Останься со мной!

– Но если я поступаю правильно, тогда почему же мне так плохо? – Серые кроткие глаза, подернутые влагой, смотрели на него с отчаянием. Ее губы задрожали, и, заметив это, он не придумал ничего лучшего, чем прижаться своими губами к ее губам и остановить эту дрожь.

Сара таяла в его объятиях. Именно в его объятиях она хотела находиться до бесконечности долго. Если раньше его рука, гладившая ее спину, успокаивала ее, то сейчас в его ласках ощущалось больше чувственности, и у нее вырвался стон, коснувшийся его губ. При этом ее губы приоткрылись, а его язык проник внутрь, соприкасаясь с ее языком и лаская его в интимнейшей ласке.

Она провела рукой по лицу Мака, стараясь запомнить очертания его крепкой челюсти, высоких скул, мягкость его волос, которые она перебирала пальцами. Она еще крепче прижалась к нему, желая ощущать не только какую-то часть его, а всего целиком. Когда он оторвался от ее губ, она откинула голову назад, подставляя ему шею, и он принялся осыпать ее поцелуями. Ей хотелось, чтобы его губы были сразу везде, по всему ее телу, чтобы его дыхание согревало каждую клеточку ее кожи.

– Оставайся со мной, – шепнул он, нежно покусывая ей мочку уха.

У нее перехватило дыхание, но скорее от чувственного наслаждения, чем от его слов. Она пыталась привести свои мысли в порядок.

– Танцы закончились, клейма выжигать больше не надо, переломов больше нет – не вижу причины.

– Нет, я хочу сказать, оставайся со мной. – Он выпустил ее из своих объятий и почувствовал, как ее настроение отразилось в его глазах, словно в зеркале. – Не покидай меня, – повторил он.

После его слов она почувствовала, что ее будто окатили ледяной водой. Она выпрямилась и стала разглаживать блузку, которая совсем помялась под его жаркими руками.

– Но я должна. – Такой же точно ответ она дала и Лауре. Так она отвечала всем последние два года.

– Почему?

Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он так же смущен, как и она. Почему? Как она могла объяснить тот страх, который появился у нее с тех самых пор, как она поняла, что влюбляется в Мака?

И любовь действительно вспыхнула. Она полюбила его всем сердцем. И все же она не могла остаться.

– Я не выдержала экзамена, понимаешь? – Сара попыталась улыбнуться.

– Забудь о нем!

Сара покачала головой и попыталась поделиться с ним своими страхами:

– А что, если опять появятся оковы, Мак? Я не выдержу этого. – Неужели он не понимает? Что, если через несколько лет их страсть остынет, и тогда тяжелая необходимость выполнять изо дня в день однообразную работу – мытье посуды, уборку квартиры, стирку, причем все безупречно, – начнет душить ее и она снова станет задумываться, как сбежать от всего этого? – Я не могу снова заниматься этим, Мак. Я боюсь.

– А разве я не боюсь? – спросил он скептически, в нем закипал гнев. – Ты же знаешь, что меня бросила жена. Я не хочу, чтобы это снова повторилось. Не мне, а мальчикам снова будет больно. – Он провел рукой по лицу и взъерошил волосы, потом взял ее за плечи. – Послушай, нам нужно какое-то время, чтобы во всем разобраться. Что, если мне поехать с тобой в Йеллоустон?

– Нет! – Ее реакция была почти автоматической.

– Почему «нет»? – настойчиво спрашивал он, при этом голос его стал резким и сердитым.

– Ты не можешь просто так оставить детей и ранчо... – Она остановилась. Как объяснить ему, что в ее планы не входило брать кого-либо в Йеллоустон? Она желала путешествовать свободно, никем и ничем не связанной, в восхитительном одиночестве. Взять с собой Мака означало, что он будет присутствовать в ее мечте, а значит, это уже не могло быть мечтой. Этого она боялась больше всего. Он не должен ее просить об этом.

– Почему «нет»? – повторил он вопрос уже более спокойным тоном, а взгляд его был холодным и настороженным.

– Я... – Она не могла ему сказать, что он лишь часть ее мечты, когда он был все, о чем она только и могла мечтать, всей се мечтой!

– Черт побери, Сара, ты не можешь просто так уехать!

Сара удивилась, услышав этот командный голос, и невольно вся как-то сжалась и сразу замкнулась в себе. Ей уже давно никто не приказывал. С ней уже давно никто так грубо не разговаривал.

– Ты хочешь остаться, я знаю, хочешь. Ты не могла бы так целовать меня, так реагировать на меня, если бы не хотела... – Он прервал себя, явно раздосадованный. – Если бы я только мог вразумить тебя!..

Вспоминая самые тяжелые обвинения Лауры, Сара поняла, что ей не хочется, чтобы кто-нибудь еще критиковал ее, дергал и помыкал ею, объясняя, как надо себя вести.

– Я абсолютно в здравом уме, благодарю, – тихо произнесла она.

– Разве это разумно – спасаться бегством, как кролик, при словах: обязательство, ответственность, отношения между людьми? Черт, Сара, но ведь в этом-то и заключается жизнь. Мне нужно...

– Довольно! – Ей хотелось заткнуть уши. – Да хватит же! – Кажется, уже началось. Появились претензии, посыпались требования, начался прессинг. У нее все сжалось внутри, и она почувствовала кисловатый привкус во рту. Она не могла это сделать. Не могла!

– Понимаю. – Он отпустил ее. – Прекрасно. Не будем об этом. Но хотя бы будь честной с самой собой и со мной. Ведь это не имеет никакого отношения к твоим старым навязчивым идеям? Это не касается работы или жизни на ранчо? Это касается меня, не так ли?

– Нет, Мак, нет! Все дело во мне!

– Эй, я это уже слышал раньше. Ронда воспользовалась тем же предлогом. Она говорила, что все это слишком тяжело для нее. А ты не догадываешься, что выкинула моя бывшая женушка сразу же после развода?

Сара посмотрела на него, чувствуя, что не может избавить его от этой боли, так как сама являлась такой же болью для своей дочери.

– Она оставила свой дом в Чейеннах и вышла замуж за другого владельца ранчо.

– Что?

– Более того, у него такое же огромное ранчо, как и у меня, но только еще более удалено от цивилизации, да вдобавок он сам еще и очень беден. У них родилось уже трое детей, тогда как мне пришлось уговаривать ее годами, чтобы на свет появился Якоб.

Сара заставила себя посмотреть в его глаза, которые сейчас приобрели темно-фиолетовый оттенок.

– В последний раз, когда я видел Ронду, она уже начала седеть, лицо ее опалено солнцем, а руки огрубели и стали красными, как у рака. – Он мрачно улыбнулся. – Но глаза ее сверкали, как никогда не сверкали в годы нашей совместной жизни. Она была счастлива... счастлива стереть кожу до костей для другого мужчины. Но не для меня. Она не хотела жить именно со мной. Поэтому не пытайся обмануть меня всей этой болтовней о том, что тебе не нравится жить здесь, на ранчо. – Он поднялся на ноги и отвернулся от нее, направляясь к стойке.. – Уходи, уезжай, оставь меня. – Он не смотрел на нее. – Никогда больше не попрошу ни одну женщину остаться – ни ради меня, ни ради детей или ранчо. – На этот раз он все-таки взглянул на нее, и сердце ее сжалось от боли. – У меня есть свои мечты, – сказал он.

Сара бросилась прочь. Она бежала к своему дому на колесах. Она еще раньше все упаковала, грузовик заправила бензином, и он в полной готовности уже с утра поджидал ее на дороге. Сара распахнула дверцу и бросилась к рулю. Крепко вцепившись в него, она сидела с сильно бьющимся сердцем, почти не дыша, а грудь ее вздымалась от еле сдерживаемых рыданий. Холодный металлический ключ зажигания соблазнительно покачивался, словно призывал ее немедленно отправиться в дорогу.

Но вместо этого она рванула ручку дверцы и спрыгнула на землю. Подбежав к фургону, вскарабкалась внутрь и схватила незатейливую стеклянную солонку со своего крошечного столика. Отвинтив дешевую металлическую крышечку, Сара высыпала соль прямо на гравий. Почти ничего не видя от слез, она вбежала на крыльцо, а затем бросилась на кухню. С трудом вставив ключ в замок, открыла стеклянную дверь шкафчика и поставила туда свою солонку.

Медленно спустившись по ступенькам крыльца, Сара тихо побрела к своему грузовику. С первой же попытки мотор завелся. Одной рукой она потянула рычажок передачи, другой вытерла слезы тыльной стороной ладони. Отпустив сцепление, она вывела грузовик на шоссе и повернула на север, в сторону Йеллоустона.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мак заглушил мотор и повернулся к женщине, сидящей рядом с ним.

– Спасибо за вечер, Либби. Мне все понравилось.

– Мне тоже.

Ночной воздух, мягкий и прохладный, просочился в кабину. Мак глубоко вздохнул, вбирая в себя летние запахи – оседающей пыли, старой соломы, свежеполитого газона, – забиваемые терпким, насыщенным запахом духов Либби.

– Нам бы надо почаще делать такие вылазки, – высказался Мак, однако в его голосе не слышалось особого энтузиазма.

– Конечно, каждый раз, когда тебе захочется провести вечер с другом, просто дай знать. Мне всегда нравилось обедать в ресторане.

– «С другом»? – Присущий ему дух противоречия заставил Мака притвориться, что он не понимает, о чем речь.

Но резкий смешок Либби показал, что она видит его насквозь.

– С женщиной, которая все еще любит своего бывшего мужа, можно спокойно весь вечер говорить о другой женщине.

– Я не говорил... – Он замолчал. Нет. Он говорил. Он все время говорил о Саре, так же как и думал о ней постоянно, каждую секунду с тех пор, как вчерашним утром она покинула его. И то, что он не мог заставить себя не думать о ней, сводило его с ума. Из-за этого он на все и всех срывался. Он ворчал на ребят, когда они наконец соизволили вылезти из постели, а те с готовностью огрызались в ответ. Поэтому он заставил их поменять воду на западном поле, хотя и знал, что они еще плохо себя чувствуют, потом накричал на них за то, что они еще не управились с этой работой. Никто не притронулся к ухе из тунца с лапшой в кастрюльке, которую он приготовил на ужин, – и он в сердцах бросил все это клейкое варево вместе с кастрюлькой курам.

Сегодняшний день был ничуть не лучше предыдущего. Куда бы ни пошел Мак, всюду он натыкался на вещи, напоминавшие ему о Саре. Резким жестом он опрокинул вазу с увядшими цветами в раковину, с мрачным удовлетворением наблюдая, как от букета отрываются нежные лепестки и уносятся с водой в черное отверстие. Он вытащил первые попавшиеся полотенца из бельевого шкафа, до смешного чистого и аккуратного, умышленно нарушив порядок в комплектах из четырех штук, подобранных по цвету и размеру. Он поставил чашку с кофе на стойку и нарочно оставил пятно, и этот коричневый кружочек, казалось, служил ему упреком всякий раз, когда он заходил на кухню.

Неважно, чем руководствовался в своем поведении Мак, но, даже что-то передвигая или оставляя грязь, он продолжал думать о Саре.

Сегодня днем он нашел одну из бабушкиных солонок, маленькую коровку голштинской породы, которую он сломал, когда ему было шесть или семь лет. Удивившись, как она оказалась на бензозаправке, он отнес ее домой и открыл дубовый шкаф, который еще его прапрадед Уоллас сделал своими руками. На ее прежнем месте он обнаружил дешевую стеклянную солонку, какие продаются в городском универмаге по два доллара за пару.

Мак взял ее в руки и провел пальцами по гладкой поверхности с уголками, такими четкими и острыми, что о них можно было бы порезаться и истечь кровью. Что и происходило сейчас с ее владельцем.

Он поставил солонку на полочку, пряча ее за фигурку улыбающейся коровки, которая довольно примостилась рядом с такой же по размеру перечницей в виде быка. Затем он отвернулся от нее, как в свое время Сара, и пошел к телефону около холодильника, чтобы позвонить Либби и пригласить ее на ужин. Сара была права. Пришло время действовать. Либби была отличной женщиной и жила прямо у него под носом. Хотя он и провел весь вечер в воспоминаниях о Саре, а его носу был бы милее тонкий аромат слегка увядших роз, чем крепкий запах мускуса.

– Зайдем ко мне, – предложила Либби, открывая дверцу и выпрыгивая из его грузовика. – Выпьем по чашечке кофе и еще немного поболтаем.

Он шел за ней в ее родительский дом, казня себя и твердо решив поменять тему разговора. Он знал, что Либби все еще очень сильно переживает после развода. Она любила своего мужа до безумия. Самое меньшее, что он мог бы для нее сделать, – это хотя бы выслушать ее.

Когда они вошли, в гостиной горел свет. Эдит сидела, откинувшись в кресле, старый розовый халат был перехвачен поясом на талии, ее седые волосы покрывал какой-то сетчатый чулок, заканчивающийся маленьким острым узлом на макушке.

Она держала в руках кружку с каким-то напитком со сливками и дула, чтобы остудить его.

– Добрый вечер, ребятки, – поздоровалась Эдит, делая маленький глоточек. – Могу предложить вам чашечку горячего какао. Знаете, теплое молоко – это хорошее снотворное.

– Да, но кофеин в шоколаде не дает заснуть, мама, – сказала Либби, опускаясь на кушетку и приглашая жестом Мака сделать то же самое. – Я думаю, они друг друга нейтрализуют.

– Совершенно верно, – благодушно улыбнулась Эдит. – В горячем шоколаде есть что-то успокаивающее, даже в разгар лета. – Она сделала еще один глоток. – Итак, Сара уехала? – проговорила она все тем же мягким тоном.

Мак вздрогнул, как от боли, он совершенно не был готов к этому вопросу, хотя и собирался обезопасить себя, поискать какое-нибудь средство, чтобы у него не екало сердце каждый раз, когда кто-то произносил ее имя.

– Она уехала вчера.

– А почему ты не поехал за ней?

К этому вопросу он был готов еще меньше.

– Не знаю.

Обе женщины взглянули на него так, будто Эдит задала совершенно естественный вопрос, хотя сам Мак посчитал бы такой поступок безумием.

– Так почему ты не поехал за ней?

– Ну... потому что, потому... – Мак запнулся, ему трудно было объяснить этим женщинам, что Сара, вместо того чтобы оставить ему свое сердце, оставила всего лишь солонку. – У Сары... у нее проблемы, с которыми она еще сама не разобралась. Она не готова...

– Она готова, – заявила Эдит и, поставив кружку на край стола, потянула рычажок на кресле, чтобы привести спинку в вертикальное положение. Подтянув пояс потуже, словно воин, готовящийся к сражению, она сказала Маку: – Сару трудно было бы уговорить прожить здесь так долго, если бы для нее не нашлось чего-то очень привлекательного.

Мак покачал головой.

– Она просто хотела помочь нам.

– Когда в женщине так сильно развито стремление путешествовать, ничего не может ее от этого удержать, – произнесла Эдит с уверенностью. – Если она не уезжала так долго, значит, на то была причина.

– Видно, эта причина не во мне, – возразил Мак, словно защищаясь, – потому что я просил ее остаться.

– Просил или просто говорил? – вмешалась Либби. – Ты дал ей возможность выбора или стал предъявлять ультиматум, как обычно делал в детстве?

– Ну... – Мак старался вспомнить, о чем они говорили с Сарой после того, как он держал ее в своих объятиях; он помнил сладковатый запах меда, исходящий от нее, но запомнил только ощущения, а не слова.

– Я так и думала, – фыркнула Эдит. – Она, вероятно, считала, что не успеет и глазом моргнуть, как окажется по локоть в грязной воде, моя посуду. Немудрено, что она дала тебе отставку. – Старушка наклонилась вперед, как будто так можно было более полно донести до него смысл ее слов: – Разве ты дал ей выбор, Мак? У женщины всегда должен быть выбор.

Он почувствовал себя как лиса, загнанная в угол собаками, видя, как Либби и Эдит насели на него, ожидая ответа.

– Я предлагал ей поехать вместе, – слабо запротестовал он.

Эдит покачала головой, явно раздраженная.

– Так не пойдет. Когда ты убегаешь, приходится убегать одному, или лучше не убегать вовсе. – Она откинула подставку для ног и снова взяла кружку, махнув на него рукой.

– Почему же ты просил ее остаться. Мак? – тихо спросила Либби. Она уже больше не пыталась подтрунивать над ним.

Почему? Он уставился на женщину, сидящую с ним рядом на диване, но не видел блондинку в джинсах и черном свитере с высоким воротником, в легких сандалиях, которая с сочувствием смотрела на него своими голубыми глазами. Почему? Он положил голову на спинку дивана и наконец-то дал выход своим чувствам, которые так тщательно скрывал ото всех.

– Потому что я люблю ее, – произнес он так же тихо, как и Либби.

– Ты сказал об этом Саре? Ты сказал ей, что любишь ее?

Пока Мак безмолвно сидел на потертом твидовом диване, плечи опущены, руки между колен, как провинившийся школьник, Эдит и Либби обменялись взглядами.

– Завтра я останусь и посижу с твоими ребятами, – сказала Либби и положила руку ему на плечо, как бы успокаивая его, – а ты поедешь за ней.

После всех этих сцен, сначала с Лаурой, потом с Маком, Сара была как выжатый лимон. Вчера она ехала без остановок до Йеллоустона, а сегодня проводила время как турист. Она бродила по тропинке, петляющей среди кипящих ключей, дно которых окрашивалось сюрреалистическим сочетанием желтого, ржавого и оливкового цветов, создавая палитру нежных оттенков. Сара терпеливо ждала, когда проснется Олд Фейсфул, знаменитый гейзер, чтобы успеть сделать два моментальных снимка до того, как он затихнет. Но толпа туристов, прибывшая на автобусах, помешала ей.

Она ощущала беспокойство – и была совершенно одинока. Сознание этого заставило ее бежать и искать убежища в своем грузовике. Оставив позади туристов, она бесцельно каталась по отдаленным дорожкам национального парка, стараясь этим отвлечь себя от мрачных мыслей. Пытаясь победить тревогу, исподволь точившую ее, Сара испугалась, что в этот раз не сможет справиться со своими чувствами, потому что вчера, покидая ранчо, она не испытывала ничего похожего на то чувство свободы, которое испытывала, уезжая из своего дома в Денвере. В этот раз она не радовалась, как обычно, когда отправлялась в новое путешествие. Сейчас она чувствовала себя все хуже с каждой милей, отдалявшей ее от Мака.

Ей требовалось время, чтобы привыкнуть к жизни на дороге, строго выговаривала она себе, вцепившись в руль, приспосабливаясь к нему, стараясь почувствовать его как что-то давно знакомое. Сара потянула за ремень, который был у нее на плече, локтем отодвинув его назад, чтобы он не тер так больно шею. Она пыталась сосредоточиться на волшебно-красивом пейзаже, окружающем ее, насладиться тишиной, которую нарушали только легкий свист ветра, врывавшегося в окно грузовика, да шуршание шин по асфальту.

Дорога простиралась перед ней, окаймленная соснами, словно зеленый тоннель в сгущающихся сумерках раннего вечера. Прерывистая желтая полоска мелькала впереди, будто мерцающий огонек, затягивая ее все дальше и дальше в этот тоннель.

Внезапно Саре захотелось подняться над дорогой, на какое-нибудь высокое место, откуда она могла бы смотреть поверх деревьев, смотреть, не отрываясь, на горизонт, как она делала на ранчо.

Ее нога автоматически нажала на педаль тормоза. Грузовик замедлил ход, и Сара съехала на обочину. Я не хочу ехать дальше по этой новой дороге. Эта мысль словно ужалила ее. Сара села неподвижно и снова проверила себя. У меня нет желания ехать вперед, и совершенно неинтересно, что ждет меня за новым поворотом дороги. Сара ждала в наступающих сумерках, стараясь разобраться в чувствах, которые грозились поглотить ее целиком. В голове было пусто, озарение не приходило, интуиция ничего не подсказывала, но тем не менее, когда Сара осторожно завела грузовик и сделала широкий разворот, направляясь к туристической стоянке, она поняла, что только что приняла молниеносное решение. Решение, которое пока не готова была четко объяснить даже самой себе.

Было уже темно, когда фургончик подкатил к заранее намеченному кемпингу. Сара выбралась из грузовика, вся одеревеневшая от долгого сидения, и стала разминать руки и ноги, оглядываясь вокруг. Множество больших и маленьких палаток, старые фургончики, автомобили, созданные специально для отдыха, и вокруг них дюжины других фургонов, и в свете фар видно, что спальные места находятся всего в нескольких футах одно от другого. Оказывается, в сердце Вайоминга она будет спать намного ближе к людям, чем в гостинице в Денвере.

Внезапно она приглушенно рассмеялась.

Ей было все равно. Абсолютно. Она подняла голову и огляделась вокруг. У нее было такое чувство, как будто она сняла шоры с глаз и впервые за все годы поняла, что важно, а что нет. И, ей-Богу, эта бесконечная посуда была совсем не важна – по сравнению с ее любовью к Маку. И провалившаяся кровать не важна – по сравнению с Маком. Последовал еще один взрыв приглушенного смеха. И то, что Сара заставляла себя делать, все сильнее разбивало ее сердце.

Ее не интересовала посуда, ее интересовал Мак.

Со вчерашнего утра у нее в голове постоянно крутились слова Эдит: «Это нормально – заботиться о ком-то, если ты сама выбрала того, о ком тебе надо заботиться». Она выскользнула из-за стола и распахнула настежь дверь фургончика, впуская прохладный ночной воздух. Опустившись на порог, она свесила ноги наружу и принялась постукивать пятками о бампер, размышляя о том, какой жизненно важный для нее выбор ей надо сделать.

Она добровольно согласилась выйти замуж за Грега, и она любила его так, как могут любить только девятнадцатилетние, не имея ни малейшего представления о том, каким должен быть брак на самом деле. Она жила университетской жизнью, точнее – жизнью мужа, отгородившись от остального мира. Разочарование во всем подкрадывалось к ней исподтишка. И результатом явилось бегство. Бегство от трудных вопросов, которые ставит перед человеком жизнь.

Только теперь она ясно понимала, какое огромное количество работы надо выполнить, чтобы поднять семью, а тем более – чтобы воспитать двух мальчишек-подростков. Теперь она знала точно, что ее может ожидать. Что, если она сознательно и добровольно сделает такой выбор? Будет ли иметь для нее какое-то значение то, что она сама выберет, о ком ей надо заботиться?

Мысли раскручивались все быстрее и быстрее, как будто вся ее жизнь переписывалась у нее в голове заново, и даже прошлое теперь было окрашено этим новым цветом.

Что, если она вернется и попросит Мака поехать с ней в Йеллоустон? Что, если ее предложение приведет к тому, что она будет подбирать по цвету фарфоровую посуду, или продавать выпечку, или косить огромный фермерский газон? Но при этой мысли Сара не содрогнулась от ужаса – было только чувство предвкушения. Она понимала, что свобода – удивительная штука, но без всяких обязательств и чувства ответственности не могло быть и речи о любви.

Ей необходимо вернуться. Слава Богу, что дорога идет в обоих направлениях, подумала она, и ее с новой силой потянуло к путешествию. Завтра с утра она отправится домой. Сегодня вечером она найдет настоящую постель в комнате с высоким потолком и горячим душем. Сара запрыгнула в грузовик и поехала к старинному зданию, расположившемуся в центре парка. Было уже почти десять часов вечера. Может, кто-нибудь отменит свой заказ на номер в последнюю минуту или не приедет вовсе.

Двери особняка были распахнуты, открывая глазу яркий квадрат света в огромном бревенчатом здании. Сара вошла внутрь. Центральный холл открывался взору от пола до потолка, номера располагались по периметру в открытых коридорах, выходящих в людные места. Огромные крашеные бревна служили опорными колоннами, такими высокими, что трудно было поверить, что они когда-то были живыми деревьями. Какая-то группа туристов все еще ходила вокруг: фотоаппараты, как неотъемлемый атрибут, болтались у них на шее. Одни рассматривали сувениры в лавках, другие таращились на архитектуру, как и Сара.

Подходя к администратору, чтобы зарезервировать номер, она краем глаза заметила женщину, которая, выходя из сувенирной лавки, перебирала открытки в руках. Знакомые кудряшки на ее опущенной голове заставили Сару остановиться на месте.

– Лаура?

Услышав свое имя, Лаура подняла голову. На лице ее засветилась улыбка. Она сунула открытки в сумочку и поспешила через холл к матери.

– Снова тебя удивляю, да? Я как тот неугодный человек, который постоянно появляется неожиданно и не вовремя.

– Лаура, что ты здесь делаешь? – спросила Сара, удивленная до глубины души.

Молодая женщина пожала плечами, и ее щеки слегка порозовели от легкого румянца.

– Я подумала, почему бы мне не попробовать так же путешествовать, как и ты? Ну, знаешь, сорваться с места и провести несколько дней, осматривая достопримечательности. Вчера я ночевала в палатке.

– Но ты это всегда ненавидела!

– Да, это было действительно ужасно, правда. Но я хотела найти тебе оправдание. – Лаура начала покусывать нижнюю губу. – Никогда не думала, что встречу тебя здесь... Я хотела разобраться с этим сама, и, когда в следующий раз ты бы мне позвонила, я бы смогла сказать тебе...

– Сказать о чем? – Сара смутилась так же, как и дочь. – Пойдем туда, присядем. – Она повела ее к двум стульям, частично скрытым огромной колонной.

– Ну, расскажи мне теперь обо всем. – Сара не могла вспомнить, когда видела Лауру такой серьезной. Куда подевалась вся ее враждебность?

– Я просто хочу извиниться, ма, – начала Лаура, сплетая пальцы на коленях.

– О нет, не надо, милая. Для тебя это время тоже было очень сложным. Я понимаю...

– И для тебя, – прервала ее Лаура. – Но эти два года я только и делала, что жалела себя, чувствуя, что потеряла и отца, и мать.

– Ох, детка! – Сара не могла вынести мысль о том, что причинила столько боли своей дочери. Она попыталась коснуться ее, но Лаура отпрянула.

– Да в том-то все и дело, мамочка. Я уже больше не ребенок, я взрослая. Когда вчера я от тебя уехала, то колесила и колесила вокруг, стараясь все обдумать. Я не могу больше жить в постоянной борьбе. Это очень больно.

– Я знаю.

– Я всегда считала, что ты во всем виновата, что именно ты неправильно поступала, но теперь я поняла, что ждала от тебя жертвы, не давая ничего взамен. Поэтому решила поехать сюда, попробовать попутешествовать. Я подумала: если ты не сможешь приехать ко мне, может быть, я смогу приехать к тебе присоединиться к тебе в твоих поездках или еще в чем-нибудь. – В ее голосе уже слышались слезы. – Я пыталась, ма, действительно пыталась. Я была свободна целых два дня, и мне это не понравилось. Сара ласково засмеялась и обняла дочь. На этот раз Лаура позволила это объятие.

– Рада слышать, что ты попыталась что-то сделать ради меня. Это для меня много значит. А хочешь знать еще кое-что?

Лаура фыркнула.

– Что?

– Для меня это тоже стало терять всякую привлекательность.

– Да? – Сара увидела, как надежда мелькнула в глазах Лауры, влажных от непролившихся слез.

– Вот почему я приехала сюда, в этом дом. Мне нужна была комната. Я не могла сегодня спать в палатке.

– Извини, но я сняла последний свободный номер. – Озорная улыбка Лауры и то, как она вытирала нос тыльной стороной руки, выпрямляясь на стуле, напомнили о прошлом. – Впрочем, я не возражаю против соседки по комнате.

– Это было бы превосходно, дорогая. Спасибо. – Сара обняла дочь, и впервые за долгое время Лаура не напряглась и тоже обняла ее.

Они встали и направились к лифту.

– У меня номер только на одну ночь, – сказала Лаура. – Завтра я возвращаюсь в Денвер. – Она сделала паузу, и Сара знала, что так Лаура спрашивала о ее дальнейших планах.

– Я тоже завтра уезжаю. – Сара нажала на кнопку лифта, боясь заводить разговор, который, возможно, опять оттолкнет от нее дочь. – Лаура, я понимаю, что у тебя почти не было времени узнать его получше, но...

– Ага. – Лаура понимающе кивнула. – Мак. Ты возвращаешься к нему. – Это прозвучало как утверждение, а не вопрос, но Сара невольно кивнула в ответ.

– Не знаю, к чему это приведет, но...

– Да, я видела, как вас обоих буквально шарахнуло током, когда он влетел в комнату. И по твоим телефонным звонкам я давно поняла: происходит что-то серьезное. По этой причине я и примчалась в Датч-Крик, как какой-нибудь ревнивый подросток, у которого в голове сидит чепуха, вроде: «Ты мне не отец».

Она подняла руку, не давая Саре ответить.

– Не волнуйся. Это долго не продлится. Я уже больше не тот ребенок. – Она с любопытством посмотрела на мать. – Ты собираешься замуж за него?

– Если он предложит.

Двери лифта открылись, и они вошли внутрь. Обе молчали, и Сара почувствовала напряжение в воздухе.

– Лаура...

– Папы уже давно нет в живых. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И если Мак Уоллас сделает тебя счастливой, мне будет очень приятно. – Она бросила на мать проницательный взгляд. – А он любит путешествовать?

– Не думаю, Мак очень занят.

– Тогда он мне уже нравится, – с уверенностью сказала Лаура.

Мощный грузовик покрывал милю за милей, направляясь на север. Костыли лежали поперек сиденья рядом с Маком. У него вырывался стон каждый раз, когда его нога в гипсе выжимала сцепление, но пока ему удавалось нормально управлять машиной. Стоит добраться до места, и все будет по-другому.

В Йеллоустоне было множество палаточных городков. Ему оставалось только искать, пока он не найдет грузовик Сары, твердил он себе, довольный тем, что Либби предложила присмотреть за детьми. Он решил искать ее до конца и, найдя, убедить вернуться с ним домой, на ранчо. Только на этот раз нельзя ее напугать, сурово напомнил он себе, просто запрещаю себе это делать, подумал он, мысленно репетируя, что скажет ей при встрече, совсем не обращая внимания на сельский пейзаж, проносившийся мимо. Он постарается постепенно отучить Сару от дороги. Он попросит ее остаться всего на несколько недель или дольше, на сколько она сама сможет остаться. Или попросит ее так планировать свои путешествия, чтобы заезжать к нему время от времени, пока она не привыкнет к ранчо. Он хотел ее, ее сердце, тело и душу, но он так сильно любил ее, что согласился бы на любое предложение – на месяц, неделю, день, час. Он бы принял и это и благодарил бы за это Бога.