Начать сначала

— Нет. Это невозможно. — Ответ очень французский. — Думаю, они сами знают это, но не хотят себе в этом признаться.

Они слишком боятся позора, что не смогли выиграть и должны уходить восвояси. Не в американцах дело, не в гордости или смелости… у нас здесь была тоже слишком долгая история. — Он как бы оправдывал американцев. Она была согласна с ним.

Американцы все еще оставались во Вьетнаме, чтобы сохранить лицо, которое давно потеряли. Они каждый день теряли своих сыновей в походах, на минах, от снайперских пуль, в «дружеских перестрелках», как Питера. Странное дело, но здесь ее не так мучила тоска по нему. Она постоянно думала о нем, но в то же время старалась познакомиться с Сайгоном, понять его, представить, что же тут происходит. И она успокаивалась, может быть, здесь ее боль наконец утихнет. Может быть, она была права, приехав именно сюда.

— Тут очень опасно. Вы очень смелы, если приехали сюда.

Почему вы это сделали?

— Это долгая история, — туманно ответила она и оглянулась.

Ральф уже ушел, Том Хадгуд тоже. Жан-Пьер предложил ей выпить что-нибудь на «Террас» или в отеле «Континенталь-палас».

— Это чудесное место. Настоящий Сайгон. Вам действительно стоит побывать там.

— Благодарю вас, — с радостью откликнулась она, тронутая участием журналистов: Нигель отнесся к ней снисходительно, Ральф предложил интересную работу и руку помощи, а Жан-Пьер настроен очень дружелюбно. Она заметила у него на руке обручальное кольцо и решила, что его приглашение носит скорее платонический характер, нежели сексуальный. Она была права. Они пришли на «Террас», и он рассказал ей про свою жену, известную модель в Париже.

— Я встретил ее на одном из показов мод десять лет назад.

Потом увлекся фотожурналистикой, и она решила, что я спятил.

Мы встречаемся раз в месяц в Гонконге, мне кажется это нормальным. Мне невмоготу без работы. На сколько вы приехали сюда? — с интересом спросил он.

— На шесть месяцев, — храбро ответила она, что прозвучало очень бодро, он улыбнулся.

— У вас есть здесь приятель? Он в армии?

Она покачала головой. Некоторые женщины так и делали. Он знал многих санитарок, нанимавшихся на работу сюда, потому что их парней посылали; в Сайгон. — Раньше или позже они начинали жалеть об этом. Это место разрывало душу, любимых ранили или убивали, отправляли обратно в Штаты, девушки оставались здесь с разбитым сердцем, заботясь о покалеченных детях. Некоторые чувствовали, что не могут просто так уехать, другие уезжали, но никто не возвращался домой без пережитой трагедии в душе.

Пакстон огляделась. Они сидели за столиком на террасе отеля «Континенталь-палас», повсюду полно калек, перемещавшихся от столика к столику быстро, как насекомые. Сначала она не поняла, что происходит, подумала, они что-то ищут, затем один из них посмотрел на нее — у него не было половины лица, глаз вытек, не было рук, он остановился около нее и стал скулить, чего она просто не выносила. Жан-Пьер отогнал его прочь.

Пакстон была смущена и подавлена видом совсем маленьких мальчиков — чистильщиков обуви, проституток, торговцев наркотиками, калек и нищих, окружающих кафе, пахло цветами, бензином, разносились голоса, гудки автомашин и звонки велосипедов.

Все это было похоже на ярмарочную карусель.

— Извините. — Она почувствовала неловкость за слабость при столкновении с безлицым попрошайкой.

— Вам придется свыкнуться с этим. И еще со многим. В Сайгоне с первого взгляда спокойно, но то вдруг взорвется какая-то шальная бомба, то заминируют бар и там ранят твоего приятеля, или встретишь истекающих кровью детей на улице, зовущих маму, которая лежит рядом, убитая при бомбардировке.

Спрятаться от этого некуда, на севере еще хуже, гораздо хуже.

Вот там настоящая бойня. — Он внимательно изучал ее, потягивая из бокала «Перно», она была чертовски привлекательна, хотя по возрасту вполне могла быть его дочерью. — Вы уверены, что вам нужно быть именно здесь?

— Да, — без колебаний ответила Пакстон, хотя минуту назад была готова расплакаться при виде ужасного нищего и безногих детей. Она здесь всего несколько часов, если точнее — пятнадцать.

— Почему? — Он не понимал причины, которая могла заставить ее быть столь безрассудной.

Пакстон решила быть с ним откровенной, как с теми парнями в самолете.

— Человек, которого я любила, погиб здесь. Я хотела увидеть это место, хочу понять, почему он умер, мне нужно было приехать сюда и рассказать правду о войне в моей газете.

— Вы слишком молоды и романтичны. Никому ничего не нужно, никого не волнует, почему вы плачете в темноте. Вы хотите посылать сообщения отсюда… но кому? Вашему другу они уже не понадобятся. Другим? Некоторые из прибывших сюда останутся в живых, остальные погибнут. Вы ничего не сможете изменить. — Безнадежность была в его словах, но Пакстон не верила в безысходность.

— Тогда почему вы здесь, Жан-Пьер? — Пакстон посмотрела ему прямо в глаза, а он задал про себя вопрос, будет ли она спать с ним. Он видел, что Нигель имеет на нее виды. У Ральфа есть Франс и ребенок… У него, конечно, тоже есть жена в Париже, но она так далеко, а эта девушка так свежа, так чиста, со светлыми идеалами и в то же время уверенная в себе и сильная. Он улыбнулся своим мыслям, а Пакстон задумалась, почему он смеется в ответ на ее вопрос.

— Может, ты думаешь, я что-то вроде Джоанны из Арка, так вы ее называете? Мы называем Жанна д'Арк, она была такой же идеалисткой, как и вы. На ее знамени была правда, сила меча во имя Бога и свободы.

— Привлекательный девиз, — улыбнулась Пакстон. — Но вы не ответили на мой вопрос. — В конце концов она журналистка и должна уметь находить ответы на интересующие вопросы.

— Почему я здесь? Сам не знаю. — Он пожал плечами и сделал мину, как истинный француз. — Мне хотелось посмотреть, что здесь творится, я приехал сюда от «Фигаро», потом остался, потому что увлекся. Мне хотелось увидеть все не снаружи, изнутри… Это проклятое место, но я люблю моих друзей и люблю опасность, Пакстон, — улыбнувшись, признался он, — как все мужчины. Не позволяй мужчинам лгать. Все мы любим играть с оружием, иметь врагов, защищать свой пригорок, свой дом, свою гору или свою страну. Нам нравится быть сильными, это придает нашей жизни смысл… До тех пор пока нас не убьют. — В его словах была доля истины, она инстинктивно чувствовала это.

— И эта игра стоит того, чтобы за нее умереть?

— Я не знаю. — С грустью он взглянул на нее. — Спроси тех, кто погиб… что они тебе скажут?

— Я думаю, они бы сказали, что не стоит, — философски произнесла Пакстон, но Жан-Пьер не согласился с нею.

— Это ответ женщины. Может быть, для них игра и стоила свеч. — Ему нравились споры, философствование, обмен мнениями, а ей нравился он. — Конечно, для женщин смерть никогда не может быть оправдана. Мужчина, который погиб, — не просто человек, он чей-то сын, любимый, муж. Для женщины в войне не может быть победителей, они не понимают нашего воодушевления. На лицах женщин, которых я фотографировал, были только страдание и боль по погибшим детям и мужчинам. Они не боятся умереть сами. Я даже думаю, что они гораздо отважнее мужчин, но они не могут перенести потерю ближнего. — Его голос стал мягче. — А вы? Кем был тот, которого вы потеряли, — любовником или другом?

— И тем и другим, — ответила она, чувствуя себя спокойнее, чем когда-либо за последнее время. — Мы хотели пожениться. Мы были вместе четыре года… я собиралась стать его женой. — Она отвернулась, не в силах говорить. — Я собиралась… но не стала. — Ее голос стал еле слышным, Жан-Пьер дотронулся до ее руки.

— Если не стали, значит, было не суждено. Моя первая жена погибла в авиакатастрофе. На самолет, в котором мы должны были лететь вместе, я опоздал, а она улетела. Это произошло в Испании. И я ощущаю свою вину до сих пор. Она очень хотела детей, а я нет. После я думал, что, если бы я позволил ей родить ребенка, у меня бы осталась часть ее. Но знаете, — он задумался, — наверное, этому не суждено было произойти.

— А сейчас у вас есть дети? — тихо спросила Пакстон.

— Мы женаты всего два года. — Он покачал головой с улыбкой. — И моей жене всего двадцать восемь лет. Она согласна родить ребенка только после того, как закончит свою карьеру манекенщицы.

А если что-то случится, подумала про себя Пакстон, не пожалеют ли они об этом. Наверное, Габби права, спокойно живя с мужем и чудесными детишками, а она просто сумасшедшая. Прав ли Жан-Пьер в том, что их свадьбе с Питером не суждено было сбыться, или она виновна в этом?

— Сколько вам лет, Пакстон? — поинтересовался он, все более увлекаясь ею с каждым глотком «Перно». Он заказал себе шотландского виски, а Пакстон попросила холодной воды.

— Двадцать два, — ответила она, и он прищурился.

— Я ровно в два раза старше. — Но он не придавал этому большого значения. — Я могу сказать с полной уверенностью, что вы самая молодая журналистка в Сайгоне. И что несомненно, — он предложил ей выпить, — самая красивая.

— Слава Богу, что вы не видели меня сегодня утром. — Она подхватила легкий тон, предложенный им, как вдруг услышала за спиной голос, который ее удивил.

— Он-то нет, а вот я видел. — Она обернулась и увидела Нигеля. — Я бы сказал, что вы были прекрасны утром. Я не помешаю?

— Нет, конечно, — улыбнулась Пакстон и обрадовалась, что он подошел к ним. Жан-Пьер, кажется, уже перебрал виски, и она предчувствовала, что он начнет ухаживать за ней после следующей рюмки, — появление Нигеля разрядило обстановку. — Я подумала, вы уехали в Хуэнлок.

— Я решил поехать туда завтра. — По правде говоря, он повстречал знакомую девицу и отложил ради часа увеселения с нею свою поездку. — Вы уже поели? Надеюсь, что нет. Я проголодался, но есть в одиночку как-то грустно.

— Нет, мы не ужинали, — ответил за двоих Жан-Пьер.

Было уже девять часов, и Пакстон чувствовала, что ее силы на исходе. — А где ты собираешься ужинать?

— Еще не знаю, но где-нибудь поблизости, а потом пойти потанцевать в Розовый ночной клуб. — Нигель положил глаз на Пакстон, проститутка доставила ему физическое удовольствие, прибавить к этому удовольствие от общения с юной красавицей американкой было бы шикарно. Но Пакстон посмотрела на часы.

Завтра ей надо было вставать в четыре утра.

— К сожалению, я вряд ли составлю вам компанию. Мне нужно немного отдохнуть. Мы встречаемся с Ральфом Джонсоном в пять утра.

— Он-то здесь при чем? — Нигель растерялся, а Жан-Пьер достаточно накачался виски, чтобы придать словам Пакстон какое-либо значение. Кроме того, он должен был встретиться на следующей неделе со своей женой в Гонконге. Чтобы соблазнить Пакстон, он, конечно, нашел бы время, но сейчас был пьян.

— Мы едем со съемочной группой в Нхатранг, — пояснила Пакстон.

— Жарковато там сейчас, — нахмурился Нигель, американка была еще слишком неопытна. — Я имею в виду не только погоду. Там полным-полно «чарли». Будь осторожна, лапушка.

Я-то знаю Джонсона. Он снимет сюжет даже о собственной гибели. Он уже дважды был ранен, я подозреваю, что он заработает здесь премию Пулитцера, хотя вряд ли его это волнует.

Пакстон усмехнулась над обнаружившимся соперничеством.

— Я буду внимательна.

— Вернетесь к завтрашнему утру? — Нигель был настойчив, она все-таки потрясающе хороша. Но она не проявляла никакого интереса к нему или к кому-нибудь другому. Поэтому она приехала в Сайгон. Ей только хотелось писать хорошие статьи для своей газеты. А мужчин здесь было предостаточно на любой вкус, только захоти.

— Я не знаю, когда мы вернемся, — ответила она, — Ральф ничего не сказал. Неужели он не предупредил бы, если бы собирался там задержаться надолго?

— Вполне мог, — со смехом ответил Нигель. Они встали, и тут же суматоха поднялась среди нищих. Попрошайки бросились со всех сторон, Нигелю с Жан-Пьером пришлось отгонять их, сердце Пакстон тронула одна совсем маленькая девочка без ног, которую вез на каталке брат. Пакстон отвернулась, не в силах смотреть на это.

— Ты можешь написать статью для квакеров, — предложил Жан-Пьер, когда они вышли — Здесь есть известный центр американского комитета дружеской помощи. Они подбирают для всех этих детей протезы. Я снял там несколько потрясающих фотографий. Они делают там практически невозможное.

— Буду иметь в виду. Спасибо. — Она улыбнулась им на прощание, поблагодарила Жан-Пьера за выпивку. Они проводили ее до отеля, перед тем как пойти в другое заведение — продлить вечер за более серьезной выпивкой. Они решили отложить ужин до следующего подходящего случая, раз она отказалась присоединиться к ним. Идя в свой номер, она заметила, как несколько приличных пар поднимались в ресторан на балконе на ужин. Пакстон так устала, что не могла и думать о еде. Она вошла в комнату и упала на постель, едва успев завести будильник и снять одежду.

Ей показалось, что прошло всего несколько минут до того, как прозвенел будильник. Во сне она никак не могла найти объяснения странному жужжащему звуку. Сначала ей снилось, что комар кружится над нею, потом пчелиный рой, от которого она хотела спастись на такси-велосипеде, водитель не понимал, что она ему говорит. Но дребезжание продолжалось, она все-таки открыла глаза и огляделась. В комнате все еще было темно, она приняла душ, вымыла волосы и надела комбинезон, купленный специально для подобных вылазок. Он был цвета хаки. Пакстон решила надеть бутсы, которые у нее были, на случай, если Ральф забыл о своем обещании.

Она спустилась вниз ровно в пять утра, холл пустовал. На улице уже начиналось движение. Куда-то спешили разносчики разнообразной снеди, катились велосипеды, машины. Люди шли кто на работу, кто домой. За окном она видела женщин в шляпах нонла и в изящных аодай. Пакстон вышла наружу подышать свежим воздухом. Как и вчера, он был пропитан странной смесью ароматов цветов и фруктов с вонью горючего.

Над городом висело марево. Пакстон услышала тяжелые шаги позади себя. Обернувшись, увидела, как Ральф спускается по ступеням отеля в форме, пробковом шлеме и войсковых ботинках, точь-в-точь таких, какие нес в руках. Кроме того, он был в бронежилете и нес в руках еще один. Она подошла к нему, Ральф вручил ей все это.

— Ты достал мне ботинки. Спасибо. — Пакстон была тронута.

— Это не сложно. — Он купил их на черном рынке, там можно было купить все — от тампонов и чулок, украденных из гуманитарной помощи, до военного обмундирования. — Я принес тебе еще и бронежилет. Будет неплохо, если ты не будешь забывать его в поездки.

Кроме того, Ральф дал ей каску и помог запрыгнуть в грузовик, на котором они должны были доехать до самого места. У них был военный шофер. Съемочная группа состояла из четырех человек — двух операторов, звукооператора и помощника. Ральф представил ее каждому, все они выглядели как обычные солдаты: на всех форма, маскировочные сетки, бутсы и каски. Звукооператор нервно рассмеялся, оглядев компанию, помощник отвинтил крышку огромного термоса с горячим кофе.

— Чеот, если проклятые коммунисты заметят нас по дороге — решат, что мы команда регулярной армии. — Он посмотрел на Пакстон, одетую как все остальные. — У тебя в багаже есть туфли на высоком каблуке?

— Я и так слишком высокая, я никогда не носила их.

— Я спрашиваю для себя. — Все рассмеялись, солнце всходило из-за горизонта, когда они выезжали из города. Стояло чудесное летнее утро. Был конец июня, Пакстон начинала понимать, почему все говорили о необычайной красоте этой страны Они выехали из города, и природа предстала во всей своей роскоши. В ней сочеталась сочность красок с простотой и изяществом античности, пейзажи напоминали старинные шелковые ширмы. Но повсюду были воронки от разрывов бомб, и дети стояли на костылях по обочинам дороги.

Все молчали, и ничто не мешало Пакстон впитывать в себя красоту красной земли и богатство лесов. Она не могла оторваться от открывающихся видов, пока наконец Ральф Джонсон не откинулся на спинку сиденья и не предложил кофе.

— Не правда ли, хорошо?

— Я начинаю понимать, почему все говорят, что Сайгон очень изменился, — когда-то, когда в городе были французы, это был действительно прекрасный город, сейчас он наполнился нищими, ворами, торговцами, проститутками и попрошайками Но красота природы все еще сохранила былую роскошь, хотя война все больше и больше уродовала ее.

— Я был здесь, когда сожгли Бенсук полтора года назад… это действительно прекрасное место. Преступлением было сжигать его.

— Зачем же это сделали?

— Чтобы отрезать пути поставки провизии вьетнамцам и лишить их возможности скрываться там. Так как поставить всюду посты и проверять, кто наш, кто не наш, слишком хлопотно, решили просто сжечь лес и превратить его в пустошь. Было объявлено, что эвакуируют всех жителей, но красоту не эвакуируешь. Здесь был прекрасный старый город, теперь жители ютятся в жалких лачугах. — Именно здесь он впервые встретил Франс, но ничего еще не рассказывал об этом Пакстон. — Как ты провела вчера день?

— Нормально. Сделала небольшую пробежку по Сайгону, причем умудрилась два раза потеряться, — призналась она. Пакстон решила выпустить волосы из-под каски. — Эти пятиминутки в пять часов абсолютная чушь. Зачем они нужны?

— Это что-то вроде политинформации и пропаганды для нашего брата.

— С какой стати они будут нас учить, что говорить?!

Пакстон вознегодовала. Она приехала сюда за правдой, а не за хорошо упакованной ложью. Пока они говорили, она выпустила волосы из-под шлема — было слишком жарко.

— Они беспокоятся о нас. Если мы вдруг вернемся с пустыми руками, у них всегда наготове информация, — рассмеялся Ральф. — Кстати, мой шеф вчера чуть не сошел с ума — тут появился среди журналистов чей-то племянник, которого всем поручено оберегать и защищать.

— Зачем он сюда приехал? — удивилась Пакстон.

— Откуда я знаю. С визитами, наверное, хотя это не самое подходящее место для великосветских раутов.

— Уж не думаешь ли ты, что я смахиваю на него? — Она пристально посмотрела на Ральфа, остальные были увлечены поеданием пирожков с кофе.

— Может быть. — Он был откровенен с нею так же, как и с остальными. — Я все-таки надеюсь, что ты отличаешься от него. Я скажу, что думаю по твоему поводу после сегодняшней поездки. Хотя подозреваю, ты из тех сумасшедших, для которых журналистика — самое важное дело в жизни и которые расскажут правду, чего бы это им ни стоило.

— Благодарю, — произнесла она и надела каску, допивая кофе.

Они сделали короткую остановку в Намтане, проехали мимо Пханранга и Самранха, где до них уже стали доноситься отдаленные разрывы артиллерийских снарядов. Это было похоже на далекий гром, идущий с горы. Они намеревались доехать до военной базы, которая выдерживала непрерывные атаки вот уже целую неделю. Водитель грузовика держал с базой постоянную связь по радио и предупредил военных, что они подъезжают с тыла. Они думали, что будут в относительной безопасности на неплохо защищенной и вооруженной базе, но огонь вокруг был очень сильным. Это и составляло сюжет для Ральфа, целую неделю он добивался разрешения на поездку в этот рейс.

— Радист говорит, что у них очень жарко, — пояснил водитель. Пакстон уже знала, что «жарко» не имеет никакого отношения к погоде, а означает массированный обстрел.

О погоде речь вообще не заходила. Когда они подъехали поближе к базе, по радио им приказали спуститься на пол, надеть бронежилеты и каски. Было уже семь часов утра, когда они остановились в двух милях от базы.

— Я везу журналистов, — объяснил водитель, когда их остановил патруль на дороге. Они были вооружены стандартными М-16, которые уже показал Ральф и которые были хуже, чем автоматы Калашникова, которыми были вооружены вьетнамцы, потому что М-16 частенько давали осечку, а «Калашниковы» нет.

Патрульные заглянули внутрь, снаружи донесся грохот 150-миллиметровой пушки. Пакстон постаралась узнать побольше о современном вооружении, но слышать все это наяву было не только удивительно, но и страшновато. Она почувствовала, что сердце забилось чаще, особенно когда патрульные обратились прямо к ней:

— А что здесь делает Дельта-Дельта?

— Она тоже журналистка, верно? — С улыбкой во весь рот водитель повернулся к Пакстон.

— Да, сэр. Я от «Морнинг сан» из Сан-Франциско. — Она полезла в карман за документами, но они махнули им без лишних разговоров, водитель с Ральфом обменялись ухмылками.

— Слушайте, как это они меня назвали? Дельта-Дельта?

— Тебе придется часто слышать подобное обращение, — все еще улыбался Ральф.

— Тебя тоже так звали, когда ты начинал? — ничего не понимая, спросила Пакстон, тут Ральф не выдержал и расхохотался.

— Нет, моя сладкая. Лучше я тебе все объясню. Дельта-Дельта — это радиосигналы ДД, Дахнат Долли, Сдобная Булочка. — В грузовике все хохотали, а Пакстон чуть не затопала бутсами от досады.

— Черт! Не желаю я иметь ничего общего с этой булочкой.

— Привыкнуть к этому легче, чем объяснять каждому, что ты не она, — хохотал Ральф, и она чуть не стукнула его. Но через несколько минут начался артобстрел, и они быстренько выбрались из машины и навьючили на себя оборудование. Ральф объяснил им, что хочет снять. Водитель посовещался по радио с базой и объяснил, какие пути туда наиболее безопасные, хотя стопроцентной безопасности не было нигде. Молоденький чернокожий рядовой, которого прислали им в провожатые, тоже не внес ясности в то, что творится на базе, кроме бормотании, что там «жарко, очень жарко».

— Эй, ты откуда? — удивился он на Пакстон, когда они лежали возле грузовика, а Ральф объяснял ей, что там происходит. Вдалеке слышались тяжелые залпы гаубиц, это южновьетнамская армия поддерживала перемещение американских войск.

Но американцы привыкли рассчитывать только на себя.

По их мнению, собственные парни были все же надежнее, они боролись с регулярной армией Северного Вьетнама, а не с отрядами Вьетконга, в которых были обычные, хотя и отчаянные, крестьяне.

— Из Саванны, — ответила она чернокожему парню, стараясь казаться равнодушной.

— Да? Я тоже. — Он назвал Пакстон свой адрес (такого места она не знала), и девушка улыбнулась, вспомнив Квинни.

— Давно вы здесь? — с интересом спросила она.

— Во Вьетнаме?. — Он осклабился. — Черт, детка, мне осталось-то пару недель. Дембель уже на носу. Если удастся уберечь свою задницу от беды ближайшие две недели, я порхну вольной пташкой домой в Джорджию.

«Дембель» означал день, когда солдат получает право вернуться из заокеанской экспедиции. Ему оставалось две недели, то есть он пробыл тут уже 380 дней, намного дольше, чем прожил, попав сюда, Питер.

— Как вас зовут? — Девушка была красива, и парню хотелось подольше поговорить с ней, а может быть, и дотронуться до нее. Дома у него оставалась подружка, но тем не менее тянуло поболтать с Пакстон.

— Пакстон.

— Да? — Похоже, он заинтересовался, но тут Ральф глянул на них через плечо.

— Держись потише, — строго предупредил он.

После чего все они отправились в лагерь огневой подготовки, откуда открывался фантастический вид на маленькую красочную долину, сплошь покрытую зеленью, необычайно красивую, а ныне дымившуюся после бомбардировки. Низко над головой пролетали самолеты, другие самолеты сбрасывали бомбы в отдалении. Парни называли это «птички кладут яички». Командующий базой вышел навстречу Ральфу и его команде. Ральф тут же представил его Пакстон.

— Из Сан-Франциско, вот как? — повторил офицер, жуя сигару. — Отличный город. Нам с женой он по душе.

Все любят какое-нибудь место. Назови она Сан-Франциско или Саванну, Север, Юг или побережье, в общем-то им все равно, откуда ты, главное, перед ними — живой человек, свеженький, а они так мечтают вернуться домой, остаться в живых, любое соприкосновение с человеком оттуда так много значит для них.

— Нам тут жарко приходится, — пояснил командир, — армия Северного Вьетнама пытается прорваться, а мы мешаем им пройти. В прошлом году мы удерживали эту местность довольно цепко, а потом все же сдали. Теперь мы отбили плацдарм и не собираемся уступать его.

Пакстон призадумалась, соображая, скольких жизней это уже стоило. Каждый холм, любая долина, деревенька — так много утраченных жизней, так много убитых или искалеченных мальчиков.

Командир вновь повторил, что дела идут вполне хорошо, на данный момент погибло только пятеро солдат и несколько десятков ранено.

Значит, по их понятиям, это неплохо, отметила Пакстон, всего только пятеро, замечательно, но кто эти пятеро? На кого пал выбор? Или это решает Господь? Тогда почему он выбрал Питера?

— Хотите подойти ближе? Сейчас мы начнем обстрел, вы должны стоять там, где укажут вам мои парни.

.Ральф казался довольным, для съемки наступления требовалось выйти немного вперед. Они провели весь день на передовой, лишь недолго прервавшись в три часа, чтобы пообедать, и вновь приняли участие в операции. До той поры никто из солдат не пострадал, день выдался довольно спокойный. От солдат требовалось только занять место в окопах и не уходить. Порой они вроде бы видели издали «чарли», однако, по правде говоря, разглядеть что-нибудь они не могли. Из траншеи ничего не было видно, кроме дыма, разрывов снарядов да сплошных зарослей кустарника.

— Ну что, малышка, каково приходится? Вот ты и побывала в деле. — Ральф присел на несколько минут рядом с Пакстон, закурил сигарету, допивая последние глотки кофе.

— А как ты себя чувствовал, когда «Тайм» направил тебя в Корею?

— Испугался до чертиков, — с усмешкой признался он.

— Вот и я так же. — Пакстон тревожно улыбнулась своему другу. С раннего утра ей казалось, что все кишки затянулись в тугой узел.

— Ты поела?

Пакстон покачала головой.

— А надо бы. Помогает. Не забывай есть и спать, что бы они тут ни вытворяли, не то утратишь благоразумие и совершишь оплошность. Голова должна оставаться трезвой. Это лучший совет ветерана, какой ты можешь получить от меня.

Пакстон испытывала благодарность к Ральфу. Славный парень, замечательный репортер. Она догадывалась, отчего другие завидуют ему. Он был слишком хорош, профессионален, постоянно готов к любым неожиданностям.

— Спасибо за ботинки, — сказала она, и Ральф похлопал девушку по плечу.

— Надень шлем, пригни голову, и все обойдется. — С этими словами он вновь отправился в путь, торопливо пробираясь между немногочисленных деревьев поближе к солдатам.

Пакстон смотрела ему вслед, гадая, следует ли восхищаться этим журналистом или же он безумен. Как раз в этот момент раздался страшный взрыв. Операторы ринулись туда, где только что стоял Ральф, грузовик помчался вслед за ними, и Пакстон, не успев подумать ни о чем, кроме — жив ли Ральф? — побежала туда же. Добравшись до места происшествия, она обнаружила, что там повсюду лежат раненые, Ральф поддерживал паренька, которому разворотило грудь осколком снаряда.

— Надо звать врачей, — спокойно и твердо произнес он.

Кто-то спешил уже за помощью, внезапно в гуще толпы появился радист, взывавший к Мусорщику.

— У нас шестеро раненых, — твердил он в трубку, и как раз в этот момент Пакстон почувствовала, как один из несчастных притронулся к ней. Парню оторвало руку, кровь так и хлестала, младенческое выражение проступило на его лице, когда, поглядев снизу вверх на Пакстон, он тихо пожаловался:

— Пить хочется.

У нее на боку висела фляжка, но она не знала, можно ли поделиться с ним водой. Вдруг раненому нельзя пить? Что, если первый же глоток прикончит его?

Появились двое врачей и священник, тоже носивший шлем — он принадлежал к отделению, — они по очереди осматривали каждого из раненых. Паренек с пробитой грудью уже умер на руках у Ральфа, и теперь журналист пытался оказать помощь другому.

— Пить хочу. — К этому пареньку еще никто не успел подойти, он страдальчески смотрел на Пакстон. — Тебя как зовут?

— Пакси. — Она гладила его лицо, осторожно уложила голову раненого себе на колени, кровь потекла по ее ногам, но Пакстон сделала вид, будто не замечает этого. — Меня зовут Пакстон, — негромко повторила она, ласковым движением откидывая челку с его лба и борясь с желанием наклониться над мальчиком и целовать его, словно маленького. Она плакала и пыталась улыбнуться ему сквозь слезы, но он все равно не видел ее лица. — А тебя как зовут? — продолжала она, чтобы заставить его говорить.

— Джой. — Голос звучал совсем слабо из-за шока и потери крови, мальчик прикрыл глаза, но Пакстон крепко держала его.

— Давай, Джой, очнись… сейчас нельзя спать… вот так… открывай глаза, — Она улыбнулась ему, а вокруг все лихорадочно спешили, несли раненых в убежище. Священник тоже помогал, и Ральф, и операторы, покуда один из врачей пытался перевязать грудь очередному раненому; потом Пакстон услышала, как жужжит над головой вертолет, но его обстреляли из кустов, и вертолету пришлось подняться повыше, и тут врач, который делал перевязку, крикнул: «Дерьмо!» Его пациент уже умер. — Откуда ты родом Джой?

— Из Майами, — ответил он шепотом.

— Из Майами! Это же чудесно. — Слезы стояли в глазах Пакстон, ком застрял в горле, она чувствовала дурноту, и брюки промокли от крови, ведь она сжимала в объятиях раненого. Радист, сидевший на траве в двух шагах от них, приказал вертолету улетать, слишком жарко.

— Черта с два, — откликнулся летчик, — сколько их там у вас? — Голос его звучал твердо, уверенно, он не собирался удирать, бросив раненых.

— Осталось еще четверо, им срочно нужна помощь. — Едва он выговорил эти слова, как рядом пророкотал второй взрыв.

— Дерьмо! — крикнул кто-то, врачи вновь поспешили куда-то, один из солдат вернулся к радисту, чтобы сообщить ему о раненых.

— Теперь уже девять. Прибавь еще пятерых, Зулу. Пришли мне сюда вторую пташку, и побыстрее. Несколько ребят могут не дождаться.

Прислушиваясь к его словам, Пакстон зажмурилась, понимая, что мальчик, прислонившийся к ее коленям, из числа тех, кто «может не дождаться». Она попыталась привлечь внимание радиста, но тот целиком погрузился в переговоры, а Ральф вместе с операторами давно уже исчез из поля зрения.

— Ты как? — окликнул ее кто-то на бегу, и она, к собственному изумлению, услышала, как отвечает: