— Без нас вы, мужчины, никуда не годитесь, — сказала Рива. — Посмотрите на Стаха: человеком стал, как женился на Леле. Раньше ходил замурзанный и грязный; когда ел, когда не ел, а теперь все у него в порядке.

Разговор принял шутливый характер. Зажгли свет, закрыли окна и уселись за ужин.

— Что же вы, горе-мореплаватели, собираетесь теперь делать? — поинтересовался Борейко.

— Эссен думает, что Ухтомского отставят от командования. Тогда, быть может, наша эскадра еще раз попытает счастья в бою.

— А пока вас перепишут в морскую пехоту или в крепостную артиллерию, — заметил Борейко.

— Андрюшу уже назначили на Ляотешань командовать батареей, — сообщила Рива.

— Это только временно.

— До тех пор, пока ты не поправишься. Ляотешань сейчас самое тихое место в Артуре. Снаряды с сухого пути не долетают, с моря туда не стреляют. Спокойно, чистый воздух, — одним словом, настоящий санаторий, — проговорила Леля.

— Ты, Рива, с ним туда поедешь? — спросила Оля.

— Меня не пустят.

— Значит, на время вы превратитесь в соломенную вдовушку? — хитро подмигнул Борейко.

— Не подкатывайтесь к ней, все равно она на вас и смотреть не хочет, — горячо отозвалась Оля, вызвав общий смех.

— Наш милый Медведь, кажется, попал на веревочку, — мягко улыбнулась Рива.

— Едва ли найдется женщина, которая заинтересовалась бы мной, — вздохнул поручик, украдкой взглянув на Олю.

— Женщина не женщина, а некий комарик проявляет к тебе большой интерес! — засмеялся Стах.

— Смерть боюсь я их! Жалит куда хочет, а его не поймаешь.

— Ведите себя как следует, так никто вас жалить не будет, — заметила Леля. — Ну, нам пора домой, а то мой благоверный совсем устал, — погладила она по голове Стаха

Гости стали прощаться. Куинсан, которая все время вертелась в столовой, кокетливо послала им вдогонку воздушный поцелуй.

— Кому это ты? — спросила Рива.

— Сережа! — И, фыр, кму, в, убежала.

— Ай да Сергей Владимирович! Он, оказывается, без нас тут время даром не терял, — захохотал Акинфиев.

Звонарев сконфуженно пытался объяснить, в чем дело, но его никто не слушал.

— Не сносить тебе головы, если об этом проведает Варя, — предупреждал шутливо Борейко, еще более смущая прапорщика.

Проводив учительниц до Пушкинской школы, артиллеристы пошли к себе на Утес.

Как только Андрюша и Рива отправились на покой, Куинсан вышла из дому и быстро побежала на окраину города в небольшую полуразрушенную фанзу, где застала старого нищего. Она коротко передала ему подслушанные в столовой сведения о состоянии русских судов после боя двадцать восьмого июля, а также их намерения еще раз выйти в море. Выслушав ее, нищий поднес ей хризантему и попытался было обнять, но Куинсан со смехом увернулась и убежала.

На следующее утро Звонарев отправился к адмиралу Григоровичу за телефонным кабелем. Узнав, в чем дело, адмирал тут же написал приказание о выдаче требуемого материала.

Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес. Первое, что он услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари, доносившийся из открытого окна комнаты Гудимы.

— Одумайся! Вернись домой, — уговаривала она Шурку Назаренко.

Ответа Звонарев не расслышал.

Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он застал в столрвой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.

— Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда попрошу вас не вмешиваться не в овое дело.

— Шура — моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким! — отвечала Варя.

— Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо всем вашему отцу и попрошу, чтобы он запретил вам появляться на Утесе! — угрожал взбешенный офицер.

— Пойдемте в комнату, Александр Алексеевич, — тащила Шура своего возлюбленного.

Варя с победным видом вышла на крыльцо.

— Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей, — хвасталась она Звонареву.

— Едва ли ваши действия будут одобрены дома.

— Что влетит мне-я знаю, но это не впервой, — тряхнула головой девушка.

Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких бы то ни было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь, резко указал ему на неблаговидность его поведения в отношении Шуры Назаренко.

На следующий день на Утесе появились незваные гости: военно-санитарный инспектор крепости доктор Субботин в сопровождении нескольких врачей и интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.

— Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и выздоравливающих после ранений солдат, — ответил Субботин.

— Без ведома Управления артиллерии я вас допустить не могу.

— Вы забываете, капитан, что я почти генерал по своему, положению, — показал на свои погоны Субботин.

— Генерал от дизентерии, — пробурчал подошедший Борейко.

— Кроме того, есть сведения, что у вас имеются излишки продовольствия, не учтенного интендантством. Мне приказано осмотреть ваши склады и погреба, — вмешался интендантский чиновник.

— Без прямого приказя ог генерала Белого я вам ничего не покажу, — сразу взволновался Борейко.

Спор был прекращен приказанием батарее немедленно открыть огонь по сухопутным целям.

— К орудиям! Цель номер тринадцать! — гаркнул Борейко во всю силу своих легких.

Солдаты и офицеры бросились по своим местам. Субботин со свитой хотели было обождать конца стрельбы, но грохот первого же залпа заставил их спешно ретироваться.

По окончании стрельбы Борейко подозвал артельщика, каптенармуса и объявил им о намерении интендантства отобрать продовольствие.

— Не имеют никаких правов этого делать! — вмешался подошедший Блохин. — Мы его так заховаем, что они ни во век его не найдут. Нароем ямы и зацементируем сверху.

Пока Борейко орудовал с солдатами, Жуковский вел дипломатические переговоры с Управлением артиллерии. Белый предложил капитану действовать по своему усмотрению.

— Я об этом ничего не знаю! — ответил он, давая понять, что не хочет вмешиваться в это дело.

Когда разговор кончился, к капитану подошел Борейко.

— Могут приходить искать. Три года будут шарить и ничего не найдут, — объявил он.

На следующий день Субботин снова появился на Утесе. Для подкрепления своего авторитета он пригласил с собой главного инспектора военных госпиталей Квантуиской области генерала Церпицкого. Хотя территория Квантуна уже свелась до размеров крепости, Церпицкий продолжал оставаться в своей, ставшей мифической, должности. Одно время Стессель назначил было его командиром второй бригады в дивизию Кондратенко. Но в первом же бою на перевалах генерал проявил такую «слабонервность», что его немедленно отчислили на прежнюю должность.

Небольшого роста, толстенький, краснолицый, в золотых очках, он производил впечатление добродушного любителя поесть и послушать скабрезные анекдоты. Рядом с ним шествовал высокий, сухопарый, почти совсем седой Субботин с обычной брезгливой миной на лице. За начальством шля врачи и интендантские чиновники.

Стоял солнечный жаркий день. Церпицкий вытирал платком потную физиономию и лысеющую голову.

— Нельзя ли у вас достать стакан воды? — обратился он к Жуковскому.

— Разрешите вам предложить нашего хлебного квасу.

Генерал согласился. Холодный, прямо с погреба, душистый, пенистый квас привел Церпицкого в восторг.

— Судя по квасу, можно думать, что у вас хорошо кормят солдат, капитан! — обернулся он к Жуковскому.

— Это и не мудрено, если тратить на продовольствие много больше положенного от казны, — вступился интендант.

— Это надо еще доказать, — вмешался Борейко. — Зря языком трепать нечего.

— И докажу! — вспылил интендант.

Затем интендант с Борейко направились к погребу, а Церпицкий с медиками пошел в казарму. Бегло осмотрев ее, генерал особенно заинтересовался кухней. Он потребовал пробную порцию обеда. Ботвинья из свежей рыбы и рассыпчатая, сваренная на пару, рисовая каша весьма пришлись ему по вкусу. Приятно улыбаясь, Церпицкий долго смаковал пищу, проявив прекрасный аппетит. Затем он заглянул в казарму и, предложив врачам детально осмотреть ее и определить пригодность для размещения в ней лазарета, отбыл вместе с Субботиным.

Между тем Борейко с интендантом производил тщательный учет запасов в погребе. Излишков почти не оказалось, но это только усилило подозрение интенданта.

— Успели спрятать! — прямо заявил он поручику.

— Все, что найдете, будет ваше, — ответил поручик.

Выйдя из погреба и осмотревшись, чиновник прямо направился к месту, где была зарыта картошка. Внешне яма была так тщательно замаскирована, что, стоя даже рядом, невозможно было ее заметить. Стало очевидно, что кто-то указал и, нтенданту это место.

— Прошу раскопать в этом месте, быть может, и найдем какой-либо клад! — насмешливо проговорил чиновник, заранее предвкушая свое торжество.

Борейко невозмутимо приказал Блохину и еще трем солдатам взять лопаты.

Солдаты принялись за рытье. Сняв верхний слой земли, они натолкнулись на скалу и, как ни долбили ее кирками и лопатами, ничего не могли сделать.

— Сплошной камень. Я надеюсь, что вы удовлетворены? — спросил Борейко у чиновника.

— Не совсем! — И он попытался сам копать. Но скала не поддавалась, и чиновник со вздохом сожаления отошел в сторону.

— Какая-то стерва указала место ямы! Блоха, разузнаешь кто и доложишь мне, — сердито говорил Борейко, направляясь в казарму.

— Не зря, значит, мы вчера разжились у моряков цементом. Недаром они уверяли, что он враз схватывается и через час его и ломом не пробьешь. На кораблях им заделывают мелкие пробоины, — проговорил наводчик Кошелев.

— Но как мы потом сами доберемся до картошки? — усомнился Борейко.

— Не извольте беспокоиться, вашбродь. До своей картошки, да не добраться? Не могет того быть. Буркой взорвем, а достанем, — успокоил Блохин.

Пока интендант тщетно пытался обнаружить скрытые запасы, врачи обсуждали возможность превращения казармы в лазарет.

— Работы по переоборудованию мы сможем произвести сами. У нас есть инженер, только укажите, что и как надо делать, — пояснил Жуковский.

— Кто имеется у вас из медицинского персонала?

— Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, — сообщил Жуковский.

— Пришлем еще одну сестру — и хватит, — обрадовались эскулапы. — Можно двигаться и домой. Как у вас дела, господин кладоискатель? Может, присоединитесь к мам? — спросили у подошедшего интенданта.

— Придется приехать в другой раз! По-видимому, все вывезено с батареи в потайное место, — сумрачно отобвался чиновник.

— Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете! — усмехнулся Борейко.

После отъезда генерала и врачей Жуковский вызвал к себе Назаренко и спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.

— Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, — даже обиделся фельдфебель.

— Разыщи кто и доложи мне, — распорядился капитан.

Прошел день, другой, а виновный не находился.

Борейко ругал солдат и требовал найти доносчика во что бы то ни стало.

Наконец Родионов доложил, что донес интендантам писарь Пахомов.

— После службы он метит в жандармы, вот теперь и практикуется, — пояснил он.

— Я с ним расправлюсь сегодня же, — объявил поручик.

— Не стоит вам, вашбродь, об него руки марать. Мы сами тишком да миром накажем его так, что всю жизнь помнить будет.

— Чур, только не до смерти, — предостерег Борейко. — А то начнутся суды да пересуды, и командиру роты и мне может нагореть.

В ту же ночь писаря подкараулили, когда он вышел на двор, и устроили ему темную. Борейко сквозь сон слышал приглушенные крики и сопение, но вмешиваться не стал. Наутро, избитый до потери сознания, с переломанными ребрами, Пахомов был отправл-ен в госпиталь, где провалялся больше месяца, но не подмел ничего рассказать о случившемся с ним происшествии.

На Утес неожиданно приехала Рива. Сойдя с линейки, она сняла свои два чемодана и беспомощно стала озираться вокруг.

— Зачем изволили к нам пожаловать, сударыня? — окликнул ее из окна Жуковский.

— Нельзя ли видеть Борейко или Звонарева? Я назначена сюда сестрой.

— Милости просим, сестрица, — приветливо проговорил капитан, выходя на крыльцо. — Позвольте, я поднесу ваши чемоданы. — И он ввел Риву в свою квартиру. — Я сейчас прикажу позвать поручика и прапорщика. Простите, не знаю вашей фамилии, сестрица.

— Блюм.

— Капитан Николай Васильевич Жуковский.

— Очень рада познакомиться. — И они обменялись рукопожатием.

— Ривочка, каким ветром занесло вас сюда? — спросил вошедший Борейко.

— Я назначена на Утес в лазарет для слабосильных, только я ничего здесь не знаю.

— Мы немедленно прикомандируем к вам Сергея Владимировича, он все покажет и расскажет, — улыбнулся Жуковокий.

— Он и без этого станет около Ривочки на мертвые якоря, — заметил Борейко.

— Не смейте обижать Сережу, он славный мальчик и никогда ничего лишнего себе не позволит.

Вскоре появился и обрадованный Звонарев.

— Переселяйся-ка, брат, из своей комнаты ко мне. Она нужна Ривочке, — встретил его Борейко.

Появление Ривы на Утесе — внесло оживление в жизнь батареи. Звонарев под различными предлогами целый день «советовался»с ней. Борейко подсмеивался над Акинфиевым, предсказывая появление у него неких костных новообразований на голове.

Жуковокий целыми вечерами рассказывал ей о своей семье. Гудима усиленно подкручивал усы. Даже Чиж пытался быть элегантным кавалером, но успеха не имел. Шура, вначале стеснявшаяся присутствия Ривы, быстро сдружилась с ней. Солдаты на батарее — и те гадали, кто завоюет благосклонность Ривы.

— Не иначе, как прапорщик, — он за нею вовсю ухлестывает, — предрекал Лебедкин.

— Нет, ребятки, — вмешивался Блохин, — командир женат, у Гудимы — Шурка, у прапора — Варька, один наш Медведь холостяком ходит. Она ему и достанется, помяните мое слово, — уверял он.

Но поручик продолжал, к великому огорчению Блохина, относиться к Риве с чисто дружеской иронией.

Вечером, в день приезда Ривы, Борейко собрал солдат и организовал хоровое пение. В тихом вечернем воздухе понеслись стройные звуки мощного мужского хора.

Поручик перекрывал всех своим могучим басом. На небе мерцали по-южному яркие звезды. В воздухе проносились блестящими точками летающие светлячки, с берега доносился извечный шум прибоя, да по темной поверхности моря ползали бледные щупальца прожекторов. И над всем этим лилась широкая русская песня…

Из-за гор глухо доносилась отдаленная стрельба. Рива сидела как зачарованная рядом с Жуковским.

— Часто у вас бывают такие прекрасные концерты? — спросила она.

— Почти каждый день. Борис Дмитриевич большой мастак по этой части.

Спокойно текла жизнь на Утесе, и только доносившийся издалека глухой рокот стрельбы да рассказы о бомбардировках города напоминали о войне,

Семнадцатого июля японцы подошли к крепости и, освоившись с позициями, двадцать седьмого июля атаковали русских.

Им удалось занять передовые позиции крепости на восточном участке обороны — хребты Дагушань и Сяогушань. В течение первого и второго августа захватили они на Западном фронте горы Трехголовую и Передовую. Таким образом, к трегьему августа на восточном участке они подошли к главной линии обороны и продвинулись по направлению к основным опорным пунктам Западното фронта-горам Высокой, Плоской, Дивизионной и Водопроводному редуту. Все это делало возможным общий штурм крепости.

Утром третьего августа прошел довольно сильный дождь, очистивший и освеживший воздух. На всем фронте было совершенно тихо. Артиллерия молчала, и лишь изредка раздавались одиночные ружейные выстрелы. Н русские и японцы усиленно окапывались на своих позициях

Около десяти часов утра со стороны Волчьих гор появилась группа японских всадников с большим белым флагом и направилась к передовым позициям крепости. Выехавшему навстречу офицеру они объяснили, что майор японского генерального штаба Ямаоки желает передать генералу Стесселю письмо своего командующего.

— Я прошу вас, господии поручик, немедленно сообщить об этом вашему генералу, — любезно улыбаясь, проговорил майор.

— Сейчас же дам знать о вашем предложении по телефону в штаб крепости. Пока же не откажите в любезности подождать здесь. Я прикажу подать сюда чай и кофе.

Японцы низко кланялись. Вскоре подошли еще офицеры и стрелки, и между недавними врагами завязалась дружеская беседа. В наскоро разбитой палатке сервировали стол.

— Должен огорчить доблестных защитников Артура сообщением о гибели русского крейсера «Рюрик»в морском бою у Корейского пролива первого августа. Русская эскадра, как и в бою под Шантунгом, сражалась с таким исключительным мужеством, что адмирал Того счел нужным довести об этом до сведения нашего имлератора, — сообщил по-русски Ямаоки.

— А где наши суда, не вернувшиеся в Артур? — задали вопрос русские.

Майор так же обстоятельно рассказал о судьбе каждого корабля.

— Как велики ваши потери в этих морских боях?

— У нас их нет, — ответил японец.

Ему не поверили.

Вскоре прибыл начальник штаба Стесселя полковник Рейс. При его появлении все офицеры вскочили. Ямаоки представился полковнику и передал ему пакеты. Выпив затем по бокалу вина, русские и японцы разъехались по своим местам. Через четверть часа перестрелка возобновилась.

Стессель сам вскрыл пакет и начал рассматривать присланные бумаги. Они были на японском языке, и генерал мог разобрать лишь подписи.

— Генерал барон Ноги и адмирал Того. Интересно, что могут они писать мне?

— Я сейчас переведу, ваше превосходительство, — заторопился Рейс. — Тут имеется еще пакет морякам и небольшое письмо вашей супруге.

Весть о присылке японского парламентера быстро облетела весь Артур. В штаб один за другим прибыли Фок, Кондратенко, Смирнов, Белый и адмиралы князь Ухтомский и Григорович.

— Вот и отлично, — приветствовал их Стессель. — Не надо никого и созывать. Сейчас же, как только будет сделан перевод, устроим военный совет.

В это время за мужем прислала Вера Алексеевна, которая была весьма обижена тем, что ее супруг даже не зашел к ней посоветоваться перед заседанием.

— В чем дело, Анатоль? Зачем ты так спешишь с обсуждением японских предложений? Сначала мы должны обсудить их в своем кругу, а то этот полоумный Смирнов начудит вместе с моряками.

Их разговор был прерван приходом Рейса. Полковник почтительно приложился к ручке генеральши.

— Я хотел передать вам перевод письма барона Ноги.

— О чем же он мне может сообщать? — заинтересовалась Вера Алексеевна. Она развернула письмо и прочла:

«Миледи! Пользуюсь случаем засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение и осмеливаюсь приложить к сему чек в десять тысяч долларов на» Чосен Спеши банк «. Означенные деньги прошу вас обратить на дела благотворительности по вашему усмотрению.

С совершенным почтением ваш пркорный слуга барон Ноги».

— Как же я смогу реализовать это в осажденном Артуре? — проговорила она, рассматривая чек.

— Осада не может продолжаться вечно. К тому же японцы предлагают сдать крепость, не ожидая общего штурма.

— Кукиш с маслом увидят они, а не Артур! — вскипел Стессель. — Прочтите все их послания.

Рейс прочитал:

— «Господину высшему начальнику Российской армии в Порт-Артуре.

Имеем честь представигь следующее: блестящая оборона Порт-Артура заслужила восхищение всего мира. Однако, будучи окружен с суши и моря превосходящими силами и без надежды на выручку, он в конце концов не может не пасть, как бы ни были талантливы военачальники и доблестны русские солдаты. Наша армия готова к штурму, и, когда эго случится, судьба крепости будет решена. Поэтому, во избежание лишнего кровопролития, во имя человечности, мы предлагаем вам начать переговоры о сдаче. В случае вашего согласия благоволите о том сообщить до десяти часов завтрашнего дня, то есть семнадцатого августа тридцать седьмого года Мейдзи.

С совершенным почтением.

Генерал барон Ноги, командующий осадной армией, адмирал Того Хейхациро, командующий блокирующим Порт-Артур флотом».

— Какая наглость! Предлагать сдать крепость за десять тысяч долларов, — возмутилась генеральша.

— Я им пошлю кукиш. Прикажу срисовать со своей руки и отправлю, — решительно заявил Стессель. — Что они еще нам пишут?

— Предлагают выпустить из крепости женщин, детей, иностранцев и священников до двух часов завтрашнего дня.

— Женщины нам нужны в госпиталях, так же как и священники, без матерей детвору не отправишь, иностранцы же могут разболтать наши секреты. Следовательно, и это предложение неприемлемо, — решила за мужа Вера Алексеевна.

— Но зато мы избавимся от лишних ртов, — заикнулся было генерал.

— Подумаешь, много осталось здесь: женщин — чтото около трехсот, детей полсотни, священников человек двадцать да десяток-другой иностранцев. Лучше бы ты отправил из Артура Смирнова и его прихвостней вместе с адмиралами.

— Вы как смотрите, Виктор Александрович? — обернулся Стессель к своему начальнику штаба.

— Как всегда, преклоняюсь перед умом глубокоуважаемой Веры Алексеевны и присоединяюсь к ее мнению, — расшаркался полковник.

На этом семейный совет окончился.

Через четверть часа Стессель громко зачитал на заседании полученные от японцев бумаги, благоразумно умолчав о письме к своей супруге.

— Я пошлю в ответ японцам фигу, срисованную с моей руки, — закончил он свою речь.

— Как? Что? — удивленно спросило несколько человек.

— Пошлю вот эту самую дулю. — И генерал протянул вперед кукиш.

— Вы это серьезно? — спросил Ухтомский.

— Если ваше сиятельство привыкли у себя заниматься шутками на броненосцах, то здесь, в штабе, я это делать никому не разрешаю.

— В таком случае, как старший в Артуре морской начальник, протестую против ответа подобного рода.

— Советую вам оставить протесты при себе, а то я не постесняюсь вас отправить к японцам.

— Ответ, предложенный начальником района, я считаю недостойным русского генерала, — проговорил Смирнов.

— Что же, по-вашему, я должен начать переговоры о сдаче? Предупреждаю, что каждый, кто только посмеет об этом заикнуться, будет мною немедленно повешен, невзирая на чины и занимаемое положение! — стукнул генерал кулаком по столу.

— Едва ли япснцы поймут жест вашего превосходительства, — заметил Кондратенко. — Кукиш обозначает у японцев совсем не то, что у русских.

— А что именно?

— Так у них продажные женщины приглашают к себе мужчин.

Присутствующие постарались скрыть улыбки.

— В таком случае мы поясним, что это обозначает по-русски, — продолжал настаивать несколько смущенный Стессель.

— Не поймут и над тобой же будут смеяться, — ответил Фок. — Лучше, по-моему, ответить кратко: «Честь и достоинство России не могут допустить мысли о сдаче крепости, пока не исчерпаны все возможности обороны».

— Конец надо выбросить, — посоветовал Кондратенко. — В та-ком виде наш ответ как бы подает японцам надежду, что все же впоследствии Артур может быть сдан.

Стессель согласился с этим, и текст ответа был принят с поправкой Кондратенко.

— Теперь второй вопрос-выпускать ли из крепости женщин и детей? — спросил начальник укрепленного района.

Голоса разделились. Одни были за удаление женщин, другие против.

— Я тоже против, — заявил Стессель и повторил доводы своей жены.

Его неожиданно поддержал Смирнов.

— Дух защитников крепости будет подорван разлукой со своими семьями, — сказал он.

Фок многозначительно покрутил пальцем около своего лба, но не возражал.

Второе предложение японцев тоже было отклонено.

— Поручим полковнику Рейсу составить ответ и затем, переведя его на английский язык, завтра с ординарцем отправим к японцам, — закрыл собрание Стессель.

Вечером того же дня в будуаре Веры Алексеевны собрались Рейс, Фок и Сахаров. Обсуждался вопрос, как поступить с полученным чеком.

— Слишком малая сумма, чтобы ее принимать. Мы, слава богу, сейчас стараниями полицмейстера вполне обеспечены деньгами.

— Зато ко мне каждый день поступают жалобы на его незаконные действия, — сообщил Рейс.

— И что вы с ними делаете? — поинтересовался Фок.

— Отправляю ему же для расследования. Обычно после этого повторных жалоб не бывает.

— Остроумно, — одобрила генеральша.

— Какую бы вы сумму считали достаточной для нужд благотворительного общества? — осведомился Сахаров.

— Ровно в тысячу раз больше, — вместо Веры Алексеевны ответил Фок.

— Боюсь, что таких денег у японцев не найдется.

— Тогда мы как-нибудь обойдемся своими средствами, — произнесла генеральша.

— Так и прикажете ответить? — переспросил Рейс.

— Конечно. И верните им чек, — распорядилась Вера Алексеевна.

Гости стали прощаться.

На следующий день в положенное время японцам был вручен ответ на все их предложения.

Меркли звезды. Восток с каждой минутой светлел. Вскоре из-за горизонта показалось солнце.

Где-то вдали глухо прогремел выстрел, и в недвижном прозрачном воздухе послышался свист летящего снаряда. На окраине города взвился черный султан дыма. За первым выстрелом раздался второй, третий. Город еще спал. Звуки канонады будили жителей, которые в тревоге высыпали на улицу и, пугливо озирались по сторонам. Несколько повозок, дотоле медленно плетущихся по улице, с страшным грохотом понеслись в карьер, будоража всех на своем пути.

Женщины, крестясь, торопливо уводили в погреба и подвалы детей.

На позициях при первом же выстреле все пришло в движение: на батареях закопошились артиллеристы, поворачивая орудия в нужном направлении, в фортах быстро изготовились к отражению штурма дежурные части. На валах увеличили число часовых. Резервы подтянулись к передовой линии. Артур приготовился к встрече врага.

Канонада усиливалась с каждой минутой. Снаряды, попадая в брустверы фортов и батарей, поднимали столбы песку и земли.

Скоро все слилось в один сплошной рев. Первый штурм крепости начался.

В тыл потянулись вереницы носилок.

Стессель спал крепким сном, когда к нему явился С докладом Рейс. Вышла Вера Алексеевна и, узнав в чем дело, направилась будить мужа.

— Японцы пошли на штурм, — насилу растолкала она разоспавшегося генерала.

— Ворвались в город, началась резня? — задыхаясь от ужаса, пробормотал он. — Сейчас же подтянуть к штабу сотню казаков с пулеметами и орудиями, — бестолково выкрикивал Стессель, покрывшись холодным потом.

— Да успокойся ты, ради бога, Анатоль! Никто еще никуда не прорывался. Началась лишь общая бомбардировка. Рейс говорит, что после нее можно ожидать штурма. Смирнов, Горбатовский и Кондратенко выехали на атакованные участки, — сообщила Вера Алексеевна.

Наспех одевшись, от волнения не попадая в рукава, генерал, сразу осунувшийся и постаревший, вышел к своему начальнику штаба. Выслушав доклад, Стессель приказал подать себе верховую лошадь.

— Я еду на форт номер два, откуда виден хорошо весь обстреливаемый фронт, — громко проговорил он.

— Я тебя туда не пущу, — решительно заявила генеральша. — Тебе нечего соваться на передовую линию. Выбери себе безопасный пункт в тылу, откуда все было бы видно, и сиди на нем.

— Форт номер один почти не обстреливается, с него виден форт номер два и частично промежуток между ним и третьим фортом, — подсказал Рейс.

— А там имеются хорошие блиндажи? — осведомилась Вера Алексеевна.

— Так точно. Почти полуторааршинные бетонные своды, — ДОЛОЖИЛ ПОЛКО. ВНИК.

— Что ж, поезжай, — вздохнула генеральша. — Только вы, Виктор Александрович, не позволяйте Анатолию рисковать собой, он такой неблагоразумный.

— Приложу все старания, чтобы уберечь его превосходительство.

Позавтракав, Стессель и Рейс отправились на форт номер один, далеко объезжая обстреливаемые участки. Отсюда из-за дыма и пыли они почти ничего не видели, но зато здесь было совершенно спокойно, а любезный комендант форта не замедлил угостить начальство душистым чаем с коньяком. Здесь до самого вечера Стессель и провел время в полной безопасности. Правда, мирная беседа временами нарушалась получением тревожных донесений, но генерал тотчас отправлял их Смирнову или Коядратен, ко с надписью: «Предлагаю действовать по вашему усмотрению, сообразуясь с наличными обстоятельствами». Этим и ограничивалось все его руководство происходившим боем.

При первом же выстреле генерал Кондратенко поспешил выехать на позиции. Уже в дороге он убедился, что наиболее интенсивно обстреливается промежуток между фортами номер два и три, а также и расположенное за ним Большое Орлиное Гнездо. С последнего открывался прекрасный вид на весь Восточный и Северный фронт крепости. Туда генерал и направился. Вскоре его догнал Белый.

— Вы куда держите путь, Роман Исидорович? — спросил он.

— На Большое Орлиное.

— Значит, нам по дороге. Я решил там устроить свой наблюдательный пункт.

Спешившись в глубокой лощине, непосредственно в тылу Орлиного Гнезда, генералы стали взбираться на гору. По пути они встретили раненого матроса.

— Ты откуда, молодец? — приветливо спросил его Кондратенко.

— С этого самого, с Гнезда, — махнул назад рукой матрос.

— Что там делается?

— Шибко японец бьет, дыхнуть не дает даже. Нашего командира мичмана Вильгельса сразу же убило, одну орудию испортило, так что всего одна пушка действует. Вот перевяжусь и обратно, — показал он на руку, — а то там наших осталось совсем мало.

— Спасибо за службу, ступай с богом!

— Рад стараться, ваше превосходительство! Только вы ховайтесь, а то, не ровен час, и зачепить может.

— Прекрасный народ эти моряки, смелый, понятливый, инициативный, — восхищался Кондратенко. — Вот что значит образование-то. Другой гальванер или минер заткнет за пояс нашего стрелкового офицера.

Подниматься по крутой тропинке, ведущей на вершину Гнезда, было довольно трудно. На полдороге генералы остановились передохнуть. Перед ними развернулась широкая панорама обстреливаемого участка: справа, окутанный облаком пыли, чуть проступал форт номер два. Прямо, верстах в двух, виднелись старые китайские редуты номер один и два, обнесенные двумя рядами проволочных заграждений. В бинокль были видны полуразрушенные брустверы и укрывшиеся в тыловом рву солдаты. Слева отчетливо виднелся форт номер три.