- Восемь дюжин чего? - спросил Дэвис.
      - Хереса,- последовал ответ.- Восемь дюжин превосходного хереса. Пожалуй, уже один херес стоит того, чтобы... для человека, любящего выпить...
      Двусмысленные слова попали в цель. Хьюиш с капитаном застыли на месте и с испугом выпялились на говорящего.
      - Стоит -чего? - спросил Дэвис.
      - Стоит ста двенадцати шиллингов, естественно,- ответил Этуотер.
      Капитан запыхтел, поискал было связь между всеми намеками Этуотера, затем неуклюже переменил тему разговора.
      - Сдается мне, сэр, что на этом острове мы почти что первые белые,- сказал он.
      Этуотер с готовностью и с полной серьезностью подхватил новую тему.
      - Если не считать меня и доктора Саймондса, можно сказатьединственные. Но кто может знать наверное? За эти долгие века, возможно, кто-нибудь и жил здесь; порой даже кажется, что так оно и есть. Кокосовые пальмы опоясывают весь остров, и непохоже, чтобы они выросли так естественным путем. Кроме того, когда мы здесь высадились впервые, мы обнаружили на берегу пирамиду неизвестного назначения, сложенную из камней явно человеческими руками: вероятно, ее воздвигли какие-нибудь тупоумные людишки, чьи кости давно истлели, в надежде умилостивить какого-нибудь мамба-джум-бо, чье имя давно забыто. Об острове сообщалось дважды - обратитесь к справочнику,-а за время моего владения дважды у наших берегов выбрасывало корабли, оба раза покинутые командой. Остальное догадки.
      - Доктор Саймондс ваш компаньон, так я полагаю? спросил Дэвис.
      - Старина Саймондс! Как он пожалел бы, если бы знал, что вы здесь без него!
      - Он, видать, на "Тринити Холл"? - осведомился Хьюиш
      - Ах, мистер Хювиш, если бы вы могли сказать мне, где сейчас "Тринити Холл", вы оказали бы мне большую услугу!
      - На ней, верно, туземная команда?-задал вопрос Дэвис.
      - Надо думать, раз секрет оставался секретом в течение десяти лет.
      - Слушайте-ка,- сказал Хьюиш.- Тут у вас сплошной шик, спору нет, но это, я вам доложу, не по мне. Слишком уж тут тихая заводь, слишком пусто. Мне подавай городские колокола!
      - Не думайте, что так было всегда,- возразил Этуотер.Когда-то здесь кипела деятельность, хотя теперь - увы! - сами слышите, какая тишина. Меня она вдохновляет. Кстати говоря, о колоколах: будьте любезны, посидите тихо, я проделаю маленький эксперимент.
      По правую руку от него на столе стоял серебряный колокольчик, которым вызывают слуг; сделав знак замолчать, он с силой тряхнул колокольчик и жадно прислушался. Раздался чистый и сильный звон; он разнесся далеко во мраке над пустынным островом, постепенно затихая вдали, пока от него осталось в ушной раковине только колебание воздуха, которое уже нельзя было назвать звуком.
      - Пустые дома, пустой океан, пустынные берега! промолвил Этуотер.- Но господь-то слышит этот звон! Мы сидим на веранде, как на освещенной сцене, и небеса взирают на нас с вышины! И это вы называете уединенностью?
      Повисло тяжелое молчание. Капитан сидел как загипнотизированный.
      Затем Этуотер тихонько засмеялся.
      - Развлечения одинокого человека,- заключил он,- и вероятно, не совсем хорошего вкуса. Тешу себя такими сказочками от скуки. А вдруг и вправду в легендах что-то есть, мистер Хэй? А вот и кларет. Не предлагаю вам лафита, капитан, так как, по моим сведениям, им набиты все вагоны-рестораны вашей великой страны, но вот этот бран-мутон почтенного возраста, и мистер Хювиш должен дать мне о нем отзыв.
      - Ну и странную вы придумали штуку! - воскликнул капитан, со вздохом освобождаясь от сковывавших его чар.- Значит, вы сидите себе здесь вечерами и звоните... да, звоните ангелам... совсем один?
      - Если уж вы так прямо ставите вопрос, то, придерживаясь исторической правды, нет, не звоню,- ответил Этуотер.- Зачем, если внутри во мне и во всем вокруг звучит столь прекрасная тишина? Если любое биение моего сердца, любая мысль отдаются эхом в вечности и не умолкнут никогда?
      - Эй, слушайте,- вмешался Хьюиш,- вы еще свет потушите! Здесь вам не спиритический сеанс!
      - Легенды - не для мистера Хювиша. Прошу прощения, капитан, разумеется, Хьюиша, а не Хювиша.
      В то время как слуга наливал Хьюишу вино, бутылка выскользнула у него из руки, разбилась вдребезги, и вино залило пол веранды. Мгновенно зловещее, как смерть, выражение появилось на лице Этуотера. Он властно потряс колокольчиком, и оба туземца застыли в выжидающих позах, безмолвные и дрожащие. Сперва последовала тишина и суровый взгляд, потом - несколько туземных слов, сказанных взбешенным тоном, затем Этуотер отпустил слуг жестом, и они продолжали прислуживать гостям, как прежде. Только теперь гости обратили внимание на то, как прекрасно вышколены слуги. Они были темнокожие, низкорослые, но отлично сложенные, ступали бесшумно, ожидали безмолвно, подавали вино и блюда по одному взгляду хозяина и не спускали с него прилежных глаз.
      - А где вы добываете себе рабочие руки, интересно узнать? спросил Дэвис.
      - Где их нет?..- ответил Этуотер.
      - Нелегкое это, верно, дело? - продолжал капитан.
      - Скажите мне: где легко добывать рабочие руки? - Этуотер пожал плечами.- А в нашем случае назвать координаты мы, естественно, не могли, поэтому нам пришлось нарядно поездить и потрудиться. Мы забрались на Запад, до самого
      Кингсмилза, и на юг, до самого Рапа-ити. Какая жалость, что с нами нет Саймондса! Он бы порассказал вам историй. Это его было дело - добывать рабочих. Потом настала моя очередь- воспитывать их.
      - То есть управлять ими? - вставил Дэвис.
      - То есть управлять ими.
      - Погодите-ка,-сказал Дэвис,-у меня что-то голова плохо варит. Как это? Вы что же, справлялись с ними в одиночку?
      - Справлялся в одиночку, ибо помощников не было.
      - Черт побери, вы, должно быть, сущий дьявол! - с жаром вскричал восхищенный капитан.
      - Стараюсь по мере сил,- последовал ответ.
      - Ну и ну! - не успокаивался Дэвис.- Много я видел на своем веку муштры, сам, считалось, недурно муштровал. Я начал третьим помощником и обогнул мыс Горн с бандой таких отъявленных головорезов, что они дьявола вышибли бы из ада и заперли за ним дверь. Но я скажу, что мне далеко до мистера Этуотера. На судне - что ж, там управляться нехитро: на твоей стороне закон, он за тебя все сделает. Но высадите меня одного на этот треклятый остров без ничего, только с кнутом и запасом скверных слов, и заставьте... Ну нет, сэр! Ничего у меня не выйдет! Пороху не хватит! Легко, когда закон за спиной,-- заключил он,- закон всегда вывозит.
      - Ну, не так уж страшен черт...- насмешливо протянул Хьюиш.
      - Со мной тоже в некотором роде закон,- сказал Этуотер.Приходилось брать на себя самые разные роли. Порок это бывало несколько утомительно.
      - Можно себе представить! - отозвался Дэвис.- Солоно небось приходилось?
      - Именно это я и имел в виду,- сказал Этуотер.- Так или иначе, удалось вбить им в головы, что они должны трудиться, и они трудились, пока господь их не призвал!
      - Они у вас небось изрядно попотели,- заметил Хьюиш,
      - Они у меня попотели, мистер Хювиш, когда это было необходимо.
      - Уж будьте уверены! - воскликнул капитан. Он порядком разгорячился, но не столько от вина, сколько от восхищения. Он с упоением пожирал глазами хозяина.- Бьюсь об заклад, что оно так и было, я так и вижу, как вы это делаете! Ей-ей, вы настоящий мужчина. Запомните, что это я так сказал.
      - Вы слишком любезны,- заметил Этуотер.
      - А у вас... у вас тут случалось когда-нибудь преступление? - спросил Геррик, резко нарушив наконец свое молчание.
      - Да, случалось,- ответил Этуотер.
      - И как вы с ним справились, сэр? - воскликнул с нетерпением капитан.
      - Видите ли, случай был особенный,- ответил Этуотер.Такой случай озадачил бы самого Соломона. Рассказать вам его? Хотите?
      Капитан восторженно согласился.
      - Хорошо,- процедил Этуотер,- слушайте же. Полагаю, вам известны два типа туземцев: послушный и строптивый? Так вот, у меня были оба, оба - воплощение этих типов. Послушание струилось из одного, как вино из бутылки, другого переполняла строптивость. Послушный весь состоял из улыбок, он забегал вперед, чтобы уловить ваш взгляд, он любил болтать, он располагал десятком жаргонных английских слов, прижившихся в Полинезии, и восьмой долей дюйма налета христианства. Строптивый был трудолюбив, этакая громадная угрюмая пчела. Когда к нему обращались, он отвечал хмурым взглядом и дергал плечом, но дело делал. Я не выдаю его за образец хороших манер, ничего показного у строптивого не было, но он был сильный и надежный и хотя нелюбезно, но повиновался. И вдруг строптивый провинился, неважно как, но он нарушил установленные правила и соответственно был наказан - наказание не подействовало. То же повторилось на следующий день, и еще на следующий, и так далее, пока мне не надоела вся эта история, а строптивому, как я догадываюсь, еще больше. Настал день, когда он снова провинился, вероятно, уже в тридцатый раз, и тут он скосил на меня свои упрямые глаза, в которых на сей раз явно вспыхнуло желание заговорить. А надо сказать, что наши правила особенно строго соблюдаются в одном пункте: объяснения у нас исключаются, их не принимают и давать их запрещено. Поэтому я немедленно его остановил, однако это обстоятельство про себя отметил. На следующий день он исчез из поселка. Это было как нельзя более досадно: если рабочие примутся убегать, промысел погиб. Остров тянется на шестьдесят миль, он длинен, как королевская дорога1. Преследовать беглеца в наших зарослях был"" бы наивным ребячеством - я сразу же отверг эту идею. Двл дня спустя я сделал открытие: меня вдруг осенило, что строптивого с начала до конца наказывали несправедливо, а истинным виновником все это время был послушный. Стоит туземцу заговорить, и он, как женщина, которая заколебалась, погиб. Стоит дать ему возможность говорить и лгать, и он говорит и лжет и следит за вашим лицом - угодил ли он вам, и, наконец, правда выплывает наружу! Правда выплыла из послушного. Я ничего ему не сказал, отпустил его и, несмотря
      'Королевская дорога- дорога общего пользования. Выражение возникло в эпоху, когда дороги Англии находились под особой охраной короля. (Прим. пер.)
      на поздний час (уже наступила ночь), отправился на поиски строптивого. Далеко мне идти не пришлось: примерно в двухстах ярдах от дома его осветила луна. Он висел на кокосовой пальме. Я не ботаник, не берусь объяснить, на чем он там висел, но в девяти случаях из десяти именно так кончают с собой туземцы. Язык у него вывалился наружу, птицы основательно поклевали беднягу. Избавлю вас, однако, от подробностей: он представлял собой неприглядное зрелище! Добрых шесть часов я просидел здесь на веранде, ломая себе голову, как поступить. Из моего правосудия было сделано посмешище; мне кажется, я никогда не был обозлен сильнее. На следующее утро, еще до восхода солнца, я велел бить в раковину и созвать всех рабочих. Потом взял винтовку и пошел впереди вместе с послушным. Он был в то утро очень разговорчив; мерзавец полагал, что теперь, когда он сознался, все позади, и он, по школьной терминологии, попросту ко мне "подлизывался", не переставая, заверял в лучших намерениях и давал обещания хорошо вести себя. Не помню уж, что я ему отвечал. Вскоре показалось то дерево и висящий на нем. Все принялись оплакивать своего товарища на туземный лад, и послушный вопил громче всех. И он был совершенно искренен, безнравственное существо, без малейшего сознания своей вины. Тут, короче говоря, я приказал ему лезть на дерево. Он насторожился, с испуганной улыбкой уставился на меня, но полез. Он слушался до конца, у него была куча добродетелей, но правдивости среди них не было. Как только он взобрался наверх, он глянул вниз - и увидел направленное на него дуло ружья. Тогда он заскулил, как пес. После этого стало так тихо, что слышно было, как иголка упадет. Причитания оборвались. Внизу все припали к земле с выпученными от страха глазами, наверху сидел он, свинцово-серый, а в воздухе болтался труп. Послушный слушался до конца, покаялся в содеянном, поручил свою душу богу, а затем...
      Этуотер умолк, и Геррик, напряженно слушавший, сделал судорожное движение и опрокинул рюмку.
      - А затем? - произнес капитан, который внимал затаив дыхание.
      - Я выстрелил,- ответил Этуотер.- Они свалились на землю вместе.
      Геррик вскочил с пронзительным криком, бессмысленно взмахнув руками.
      - Это же убийство! - истерически выкрикнул он.- Хладнокровное, жестокое убийство! Вы чудовище! Убийца и лицемер, убийца и лицемер!..-повторял он заплетающимся языком.
      Капитан в одно мгновение очутился возле него.
      - Геррик! - воскликнул он.- Опомнитесь! Да ну же, не стройте из себя дурака!
      Геррик бился в его руках как обезумевший и вдруг, закрыв лицо руками, задохнулся в рыданиях; тело его тихо сотрясалось, у него вырывались странные, бессмысленные звуки.
      - Ваш друг, кажется, несколько разволновался,- заметил Этуотер, продолжая неподвижно и напряженно сидеть за столом.
      - Это все от вина,- сказал капитан.- Он человек непьющий. Я... я, пожалуй, уведу его отсюда. Авось прогулка его протрезвит.
      Он вывел Геррика с веранды, тот не сопротивлялся, и скоро они растворились во мраке. Но еще некоторое время слышалось, как капитан спокойным голосом уговаривает и увещевает Геррика и как тот прерывает его истерическими вскриками.
      - Ишь раскудахтался, точно на птичьем дворе! - заметил Хьюиш, подливая себе вина с истинно светской непринужденностью (и при этом порядком проливая на стол).- Нужно уметь вести себя за столом,- добавил он.
      - Дурные манеры, не правда ли? - подхватил Этуотер.- Так, так, вот мы и остались наконец tete-a-tete! Выпьем, мистер Хювиш?!
      ГЛАВА 10. ОТКРЫТАЯ ДВЕРЬ
      Между тем капитан и Геррик, оставив позади ярко освещенную веранду, направились прямо к пирсу.
      В эту вечернюю пору остров с его плотным песчаным полом и лиственной крышей, подпертой колоннами пальм, озаренный только светом из дверей и окон дома, выглядел нереальным, словно пустой театр или общественный сад в полночь. Взгляд невольно начинал искать вокруг столики и статуи. Ни одно дуновенье не колебало листьев, и тишину только подчеркивал непрерывный шум берегового прибоя, напоминавший уличный шум. Не переставая уговаривать, успокаивать своего пациента, капитан вел его все дальше, подвел наконец к самому берегу и смочил ему лицо и голову тепловатой водой из лагуны. Постепенно пароксизм утих, рыдания сделались менее судорожными, а затем и совсем прекратились: прекратился и поток успокоительных речей капитана, и двое погрузились в молчание.
      Небольшие волны с тихим, как шепот, звуком разбивались у их ног; звезды всех величин любовались собственным отражением в этог-! огромном зеркале, а посреди лагуны виднелся воспаленный свет фонаря стоявшей на якоре "Фараллоны".
      Долго они глядели на расстилавшуюся перед ними картину и с беспокойством прислушивались к шороху и плесканию этого уменьшенного прибоя и к отголоскам дальнего, мощного прибоя со стороны открытого моря. Долго они молчали, утратив способность разговаривать, и когда наконец очнулись, то заговорили оба враз.
      - Геррик, послушайте...- начал капитан.
      Но Геррик резко обернулся к своему товарищу и заставил его замолчать, страстно крикнув:
      - Снимемся с якоря, капитан, и в море!
      - Куда, сынок? -спросил капитан.- Легко сказать снимемся. Но куда?
      - В море,- повторил Геррик.- Океан велик. Куда угоднопрочь от этого ужасного острова ж этого... этого страшного человека!
      - Ну, с ним мы еще сведем счеты,- сказал Дэвис.- Ваше дело - приободриться, а с ним мы сведем счеты. Вы совсем расклеились, вот в чем беда, нервы совсем развинтились, как у Джемаймы'. Вам надо приободриться как следует, а когда вы придете в себя, тогда поговорим.
      - В море,- повторил Геррик,- сегодня, сейчас, сию минуту!
      - Не будет этого, сынок,- твердо возразил капитан.- Никогда еще мое судно не выходило в море без: провизии, так и знайте.
      - Нет, вы не понимаете,- не отставал Геррик.- Все кончено, я вас уверяю. Здесь больше делать нечего - он знает все. Этот человек, сидящий там с кошкой, знает всё. Неужели вы не видите?
      - Что - всё? - спросил капитан, немного обеспокоенный.- Принял он нас как настоящий джентльмен и обращался с нами по-рыцарски, пока вы не начали нести всю эту чепуху. Надо сказать, я видал, как в людей стреляли за- меньшее, и никто о них не пожалел! Чего вы хотите?
      Геррик, однако, раскачивался, сидя на песке, и тряс головой.
      - Издевался,- продолжал он,- он же издевался над нами, и ничего больше. И поделом нам.
      - Что мне, в самом деле, показалось странным,- неуверенным голосом проговорил капитан,-ате насчет хереса. Провалиться мне, если я понял, к чему он клонит. Геррик, слушайте, а вы меня не выдали?
      1 Персонаж из "Ярмарки тщеславия" Теккврея,
      - Не выдал ли я? - раздраженно, с презрением произнес Геррик.- Да что выдавать? Нас и так видно насквозь: на нас клеймо мошенников - явные мошенники, явные! Еще прежде чём он ступил на борт "Фараллоны", ему бросилась в глаза замалеванная надпись, и он сразу все понял. Он не сомневался, что мы убьем его тут же, на месте, но он стоял и издевался над вами с Хьюишем и вызывал на убийство. И еще говорит, что он боялся! Потом он заманил меня на берег - и что я только вытерпел! "Волки" называет он вас и Хьюиша. "А что делает овечка с двумя волками?" - спросил он. Он показал мне свой жемчуг, сказал, что еще не кончится этот день, как жемчуг может рассеяться. "Все висит на волоске",- сказал он и улыбнулся. Видели бы вы эту улыбку! Нет, все напрасно, говорю вам! Он знает все, обо всем догадывается, мы со своим притворством ему просто смешны: он смотрит на нас и смеется, как господь бог.
      Наступило молчание. Дэвис, нахмурившись, уставился в темноту.
      - Жемчуг? - спросил он вдруг.- Он вам его показывал? Значит, он тут!
      - Нет, не показывал, но я видел сейф, где хранятся жемчужины. Вам до них никогда не добраться!
      - Это еще бабушка надвое сказала,- возразил капитан.
      - Думаете, он вел бы себя за столом так свободно, если бы не подготовился? - вскричал Геррик.- Двое слуг вооружены. Он тоже вооружен и не расстается с оружием. Он сам мне сказал. Вам его бдительность не усыпить. Дэвис, я знаю! Всему конец, я вам повторяю и доказываю. Всему конец, всему! Ничего не осталось, ничего нельзя поделать, все ушло-жизнь, честь, любовь. Господи, зачем я родился на свет?
      За этим взрывом опять последовало молчание. Капитан приложил руки ко лбу.
      - Еще загадка! - воскликнул он.- Зачем он вам все раскрыл? Прямо сумасшествие какое-то!
      Геррик с мрачным видом снова покачал головой.
      - Вам не понять, если я и скажу,- ответил он.
      - Ерунда, я все могу понять, что вы мне скажете.
      - Хорошо, пожалуйста. Он - фаталист.
      - Это что еще за штука такая - фаталист? - спросил Дэвис.
      - Ну, это человек, который верит в судьбу. Верит, что его пули всегда попадут в цель, верит, что все случится так, как захочет господь, и человек тут бессилен. И так далее.
      - Так ведь и я в это же, пожалуй, верю, - проговорил
      Дэвис.
      - Неужели? - иронически спросил Геррик.
      - Будьте уверены! - ответил Дэвис. Геррик пожал плечами.
      - Ну и глупо,-сказал он и уткнул голову в колени. Капитан продолжал стоять, покусывая пальцы.
      - Одно я знаю твердо, - сказал он наконец. - Надо убрать оттуда Хьюиша. Ему этот человек не по зубам, если он таков, каким вы его расписываете.
      И он повернулся, чтобы идти. Слова его были просты, но иным был тон, и Геррик сразу уловил его.
      - Дэвис! - закричал он.- Не надо, не делайте этого! Пощадите себя - бросьте это! Ради бога, ради ваших детей!
      Голос его прозвучал страстно и пронзительно; его могла услышать будущая жертва, находившаяся не так далеко. Дэвис обернулся к Геррику с грубой бранью и бешено замахнулся на него. Несчастный молодой человек перекатился на живот и остался так лежать, лицом в песок, безмолвный и беспомощный.
      А капитан быстро зашагал к дому Этуотера. На ходу он торопливо обдумывал услышанное, мысли его мчались неудержимо, обгоняя друг друга. Тот человек все понял, он с самого начала насмехался над ним; он, Джон Дэвис, покажет ему, как над ним насмехаться! Геррик считает его чуть не богом,- дайте ему секунду, чтобы прицелиться, и бог будет повержен. Он радостно засмеялся, нащупав рукоять револьвера. Надо действовать прямо сейчас, как только он вернется. Со спины? Нет, сзади подобраться трудно. За столом? Нет, удобнее стрелять стоя, руке ловчее держать револьвер. Лучше всего позвать Хьюиша, а когда Этуотер встанет и повернется.. Ага, именно в этот момент. Усердно прикидывая и так и этак, погруженный в свои мысли, капитан торопливо шел к дому, опустив голову.
      - Руки вверх! Стой!-услышал он голос Этуотера.
      И капитан, не успев даже сообразить, что делает, повиновался. Неожиданность была полной, положение непоправимым. В самый разгар своих кровавых замыслов он угодил в засаду и теперь стоял, бессильно подняв руки кверху, устремиз взгляд на веранду.
      Званый, обед окончился. Этуотер, прислонившись к столбу, целился в Дэвиса из винчестера. Неподалеку один из слуг также держал перед собой винчестер, пригнувшись вперед, широко раскрыв глаза в нетерпеливом ожидании. На верхней ступеньке в дверном проеме второй туземец поддерживал Хьюиша; лицо у Хьюиша расплылось в бессмысленной улыбке; он был, очевидно, целиком погружен в созерцание незажженной сигары, которую держал в руке.
      - Ну-с,-сказал Этуотер,- и дешевый же вы пиратишка! Капитан издал горлом звук, определить который нет возможности; его душила ярость.
      - Сейчас я намерен выдать вам мистера Хювиша, вернее, подонки, которые от него остались,- продолжал Этуотер.- Когда он пьет, он очень много говорит, капитан Дэвис с "Морского скитальца". Больше он мне не нужен, и я его с благодарностью возвращаю. Ну-ну! - угрожающе крикнул он вдруг.- Еще одно такое движение - и вашей семье придется оплакивать гибель бесценного папаши. Не вздумайте больше шевелиться, Дэвис!
      Этуотер произнес какое-то слово на местном наречии, не отводя взгляда от капитана, и слуга ловко спихнул Хьюиша с верхней ступеньки. С достойной удивления одновременностью раскинув руки и ноги, этот джентльмен ринулся в пространство, ударился об землю, рикошетом отлетел в сторону и замер, обняв пальму. Разум его в происходящих событиях начисто не участвовал, и выражение страдания, исказившее его черты в момент прыжка, было, вероятно, бессознательным; он перенес свой неприятный полет молча, нежно прильнул к пальме и, судя по жестам, воображал, будто сбивает ради своею удовольствия яблоки с яблони. Кто-нибудь более сочувственно настроенный иди более наблюдательный заметил бы на песке перед ним, на недосягаемом для него расстоянии, незажженную сигару.
      - Получайте вашу падаль!-проговорил Этуотер.- Вы, естественно, вправе поинтересоваться, почему я не покончил с вами сейчас, тут же, как вы того заслуживаете. Я отвечу вам, Дэвис. Потому что я не имею ничего общего ни с "Морским скитальцем" и людьми, которых вы потопили, ни с "Фараллоной" и шампанским, которое вы украли. Рассчитывайтесь с господом сами: он ведет счет и потребует расплаты, когда пробьет час. Я могу только подозревать о ваших замыслах относительно меня, а чтобы убить человека, даже такого хищника, как вы, мне одних подозрений мало. Но имейте в виду: если я еще раз увижу кого-нибудь из вас здесь, разговор пойдет другой, - тогда уже вы схлопочете пулю. Теперь убирайтесь. Марш! И если вам дорога ваша так называемая жизнь, не опускайте рук!
      Капитан продолжал стоять неподвижно, подняв руки вверх, приоткрыв рот, загипнотизированный собственной яростью.
      - Марш!-повторил Этуотер.- Раз-два-три!
      Дэвис повернулся и медленно двинулся прочь. Но, шагая с поднятыми руками, он обдумывал план быстрой контратаки. Он вдруг молниеносно отпрыгнул за дерево и скорчился там, оскалив зубы, с револьвером в руке, выглядывая то с одной, то с другой стороны,змея, приготовившаяся ужалить. Но он опоздал: Этуотер и его слуга уже исчезли. Только лампы продолжали освещать покинутый стол и яркий песок вокруг дома, да во всех направлениях от веранды во мрак уходили длинные черные тени пальм.
      Дэвис сжал зубы. Куда они подевались, трусы? В какую дыру забились? Бесполезно и пытаться что-нибудь предпринять одному, со старым револьвером, против троих вооруженных винчестерами людей, которых как будто и нет в освещенном притихшем доме. Кто-то из них мог уже выскользнуть с заднего хода и сейчас целится в него из темного подвала, хранилища пустых бутылок и черепков. Нет, ничего нельзя поделать, остается лишь отвести (если это еще возможно) свои разбитые, деморализованные войска.
      - Хьюиш,- скомандовал он,- пошли.
      - Птрял сигау, - пролепетал Хьюиш, шаря по воздуху руками.
      Капитан грубо выругался.
      - Сию минуту иди сюда,- сказал он.
      - Тут хршо. Стаюсь спать у Туота. Утром врнусь на к-рабль, - отвечал гуляка.
      - Если ты не пойдешь сейчас же, клянусь богом, я тебя застрелю!-закричал капитан.
      Не нужно думать, что смысл угрозы каким-нибудь образом проник в сознание Хьюиша. Скорее всего, сделав новую попытку поднять сигару, он потерял равновесие и нежданно-негаданно полетел вперед по некоей траектории, которая и привела его в объятия Дэвиса.
      - А ну шагай прямо,-рявкнул капитан, подхватив его,- а не то я не знаю, что с тобой сделаю!
      - П-трял сига-ay,- вместо ответа пролепетал опять Хьюиш.
      Долго сдерживаемое бешенство капитана прорвалось наконец наружу. Он рывком повернул Хьюиша, схватил его за шиворот, довел, толкая перед собой, до пирса и грубо пихнул так, что тот шлепнулся физиономией об землю.
      - Ищи теперь свою сигару, свинья! - сказал капитан и с такой яростью принялся дуть в боцманский свисток, что горошина в нем застряла и перестала прыгать.
      На борту "Фараллоны" немедленно поднялась возня: по воде донеслись отдаленные голоса, плеск весел, и одновременно невдалеке с песка поднялся Геррик и медленно побрел к ним. Он склонился над щуплой фигуркой Хьюиша, в бесчувственном состоянии валявшегося у подножия корабельной статуи.
      - Мертвый? - спросил он.
      - Никакой он не мертвый,- буркнул Дэвис.
      - А Этуотер?
      - Да заткнитесь вы наконец! - зарычал Дэвис.- Сумеете сами или показать вам, как это делается, черт вас задави? Довольно с меня вашего нытья!
      После этого им оставалось только молча ждать, когда лодка уткнется в дальние столбы пирса. Тогда они подняли Хьюиша за плечи и за ноги, сволокли в шлюпку и без церемоний
      бросили на дно. Дорогой можно было разобрать, что тот горюет об утраченной сигаре, а когда его подали снизу на борт шхуны точно груз и оставили проспаться в проходе, последним высказыванием его было: "Вклепнычеектуот!" Люди опытные истолковали это как "Великолепный человек Этуотер!" - столько наивности и простодушия вынес сей великий ум из событий прошедшего вечера!
      Капитан принялся мерить шкафут короткими гневными шагами; Геррик облокотился на гакаборт; команда улеглась спать. Судно легонько и убаюкивающе покачивалось, порой какой-нибудь блок попискивал, как сонная птица. На берегу сквозь колоннаду стволов дом Этуотера продолжал сиять огнями. И больше ни в небе, ни в лагуне не было ничего, кроме звезд и их отражений. Может быть, протекли минуты, может быть, часы, а Геррик все стоял, глядя на величавую воду и наслаждаясь покоем. "Звездная купель",- подумалось ему, и вдруг он почувствовал на своем плече руку.
      - Геррик,- произнес капитан,- я проветрился, и мне полегчало.
      Нервная дрожь пробежала по телу молодого человека, он промолчал и даже не повернул головы.
      - Я вам, понятно, нагрубил на берегу,- не отступал капитан,-но я тогда, право, здорово разозлился. Теперь все прошло, нам с вами надо хорошенько подумать и все обмозговать.
      - Мне думать нечего,- ответил Геррик.
      - Послушайте, дружище,- ласково продолжал Дэвис,- так не годится, вы сами знаете! Вы должны взбодриться и помочь мне поправить дела. Ведь вы не измените своему другу? На вас это не похоже, Геррик!
      - Отчего же, очень похоже,- отвечал Геррик.
      - Полно, полно! - произнес капитан и замолчал в растерянности.-Слушайте,- воскликнул он,- выпейте-ка шампанского! Я-то до него не дотронусь, чтоб вы поняли, что на меня можно положиться. Но вас оно укрепит, вы мигом воспрянете духом.
      - Ах, да оставьте вы меня в покое! - крикнул Геррик и отвернулся.
      Капитан ухватил его за рукав, но Геррик сбросил руку капитана и стремительно, как одержимый, повернулся к нему.
      - Проваливайте в ад сами, как знаете! - крикнул он
      опять.
      И он снова рванулся прочь, на этот раз беспрепятственно, и очутился над тем местом, где внизу шлюпка терлась о борт, покачиваясь на волнах.
      Геррик огляделся. Угол надстройки закрывал его от глаз капитана,- тем лучше, никто не должен быть свидетелем его последнего поступка. Геррик бесшумно скользнул в шлюпку, оттуда в звездную воду. Затем проплыл немного - остановиться он еще успеет.
      Очутившись в воде, он сразу отрезвел, в голове прояснилось. Перед его мысленным взором, как в панораме, предстали позорные события минувшего дня, и он возблагодарил богов, все равно каких, за то, что они открыли ему дверь к самоубийству. Совсем скоро он поставит точку, с никчемной жизнью будет покончено, блудный сын вернется домой.
      Прямо впереди светила очень яркая звезда, прочерчивая на воде четкую дорожку. Геррик выбрал звезду путеводной и поплыл по дорожке. Пусть звезда будет последним, на что он будет смотреть,лучезарное пятнышко, которое незаметно превратилось в его воображении в некую Лапуту, где по галереям расхаживали мужчины и женщины с уродливыми и милостивыми лицами и взирали на него со сдержанным сочувствием. Присутствие этих воображаемых зрителей, их разговоры между собой принесли ему облегчение; они беседуют о нем, решил он, о нем и его несчастной участи.
      Этот полет фантазии оборвался, когда вода сделалась холоднее. Что он тянет? Сейчас, сразу, он опустит занавес, отыщет несказанный приют, ляжет вместе со всеми народами и поколениями в царстве сна.