– Брось подушки на пол, Майкл, и мне так будет легче. – Мак продвинулся назад почти до самого руля, развернув ноги к двери. Майкл набросал ему под ноги холщовых подушек, и Мак медленно положил на них свою больную ногу, выпрямляя ее настолько, насколько позволяла тесная кабина грузовика. Правую же он согнул в колене и подтянул к себе, чтобы Сара смогла захлопнуть дверцу. – Майкл, последи за станцией, – крикнул он в окно, – а ты, Якоб, убери стойло Джастина, а потом прими душ.

– Можно мы поедем с тобой? – с тревогой спросил Майкл. – Мы поместимся в вашем фургоне.

– Нет никакого смысла торчать в больнице. Тем более что дальше приемной вас все равно не пустят. Я постараюсь позвонить вам, как только доеду и найду кого-нибудь, кто смог бы подбросить меня обратно домой.

– Но...

Мак продолжал, словно не слыша:

– Меня не будет всего пару часов. Мне наложат гипс, сунут в руки костыли, и я успею вернуться домой и приготовить ужин на скорую руку. Так что не волнуйтесь. По дороге назад я прихвачу парочку пицц. Договорились?

– Ты позвонишь? – спросил Майкл, встав на подножку грузовика и прильнув к окну кабины.

– Конечно. – Мак протянул руку из окна и взъерошил сыну волосы. – А ты позвони в больницу и сообщи о нас, чтобы они нашли доктора. Ты готова, Сара?

Она быстро села за руль, но, чтобы захлопнуть дверцу, ей пришлось всем телом прижаться к Маку.

– Тебе хватает места? – Он постарался чуть-чуть подвинуться, но по тому, как он охнул, она поняла, насколько тяжело ему это дается.

– Сиди спокойно, я только пристегну ремни. – Сара неловко стала шарить за его сиденьем, пока ей не удалось вставить металлический конец ремня в замок, который упирался в бедро Мака. При этом она задела рукой его джинсы. От смущения ее пальцы одеревенели и к щекам прилила краска.

Заводя мотор, она протянула руку, чтобы поправить зеркало заднего обзора, но остановилась на полпути. Сейчас нет времени для этого. Надо торопиться. Условностями можно пренебречь. Сара резко повернула ключ зажигания и, дав задний ход, выехала из гаража.

Мак помахал рукой мальчикам, которые с понурым видом стояли у ворот, пока Сара выводила грузовик на шоссе, стараясь объезжать все рытвины, чтобы машину не трясло. Как только они скрылись из виду, она почувствовала, как Мак тяжело навалился на нее. Он весь скрючился от боли.

– Черт, – выдохнула она, вдруг осознав, что он бодрился только ради детей. – Далеко до Датч-Крика?

– Сорок миль.

– Я поеду быстрее.

Некоторое время они ехали молча. Единственным звуком был рев мотора, так как она увеличила скорость до предела. Ручка дверцы упиралась Саре в бок, и ей пришлось немного отодвинуться. От этого незаметного движения она оказалась вплотную прижата к Маку.

– Извини, – сказала Сара.

– Все нормально. – Он явно старался держать себя в руках. – Послушай, нам придется ехать так минимум сорок пять минут. Давай попробуем сесть поудобнее. – Он положил руку на спинку сиденья позади нее, чтобы она могла расправить плечи. – Теперь обопрись на меня, а я на тебя, и так будем поддерживать друг друга.

Сара пыталась расслабиться, но его прикосновения подействовали на нее совсем по-другому: она вся напряглась. Ощущение его руки, так близко лежащей у ее шеи, его пальцев, почти касающихся ее плеч, – все говорило о том, как ей уютно и хорошо возле него.

– Ну, так я весь внимание...

Сара была настолько поглощена этими странными ощущениями, которые испытывала сейчас, что голос Мака заставил ее вздрогнуть.

– ...мы могли бы узнать друг друга получше. Расскажи мне что-нибудь о Саре Шепперд.

– Мне сорок три, – начала она, убрав прядь волос с лица и заправив ее за ухо. – Выросла на ферме в окрестностях Денвера. Вышла замуж рано, овдовела четыре года назад. Есть дочь Лаура, ей двадцать четыре.

Она остановилась. Более чем двадцать лет ее жизни уместились в нескольких словах. Чувствовалось, что Мак хотел услышать кое-что еще, но Сара не могла ничего добавить. Вышла замуж, овдовела, один ребенок. Вот и вся жизнь Сары Шепперд.

– И это все? Самая короткая curriculum vitae[2], которую мне когда-либо приходилось слышать.

Она улыбнулась.

– Хочешь удивить меня своим латинским, да? Ты напоминаешь мне одного профессора, друга моего мужа. В разговоре он частенько любил использовать латинские изречения.

– Эту привычку я перенял от моего старого английского профессора Вайомингского университета.

Она с удивлением взглянула на Мака.

– Вайомингский университет? Не имеешь ли ты в виду Сайреса Беннингтона?

– Только не говори, что знаешь Сайреса.

– Знаю ли я его? Только что я провела два дня у него в Чейеннах. Он был близким другом моего мужа, профессора Денверского университета.

– Не может быть! – воскликнул Мак. – Мы с ним подружились еще в колледже. А сюда он приезжает каждый август на неделю или больше и продает эти английские водительские кепки фирмы «Стетсон». Курит вместо трубки дешевые сигары и изображает из себя ковбоя.

– Не могу себе представить! – засмеялась Сара. – Сайрес – и эта его тайная жизнь. Он никогда не говорил ни о чем подобном.

– Тесен мир. Не правда ли? – улыбнулся Мак. При этом морщины вокруг его глаз стали еще глубже, и Сара вдруг поймала себя на том, что ей больше всего хотелось смотреть на него, а не на дорогу.

– Теперь, когда мы выяснили, что мы почти родственники, – сказал он, – я думаю, ты могла бы рассказать о себе и побольше.

Она покачала головой.

– Эта история настолько скучная, что ты сразу же заснешь.

– История женщины с ангельским личиком, путешествующей в одиночестве на грузовике по дорогам Канады? Я так не думаю.

Она чувствовала, как он пристально вглядывается в нее, и от этого ее сердце билось еще сильнее.

– По правде говоря, – продолжил он, – если бы я смог заснуть, я был бы тебе благодарен. И благодарен вдвойне, если бы ты меня не будила, когда мы приедем в больницу. Особенно в тот момент, когда они со мной будут что-то делать.

Чувство вины пронзило ее. Если она начнет рассказывать о себе, он хоть на время забудет о своей боли. А ради этого она готова говорить до самого Датч-Крика.

– Ты хочешь услышать всю историю моей жизни?

– Начни с того момента, когда ты отправилась в путешествие. – Мак положил голову на спинку сиденья и закрыл глаза. – Как долго ты путешествуешь?

– Два года.

– Два года?! – Он открыл глаза и бросил на нее быстрый взгляд, при этом его нога сдвинулась, и он ощутил резкую боль. Осторожно уложив ногу на груду подушек, Мак продолжил: – Я думал, что пару недель, не больше.

– Нет, два года.

– И ты в течение двух лет путешествуешь по стране и живешь в своем фургончике?

Она кивнула.

Мак устроился на сиденье поудобнее, словно ребенок, ожидающий интересную историю.

– О'кей! Начни с начала.

Начало? Она сама не знала, где оно, это самое начало. Может быть, то время, когда ее жизнь с Грегом стала казаться ловушкой, а не браком? Когда готовка, стирка, уборка – словом, вся домашняя работа – затягивали ее, словно в омут, и она не знала, как оттуда выбраться?

– Я думаю, подобные мысли посетили меня, когда Лаура окончила колледж. – Сара крепко ухватилась за руль, пытаясь мысленно как-то собрать осколки своей прошлой жизни. – К тому времени мужа уже не было в живых, и я чувствовала себя очень одинокой. Жила совсем одна в пустом доме... – Ее голос стал звучать напряженнее. – Этот дом, этот фарфор, с которого приходилось вытирать пыль каждую неделю, этот длиннющий ковер в зале, который постоянно нужно было пылесосить, эти жалюзи с металлическими планками, с которых ряд за рядом нужно было стирать все до последней пылинки... – Она прервала свой рассказ, уловив взгляд Мака, полный любопытства. – В конце концов, когда Лаура окончила колледж, я сказала себе: «Все, хватит!» Я распрощалась с ролью провинциальной домохозяйки. Продала дом, газон со стогом сена, фарфоровый сервиз. Я все продала, ты не поверишь. Все, до последней мелочи. – Она улыбнулась. От самой мысли, что она избавляется от уз прошлого, ей дышалось легче и свободнее. Двадцать два года прошли в хаосе.

Мак смотрел на Сару и старался понять ее. У него самого все еще хранились веселые значки бойскаутов, первый зуб Якоба, рюкзак отца времен второй мировой войны. Все эти вещи составляли суть его жизни, его основу, его характер. Эти предметы можно было потрогать, при прикосновении к ним вся прошлая жизнь всплывала у него в памяти, а это невозможно продать на аукционе.

– Не могу поверить, – сказал он, – не могу всему этому поверить. Не могла же ты продать детскую книгу своей дочери?

– Конечно, нет.

А! Он знал это!

– Я ее отдала.

– Что?!

– Все вещи личного характера я передала Лауре. Передала следующему поколению, можно сказать. Эти вещи важны для Лауры. Все, что я взяла с собой, – это пара обуви, несколько пар джинсов, минимум посуды, плейер... – Она замолчала и призадумалась. – Вот и все. Да еще мой цветок клеоме.

– Мещанская роскошь.

Она засмеялась.

– Я еще умудряюсь сохранить его.

Мак, не обращая внимания на пульсирующую боль, внимательно рассматривал женщину, сидящую возле него, которая смогла изменить свою жизнь до неузнаваемости.

– Ты хочешь сказать, что с тобой никто не разделяет место у костра? Что у тебя нет коллекции спичечных этикеток из разных диковинных мест, таких, например, как Свиттус-Техас? Или сумки, где хранится недовязанное покрывало?

Она покачала головой.

– Я много читаю.

– Хм... – Мак рассеянно почесал затылок. Чем больше она рассказывала о себе, тем больше ему хотелось узнать о ней. – Итак, ты все продала, села в свой грузовик и направилась... куда?

– Тогда для меня это не имело значения... Теперь, я думаю, тоже. По правде говоря, я направлялась на запад, но, очутившись на перепутье, свернула направо, так как в левой стороне было очень интенсивное движение. А право означало север. Была середина июля, стояла невыносимая жара, поэтому я все время держала курс на север. Сначала Сиэтл, Британская Колумбия, потом северные штаты Миннесота, Нью-Йорк, Мэн, доехала до Бар-Харбора, затем повернула на юг, так как наступали холода. К ноябрю уже была где-то около Джорджии. Ту зиму я провела на юге, отдохнув от снега, затем, когда потеплело, снова направилась на север. Все происходило словно по замкнутому кругу.

– Такое впечатление, что ты рассказываешь о стаде, которое перегоняют с места на место.

– Да, похоже, – засмеялась Сара.

– Но стадо перемещается в поисках пищи, травы. Ну а ты? Зачем ты переезжаешь с места на место? – Он внимательно смотрел на нее, а она в свою очередь не сводила глаз с дороги, вслушиваясь в скрип колес.

– Это неважно. Я не преследую никакой цели. – Ее голос звучал уверенно. Он догадывался, что она уже задавала себе этот вопрос раньше. – Пока мне не придется заполнять список очередных неотложных дел, пока я жива, я счастлива. Никакого распорядка дня, необходимости выполнять что-то, никакой ответственности, никого, кто бы зависел от меня.

– А как насчет дочери? Как может разместиться семья в этом фургончике, предназначенном для одного человека?

– Лаура? – вздохнула она. – Лаура уже взрослая женщина. У нее есть хорошая работа, собственная квартира. Ну а мою жизнь она воспринимает как личное оскорбление.

– Она тебя не одобряет?

– Мягко сказано. Она считает меня чокнутой, у которой кризис среднего возраста. А я всегда взрываюсь, когда она начинает ко мне придираться. По ее мнению, мое место – около плиты.

– Понятно, – уклончиво произнес Мак. Чувствовалось, что он устал.

– Что ты хочешь этим сказать? – Она прищурилась от яркого солнечного света. – Ты тоже считаешь меня чокнутой?

– Я не говорил этого, – увильнул он, – но ты должна понять, что это не твой стиль жизни.

– Неужели тебе не хотелось послать все это к черту, – произнесла она, обведя рукой окрестности Вайоминга, – неужели не хотелось просто отправиться в тропики?

Хотелось ли ему когда-нибудь бросить все это? Мак призадумался над ее словами. Было время, когда его оставила жена и он безмолвно сидел за ужином, глядя на своих мальчишек, еле сдерживающих слезы и пугающихся каждого звука; когда готовил жаркое в кастрюле, покрытой копотью, а в раковине лежала груда грязной посуды. Неужели он мог все это бросить?

– Я живу тут всю свою жизнь, – пожал он плечами. – Мой отец и дедушка здесь родились. Мой прадедушка приобрел землю. – Он покачал головой. – Я не могу себе представить, что сумею жить где-нибудь еще, и не хочу этого.

Сара, помолчав, сказала:

– Ты счастливчик.

– Да, я счастлив.

Мак был уверен в этом. Возможно, он и привязан к земле, но эти узы, казалось, были желанными, и он убеждался в этом каждый раз, когда работал на земле, когда выжигал родовое клеймо на ревущих животных в стадах, когда делал прорубь во льду. Каждый раз, когда надевал ботинки, натягивал перчатки, шляпу или со стуком захлопывал сетчатую дверь, которую захлопывали четыре поколения Уолласов, он чувствовал, что еще сильнее позволял связывать себя этими узами.

– Я не хочу сказать, что сельским хозяйством должны заниматься все, – быстро добавил он. – Моя бывшая жена тоже не любила это. Работа здесь тяжелая, денег мало и зимы противные.

– Но тебе нравится?

– Да.

– А ей не нравилось?

– Нет. – Он знал, что Сара ждет от него продолжения. Но ему не хотелось ничего добавить к сказанному. Он не любил говорить о Ронде. Он не любил думать о Ронде.

– Ах вот как, значит, я должна тебе все о себе рассказать, а ты собираешься молчать? Я с этим не согласна.

– Ну хорошо, спрашивай. – Он вздохнул с облегчением, когда понял, что Сара не собирается задавать вопросы о его бывшей жене. Он не любил говорить о своей женитьбе. Эта тема была для него запретной. Она приносила боль и страдание.

– Хорошо, – сказала она. – А что значит «Мак»?

– Маккензи.

– Маккензи Уоллас. Звучит прекрасно.

– Эту фамилию носило всего несколько поколений, но отец гордился ею. Единственный ребенок в семье, он был уверен, что я продолжу этот род. В то время как ты... – он внимательно посмотрел на нее, – я хочу сказать, что ты из древнего английского рода.

– Почему ты так решил?

Рука, которая до сих пор лежала на спинке сиденья, осторожно потянулась к ее щеке, и он плавно провел пальцами по ней.

– По твоему нежному персиковому цвету лица, который можно сравнить только с лепестками роз.

– Пальцы Мака медленно скользнули к ее уху, и этот в общем-то особенно ничего не значащий жест вызвал в нем неожиданную реакцию. Его пульс участился, и он полностью забыл о своей боли. Ему захотелось погладить ее шею, ямочку на ней и скользнуть глубоко под вырез ее футболки... Однако он отдернул руку и крепко сжал пальцами обитое войлоком сиденье. Боль в ноге вернула его к действительности: тупая боль временами сменялась сильной пульсирующей. Но стон, который вырвался у него, говорил не о физической боли, а скорее о желании обладать Сарой. Он прокашлялся и попытался заговорить спокойно, скрывая те чувства, которые возникли у него при прикосновении к ее шелковистой коже. – Ты знаешь, что раньше англичане и шотландцы были злейшими врагами? И могу поклясться: мои и твои предки ненавидели друг друга.

Щеки Сары порозовели, но голос был спокойным.

– Я слышала. И они точно бы не одобрили мое содействие врагу. Хотя стоит признать, что именно мой грузовик стал причиной твоих бед, и таким образом получилось, что я как бы отомстила за Англию.

– Да, это был хороший удар. – Он указал на скопление домов, когда их грузовик поднялся на холм. – Поверни налево около дорожного знака «Стоп», и как раз за школой будет больница.

Через минуту они уже подъезжали к маленькому одноэтажному зданию, построенному из шлакоблоков и выкрашенному в стерильно белый цвет. Сара припарковала машину как раз перед двустворчатой дверью, проигнорировав специально отведенное для парковки место, обозначенное желтыми полосками.

– Жди здесь. Я пойду за помощью.

Сара выскочила из грузовика и скрылась в здании. Она вернулась почти сразу же, за ней следовала медсестра, везя перед собой каталку.

– Добрый день, Сьюзи. Как ты? – поздоровался Мак.

На медсестре был обычный белый халат, поверх которого она накинула свободный свитер. Она была полной и высокой, и на голове у нее было множество кудряшек, как у овечки. Видимо, она недавно сделала химию.

– Ты все худеешь? – спросил он. – Клянусь, ты скоро исчезнешь на моем фоне.

– Тебе не удавалось поддеть меня, когда ты был еще мальчишкой, не удастся и теперь. Давай вытряхивайся оттуда побыстрее.

Мак даже не представлял себе, какую невыносимую боль могло вызвать малейшее движение. Его хлопчатобумажная рубашка была вся мокрая от пота к тому времени, когда он втиснулся в коляску. Он глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя, и взглянул на Сару. Она стояла перед ним около своего грузовичка робкая и такая растерянная, готовая как Майкл, расплакаться.

– Спасибо, – проговорил он, пытаясь бодро улыбнуться.

Она кивнула:

– Не за что.

Пауза затянулась, пока Мак пристально смотрел в ее ласковые серые глаза, вдруг осознав, что не хочет с ней прощаться.

– Доктор ждет тебя, – сказала Сьюзи, отпустив тормоз на коляске, – он не любит делать перерывы в работе, так что поехали быстрее. – И она резко развернула каталку к двери.

– До свидания, еще раз спасибо.

Каталку подкатили к входу, и в стеклянной двери Мак смог разглядеть отражение Сары. Он видел, как она обошла свой грузовик, и наблюдал за ней, пока двери больницы не открылись и ее отражение не исчезло.

Часа через два Сара снова припарковала свою машину около больницы. Вместо того чтобы ехать дальше по шоссе, она купила с лотков, не выходя из машины, гамбургер и медленно выехала на главную улицу Датч-Крика, служащую воротами в Йеллоустонский национальный парк. Миниатюрные статуэтки в виде бычков, яркие разноцветные камешки расхватывались туристами так же бойко, как и футболки.

Она, выйдя из машины, прошлась по магазинчикам, где продавалось все, начиная с йогурта и кончая фаянсовой посудой, и села передохнуть на скамейку на безлюдной спортивной площадке под тенью тополя. Все это время Сара думала о Маке. Спустя полтора часа, которые Сара провела в размышлениях, она вернулась к своему грузовику и поехала к больнице. Она чувствовала за собой вину и решила перед отъездом повидаться с Маком. Конечно, это никак не было связано с тем, что его рука на какой-то миг задержалась на ее лице, что его огрубевшие пальцы нежно гладили ее кожу. Ей просто хотелось удостовериться в том, что он уже вышел из больницы и отправляется к себе домой. Ей потребуется совсем немного времени, чтобы убедиться в этом. И она еще до ночи успеет добраться до Джэксона.

Однако, когда Сара вошла в больницу, около регистрационного стола никого не было и она не обнаружила кнопки звонка на том месте, где было написано: «Пожалуйста, позвоните». Перед ней тянулся длинный коридор, его освещали флюоресцентные лампы, а стены были окрашены в зеленый цвет. Она пошла по коридору в надежде увидеть хоть какую-нибудь медсестру.

Пройдя несколько шагов, Сара услышала голос Мака, который доносился из открытой двери в конце коридора. Она заглянула внутрь комнаты. Узкая, приподнятая с обоих концов больничная кровать занимала почти всю комнату, которая и так была слишком маленькой. А Мак занимал всю кровать. Бежевый халат на нем доходил только до колен, и первое, что бросилось ей в глаза, – это нога, загипсованная от середины икры до кончиков пальцев. А следующее, что она увидела, была капельница, присоединенная к его руке.

А сам Мак кричал в микрофон, расположенный на металлической панели в стене у его изголовья. Свободной рукой он держал провод с кнопкой на конце и со злостью тыкал в нее большим пальцем.

– Сьюзи! Я говорю тебе в последний раз! Я хочу домой!

В ответ Сара ясно услышала раздраженный голос медсестры, как эхо раздающийся из панели:

– Ты не можешь идти домой, Мак. Угомонись, я скоро сделаю тебе еще один укол. И перестань нажимать на звонок.

– Дети остались дома совсем одни. Я не могу здесь просто так лежать. Я должен сегодня быть дома.

– Послушай, я позвоню Свенсонам и попрошу Либби их проведать...

– Они в Чейеннах...

– На собрании скотоводов...

– Да, да, – прервал он. – А теперь принеси мне мою одежду и ботинок, который доктор не изуродовал, и...

– Мак, доктор приказал всю ночь не сводить глаз с твоей ноги. И я не могу.

– Я могу побыть с ними.

Мак резко повернул голову, услышав голос Сары.

– Что это было, Мак? – спросила Сьюзи по внутренней связи.

– Минутку, Сьюзи. Я позвоню тебе позже.

– Если ты еще раз нажмешь на звонок, я...

Мак щелкнул выключателем на стене, не дав Сьюзи закончить предложение.

– Привет. – Он посмотрел на Сару без удивления. – Я думал, ты уже уехала.

– Я вернулась, – не вдаваясь в подробности, ответила она.

– Вот как! – Он замолчал. – Ты знаешь, этот проклятый доктор разрезал мой ботинок. Он же был из настоящей слоновой кожи. Такие ботинки невозможно просто так пойти и купить.

– Мне очень жаль. Они действительно были просто великолепны.

– Да, черт побери. А теперь меня хотят напичкать обезболивающими таблетками и целую ночь сидеть рядом и вливать по капле лекарство.

– Мак, я действительно могу поехать на ранчо и посидеть с твоими детьми, – сказала Сара. А почему бы и нет? Что собой представляла сейчас ее жизнь? Никаких расписаний, никаких неприятностей, никакого отчета ни перед кем. И неважно, когда она доберется до Йеллоустона, ведь она поможет тому, кто ее выручил. – Кроме того, я все еще твоя должница. Я могу присмотреть за детьми сегодня, а завтра утром забрать тебя домой, и таким образом мы будем в расчете.

– Я не могу позволить, чтобы ты занималась моими проблемами. – Мак со злостью пнул матрас. – Должен же быть кто-нибудь, кто не поехал в Чейенны на выходные.

– Вообще-то ты бы меня только выручил, – сказала она, – так как в такое позднее время нелегко найти место на платной стоянке. А мне где-то надо заночевать.

– Твое предложение делает тебе честь, но... – Мак заколебался, и Сара с удивлением заметила смятение на его лице. Она все поняла – ведь она посторонний для него человек. Как она могла подумать, что он разрешит ей присматривать за детьми! Ведь он знает ее всего несколько часов.

– Ладно, не стоит оправдываться. Я бы на твоем месте чувствовала то же самое. – Сара на минуту замолчала. – Я хочу сказать, почему бы мне не позвонить Сайресу в университет, он бы поручился за меня.

– Любой друг Сайреса – это и мой друг. – Мак призадумался. – Впрочем, неплохая идея. А сейчас, знаешь, у меня единственное желание – это поспать: наверное, так действует на меня морфий. Ни о чем другом я и думать не могу.

Мак выглядел усталым, смертельно усталым, с темными кругами под глазами. Сара взяла телефон, стоявший у кровати, и набрала номер давнего и любимого друга бывшего мужа.

– Сайрес? – Ей было приятно услышать его голос после первого же гудка. – Ты не поверишь, с кем я познакомилась в Датч-Крике.

– С Маком Уолласом, – сразу же ответил он с блестящим английским акцентом. Поняв, что она от удивления не может вымолвить ни слова, он сказал: – Моя дорогая, в том штате проживает всего несколько сот человек, так что не трудно было догадаться.

Она засмеялась. С Сайресом ей всегда было легко. Она вкратце рассказала ему о случившемся, затем передала трубку Маку:

– Он хочет поговорить с тобой.

Сара слышала только половину разговора. При этом Мак несколько раз рассмеялся, и она могла только представить, что Сайрес рассказывал о ней.

– Хорошо, Сайрес, – сказал Мак. – Я буду иметь в виду. Очень рад, что поговорил с тобой. Дети с нетерпением ждут твоего приезда в августе.

– Итак? – спросила Сара, когда Мак закончил разговор.

– Сайрес сказал, что ты в здравом уме, так сказать, разумная женщина. И он бы доверил своих детей тебе в любую минуту – если бы таковые у него имелись, – более того, он убеждал меня немедленно на тебе жениться.