Отлив

      - Вы его пальцем не тронете,- проговорил Геррик.- Вина целиком ваша, и вы это прекрасно знаете. Если вы даете туземцу свободный доступ в кладовую, сами знаете, к чему это может привести. Я не позволю мучить беднягу.
      Трудно сказать, как реагировал бы Дэвис на этот вызов, только в эту минуту его отвлек на себя новый противник.
      - Н-да,- протянул Хьюиш,- дельный из вас капитан, нечего сказать. Никудышный вы капитан, вот что! Нечего мне зубы заговаривать, Джон Дэвис, я вас теперь раскусил, от вас проку не больше, чем от паршивого чучела! Ах, вы "ничего не понимаете", да? Ах, "убейте меня, не знаю", да? Скажите, какой младенец! А кто вопил и требовал, что ни день, новые консервы? Сколько раз я своими ушами слышал, как вы отсылали обед целиком обратно и заставляли кока выплескивать его в помойную лохань? А завтрак? Мать честная! Завтраку наготовлено на десятерых, а вы орете: еще, еще! А теперь вы сами не понимаете? Провалиться мне, если этого мало, чтобы послать протест господу богу! Будьте осторожней, Джон Дэвис, не троньте меня, я могу укусить.
      Дэвис сидел как пришибленный. Можно было бы даже предположить, что он не слышит, если бы голос клерка не разносился по кораблю, точно крик баклана среди береговых утесов.
      - Хватит, Хьюиш,- остановил его Геррик.
      - А-а, переметнулись? Ладно же, надутый, брезгливый сноб! Берите его сторону, давайте! Двое на одного. Но только Джон Дэвис пускай бережется! Он сшиб меня тогда, в первый вечер на шхуне, а я этого еще никому не спускал. Пусть становится на коленки и просит у меня прощения. Вот мое последнее слово.
      - Да, я на стороне капитана,- сказал Геррик.- Значит, нас двое против одного, оба люди крепкие, и команда будет за меня. Надеюсь, смерть моя близка, но я совсем не против, если сперва мне придется прикончить вас. Я даже хочу этого: я бы убил вас без малейших угрызений совести. Берегись, берегись, мерзкий пакостник!
      Злоба, с которой он произнес эти слова, была так поразительна сама по себе и так неожиданна именно в его устах, что Хьюиш вытаращил глаза, и даже униженный Дэвис поднял голову и уставился на своего защитника. Что же касается Геррика, то волнения и разочарования этого дня сделали его совершенно бесстрашным; он испытывал странный подъем, возбуждение; голова казалась пустой, глаза жгло, в горле пересохло; миролюбивый и безобидный человек, если не считать, что от слабохарактерных людей можно ожидать чего угодно, Геррик в этот миг был одинаково готов убить или быть убитым.
      Вызов был брошен и бой предложен. Тот, кто отозвался бы первым, неминуемо определил бы исход; все это понимали и не решались заговорить; долгие секунды трое сидели молча, неподвижно...
      Но тут последовало желанное вмешательство.
      - Земля! - прокричал голос на палубе.- Земля с наветренной стороны!
      И, будто спасаясь из комнаты, где лежит труп убитого, трое бросились бежать вон, оставив ссору позади - неразрешенной.
      Небо на стыке с морем было молочно-опаловое, а само море, вызывающее, чернильно-синее, описывало безупречный круг. Они могли обшаривать горизонт сколько угодно, однако даже опытный глаз капитана Дэвиса не мог обнаружить ни малейшего нарушения в его сплошной линии. Вверху медленно таяли бледные облачка; над шхуной, единственным предметом, привлекавшим внимание, то кружила, то замирала тропическая, белая, как снежные хлопья, птица с длинными ярко-красными перьями в хвосте. В океане и в небе больше не было ничего.
      - Кто кричал "земля"? - грозно спросил Дэвис.- Кто вздумал шутить со мной шутки? Я научу, как меня разыгрывать!
      Однако Дядюшка Нед с довольным видом показал на какое-то место над горизонтом, где можно было различить зеленоватое туманное пятно, плывшее на фоне бледного неба, как дым.
      Дэвис приставил к глазам подзорную трубу, потом взглянул на канака.
      - Это называется земля? - спросил он.- Я бы этого не сказал.
      - Один лаз давно-давно,- сказал Дядюшка Нед,- мой видал Анаа все лавно как этот, четыле-пять часа ланыые, как подошел туда. Капитана говолил, солнце заходить, солнце вставать опять, он говолил, лагуна все лавно как селкала.
      - Все равно как что? - переспросил Дэвис.
      - Селкала, саа,- повторил Дядюшка Нед.
      - А-а, зеркало,- догадался Дэвис.- Понял, отражение от лагуны. Что ж, может, и так, только странно, что я никогда об этом не слыхал. Давайте-ка посмотрим по карте.
      Они опять пошли в кают-компанию и, заглянув в карту, нашли, что шхуна находится с наветренной стороны от Архипелага, далеко посреди белого поля карты.
      - Вот! Сами видите,-сказал Дэвис.
      - И все-таки меня это смущает,- возразил Геррик,- мне почему-то думается, что тут не так просто. И знаете, капитан, насчет отражения все правильно, я слыхал об этой штуке в Папеэте.
      - Тогда тащите сюда Финдлея!' - приказал Дэвис.- Попробуем и так и этак. Остров бы нам пришелся сейчас весьма кстати при нашем-то положении.
      Капитану подали объемистый том с изломанным корешком, как это водится с Финдлеем, и капитан, найдя нужное место, начал пробегать глазами текст, бормотать что-то себе под нос и, послюнив палец, переворачивать страницы.
      - Ого! - воскликнул он наконец.- А это что? - И он прочел вслух: - "Новый остров. Как утверждает Делиль, этот остров, остающийся неизвестным ввиду личных мотивов неких лиц, лежит на 12°49'10" юж. долготы и 133°6' западной широты. В дополнение к указанному капитан Мэтьюз со "Скорпиона" флота Ее Величества тоже сообщает, что на пересечении 12°0' юж. долготы и 133°16' зап. широты лежит некий остров. Очевидно, речь идет об одном и том же острове, если таковой существует, что, однако, вызывает сомнения и полностью отрицается купцами южных морей".
      - Ну и ну! - подвел итог Хьюиш.
      - Довольно неопределенно,- сказал Геррик.
      - Говорите что угодно,- воскликнул Дэвис,- но остров перед нами! Это то, что нам надо, можете быть уверены.
      - "Остающийся неизвестным ввиду личных мотивов",прочел Геррик через плечо капитана.- Что бы это значило?
      - Это может означать жемчуг,- ответил Дэвис.- Подумайте, остров, где есть жемчуг, а правительство об этом не знает? Похоже на недвижимость. Или предположим, это ничего не значит. Просто остров. Тогда мы могли бы там запастись рыбой, кокосами и туземной пищей и выполнить наш план насчет Самоа. Сколько, он говорил, им оставалось до Анаа? Кажется, пять часов?
      1 Финдлей - автор морского справочника, (Прим. пер.)
      - Четыре или пять,- подтвердил Геррик. Дэвис подошел к двери.
      - Какой дул ветер, когда вы подходили к Анаа, Дядюшка Нед?
      - Шесть или семь узлов.
      - Хм, тридцать - тридцать пять миль,- подсчитал Дэвис.-Значит, самое время убавлять паруса. Если это остров, то не к чему напарываться на него в темноте, а если не остров, так почему бы не пройти там днем. К повороту! - заорал он.
      И шхуну повернули в ту сторону, где неуловимое мерцание в небе начинало уже бледнеть и уменьшаться подобно тому, как исчезает с оконного стекла пятно от дыхания. Одновременно на шхуне взяли все рифы.
      Часть II. КВАРТЕТ
      ГЛАВА 7. ИСКАТЕЛЬ ЖЕМЧУГА
      Около четырех утра, когда капитан с Герриком сидели на поручнях, во мраке впереди послышался шум бурунов. Оба соскочили на палубу и стали вглядываться и вслушиваться. Шум стоял непрерывный, словно от идущего поезда; нельзя было различить ни подъема, ни спада, океан поминутно с равномерной силой набегал на невидимый остров.
      Время шло. Геррик напрасно ожидал хоть какого-нибудь изменения в сплошном мощном реве; и постепенно он проникся ощущением вечности. Сам остров для опытного глаза угадывался в цепочке пятен, расположенных низко на фоне звездного неба. Шхуна легла в дрейф, и все с нетерпением стали ждать рассвета.
      Предрассветных облаков почти не было. Наконец на востоке появилась светлая полоска, затем - робкий всплеск света неизъяснимого, безымянного оттенка, от пурпурного до серебряного; потом вспыхнули угли. Некоторое время они мерцали на горизонте, то разгораясь, то тускнея, то испуская короткие лучи, но пока все еще господствовали ночь и звезды. Казалось, будто искра зарделась и поползла вдоль нижнего края тяжелого, непроницаемого занавеса, но ничему вокруг огонь пока не угрожает. Но вот еще немного - и весь восток запылал золотым и алым, и небесная чаша наполнилась дневным светом.
      Остров - неизвестный, отрицаемый - лежал прямо перед ними, совсем близко. Геррику подумалось, что никогда, даже во сне, он не видел ничего более дивного и изящного. Берег был сверкающе бел; сплошной барьер деревьев - неподражаемо зелен. Суша возвышалась над морем, футов на десять, деревья - еще футов на тридцать.
      По мере того как шхуна продвигалась вдоль берега к северу, между деревьями открывался просвет, и поверх невысокой и неширокой полоски суши Геррик, как поверх забора, видел лагуну внутри, а за ней - дальнюю сторону атолла, протянувшегося узкой чертой, в зубцах деревьев на фоне утреннего неба. Геррик терзался, подыскивая сравнения. Остров был подобен краям огромного сосуда, погруженного в воду; подобен насыяи кольцеобразной железной дороги, поросшей лесом. Остров казался таким хрупким среди беснующихся бурунов, таким прекрасным и непрочным, что Геррик, пожалуй, не удивился бы, если бы на его глазах остров затонул, беззвучно исчез и над ним плавно сомкнулись бы волны.
      Между тем капитан устроился на форсалинге' и в подзорную трубу обшаривал берега, высматривая вход в лагуну, высматривая признаки жизни. Однако остров продолжал открываться ему по частям и выдвигать мыс за мысом, а ни домов, ни людей, ни дыма костра не было видно. Вблизи мелькали, парили и ныряли в синюю воду морские птицы, а поодаль на целые мили тянулась пустынная кайма кокосовых пальм и пандануса, предоставляя желанный зеленый приют - кому? И гробовая тишина нарушалась только биением океана.
      Бриз был легчайший, скорость его невелика, жара невыносима. Палуба раскалилась, медное солнце пылало над головой посреди медного цвета неба, смола кипела и пузырилась в швах, мозги - в черепных коробках. И все это время возбуждение сжигало троих авантюристов, как лихорадка. Они шептались, кивали, показывали руками и прикладывали губы к уху друг друга, испытывая какое-то странное побуждение соблюдать тайну. Они приближались к острову исподтишка, как соглядатаи, как воры, и даже Дэвис отдавал команды с салингов главным образом жестами. Матросам передалось это молчаливое напряжение, как передалось бы собакам волнение их хозяев. И посреди рева многомильных бурунов к безлюдному острову приближался безмолвный корабль.
      1 Форсалинг - переднее устройство для управления парусами.
      Наконец в этом нескончаемом контуре возник разрыв. По одну его сторону выдавался мысок кораллового песка, по другую стояла густая группа высоких деревьев, закрывавшая обзор; посредине находился вход в огромный резервуар. Дважды в день океан теснился в этом узком горле и громоздился между хрупкими стенами; дважды в день, с отливом, колоссальному избытку воды приходилось протискиваться обратно.
      Час, когда подошла "Фараллона", был часом прилива. Океан с инстинктом домашнего голубя устремился к обширному вместилищу, вихрем промчался через ворота и, чудесно преобразясь, умиротворенный и переливчатый, как шелк, влился во внутреннее море.
      Шхуна поднялась в крутой бейдевинд, ее подхватило и понесло, как игрушечную. Она проскользнула, пролетела, мимолетная тень от прибрежных деревьев коснулась ее палубы, на миг мелькнуло дно пролива и тут же пропало. В следующую минуту "Фараллона" покачивалась на глади лагуны, а в глубине под ней, в прозрачном аквариуме, резвились мириады разноцветных рыб и мириады бледных коралловых цветов усеивали дно.
      Геррик был восхищен. Утоляя свою страсть к красоте, он забыл о прошлом и о настоящем, забыл, что в одном случае ему угрожает тюрьма, в другом - нищета; забыл, что попал сюда в отчаянных поисках пищи и любых средств для спасения своей жизни.
      Стайка рыб, окрашенных во все цвета радуги, с клювами, как у попугаев, промчалась в тени шхуны, вырвалась оттуда и сверкнула в солнечных лучах, проникавших в воду. Рыбки были красивы, как райские птицы, и их бесшумный полет поразил Геррика, как звуки прекрасной мелодии.
      Тем временем перед глазами Дэвиса лагуна продолжала являть свои пустынные воды, и длинная вереница прибрежных деревьев разматывалась, как леска с катушки. И по-прежнему никаких следов жизни. Едва зайдя в лагуну, шхуна взяла к северу, где вода была глубже; теперь шхуна скользила мимо высокой рощи, которая скрывала от взоров еще один изгиб. Непросмотренной оставалась лишь бухта за этим мысом. И вдруг занавес поднялся: перед ними открылась гавань, уютно пристроившаяся в изгибе, и, онемев от изумления, они увидели людские жилища.
      То, что мгновенно открылось зрителям с палубы "Фарал-лоны", было не туземным селением, а скорее большой фермой с прилегающими постройками: длинный ряд навесов и амбаров, поодаль жилой дом с глубокой верандой, с другой стороны десяток туземных хижин и строение с каланчой, архитектуре которого явно старались придать черты церкви.
      На берегу, перед деревней, лежали вытащенные на песок тяжелые лодки и груда бревен, раскатившихся по раскаленным отмелям. На флагштоке, установленном на пристани, развевался красный торговый английский флаг. Позади, с боков, поверх селения - те же высокие пальмы, что скрывали его вначале, протягивали над ним крышу из шумящих зеленых вееров. Они качались и шуршали там наверху и пели под ветром весь день свою песню.
      По каким-то неуловимым признакам селение явно выглядело обжитым, но в то же время от него веяло заброшенностью, от которой становилось тоскливо. Между домами не было видно людей, не слышно звуков труда или развлечений. Лишь на самом высоком месте берега, неподалеку от флагштока, виднелась женская фигура непомерных размеров, белая как снег, которая манила к себе вытянутыми вперед руками. Присмотревшись, в ней можно было узнать образец морской скульптуры, носовое украшение с корабля, которое долго носилось и ныряло в бесконечных волнах, а теперь, оказавшись на суше, сделалось ангелом-хранителем этого опустевшего селения.
      "Фараллона" шла с попутным ветром. К тому же здесь, внутри, под защитой земли, он был сильнее, чем снаружи, и перед шхуной быстро, как в панораме, сменялись картина за картиной, так что трое авантюристов стояли в немом изумлении. Флаг был достаточно красноречив - это был отнюдь не истрепанный и выцветший трофей, который изорвался в лохмотья, развеваясь над давно обезлюдевшим островом. И словно чтобы укрепить растущую уверенность в том, что остров населен, в затененной глубине веранды блеснуло стекло, мелькнула белая скатерть. Если статуя на берегу в своей застывшей позе и с белым, как от проказы, телом царствовала одна в деревушке, то царствовала недавно. Людские руки хлопотали, людские ноги сновали там не далее, как час назад. Фараллонцы были в этом уверены; их глаза шарили в глубокой тени пальм, отыскивая спрятавшихся; если бы дело было за пристальностью взгляда, глаза их просверлили бы стены домов. В эти напряженные секунды у них появилось ощущение, что за ними наблюдают, их дурачат, что над ними нависла угроза,- ощущение почти невыносимое.
      На самом краю пальмовой рощи, которую они только что миновали, скрывался ручей, до последней минуты невидимый для глаз путешественников. Вдруг неожиданно оттуда выскочила лодка и голос прокричал:
      - Эй, на шхуне! Подходите к пирсу! В двух кабельтовых глубина двадцать саженей, хороший грунт!
      В лодке на веслах сидели два смуглокожих гребца в коротких синих юбочках. Тот, что кричал,- рулевой - был во всем белом, в полном тропическом одеянии европейца; широкие поля шляпы затеняли лицо, но голос выдавал джентльмена и в глаза бросалась его рослая фигура. Вот все, что можно было разобрать. Кроме того, стало ясно, что "Фарал-лону" заметили уже давно, еще в море, и обитатели острова подготовились к приему.
      Команде рулевого машинально повиновались, судно стало на якорь. Трое авантюристов собрались на корме у надстройки и с бьющимся сердцем, без единой мысли в голове принялись ждать незнакомца, который мог сыграть важную роль в их судьбе. Они не успели составить никакого плана действия, не успели придумать никакой истории, их застигли врасплох, и они должны были выпутываться как могли.
      Однако тревога мешалась с надеждой. Раз остров не занесен на карту, значит, человек этот не занимает официального поста и не имеет права потребовать у них бумаги. А сверх того, если можно верить Финдлею (а на поверку выходит, что можно), этот человек представитель "личных мотивов"; появление шхуны, вполне вероятно, глубоко раздосадовало его, и возможно даже (нашептывала надежда), он захочет и сможет купить их молчание.
      Тем временем лодка подошла к борту, и они смогли наконец разглядеть, с кем имеют дело. Это был высокий человек, ростом примерно шесть футов четыре дюйма и соответственно крупного сложения, но мускулы его казались расслабленными, как бывает у вялых, апатичных людей. Впечатление исправляли глаза: глаза необычайно блестящие и вместе с тем томные, мрачные и черные как угли, но с огоньками в глубине, сверкающими, как топаз; глаза, говорящие о совершенном здоровье и мужестве; глаза, которые словно предупреждали: берегись сокрушающего гнева их обладателя. Лицо, от природы смуглое, на острове загорело до такой степени, что он почти не отличался от таитян; только его жесты, манеры, энергия, таившаяся в нем, как огонь в кремне, выдавали европейца. Он был одет в белую тиковую, превосходно сшитую пару; шейный платок и галстук были шелковые, нежнейших расцветок. К банке, рядом с ним, был прислонен винчестер.
      - Доктор с вами? - закричал он, подплывая к борту.- Доктор Саймондс? Никогда о нем не слыхали? И о "Тринити Холл" тоже? Ага!
      Он, казалось, не удивился и только из вежливости притворился удивленным; глаза его. между тем остановились поочередно на каждом из троих белых с неожиданно весомым любопытством, которое можно было даже назвать беспощадным.
      - Ах, так! - сказал он. - Поскольку явно произошла небольшая ошибка, то я вынужден осведомиться, чему я обязан столь приятным сюрпризом?
      Он уже поднялся на палубу, но каким-то образом ухитрялся быть совершенно недоступным, так что самый общительный из невежд, будучи мертвецки пьян, и тот не осмелился бы фамильярничать; и ни один из трех авантюристов не решился протянуть ему руку.
      - Что ж,- сказал Дэвис,- пожалуй, назовем это случайностью. Мы слыхали про ваш остров, а потом, понимаете, прочли в "Указателе" про "личные мотивы". Так что когда мы увидели отражение лагуны в небе, мы сразу повернули шхуну, и вот мы здесь.
      - Не помешали, нет? - добавил Хьюиш. Незнакомец взглянул на Хьюиша с деланным изумлением, а затем подчеркнуто отвел взгляд. Трудно было разыграть более оскорбительную пантомиму.
      - Меня ваше прибытие даже устраивает,- сказал он.- Моя собственная шхуна запаздывает, так что, возможно, я кое о чем вас попрошу. Фрахтовать вашу шхуну можно?
      - Отчего же,- ответил Дэвис.- Смотря по обстоятельствам.
      - Моя фамилия Этуотер,- продолжал незнакомец.- Вы, надо полагать, капитан судна?
      - Да, сэр, капитан Браун.
      - Постойте-ка, постойте,- вмешался Хьюиш,- давайте начистоту! На мостике заправляет он - это точно, но не внизу. Внизу мы все равны, у каждого есть доля в предприятии. И когда доходит до дела, то я не хуже его. Вот я и приглашаю пойти внутрь и выпить, а потом обсудить все между собой по-дружески. У нас водится шампанское - пальчики оближете,- добавил он, подмигивая.
      От присутствия настоящего джентльмена вульгарность клерка взыграла самым отвратительным образом, и Геррик инстинктивно, как заслоняются от удара, поспешил вмешаться.
      - Моя фамилия Хэй,- сказал он,- раз уж мы начали знакомиться. Мы в самом деле будем очень рады, если вы зайдете к нам.
      Этуотер живо повернулся в его сторону.
      - Кончали университет? - спросил он.
      - Да, Мэртон,- ответил Геррик и тут же густо покраснел, осознав свою оплошность.
      - А я из другого ордена,- сказал Этуотер.- Тринити Холл, Кембридж, моя шхуна названа в его честь. Н-да, в странном месте и в странной компании мы с вами знакомимся,продолжал он, небрежно игнорируя остальных.- А вы подтверждаете... Прошу прощения у этого господина, я не уловил его фамилии...
      - Меня зовут Хьюиш, сэр,- ответил клерк и в свою очередь покраснел.
      - Ага-а,- протянул Этуотер и снова обратился к Геррику: Так вы подтверждаете рекомендацию, данную мистером Хювишем вашему хваленому шампанскому? Или же надо делать скидку на бьющую через край поэтическую непосредственность его натуры?
      Геррик пришел в замешательство: вкрадчивое хамство их посетителя вызвало на его лице краску; то, что с ним обошлись как с равным, в то время как другими пренебрегли, доставило ему против воли удовольствие, но тут же возмутило и вызвало вспышку гнева.
      - Не знаю,- сказал он,- обыкновенное калифорнийское, на мой взгляд, вполне сносное.
      Этуотер, казалось, принял какое-то решение.
      - В таком случае разрешите мне сказать следующее: вы все трое пожалуете сегодня вечером ко мне и принесете с собой корзинку вина, а я позабочусь о съестном. Кстати, мне следовало с самого начала задать вам вопрос: была ли у вас оспа?
      - У нас лично - нет,- ответил Геррик.- Но вообще на шхуне были случаи.
      - Умер кто-нибудь?
      - Двое,- ответил Геррик.
      - Да, болезнь страшная,- проговорил Этуотер.
      - А у вас тут как, на острове? - спросил Хьюиш.- Смерти были?
      - Двадцать девять,- ответил Этуотер.- Двадцать девять смертей и тридцать один больной из тридцати трех душ населения. Странный способ считать, не правда ли, мистер Хэй? Души! Я содрогаюсь каждый раз, как произношу это слово.
      - А-а, вот почему на острове так пусто,- вставил Хьюиш.
      - Да, именно потому, мистер Хювиш,-сказал Этуотер,- вот потому-то дом пуст, а кладбище полно.
      - Двадцать девять из тридцати трех! - воскликнул Геррик.А когда дошло до того, чтобы хоронить, как же вы?.. Или вы не возились с похоронами?
      - Вы угадали,- сказал Этуотер,- во всяком случае, выдался один такой день, когда мы не могли больше хоронить. В то утро умерло пятеро, тринадцать умирало, и, кроме нас с причетником, не было ходячих. Мы устроили военный совет, потом отнесли... пустые сосуды... на берег лагуны и... похоронили их.- Он оглянулся через плечо на сверкающую гладь воды.- Так, значит, вы придете обедать? Скажем, в половине седьмого? Так будет мило с вашей стороны!
      Его голос, интонации, с какими он произносил эти шаблонные любезные фразы, сразу задали фальшивый светский тон, и Геррик бессознательно подпал под этот тон.
      - Разумеется, с огромным удовольствием,- сказал он.- В половине седьмого? Благодарю вас.
      И голос мой стал, словно пушечный гром, Будивший глубины в сраженье морском,- продекламировал Этуотер с улыбкой, которая мгновенно сменилась выражением похоронной торжественности.- С особенным нетерпением я буду поджидать мистера Хювиша,- продолжал он.- Мистер Хювиш, надеюсь, вы усвоили приглашение?
      - Еще бы, старина! - ответил общительный Хьюиш.
      - Значит, условились. Вы поняли меня правильно, не так ли? Мистер Хювиш и капитан Браун в половине седьмого, и не раньше, а вы, Хэй, ровно в четыре.
      И Этуотер окликнул лодку.
      В продолжение переговоров капитан сохранял озабоченный вид, его явно обуревали какие-то мысли или же тревога. Природа как нельзя более щедро наделила его чертами капитана-весельчака. Но сегодня он был молчалив и рассеян. Зная его, можно было видеть, что он не пропускает ни одного сказанного слова, обдумывает их, взвешивает. Трудно было бы сказать, что выражал его взгляд, когда он смотрел на ничего не замечавшего гостя,- холодный, пристальный и недобрый взгляд, какой бывает у человека, что-то замышляющего. Выражение это порою бывало так неуловимо, что Геррик бранил себя за пустую подозрительность, а то становилось таким явным и ощутимым, что каждая черточка на лице капитана излучала зло.
      Сейчас он очнулся, как от толчка.
      - Вы говорили про то, чтобы зафрахтовать судно? спросил он.
      - Разве? - ответил Этуотер.- Ну, так пока больше не будем об этом говорить.
      - А ваша шхуна, как я понял, запаздывает? - не отставал капитан,
      - Вы все поняли превосходно, капитан Браун,-отвечал Этуотер,- сегодня в полдень будет тридцать три дня опоздания.
      - Она приходит и уходит, так ведь? Курсирует между вашим островом и...- закинул удочку капитан.
      - Совершенно верно, каждые четыре месяца, итого три рейса в год.
      - Сами тоже на ней выходите?
      - Нет, живу здесь безвыходно,- отвечал Этуотер,- хлопот полон рот.
      - Живете здесь, вот как? - воскликнул Дэвис.- И давно? Давно ли, о господи! - произнес Этуотер серьезно и торжественно.-Но времени я не замечаю,-добавил он, улыбаясь.
      - Нет, я тоже так думаю,- сказал Дэвис.- Еще бы, конечно. Со всеми вашими богами, с такой уютной стоянкой... Да, стоянка у вас здорово уютная,- повторил он, обводя бухту взглядом.
      - В самом деле, как вы справедливо изволили заметить, место не совсем лишено приятности,- последовал ответ.
      - Есть раковины?
      - Да, встречались и раковины,- ответил Этуотер.
      - Чертовски большая лагуна, сэр,- продолжал капитан.- А вообще-то можно назвать ловлю удачной?
      - Не знаю, как я вообще ее назову, когда вы скажете прямо, что вы имеете в виду?
      - И жемчужины попадались? - спросил Дэвис.
      - И жемчужины,- ответил Этуотер.
      - Ну, сдаюсь! - расхохотался Дэвис, но смех его прозвучал резко и фальшиво.- Не хотите рассказывать - не рассказывайте, и баста.
      - Нет никаких причин держать в секрете что бы то ни было относительно моего острова,- возразил Этуотер.- Ваше появление все равно положило конец секрету, а кроме того, таких джентльменов, как вы и мистер Хювиш, я, можно сказать, всегда счастлив всячески уважить. Вопрос, по которому мы сейчас с вами расходимся - если можно это назвать расхождением,- касается времени и уместности. Я располагаю сведениями, которыми, по вашему мнению, мне следует поделиться с вами, а по моему мнению - не следует. Что ж, вечером посмотрим. Пока, Хювиш! - Он сошел в лодку и оттолкнул ее от борта. - Значит, все поняли? Капитан и мистер Хювиш в половине седьмого, а вы, Хэй, ровно в четыре. Вам ясно, Хэй? Имейте в виду, отказа я не принимаю. Если в назначенное время вы не явитесь, званый обед не состоится, не будет песен, мистер Хювиш, не будет пира!
      Вверху, в воздухе, проносились белые птицы, внизу, в стихии не менее прозрачной,- стайки пестрых рыб, а посредине, точно гроб Магомета, по глади лагуны быстро удалялась лодка, и за ней по мерцающему морскому дну скользила ее тень. Этуотер, не отрывая взгляда, смотрел через плечо назад, на "Фараллону" и группу на шканцах возле надстройки, пока лодка не пристала к пирсу. Тогда он проворно зашагал в глубь острова, и его белый костюм выделялся в изменчивом сумраке рощи, пока его не поглотил дом.
      Капитан жестом пригласил своих компаньонов в каюту. Лицо его говорило лучше слов.
      - Ну,- сказал он Геррику, когда они заняли свои места,- по крайней мере, одно хорошо: вы ему приглянулись.
      - Что же здесь хорошего? - спросил Геррик.
      - Сейчас поймете, чем это пахнет,- возразил Дэвис.- Вы отправляетесь на берег и стараетесь поддержать дружбу, вот и всё, зато выясните кучу вопросов: разузнаете, что у него там есть, что за фрахт и кто четвертый - их там четверо, а нас только трое.
      - Ну, предположим, я узнаю. Что дальше? - воскликнул Геррик.- Ответьте мне!
      - И отвечу, Роберт Геррик! Но сперва давайте разберемся. Вы, наверно, понимаете,- продолжал он с назидательной торжественностью,- вы наверное понимаете, что спекуляция с "Фараллоной" погорела? Вы, наверно, понимаете, что она погорела дотла? И если бы тут не подвернулся этот остров, вы, наверно, догадываетесь, где бы мы, вы, я и Хьюиш, очутились?
      - Да, все это я понимаю,- ответил Геррик.- Неважно, по чьей вине это произошло бы, но я понимаю. И что дальше?
      - Весьма обязан вам за напоминание, именно так: неважно, по чьей вине. Теперь об Этуотере: что вы о нем думаете?
      - Не знаю, что и думать,- ответил Геррик.- Он меня а влечет и отталкивает. С вами он был груб невыносимо.
      - А вы, Хьюиш?
      Хьюиш сидел и прочищал свою любимую вересковую трубку и даже не поднял головы, поглощенный этим увлекательным занятием.
      - Не спрашивайте меня, что я про него думаю! - огрызнулся он.-Даст бог, придет день, когда я скажу это ему самому.
      - Хьюиш выразил и мои мысли,- сказал Дэвис.- Как только этот тип ступил на палубу и сказал: "Эй вы, я Этуотер" (а что он не врет, так это сразу видно!), я мигом определил, что он за птица. "Настоящая вещь, без подделок,- сказал я себе,- и мне она не нравится. Настоящий, первоклассный, чистокровный аристократ". "Ах, я с вами, кажется, незнаком! Кто вас создал, черт побери, бог?" Да тут так и прет порода, таким надо родиться. И заметьте: кипит, как шампанское, а жесткий, как кремень. Его не проведешь, нет, сэр! Глупости ни грамма! "Ладно, чем же он тут занимается, на этом треклятом острове?" - спросил я себя. Уж конечно, не птичьи яйца собирает. Дома у него небось дворец и напудренные лакеи, и коли он не сидит там, значит, бьюсь об заклад, у него есть на то причины! Слышите?
      - Не глухие, - отозвался Хьюиш.
      - Значит, дела у него тут разворачиваются неплохо,продолжал капитан.-За десять лет развернулись даже очень хорошо. Ясно, что это жемчуг и перламутр - ничего другого в таком месте и быть не может. Раковины, конечно, регулярно отсылаются с "Тринити Холл", а вырученные денежки идут прямо в банк, так что деньгами нам у него не разжиться. Но что же у него еще есть? Что он может держать при себе? И держит, как пить дать, держит. Жемчуг - вот что, сэр! Во-первых, жемчуг слишком ценен, чтобы выпустить его из рук. А во-вторых, жемчуг требует тщательной подборки и сортировки, и если кто продает жемчужины сразу, как вылавливает,- одну одному покупателю, другую другому, вместо того чтобы воздержаться и выждать,- тот просто дурак, а уж об Этуотере этого не скажешь.