Хаукендаленский детский центр располагался в закоулках петляющей между скал улицы Хестхаугвеген, на высоком кряже прямо напротив Мюрдальского леса и Гейтанюккен — одной из гор, отделяющих Осане от моря. Этот район, который когда-то считался настоящим захолустьем, был в 1972 году при слиянии коммун присоединен к городу. Сегодня он был застроен коттеджными поселками, многоэтажками, здесь открылись торговые центры, работали школы. Окраины безудержно разрастались, а предложение расширить дорогу было признано местным управлением экономически невыгодным, и вместо этого решили строить шоссе. А пока эти планы оставались планами, мы тащились в пробке со скоростью пешехода: сначала вверх до конца Осавеген, а потом, все так же медленно, до съезда на Тертнес, так что, пока мы добрались до Хаукендален, Ханс Ховик уже несколько раз подогревал нам обед.
      Ханс Ховик был здоровенным парнем лет тридцати пяти: под метр девяносто ростом, что называется, косая сажень в плечах. Вид при этом имел добродушнейший, особенно при встрече с теми, кто по разным причинам именно под его крылом вынужден был искать себе пристанище. Мечты Сесилии о еде были исполнены в лучшем виде: он накрыл стол для всех троих в столовой центра — светлом зале, серые бетонные стены которого были украшены жизнерадостными расписными тарелками. По дороге туда мы прошли мимо подростков, которые пинали мячик на парковке недалеко у входа. В игровой комнате, судя по звукам, сражались в настольный хоккей: шайба с громким стуком ударялась о борта и плоских пластмассовых спортсменов.
      Угостили нас густым лапскаусом — национальным блюдом из мяса и картофеля — со свежим деревенским хлебом. Мы запивали еду водой из кувшина, а на десерт Ханс предложил горячий шоколад, кофе и домашнее печенье.
      Ян-малыш ел совсем мало. Он сидел, ковырял у себя в тарелке, скептически разглядывал кусочки мяса, но кружочки нарезанных сосисок все-таки отправлял в рот. Мы старались не обращать на него внимания, но разговаривать о нем, пока он сидел с нами, конечно, не могли. Пришлось беседовать на профессиональные темы, ведь мы все были социальными работниками: у Ханса был десятилетний опыт, у нас с Сесилией поменьше, причем она начала работать года за два до меня.
      Когда с едой было покончено, Ханс покосился на нас и сказал:
      — Было бы неплохо, наверное, если бы кто-нибудь из вас побыл тут, пока мальчик не заснет.
      Сесилия кивнула и посмотрела на меня.
      — Я останусь, у тебя же…
      — Она оборвала себя на полуслове.
      Да, действительно. Тех, о ком она хотела сказать, больше не было в моей жизни. Дома меня никто не ждал.
      — Прекрасно! — сказал Ханс.
      Я посмотрел на Яна-малыша. Шесть — шесть с половиной. Томасу было два с половиной. Удивительно, что взрослый человек может быть настолько зависимым от этих крошечных существ! Вот вы общались с ним каждый день, а потом — все, пустота. Могут появиться другие привязанности, но это место в сердце никто не заполнит. Никогда.
      Я вздохнул, и Сесилия взглянула на меня виновато, как бы прося прощения за свою оговорку.
      — Ну что, я тогда поехал? — спросил я у нее.
      В соседней комнате зазвонил телефон, и Ханс пошел снять трубку. Сесилия подошла ко мне:
      — Прости, Варг. Я не хотела…
      — Да брось! Все нормально.
      Ханс вернулся со словами:
      — Это из полиции. Просят кого-нибудь из вас.
      — О'кей, я подойду, — ответил я на кивок Сесилии и вышел в коридор, где стоял телефон-автомат.
      — Алло. Это Веум.
      — Говорит инспектор Муус.
      — Слушаю вас.
      — Ситуация изменилась. Мы приехали в больницу, думали, что эта женщина, Вибекке Скарнес, пришла в себя и можно с ней побеседовать. Но ее там не оказалось.
      — Что?
      — Сбежала. Пустая койка, никаких следов.
      — Вы начали ее искать?
      — А вы как думаете? Короче, мы тут считаем, что за мальчиком надо приглядеть. Пока мы ее не найдем.
      — Понимаю. Я поговорю с Ховиком. Если он не сможет, то я возьму это на себя. Держите нас в курсе.
      — Хорошо.
      Я повесил трубку и вернулся к остальным.
      — Ну что, — улыбнулся я Яну-малышу, — не пора ли тебе ложиться спать? Как думаешь?
      Он посмотрел на меня откуда-то издалека, из страны, куда взрослому дороги нет. Иногда я бы хотел там оказаться, но пути туда закрыты. Для большинства из нас — навсегда.
      За те минуты, пока мы относили тарелки на кухню, я рассказал Хансу и Сесилии о том, что произошло. Мы пришли к единому мнению, что Сесилия должна остаться и даже переночевать в одной комнате с Яном-малышом, а Ханс предупредит охранников.
      — Но как она может узнать, где мальчик? — поинтересовалась у меня Сесилия.
      — Не знаю, но такая вероятность существует. Я вот что думаю — поеду-ка я обратно в Вергеландсосен на случай, если она вдруг там объявится.
      — Но… — Она удивленно взглянула на меня. — Разве этим не полиция должна заниматься?
      — Угу.
      Вместо комментария Сесилия закатила глаза.
      Ханс повел Яна-малыша показывать, где тот будет ночевать, а мы последовали за ними. Спальня находилась на другом этаже. Там помещались две кровати, стол со стульями посреди комнаты и двустворчатый шкаф. Окно выходило на горный склон. На стене висела одна-единственная картинка, которую я с трудом, но вспомнил: я видел ее, когда сам был маленький. Там были изображены ребятишки, прятавшиеся в лесу под гигантским мухомором, намного выше их ростом. Уж не знаю почему, но ни сейчас, ни в детстве мне это не казалось забавным.
      Вид Яна-малыша вызывал у меня беспокойство. Он по-прежнему был пугающе безучастным, и я сказал Сесилии, что, если назавтра он не придет в себя, нам, видимо, придется свозить его к врачу. Она кивнула, причем довольно снисходительно, чтобы показать, что кому-кому, а ей я мог бы этого и не говорить.
      Сесилия осталась с Яном-малышом наверху, чтобы уложить его спать. Сам я вслед за Хансом спустился вниз, в столовую. Звуки настольного хоккея утихли. Теперь из игровой комнаты был слышен работающий телевизор, правда, я не разобрал, что за программа.
      Перед тем как уехать, я снова поднялся наверх, чтоб пожелать спокойной ночи мальчику. Ему выдали пижаму, а Сесилия нашла на полке книжку, которую уже принялась ему читать. Он лежал с открытыми глазами, но слушал или нет — было непонятно.
      — Спокойной ночи, Ян-малыш, — тихо проговорил я.
      Он не ответил.
      Я ободряюще хлопнул Сесилию по плечу и снова спустился вниз.
      Ханс проводил меня до машины и расплылся в улыбке, когда ее увидел.
      — Как ты умещаешься в этой консервной банке, Варг?
      — Лучше, чем ты думаешь, — ответил я. — А вот тебе тут места и впрямь не хватит.
      Он стоял и смотрел, как я усаживаюсь в автомобильчик. Я взглянул на него, и мне показалось, что он чем-то озабочен.
      — Что-то не так?
      Он пожал плечами:
      — Это можно назвать производственной травмой, Варг. Несколько лет в нашей профессии — и ты тоже почувствуешь нечто подобное.
      — И на что это похоже?
      — Потеря иллюзий. А еще мысль о том, с какой легкостью взрослые расстаются с детьми, которых они позвали в этот мир.
      — Да.
      Мы кивнули друг другу, и я завел мотор. Взглянув на него в зеркало заднего вида, я удивился, до чего он выглядел потерянным — как огромный плюшевый мишка, забытый ребенком. Ребенок давным-давно вырос и уехал, а мишка остался, и с ускользающим временем у него теперь всегда немного натянутые отношения.
      Квартиру на Мёленприс я оставил Беате. Самому мне пришлось переехать в однокомнатную в районе Фьелльсиден, на Тельтхюссмёэт. Но туда я не поехал. Я, как и сказал тогда Сесилии, отправился в Вергеландсосен.

      В тот год февраль выдался черным и бесснежным. Да и холода так и не настали. Зима была невиданно мягкой, а в январе над городом пронесся фён, порывистый ветер с гор; причем дул он так долго, что и у людей, и у животных появилось предчувствие весны задолго до положенного срока. Никто бы не удивился, если бы перелетные птицы вернулись на месяц или два раньше обычного.
      Этим вечером в Вергеландсосен было необычно тихо, только изредка слышался шум проезжающей где-то далеко машины, иногда — самолета, пролетающего высоко над городом по направлению к аэропорту Флесланд, да злобное мяуканье кота в саду.
      За живыми изгородями стояли полные мира и спокойствия дома. Я припарковался, вышел из машины и как можно тише прикрыл дверцу, потом немного постоял и огляделся по сторонам.
      Улочка была узенькая, с аккуратными тускло-коричневыми кустиками по сторонам. Вдоль дороги стояло несколько автомобилей. Я наклонился посмотреть, не сидит ли кто хоть в одном из них, но никого не увидел.
      Я двинулся вперед. Вокруг коричневого дома живой изгороди не было, зато рос огромный рододендрон, наверное, самый большой, который я когда-нибудь видел — лет двадцать ему было, не меньше. Я остановился у двери. Полиция огородила весь дом по периметру красно-белой лентой — предупреждение для любопытных. Я вгляделся в окна дома. Внутри было темно и тихо, даже уличный фонарь над крыльцом не горел.
      Вдруг невдалеке захлопнулась автомобильная дверца. Я посмотрел в ту сторону — ко мне навстречу из темноты вышли двое. Оба были в обычной одежде, но я по походке понял, что это полицейские. Когда они подошли поближе, я их узнал: Эллингсен и Бёэ. Эллингсен был женат на моей бывшей однокласснице, а Бёэ я видел раньше в управлении.
      — Вам нужна помощь? — спросил Бёэ. Он был старше напарника, сухощавый, с мелкими чертами лица.
      — Я его знаю, — сказал Эллингсен. Этот был туповат, черноволос и выбрит до синевы.
      — Здорово, Эллинг, — приветствовал его я. — Как дома дела?
      — Ничего, спасибо.
      — Так ты с ним знаком? — обратился к нему Бёэ.
      — Шапочно.
      — Ага. Жена у него… — начал я.
      — Его бывшая одноклассница, — отрезал Эллингсен.
      Я улыбнулся с таким видом, что знаю кое-что, о чем ему знать нежелательно.
      — Ну и какого черта вы тут делаете в это время суток? — поинтересовался Бёэ.
      Я посмотрел ему в глаза.
      — Дело в том, что я тут уже был сегодня днем. По долгу службы. Охрана детства, если припоминаешь. А сейчас мне понадобилось узнать, как тут все выглядит по вечерам.
      Эллингсен присвистнул, а сбитый с толку Бёэ уставился на меня:
      — Как тут все выглядит по вечерам?!
      Я уж было открыл рот, чтобы ответить, но тут на улочке показался автомобиль. Не доехав до нас, водитель остановился и выключил фары. На мгновение все затихло. Затем оба полицейских двинулись к машине. Насколько мне удалось разглядеть, это был «БМВ» спортивной модели, широкий и низкий, какого-то невнятного цвета, ближе всего, пожалуй, к оранжевому. Пока они приближались к машине, водитель успел открыть дверцу и выйти. Это был мужчина в короткой куртке, лица его с такого расстояния я разглядеть не смог.
      Я двинулся вслед за Бёэ и Эллингсеном.
      — Кто вы такие? Что вам нужно? — спросил мужчина резким голосом, в котором слышалась непоколебимая уверенность.
      — Думаю, это мы должны задать вам этот вопрос, — сказал Бёэ и показал удостоверение.
      — Я адвокат Лангеланд. Я представляю интересы семьи.
      — Какой семьи?
      — Скарнес, какой же еще.
      У Эллингсена был сконфуженный вид.
      — Но все же мы должны задать несколько вопросов…
      — Не вижу в этом необходимости.
      Полицейские представились. Лангеланд взглянул на меня:
      — А это кто?
      — Веум, — ответил я. — Охрана детства.
      — Так это вы забрали сегодня Яна-малыша?
      — Да, и он в надежных руках.
      — Что ж, прекрасно. Где он?
      — Не думаю, что могу разглашать эту информацию.
      — Как я уже объяснил полицейским, я — семейный адвокат. Мне вы можете сказать все.
      — Я слышал, что адвокатам как раз надо говорить как можно меньше.
      Бёэ криво усмехнулся:
      — Может, вам лучше пригласить Веума покататься на машине? Сделайте ему предложение, от которого он не сможет отказаться.
      — А, ты тоже смотрел этот фильм?  — спросил я.
      — Так в чем проблема? — задал вопрос Лангеланд.
      — Какая проблема?
      — Которая привела вас сюда.
      — А я хотел об этом у вас спросить. Может, вы ждете свою клиентку?
      Он окинул меня ледяным взглядом:
      — Какую клиентку?
      — Вибекке Скарнес. Вы же сказали, вы семейный адвокат, не так ли?
      — Да, но… Разве она не в больнице?
      — В таком случае отчего вы приехали сюда? Гораздо разумнее с вашей стороны было поехать проведать ее там!
      Оба полицейских со значением посмотрели на Лангеланда, видимо, разделяя мое мнение.
      Он смерил нас недовольным взглядом:
      — Я явился сюда, чтобы представить, как развивалась ситуация. О том, что произошло, я узнал только сегодня вечером. Уезжал в Кинсарвик, у меня было там дело, — добавил он, быстро взглянув на полицейских. — Насколько я понимаю, однако, здесь мне делать нечего.
      — Никогда не говори «никогда», — посоветовал ему я.
      — И что это должно означать?
      Я снова повернулся к Бёэ.
      — Не знаю, нужно ли мне посвящать вас в подробности, так что препоручаю ваше любопытство нашим друзьям-полицейским.
      Бёэ уставился на Лангеланда, а потом коротко сообщил:
      — Дело в том, что фру Скарнес исчезла.
      — Как исчезла? Из больницы?
      Никто не ответил, лишь Бёэ молча кивнул.
      На какое-то мгновение Лангеланд замер в удивлении, затем произнес:
      — Так вот оно что! — После чего повернулся ко мне: — А вам что известно обо всем этом?
      — Ничего сверх того, что уже было сказано.
      Адвокат то ли растерялся, то ли напряженно задумался: вид у него был такой, что я даже на минуту отвлекся. Но потом он взял себя в руки.
      — Я, пожалуй, поеду туда и сам во всем разберусь. — Затем он метнул взгляд на полицейских: — А вы чем займетесь?
      Бёэ, слегка прищурясь, посмотрел на него.
      — Мы продолжим выполнять задание по наблюдению за домом. На случай, если она появится. А Веум отправится домой и ляжет баиньки.
      — Ну, пока Эллинг здесь, я, пожалуй… — подмигнул я Эллингсену.
      Он густо покраснел:
      — Веум! Я тебя предупреждаю!
      — Ага. Думаешь, напугал?
      — Когда-нибудь я тебе так двину, что…
      — Что попадешь в газету? — Я перевел взгляд на второго полицейского. — У меня вон и свидетель есть. Лангеланд, возьметесь за это дело?
      — Так-так-так! — засуетился Бёэ. — Поскольку никакой официальной причины вашего нахождения здесь не существует, предлагаю вам покинуть это место, причем немедленно!
      — Отлично, — сказал я и уставился на темную живую изгородь, окружавшую соседний дом.
      — Я отправляюсь в больницу, — сказал Лангеланд.
      Я дошел вместе с ним до машины, которую он поставил впритык к моей. Получилось что-то вроде наглядной демонстрации разницы наших доходов. «Мини» краснел всеми своими ржавыми пятнами и, когда я подошел, будто демонстративно отвернулся в другую сторону.
      Прежде чем сесть в свой отполированный экипаж, Лангеланд повернулся ко мне:
      — А все-таки, почему вы не хотите рассказать, где сейчас Ян-малыш?
      — Да ради бога, Лангеланд. Подумаешь — важность. Он находится в Хаукендалене, в детском центре.
      — У Ханса Ховика?
      — Да. Вы его знаете?
      — Мы с ним старые друзья. Со студенческих времен.
      — Ну, в таком случае вы знаете, как его найти. Но пока вы еще не уехали, Лангеланд, скажите, ведь Вибекке и Свейн Скарнес ему неродные мать и отец?
      — Откуда вам это известно?
      — Не забывайте, где я работаю. Я встречал Яна-малыша, когда ему было года два. Он жил тогда в другой семье.
      Он посмотрел куда-то поверх крыши автомобиля:
      — Что ж… Отрицать не могу. Но Вибекке и Свейн его усыновили и имеют на мальчика все положенные родителям права. — Он на мгновение задумался, а затем пробормотал: — Ах, да. Я же собирался к Вибекке.
      — А ребенок знает, как вы считаете?
      — Что его усыновили? Сомневаюсь. Вам надо спросить у самой Вибекке. А почему вы этим интересуетесь?
      — Да так… Просто…
      — М-да. Ну ладно, я вас покидаю. — С этими словами он кивнул мне, сел в машину, захлопнул дверь, завел мотор и отъехал от тротуара. Автомобиль двигался так тихо, что было слышно, как шуршат шины об асфальт. Я немного постоял, смотря ему вслед, а затем полез в свою тачку.
      «Это сделала мама», — сказал он.
       Интересно знать, которая из двух.

      Ночь выдалась беспокойная. Поэтому утром, когда я встал, я помнил только обрывок сна: на моей кухне сидел мальчик и уплетал бутерброд. Во сне это был вроде Томас, но только шестилетний и с глазами Яна-малыша — кричащими безучастностью.
      Я позвонил в Хаукендален и попал на Ханса Ховика.
      — У вас все в порядке?
      — Малыш проснулся. Они с Сесилией завтракают.
      — А мать… О ней ничего не слышно?
      — Нет. Хочешь, дам Сесилию?
      — Да. На пару слов.
      Я подождал у трубки, пока Ханс звал ее к телефону, а потом услышал ее «Привет».
      — Как спали?
      — Я почти совсем не спала. Мне все время казалось, что стоит мне задремать, как он тут же попытается сбежать.
      — Но он не пытался?
      — Да нет, конечно. Спал как убитый. Правда, в какой-то момент ему приснилось что-то… страшное. Он стонал и дергал ручками. Но не проснулся. Хотя я присела на край кровати и гладила его по голове.
      — А сейчас он как? Сказал что-нибудь?
      — Нет. Все такой же отстраненный. Лучше ему не делается, так что следующая наша остановка — детский психиатр.
      — Давай еще раз попробуем обратиться к Марианне. Я попытаюсь уговорить ее, чтобы она к вам приехала. А сам тем временем выясню, что с его матерью. Если удастся — с обеими.
      — А ты узнал? Это тот самый мальчик, про которого ты говорил?
      — Пока нет. Но в списке дел это у меня первый пункт. И самое главное: знает ли ребенок, что он усыновлен? Я, правда, в этом сомневаюсь. Если выяснится, что он действительно не знает…
      — То значит, он имел в виду свою приемную мать, да?
      — По логике вещей — да.
      — А ты полиции рассказал?
      — Нет. Пока нет.
      — А почему?
      — Пока я не уверен, не хочу сбивать с толку следствие.
      — Понятно, ведь возможно, это убийство.
      — Согласись, больше похоже на несчастный случай.
      — Да, но все равно. Дело серьезное.
      — До того как я сообщу о словах Яна-малыша, я хочу провести собственное расследование.
      — Боже, какая непостижимая тяга к истине, Варг! Это уже переходит всякие границы… Иди в полицию, слышишь? Расскажи им все — они для этого и существуют.
      — Я подумаю над твоим предложением.
      — Или я сама пойду.
      — Дай мне хотя бы несколько часов, хорошо?
      — Уговорил, невозможный ты человек.
      Я поблагодарил, и мы закончили разговор на том, что я пообещал перезвонить ей попозже — она оставалась присматривать за Яном-малышом.
      Я отправился короткой дорогой: срезал угол до Ветрлидсалльменнинген и двинулся мимо Флёйбанен. Погода изменилась: на улице было холодно, морозец так и пощипывал лицо. Облака туго обтянули небо над Бергенской долиной, плотные, как кожа на барабане.
      В конторе я зашел к Эльзе Драгесунд. С тех пор как мы виделись в последний раз, ее повысили в должности, но дверь ее кабинета была всегда открыта. Увидев меня, она жестом пригласила войти.
      Я сразу перешел к делу:
      — Ты помнишь, как летом семидесятого мы с тобой были на выезде в Ротхаугском жилом комплексе? Мальчик там был заброшенный совсем? Мать совершенно пьяная? А потом еще мужчина туда вломился. Помнишь?
      — Да, — кивнула она не совсем уверенно, — припоминаю… Много подобных случаев было.
      — Парнишку отдали приемным родителям, а те его усыновили.
      — Ну да… что-то такое…
      — Его звали Ян-малыш. В свидетельстве о рождении — Ян Элвис.
      — Точно-точно! — улыбнулась она. — Вспомнила.
      — У тебя случайно нет документов о его усыновлении? Мне кажется, мы с ним снова встретились и, похоже, в гораздо более серьезной ситуации.
      И я рассказал ей о том, что произошло, рассчитывая на ее опыт и помощь: двадцать лет в службе охраны детства научили ее сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах.
      — Так вот оно что. «Это мама сделала». Он именно так и выразился?
      — Да.
      — Переговори с Катриной. Она найдет для тебя документы, но… Скажи, а что ты, собственно, хочешь выяснить?
      — Прежде всего, тот ли это мальчик. А во-вторых… — Я пожал плечами. — Вообще-то, конечно, это дело полиции.
      — Вот именно. Думаю, что в любом случае нам не стоит вмешиваться в расследование.
      — Ну да, — неуверенно согласился я, поблагодарил за помощь и отправился к Катрине Лейвестад, которая сидела тремя кабинетами дальше.
      Катрина была светловолосой красоткой, которая к работе относилась пока еще с таким же энтузиазмом новичка, как и я в 1970 году. Она не знала слова «нет», по крайней мере в том, что касалось работы. Было бы неплохо, если бы и в личном общении она была так же безотказна, но в этом у меня пока не было случая убедиться.
      Она быстро отыскала нужную папку в шкафу с архивными документами и положила ее передо мной на стол.
      Что ж, никаких сюрпризов там не было. На мгновение сердце у меня в груди ухнуло вниз, как свинцовое грузило в мутной воде, — я был прав: это он.
      Бумаги были составлены бюрократически сухим языком. Первое, что сразу бросилось в глаза, — это новое второе имя мальчика.
       Скарнес Ян Эгиль. Дата рождения 20.07.1967. Мать Ольсен Метте — дата рождения 23.03.1946, отец неизвестен. Усыновлен в июне 1971 г. Скарнесами Свейном — дата рождения 03.05.1938 и Вибекке — дата рождения 15.01.1942.
      По документам выходило, что мальчик попал к приемным родителям в октябре 1970 года. В папке находились и два медицинских заключения. В первом, сделанном в августе 1970-го, говорилось, что ребенок был истощен и имел серьезные нарушения в эмоциональном развитии. Во второй бумаге, составленной в декабре 1973-го, отмечалось значительное улучшение физического состояния — нормализация веса, однако указывалось на многочисленные симптомы так называемых «адаптационных нарушений». Мальчик был беспокойным, гиперактивным, импульсивным и постоянно требовал к себе внимания.
      Не надо было обладать мудростью царя Соломона, чтобы убедиться, что главными фигурами во всей этой истории были две его матери — настоящая и приемная. Вопрос был в том, удастся ли их разыскать. И с этим вопросом я отправился в наш с Сесилией кабинет, в котором, несмотря на то что он за нами числился, мы бывали довольно редко.
      Первый звонок был в полицию. По моей просьбе к трубке позвали инспектора Мууса.
      — Да, я слушаю.
      — Это Веум. Есть новости?
      — Что вам нужно? — спросил инспектор после короткой паузы.
      — Я хотел бы узнать… Вы нашли ее? — И поскольку реакции никакой не было, мне пришлось добавить: — Вибекке Скарнес.
      — А-а, Вибекке Скарнес! — протянул он с сарказмом. — Никак нет, Веум. Мы пока ее не нашли. Вы, насколько я понимаю, тоже.
      — Нет, пока мне не удалось на нее выйти, и я…
      — И слава богу, — перебил он меня. — Тем лучше для вас. Что вас еще интересует?
      — Ничего. Пока.
      — Ну а раз ничего, то я надеюсь, Веум, что вы теперь займетесь своими делами, — рявкнул он и бросил трубку.
      А я стал набирать следующий номер в моем списке. Это был телефон Карин Бьёрге, моей подруги, работавшей в Департаменте регистрации населения.