Словом, компания подобралась довольно интересная, и Сара, истосковавшаяся по нормальному, не отравленному страхом и ненавистью человеческому общению, наверное, наслаждалась бы обществом этих людей, если бы всех их не поразила морская болезнь. Английский берег еще был виден за кормой, а все они уже лежали плашмя, не в силах поднять головы. Из всех пассажиров только Сара не испытывала никаких неудобств или недомогания и целыми днями подолгу простаивала на палубе, любуясь гонимыми ветром облаками, полощущимися по ветру яркими вымпелами или рассветным солнцем, которое играло на крыльях провожавших бриг чаек. Соленый океанский воздух пахнул для нее свободой, и она дышала полной грудью и никак не могла надышаться. Порой Саре даже казалось, что стоит только взмахнуть руками, и она тоже поднимется в воздух, свободная и счастливая, как птица.

Как-то, спускаясь к себе в каюту после одной такой «прогулки», как она называла свои многочасовые стояния на носу или у борта, Сара наткнулась на Марту Джордан, которая выходила из своей каюты вместе с Ханной. Насколько Саре было известно, их каюта была не больше, чем у нее, и она часто задавалась вопросом, как они ухитряются там размещаться.

— Добрый день, мисс, — произнесла Марта Джордан, смущенно опуская взгляд. Не она одна недоумевала, почему эта красивая молодая леди путешествует одна, без компаньонки, и Сара поняла, что должна непременно что-то придумать в свое оправдание. Как ни суди, Маргарет подвела ее, и Сара не знала, как ей быть. Пока она оставалась на корабле, обходить скользкую тему не составляло труда, но как ей быть, когда она окажется в Бостоне?

— Здравствуйте, миссис Джордан, здравствуй, Ханна, — промолвила Сара, улыбаясь девочке. У нее было совсем простое, но очень милое личико, и она была очень похожа на мать. — Как ты себя чувствуешь, малышка?

Несмотря на то, что в трюме было довольно темно, она заметила, что и мать, и дочь выглядят очень бледными и изможденными.

— Не очень хорошо, — пискнула девочка и поглядела на мать. Та невольно подняла голову и, поглядев на Сару, приседав неуверенном реверансе, словно сомневаясь, стоит ли раскланиваться с этой подозрительной особой. Впрочем, не исключено было, что от слабости у нее просто подгибались ноги.

— Если хотите, — предложила Сара, обращаясь к Марте, — девочка могла бы ночевать у меня. В этих крошечных каютах и одному-то человеку трудно развернуться, а вас все-таки трое. К несчастью, у меня никогда не было своих детей, но мой покойный муж очень хотел, чтобы у нас была дочка. Или сын.

Сара не упомянула о своих шести неудачных родах, когда она производила на свет мертвых или нежизнеспособных младенцев, однако в этом не было необходимости. Выпущенная ею стрела угодила точно в цель.

— Так вы, значит, вдова? — спросила Марта Джордан с явным облегчением. Она знала, что даже в этом случае их попутчице не следовало путешествовать одной, без родственницы или компаньонки, однако в данном случае нарушение приличий было если не простительно, то по крайней мере объяснимо.

— Увы. — Сара потупилась. Она очень хотела, чтобы дело так и обстояло в действительности, и боялась, что Марта сможет прочесть что-нибудь в ее взгляде. — Мой муж… Он скончался совсем недавно. Со мной должна была поехать племянница, — добавила она, предполагая, что Марта могла видеть, как она прощалась с Маргарет, — но бедняжка боится морских путешествий. Я уверена, что, не оставь я ее дома, она проплакала бы до самого Бостона. Вот почему я так и не решилась взять ее с собой, хотя и обещала родным, что она будет сопровождать меня в путешествии. По отношению к Марго это было бы чересчур жестоко, хотя я понимаю, что дама моих лет не должна путешествовать одна.

Говоря это, Сара сделала скорбное лицо, и доверчивая миссис Джордан тотчас прониклась к ней сочувствием.

— Бедная миссис Фергюссон! — воскликнула она. — Как это ужасно! Я… я очень сочувствую вашему горю. Потерять мужа — это такая трагедия! — «…И не иметь детей — тоже», — добавила она мысленно. Марта не знала точно, сколько лет Саре, однако по лицу ее она довольно точно определила, что молодой вдове, должно быть, не больше двадцати пяти.

— Если мы с мужем можем чем-то помочь, вы только скажите, — добавила она со всей возможной сердечностью. — Если хотите, можете погостить у нас в Огайо — мы будем очень рады.

Сара от души поблагодарила добрую женщину, хотя ни в какое Огайо она не собиралась. Ей нужно было попасть в Бостон.

— Вы очень добры, — сказала она и, кивнув девочке, прошла дальше в свою каюту. Сара была очень довольна тем, какой она нашла выход. Так получилось, что с самого начала путешествия она выходила на палубу только в черной шляпе с полями, стянутыми завязанной под подбородком лентой, и в темном шерстяном плаще, так что теперь у других пассажиров не должно было возникнуть никаких сомнений в том, что она носит траур по мужу. Кроме того, положение вдовы должно было оградить Сару от ухаживаний со стороны ее спутников. Впрочем, они были так измучены морской болезнью, что им было просто не до нее.

Но, поглядев на себя в крошечное зеркальце, Сара подумала о том, что, несмотря на свой траурный наряд, она мало похожа на убитую горем вдову. Голубые глаза ее сияли и лучились счастьем, и чем дальше уходил английский берег, тем очевиднее становилась ее радость.

Прошел еще день, и Британские острова окончательно растаяли на горизонте. Погода была сносной, ветер был попутным, и все, казалось, шло хорошо. Еда тоже была вкусной и, главное, свежей — Сара была наслышана, что моряки питаются в основном солониной, и очень удивилась, когда у нее на тарелке появилась свежая свиная отбивная. Она поняла, в чем дело, только когда Марта объяснила, что на корабле есть несколько живых свиней и овец, которых капитан предусмотрительно захватил с собой из порта, а также большой запас свежих овощей нынешнего урожая.

Единственное, что несколько тревожило Сару, это поведение команды. Каждую ночь она слышала доносящиеся из матросского кубрика шум и крики, и Сет Джордан сказал ей, что матросы каждую ночь пьют ром. Он был основательно напуган этим обстоятельством и даже настоял на том, чтобы Сара и Марта не покидали своих кают после ужина.

Прошло еще несколько дней, и торговцы, слегка оправившись от морской болезни, стали появляться на палубе. Как правило, они стояли возле борта, не рискуя отходить слишком далеко на случай рецидива болезни, однако, если судить по тому, как оживленно они переговаривались, все они уже вполне освоились с постоянным покачиванием палубы под ногами. Время от времени к ним подходил и капитан Маккормик, старавшийся подбодрить своих пассажиров, и тогда Сара слышала обрывки шуток и взрывы веселого смеха.

Несмотря на некоторую внешнюю грубоватость, капитан оказался очень внимателен и предупредителен к пассажирам. Как-то он заглянул и к Саре, чтобы поболтать с ней о том, о сем, и она узнала, что Маккормик родом из Уэльса и что на острове Уайт у него осталась семья: жена и десятеро детей. Он редко видел их — по его собственному признанию, капитан не был дома уже два года.

Их разговор носил непринужденный и откровенный характер, однако капитан все же умолчал о том, что по временам — особенно когда Сара выходила на палубу — ему бывало трудно сосредоточиться на управлении судном. Хрупкая красота этой молодой женщины совершенно очаровала старого морского волка, и он все чаще и чаще ловил себя на том, что любуется ее живым, одухотворенным лицом, которое становилось то мечтательно-счастливым, когда она смотрела куда-то вдаль, то углубленным и сосредоточенным, когда она склонялась над своим дневником.

На своем веку капитан Маккормик повидал немало женщин, но Сара была совсем особенной. Ее красота способна была воспламенить любого мужчину с первого взгляда, и несчастный уже не мог забыть ни ее голубых глаз, ни ее тонких черт, ни изящной, грациозной поступи. Каким-то образом в ней уживались внутренняя сила и покорность, что делало ее вдвойне привлекательной. Самое главное, однако, заключалось в том, что сама Сара совершенно не отдавала себе отчета в том, какое впечатление она производит на мужчин.

Плавание продолжалось уже полторы недели, когда налетел первый настоящий шторм. Дело было ночью. Сара спала в своей каюте, когда к ней, негромко постучав, вошел один из матросов. Он сказал, что надвигается буря и капитан велел всем пассажирам привязаться к койкам специальными ремнями.

Спросонок Сара не сразу поняла, в чем дело. От матроса крепко пахло ромом, так что в первый момент она едва не испугалась, однако он держался с ней довольно деликатно, даже смущенно, а руки у него были осторожные и сильные. Затянув ремни, он поспешил на верхнюю палубу, чтобы помочь товарищам, и Сара, прислушавшись, услышала треск обшивки, стон шпангоутов и грозный рев штормового ветра, который в клочья рвал паруса.

Для всех это была трудная и бесконечно долгая ночь. Бриг то взбирался на крутизну, то проваливался в пропасть, и Сара не уставала благодарить бога за то, что не подвержена морской болезни, но остальным пассажирам приходилось несладко. Никто из них так и не вышел из своей каюты, даже когда волнение на море немного улеглось, а ветер утих. Только на второй день Сара увидела их бледные, вытянутые лица и запавшие глаза, тревожно посматривающие на горизонт.

Среди пассажиров Сара не заметила Марты. Прошла еще неделя, а миссис Джордан так и не появилась. Сара поинтересовалась у Сета Джордана, что с его супругой.

— Марта никогда не была особенно выносливой, — пояснил он. — В прошлом году она перенесла очень тяжелую инфлюэнцу, которая еще больше ослабила ее, и этот шторм чуть ее не доконал. Марта очень испугалась, что мы все пойдем ко дну, и ее постоянно… Словом, морская болезнь — очень неприятная штука, мисс. Марта совсем вымоталась и теперь почти не встает.

Он и сам выглядел не лучшим образом, к тому же, как поняла Сара, все заботы о пятилетней Ханне легли теперь на него.

«Надо будет навестить бедняжку», — решила Сара.

В тот же день во второй половине дня Сара заглянула к Марте Джордан. Та и вправду лежала пластом и была очень бледна. Под глазами у нее появились темные круги, а сквозь тонкую кожу просвечивали синие ниточки вен. Под койкой стояло до половины полное ведро.

Сара уже приготовила слова утешения, но не успела она и рта раскрыть, как у Марты начался новый приступ.

— О, моя дорогая, я помогу вам, — вырвалось у Сары. Марте, должно быть, было совсем худо, ибо она, нисколько не стесняясь присутствия Сары, свесилась с койки, и ее вырвало. Сара заботливо придержала ей голову, вытерла рот влажным полотенцем, потом положила на лоб тряпицу, смоченную холодной водой. Когда Марта снова смогла говорить, Сара узнала, что морская болезнь лишь отчасти была повинна в ее плачевном состоянии. Марта была беременна.

Сама Сара избавилась от страха беременности всего два дня назад, и это принесло ей небывалое облегчение. Теперь ничто не связывало ее с Эдвардом, и она могла считать себя совершенно свободной. Если графу по-прежнему нужен наследник, пусть ищет себе новую жену или признает кого-то из своих незаконнорожденных сыновей — ее это больше не касалось. Сама Сара не собиралась иметь детей и влюбляться в мужчин, кто бы они ни были. Супружеской жизнью со всеми вытекающими отсюда последствиями она была сыта по горло. «Радостей» семейной жизни ей хватит на всю жизнь!

Но, глядя на несчастную Марту, которую продолжало безудержно рвать, Сара почувствовала, как в ней растет сострадание. Она видела, что Сет любит Марту и дочку, и не сомневалась, что ребенок этот — желанный.

— Мы могли бы остаться в Англии до тех пор, пока… пока ребенок не родится, — краснея, сказала Марта и без сил привалилась головой к плечу Сары. — Но Сет решил, что нам лучше бы вернуться в Огайо. А ведь из Бостона до Огайо нужно добираться еще несколько недель…

Она неожиданно расплакалась, и Сара не знала, как ее утешить, ибо и она понимала, что даже до Бостона им еще нужно доплыть — доплыть, страдая от качки, от тесноты и многого другого. Два месяца такой жизни могли прикончить и более выносливого человека, чем Марта Джордан.

Поглядев на Марту, Сара задумалась о том, как облегчить страдания бедной женщины. Сходив в свою каюту, она достала из багажа склянку с розовой водой и, смочив ею полотенце, протерла им лоб и виски Марты, но даже этот легкий запах оказался для нее слишком сильным. Бедняжка почувствовала новый приступ тошноты, и Сара поспешно убрала ароматическую жидкость. Она умыла женщину прохладной пресной водой, расчесала волосы и отправилась наверх, чтобы вынести помойное ведро, пообещав принести Марте чашечку чая.

— Спасибо вам, — прошептала Марта срывающимся голосом. — Вы даже не представляете, как мне плохо. Пока я носила Ханну, это… — она показала на пустой тазик, который Сара подставила вместо ведра, — ….это происходило со мной постоянно. Я так измучилась!

Сара только кивнула в ответ. Она очень хорошо представляла себе, что испытывает Марта, ибо все шесть ее беременностей протекали тяжело. Но раз уж она сказала, что у нее никогда не было детей…

К счастью, после чая и нескольких бисквитов, которые специально для больной испек корабельный кок. Марте стало немного лучше. По крайней мере, ее перестало постоянно рвать, и Сет, заглянувший к Саре вместе с Ханной, чтобы поблагодарить за заботу и внимание, назвал ее ангелом милосердия. Потом он ушел, а Сара, уговорившая Сета оставить девочку с ней, попыталась как-то отвлечь Ханну, но у нее ничего не вышло. Ханна была смышленой и веселой девочкой, но сейчас она очень хотела к маме, и часа через полтора Сара отвела ее в каюту Джорданов. Там она узнала, что Марте снова стало хуже. Ее опять рвало, и заниматься дочерью она была физически не в состоянии, так что Сету пришлось пойти с дочерью на палубу, а Сара осталась с бедной женщиной.

Когда она снова поднялась наверх, Сет разговаривал с группой торговцев, которые стояли возле борта, куря толстые сигары, купленные кем-то из них в Вест-Индии. Должно быть, это были очень хорошие сигары, так как Сара почувствовала их изысканный аромат, даже несмотря на соленый морской ветер. Ей даже захотелось попробовать одну, но она боялась, что нанесет своей репутации непоправимый ущерб, если попросит сигару у кого-нибудь из своих попутчиков. Мужчины были почему-то уверены, что курить табак может только падшая женщина, а Саре вовсе не хотелось представать перед ними в таком амплуа.

Подойдя к Сету, Сара вкратце описала ему состояние Марты, и он снова от души поблагодарил ее. В присутствии посторонних Сара не решилась посвятить его во все подробности, но по выражению ее лица он понял, что его жене не стало лучше. Попрощавшись с собеседниками быстрым кивком. Сет подозвал дочь и поспешил вернуться в каюту.

Еще дня три после этого они наслаждались тихой погодой. На четвертый день снова разразился шторм — еще более сильный и яростный, чем первый. Корабль швыряло с волны на волну, словно щепку, комингсы и шпангоуты оглушительно трещали, как будто готовы были вот-вот треснуть, а палуба подпрыгивала так, что устоять на ней было практически невозможно. Впрочем, пассажиры и не пытались выйти из своих кают. Все они лежали, привязанные ремнями к своим койкам, и только горячо молились о спасении корабля.

Этот кошмар продолжался почти две недели. Когда погода немного успокоилась, они находились в море уже четыре с небольшим недели, и Маккормик объявил пассажирам, что, по его расчетам, половину пути они преодолели. Если им повезет и они не столкнутся с по-настоящему грозными штормами, добавил капитан, то очень может быть, что они достигнут Бостона дней через двадцать.

Через двадцать дней она будет в Бостоне! Это казалось невероятным, и Сара попыталась представить себе, что думает Эдвард о ее исчезновении. Догадался ли он, куда она направилась? Проболталась ли Маргарет или ей удалось сдержать данное госпоже слово? И если да, то чего ей это стоило? Впрочем, что бы ни предпринял граф Бальфор, он уже не сможет вернуть свою непокорную жену. Он вообще не сможет ничего с ней сделать. Ему оставалось только ненавидеть ее, ненавидеть всеми силами его черной души, но поскольку он ненавидел ее всегда, то никакой перемены в его чувствах, очевидно, не произошло.

Даже в непогоду Сара часто прогуливалась по палубе, любуясь наполненными ветром парусами или слаженными действиями матросов, которые с обезьяньей ловкостью ходили по вантам на головокружительной высоте. Остальные пассажиры подниматься на палубу побаивались, а некоторые просто не могли, прикованные к койкам морской болезнью, которая становилась у них тем острей, чем сильнее было волнение на море. Но когда погода немного успокоилась, Сара, прогуливаясь вдоль фальшборта, неожиданно столкнулась еще с одним храбрым пассажиром. Это был один из путешествовавших на «Конкорде» купцов по имени Абрахам Левитт. Сара знала, что он был родом из Глазго, хотя, по его собственным словам, он уже забыл, когда в последний раз его нога ступала на родной шотландский берег. Большую часть жизни он провел на Востоке и в Вест-Индии, занимаясь торговлей, в которой весьма преуспел. Абрахам Левитт был очень состоятельным человеком, но Сару нисколько не интересовало его богатство. А что ей было по-настоящему интересно, так это его путешествия. Левитт побывал во многих странах, многое видел и испытал, и она всегда с удовольствием слушала его рассказы.

Он со своей стороны был весьма польщен ее искренним интересом, да и вопросы, которые задавала Сара, были весьма неглупыми. Больше всего она, однако, расспрашивала о Бостоне, о поселениях белых к северу и западу от него, об индейцах и их обычаях, о людях, которые живут в Коннектикуте и Массачусетсе. От Левитта же Сара узнала о живописном местечке под названием Дирфилд, где были и водопады, и лесистые холмы, и олени паслись на склонах, и ей очень хотелось, чтобы он рассказал ей об этом месте поподробнее.

— У вас есть родственники в Бостоне? — спросил Левитт.

— Нет, — покачала головой Сара.

— Тогда, значит, вы хотите навестить кого-то, кто живет в этом самом Дирфилде? — уточнил он со стариковской обстоятельностью.

— Я хотела бы купить в тех местах участок земли под ферму, — призналась Сара с виноватым видом и, поспешно отвернувшись, так пристально впилась взглядом в пустынный горизонт, словно там уже показались зеленые холмы Дирфилда.

Левитт строго посмотрел на нее.

— Боюсь, у вас ничего не выйдет, молодая леди, — сурово сказал он. — Вы не сможете просто так взять и купить ферму. Женщина, одна, в дикой, неосвоенной стране… Что ее ждет? Одни только неприятности. Как вы собираетесь управлять этой фермой? Знаете ли вы что-нибудь о севообороте? О местных культурах, которые там растут? Я уже не говорю о том, как на это посмотрят в обществе! Настоящая леди просто не должна знать таких вещей. Кроме того, индейцы все еще считают эту страну своей. Да они просто украдут вас, как только увидят, и никто вас не спасет.

Впрочем, несмотря на свой почтенный возраст, Левитт и сам был бы не прочь умыкнуть Сару — такое сильное впечатление она на него произвела. Увы, капитан Маккормик не позволил бы этого ни ему, ни кому другому. С самого первого дня пути он присматривал за Сарой с поистине отеческой заботой, и Левитт догадывался, что молодая англичанка разожгла в груди старого морского волка настоящий пожар. Как бы там ни было, капитан не подпускал к ней никого, и все пассажиры — включая миссионера-священника и исключая, быть может, одного только журналиста-француза, который из-за морской болезни почти не показывался на палубе — были весьма разочарованы этим обстоятельством. Сара была так красива, что все мужчины на корабле мечтали только о том, как бы встретиться с ней на палубе, постоять рядом и, быть может, оказать ей какую-нибудь мелкую услугу. Иногда они, как будто случайно, натыкались на нее в узком проходе возле кормы, чтобы невзначай дотронуться до нее, но поблизости всегда оказывалась пара крепких матросов, которых Маккормик отрядил для защиты ни о чем не подозревавшей Сары.

— Не думаю, чтобы я была очень нужна индейцам, — пошутила Сара, которой было очень интересно беседовать со старым торговцем. Она знала, что в Коннектикуте у него была жена, а двое взрослых сыновей находились в далеких путешествиях по делам фирмы, так что отец уже давно с ними не виделся. Торговая компания Левитта приносила ему изрядные прибыли, и Сара была искренне восхищена предприимчивостью и энергией этого очень немолодого человека, хотя и знала, что в Англии способность зарабатывать деньги не считалась добродетелью. Быть может, рассуждала она, в Америке все по-другому. Возможно, настанет такой день, когда и ее будут уважать за то, что она сделала и чего добилась своими руками, а не за громкий титул и богатства, доставшиеся ей по наследству Впрочем, ни титула, ни богатств у Сары все равно не было, так что ей не оставалось иного выхода, кроме как постараться добиться чего-то своими силами.

Стоя у фальшборта, они проболтали почти до самого вечера. Лишь когда ударили склянки, призывающие пассажиров на ужин, старый купец сказал ей:

— Вы замечательная женщина, миссис Фергюссон. Вы мне очень нравитесь, и я уверен, что в жизни вы добьетесь всего, чего бы вы ни захотели.

Растроганная, Сара горячо поблагодарила его, и Левитт предложил ей руку, чтобы проводить в столовую.

Сет и Ханна Джорданы были уже там. Марта не ходила ужинать уже вторую неделю, и Сара знала, что она почти не покидает каюты Она сама навещала больную по несколько раз в день и видела, что Марта день ото дня становится все более бледной и худой. Она таяла буквально на глазах, так что Саре иногда даже было страшно на нее смотреть, однако она пересиливала себя и старалась хоть чем-то помочь больной женщине. К сожалению, результаты ее усилий были минимальными, и Сара обратилась к аптекарю, который находился на «Конкорде». К просьбе Сары он отнесся со вниманием, но, осмотрев Марту, так и не смог сказать, что же с ней такое. Кое-какие лекарства, которые он давал ей из своих скромных запасов, не оказывали на больную никакого действия, к тому же они скоро кончились, а Марте становилось все хуже Пока Сара расспрашивала Сета о самочувствии Марты, в столовой собрались и остальные пассажиры, и ужин начался. Совместные трапезы обычно проходили весело; оправившиеся от морской болезни путешественники с завидным аппетитом поглощали пищу и оживленно переговаривались, по очереди рассказывая собравшимся разные занимательные случаи, старинные легенды и даже истории о привидениях и призраках. Сара, хоть и старалась вести себя строго, как подобает вдове, тоже участвовала в разговоре, и все ее слушатели сошлись на том, что ее истории — самые интересные и увлекательные. Знала Сара и немало детских сказок, но их она рассказывала в основном по вечерам, когда укладывала Ханну спать в своей каюте, куда девочка переселилась в последнее время.

Вот и сегодня тоже она забрала Ханну с собой сразу после ужина, чтобы дать Сету возможность постоять на палубе с мужчинами. Марта уже уснула — вернее, не уснула, а впала в забытье, из которого ее было очень трудно вывести. Она страшно исхудала и ослабела; жизнь теплилась только в ее глазах, но этот огонек был таким слабым, что Сара боялась, что он может погаснуть в любую минуту. Но помочь Марте было выше ее сил, и Саре оставалось уповать на то, что многие женщины прошли через это и остались в живых. Так, во всяком случае, сказал ей капитан, когда она поделилась с ним своими опасениями. От морской болезни, уверенно сказал он, еще никто не умирал, однако шторм, который разразился ночью, заставил Сару усомниться в истинности этих слов.

Впоследствии капитан Маккормик утверждал, что это была едва ли не самая страшная буря из всех, что он повидал на своем веку. Она продолжалась три дня подряд; огромные, как горы, волны захлестывали палубу, корабль опасно кренился и едва ли не черпал бортом воду, а один из парусов с громким треском разорвался пополам. Двух матросов, которые пытались спасти уцелевшие снасти, унесло в море; по залитой водой палубе плавали мелкие и крупные деревянные предметы, а члены экипажа привязывались к мачтам и трапам, чтобы не быть смытыми волной. Ветер уже не свистел, а выл, протяжно и злобно, и корпус судна содрогался, как смертельно раненный зверь. Каждый раз, когда корабль начинал соскальзывать с гребня волны в пропасть, Саре казалось, что его вот-вот швырнет о морское дно — таким затяжным и стремительным было падение, — и сердце у нее замирало от страха, хотя она и дала себе слово не бояться. Порой ей казалось, что все происходящее — это небесная кара за ее необдуманные слова, когда она сказала, что лучше погибнет в море, чем будет жить с Эдвардом, и что это высшие силы решили наказать ее и отправить на дно вместе с кораблем. Но даже если бы это случилось на самом деле, Сара была уверена, что не будет жалеть о том, что сама выбрала себе такой конец. Смерть по-прежнему казалась ей предпочтительнее, чем жизнь с Эдвардом, вот только умирать на пороге свободы было очень обидно.

На четвертый день ветер стих, тучи разошлись, и сквозь них проглянуло солнце. Море все еще грозно волновалось, однако могучие валы, швырявшие бриг, словно игрушечный, постепенно успокоились, а вода из черно-синей сделалась лукаво-зеленой. Высоко в небесах промелькнула какая-то птица, и капитан, указывая на нее Саре, сказал, что это — хороший знак.

Пассажиров трехдневная буря измучила так, что они едва нашли в себе силы, чтобы выбраться на палубу Первым показался Абрахам Левитт. Несмотря на свой шестидесятилетний возраст, он выглядел заметно бодрее остальных, и, когда Сара сказала ему об этом, старый торговец ответил, что ему случалось видеть шторма и пострашнее. В подтверждение своих слов Левитт рассказал, как по пути в Индию он попал в ужасную бурю у мыса Доброй Надежды. Тогда их корабль затонул, а его, чудом спасшегося, долго носило по волнам, прежде чем голландский парусник подобрал всех, потерпевших кораблекрушение. Тогда, сказал Левитт, из ста человек спаслось только трое, и с тех пор он считает, что родился в рубашке.

Последним из трюма поднялся Сет. Лицо его было встревоженным. Заметив Сару, он подошел прямо к ней.

— Марта… — проговорил он каким-то странно отрешенным голосом. — Ей совсем плохо, миссис Фергюссон. Я боюсь, что у нее лихорадка. Она все время бредит и просит пить, но, когда я давал ей воды, она отказывалась и даже опрокидывала чашку. За все три дня она не выпила ни капли, и мне никак не удается ее заставить. Может быть, у вас получится?

— Хорошо, я попробую, — согласилась Сара. Она тоже была встревожена: ей приходилось слышать, что без воды человек умирает гораздо скорее, чем без пищи.

Но аптекарь, стоявший рядом с ней, только покачал головой.

— Ей нужно пустить кровь, — сказал он. — Как жаль, что у нас на борту нет врача, который мог бы это сделать.

— Обойдемся без кровопускания! — сказала Сара решительно и поспешила вниз, к Марте.

Но, едва увидев ее, Сара с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. Кожа у Марты была уже не бледной — она приобрела какой-то свинцово-серый безжизненный оттенок, глаза провалились, а потрескавшиеся губы безостановочно шептали что-то невнятное.

— Марта… — Сара опустилась рядом с ней, но Марта никак не отреагировала. Похоже, она даже не слышала, что к ней обращаются.

— Ты обязательно поправишься. Марта! — ласково прошептала Сара. — Ты должна только обязательно выпить воды, и увидишь, что тебе сразу станет лучше.

С этими словами она зачерпнула из стоявшей на столе миски воды, попыталась просунуть ложку между судорожно стиснутыми зубами Марты, но у нее ничего не вышло. Марта не разжимала зубов, и вода протекла на подушку. Сара повторила попытку, но с тем же успехом.

Она просидела с Мартой четыре часа кряду, время от времени пытаясь напоить больную, но все ее усилия оказались тщетны. Марта не узнавала Сару и не понимала, где она находится и что с ней. Время от времени она открывала глаза, но взгляд ее, казалось, был устремлен куда-то далеко, в иные пределы.

Было уже поздно, когда в каюте наконец появился Сет Джордан. На руках он нес уснувшую Ханну. Уложив девочку на свободную койку, Сет попытался помочь Саре напоить жену, но снова безуспешно. Лекарь, за которым в панике бросился Сет, только сокрушенно качал головой — он ничем уже не мог помочь страдалице. Марта уходила от них, и к утру обоим стало ясно, что вот-вот случится самое худшее. Они сделали все что могли, но спасти Марту Джордан было уже нельзя. Она была слишком слаба, чтобы бороться за свою жизнь, да и беременность отнимала у нее все последние силы. Впрочем, Сара сомневалась, что в ее теле все еще теплится новая жизнь, так что, даже если бы Марта каким-то чудом выкарабкалась, вряд ли бы она могла сохранить ребенка.

Перед самым рассветом Марта неожиданно открыла глаза и, поглядев на своего мужа, улыбнулась ему пугающе безмятежной улыбкой.

— Спасибо тебе, Сет… — прошептала она тихим, но ясным голосом. Потом грудь ее в последний раз наполнилась воздухом, глаза закрылись, и Сет поспешно взял ее руку, но было уже поздно. Жизнь стремительно покидала ее хрупкое тело; еще несколько мгновений, и голова Марты бессильно откинулась на подушку.

Сет зарыдал, прижимая к груди почти невесомое тело, и Сара отвернулась, не в силах сдержать слез. Ничего более печального, если не считать смерти ее собственных детей, она в жизни не видела.

Когда — примерно через полчаса — неожиданно проснулась Ханна, Сара уже расчесала Марте волосы и покрыла голову своей косынкой, так что она выглядела даже красивее, чем в последние часы жизни. Казалось, она спит, и Ханна с надеждой спросила:

— Она спит, миссис Сара? Мама спит? Ей лучше?

— Нет, милая, — ответила Сара. — Она не спит, но ей лучше.

Из деликатности она не хотела оставаться в каюте, но Сет упросил ее не уходить. Сейчас он повернулся к Саре, и его полные слез глаза просили, умоляли сказать девочке правду.

— Она уже на небесах, Ханна, — глотая слезы, промолвила Сара. — Видишь, как она улыбается? Это ангелы божий встречают ее у врат и говорят с нею. Твоя мама — в раю. — «Как и мои малютки», — добавила она мысленно. — Мне очень жаль… — печально сказала Сара, обращаясь к Сету. Ей действительно было очень жаль эту женщину, которую она почти не знала. Марта никогда больше не приласкает свою дочь. Не увидит ее взрослой. Никогда больше не вернется в Огайо.