пронзила голову. «Камень, – догадалась она. – Я ударилась головой о камень». Чарли ощутила во рту металлический привкус крови и потеряла сознание.
 
      Это было похоже на голос ее матери, но слова звучали приглушенно, неясно, как если бы Чарли находилась под толщей воды. Она попыталась открыть глаза, но не смогла. Она попыталась заговорить. Снова безуспешно. Что-то лежало у нее в руке, теплое, живое. Наверное, чужая рука. Чарли хотела ее пожать, но не могла.
      Чарли не двигалась, стараясь разобрать отдаленные звуки. Звуки смолкли, но Чарли осталась. Непонятно где, но все равно осталась.
      Вновь и вновь она возвращалась из тьмы и молчания к серому свету и неясным звукам. Иногда она ничего не слышала, иногда до ее слуха доходили отдельные слова. Иногда ей казалось, что это мать... Иногда она думала, что это Тесс... Звуки были как частицы головоломки, которую она складывала по воскресеньям на кружевной скатерти обеденного стола у бабушки О’Брайан.
      Вся семья собралась в столовой. Отец с матерью, Бобби и Данни. Но подождите, а где же Шон Патрик? Где Морин и Шейла? Она повернулась к бабушке, чтобы спросить, и вдруг вспомнила, что бабушка и дедушка давным-давно умерли. Почему они здесь? Как они сюда попали?
      Чарли услышала вдалеке еще один голос. Это был мужской голос. Потом женский. Стол с кружевной скатертью исчез. Она старалась разобрать, что говорят голоса, но ничего не понимала. Голова казалась слишком тяжелой, усталость невыносимой. Куда легче было просто бездумно лежать, покачиваясь на волнах сна.
      Наконец глаза Чарли открылись. Она видела над собой белый потолок, слышала, как кто-то двинул стулом.
      – Доктор!
      Тут не было сомнений, это голос матери. Чарли медленно повернула голову. Конни О’Брайан стояла у кровати, слезы катились по ее щекам.
      – Чарли! – закричала мать и изо всех сил сжала ее руку. – Господи, ты пришла в себя. Скажи мне, что ты меня слышишь.
      – Мама? – хрипло спросила Чарли. У нее пересохло в горле.
      – Спасибо тебе, Господи! – зарыдала мать и упала на стул. – Спасибо, что ты проснулась.
      Чарли огляделась. Длинная трубка тянулась от ее руки к капельнице. Простыня, прикрывавшая ее, была белой и сильно накрахмаленной. Большие круглые часы на стене показывали четыре пятнадцать.
      Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина в длинном белом халате.
      – Ну-ну, – сказал незнакомец, подходя к кровати, – значит, вы все-таки решили вернуться к жизни. Я доктор Чалмерс. Не пытайтесь говорить. Сначала надо вытащить зонд.
      Чарли посмотрела на мать и закрыла глаза. Когда она их снова открыла, доктор стоял, склонившись над ней, рядом с ним была сестра.
      – Сейчас все будет в порядке, Чарли, – сказал он. – Только не двигайтесь. Это немного неприятно, но не больно.
      Он прикоснулся руками к ее носу, и Чарли снова закрыла глаза. Она почувствовала, как у нее из желудка вытаскивают что-то вроде длинной змеи и этот предмет щекочет пищевод.
      – Вот и все, – сказал доктор.
      Чарли закашлялась.
      – Как вы себя чувствуете? – спросил доктор Чалмерс.
      – Все как в тумане, – сказала Чарли и снова приготовилась заснуть.
      – Вы понимаете, где находитесь?
      Чарли вспомнила обеденный стол с кружевной скатертью... Бабушку. Потом она вспомнила утреннюю пробежку и Вилли... Как он схватил ее, и она упала...
      – Я в больнице, – сказала Чарли слабым голосом. – Я пробыла здесь целый день?
      – Целый день? – удивилась миссис О’Брайан. – Боже мой.
      Она не отпускала руку дочери.
      Доктор Чалмерс взял другую руку Чарли и проверил пульс.
      – Вы упали и сильно разбились, – объяснил он.
      – Да, я помню, – пробормотала Чарли. – Вилли хотел...
      – Вилли Бенсон сказал, что хотел только потрогать ваши волосы. Вам повезло, что вы упали. Иначе неизвестно, что бы он натворил.
      Чарли вспомнила страшного маленького человечка, и ее опять охватил холодный ужас.
      – Его снова отправили в клинику, – пояснила миссис О’Брайан. – Таких больных вообще нельзя выпускать.
      Чарли хотела кивнуть, но у нее слишком болела голова.
      – Почему я в больнице? – спросила она и тут же поняла смехотворность своего вопроса. Она знала, почему оказалась в больнице. Она споткнулась... Интересно, почему у нее так плохо работает голова?
      – Все будет в порядке, Чарли, – наклонился к ней доктор Чалмерс. – Но вы были в коме.
      – В коме? Весь день?
      – Немного больше, чем день, – улыбнулся он.
      Чарли посмотрела на мать, которая наконец перестала плакать.
      – Ты когда приехала, мама?
      Мать быстро взглянула на доктора, словно спрашивая разрешения.
      – Скоро будет три недели, – ответила она. – В тот день, когда все случилось.
      – Три недели? – не веря переспросила Чарли, обращаясь к доктору.
      – Трудно что-нибудь предсказать, когда человек в коме. Хотелось бы думать, что таким образом природа помогает залечивать раны без лишних страданий.
      Чарли закрыла глаза. Три недели. Неужели она пролежала на этой кровати без сознания целых три недели? Три потерянных недели из ее жизни. Она испуганно открыла глаза.
      – Питер! – воскликнула она.
      – Питер приходил сюда каждый вечер, – кивнула миссис О’Брайан. – Он хороший мальчик.
      – Откуда... Как он узнал?
      – Ему позвонила твоя подруга Тесс.
      Чарли снова закрыла глаза. «Тесс, – подумала она. – Бедняга Тесс».
      – Тесс тоже приходила каждый день, – услышала она голос матери. – И Марина. Добрая Марина.
      – Я очень устала, – сказала Чарли так тихо, что сама почти не услышала своего голоса. – Я так сильно устала.
 
      Когда Чарли проснулась, часы на стене показывали половину восьмого. В комнате было темно, лишь маленькая лампочка светилась в углу.
      – Мама, – позвала она и почувствовала прикосновение руки.
      – Я здесь, дорогая.
      Мать зажгла лампу над кроватью и налила воды в стакан из голубого пластмассового кувшина. Она опустила в стакан соломинку и поднесла к губам Чарли. Чарли медленно пила. Вода была приятно прохладной.
      – Кажется, мне стало лучше, – сказала Чарли. – Как долго я еще здесь пробуду?
      – Все зависит от обстоятельств, – ответила миссис О’Брайан, сидя в кресле рядом с кроватью. – Мы с отцом считаем, что ты должна вернуться домой.
      – Домой? Я не могу, мама. У меня занятия...
      – Твое здоровье важнее любых занятий.
      Мать, конечно, права. Мысль о теплой мягкой постели дома была особенно привлекательной, так как сейчас Чарли лежала на твердом, жестком матрасе. Но тут Чарли вспомнила о Питере...
      – Нет, мама, я останусь здесь. Мне необходимо закончить семестр.
      Мать погладила ее руку.
      – Мы потом поговорим об этом, – сказала она, и как раз в этот момент дверь в палату открылась. Это был Питер.
      Он подошел к кровати. Питер был таким красивым в белом свитере и серых брюках. Он выглядел странно повзрослевшим.
      «Дурочка, неужели ты не понимаешь, почему он повзрослел? – сказала себе Чарли. – Он на три недели старше, чем в последний раз, когда вы виделись. Он старше на три недели, и ты тоже».
      Чарли попыталась улыбнуться.
      – Не буду вам мешать, – сказала миссис О’Брайан, поднимаясь с кресла. – Если что понадобится, я в коридоре.
      Питер сел на край кровати и погладил Чарли по волосам. Он улыбался и молчал. Потом нагнулся и обнял Чарли.
      – Наверное, я ужасно выгляжу, – сказала Чарли.
      – Ты очень красивая.
      Она притронулась к выпуклости у себя на лбу. Он отвел в сторону ее пальцы.
      – У тебя здесь наложены швы, – пояснил он.
      – О Господи, – застонала она. – Неужели останется рубец?
      – Может быть, небольшой шрам, – улыбнулся Питер. – Ты можешь говорить всем, что это боевое ранение.
      И тут Чарли заплакала, впервые после своего пробуждения.
      – Все будет в порядке, – шептал Питер и гладил ее волосы. – Все будет хорошо. Все уладится.
      – Все произошло так быстро, – сказала Чарли.
      – Я очень беспокоился за тебя, – признался Питер.
      – Я думала, он собирается меня изнасиловать.
      – Забудь об этом. Его здесь больше нет.
      – Обними меня, Питер.
      – А я что делаю?
      – Поцелуй меня, Питер.
      Он целовал ее волосы, лоб, потрескавшиеся губы.
      – Я так по тебе скучал, – сказал он.
      Она коснулась его щеки и посмотрела в добрые карие глаза за стеклами очков. В этих глазах она увидела любовь.
 
      Дни были заполнены физиотерапией, чтобы восстановить ее силы, сном, чтобы укрепить ее душу, и визитами многочисленных посетителей, которые поднимали ее настроение. Прошло более недели с тех пор, как Чарли пришла в себя. Миссис О’Брайан только что взбила подушку и помогла дочери устроиться поудобнее; она сочла это подходящим моментом, чтобы вновь попытаться убедить Чарли вернуться в Питсбург.
      – Я чувствую себя хорошо, мама, и хочу остаться здесь.
      – Я думала, матери знают, что лучше для их детей.
      – Согласна с тобой. Но ведь ты воспитала меня самостоятельной, я сама принимаю решения. Я хочу остаться в колледже, мама. Слишком много я вложила труда, чтобы бросить все на полдороге.
      Конни налила Чарли воды из голубого кувшина. Поправила цветы в букете, присланном Мариной и Тесс.
      – И еще, мама, – продолжала Чарли, – как насчет других детей? Ты ведь очень долго отсутствовала. Уверена, что им сильно недостает тебя.
      Конни вздохнула, покачала головой и сложила руки на груди.
      – Я очень испугалась. Ты ведь тоже моя доченька. Я до сих пор не могу опомниться.
      Чарли взяла мать за руку.
      – Теперь все позади, мама. Обещаю звонить тебе каждый день.
      – Каждый день? – недоверчиво спросила миссис О’Брайан.
      – Каждый день, – подтвердила Чарли.
      Врачи заверили Конни О’Брайан, что дело идет к полному выздоровлению, друзья убедили ее, что не оставят Чарли одну, и она, поцеловав дочь, благополучно отбыла в Питсбург.
      Марина и Тесс принесли Чарли учебники и задания; Питер проводил с ней целые часы, помогая нагнать пропущенное и заполнить бесконечные документы для получения страховки. К счастью, ее страховки было достаточно, чтобы оплатить возрастающие больничные счета. Через полтора месяца после ужасного происшествия доктор объявил, что она может покинуть больницу.
      Вечером накануне выписки кто-то постучал в дверь ее палаты.
      – Войдите, – отозвалась Чарли. Она стояла у зеркала, стараясь прикрыть прядью волос багровый шрам на лбу. Она ожидала увидеть Питера или Тесс и Марину, но это был Венс Ховард.
      – На мой взгляд, ты совсем не похожа на больную, – сказал он.
      – Совершенно верно, я совсем здорова. Что ты здесь делаешь, Венс?
      Венс рассмеялся и подал ей букет белых роз, который он прятал за спиной.
      – Как ты можешь спрашивать? У вас в колледже и в Амхерсте только и говорят о тебе. «Второкурсница Смитовского колледжа дает отпор похитителю». Этим полны все газеты.
      – Боже мой, как неудобно, – простонала Чарли и взяла у Венса букет роз. – Какие красивые, спасибо.
      – Я сомневался, надо ли мне приходить. Я знаю, что вы с Питером Хобартом...
      – Ты не ошибся насчет нас с Питером.
      Венс кивнул.
      – Я только хотел сказать, если тебе что-нибудь понадобится, пожалуйста, звони.
      – Спасибо, только я не знаю...
      – Можешь звонить мне или в офис отца. – Венс откашлялся. – Знаешь, он нажал на кое-какие рычаги. Это он отправил Вилли Бенсона в подходящее местечко.
      – Мне сказали, что Вилли Бенсона задержали, но я не знала, что твой отец...
      – Это входит в круг его обязанностей перед избирателями, – пожал плечами Венс.
      – Тогда спасибо.
      – Как идут у тебя дела? Я имею в виду твои занятия.
      Венс показал на книги, разложенные у Чарли на кровати.
      – Не слишком успешно. Трудно догонять, когда так отстанешь. К тому же я решила теперь специализироваться в экономике. Это усложняет задачу.
      – Ты можешь остаться на летние курсы.
      Чарли рассмеялась.
      – К сожалению, летом мне надо ехать домой и работать. Чтобы заработать на следующий учебный год.
      – Я уже все обдумал, – сказал Венс. – Если ты захочешь здесь остаться, я найду тебе работу в офисе отца.
      – Неужели?
      Дверь открылась, и вошел Питер. При виде Венса он вопросительно взглянул на Чарли.
      – Извини, я не знал, что у тебя посетители.
      – Не волнуйся, Хобарт, я как раз собирался уходить. – Он повернулся к Чарли: – Мое предложение остается в силе.
      Венс быстро прошел мимо Питера и направился к двери.
      – Спасибо, Венс, – сказала ему вслед Чарли. – Я подумаю.
      – Что это за предложение? – спросил Питер, как только за Венсом закрылась дверь.
      – Разве так здороваются? – ответила Чарли вопросом на вопрос и обняла Питера.
 
      – Я не хочу, чтобы ты летом оставалась в Нортгемптоне, – сказал Питер. – Особенно когда вокруг тебя увивается Венс Ховард.
      Они сидели на полукруглой скамье у общежития Моррис-хаус. Был теплый весенний день, но Чарли ощущала на шее дуновение свежего ветерка. Выйдя из больницы, она тут же отрезала волосы. Теперь они были совсем короткими.
      – Мои планы на лето совсем не связаны с Венсом, – возразила Чарли. – К тому же не думаю, что он вообще здесь будет.
      Питер упрямо смотрел в землю.
      – Его отец предложил тебе работу, потому что это ему выгодно. Ты дала ему шанс показать себя избирателям в лучшем свете. Бедная студенточка, которую чуть не убили, пережила страшную трагедию и теперь нуждается в помощи.
      – Сомневаюсь, Питер, что Вилли хотел меня убить. Он меня не толкал, я сама упала и покатилась вниз.
      Питер покачал головой.
      – Не имеет значения. Я не доверяю политикам и их сыновьям тоже.
      Чарли взяла Питера за руку.
      – Если я останусь здесь, то подтянусь по всем предметам да еще и заработаю деньги. Мне нужны деньги, Питер, ты знаешь.
      Он вырвал руку и встал со скамьи.
      – Я дам тебе эти проклятые деньги.
      – А я их у тебя не возьму, – рассмеялась Чарли. – Я рассчитываю только на свои силы.
      – Почему? Хочешь доказать, что тебя не интересуют мои деньги?
      – Нет, – ответила Чарли и добавила про себя: «Я хочу доказать это себе самой».
      – Но меня здесь не будет! Я уже говорил тебе, что этим летом мне придется работать в нашей компании.
      – Значит, увидимся осенью. Когда ты будешь в Гарварде.
      – До осени еще очень далеко.
      Чарли оглядела его худощавое тело. Питер стоял к ней спиной. Под тонкой вязаной с короткими рукавами рубашкой она видела его твердые мускулы и широкие плечи, «лодочные мускулы», как их называли, потому что их развивала многочасовая гребля. Интересно, какие они на ощупь, какое на ощупь все его обнаженное тело. Чарли и Питер еще не были любовниками. Чарли думала, что до несчастья они с Питером были совсем чужими, теперь же ей казалось, что они знают друг друга долгие годы. Видимо, трагедия сближает людей.
      Чарли вздохнула и коснулась его спины.
      – Что тебя гложет, Питер?
      Он повернулся к ней.
      – Меня беспокоит Венс. Я опасаюсь, что он украдет у меня мою девушку.
      «Он ревнует», – возликовала Чарли.
      – Питер, – сказала она вслух. – Прошу тебя, верь мне. В следующем семестре ты мне будешь особенно нужен. Марина собирается этот год учиться в Лондоне. А Тесс уезжает в Италию, хотя ее мать против. Она хочет научиться делать изделия из стекла.
      – Мы не говорим о Марине или Тесс. Мы говорим о нас с тобой.
      Чарли встала со скамьи. У нее вдруг закружилась голова и потемнело в глазах. Она ухватилась за Питера.
      – Черт тебя побери, ты меня не слушаешь. Я хочу остаться здесь и учиться. Я хочу остаться здесь и работать. Это отличный выход из положения.
      Он взял в руки ее лицо.
      – Есть еще лучший выход, – сказал он. – Выходи за меня замуж.
      У Чарли перехватило дыхание.
      – Что ты сказал?
      – Ты слышала. Выходи за меня замуж.
      – Питер...
      Он снова повернулся к ней спиной.
      – Я люблю тебя, Чарли. Выходи за меня замуж.
      – Питер... – Чарли подошла ближе и положила ему руку на плечо. – Питер, я обязана довести дело до конца. Я должна получить образование.
      – А как насчет меня? Я тебе нужен?
      – Да, ты мне нужен. Очень нужен. – Она поцеловала его в плечо. – Я тоже люблю тебя.
      – Тебе не нужен диплом, чтобы выйти за меня замуж.
      Чарли не знала, что ответить. Не могла же она сказать Питеру, что диплом ей нужен, чтобы доказать ему и его матери, что она сама способна добиться успеха и что она пробьется в жизни и без денег Хобартов.
      Они стояли, не говоря ни слова. Питер смотрел вверх на безоблачное небо.
      – Я так сильно люблю тебя, Чарли, – произнес он наконец.
      – Все уладится, Питер. Но нам еще рано заводить семью.
      Стоило ей произнести эти слова, как она тут же пожалела об этом. Разве Питер не был именно тем мужчиной, которого она искала? Разве не предлагал он ей ту самую жизнь, о которой она столько мечтала? Чарли вспомнила кольцо Марины с сапфиром и бриллиантами и выражение гордого достоинства на лице отца, когда он принимал подарок.
      – Я не отказываюсь выйти за тебя замуж, – продолжала она. – Я только хочу немного подождать. Мне надо окончательно выздороветь. Надо набраться сил. Ты можешь меня понять?
      Он повернулся и обнял ее.
      – Да, могу. Но я невыносимо ревную тебя к Венсу Ховарду.
      – А я совершенно не выношу его.
      Чарли поцеловала Питера в губы, он поцеловал ее в ответ, и они еще долго стояли, прижавшись друг к другу.
 
      Лето пролетело как один миг. Утром Чарли посещала лекции, днем работала, а по вечерам занималась у себя в комнате или в библиотеке. Больше ни на что не хватало времени, да и народу в колледже тоже было очень мало. К удовольствию Питера и к облегчению Чарли, Венс летом работал интерном в больнице в Вашингтоне. Как верно угадал Питер, конгрессмен Ховард с большой выгодой для себя использовал печальный случай с Чарли, и во всех газетах штата появились его фотографии, на которых он по-отечески обнимал «эту несчастную второкурсницу» Смитовского колледжа.
      В письмах Марина и Тесс рассказывали, как они устроились в Европе в ожидании начала семестра.
      В своем первом письме Марина назвала «свадьбу века» Алексис «самым кошмарным спектаклем за всю историю существования женского пола» и добавила, что «Алексис чуть не лопнула от гордости». Чарли читала письмо и смеялась. Она уже соскучилась по принцессе.
      Письмо Тесс пришло только в конце августа. Оно было коротким и не содержало ничего, кроме сведений о том, что она учится искусству стеклодува у выдающихся мастеров. Тесс также добавила, что ее непосредственный учитель Джорджино Гедини совершенно неотразим.
      Чарли не поехала домой в Питсбург на последние две недели перед началом занятий; она использовала это время, чтобы работать в офисе конгрессмена полный рабочий день. Чарли не хотела упускать такой случай, да и платили ей неплохо. К тому же впереди было еще три праздничных дня, так как близился День труда. Кроме того, Питер намекнул, что, может быть, хотя и маловероятно, он устроит так, чтобы Чарли приехала погостить в их коттедж в Хэмптоне и познакомилась там с его матерью.
      В среду вечером накануне Дня труда Чарли стояла у себя в комнате перед зеркалом и рассматривала шрам на лбу. Он уже не был багровым, как прежде, но грязно-коричневым и по-прежнему напоминал об эпизоде у Райского пруда. Чарли никогда никому не рассказывала, даже Питеру и доктору, о мучившем ее ночном кошмаре, в котором на нее нападал странный маленький человечек со сдвинутыми к переносице глазами и визгливым голосом. Чарли надеялась, что кошмар, так же как и шрам, скоро исчезнет.
      В коридоре зазвонил телефон, Чарли вышла из комнаты и взяла трубку. Звонили ей, и это был Питер.
      – Как ты там? – спросил он.
      Чарли, улыбаясь, прислонилась к стене.
      – Прекрасно. Вот только скучаю по тебе.
      – Я тоже. Тебе уже выставили отметки за лето?
      – У меня одни «отлично».
      – Ну и молодец ты, Чарли.
      Она покраснела от удовольствия. Ей нравилось заставлять Питера гордиться ею; ей нравилось, что он принимает близко к сердцу ее дела.
      – Ну как, ты уже договорился насчет праздников? – спросила Чарли радостно возбужденным голосом.
      Питер молчал, и Чарли потухла.
      – К сожалению, возникли кое-какие проблемы, – наконец заговорил он.
      – Неужели?
      – Извини, девочка, но у матери другие планы.
      Другие планы? Что может быть важнее знакомства с невестой сына?
      – Ты очень огорчена?
      Чарли проглотила обиду. «Это только к лучшему, – успокоила она себя. – Все равно мне нечего надеть».
      – Я немного расстроена, но ведь это не последний шанс, – сказала она и неизвестно почему добавила: – Так ведь?
      – Ну конечно, – рассмеялся Питер. – Перестань выдумывать. Я же сказал тебе, что у нее оказались другие планы.
      Чарли хотела спросить, может быть, его мать просто не хочет с ней знакомиться, может быть, она на что-то рассердилась. Чарли даже хотела узнать у Питера, говорил ли он вообще о ней с матерью, а может, он в конце концов решил, что девушка из Питсбурга ему не пара. Чарли крепко сжала трубку и посоветовала себе выбросить из головы всякие глупости.
      – У меня есть другая идея, – продолжал Питер. – Что, если я приеду за тобой и мы проведем эти дни на Кейп-Код?
      – Кейп-Код? – переспросила Чарли.
      Значит, он приглашает ее одну? Значит, они будут только вдвоем? Снимут одну комнату и будут спать вместе? Не рановато ли?
      – Как ты думаешь, я не надоем тебе за целых три дня? – спрашивал Питер. – Я бы пригласил и маму, но, ты знаешь, она занята.
      «Да, – сказала себе Чарли, – уже пора. Нам надо встретиться. Нам пора заняться любовью».
      – Как скоро ты можешь приехать? – услышала Чарли свой голос.
      – В пятницу около середины дня. Я за тобой заеду, договорились?
      – Да, – подтвердила Чарли с улыбкой. – Это здорово.
      Повесив трубку, она еще некоторое время стояла, прислонившись к стене. На последнюю зарплату в офисе конгрессмена Ховарда она купит себе кое-что из одежды для поездки на Кейп-Код. И обязательно ночную рубашку. Очень сексапильную. Такую, какую не купит ни одна женщина в здравом уме.
 
      День труда был первым из уик-эндов, за которым последовали многие другие. На полуострове они остановились в очаровательной викторианской гостинице в Фалмуте, где по утрам они кормили друг друга гренками с яблочным вареньем и пришли к выводу, что такие уединенные гостиницы им очень нравятся. Они катались на велосипеде и ездили на пароме на остров Мартас-Вайньярд. И еще они занимались любовью. Снова и снова они занимались любовью в песчаных дюнах в сумерках, в кровати под балдахином по ночам. И Чарли поняла, что это стоило ожидания.
      По возвращении в Нортгемптон она всю неделю ждала новой поездки – куда-нибудь в Беркшир или южный Вермонт. Чарли быстро привыкла к жизни, когда тебе подают и за тобой убирают, привыкла к маленьким пустячкам, которые Питер покупал тайком от нее во время поездки и потом дарил ей в воскресенье вечером, когда привозил обратно в общежитие, а сам возвращался в Бостон. Это были особые маленькие подарки, купленные с мыслью о ней: пудреница из лиможского фарфора, украшенная резьбой гребенка из слоновой кости, миниатюрная копия скульптуры Даниеля Френча. Подарок и сувенир на память о каждом волшебном уик-энде. Приближался День благодарения, и Чарли надеялась, что вот-вот Питер пригласит ее к себе и наконец познакомит с Элизабет Хобарт.
      – Я предполагал, что ты захочешь провести День благодарения со своей семьей, – сказал Питер, когда они сидели на скамейке около Райского пруда.
      Чарли подняла камешек и пустила его по воде, соображая, как поступить. За два прошедших месяца она привыкла доверять Питеру и его любви. Она думала, что встреча с его матерью будет следующим логичным шагом.
      – Я действительно давно не была в Питсбурге, – сказала Чарли. – Но я считала, что знакомство с твоей матерью важнее всего.
      – Сейчас для этого не очень подходящее время, девочка, – нахмурился Питер, – У матери трудности с делами. Лучше будет, если я съезжу домой один.
      – Это несправедливо. Ведь ты уже познакомился с моей матерью.
      – Ты напрасно сердишься, – ответил он.
      Чарли сорвала ломкую осеннюю травинку.
      – Признайся, что ты не хочешь меня с ней знакомить. Сначала ничего не вышло в День труда, и вот теперь в День благодарения. Думаешь, я ей не понравлюсь?
      Он обнял ее и притянул к себе.
      – Не глупи. Я тебя люблю. Просто сейчас неподходящее время.
      Чарли смотрела на водную гладь. Два лебедя плыли по ней, супруги на всю жизнь. Ничто не омрачало их счастливую жизнь. Она попыталась убедить себя, что преувеличивает, но на этот раз не сумела.
      Вечером, когда у себя в комнате Чарли собирала вещи для поездки в Питсбург, она почувствовала, как ей не хватает ее подруг – Марины и Тесс. До следующего сентября было еще так далеко, еще так долго ждать их возвращения. «Мужчины – это, конечно, хорошо, – говорила она себе, запихивая в сумку джинсы, – но ничто не заменит сочувствия подруги».
      Она дала себе слово, что, когда Марина и Тесс вернутся в сентябре следующего года, она сделает все, чтобы укрепить их дружбу. Она скажет им, как ей их недоставало.

       Осень, 1979 год.
      Тесс поставила вазу на подоконник своей комнаты в Моррис-хаусе и отошла в сторону, чтобы полюбоваться ею. В лучах осеннего солнца вспыхнули золотые искорки внутри изумрудного стекла; в мягких изгибах вазы было нечто чувственно женское. Ваза была вершиной ее мастерства, доказательством, что она не напрасно провела год в Италии, что она нашла свое место и свое будущее в мире художественного стекла. Отец пусть занимается своими кистями и красками, рисуя акварели, для нее же стекло стало самым любимым материалом, в него она вкладывала всю душу.
      Тесс села на край кровати и с неохотой принялась изучать расписание занятий на последний год в колледже. Тесс не хотела возвращаться в колледж, она хотела остаться в Италии, чтобы совершенствоваться в своем искусстве и быть рядом с Джорджино. Но родители настояли, чтобы она завершила свое образование в Штатах. И самое худшее, Джорджино намекнул, что ей пора уезжать.
      – Другие ученики ждут своей очереди, – сказал он ей как-то ночью, когда они лежали на узкой кровати в ее комнате в молодежном общежитии.
      Джорджино гладил ее полные бедра, целовал гладкие нежные груди. И Тесс была благодарна судьбе за то, что впервые в жизни кто-то ее оценил, впервые в жизни кто-то откликнулся на ее любовь.
      «Еще один год, – подумала она. – Еще каких-нибудь девять месяцев, и я свободна». Она не знала, куда пойдет учиться после колледжа. Не знала, вернется ли в Италию, возможно, ей лучше на расстоянии хранить теплые воспоминания о Джорджино в своем сердце. Наверное, не стоит искушать судьбу.
      Но одно Тесс знала совершенно определенно: она будет стеклодувом. Она снова взглянула на зеленую вазу и почувствовала, как в ее душе загорелся пока еще слабый огонек надежды, согревая ее своим теплом. Наконец-то в ее жизни появилось нечто недоступное ни Марине, ни Чарли. Нечто принадлежавшее ей одной, что они не могли у нее отнять.
      Тесс закрыла глаза. Она останется в Смитовском колледже, она сделает все, чтобы отец гордился ею, а мать была счастлива. Она выполнит свой долг перед ними и получит диплом, а потом сама будет распоряжаться своей жизнью.
      Но сначала она должна сделать аборт.
 
      – Да, я тебя сюда привела, но это не значит, что я полностью одобряю твое решение, – сказала Делл, когда они с Тесс сидели в комнате ожидания в клинике.
      Тесс смотрела на доску объявлений, на приколотые кнопками листочки бумаги со словами в основном на испанском языке.
      – Я знаю, что ты не одобряешь мое решение, – тихо сказала Тесс. – Я сама его не одобряю. Поверь мне, Делл, я бы очень хотела сохранить ребенка.
      – Что же тебе мешает?
      – А то, о чем я тебе уже говорила. Моя мать.
      – Помню, – кивнула Делл – Но это твое тело. Это твоя жизнь. И это твой ребенок.
      Тесс почувствовала комок в горле.
      – Я только хочу, чтобы ты правильно все решила, – повторила Делл.
      Тесс представила себе мать, столь уважаемую в Сан-Франциско и гордую своей незапятнанной репутацией; мать, которая возлагала на дочь большие, часто неоправданные надежды. Как она будет потрясена, если узнает, что Тесс беременна от итальянского жиголо. Какое унижение, какой позор. Достаточно того, что Тесс разбила мечту матери о браке с Питером Хобартом. Нет, она не может нанести ей такой удар.
      – Я уверена в правильности своего решения, – ответила Тесс. – Так будет лучше.
      Они замолчали. За стеклянной перегородкой трещала пишущая машинка.
      – Мое медицинское образование позволяет мне работать акушеркой, – сказала Делл. – Я умею принимать роды, но не могу избавлять от младенцев. Хотя я понимаю, что в этом иногда возникает необходимость. И что иногда не хочется, чтобы об этом знали твои друзья.
      – Но ведь ты мой друг, Делл.
      – Да, я твой друг, – подтвердила Делл.
      – Спасибо, что не расскажешь матери.
      – Я уже говорила, что мы с твоей матерью разные люди. Но я ее хорошо помню и согласна, что такая новость убьет ее. Думаю, ты этого не хочешь.
      – Конечно, не хочу, – подтвердила Тесс. – И я этого не допущу. Во всяком случае, я благодарна, что ты пришла сюда со мной.
      Тесс попыталась подавить неприятное чувство в желудке. Ей хотелось, чтобы ожидание быстрее кончилось. Чтобы секретарша прекратила печатать, открыла дверь в стеклянной перегородке и пригласила ее внутрь. Она хотела не думать о младенце внутри себя, о темных волосах и глазах, которые у него наверняка будут, о том, девочка это или мальчик. Она хотела не думать о том, какое лицо будет у матери, если она все узнает. Она хотела прекратить сомневаться, правильно ли поступает. Тесс с силой сжала холодные влажные руки и снова повернулась к Делл:
      – Ты когда-нибудь хотела иметь детей?
      Делл молчала. Словно в раздумье, она на мгновение закрыла глаза.
      – Пожалуй, не хотела, – наконец ответила Делл. – Это одна из причин, по которой меня оставил муж.
      Тесс выпрямилась.
      – Муж? Я не знала, что ты была замужем.
      – Семнадцать лет, – кивнула головой Делл.
      – Господи. Кто бы мог...
      – Ты хочешь сказать, кто бы мог подумать? – Легкая улыбка появилась на круглом лице Делл и тут же исчезла. – Его звали Уолтер. Он был преподавателем в Смитовском колледже. Он любил меня. Потом он от меня ушел.
      – Но почему...
      – Он ушел от меня к двадцатитрехлетней. Страшной, как тысяча грехов, но влюбленной в него по уши.
      – Ты его любила?
      – Да. Очень сильно.
      – Боже мой, Делл, я тебе сочувствую.
      – Жизнь идет своим чередом, – отозвалась Делл.
      Как раз в этот момент наконец открылась внутренняя дверь.
      – Прошу вас, мисс Ричардс, – позвала секретарша.
      Тесс вопросительно посмотрела на нее.
      – Доктор вас ждет.
      Тесс глубоко вздохнула и пошла к двери, надеясь, что у нее хватит сил, чтобы жить потом нормальной жизнью. Уже без ребенка, жизнь которого вот-вот закончится.
 
      – Ты прекрасно выглядишь, Тесс! – воскликнула Чарли, увидев Тесс за ужином в столовой на следующий день, и крепко обняла ее.
      Тесс высвободилась из ее объятий; она заметила сморщенный шрам у Чарли на лбу и быстро отвела глаза. Тесс прижала ладонь к животу и окинула взглядом столовую.
      – Я что-то не вижу Марины. Она уже приехала?
      – Да. Она покупает книги в магазине.
      Чарли показала Тесс на стул рядом.
      – Я не могу дождаться, когда ты расскажешь об Италии. Ну и конечно, о Джорджино.
      Тесс секунду колебалась, но потом решила отбросить в сторону глупости. Следующие девять месяцев они с Чарли будут соседями. Пришло время похоронить мечты о Питере Хобарте вместе с тем крошечным зародышем, который выскоблили из ее чрева. Пришло время забыть о прошлом. Она села рядом с Чарли на предложенный стул.
      – Ты не можешь себе вообразить, что за удивительная страна Италия. Ну а Джорджино выше всяческих похвал.
      – Расскажи мне все подробно, – попросила Чарли и наклонилась к ней. – Мы не виделись целый год, и я хочу знать все. Твои письма были очень короткими.
      – Некоторые детали слишком личные, чтобы о них рассказывать, – улыбнулась Тесс.
      Чарли похлопала ее по руке.
      – Не пытайся отвертеться!
      Тесс чувствовала, что она должна спросить Чарли о Питере. Она часто думала о них – о нем – в Италии. Ей хотелось уверить себя, что после романа с Джорджино образ Питера поблек, стал серым, скучным. Она вспомнила о вазе на подоконнике. Ее вазе, воплощении ее души в искусстве. Тесс также напомнила себе, что больше не нуждается в Питере Хобарте, Чарли О’Брайан или еще в ком-нибудь. Теперь у нее есть она сама, и этого вполне достаточно, что бы там ни думали о ней другие.
      – Ты написала в своем последнем письме, что по-прежнему встречаешься с Питером, – наконец решилась Тесс.
      Чарли удивленно моргнула.
      – Да. Он сейчас в аспирантуре в Гарварде. Это его последний год.
      Тесс кивнула. Значит, в Гарварде. Наверное, в интересах бизнеса. Тесс улыбнулась, подумав, как все это скучно. Студентка-официантка поставила перед ними тарелки с курицей и спагетти.
      – Что-нибудь планируете?
      – Возможно, – ответила Чарли.
      Несмотря на решимость все забыть, Тесс ощутила неприятную тяжесть в животе, где теперь было пусто, а еще вчера теплилась слабая жизнь. Чарли и Питер поженятся. Чарли станет миссис Питер Хобарт. Чарли, а не она, Тесс. Тесс взяла вилку и принялась накручивать на нее спагетти, стараясь не думать о матери.
      – Что, опять курица? – раздался в столовой голос Марины, который нельзя было спутать ни с каким другим.
      Тесс обрадовалась, что появление Марины прервало их с Чарли разговор. Она встала и обняла маленькую принцессу, надеясь, что Чарли не заметит, как сердечно она ее встречает, совсем не так, как встретила Чарли, и одновременно желая, чтобы это не ускользнуло от ее внимания.
      – Боже мой, ваше высочество, – рассмеялась Тесс. – Как я рада вас видеть.
      – А я вас, – шутливо присела Марина. – Вы не представляете, какое это счастье вновь оказаться в стране самых здравомыслящих людей на свете.
      Тесс опять села, и Марина заняла стул рядом с ней. Тесс внезапно осенило, что она сидит между Чарли и Мариной, как чертополох между двумя розами.
      – Уж не хочешь ли ты сказать, что Лондон – город безумцев? – пошутила Тесс.
      Марина привычным жестом отбросила назад волосы.
      – Лондон как Лондон. Дождливый, туманный и очень опрятный. Я занималась, а Николас всюду меня сопровождал. Я чуть не лезла на стену от тоски.
      Чарли подняла стакан с водой.
      – Давайте выпьем за твое возвращение в бурный Нортгемптон. И за твое, Тесс. Я без вас очень скучала.
      Тесс показалось, что в глазах Чарли блеснули слезы. Уж не завидует ли Чарли тому, что они видели новые страны, а она торчала здесь безвыездно целый год? Но тут Тесс вспомнила о Питере. Интересно, кто кому должен завидовать?
      Тесс ковыряла вилкой вялые переваренные спагетти. Неплохо было бы здешним поварам поучиться в Италии.
      – В последний раз я видела тебя, когда ты собиралась ехать на свадьбу сестры.
      – Не напоминайте мне об этом, – простонала Марина. – Она уже беременна. Слава Богу, я не буду там на крестинах в следующем месяце.
      «Она беременна». Слова повисли в воздухе и растаяли. «У меня это было вчера, а сегодня...» – подумала Тесс.
      – Ты с тех пор не была в Новокии? – спросила Тесс.
      – Нет, – покачала головой Марина и посмотрела на тарелку, которую поставила перед ней официантка. – Хотя я слышала, что мой друг Виктор замышляет там беспорядки.
      – Какие беспорядки? – заинтересовалась Чарли.
      Тесс про себя от души пожелала, чтобы Чарли замолчала. Ей нравилось быть вместе с Мариной, но ей не нравилось общество Чарли. К тому же Тесс никак не могла избавиться от тяжелой, злой обиды. Она предполагала, что одного года в Италии, вдали от Нортгемптона, будет достаточно, чтобы залечить рану. Но встреча с Чарли вновь разбудила боль. Она испытывала неприязнь к подруге, у которой есть возлюбленный и которой никогда не придется делать аборт.
      Марина взяла с тарелки куриную ногу, внимательно осмотрела ее и положила обратно.
      – Предательство – это самое тяжелое преступление из всех, – сказала она.
      Все замолчали. Тесс смущенно задвигалась на стуле. Никто из них не хотел говорить о Викторе и напоминать Марине о прошлых переживаниях. Тесс особенно не желала слышать слово «предательство».
      – Кстати, я вам говорила, что мои родители целый год пробыли в Сингапуре? – объявила Тесс, откусывая кусок курицы.
      Тесс знала, что это сообщение прежде всего заинтересует Чарли. В конце концов, родители работали в Сингапуре на мать Питера, но почему-то Тесс не могла избавиться от желания исключить Чарли из разговора, делая вид, что ее не существует. Тесс понимала, что разговор о дальних незнакомых странах автоматически обрекает Чарли на молчание, потому что ей нечего сказать. Скорее всего родители Чарли никогда не отъезжали от своего дома дальше гор Поконо, и то подобная поездка на отдых была целым событием. Если, конечно, не считать приезда в Нортгемптон матери Чарли, когда ее дочь была в больнице. Тесс с трудом проглотила кусок курицы и запила его большим глотком воды. Если она будет испытывать такие страдания, то, пожалуй, не дотянет до конца курса.
 
      Через пару недель жизнь вошла в свое обычное русло. И все-таки что-то изменилось. Чарли проводила все субботы и воскресенья с Питером. Марина целиком погрузилась в учебу и, казалось, была вполне довольна этим. Правда, как-то раз она вызвала Тесс из комнаты и шепотом сообщила ей, что Алексис родила сына, или, как Марина его называла, несчастного принца. Что же касалось Тесс, то она находила утешение в одиночестве. Она особенно чувствовала обретенную свободу, работая в стеклодувной мастерской при Масуниверситете, где забывала о своих проблемах и отгоняла по мере возможности мучительные воспоминания об аборте. Уже не столь тесные, как прежде, узы дружбы связывали трех молодых женщин, и Тесс это нравилось, потому что чем реже она видела уродливый шрам на лбу Чарли, тем лучше.
      Однажды в субботу Тесс на автобусе возвращалась в Нортгемптон и, не теряя зря времени, набрасывала эскиз вазы. Ваза будет синей, кобальтовой с белым, и она подарит ее родителям на Рождество. Ваза предназначалась для их музыкальной комнаты, где она будет прекрасно смотреться у большого окна с видом на залив Сан-Франциско. Тесс мало рассказывала родителям о своих успехах, полагая, что лучшим доказательством прогресса будут плоды ее труда. Возможно, тогда мать одобрит ее выбор. Возможно, она смирится с тем, что Питер Хобарт никогда не женится на ее дочери.
      С остановки автобуса Тесс, нагруженная эскизным альбомом и чемоданчиком с инструментами, медленным шагом направилась к общежитию. Воздух был полон холодного дыхания осени; приближался День отдыха, но Тесс, как почти всех старшекурсников, это мало интересовало.
      Она как раз подходила к общежитию, когда две полицейские машины остановились у тротуара. Их синие мигалки были выключены, сирены молчали. Одна машина принадлежала полиции штата, другая городской полиции Нортгемптона.
      Тесс ускорила шаг, решив, что с кем-то что-то случилось. Сначала она подумала, а не попала ли Чарли снова в какую-нибудь беду, но тут же отвергла эту мысль, догадавшись, что принимает желаемое за действительное, и устыдившись своей низости.
      Она быстро поднялась по ступенькам и вошла на веранду. Нигде не было видно ни полицейских, ни других представителей закона. Но когда Тесс отворила дверь и вошла в холл, она сразу увидела двух полицейских из полиции штата и знакомого городского полицейского рыжего Джо Лайонса, племянника Делл, придерживающегося правых взглядов.
      – Марина? – вопросительно позвала Тесс и подошла к группе людей.
      Все замолчали. Марина посмотрела на Тесс.
      – Тесс, – сказала она.
      – Марина, что случилось?
      Тесс переводила взгляд с одного лица на другое. Все продолжали молчать. Наконец Марина приблизилась к Тесс и положила ей руку на плечо.
      – Боюсь, у нас для тебя плохие новости, – тихо сказала она.
      – Это Чарли? Что-нибудь случилось с Чарли?
      Она очень надеялась, что ее вопрос не откроет всем ее тайного желания.
      Но Марина покачала головой.
      – Нет, Тесс, – сказала она, и ее голос звучал более хрипло, чем обычно, а акцент усилился. – С Чарли все в порядке. Давай присядем.
      Марина повела ее к жесткому дивану, стоявшему у стены.
      – Зачем? – спросила Тесс.
      Зачем Марина хочет усадить ее на диван?
      Они сели, и Марина взяла ее за руку.
      – Как я тебе сочувствую, Тесс, – сказала принцесса и обняла подругу.
      Тесс высвободилась из объятий.
      – Господи, неужели никто не скажет мне, что случилось?
      Марина вздохнула и посмотрела на полицейских. Джо Лайонс выступил вперед.
      – Случилась авария, – начал полицейский Лайонс.
      Какая авария и какое она имеет к ней отношение?
      – Разбился самолет, – продолжал Джо.
      Страшное предчувствие охватило Тесс.
      – В Сан-Франциско.
      В Сан-Франциско? Тесс хотела что-то сказать. Спросить. Но слова не складывались в фразы.
      Джо Лайонс крутил в руках фуражку.
      – Это ваши родители, Тесс. Они погибли.
      Тесс секунду смотрела на Джо. Потом на альбом в своих руках. Непонятно зачем, она стала загибать кончики страниц. Снова посмотрела на Джо. Марина опять взяла ее за руку.
      – Самолет летел из Сингапура, – объяснял Джо, все так же терзая фуражку. – Он проскочил посадочную полосу и упал в залив. – Джо вытер лоб. – Считают, это произошло по вине пилота.
      Джо произнес последние слова так, словно сам был виновником катастрофы.
      Тесс услышала, как за ее спиной открылась входная дверь. Она продолжала смотреть на впившиеся в фуражку пальцы Джо Лайонса.
      – Что тут происходит?
      Тесс узнала голос Делл. Она хотела повернуться к ней, но, словно загипнотизированная, смотрела на пальцы Джо, мявшие фуражку, надеясь, что некое волшебство изменит ход событий и Джо возьмет обратно свои слова.
      – Мне позвонили, чтобы я приехала в Моррис-хаус, – сказала Делл; Тесс почувствовала, что она обращается к Джо. – Что случилось?
      Тесс наконец оторвала взгляд от фуражки Джо и его пальцев. Она повернулась к Делл, прижимая к груди альбом.
      – Ничего особенного, – сказала она спокойно. – Кажется, мои родители погибли.
      Тесс медленно направилась к лестнице наверх, но Делл схватила ее за локоть.
      – Тесс, – позвала она.
      Тесс остановилась. Она смотрела на лестницу, на деревянные ступеньки, по которым столько раз взбегала за прошедшие годы. Лестница вдруг показалась ей крутой и непреодолимой.
      – Тесс, – снова позвала Делл, и Тесс почувствовала, как ее обняли. – Боже мой, что случилось?
      Дрожь началась где-то в ногах и поднималась все выше, пока не дошла до сердца. Тесс швырнула на пол альбом и зарыдала.
 
      Глухо звучала органная музыка. Тесс сидела на стуле с высокой спинкой в похоронном бюро «Золотые ворота» и смотрела в пол. Она не знала, почему дала согласие поскорее завершить все дела, связанные с похоронами, в том числе поторопиться с заупокойной службой. «Заканчивай все побыстрее и возвращайся к нормальной жизни», – так посоветовали ей Грейсоны и Аршамбо. «Что они могут понимать? – рассуждала сама с собой Тесс, изучая фиолетового цвета ковер под ногами и стараясь не замечать удушающего аромата лилий и роз. – Грейсоны и Аршамбо провожают всего лишь друзей, а не родственников; партнеров по бриджу и утренним пробежкам, тех, кто больше не пригласит их на обед по случаю Дня благодарения».
      Тесс не прислушивалась к словам священника. Он не был знаком с ее родителями и ничего о них не знал. Он не знал, что они завещали кремировать их, а прах развеять над Тихим океаном. Но останки не были найдены, и по иронии судьбы океан поглотил их тела, а не пепел. Так или иначе, Тихий океан стал для них могилой.
      Тесс посмотрела на свои ноги в туфлях без каблуков, носки которых высовывались из-под длинной черной юбки. Девушке вдруг пришло в голову, что больше нет необходимости одеваться по вкусу матери или пользоваться косметикой, которую она ей выбирала. Больше никогда ей не придется угождать матери. Или отцу. Или кому-то еще. Не осталось никого, кому надо было бы угождать. Тихий вопль, а скорее стон, вырвался из ее груди, и она торопливо прикрыла рот ладонью, надеясь, что его никто не услышал.
      Рука легла ей на колено. Рука Делл – подруги матери тех далеких лет, женщины, которая стала другом Тесс. Делл согласилась взять у Марины деньги, чтобы пересечь страну от побережья до побережья и принять участие в похоронах. Марина и Чарли тоже хотели приехать, но Тесс им запретила. Она не нуждалась во внимании принцессы и ее телохранителя. И еще она не хотела присутствия Чарли. Она боялась, что вместе с Чарли появится и Питер. А если приехала бы только Чарли, невыносимо было бы видеть ее в одной комнате с матерью Питера, женщиной, которая никогда не станет свекровью Тесс, о чем Салли Ричардс уже никогда не узнает.
      «Элизабет Хобарт, – подумала Тесс и заставила себя поднять голову и взглянуть на мать Питера, – все-таки у нее хватило порядочности приехать на похороны».
      Тесс закрыла глаза, сжала руку Делл и постаралась забыть о том, что, если бы не безграничная жадность Элизабет Хобарт, не ее погоня за деньгами и властью, родители были бы живы.
      Наконец служба кончилась.
      Серебряные подносы с крошечными пирожными и печеньем, тонкие фарфоровые чашки с чаем были расставлены на столе в гостиной похоронного бюро. Тесс не хотела туда идти. А куда ей было идти? Домой? Она стояла, почти прижавшись к стене, и смотрела на стол с угощением, как будто могла найти там ответы на свои вопросы. Грейсоны, Аршамбо и другие, сбившись в небольшие группки, о чем-то говорили, но до Тесс долетали лишь отдельные слова.
      – Я сейчас принесу тебе чаю, – сказала Делл и через толпу пошла к столу.
      Тесс хотела встать и удержать ее, но не успела. Она хотела крикнуть ей: «Не оставляй меня одну!» Она хотела всю жизнь держаться за Делл, чтобы черпать у нее силы и поддержку. Тесс смотрела на ее фигуру в длинном черном платье и черную с проседью косу на спине, но от усталости не могла произнести ни слова.
      Вдруг она почувствовала руку на своем плече.
      – Милая, милая Тесс, – услышала она женский голос. – Я даже не знаю, как тебя утешить.
      Тесс моргнула и посмотрела в прищуренные глаза Элизабет Хобарт.
      – В какой-то мере я чувствую себя виноватой, – продолжал тот же голос. – Если бы они не поехали в Сингапур...
      Конец фразы потонул в негромком однообразном гуле толпы. Тесс наблюдала за движением тонких губ женщины, за тем, как открывается и закрывается ее рот, снова открывается и снова закрывается... Она разглядывала ее лицо под идеально наложенным макияжем, ее аккуратно завитые короткие седые волосы, небольшие жемчужины в мочках ушей. Интересно, эти серьги она надевает на похороны всех своих служащих? Своих рабов. Интересно, скольких из них Элизабет Хобарт загнала в могилу?
      – Может быть, я сегодня пришлю за ними своего шофера? – предложила Элизабет Хобарт.
      Тесс непонимающе моргнула. Внезапно рядом появилась Делл с чашкой чая для нее.
      – О чем вы спрашиваете? – обратилась она к женщине.
      Элизабет не спеша отпила из своей чашки. Интересно, оставляют ли ее губы красные следы на фарфоре?
      – Мне нужны документы. Документы текстильной компании «Хобарт». Они мне понадобятся в Нью-Йорке.
      Делл кивнула.
      Тесс старалась крепче держать чашку, но она стучала о блюдце, будто под воздействием неведомой силы.
      – Насколько мне известно, Джозеф хранил конфиденциальные бумаги у себя дома, а не на работе. Вы должны их найти до моего отъезда в Нью-Йорк.
      «Мы должны их найти. А кто найдет для меня тела родителей на дне залива Сан-Франциско?»
      – Документы касаются весьма деликатных переговоров.
      Делл снова кивнула.
      – Тесс, ты не знаешь, где твой отец держал эти документы?
      Тесс смотрела на нее невидящим взглядом.
      – Возможно, мы найдем для вас документы. Возможно, нет, – сухо произнесла Делл.
      – Я позвоню вам, прежде чем посылать шофера, – сказала Элизабет и направилась к столу, чтобы поставить чашку, откуда, не глядя по сторонам и прямо держа голову, проследовала к двери.
      – Страшно подумать, – шепнула Делл, – что она могла быть твоей свекровью.
      – Она будет свекровью Чарли.
      Тесс смотрела на дверь, за которой скрылась Элизабет Хобарт, оставив после себя незримое ощущение власти.
      – Я как-то не думала, что тебя заботит благополучие Чарли, – заметила Делл.
      Тесс представила себе Чарли, как она лежала на больничной кровати, недвижимая, невидящая и равнодушная ко всему вокруг. Все равно что мертвая. Такая же мертвая, как родители на дне океана. Чарли могла умереть, и виновата в этом была бы Тесс.
      Тесс поставила свою чашку на стол рядом с чашкой Элизабет Хобарт.
      – Чарли моя подруга, – сказала она.
      – Чарли прекрасно со всем справится, – отозвалась Делл. – Она лишена твоей чувствительности.
      Чувствительности? Тесс подумала, много ли чувствительности было в ее недавних поступках, и слезы навернулись у нее на глаза. Она не боялась, что их заметят, потому что они были понятным выражением горя. Но Тесс знала, что те слезы еще впереди. Сейчас она оплакивала своего ребенка, который уже никогда не родится, хотя для аборта теперь не было причин. Она хотела повернуться к Делл и рассказать ей о причине своих слез, но тут к ней подошла группа людей, и момент был потерян. Тесс вновь поглубже спрятала свою вину и пожала еще одну вялую влажную руку.
 
      Тесс смутно помнила свое возвращение, на самолете до Хартфорда, а потом до Нортгемптона на автобусе по дороге номер 91. Она равнодушно смотрела в окно на небоскребы Спрингфилда, на медленно текущую реку Коннектикут и новую торговую улицу в Холиоке. Делл вернулась в Нортгемптон через два дня после заупокойной службы, взяв с Тесс обещание, что она возложит все заботы о родительском имуществе на адвокатов. Великолепный особняк был выставлен на продажу. Тесс оставила себе только несколько личных вещей родителей как напоминание, что они когда-то жили на земле: акварель отца с изображением церкви Хелен Хиллз Хиллз в Нортгемптоне, где они венчались с матерью, и брошь, некогда принадлежавшую бабушке Тесс, которая тоже училась в Смитовском колледже. Только несколько вещей и денежные счета, которые будут переведены на ее имя. Денег было столько, что их хватит на годы и даже, может быть, до конца жизни Тесс, если она будет разумно ими распоряжаться. Но самой Тесс некуда было деваться, кроме как возвратиться в колледж. Делл убедила ее закончить образование, а тем временем решить, как она дальше устроит свою жизнь. Тесс точно знала, что посвятит себя художественному стеклу, весь вопрос был в том, где она поселится. Где она может осесть в своем одиночестве? Где теперь будет ее дом?
      Тесс всегда сожалела, что была единственным ребенком. Но, видимо, одиночество было ее уделом с момента зачатия и до сегодняшнего дня. С каждым годом она чувствовала себя все более одинокой и все более ответственной за собственную судьбу. Ей исполнился двадцать один год, и по закону она уже была взрослой. Во всяком случае, настолько взрослой, чтобы обходиться без родителей. Слишком взрослой, чтобы считать себя сиротой. И такой испуганной и беспомощной, что рассталась со своим ребенком, который теперь был бы ее семьей.
      Но по крайней мере у нее оставалась Делл. Делл была ее другом.
      И Марина. Удивительно, но Марина тоже стала ее другом. Однако Тесс всегда помнила, что после окончания колледжа Марина уедет в ту далекую страну, куда зовет ее долг. И еще была Чарли. Чарли, которая считала Тесс своим другом. Чарли, не подозревавшая о поступке себялюбивой и неисправимой Тесс, поступке, который мог стоить Чарли жизни.
      Тесс увидела поворот на дорогу, ведущую в Нортгемптон, и подумала, пригласят ли ее Чарли и Питер на свою свадьбу и какую причину она, Тесс, выдумает для отказа.
      Автобус подъехал к станции, Тесс прислонилась головой к окну и вздохнула. Она надеялась, что ей хватит сил, чтобы сойти с автобуса и добраться до общежития.
      – Мисс, – позвал ее водитель. – Приехали, Нортгемптон.
      Тесс с трудом поднялась и пошла по проходу. Уже спускаясь по ступенькам, она увидела в открытую дверь Марину и Чарли. Они ждали ее. Тесс споткнулась и чуть не упала.
      – Что, вы не могли придумать ничего лучшего, чем вечером в пятницу ошиваться на автобусной остановке?
      Марина протянула руки и заключила Тесс в крепкие объятия. За ее плечом Тесс видела Чарли, которая ждала своей очереди. Она была основательно закутана, но даже вязаный шарф, прикрывавший голову, не мог скрыть шрама, которому было уже два года. Тесс закрыла глаза и снова прижала к себе Марину, оттягивая нежелательную встречу с Чарли.
 
      По пути домой Чарли предложила зайти купить пиццу. Тесс кивнула, и они зашагали к Мейн-стрит. Молча кивать – это было все, на что была способна Тесс, она не хотела говорить, не хотела отвечать на вопросы.
      В маленькой душной пиццерии Тесс стало плохо от тесноты и шума. Она почувствовала, что у нее подгибаются колени, и ухватилась за Марину.
      – Вы, девушки, идите домой, а я позабочусь о пицце, – сказал Николас и быстро подхватил Тесс под локоть. Тесс удивилась, услышав его голос. Она теперь часто забывала о присутствии телохранителя, о чем три года назад, когда за ними тенью следовал Виктор, не могла и мечтать.
      На улице холодный ветер снова ударил в лицо Тесс. В Сан-Франциско было влажно, но куда теплее. Она подняла воротник пальто и наклонила голову, думая о том, холодно ли было родителям, когда они сделали свой последний вздох, и знали ли они, что он последний.
      Они шли вверх по холму, и Тесс спрашивала себя, много ли здесь переменилось с тех пор, как ее мать, дебютантка Салли Спунер из семьи тех самых известных Спунеров, впервые приехала сюда. Догадывалась ли она еще до того, как встретила Джозефа Ричардса из Сан-Франциско, что когда-нибудь выйдет замуж за влиятельного человека с деньгами. Тесс грела руки в карманах и пыталась представить, как была одета ее мать тогда, в 1951 году. Обязательно белые перчатки. И нитка жемчуга на шее.
      Внезапно Тесс обожгла мысль о том, как была одета мать, когда разбился самолет.
      Боль возникла где-то в животе, и Тесс прижала к нему руки. Молнией вспыхнул вопрос: а что, если аборт не удался? Может, она еще беременна... Может быть...
      Она вдруг вспомнила, что с тех пор у нее уже были месячные. Даже два раза.
      Тесс еще сильнее прижала руки к животу. Надо надеяться, что ее не стошнит прямо на улице, на глазах у Марины и Чарли. «Чарли», – повторила она про себя и бросила тайный взгляд на бывшую подругу, похитившую у нее мужчину, за которого она собиралась замуж. Да, похитившую. Как океан похитил у нее Салли и Джозефа Ричардсов.
      Тесс не могла больше сделать ни шагу. Не могла вздохнуть. Она закрыла лицо руками и опустилась на тротуар.
      – Что с тобой, Тесс? – спросила Чарли, наклоняясь к ней. – Господи, Тесс, тебе плохо?
      Тротуар был холодным, как лед. И очень жестким. И все же сидеть было легче, чем идти.
      – Может, нам подождать здесь Николаса? – предложила Марина.
      Тесс молчала.
      – Нет, – ответила Чарли. – Мы сами ей поможем. Вставай, Тесс, мы уже почти дома
      «Мы уже почти дома». Тесс потрясла головой.
      – Как это ужасно, Тесс, – шептала Чарли и гладила ее по волосам. – Мы так тебя жалеем.
      Подумать только, Чарли О’Брайан ее жалеет! Отчего бы это? Оттого, что она такая несчастная и у нее нет парня? Оттого, что теперь она сирота? А может быть, потому, что у нее прелестное личико?
      Бешенство охватило Тесс. Она оттолкнула Чарли и быстро поднялась с тротуара. Это было уже не бешенство, а безумие.
      – Мне не нужна твоя чертова жалость! – выкрикнула она, обращаясь к Чарли, и посмотрела на Марину: – И твоя тоже. Мне не нужна ваша чертова жалость и ваша вонючая пицца.
      Она повернулась и зашагала по Грин-стрит к общежитию, а они с открытыми ртами остались стоять на тротуаре.
 
      В общежитии Тесс решительно направилась прямо к себе в комнату. Она с грохотом закрыла дверь, заперла ее и опустила жалюзи. Она упала на постель, которую кто-то убрал в ее отсутствие. Тесс окинула взглядом комнату и поняла, что тут кто-то приложил руку. Слишком все прибрано, слишком все аккуратно. Она встала и выдвинула ящик комода. Засунула руку внутрь и выбросила наружу его содержимое, расшвыряла по комнате майки и свитера.
      – Это моя вонючая комната! – заорала она, не обращаясь ни к кому в частности. – И это мое дело, как я ее содержу!
      Ее взгляд остановился на картинке с пейзажем Италии. Италии, где какой-то тип использовал ее и тоже, наверное, испытывал к ней жалость. Джорджино, сладкоречивая сволочь с ласковыми руками, он пожалел американскую уродину, да и сам не остался внакладе.
      – К черту тебя тоже! – закричала она, обращаясь к пейзажу, и сорвала его со стены. И почему она была такой дурой? Почему Тесс Ричардс рассчитывала на какое-то другое чувство, кроме жалости? Тесс Ричардс, девушка, у которой такое прелестное личико.
      Она резко обернулась и увидела на подоконнике свою изумрудно-зеленую вазу, вазу, которая была свидетельством ее принадлежности к этому миру, свидетельством того, что в нем найдется место и для нее. Но тот маленький свет надежды, слабый огонек, горевший в ее душе, теперь потух. Его задул неожиданный порыв ветра, и осталась черная холодная пустота.
      Холод. Темнота. Пустота.
      Тесс бросилась к окну, схватила вазу и швырнула ее о стену. Она разбилась на множество осколков, разлетелась, как ее мечты, фонтаном зеленых и золотистых брызг.
      Слезы хлынули у нее из глаз. Тесс смотрела на осколки будущего, лежащие у ее ног, бесполезные, изуродованные, мертвые. Мертвые, как ее ребенок. Мертвые, как ее отец и мать на дне океана, бесполезные, изуродованные, как она.
      Тесс подняла с пола неровный осколок, завернула рукав свитера и провела острым стеклом по запястью.
 
      Она услышала, как кто-то изо всех сил колотит в дверь. Звуки доносились издалека, как тогда голоса на похоронах. Потом послышались крики.
      – Тесс! Тесс, открой эту проклятую дверь!
      И снова стук.
      Тесс лежала на полу, сжавшись в комок, и улыбалась. Она знала, что им до нее не добраться. Дверь заперта на замок. Она хотела повернуться на спину, но почувствовала на полу что-то теплое и липкое.
      – Тесс, открой дверь!
      Раздался громкий треск, и в комнату ворвались Чарли и Марина.
      – Боже мой! – воскликнула Марина.
      – О Господи! – подхватила Чарли и прикрыла рот рукой.
      Тесс отрешенно наблюдала за ними, словно это были кадры кинофильма, словно ее подруги разыгрывали перед ней пьесу.
      – Боже мой, что ты наделала! – ужаснулась Марина.
      Тесс проследила за ее взглядом. «Как много крови», – мелькнуло у нее в голове.
      Чарли попыталась приподнять Тесс.
      – Мы должны отвезти ее в больницу, – сказала она.
      – Нет, – отвергла предложение Марина, отбрасывая назад длинные черные волосы.
      Тесс было знакомо это выражение на ее лице. Марина думала. Марина рассматривала разные варианты.
      – Если мы отвезем ее в больницу, все узнают. Ее могут исключить из колледжа.
      – Марина! – закричала Чарли. – Она перерезала себе вены! Ее надо отправить в больницу.
      – Если ее исключат, ей некуда будет деваться. Мы отвезем ее к Делл, – решила Марина. – Николас нам поможет.
      – Николас покупает пиццу.
      – Тесс, ты можешь подняться? – спросила Марина.
      Тесс смотрела на Марину. Темные глаза Марины, казалось, были еще темнее, еще больше, чем обычно. Может ли она встать? Что за вопрос, конечно. Она пока еще не инвалид.
      Тесс с трудом поднялась, оттолкнув руку Чарли. У нее снова закружилась голова.
      – Чарли, дай мне пару полотенец, – приказала Марина. – Мы должны остановить кровотечение.
      – Милая Тесс, что же ты натворила? – сказала Марина и обняла ее за плечи.
      Тесс посмотрела на Марину. «Что я натворила? Зачем спрашивать, разве и так не видно?»
 
      Тесс не помнила, как они вывели ее из общежития, она помнила только, что Чарли поддерживала ее с одной стороны, а Марина – с другой. Они встретили Николаса на улице. Тесс подумала, как это нехорошо, что он бросил пиццу прямо на тротуар. Как это расточительно, неэкономно. Николас подхватил ее на руки, а она закрыла глаза и уткнулась носом в его мягкое пальто. Как приятно было оказаться под защитой чьих-то рук. Чувствовать себя в полной безопасности.
 
      Тесс проснулась на незнакомой узкой кровати, под простыней и тонким одеялом, слегка пахнущими затхлостью. В комнате было холодно. Она чувствовала, как пульсирует рана на запястье. Хотела повернуться на бок, но что-то ей мешало. Тесс открыла глаза и увидела перед собой красные щеки и улыбающееся лицо тряпичной куклы.
      – Она проснулась.
      Голос принадлежал Чарли.
      К кровати подошла Делл с озабоченным лицом.
      – Слава Богу, Тесс, теперь все в порядке.
      Тесс закрыла глаза. Она чувствовала прикосновение теплой руки к своему лбу.
      – Это я, Делл. Девочки привезли тебя сюда.
      «Девочки, я знаю, – вспомнила Тесс. – Чарли и Марина».
      – Ты скоро выздоровеешь.
      – Я не хочу выздоравливать, – ответила Тесс. – Я хочу умереть.
      Рука гладила ее по голове.
      – Ты не умрешь, – сказала Делл. – Тебе еще очень далеко до смерти.
      Тесс лежала не двигаясь, желая, чтобы все поскорее ушли. Все, пожалуй, за исключением Делл.
      – Они все еще здесь? – спросила Тесс, не открывая глаз.
      – Чарли и Марина здесь, а Николас в соседней комнате.
      – Марина пусть останется.
      – А Чарли?
      Тесс почувствовала, что слезы скопились у нее в уголках глаз. Она прикрыла лицо тряпичной куклой.
      – Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила Чарли совсем рядом с постелью.
      – Это моя вина, – сказала Тесс, неуверенная, что произнесла слова вслух.
      – Какая вина?
      Значит, она все-таки произнесла их вслух. Теперь Чарли знала. Теперь все всё знали. Не открывая глаз и прижимая к себе куклу, Тесс повернулась на бок, подальше от голосов.
      – Вилли, – сказала она тихо. – Я сказала Вилли Бенсону, где тебя искать.
      – О чем ты говоришь? – спросила Делл.
      – Я сказала Вилли, где он может найти Чарли. Я хотела, чтобы он ее попугал. Я была на нее очень зла.
      – Из-за Питера? – спросила Делл.
      – Ты была зла на меня из-за Питера? – повторила Чарли.
      Тесс еле слышно застонала.
      – Боже мой.
      Это был голос Марины.
      – Почему вы не оставили меня в моей комнате, – сказала Тесс. – Почему вы не дали мне умереть?
      Кто-то сел на кровать, и матрас прогнулся под тяжестью тела. Тесс хотелось ногами столкнуть человека с кровати, кем бы он ни был.
      – Ты была зла на меня из-за Питера и сказала Вилли, где он может найти меня?
      Это опять был голос Чарли, но такой далекий, словно он доносился из-за стены.
      – Да, – подтвердила Тесс. – Он считал тебя такой хорошенькой. Я только хотела, чтобы он тебя попугал. Я хотела, чтобы тебе стало страшно.
      В комнате царила тишина. Чья-то рука коснулась спины Тесс и начала ее гладить.
      – Господи, Тесс, значит, мы причинили тебе боль?
      – Но не такую сильную, как я тебе, – ответила Тесс. – Не такую, какую причинил тебе Вилли Бенсон.
      – Вилли мне ничего не сделал, – возразила Чарли. – Разве ты не помнишь, что это был несчастный случай? Я упала.
      Тесс впилась пальцами в податливое набитое тряпками туловище куклы и громко безудержно зарыдала, выплакивая накопившееся за два года страдание.
      – Не могу поверить, что ты решилась на такое.
      Теперь это был голос Марины, очень строгий и с сильным акцентом.
      – Не могу поверить, что ты поступила так со своей подругой.
      Тесс услышала быстрые сердитые шаги и звук закрывающейся двери. Она услышала, как принцесса спускалась по лестнице из маленькой квартирки Делл над ее магазином.
      Чарли опять начала гладить ее по спине.
      – Все в порядке, Тесс, – успокаивала она подругу. – Не обращай внимания на Марину. Я бы, наверное, тоже так поступила. У тебя нет причин кончать жизнь самоубийством. – Чарли совсем близко придвинулась к Тесс. – Ты мне нужна. Я хочу, чтобы ты жила.
      – Почему? На что я тебе сдалась?
      – Потому что я люблю тебя, Тесс. Когда я сюда приехала, ты стала моей первой подругой. Ты одна обращала на меня внимание. Ты знала, что я не такая, как остальные девушки в колледже, что я учусь на стипендию, но тебе было на это наплевать. Ты все равно оставалась мне другом.
      Рыдания слились в единый хор, слезы смешались.
      – Так ты останешься моим другом? – молила Чарли. – Ты будешь жить?
      Тесс кивнула.
      – А ты простишь меня? – спросила она еле слышно.
      – Конечно, я тебя прощаю.
      – А вот Марина не простила.
      – Марина – принцесса, – резюмировала Чарли. – Она живет по другим законам.

      Марина приказала Николасу, чтобы он оставил ее в покое. Она шла по улице, и зимний ветер раздувал полы ее незастегнутого пальто, обжигая холодом тело под платьем. Но ей было все равно. Одно было важно: друг предал друга, а принцессе с самого детства внушали, что предательство не должно оставаться безнаказанным.
      Марина шла к общежитию напрямик, через покрытые снегом газоны, минуя расчищенные дорожки и тротуары. Подойдя к Моррис-хаусу, она подняла голову и посмотрела на окно комнаты Тесс на четвертом этаже. Марина была полна яростного презрения к девушке, которая чуть не погубила подругу ради своих эгоистических целей и теперь использовала сочувствие друзей, чтобы получить прощение за свой мерзкий поступок.
      Марина повернулась и опять напрямик через снег направилась в сторону библиотеки. Она жалела, что они с Чарли не оставили Тесс умирать в ее комнате.
      В залах библиотеки царила тишина, благословенная тишина, способствующая раздумью. Марина спустилась вниз в архив, где редко бывали студенты и где ее никто не мог побеспокоить.
      Она села за отдельный стол и, засунув руки в карманы, уставилась на книжные полки перед собой.
      Марина не могла поверить, что Тесс подвела одну из своих лучших подруг. Она не могла поверить, что Тесс, надежная, отзывчивая, всегда готовая прийти на помощь, предала Чарли. Совершила предательство из-за любви.
      Пошла бы она сама на предательство, если бы Чарли украла у нее Виктора? Марина закрыла глаза. Ей трудно было восстановить в памяти образ Виктора, ведь это было так давно. И все-таки она его любила, разве не так? Виктор тоже стал предателем. Он предал не только ее любовь, но и свою страну. Теперь, прячась в горах, он организовал заговор против короля, против Марины, против своей родины Новокии. «Предатели имеют множество обличий», – подумала Марина.
      – Марина! – позвал негромкий голос за ее спиной.
      Марина обернулась и увидела Эдварда Джеймса, того самого профессора, что преподавал ей государственное управление на первом курсе. Его шея была закутана клетчатым шерстяным шарфом, усы, теперь уже с проседью, блестели от растаявшего на них снега.
      – Кто бы мог подумать, – сказал он и без приглашения сел на соседний стул, – что принцесса может плакать настоящими слезами.
      Марина быстро вытерла глаза. Она не знала, откуда появились эти слезы, не заметила, что они текут по ее лицу.
      – Я могу вам помочь? – спросил профессор.
      Марина покачала головой. Ей было неприятно, что он видит ее плачущей. Надо было, сохраняя приличия, немедленно встать и уйти. Эдвард Джеймс никогда не входил в число ее любимых преподавателей, и ей менее всего хотелось, чтобы он был свидетелем ее растерянности.
      – Может быть, у вас что-то не ладится с учебой? – настаивал профессор.
      Марина опять молча покачала головой, опасаясь, что стоит ей заговорить, как слезы снова потекут из глаз. И почему он не оставит ее в покое?
      – Вы далеко от дома, возможно, вы скучаете по родной стране? Надеюсь, у вас там все в порядке?
      Марина кивнула. Профессор поставил локоть на стол и подпер щеку ладонью. Казалось, от его загорелой, обветренной кожи исходил холодный запах мороза.
      Марина общалась с ним только на занятиях, и теперь ее удивили его дружеская манера держаться и искренний тон. Новая мысль родилась у нее в голове: «Предатели, они повсюду».
      – Тогда, видимо, – продолжал профессор Джеймс с некоторой озабоченностью, – ваша проблема связана с противоположным полом. Определенно какие-то неприятности в отношениях с молодыми людьми.
      Его дерзость поразила Марину, но в его словах не было злости. Она бросила на него быстрый взгляд. Он улыбался теплой, сочувственной улыбкой.
      – Нет, – твердо произнесла Марина, – никаких проблем с молодыми людьми.
      Его серые глаза испытующе смотрели на нее.
      – Вот и хорошо. У такой красивой женщины не должно быть подобных проблем.
      Марина знала, что ей следует быть настороже, что надо помнить об опасности. Но он был обаятелен. «Обаятельный, – предупредила она себя, – а значит, и потенциально опасный». И все же ей нравились его открытость и прямота.
      – Это связано с моей подругой, – услышала она собственный голос. – Я узнала о ней нечто, что... что меня огорчает.
      – Она студентка?
      – Да.
      Эдвард Джеймс встал.
      – Тогда я вам помогу. Скажу сразу, у меня нет возможности на время отправить вас домой, чтобы вылечить тоску по родине. Я также не слишком разбираюсь в сердечных делах молодежи, потому что давно женат.
      Марина невольно улыбнулась.
      – Но когда речь идет о студентках нашего колледжа, – продолжал он, – то я могу написать о них целую книгу. И даже не одну. Как насчет того, чтобы выпить со мной кофе и побеседовать о печальном случае с вашей подругой?
      Марина знала, что ей следует отказаться. Она знала, что Николас будет волноваться, вернувшись к себе в квартиру на Грин-стрит и обнаружив, что жалюзи на ее окне не опущены до конца; она знала, что должна вернуться в общежитие и лечь спать. Она также знала, что играет с огнем. Но что-то в Эдварде Джеймсе привлекало ее. Может быть, сейчас Марина больше всего нуждалась в объективном мнении незаинтересованного человека, который помог бы ей понять, почему друг предает друга, когда в мире и без того достаточно жестокости.
      Кроме того, думала она, глядя в дружелюбные серые глаза Эдварда Джеймса, он определенно не опасен. Марина отодвинула стул.
      – Пожалуй, я выпила бы чего-нибудь горячего, – сказала она. – А то я немного замерзла.
 
      Они пошли в маленькое тихое кафе на Вест-стрит, куда, по его словам, профессор Джеймс заходил часто, так как это место не жаловали студентки колледжа, называя его «городской забегаловкой». Марине, однако, было хорошо известно это кафе и его кабины с жесткими диванчиками и отделанными под мрамор столами: они с Николасом давно облюбовали это заведение.
      – Удивляюсь, что мы с вами здесь никогда не встречались, – заметил профессор Джеймс, придерживая для Марины дверь. – Будем считать, что мне не повезло.
      Профессор выбрал самую дальнюю пустую кабину.
      Они сели, и тут же подошла официантка с написанным от руки меню в пластиковой обложке.
      – Тушеная говядина уже кончилась, но еще есть минестроне.
      – Мне, пожалуйста, горячий шоколад, – попросила Марина.
      – А мне только кофе.
      Марина терла руки, чтобы согреть их. Мимолетное сомнение возникло и тут же исчезло. Что она здесь делает? Почему она с Эдвардом Джеймсом, которого когда-то боялась, потому что он мог поставить ей плохую оценку? Она вспомнила, с каким серьезным и строгим видом он читал свои лекции, но сейчас перед ней был совершенно другой человек.
      – А теперь рассказывайте, – приказал он, снимая шарф и пальто.
      Марина с удивлением увидела, что на нем фланелевая рубашка в красную, синюю и черную клетку. Наверное, рубашку ему купила жена. Марине было интересно, сколько ему лет и есть ли у него дети. Но она остановила себя: зачем ей знать все это?
      – Так чем же вас так сильно огорчила ваша подруга?
      В его тоне не было ни строгости, ни насмешки, а только сочувствие и доброжелательность.
      – Не знаю, так ли велико ее преступление, но она скрывала его целых два года, – сказала Марина. – А может быть, дело вовсе не в этом, а в том, что один человек предал другого.
      – Она предала вас?
      – И меня тоже, – кивнула Марина. – Она предала мою подругу, значит, предала и меня. Она предала мою веру в нее.
      Официантка поставила перед ними две дымящиеся кружки. Когда она ушла, Эдвард сказал:
      – Очень печально, но мы делаем все, чтобы причинить боль другому.
      Марина удивилась, что он так просто и ясно выразил ее мысль.
      – Эта девушка, она что, несчастна? Или что-то ее гнетет?
      Марина рассматривала мелкие морщинки вокруг его дружелюбных серых глаз. Именно они делали Эдварда Джеймса таким привлекательным. Эти морщинки свидетельствовали о многих годах раздумий и, возможно, страданий.
      – Мне она не казалась несчастной, – ответила Марина. – И вот только сейчас я поняла, что она очень несчастна.
      Марина не стала рассказывать ему, что Тесс пыталась покончить с собой; она не знала, можно ли доверить ему такую тайну. «Ну вот, опять о том же, – подумала она. – Опять о доверии». Она отвела в сторону глаза. Как Марина ни сердилась на Тесс, она не хотела, чтобы ее исключили или, хуже того, поместили в клинику. Хотя на первый взгляд Марине это было совсем безразлично.
      – По-видимому, вам очень дорога ваша подруга, – сказал профессор.
      Марина отпила глоток горячего шоколада и обожгла язык. Она поставила на стол кружку и обхватила ее ладонями. На ее пальце больше не было кольца с сапфиром и бриллиантами, кольца, которое она с такой готовностью положила на алтарь дружбы. Дружбы с человеком, ставшим потом жертвой предательства. Никогда прежде Марина не радовалась так, как когда отдала кольцо семье Чарли. Но тут она вспомнила о Тесс, скорчившейся на полу в луже крови. И поняла, что, наверное, Тесс тоже чувствовала себя преданной. Преданной Чарли, когда та начала встречаться с Питером.
      – Да, – подтвердила Марина, – она мне очень дорога. Как вы догадались?
      – Потому что человек не может заставить нас страдать, если он нам безразличен.
      – Наверное, из вас бы вышел хороший преподаватель философии, – улыбнулась Марина.
      Эдвард Джеймс рассмеялся. У него был негромкий сердечный смех, в нем слышалось еще что-то, чего Марина раньше не замечала.
      – У меня есть особая причина для этой встречи, – вдруг быстро перевел он разговор на другую тему. – Целых три года я хотел поговорить с вами о Новокии. Эта страна меня очень интересует. Помимо философии, моя страсть – государственное управление. Расскажите мне о Новокии. Я знаю только, что там монархия.
      Монархия. Внезапно Марина вновь ощутила опасность. Она вспомнила о предательстве Виктора. Виктор подружился с Делл Брукс. А что, если он был знаком и с профессором Джеймсом? Марина вспомнила о группе здесь, в Нортгемптоне, в которую входил Виктор. Он тогда называл ее членов социалистами. «Все для блага народа».
      Она быстро окинула взглядом маленькое кафе. Ей хотелось бежать отсюда.
      – Вы не на экзамене, Марина, – рассмеялся профессор. – Я не поставлю вам «неуд» за неправильный ответ.
      Марина с вызовом отбросила назад волосы, черт с ним, с профессором Джеймсом. Довольно для одного вечера мыслей о недоверии и предательстве, их хватит на целую жизнь. Если ему нужна только информация, он может отправляться обратно в библиотеку. Если же обман кроется в его сердце, то ее бегство ничего не решит. Лучше уж расхваливать свою страну и показать, что заговорщики ей не страшны.
      – Новокия – очень красивая страна, – начала Марина. – Нам удалось сохранить свою независимость, мой отец говорит, что мы слишком малы, чтобы стать серьезной добычей для соседа. Что есть более лакомые куски.
      – К примеру, Чехословакия или Румыния.
      – Совершенно верно, – согласилась Марина. – Да и географически мы расположены скорее как Финляндия. У нас есть прекрасные горы и очень зеленые пастбища. Но по размеру мы лишь немногим больше Монако.
      – Одним словом, Новокия – это совсем малышка, – заметил Эдвард.
      Марина отпила еще глоток из кружки и почувствовала, как исчезает холодный ужас, поселившийся в ее душе после признания Тесс.
      – Прелестная малышка, – уточнил Эдвард.
      – Очень, – подтвердила Марина. – И еще в Новокии чудесные люди. Народ, который мы с отцом очень любим.
      – Придет день, и вы будете им править.
      – Да, – вздохнула Марина.
      – Вас это пугает?
      – Очень.
      Марина удивилась своим словам, она никогда никому не говорила о своем страхе. Ей не следует быть такой откровенной.
      – Управлять страной – это огромная ответственность, – кивнул Эдвард Джеймс. – Кто угодно может испугаться.
      Марина увидела возможность перейти в наступление.
      – Виктор Коу не испугался, – объявила она, глядя прямо в глаза профессору.
      Он ничуть не смутился.
      – Это кто? – спросил он.
      – Некто не стоящий внимания.
      Она улыбнулась, думая о том, что ее подозрительность превратилась в болезнь. Эдвард Джеймс уже много лет преподавал в Смитовском колледже, и будь он одним из шпионов Виктора или его помощником, то не сидел бы все это время здесь после отъезда Виктора, а занялся бы более серьезными делами, чем скучная работа и однообразная жизнь, когда надо каждый вечер возвращаться домой к жене.
      – Наверное, трудно быть принцессой.
      – Да, – ответила Марина и снова взглянула в его теплые глаза. – Очень трудно. Нелегко быть собой. Иногда мне трудно понять, кто я такая.
      Он кивнул.
      – Между нами целая пропасть, и все же, мне кажется, я знаю, что вы хотите сказать. Мне тоже бывает трудно быть самим собой. Существую я сам и существует отдельно «профессор», которого я показываю ученикам.
      Марина кивнула, раздумывая о том, кто сейчас перед ней, – профессор или совсем другой человек. Пожалуй, последнее. Таким он ей нравился больше. Значительно больше.
 
      Несколько дней спустя, когда Марина вечером после ужина возвращалась к себе в комнату, она заметила под дверью Тесс узкую полоску света. Она остановилась и некоторое время смотрела на дверь и эту светящуюся полоску. Она чувствовала, что ей необходимо поговорить с Тесс.
      Тесс была ее другом. Бескорыстным другом, который никогда ничего не требовал от принцессы и который никогда не подчеркивал, что Марина не такая, как другие, не отталкивал ее. Марина улыбнулась, вспомнив, что на Тесс не произвел никакого впечатления ее королевский титул и что она упорно называла Ником очень воспитанного и сдержанного Николаса.
      По правде говоря, Марине недоставало Тесс.
      «Человек не может заставить нас страдать, если он нам безразличен», – сказал профессор Джеймс. Если Чарли простила Тесс, то, уж конечно, она может сделать то же самое.
      Марина подошла к двери и тихонько постучала. Никто не отозвался. Она представила себе, что Тесс опять лежит на полу, чуть дыша, в луже крови, и, подавив внезапный ужас, постучала сильнее.
      – Войдите, – отозвался спокойный голос.
      Марина с облегчением вздохнула и открыла дверь. Тесс не лежала на полу, она сидела за столом с открытой книгой перед глазами и с наушниками на голове.
      – Привет, – сказала Марина.
      – Привет, – откликнулась Тесс; она медленно сняла наушники и выключила плейер.
      Марина села на кровать и огляделась вокруг: в комнате был необычайный порядок. Но изумрудной вазы на подоконнике, конечно, не было. Ее уже никогда не вернуть. Как не вернуть и родителей Тесс. Марина не могла себе представить жизнь без отца и матери. Она вспомнила о тех страданиях, что выпали на долю Тесс, о чем она, Марина, в своей слепоте совсем забыла.
      – Как ты себя чувствуешь? – спросила Марина.
      – Ничего. Лучше.
      Марина кивнула. Она не знала, с чего начать. Она не знала, как выразить свое раскаяние. Марина посмотрела на запястье Тесс.
      – Как оно, заживает?
      – Это-то? – удивилась Тесс и подняла кверху забинтованную руку. – Чего спрашивать? Делл следовало послушаться своих родителей. Из нее мог выйти отличный хирург.
      – Я рада, – опять кивнула Марина.
      Тесс захлопнула книгу.
      – Ты мне хочешь что-то сказать, Марина?
      – Да.
      Господи, как это трудно, и все потому, что Тесс была ей небезразлична.
      – Тесс, – начала Марина, – прости меня.
      Камень свалился с ее души, главное было сделано.
      – Простить? За что? За то, что ты спасла мне жизнь?
      – Нет. Пожалуйста, не надо смеяться. Прости меня за то, что я обидела тебя, когда мы были у Делл. Прости, что я так рассердилась, когда узнала о твоем поступке.
      – Ты имеешь в виду Вилли Бенсона? – уточнила Тесс.
      – Да.
      – Я ведь тоже сожалею об этом, – вздохнула Тесс. – С тех самых пор, как это случилось.
      – Ты столько времени держала эту муку в себе.
      – Я не думала, что Вилли причинит ей вред.
      – А я? Как поступила я? Чарли простила тебя немедленно, но не я. У принцессы особые, более высокие требования. Такие, что до них никто не дотягивает. Как бы там ни было, я прошу у тебя прощения. Давай снова будем друзьями. Ты согласна?
      – На мой взгляд, мы всегда оставались друзьями. К тому же, – продолжала Тесс, – ничего не изменилось. Мне по-прежнему нужны все мои друзья. Сейчас даже больше, чем прежде.
      Марина кивнула.
      – Что ты теперь будешь делать, Тесс? Теперь, когда нет родителей?
      Тесс смотрела на окно, на то место, где когда-то стояла зеленая ваза, символ ее будущего.
      – Я не знаю. Делл говорит, я должна жить одним сегодняшним днем. Я попробую. На День благодарения буду здесь. Делл обещала зажарить огромную индейку. Ее племянник Джо Лайонс, ты его знаешь, полицейский, тоже придет, с родителями. Я его терпеть не могу, но что поделаешь. – Тесс пожала плечами. – Это, конечно, не родной дом, но все-таки...
      – А по-моему, это замечательно, – заметила Марина.
      В коридоре дважды прозвонил и замолчал телефон. Марина вспомнила, что если кто и звонил Тесс, так только ее мать, всегда справлявшаяся, «все ли в порядке у моей девочки». Тесс часто шутила по этому поводу. И вот теперь ни звонков, ни шуток. Сердце у Марины невольно сжалось.
      – А как насчет тебя? – спросила Тесс. – Почему бы тебе не присоединиться к нам? Делл ведь не такой уж плохой человек. Когда ты с ней поближе познакомишься, она тебе даже понравится.
      – День благодарения с Делл? – улыбнулась Марина; она встала и поправила волосы. – Спасибо за приглашение, но у меня другие планы.
      Марина не стала распространяться о том, что они с Николасом всего-навсего собираются поужинать в ресторане. Она не решилась признаться Тесс, что предпочитает держаться подальше от Делл Брукс. Марина пока еще не созрела для того, чтобы простить ее.
      – Марина! – позвал кто-то из коридора. – К телефону!
      – Это тебя, – сказала Тесс. – Давай поговорим позже.
      По пути к телефону Марина думала о том, что у Тесс необыкновенно сильный характер, чего она и не предполагала. Значительно сильнее, чем у нее самой.
      Ей звонил Эдвард Джеймс.
      – У меня для вас есть сюрприз, – сказал он. – Вы можете ускользнуть в субботу от своего телохранителя? Мне бы хотелось вам кое-что показать.

* * *

      Марина смотрела из окна «тойоты» Эдварда и усмехалась, думая о том, как легко ей удалось избавиться от Николаса. Накануне вечером она сказала ему, что у нее месячные и что весь следующий день она проведет в постели. Николас, как все мужчины поколения ее отца, невольно поморщился при столь откровенном упоминании об этой чисто женской проблеме, и утром в субботу Марина просто не подняла жалюзи у себя на окне. Николас полагал, что она осталась в комнате в теплой постели, тогда как в действительности она ехала в небольшом автомобиле по обледенелому шоссе на север. Марина улыбалась, любуясь сверкающим инеем на деревьях, и удивлялась, как такая блестящая идея не приходила ей в голову раньше. Свобода опьяняла ее.
      Они слушали по радио классическую музыку и мало говорили. Когда они пересекли границу Массачусетса и оказались в Вермонте, Марина стала убеждать себя, что у нее нет оснований беспокоиться. В конце концов, Джеймс был профессором их колледжа, человеком, который не станет рисковать карьерой ради годящейся ему в дочери принцессы из какой-то маловажной страны.
      Он не решится на что-то плохое.
      А если решится?
      – Куда мы едем? – не выдержала Марина. – И почему вы не хотите мне сказать?
      – Тише, – сказал он с улыбкой и приложил палец к губам. – Какой же это будет сюрприз, если я вам скажу?
      – И сколько мне еще ждать? – рассмеялась Марина, успокоившись.
      – Вы нетерпеливы, как маленькая девочка. Подождите еще немного.
      – Вы решили меня похитить?
      – Ну что вы, принцесса, как можно.
      Он быстро пожал ее руку и опять взялся за руль. Марина посмотрела на свою ладонь, еще хранящую тепло его пальцев. Что же с ней происходит и должна ли она это допускать? Впервые Эдвард прикоснулся к ней и впервые назвал ее принцессой.
      Глубокие, умиротворяющие звуки концерта Моцарта лились из небольших динамиков, и Марину охватило чувство покоя. Наконец исчезли недоверие и беспокойство, которые она испытывала с начала поездки. Эдвард Джеймс не был ненадежным Виктором, он также не был и юнцом, дающим волю рукам. Он был зрелым мужчиной, которому нравилось доставлять ей удовольствие.
      Они ехали по дороге, и с каждой милей пейзаж менялся. Исчезли редкие, стоящие вдоль шоссе фабричные здания, их место заняли горы. Громады гор, покрытые ранним снегом, но все равно прекрасные в своей зимней строгости. С каждой милей уменьшалось число машин, и постепенно они исчезли совсем. Дорога вилась между гор, и Марина подпала под очарование пейзажа. Вермонт был необыкновенным штатом, он так сильно напоминал ей родину. Непривычное чувство полного умиротворения овладело ею окончательно.
      Марина не заметила, как быстро пролетело время, и вот уже солнце опустилось за вершины гор, и лишь в одном месте его оранжевое ноябрьское сияние пробивалось между скал, освещая последним светом горную гряду.
      – Как прекрасно, Эдвард, – восхитилась Марина и поймала себя на том, что впервые назвала его по имени. Если он и обиделся, то не показал вида.
      Уже почти стемнело, когда Марина увидела надпись: «До границы с Канадой одна миля».
      – Как, мы уже почти в Канаде! – воскликнула она.
      – Не беспокойтесь, мы не будем пересекать границу. Просто я хотел показать вам горы. Я подумал, что они уменьшат вашу тоску по родине.
      – Как вы догадались, что Вермонт так похож на Новокию?
      – Очень просто, уверяю вас. Ничего загадочного. Я посмотрел атлас. Вермонт и Новокия расположены почти на одной широте.
      Марина не могла поверить, что он сделал это для нее. Она не могла поверить, что можно быть таким внимательным. И все ради нее одной.
      – Вы, наверное, проголодались? – спросил он. – Давайте свернем на эту дорогу, тут обязательно должен быть ресторан.
      – Неплохая идея, – откликнулась Марина, хотя могла бы целую вечность ехать вперед в машине, убаюкиваемая звуками музыки.
      Они въехали на стоянку ресторана, расположившегося в бревенчатом доме, напоминающем хижины первых американских переселенцев.
      Уютный зал освещали мягкие огни. В большом сложенном из камней камине ярко пылали дрова; лыжи, тобогганы и лыжные ботинки висели на кедровых балках потолка. Марина заметила среди посетителей нескольких мужчин в оранжевых жилетах и толстых шерстяных рубашках в красную и черную клетку.
      – Охотники, – шепнул Марине Эдвард, когда официантка вела их к кабине в углу. – Сейчас самый сезон.
      Он заказал бутылку вина. Марина положила на колени красную махровую салфетку и оглядела зал. Ее вдруг осенило, что впервые за всю свою жизнь она находилась в людном месте без давящего надзора телохранителя, прислушивающегося к каждому ее слову, следящего за каждым движением спутника, пригласившего ее на свидание. Свидание? У нее свидание с Эдвардом Джеймсом?
      – Так расскажите мне, что значит быть принцессой, – сказал он, когда официантка разлила им вино по бокалам.
      Марина не спеша отпила глоток. Она была благодарна Эдварду за то, что он относится к ней, как к взрослой, и не только взрослой, но и равной.
      – Нет, я не хочу говорить о себе, – отказалась она. – Давайте лучше поговорим о вас. Расскажите мне о вашей жизни преподавателя.
      Эдвард коснулся своих аккуратно подстриженных усов и улыбнулся ей. Снова она ощутила исходящее от него тепло и торопливо отпила из бокала, надеясь скрыть охватившее ее смущение.
      – В жизни преподавателя нет никаких тайн. Вы получаете место, и дальше все идет своим чередом, год за годом, семестр за семестром. Меняются лишь лица студентов в аудитории.
      Марина рассмеялась:
      – По вашему описанию это ужасно!
      Он так близко наклонился к ней через стол, что она почувствовала тепло его дыхания.
      – Это действительно ужасно, – шутливо прошептал он и откинулся назад. – Но в то же время и замечательно. К примеру, следующим летом я еду в Лондон, буду читать лекции.
      – Мне очень нравится Лондон, – сказала Марина. – Я там окончила третий курс.
      – Я знаю. – Он подмигнул – Мы очень скучали по нашей принцессе.
      Марина опустила глаза.
      – Пожалуйста, не называйте меня так.
      Он протянул руку через стол и коснулся ее щеки.
      – Простите меня.
      Она подняла на него глаза. Их взгляды встретились. Он отвел руку и смущенно кашлянул.
      – Вы женаты, – напомнила она ему.
      Он кивнул.
      – Сколько лет вы женаты?
      – Шестнадцать.
      Марина водила пальцем по скатерти.
      – Это немалый срок.
      – Да, – согласился он.
      – У вас есть дети?
      – Жена никогда не хотела иметь детей. Мне уже за сорок. Поздно, я слишком старый.
      Марина удивилась, что ему за сорок. Она думала, что он примерно одного возраста с Виктором. Она хотела спросить его, счастлив ли он в семейной жизни, но удержалась, боясь, что это прозвучит как намек на сближение, тогда как это всего-навсего встреча сочувствующих друг другу людей. Старший друг поддерживает младшего, помогает ему выбраться из депрессии. За долгие годы преподавания Джеймс, наверное, оказывал такую услугу студенткам несчетное количество раз.
      – Марина, – сказал он очень тихо и снова повторил: – Марина, какая, должно быть, у вас трудная жизнь.
      Слезы появились у нее на глазах. Что было в этом человеке, почему он так глубоко волновал ее?
      – Прошу вас, не надо плакать. Вы слишком красивы, чтобы позволять себе это.
      Официантка подошла к ним, но они еще не открывали меню. Когда она ушла, Эдвард взял Марину за руку. Его большие сильные пальцы сжали ее маленькие и тонкие.
      – Сразу после ужина мы отправимся обратно, – сказал он.
      Его рука была такой теплой, такой большой и надежной.
      – Нам необязательно возвращаться, – сказала Марина.
      Джеймс перебирал и гладил ее пальцы; дойдя до большого пальца, он начинал сначала.
      – Нам надо возвращаться, – повторил он.
      – Из-за вашей жены? – спросила Марина.
      Он покачал головой.
      – Она уехала на субботу и воскресенье в Бостон. Мы должны возвращаться из-за вас, Марина. Зачем вам оставаться на ночь с человеком, которому нечего вам предложить?
      – Вы дали мне то, что не давал ни один мужчина. С вами я впервые почувствовала, что кому-то дорога.
      Он прижал ее руку к своим губам.
      – Тем не менее нам надо возвращаться.
      – Нет, – ответила она. – Я не хочу. Я хочу быть с вами. Всю ночь. Не отказывайте мне, Эдвард. Дайте мне одну ночь свободы. Кто знает, будет ли у меня еще такая возможность. Вероятно, больше никогда до конца жизни.
      Его добрые глаза были полны сочувствия.
 
      Они остановились в городке Дерри в необычной гостинице – большом фермерском доме, приспособленном для туристов, главным образом лыжников, как сказала им хозяйка.
      Кровать была уютной и мягкой, пуховая перина легкой и теплой, профессор и принцесса скоро оказались в ней и с готовностью занялись любовью.
      – Я ничего не могу тебе дать, – шептал Эдвард, снова целуя ее рот, шею, груди и снова погружая в нее свою удивительно твердую плоть. – Я ничего не могу дать тебе, кроме этого.
      – Мне не надо ничего другого, – шептала она в ответ. – Я никогда не мечтала о таком счастье.
      Он погружался в нее и выходил наружу. И снова погружался. Марина смотрела ему в глаза. Лунный свет зажигал огоньки на снегу под окном и наполнял комнату своим сиянием. Чтобы не нарушить волшебство, они не отводили друг от друга глаз, и ее тело снова и снова устремлялось ему навстречу. Вдруг его лицо вспыхнуло, Марина протянула руку, чтобы коснуться его, но непонятное, незнакомое ощущение пронзило ее насквозь, волна блаженства подхватила и понесла ее прямо в рай.
      – Эдвард! – воскликнула она, и ее тело приподнялось, требуя продолжения. – Эдвард! – позвала она и почувствовала, как теплый поток ворвался внутрь нее и излился до конца.
      – Да, да, Марина! – воскликнул он, блестя глазами и улыбаясь, и она задрожала от наслаждения, которое никогда прежде не испытывала.
      Всю ночь они не разжимали объятий, и всю ночь он обладал ею. Снова и снова он возводил ее на вершину страсти и блаженства. Наконец она воскликнула: «Довольно!» И он сделал это еще раз.
      Когда на небосводе луну сменило солнце, они уснули, тесно прижавшись друг к другу.
 
      Марина проснулась от запаха свежеиспеченного хлеба. Она повернулась на бок и посмотрела на спокойное, безмятежное лицо спящего Эдварда. Марине хотелось прикоснуться к его щеке, но она боялась его разбудить. Тело ломило от усталости, и одновременно она была до краев переполнена энергией. Она тихо поднялась и направилась в ванную. В зеркале Марина увидела свою хрупкую фигурку и не нашла в ней никаких перемен по сравнению со вчерашним днем. Но в эту ночь ее тело любили. Не просто использовали, как это было с Виктором, или жаждали ради одного вожделения, но сделали его предметом искренней любви. На этот раз Марина узнала подлинное чувство.
      Она быстро оделась. Ей хотелось выйти наружу и вдохнуть чудесный горный воздух, столь похожий на воздух Новокии. Она вышла на улицу и ощутила необычайный прилив сил.
      Ночью шел снег, и узкая проселочная дорога была покрыта толстым белым покрывалом. Марина дошла по ней до мощеной улицы. Она шла мимо большой молочной фермы, мимо ручья, пробивавшегося через серебристый лед, мимо застывших на месте коров, наблюдавших за ней с сонным спокойствием. Интересно, чувствуют ли они ее запах? И вместе с ее запахом запах Эдварда?
      Эдвард прав, думала Марина, набирая в легкие утренний воздух. Вермонт очень напоминает Новокию. Она грела руки в карманах и с грустью вспоминала о своей стране. Но вместе с грустью пришла мысль об ответственности, и ее, и Эдварда. Ее ответственности перед своей страной и его ответственности перед женой. Марина остановилась и посмотрела на искрящиеся снегом и льдом горы. И в этот миг поняла, что прошлая ночь, проведенная с Эдвардом Джеймсом, останется для нее лишь воспоминанием. Она знала, что никогда больше им не быть вместе. Так же, как знала, что никогда не забудет эту ночь и тот удивительный подарок, который Эдвард Джеймс сделал ее душе.

      За два дня до Рождества Чарли сидела в жестком кресле в библиотеке особняка Хобартов. Она положила ногу на ногу, стараясь таким образом унять дрожь в коленях. Чарли все еще не могла поверить, что Питер наконец пригласил ее к себе в дом, чтобы познакомить с матерью. «Думай, о чем ты молишься, – часто предупреждала Чарли мать. – Может случиться, ты пожалеешь, что твоя молитва была услышана».
      Чарли оглядела комнату, такую большую, что в ней поместился бы весь первый этаж их дома в Питсбурге. Она старалась не замечать, что у нее вспотели ладони и сердце билось сильнее обычного. На ней было то самое белое кашемировое платье, которое она так давно со скидкой купила в магазине у Фелисии. Чарли очень надеялась, что белый кашемир еще не вышел из моды.
      Она смотрела на горевшие ровным сильным пламенем дрова в камине. Ей хотелось попросить Питера перестать ходить взад и вперед по комнате.
      – Не знаю, почему она задерживается, – сказал Питер, – но она должна вот-вот спуститься вниз.
      Чарли молча кивнула, боясь произнести хоть слово. Она перевела взгляд на стройную елку в углу, украшенную гирляндами электрических лампочек. Длинные цепи золотых и жемчужных бус обвивали рождественскую красавицу; дорогие цветные стеклянные игрушки свисали с ветвей. Она мало походила на елку в доме О’Брайанов, какой Чарли видела ее два года назад, когда Марина сделала им свой необыкновенный подарок. Елку Хобартов не обвивали цветные бумажные цепи и не украшали игрушки, сделанные в школе руками учеников, и, самое удивительное, под елкой не было горы подарков. Чарли предположила, что подарки Хобартов состоят из небольших аккуратных пакетов с фирменной надписью магазинов Тиффани и Картье, не то что у них в Питсбурге, где под елкой громоздятся неуклюжие коробки с рабочими сапогами, свитерами-самовязками и незамысловатыми детскими игрушками, упакованные собственными руками и перевязанные дешевой яркой тесьмой.
      Кто-то вошел в библиотеку, и Чарли испуганно вздрогнула. Она натянула на колени платье и обернулась. Нет, это не Элизабет Хобарт, это дворецкий принес серебряный поднос с непонятными маленькими шариками в вазе, поставленной с геометрической точностью в самом центре кружевной салфетки.
      – Прошу вас, это марципаны, – сказал дворецкий и протянул поднос.
      Чарли никогда не пробовала марципаны и вообще никогда о них не слышала. Она осторожно взяла розовый шарик, украшенный половинкой такой же марципановой вишни.
      Дворецкий предложил конфеты Питеру, но тот отказался.
      Дворецкий удалился, а Чарли сидела и смотрела на загадочное угощение. Она взглянула на Питера: он улыбнулся. Тогда Чарли с опаской откусила кусочек и медленно прожевала мягкую миндальную массу, сожалея, что не взяла с подноса салфетку, и не зная, обо что вытереть липкие пальцы.
      – Питер, – строго произнес громкий властный голос, именно такой, как описывала его Тесс.
      Чарли засунула в рот остатки марципана и торопливо облизала пальцы. Она встала, еле держась на ватных ногах, ожидая, когда ее представят женщине, которую очень скоро она станет называть матерью.
      Одного взгляда на Элизабет Хобарт было достаточно, чтобы понять, что все будет не так просто. Миссис Хобарт подставила Питеру щеку, и он, как и ожидалось, запечатлел на ней поцелуй.
      – Мама, – сказал Питер, – ты прелестно выглядишь.
      «Прелестно» вряд ли было подходящим словом. Чарли сказала бы «величественно» или «царственно». Интересно, так ли держится настоящая королева, каковой являлась мать Марины.
      – Это Чарлин, – сказал Питер, подводя Чарли к матери.
      Какая еще Чарлин? Имя неприятно царапнуло слух Чарли. Сколько она себя помнила, ее всегда звали Чарли. Чарлин – это не она, а кто-то другой.
      – Рада познакомиться с вами, миссис Хобарт, – попыталась улыбнуться Чарли и протянула руку. Ладонь Элизабет Хобарт была сухой и прохладной. Едва коснувшись руки Чарли, миссис Хобарт тут же отдернула свою руку. Возможно, она почувствовала, какие у Чарли липкие пальцы.
      – Добрый вечер, Чарлин, – сказала Элизабет, и это было все.
      Она направилась к креслу с высокой спинкой и села, расправив длинное черное бархатное платье. И хотя в камине пылали дрова, Чарли почувствовала озноб.
      – Ну как там Амхерст? – спросила Элизабет Питера, как будто Чарли не было в комнате.
      – Прекрасно, мама.
      – А как библиотека?
      Чарли догадалась, что она спрашивает, как продвигается строительство крыла библиотеки, которое будет носить имя Максимилиана Хобарта. Семья Хобартов сделала этот подарок колледжу в благодарность за то, что Джон, младший брат Питера, был принят на первый курс, несмотря на низкие оценки.
      – Стройка идет полным ходом.
      Элизабет кивнула и уставилась на огонь. Видимо, ее удовлетворила полученная информация.
      Питер кашлянул, взял кочергу и помешал дрова, которые начали стрелять и шипеть.
      – Чарлин из Питсбурга, мама, – сказал Питер.
      – Помню, ты упоминал об этом. – Элизабет повернулась к Чарли. – Ваш отец занимается сталелитейным бизнесом?
      Чарли замялась и взглянула на Питера, лицо которого выражало немую мольбу.
      – Да, – подтвердила она.
      Что-то треснуло в камине.
      – Чарлин учится на последнем курсе Смитовского колледжа, мама, – добавил Питер.
      Элизабет бросила взгляд на Чарли.
      – К сожалению, я не имела возможности посещать колледж, – объявила она.
      Чарли набрала воздуха в легкие, словно готовясь прыгнуть в воду с высокой вышки.
      – Я тоже не имела такой возможности, – сказала она. – Но я сумела получить стипендию и ничего не плачу за учебу.
      – Вот как, – удивилась женщина, высоко подняв брови, и опять повернулась к огню. – И чем же вы собираетесь заняться после окончания учебы?
      В поисках поддержки Чарли взглянула на Питера. Сейчас был самый подходящий момент оповестить миссис Хобарт, что они с Питером собираются пожениться. Пришла его очередь действовать решительно, но Питер молчал.
      – Я бы хотела открыть магазин женской одежды, – сказала Чарли. – Возможно, даже несколько магазинов.
      – Вы изучаете бизнес?
      – Да.
      – Я думала, в Смитовском колледже преподают главным образом гуманитарные науки.
      – Это так.
      – Тогда зачем вы поступили в Смитовский колледж, если вас интересует бизнес?
      – У них прекрасная программа. Экономика сейчас мой основной предмет.
      Миссис Хобарт резко повернулась к Чарли.
      – Мало кому из женщин удается добиться успеха в бизнесе, – объявила она. – Несмотря на все утверждения борцов за женскую независимость.
      Чарли снова взглянула на Питера. Она не знала, что отвечать. Почему он не хочет сообщить матери об их планах? Почему он ее не защищает?
      – Я могу подавать чай? – внезапно раздался голос за спиной, и Чарли вздрогнула.
      – Только не для меня, Рандольф, – сказала миссис Хобарт и встала. – Я сегодня собираюсь пораньше лечь спать.
      Она вышла из комнаты не попрощавшись. Дворецкий последовал за ней с чайным подносом.
      Чарли сгорбилась. Она старалась удержать слезы.
      – Твоя мать меня ненавидит.
      Питер подошел к ней и взял за руку.
      – Не надо преувеличивать. Это ее обычная манера держаться.
      Чарли вырвала руку.
      – Ты говоришь, обычная манера держаться? Ты что, ничего не понимаешь? «К сожалению, я не имела возможности посещать колледж». «И чем же вы собираетесь заняться после окончания учебы?» Боже мой, Питер, да она меня ненавидит.
      – Подожди, не будь слишком строга к ней.
      – Дело даже не в ней, Питер, – покачала головой Чарли. – Дело в тебе.
      – Во мне?
      Она посмотрела ему в глаза. Они казались такими наивными. Питер как будто не понимал, что он совершил. Или, наоборот, не совершил.
      – Прежде всего ты представил меня как Чарлин.
      – Мать терпеть не может уменьшительных имен.
      – И ты... – Чарли остановилась, не в силах заставить себя продолжать, затем все-таки выговорила слова, от которых зависело ее будущее: – Ты не сказал, что мы хотим пожениться.
      Питер встал и подошел к камину. Чарли разглядывала рождественскую елку и думала, как она ошибалась, предполагая без труда войти в семью Хобартов, и не только в нее, а вообще в любую богатую семью. Ее мечты о жизни в особняке, о деньгах и красивых вещах, о том, чтобы навсегда забыть о выплате процентов за дом, улетучились вместе с дымом, сгорев на красных углях в камине.
      – Ты ведь боишься своей матери?
      Питер рассмеялся, но не стал отрицать.
      – Вот почему ты не пригласил меня на День труда. Вот почему ты выдумал отговорку на День благодарения. – Слезы потекли у нее по щекам, и Чарли не могла их остановить. – Ты с самого начала знал, как ко мне отнесется твоя мать, но ты не решаешься ей противоречить.
      Питер продолжал смотреть в огонь.
      – Все не так просто, как ты себе представляешь, – сказал он. – Ей нужно время, чтобы привыкнуть к тебе.
      – Не думаю, что время что-то изменит.
      Питер опять пошевелил угли.
      – Я люблю тебя, Чарли. Очень прошу тебя, потерпи.
      Она смотрела на его спину, которая теперь, как и весь он, стала ей дорога. И хотя, окажись он бедным в те первые дни знакомства, Чарли не обратила бы на него внимания, теперь она точно знала, что любит его. Она также знала, что из их любви может ничего не получиться.
      – Я хочу вернуться домой, – сказала Чарли. – Ближайшим автобусом.
      Питер посмотрел на нее, и Чарли показалось, что в его глазах стоят слезы.
      – Я сейчас принесу твое пальто, – сказал он и вышел из комнаты.
 
      Чарли сидела на полукруглой скамье у общежития Моррис-хаус и наблюдала за студентками, спешащими в разных направлениях каждая по своим делам. Вернувшись в колледж после Нового года, Чарли не раз предавалась этому занятию, гадая, насколько спокойнее или, наоборот, беспокойнее по сравнению с ее жизнью идет жизнь у других. Была уже середина марта, воздух потеплел, а почки на деревьях набухли в ожидании своего часа. Чарли взглянула на книгу у себя на коленях и вспомнила, что по ее прежним планам ей следовало сейчас готовиться к свадьбе, отвечать приглашенным, что из посуды и хрусталя ей бы хотелось получить в подарок, выбирать платья и белье к медовому месяцу. Так или иначе, ее мечты не осуществились, и теперь вместо того, чтобы надписывать свои книги и тетради «миссис Питер Хобарт» или просто «Чарли Хобарт», она сидела в одиночестве на скамейке и делала вид, что занимается.
      Это не означало, что Питер ей не звонит. В январе он позвонил пять раз, в феврале три раза. В этом месяце пока не было ни одного звонка, что не имело большого значения: Чарли, как и прежде, не собиралась подходить к телефону. У них с Питером не было ни будущего, ни надежд, ни общей цели.
      Чарли подняла голову и увидела направляющуюся к ней Марину в сопровождении Николаса. В последнее время Марина держалась несколько отдаленно, объясняя свое поведение большой загруженностью работой, хотя несколько раз Чарли заставала ее сидящей на кровати с бесцельно устремленным в пространство взглядом. Возможно, как и Чарли, она испытывала сожаление, что близится час прощания с колледжем. Возможно, Марине тоже не хотелось расставаться со спокойной, лишенной каких-либо неожиданностей жизнью студентки. Марина, правда, обладала одним преимуществом: она знала, чем будет заниматься после окончания учебы. Даже Тесс, которая удивительнейшим образом вновь обрела вкус к жизни после попытки самоубийства, даже она вряд ли сомневалась, как распорядиться своим будущим. Случалось, Чарли спрашивала себя, встретятся ли они когда-нибудь после окончания колледжа.
      – Как твои занятия? – поинтересовалась Чарли, когда Марина оказалась рядом.
      – Еще два месяца. Надеюсь, я выдержу, – пожала плечами Марина и повернулась к Николасу. – Вы можете идти, Николас. Я посижу здесь с Чарли.
      Николас нахмурился.
      – Ради Бога, Николас, через минуту я уже буду у себя. Можете следить за мной из окна своей квартиры.
      – Господи, – вздохнула Марина, падая на скамейку рядом с Чарли, когда Николас ушел. – От него не отделаться.
      – Ты хочешь поскорее уехать отсюда?
      – Не знаю. – Марина смотрела на раскинувшийся перед ними студенческий городок. – Наверное, нет.
      – Почему нет? Ведь ты возвращаешься к обычной, нормальной жизни.
      Марина рассмеялась:
      – Нормальной жизни? Ты называешь это нормальной жизнью?
      Марина качала ногами под скамейкой, и Чарли уже в который раз заметила, что ее ноги не касаются земли.
      – Чем же ты будешь заниматься? – спросила Чарли. – Готовиться стать королевой? Не представляю, как это все происходит. С чего начинают?
      – Я начала готовиться с самого рождения и прохожу подготовку вот уже двадцать один год. – Марина смотрела на свои ноги под скамейкой. – Я завидую тебе, Чарли.
      – Что мне завидовать? – изумилась Чарли. – Действительно, ведь меня ждет блестящее будущее. Ни работы, ни мужа. А теперь посмотри на себя, Марина. У тебя впереди потрясающая жизнь.
      Марина спрятала лицо в ладонях. Чарли поняла, что сказала что-то не то. Если Марина и плакала, то Чарли не слышала ее всхлипываний.
      – Марина! Что с тобой?
      Принцесса отняла руки от лица, на нем не было слез, а только выражение скорби.
      – Ты жалеешь, что рассталась с Питером? – спросила она.
      У Чарли сжалось сердце. При одном упоминании имени Питера перед ней вставал его образ. Его добрый, приветливый взгляд.
      – Да, – подтвердила она, – я жалею, что рассталась с ним. Но у меня не было выбора.
      – Ты его любишь, – сделала вывод Марина.
      – Да.
      – Должно быть, это чудесно. Любить кого-нибудь. Знать, что тебя тоже любят.
      Чарли вспомнила о туче поклонников, осаждавших Марину на первом курсе, горя желанием провести время с принцессой. Но это было до того, как уехал Виктор. С тех пор у Марины никого не было. Неужели она все еще любит Виктора?
      – Марина, ты еще обязательно кого-нибудь полюбишь.
      – Вряд ли. Боюсь, у принцессы для этого мало шансов.
      – Мне кажется, ты ошибаешься.
      – Нет, Чарли, я просто реально смотрю на вещи. Я никогда не смогу полюбить мужчину, потому что всегда буду сомневаться, кто я для него, женщина или принцесса.
      Чарли подумала о Питере и своих мыслях о том, полюбила бы она его, будь Питер бедным. Она также вспомнила, что решила любить его всегда, – и в счастье, и в горе, и в бедности, и в богатстве.
      – Наверное, никто из нас точно не знает, почему мы любим другого человека, – философски заметила Чарли.
      Марина посмотрела ей прямо в глаза.
      – Один человек действительно любил меня, – подчеркнула она.
      – Я знаю, Виктор, – кивнула Чарли.
      – Нет. Виктор не любил меня. Я сама предложила ему себя, а он не отказался.
      – Тогда кто же это, Марина? Значит, ты его от меня скрывала?
      – Да. Но он слишком хорош, чтобы о нем сплетничать.
      – И он тебя любил?
      – Да.
      – А ты?
      Марина посмотрела в ясное голубое небо над ними.
      – Не знаю, – сказала она. – Знаю только, что мне понравилось, как он любил меня. Как он ко мне отнесся. Как к обыкновенному, нормальному человеку.
      – Ты с ним видишься?
      – Нет. С тех пор прошло несколько месяцев.
      – И все это время вы с ним не виделись?
      – Мы оба знали, что из этого ничего не выйдет.
      Чарли кивнула. Жаль, Питер сразу не понял, что у них ничего не выйдет. Насколько проще все было бы для них обоих.
      – Но у тебя остались воспоминания. – Чарли говорила не только о Марине, но и о себе. – Хотя все кончилось, у тебя остались воспоминания.
      – Боюсь, у меня остались не только воспоминания, а нечто большее.
      – Нечто большее? Что ты хочешь сказать?
      – Я хочу сказать, что у меня осталось кое-что, кроме воспоминаний. – Марина снова посмотрела на весеннее небо. – У меня будет ребенок, Чарли. У меня будет от него ребенок.
      Чарли показалось, что она ослышалась.
      – Что-что?
      Марина закрыла глаза.
      – Я уже на пятом месяце.
      – Боже мой, Марина, – задохнулась Чарли, – ты, конечно, шутишь?
      Лицо Марины подтверждало правдивость ее слов.
      – Что ты собираешься делать?
      То самое отрешенное выражение, которое Чарли не раз замечала в последнее время, опять промелькнуло на лице принцессы.
      – Не имею ни малейшего представления, – сказала она.
      Серое облако закрыло раннее весеннее солнце, и вмиг воздух стал по-зимнему холодным; от каменной скамьи потянуло сыростью.
      – Марина, а ты уверена? – спросила Чарли.
      Марина кивнула.
      – Может, нам поговорить с Тесс? Может, Тесс посоветует, как поступить.
      – Она не умнее нас с тобой.
      – Марина, надо действовать. Может, Тесс кого-то знает...
      – Ты имеешь в виду аборт? Откуда Тесс знать? – Марина быстро взглянула на Чарли. – Я не хочу, чтобы об этом узнала Делл Брукс.
      – Делл имеет медицинское образование. Она спасла жизнь Тесс.
      – Ерунда. Это мы с тобой спасли жизнь Тесс, Чарли. Ты и я, а не эта коммунистическая шлюха.
      – Ты так и не простила ей Виктора, – вздохнула Чарли. – Хотя и не была уверена.
      Не успела она договорить эти слова, как тут же пожалела об этом. Она не имела права судить Марину, которая спасла их семью и которой Чарли была обязана до конца жизни. Чарли коснулась руки Марины:
      – Прости меня, Марина. Я понимаю, что ты не можешь обратиться к Делл. Я как-то не подумала...
      Марина смотрела прямо перед собой.
      – Я просто решила, что мы все вместе...
      – Найдем выход из положения? – закончила за нее Марина.
      – Да.
      Марина молчала.
      – Марина, – опять начала Чарли, – ты права, мы с тобой действительно спасли жизнь Тесс. Можно сказать, ты спасла и мою жизнь тоже. Мою и моей семьи.
      – Мою проблему не решить с помощью денег, Чарли.
      – Пусть так. Но, наверное, ее можно решить с помощью друзей. С помощью тех, кто тебя любит.
      Чарли не знала, что они с Тесс могут сделать для Марины, но это было их долгом. Они обе ей обязаны, Марина заслужила право рассчитывать на их поддержку.
      – Ты не понимаешь, – сказала Марина. – Чем больше людей, которым мы доверимся, тем хуже. Не надо ничего говорить Тесс.
      Кто-то кашлянул за их спиной, и Чарли обернулась.
      – И чего же мне нельзя говорить? – спросила Тесс.
 
      Тесс никак не могла поверить, что Марина беременна. Из них троих Марина была наименее подходящим кандидатом на эту роль. Но небольшая выпуклость, вырисовывающаяся под джинсами, подтверждала правдивость ее слов.
      – Кто отец? – спросила Тесс, садясь рядом с Мариной на скамью.
      Марина промолчала.
      – Это не наше дело, – вступила в разговор Чарли.
      Тесс кивнула головой.
      – Но это ведь не Николас? – все-таки упорствовала она.
      – Николас старше моего отца, – возмутилась Марина.
      – Все бывает, – пожала плечами Тесс.
      – Это не Николас.
      Что ж, значит, Марина не откроет имени отца ребенка. Тесс не могла представить, кто бы это мог быть. Наверное, кто-то из ее прежних поклонников, а их у Марины было немало, хотя в последнее время Тесс не видела, чтобы принцессу окружала толпа воздыхателей. И все-таки кто-то определенно был, раз существовало неопровержимое тому доказательство. Вот они, королевские тайны! Кто бы мог подумать! Тесс с трудом скрыла улыбку.
      – Ты хочешь сделать аборт?
      Марина встала со скамьи и привычным жестом засунула руки в карманы джинсов.
      – Я думала об этом.
      – Тебе следует поторопиться, – объявила Тесс. – Вряд ли кто согласится прервать четырехмесячную беременность.
      – Откуда ты знаешь?
      Тесс тяжело вздохнула:
      – Делл мне сказала.
      – Делл тебе сказала? – удивилась Чарли. – Интересно, откуда Делл знает об абортах?
      – Послушай, многие студентки попадаются. – Тесс пожалела, что затронула эту тему. – Им приходится к кому-то обращаться.
      – Получается, что Делл Брукс занимается абортами, – зло рассмеялась Марина. – И где же она их делает? В комнате за книжной лавкой? Наверное, Делл еще и просвещает девушек, пока убивает их младенцев.
      – Постой, – вмешалась Чарли. – Ты забыла, что аборты разрешены.
      – Да, но только в первые три месяца, – уточнила Тесс. – И еще, к вашему сведению, Делл не делает абортов, но она знает врача, который этим занимается. – Тесс тяжело вздохнула и добавила: – Это он сделал мне аборт.
      Начал накрапывать дождь.
      – У тебя был аборт? – изумилась Чарли.
      Глаза Тесс оставались сухими; она смотрела прямо перед собой на веселую стайку первокурсниц, спешащих на занятия.
      – Что за странный вопрос? – рассердилась Тесс. – Ты удивляешься, что нашелся мужчина, готовый заниматься со мною любовью? Я рассказывала вам о Джорджино. Может быть, вы его приняли за девушку? Может быть, вы считаете меня лесбиянкой?
      – Нет, Тесс... – неуверенно начала Чарли.
      Марина снова села на скамью.
      – Вся ирония в том, – продолжала Тесс, – что я сделала аборт, чтобы не убить мать. – Тесс снова вздохнула. – Но она погибла и все равно не успела бы узнать, что у меня родился ребенок.
      Тесс вытянула руку, и холодные капли дождя стали разбиваться о ее ладонь. Марина отбросила назад волосы.
      – Кто бы мог подумать! – выразила свои чувства Чарли.
      – Кто бы мог подумать! – повторила за ней Тесс и сжала ладонь в кулак.
      – Ты поэтому хотела покончить с собой? – спросила Марина.
      Тесс пожала плечами:
      – Не знаю. Наверное, поэтому. Были и другие причины.
      – Я не собираюсь этого делать, – объявила Марина. – Не знаю, как мне поступить, но покушаться на свою жизнь не буду.
      – Послушай, Марина, – сказала Тесс. – Я просто хочу тебе помочь. Уже поздно делать аборт на законных основаниях. Но я попробую уговорить Делл. Она сумеет найти выход. А теперь признавайся, какого черта ты так долго тянула?
      Марина задумчиво посмотрела на небо, потом на Тесс.
      – Ты ничего не понимаешь. Это ведь не простой ребенок, это наследник престола.
      Тесс готова была завыть от горя. «Ишь, чего выдумала! – хотела крикнуть она. – Хоть ты и паршивая принцесса, но это не значит, что ты можешь родить, а я не имею права. Это несправедливо! Как это несправедливо!» Не обращая внимания на предупреждающий взгляд Чарли, Тесс вплотную придвинулась к Марине.
      – Вот бы посмотреть, как твои соотечественники отнесутся к твоему ублюдку.
      – Тесс, прошу тебя... – простонала Чарли.
      – Не терзайся, Чарли, – очень спокойно сказала Марина. – Тесс права. Если я не сделаю аборт, мне придется отдать ребенка на воспитание.
      – Все равно все узнают, – заметила Тесс.
      – Может, и нет.
      – Очнись, принцесса, – рассмеялась Тесс. – Почти круглосуточно за тобой следит этот человек. Возможно, он каждый день пишет доносы твоему отцу.
      – Возможно, Николас сохранит мою тайну.
      – Стоит только рассказать кому-то, как тайна перестает быть тайной, – отрезала Тесс. – К тому же ты в мае должна вернуться домой. Когда родится ребенок?
      – В августе.
      – А если тебе тут остаться? – предложила Чарли. – Ты можешь сослаться на то, что не сдала экзамен и должна заниматься летом.
      Тесс подняла руку.
      – Прежде всего мы узнаем у Делл насчет аборта. Потом займемся остальными вопросами.
      – Мы? – повторила Марина.
      – Да, – подтвердила Тесс, – мы. Нравится вам это или нет, а может быть, вы этого вообще не понимаете, но для меня вы все равно что семья. Ближе у меня никого нет.
 
      Делл отказалась договариваться об аборте. И хотя Тесс сочла это странным, Марина не огорчилась. Она продолжала твердить о «наследнике престола», хотя в этом не было смысла, поскольку она держала все в строгой тайне и повторяла, что отдаст ребенка на воспитание. Тесс шла по Мейн-стрит и думала о том, какая получается ерунда. Если Марине так плохо живется, то зачем все усложнять, добавляя к прочим проблемам еще и беременность, а вместе с ней и позорное пятно, которое ляжет на следующее поколение.
      Тесс свернула на Саут-стрит и постаралась унять охватившее ее возбуждение. Наплевать на позорное пятно, но решение Марины расстаться с ребенком может стать выходом для нее, Тесс. Еще рано раскрывать свой замысел, рано говорить о возникшем плане. Плане, который поможет Марине, но в первую очередь самой Тесс.
      Тесс взглянула на красно-белую вывеску перед желтым особняком в колониальном стиле. Вывеска гласила: «Фирма Смит. Продажа и покупка недвижимости». Тесс улыбнулась и решительно зашагала по дорожке к дому.
 
      – Мне нужно отдельное помещение под художественную мастерскую, – объясняла Тесс женщине средних лет, листая многочисленные предложения о продаже. – И еще одно условие: дом должен находиться в городе.
      – Вы художница? – спросила женщина.
      Вновь прежнее тепло хлынуло в душу Тесс. Вновь вспыхнул маленький огонек надежды.
      – Я стеклодув, – с неожиданной уверенностью произнесла она.
      Это было частью плана: она купит в Нортгемптоне земельный участок с мастерской, где будет создавать шедевры из стекла, которые принесут ей мировую славу. Там же будет дом, удобный, уютный, небольшой, но достаточно просторный, чтобы вырастить в нем ребенка. Ребенка Марины. У Тесс будет своя семья, она обойдется без родителей, без Питера Хобарта и Джорджино, вообще без всех. У нее будет любимая работа, будет ребенок и цель в жизни. Ребенок Марины заменит ей того, которого она убила, и семью, которую она потеряла. Она станет замечательной матерью. Будет любить свое дитя и трудиться во имя его блага и никогда, ни за что на свете не заставит его идти чуждым ему путем. Никогда не станет заставлять свое дитя поступать против его воли, как это делала ее мать.
      – Вот очень подходящее для вас место на Раунд-Хилл-роуд, – сказала агент. – На участке есть небольшой сарай, его можно переделать под мастерскую.
      Тесс изучала фотографию. Это была ее мечта. Раунд-Хилл-роуд была совсем рядом с колледжем и неподалеку от книжной лавки Делл.
      – Я хотела бы сегодня посмотреть дом и участок, – сказала Тесс.
      – В таком случае мы можем отправиться туда прямо сейчас. У меня есть ключи.
      Тесс быстро поднялась, вдруг почувствовав слабость в коленях.
      – Есть, правда, одна проблема, – предупредила женщина. – Нужно получить разрешение на мастерскую.
      – Разрешение?
      – Я не знаю, какое оборудование вы используете в своей работе, но вам необходимо разрешение. Конечно, у нас есть и другие прекрасные варианты для вас вне пределов города...
      – Как я могу получить разрешение?
      – Это зависит от городских властей. Вы знаете кого-нибудь, кто работает в городском управлении?
      Тесс улыбнулась. Она вспомнила Делл и ее рыжего упрямого племянника, которого только что произвели в сержанты.
      – Думаю, мне нетрудно будет получить необходимое разрешение, – уверенно сказала она.
 
      Марина сумела сохранить свою тайну от Николаса до конца апреля. Она уже давно носила просторные рубашки Тесс и брюки-стреч с резинкой в поясе вместо джинсов на молнии и знала, что скоро ее секрет перестанет быть секретом для человека, который не расставался с ней ни на минуту весь день. И хотя Тесс и Чарли неустанно заботились о ее здоровье, Марина старалась не переедать. Если она будет следить за своим весом, то есть надежда, что никто в колледже не заметит ее шестимесячную беременность даже в день выпуска.
      Спускаясь вниз, чтобы встретиться с Николасом за завтраком, она думала о том, что совсем неплохо переносит свое состояние. Ее тошнило по утрам лишь в самом начале беременности, и теперь она почти забыла об этом неприятном ощущении. Совсем недавно она почувствовала, как ребенок впервые зашевелился у нее внутри. По непонятной причине это событие придало ей уверенности, она вдруг поняла, что стала хозяйкой своей жизни, настоящей женщиной, а не сказочной принцессой и титулованной вещью, принадлежащей ее народу.
      Марина испытывала грусть лишь тогда, когда где-нибудь встречалась с Эдвардом Джеймсом. Он всегда улыбался ей теплой, полной значения улыбкой и спешил дальше. Марина спрашивала себя, вздрагивает ли у него, как у нее, сердце при их случайных встречах, и узнает ли он когда-нибудь, как она благодарна ему за любовь. Даже теперь, когда ей приходится платить за это такую цену.
      Марина как раз вышла на веранду, когда ей навстречу попался Николас.
      – Доброе утро, – поздоровался с ней ее преданный друг.
      «Господи, прошу тебя, – взмолилась про себя Марина, – пусть все обойдется без мучений».
      – Доброе утро, – отозвалась Марина. – Мне бы хотелось немного прогуляться до завтрака.
      Николас кивнул и, пропустив Марину вперед, последовал за ней вниз по лестнице. Когда они достигли тротуара, Марина остановилась.
      – Я попрошу вас, Николас, идти рядом со мной, – сказала она. – Мне надо с вами поговорить.
      Они вместе направились к Райскому пруду.
      – Давайте дойдем до Красного моста, – предложила Марина.
      Николас шел рядом с ней вниз по холму, он подчинился желанию принцессы, да и как могло быть иначе, ее желание было для него законом.
      На пешеходном мостике Марина остановилась и оперлась на красные перила. Внизу под ними, играя и сверкая на камнях, бежал переполненный весенними водами ручей, бежал всегда вперед и никогда не поворачивал назад. Как не было пути назад у нее и ребенка, которого она вынашивала. А потому она не могла больше прятать от Николаса свою тайну.
      – Николас, – медленно начала Марина, по-прежнему глядя вниз на воду. – Сколько я вас помню, вы всегда были верным другом моего отца.
      – Да, – подтвердил Николас.
      – Он доверяет вам абсолютно во всем. Он доверил вам мою жизнь.
      Вода журчала под мостом.
      – В чем дело, принцесса? Что вы хотите мне сказать?
      Марина с трудом отвела взгляд от воды и вздохнула, набираясь мужества.
      – Мне нужна ваша помощь, Николас.
      – Вы знаете, что можете рассчитывать на меня во всем.
      – Даже если вам придется пойти против короля?
      Николас нахмурился, сдвинув густые, уже поседевшие брови.
      – Пойти против вашего отца? Что вы имеете в виду?
      – Я хочу остаться на лето в Нортгемптоне. – Разговор оказался более трудным, чем она ожидала. – Под предлогом посещения летних курсов.
      – Не понимаю. Вы хотите сказать, что собираетесь обмануть короля?
      – Да.
      Марине хотелось добавить, что это совсем маленькая ложь, что это святая ложь, от которой никому не будет вреда. Но она знала, что ее телохранитель не одобрит любую ложь, маленькая она или большая.
      – Почему вы хотите обмануть короля? Если вы попросите, он разрешит вам остаться здесь на лето.
      – А может, и не разрешит. Я не могу рисковать. Мне придется лгать.
      Николас облокотился на перила рядом с Мариной.
      – Я не могу настаивать на объяснении, но, поймите, я буду обязан лгать вместе с вами.
      Марина сделала несколько шагов по мосту. Внезапно она устыдилась своей просьбы, ее охватила растерянность. Толстый дятел сел на перила, попрыгал и улетел, свободный в своем полете, свободный в своем выборе. Она же не смеет и помыслить о такой свободе. Как только она возвратится в Новокию, то перестанет распоряжаться своей жизнью. Но пока она на свободе и может обеспечить своему ребенку права, какими сама никогда не обладала и не будет обладать в будущем.
      К ней снова вернулось ощущение силы и уверенности. Наконец все встало на свои места, наконец она поняла, почему забеременела, почему не спешила с абортом: она даст не только жизнь, но и свободу хотя бы одному ребенку, единственному из всех, которые, возможно, у нее появятся.
      Марина повернулась к Николасу.
      – Николас, – сказала она, и ее голос не дрогнул, – я жду ребенка.
      Николас резко повернул голову. Он смотрел на нее непонимающим взглядом.
      – Что вы сказали?
      Марина опустила глаза.
      – Я беременна, Николас. У меня будет ребенок.
      – Нет. Это невозможно. Я был с вами...
      – Но не все время, Николас. Боюсь, я сумела ускользнуть от вас пару раз.
      – Нет. Этого не может быть.
      – Это может быть, и это уже случилось. – Марина обтянула широкой рубашкой свой округлившийся живот. – У меня внутри ребенок, и он очень активный.
      – Кто так с вами поступил? – возмутился Николас.
      – Не имеет значения. Я беременна. Ребенок родится в августе, и я отдам его на усыновление. Он обретет свободу.
      – Король должен знать.
      – Нет, – покачала головой Марина.
      – Этот ребенок...
      – Наследник престола? – докончила за Николаса Марина. – Я помню об этом, Николас. Но я избавлю его от этого проклятия.
      – Вы не можете так поступить, принцесса.
      – Могу и поступлю, Николас, – твердо сказала Марина. – Мне нужна ваша помощь, но не преувеличивайте ее значение. Если вы донесете королю или попытаетесь мне препятствовать, я убегу, и тогда Новокия не только лишится первенца принцессы, но и ее самой. И когда умрет отец, королевой станет Алексис.
      – Алексис! Нет, принцесса, ни в коем случае. – Ужас промелькнул на лице Николаса. – Это будет гибелью для Новокии. Алексис не способна решить проблемы, стоящие перед нами на пороге двадцать первого столетия. И тогда такие люди, как Виктор Коу, попытаются свергнуть монархию...
      Марина вздрогнула, услышав имя Виктора. Если бы он любил ее, этот ребенок был бы их ребенком. Если бы только Виктор любил ее и не предал...
      – Мне жаль, что перед моей страной встанут тяжелые проблемы. Но если отец или Алексис не смогут с ними справиться, то тогда, наверное, с монархией следует покончить.
      Марина пошла прочь, но Николас преградил ей путь, протянув руку.
      – Принцесса, люди все равно узнают. Где вы собираетесь скрываться? Вам придется лечь в больницу. Представляете, какой шум поднимет пресса.
      – Я буду жить у Тесс. Она купила дом здесь, в Нортгемптоне. Меня никто не будет видеть, а когда придет время, ее подруга Делл Брукс примет роды. Никто ничего не узнает.
      Марина была недовольна таким решением вопроса, но не видела другого выхода.
      – Вы считаете, что можете больше довериться этим людям, чем своей семье?
      – Я вынуждена так поступить, – ответила Марина. – Вы не оставите меня в беде, Николас?
      Марина слышала в тишине громкий стук своего сердца. Если Николас не поддержит ее план, вряд ли у нее хватит мужества убежать и расстаться с привычной жизнью.
      – У меня нет выбора, – наконец произнес Николас.

      У Чарли был способ помочь Марине. Возможно, ей самой он грозил гибелью, но Чарли не собиралась отступать.
      Чарли сняла телефонную трубку и вспомнила то прошлое Рождество, когда они были второкурсницами. Все предстало перед ней, как будто это было вчера: чулок с надписью «Папа», и в нем в самом низу кольцо с сапфиром и бриллиантами. Добрый поступок принцессы, который спас их семью. Чарли набрала номер Питера в Гарварде.
      – Я думал, что уже никогда не услышу твой голос, – сказал он.
      У Чарли задрожала рука, сжимавшая трубку. Голос Питера был таким же, как если бы они говорили с ним накануне.
      – Я... – начала она и остановилась. Напрасно она ему позвонила. Наверное, теперь он встречается с другой девушкой, более подходящей для семьи Хобартов и способной дать отпор Элизабет. Но тут Чарли вспомнила о Марине. – Я скучаю по тебе, Питер, – сказала она.
      Молчание, длившееся всего секунду, показалось ей вечностью.
      – Боже мой, Чарли, – наконец простонал Питер. – Как мне без тебя плохо.
      Слезы хлынули у нее из глаз, но она продолжала твердить себе: «Ты поступаешь правильно, Чарли. Ради этого стоит пойти на риск».
 
      Питер приехал на машине из Бостона и ждал Чарли после последней лекции в четыре часа. Они молча подошли к его черному «корвету»; он открыл дверцу, и Чарли села на переднее сиденье. Она откинулась на кожаную спинку, закрыла глаза и вдохнула запах автомобиля, запах Питера, так хорошо знакомый ей после стольких ночей и уик-эндов, проведенных вместе.
      Питер сел за руль и захлопнул свою дверцу. Он хотел вставить ключ в замок зажигания и остановился. Повернулся к Чарли, его карие глаза были полны любви. Он протянул к ней руки, и она упала в его объятия. Они сидели обнявшись, Чарли плакала и не могла остановиться.
      – Я не понимаю, почему был с тобой таким жестоким. Я очень раскаиваюсь.
      – Нет, Питер, это моя вина. Я тебя подталкивала, а ты еще не был готов.
      Он осторожно коснулся ее мокрой щеки.
      – Я вел себя как болван. Ты можешь меня простить?
      Чарли, улыбаясь, кивнула, все еще не веря, что это происходит наяву. Исполнялись ее мечты, а она все еще не могла поверить.
      – Так каковы наши планы? – спросил он.
      – Не знаю. Мне кажется, все зависит от тебя.
      – Как это от меня? Каким образом? Не могу же я силой тащить тебя в семью, которую ты считаешь по меньшей мере странной?
      – Странной? Что ты хочешь сказать? – Чарли не понимала, что Питер подразумевал под словами «странная семья».
      – Мы для тебя недостаточно хороши, Чарли. Я имею в виду себя и свою мать. Мы для тебя недостаточно хороши.
      – Питер, ради Бога...
      – Для моей матери важны одни деньги. А ты достойна значительно большего. Ты достойна великой любви.
      – Питер, я люблю тебя.
      – И я люблю тебя, Чарли. Но моя мать...
      – Она меня ненавидит.
      – Ты уже это говорила, – рассмеялся Питер. – Помнишь, в тот вечер.
      – Помню. Возможно, в ней нет ко мне ненависти, но она ненавидит саму мысль обо мне. Я не пара ее сыну.
      – Если она так считает, то она не права. Это я недостоин тебя, Чарли. Ты такая любящая, такая замечательная. – Он потянулся к ней и поцеловал медленным нежным поцелуем. – Клянусь тебе, ты заслуживаешь куда большего.
      Чарли была удивлена. Неужели он действительно так думает?
      – Ты хочешь сказать, Питер, тебе все равно, что я бедна? А мне кажется, я никогда не найду общего языка с твоей семьей.
      – Ты ошибаешься, Чарли. Я много думал об этом последние месяцы. Мне кажется, я люблю тебя еще больше, потому что ты бедна. У тебя замечательная семья, у тебя замечательное происхождение, и вообще ты замечательная. Кроме того, ты единственная девушка из моих знакомых, которая не боится оставаться самой собой.
      – Но я боялась, когда мы только познакомились.
      – Когда это было...
      – До встречи с тобой я назначала свидание поклонникам около «Квадрата». Я хотела, чтобы они думали, что я богатая.
      Питер рассмеялся:
      – Со мной ты так не поступала.
      – Я опоздала. Ты уже знал, что я живу в одном общежитии с Тесс.
      Он начал целовать ее в шею.
      – А ты не думаешь, что нужен мне только из-за денег? Не сомневаюсь, твоя мать именно так и думает.
      – Моя мать может думать что угодно. Это не она делает тебе предложение.
      – Питер, – спросила Чарли, – а ты уверен...
      Он посмотрел ей в глаза.
      – Никогда в жизни я не был более уверен. Так ты согласна выйти за меня замуж?
      У Чарли закружилась голова. Значит, все произойдет так, как она когда-то мечтала. Чарлин О’Брайан из рабочей питсбургской семьи выходит замуж за страшно богатого светского Питера Хобарта.
      – Да! – воскликнула она. – Да, Питер Хобарт, я выйду за тебя замуж.
 
      За день до церемонии выпуска был Университетский день. Сотни выпускниц прежних лет в белых платьях и с яркими лентами, обозначающими год их выпуска, съехались в Нортгемптон и приняли участие в традиционном шествии. Первокурсницы в бледно-зеленых платьях с лавровыми гирляндами сопровождали выпускниц этого года до места посадки плюща у Сили-Холл.
      Чарли вместе с Мариной и Тесс ждали начала церемонии. Чарли крепко сжимала в руках розу, знак старшекурсницы, и смотрела на лица сотен выпускниц прошлых лет, верных членов одной семьи, семьи Смитовского колледжа, к которой теперь принадлежала и она.
      Чарли взглянула на задумчиво-печальную Тесс, возможно, вновь переживающую свое горе, особенно потому, что ее матери нет среди гостей и что ее отец не увидит торжественной церемонии выпуска. Она посмотрела на Марину: голова гордо поднята, губы мужественно сжаты. Марина словно бросала вызов толпе в надежде, что никто не заметит значительной выпуклости под ее платьем-колоколом. Чарли поразилась тому, как уверенно Марина держалась, словно она не была принцессой, прячущей от всех свою позорную тайну.
      Плющ был благополучно посажен, и выпускницы Чарли, Марина и Тесс отсалютовали событию, подняв вверх свои розы. Отовсюду неслись приветственные крики, и проливались обильные слезы. Чарли обняла Тесс, потом Марину. После некоторой заминки Тесс и Марина обнялись тоже. Чарли улыбалась. Прошлые обиды были забыты, все мысли теперь устремлялись в будущее.
      – Послушайте, вы двое, – обратилась Чарли к Тесс и Марине, – мои родители приглашают нас всех на ужин до начала иллюминации.
      Чарли гордилась тем, что родители приехали на церемонию выпуска, и предвкушала вечер, когда повсюду в студенческом городке загорятся мягким светом сотни цветных бумажных фонариков. Этот вечер она проведет с родителями и с любимым человеком.
      – Так вы придете на ужин? – спросила она.
      – Спасибо, – отозвалась Марина. – Боюсь, мне пора до минимума сократить свою общественную деятельность.
      Чарли кивнула и повернулась к Тесс:
      – Ну а ты?
      Тесс сощурилась под лучами яркого солнца.
      – Извини, но я уже договорилась с Делл. Ты помнишь, что она тоже выпускница?
      – Так приходите вместе. Мои родители будут рады с ней познакомиться.
      – Спасибо, но не могу. Делл помогает мне в устройстве мастерской. Увидимся позже.
      Чарли проследила, как Тесс исчезла в толпе.
      – Надеюсь, это не из-за того, что там будет Питер.
      Марина взяла Чарли под руку.
      – Не беспокойся. Тесс непременно выплывет, у нее всегда все в порядке.
      Чарли кивнула, сомневаясь в душе, что у Тесс все будет в порядке. Особенно когда она услышит о плане Чарли, с которым Питер уже согласился.
 
      – Выходишь замуж? – удивился Джек О’Брайан; он поставил на стол бокал с кьянти и вытер лоб. – Ну и ну, чтоб мне провалиться на этом месте.
      Они сидели в маленькой обшитой деревом кабине ресторана Фитцвилли.
      – Джек, – остановила мужа Конни О’Брайан и повернулась к Чарли и Питеру. – Какая замечательная новость. Мы очень рады за вас.
      – И еще кое-что, – сказала Чарли и теснее прижалась к Питеру.
      – Еще кое-что? – нахмурившись, подозрительно переспросил Джек О’Брайан.
      – Мы хотим венчаться здесь, – пояснила Чарли.
      – Когда? – спросила Конни О’Брайан.
      – Первого июля.
      – Первого июля? Ты хочешь сказать, первого июля этого года? Разве можно успеть подготовиться к свадьбе за такой короткий срок? К чему такая спешка?
      – Надеюсь, это не по той причине, о которой я думаю, – заметил Джек и снова взял свой бокал.
      – Да нет, папочка, – опровергла Чарли. – Нет, я не беременна. – Она глубоко вздохнула и положила под столом ладонь на колено Питера. – Но мы планируем обзавестись ребенком. И очень скоро.
      – Зачем спешить? – спросила Конни. – Вы еще такие молодые. У вас впереди целая жизнь...
      Чарли мялась, не зная, с чего начать.
      – Давай я объясню, – предложил Питер.
      – Нет, я сама. Они мои родители, и это моя обязанность. – Чарли переместила ладонь на руку Питера и начала: – Мы собираемся усыновить ребенка. Не просто ребенка, а необыкновенного ребенка.
      – Вы хотите взять на воспитание ребенка? – изумилась Конни О’Брайан. – С какой стати?
      Чарли прижала палец к губам:
      – Пожалуйста, тише, это большой секрет.
      Они с Питером решили, что только ее родители узнают правду. Именно поэтому Чарли попросила их приехать в Нортгемптон без братьев и сестер. Больше никто на свете не узнает, что они усыновят ребенка Марины. Пусть люди думают, что они поженились еще прошлой осенью или что Чарли пошла под венец беременной. В конечном итоге главным было то, что они вырастят ребенка Марины как своего собственного. Принц или принцесса будет носить имя Хобарт, и никто-никто, даже сам ребенок, никогда не узнает правды.
      Когда Чарли закончила свой рассказ, изумленные Джек и Конни О’Брайан не могли произнести ни слова.
      – Даже так мы до конца не отблагодарим Марину за все, что она для нас сделала, – добавила Чарли.
      – Но как же ребенок? – спросила Конни.
      – Да, мама, это ребенок Марины. Но для всех он будет нашим ребенком. Моим и Питера.
      Джек посмотрел на Питера:
      – И вы согласны с этим планом?
      – Даже моя мать не будет знать правды, – подтвердил Питер.
      Чарли почувствовала прилив гордости за него.
      – Тогда нам только остается поздравить вас, – подвела итог Конни О’Брайан.
      – Не нравится мне это, – покачал головой Джек. – Такие вещи никогда хорошо не кончаются.
      – Ты так же думал, когда закрыли завод, – быстро сказала Чарли. – Ты думал, мы лишимся нашего дома. Но случилось чудо. И его совершила Марина.
      Джек задумался.
      – Ты права, Чарли, – сказал он наконец. – Прошло целых два года, прежде чем я нашел работу. Без Марины мы бы не выдержали.
      Под столом Питер нашел руку Чарли и взял ее в свою. «Все будет хорошо, – думала Чарли. – Мы сохраним свою тайну».
 
      На следующий день Тесс вместе с другими сидела на складном стуле на лужайке и слушала очередную поздравительную речь. Она смотрела на общежитие «Лора Скейлз», где когда-то жила ее мать и где Тесс была так несчастна в первые дни своего пребывания в колледже. Странно, что мать так и не сказала ей, в какой комнате она жила. Возможно, Салли Спунер, как и некоторые другие, не считала эту деталь такой уж важной. «Иногда мне кажется, что я совсем не знала своей матери, да и отца тоже», – подумала Тесс. Волна грусти нахлынула на нее при мысли, что никогда больше она не увидит их лиц и что в последнее время она даже не может ясно их представить. Как бы радовались родители вместе с ней, что их дочь наконец получила образование и что теперь ее имя войдет в список выпускниц престижного Смитовского колледжа.
      Девушки встали и по традиции начали подбрасывать вверх свои четырехугольные шапочки. Церемония завершилась, все осталось позади. Вместе с другими Тесс аплодировала, радостными криками приветствуя будущее. У нее оно было радужным: скоро, очень скоро она обретет новую семью.
      – Тесс! – услышала она голос Чарли. – Иди к нам сниматься!
      Тесс пробралась сквозь толпу к Чарли и ее родителям, сияющим от счастья больше, чем сами выпускницы. Марина тоже была там, с Николасом за спиной. Рядом стоял Питер.
      – Берегитесь, на меня не хватит пленки! – пошутила Тесс.
      – Становись сюда со мной и Мариной, – скомандовала Чарли. – Питер хочет нас сфотографировать.
      – Выстраивайтесь, мушкетеры! – крикнул Питер и поднял свой «никон».
      Тесс встала по правую сторону Чарли, Марина – по левую. «Сегодня Чарли – роза между двух кустов чертополоха, – думала Тесс. – С одной стороны богатая беременная принцесса, с другой – богатая одинокая сирота. А между ними Чарли, девушка из нищей семьи, завоевавшая сердце сказочного принца».
      – Улыбайтесь, – приказал Питер.
      Раздался щелчок.
      – Сделай еще два снимка, чтобы было наверняка, – сказала Чарли.
      Последовало еще два щелчка.
      – Отошлите снимки на мой новый адрес на Раунд-Хилл-роуд, – снова пошутила Тесс с притворной веселостью.
      – Я никак не могу поверить, что мы все переезжаем туда завтра, – сказала Чарли.
      В соответствии с планом все трое будут жить у Тесс до свадьбы Чарли и Питера первого июля. А Марина останется там до рождения ребенка.
      – Боюсь, мы друг друга поубиваем за такой долгий срок, – выразила сомнение Марина.
      – Николас не позволит, – шепнула Чарли.
      – Попробуй докричись до него, – засмеялась Марина. – Ведь он будет жить в сарае.
      – Это только пока сарай! – воскликнула Тесс. – Скоро мы превратим его в мастерскую, где я буду создавать знаменитые на весь мир шедевры из стекла.
      Внезапно Питер оказался рядом с ней.
      – Мы рады за тебя, Тесс, – сказал он. – Я рад, что все уладилось.
      Тесс пожала плечами.
      – Что ни делается, все к лучшему, – ответила она. – А теперь давайте поскорее вернем шапочки и мантии, иначе с нас возьмут штраф.
      – Подожди, Тесс, – позвала Чарли. – Мне надо тебя кое о чем спросить.
      Тесс ощутила тяжесть в животе, будто не Марина, а она носила в чреве ребенка.
      – Ты ведь поможешь нам? – спросила Чарли.
      Несуществующий ребенок внутри зашевелился.
      – Я говорю о свадьбе, – продолжала Чарли.
      – Помочь вам со свадьбой? – переспросила Тесс и положила руку на живот.
      – Ты художественная натура. Мы подумали, не могла бы ты составить букеты...
      Тесс бросила быстрый незаметный взгляд на Питера. «К черту все, – подумала она, – какая теперь разница? Мать умерла и не увидит, как поцелуются у алтаря жених и невеста, она больше не сможет осыпать меня упреками. Кроме того, – улыбнулась Тесс, – я выиграю больше всех. У меня будет семья, и у меня будет дело, в котором я преуспею. И я не буду жить под холодным змеиным взглядом Элизабет Хобарт, самой большой сволочи на свете».
      – С удовольствием помогу вам, – сказала она вслух.
      – Прекрасно, – отозвалась Чарли. – У меня к тебе еще одна просьба.
      Чарли взяла Питера под руку, и Тесс почувствовала, что у нее подгибаются колени.
      – Ты согласна быть моей подружкой на свадьбе?
 
      Свадьба должна была состояться при свечах в церкви Хелен Хиллз Хиллз. При свечах, чтобы Марина могла принять в ней участие: Марина выйдет из дома Тесс уже в сумерках, и никто не заметит, что принцесса осталась в городе, как никто не заметит ее располневшей талии под широким платьем.
      В маленькой белой церкви Тесс разглядывала алтарь. Она пыталась представить себе стоящих у алтаря, взявшись за руки, молоденькую невесту Салли Спунер и полного горячего нетерпения жениха Джозефа Ричардса, их клятвы в любви и верности до самой смерти. Тесс спрашивала себя, держались ли они за руки, когда начал падать самолет, держались ли они за руки, когда смерть по-настоящему разлучила их.
      Прижимая к груди альбом для рисования, она медленно прошла по проходу между скамьями. Странно было думать, что мечта матери все же осуществится, и скоро Тесс пройдет по проходу, а Питер Хобарт будет ждать у алтаря невесту, только этой невестой будет не Тесс, а Чарли, которая проследует за подружкой к алтарю.
      Свадьба, однако, будет мало походить на другие свадьбы. Чарли отказалась от подвенечного платья, считая излишней такую парадность, когда гостей всего шестеро: ее родители, Марина, Николас, Делл и Тесс. Тесс показалось странным, что Чарли не пригласила даже своих братьев и сестер. Правда, она не удивилась тому, что Элизабет Хобарт не только не получила приглашения, но даже не была извещена о предстоящем событии.
      – Мы считаем, что так лучше, – разъяснил Питер, и хотя Тесс с готовностью с ним согласилась, втайне она придерживалась другого мнения. Может быть, Элизабет Хобарт смогла бы предотвратить свадьбу или хотя бы испортить всем настроение.
      Тесс постаралась отогнать навязчивую мысль о мести. Ей стоило только напомнить себе, к чему эта месть уже однажды привела. Как от нее пострадала Чарли и что эта месть сделала с ней самой.
      Тесс подошла к алтарю и постаралась сосредоточиться на цветах. Она решила, что будет вполне достаточно двух букетов белых цветов – белых орхидей для элегантности и белых гардений для аромата. Она быстро набросала эскиз букетов и поморщилась. Белые цветы. Как если бы Чарли была девственницей. Хотя Чарли никогда не касалась этого вопроса, Тесс не сомневалась, что жених и невеста активно занимаются любовью. Она покрепче сжала карандаш и постаралась не думать о том, как выглядит Питер без одежды, как блестит от пота его тело, как привлекателен он в своем молодом возбуждении. Она старалась не думать о том, как его руки бродят по телу Чарли, губы прижимаются к ее груди, как его напряженные бедра касаются бедер Чарли. Она старалась не думать об этом и не могла.
      Тесс захлопнула альбом и вздохнула. Жизнь со своими непредсказуемыми поворотами – странная и удивительная штука. Интересно, обнимет ли ее еще когда-нибудь мужчина? Имеет ли это вообще какое-нибудь значение? У нее будет семья, ребенок, которого она полюбит и который ответит ей любовью. Он будет любить ее потому, что это она, Тесс. Разве это не лучше, чем любовь эгоистичного мужчины?
      Тесс зажмурилась и приказала времени лететь как можно быстрее. Делл убедила Тесс подождать, когда Питер и Чарли поженятся, и только тогда раскрыть Марине свой план; а пока Тесс предполагала, что Делл занимается подготовкой бумаг для усыновления. Не было никакой нужды спешить, ребенок никуда не денется. Пять недель до свадьбы казались Тесс вечностью. Труднее всего было скрывать от Марины, что она хочет для нее сделать. Тесс воображала себе, как велика будет благодарность Марины, как она загладит свои прежние грехи этим замечательным и совершенно бескорыстным поступком. Наконец-то она покончит с той прежней недостойной, плохой Тесс и станет новой Тесс, настоящей Тесс, какой, впрочем, она всегда внутренне и была.
      Тесс еще немного постояла в задумчивости, словно собираясь с силами, потом вышла из церкви и направилась вверх по дороге к своему новому жилищу на холме, к своему будущему. Только бы там не было Питера, который все эти дни обычно сидит на кухне за ее новым дубовым столом и не отрывает телячьих глаз от Чарли. Сегодня она этого просто не выдержит.

* * *

      Питера не было, но Марина и Чарли были дома. Тесс вошла через заднюю дверь и тут же увидела, что Чарли обнимает Марину и что та плачет.
      – Что случилось? – спросила Тесс, бросая альбом на кухонный прилавок, покрытый потертой клеенкой; она уже дала себе слово, что поменяет его на новый, как только все уедут. Пусть ее дом тесный и старый, но она превратит его в удобный, современный и даже шикарный. Такой, куда ее ребенку не стыдно будет приглашать друзей. У нее появится домашний очаг, а не холодное жилище, похожее на тот чопорный особняк на Ноб-Хилл, в котором выросла она сама.
      – Ничего не случилось... Ничего, – шмыгнула носом Марина. Она взяла бумажную салфетку и вытерла слезы.
      – Понятно, – заметила Тесс. – Я тоже всегда плачу, когда ничего не случилось.
      – Марина плачет от счастья, – вставила слово Чарли.
      – Почему? – нахмурилась Тесс.
      – Потому что мне очень повезло, – пояснила Марина. – Очень повезло, что у меня такие друзья.
      Тесс неуклюже обхватила Марину руками. Непривычным было проявление чувств со стороны принцессы. Тесс не знала, как реагировать.
      – Нам тоже очень повезло, что ты наш друг, Марина, – сказала Чарли. – Мы с Питером сделаем все, чтобы ты никогда не пожалела о своем решении.
      Тесс прислонилась к старому прилавку. Внезапно она почувствовала себя лишней. Всякий раз, когда имена Чарли и Питера упоминались вместе, она чувствовала себя лишней и чужой.
      – А все-таки, о чем Марина не должна сожалеть?
      Чарли улыбнулась:
      – Мы хотели сообщить тебе эту счастливую новость после свадьбы.
      – Какую счастливую новость? – спросила Тесс.
      Она вдруг почувствовала легкую тошноту. Какую счастливую новость? Уж не собираются ли Чарли и Питер остаться в Нортгемптоне? Это будет самым ужасным для нее.
      – Ты сама скажешь ей, Марина? Или я?
      – Я скажу ей. – Щеки Марины были в потеках черной туши с ресниц, но губы ее улыбались. – Тесс, Чарли собирается совершить замечательный поступок.
      Тесс вопросительно подняла брови и посмотрела на Чарли.
      – Не я одна, – добавила Чарли. – Питер тоже.
      – Питер тоже. Чарли и Питер, – подтвердила Марина.
      Тесс переминалась с ноги на ногу. Тошнота подступила к горлу.
      – Чарли и Питер, – продолжала Марина, – решили усыновить моего ребенка.
      Медленно, очень медленно комната закружилась перед глазами Тесс. Она ухватилась за прилавок, колени подогнулись; она попыталась вздохнуть, но что-то сдавило ей грудь.
      – Что... что ты сказала? – еле слышно спросила она.
      – Разве это не замечательно? – продолжала Марина. – Моего ребенка воспитают близкие мне люди. Он вырастет в замечательной семье, у него будут любящие родители. У него будет прекрасная жизнь, жизнь свободного человека.
      – Но... – начала было Тесс и смолкла; у нее не было причин протестовать. Она подошла к окну и посмотрела на небольшой задний двор. Она собиралась устроить там качели... Горку, чтобы с нее съезжать...
      – Нет, – сказала она, – ты не можешь этого сделать.
      – Что? – спросила Марина.
      – Не можешь. Ты не можешь отдать ребенка Питеру и Чарли.
      – О чем ты говоришь? – удивилась Марина.
      Тесс резко повернулась к ним.
      – Ты не можешь так поступить. Элизабет Хобарт никогда не примет этого ребенка.
      – Элизабет Хобарт никогда не узнает, чей это ребенок, – твердо произнесла Чарли.
      Тесс привалилась к прилавку, острый край больно врезался в спину.
      – Она будет думать, что это наш ребенок. Она никогда не отвергнет ребенка Питера.
      – А если кто-нибудь ей скажет?
      Мысли Тесс мчались, обгоняя друг друга. А что, если она решится? Что, если она скажет? Тэсс вспомнила Вилли Бенсона, свой тогдашний поступок и почувствовала, что ее сейчас стошнит.
      – Кто ей может сказать? – спросила Марина. – Только мы трое и знаем. Еще Николас и Делл.
      – И мои родители, – добавила Чарли. – Питер хотел, чтобы они знали и не думали, что мы были вынуждены прикрыть грех браком.
      Тесс нервно сжимала руки, во рту пересохло, словно туда набился песок.
      – И все же никогда не знаешь...
      – Элизабет Хобарт не узнает, – настаивала Чарли. – А если и узнает, это ничего не изменит. Мы с Питером уже будем обвенчаны.
      – А мой ребенок будет по закону принадлежать им, – добавила Марина.
      «Значит, – подумала Тесс, – даже если я скажу Элизабет Хобарт, все равно ничего не выйдет».
      Тесс отвернулась, пытаясь сдержать ненужные слезы. Чарли и Марина не должны видеть ее плачущей. Конечно, она не может быть подходящей матерью для ребенка Марины. Особенно в сравнении с Питером и Чарли.
      – А ты... – начала она и остановилась в поисках слов, которые уже ничего не изменят. – Ты будешь видеть своего ребенка? Будешь следить, как он растет?
      – Нет, – твердо сказала Марина. – Мы не станем поддерживать никаких отношений. Ребенок будет принадлежать одной Чарли.
      «Ребенок будет принадлежать одной Чарли». Какая она глупая, как могла она надеяться получить ребенка Марины. Как могла она надеяться, что счастье ей улыбнется. Она потеряла Питера, который, по правде говоря, никогда ей и не принадлежал; она потеряла родителей и вот теперь она потеряла ребенка Марины. Это несправедливо. Как все в жизни несправедливо.
      Кажется, ей осталось только одно: постараться скрыть от них свой смехотворный неосуществимый план. Только одна Делл узнает о ее поражении. Но Тесс доверяла Делл. Делл была ее другом.
 
      Свадьба была очаровательной. Марина сидела в первом ряду, положив руки на живот, и наблюдала, как Чарли и Питер, будущие родители ее ребенка, который скоро появится на свет, клялись в вечной любви. Марина пообещала себе, что больше не станет плакать, ведь она выбрала наилучший путь и для ребенка, и для себя, и для Новокии. Но прежде всего она думала о ребенке. Он вырастет без оков принудительных обязанностей и тяжкого бремени королевского титула. Когда Чарли и Питер обменивались поцелуем перед алтарем, Тесс стояла рядом, устремив взгляд на цветы и никуда больше. Марина сочувствовала Тесс, у которой все всегда почему-то не получалось. Тесс, Марина это знала, вообразила себе, что любит Питера. «Пусть так, – думала Марина, – я ведь тоже люблю ребенка, который у меня внутри. Но случается, нам приходится расставаться с тем, чем мы больше всего дорожим». И она вспомнила об Эдварде Джеймсе, человеке, давшем ей настоящую любовь. Интересно, если бы не обстоятельства, было ли у них будущее? Если бы она не была принцессой, а он не был женат? Она погладила живот. Новая жизнь, подаренная ей любовью Эдварда Джеймса, ответила энергичным толчком. Марина улыбнулась.
      После церемонии они вернулись в дом Тесс. Делл уже несколько дней занималась готовкой, словно ожидался прием человек на двести. Но Марина не была голодна. Сейчас у нее были другие планы.
      – Николас, я хочу прогуляться, – еще в церкви предупредила его Марина. – Вам не надо меня сопровождать.
      Она отодвинула тарелку с недоеденным картофельным салатом и суфле из шпината и с трудом поднялась на ноги. В семь с половиной месяцев было все труднее вставать со стула, просидев на нем хотя бы несколько минут.
      Николас посмотрел на стенные часы.
      – Уже одиннадцатый час, принцесса. Немного поздно для прогулки.
      – Я вам уже сказала, что меня не надо сопровождать.
      Николас тоже встал.
      – Я попрощаюсь с Чарли и Питером. Я не могу разрешить вам гулять одной в столь поздний час.
      Марина надела короткий рыжий парик, который она держала на случай такого выхода. Не то чтобы кто-то ее искал или догадывался, что принцесса по-прежнему в Нортгемптоне, тем не менее предосторожность не помешает.
      Они вышли на Раунд-Хилл-роуд и двинулись вниз по улице. Марина вела, и Николас не задавал вопросов.
      Она взглянула на название улицы – Парадайз-лейн – и повернула направо. Марина была здесь всего один раз, вечером следующего дня после их с Эдвардом возвращения из Вермонта. Теперь Марина хотела побывать здесь снова. Бросить один долгий последний взгляд. После чего в ее душе окончательно воцарится покой.
      Белый дом с зелеными ставнями на окнах стоял без огней. Но Марина другого и не ожидала. Эдвард с женой уже давно благополучно уехал на лето в Лондон. И все-таки ей хотелось взглянуть. Почувствовать тепло его домашнего очага, прикоснуться к его жизни.
      Она остановилась и посмотрела на дом.
      – Какой уютный и красивый, – сказала она Николасу, любуясь цветочными ящиками под окнами, полными красной герани.
      – Такой же, как все остальные на этой улице, – отозвался Николас. – Пожалуй, даже поменьше, чем другие.
      Марина кивнула. Ей хотелось заглянуть в окна на первом этаже, но жалюзи были опущены. Множество раз она так же опускала их на том окне в своей комнате, что выходило на Грин-стрит, чтобы дать знать сначала Виктору, а потом Николасу, что у нее все в порядке и она легла спать. За исключением, конечно, той памятной ночи, которую она, обманув бдительность Николаса, благополучно провела не в общежитии, а в объятиях Эдварда Джеймса.
      Марина подняла взгляд на второй этаж. Ей хотелось знать, за каким из окон его спальня с супружеской кроватью, где он уже шестнадцать лет обменивается с женой привычными мыслями и ласками. Ей хотелось знать, вспоминает ли о ней Эдвард и как бы он поступил, если бы она сказала ему о ребенке.
      Теперь он уже никогда не узнает. Она не нарушит обещания, данного Чарли и Питеру, не поддерживать с ними никаких отношений и не пытаться увидеть своего ребенка. Нелегко будет выполнить это обещание. Чарли была хорошим другом, лучше у Марины никогда не было. И вот теперь Марина лишалась не только ребенка, но и друга. И все равно это самое правильное решение для всех, и в первую очередь для ребенка, который вырастет на свободе и не будет знать других родителей, кроме Чарли и Питера, и другого имени, кроме Хобарт.
      – А теперь идем обратно, – сказала она Николасу. – Я немного устала.
      Марина молча навсегда попрощалась с Эдвардом Джеймсом, отцом ребенка Чарли и Питера, с человеком, который так искренне любил ее.
 
      Боли начались в середине ночи спустя полтора месяца. Марина проснулась на узкой кровати в комнате под самой крышей в доме Тесс. Постель под ней была мокрой. Марина ухватилась за спинку кровати и громко позвала Тесс.
      Через секунду Тесс уже была в комнате и, бросив на Марину встревоженный взгляд, побежала к лестнице.
      – Куда ты? – закричала Марина.
      – К телефону. Надо позвонить в мастерскую Николасу.
      Тесс скатилась вниз по лестнице.
      – Господи, – причитала она по пути так громко, что Марина слышала каждое слово. – Не припомню, какой там чертов номер... Я ведь не звоню сама себе... И зачем только я поставила там отдельный телефон...
      Марина откинулась назад и с силой зажмурилась.
      Но Тесс уже вернулась.
      – Николас побежал за Делл, – сообщила она Марине.
      Марина вскрикнула. Тесс растерянно оглядела комнату. Затем подала Марине руку.
      – Ребенок скоро родится, – объявила Тесс.
      – Откуда ты знаешь? – закричала Марина. – Откуда, черт возьми, ты знаешь?..
      Новая схватка заставила ее замолчать. Она впилась ногтями в руку Тесс. Тесс стерпела.
      Марина почти не помнила дальнейшего хода событий. Пот выступил у нее на лбу, и ей хотелось его стереть. Ей хотелось спать. Она смотрела на низкий покатый потолок, и ей хотелось умереть. Снова схватки.
      – Дыши, – командовала Тесс. – Дыши, как тебя учила Делл. Давай.
      Словно в тумане, Марина видела Тесс, показывающую ей, как дышать. Марина хотела вздохнуть, но ей помешал новый приступ боли.
      – Дыши! – кричала Тесс.
      Марина начала дышать. Боли немного стихли.
      – Где Чарли? Кто-нибудь предупредил Чарли?
      Тесс сжала ее руку.
      – Николас этим займется.
      – Чарли должна быть здесь.
      – Она будет.
      – Хорошо, что они вернулись из поездки на Кейп-Код. Хорошо, что у них был такой прекрасный медовый месяц...
      Боли возвратились.
      – Заткнись и дыши, – посоветовала Тесс.
      Делл вбежала в комнату с полотенцами и кувшином с водой.
      – Может, перенесем ее вниз? – спросила Тесс.
      Марина почувствовала, как с нее сняли простыню. Кто-то раздвинул ей ноги, согнув их в коленях.
      – Лучше ее не трогать, – ответил голос Делл и потом скомандовал: – Дыши, Марина.
      – А я что делаю? Где Чарли?
      – Скоро приедет.
      Это был голос Николаса.
      – Господи, Николас, – задохнулась Марина. – Вам надо присутствовать?
      – Да. Это моя обязанность.
      – Боже мой, – пробормотала Марина и отвернулась. – По крайней мере этот ребенок не будет подвергаться подобному унижению.
      – Какое там еще унижение, этот ребенок вообще может не родиться, если ты не будешь тужиться.
      Марина напрягалась снова и снова, и ей казалось, что вот-вот лопнут сосуды у нее в голове и все усталые мускулы на животе.
      – Тужься, – приказывала ей Делл.
      – Иди ты знаешь куда, – стонала Марина.
      – Давай тужься! – кричала Делл. – Или я...
      – Что ты? Лишишь меня ребенка, как лишила Виктора?
      Слова возникли из ничего, Марина и не представляла, что все еще помнит о Викторе.
      – Я не лишала тебя Виктора, – вскипела Делл. – Но если не очнешься и не станешь тужиться, я расскажу ему, какая ты избалованная дурочка. Правда, для него это не новость.
      – Что? – взвизгнула Марина и попыталась сесть. – Что ты знаешь о Викторе?
      Еще одна схватка, и Марина снова задохнулась. Она почувствовала, что Делл раздвигает ей ноги.
      – Я знаю только, что должна хранить его тайны, – ответила Делл, – как буду хранить и твои тоже. А теперь тужься.
      И Марина тужилась, пока у нее не потемнело в глазах, а рука Тесс в ее руке уже перестала быть живой и теплой рукой, а стала неким бесчувственным предметом.
      И вдруг до слуха Марины донесся слабый крик.
      – Марина! – позвал тут же голос Чарли.
      – Ты как раз вовремя, – сказала Делл.
      Марина открыла глаза. Делл передавала Чарли завернутый в полотенце сверток.
      – Это девочка, – объявила Делл.
      Марина снова закрыла глаза и упала обратно на подушку. «Девочка, – подумала она. – Девочка. Маленькая принцесса. Здоровая, благополучная, свободная маленькая принцесса».

      Склонившись над обтянутой белым атласом колыбелью, Чарли наблюдала за спокойным сном Дженни. Фарфоровая музыкальная шкатулка на комоде играла мелодичную колыбельную. Чарли протянула руку и пригладила шелковистые черные волосики младенца.
      – Ты такая удивительно красивая, – шепнула она. – Такая красивая и счастливая девочка.
      Она поцеловала нежный, бархатный лобик, теплый, розовый, пахнущий ароматным детским мылом.
      С улыбкой Чарли напевала мелодию музыкальной шкатулки и покачивала колыбель. Красивая и счастливая. Чарли окинула взглядом детскую, сказку из кружев, атласа и самых разнообразных нарядных фарфоровых кукол, а среди них одна тряпичная: улыбающаяся рыжая кукла, подаренная Делл. Питер не ограничивал расходов Чарли на отделку детской, соседствовавшей с их спальней и гостиной. Теперь, через полтора месяца после их переезда в особняк Хобартов, отделка детской была завершена. Чарли постаралась доказать, что, несмотря на свое низкое происхождение, она обладает утонченным вкусом и детская не нарушит гармонии великолепного особняка. Она очень скоро обнаружила, что утонченный вкус легко приобрести, если ты не ограничена в средствах.
      И все же Чарли не терпелось похвастаться детской перед Питером, который завтра возвращается из деловой поездки в Гонконг, где он пробыл почти целый месяц. Чарли подозревала, что Элизабет Хобарт намеренно услала туда сына.
      На лице Дженни появилось что-то похожее на счастливую улыбку, и Чарли, поцеловав кончики своих пальцев, приложила их к щечке дочери.
      Дверь детской отворилась. Элизабет Хобарт ступила на пушистый белый ковер и окинула комнату недружелюбным взглядом.
      С тех пор как Чарли и Питер поселились в доме, она почти не видела свекровь. Чарли занималась своими делами и вообще старалась не попадаться на глаза Элизабет, считая это наилучшим выходом из положения. Она чувствовала себя гостьей в роскошном особняке, который назывался ее домом.
      Элизабет остановила взгляд на Дженни, и Чарли невольно, словно защищая, прикрыла ребенка рукой.
      – Мне надо с вами поговорить, – сказала Элизабет. – Я буду у себя в кабинете.
      С этими словами она повернулась и вышла из детской.
      Чарли запретила себе плакать. Она не понимала, в чем состояла ее вина. Может быть, она потратила слишком много денег на отделку детской? Может быть, она купила не те гардины? Может быть, не следовало выбирать белый цвет? Чарли спрашивала себя, почему она, двадцатидвухлетняя замужняя женщина, мать, по-детски робеет, страшась выговора.
      – Закройте дверь, – приказала Элизабет, когда Чарли вошла в кабинет.
      Свекровь сидела за письменным столом спиной к двери. Чарли не видела необходимости закрывать дверь, в доме не было никого, кроме них двоих и прислуги. Но Элизабет Хобарт приказала, и Чарли послушно выполнила приказание.
      Элизабет повернулась к Чарли.
      – Сколько вы хотите? – спросила она.
      – Простите? – переспросила Чарли, нервно поправляя волосы.
      – Сколько вы хотите получить, чтобы покончить с этим лживым браком и вернуть свободу моему сыну?
      У Чарли застучало в висках. Она заметила, что перед столом стоит стул с высокой спинкой, словно для подсудимого. Чарли раздумывала, садиться ей или ждать приглашения. И решила, что лучше остаться стоять.
      – Я... – заикаясь начала она. – Мне не нужны никакие деньги.
      Элизабет хмыкнула.
      – Дорогая, конечно же, вы хотите получить деньги. Ведь вы именно за этим сюда пробрались?
      Она открыла ящик стола и вытащила оттуда продолговатую чековую книжку в кожаной обложке, затем взяла серебряную ручку из серебряной чернильницы и начала заполнять чек.
      У Чарли подгибались колени, и она с трудом держалась на ногах.
      – Думаю, ста тысяч долларов будет более чем достаточно.
      Элизабет вырвала чек из книжки и помахала им в воздухе.
      Чарли подошла к стулу с высокой спинкой и села.
      – Мне не нужны деньги, – повторила она и подумала, знает ли Питер о затее матери. – И я не собираюсь разводиться с Питером.
      Элизабет швырнула чек на стол и откинулась на спинку кресла.
      – Если вы хотите торговаться, то я на это не пойду, – объявила она. – Сто тысяч и ни цента больше. Решайте.
      – Мне... мне не нужны деньги, – вновь повторила Чарли. – И я не расстанусь с Питером.
      – Думаю, вам лучше всего уехать уже сегодня, – с улыбкой произнесла Элизабет. – До возвращения моего сына из Гонконга.
      – Почему вы выбрали именно этот момент, миссис Хобарт? Почему вы ждали, когда будет готова детская?
      – Я хотела посмотреть, как далеко вы можете зайти, если дать вам в руки деньги. Должна признаться, вы меня приятно удивили. Вы с умом распорядились деньгами. Можно только сожалеть, что ребенок не воспользуется детской. Откройте мне секрет, дорогая, кто настоящий отец ребенка?
      – Питер – отец Дженни, – сказала Чарли без особой убежденности.
      – Вы очень ошибаетесь, если думаете, что обманете меня, – прищурилась Элизабет. – Девочка даже отдаленно не похожа на Хобартов. У нее слишком темные глаза, слишком темные волосы.
      Чарли отвела взгляд от свекрови и принялась разглядывать шкафы с рядами книг в кожаных переплетах, которые, как она подозревала, Элизабет никогда в жизни не читала. Элизабет некогда было читать, все ее время уходило на то, чтобы делать деньги. Делать деньги и еще отравлять людям жизнь. Чарли подумала о Дженни. Подумала о Марине, которая дала ей так много и ничего не потребовала взамен.
      – Миссис Хобарт, – сказала Чарли, и ее голос зазвучал увереннее. – Я знаю, что вы меня не любите. Я знаю, что вы хотите изгнать отсюда меня и Дженни. Но я также знаю, что наше место здесь. Мы теперь члены вашей семьи, такие же как вы и Питер. – Чарли остановилась, чтобы перевести дух. – Что касается внешности Дженни, то нравится вам это или не нравится, но я из ирландской семьи, а многие ирландцы, как вам известно, темноволосые.
      Чарли взглянула на Элизабет. Свекровь еле сдерживала бешенство.
      – Я могу доказать, что Питер не является отцом ребенка.
      Мысли Чарли заметались. «Думай о Марине», – напомнила она себе.
      – Вы ничего не можете доказать.
      – Для этого достаточно простейшего анализа крови.
      – Только в том случае, если у вас будет анализ крови Дженни.
      – Я его сделаю.
      – А я вам не позволю. Я не разрешу вам прикоснуться к моему ребенку.
      – Всегда есть возможность, дорогая.
      Чарли встала.
      – Мне кажется, вам лучше сначала переговорить с Питером. Он знает, что Дженни его дочь. Вы забываете, что ему тоже придется делать анализ крови.
      Элизабет готова была уничтожить Чарли взглядом.
      – Питер не пойдет против моей воли.
      – Только не на этот раз, миссис Хобарт.
      Чарли почувствовала облегчение. Она не могла поверить, что способна быть такой бесстрашной. Она не представляла, какое это приносит удовлетворение.
      – Думаешь, ты очень умная, верно? – Элизабет схватила чек и разорвала его пополам. – Мы еще увидим, кто из нас умнее, дорогая. А теперь убирайся отсюда. У меня есть дела поважнее.
      Облегчение сменилось растерянностью, и Чарли вышла из кабинета, раздумывая, как долго ей удастся продержаться на поверхности, прежде чем ее засосет безжалостный водоворот неблагоприятных обстоятельств.
 
      – Думаешь, она знает? – спрашивала Чарли Питера, когда он на следующий день вернулся из Гонконга.
      Питер покачал головой. Отвернул одеяло и лег в постель.
      – Она не может знать.
      – Нет, может. А что, если она проверит больницы? Если узнает, что я никогда не была беременна?
      – Она считает, что не я отец Дженни, но она не подозревает, что и ты не ее мать.
      Чарли устроилась рядом с Питером на широкой двуспальной кровати и накрыла ноги периной.
      – Наверное, отец был прав. Такие вещи никогда хорошо не кончаются.
      Питер снял очки и положил их на ночной столик.
      – Думаю, мама никогда больше не вернется к этой теме.
      – Но она выглядела очень решительной.
      – Она хотела взять тебя на пушку, но из этого ничего не вышло. Если она заметит, что ты боишься, она будет чувствовать себя победительницей. Мать любит держать людей в напряжении.
      Чарли гладила волосы у него на груди.
      – Похоже, ты это знаешь по собственному опыту.
      Питер повернулся на бок, чтобы Чарли не видела его лица.
      – У отца была любовница. – Он рассмеялся. – Думаю, его можно понять. Во всяком случае, мать об этом узнала и превратила его жизнь в ад. Она сказала ему, что, если он не бросит любовницу, она отнимет у него все его состояние. Он расстался с любовницей, но мать постепенно, по частям отобрала все прямо у него из-под носа. Я считаю, именно это его и убило.
      – Ты был мальчиком, когда он умер. Откуда ты знаешь?
      – Прислуга любит сплетничать.
      Чарли начала растирать ему плечи, массировать спину. Постепенно Питер расслабился.
      – Может, нам следует обо всем ей рассказать? Может, ей лучше знать правду?
      – Ни в коем случае. Если мать узнает, что Дженни дочь Марины, разразится международный скандал. Она способна оповестить об этом весь свет. Она отравит Марине жизнь.
      – Ты забываешь, что официально Дженни не является дочерью Марины. Она наша с тобой дочь. Мы удочерили ее по закону. Что, если мы скажем твоей матери только это и не больше? Скажем, что удочерили Дженни, но скроем, кто ее мать?
      – Ей покажется подозрительным, что новобрачные немедленно удочерили ребенка, а не попробовали сначала завести своего собственного.
      – Давай скажем ей, что я не могу иметь детей.
      Питер повернулся к Чарли и посмотрел на нее. Чарли увидела боль в его глазах.
      – Я с тобой не согласен. Ты забываешь, что мы хотим иметь детей. Разве не правда, что мы с тобой мечтаем о собственных детях?
      – Да, конечно, Питер. Я совсем запуталась и не знаю, что говорю.
      – Так что давай действовать. – Он просунул руку под ее ночную рубашку. – Давай не откладывать это в долгий ящик. Как только ты забеременеешь, все забудется. Она примирится с Дженни и с нами тоже. Особенно если у нее будет внук, которому она передаст текстильную компанию «Хобарт».
      Чарли обняла и поцеловала Питера долгим поцелуем, отвечая на его ласки.
      – Блестящая идея, мистер Хобарт, – шепнула она.
      – А пока, – тоже шепотом заметил Питер, – постарайся все-таки завоевать симпатии матери.
      Чарли вздрогнула.
      – Нет, Питер, из этого точно ничего не выйдет.
      – А ты попробуй. Ты умная, красивая, привлекательная. Если ты перестанешь бегать от матери, а покажешь себя с лучшей стороны, я уверен, она полюбит тебя так же, как я.
      – Я не знаю, с чего начать.
      – А ты хорошенько подумай.
      Но в глубине души Чарли не верила, что когда-нибудь Элизабет Хобарт примирится с ней и с Дженни.
 
      Целых два года Чарли безуспешно пыталась забеременеть. Гинеколог объяснил, что у нее загиб матки, это уменьшало ее шансы иметь ребенка, но не лишало надежды.
      – Расслабьтесь, – советовал ей врач.
      – Расслабься, – твердила ей мать после того, как Чарли все ей рассказала. – У меня тоже загиб матки. И шестеро детей.
      Но Чарли не могла расслабиться. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что новый день принесет перемены и что ее жизнь станет такой, какой она виделась ей в мечтах. Каждый вечер Чарли молилась, чтобы завтра Элизабет Хобарт смягчилась и сказала ей хотя бы одно доброе слово. Но Чарли напрасно ожидала добрых слов, она их так и не услышала и в конце концов пришла к выводу, что ей все-таки следует благодарить судьбу: как и предсказывал Питер, Элизабет не пошла дальше обвинений. Если холодный взгляд и равнодушие были оружием, с помощью которого Элизабет пыталась запугать невестку, то Чарли готова была терпеть эту пытку. Питер и Дженни стоили такой жертвы.
      Пока Питер проводил почти все время в конторе или путешествовал по всему свету, Чарли заботилась о Дженни. Она восхищалась тем, как стремительно росла дочь, какими крепкими и быстрыми стали ее ножки, какой доброй и доверчивой сделалась ее улыбка, какими нежными и ласковыми были ее объятия. Когда Дженни исполнился год, она начала ходить. А очень скоро после этого начала говорить. «Мама» было самым первым ее словом.
      Восторг Чарли омрачался лишь тем, что Дженни действительно была совсем не похожа на ту женщину, которую называла мамой, и на своего отца Питера. Чарли грезила о том дне, когда на свет появится их собственное дитя, их плоть и кровь, плод их взаимной любви, а не их любви к Марине.
      Однажды, холодным осенним утром 1982 года, Чарли медленно прогуливалась с Дженни, держа ее за руку и приноравливаясь к неровным коротеньким детским шажкам. Они гуляли по парку вокруг особняка и, как всегда, зашли на конюшню. «Лошадка» было любимым словом маленькой Дженни.
      Из всех времен года Чарли особо выделяла осень, с ее пожелтевшей душистой сухой листвой, напоминающей ей о чудесных днях в колледже, о веселье и трогательной дружбе, которые она делила с Мариной и Тесс. Она погрузилась в воспоминания о подругах, об их долгих беседах и ужинах с холодной пиццей и не заметила, как их догнал Питер.
      – Как сегодня поживают мои прекрасные дамы? – спросил он и поцеловал в щеку сначала Чарли, а потом Дженни.
      – Лошадка, – немедленно отозвалась Дженни.
      Питер рассмеялся и повернулся к Чарли.
      – Мне придется уехать на несколько дней, – сказал он.
      – Как, опять?
      Казалось, Питер больше отсутствовал, чем присутствовал, словно Элизабет намеренно старалась их разлучить и лишить нормальной спокойной жизни, словно ее целью было постоянно держать их в напряжении.
      – Что поделаешь, любимая. Работа есть работа.
      Чарли поправила бархатную шапочку на голове Дженни.
      – Чем больше ты отсутствуешь, тем меньше у меня шансов забеременеть.
      – Ты помнишь, что сказал доктор. Тебе следует расслабиться.
      – Как я могу расслабиться, если ты оставляешь меня здесь одну.
      – Ты здесь не одна.
      Чарли не стала напоминать Питеру, что, за исключением Дженни, она здесь все равно что одна. Уже не раз Чарли спрашивала себя, а не допустила ли она ошибку, не уступив Элизабет тогда, два года назад. Взяв Дженни за руку, Чарли двинулась дальше.
      – Я вернусь в конце недели! – крикнул ей вслед Питер.
      Чарли кивнула, но не могла заставить себя обернуться и посмотреть ему вслед. Как не могла и посмотреть вперед, на череду предстоящих пустых дней без Питера, пустых дней в особняке Хобартов, где она была не больше чем пленницей.
      Она услышала, как Питер бегом догоняет их.
      – А почему бы тебе не навестить своих в Питсбурге?
      – Нет. Отец с матерью сейчас оба работают.
      Чарли не посмела сказать Питеру, что она просто не решается ехать домой: ведь в семье О’Брайанов ее, не в пример другим детям, считали хорошо устроенной. Она не могла огорчить родителей и услышать от них: «Мы же тебе говорили». Чарли взяла Дженни на руки.
      – Я тебе скажу, что мне нужно, Питер. Мне нужна работа.
      – Зачем тебе работа, когда она у тебя есть. Ты воспитываешь Дженни.
      Чарли промолчала.
      – Так как, продержишься тут без меня?
      – Как всегда, Питер.
      Он рассмеялся невеселым смехом.
      – Иногда я опасаюсь, что вернусь и найду два трупа: вы с матерью задушили друг друга.
      – Твоя мать не подходит ко мне настолько близко, чтобы я могла совершить подобное преступление.
      – Послушай, Чарли, может, ты еще раз постараешься...
      Чарли остановилась у загона, где конюх прогуливал стройную гнедую кобылу. Элизабет держала полдюжины лошадей, хотя сама на конюшне никогда не показывалась. Она не интересовалась лошадьми, но не жалела денег на их содержание и щедро награждала удачливых наездников за выигранные призы на состязаниях, на которых тоже никогда не присутствовала. Чарли считала, что вся эта показуха свидетельствует о холодном и расчетливом уме Элизабет Хобарт.
      Молодая женщина следила за бегом кобылы и раздумывала над тем, сколько призов ей надо выиграть, чтобы не очутиться на бойне.
      – Почему именно я должна постараться, Питер? Почему всегда виновата я?
      – Мать стареет, – ответил Питер, положив ей руку на плечо. – Ей труднее уступать.
      Чарли молчала.
      – Попробуй еще раз, любимая. Прошу тебя, сделай это для меня.
      – Я уже пробовала, Питер. Я пробую уже целых два года.
      Питер снова поцеловал Чарли.
      – Я все знаю. Я знаю, как нелегко тебе приходится.
      – Да, нелегко, – подтвердила Чарли. – Еще как нелегко.
 
      Питер представления не имел, как ей было нелегко. Чарли по опыту знала, что, когда он был в отъезде, ей лучше всего есть в своей комнате. Но Питер просил ее попробовать еще раз, и она надела новое шелковое платье цвета ржавчины и замшевые лодочки под цвет платья, а на шею несколько длинных ниток жемчуга. Наложила заново косметику и, подкрепив свою решимость бокалом шерри, в восемь часов присоединилась к свекрови в столовой.
      Чарли сидела за длинным столом из вишневого дерева и ужинала в одиноком молчании, хотя их с Элизабет разделяли всего четыре пустых стула. Каждый вечер эта представительница матриархата занимала место во главе стола, даже если она ужинала одна, даже если ей некому было демонстрировать свою власть. Наверное, слуги находили это забавным.
      – Сегодня мы с Дженни дошли до самой конюшни, – сказала Чарли, сделав над собой усилие. – Она обожает лошадей. Наверное, очень скоро захочет учиться верховой езде.
      Чарли принялась за суп из тыквы, делая вид, что ее не беспокоит молчание Элизабет. «Попробуй еще раз, – повторила она про себя совет Питера. – Интересно, сколько раз можно пробовать?»
      Чарли отпила воды из хрустального бокала и задумалась над тем, как ей расшевелить эту гадюку. Она сжала в руке бокал, движением головы отбросила назад волосы и улыбнулась.
      – Сколько лет было Питеру, когда он впервые сел на лошадь? – спросила она у свекрови.
      Элизабет молчала.
      – Я вас спрашиваю, – повторила Чарли, – сколько лет было Питеру, когда он впервые сел на лошадь?
      Элизабет с ненавистью посмотрела на нее.
      – Не имею ни малейшего представления, – сказала она, оттолкнула тарелку и позвонила в хрустальный колокольчик рядом с прибором, вызывая из кухни Арлин.
      Чарли молча наблюдала, как Арлин, полная, средних лет женщина, убрала со стола суповые тарелки.
      – Я буду рыбу, – объявила Элизабет.
      – И я тоже, – подхватила Чарли. Если свекровь решила играть в игры, Чарли с удовольствием сразится с ней.
      Арлин, кивнув, вышла из комнаты.
      – Элизабет, нам надо поговорить, – сказала Чарли, впервые называя ее по имени.
      – Нам не о чем говорить.
      – Нет, есть о чем. Нам надо поговорить о нас с вами. О наших отношениях.
      – Мне нечего сказать по этому вопросу.
      – Прошу вас, Элизабет. Почему мы не можем быть друзьями?
      – Зачем?
      Вошла Арлин с двумя тарелками. Чарли молчала, пока Арлин ставила тарелку перед Элизабет, потом подошла к ней. Чарли посмотрела на тарелку: палтус со шпинатом. Она терпеть не могла шпинат, просто его ненавидела, но сегодня она его безропотно съест. Сегодня она будет делать все возможное. Она докажет Питеру и себе, что способна добиться успеха. Чарли взяла вилку и подождала, пока уйдет Арлин.
      – Мы должны быть друзьями, потому что вы мать моего мужа, – снова начала Чарли. – Вы моя свекровь, а мы живем под одной крышей, как совершенно чужие люди.
      – Это крыша моего дома, Чарлин. Это я разрешаю вам жить под ней, поскольку мой сын вообразил, что хочет именно этого.
      – Но теперь это мой дом тоже. Мой и Дженни.
      Чарли положила в рот кусок рыбы со шпинатом.
      – Ваш дом? Ваш и вашего незаконного ребенка?
      Чарли с трудом сдержала крик. Ей хотелось выплюнуть в лицо Элизабет тошнотворный шпинат. Она схватила бокал и запила рыбу со шпинатом глотком воды. Она смотрела, как Элизабет медленно пережевывает пищу, и от души желала ей подавиться. Элизабет положила вилку и улыбнулась.
      – Возможно, вы хотите вернуться к своим родным, где они там живут, кажется, в Пенсильвании?
      – В Питсбурге, Элизабет. В Питсбурге, и вы это знаете. Это не так уж далеко от того места, где вы сами выросли.
      Элизабет чуть заметно вздрогнула.
      – Вы окончили Смитовский колледж, но я не вижу, чтобы он улучшил ваше воспитание.
      – Почему вы меня ненавидите? – выкрикнула Чарли. – В чем я провинилась, что вы меня так сильно ненавидите?
      – Вы босячка, – сказала Элизабет, сложив вместе кончики пальцев. – Ваша мать тоже, наверное, босячка. Она родила, сколько там, чуть ли не шестерых детей?
      Чарли онемела. Она не могла сделать ни одного движения.
      – Почему бы вам не вернуться туда, где ваше место, Чарлин? К своей босячке матери и распухшему от пива отцу. – Злобная гримаса вдруг исказила лицо Элизабет. – Да, мне как-то это не приходило в голову, но, очень возможно, ваш отец также приходится отцом вашему ребенку. Насколько мне известно, это частый случай в нищих ирландских семьях. Отцы напиваются и спят с собственными дочерьми.
      Чарли взяла в руки тарелку и швырнула ее через стол. Она пролетела по воздуху рядом со свекровью и ударилась в оконное стекло, запачкав рыбой и скользкой зеленью шпината бежевые парчовые гардины.
      Чарли вскочила и бросилась вон из столовой.
 
      Наверху, у себя в комнате, Чарли поняла, что все кончено. Она потеряла волю к сопротивлению. Элизабет сломила ее, лишила ее твердости духа. Не имело значения, что Чарли обещала мужу и то, как сильно они с Питером любят друг друга. Элизабет никогда и ни за что на свете не изменится, и пока эта женщина жива, жизнь Чарли будет похожа на ад.
      Если только она не убежит из этого дома.
      Чарли быстро собрала сумку и направилась в соседнюю комнату, где спала Дженни. Она знала, что не может ехать домой. Она не способна пересказать родителям те ужасные вещи, которые бросила ей в лицо Элизабет. Она не способна нанести им такую обиду. Они слишком приличные люди, они слишком хороши. Они куда выше Элизабет Хобарт во всех отношениях.
      – Мерзкая сука, – бормотала Чарли, надевая на Дженни бархатные пальто и шапочку.
      – Сука? – повторила Дженни, протирая глаза.
      Чарли завязала ленты шапочки под подбородком Дженни.
      – Мы едем кататься, девочка, – сказала Чарли, стараясь успокоиться. – Мы едем в гости к тем, кто нас любит. Мы едем навестить тетю Тесс.
      Они быстро спустились по лестнице в холл, и Чарли остановилась.
      Элизабет стояла, сложив руки на груди, в монашески строгом черном платье, с понимающей усмешкой на губах.
      – Убегаете? – спросила она.
      Ища поддержку, Чарли ухватилась за маленькую ручку Дженни.
      – Я не убегаю. Я уезжаю туда, где нас с Дженни любят.
      – Развод – неприятная вещь, – вздохнула Элизабет, – но иногда это наилучший выход.
      Чарли направилась к дверям.
      – Вы, конечно, понимаете, – продолжала Элизабет, – что не получите ни цента.
      – Мне не нужны ваши деньги.
      Элизабет кивнула.
      – Я это запомню, – сказала она.
      Ее слова дышали зимним холодом.
 
      Было уже за полночь, когда автобус приехал в Нортгемптон. Чарли взяла на руки сонную Дженни, подхватила тяжелую сумку и поплелась вверх по дороге к Раунд-Хилл-роуд. Она молила судьбу, чтобы Тесс оказалась дома.
 
      – Боже мой, неужели это вы! – удивилась Тесс, открыв дверь и увидев их. Она схватила Дженни в объятия и прижала к груди. – Чарли, да она красавица.
      Чарли вошла в гостиную.
      – Не только красавица, но и очень хорошая девочка. Она такое доброе, милое существо. – Чарли прислонилась к каминной полке и заплакала. – Ничего не вышло, Тесс. Ничего не вышло.
      – Перестань, Чарли, ты только взгляни на себя. Садись, я сейчас приготовлю чай.
      Плача, Чарли села и продолжала плакать.
      – Мама, – сказала Дженни и потянулась к Чарли из объятий Тесс.
      – Не беспокойся, детка, – шепнула ей на ухо Тесс. – С вами тетя Тесс, значит, все будет в порядке.
      Маленький пушистый щенок, повизгивая и махая хвостом, вперевалочку вбежал в комнату
      – Собачка! – восхитилась Дженни.
      – Это Гровер, – объяснила Тесс и наклонилась, чтобы Дженни могла его погладить. – Гровер, поздоровайся с Дженни.
      Чарли наблюдала, как Дженни смеялась и пищала от удовольствия. Отчего Элизабет так безжалостна? Ладно, пусть она не любит ее, Чарли. Но ненавидеть Дженни?
      – Что мне делать, Тесс?
      – Не представляю. Ты же мне ничего не рассказала.
      Чарли в подробностях изложила события последних двух лет, пока она жила в доме Хобартов.
      – Тебе следовало давно ко мне обратиться, – сказала Тесс. – Наверное, я бы помогла.
      – Помогла? Как?
      – Я бы забрала к себе Дженни. Ей тут было бы хорошо.
      – Нет, Тесс, я отвечаю за Дженни.
      – А как Питер? Что он обо всем этом думает?
      – Он опять уехал. Элизабет только и делает, что куда-нибудь его отсылает.
      – Элизабет Хобарт, – повторила Тесс и вздрогнула, – та еще сволочь.
      Чарли попыталась влить в себя хотя бы глоток чая, но жидкость не шла ей в горло.
      – Ты будешь просить Питера о разводе?
      – Не знаю, – потрясла головой Чарли, – Питер не понимает, почему я не способна наладить хорошие отношения с Элизабет. Он не заступается за меня. Он всецело под ее контролем.
      – Хочешь помириться с Элизабет, присоединяйся к Питеру. Она не любит тебя, потому что ты чересчур самостоятельная.
      – Печально, но должна тебе признаться, Тесс, я дошла до края. Пожалуй, развод – это единственный выход. Наверное, только тогда я обрету покой.
      – Оставайтесь здесь, – сказала Тесс. – Вот увидите, как нам будет хорошо вместе.
      – Не знаю. Я не знаю, что мне делать. Но спасибо за приглашение, если ты не против, мы побудем у тебя несколько дней, пока я все обдумаю.
      – Несколько дней или несколько месяцев, не имеет значения. Живи здесь хоть всю жизнь.
 
      Питер позвонил на следующее утро.
      – Интересно, что это ты задумала? – грозно спросил он.
      – Я пока не знаю.
      Питер помолчал, затем умоляюще заговорил:
      – Пожалуйста, Чарли, возвращайся домой. Мы все уладим. Я поговорю с матерью...
      – Ничего не получится, Питер. Твоя мать меня ненавидит.
      Чарли не стала уточнять, что она тоже ненавидит Элизабет.
      – Мы должны найти какой-то выход.
      – Пока мы живем с ней вместе, ничего не получится. Если ты не хочешь развода, Питер, мы должны поселиться в другом месте.
      – Пожалуйста, не настаивай на этом, Чарли, – сказал Питер после паузы.
      – Тогда есть один-единственный выход.
      – Какой? – с надеждой спросил Питер.
      – Застрелить твою мать, – объяснила Чарли и повесила трубку.
 
      Тесс проводила все дни в мастерской, а Чарли занималась ремонтом дома. За месяц она покрасила веранду, ванную комнату и лестницу, ведущую в комнату на чердаке, комнату Марины, в которой теперь устроились Чарли и Дженни.
      – А теперь будем клеить обои, – как-то после возвращения из магазина объявила Чарли.
      – Ты умеешь клеить обои? – удивилась Тесс.
      – Чему только не научишься, если выросла в аристократической семье, – ответила Чарли, листая альбом с образцами обоев и стараясь забыть о неприятном ощущении в животе. Она чувствовала себя неважно после приезда в Нортгемптон. Сколько бы Чарли ни трудилась по дому, стараясь отвлечься, она все еще была отравлена ненавистью Элизабет.
      Чарли открыла альбом с образцами на странице, помеченной бумажной закладкой, и показала Тесс выбранные обои: зеленый плющ на бежевом фоне.
      – Как насчет таких обоев для кухни?
      – Плющ, – сказала Тесс, – весьма подходящий для нас рисунок. Как они не додумались оклеить такими обоями комнаты в Смитовском колледже.
      – Тебе не нравится? – нахмурилась Чарли. – А я-то думала, они будут очень хороши со светло-зелеными занавесками. Особенно если ты наконец заменишь старые шкафы.
      – Делай что хочешь, – пожала плечами Тесс. – Хочешь работать – работай. Дареному коню в зубы не смотрят.
      – Лошадка! – взвизгнула Дженни, пытаясь ухватить за хвост Гровера.
      – После кухни я займусь гостиной, – пообещала Чарли. – Похоже, обои в доме не меняли уже лет двадцать.
      – Если бы я занималась этим делом, прошло бы еще лет двадцать.
      Чарли положила альбом с образцами на кухонный стол.
      – Я очень благодарна тебе, Тесс, за то, что ты разрешила нам с Дженни пожить у тебя, да еще заниматься хозяйством.
      – Перекрашивай все, как тебе хочется. Только не трогай мастерскую.
      – Мне это и в голову не придет, – рассмеялась Чарли, – но работа здорово помогает отвлечься от мрачных мыслей.
      – И все хорошенько обдумать, – заключила Тесс.
      Чарли молча кивнула.
      Тесс положила руку на плечо Чарли.
      – Я считаю, ты должна подать на развод, – сказала она. – Что бы ни говорила эта снежная баба, Питер не оставит без поддержки тебя и Дженни. Он обязан. Ты его законная жена, а Дженни его дочь.
      – Я знаю, Тесс, но я никогда не думала, что дойдет до этого. – Тошнота все сильнее подступала к горлу, но Чарли продолжала: – Наверное, я все еще надеюсь, что Питер приедет, попросит прощения и предложит какой-нибудь выход, чтобы сохранить наш брак. Я еще надеюсь, что он любит меня больше, чем свою мать.
      – Не сомневаюсь, что это так, Чарли. Но Элизабет умеет дергать за веревочки.
      Чарли закрыла альбом.
      – Я тебе говорила, что брат Питера женится?
      Тесс изобразила шутливое изумление.
      – Без сомнения, на девушке из Питсбурга?
      – Вряд ли. Ее имя Эллен Барлоу. Она из богатой семьи.
      – И она, конечно, приседает перед Элизабет?
      – А как же. А вот я не умею, и в этом моя проблема. В Питсбурге меня не научили хорошим манерам.
      – Ты упустила свой шанс. Уверена, что Марина наверняка бы тебе в этом помогла.
      – Приседать, приседать, – тоненьким голоском повторила Дженни, переставляя на полу свои игрушки.
      Чарли посмотрела на Тесс, и Тесс ответила ей полным значения взглядом.
      – Интересно, – начала Чарли, – что бы сказала Дженни, если бы она когда-нибудь узнала...
      – Тише! – Тесс прижала палец к губам. – Для нас она наша маленькая принцесса, но больше ни для кого.
      Чарли кивнула.
      – А теперь за работу. Я сейчас пойду в магазин и закажу обои.
      Тесс помахала рукой и отправилась к себе в мастерскую. Чарли снова попыталась подавить приступ тошноты. Она наклонилась и взяла на руки Дженни. Комната вдруг поплыла перед ее глазами, а голова стала удивительно легкой. Она ухватилась за край стола.
      – Мама? – спросила Дженни. – Болит?
      Чарли вытерла влажный лоб и улыбнулась Дженни.
      – Сначала переоденемся, маленькая принцесса, а потом отправимся за покупками.
 
      У магазина обоев Чарли снова чуть не упала в обморок. Она поставила прогулочную коляску Дженни у садовой скамейки и села отдохнуть. По пути домой она зашла к врачу. Подозрения Чарли подтвердились: у нее была двухмесячная беременность.

      Тесс попыталась уговорить Чарли не возвращаться к Питеру. Но Чарли уже успела позвонить ему, и Питер был на пути в Нортгемптон. Через тонкую занавеску на окне в гостиной Чарли смотрела на улицу, ожидая появления мужа. Тесс разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, она желала Чарли добра и не сомневалась, что та совершает ошибку, возвращаясь в дом Питера, где ее не ждет ничего хорошего; с другой стороны, в душе Тесс по-прежнему таились черные демоны, жаждавшие разлучить Чарли с Питером, потому что судьба распорядилась несправедливо. Несправедливо, что Чарли имела все: принца, замок, прекрасного ребенка, принцессу по рождению, – и скоро будет иметь еще одного, еще одно живое существо, которое она будет любить и которое в ответ будет любить ее.
      У нее же пока не было ничего, лишь одни мечты. Это ей, Тесс, приходилось трудиться изо дня в день; это она рисковала своими деньгами, пытаясь завоевать славу знаменитого мастера, а всем хорошо известно, что значит бороться за место под солнцем. Она, Тесс, могла бы стать для Дженни заботливой, любящей матерью и укрыть ее от гнева Элизабет Хобарт, если бы только судьба повернулась иначе.
      – Ты еще пожалеешь об этом, – предупредила Тесс.
      Но Чарли не хотела ее слушать.
      – Как ты не понимаешь, Тесс? Теперь Элизабет должна принять меня.
      – Не надейся, такого не случится. Возможно, она обвинит тебя в том, что ты забеременела специально, чтобы обеспечить себе долю в наследстве Хобартов.
      – Мне все равно, что она скажет. Этот ребенок – Хобарт, он вне всяких подозрений. И он получит то, что ему положено.
      – Включая бабушку Элизабет?
      Чарли помолчала, глядя в окно на улицу.
      – Раз это необходимое условие, с ним придется мириться, – наконец сказала она. – Может, у меня теперь появится больше прав, нечто реальное, что я смогу противопоставить ее обвинениям.
      Тесс смотрела на Дженни, уснувшую на ковре на полу. Чарли расстелила для нее яркое стеганое одеяльце, украшенное аппликациями в виде зайцев и медведей, определенно купленное за хорошую цену в дорогом универмаге Наймана Маркуса. Еще одно доказательство, что Чарли более подходящая мать для Дженни, мать, которая может дать ей не только любовь, но и материальные блага и, что самое важное, семью. «Почему я никак не могу усвоить эти простые истины, наверное, из-за своей тупости», – подумала Тесс.
      – Элизабет никогда не примет Дженни, – сказала она вслух. – Возможно, она еще хуже станет относиться к девочке, когда родится твой ребенок.
      – Тут я ничего не могу поделать, Тесс. Я отвечаю за Дженни и не откажусь от нее даже ради спасения нашего брака с Питером. Дженни еще совсем маленькая.
      – Но какой прекрасный ребенок, – уточнила Тесс.
      – Мы не можем повернуть вспять ход событий, – продолжала Чарли. – Это немыслимо для меня. И для Дженни тоже.
      Гровер вбежал в гостиную и направился прямо к спящей Дженни. Он ткнулся носом ей в лицо, и Дженни, не просыпаясь, оттолкнула его пухлой розовой ручкой. Гровер секунду постоял в недоумении, потом улегся рядом с Дженни, прижавшись к ее маленькому тельцу.
      – Похоже, моя собака влюбилась, – заметила Тесс.
      Чарли невольно улыбнулась, глядя на Дженни и Гровера.
      – Мне бы очень хотелось завести щенка для Дженни, но мать Питера не выносит собак.
      – Она и людей-то не выносит.
      – Прошу тебя, Тесс, – закрыла глаза Чарли, – не усложняй, мне и без того тяжело.
      Тесс посмотрела на Чарли, на тонкий белый шрам у нее на лбу – постоянное напоминание о своем отвратительном поступке. Удивительно, что Чарли так незлопамятна. Вот и теперь она готова забыть те ужасные вещи, которые наговорила ей свекровь.
      Кто знает, может, из-за своего чрезмерного упрямства и скрытности она, Тесс, и сидит в одиночестве.
      Тесс хотелось протянуть руку и прикоснуться к шраму. Интересно, ноет ли еще рана... Та глубокая рана в душе Чарли... Чарли, которая за всю жизнь никому намеренно не причинила зла. Ее подруга хороша собой и умница, неужели она заслужила такую Божью кару, как издевательства Элизабет Хобарт? Вряд ли на свете вообще существует человек, который заслуживает такую напасть, пусть даже в уплату за полученные жизненные блага.
      Тесс отодвинула в сторону кипу газет и села на диван. Она смотрела на спящих Дженни и Гровера. И вдруг ее осенило. Сначала это был только проблеск мысли, но Тесс тут же ухватилась за нее. Потом засомневалась: слишком легко, слишком просто. И все же в сердце Тесс затеплилась надежда. Только бы уговорить Чарли. Она боялась начать, страшилась отказа и связанной с ним боли. И все-таки ей нечего было терять.
      – Мне кажется, я могу тебе помочь, – начала она.
      – С Элизабет? – усмехнулась Чарли. – Спасибо, но вряд ли из этого что-нибудь выйдет.
      Тесс собрала все свое мужество.
      – А что, если Дженни будет жить у меня летом?
      Чарли удивленно моргнула.
      – Что ты сказала?
      – Почему бы и нет, Чарли? – Тесс задвигалась на диване. – У меня никого нет. Я бы с удовольствием заботилась о Дженни. Мы с ней отлично поладим.
      – Нет, Тесс, я не думаю, что...
      Тесс сжала челюсти.
      – Она такая же моя, как и твоя.
      – Дженни принадлежит мне, – холодно сказала Чарли. – По закону я ее мать.
      – Знаю, знаю, – махнула рукой Тесс. – Я ведь хочу помочь. Не отказывайся, подумай сначала. К следующему лету у тебя родится ребенок. Разве не лучше будет отправить Дженни ко мне, чтобы ты на свободе занялась новорожденным? Возможно, это даже смягчит Элизабет.
      Чарли, раздумывая, смотрела на подругу. Тесс приказала сердцу замедлить ход и не пытаться выскочить из груди. Если бы Чарли согласилась, какой бы счастливой она стала, какой безумно счастливой... Тогда у нее появится своя маленькая семья, пусть даже только летом.
      – Я никогда не говорила тебе, и Марине тоже, – начала Тесс, – но ведь я очень обиделась, что она отдала Дженни вам с Питером.
      – Ты обиделась? Почему?
      Тесс опустила глаза.
      – Потому что я тоже хотела взять Дженни. Мне было страшно оставаться одной.
      – Как? – рассмеялась Чарли. – Ты чего-то испугалась?
      Тесс не отвечала. Слезы закапали у нее из глаз. Такое развитие событий не входило в ее планы. Но слезы все текли.
      Чарли осторожно притронулась к ее руке.
      – Ты не шутишь, Тесс?
      – Я так устала от одиночества, Чарли. У тебя есть все – родители, братья, сестры, Питер, Дженни и даже Элизабет. Тебя окружают люди. Плохие или хорошие, но все равно люди. У тебя есть жизнь, а у меня только работа.
      Тесс вытерла слезы и спросила себя, отчего у нее ноет душа, хотя речь идет о таком пустячном деле, как приглашение Дженни на лето.
      – У тебя замечательная работа, – заметила Чарли. – Ты не представляешь, как я завидую твоему таланту и тому, что ты делаешь.
      Тесс горестно покачала головой и опять бросила взгляд на Дженни.
      – Тебе не понять, как мне одиноко.
      На Раунд-Хилл-роуд появился автомобиль и свернул к дому. Приехал Питер.
      Чарли снова коснулась руки Тесс.
      – Знаешь, Тесс, я все-таки подумаю, поговорю с Питером. Пока я ничего не обещаю, но мы еще вернемся к этому. Может, что-нибудь придумаем.
      Тесс встала и, к своему великому удивлению, поцеловала Чарли в щеку. Она никогда прежде не целовала Чарли и вообще стеснялась подобного проявления чувств. Поцелуи и объятия пробивали брешь в ее неприступности, делали ее уязвимой.
      – Что бы ты ни решила, я на все согласна. Но мне бы очень хотелось участвовать в жизни Дженни.
      Чарли стерла слезу со щеки Тесс.
      – Что бы там ни было, ты всегда будешь для нее доброй тетей Тесс.
      – Тетя Тесс, – повторила Тесс. – А знаешь, мне это нравится.
 
      Чарли вернулась в Нью-Йорк, и Тесс опять осталась в одиночестве, наедине со своей работой, но с надеждой, что когда-нибудь Дженни будет принадлежать ей тоже. Пусть всего два с половиной месяца в году.
      Она работала дни напролет, рассылая свои эскизы всем знаменитым галереям. Она делала наброски и разрабатывала образцы самых различных стеклянных изделий, от изящных бокалов до экзотических ваз. Делл часто заходила к ней с какой-нибудь едой в кастрюльке или домашним печеньем и старалась всячески поддержать ее боевой дух.
      Но одно за другим приходили письма с отказом.
      – Может быть, тебе стоит переехать в Нью-Йорк, – как-то сказала Делл, когда однажды вечером они пили горячий шоколад с печеньем. В Нортгемптоне уже лег первый снег, и в мастерской было зябко. Тесс пододвинула старый плетеный диван ближе к печи для обжига и потирала руки, стараясь согреться. Делл положила в рот еще одно печенье и села рядом.
      – Не думаю, что мне захочется жить в Нью-Йорке, Делл. Там слишком много народу. И все чужие.
      – Когда ты приехала в Нортгемптон, для тебя тоже все были чужие.
      – Нет, тогда все было не так. У меня еще были родители и дом, куда я могла вернуться.
      Делл поставила кружку на печь.
      – У тебя всегда будет дом в Нортгемптоне, Тесс. Моя дверь открыта для тебя.
      Тесс плотнее закуталась в шаль и продолжала смотреть на огонь. Делл была настоящим преданным другом, не то что Чарли, которая появлялась и исчезала в зависимости от обстоятельств, или Марина, которая словно сквозь землю провалилась после рождения Дженни.
      Тесс придвинулась ближе к своему другу.
      – Признаюсь, я никогда по-настоящему не чувствовала себя дома, пока не оказалась здесь.
      – Ты говоришь странные вещи, – заметила Делл и обняла Тесс за плечи, ласково поглаживая ее руку. – У тебя были прекрасные родители, уютный дом.
      Тесс покачала головой.
      – Это был не дом, а очень элегантный особняк. – Тесс подобрала под себя ноги и прикрыла колени шалью. – Моя мать была необыкновенно требовательной женщиной. Я ее любила, но считала, что не дотягиваю до ее стандартов.
      Делл внимательно слушала.
      – А отец, – продолжала Тесс, – был совсем другим. На работе это был блестящий ум и сильный характер, а дома он превращался в размазню и боялся матери. Дома он прятался от нее в мастерской под самой крышей.
      – Но надо отдать им должное, – заметила Делл, – их брак был счастливым. И они произвели на свет весьма одаренную дочь.
      Тесс подняла голову с плеча Делл и взглянула на подругу.
      – Одаренную? Я никогда не считала себя одаренной. Эксцентричную, это верно. Возможно, даже отщепенку.
      – Ты не отщепенка, Тесс, – улыбнулась Делл. – Марина – вот кто настоящая отщепенка. Ты замкнутая, это правда, но очень отзывчивая и необычайно талантливая. Твои произведения выдающиеся в своем роде. Как и ты сама.
      Делл погладила щеку Тесс. Прикосновение было теплым, нежным, ободряющим.
      Тесс снова прижалась к Делл и вздохнула.
      – Ты мой самый лучший друг, Делл, такого у меня еще не было. Как я могу уехать в Нью-Йорк и оставить тебя здесь?
      Делл снова погладила руку Тесс. Затем осторожно положила ладонь ей на плечо и погладила шею, погружая пальцы в ее волосы.
      Тесс почувствовала, как у нее внутри зарождается приятное тепло, и в этот миг поняла, что вся любовь, которую она вкладывает в свое искусство, вся страсть, с которой она отдается творчеству, ничто, пустота, бессмысленность, если их не с кем разделить.
      – Я страдаю от одиночества, – призналась она. – Как ты думаешь, найдет ли меня когда-нибудь мой сказочный принц?
      – Мой племянник положил на тебя глаз.
      – Джо? – Тесс попыталась отогнать неприятное чувство, которое у нее вызывало это имя. – Он женат.
      – А если бы он не был женат?
      – Что ты хочешь сказать?
      Делл пожала плечами.
      – Тогда бы он тебя интересовал? Если бы он не был женат?
      Тесс вспомнила тот вечер после выборов два года назад и приятное ощущение его рук на своем теле. Почему она тогда его остановила? Неужели только потому, что он женат?
      – Не представляю, как бы я к нему относилась, если бы он не был женат. Мы с ним не находим общего языка.
      – Может, из столкновения противоположностей и возникает великая страсть? Ты ведь знаешь, что плюс и минус тянутся друг к другу.
      – Эта игра не для меня. У меня нет такого запаса энергии. К тому же моя мать говорила, что на меня не посмотрит ни один мужчина, потому что я не слежу за собой. Я предпочитаю майки кашемировым платьям и, слава Богу, не надеваю жемчуг, когда иду в магазин за продуктами.
      Делл сняла руку с плеча Тесс и принялась за свой горячий шоколад.
      – Ты хороша, какая ты есть, Тесс. Надеюсь, что придет день, когда ты это поймешь.
      Тесс грызла уже обгрызенные ногти и думала о том, что Делл сильно ошибается, зато каким бальзамом проливаются эти слова на ее душу. Она смотрела на свои толстые загрубевшие пальцы и спрашивала себя, чем она заслужила такое высокое мнение. Какова бы ни была причина, Тесс не желала ее обсуждать.
      – А ты, Делл? – спросила она. – Почему ты снова не вышла замуж?
      Делл смотрела в свою кружку.
      – Наверное, я не хотела вновь оказаться во власти мужчины. Уолтер меня глубоко оскорбил. С тех пор я поняла, что мужчины для меня слишком грубы. Слишком торопливы. И слишком много о себе воображают. Они не понимают потребностей женщины.
      Тесс повернулась к Делл. Ей не надо было спрашивать, что Делл имеет в виду, потому что она вдруг все поняла. А может быть, всегда понимала.
      Делл посмотрела ей в глаза, поставила кружку на печь и протянула к Тесс руку. Тесс закрыла глаза и подчинилась мягким пальцам, ласкающим ее лоб, глаза, щеки, а когда пальцы нежно притронулись к ее губам, Тесс коснулась их кончиком языка. И тогда пальцы исчезли, а вместо них Тесс почувствовала на своих губах полные губы Делл, неторопливые, медлительные, со вкусом шоколада, такие теплые и приветливые.
      Медленно, но уверенно Тесс засунула руку под свитер Делл, как если бы это был самый привычный и обыкновенный жест. Она ощутила под рукой мягкую округлость упругой груди и сосок, затвердевший под ее прикосновением. И тогда она почувствовала, как рука Делл скользнула между ее ног. И в ответной страсти Тесс поняла, что никогда прежде не испытывала ничего равного по силе чувств и ничего более естественного.
 
      Утром Тесс проснулась с болью в спине от сна на старой провисшей кровати в мастерской. Она хотела повернуться на бок, но наткнулась на некое препятствие. Рядом с ней спала Делл.
      Тесс прикрыла лицо жестким шерстяным одеялом. Она не могла поверить, что случившееся прошлым вечером было реальностью. Она не могла поверить, что позволила женщине заниматься с ней любовью. Но больше всего она не могла поверить, что ей это очень понравилось и что она ответила тем же женщине, лежавшей рядом с ней.
      «Неужели ты думаешь, что Тесс лесбиянка?» – вспомнила она те давние подозрения Чарли. Как Чарли догадалась? Существует ли некий признак, выдающий лесбиянку? К примеру, запах?
      Она вцепилась зубами в одеяло и представила себе, что бы подумали о ней друзья, если бы увидели ее сейчас в постели с Делл. Медленно, с опаской, она протянула руку и потрогала округлый живот Делл, мирно вздымающийся в такт ее дыханию. Она потрогала грудь Делл, обнаженную, мягкую, теплую... и покорную ее воле.
      – Продолжай, – попросила Делл, не открывая глаз.
      Тесс быстро убрала руку.
      – Ты что? – прошептала Делл. – Тебе стыдно?
      – Нет, совсем нет, – потрясла головой Тесс.
      Делл окончательно проснулась и приподнялась, опираясь на локоть. Она посмотрела на Тесс и отвела волосы от ее лица.
      – Нет, ты стыдишься и ты расстроена.
      – Нет, – повторила Тесс. – Я не расстроена, совсем нет.
      Делл легла на спину.
      – Нам надо поговорить. Это у тебя первый раз? С женщиной?
      – Да... – неохотно согласилась Тесс, сознавая, что Делл права и что она действительно смущена. Она чувствовала себя дурой. Дурой, которая поддалась низким, позорным инстинктам.
      – Для меня это не первый раз, – сказала Делл, – хотя с того времени прошло уже несколько лет.
      Тесс попыталась представить себе Делл с другой женщиной. Как Делл целует лицо, руки и тело той женщины, так же как целовала Тесс. Змея ревности зашевелилась в ее душе.
      – Я никогда не знала... – заметила Тесс, – я никогда не знала, что ты лесбиянка.
      – Не знала, но догадывалась. Догадывалась, но сама не была готова.
      – Вот почему ты живешь в Нортгемптоне? – спросила Тесс. – Потому что тут много других лесбиянок?
      Делл рассмеялась:
      – Да нет, не поэтому, хотя для лесбиянок здесь есть все условия. Признаюсь, я испытываю зависть, а не отвращение, когда вижу женщину в компании другой женщины. Но я никогда не объявляла о своих наклонностях. Разве на моей вывеске написано «Лавка букиниста, владелец Делл Брукс, лесбиянка»?
      Тесс расхохоталась.
      – Кстати, – продолжала Делл, – я ненавижу тех из них, которые носят кожаные куртки и ходят по улице так, словно бросают всем вызов. Как если бы они хотели обратить всех в свою веру. Я такая, какая есть, и не навязываю другим свои взгляды. Я выбираю друзей по их уму и сердцу, а не по сексуальной ориентации. Кроме того, я ненавижу наклеивать ярлыки. Кто знает, может, завтра появится мужчина и... – Делл щелкнула пальцами и выразительно подняла брови.
      Тесс задумалась, все еще сомневаясь, что она такая же, как Делл, все еще не веря в то, что произошло, все еще цепляясь... За что?
      – У меня были мужчины, – торопливо пояснила она. – Я не девственница.
      – Я знаю, – с улыбкой отозвалась Делл. – Если бы ты имела дело только с женщинами, тебе не пришлось бы делать аборт.
      – Я хотела того ребенка, Делл.
      Делл протянула руку и погладила ее по волосам.
      – Я знаю, что ты его хотела. Помнишь, как ты плакала в моих объятиях в тот вечер?
      Воспоминание почти стерлось, но оно было.
      – Я не могла... – запинаясь, объясняла Тесс. – Из-за матери.
      – Успокойся, – шепнула Делл и поцеловала ее в волосы. – Ты тогда поступила правильно.
      – Но какая же я лесбиянка, если я хотела родить ребенка? Если я хотела воспитать Дженни?
      – Мы подарили друг другу свою любовь, но это не означает, что ты лесбиянка. Это только означает, что ты женщина, готовая дарить и принимать любовь. Между прочим, пенис не имеет никакого отношения к желанию женщины быть матерью.
      – Твой муж знал?
      – Что я предпочитаю женщин? Нет. Но ведь тогда я сама этого не знала. Секс не играл большой роли в нашей с ним жизни. Не знаю, что было причиной: он, я или просто мы не подходили друг другу. Ну а ты? Сколько у тебя было любовников? Сколько мужчин?
      Тесс повернулась спиной к Делл. Разве могла она признаться ей, что Джорджино был единственным мужчиной, удостоившим ее любви, и что он был таким же нежным, как Делл, нежным... как женщина. Разве могла она сказать Делл, что два года назад ее племянник Джо сделал попытку заняться с ней любовью. Она не могла сказать об этом Делл, потому что отвергла Джо. Она не могла ничего сказать Делл, потому что других мужчин попросту не было.
      – Было несколько, – сказала Тесс вместо этого. – Достаточно.
      – И тебе нравилось? Я имею в виду секс.
      Тесс смотрела на неоштукатуренную стену мастерской, на серый цемент между кирпичами.
      – Нравилось. Но я знала, что это ненадолго.
      – Почему? Потому что мать убедила тебя, что ты не можешь понравиться ни одному мужчине?
      Тесс проглотила слезы.
      Делл положила ей руку на грудь и принялась медленно гладить; сосок затвердел в ответ на ласку.
      – По-моему, ты слишком долго ждала настоящей любви.
      Страх в душе Тесс растаял, а вместо него родилась жажда, тоска по любви.
      – Да, – согласилась она, – я слишком долго ждала.
      – Разве можно стыдиться желания любить? – упрекнула Делл. – Разве стыдно, когда кто-то тебя любит?
      – Я хочу быть счастливой, Делл. Я всегда хотела быть счастливой.
      Делл склонилась к Тесс и провела губами по ее груди.
      – Никто не может сделать тебя счастливой, Тесс, если ты не счастлива сама. Если ты этого не поймешь, навсегда останешься одинокой.
      Тесс протянула руку и распустила длинную и толстую косу Делл. Она расчесывала косу пальцами, удивляясь, что губы Делл на ее груди наполняют ее жаром.
      – Я попробую быть счастливой, Делл, попробую. А ты будешь любить меня сейчас? Пока я еще несчастна?
      – Только если ты позволишь мне обнять тебя, – ответила Делл. – И держать в объятиях долго-долго.
 
      Ушел старый год, пришел новый, и Тесс обнаружила, что все меньше времени проводит в мастерской и все больше в объятиях Делл. Тесс уверяла Делл, что много работает, но в действительности она все время проводила в мечтах. Часами лежала она в старомодной ванне на львиных ножках, прислушиваясь к новым ощущениям в своем теле, разглядывая его и находя в нем новую красоту, радуясь желаниям, которые оно пробуждало в Делл. Она лежала в густой пене и ликовала, что теперь у нее не только прелестное личико, но и тело, которого хотели, жаждали, добивались. Пока у Тесс хватало денег, чтобы не беспокоиться о заработке. Работа подождет, решила она, а сейчас надо наслаждаться удивительным ощущением своей уникальности.
      Только когда в конце января Тесс получила письмо от Чарли, она вдруг вспомнила, что подруга не поздравила ее с Рождеством. Тесс вскрыла конверт в надежде найти в нем фотографию очаровательной маленькой девочки. Но фотографии Дженни в конверте не было, а только короткое, написанное от руки письмо:
      «Дорогая Тесс, прости, что не прислала рождественскую открытку, но у меня не было такой возможности».
      Тесс села на диван. Записка не походила на письмо организованной, разумной Чарли.
      «У меня плохие новости».
      Тесс прижала руку к сердцу. Неужели Дженни?
      «Третьего декабря у меня случился выкидыш. Можешь себе представить, в каком я глубоком отчаянии. Питер тоже. Во всяком случае, мы хотим сделать еще одну попытку весной. Доктор считает, что мы не должны сдаваться».
      Тесс с облегчением вздохнула. С Дженни ничего не случилось. А у Чарли был всего-навсего выкидыш. Она попыталась представить себе отчаяние Чарли и внезапно вспомнила все. Вспомнила свое отчаяние после аборта, вспомнила свою боль, когда поняла, что Дженни ей не достанется. По идее она должна была бы испытывать к Чарли жалость, сочувствие. Но почему-то чувствовала низкую, подлую радость. Наконец-то Чарли, которая обладала всеми благами жизни, начала сознавать, что судьба не всегда справедлива.
      Тесс вернулась к письму.
      «Я хочу попросить тебя об одолжении, – писала Чарли. – В связи с печальными событиями мы с Питером готовы воспользоваться твоим предложением и отправить Дженни к тебе на лето».
      Тесс перечитывала последнюю строку, и ей казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди.
      «Отправить Дженни к тебе на лето». Это ей не приснилось, это случилось наяву.
      – Да! – во все горло крикнула Тесс и подбросила письмо кверху. Гровер примчался из кухни и прыгнул к ней на колени. Она чесала ему голову и целовала в нос.
      – Дженни приедет! – кричала она. – Слышишь, Гровер, Дженни возвращается домой!
 
      – Ты должна рассказать Чарли о нас, – сказала Делл, когда они вечером шли по Мейн-стрит, возвращаясь из рыбного ресторана.
      – Ты с ума сошла, – испугалась Тесс и закутала голову шерстяным шарфом, чтобы спастись от мелкого холодного дождя, бисером сверкавшего в свете уличных фонарей.
      – Нет, я серьезно, – отозвалась Делл и вдруг остановилась и нырнула в магазин иностранных сувениров.
      Тесс посмотрела ей вслед. Не может быть, чтобы она говорила серьезно. Через стекло Тесс видела Делл, неторопливо перебиравшую мохеровые шарфы, как если бы Тесс не ждала ее на улице и у них не было этого разговора. «Нет, это несерьезно», – повторила себе Тесс. Она улыбнулась и поправила теплые варежки. Что за ерунду предлагает Делл.
      Тесс открыла дверь и вошла в магазин.
      – Ужасная погода, – приветствовал ее худощавый молодой человек за прилавком.
      – Да, прохватывает до костей, – согласилась Тесс и направилась к Делл.
      – Ты шутишь, – шепнула она ей. – Скажи мне, что ты шутишь.
      Делл выбрала серую с черным вязаную шаль и потрогала ее на ощупь, определяя мягкость. Она поднесла ее к лицу; шаль прекрасно сочеталась с цветом ее волос.
      – Если мы хотим продолжать наши отношения, мы обязаны быть честными до конца, – заметила она.
      Тесс быстро оглянулась, проверяя, не слушает ли их молодой человек за прилавком. Но он распаковывал коробку и не обращал на них внимания.
      – Прошу тебя, говори потише, – умоляюще произнесла Тесс.
      – В чем дело, Тесс? Ты что, стесняешься? А я-то думала, мы миновали этот этап.
      Она повесила шаль обратно на вешалку.
      – Не надо, Делл. Не сердись на меня.
      Делл прошла мимо нее и остановилась около полки с масками из тикового дерева. Тесс поспешила следом.
      – Интересно, как ты собираешься себя вести? – спросила Делл. – Приедет Дженни, и мы станем с тобой просто друзьями? Ты не будешь со мной спать?
      Тесс расстегнула воротник пальто и снова бросила взгляд на молодого человека. Теперь он смотрел прямо на них и улыбался. От унижения Тесс готова была провалиться сквозь землю.
      – Как ты смеешь, – начала она, – как ты смеешь так со мной обращаться?
      – Как я смею? – Делл повернулась к ней. – Ты хочешь сказать, как я смею утверждать, что у нас с тобой связь?
      – Я думала, ты умеешь хранить тайну.
      – Только не тогда, когда мной помыкают.
      – Помыкают? Что, черт побери, ты имеешь в виду?
      Уголком глаза Тесс видела, что теперь молодой человек облокотился на прилавок и ловил каждое их слово, явно наслаждаясь происходящим. Но Тесс уже слишком разозлилась, чтобы остановиться. Ей было наплевать на молодого человека.
      – Ты постоянно твердишь, что хочешь иметь семью. Прекрасно. Но оглянись вокруг, Тесс. Я твоя семья. Я единственная, кто тебя достаточно любит, чтобы все время быть с тобой.
      Тесс закрыла глаза.
      – Делл, это совсем другое...
      – Нет, не другое. Если ты отвергаешь наши отношения, ты отвергаешь и меня. Я не могу так жить. И не буду.
      – Прошу тебя, Делл. Попытайся меня понять.
      Делл отошла в сторону и начала перебирать домотканые юбки.
      – Ты боишься, что твоя подруга не позволит своему сокровищу приехать к тебе, если узнает, что ты лесбиянка? Очнись, Тесс. Ты уже не глупенькая студентка. Если Чарли после стольких лет знакомства считает, что ты опасна для Дженни, то грош ей цена.
      Тесс начала плакать. Она прикрыла лицо мокрыми варежками, думая о том, отчего у нее такая тяжелая жизнь.
      Делл подергала ее за руку.
      – Тесс, перестань плакать.
      – Не могу, – шмыгнула носом Тесс. – Я думала, ты другая. Я думала, ты меня понимаешь.
      Делл вытерла рукой лицо Тесс. Тесс умоляюще смотрела ей в глаза.
      – Прошу тебя, Делл. Пожалуйста, не сердись на меня, – прохныкала она.
      Делл коснулась волос Тесс, осторожно отвела их от ее лица и тяжело вздохнула.
      – Все в порядке, Тесс. Просто пришло время.
      – Какое время?
      – Время тебе опять жить своей жизнью.
      – Ты не понимаешь, – потрясла головой Тесс. – Дело не только в нас двоих. Есть еще Вилли Бенсон. Чарли простила меня, и я не могу ей больше лгать, обманывать. Она должна полностью доверять мне, иначе она не даст мне Дженни.
      – Да, – кивнула Делл, – время точно пришло. Иначе ты не стала бы сомневаться, рассказывать ли о нас Чарли. Догадываюсь, что дело тут не только в Вилли Бенсоне. – Она поцеловала Тесс в лоб. – Все в порядке, Тесс. Ты молода, у тебя еще все впереди.
      – Я просто не могу рисковать, Делл. Я не могу вновь лишиться Дженни.
      Делл кивнула, но ничего не сказала.
      – Мы останемся друзьями?
      – Я всегда буду твоим другом, Тесс. Ты всегда можешь на меня рассчитывать.
      Делл обняла Тесс за плечи и повела ее к дверям. Когда они проходили мимо прилавка, молодой человек подал голос:
      – Будьте осторожны, леди. На дорогах плохая видимость.
      – Наоборот, – отозвалась Делл, – никогда еще не было все так ясно.
      Тесс прижалась к Делл, полная благодарности, что судьба подарила ей такого удивительного друга.

      Марина не могла понять, что в ней привлекает его: ее титул, ее тело или ее деньги. Но за десять лет, прошедшие после окончания Смитовского колледжа, Марина убедилась, что на эти вопросы никогда не найти ответов. Она повесила свое только что отглаженное подвенечное платье в стенной шкаф в главной каюте яхты жениха и подумала: «К черту все, по крайней мере этого не интересует Новокия». Действительно, барон Генри Эрнесто Мессина не имел ни малейшего представления, где находится Новокия, пока Марина ему не объяснила. Она поежилась, снимая короткую шелковую ночную рубашку, подошла к туалетному столику, проглотила успокоительную таблетку и окончательно поняла, что выходит замуж за человека по имени Генри.
      Чарли и Тесс, наверное, посмеялись бы над этим.
      Марина потянулась было к серебристому бикини, висевшему на дверной ручке ванной, но раздумала. Чарли и Тесс. Почему вдруг она о них вспомнила?
      Марина сняла с золотого крючка халат, закуталась в него, медленно вернулась в спальню и упала на огромную круглую кровать, отлично зная, почему она вспомнила своих старых подруг. Как только на страницах американских газет появятся снимки ее последнего матримониального приключения, Чарли и Тесс сразу догадаются, как несчастна Марина, какой жалкой она стала, как низко пала. Чарли и Тесс догадаются, потому что только они одни знали истинную Марину и истинную принцессу.
      У Марины оставалась надежда, что, возможно, подруги не читают светскую хронику.
      Она закрыла глаза и приложила руки к вискам, чтобы утихомирить невыносимую головную боль. Кровать покачивалась в такт с мягким прибоем в гавани, и Марина старалась расслабиться в этой естественной колыбели и убедить себя, что ей безразлично мнение Чарли и Тесс и вообще всех на свете: ради счастья принцесса Марина готова пойти на жертвы.
      Уже дважды ее попытки обрести счастье окончились неудачей.
      Сначала был Дмитрий, сын бежавшего из Советской России министра, связанного родственными узами с царской семьей. Дмитрий был богат, хорошо воспитан и необычайно умен. Его выбрала для Марины королева. Через год после возвращения из колледжа, через год после того как она отдала свое дитя в руки Чарли, Марина выполнила волю семьи: она вышла замуж за Дмитрия и приготовилась дать стране законного наследника престола.
      Родители ликовали, народ радовался, но брак оказался полной катастрофой.
      Дмитрий был еще строже Николаса, когда речь шла о распорядке ее жизни. Он установил тесную дружбу с королевой, и вместе они заполняли календарь Марины бессчетными завтраками и обедами, разрезанием лент на выставках, посещениями больниц и приютов для бездомных. Дмитрий считал, что не столько готовит Марину к роли королевы, сколько готовит народ принять и полюбить ее. И соответственно принять и полюбить его тоже. Он чувствовал себя в своей стихии, когда речь шла о приемах и этикете, но в качестве мужа он был равен нулю. Он был лишен эмоций, не понимал, что такое нежность, и не знал, как любить женщину. Он не имел ничего общего с Эдвардом Джеймсом.
      Тем не менее бездетный брак растянулся на два года, пока королева не начала страдать отсутствием памяти. То она забывала о сборе средств для больного лейкемией сына шахтера, то о заседании Союза женщин в поддержку разрешения конфликта на Фолклендских островах, то о других важных политических событиях. Шли месяцы, и красавица королева становилась все более забывчивой, все более рассеянной. В прессе появлялись критические статьи о деятельности королевского двора, люди начали выражать недовольство. Дмитрий стал раздражителен, потом открыто враждебен, вымещая свою злость на Марине. Он кричал на нее, иногда давал волю рукам, а как раз перед тем, как у королевы определили болезнь Альцгеймера, он столкнул Марину с лестницы. Марина развелась с ним и, ускользнув от телохранителей, бежала в Бразилию.
      В Бразилии она встретила Рауля.
      Если Дмитрий был белокожим и светловолосым, то Рауль, напротив, темным, как бронза. И в противоположность Дмитрию он был ненасытен в сексе. С горячей кровью и характером, Рауль был попросту бешеным. Он объявил Марине, что для него она в первую очередь женщина и лишь потом принцесса, и это были именно те слова, которых ждала Марина. Он убедил Марину выйти за него замуж и после трех недель, проведенных в постели, они вместе вернулись в Новокию.
      – Я могу помочь твоей стране, – сказал он ей как-то ночью.
      К несчастью, Марина не проявила должной бдительности.
      Известный спортсмен-наездник, всегда сопровождаемый молодыми конюхами, которые, как потом выяснила Марина, значили для него больше, чем ухоженные лошади, Рауль решил приобщить народ Новокии к спорту богатых джентльменов. В Новокии, правда, было мало джентльменов и вообще богатых людей, а народ состоял в основном из бедняков рабочих и просто безработных.
      Но у Рауля была мечта, он жаждал всемирной славы, и Новокия должна была стать отправной точкой для осуществления его замыслов. Месяцами он разрабатывал свою стратегию, обсуждал ее с королем Андреем и развлекал все более забывчивую королеву, обожавшую этого магнетически привлекательного красавца и начинавшую улыбаться, стоило только ему войти в гостиную.
      Привязанность Рауля к Новокии возрастала, и, хотя природа его чувства была, без сомнения, эгоистичной, Марина наслаждалась полученным покоем. Планы Рауля отвлекали ее от мыслей о прошлом, о ее доброй матери королеве, постепенно погружавшейся в забытье, от едких замечаний сестры Алексис, которая успела родить еще одного ребенка, тоже мальчика.
      Так прошел год, пока Рауль не настоял на посещении Соединенных Штатов. Он хотел познакомиться с работой Олимпийского центра конного спорта, а также посетить самый престижный университетский центр верховой езды с целью возможной покупки лошадей. К сожалению, университетский центр находился при колледже Маунт Холиок в Саут-Хедли, штат Массачусетс, совсем рядом со Смитовским колледжем. Но Марина поклялась Чарли, что никогда не будет пытаться увидеть Дженни, а единственный способ выполнить обещание – это забыть, что Чарли, Тесс и Смитовский колледж вообще существуют на земле. Такое близкое соседство с Нортгемптоном пробудило бы болезненные воспоминания.
      Марина отказалась ехать с Раулем.
      Он хотел знать почему.
      Марина ответила, что это не его дело.
      Рауль настаивал. В конце концов, он был мужчиной, а она всего-навсего женщиной.
      Марина плюнула ему на ботинки.
      Рауль дал ей пощечину.
      В одно мгновение достаточно прочный брак превратился в кошмар. Марина позвала охранников, которые на руках вынесли из дворца обезумевшего Рауля. Хуже того, свидетелем всему была Алексис.
      В тот же вечер Марина приняла решение снова покинуть Новокию. Она больше не могла жить, как птица в клетке, не могла притворяться, что из нее получится уважаемая всеми королева.
      – Я не могу здесь жить, – сказала она королю. – Я слишком люблю свободу.
      – Но Новокия – это твоя судьба, – сказал король Андрей, и морщины на его лбу стали еще глубже. – Мне очень жаль, что на твою долю выпали такие страдания.
      – Пожалуйста, отец, отпусти меня. Я и так слишком сильно чувствую свою вину.
      – Куда ты хочешь уехать?
      – Куда-нибудь. Куда угодно. Я хочу развлечься.
      – Жизнь – это не одни развлечения, Марина.
      Она кусала губы, чтобы не расплакаться.
      – Тебя будет сопровождать Николас. На всякий случай.
      – Нет, отец, мне не нужны телохранители.
      До сих пор Марина не знала, что напряжение можно не только ощущать, но и видеть: тени в комнате стали гуще, воздуха меньше, отец старее.
      – Ты вернешься?
      – Не знаю, отец, и поэтому не буду тебя обманывать, – сказала она, целуя его в щеку.
      Вот уже больше четырех лет Марина переезжала с Ривьеры на Капри и обратно. Она создала для себя новую жизнь, полную смеха и веселья, раньше ей неизвестных. У нее не было времени для дружбы или для того, чтобы пустить где-то крепкие корни; наконец она была свободна, кочующая типичная красотка из «Квадрата», которая покидала вечеринку и искала другое злачное место, как только кончалась выпивка, иссякали наркотики и гости начинали расходиться.
      И вот теперь появился Генри.
      Марина открыла глаза и посмотрела в зеркальный потолок над кроватью. Она понимала, что выходит замуж за Генри ради секса. Она вспомнила, как много лет назад великая кинозвезда Элизабет Тейлор изрекла, что если она хочет спать с мужчиной, то выходит за него замуж. И хотя Марина встречалась со множеством мужчин, она не спала ни с одним из них, что бы там ни писали газеты. Ни с кем, если она не собиралась сочетаться с ним браком. Наверное, она слыла кокеткой, но Марина усвоила, что мужчины, если речь не идет о браке, только испортят ей репутацию и обязательно предадут. Она хорошо усвоила урок, преподанный ей Виктором Коу. Было лишь одно исключение из этого правила: Эдвард Джеймс. Наверное, Элизабет Тейлор тоже немало настрадалась, прежде чем установила для любви свои жесткие правила.
      По крайней мере Генри был столь же страстным, сколь и богатым. В сорок лет он возмещал отсутствие ума и недостатки внешности беззаветной преданностью: он был надежным, обожал Марину и с готовностью участвовал в ее развлечениях. И, самое удивительное, Генри был выдающимся любовником, готовым раз за разом доставлять ей удовольствие. Генри было все равно, что принцесса бросила свою страну и избегала любых контактов со своей семьей. Он не знал, что чем дольше длилась разлука, тем труднее становилась сама мысль о возвращении домой. И с каждым новым газетным заголовком, с каждым новым пикантным снимком «заблудшей принцессы из Новокии» Марина все глубже погружалась в бездну стыда. Брак с Генри хоть как-то восстановит ее уважение к себе. Возможно, бульварные репортеры перестанут преследовать принцессу с такой навязчивостью, если она выйдет замуж.
      А пока в развлечениях и веселье она утопит чувство вины, не говоря уж о непостижимом факте, что впервые после Эдварда Джеймса она встретила мужчину, с которым ей было удивительно легко. Ей стоило только улыбнуться Генри, как он уже загорался желанием. А с сексом все проще, чем с чувствами.
      «Да, – повторила она себе, – Генри для меня самый подходящий вариант. И пусть все думают что хотят, включая Чарли и Тесс».
 
      Генри вошел в каюту в черных плавках и с бокалом шампанского в руке.
      – Поторапливайся, принцесса, если хочешь поймать солнце. – Он стал коленями на кровать и провел ладонью по ее телу. – Сегодня я хочу, чтобы ты была сверху.
      – Что подумают о нас матросы? – улыбнулась Марина.
      – Возможно, они захотят понаблюдать.
      Генри засунул руку под ее халат. Марина почувствовала желание.
      – А вдруг им не понравится? – снова улыбнулась она, глядя в его маленькие карие глазки. Волшебная успокаивающая таблетка уже переставала действовать.
      Генри извлек руку из впадины между ее ног и погладил ее живот.
      – Может, тебе хочется быть с кем-то более... мужественным?
      Марина представила себе быстро двигающихся по палубе загорелых, мускулистых, блестевших от пота молодых мужчин в тесных белых штанах, обтягивающих их спортивные зады, которые так и хочется потрогать. Потом она посмотрела на Генри, обожающего, преданного Генри, единственного мужчину, с которым ей не было страшно в постели. Судьба иногда бывает жестокой. Марина осторожно, чтобы не обидеть, отвела его руку.
      – Я вот-вот стану твоей женой, а ты говоришь со мной так, словно я шлюха.
      – Прости, – сказал Генри голосом, в котором слышались плаксивые нотки. – Прости меня, дорогая. Я никак не могу привыкнуть, никак не могу понять, почему ты согласилась выйти за меня замуж.
      Марина встала с кровати, отбросила назад волосы и открыла стеклянные двери стенного шкафа, наполненного шелковым и батистовым с ручной вышивкой бельем и платьями, купленными в Париже специально для медового месяца.
      – Пожалуй, я выйду прогуляться в город, – сказала она, перебирая платья, и вдруг ухватилась за дверь, чтобы не упасть. – Где мы сейчас? В Барселоне?
      Генри немного помолчал, так и не дождавшись ответа на свой вопрос о браке.
      – Да, мы в Барселоне. Ты помнишь, что завтра у нас прием по случаю нашей свадьбы?
      Марина выбрала белое платье.
      – Еще бы. Четыреста приглашенных. – Она отпустила платье, и оно упало на пол. Взяла с туалетного столика крем и начала втирать белую густую жидкость в грудь и плечи. – Пойдем со мной на рынок. Ты ведь любишь смотреть на этих пышных крестьянок.
      Генри взял у нее из рук банку с кремом.
      – Позволь мне, – прошептал он, зачерпнул сразу много крема и начал медленно массировать ее груди. – Никто из них не может с тобой сравниться, моя принцесса.
      Марина отвела в сторону волосы и молча наблюдала за его движениями. Каждое его прикосновение наполняло ее ощущением покоя.
      – А ты уверен? – спросила она. – Ты уверен, что хочешь меня больше, чем других женщин?
      Генри наклонился и взял в рот ее темный сосок. Она положила ладони на его уже лысеющую голову и выгнулась ему навстречу.
      – Люби меня, Генри, – попросила она. – Прямо сейчас. А потом я пойду в город. Без тебя.
      Он положил ее на огромную круглую кровать, раздвинул ей ноги и приступил к тому, что так хорошо у него получалось.
 
      Они занимались любовью, пока не выдохлись и не вспотели. Потом Генри уснул, но Марина тихо лежала без сна, глядя в потолок широко открытыми глазами.
      Молодая женщина спрашивала себя, почему она не может расслабиться после оргазма, почему, как и он, не может погрузиться в умиротворяющий сон. Напротив, когда горячие ласки и сам акт оставались позади, какими бы блаженными и вдохновляющими они ни были, Марина чувствовала внутри только пустоту, своего рода эмоциональную пустыню.
      Она повернулась на бок и увидела бутылку шампанского и пустые бокалы. Боль пульсировала у нее в голове, бедра ныли. Было всего одиннадцать часов утра. Генри начал храпеть.
      «Пойду-ка я в город, – подумала она. – Я пойду в город». Когда она возвратится, Генри уже проснется, и как раз наступит время для коктейлей. Наверняка некоторые из гостей прибудут уже сегодня. Вполне достаточно народа для большой предсвадебной вечеринки в одном из бистро, шумном, разнузданном и с плохой репутацией. Опыт последних лет научил Марину, что вечеринки лучше всего излечивают от тоски.
      Она заставила себя встать с кровати, приняла душ и надела то самое белое платье. В темных очках и широкополой соломенной шляпе она вышла на палубу и почувствовала, что головная боль прошла. Марина вдохнула чистый соленый воздух и, подозвав матроса со спортивным задом, приказала подавать катер.
      В ожидании катера она ходила по палубе, проверяя, как идет подготовка к завтрашнему торжеству. Сияющие медные поручни скоро украсят гирляндами из вечнозеленых веток, маленьких лампочек и сотен душистых гардений; длинные деревянные столы на натертой до блеска палубе задрапируют кисеей и покроют скатертями; круглый стол в углу уже был уставлен коробками с изысканными подарками для счастливых жениха и невесты. На полу стояли еще не распакованные ящики с хрустальными бокалами. Завтра они заискрятся на столах рядом с серебряными подносами с дарами моря и охлажденной спаржей. Марина знала, что все будет в идеальном порядке, потому что Генри умел не только заниматься любовью, но и организовывать сногсшибательные приемы.
      – Простите, ваше высочество!
      Марина вздрогнула. Повернувшись, она увидела Анджело, то ли первого помощника капитана, то ли стюарда, то ли еще кого. Марина напомнила себе, что ей пора выучить имена и должности членов команды.
      – Посыльный доставил это сегодня утром, – сказал Анджело, протягивая ей небольшой конверт. – Он хотел передать письмо сам, но я сказал, что вы... заняты.
      Марина отвела глаза и быстро взяла конверт. Интересно, слышала ли команда звуки, доносившиеся из их каюты, сплетничали и подсмеивались ли матросы над сексуальной одержимостью хозяина и его принцессы.
      – Спасибо, Анджело, – поблагодарила Марина и коротким кивком отпустила его. Она начала было распечатывать конверт, но, повернув его, взглянула на адрес: «Ее Королевскому Высочеству Марине Маршан». Ей был знаком тонкий аккуратный почерк, почерк отца.
      – Катер готов, – объявил матрос.
      – Одну минуту, – сказала Марина, не зная, вскрыть ей письмо сейчас или отложить на потом. Она известила короля, что выходит замуж за Генри, и пригласила его на свадьбу; это была своего рода оливковая ветвь, одновременно предупреждавшая короля о предстоящем событии, пока он не узнал о нем из газет или от Алексис, которая с радостью обрушит на отца ворох бульварных новостей. К тому же в душе Марины теплилась слабая надежда, что законный брак хоть немного смягчит ту боль, которую она причинила отцу. Возможно, своей запиской он сообщал ей, когда приедет и где она может его встретить.
      Она посмотрела на небо, на чаек и на спокойную синюю гладь моря. Крупная чайка села на поручни и застыла в неподвижности, выслеживая рыбу, в ожидании удачи, которая позволит ей прожить еще один день. Марина снова взглянула на конверт и попыталась убедить себя, что мнение короля Андрея не имеет большого значения.
      Медленно она вытащила из конверта карточку и прочитала:
       Моя дорогая дочь!
       Уверен, ты поймешь, что мне лучше отказаться от твоего приглашения. Я буду продолжать молиться о твоем счастье.
       Твой любящий отец.
      Чайка закричала и, захлопав крыльями, нырнула в воду. У Марины опять началась головная боль.
 
      В городе Марина отыскала пустую скамейку на рыночной площади Лас Рамблас. Вокруг нее бушевал карнавал красок: от тележек, наполненных цветами, до киосков с изделиями ремесленников. Туристы, смешавшись с толпой, торговались, покупали и щелкали «кодаками». Старик жонглировал тремя апельсинами перед небольшой подбадривающей его толпой, молодой художник рисовал мелом на панели распятого Христа. Марина всматривалась в кипевшую вокруг жизнь Барселоны, рынка, порта и пыталась влиться в нее, подчиниться ее ритму. Но сколько она ни старалась, все было напрасно, ее душа не принимала веселья. Веселье было для других, но не для нее.
      Молодая женщина с ребенком села на скамейку рядом с ней. Марина закрыла глаза и подставила жгучим лучам июльского солнца свое тело под тонким платьем. Она не могла избавиться от нарастающего сознания, что идет ошибочным путем. Годы бессмысленных метаний вдали от родины не спасли ее от страданий, она все еще находилась в поисках счастья, и Генри был жар-птицей на конце радуги. Но поможет ли он ей забыть свою вину перед покинутыми ребенком и родиной?
      Марина почувствовала слезы, набежавшие на глаза, скрытые темными очками. Слезы, которые так легко текли по утрам, когда солнечный свет озарял неприглядность ее жизни, и только новые сумерки могли скрыть лживость происходящего. Но сейчас она плакала от стыда. Она стыдилась, что эксплуатирует обожание Генри, использует его для того, чтобы заполнить пустоту в своей душе.
      Непонятный причмокивающий звук привлек ее внимание. Марина повернулась и увидела крошечного темноволосого младенца, с удовольствием сосущего грудь матери. Зависть проснулась в ее душе. Одно имя всплыло в памяти: Дженни. Имя, которое Марина запретила вспоминать, имя, которое не смела произносить, разве только в те редкие ночи, когда она была одна и когда алкоголь или таблетки не туманили ее разум.
      Марина быстро встала и направилась к киоску, увешанному множеством железных и деревянных клеток, в которых сидели птицы с ярким оперением. Она подошла поближе, стараясь отвлечься и успокоить свое бьющееся сердце.
      – Привет, птичка, – сказала Марина.
      – Алло, алло, – получила она в ответ.
      Марина коснулась прутьев клетки.
      – Ты в тюрьме, – сказала она птице. – А тебе хочется на волю?
      – Алло, алло...
      Словно в поисках истины, Марина смотрела в маленькие черные глазки. Птица соскочила с жердочки и начала клевать корм, довольная своей судьбой и своей клеткой.
      – Добрый день, принцесса, – сказал голос за ее спиной.
      Марина обернулась и увидела самые зеленые на свете глаза на классически правильном, чисто выбритом мужском лице.
      Мужчина протянул руку.
      – Йорге Густавсон, – представился он. – Я никогда не имел удовольствия вас встречать, но мы всегда были соседями.
      – Соседями? – удивилась Марина; люди редко узнавали ее на улице, если только ее не окружала толпа друзей, как всегда увешанных золотыми украшениями и драгоценностями.
      Йорге улыбнулся, и на его щеках появились ямочки.
      – Моя родина Финляндия, – пояснил он.
      Марина высвободила руку. Только этого ей не хватало. Навязчивый турист, которому не терпится поговорить о Новокии и пробудить в ней воспоминания. Йорге Густавсон уже не казался ей таким привлекательным.
      – Рада была познакомиться, – холодно произнесла Марина. – Извините, я должна идти, мне нужно сделать кое-какие покупки.
      – Вот уж не думал, что вы занимаетесь покупками в такой день, – с улыбкой заметил Йорге Густавсон. – А жениху известно, что вы сбежали с яхты?
      До сих пор Марина не знала, что слухи о ее свадьбе просочились в прессу. «Мне некуда скрыться, – подумала она. – Все равно они меня найдут».
      – Простите меня, – продолжал финн, – я пытался с вами встретиться сегодня утром. Это я доставил письмо на яхту.
      Ничего не изменилось. Жонглер продолжал жонглировать, художник рисовать на асфальте, птицы в клетках кричать.
      – Не согласитесь ли вы выпить со мной чашку кофе? – спросил Йорге.
      – Зачем?
      Он рассмеялся. Его белые зубы блеснули на солнце, выделяясь на загорелом лице.
      – Хорошо, – сказала Марина и бросила последний взгляд на женщину с ребенком на скамейке. – Пожалуй, я не прочь выпить кофе.
      Если его прислал король, пусть он передаст ему, какая она счастливая. Возможно, она и сама в это поверит.
      Они подошли к маленькому кафе и сели за столик снаружи. Йорге заказал кофе для них двоих, а себе еще булочку с шоколадом. Марина отказалась от булочки и попросила клубнику со сливками. Йорге свободно объяснялся с официантом по-испански.
      Уличный музыкант расположился на углу напротив, пока они ждали заказ, и начал настраивать свою мандолину.
      – Я люблю барселонцев, – заметил Йорге, – они такие жизнерадостные. И вообще, бедные или богатые, в этом городе все улыбаются. – Он посмотрел на Марину. – Кроме вас, конечно.
      Официант принес им завтрак, а человек с мандолиной хриплым голосом запел песню, слов которой Марина не понимала.
      – Почему отец прислал вас? – спросила она.
      Йорге вытер рот салфеткой.
      – Он меня не присылал. Я сам предложил поехать.
      Марина снова взяла чашку.
      – И вы так просто на меня тут наткнулись?
      – Нет. Я следил за яхтой, чтобы незаметно встретиться с вами.
      Марина откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу.
      – Завтра у меня свадьба.
      – Король говорил мне об этом.
      – Вот как, – сказала Марина и принялась за спелую, сладкую клубнику. – А теперь откройте мне, для чего вы предприняли столь долгое путешествие. Ведь можно было обойтись и почтой.
      – Случилось так, что я оказался в Новокии, у меня там были дела с вашим отцом.
      Марина положила ложку.
      – Я высказал королю одну идею, а он предложил мне обсудить ее с вами. Он сам попросил меня доставить письмо.
      Марина водила пальцем по краю чашки. Она не хотела слышать ни о каких идеях.
      – Меня сейчас не интересуют дела моего отца.
      – Но ваш отец точно знал, что вас заинтересует моя идея.
      Марина больше не сдерживалась.
      – Послушайте, мистер Густавсон, если вы еще не слышали: у меня завтра свадьба. Я начинаю новую жизнь. – Она съела еще одну ягоду, которая на этот раз оказалась кислой и горькой. Марина запила ее кофе. – Скажите мне правду, отец послал вас, чтобы остановить свадьбу?
      – Поверьте, принцесса, мне неизвестны намерения короля, – пожал плечами Йорге.
      – Да, вы правы, но мне хотелось бы кое-что вам объяснить. Я покинула Новокию, не обещая вернуться. Отец это знает. – Она перегнулась через стол и посмотрела в удивительные зеленые глаза Йорге. – Мне неизвестно, в чем заключается ваше предложение, и, откровенно говоря, оно меня мало интересует. Уверена, что и моего отца тоже. Скорее всего он использовал вас как приманку, чтобы вернуть меня домой.
      – Возможно, вы несколько преувеличиваете свою важность, принцесса, – заметил Йорге и спокойно принялся за булочку.
      Марина смутилась.
      – Бульварные газеты называют меня «реактивной принцессой со сверхзвуковой репутацией». Не думаю, что отец стал больше любить меня за это.
      Йорге взял чашку и неторопливо отпил из нее. Марина готова была вылить кофе ему на голову.
      – Новокия испытывает серьезные трудности, – сказал он.
      – Какие трудности? – переспросила Марина.
      – В последние два года наблюдается экономический спад. Люди потеряли работу. Они страдают.
      Марина комкала салфетку на коленях.
      – Им необходима помощь. Ваш отец счел мой план хорошим началом. Он сказал мне, что вы единственный человек, способный его осуществить.
      Марина подумала о короле, таком добром и честном, столь снисходительном к ее легкомысленному поведению. Она подумала о его жизни рядом с беспомощной королевой и утомительной Алексис, а теперь еще и с обнищавшим народом. Отец нуждался в помощи, и ему негде было ее искать. «Я буду продолжать молиться о твоем счастье», – написал он в письме.
      Марина представила себе, что ждет ее в браке с Генри: снова веселье, снова развлечения, снова путешествия из одного порта в другой. Но Марина уже побывала во всех портах и знала, что веселье не бесконечно и что труднее всего заполнить те промежутки, которые отделяют одну вечеринку от другой. Марина оглянулась на скамейку, где сидела женщина с ребенком, но она была пуста: женщина накормила ребенка и ушла с заснувшим довольным малышом. Внезапно Марина ощутила непреодолимую тягу к покою, тишине и родному дому.
      Йорге встал.
      – Наверное, король ошибся, – сказал он.
      – Сядьте, мистер Густавсон, – предложила Марина, – и расскажите мне, в чем состоит ваш план.
 
      Генри пришел в отчаяние, когда узнал, что Марина его покидает, но заметил, что этого надо было ожидать.
      – Я с самого начала не мог понять, что ты во мне нашла. – Он моргнул, скрывая слезы. – Но ты не беспокойся обо мне, дорогая. У меня целый погреб шампанского, да еще какого! Настоящая «Вдова Клико»! Так что будет чем заливать тоску.
      Марина поцеловала Генри на прощание и поклялась себе, что это конец. Больше никаких соблазнов и никаких иллюзий относительно того, что именно в мужчинах ключ к счастью. Никаких разочарований и вообще никаких мужчин. Конец.
 
      Король Андрей искренне обрадовался возвращению Марины. Королева улыбкой встретила дочь в своей спальне, но не имела ни малейшего представления о том, кто такая эта темноволосая женщина. В тот же вечер Марина сидела в гостиной у отца и оплакивала потерянную мать.
      – Уверяю тебя, королева была бы недовольна, если бы понимала, что ты оплакиваешь ее, – заметил король. – Она хотела бы, чтобы ты была сильной и высоко держала голову. Чтобы ты сохраняла достоинство. – Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. – Ты совсем вернулась домой, Марина? Ты вернулась навсегда?
      Марина смотрела на глубокие морщины, избороздившие его лоб.
      – Да, отец, – ответила она. – Если ты простишь меня, я останусь здесь навсегда.
      Неожиданно дверь гостиной распахнулась.
      – Господи, не могу поверить, блудная дочь вернулась домой.
      Алексис, сестра, стояла в дверях в элегантном белом длинном платье и с бриллиантами на шее.
      – Рада видеть тебя, Алексис, – приветствовала ее Марина. – Ты прекрасно выглядишь.
      – Если учесть, что я родила всего три недели назад, то это действительно неплохо, – заметила Алексис, входя в комнату и явно гордясь своей стройной фигурой. – У нас с Джонатаном родился еще один сын.
      – Поздравляю.
      – Тебе следует поторопиться, Марина, – засмеялась Алексис. – Счет теперь три ноль в нашу пользу, напоминаю тебе, если ты забыла. А ты уже в возрасте.
      – Тебе что-нибудь надо, Алексис? – спросил король.
      – Я узнала от слуг, что сестра приехала нас навестить, и пришла поздороваться. Кто знает, когда мы еще увидимся.
      Марина бросила взгляд на отца.
      – Думаю, что теперь ты будешь ее часто видеть, – сказал король Андрей и улыбнулся Марине. – Она приехала домой навсегда. – Он снова посмотрел на Алексис. – Так что ты хочешь, дорогая?
      Руки Алексис легли на бедра.
      – Ничего, отец. Я просто хотела показать тебе мое новое платье. Если ты его одобришь, я надену его завтра на обед с эмиром. Но теперь, наверное, тебя будет сопровождать Марина.
      Алексис повернулась, чтобы уйти.
      – Завтра у тебя обед? – спросила отца Марина.
      – Эмир посещает северные страны, и, наверное, как наследнице престола, тебе следует...
      – Замечательно, просто замечательно, – вмешалась Алексис. – Все эти годы я трудилась, заменяя мать, и в придачу занималась воспитанием детей... Разве ты можешь попрекнуть меня, отец? Разве я не выполняла свой долг?
      – Не представляю, что бы я без тебя делал, – согласился король.
      – Так-то, – усмехнулась Алексис. – А теперь мы больше не нуждаемся в ваших услугах, спасибо и до свидания.
      – Прекрати, Алексис, – остановила ее Марина. – Я считаю, отец, что завтра Алексис должна идти с тобой на обед. Она это заработала. К тому же я очень устала, а ей очень идет это платье. Надеюсь, вы учтете мое мнение.
      – Я не нуждаюсь в одолжении, – пролаяла Алексис и схватилась руками за голову. – Почему бы тебе не отправиться обратно к своему любовнику и не оставить нас в покое?
      – Алексис... – начал король.
      Марина встала и подошла к сестре.
      – Я не буду вмешиваться в твою жизнь, Алексис. Да, я остаюсь, но у меня свои планы.
      Сестра с вызовом подняла голову.
      – Ты не можешь отобрать у меня Николаса. Он теперь мой телохранитель. Мой и моих сыновей. – Она повернулась к королю. – Она ведь не отберет Николаса у меня, папочка?
      – Может быть, он будет охранять вас всех.
      – Нет не будет, я не хочу жить под одной крышей с Мариной.
      Алексис в ярости выбежала из комнаты. Марина почувствовала жалость к ней, второй дочери, второй в очереди к престолу, второй во всем.
 
      С приездом Марины во дворце началась новая жизнь. Король Андрей объявил, что возраст не позволяет Николасу полностью выполнять свои обязанности и что к его помощи будут прибегать только в особых случаях. Он назначил двух новых телохранителей: Регги для Марины и Олафа для Алексис. На следующей неделе Алексис, Джонатан и их сыновья переехали в просторные апартаменты короля в центре города, в связи с чем Алексис заметила, что «там куда интереснее жить».
      А Марина начала вместе с Йорге работать над его планом по спасению Новокии. Они решили начать с производства косметики и лишь потом перейти к парфюмерии. Они намеревались продавать косметику по всему миру и восстановить веру народа Новокии в свои силы. С каждым днем Марина все больше убеждалась, что не напрасно вернулась домой, к своему народу.
      – Я считаю, что нам следует назвать фирму «Косметика принцессы», – предложил Йорге.
      – А я считаю, что нет, – отозвалась Марина. – Мне кажется, название должно быть более широким, связанным со всем народом.
      Они разложили бумаги в музыкальной комнате дворца. Марина подошла к окну и посмотрела на раскинувшийся внизу парк.
      – Нет, – покачал головой Йорге. – Народ ждет от вас спасения. Если мы назовем фирму «Косметика принцессы», то еще больше укрепим его веру в вас.
      – Народ ждет от меня спасения? – рассмеялась Марина. – Где вы были все эти годы? Разве вы не читали все эти грязные сплетни обо мне?
      – Я не верю сплетням, и ваш народ тоже. Народ умеет бесконечно прощать, когда речь идет о королевской семье.
      Марина нахмурилась.
      – Положитесь на меня, – добавил Йорге.
      – Почему я должна на вас полагаться?
      – Да потому, что мне от вас ничего не нужно, кроме возможности создать сильную, надежную компанию.
      – Вам действительно больше ничего не нужно?
      – Нет.
      – Все так сначала говорят.
      – Я не из них.
      Марина посмотрела на его растрепавшиеся светлые волосы и усталое после многих часов обсуждений и споров лицо. Сколько сил он положил, чтобы вселить в нее веру и поднять ее дух!
      – А вы не замышляете жениться на принцессе?
      – Вот уж в чем я не нуждаюсь, – рассмеялся Йорге. Он подошел к окну и встал рядом с Мариной. – Послушайте, Марина, давайте поговорим начистоту. Между нами только бизнес и все. У меня уже был один неудачный брак, и с меня довольно.
      Марину потрясла его прямота. И все же, заглянув ему в глаза, она заметила там крошечную веселую искорку и подумала, что очень скоро ей придется охлаждать его пыл. Потому что принцесса Новокии больше никогда и ни за что на свете не выйдет замуж, как бы ее ни принуждали к этому, чтобы получить наследника.

      Руки и плечи Чарли были так напряжены, что она с трудом повернула «мерседес» на дорогу номер пять, ведущую в Нортгемптон. Кондиционер работал на полную мощность, и все равно солнце жгло лицо Чарли через стекло. Дженни пропала. Дженни убежала. Следовало знать, что нечто подобное может случиться; следовало знать, что на Тесс нельзя полагаться. Какая разница, что много лет Дженни каждое лето приезжала к Тесс: этот год стал другим, и Дженни тоже. Она превратилась в подростка со всеми свойствами этого возраста: неуверенностью и уязвимостью.
      В раздражении Чарли ударила рукой по рулю. Черт бы побрал эту Тесс! И Питера тоже. Питер оказался слишком занят, чтобы поехать в Нортгемптон, у него какие-то «важные» переговоры!
      – Наша дочь пропала! – закричала Чарли, когда он сказал, что ей придется ехать одной.
      – Не сомневаюсь, что Тесс преувеличивает, – ответил он. – Дженни, наверное, у кого-нибудь из друзей.
      – У нее нет друзей в Нортгемптоне.
      – Мы этого не знаем, Чарли. Возможно, она познакомилась с кем-то этим летом.
      Чарли бросала вещи в чемодан. Она готова была швырнуть их Питеру в лицо.
      Она остановилась на знак «стоп» при въезде в город и задумалась: а как бы вел себя Питер, если бы это была его собственная плоть и кровь? Она поежилась, вспомнив о своих трех неудачных беременностях и о последовавшем затем удалении матки, навсегда лишившем их надежды иметь собственных детей. Питер никогда не жаловался и все же... все же...
      Чарли покрутила головой. Она почувствовала боль в плече и протянула руку, чтобы растереть мышцы, но боль усилилась. Чарли положила голову на руль и расплакалась. Проклятый Питер. Он стал еще более занятым после смерти Элизабет. Элизабет ушла из их жизни, но продолжала отравлять им существование.
      Позади загудела машина. Чарли подняла голову и, сморщившись от боли, посмотрела в зеркало, потом нажала на газ и, не взглянув ни направо, ни налево, рывком выехала на улицу. К счастью, улица была пустынна.
      Она ехала по той же дороге номер пять к центру города. Чарли предпочла машину самолету, это было быстрее, так как до самого вечера не было ни одного подходящего рейса. Ну а об автобусе не могло быть и речи: слишком много людей, спертый воздух. К тому же в своей машине Чарли могла выбирать нужную скорость, но даже при этом дорога заняла целых три часа.
      – Наверное, Дженни уже найдется к тому времени, как ты приедешь, – заметил Питер. – Почему бы тебе не остаться и не подождать звонка Тесс?
      «Будь ты проклят, проклят, проклят», – твердила Чарли.
      Как Питер мог подумать, что она способна ждать?
      В центре города Чарли повернула налево и поехала к колледжу и Раунд-Хилл-роуд. Может, Питер предложил ей подождать, потому что у них с ним разные ценности в жизни? Может, Питер в душе никогда не считал Дженни своей дочерью? Может, после всех выкидышей, когда он понял, что у них не будет детей, Питер невзлюбил Дженни?
      Чарли еще сильнее вцепилась в руль и попыталась удержать слезы. Если Питер и вознегодовал на Дженни, то он не был в этом одинок. Чарли сама винила Дженни – ну если не саму Дженни, то обстоятельства, при которых она появилась на свет, – за свои неприязненные отношения с Элизабет. Из-за Дженни, темноволосой Дженни Элизабет так и не признала Чарли достойной Питера и достойной носить имя Хобарт.
      И вот теперь Элизабет умерла, а Дженни исчезла.
      Наверное, это Господь шлет им наказание. Наверное, он покарал их за то, что они не испытывают должной благодарности за Дженни; за то, что они недостаточно заботились о ней и недостаточно любили ее при всем том, что у них нет собственных детей.
      – Господи, – громко умоляла Чарли, – прости нас. Прости меня за себялюбие. Прости, что я такая плохая мать. – Чарли ехала по Мейн-стрит, мимо магазинчиков и бутиков, и не замечала произошедших в городе перемен. – Прошу тебя, спаси Дженни. Пусть, когда я приеду к Тесс, Дженни уже будет там.
      Неожиданно перед автомобилем появился прохожий, и Чарли изо всех сил нажала на тормоза. У нее оборвалось сердце, и руки на руле задрожали. Она совсем забыла, что в Нортгемптоне пешеходы пользуются преимуществом во всех ситуациях. Чарли подняла голову и увидела перед собой на холме знакомое величественное главное здание Смитовского колледжа, надменно и кичливо взирающее на город, и впервые она ощутила ненависть к колледжу и к годам, проведенным в его стенах. Она пожалела, что вообще встретилась с Питером Хобартом, познакомилась с Тесс Ричардс и принцессой из Новокии. Они все были ненавистны ей. Останься она дома, сейчас бы жила в Питсбурге, где было куда легче сносить бедность, чем поддерживать свое положение и авторитет в обществе и к тому же изображать кого-то, кем ты на самом деле не являешься.
      Поток машин медленно полз в гору, и Чарли вертела головой, стараясь не пропустить Раунд-Хилл-роуд. У нее вновь заныло плечо.
      Машина впереди резко остановилась, и Чарли вновь затормозила.
      – К черту пешеходов! – крикнула Чарли. – Чтоб вам всем провалиться!
      Но никто, кроме нее самой, не услышал ее слов в автомобиле с закрытыми окнами и работающим кондиционером.
      Машины двинулись вперед, и вдруг Чарли увидела Раунд-Хилл-роуд, улицу Тесс, которую она покинула много лет назад вместе с женихом и новорожденной дочерью Марины. С девочкой, которую она поклялась лелеять и любить, а вместо этого каждое лето отсылала ее сюда, потому что так было удобнее и проще. «Дженни. Моя Дженни».
      Чарли свернула на Раунд-Хилл-роуд и въехала во двор дома Тесс, как будто только вчера покинула эти места. Все выглядело, как прежде: дом все такой же маленький, такой же белый с черными ставнями, вот только краска сильно облупилась.
      Мохнатая собака с лаем выскочила из задней двери. Та самая собака, со снимка в комнате Дженни. Она была щенком в те времена, когда Чарли сбежала от Питера в Нортгемптон вместе с Дженни. Она не помнила кличку собаки. Дженни наверняка не одобрила бы подобной забывчивости.
      Чарли выключила зажигание и положила голову на руль. «Вот я и добралась сюда, – сказала она себе. – Я добралась, а как Дженни? Сейчас я узнаю, вернулась ли Дженни и все ли благополучно».
      Она вышла из машины.
      – Здравствуй, пес, – обратилась она к собаке и погладила ее по спутанной шерсти. – Очень прошу тебя, скажи мне, что Дженни вернулась.

* * *

      – Она не вернулась, – объявила Делл, когда Чарли вошла в дом. – Думаю, она убежала.
      Чарли смотрела на женщину, выглядевшую точно так же, как и пятнадцать лет назад. Годы не изменили ее. Она была такой же старой и усталой, как и в те дни. Глубокие морщины у рта были все те же и то же суровое выражение на лице, с каким она отдала Чарли сверток с младенцем, которого они с Питером назвали Дженни.
      Чарли прислонилась к кухонному прилавку. Он, как и прежде, был покрыт все той же старой клеенкой. Тесс так и не обновила кухню, хотя строила на этот счет планы. Стены были по-прежнему кремовыми, но потемневшими от времени и, наверное, от грязи. Чарли вспомнила, как она собиралась оклеить комнату обоями с рисунком плюща, но неожиданно обнаружила, что беременна. Она не могла себе представить, каким путем пошла бы ее жизнь, не вернись она тогда к Питеру. Она снова внимательно оглядела кухню и поняла, что за все пятнадцать лет Тесс ничего здесь не изменила и ничего не добавила. Она только накопила груды ненужных предметов и вещей: кучи газет и журналов, какие-то старые стулья по углам. Атмосфера была точно такой, как в книжной лавке Делл. Чарли откашлялась и посмотрела на женщину, носящую это имя.
      – Если бы Дженни решила убежать, она бы оставила записку.
      Делл сняла с плиты старый эмалированный чайник и налила в него воды из крана.
      – Возможный вариант, но Дженни этого не сделала, – сказала она.
      Чарли ломала пальцы.
      – Где она может быть, Делл? У нее есть здесь друзья?
      – Насколько я знаю, нет. Она всегда была занята с Тесс в мастерской.
      – Какой мастерской?
      – Тесс учила Дженни ремеслу стеклодува. – Делл нахмурилась и поставила чайник на плиту. – Разве Дженни вам не говорила?
      Чарли покачала головой. Дженни писала редко и мало. Сама Чарли звонила сюда три раза, а может, только два, но никто не подошел к телефону. Чарли вспомнила, как ругала Тесс за то, что у нее нет автоответчика и что она живет, как в средневековье. И все же, если говорить начистоту, Чарли могла бы сделать еще одну попытку позвонить дочери.
      – А где Тесс? Она ищет Дженни?
      Делл показала куда-то в сторону прихожей.
      – Она у себя в комнате. Отдыхает.
      «Отдыхает?» Чарли еле сдержала вопль. Она бросилась вон из кухни и побежала в комнату Тесс. Как смеет она спать, когда Дженни исчезла!
      Без стука Чарли ворвалась в комнату. Жалюзи были опущены, воздух спертый и жаркий. Тесс лежала на кровати, повернувшись к двери спиной.
      – Здравствуй, Чарли.
      – Здравствуй, Тесс, – ответила Чарли и обошла кровать, чтобы увидеть лицо подруги.
      И остановилась. Тесс выглядела ужасно. Лицо было болезненно бледным, черные круги лежали под глазами, растрепанные безжизненные волосы разметались по подушке. Трудно было определить, где тут печать возраста, а где следы волнений о Дженни.
      – Я думала, ты не знаешь, что я приехала.
      – Я слышала твой голос в кухне.
      Чарли снова подавила желание закричать. «Если ты меня слышала, то какого черта не вышла из комнаты?» Но мрачное выражение на лице Тесс остановило ее: Тесс замкнулась в своем страдании, и до нее не докричаться. Сколько раз Чарли была свидетелем тому, как, отгораживаясь от мира, Тесс воздвигала вокруг себя эту невидимую стену. Так, наверное, было предназначено ей судьбой.
      Тесс начала плакать.
      – Это моя вина. Я старалась, Чарли. Честно говорю, я старалась.
      – Ты старалась? – повторила Чарли, не понимая.
      – Я старалась сделать ее счастливой. Я старалась с ней, как это теперь говорят, общаться. Я знала, что она несчастна...
      – Она не казалась несчастной, когда уезжала сюда, – сухо заметила Чарли, хотя в душе знала, что говорит неправду.
      Тесс села на кровати, открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала.
      – Так что же случилось? – настаивала Чарли.
      – Сядь здесь, – пригласила Тесс и похлопала ладонью по матрасу рядом с собой.
      – Я постою.
      Чарли сомневалась, что сможет усидеть на месте, в таком она была напряжении.
      – Мы немного поспорили, – начала Тесс. Она мяла в руках бумажную салфетку, отрывала от нее белые узкие полоски и бросала их на потертый ковер.
      – Дженни взрослеет, это всегда трудный процесс. О чем вы поспорили?
      Чарли бесило, что ей приходится утешать Тесс. Это она, а не Тесс, нуждалась в сочувствии. Но Тесс всегда была такой, как бы это выразиться, жалкой. Да, именно жалкой, и Чарли делала на это скидку. Но не теперь. Чарли поняла, что многому научилась за пятнадцать прошедших лет.
      – Все-таки о чем же вы поспорили?
      – Сомневаюсь, что тебе надо знать.
      – Конечно же, я должна знать! – Чарли склонилась к серому, измученному лицу Тесс. – Я ее мать, разве ты забыла?
      Тесс посмотрела прямо в глаза Чарли.
      – Послушай, Чарли, ты можешь винить меня за ссору. Ты можешь винить меня за то, что Дженни убежала. Но не пытайся убедить меня, что Дженни была счастливой, когда приехала сюда. Она была несчастной. Она страдала. И если ты настаиваешь, то я тебе скажу: она не хотела возвращаться к тебе с Питером. Она хотела остаться жить у меня. Она умоляла, чтобы я ей это разрешила.
      В комнате стало нечем дышать. Чарли прижала руку ко лбу, пытаясь остановить беспорядочный поток мыслей.
      – Что ты сказала?
      – Ты слышала.
      Чарли устало опустилась на постель.
      – Я не имела ни малейшего представления... – растерянно пожаловалась она.
      – Я спросила Дженни, хочет ли она, чтобы я с тобой поговорила. Она сказала нет. Я ей объяснила, что она не может здесь остаться. Я ей объяснила, как сильно вы с Питером ее любите.
      Чарли ухватилась за край постели, чтобы не упасть.
      – И как она отреагировала?
      – Как? – Тесс с возмущением взглянула на Чарли. – Она убежала.
      Чарли смотрела на выгоревшие цветы на серых обоях. Она не решалась посмотреть на Тесс. Ей нечего было сказать. И у нее в голове не осталось ни одной мысли. Тесс тяжело вздохнула.
      – Но это еще не все. – Тесс остановилась и закрыла глаза. – Когда мы обнаружили, что Дженни убежала, мы кое-что нашли.
      Чарли изо всех сил зажмурилась. Она не желала ничего слышать, она не имела представления о том, что собирается открыть ей Тесс, но заранее знала, что не хочет этого слышать.
      – Мы нашли у нее на кровати мой альбом с вырезками и фотографиями, сделанными в колледже. Он был открыт...
      Чарли повернула голову, не замечая боли в плече.
      – Сначала я ничего не поняла, – монотонным голосом продолжала Тесс, – но потом заметила, что он открыт на фотографии, той самой, которую сделал Питер в день выпуска.
      У Чарли пересохло во рту. Когда она заговорила, слова звучали хрипло и прерывисто.
      – Та, на которой мы с тобой... И Марина?
      – Та самая, где у тебя нет и следа беременности, – кивнула Тесс. – А вот Марина определенно с животом. Наши широкие мантии тогда все скрывали, а вот на фотографии это отчетливо видно.
      – Я тоже это заметила, когда фотография попалась мне на глаза пару лет назад. Я ее выбросила.
      – Мне тоже надо было это сделать.
      – Значит, ты думаешь, Дженни разглядывала фотографию?
      – Определенно.
      – Ты думаешь, она поняла?
      Мгновение стояла тишина, потом Тесс вновь заговорила:
      – Послушай, Чарли, ведь Дженни очень похожа на Марину.
      – Я знаю.
      Чарли опять принялась изучать выгоревшие обои.
      – Надеюсь, ты не рассердишься, но мы с Делл предприняли еще кое-какие шаги. Мы позвонили Марине, мы решили, что ей надо знать.
      Боль переместилась из плеча в затылок. Обману, в котором они жили долгие годы, скоро придет конец. Дженни, красавица Дженни, ее дочь... Но была ли она ее дочерью? Принадлежала ли ей Дженни когда-нибудь целиком? А что, если бы они удочерили ребенка от незнакомой женщины, а не от подруги, сокурсницы и принцессы? Как бы тогда сложилась их жизнь?
      Цветы на выгоревших обоях заколыхались и поплыли. Чарли сжала зубы, борясь с тошнотой. Она приложила руки к животу и начала раскачиваться из стороны в сторону. Может, все к лучшему, убеждала она себя. Может, Дженни следует узнать правду. Может, она, Чарли, слишком поздно поняла, как сильно любит Дженни.
      В дверь постучала Делл.
      – Пришел Джо. Он хочет задать кое-какие вопросы.
      – Джо Лайонс, – напомнила Тесс Чарли. – Племянник Делл. Он теперь здешний начальник полиции.
 
      Чарли сидела за кухонным столом на том самом стуле у окна, на котором сидела много лет назад, сначала в ожидании своей свадьбы, а потом рождения Дженни.
      Тесс села рядом, а Джо снял фуражку и разместился напротив. Делл стояла у раковины, опуская и вытаскивая чайный пакетик из толстой фаянсовой кружки.
      – Вы можете подать заявление о пропаже Дженни только по истечении сорока восьми часов, – напомнил Джо.
      – Но ведь она совсем ребенок, – заметила Чарли.
      – Я знаю. Но ей четырнадцать. Что бы вы там ни думали, ее все равно сочтут беглянкой. А вы какого мнения? Вы все-таки считаете, что она убежала?
      – Не знаю. Наверное.
      Чарли сгорбилась, беспомощно опустив плечи.
      Джо повернулся к Тесс.
      – Она тут с кем-нибудь проводила время?
      – Только со мной.
      – А в прошлом году?
      – Дженни спокойная девочка. Она не любит уходить из дома, она домашняя.
      Чарли выпрямилась. Она никогда не считала Дженни «домашней». Дженни проводила время, катаясь на лошади. Она или просила разрешения взять лошадь, или выдумывала еще тысячу причин, только бы не оставаться дома. С другой стороны, дом Тесс ничем не походил на особняк Хобартов. Это был дом, семейный очаг, а не холодный мавзолей.
      Джо почесал подбородок.
      – Мы должны изучить все возможные варианты.
      – Какие? – спросила Чарли, заранее пугаясь ответа.
      – Ее могли похитить.
      Чарли и Тесс молчали. Делл бросила чайный пакетик в переполненное мусорное ведро.
      – Это, конечно, только одно из предположений, – успокоил Джо.
      – Тогда зачем об этом говорить? – взорвалась Тесс.
      – Вот что... – Джо взглянул на Тесс. – Помнишь, что я тебе сказал в начале лета?
      Тесс не отвечала, и Чарли, не выдержав, нарушила молчание.
      – В чем дело? О чем вы? – вмешалась она в разговор.
      Джо снова почесал подбородок.
      – Он, правда, тише воды, ниже травы... Но кто может гарантировать...
      – О ком это вы? – закричала Чарли и вскочила со стула.
      Джо протянул было руку, чтобы успокоить Чарли, но она оттолкнула ее.
      – О Вилли Бенсоне, – неохотно признался он. – Вилли Бенсон вернулся.
      У Чарли перехватило дыхание, как если бы кто-то вдруг ударил ее под ложечку.
      – Животное, – пробормотала она. – Больное, мерзкое животное.
      Она почувствовала его руки на своем теле, увидела взгляд безумных глаз. Она вновь бежала, спотыкалась, падала...
      – Нет, он не посмеет, – твердо сказала она. – Не посмеет.
      Чарли была готова на все. Пусть ее называют плохой матерью, пусть возложат на нее всю вину, только бы избавить дочь от ужаса, случившегося когда-то с ней самой. «Прошу тебя, Господи, – умоляла Чарли, – спаси Дженни от Вилли Бенсона».
      Тесс обняла ее за плечи.
      – Это не он, – сказала она. – Откуда ему знать, что Дженни... дочь Чарли?
      – Это одно из предположений, – пожал плечами Джо.
      – Так давайте о нем забудем, – сказала Тесс. – Я думаю, она убежала.
      Тревога охватила Чарли. Почему все-таки Тесс позвонила Марине? Если Дженни догадалась, что Чарли не ее мать, то почему они не могли решить этот вопрос между собой, без чужого вмешательства? Почему Тесс позвонила Марине? Чарли устремила взгляд на Тесс. Она горела нетерпением задать ей этот вопрос. Но здесь был Джо Лайонс, который не знал их тайну. Никто ее не знал. Кроме Чарли, Тесс, Марины, Делл, Николаса, Питера... Она мысленно отмечала галочками одно имя за другим, словно это был список подозреваемых или жертв, намеченных инквизицией.
      – Она взяла с собой какую-нибудь одежду? – спросил Джо.
      – Нет, ничего, – ответила Тесс. Она задумалась и принялась качать ногой под столом.
      – Тесс, в чем дело? Я вижу, ты что-то припомнила.
      – Пожалуй, хотя я не совсем уверена, – пробормотала Тесс. – Дженни не взяла с собой одежды, но одной вещи не хватает.
      Чарли с нетерпением ждала продолжения; ей казалось, что другие слышат, как громко стучит сердце у нее в груди.
      – Нет яйца Фаберже. Дженни взяла его с собой.
      – О Господи! – воскликнула Чарли.
      – Яйцо какого-то Фаберже? – поднял брови Джо. – Да вы шутите!
      – Бабушка завещала ей яйцо. Я запретила Дженни брать его с собой в Нортгемптон...
      – Оно очень дорогое? – спросил Джо.
      – Что за вопрос! Это все равно что спрашивать, есть ли солнце на небе, – набросилась на него Тесс.
      Чарли посмотрела сначала на Тесс, потом на Джо.
      – Да, – тихо сказала она. – Оно очень дорогое.
      – Сколько? – настаивал Джо.
      – Бабушка написала в завещании, что Дженни может выбрать любое яйцо Фаберже по своему вкусу. Непонятно, но Дженни выбрала самое простое из всех. Она считала, что оно самое красивое.
      – Сколько? – снова повторил Джо.
      – Двести тысяч. А может быть, и триста.
      Чарли вспомнила, как рассмеялся Питер, когда она назвала яйцо «пустячком».
      Джо присвистнул. Тесс опустила голову.
      Чарли быстро встала.
      – Мне надо позвонить мужу. Немедленно.
      – Телефон на старом месте, – уточнила Тесс.
      Еле держась на ногах, Чарли направилась в переднюю. «Питер посоветует, что мне делать», – твердила она себе. Неуверенной рукой она сняла трубку и набрала рабочий номер Питера.
      – Здравствуйте, миссис Хобарт, – ответила бойкая секретарша. – Как вы поживаете? Я вас давно не видела...
      – Дженис, – прервала ее болтовню Чарли, – мне надо поговорить с мужем.
      – Что-нибудь случилось, миссис Хобарт?
      – Мне надо с ним поговорить.
      – Боюсь, он не может...
      – Соедините меня с ним. Даже если он совещается с самим президентом Соединенных Штатов.
      – Я не могу...
      – Я беру на себя всю ответственность, Дженис. Соедините меня с ним. Немедленно.
      В последнее время Питер был особенно часто «занят» даже для своей жены. До смерти Элизабет Чарли всегда до него дозванивалась. Но тогда в этом не было особой нужды, не то что теперь.
      – Миссис Хобарт, прошу вас, поймите. Его здесь нет.
      – Тогда вызовите его по сотовой связи.
      В последовавшем коротком молчании Чарли услышала голоса, доносившиеся из кухни.
      – Четверть миллиона зелеными? – допытывался Джо. – За яйцо?
      – Это яйцо Фаберже, – уточнила Тесс. – Некоторые стоят несколько миллионов. Да разве тебе понять?
      – Не будем торопиться, – вступила в разговор Делл. – Нам следует подождать еще хотя бы день.
      Чарли барабанила пальцами по стене.
      – Я не могу туда дозвониться, – наконец объявилась Дженис.
      – Так все-таки где же находится мой муж?
      – Я как раз пытаюсь вам это сказать, миссис Хобарт. Я не могу до него дозвониться, потому что он в самолете нашей компании.
      – В самолете? Он летит в Нортгемптон?
      – Он ничего не говорил о Нортгемптоне. Мне только известно, что он летит на совещание. В Сингапур.
      – Вы сказали, Сингапур?
      – Сегодня утром возникли кое-какие проблемы, и мистер Хобарт...
      К черту мистера Хобарта!
      – Я попытаюсь связаться с ним, как только самолет поднимется в воздух.
      – Не стоит беспокойства, Дженис, – сказала Чарли и бросила трубку.
      Она решительно направилась обратно на кухню. Тесс по-прежнему сидела за столом, Делл по-прежнему стояла у раковины, а Джо Лайонс у задней двери, прижимая к уху свой полицейский телефон.
      – Я иду искать Дженни, – объявила Чарли и схватила со стола свою сумку. – Вы можете тут просиживать штаны, а мне надо действовать.
      Она прошествовала к двери в прихожую.
      – И с чего же ты собираешься начать? – сухо спросила Тесс.
      Чарли остановилась, прижимая к груди сумку. Опять заныло плечо.
      – Не имею ни малейшего представления, – призналась она.
      – Нет никакого смысла куда-то идти, – заметил Джо, заканчивая связь. – Я вызвал Федеральное бюро расследований. Они уже на пути сюда.
      – ФБР? – резко повернулась к нему Чарли.
      – Мне кажется, тут дело посерьезнее, чем просто убежавший подросток. И это яйцо, которое она взяла с собой. Что она с ним собирается делать? Продавать у нашего супермаркета? А если она его не продаст, на какие шиши она будет жить?
      – Может, она взяла с собой яйцо, потому что оно ей нравится, – высказала предположение Делл.
      – Нет, – вмешалась Тесс. – Подставка от яйца осталась дома. Дженни никогда бы не взяла яйца без подставки. – Чарли заметила странное, отсутствующее выражение ее глаз. – Она любит смотреть на него, когда оно стоит на подставке. Можно просто любоваться прекрасными вещами, не беря их в руки. Можно восхищаться красивой вещью издалека.
      «Глупая привычка, которой она научилась у тебя», – со злостью подумала Чарли.
      – Как бы там ни было, я хочу, чтобы все оставались на местах до прибытия агентов, – предупредил Джо.
      – А я никуда и не собиралась, – заметила Тесс.
      – Я тоже, – подхватила Делл.
      Чарли переводила взгляд с одного на другого, возмущенная их пассивностью. Тесс, как всегда, будет сидеть сложа руки. Сидеть и горевать о своей печальной судьбе.
      Чарли швырнула сумку на стол и направилась в гостиную. Там она сбросила на пол кучу журналов со старого дивана, села на него и принялась барабанить пальцами по колену, а другой рукой растирать себе плечо и шею.

      Прошло еще целых два часа, прежде чем прибыли агенты ФБР. Все это время Чарли просидела в гостиной, упорно не желая ни с кем разговаривать. Делл посоветовала Тесс оставить Чарли в покое, но Тесс была слишком обижена. Она понимала, что Чарли винит ее в исчезновении Дженни. Она понимала, что подруга ни за что на свете не признает свою собственную вину, свою и Питера. Они сделали Дженни несчастной, отняли радость у ребенка, который мог бы принадлежать ей, Тесс.
      И вот теперь в кухню набилась куча людей: двое мужчин в штатском, трое полицейских главного массачусетского полицейского управления, Джо Лайонс, женщина-полицейский из Нортгемптона, Делл и Тесс.
      – Мы хотели бы побеседовать с каждым из вас наедине, – сказал один из штатских. – Лучше всего на улице.
      Тесс поднялась, с шумом отодвинув стул.
      – Начинайте с меня, у меня нет больше мочи здесь сидеть.
      На улице Тесс повела агента, который представился Коннорсом, к двум старым садовым стульям на крошечной лужайке. На этих стульях они обычно сидели с Дженни. Неужели это было только вчера? Нет, наверное, позавчера. Тесс прижала руки к вискам, пытаясь привести в порядок мысли.
      – Я хочу, чтобы вы рассказали мне о вчерашних событиях.
      Коннорс закурил сигарету и бросил спичку на траву. Тесс устремила взгляд на сожженную спичку и удивилась тому, что агент курит. В ее представлении полицейским теперь это было запрещено. Интересно, считаются ли полицейскими агенты ФБР?
      – Мисс Ричардс!
      Тесс с трудом сосредоточилась на агенте Коннорсе.
      – Да?
      – Я попросил вас изложить по порядку вчерашние события.
      Напрягая память и думая, с чего начать, Тесс нахмурилась, так что ее лоб превратился в сплошные складки.
      – Мы делали елочные игрушки...
      Осторожно подбирая слова, она рассказала об их с Дженни споре. Тесс помнила, как важно избегать деталей, и уж ни в коем случае не намекать, какая Чарли ужасная мать, или, Боже упаси, проболтаться, что она вообще не родная мать Дженни. Она помнила, что следует надежно хранить секреты, но не знала для чего. А вдруг ее арестуют за то, что она слишком много знает?
      Наконец Тесс дошла до того места, когда Дженни выбежала из мастерской.
      – Я хотела пойти за ней, – завершила она рассказ, – но подумала, что лучше дать ей остыть. Дженни уже подросток. Почти взрослая девушка. – С чувством облегчения Тесс повернулась к агенту Коннорсу. – Вы помните, каким были в этом возрасте? Это очень непросто, в голове такая путаница.
      Во взгляде агента промелькнуло удивление.
      – Девочка жила здесь все лето? – спросил он и сделал еще одну пометку в своем блокноте.
      – Да, она жила здесь все лето. Дженни приезжала сюда каждый год.
      – Вы, должно быть, очень близкие друзья с миссис Хобарт.
      Тесс замолчала. Разве скажешь ему, что между ними больше нет близкой дружбы? Разве объяснишь, почему приезжала Дженни и почему Чарли ее отпускала, если Тесс сама этого не понимает? Она знала только одно: каждый год в июне Дженни приезжала, а потом уезжала в сентябре. И еще она знала, что с каждым годом месяцы с октября по июнь, месяцы без Дженни, становились все более невыносимыми и тоскливыми. Она больше не спала с Делл, Делл была права, их время прошло, но они остались друзьями. Она не спала с Делл, но она не спала и ни с кем другим. В ее жизни появилась единственная цель: ждать июня, а вместе с ним приезда ее ребенка на два с половиной месяца, два с половиной месяца, полные смысла.
      – Мисс Ричардс!
      Тесс опустила голову и продолжала ровным, безразличным голосом.
      – Мы с Чарли дружим с колледжа. Семья ее мужа была близко связана с моей семьей. Мой отец работал в фирме мужа Чарли. Мы с ним вместе выросли.
      Тесс вздохнула. Надо думать, что теперь она достаточно сказала.
      – Кто-нибудь еще знал о яйце Фаберже?
      – Что вы имеете в виду?
      – Кто-нибудь мог зайти к вам в дом и взять яйцо. Девочка могла застать вора или воровку на месте преступления.
      – Не думаю. Кто мог знать о яйце? Дженни рассказала о нем только мне. И еще Делл.
      Коннорс сделал еще одну запись.
      – Может быть, кто-нибудь по какой-то причине хотел похитить девочку?
      – Похитить? – изумилась Тесс.
      Коннорс встал, и старый садовый стул скрипнул.
      – Вы должны учитывать, мисс Ричардс, что девочка из очень богатой семьи. А богатство порождает самые необычайные проблемы, некоторые даже трудно вообразить.
      – Я была богатой, – спокойно заметила Тесс, – но меня никто не похищал.
      Коннорс убрал ручку и блокнот в карман пиджака, а вместо них вытащил сложенный листок бумаги.
      – Нам придется обыскать ваш дом, – сказал он. – Вот ордер на обыск.
      – Ордер на обыск? – переспросила Тесс, щурясь от лучей заходящего солнца.
      – Нам необходимы улики. Жизнь девочки может быть в опасности.
      Тесс посмотрела на свои шлепанцы из махровой ткани, на выдернутые нитки и засаленные изношенные края. Она не могла вспомнить, когда в последний раз их мыла.
      – В доме страшный беспорядок, но если так надо, то пожалуйста.
      – Мы хотели бы также осмотреть мастерскую.
      – Прошу вас быть осторожнее. Если вы что-нибудь разобьете, то должны будете мне заплатить.
      Агент Коннорс кивнул и пошел обратно к дому. Тесс продолжала сидеть на шатком садовом стуле, раздумывая, как скоро все это кончится.
      Тесс взглянула на дом; кто-то уже зажег верхний свет в кухне. Наверное, Делл. Тесс слышала приглушенные голоса, но не разбирала слов. Она не могла заставить себя подняться и войти в дом: слишком много было там людей, слишком много беспорядка. Всем там заправляли агенты, забыв, что хозяйка она. Тесс закрыла глаза и попросила Всевышнего избавить ее хотя бы от присутствия Марины.
 
      – Боже мой, Тесс, что ты делаешь на улице, да еще в темноте? – удивилась Чарли.
      Тесс открыла глаза.
      – Я знаю, мне надо идти домой кормить Гровера, – сказала она. – Народ еще не разошелся?
      – Остались только агенты ФБР. Да еще Джо.
      – А где Делл?
      – Мы с ней поспорили. Наверное, она ушла домой.
      – Наверное, она убежала.
      – Кто? Делл?
      – Нет, Дженни. Наверное, она просто убежала. Почему никто не хочет этому поверить? Почему они не оставят меня в покое?
      Чарли не ответила.
      – Из-за чего вы поссорились с Делл?
      – Из-за Марины.
      – Она приедет?
      – Не знаю, – пожала плечами Чарли.
      – Она приедет. Вот увидишь, она обязательно приедет.
      – Тесс... Ты думаешь, исчезновение Дженни как-то связано с Мариной?
      – Почему ты так считаешь?
      – Да потому, что я никак не могу понять, зачем ты ей позвонила.
      – Я же тебе уже объясняла. Из-за фотографии. Мне кажется, Дженни догадалась, что не ты ее настоящая мать. – Тесс чуть улыбнулась, наслаждаясь словами «не ты ее настоящая мать».
      – Ты должна была сначала поговорить со мной, Тесс. А я бы поговорила с Дженни...
      – Она к тому времени уже убежала. Ты что, забыла?
      Чарли перенесла тяжесть тела на другую ногу: высокие каблуки ее туфель утонули в мягкой земле.
      – Почему ты стоишь и не сядешь? – спросила Тесс. – Они в мастерской?
      – Кто они?
      – Агенты.
      – Они уже все там осмотрели.
      Тесс тяжело поднялась с шаткого садового стула.
      – Идем, я тебе кое-что покажу, – сказала она Чарли.
      Чарли молча последовала за ней к сараю, где находилась мастерская. Внутри Тесс провела Чарли в небольшую заднюю комнату, где часто оставалась ночевать, когда допоздна задерживалась, увлеченная работой, или когда слишком уставала, чтобы возвращаться в дом. Она подошла к неубранной узкой кровати с разбросанными на одеяле блокнотами и листами с эскизами. Тесс копалась в них, пока не обнаружила нужный альбом, перелистала несколько страниц и нашла то, что искала.
      – Вот мой эскиз, – с гордостью объявила она, показывая Чарли цветной рисунок вазы. – Я отправила такой в Блекбернскую галерею. Я воспользовалась идеей яйца Дженни.
      – Ты хочешь сказать, идеей Фаберже?
      – Понятно, что Фаберже. Я хотела сделать сюрприз Дженни.
      – Очень красиво. – Чарли окинула взглядом полки. – А чем занимается Дженни? Делл сказала мне, что ты ее учишь.
      С довольной улыбкой Тесс подошла к полкам, поискала что-то на одной из них и достала продолговатую, похожую на каплю и желтую, как янтарь, елочную игрушку. Она с нежностью погладила ее гладкую прохладную поверхность.
      – Вот эту Дженни сделала вчера. Она как раз над ней работала, когда мы повздорили.
      Вдруг Тесс сообразила, что ошибается. Эта игрушка не может быть последней, сделанной руками Дженни. Самую последнюю девочка разбила о стену. Тесс посмотрела на стену, в которую Дженни швырнула игрушку, потом на пол рядом. Никаких осколков; Тесс смутно припомнила, что вроде бы подмела их. Так когда это было? Вчера или еще раньше? Она почувствовала тяжесть в груди.
      Дверь мастерской открылась.
      – Ты здесь, Тесс? – Это был Джо Лайонс. – Ты не пройдешь со мной в дом?
      Тесс положила елочную игрушку обратно на полку.
      – Что еще стряслось?
      – Агенты хотят еще раз поговорить с тобой.
      – Я им уже все рассказала.
      – Они попросили меня привести тебя в дом.
      – Спасибо, я и сама могу дойти, шеф Лайонс.
      Тесс быстро вышла из мастерской и направилась по дорожке к своему некогда уютному дому-крепости, теперь оккупированному любопытными, сующими всюду свой нос полицейскими. И все из-за Дженни. Все из-за того, что Марина забеременела и отказалась делать аборт, а Чарли похитила Питера и удочерила Дженни. А глупая мать Питера завещала Дженни это дурацкое яйцо.

* * *

      – Мисс Ричардс, – спросил агент ФБР, – у вас финансовые трудности?
      Тесс нахмурилась. Она стояла посреди своей тесной, такой знакомой ей кухни, теперь холодной и чужой из-за разместившихся в ней посторонних людей.
      – О чем это вы болтаете?
      – Пожалуй, нам лучше перейти в гостиную, – предложил агент и вышел из кухни; Тесс безропотно пошла за ним. Прежде чем сесть, он снял с дивана кипу журналов, Тесс села на стул рядом. Агент протянул Тесс пачку бумаг.
      – Судя по этим счетам, вы уже три месяца не платите за электричество и два месяца за телефон. Тут несколько повторных счетов из разных магазинов, а также от тех, кто снабжает вас материалами для стеклодувной мастерской.
      Тесс посмотрела на счета.
      – Я работаю в одиночку и сама себе хозяйка, – объяснила она. – Иногда возникают проблемы с оплатой.
      – Расскажите мне о них, – попросил агент и наклонился в сторону Тесс.
      Агент дышал на нее запахом мятных леденцов. Тесс отодвинулась подальше.
      – Я оплачу все счета, когда выполню заказ. У меня договор на ту работу, что я делаю. Как только я доставлю заказчикам елочные игрушки, я все оплачу. Но я не могу работать, пока вы отнимаете у меня время. Я уже потеряла сегодняшний день.
      – Когда мы осматривали мастерскую, мы видели на полке какие-то стеклянные побрякушки.
      Тесс возмущенно подняла голову.
      – Это не побрякушки. Это игрушки. Елочные. Ручной работы.
      – Моя фамилия Гринберг, мисс, и я не разбираюсь в елочных игрушках, но я очень сомневаюсь, что вы сможете оплатить все эти счета с помощью ваших безделушек.
      Он опять помахал перед нею пачкой счетов.
      – У меня есть другие источники дохода.
      – Вот как?
      – Да. – Тесс выпрямилась на стуле. – У меня собирается купить эскиз вазы Блекбернская галерея. Вы, наверное, о такой не слыхали.
      – Почему же, слыхал.
      – Они как раз сейчас принимают решение по этому вопросу. Вам, конечно, известно, как хорошо они платят.
      Агент посмотрел на кучу счетов, потом опять на Тесс.
      – Я сама зарабатываю себе на жизнь, – сказала Тесс. – С тех самых пор, как окончила колледж. Я умею распоряжаться своими деньгами, мистер Гринберг.
      – Нам бы хотелось ознакомиться с вашими бухгалтерскими книгами.
      Тяжесть опять сжала ей грудь.
      – Если вы не против, мы бы также хотели связаться с мистером Блекберном.
      – Мистера Блекберна не существует. Он умер полвека назад.
      – Тогда, если вы не возражаете, мы бы хотели связаться с теперешним директором галереи.
      Тесс стало трудно дышать. Это было похоже на сердечный приступ.
      – Послушайте, как вас там, полицейский, агент или еще как. Я не понимаю, почему вы связываете мой бизнес с расследуемым делом. Прошу вас прекратить рыться в моих вещах, а заняться поисками Дженни. Хочу напомнить вам, агент Гринберг, что девочка пропала, это на тот случай, если вы забыли.
      – Нет, мы ни в коем случае ничего не забыли. Девочка пропала, а вместе с ней ее собственность стоимостью в четверть миллиона.
      – Значит, вы намекаете, что я как-то связана с исчезновением Дженни?
      – Возможно, да. Возможно, нет. Возможно, вы поняли, что девочка исчезла, и воспользовались случаем, чтобы присвоить яйцо.
      Тесс охватила дрожь, слезы выступили у нее на глазах.
      Внезапно в дверях появилась Чарли.
      – Что тут, черт побери, происходит? – спросила она.
      – Они думают, я виновата, – запинаясь, ответила Тесс. – Скажи им, Чарли, что это не я. Разве я способна причинить вред Дженни...
      – Объясните мне в конце концов, что тут происходит? – потребовала Чарли, привычным жестом растирая шею и плечо.
      Агент Гринберг встал с дивана.
      – Ничего особенного, миссис Хобарт, обычная процедура допроса. Мисс Ричардс, кстати, была последним человеком, видевшим вашу дочь.
      – Мне кажется, если вы хотите продолжить допрос, то его следует вести в присутствии адвоката.
      – Пока в этом нет необходимости, – ответил Гринберг. – Но мне хотелось бы напомнить, что никто из вас не должен покидать город.
      – А мы и не собираемся его покидать, – донесся из передней низкий, хрипловатый голос.
      Тесс обернулась и сквозь пелену слез увидела на пороге гостиной Марину.

      Остановившись на пороге, Марина смотрела на темную комнату, которая мало отличалась от той, какой она была пятнадцать лет назад. Тесс тоже была прежней, конечно, старше, полнее и очень уставшей, но все равно прежней Тесс. И, как всегда, без капли косметики, которая сейчас была бы ей очень кстати. Больше всех изменилась Чарли, державшаяся теперь с уверенной элегантностью, которой прежде, в колледже, у нее не было. Вот что значит иметь деньги, невольно подумала Марина.
      – У нас здесь конфиденциальный разговор, – объявил человек рядом с Тесс. – Мне кажется, вам лучше прийти в другое время.
      – А мне не кажется, – парировала Марина.
      – Это я ее вызвала, – пояснила Тесс, беспокойно сжимая руки.
      – Она наш старый друг и приехала помочь найти Дженни, – поддержала ее Чарли.
      Джо Лайонс выступил вперед. Марина и не заметила, как он подошел сзади.
      – Неужели из самой Новокии? – поинтересовался он.
      Никто не ответил на его вопрос.
      – Кто вы? – спросил мужчина, стоявший рядом с Тесс.
      Марина взглянула на Чарли, потом на Тесс и протянула руку мужчине.
      – Марина Маршан, – представилась она, снисходительно пожимая его руку. – Принцесса Королевства Новокии.
      – Агент Гринберг, – в свою очередь, представился мужчина, пытаясь скрыть свое изумление. – Из ФБР. – Он поправил галстук и указал на второго человека, вошедшего в комнату: – А это агент Коннорс.
      Агент Коннорс склонил голову. Марина кивком ответила на приветствие и подавила улыбку. «Хоть какая-то польза от моего титула, – подумала она. – Смотрите, как они вытянулись».
      – Уже есть какие-нибудь успехи в поисках девочки? – спросила Марина спокойным, полным достоинства голосом и с должной мерой интереса. Полиция, без сомнения, не знала, что она настоящая мать Дженни, и за это Марина была глубоко благодарна своим друзьям.
      – Мы сейчас разрабатываем несколько версий, – сообщил Гринберг, – но, думаю, на сегодня мы кончили. – Он сделал знак Коннорсу и Джо Лайонсу, затем повернулся к Тесс. – Я свяжусь с вами утром. Если будет что-то новое, немедленно известите шефа Лайонса.
      Вереницей полицейские проследовали мимо Марины и вышли во двор через заднюю дверь.
      Тесс минуту постояла в раздумье, потом подошла к Марине и на миг сжала ее в объятиях. Марина почувствовала запах немытого тела и несвежего белья. «Должно быть, это были очень изнурительные два дня», – мелькнуло у нее в голове.
      – А где Николас? – спросила Тесс. – Разве он больше тебя не охраняет?
      – Только временами. Мне некогда было его разыскивать. Я улетела первым подходящим рейсом.
      Она не стала рассказывать, что ускользнула от своего нового телохранителя Регги, так как он ничего не знал о Дженни, а Марина и дальше собиралась хранить свою тайну.
      – Как я рада тебя видеть, – чуть не плача, сказала Тесс и закрыла лицо руками. – Все так странно.
      Глаза Марины и Чарли встретились, и во взгляде Чарли Марина прочла предупреждение.
      – Ну и вид у тебя, – заметила Марина, обращаясь к Тесс. – Тебе надо лечь в постель. Чарли мне все расскажет.
      – Они думают, это сделала я, – бесцветным голосом пожаловалась Тесс.
      Чарли обняла Тесс за плечи.
      – Марина права, – сказала она. – Тебе надо лечь. Ты отдохнешь, и все сразу прояснится.
      Тесс немного постояла в молчании и, шаркая домашними туфлями, направилась туда, где, как помнила Марина, находилась ее спальня.
      – Как тут дела? – обратилась Марина к Чарли, когда Тесс исчезла за дверью.
      – Давай сначала сядем, – предложила Чарли и повела Марину к дивану.
      Марина села как раз на то место, которое до нее занимал агент ФБР. Пружины в старом диване провалились, и сидеть на нем было так же удобно, как на болотной кочке. «Бедный агент Гринберг», – пожалела его Марина.
      – Они сказали тебе о Фаберже? – спросила Чарли.
      – Мне только сообщили, что девочка пропала. – Марина не решалась называть Дженни по имени, для нее она была дочерью Чарли и не больше. – Я ни с кем не говорила и сразу поехала в аэропорт.
      Чарли в подробностях рассказала ей всю историю и добавила:
      – Кстати, Дженни нашла нашу фотографию, ту самую, которую сделал Питер на выпускной церемонии.
      – Когда я была беременна...
      – Совершенно верно, когда ты была беременна.
      – Я ведь так старалась, чтобы никто не заметил.
      – Тогда никто и не заметил. Но когда мы снимались, ты стояла, повернувшись боком...
      – И мой живот был отлично виден, – сказала Марина, пытаясь сообразить, во что же выльется все это для нее самой, ее семьи и, самое главное, для Новокии. – Ты считаешь, она обо всем догадалась?
      – Или Дженни догадалась, или кто-то еще, – развила идею Чарли и сообщила Марине о недавнем возвращении в город Вилли Бенсона.
      – Господи, только не он опять, – ужаснулась Марина при мысли, что Вилли может быть как-то связан с исчезновением Дженни. – Они его допрашивали?
      – Нет, но Джо говорит, что они разрабатывают и эту версию.
      – Похоже, Тесс тоже в чем-то подозревают?
      Чарли выглядела осунувшейся. Она расстегнула широкую золотую заколку, скреплявшую волосы на шее, и они рассыпались по плечам. Марине они показались светлее, чем прежде, и более ухоженными. «Деньги, – подумала она, – могут исправить все что угодно, и даже превратить застенчивую Золушку в королеву».
      – Это, конечно, сущая чепуха, – сказала Чарли, но без уверенности в голосе.
      Марина не виделась и не говорила с Чарли целых пятнадцать лет, но она узнала знакомую интонацию. Марина слышала ее в тот самый день, когда Тесс пыталась покончить с собой. И когда сама Марина объявила о своей беременности. Этим тоном Чарли убеждала других, что не стоит беспокоиться, что все будет в порядке. Марина смотрела на свою старинную подругу и ждала, когда Чарли заговорит о главном.
      – Похоже, у Тесс трудности с деньгами, – наконец открылась Чарли.
      – Я думала, что ее родители оставили ей целое состояние.
      – Пятнадцать лет назад. Все эти годы она его проживала. И наконец прожила.
      Марина окинула взглядом неубранную комнату. Тесс явно не тратила денег на благоустройство дома.
      – Одним словом, – продолжала Чарли, – у них возникло подозрение, что Тесс украла яйцо, чтобы поправить свое финансовое положение.
      – Если она украла яйцо, то что же она сделала... с ней?
      Марина старалась прятать свои чувства и держаться как бы на расстоянии, но с каждой минутой это становилось все труднее. Она расстегнула воротник блузки и представила, что смотрит на все со стороны, взором равнодушного наблюдателя, но тут ее взгляд упал на Чарли, и она увидела слезы в ее глазах.
      – Боже мой, Марина, я никак не могу поверить, что это случилось. Это моя вина. Если бы я уделяла ей больше внимания, вместо того чтобы угождать матери Питера, все было бы по-другому. Временами мне кажется, что Дженни чувствовала себя лишней. Элизабет так и не приняла меня. Как не приняла и Дженни.
      Ее последние слова прозвучали почти как рыдание.
      Марина закрыла глаза и попыталась прогнать вечно преследующий ее образ ребенка, каким она видела его всего один-единственный раз. И еще она попыталась представить себе Элизабет Хобарт, которую не видела никогда в жизни. Была ли жизнь Дженни действительно такой печальной? Смогла бы сама Марина обеспечить ей счастливую жизнь? Боль сожаления наполнила ее душу, потому что это было неосуществимой мечтой. Дженни получила самых лучших родителей, самые лучшие условия и возможности, которые можно было пожелать. Но даже свобода, как теперь сознавала Марина, не всегда избавляет от страданий.
      Марина взяла Чарли за руку. Она не могла понять, у кого из них холодная влажная ладонь.
      – Ты ведь любишь ее, правда?
      – Очень люблю, – подтвердила Чарли. – Я даже не понимала, как сильно я ее люблю... – Слова перешли в всхлипывания. – Я старалась быть хорошей матерью для нее, Марина. Но, видно, у меня это неважно получалось.
      Теперь Марина знала, как должна действовать: она обязана взять все в свои руки. Какой бы матерью Чарли ни была, хорошей или плохой, нельзя позволить ей пасть духом, как это произошло с Тесс. Надо действовать немедленно, прежде чем с Дженни случится что-то серьезное. Если только уже не случилось.
      Марина собрала все свое мужество.
      – Вот что я тебе скажу, – объявила она. – Я абсолютно не верю, что Дженни убежала.
      Если Чарли и заметила, что Марина наконец назвала Дженни по имени, то оставила это без комментариев.
      – Но если Дженни не убежала, тогда...
      Марина приложила палец к губам.
      – Давай не будем думать о плохом. Тебе надо поспать, а я тем временем попробую во всем разобраться.
 
      Марина вышла на улицу, глубоко вдохнула теплый ночной воздух и решила прогуляться. Она была рада, что не стала перед отъездом разыскивать Николаса. Прогулка в одиночестве по Нортгемптону позволит ей без помех предаться воспоминаниям.

* * *

      Марина пересекла Эльм-стрит и направилась в сторону студенческого городка, стараясь выстроить в логичную систему полученные сведения. Вполне возможно, что Дженни, огорченная спором с Тесс, из мастерской прошла в дом и там в старом фотоальбоме попыталась отыскать снимки Чарли и Питера в молодости. Возможно, наткнувшись на снимок, сделанный на выпускной церемонии, она догадалась, что Чарли, которая даже в просторной темной мантии поражала своей стройностью, никак не могла быть беременной и соответственно не могла быть ее матерью. Вполне возможно, Дженни определила, что ребенка ждала именно Марина. В расстроенных чувствах Дженни схватила свое любимое яйцо и убежала неизвестно куда. Куда бегут четырнадцатилетние в такой ситуации, когда рушится окружающий их мир.
      Все было возможно.
      Марина засунула руки в карманы широких полотняных брюк, повернулась и пошла в сторону художественного музея. Мало что изменилось вокруг за прошедшие пятнадцать лет. Она улыбнулась, заметив, что посаженный в день выпуска плющ уже поднимался по стене главного здания колледжа. Наверное, здесь мало что изменилось за целое столетие, разве что появилось несколько новых зданий.
      Она села на скамью под старым дубом и погладила прохладный камень. Марина не могла вспомнить, сидела ли когда-нибудь прежде на этой скамье, думая о Викторе, о Новокии или об Эдварде Джеймсе. Жаль, что скамья не могла поведать о тех, кто когда-то проходил мимо или отдыхал на ней, и о том, как сложилась их жизнь.
      Не исключено, что Дженни просто убежала. А может быть, за ее исчезновением крылось нечто более серьезное. Подозрения в отношении Тесс? Марина покачала головой. Она в них не верила: Тесс не была способна на такой страшный поступок, даже если бы умирала с голоду. Положим, она похитила девочку. И что с ней сделала? Убила? Марина вздрогнула.
      Внезапно в ее голове возникла новая мысль.
      – Но, может быть, Дженни сначала убежала, – пробормотала она вслух, – Дженни убежала, а Тесс взяла яйцо и сказала всем, что девочка прихватила его с собой?
      Проходящие мимо студентки удивленно посмотрели на Марину, и она с вызовом вздернула подбородок, как если бы разговаривать с самой собой было вполне обычной вещью. Ведь она была в Нортгемптоне, отличавшемся особой терпимостью к необычным людям, такая снисходительность была здесь неписаным законом.
      Необычные люди... К примеру, такие, как Вилли Бенсон?
      Мог ли Вилли Бенсон похитить Дженни? И зачем? Чтобы отомстить Чарли? Хватит ли у него ума на подобный поступок?
      Марина поднялась со скамьи и пошла к общежитию Моррис-хаус по знакомой дорожке, где бессчетное число раз проходила в сопровождении Николаса. И в сопровождении Виктора.
      Виктор...
      У общежития Марина посмотрела через Грин-стрит на окно квартиры, где некогда жил Виктор, а потом поселился Николас.
      Глухая тоска подступила к сердцу. А если Виктор как-то связан с похищением Дженни? Вдруг он узнал, что Дженни ее дочь? Что будет, если девочка станет заложницей в его борьбе за власть в Новокии?
      Марина подняла голову и посмотрела на окно своей бывшей комнаты. Потом повернулась и вновь посмотрела на окно квартиры Виктора. И она вспомнила тот вечер, когда задумала навестить Виктора... Тот вечер, когда она видела женщину, выходящую из его дверей. И этой женщиной была Делл.
      Марина задохнулась от волнения. Делл, ну конечно же, Делл. Вот ответ на все вопросы. Женщина, которая принимала у нее роды, что позволило Марине избежать больницы и разглашения тайны. Подруга, которой полностью доверяла Тесс.
      Делл. Наверное, она поддерживает связь с Виктором. Что она сказала той ночью, когда Дженни появилась на свет? Что она хранит секреты Виктора? Сердце Марины пустилось вскачь. Каким-то образом нити сходятся к Делл. И может быть, исчезновение Дженни каким-то образом связано и с недавними новостями о Викторе Коу... Что его повстанцы готовы к решительным действиям и что монархия в Новокии доживает последние дни. Делл и Виктор. Наверное, они строили свои планы целые годы.
      Внезапно Марина испугалась за свою жизнь. За свою жизнь и жизнь Дженни. Словно в озарении, она поняла, что, если ее убьют, никто никогда не отыщет Дженни. Потому что она одна располагала всеми деталями головоломки. Ей следует укрыться от опасности. Ей надо немедленно вернуться в дом Тесс.
      Она резко повернула к Райскому пруду, это был ближайший путь к дому Тесс. Марина вышла на дорожку у пруда, глубоко вздохнула и побежала. Мимо Бертон-Холла, мимо лодочного ангара и оранжереи. От непривычного напряжения заныли икры, ремни босоножек впились в тело. Почему она сглупила и приехала в Америку без охраны? Почему заупрямилась и не взяла с собой Регги? Почему не подождала и не попробовала отыскать Николаса? Теперь Марина была одна, свободна и до смерти напугана. Она замедлила бег, наклонилась, не останавливаясь, сорвала с ног босоножки и бросила их в пруд. Камешки впивались ей в ноги, асфальт жег подошвы. Но она продолжала бежать. Свободная и совсем одинокая.
      Она бежала мимо сада ректорского особняка, и перед ней предстала картина ее первых дней в колледже: толпы девушек, собравшихся здесь и выпрашивающих нечто совершенно ничтожное и незначительное, а именно освобождение на один день от учебы. «Боже мой, – промелькнуло у нее в голове, – те девушки и представления не имели, что такое настоящие проблемы».
      Дорожка привела ее на улицу... Какую, она не знала. Но только не Эльм-стрит, а боковую, напротив «Квадрата». Как могла она надеяться на память, когда прошли годы?
      Она посмотрела направо, потом налево, и вдруг ее осенило. Она узнала место, где находилась: это была Парадайз-лейн. Она вспомнила, что налево, через два дома отсюда, на Парадайз-лейн, стоял небольшой белый дом с темно-зелеными ставнями. Дом, который когда-то принадлежал Эдварду Джеймсу. Эдварду Джеймсу, отцу Дженни.
      Марина повернула направо, в сторону Эльм-стрит. Она опять побежала, но уже не так быстро, потому что новая догадка пришла ей на ум.
      А что, если Эдвард Джеймс узнал о существовании Дженни? Что, если он ее похитил?
 
      За исключением света на кухне, весь дом был погружен в темноту. На кухонном столе Марина нашла записку:
       Марина, Тесс уснула. Я лягу на диване, а ты можешь располагаться в комнате Дженни наверху. Утром увидимся.
       Чарли.
      Марина смотрела на листок бумаги. «Ты можешь располагаться в комнате Дженни». Почему Чарли уступила ей комнату Дженни? Разве не хотела она сама спать в кровати своей законной, принадлежащей ей по праву дочери?
      Марина скомкала записку.
      Она зашла в ванную, потом тихонько поднялась вверх по лестнице в комнату, где когда-то жила и где появилась на свет Дженни.
      Она сняла покрывало с узкой кровати и легла, не раздеваясь. Мысли о Викторе, Тесс, Вилли Бенсоне и Эдварде Джеймсе, путаясь, кружились у нее в голове. И еще она думала о Дженни. Ее Дженни. Марина зарылась лицом в подушку и почувствовала легкий свежий аромат. Наверное, это был аромат Дженни, ее чистое, нежное, невинное благоухание. Она попыталась представить себе, как сейчас, в свои четырнадцать или почти пятнадцать лет, выглядит Дженни, уже не девочка, но еще и не женщина. Марина повернулась на спину и лежала, глядя в потолок, вспоминая ночи и дни, проведенные здесь в ожидании рождения Дженни.
      И еще она вспомнила то утро, когда проснулась от родовых схваток. Марина окинула взглядом комнату, и перед ней предстали все те, кто был тогда рядом: Николас, Делл, Тесс, Чарли. Она снова почувствовала боль.
      Марина положила ладонь на живот, неподвижный и плоский. Слезы хлынули у нее из глаз, и сквозь их пелену она увидела, как Делл подает Чарли маленький сверток, и услышала, как она говорит: «Это девочка».

      Чарли плыла в океане. Вода была теплой и приятной. Чарли легла на спину и закрыла глаза, чтобы спастись от ослепительных лучей солнца, чей жар проникал в каждую клеточку ее тела. Удивительный умиротворяющий покой окружал ее. Она пыталась припомнить нечто важное, о чем ей следовало беспокоиться, и не могла.
      Звук приближающейся моторной лодки вывел ее из оцепенения, и она прищурилась, вглядываясь вдаль. Человек перегнулся через борт и стучал по звонкому металлу корпуса.
      – Рыба, рыба! – кричал он и жестом звал Чарли подплыть ближе к лодке.
      Чарли знала, что «рыба» означает «акула».
      Она быстро поплыла на металлический звук, ее сердце билось в такт торопливым звонким ударам. Труднее всего было что-то разглядеть в ярком блеске солнечных лучей. Наконец она достигла лодки, и человек протянул руку, чтобы втащить ее на борт. Но стоило Чарли поднять свою руку, как ее плечо пронзила острая боль. Рука беспомощно погрузилась обратно в воду. Запрокинув голову, Чарли взглянула в лицо человека в лодке, но у него не было лица... Одно пустое место. И хотя он прекратил стучать, удары продолжали пульсировать у Чарли в голове.
      Медленно, с трудом Чарли открыла глаза. Она лежала на старом, провалившемся диване в гостиной Тесс. «Дженни, где Дженни?» – было ее первой мыслью. Потом она услышала тот самый стук из своего сна. Она потрясла головой, стараясь окончательно проснуться. Боль снова пронзила плечо.
      – Тесс! Тесс! – доносилось из кухни. – Да проснись ты наконец, черт тебя побери!
      Чарли с усилием поднялась с дивана, накинула халат на шелковую пижаму и пальцами расчесала спутанные волосы. Она вошла в кухню и в окне, освещенном первыми лучами солнца, увидела Джо Лайонса с коричневым пакетом в руке.
      – Откройте же наконец эту проклятую дверь, – потребовал Джо.
      Чарли открыла замок и одновременно бросила взгляд на часы. Без четверти шесть. «Дженни, – снова мелькнуло у нее в голове, когда она открывала дверь. – Наверное, он что-то знает о Дженни».
      – В чем дело? – спросила Чарли слишком громким для такого раннего утра голосом. – Вы нашли ее?
      Джо Лайонс помотал головой и вошел внутрь. Глаза у него припухли, лицо было бледным от бессонницы. Чарли завязала пояс халата и пододвинула ему стул.
      – Где Тесс? – спросил Джо. Он сел и положил рядом с собой коричневый пакет.
      – Она спит. А что в пакете?
      В дверях кухни появилась Марина, и Джо прикрыл пакет ладонью.
      – Что тут происходит? – в свою очередь, спросила Марина. Чарли заметила, что Марина была в той же одежде, что и вчера вечером. Похоже, она не ложилась спать.
      – Это шеф Лайонс, – представила она Джо. – Он племянник Делл.
      – Я знаю, кто он.
      – Пусть кто-нибудь разбудит Тесс, – попросил Джо. – Надо, чтобы вы все это увидели.
      – Тесс вчера приняла снотворное, – сказала Чарли.
      – Я хочу, чтобы она это увидела, – нахмурился Джо.
      Чарли протянула через стол руку и схватила Джо за запястье.
      – Если в пакете что-то касающееся Дженни, я хочу видеть это немедленно. Надеюсь, вы не забыли, что Дженни моя дочь.
      Взгляд Джо бегал по лицам Чарли и Марины. Он вытащил из кармана пинцет, открыл бумажный пакет и извлек оттуда пластиковый. Внутри пластикового пакета был еще один, прямоугольный, завернутый в коричневую бумагу.
      Джо открыл пластиковый пакет, осторожно вытащил из него прямоугольный и положил его на стол. С помощью пинцета он медленно развернул коричневую бумагу.
      – Я обнаружил это сегодня утром у дверей полицейского участка.
      Внутри оказалась серебристая картонная коробка, в какие обычно упаковывают подарки. Тем же пинцетом Джо снял с нее крышку и пододвинул коробку к Чарли и Марине.
      – Только ничего не трогайте, – предупредил он.
      Чарли заглянула внутрь. Она сразу догадалась, что это такое. И онемела. Она не могла даже вздохнуть.
      – Боже праведный, – изумилась Марина. – Неужели это Фаберже?
      – Вам следовало сказать: «Неужели это был Фаберже?» – поправил ее Джо.
      Чарли тяжело опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях. Она не могла плакать, ею овладело оцепенение. Даже по осколкам Чарли узнала яйцо. Жемчужины уцелели и лежали среди обломков узорного золотого кружева. Остальное превратилось в кучку розовой эмалевой пыли. Пыль, полудрагоценные камни и крошечная золотая лошадка, тот самый сюрприз внутри яйца. Дженни не остановила свой выбор на яйце, украшенном рубинами и бриллиантами, или на яйце с изумрудами и сапфирами. Она выбрала для себя самое простое, самое неброское, даже слишком скромное яйцо. «Может быть, – подумала Чарли, – она считала, что недостойна большего». И теперь этот скромный выбор обратился в прах.
      – Я ей говорила, чтобы она не брала яйцо с собой, – сказала Чарли. – Я говорила, чтобы она оставила его дома.
      Джо осторожно закрыл коробку крышкой. Он положил ее вместе с упаковкой обратно в пакет, затем вытащил прозрачный пластиковый конверт с маленьким белым листком бумаги внутри.
      – И еще вот это, – сказал он и вытряхнул из конверта листок бумаги с наклеенными на него цветными буквами, вырезанными из журналов. Это походило на эпизод из телевизионного детектива.
      Почти не дыша, Чарли прочитала послание:
       Три миллиона долларов за Дженни
       Наличными
       Немечеными стодолларовыми купюрами
       Ждите звонка
      – Господи, – только и могла произнести Чарли и закрыла глаза.
      – Выкуп, – определила Марина. – Значит, Дженни все-таки похитили.
      Джо кивнул.
      – Что ж, теперь мы все знаем, – продолжала Марина. – Что будем делать дальше?
      Чарли сжалась в комок. Похитили. Дженни похитили. И во всем виновата она, Чарли.
      – По правилам я не должен был показывать вам это. Но вы понимаете... Тесс и Делл...
      – Мы очень благодарны вам, шеф Лайонс, – сказала Марина.
      Чарли не могла поверить, что Марина способна оставаться такой спокойной и сдержанной, когда сама Чарли готова была умереть на месте.
      – Агенты ФБР уже на пути сюда, – продолжал Джо. – Вам лучше разбудить Тесс.
      – По крайней мере теперь подозрения с нее сняты, – заметила Марина.
      – Не совсем, – опроверг ее Джо.
      Марина тряхнула волосами.
      – Послушайте, Джо, если ваша теория верна, Тесс ни за что бы не разбила яйцо. Я права, Чарли?
      Чарли медленно кивнула, все еще пытаясь разобраться в происходящем.
      – Если только она не хочет нас запутать, – заметил Джо. – Три миллиона долларов немечеными купюрами – это куда больше стоимости яйца, и к тому же их гораздо легче использовать.
      – Невероятно, – услышала свой собственный голос Чарли. – Нам никогда не собрать наличными такую крупную сумму.
      Джо смотрел на коричневый пакет, словно в нем крылся ответ на все вопросы.
      – «Невероятно» – очень подходящее для этого слово, – сказал он. – Знаете, пожалуй, Тесс действительно не виновата. Наверное, это все-таки Вилли Бенсон. Три миллиона наличными немедленно... Это как раз такая сумма, какую может потребовать человек с ограниченными умственными способностями.
      Чарли почувствовала дрожь при одном упоминании имени Вилли. Она невольно потрогала почти невидимый шрам на лбу. Безумные глаза Вилли всплыли в ее памяти.
      – Значит, это не Тесс, – запинаясь произнесла Чарли. – Вы сказали, что кто-то принес пакет к полицейскому участку. Тесс спала здесь всю ночь и никуда не выходила.
      Джо смущенно задвигался на стуле.
      – Вы уверены?
      – Конечно.
      – А вы двое? Вы ведь тоже спали?
      – Я, пожалуй, какое-то время спала, – сказала Марина.
      – Да, – подтвердила Чарли. – Я спала.
      – Тогда у нас нет стопроцентной уверенности, что Тесс не выходила из дома.
      Чарли смотрела на пакет и думала о его содержимом. Неужели Тесс могла это сделать? И если так, то как она поступила с Дженни?
      Дженни...
      А что, если ее тоже... больше нет?
      Чарли с ненавистью взглянула на Джо Лайонса. Тесс, возможно, эксцентрична, но ни за что на свете Тесс Ричардс не причинит вреда Дженни. В этом Чарли не сомневалась. Она также была уверена, что племянник Делл Джо Лайонс по какой-то причине недолюбливает Тесс. Чарли вспомнила дни, проведенные в колледже. Какие бы усилия ни прилагала Тесс, ей никогда не удавалось завоевать симпатии молодых людей. «Она слишком толстая», – говорили они. Или: «Она какая-то странная». Это было несправедливо тогда, как это несправедливо и теперь. А Джо Лайонс – один из тех наглых, самоуверенных мужчин, которые заняты поисками воображаемой идеальной женщины. Хорошо, пусть Тесс и не отвечает его стандартам, но это еще не значит, что она преступница. Это не значит, что она желает зла Дженни. Тесс слишком любила Дженни, чтобы решиться на преступление.
      Дженни, Дженни...
      Обуреваемая мыслями, Чарли резко встала и тут же сморщилась от боли в плече.
      – Мне надо позвонить, – объявила она, почти бегом бросилась к телефону в прихожей и дрожащей рукой сняла трубку.
      Но чья-то другая рука из-за ее спины нажала на рычаг.
      – Интересно, куда это вы собираетесь звонить? – спросил Джо.
      Чарли чуть не подпрыгнула от неожиданности, потому что не слышала его шагов.
      – Это вас не касается, но если вы настаиваете, то я хочу позвонить своему мужу.
      – Все, что происходит в этом доме, теперь меня касается.
      Джо снял палец с рычага.
      – Вы, наверное, забыли, что мне необходимо собрать три миллиона долларов, – вскипела Чарли, и вместе с гневом к ней вернулась способность ясно мыслить. Если преступник требует три миллиона долларов, они с Питером их как-нибудь раздобудут. Это скорейший путь к освобождению Дженни, а также способ избавить Тесс от навязчивого присутствия Джо Лайонса.
      – А вы разве все еще замужем? – удивился Джо.
      – Конечно, я замужем. С чего вам взбрела в голову такая абсурдная мысль?
      – Да потому, что с вами нет мужа.
      – Мой муж сейчас на пути в Сингапур. У него там неотложное дело.
      – Более неотложное, чем пропавшая дочь?
      Чарли замолчала, пытаясь найти убедительный ответ. Когда Питер отказался ехать с ней в Нортгемптон, она нашла для него оправдание, но теперь, после слов Джо, Питер казался ей холодным, бессердечным и равнодушным.
      – Мой муж руководит транснациональной корпорацией. Когда Тесс позвонила, мы решили, что Дженни гостит у кого-то из своих друзей. Поэтому я не стала слишком беспокоиться.
      – Вы вроде говорили, что у Дженни здесь нет друзей?
      Чарли почувствовала, как у нее напряглись все мышцы. Она с трудом подавила желание отвесить Джо хорошую оплеуху.
      – Мы не были уверены, ведь она провела здесь целое лето.
      Джо недоверчиво кивнул, и Чарли поняла, что он сомневается.
      – Каким бизнесом занимается ваш муж?
      – Он работает в текстильной промышленности. – Терпение Чарли истощилось. – Прошу меня извинить...
      Она вновь принялась набирать номер Питера.
      – И как сейчас идут у него дела? – упорствовал Джо.
      – Превосходно.
      – Неужели? Даже при такой большой конкуренции на рынке?
      Краска залила лицо Чарли.
      – Уточните, на что вы намекаете?
      – Мне кажется, ваша подруга Марина очень богата. Неужели она допустит, чтобы вашу дочь...
      – Послушайте, шеф Лайонс, – погрозила ему пальцем Чарли, – почему бы вам не заняться своими прямыми обязанностями вместо того, чтобы подозревать невинных людей? Я сейчас буду звонить мужу, а вы приступайте к поискам моей дочери.
      Чарли продолжала раз за разом набирать номер, но услышала, что Джо все же вышел из передней.
      Наконец она дозвонилась, но это был всего-навсего автоответчик.
      – Это Питер Хобарт, – услышала она. – Извините, что не могу ответить на ваш звонок. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение...
      – Позвони мне, черт тебя побери! – закричала Чарли в телефонную трубку. – Дженни похитили!
      С этими словами она в сердцах бросила трубку.
 
      Тесс лежала на кровати на спине, прикрыв лицо локтем. Казалось, целые дни, а не минуты, прошли с тех пор, как Джо постучал в заднюю дверь. Она лежала в серых рассветных сумерках, прислушиваясь к разговорам, взрывам гнева и отчаяния.
      Она сознавала, что если не будет действовать, то проведет остаток жизни в тюрьме.
      Тюрьма, какая она? Сильно ли тюрьма отличается от той жизни, которую она вела до сих пор?
      Интересно, разрешат ли ей заниматься в тюрьме любимым стеклодувным делом? Она, наверное, могла бы таким образом зарабатывать кучу денег для помощи заключенным.
      В тюрьме так спокойно. Зимой тепло, и кругом люди. Много людей, есть с кем поговорить, если тебя одолеет тоска. Не то что здесь, где можно открыть душу одной только Делл. И обнять можно одну только Делл. Она вспомнила, что уже целые годы Делл не обнимала ее. И другие тоже.
      Должно быть, заключенные чувствуют себя одной большой семьей.
      Тесс легла на бок и продолжала грезить. В тюрьме не надо оплачивать счета, не надо вымаливать работу, не надо заказывать материалы для мастерской. Они будут одевать ее и кормить три раза в день.
      Они обеспечат ее пищей. Она вспомнила о Гровере и чуть не заплакала. Если ее посадят в тюрьму, то кто будет кормить Гровера? Кто будет за ним ухаживать?

      Если Чарли не найдет денег, то об этом должна будет позаботиться она, Марина.
      Марина незаметно дошла до мастерской Тесс. Этим утром Чарли показалась Марине совсем другой, чем накануне, так она изменилась за одну ночь. На посеревшем от бессонницы лице вокруг глаз и в углах рта появились мелкие морщинки; горе и отчаяние не прошли даром для женщины, столько лет хранившей тайну Марины и вырастившей ее ребенка. Женщины, которая оставалась верной Марине и не назвала полиции имя настоящей матери Дженни, ни единым намеком не выдала, что Марина для нее больше, чем друг.
      Рассеянно оглядывая мастерскую, образцы стеклянных изделий и елочных игрушек на полках, Марина размышляла о том, что такое верность. Она думала о верности Тесс в те далекие годы: пусть Марина протестовала, сопротивлялась и не доверяла Делл, но Тесс настояла, что только Делл сможет разрешить все их проблемы. И все прошедшие годы Тесс оставалась верной Марине, хранила тайну Дженни, хотя могла бы воспользоваться ею, чтобы вымогать у Марины деньги, которых Тесс явно не хватало. Но Тесс не пошла на предательство. Как, наверное, и Делл, с чувством вины подумала Марина.
      За все эти годы никто из подруг ее не предал. Удивительно, что узы дружбы неподвластны времени, неподвластны ссорам, разлукам, долгому молчанию. Эти узы крепче тех, что связывают ее с Алексис, которая никогда не поступилась бы ради сестры своими чувствами или интересами и которая ради собственного блага готова пойти на все и даже погубить Марину. В первую очередь погубить Марину, в этом не было ни малейшего сомнения.
      Но только не Чарли. И не Тесс. И конечно, не Делл. Поразительно, но Делл хранила секрет даже от своего племянника Джо Лайонса. Должно быть, в этом есть и заслуга Тесс. Бедняжка Тесс. Теперь она платила за свою верность, став жертвой позорных обвинений.
      Марина испытывала жалость к Тесс Ричардс, этой уже немолодой женщине, лишенной любви и потерявшей близких. Она так и не сумела утвердиться в жизни и, наверное, уже не имела для этого сил. И вот теперь ужасное обвинение в преступлении, которого Тесс не совершала. В ней все больше крепла уверенность, что настоящий виновник – Виктор или Эдвард Джеймс.
      Марина подошла к полкам, рассматривала изделия и гадала, какие из них созданы руками Дженни и откуда у девочки этот талант. Она потрогала елочную игрушку.
      – Эдвард, – прошептала она, – конечно, у нее это от Эдварда.
      И вновь возникла беспокойная мысль о связи Эдварда Джеймса с исчезновением Дженни. Потому что за одну ночь волшебной любви Марина не могла достаточно узнать Эдварда Джеймса. Он оставался для нее незнакомцем. Она не имела ни малейшего представления о его настоящем характере. Возможно, он был таким же бессердечным, как Виктор Коу. И куда более опасным, чем жалкий, маленький Вилли Бенсон.
      Обхватив себя руками, Марина ходила взад и вперед по мастерской.
      Если Чарли не соберет денег для выкупа, она сделает это сама. Как бы там ни было, ей придется открыться королю. Кто бы ни заплатил выкуп, все равно тайна выйдет наружу, и всем станет известно, кто настоящая мать Дженни.
      Король не заслужил того, чтобы узнать из газет имя своей внучки. Марина рисковала вызвать его гнев и, самое ужасное, быть свидетельницей его страданий и самой пережить горечь унижения. Но пришло время платить по старым счетам и открыть отцу правду.
      Но прежде всего предстояло прояснить вопрос об Эдварде Джеймсе.
 
      Живет ли он по-прежнему в своем старом доме и преподает ли в колледже? Об этом Марина могла только гадать. Но следовало действовать, она не могла никого расспрашивать и должна была полагаться только на себя.
      Марина пересекла Эльм-стрит и пошла по Парадайз-лейн. Справа от нее был «Квадрат», слева учебные здания. В белом доме с темно-зелеными ставнями на окнах висели опрятные кружевные занавески.
      Марина остановилась, глубоко вздохнула и поспешила вперед, опасаясь, что переменит свое решение. По кирпичной дорожке она подошла к крыльцу, позвонила и стала ждать, разглядывая зеленую дверь и аккуратно подстриженные кусты перед домом.
      Она услышала, как поворачивается замок. Дверь отворилась. На пороге стояла женщина.
      – Что вам угодно? – спросила она. Это была пожилая женщина, полная, без талии и с кривыми ногами. Ее короткие волосы были седыми, глаза смотрели через толстые стекла очков. Уж не жена ли это Эдварда Джеймса?
      – Не знаю, сумеете ли вы мне помочь, – подчеркнуто вежливо начала Марина. – Я ищу человека, который жил здесь много лет назад.
      Женщина изучала Марину.
      – Это был преподаватель колледжа. Он читал лекции по государственному управлению. Его звали Эдвард Джеймс.
      – Его по-прежнему так зовут, – сказала женщина. – И он по-прежнему здесь живет.
      У Марины екнуло сердце.
      – Вот как? Может быть, он дома?
      – Да, он дома. Он читает.
      «Он читает, – подумала Марина. – Эдвард здесь, и он читает. Эдвард, отец Дженни».
      Марина смотрела на женщину, не зная, что еще сказать.
      – Мне не хотелось бы его беспокоить, но у меня к нему очень важное дело.
      – Как о вас доложить?
      Марина колебалась. Помнит ли он ее? А если помнит, признается ли в этом? Мысли Марины вернулись к Дженни... Ее ребенок. Их с ним дитя. Дочь, которую он, возможно, похитил.
      – Скажите ему, что это... Что это принцесса.
      Женщина с удивлением смотрела на Марину через толстые, увеличивающие глаза стекла очков.
      – Сейчас я узнаю, примет ли он вас, – сказала она и исчезла в доме, прикрыв входную дверь.
      Марина стояла не двигаясь, ее мысли, ее тело, ее чувства – все окаменело, замерло в неподвижности, кроме бешено бьющегося сердца.
      Дверь снова отворилась. На этот раз это был сам Эдвард Джеймс. Седина, которая некогда серебрила его виски, теперь выбелила голову, как снег горные вершины Вермонта; помимо усов, он носил теперь и аккуратно подстриженную бороду, обрамлявшую его загорелое, некогда красивое лицо, черты которого смягчил бег времени. Ворот белой рубашки был расстегнут на груди, уже не такой крепкой и широкой, как в прежние времена, а брюки в поясе были, пожалуй, несколько просторнее, чем следовало. В руке Эдвард держал книгу. Он смотрел на Марину и все шире улыбался.
      – Марина? – спросил он, и Марина поняла, что он ее узнал.
      Она поняла это по вспыхнувшему в его глазах свету, по нескрываемой радости, с которой он разглядывал ее лицо. Этот свет был словно луч маяка, нащупавшего в тумане ее истосковавшуюся душу.
      – Здравствуйте, профессор Джеймс, – сказала Марина. – Как давно мы с вами не виделись.
      – Да, да, – подтвердил он. – Прошу вас, войдите.
      Марина была в нерешительности. Чутье подсказывало ей, что Эдвард не имеет никакого отношения к похищению Дженни. Чутье подсказывало ей, что это честный, порядочный человек, который хоть и поддался тогда своему чувству, тем не менее остался верен данному когда-то слову. Радость наполнила все существо Марины при мысли, что этот человек отец Дженни. Ей хотелось знать, какие его качества унаследовала их дочь.
      Но тут она вспомнила о записке с требованием выкупа и причину, по которой явилась сюда.
      – Будет лучше, если мы поговорим на улице, – сказала она негромко, чтобы не услышала его жена. – Мне надо кое-что вам сказать.
 
      Они шли по дорожке вдоль пруда. Эдвард стал как бы ниже ростом, и его походка потеряла прежнюю уверенность. Они шли совсем рядом, но не касаясь друг друга; каждый из них думал о своем, но не говорил ни слова, молчание не угнетало их, а скорее умиротворяло, как это бывает между очень близкими друзьями, которые не нуждаются в словах. «Духовная близость, вот это как называется», – подумала Марина.
      – Вы прекрасно выглядите, Марина, – наконец произнес Эдвард.
      Марина отбросила назад волосы и улыбнулась.
      – Благодарю вас, – ответила она. – Вы тоже прекрасно выглядите, профессор.
      – Боюсь, годы не были так благосклонны ко мне, как к вам, – рассмеялся Эдвард. – С другой стороны, мне скоро будет пятьдесят пять. Представляете, пятьдесят пять.
      Он все еще не спросил, почему она в Нортгемптоне, он все еще не спросил, почему она пришла к нему.
      – Я много читал о вас в эти годы, – сказал он.
      – Неужели, профессор? – поддразнила его Марина. – Я не знала, что вас интересуют светские новости.
      – Трудно не заметить броские заголовки бульварных газет.
      Марина отвернулась и посмотрела на пруд.
      – Не следует верить всему, что пишут.
      – Вы так думаете?
      – Кое-что было правдой. Но с тех пор я изменилась.
      Марина почувствовала неловкость оттого, что ей приходится оправдываться. И тут она вспомнила, как легко прежде Эдвард читал в ее душе и видел ее подлинную сущность.
      – Надеюсь, вы не лишились такого своего качества, как непосредственность. Надеюсь, вы также не потеряли свою отзывчивость.
      – Непосредственность? – изумилась Марина. – Вы считаете, что непосредственность была моим качеством?
      – Без сомнения, – усмехнулся Эдвард. – Непредсказуемая. Взрывная. И в то же время отзывчивая. – Он слегка нахмурился. – Не уверен, что вы реализовали этот свой талант. Мне кажется, вы опасались последствий, к которым вас может привести эта отзывчивость.
      Они шли дальше в молчании, и наконец Марина заговорила:
      – Я боялась многих вещей, Эдвард.
      – А теперь?
      – Теперь? Теперь я пытаюсь совершать добрые поступки. Я пытаюсь спасти свою страну.
      Произнося эти слова, Марина поняла, что сама впервые поверила в их искренность.
      Эдвард кивнул.
      – У вас есть для этого все качества, принцесса. А что касается прессы, то я и без нее всегда был уверен, что из вас выйдет отличная представительница золотой молодежи.
      – Вы не ошиблись, – подтвердила Марина. – Наверное, следовало пройти сквозь это испытание, чтобы осознать, что полной свободы для меня не существует.
      Марина не знала, как объяснить Эдварду свои романы с Дмитрием, Раулем и, самое ужасное, с Генри. Она не знала, как объяснить ему, что в своем отчаянном стремлении слиться воедино с мужчиной, обрести любовь, она искала душевного покоя и спасения для себя, искала спасения сначала в слепом подчинении долгу, а потом в открытом, необузданном протесте. Только встретив Йорге, Марина обрела человека, который, правда, не искал любви, но принял ее как личность и доказал ей, что она умная, талантливая женщина, способная построить для себя, с учетом своего особого положения, прочную достойную жизнь, дающую удовлетворение и некое подобие свободы. Она не знала, как объяснить эти вещи Эдварду, да, пожалуй, в этом и не было нужды.
      – Я наделала много ошибок, – сказала Марина, когда они проходили мимо розария за особняком ректора и до них долетел запах цветущих роз. Такие же розы растут в саду ее матери, но королева уже больше не может наслаждаться ими. Марина почувствовала, что ее глаза наполнились слезами жалости к матери, вечной пленнице темницы, из которой нет выхода.
      Эдвард остановился и взял Марину за руку.
      – Мы все совершаем ошибки, принцесса, – заметил он.
      Марина посмотрела на его утешающую руку, на длинные пальцы, слегка сжимавшие ее ладонь. Нежные длинные пальцы, которые когда-то сплетались с ее собственными и касались ее тела с медленной страстной лаской, пробуждая ответное желание.
      Она посмотрела в его задумчивые глаза, но между ней и Эдвардом не вспыхнула так хорошо знакомая ей непреодолимая жадная потребность в быстром, коротком сексе для утоления страсти без всякого участия душевных сил. Эдвард не был похож на Дмитрия, Рауля и тем более Генри. То, что возникло сейчас между ними, называлось покоем, умиротворением и приятием друг друга. Так оно было между ними пятнадцать лет назад. И Марина знала, что это и есть сокровище, называемое любовью. Она хотела спросить у Эдварда, не сделали ли они ошибку тогда, в Вермонте, проведя вместе ночь, и что он об этом думает.
      Словно читая ее мысли, Эдвард ответил:
      – Может быть, со стороны морали наш поступок и заслуживал осуждения, но он не был ошибкой.
      – Были ли вы счастливы, Эдвард? Хорошей ли была ваша жизнь?
      Эдвард сунул руки в карманы, и они продолжили путь.
      – Хорошей? – повторил он. – Да, мою жизнь можно назвать хорошей. Тихой, разумной.
      – У вас так и не было детей?
      Он не сразу ответил.
      – Нет, не было. Анжелина не хотела детей.
      Они шли в молчании, слушая пение птиц.
      – Вы знаете, ее уже нет.
      – Кого?
      – Моей жены. Анжелины. Она умерла в прошлом году.
      – Умерла? А та женщина в доме?
      – Это Дорис, моя экономка. Не более.
      Внезапно до Марины дошел смысл его слов: Эдвард был одинок. Его жена умерла.
      – Мне очень жаль, Эдвард.
      Он пожал плечами.
      – Мне тоже. Мне очень плохо без нее.
      Марина не знала, что еще сказать.
      – То, что было у нас с вами, принцесса, это нечто особенное. У нас с Анжелиной было совсем другое. Она была... Она была для меня...
      Он не мог найти подходящего слова.
      – Она была вашей верной женой, – подсказала Марина.
      Эдвард кивнул.
      – И моим добрым другом.
      Марина протянула руку и коснулась его щеки. Борода была совсем не жесткой, а мягкой, податливой. Она не скажет ему о Дженни, как не сказала о ней пятнадцать лет назад. Дженни была ее тайной и останется таковой, потому что Марина теперь была почти уверена, что Эдвард не имеет никакого отношения к исчезновению Дженни. Она могла только надеяться, что, когда пресса обо всем разузнает, Эдвард не сделает ошибочных выводов.
      – Я сказала вам все, что хотела, Эдвард. Спасибо, что поговорили со мной.
      Они вернулись к его дому и остановились на въезде, не касаясь друг друга, не стремясь друг к другу сердцами, но единые духом, как двое бывших любовников, которые на краткий миг оживили прежнюю мечту.
      Он поцеловал ее в щеку, и она коснулась его щеки ответным поцелуем. Они грустно улыбнулись друг другу и медленно расстались, не сказав «прощай».
      Марина повернулась и пошла к Раунд-Хилл-роуд, засунув руки в карманы, высоко держа голову, с сердцем, полным любви. Но когда она услышала, как закрылась за Эдвардом входная дверь, ее поразила внезапная тревожная мысль: он не спросил, что привело ее в Нортгемптон. Эдвард видел ее последний раз пятнадцать лет назад и тем не менее не спросил, почему она оказалась здесь.
      Может быть, потому, что ему было все равно... Или потому, что это его не удивило.

      Как только Чарли увидела незнакомый, видимо, взятый напрокат, автомобиль, который, не притормаживая, свернул к дому, она сразу догадалась, что это Питер. С тех давних дней, когда он водил «корвет», Питер приобрел опасную привычку ездить на предельной скорости. Неожиданная черта для человека очень сдержанного во всех своих проявлениях.
      Чарли выбежала на улицу через заднюю дверь, чтобы обнять Питера без свидетелей и поговорить с ним без Джо Лайонса и агентов ФБР. Она торопливо спустилась по старым, подгнившим ступенькам крыльца и остановилась, ожидая, когда Питер выключит мотор, выйдет из машины и наконец признает тот факт, что Дженни является его дочерью.
      – Боже мой, Чарли, они нашли ее?
      Это были первые слова Питера, едва он вышел из машины и обнял Чарли. Ее злость куда-то исчезла, стоило ей только ощутить тепло его рук.
      – Нет, – ответила она тихо. – Пока не нашли.
      Он отстранился и отвел волосы со лба, и Чарли поняла, что никогда прежде не видела Питера таким неряшливым. Даже после любовной близости его волосы оставались аккуратно причесанными, как и подобает следящему за своей наружностью богатому человеку. Но сегодня и сам он, и его одежда, серые хлопчатобумажные брюки и трикотажная рубашка, выглядели несколько помятыми.
      – Ничего не произошло с тех пор, как подбросили записку. Никто не звонил. Агенты ФБР в доме. Они записывают телефонные звонки.
      – Господи, Чарли, что же нам делать? – умоляюще спросил Питер, глядя на нее по-детски растерянными глазами, ожидая, что Чарли все поправит и прогонит беду прочь.
      И в это мгновение ошеломляющая истина поразила Чарли: Питер ждал от нее решения проблем, ответа на все вопросы и готов был во всем ей подчиняться. До нее вдруг дошло, что он вел себя так все годы, всю жизнь со своей матерью. Он вел себя так всегда, а Чарли и Элизабет принимали это как должное.
      Но сейчас у Чарли не было ответа. Сейчас она была напугана и не уверена в себе так же, как Питер, этот мальчик, который так и не вырос. И вот впервые Чарли ожидала, требовала от мужа решительных шагов.
      Она начала плакать.
      – Господи, – повторил Питер и снова обнял ее.
      Плач перешел в рыдания.
      Питер прижал Чарли к себе, приглаживая ее растрепавшиеся волосы. Она чувствовала, как дрожь охватила его тело.
      – Это я все испортил, – прошептал он. – Это моя вина.
      – Нет, нет. Мы оба виноваты. Оба.
      – Скажи мне, что еще не все потеряно.
      – Не могу.
      – Прошу тебя, скажи.
      – Нет. Не могу.
      Быстрыми, нервными движениями Питер гладил ее по спине.
      – Мы найдем ее, Чарли. Во что бы то ни стало.
      Он перестал дрожать и вытер слезы с ее лица.
      – Мы ее найдем, – повторил он.
      Он повел Чарли за собой на лужайку, усадил на старый садовый стул с плетеным нейлоновым сиденьем и сам сел на другой рядом.
      – Расскажи мне все сначала, – попросил он.
      Все еще плача, она рассказала ему о яйце Фаберже и о записке. Потом сообщила о приезде Марины.
      – Зачем она приехала? – спросил он.
      – Они ее вызвали.
      – Боже мой, неужели она попытается...
      Чарли закрыла глаза. Прежде она могла бы успокоить Питера, сказать ему, что Марина не потребует вернуть ей ребенка, что она не может отнять у них Дженни. Прежде, при других обстоятельствах и других событиях, она могла бы уверить его, что все будет в порядке и что она все берет на себя. Но теперь она ограничилась двумя фразами:
      – Я не знаю, потребует ли она обратно Дженни. Я ничего не знаю.
      – Плохи наши дела, – отозвался Питер. – Может быть, Марина все это и затеяла. Она вела очень веселую жизнь, ей, наверное, это надоело. Может, она теперь решила, что ей нужна Дженни. Дженни, наследница престола...
      – Не думаю, что она на это пойдет, если любит Дженни.
      – Любит? – возмутился Питер. – Да как она может ее любить? Она даже не видела ее!
      Значит, Питер все-таки подтверждает свою любовь к дочери... Вновь заныло плечо. Нет, Чарли не могла сейчас думать о Марине, пока ей хватало и других забот.
      – Они подозревают, что, возможно, это Тесс, – сказала Чарли.
      – Какая ерунда! Тесс слишком занята оплакиванием себя, чтобы решиться на такой шаг.
      – Оплакиванием себя?
      – Ну да, она всегда только и делала, что жалела себя. Бедняжка Тесс. Пойми меня правильно, в остальном у нее все в порядке. Но даже когда мы были детьми, она все время жалела себя. Ее мать никогда ее не понимала. Потом погибли ее родители, еще одна причина, чтобы проливать над собой слезы. – Питер показал на дом. – Ты только посмотри на ее жилище. Ведь это свалка, мрачная свалка. Стоит ли удивляться, что она не вышла замуж. Кто захочет жить с человеком, который все время в депрессии?
      Чарли поразилась. Она никогда не считала, что у Тесс депрессия, разве только тогда, когда она покушалась на свою жизнь. Но ведь с тех пор прошло столько времени. Когда они окончили колледж, у Тесс были такие грандиозные планы... Она собиралась стать знаменитой художницей по стеклу...
      Чарли посмотрела на дом, который явно нуждался в покраске. И в новой жизни. Да, Питер прав. Удивительно, что он всегда знал об этом. Возможно, она никогда не считала Питера достаточно чутким к переживаниям других людей. А может быть, она просто не давала ему возможности проявить свою отзывчивость. Значит, он все-таки способен на сочувствие...
      – Есть ли у них другие версии?
      – Есть, – неохотно подтвердила Чарли.
      – Какие же?
      Чарли посмотрела на свои ноги, всегда прочно стоявшие на земле. Интересно, почему они вдруг онемели? Она и не заметила, как это произошло.
      – Он вернулся, Питер, – наконец сказала она.
      – Кто вернулся?
      Чарли подняла голову и взглянула на раскаленное летнее небо.
      – Вилли Бенсон.
      Питер встал так стремительно, что его стул упал и рассыпался, превратившись в груду металлических трубок и кучу старого нейлона.
      – Вилли Бенсон? – удивился он. – Почему они его не арестовали?
      Чарли обернулась и увидела на крыльце Джо Лайонса, который стоял, опираясь на шаткие деревянные перила.
      – Мы не можем взять его под стражу, потому что не можем его найти, – объяснил Джо и представился Питеру.
      Питер пристально смотрел на Джо. Джо снял шляпу.
      – Вы не пройдете в дом? Нам бы хотелось с вами побеседовать.
      Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда они входили на кухню.
      – Может быть, вы ответите? – предложил Коннорс Чарли.
      Онемение охватило теперь все тело Чарли, и она с трудом проковыляла в переднюю. Через дверь гостиной она видела Гринберга, расположившегося рядом с массой электронной аппаратуры. Он кивнул Чарли, и она взяла трубку.
      – Алло?
      На другом конце провода царило молчание. Чарли слышала лишь громкое биение своего сердца и еще приглушенный звук, словно кто-то дышал в трубку, прикрывая рот тряпкой. Чарли схватила Питера за руку.
      – Если вы хотите снова увидеть девочку, выполняйте мои указания, – наконец раздался голос. – В витрине супермаркета Торна выставлен большой коричневый рюкзак. Купите его и сложите туда деньги.
      Голос был низкий, неясный и звучал, как сквозь толщу воды.
      Гринберг кивнул Чарли.
      – Хорошо, – согласилась она дрожащим голосом.
      Гринберг жестом показал Чарли, чтобы она продолжала разговор.
      – Дженни здорова? – спросила Чарли.
      – Она в безопасности.
      Гринберг снова помахал рукой Чарли.
      – Когда вы хотите получить деньги? – заторопилась Чарли. – И где?
      – Я позвоню завтра. В полдень.
      Говоривший повесил трубку.
      Чарли отошла от телефона и упала в объятия Питера. Он целовал ее волосы и гладил плечи.
      – Это был мужчина? – спросил Питер.
      – Да... Нет... Я не знаю, – всхлипывала Чарли.
      – Трудно определить, – сказал Гринберг. – К сожалению, разговор был слишком коротким... Кстати, где Тесс?
      Чарли оглядела комнату. Она знала, что Марина вышла прогуляться. Тут были Джо Лайонс и два агента. Но Тесс нигде не было видно. Как и Делл.
      – Идем, Чарли, – сказал Питер. – Дженис заказала нам номер в отеле «Нортгемптон». Ты не должна оставаться в этом доме. – Питер посмотрел на агентов и на Джо Лайонса. – Я забираю жену в отель. Если мы вам понадобимся, вы нас там найдете.
      – Я считаю, ей лучше остаться здесь, – заметил Джо.
      – Нет, – твердо произнес Питер. – Если вы хотите побеседовать со мной, то вам придется отложить это до завтра. Мы вернемся сюда утром, а сейчас жене надо отдохнуть.
      Питер повел Чарли к дверям. Она прижалась к нему и с облегчением вздохнула, наполнив легкие теплым летним воздухом, как только они вышли за порог, оставив позади сумятицу и беспокойство. Она была благодарна Питеру за то, что на этот раз он все взял в свои руки.

* * *

      Тесс поднесла к губам стеклодувную трубку и подула в нее. Маленький прозрачный пузырек появился на другом конце.
      – Какой хорошенький, – похвалила Тесс вслух и снова подула. Маленький шарик начал медленно увеличиваться в размерах. – Из тебя получится отличное украшение для чьей-нибудь прелестной елочки. – Тесс нахмурилась. – Интересно, в какой дом ты попадешь? А что, если там живут люди, недостойные такого красивого украшения? Лучше было бы сделать из тебя вазу. Такую, как я задумала, под Фаберже. У тебя тогда была бы совсем другая жизнь. Прекрасная ваза, похожая на прекрасное творение Фаберже, которое принадлежало прекрасному ребенку. – Тесс положила руку на бедро; трубка опустилась вниз. – А знаешь что? Ты, шарик, никому не нужен. Ты бездушное, глупое украшение... Как, впрочем, и все люди.
      Тесс подняла трубку и подула в нее, но стекло остыло и не поддавалось.
      – Ах ты, дрянь! – закричала Тесс, швырнула трубку в стену, и стеклянный шар на конце разлетелся от удара. – Ах ты, неблагодарная дрянь!
      – Ты здесь, Тесс?
      Тесс сощурилась, вглядываясь в проем открытой двери, где в солнечном свете появилась чья-то фигура.
      – Какого черта тебе здесь надо, Лайонс?
      – Ты здорова, Тесс? Мы тебя искали.
      – Какое тебе дело до моего здоровья? Хочешь меня сейчас арестовать?
      Джо подошел поближе.
      – Был звонок.
      Тесс непонимающе смотрела на Лайонса.
      – Звонок от похитителя.
      – А... – только и могла произнести Тесс.
      – Он обещал позвонить завтра.
      – Он? Так значит, это была не я? – Она рассмеялась пронзительным смехом. – Вот оно что. А все это время вы подозревали меня.
      – Тесс... Я не...
      – Хватит темнить. – Она встала, взяла из печи трубку и подняла ее над головой. – Ты знаешь, кто ты, Джо Лайонс? Ты ублюдок. Одна вещь нужна была тебе от меня все эти годы, но ты так ее и не получил. Ты затаил обиду и ждал, чтобы мне отомстить, верно? – Она еще выше подняла трубку, словно готовясь нанести удар. – Но ты от меня ничего не получишь, сколько бы ни ждал. И знаешь почему? Потому что ты хрен моржовый. Грязный, вонючий маленький хрен. А я их терпеть не могу. Если не веришь, спроси у своей тетки. Знаешь, было время, когда я с ней спала.
      Джо отступил назад.
      – Не пугай меня, Тесс, все равно не удастся. Я всегда знал, что Делл лесбиянка.
      Тесс покрепче ухватила трубку. Потом плюнула. Джо увернулся от плевка, и слюна попала ему на ботинок.
      – Ублюдок! – повторила она и поднесла трубку почти к самому его лицу.
      Джо протянул руку и схватил трубку. Раскаленный конец обжег ему ладонь. Он вскрикнул и отпрыгнул назад.
      – Грязный ублюдок! – заорала Тесс, преследуя Джо и размахивая трубкой, нацеленной прямо на него.
      Джо снова отступил назад и наткнулся на металлический шкаф. От удара дверь шкафа распахнулась.
      – Грязный ублюдок и в придачу педераст! – наступала на него Тесс, задыхаясь и продолжая в опасной близости размахивать трубкой.
      Джо попытался встать на ноги и снова толкнул шкаф, из открытой дверцы которого посыпались коробки.
      – Паршивый ублюдок, посмотри, что ты наделал! – задохнулась от ярости Тесс и, отбросив в сторону трубку, нагнулась и принялась собирать коробки.
      Джо положил ей руку на плечо.
      – Тесс, – очень спокойно сказал он, – что это за коробки?
      – А тебе какое дело?
      – Я спрашиваю тебя, что это за коробки?
      – Пустые коробки, вот и все. – Тесс подняла одну и помахала ею перед его носом. – Пустые паршивые коробки.
      – Для чего они тебе?
      Тесс продолжала держать коробку в руке.
      – Это подарочные коробки, задница. Для моих елочных игрушек. Чтобы продать их подороже. – Она презрительно хмыкнула. – Тебе ведь все равно, – бормотала она, – тебе на меня наплевать.
      – Тесс, – снова начал Джо, – мне надо хорошенько рассмотреть эти коробки.
      Тесс закрыла глаза и глубоко вздохнула. Затем схватила серебристого цвета подарочную коробку, швырнула ею в Джо, упала на пол и расплакалась.
      – Ты понимаешь, – упорствовал Джо, – разбитое яйцо Фаберже лежало точно в такой же коробке?
      Тесс подняла голову и уставилась на него.
      – Ах ты, гад, значит, это ты все спланировал?
      Джо не ответил.
      Тесс шмыгнула носом и рукой вытерла сопли. Она хотела встать и не могла, охваченная слабостью. Словно в один миг кто-то высосал из нее всю энергию и душевные силы.
      – Где Дженни? – спросил Джо.
      Дженни, Дженни, Дженни... Имя мигало перед ней, как неоновая вывеска. Красавица Дженни, которая могла бы принадлежать ей одной...
      Тесс вскочила на ноги и бросилась к печи. Три трубки нагревались внутри в ожидании момента, когда с их помощью родится на свет произведение искусства. Тесс выхватила из печи одну из них с раскаленным красным концом и направила ее на Джо.
      – Ублюдок, – твердила она. – Грязный ублюдок.
      Джо, защищаясь, поднял руку.
      – Тесс, остановись!
      Но она уже бросилась вперед, целя ему в лицо.
      – Боже мой, Тесс! – увернулся Джо.
      – Никаких «Боже мой»! – вопила Тесс, атакуя Джо раскаленной трубкой.
      В ужасе Джо прикрыл лицо руками.
      – Ну что ж, прячься! Но сначала я выжгу твои яйца!
      Она сделала новый выпад, целясь трубкой ему ниже пояса. Джо схватил трубку за пылающий конец, оттолкнул в сторону, и Тесс выпустила ее из рук, а Джо поднял вверх ладони и взвыл от боли.
      – Чертова сука!
      Тесс взглянула на белый след на его левой руке. Запах горелого мяса наполнил комнату. Тесс часто обжигалась и знала, что скоро белый след станет красным, а потом почернеет. Он вздуется и будет гноиться и мокнуть. И болеть. Господи, как сильно он будет болеть. Тесс вспомнила, как ладони Джо когда-то касались ее груди, и рухнула на колени.
      – Я этого не делала, – всхлипывала она. – Почему все меня подозревают? Разве я могу причинить вред Дженни? Разве я могу причинить вред кому-нибудь? Я не хотела причинить вред Чарли... Я никогда не хотела обидеть тебя... Я хочу тебя... Я так тебя хотела... но ты так и не вернулся...
      Тесс нанизывала слова, как нанизывают на веревочку воздушную кукурузу, чтобы этими гирляндами украсить елки в домах людей, у которых есть семьи и дети...
      Внезапно Тесс приняла решение. Она должна была осуществить его немедленно, без всякой задержки, ей хотелось этого больше всего на свете.
      Она бросилась к печи, вытащила следующую трубку, рывком раскрыла на груди рубашку и направила на себя раскаленный конец. Но Джо опередил ее и выбил трубку из рук. Трубка упала ей на грудь, сжигая тело, сжигая сердце, безжалостно сжигая все на своем пути. Как это всегда случалось в жизни Тесс...
 
      Марина вернулась после встречи с Эдвардом, и агенты ФБР рассказали ей о случившемся.
      – Мисс Ричардс поместили в отделение для нервнобольных, – уточнил агент Коннорс. – У нее и у Джо ожоги третьей степени, но, я думаю, Джо поправится гораздо быстрее.
      – Ей нужна помощь, – сказала Марина. – Она в ней нуждалась годами. Помощь и понимание.
      Коннорс согласно кивнул.
      – Они там отлично лечат. Кстати, Джо сказал, что не станет подавать на нее в суд.
      Марина устало опустилась на старый диван в гостиной. Ну и история, все перемешалось и пришло в движение. И все из-за ее эгоизма. Если бы тогда она сделала аборт... Или призналась в своем поступке... Ей не следовало скрывать беременность, а вместо этого она разыграла роль мученицы, бедной принцессы, которая хочет обеспечить свободу своему дитяти. Но это было в прошлом, а теперь Марина знала, что в действительности ее заботили лишь собственная свобода и удовлетворение себялюбивых стремлений. Виктор назвал ее «избалованной принцессой», что она и подтвердила своими бессмысленными браками и скандальным поведением, куда худшим, чем козни сестры. И вот теперь она пытается загладить свою вину, погрузившись в работу, которая, как она утверждает, направлена «на благо народа». Что ж, она не лучше своекорыстной Алексис. Она даже хуже Алексис, потому что та по крайней мере не причинила никому вреда.
      – Тесс не виновата, – с уверенностью сказала Марина.
      – Мы обнаружили в мастерской гору подарочных коробок, точно таких, как та, в которой находилось яйцо, – напомнил Коннорс. – К тому же в мастерской отдельная телефонная линия. Тесс была там, когда позвонили.
      – Тесс не виновата, – повторила Марина. – И Вилли Бенсон тоже.
      Коннорс откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
      – Вам что-то известно, мисс Маршан?
      – Мне надо позвонить, – ушла от ответа Марина. – Прошу вас оставить меня в покое.
      – Надеюсь, вы знаете, что за сокрытие информации предусмотрено суровое наказание, – напомнил Гринберг.
      Марина отбросила назад волосы.
      – А вы, похоже, забываете, что я принцесса Новокии. Насколько я понимаю, у меня есть право на дипломатическую неприкосновенность.
      Агенты обменялись озадаченными взглядами.
      – Возможно, завтра я уже смогу сообщить вам, кто это сделал, – продолжала Марина.
      – Многое может случиться до завтрашнего дня, – недовольно нахмурился Коннорс.
      – Значит, завтра, – снова пообещала Марина.
 
      Это был самый тяжелый телефонный разговор в жизни Марины. Когда отец взял трубку, она чуть было не бросила свою, готовая вновь обратиться в бегство. Но бежать было некуда: прошлое продолжало жить, как ни старалась она с ним расстаться. Оно продолжало жить в Дженни, а она желала своему ребенку только добра.
      – Отец, – медленно начала Марина, – мне надо кое-что сказать тебе.
      Она говорила в трубку, словно обращаясь в пространство, словно на другом конце провода не было ее отца, короля Новокии. Она рассказала о своей беременности, о том, как обманула его, и о том, как Чарли и Питер удочерили ее ребенка.
      – И вот теперь девочку похитили, – продолжала Марина. – Наверное, Виктор каким-то образом узнал о ней. Мне кажется, это он похитил ее и требует выкуп в три миллиона долларов.
      Наконец Марина замолкла в ожидании реакции отца.
      – Марина, – очень спокойно произнес король Андрей, – прошу тебя, называй ее по имени. Ее зовут Дженни. Я всегда знал о ее существовании.
      Все завертелось перед глазами Марины, мир перевернулся с ног на голову.
      – Что ты говоришь? – переспросила она отца.
      – Николас всегда оставался мне верен. Он рассказал мне обо всем в тот самый день, когда ты позвонила и попросила остаться в Нортгемптоне на лето... Насколько я помню, ты что-то говорила о летних курсах.
      Значит, Николас рассказал королю? Марина оглянулась, ожидая увидеть Николаса за своей спиной, выполняющего привычные обязанности охранника. Но Николаса не было. Ведь она приехала одна, не позаботившись о сопровождении. Страх подкрался к сердцу. Боль начала пульсировать в висках.
      – Отец... – наконец собралась она с силами.
      – Все в порядке, дорогая. Тогда мы решили, что ты вольна поступать по своему усмотрению. Я всегда молил небо, чтобы прошлое не вернулось и не стало преследовать нас. И не причинило тебе вреда.
      – Боюсь, что теперь именно это и случилось, отец.
      Марина крутила телефонный шнур. Король Андрей молчал в поисках выхода из положения. Это была новая проблема, совсем не похожая на те, что возникали из-за неразумных публичных высказываний Алексис или газетных заголовков, объявлявших об очередном громком разводе Марины. Это было нечто другое, из-за чего могли пострадать многие люди.
      – Отец, почему ты скрыл от меня, что знаешь? – спросила Марина.
      – Я всегда помнил, какая у вас трудная жизнь, у тебя и твоей сестры, – после паузы сказал король Андрей. – В моей молодости все было по-другому. Меня воспитывали, чтобы я стал королем. Конечно, надо учесть, что я был мальчиком. Я не женоненавистник, но в таком вопросе пол имеет значение. В мое время быть принцем было куда легче, чем теперь принцессой. Люди отличались большей терпимостью и не были столь заражены любопытством, они не старались сбросить идолов с пьедестала в угоду злой зависти.
      – Отец, что же мне делать? – спросила Марина со слезами в голосе. – Я должна буду все рассказать полиции. Чтобы разыскать Дженни, им надо знать, с чего начинать.
      Марина услышала, как тяжело вздохнул отец на другом конце провода. Чувство вины не оставляло ее. «Господи, прости меня», – попросила она и тут же вспомнила о матери, которая не терзалась и не знала страданий, так как слабоумие отгородило ее от внешнего мира с его несправедливостью и суетой.
      – Ты права, – наконец отозвался отец. – Полиция должна знать правду. Они должны знать, что Дженни – твоя дочь.
      «Дженни – твоя дочь». Марина слышала слова, но не воспринимала их смысла.
      – А дальше что? – спросила она.
      – А дальше, когда ее найдут, – ответил король Андрей, – возможно, мы все по-другому посмотрим на вещи. Девочка, в конце концов, является законной наследницей престола.
      – Но имеем ли мы право принуждать ее к этому? – осторожно спросила Марина и тут же вспомнила, что Дженни не только наследница престола Новокии, но и внучка короля Андрея, его плоть и кровь.
      – Мы обсудим это позже, дорогая. Сначала надо найти Дженни.
      – Я расскажу полиции о Викторе, – сказала Марина.
      – Хорошо. Подожди, Марина, есть еще одна вещь, о которой я хочу тебя спросить. Николас не мог мне ответить, он утверждал, что не знает этого.
      Марина догадалась, что спросит король, и ее сердце забилось сильнее.
      – Кто отец ребенка? Кто отец моей внучки?
      – Он обычный человек незнатного происхождения. Хороший, порядочный человек, но без титула.
      – Он американец?
      – Да, отец. Это все, что я могу тебе сказать.
      Марина положила трубку и задумалась. Значит, отец все это время знал ее тайну. Все эти годы человек, от которого она больше всего ее прятала, надежно ее хранил. Вот они, неожиданные повороты судьбы, ошеломляющие события, которые не предскажешь.
 
      – Виктор не похищал Дженни.
      Голос Делл вывел Марину из задумчивости. Она быстро повернулась к старой женщине.
      – О чем вы говорите? И откуда вы явились?
      – Я была в спальне Тесс, собирала вещи, чтобы отнести ей в больницу.
      – И так удачно сложилось, что вы подслушали мой телефонный разговор? – рассмеялась Марина. – Зачем все-таки вы явились сюда, Делл? Почему вы не дома, где вас поджидает Вилли Бенсон? Наверное, полиция потому и не может его найти, что вы его прячете.
      – Я не знаю, где Вилли Бенсон.
      – Врете. Этот «бедный, несчастный, маленький человечек» всю жизнь укрывался под вашими юбками. Одному Богу известно, что он там делал. И это после того, что он сотворил с Чарли...
      – Немедленно прекратите этот разговор, Марина. – Обычно бледное лицо Делл покраснело. – Откуда вам знать, что такое быть отверженным, как себя чувствуешь, когда все тебя презирают. Неужели вы думаете, что я не виню себя за случай с Чарли? Сколько бессонных ночей я провела, коря себя за то, что позволяла Вилли целые дни проводить в магазине. Не будь этого, он бы никогда не встретил Чарли. А теперь слушайте, что я вам скажу, ваше высочество. Я давно уже поняла, что в случившемся не было моей вины, виновато общество, позволяющее таким, как Вилли, и многим другим свободно разгуливать по улицам городов, когда от них можно ожидать чего угодно...
      Марина предостерегающе подняла руку:
      – Прошу избавить меня от ваших лекций, Делл. Или вы мне сейчас скажете, что Виктор не виноват в похищении Дженни по той причине, что это сделал Вилли.
      – Какой бред, – с отвращением произнесла Делл. – Как можно даже вообразить, что такое существо, как Вилли Бенсон, способно кого-нибудь похитить? А что касается того, что я «укрываю» Вилли, то вы, Марина, единственный человек, которого я когда-либо «укрывала».
      Марина подошла к окну и посмотрела на улицу, узкую, извивающуюся и удивительно спокойную, и это в то время, когда здесь, в доме, кипели такие страсти. Она вспомнила тот вечер, когда увидела Делл, выходящую из квартиры Виктора, и старый гнев зашевелился у нее в душе. Она вспомнила ту ночь, когда Дженни появилась на свет. Тогда Делл что-то кричала ей, грозила рассказать Виктору, какая она избалованная девчонка... И еще что-то о том, как она, Делл, хранит тайны Виктора. Так где же разгадка? Значит, все эти годы Делл поддерживала связь с Виктором. Делл утверждает, что Виктор ни в чем не замешан. Чтобы так говорить, сама Делл должна быть соучастницей. Это они вместе с Виктором совершили преступление, чтобы наконец-то отомстить избалованной принцессе. Нет, она им этого не простит, она не даст им одержать верх и доберется до истины. Надо только подыгрывать Делл.
      – Откуда вы знаете, что Виктор не похищал Дженни? – спросила Марина.
      – Я только сказала вам, что он в этом не замешан.
      – Откуда у вас такая уверенность?
      Делл пригладила свою длинную ситцевую юбку, «крестьянскую», припомнила Марина, как их много лет назад называли.
      – Мы с Виктором не теряли друг друга из виду, когда он уехал из Нортгемптона, – сказала Делл. – Я обещала ничего не рассказывать вам, но теперь, наверное, это не имеет значения.
      – Не рассказывать о чем?
      – Я помогала Виктору получать социалистические газеты. Действительно, уже в те времена он хотел покончить с монархией в Новокии. Но он хотел покончить с ней совсем не по тем причинам, о которых вы думаете. Он хотел избавить вас от будущих обязанностей королевы.
      Марина в изумлении смотрела на Делл и не могла поверить тому, что слышала.
      – Вы глупышка, Марина, – продолжала Делл. – Виктор Коу был так сильно в вас влюблен, что плохо соображал. После того вашего свидания он должен был уехать отсюда. Он понимал, что вы сможете быть вместе только в том случае, если Новокия и вы тоже освободитесь от монархии.
      Марина слушала и сомневалась, но что-то внутри подсказывало, что Делл говорит правду.
      – Но почему, – начала Марина, – почему он не сказал мне? И почему все эти годы он только и делал, что прятался в горах и посылал угрозы моему отцу и моей стране? И почему теперь он похитил Дженни?
      – Вы меня не слушаете, – покачала головой Делл. – Я уже сказала вам, что он не имеет никакого отношения к похищению Дженни. Я сказала, что Виктор вас любил.
      Марина прижала пальцы к вискам, пытаясь понять.
      – Я сказала, он любил вас, Марина, – продолжала Делл. – Любил в прошедшем времени.
      – Значит, теперь он переменил свое отношение ко мне?
      – Он не сумел этого сделать, хотя я не раз убеждала его побороть свое чувство.
      – Не могу понять, что вы говорите!
      – Я говорю, что Виктор ничего не знал о Дженни. Потому что тринадцать лет назад, через год после рождения Дженни, я получила записку от одного из друзей Виктора. В ней он рассказывал об их попытке заложить бомбу во дворце вашего отца. Бомба взорвалась в пути, еще до того, как Виктор с небольшой группой повстанцев добрался до дворца. Виктор Коу был убит на месте.

      Чарли и Питер сидели в полутемном зале гостиничного ресторана. Чарли ковыряла вилкой в знаменитом фирменном салате и не ела.
      – Я сделал слишком много ошибок. – Питер смотрел на свой нетронутый бокал шардоне. – Я был плохим отцом для Дженни.
      – А я плохой матерью.
      – Это неправда. Ты замечательная мать.
      – Нет, Питер. Я слишком много времени тратила на то, чтобы понравиться твоей матери и мало времени уделяла Дженни. Совсем мало.
      В зале царила тишина. Чарли смотрела на толстые деревянные балки низкого потолка, на небольшие отдельные кабины с уютными столиками и старинными оловянными лампами. Какое множество людей перебывало здесь более чем за сто лет, и у каждого были свои проблемы. Но, наверное, никто не испытал такого горя, как похищение дочери.
      – Мы можем все изменить, – сказал Питер. – Вернется Дженни, и все пойдет по-другому.
      Чарли взглянула на лежавший рядом с ней на диване бумажный пакет с рюкзаком, купленным по пути в гостиницу. Большой коричневый брезентовый рюкзак, который поможет им вернуть Дженни.
      Или не поможет.
      – Ты думаешь, Питер, мы сумеем собрать такую сумму?
      Он поднес бокал к губам и, не отпив, поставил его обратно.
      – Есть один тайваньский предприниматель по имени Тонг Бо. Вот уже целое десятилетие он пытается купить отделение нашей компании в Сингапуре. Я заказал телефонный разговор с ним.
      – В Сингапуре? Но, Питер, ты вложил туда столько труда с тех самых пор, как умер отец Тесс.
      – Совершенно верно, – согласился Питер. – И смотри, что я от этого получил. Что получили мы с тобой. Я провожу там половину своей жизни, почти не вижу семью. – Он закрыл глаза. Чарли прежде не замечала, как много тонких морщинок появилось у него на лбу. – Возможно, все это только к лучшему.
      – Но отделение в Сингапуре стоит больше трех миллионов долларов.
      – Правильно. Но нам требуются наличные, Чарли. Я возьму три миллиона наличными и буду доволен сделкой.
      – А что скажет совет директоров?
      – Черт с ними. Если им это не нравится, пусть отправляют меня в отставку.
      Чарли прогнала мысль о том, что бы случилось, если бы Элизабет Хобарт была жива. Элизабет никогда не позволила бы Питеру продать отделение в Сингапуре, она не оценила бы Дженни в такую огромную сумму.
      – Если они тебя уволят, – заметила Чарли, – я всегда могу найти работу.
      Питер чуть заметно улыбнулся. Чарли отщипнула кусочек булочки, но так и не положила его в рот.
      – Какую же?
      – Прошу прощения, мистер Хобарт, но до замужества у меня были свои планы. Я собиралась открыть собственные фирменные магазины, разве вы не помните?
      – А ты знаешь, сколько надо денег, чтобы начать подобное дело?
      – Я хочу приносить пользу, Питер, – сказала Чарли. – Частично моя проблема состоит в том, что у меня нет цели в жизни. Если бы она у меня была, уверяю тебя, я стала бы куда лучшей матерью. Я уж не говорю о том, каким примером я служила для Дженни... Женщина, которая тратит жизнь на игру в бридж и коктейли.
      Официант налил воды в стакан Чарли. Она попросила убрать салат, который так и не попробовала.
      – И вот опять мы проводим время в пустой болтовне, – обратилась она к Питеру, – строим несбыточные планы, когда Дженни... Боже мой, Питер, как ты думаешь, где сейчас Дженни? А если с ней что-нибудь случилось? Может быть, она ранена?
      Питер ласково прикоснулся к ее щеке.
      – Дженни обязательно найдут, любимая. Вот увидишь, ее найдут. Нам уже недолго осталось ждать. А теперь пойдем к себе в номер. Тебе надо отдохнуть.
      Чарли, как автомат, последовала за Питером через зал, соединявший ресторан с холлом отеля. Когда они пересекали холл, внимание Чарли привлекла элегантная небольшого роста женщина, направлявшаяся к лифту.
      – Посмотри вон на ту женщину, – шепнула она Питеру.
      – Какую?
      – Вон ту, у лифта.
      На женщине были темные очки, голова закутана шелковым шарфом.
      Чарли нахмурилась, припоминая.
      – Мне кажется, я ее где-то видела. Уж очень она мне знакома.
      За женщиной закрылись двери лифта, а Чарли все еще была в недоумении.
      – Давай поторопимся, Питер. Надо выспаться, иначе, мне кажется, я лишусь рассудка.
 
      На следующее утро из Сингапура по факсу прислали документы. Питер сидел за небольшим круглым столом в номере, внимательно прочитывал, а затем быстро подписывал бумаги одну за другой. Чарли наблюдала, стоя у него за спиной. Он собирался отправить копии также факсом, а затем переслать срочной авиапочтой оригиналы. Если ничего не случится, курьер уже завтра доставит деньги наличными: три миллиона стодолларовыми банкнотами. Питер объяснил Чарли, что Тонг Бо договорился о получении денег прямо в Штатах, так как вывоз крупной суммы из Тайваня мог вызвать затруднения и задержки. Чарли очень надеялась, что завтра еще не будет поздно.
      – Ты слышишь? – спросил Питер, укладывая документы в конверт для пересылки срочной авиапочтой.
      – Что?
      – Ты слышишь, как мать переворачивается в своей могиле?
      Чарли наклонилась и обняла мужа.
      – Как я люблю тебя за твою смелость, – сказала она.
 
      В одиннадцать они вышли из отеля и пешком направились на Раунд-Хилл-роуд. Чарли надеялась, что прогулка поможет ей побороть чувство тоски и ужаса, с каждой минутой все сильнее сжимавшее ей сердце после похищения Дженни. И вот теперь еще Тесс, которая, как бы это выразиться, «распалась на части».
      На всем пути по небольшим тихим улицам рука Питера обнимала ее за плечи, а Чарли думала лишь об одном: кончится ли вообще эта история и чем она кончится.
      Лохматый Гровер выскочил им навстречу, изо всех сил махая хвостом, и Чарли наклонилась, чтобы погладить его, а он приветливо лизнул ее в лицо шершавым розовым языком.
      – Послушай, друг, – спросила Чарли, – а тебя кормили?
      Гровер смотрел на Чарли большими карими глазами и тяжело дышал.
      – Интересно, понимает ли он, что случилась беда? – сказал Питер.
      – Сначала исчезла Дженни и вот теперь Тесс. Бедный пес совсем растерялся. – Чарли почесала его за ухом. – Идем, Гровер, поищем для тебя еду.
 
      Марина сидела за столом в кухне и пила кофе.
      – Доброе утро, – сказала Чарли. – Есть какие-нибудь новости?
      – Никаких, – покачала головой Марина. – Агенты устроились в гостиной. Ты хоть немного поспала?
      – Совсем немного.
      Чарли открыла кухонный шкаф в поисках еды для собаки. Она обнаружила большую коробку сухого корма и насыпала его в пустую миску на полу, а вторую наполнила свежей водой. Бросила взгляд на большие настенные часы над холодильником, секундная стрелка которых медленно, слишком медленно ползла по пыльному циферблату. Потом села рядом с Мариной, и вместе они стали следить, как Питер ходит по комнате. Шаркающий звук его шагов да громкое лакание Гровера были единственными звуками, нарушавшими тишину.

* * *

      В двенадцать зазвонил телефон, и Чарли бросилась в прихожую, но приостановилась, ожидая знака от агента, и только когда тот утвердительно кивнул, сняла телефонную трубку, чувствуя, что все глаза были устремлены на нее: Питера, Марины, агентов и Джо Лайонса.
      – Алло?
      – У вас есть деньги?
      Голос был таким же невнятным, как и вчера.
      – Да, – подтвердила Чарли. И тут же опровергла себя. – Нет. Они в пути. Мы получим их завтра.
      Ответа не последовало. Чарли прикрыла рукой микрофон, ее лицо выражало муку.
      – Это очень большая сумма. Я могу получить ее только завтра.
      Кто-то вздохнул на другом конце провода:
      – Завтра и не позже. Иначе девочка умрет.
      Звонивший повесил трубку. Чарли стояла с трубкой в руке, звук отбоя назойливо терзал ее слух.
      – Черт побери, – сказал Гринберг. – Ваш разговор с ним был слишком коротким.
      Чарли затряслась. Она положила трубку и разрыдалась.
      – Если это так просто, то вы этим и занимайтесь! – выкрикнула она и выбежала из прихожей в кухню, а оттуда через заднюю дверь во двор.
 
      В эту ночь Чарли отказалась возвращаться в отель, она боялась, что похититель позвонит снова и не застанет ее на месте. Марина ушла к себе в комнату наверху, а Чарли и Питер всю ночь просидели на диване, обнимая друг друга и держась за руки.
      В какой-то момент, на границе между сном и бодрствованием, Чарли потрясла Питера за плечо:
      – Питер, ты спишь?
      – Угу...
      – Питер, я все думала... Та женщина, которую мы вчера видели... Там в отеле. Я, кажется, знаю, кто она.
      – Угу...
      – Проснись, Питер. Мне кажется, это сестра Марины. Та самая Алексис.
      Питер притянул Чарли поближе к себе, так чтобы ее голова легла ему на плечо.
      – Попробуй заснуть, дорогая. Ты переутомилась.
      Чарли вздохнула и закрыла глаза. Питер был прав. Она действительно переутомилась.
 
      Утро тянулось еще медленнее, чем ночь. Чарли сидела в кухне за столом и смотрела в окно. Питер вернулся в отель, ожидая прибытия курьера. Марина спустилась вниз и приготовила кофе. Она наполнила чашки, поставила кофейник на стол и села напротив Чарли.
      – Я им сегодня все расскажу, – объявила она.
      Чарли вздрогнула.
      – Кому и что ты расскажешь?
      Марина положила полную ложку сахара в коричневую жидкость.
      – Я расскажу агентам ФБР о Дженни. Что я ее родила.
      Чарли проглотила кофе, и он обжег ей горло.
      – Но в этом нет необходимости, Марина.
      – Нет, есть. Я сделаю это ради Дженни. Только так мы сможем ее найти.
      – Мы найдем ее. Как только мы заплатим выкуп, нам отдадут Дженни.
      Марина покачала головой.
      – Мы обе знаем, что, когда речь идет о похищении, все не так просто, – сказала она.
      – Да нет, не стоит преувеличивать. Дженни наверняка отыщется, – успокоила Чарли, не поднимая глаз от исцарапанной клеенки, покрывавшей стол.
      Надо остановить Марину, прежде чем она расскажет полиции, кем приходится ей Дженни. Если полиция узнает тайну, всему конец. Марина заберет Дженни с собой в Новокию...
      Мысли Чарли метались в поисках выхода. У нее начали дрожать руки.
      – Мне кажется, вся история каким-то образом связана с Новокией, – заметила Марина. – Более того, наверняка в ней замешана Делл Брукс.
      – Делл? Да что ты, Марина. Я знаю, что ты всегда ее недолюбливала...
      – Она поддерживала отношения с Виктором, Чарли. Они не прерывали связи. К тому же она исповедует социалистические идеи.
      – Перестань, Марина, двадцатый век уже на исходе. Коммунизм отжил свое время. Берлинская стена разрушена. Все это ушло в прошлое.
      Марина отпила глоток кофе.
      – Ты очень ошибаешься, Чарли. Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что творится в мире.
      Чарли встала и подошла к раковине. У нее кружилась голова, ноги не держали ее, и она ухватилась за край раковины.
      – Марина, давай сначала заплатим выкуп. Это пока все, что мы можем сделать. Если Делл участвует в похищении, мы скоро об этом узнаем. Но все-таки мне кажется, ты ошибаешься. Ты стала жертвой собственного воображения. Со мной это тоже вчера случилось. Мне показалось, что я увидела в отеле «Нортгемптон» твою сестру Алексис.
      Марина в изумлении замерла.
      – Ты видела Алексис?
      Чарли наклонилась, чтобы взять миску Гровера и долить в нее воды.
      – Я сказала, мне почудилось, что я видела Алексис. Удивительно, до чего могут довести бессонница и нервное напряжение.
 
      Питер появился в одиннадцать тридцать с брезентовым рюкзаком.
      – Мы все подготовили, – сказал он агентам, вновь занявшим свой пост в гостиной.
      – Дайте-ка мне сюда рюкзак, – потребовал Коннорс.
      Чарли отвернулась, чтобы не видеть, как агент открывает рюкзак. Она не хотела видеть деньги, она не хотела думать о том негодяе, которому они предназначаются. Ей было страшно вспоминать и о Дженни. А что, если Дженни голодна, если она напугана?.. Если ей больно...
      – Я кладу в рюкзак электронное устройство, – объяснил Коннорс. – Таким образом мы сможем следить за любым передвижением рюкзака. Это самый лучший способ найти девочку.
 
      Телефон зазвонил в полдень.
      – Оставьте рюкзак между входными дверями Нильсеновской библиотеки, – приказал все тот же неясный голос. – Через полчаса. Вы поняли?
      – Через полчаса между входными дверями Нильсеновской библиотеки, – послушно повторила Чарли. – А как насчет Дженни?
      Частые гудки телефона были ей ответом.
      – Как я и думал, – сказал Гринберг, – у нас нет времени, чтобы оцепить район. Или привезти собак-ищеек из Бостона. Придется действовать сообразно обстоятельствам.
      Чарли обернулась, чтобы посоветоваться с Мариной, но ее не было. Она вообще исчезла из дома.

* * *

      Наконец Марина владела нужной ей информацией, включая и то, что до передачи выкупа оставалось всего полчаса. На взятом напрокат автомобиле она промчалась по улицам города, не заботясь о соблюдении правил. Найти Дженни было важнее всего на свете. И теперь она знала, как ее искать.
      Она резко затормозила у гостиницы, встала во второй ряд, через две ступеньки преодолела лестницу и вбежала в холл.
      – Я хочу посмотреть регистрационную книгу, – потребовала она у портье за конторкой.
      – Извините, мисс, но я не имею права... – нахмурился молодой человек.
      – Я принцесса Марина Маршан из Новокии. У меня есть все основания считать, что здесь совершается международное преступление. А теперь давайте сюда проклятую книгу.
      Молодой человек рассмеялся.
      – Мне безразлично, леди, кто вы такая, пусть даже сама английская принцесса Диана, я все равно не могу показать вам регистрационную книгу.
      Марина растерялась: отель был огромным, а в ее распоряжении оставалось всего полчаса.
      – Тогда вызывайте полицию, – сказала она.
      – Что?
      – Я сказала, вызывайте полицию. Немедленно.
      Чья-то рука легла на конторку.
      – Нет никакой нужды вызывать полицию, – произнес чей-то голос.
      Марина обернулась. Позади стояла Делл.
      – А вам что здесь надо?
      – Ваша сестра в номере триста четыре, – сказала Делл. – Идите за мной.
      Марина не могла сдвинуться с места.
      – Нам надо спешить. Только что звонил Джо, он сказал, что у нас осталось меньше получаса.
      Марина быстро сопоставила факты.
      – Откуда Джо знает? Ведь его не было, когда позвонили.
      Делл, не останавливаясь, шла к лифту. Марина поспешила за ней.
      – Откуда он знает, Делл? Что тут происходит?
      Двери лифта открылись, и Делл вошла внутрь. Марина вскочила за ней.
      Внутри старинной, отделанной красным деревом и медью кабины лифта Делл наконец повернулась к Марине.
      – Джо не был у Тесс, потому что находился здесь, в отеле. Вы всегда недооценивали провинциальных полицейских, – добавила она с упреком. – Я узнала о приезде Алексис, как только она тут появилась. Так же как и мой племянник. Он уже с раннего утра прослушивает ее телефон.
      – Значит, вы с самого начала знали, что за всем этим стоит Алексис. – Двери лифта открылись, и Марина быстро вышла вслед за Делл. – А Дженни здесь?
      – Не думаю. Но мы сейчас узнаем.
      Дверь в номер 304 была открыта настежь. Изнутри доносились голоса. Марина обогнала Делл и остановилась на пороге.
      – Прекратите ваши выдумки, идиоты! – разносился громкий голос Алексис. – Прекратите нести чушь.
      Марина вошла внутрь. Перед кроватью стоял Джо Лайонс с толстой повязкой на обожженной левой руке, за его спиной находились еще двое полицейских в форме. Алексис сидела на краю кровати. Она была в желтых леггинсах и свободной майке. Широкополая соломенная шляпа лежала у нее на коленях. На вид ей можно было дать не больше восемнадцати. Марина в упор смотрела на сестру, и та наконец ее заметила.
      – Черт, – выругалась Алексис и отвернулась.
      – Прошу вас, выйдите на минутку, – обратилась Марина к полицейским. – Мне надо поговорить с сестрой.
      – Только побыстрее, – сказал Джо. – Она нам нужна, чтобы забрать выкуп. Если ее сообщник узнает, что мы ее арестовали, Дженни могут убить.
      Полицейские вышли, закрыв за собой дверь, и Марина осталась наедине с Алексис.
      – Где Дженни? – спросила Марина.
      – Она жива, – пожала плечами Алексис.
      – Где она?
      Медленная усмешка появилась на покрытых розовой помадой губах сестры.
      – Я точно не знаю.
      – Скажи мне, Алексис, почему ты это сделала?
      Алексис уставилась в стену.
      – Она ведь твоя дочь, правда? Это твой ублюдок.
      Марина почувствовала, как что-то с силой сжимает ей горло. Она провела по нему рукой, ища причину: веревку, шнур, любой предмет, способный убить ее. И не нашла ничего.
      – Это несправедливо, – с горечью произнесла Алексис. – Мои сыновья должны унаследовать трон. Только мои сыновья способны оценить такую честь.
      Марина закрыла глаза.
      – До чего же ты тупа, Алексис. Если бы ты оставила в покое Дженни, твои сыновья унаследовали бы престол. Мне он ни к чему. А тем более Дженни.
      – Тебе он ни к чему? Брось притворяться, Марина, я, может быть, и туповата, но не идиотка. Ты любимица отца. Куда бы ты ни исчезала и чего бы ни вытворяла, он всегда принимал тебя обратно с распростертыми объятиями. Насколько я понимаю, ты сначала хотела стать королевой, а уж потом навязать нам свою Дженни. Тогда мы уже ничего не смогли бы поделать. Ни я, ни мои сыновья...
      – Поэтому ты решила ее убить.
      Кончики губ Алексис поднялись вверх, глаза по-прежнему смотрели мимо Марины, в стену.
      – Да. Но мы решили представить это как похищение. – Алексис рассмеялась. – Никому и в голову бы не пришло заподозрить меня в похищении. У меня одних только драгоценностей на миллионы. – Улыбка исчезла с ее лица. – Но он стал чересчур алчным. Я сказала ему, чтобы он требовал миллион. А он запросил три. Эти простолюдины слишком долго собирали деньги. Потребуй он всего миллион, она бы давно уже была мертва.
      – Кто это «он»? – задохнулась Марина. – Кто твой сообщник?
      Джо вошел в комнату прежде, чем Алексис успела ответить.
      – Пойдемте, принцесса, – обратился он к ней. – Вам пора забирать рюкзак.
      Алексис бросила высокомерный взгляд на Джо.
      – Вы не имеете права меня принуждать. Я пользуюсь дипломатической неприкосновенностью.
      Марина схватила ее за плечо и изо всех сил встряхнула.
      – Если они говорят тебе «делай», ты будешь подчиняться! – выкрикнула она.
      Алексис не сдвинулась с места.
      – Вам действительно нужен этот кусок дерьма? – обратилась Марина к Джо.
      – Боюсь, что так. По их плану она должна изображать здешнюю студентку и смешаться с толпой учащихся. Затем она возьмет рюкзак и передаст его сообщнику около общежития Моррис-хаус.
      – Моррис-хаус? – удивилась Марина, но тут же прогнала подозрения. – Тогда почему вы не схватите ее сообщника прямо там? Чего вы ждете?
      – Он может нас заметить и попытается скрыться. Но агенты положили в рюкзак электронное устройство. Мы на это и рассчитываем. Мы усыпим его подозрения, и, возможно, он приведет нас к Дженни. Наверное, это единственный шанс найти ее.
      Марина снова повернулась к Алексис.
      – Слезай с кровати и делай, что тебе говорят. Или я позабочусь о том, чтобы ни один из твоих сыновей и близко не подошел к трону.
      Марина видела, как сестра сначала напряглась, а потом покорилась взявшему ее под руку Джо.
      – А вы возвращайтесь в дом к Тесс, – приказал Джо Марине, ведя Алексис к двери. – Тут небезопасно, лучше ждите нас там.
      Марина проследила за удалявшейся в сопровождении Джо сестрой, и новая мысль возникла у нее в голове: «Сообщник, кто может быть сообщником? Робкий муж сестры? Уж никак не он и, уж конечно, не один из их сыновей».
 
      Чарли закинула на плечо рюкзак. Было без десяти двенадцать. Тяжелый груз давил на спину, но Чарли не чувствовала боли. Пришло время поставить точку в этой драме и вернуть Дженни свободу.
      Маскируясь под студентов, агенты переоделись в джинсы и майки. Коннорс надел очки, а Гринберг даже прихватил с собой несколько книг с книжной полки в гостиной.
      – Мы будем прямо за вашей спиной, – сказал Коннорс. – Не оборачивайтесь, делайте вид, что нас не знаете. И не беспокойтесь, мы рядом.
      Чарли вспомнила Николаса, который всегда следовал за Мариной по пятам. Интересно, смогут ли агенты защитить ее, если похититель решит с ней разделаться.
      – Я пойду с вами, – сказал Питер.
      – Ни в коем случае, – отрезал Гринберг. – Вы должны оставаться здесь на телефоне на случай непредвиденных событий.
      – Каких еще событий? – закричал Питер.
      – Ради Бога, тише, – успокоила его Чарли и, поцеловав на прощание, направилась к тому самому дому, в котором когда-то провела столько радостных и печальных дней.
 
      Без пяти двенадцать девушки толпами высыпали из разных зданий студенческого городка. Летняя сессия, подумала Чарли и постаралась не вспоминать о том лете, когда лежала здесь в больнице после нападения Вилли Бенсона. Вместо этого она быстро зашагала к библиотеке, хотя плечо ныло под тяжестью рюкзака, а сердце щемило от плохих предчувствий. Она шла и твердила снова и снова: «Прошу тебя, Господи, поддержи меня. Прошу тебя, спаси и защити Дженни».
      Чарли открыла большую тяжелую дверь библиотеки как раз в тот момент, когда оттуда выходил какой-то человек. А что, если это он? Ее сердце громко забилось. Мужчина равнодушно скользнул по ней взглядом, кивнул, прошел мимо и начал спускаться вниз по лестнице. Чарли быстро огляделась и опустила на пол рюкзак. Она хотела было уйти, но не удержалась и снова посмотрела вокруг. Никого. Ни Коннорса, ни Гринберга, ни похитителя.
      Она снова открыла большую тяжелую дверь, чтобы выйти наружу, и чуть не сбила с ног студентку в желтых леггинсах и широкополой соломенной шляпе.
      – Простите, – пробормотала Чарли, быстро вышла из библиотеки и направилась обратно к дому Тесс.
      Пригнувшись за спинкой той самой скамьи влюбленных, Марина наблюдала за Алексис, которая направлялась к Моррис-хаусу. Марина нарушила приказ Джо Лайонса и не стала сидеть в доме у Тесс, а решила сама проверить, как выполняет указание Джо ее негодяйка-сестра.
      Алексис шла, согнувшись под тяжестью рюкзака. Даже на расстоянии Марина видела знакомое злое и непокорное выражение ее лица, и это после всего, что она сделала. «Дипломатическая неприкосновенность, как же, – усмехнулась Марина. – Ну и подлая штучка, эта Алексис». С сожалением она подумала о том, что, может быть, ей стоило вести себя с сестрой по-другому, говорить ей другие слова, показывать, как она ее любит, и тогда, возможно, бедная Алексис, актриса на вторых ролях в сердце короля и у трона, не совершила бы злодеяния. Если бы только она, Марина, имела мужество оставить у себя Дженни и вынести последствия этого шага. Если бы только Алексис поверила, что Марина с готовностью отдаст трон ее сыновьям. «Если бы, если бы... – твердила Марина, наблюдая, как Алексис приближается к общежитию, – если бы только я могла предвидеть это предательство».
      Внезапно Алексис скрылась за углом.
      – Только этого не хватало, – прошептала Марина.
      Она прокралась к самой веранде, где густо разрослась живая изгородь, и притаилась между шершавым бетонным фундаментом и колючим вечнозеленым кустом. Только бы сработало электронное устройство, которое Джо Лайонс и агенты ФБР положили в рюкзак, только бы оно привело их к тому месту, где томится Дженни.
      Марина вздрогнула, увидев, как Алексис появилась из-за дома и направилась к Грин-стрит, где как раз и находились полицейские. Удивительно, но Алексис все-таки выполняла приказ.
      Марина уже начала вставать из-за кустов, когда прямо перед ней между ветвями мелькнул знакомый рюкзак, и она снова пригнулась, дав сообщнику сестры пробежать мимо. Его шаги были твердыми и целеустремленными. Но, самое главное, они были ей хорошо знакомы. Марина невольно задержала дыхание: она отлично знала эту походку, и знала ее не один год. Это не была походка Джонатана Дюваля. И это не была походка сыновей Алексис. Марина зажмурилась. «Нет, – прошептала она. – Боже мой, только не это».
      Теперь ей было ясно, как действовать. Она потихоньку выбралась из своего убежища, огляделась вокруг и тут же заметила сообщника сестры. И хотя она сумела рассмотреть только его спину, последние сомнения рассеялись. Это был Николас.
      Она увидела, как он пробежал мимо общежития и с той же скоростью направился в сторону Райского пруда, спортивных площадок и Нортгемптонской больницы.
      Николас все увеличивал скорость, и Марина выскочила из-за кустов и пустилась за ним вдогонку. На бегу она пыталась убедить себя, что глаза ее обманывают, но ей некогда было выяснять правду: преступника следовало остановить.
      Она миновала танцевальную студию и пустилась вниз по склону к знакомому Красному мосту, где когда-то призналась Николасу, что беременна. То самое место, где она тогда целиком доверилась ему.
      – Негодяй, – шептала Марина, задыхаясь от бега.
      И вдруг остановилась.
      Николас стоял на мосту, повернувшись к ней лицом.
      – Мы с вами поменялись ролями, принцесса, – сказал он. – Теперь вы следуете за мной по пятам.
      Марина не могла отдышаться. Она хотела повернуть и броситься бежать в обратном направлении, но было поздно.
      – Где Дженни? – спросила она. – Что вы с ней сделали?
      – Она в безопасности. Я не собираюсь ее убивать.
      – Но у Алексис другие планы.
      – Я не детоубийца, Марина.
      Его тон был мягким, почти извиняющимся и не лишенным смущения.
      Внезапно Марине стал ясен их план во всех подробностях.
      – Это вы подговорили Алексис. Вы рассказали ей о Дженни, вы знали, что это выведет ее из себя. Вы знали, что она захочет убить Дженни.
      – Алексис легко предсказуема. Я не сомневался, что она пойдет на все ради достижения своих целей.
      – А отец? Он ведь вам доверял.
      Николас поправил на плече рюкзак. Он посмотрел по сторонам, словно соображая, что ему дальше делать.
      – Я ведь всего-навсего человек, принцесса. Человек, как всякий другой, с обычными желаниями. Вы не представляете, что значит работать на короля. День за днем, год за годом подчиняться чужой власти, видеть чужое богатство. Я заслужил эти деньги, я заслужил право быть богатым. Чтобы для разнообразия кто-то подчинялся мне, а не я ему.
      – Вам нужны были только деньги, Николас? Или вы стремились отомстить, к примеру, Алексис? А может быть, и всем нам?
      – Возможно, всем вам, – ответил Николас, глядя в землю.
      – И вы нашли орудие в лице Алексис. Вы использовали ее слабость, чтобы унизить нас.
      – Я не мог в одиночку получить деньги. Кто-то должен был мне помогать.
      – Например, чтобы звонить по телефону.
      Николас задумчиво потер щеку.
      – Алексис была единственным человеком, которому мешала Дженни. В наше время мало кто придает значение законности или незаконности рождения ребенка. Только у одной Алексис была причина расправиться с ней.
      – И еще у Виктора. Вы использовали его имя, чтобы запугать короля.
      – Никто не знал, что он мертв. Это был превосходный план. Все считали, что это его происки.
      Николас говорил с горячностью и убежденностью. Это был не тот Николас, которому Марина верила и которого любила всю свою жизнь.
      – Вы хотите погубить Новокию?
      Николас хмыкнул.
      – Поверьте мне, принцесса, никому не нужна ваша нищая страна. И мне в первую очередь.
      – Но вы хотели получить деньги...
      – Да, я хотел получить деньги, – пожал плечами Николас, – и в придачу запятнать благородное имя рода Маршан. – Николас поднял вверх палец, его щеки покраснели, глаза сузились. – Вы все ничем не лучше меня. Ни сам король, ни ваша проклятая сестра, да и вы тоже.
      Марина решилась на ответный удар.
      – Но теперь все кончено, Николас. Полиции все известно. Они задержали Алексис.
      Николас в молчании смотрел на Марину.
      – Они не могут с ней ничего сделать, – продолжала Марина. – Она пользуется дипломатической неприкосновенностью. А вот вы нет.
      Николас, словно раздумывая, посмотрел на пруд и вдруг выхватил из кармана какой-то предмет и повернулся к Марине. Пистолет был направлен прямо ей в сердце.
      – Я не собирался вас убивать, но вы не оставляете мне выбора, – сказал Николас. – Вы никогда не оставляли мне никакого выбора. И мне это надоело. Мне опостылело быть слугой королей и принцесс. Да еще принцесс избалованных.
      – Бросьте оружие, Фурман.
      Марина быстро обернулась. Джо Лайонс стоял за ее спиной. Он оттолкнул Марину в сторону.
      – Уходите отсюда, – приказал Джо Марине. – И побыстрее.
      Марина секунду колебалась, но потом пустилась бегом в гору.
      Раздался выстрел, и пуля пролетела над ее головой. Марина упала на землю, прямо в пыль лицом. Раздался еще один выстрел, и наступила тишина. Полная, ничем не нарушаемая мертвая тишина. Марина закрыла глаза.
      – Все кончено, принцесса! – крикнул ей Джо Лайонс. – Он мертв.
      Марина с трудом поднялась на ноги. На мосту она увидела тело Николаса Фурмана, надежного телохранителя, лежащее рядом с рюкзаком. Кровь текла по деревянному Красному мосту.
      «Он теперь действительно красный, – подумала Марина и заплакала. – А Дженни, где Дженни?.. Где ее искать?»
      – Вам надо было идти к Тесс, – сердито указал ей Джо. – Теперь мы можем вообще не найти Дженни.
      – Мы ее обязательно найдем, – раздался откуда-то голос Чарли.
      Не веря себе, Марина посмотрела на вершину холма. Там были Чарли, Питер, Делл и два агента ФБР. А между ними стоял маленький человечек со странной улыбкой на лице. Прошло столько лет, но это лицо навсегда запечатлелось в памяти Марины. Как и прежде, на нем были широкая рубашка и потрепанные штаны. Вилли Бенсон не изменил своему стилю.
      Агенты все-таки нашли Вилли, который прятался среди книжных полок в темном углу лавки Делл. Он прятался там, трясясь от страха. Он подслушал, как Делл и Джо Лайонс говорили о Дженни, о Чарли и о том, что его подозревают. Вилли знал, что не слишком умен, и все же он понял, какая опасность ему грозит... Он вспомнил давнишний случай с Чарли, той девушкой с мужским именем и красивыми волосами. Он вспомнил все и решил спрятаться.
      – Когда агенты допрашивали Вилли, он сказал, что видел девочку с черными волосами в старой больнице, – объяснила Чарли.
      – Красивые черные волосы, – сказал Вилли.
      – В больнице для душевнобольных? – спросила Марина.
      Чарли кивнула.
      – Я хожу туда играть, – широко улыбаясь, добавил Вилли. – Я там играю. А раньше я там жил.
      – И ты видел Дженни?
      Глаза Вилли радостно блестели.
      – Как же, видел. Даже два раза.
      Чарли обняла Вилли за плечи, удивляясь, что не испытывает ни гнева, ни страха.
      – Вилли отведет нас туда, – сказала она.
      – Я найду девочку, – бормотал Вилли. – Я знаю, где ее искать.
      – Вилли долго пробыл в больнице, – добавила Чарли. – Он знает там все ходы и выходы.
      Джо Лайонс потрогал повязку на своей обожженной руке и покачал головой.
      – Сержант, – приказал он одному из своих подчиненных, – заберите отсюда тело. И помните, что головой отвечаете за рюкзак. – Он повернулся к остальным. – А теперь по машинам.
      – Никаких машин, – отозвался Вилли. – Я не пойду с вами, если вы посадите меня в машину.
 
      Ей было непонятно, зачем этот старик похитил ее.
      Рот Дженни закрывал шарф, и от него уже начал идти неприятный запах. И все же Дженни впилась в него зубами, это был единственный способ сдержать слезы.
      Она стала думать о старике. Он знал, кто ее отец, и он знал ее мать. И еще он знал тетю Тесс. У него был странный смешной акцент. И дряблые щеки. Из телевизионных сериалов Дженни было известно, как важно не упускать из виду подобные детали. Она попыталась припомнить, что еще следует не упускать из виду, но так ни до чего и не додумалась. Это было обидно, особенно если учесть, сколько таких историй с похищением она просмотрела. Дженни целые вечера проводила у телевизора, когда родители куда-нибудь уходили, только бы не попадаться на глаза бабушке Хобарт.
      Может быть, старик имел какое-то отношение к бабушке Хобарт. Может быть, в завещании бабушки была секретная страничка, где говорилось, что от Дженни надо избавиться.
      «И что только лезет тебе в голову, – сказала себе Дженни. – Ведь бабушка Хобарт умерла».
      И все-таки Дженни помнила, что бабушка ее ненавидела. Ведь она не была такой хорошенькой, как мама или даже тетя Эллен. Особенно не к месту казались ее густые черные волосы, каких не было ни у кого в семье Хобарт, и еще темные глаза, совсем непохожие на глаза бабушки Хобарт и других родственников, чьи фотографии стояли на крышке покрытого шалью рояля в музыкальной комнате особняка.
      Дженни знала, что она чужак. Только не понимала, по какой причине. И так и не решилась задать кому-нибудь этот вопрос. Теперь, если она вновь увидит маму, то обязательно ее об этом спросит.
      От страха, переживаний, а может быть, от голода, она чувствовала боль в желудке.
      Дженни услышала быстрый шорох и возню и зажмурила глаза. «Это всего-навсего птица», – успокоила она себя. Но в душе девочка понимала, что это не птица, она не раз видела крыс в конюшне и помнила, как они шуршат.
      Она отвернула лицо от вонючего матраса и почувствовала сырость под собой. Она знала, что описалась. Помочилась в кровать. Дженни Хобарт, четырнадцати лет, помочилась в кровать.
      Она снова вцепилась зубами в шарф и в тысячный раз спросила себя, в чем она виновата и почему ей грозит смерть.

* * *

      – Это полное нарушение правил, – прокомментировал Джо, когда они через открытое окно проникли в подвал больницы.
      – К черту правила, – услышала Чарли голос Питера. – Мне надо найти свою дочь.
      Он назвал Дженни своей дочерью, и его слова, может быть, впервые прозвучали по-настоящему искренне.
      – Давайте разделимся на группы, – предложила Марина, стоя на влажном бетонном полу подвала.
      – Здесь распоряжаюсь я, – остановил ее Джо и тут же добавил: – Хорошо, давайте разобьемся на группы. Чарли и Марина пойдут с агентом Коннорсом. Они захватят с собой Вилли. Я и Питер пойдем с агентом Гринбергом и возьмем с собой Делл.
      – Вот увидите, я первый ее найду, – вмешался в разговор Вилли.
      – Не сомневаюсь, – подхватил Джо.
      – Жаль, с нами нет Тесс, – заметила Делл.
      Группы двинулись, каждая в своем направлении. Чарли шла, охваченная жалостью к Тесс.
      – Хорошо, что ее нет с нами, ты только погляди вокруг, – сказала Марина, словно читая мысли Чарли.
      Через кучи битого кирпича и мусора они пролезли в узкий тоннель.
      – Дженни! – громко звала Чарли, и в ответ ей неслось глухое эхо.
      – Дженни, где ты? – крикнула за ее спиной Марина.
      Неожиданный шорох привлек их внимание. Чарли взглянула себе под ноги и вздрогнула от отвращения. Толстая серая крыса спряталась за кучей кирпича.
      – Такой толстой можно и пообедать! – засмеялся Вилли.
      Чарли взглянула на Марину, и та отвернулась.
      – Дженни! – снова и снова уже слабым голосом безнадежно звала Чарли и шла следом за Вилли.
      – Могу поклясться, что она в круглом доме. Или в шоковой комнате, – сказал Вилли.
      – А что такое круглый дом? – спросила у Чарли Марина.
      Чарли молча продолжала идти вперед.
      – Круглый дом, – пропел Вилли, – это то место, где мы гуляем. Ходим и ходим по кругу. Физические упражнения способствуют умственному здоровью. – Он показал пальцем направо. – Круглый дом вон там. А шоковая комната в эту сторону.
      Агент Коннорс остановился.
      – Давайте разделимся. Так мы сэкономим время. Мисс Маршан пойдет с Вилли в круглый дом, а вы, миссис Хобарт, пойдете со мной.
      Чарли быстро взглянула на Марину, но та успокоила ее кивком головы.
      – Идите. Мы с Вилли отлично справимся вдвоем.
 
      Марина последовала за Вилли в правую дверь и дальше по темному гулкому коридору. Скоро они дошли до второй двери, и Вилли налег на нее плечом. Дверь под его напором со скрипом отворилась. За ней была просторная комната. Огромная пыльная и сырая комната. Посередине стоял большой деревянный турникет. Вилли попытался покрутить его.
      – Ничего не получается, – сказал он. – Он сломан. Ну как, вы теперь довольны?
      – Но Дженни здесь нет, – ответила Марина. – У тебя есть еще какие-нибудь светлые идеи?
      И тут Марина услышала звук. Приглушенный, он словно донесся откуда-то издалека. Марина обшарила глазами грязную серую комнату.
      – Дженни! – в который раз крикнула она.
      И снова тот же приглушенный звук.
      Марина заметила дверь в стене, подбежала к ней и распахнула. И невольно прикрыла рот ладонью. Это была тесная каморка со стенами, обитыми чем-то мягким. Посреди каморки на старом матрасе лежала девочка, подтянув к животу коленки; ее руки и ноги были связаны, а рот закрыт шарфом.
      – Дженни? – позвала Марина.
      Девочка смотрела в сторону Марины огромными глазами, и Марина знала, что они темно-синие. Марина погружалась в их глубину, и перед ней возникал образ: она сама много-много лет назад. Марина смотрела и не могла наглядеться, и незнакомое чувство радостной завершенности и полноты жизни охватило ее душу. «Это Дженни», – произнес голос у нее внутри.
      Девочка сдвинула брови и сказала что-то через шарф.
      Марина глубоко вздохнула, стараясь взять себя в руки. Затем опустилась на колени рядом с матрасом и развязала веревки, освободив из плена свое дитя.
      – Мамочка! – закричала Дженни, как только Марина развязала шарф, и слезы потекли у нее из глаз. – Где моя мама?
      У нее дрожали губы и плечи.
      Марина протянула руки и медленно привлекла к себе ребенка, прижала девочку к своей груди, к своему сердцу.
      – Успокойся, – шепнула она. – Твоя мама рядом с тобой.
      Она чувствовала у своей щеки прохладную щеку Дженни, плоть Дженни, которая некогда была ее плотью. Она чувствовала под руками кости Дженни, некогда такие маленькие и слабые, они теперь были сильными и крепкими. Она слышала легкое дыхание Дженни и знала, что именно она, Марина, сотворила такое чудо, она отказалась убить это прекрасное, великолепное существо, она дала ему жизнь. Она прижимала к себе свое дитя и гордилась, что родила его. Но Марина также помнила, что не она его вырастила и воспитала. Марина крепко прижимала к себе Дженни, стараясь навсегда запомнить этот миг, чтобы потом по желанию пробуждать воспоминание о нем. Наконец Марина шепнула Дженни:
      – Твоя мама сейчас придет, девочка. Подожди немного.
      Она укачивала Дженни в своих объятиях и стерла со своей щеки единственную выкатившуюся слезу.
      – Дженни! – раздался за их спиной крик Чарли.
      – Мамочка! – отозвалась Дженни. Она вырвалась из объятий Марины, встала и попыталась удержаться на ногах, но тут же упала обратно на матрас. – Я думала, меня никто не найдет.
      Марина отодвинулась, уступая место Чарли.
      – Господи, – воскликнула Чарли, все еще не веря своим глазам, – ты жива и здорова!
      И Дженни протянула руки к единственной матери, которую она знала.
      Марина некоторое время смотрела на счастливых мать и дочь, обнимающих друг друга, излучающих столько любви и счастья, что, казалось, в комнатушке стало светлее. Потом принцесса покинула мать и дочь, прошла мимо сияющего Вилли Бенсона, торжественно сдержанных агентов ФБР и удалилась по коридору туда, откуда пришла.

      – Все благополучно закончилось. Дженни здорова и невредима.
      Тесс слышала голос, доносившийся до нее с порога больничной палаты, но не хотела или не могла повернуть голову на подушке. Джо Лайонс был последним человеком, которого она желала сейчас видеть.
      – Тесс, ты меня слышишь? – спросил Джо. – Я сказал, что Дженни жива и здорова.
      Тесс смотрела на бетонную, покрашенную зеленой краской стену.
      – Я тебя слышала. Спасибо за новости.
      Она прижала к груди потертое жесткое одеяло и пожалела, что с ней нет тряпичной куклы, одной из тех, которые собирала Делл, чтобы прижать ее к груди и рассказать ей о своих бедах.
      Шаги Джо раздались уже в палате, он обошел кровать и остановился так, чтобы Тесс могла его видеть. Тесс отвернулась в другую сторону.
      – Как ты себя чувствуешь, Тесс?
      Она не ответила.
      Джо поднес к кровати стул и сел. Опять наступило молчание.
      – Я не уйду, пока ты на меня не посмотришь, – наконец объявил Джо.
      – В таком случае можешь смело требовать для себя вторую кровать.
      Она почувствовала его ладонь на своей спине.
      – Тесс, Дженни чувствует себя отлично. И ты тоже выздоровеешь. Ну, посмотри на меня. Пожалуйста.
      – Посмотреть на тебя? Зачем? Чтобы почувствовать себя еще большей идиоткой?
      – Ты не идиотка, Тесс. Ты эмоциональная и вспыльчивая женщина, только и всего.
      Тесс еще крепче прижала одеяло к груди и молила Бога, чтобы Джо убрал свою руку с ее спины и вообще шел из палаты куда подальше.
      Она услышала, что Джо встал.
      – Ладно, Тесс, ты победила. Хочешь всю оставшуюся жизнь оплакивать свою судьбу, твое дело. Я тебе не помеха.
      Тесс зажмурилась, но не сдержала слезы. Они скопились в уголках глаз и побежали по щекам. Тесс несколько раз моргнула и увидела спину Джо, направлявшегося к двери, толстую белую повязку на его левой руке, той самой, которую она так безжалостно обожгла.
      – Боже мой, Джо, – простонала она, – как мне стыдно.
      Джо остановился.
      – Почему тебе стыдно? – Он проследил за ее взглядом и высоко поднял забинтованную руку. – Вот из-за этого? Да она уже давно зажила. У меня были случаи и похуже. – Он вернулся к ее постели. – Разве я тебе не рассказывал о встрече этих демократов в Спрингфилде? Вот уж когда я действительно попал в заварушку. – Джо снял фуражку и пригладил рыжие волосы. – Вот уж когда мне досталось от проклятых демократов, чтоб им сдохнуть.
      На этот раз Тесс не могла сдержать смеха.
      Джо сидел на краю постели так близко от нее, что Тесс чувствовала тепло его дыхания.
      – И ты знаешь, Тесс, какие я сделал выводы? Я решил, что мы обязаны научиться жить вместе. Демократы, республиканцы, какая разница. Я решил, что мы должны принимать друг друга такими, какие мы есть, иначе нам не видать покоя и мира на этом проклятом шарике.
      И снова совсем неожиданно щеки Тесс стали мокрыми от слез.
      – Боже мой, Джо, знаешь, чего сейчас мне больше всего не хватает?
      Он тронул ее за плечо.
      – Мне нужна кукла, чтобы я могла ее обнять. Чтобы она мне сказала, что все будет хорошо.
      – Ну что ж, – улыбнулся Джо, – я никогда не умел играть в куклы. А сам я, может, подойду тебе вместо нее?
      Он наклонился к Тесс и осторожно обнял ее своими большими нежными руками, прижал к себе, как никто другой прежде за всю ее жизнь. И сказал ей, что все будет в порядке.

* * *

      Дженни сидела на полу в гостиной и наслаждалась теплом, исходящим от Гровера, биением его сердца под мохнатой шерстью.
      – Все будет в порядке, Гровер, – шептала она ему. – Теперь все будет в порядке.
      Она слышала голоса взрослых в соседней комнате, но не разбирала слов, ей это было ни к чему. Уже давно Дженни научилась отключаться от разговоров взрослых: ведь о ней самой они никогда не говорили. Они вечно обсуждали бизнес, или незнакомых ей людей, или свои планы. Все это не имело к ней никакого отношения, а значит, оставляло ее совершенно равнодушной.
      Одна тетя Тесс говорила с ней и слушала ее. Но тети Тесс сейчас здесь не было.
      Дженни гадала, как теперь пойдет ее жизнь. Она три раза вымылась под душем, но ей по-прежнему чудилось, что от нее пахнет тем сырым, гнилым подвалом. Она съела кусок пиццы, но продолжала ощущать во рту вкус гамбургеров с пикулями и горчицей, которыми кормил ее тот старик, только для этого и снимая шарф с ее лица.
      Она коснулась уголка рта, и ей стало больно, будто ужасный шарф, как и прежде, стягивал ей рот. Дженни посмотрела на свои ноги: лодыжки оставались распухшими после веревки, которая глубоко впивалась в тело. Это он, тот человек, связал ей ноги веревкой.
      Они сказали ей, что он мертв, но ей никогда не забыть его лица. И его странного смешного акцента. Такого же, как у той женщины, нашедшей ее в подвале. Женщины с густыми черными волосами и большими темными глазами. Прекрасной женщины, волосы и глаза которой так напоминали ей ее собственные.
      Она спрашивала себя, как пойдет ее жизнь и сможет ли она вообще когда-нибудь заставить себя съесть гамбургер.

* * *

      Из кухни Чарли наблюдала, как Дженни тихо сидит на полу в гостиной, почесывая Гровера за ухом. Чарли знала, что теперь Дженни нуждалась в особом внимании. Только время могло залечить нанесенные раны и заставить ее забыть о пережитом ужасе. Забота, терпение и поддержка – вот чего Дженни была лишена целые годы. Чарли потерла постоянно ноющее плечо и задумалась над тем, скоро ли исчезнет терзающее ее чувство вины, и исчезнет ли оно вообще.
      Она оглядела запущенную кухню. Агенты ФБР наконец ушли, забрав с собой свое оборудование. Делл и Питер у раковины мыли посуду, а Марина так и не вернулась. Чарли сомневалась, что она вообще появится. Полиция так и не узнала правды о рождении Дженни.
      Чарли устало вздохнула. Питер вытер тарелку, поставил ее в шкаф и подмигнул Чарли. Чарли улыбнулась в ответ. Она никогда не видела Питера за этим занятием. Ей всегда казалось, что он, как и Элизабет, в подобных делах рассчитывает на прислугу. Чарли словно заново знакомилась с мужем. На этот раз она постарается до конца узнать настоящего Питера.
      Задняя дверь вдруг открылась, и Чарли невольно вздрогнула от страха, но тут же вспомнила, что Дженни вернулась и ей ничто не грозит.
      В кухню вошел Джо Лайонс. За ним шла Тесс. Чарли бросилась к ней навстречу.
      – Прости меня, – сразу начала Тесс. – Я причинила вам столько неприятностей.
      Чарли протянула к ней руки, и они обнялись.
      – Не беспокойся, Тесс. Теперь все будет в порядке. Вот увидишь.
      Произнося эти слова, Чарли про себя улыбалась. Вот она, неизменная Чарли, постоянная неунывающая оптимистка.
      Гровер с лаем выскочил из гостиной, подпрыгивая и пачкая всех слюной. Дженни неуверенной походкой, будто сомневаясь, вошла за ним в кухню.
      – Тетя Тесс? – прошептала Дженни с тем особым блеском в глазах, который, Чарли знала, предназначался только Тесс, но никак не ей, Чарли.
      Чарли отступила в сторону, чтобы Тесс могла заключить Дженни в объятия.
      – Я прослышала, что у тебя тут были приключения, – сказала Тесс. – Что ж ты не пригласила меня с собой и лишила такого удовольствия?
      Дженни засмеялась.
      – Действительно удовольствие, – заливалась она смехом, крепко прижимая к себе Тесс и светясь любовью.
      Чарли вымученно улыбнулась. Прекрасно, конечно, что Дженни так сильно привязана к Тесс, но она не могла подавить в себе вспыхнувшую ревность. Чарли знала, что Тесс честно заработала любовь Дженни. Она была с ней сердечной, терпеливой, снисходительной. Такой, какой и должна быть настоящая мать. Такой, какой была мать самой Чарли. Чарли вздохнула и подумала, что, наверное, еще не поздно им с Дженни начать все сначала и что, надо надеяться, Дженни даст ей такой шанс. Чарли снова взглянула на Питера, и он опять подбадривающе подмигнул ей. «Мы будем счастливы, – повторила себе Чарли. – Все вместе мы будем счастливы».
      Чарли заметила в руках Джо большой сверток.
      – У меня есть кое-что для вас, Питер, – сказал Джо. – Целых три миллиончика, ни больше ни меньше.
      – Три миллиона долларов? – удивилась Дженни, высвобождаясь из объятий Тесс. – Вы заплатили за меня целых три миллиона?
      Питер положил на стол кухонное полотенце.
      – Маленькая мисс, – сказал он, – я действительно был готов заплатить за тебя целых три миллиона долларов. – Чарли увидела, как широко открылись глаза Дженни, но тут Питер предостерегающе поднял вверх палец и завершил свою мысль: – Но ни центом больше.
      Секунду Дженни серьезно смотрела отцу в глаза. Потом слабая улыбка появилась на ее лице. Тесс похлопала ее по плечу, и Дженни улыбнулась во весь рот.
      – Вот это да, – только и могла вымолвить она.
      Чарли приняла тяжелый сверток из рук Джо, благодарная ему за то, что он избавился от испачканного кровью рюкзака, который напоминал бы о жизни и смерти бывшего телохранителя.
      – Пойдем, тетя Делл, я провожу тебя домой, – сказал Джо.
      Делл закрыла кран и вытерла руки.
      – Я и сама могу дойти, – ответила она и тут же добавила: – Но я не откажусь от компании. Спасибо.
      – Постойте, Джо, у меня есть к вам вопрос, – сказала Чарли. – Как вы догадались, что это Николас?
      Джо прислонился к стене и снял шляпу.
      – А мы и не старались догадываться. У меня были свои подозрения, ведь Алексис не могла в одиночку провернуть такое дело. Но пока дело не дошло до передачи выкупа, мы действительно ничего не знали. Вот почему было так важно, чтобы Алексис сыграла свою роль до конца.
      – Но вы знали, что Алексис находится в Нортгемптоне?
      Джо кивнул.
      – А потом Делл рассказала нам, что Алексис и Марина никогда не ладили между собой.
      Чарли посмотрела на женщину, которая когда-то защищала их и заботилась о них. Делл отвела глаза.
      – В день приезда Алексис мы как раз поручили одному из наших полицейских просмотреть гостиничный мусор, – продолжал Джо. – Так мы нашли вырезки из журналов, соответствующие буквам в письме с требованием выкупа.
      – Боже мой, Дженни! – воскликнула Чарли. – Николас был с тобой в том ужасном месте.
      Дженни закрыла глаза. Но даже ее длинные темные ресницы и нежные веки не могли скрыть боль, которую она испытывала.
      – Он кормил меня гамбургерами из «Короля гамбургеров», – наконец произнесла Дженни. – А потом завязывал мне рот шарфом, чтобы я не могла говорить, и оставлял меня одну.
      Чарли застонала. Она подошла к Дженни, обняла ее и сжала изо всех сил. Дженни тоже обняла мать и, не сдерживаясь, расплакалась. Никогда прежде она так не плакала перед Чарли. Это был особый плач, открытый, доверчивый, молящий о сочувствии, и Чарли вытерла слезы дочери.
      – Так как же все случилось? Как он до тебя добрался?
      – Я... – начала Дженни и ухватилась за руку матери. – Я поссорилась с тетей Тесс.
      Теперь застонала Тесс.
      Чарли гладила волосы Дженни. Она хотела сказать ей, что не стоит теперь ничего рассказывать и ворошить прошлое. Что теперь они вместе и все беды позади.
      Но Дженни отошла в сторону и села на пол в уголке между кухонными шкафами. Она похлопала себя по колену, и Гровер послушно подошел к ней. Он лег и положил морду к ней на колени, а Дженни, не поднимая головы, начала его гладить и рассказывать, как все было.
      – Я вела себя ужасно с тетей Тесс, – призналась она. – Одним словом, из мастерской я вернулась сюда, в дом, к себе в спальню и стала смотреть альбомы тети Тесс...
      Чарли бросила быстрый взгляд сначала на Тесс, потом на Питера.
      – И что же было дальше?
      – Я услышала, что кто-то ходит внизу. Я думала, это тетя Тесс, и позвала ее, но она не откликнулась. И тогда ко мне в комнату вошел тот большой человек...
      – Николас, – подсказал Питер.
      Дженни подобрала под себя ноги и почесала Гроверу бок.
      – Он сказал мне, папочка, что вы с ним партнеры по бизнесу. Он сказал, что мне надо пойти с ним, потому что с мамой случилось несчастье. – Дженни подняла голову и посмотрела на Тесс. – Простите меня, тетя Тесс, но я забыла запереть входную дверь.
      – А как он добрался до Фаберже? – поинтересовался Джо.
      Дженни опустила глаза, а Гровер еще теснее прижался к ней.
      – Он сам увидел яйцо. Я сказала ему, что мы не должны брать яйцо с собой. А он засмеялся.
      Дженни по-детски недоуменно пожала плечами.
      «Четырнадцать лет, – подумала Чарли. – Почти взрослое тело, а ум еще маленькой девочки».
      – Он сразу догадался, что это такое, – продолжала Дженни и обвела всех взглядом. – Как он мог знать?
      – Он был из другой страны, Дженни. Недалеко от России, где делали эти вещи.
      – Тогда он знал, что оно ценное.
      Питер кивком подтвердил ее догадку.
      – Одного я не могу понять: зачем он разбил яйцо, – сказал Питер.
      – Алексис объяснила Марине, что они сделали это, чтобы произвести впечатление, – вступила в разговор Тесс. – Представляете, уничтожить вещь Фаберже, чтобы «произвести впечатление»?
      Джо поднял руку, требуя внимания.
      – Я думаю, все дело в том, что Фаберже трудно сбыть на черном рынке. Николас не имел никакого отношения к искусству, а Алексис слишком заметная фигура. Так что для них яйцо не представляло никакой ценности. Они руководствовались другими соображениями.
      – Мама, а та леди, которая меня нашла? – спросила Дженни. – Она училась с тобой в колледже? Она есть у тебя на фотографии.
      – Да, милая.
      Чарли, волнуясь, кусала губы.
      – А куда же она исчезла?
      Все в комнате молчали. Наконец заговорила Тесс.
      – Марина должна была вернуться к себе в Новокию. Но она пришла ко мне в больницу проститься перед отъездом.
      – Она приходила к тебе? – удивилась Чарли.
      Тесс кивнула.
      – Марина предложила мне работу. Я буду дизайнером флаконов для первого выпуска духов их фабрики. Так что, если я понадоблюсь Блекбернской галерее, им придется немного подождать.
      – Какая замечательная новость, Тесс! – воскликнула Чарли.
      – Если уж говорить о новостях, то у меня есть и другая, не слишком приятная. Сестра Марины имела наглость положить разбитое яйцо в подарочную коробку, которыми я пользуюсь для упаковки своих изделий! Она сказала, что это была «удачная мысль». Она заставила Николаса пробраться ко мне в мастерскую и украсть одну из коробок. Послушайте, а кто-нибудь кормил Гровера? – вдруг вспомнила Тесс.
      – Эту чертову собаку вообще не стоит кормить, – заметил Джо, чистя рукой свои синие форменные брюки. – Все эти три дня он только и делает, что слюнявит меня.
      – Я все равно его люблю, – отозвалась Тесс. – Он единственный мужчина, который при виде меня пускает слюни.
      – Может, именно поэтому у тебя такой несносный характер, что он единственный, – заметил Джо. – Ты ведь и стряпать-то не умеешь. Сколько лет знакома с Делл, а все не научилась у нее готовить.
      – Верно, готовить я не умею, – призналась Тесс. – И не собираюсь учиться.
      – А вот я умею. Может быть, на следующей неделе я сделаю для тебя пирог с курицей.
      Тесс сдвинула брови.
      – Может быть, на следующей неделе я уже буду в Новокии. Мы будем обсуждать там образцы флаконов.
      – В таком случае отложим угощение на пару недель, – сказал Джо уже с порога. – Пойдем, тетя Делл, надо дать людям отдохнуть.
      Только когда Джо закрыл за собой дверь, Чарли заметила чуть заметную улыбку на лице Тесс.
      – А что касается тебя, Дженни, – сказала Чарли, – то тебе пора спать.
      Дженни поцеловала Гровера в голову и поднялась с пола.
      – Мы здесь останемся? – спросила она.
      – На эту ночь, – ответил Питер. – А завтра поедем домой. Тесс надо работать. А нам надо решить, как мы потратим три миллиона, раз я подал в отставку и ушел из текстильной компании «Хобарт».
      Чарли не могла поверить своим ушам.
      – Думаю, брат с удовольствием возьмет на себя мои обязанности, – продолжал Питер. – К тому же и мне самому пора заняться чем-то конструктивным. К примеру, я подумывал о том, чтобы открыть сеть магазинов модной женской одежды. Это будет семейный бизнес, только наш и больше ничей.
      Чарли сияла улыбкой.
      – И мы будем по-прежнему жить в старом особняке? – спросила Дженни.
      Питер взглянул на Чарли.
      – Наверное, мы его продадим. Продадим и построим для себя совсем новый дом, – с уверенностью подтвердил он.
      – А как быть с моей лошадью?
      – Для Колокольчика мы тоже что-нибудь соорудим, например, лишнюю комнату в доме, – пошутил Питер.
      – У меня есть особая просьба, – сказала Чарли, по-новому ощущая, что такое подлинные ценности жизни. – Не заехать ли нам в Питсбург по пути домой? Повидаться с родными?
      Слишком долго Чарли притворялась, как счастливо ей живется в роскоши, слишком долго она запрещала себе даже думать об уютном, гостеприимном старом доме О’Брайанов.
      – Мы едем в Питсбург? – спросила Дженни с надеждой в голосе. – Мы там не были целых сто лет.
      – Значит, едем в Питсбург, – сказал Питер. – Пока не прошло еще двести.
      Дженни повернулась к матери, и Чарли увидела, как вспыхнуло в ее глазах радостное оживление, бесценный дар, без которого нет жизни.
      – Интересно, сколько у меня тетей и дядей? – спросила Дженни. – Я уже забыла. А сколько двоюродных сестер и братьев?
      – Боюсь, их не перечесть, – ответила Чарли. – А теперь иди в постель. Завтра нам предстоит долгая дорога.
      Улыбаясь, Дженни вышла из комнаты, оставив за собой ощущение радости, молодости и мечту о том, что завтра все пойдет по-другому. Чарли была полна уверенности, что так оно и будет.
      – Я сейчас поднимусь к тебе пожелать спокойной ночи, – крикнула она вслед Дженни.
      – Что ты, мама, я теперь большая. Меня не надо целовать на ночь.
      Маленькая девочка исчезла, и вместо нее появился подросток, почти взрослая девушка.
      – Жди меня, я сейчас поднимусь к тебе. – Чарли взглянула на Питера. – И папа тоже.
 
      Тесс поставила обе миски Гровера на пол и задумалась. Ожог на груди болел, но никогда прежде мысли ее не были столь ясными. Как близко в хаосе последних дней она подошла к той черте, за которой лежит мир тьмы, откуда нет возврата. Тот самый мир, куда она хотела уйти много лет назад. Как хорошо, что тогда ей это не удалось... Умри она тогда, она избавилась бы от больших страданий и одновременно лишила бы себя удивительных радостей: радости наблюдать, как растет Дженни, радости любви, подаренной ей Делл, радости надежды на будущее, которую теперь вернула ей Марина. И с этой новой надеждой возродилось прежнее забытое чудо: вернулся, вновь вспыхнул в ее груди тот крошечный огонек, ее путеводная звезда, сулившая успех и вдохновение творчества. Мысленно Тесс уже видела необыкновенные флаконы, которые она создаст для духов Марины... Ярко-розовые, украшенные золотым кружевом и маленькими искусственными жемчужинками.
      Тьма рассеялась, и снова для нее засияло солнце. Никогда больше Тесс не позволит черным теням взять верх над светом. Она будет лелеять и хранить этот свет, пусть освещает он все, что ждет ее впереди, хорошее или плохое. Она с благодарностью примет все. Как тогда ей сказала Делл: «Никто не может сделать тебя счастливой, если ты несчастлива сама».
      Завтра Дженни уедет вместе с Чарли и Питером, и кто знает, вернется ли она сюда когда-нибудь. Но пришло время перестать жить всего два с половиной месяца в году, воображая себя матерью чужого ребенка. И еще – надо раз и навсегда избавиться от грызущего чувства вины.
      – Я хочу вам кое-что сказать, прежде чем вы пойдете наверх, – остановила Тесс Чарли и Питера.
      Питер взял стул и сел, Чарли продолжала стоять.
      – Прежде всего я хочу поблагодарить вас за поддержку, – начала Тесс. – За то, что вы поверили в мою невиновность, поверили, что я не похищала Дженни. – Чарли хотела что-то сказать, но Тесс жестом остановила ее. – Вы всегда верили в меня, хотя, случалось, я этого не заслуживала. – Она подошла к Чарли и чуть коснулась белого шрама у нее на лбу. – Я все еще чувствую свою вину...
      – Тесс... – начала Чарли.
      – Все в порядке, Чарли. Не надо беспокоиться. Наконец я решила обратиться за помощью. Теперь я три раза в неделю буду посещать доктора Мендельсона. Это уже начало.
      – Твои проблемы начались ох как давно, – заметил Питер. – Еще когда мы были детьми, ты всегда была недовольна собой. Как если бы стремилась играть чужую роль, а не свою собственную.
      Тесс улыбнулась. Значит, Питер все-таки ее замечал. Как жаль, что мать не может этого услышать.
      – Мы всегда будем рядом с тобой, – сказала Чарли и взяла Тесс за руку.
      – Спасибо, – поблагодарила Тесс; комок в горле мешал ей говорить.
      – Но при одном условии, – добавил Питер, – что Дженни всегда будет иметь возможность рассчитывать на тебя. Ты будешь ей так нужна, когда она приедет сюда учиться.
      Тесс крепко сжала зубы, чтобы не расплакаться, купаясь в море их любви. Чарли обняла Тесс, и уже никто не чувствовал обиды или вины, боль от шрама и ожога прошла и забылась. Просто перестала иметь значение.

* * *

      Марина смотрела из окна «Боинга-747» на расстилавшуюся внизу Атлантику. Рядом в своем кресле спала Алексис. Какое наказание придумает король Андрей для сестры, этого хрупкого маленького создания, задумавшего похитить и, как считала Марина, даже убить Дженни? Предательство, всюду предательство... Предательство Алексис, предательство Николаса, и все ради денег и власти. Поймет ли когда-нибудь Алексис всю глубину своего преступления? Марина не удивилась, что Алексис не открыла полиции тайну рождения Дженни, в конце концов, не в интересах сестры разглашать, что Дженни является первой наследницей престола. К тому же ни Чарли, ни Тесс, ни даже Делл никогда не подтвердили бы утверждений Алексис, и это поставило бы ее в еще более глупое положение.
      Марина думала о трех сыновьях сестры и ее муже Джонатане. Какое бы решение ни принял король, Марина не сомневалась, что он постарается спасти свою семью от позора. Алексис, пусть это и несправедливо, сохранит свою репутацию. А разве справедливо, что Марина спасла свою репутацию, скрыв рождение Дженни? Вот они, королевские привилегии вместо свободы!
      Хотелось бы знать, будет ли Дженни учиться в Смитовском колледже. И будет ли изучать государственное управление у профессора Эдварда Джеймса. Конечно, она никогда не узнает, что Эдвард ее отец. Об этом знает одна Марина. Одна Марина и больше никто. Она закрыла глаза и поблагодарила небо за то, что Эдвард не был замешан в похищении Дженни и что он остался для нее единственной чистой любовью, человеком, ничем не запачканным и ничего не знающим.
      И еще Марина вспомнила о странностях Делл, и как из-за них она заподозрила ее в измене. С самого начала, с их первой встречи она была несправедлива к Делл. А ведь Делл помогла им разоблачить Алексис.
      – Как вы догадались, что моя сестра способна на такой низкий поступок? – спросила Марина у Делл, когда Джо увел Алексис из отеля.
      – Очень давно Виктор рассказал мне об Алексис, – объяснила Делл. – Виктора возмущало, как она обращается с вами. Вы были богиней для Виктора. Он готов был защищать вас от всех и вся.
      Марина задумалась.
      – Значит, Виктор действительно любил меня? – спросила она наконец.
      – Да, Виктор вас очень любил.
      Серые облака висели под самолетом, а Марина думала о Викторе и обо всех остальных мужчинах в ее жизни. После Виктора Марина никогда не доверяла ни одному мужчине, за исключением Эдварда Джеймса. Она вдруг поняла, что все эти годы лишь пользовалась мужчинами, не позволив никому из них доказать ей искренность своей любви. Даже своих мужей она лишила этой возможности, потому что не доверяла им так же, как и другим.
      А Виктор все-таки любил ее. Любил так сильно, что не пожалел для нее своей жизни.
      Закрыв глаза, Марина слушала гудение моторов и думала о том, что, может быть, судьба будет к ней благосклонна и она встретит человека, которому сможет доверять. А может быть, она его и не встретит, разве предскажешь повороты судьбы. Но как бы ни сложилось ее будущее, Марина знала, что пришло время изменить свою жизнь и взглянуть на себя другими глазами: не как на женщину без мужчины, а как на женщину-личность, самостоятельную, хотя и одинокую. Самостоятельную, удовлетворенную жизнью и в полном расцвете сил. Только добившись этого, она может рискнуть родить и воспитать ребенка. Марина вздохнула и вспомнила о единственном человеке, понимающем ее. Йорге, который так же, как и Марина, любит ее страну. Йорге, который принимает Марину такой, какая она есть, вдохновляет ее и работает вместе с ней. И хотя он утверждает, что супружество его не привлекает, всякий раз самые зеленые на свете глаза, глядя на Марину, говорят совсем о другом.
 
      Укрывшись одеялом, с Гровером под боком, Дженни лежала в своей самой любимой кровати и чувствовала себя необыкновенно счастливой. Все вокруг вдруг прониклись к ней горячей любовью: тетя Тесс, мама, отец, даже Делл вместе с Джо Лайонсом, даже та женщина, Марина, нашедшая ее и собиравшаяся дать тете Тесс заказ, который сделает ее знаменитой.
      Дженни знала, что Тесс была совершенно права: отец и мать ее любят, а мать всегда заботилась о ней. Дженни прижала к себе Гровера и подумала, что теперь наконец-то все наладится. У нее нет лучшего друга, чем тетя Тесс, но ведь надо ехать домой. Надо идти в школу, в десятый класс, и это даже радует ее. У них будет новый дом, не такой темный и печальный, как прежний особняк, без старых вещей и мебели, на каждом шагу напоминающих о бабушке Хобарт. И еще она будет заботиться о Колокольчике, хотя новый конюх сам хорошо справляется со своими обязанностями.
      Дженни улыбнулась и закрыла глаза. Интересно, разрешит ли ей отец в этом году ходить на свидания с мальчиками и позволят ли ей родители приехать в Нортгемптон на следующее лето. Она могла бы помогать в работе тете Тесс... А может быть, она снова увидит ту женщину, Марину, и поблагодарит ее за то, что она спасла ей жизнь.
 
      Чарли и Питер поднялись по лестнице в маленькую комнатку в мансарде. Решение было принято: они откроют Дженни правду и не станут больше беспокоиться, что истина дойдет до нее другим путем. А Марине незачем знать, что Дженни известна ее тайна. Они объяснят Дженни, что это их общий секрет, и он будет оставаться секретом столько времени, сколько потребуется. Секреты пусть редко, но все-таки бывают хорошими.
      Они вошли в комнату и сели по обе стороны постели. Дженни лежала посередине, справа к ней привалился Гровер, а левой рукой она обнимала тряпичную куклу из кукольного семейства Делл. Питер взял руку дочери в свою.
      – Как ты себя чувствуешь, девочка? – спросил он.
      – Хорошо, папа, – ответила Дженни. – Я еще не разобралась во всем случившемся, но все хорошо.
      Чарли потрогала лоб Дженни. Он был прохладным и сухим. Чарли подумала о том величайшем бесценном подарке, который ей сделала Марина и с которым не может сравниться дорогое кольцо с сапфиром и бриллиантами, подаренное Мариной семье О’Брайанов в то далекое Рождество. Сознавала ли сама Марина все благородство своей души и всю глубину своей доброты? Чарли надеялась, что Дженни унаследовала от нее эти качества.
      – Дженни, – сказала Чарли и взяла дочь за другую руку, – мы хотим тебе кое-что рассказать.
      – Мамочка, – возмутилась Дженни, – я уже слишком большая для сказок.
      – И все же послушай. Это сказка со счастливым концом.
      – Ладно, – согласилась Дженни и откинулась на подушку.
      Чарли посмотрела на Питера, и он подбодрил ее кивком. Чарли вздохнула и начала:
      – Однажды, в незапамятные времена, жила на земле прекрасная принцесса...