Гильденстерн идет к нему и, пройдя половину разделяющего их расстояния, наступает ногой на монету.

Гильденстерн.

– Дубль или при своих.

Актер.

– Идет… орел.

Гильденстерн поднимает ногу. Актер нагибается. Актеры толпятся вокруг. Облегченные вздохи и поздравления. Актер поднимает монету. Гильденстерн бросает ему вторую.

Гильденстерн.

– Еще?

Одни актеры – «за», другие – «против». Условия те же. Актер кивает и бросает монету.

– Орел.

Выигрывает и подбирает монету.

– Еще.

Гильденстерн бросает.

Актер.

– Орел.

Выигрывает, у него опять две монеты. Бросает одну.

Гильденстерн.

– Орел.

Выигрывает, подбирает и тут же бросает.

Актер (с некоторым колебанием).

– Решка.

Но выпадает орел. Гильденстерн поднимает монету. Актер бросает свою последнюю, согласно условиям, и отворачивается. Гильденстерн не поднимает ее, но наступает ногою на.

Гильденстерн.

– Орел.

Актер.

– Нет!

Пауза. Актеры возражают, они недовольны.

(Поясняющим тоном.)

– Им не нравятся условия.

Гильденстерн (убирает ногу, садится на корточки; поднимает монету, смотрит снизу вверх).

– Точно – орел.

(Подбрасывает монету и, когда она падает, прижимает ладонью к полу.)

– Если орел – я выиграл.

Актер.

– Нет!

Гильденстерн (убирает ладонь).

– Я прав. (Процесс повторяется.) Если орел – я выиграл.

Актер.

– Нет!

Гильденстерн (открывает монету).

– И опять я прав. (Повторяет процесс.) Орел – я выиграл.

Актер.

– Не-е-е-ет!

Он отворачивается. Актеры тоже. Гильденстерн встает и подходит к ним поближе.

Гильденстерн.

– Невероятно, а? (Останавливается, расслабляется и облегченно смеется.) – Пари, что год моего рождения, умноженный на два, дает четное число.

Актер.

– Вашего рождения?

Гильденстерн.

– Не веришь, не надо.

Актер.

– А вы мне верите?

Гильденстерн.

– Тогда – пари?

Актер.

– На мой год рождения.

Гильденстерн.

– Идет. Нечетное – ты выигрываешь.

Актер.

– Ладно.

Актеры выходят вперед, они начеку.

Гильденстерн.

– Отлично. Год твоего рождения. Умножаем на два. Четное число – я выиграл, нечетное – проиграл.

Молчание. Потом – ужасный шум, когда актеры соображают, что всякое число, умноженное на два, дает четное. Ужасный шум – они протестуют. Потом – ужасная тишина.

Актер.

– У нас нет денег.

Гильденстерн оборачивается к ним.

Гильденстерн.

– Ах так, а что у вас есть?

Актер молча вытаскивает вперед за руку Альфреда, Гильденстерн с грустью смотрит на него.

– И это все?

Актер.

– Это лучшее, что у нас есть.

Гильденстерн (смотрит вверх и вокруг).

– Тогда времена и впрямь дрянные.

Актер пытается что-то сказать, возразить, но Гильденстерн в ярости оборачивается к нему.

– Самый воздух воняет!

Актер отступает. Гильденстерн подходит к рампе и оборачивается.

– Альфред, поди-ка сюда.

Альфред подходит к нему и останавливается, испуганный и маленький.

(Мягко.)

– Ты часто проигрываешь, Альфред?

Альфред.

– Да, сэр.

Гильденстерн.

– Что же у тебя могло остаться для проигрыша?

Альфред.

– Ничего, сэр.

Пауза. Гильденстерн смотрит на него.

Гильденстерн.

– Тебе нравится быть… актером?

Альфред.

– Нет, сэр.

Гильденстерн смотрит вокруг, потом – в публику.

Гильденстерн.

– Ты и я, Альфред, – мы могли бы сейчас устроить тут и впрямь трагическое представление.

И Альфред, у которого глаза уже давно на мокром месте, начинает хныкать.

– Ну-ну, Альфред, таким образом не заполнишь театры Европы.

Актер пытается увещевать Альфреда. Гильденстерн снова его обрывает.

(Яростно.)

– Знаете вы хоть одну пристойную пьесу?

Актер.

– Пьесу?

Розенкранц (выходя вперед, робко, сбивчиво).

– Представление…

Гильденстерн.

– Мне показалось, вы называли себя актерами.

Актер (до него доходит).

– О да, да, конечно; мы актеры, именно, да. Но, знаете, когда спрос так невелик…

Гильденстерн.

– Но ты проиграл, нет? Как насчет какого-нибудь грека, а? Вы ведь знакомы с античными трагедиями? С этими великими классиками убийств? Все эти типы, эдипы, оресты, инцесты, братья и сестры, лезущие друг на друга, а также само…

Розенкранц.

– Срамо…

Гильденстерн.

– Самоубийства… девы, возжаждавшие богов…

Розенкранц.

– И наоборот.

Гильденстерн.

– В общем, в этом роде – подходит?

Актер.

– Да, хотя… знаете, мы скорей принадлежим к школе, для которой главное кровь, любовь и риторика…

Гильденстерн.

– Ладно, выбирайте сами… если тут есть из чего.

Актер.

– Это трудноразделимо, сэр. Ну, мы можем вам выдать кровь и любовь без риторики или кровь и риторику без любви; но я не могу дать вам любовь и риторику без крови. Кровь обязательна, сэр, – все это, в общем, кровь, знаете ли.

Гильденстерн.

– И это то, что как раз нужно публике?

Актер.

– Это то, на что мы способны, сэр.

Небольшая пауза. Он отворачивается.

Гильденстерн (кладя руку на плечо Альфреду, с иронией, но мягко).

– Ну, ступай, мы дадим тебе знать.

Актер отходит в глубь сцены, Альфред – за ним.

Актер (командует).

– Тридцать восьмой!

Розенкранц (приближаясь, заинтересованно).

– Номер сцены?

Актер.

– Сэр?

Розенкранц.

– Одна из ваших – э-э-э – позиций? Фигур?

Актер.

– Нет, сэр.

Розенкранц.

– Ах нет…

Актер (отворачиваясь, к актерам, уже разбирающим повозку с реквизитом).

– Выходы там и там. (Указывает на обе кулисы.)

В течение последних четырех реплик сам он не двигается с места. Гильденстерн ждет.

Гильденстерн.

– Ну… разве ты не пойдешь переодеться?

Актер.

– Я никогда не переодеваюсь, сэр.

Гильденстерн.

– То есть всегда в форме?

Актер.

– Так точно.

Пауза.

Гильденстерн.

– Гм, и когда же твой выход – на сцену?

Актер.

– Я уже здесь.

Гильденстерн.

– Но если уже, почему не начинается?

Актер.

– Я уже начал.

Гильденстерн.

– По-моему, еще ничего не началось. Ну, ладно, мы пошли. Приступайте.

Актер.

– Я дам вам знак.

Он все еще не двигается, и неподвижность эта наконец становится заметной и несколько странной. Пауза. Розенкранц подходит к нему и останавливается, нос к носу.

Розенкранц.

– Виноват.

Пауза. Актер поднимает ногу, под ней – монета Гильденстерна. Розенкранц наступает на нее. Смеется.

– Благодарю.

Актер поворачивается и уходит. Розенкранц наклоняется над монетой.

Гильденстерн (удаляясь).

– Пошли.

Розенкранц.

– Слушай, вот везенье.

Гильденстерн (оборачиваясь).

– В чем дело?

Розенкранц.

– Это была решка.

Бросает монету Гильденстерну, который ее ловит. В это время происходит перемена освещения, в результате которой в действие как бы включается внешний мир, но не особенно сильно. И на сцену вбегает в некоторой тревоге Офелия, поддерживающая руками юбки; её преследует Гамлет. Офелия, очевидно, шила; в руках у нее какое-то рукоделие. В этой сцене они оба молчат. Гамлет – без шляпы, камзол его распахнут, чулки без подвязок спадают на щиколотки, он бледен как полотно, колени его дрожат. С печальным выражением лица он берет Офелию за плечо и крепко его сжимает, потом отстраняет ее от себя на расстояние вытянутой руки и, прижимая другую руку к своему лбу, вперяется взглядом в ее лицо, как бы желая запомнить его навсегда. Затем, махнув рукой и трижды кивнув головой – самому себе, – он поднимает взор, исполненный такой печали и глубины, как будто все его существо потрясено и сейчас он умрет. После чего он наконец выпускает ее и движется к выходу, не спуская с нее глаз… Офелия убегает в противоположную сторону.

Розенкранц и Гильденстерн стоят, окаменев. Первым приходит в себя Гильденстерн – он бросается к Розенкранцу.

Гильденстерн.

– Пошли отсюда!

Но – фанфары: входят Клавдий и Гертруда в сопровождении придворных.

Клавдий.

– Привет вам, Розенкранц (поднятой ладонью он приветствует Гильденстерна, пока Розенкранц кланяется; Гильденстерн кланяется поспешно и с опозданием)… и Гильденстерн!

Поднятой ладонью он приветствует Розенкранца, пока Гильденстерн кланяется ему; Розенкранц, не успев еще выпрямиться, сгибается снова. Опустив голову, он бросает быстрый взгляд на Гильденстерна, который готов выпрямиться.

Розенкранц и Гильденстерн поспешно поправляют на себе одежду.

Гертруда.

Розенкранц и Гильденстерн кланяются.

Розенкранц.

Гильденстерн.

Клавдий.

– Спасибо, Розенкранц (обращаясь на этот раз к Розенкранцу, который не был готов к этому, потому что Гильденстерн уже склонил голову) и Гильденстерн (обращаясь к Гильденстерну, который согнулся пополам).

Гертруда (поправляя Клавдия).

– Спасибо, Гильденстерн (обращаясь к Розенкранцу; тот кланяется, подмигивая Гильденстерну, который остается все время согнувшимся; оба кланяются, исподтишка поглядывая друг на друга)… и Розенкранц (обращается к Гильденстерну в тот момент, когда они оба выпрямляются; Гильденстерн снова кланяется).

Двое придворных выходят вперед, давая знак Розенкранцу и Гильденстерну следовать за ними.

Гильденстерн.

Гертруда.

Розенкранц и Гильденстерн направляются к выходу, но навстречу появляется Полоний. Они оба останавливаются и кланяются ему. Он кивает им и спешит на просцениум, к Клавдию. Они оборачиваются и смотрят на него.

Полоний.

Клавдий.

Полоний.

Уходит; на сцене остаются Розенкранц и Гильденстерн.

Розенкранц.

– Я хочу домой.

Гильденстерн.

– Не давай им сбить себя с толку.

Розенкранц.

– Да не для меня это…

Гильденстерн.

– Ничего, скоро все будем дома – будем дома ждать погрома.

Розенкранц.

– Не по нутру мне все это…

Гильденстерн.

– В нашем доме домовой…

Розенкранц.

– Голова раскалывается…

Гильденстерн.

– Ходит книзу головой…

Розенкранц (истерически).

– Хва-атит!.. У меня ум за разум заходит, слышишь! В башке что-то застопорилось – точно намертво – какая-то мертвая точка – понял? И все это пахнет мертвечиной…

Гильденстерн (тоном няньки).

– Ну, ну… скоро будем не все дома… гм… ждать погрома… ну же… (Быстро.) Слушай, бывало с тобой когда-нибудь – внезапно – без всякого повода – идиотское ощущение, что не знаешь, как пишется «жена» – или «дом», – хотя сто раз писал эти слова – но ощущение такое, будто никогда не видел букв, стоящих в таком порядке?

Розенкранц.

– Я помню, что…

Гильденстерн.

– Ну?

Розенкранц.

– Что было время, когда вопросов не возникало.

Гильденстерн.

– Но они были. Эти или другие – не в том суть.

Розенкранц.

– Скорей ответы. Ответы были на все.

Гильденстерн.

– Просто забыл.

Розенкранц (взрываясь).

– Ничего не забыл – я всегда прекрасно помнил свое имя и твое тоже. О чем бы ни спрашивали – ответы были. Проблем не было – каждый знал, кто я такой. А не знал, так спрашивал, и я отвечал.

Гильденстерн.

– Отвечал, да. Но вся штука в том, что твои ответы были… правдоподобны – но не инстинктивны. Вся наша жизнь – она так правдоподобна, что вроде какая-то пленка на глазах, – но случайный толчок, и перед тобой черт знает что. Полуреальная заря, полуреальный человек стоит в седле и колотит в ставни. Ничего, кроме плаща и шляпы, воспаряющих над землей в морозном облаке пара – из его же собственного рта, – но когда он. позвал – мы пошли. Мы пошли, это уж точно.

Розенкранц.

– Ну, я, понятное дело, в этом уже по уши. Мне-то ведь все равно. Но ты почему ничего не придумаешь?

Гильденстерн.

– Потому что не имеем права капризничать. Мы отмахали такой путь не для того, чтоб попасть на крестины. Все это устроилось до нас. И нам еще повезло, а то пришлось бы перерывать все святцы, как двум слепцам, громящим базар в поисках своих портретов… По крайней мере, у нас есть варианты.

Розенкранц.

– Таким образом…

Гильденстерн.

– Хотя нет выбора.

Розенкранц.

– Ты поставил меня в дурацкое положение, с этими…

Гильденстерн.

– Я и сам выглядел таким же дураком.

Розенкранц (с тоской).

– Что хочется понять, так ту причину.

Гильденстерн (с издевкой).

– О, даждь нам днесь приличную личину.

Розенкранц (обессиленно).

– Домой, я хочу домой. (Делает несколько шагов.) С какой стороны мы пришли? Я потерял ориентацию.

Гильденстерн.

– Единственный вход: рождение, единственный выход – смерть. Какие тебе еще ориентиры?

Они подходят друг к другу.

Розенкранц.

– Мы никому ничего не должны. Гильденстерн. Мы влипли. Каждый твой поступок, пусть ничтожный, порождает другой, неизвестно где, неизвестно чей, а тот – третий и так далее, замкнутый круг. Так что смотри в оба и навостри уши. Будь осторожен и следуй инструкциям. И все будет в порядке.

Розенкранц.

– До каких пор?

Гильденстерн.

– Пока все не кончится само собой. Тут есть своя логика – все происходит само собой, не волнуйся. Расслабься и плыви по течению. Когда кто-то берет тебя за руку и ведет как ребенка – хоть ты давно уже потерял невинность, – это словно тебя вознаграждают, словно получаешь добавочную порцию детства, – и как раз тогда, когда меньше всего ожидаешь, – словно приз за хорошее поведение – или за то, что вообще не имел детства… Я – э-э-э – не слишком противоречу себе?

Розенкранц.

– Не помню… Что мы тут вообще делаем?

Гильденстерн.

– Нас же вводили в курс. Метаморфоза с Гамлетом. Ну, вспомнил?

Розенкранц.

– А-а – что, он изменился? Внутренне и внешне и больше не напоминает…

Гильденстерн.

– Ага, и мы должны его развлечь и под шумок разнюхать, в чем дело.

Розенкранц.

– То есть что там еще помимо смерти отца.

Гильденстерн.

– И он, мол, всю дорогу говорит о нас – нет двух людей на свете, которых – и так далее.

Розенкранц.

– Значит, веселим его – выискиваем причину….

Гильденстерн.

– Именно. Главное – задавать наводящие вопросы, но чтоб в то же время не проговориться. В этом вся штука.

Розенкранц.

– А после этого мы свободны, да?

Гильденстерн.

– Точно – и щедро вознаграждены. Ибо король нас не забудет.

Розенкранц.

– Замечательно. А что это, по-твоему, значит, что не забудет?

Гильденстерн.

– Что он не забывает своих друзей.

Розенкранц.

– Примерно сколько?

Гильденстерн.

– Трудно сказать. Одни монархи страдают потерей памяти, другие, думаю, наоборот, и память у них…

Розенкранц.

– Да, но…

Гильденстерн.

–…слоновья.

Розенкранц.

– Меня не размер интересует, меня интересует – сколько?

Гильденстерн.

– Памятливый – он очень памятливый король. Можно сказать, царственный должник…

Розенкранц.

– Ты, собственно, о чем?

Гильденстерн.

– Слова, слова. Это все, на что мы можем рассчитывать.

Пауза.

Розенкранц.

– Может, надо что-нибудь сделать? Что-нибудь конструктивное? А?

Гильденстерн. Что? Маленькую плоскую пирамиду из человеческих тел?

Розенкранц.

– Может, сходить?

Гильденстерн.

– Куда?

Розенкранц.

– За ним.

Гильденстерн.

– Зачем? Сами нас найдут. Не то будем тут кружить всю ночь, наступая друг другу на пятки.

Расходятся в разные стороны.

Розенкранц (у рампы).

– Смешно. (Оборачивается.) Чувствую себя точно зритель – скверное дело. Это выносимо, только ежели свято веришь, что сию минуту явится кто-нибудь, кто тебя заинтересует…

Гильденстерн.

– Видишь кого-нибудь?

Розенкранц.

– Нет, а ты?

Гильденстерн.

– Тоже. (Двигаясь к рампе.) Это довольно изощренная пытка, когда тебя заводят, а куда пустят, не говорят… (Пауза.) У нас нет практики.

Розенкранц.

– Может, поиграем в вопросы?

Гильденстерн.

– А что это даст?

Розенкранц.

– Практику!

Гильденстерн.

– Не вопрос! Один – ноль.

Розенкранц.

– Свинство.

Гильденстерн.

– Почему?

Розенкранц.

– Я же еще не начал.

Гильденстерн.

– Не вопрос. Два – ноль.

Розенкранц.

– А это считается?

Гильденстерн.

– Что?

Розенкранц.

– Это считается?

Гильденстерн.

– Очко. За повторение. Три – ноль. Кон.

Розенкранц.

– Раз так, я не играю.

Гильденстерн.

– Чья очередь?

Розенкранц.

– А?

Гильденстерн.

– Очко. Не акай. Ноль – один.

Розенкранц.

– Кто теперь?

Гильденстерн.

– Почему?

Розенкранц.

– Почему нет?

Гильденстерн.

– Зачем?

Розенкранц.

– Очко. Без синонимов! Один – один.

Гильденстерн.

– Что, во имя неба, происходит?

Розенкранц.

– Очко. Без риторики! Два – один.

Гильденстерн.

– И чем все это кончится?

Розенкранц.

– Не догадываешься?

Гильденстерн.

– Это ты меня спрашиваешь?

Розенкранц.

– А тут есть другие?

Гильденстерн.

– Кто?

Розенкранц.

– Откуда мне знать?

Гильденстерн.

– Зачем же спрашиваешь?

Розенкранц.

– Ты это серьезно?

Гильденстерн.

– А это не риторический вопрос?

Розенкранц.

– Нет.

Гильденстерн.

– Не вопрос. Два – два. Поровну.

Розенкранц.

– Что это с тобой нынче?

Гильденстерн.

– Когда?

Розенкранц.

– Что?

Гильденстерн.

– Да ты не оглох ли?

Розенкранц.

– Не сдох ли?

Гильденстерн.

– Да или нет?

Розенкранц.

– А разве есть выбор?

Гильденстерн.

– А Бог есть?

Розенкранц.

– Очко. Не трепли всуе. Три – два. Кон.

Гильденстерн (серьезно).

– Как твое имя?

Розенкранц.

– А твое?

Гильденстерн.

– Я первый спросил.

Розенкранц.

– Не вопрос. Один – ноль.

Гильденстерн.

– Как тебя называют дома?

Розенкранц.

– А тебя?

Гильденстерн.

– Когда я дома?

Розенкранц.

– Дома тебя зовут по-другому?

Гильденстерн.

– Где – дома?

Розенкранц.

– У тебя нет дома?

Гильденстерн.

– Почему ты спрашиваешь?

Розенкранц.

– К чему ты клонишь?

Гильденстерн (с нажимом).

– Как тебя зовут?

Розенкранц.

– Уже было. Два – ноль. В мою пользу.

Гильденстерн (глядя на него с яростью).

– КЕМ ТЫ СЕБЯ ВООБРАЖАЕШЬ?!

Розенкранц.

– Риторика. Я выиграл. (Пауза.) Чем все это кончится?

Гильденстерн.

– Вот вопрос.

Розенкранц.

– Вопрос вопросов.

Гильденстерн.

– По-твоему, это имеет значение?

Розенкранц.

– А для тебя это ничего не значит?

Гильденстерн.

– А почему это должно значить?

Розенкранц.

– Какое имеет значение, что это значит?

Гильденстерн (поддразнивая).

– Значит, для тебя ничего не значит, какое это имеет значение?

Розенкранц (резко оборачиваясь).

– Что все это означает?!

Пауза.

Гильденстерн.

– Не имеет значения.

Розенкранц (голосом вопиющего в пустыне).

– …Что это за игра?

Гильденстерн.

– И какие у нее правила?

Из кулисы в глубине сцены появляется Гамлет, он бредет через сцену, читая книгу; Гильденстерн замечает его в последнюю минуту, когда он уже исчезает.

(Быстро.)

– Розенкранц!

Розенкранц (подпрыгивает).

– Что?

Гамлет выходит. Гильденстерн и Розенкранц обмениваются довольными улыбками.

Гильденстерн.

– Ну, как получается?

Розенкранц.

– Сам видишь.

Гильденстерн.

– Естественно?

Розенкранц.

– Инстинктивно.

Гильденстерн.

– Дошло?

Розенкранц.

– Снимаю шляпу.

Гильденстерн.

– Пожмем руки.

Они пожимают друг другу руки.

Розенкранц.

– Теперь дай я попробую – Гильденстерн!

Гильденстерн.

– Постой, не так – захвати меня врасплох…

Розенкранц.

– А, понял.

Они расходятся. Пауза.

(Обращаясь к Гильденстерну.)

– Готов?

Гильденстерн (взрываясь).

– Идиот!

Розенкранц.

– Прости.

Пауза.

Гильденстерн (внезапно).

– Гильденстерн!

Розенкранц.

– Что? (И сразу падает духом.)

Гильденстерн (с отвращением).

– Бессмысленно. Ты ни на что не годен. Чего ж ты хочешь?..

Розенкранц (тихо).

– Хочу быть дома и лежать в постели…

Гильденстерн (обессиленно).

– О, даждь нам днесь семь дней в неделю…

Слышны шаги.

Розенкранц.

– Кто это там?

Гильденстерн.

– Ты его не узнал?

Розенкранц.

– Он – меня.

Гильденстерн.

– Он тебя не видел.

Розенкранц.

– Я его тоже.

Гильденстерн.

– Ну, еще увидитесь. Я едва его узнал, так изменился.

Розенкранц.

– Ты так считаешь?

Гильденстерн.

– Полная метаморфоза.

Розенкранц.

– С чего ты взял?

Гильденстерн.

– Внутренне и внешне.

Розенкранц.

– Ясно.

Гильденстерн.

– Совершенно другой человек.

Розенкранц.

– Изменился.

Гильденстерн.

– Я так считаю.

Слышны шаги.

– Выяснить, что его давит…

Розенкранц.

– Меня?

Гильденстерн.

– Его.

Розенкранц.

– Как?

Гильденстерн.

– Вопрос и ответ. Старый добрый способ.

Розенкранц.

– Он помешался.

Гильденстерн.

– Ты спрашивай – я буду отвечать.

Розенкранц.

– Это уже не он, знаешь.

Гильденстерн.

– Сейчас он – это я. Шаги.

Розенкранц.

– Тогда кто я?

Гильденстерн.

– Ты – это ты.

Розенкранц.

– А ты – это он?

Гильденстерн.

– Почти.

Розенкранц.

– Ты что, свихнулся?

Гильденстерн.

– Это идея. Готов?

Розенкранц.

– Постой чуть-чуть.

Гильденстерн.

– Я свихнулся.

Розенкранц.

– Я вижу.

Гильденстерн.

– Выясняй, каким образом.

Розенкранц.

– Ясно.

Гильденстерн.

– Вопрос и ответ.

Розенкранц.

– Как я должен начать?

Гильденстерн.

– Обратись ко мне.

Розенкранц.

– Мой милый Гильденстерн!

Гильденстерн (спокойно).

– Ты что – все забыл?

Розенкранц.

– Мой милый Розенкранц!

Гильденстерн (сохраняя контроль).

– Похоже, ты не все понял как следует. Попытайся представить, что я отвечаю за него, а ты задаешь мне вопросы. Не мне, а ему.

Розенкранц.

– А-а… Готов?

Гильденстерн.

– Ты понял, что нужно?

Розенкранц.

– Что?

Гильденстерн.

– Ты что – совсем дурак?

Розенкранц.

– Пардон?

Гильденстерн.

– Ты что, оглох?

Розенкранц.

– Как ты сказал?

Гильденстерн (увещевающе).

– Не сейчас…

Розенкранц.

– Не вопрос. Очко!

Гильденстерн (кричит).

– Не сейчас! (Пауза.) Если у меня и были какие сомнения, верней, надежды, то теперь – кончено. Что вообще может быть у нас общего, кроме этой ситуации? (Они расходятся и садятся.) Может, он выйдет оттуда?