- Может, не романы ему надо бы писать, а что попроще?
      - Пусть попробует писать сказки для детей, а еще лучше, если вообще бросит это занятие.
      - Неужто так плохо?
      - Нам часто присылают рукописи, которые можно охарактеризовать саркастическим эпитетом покойного Зощенко - маловысокохудожественные. Это слабенькая, но все-таки беллетристика, а писанина вашего благоверного, простите, ни в одни ворота не лезет . . .
      Вернувшись из Москвы, Фрося на следующий же день вышла на работу и первым делом нос к носу столкнулась с зареванной Броней.
      - Ты чего, Бронь?
      - Мне впору не слезы лить, а в петлю лезть, - сморкаясь в платок, ответила Новак. - Говорила я тебе, что этот подлец Рукосуев подберет к нам ключи, а ты не верила . . . Пока ты разгуливала по Москве, он, подонок, придрался ко мне и заорал, чтобы через двадцать четыре часа даже моего запаха моего тут не было. Ax, тварь!
      - За что?! - поразилась Фрося.
      - Ни за понюшку табаку!
      Фрося огорчилась за подругу и прямиком пошли к заведующему.
      - А, Парахнюк, заходи, заходи! - приветливо встретил ее Рукосуев, Доложи, как там Москва поживает?
      - Москва-то на месте, Степан Егорович, а у нас вот не все спокойно, сказала Фрося, теребя косынку, - За что Новак увольняете? Ведь у ней на руках дочка восьми лет!
      - Вот ты о чем, - помрачнел заведующий. - За дело увольняю ее, Парахнюк, за преступные махинации. По ней, если хочешь знать, тюрьма плачет, да из-за дочки-малолетки пожалел я Новак в милицию передавать. А следовало бы.
      - Не может быть, - прошептала Фрося.
      - Эх, Парахнюк, Парахнюк, простая ты душа! - Рукосуев сжал желтый кулачок. - К людям доверчивая, и все для тебя хорошие . . . А я зубы проел на продовольственном снабжении и разные жульничества постиг досконально. Знаешь, что Новак отмачивала?
      - Нет . . .
      - Под крылышком у Жибоедовой она издавна практиковала создание прибыльной пересортицы. И, вдобавок, состояла в преступном сговоре с торговым жульем. . . Мне наши рабочие подсказали, и я поймал ее за руку!
      - Как же это? - не поверила Фрося.
      - Новак отпускала в столовые говядину и свинину второй категории, а оформляла по первой, - объяснил Рукосуев. - А своим торгашам отоваривала фонды наоборот, получая долю от разницы в цене. . . Знаешь, сколько она на этом имела?
      - Господи! - Фросю бил нервный озноб. - Неужто идут на такое?
      - Получается так, что идут.. . А ты не переживай, работай спокойно. О тебе все говорят, что ты честная. Да я сам, в глаза тебе говорю, лично в этом убедился. Проверил кое-что, пока тебя не было. и увидел, что не ловчишь. Хоть семья у тебя большая и муж, говорят, с головой мается, а раз совесть на месте, так человек всегда остается человеком . . .
      С неделю Фрося не могла опомниться от страшной новости и, несмотря ни на что, по-бабьи жалела Броню Новак, а как-то вечером та подкараулила ее возле дома и завела такой разговор:
      - Ты, Фросенька, поторопи муженька насчет трудоустройства Жибоедихи, а то некрасиво получается . . . - Новак сложила губы бантиком. - Пили и ели досыта, пора и долг отдавать!
      - Ты же знаешь, что Парамонычев обещался помочь, когда Блинов умрет, ответила Фрося. - А до той поры разговора быть не может.
      - А Блинову, говорят, лучше стало, - подбоченясь, заявила Новак. - Может, он и не умрет вовсе. Как тогда быть?
      - Не знаю, - Фрося не понимала, что от нее хотят.
      - Вот как ты нынче заговорила! - ощерились Новак. - Раз мы с Василисой Тихоновной тебе не нужны, ты на нас поплевываешь?
      - Зачем ты так! - обиделась Фрося.
      - Затем, что мы потратили на ваше угощение восемьдесят семь рубликов, а авось задатку не дает! Либо устраивайте нас с Жибоедихой на химзавод, либо гоните деньги назад. Даю тебе неделю...
      За ужином Фрося рассказала все мужу.
      - Вот так казус! - Парахнюк хохотал чуть ли не до упаду. - Ну и жабы твои сослуживцы!. . Хорошо, что Афоня не успел ничего сделать, а то было бы неловко . . . Ну и ну!
      - А как быть с деньгами? - встревоженно спросила фрося.
      - Никак! - Парахнюк зашелся от смеха. - Что с возу упало, то пропало! . . Ошиблись твои прохиндейки, и денежки приказали долго жить . . . Ты, Фросенька. за них не волнуйся, они не последние тратили. Ну и жабы! Жибоедова мне никогда не нравилась, а о Новак я, признаться, не думал, что она - махинаторша.
      - Не хочу я быть им должной!
      - Возвращать деньги смешно, надо их проучить. Мало того, я обязательно использую этот казус в следующем романе. Я задумал трилогию о военно-промышленном комплексе США. а американские главари - беспринципные карьеристы, для которых, чувствую, характерны аналогичные методы служебного продвижения.
      - Кеш, там опять будет Максим Максимович Исаев?
      - Ты. милая моя, забыла, что я превратил его в Ивана Ивановича Рамзаева.
      - Может, не стоит тебе писать? - без нажима спросила Фрося. - Та низенькая из журнала ведь не зря ругала тебя за заимствование.
      - Пошла она к чертовой матери! - со злостью произнес Парахнюк. - Собака лает, ветер носит . . . Не обращай внимания, Фросенька. мало ли кто что взболтнет. Ты слышала о том, что Шекспир не сам придумал "Отелло" или, скажем, "Ромео и Джульетту", а списал сюжеты у средневековых итальянских писателей?
      - Не слыхала, - ответила озадаченная Фрося. Шекспира она уважала и такого за ним не знала.
      - Между тем так оно и было. А если Шекспиру можно, так почему нельзя Парахнюку?
      Парахнюк попил чайку и сел дописывать роман об Иране, а Фрося осталась на кухне, помыла посуду и призадумалась. Вот ведь какие повороты наша жизнь выказывает. Кто бы мог ждать такого от Новак? . . А может быть, она, Фроська Парахнюк, дура-дурой и уши холодные? Может, не ведомо ей то, что другие запросто примечают?. . Это еще как поглядеть! Это еще бабушка надвое сказала! В умники Фрося, право слово, не лезет, но и глупее людей себя не считает. Кто все способы жульничества назубок выучил, разве от этого сойдет за умного? Нет, не от подлого знания ум людской меняется. Кто про то и слыхом не слыхал, тот, право слово, во сто крат счастливее. Верно сказал Рукосуев Степан Егорович: человек - покуда у него совесть на месте! . . Деньги, однако. Фрося им отдаст. Не все. конечно, а свою с Кешей долю - тридцать четыре рубля восемьдесят копеек. Не нужно ей ничего ихнего, пропади они пропадом! Сразу не осилить столько, а месяца за три отдаст и мужу ничего не скажет, чтоб он потом насмешки не строил. Так что, в жульничестве не кумекая, она все одно не дурей других. А вот насчет разных человеческих странностей она, видно, слабовата. Взять хотя бы Кешины романы. Каждый божий день она мысленно сводит Кешу с той низенькой из журнала, а все без толку: раз низенькая верх берет, а раз Кеша. Кто из них правый? Пусть в романах не все ладно, но ведь живой интерес есть, и не одну Фросю при чтении забирает, однако низенькая ни единого доброго словечка тогда не сказала. . . Видно, даром Кеша бумагу переводит, да разве ему вдолбишь? Нет такой силы. чтобы его переиначила. .. Хотя. постой, сила такая есть. Если его обратно грузовиком слегка ударить, может, он бы писанину забросил и, как все. работать бы начал?.. Эх, что зря мечтать! Где тот грузовик и где тот водитель? Надо жить. как живем. Детишки на глазах подросли, старший школу заканчивает, средняя дочка в седьмой уже ходит, да и маленький в четвертом, а тебе, Фроська Парахнюк, скоро сорок три. . .
      Фрося погляделась в тусклое зеркальце, висевшее над умывальником, и увидела в нем свое отражение. От носа к губам шли стрелками две морщины, а под глазами - синь и плетение - маленькие морщиночки крест-накрест. Волосы кое-где поседели, но издалека особо незаметно. Только глаза молодые - серые с желто-зелеными крапинками и глядят без зависти.
      "Мне ли горе горевать? - подумала Фрося. - Вокруг ведь полным-полно тех, кому куда хуже. И не оттого, что мало доброго перепало, а потому, что меньше кусок достался, чем ихний рот открывался. Им. видно, нутро дни и ночи жжет, что не так нее сложилось, а по нам - лишь бы войны новой не было, а остальное как-нибудь выдюжим!"