«Из-за тебя, Василий Арзлов, я загнан в ловушку».

Вокруг беспорядочно громоздились дома Взорина, сложенные из грязных кирпичей. Почти все песочно-коричневого цвета, квадратной формы, с плоскими крышами, закопченными огнем очагов отверстиями для дыма и соломенными крышами, заляпанными грязью. Все дома были геометрически правильной формы, но разных размеров, и их фундаменты были сдвинуты относительно друг друга, поэтому город представлял собой лабиринт узких кривых затемненных улиц. Куда только можно было, жители втискивали новые строения, перегораживая общественные проезды, создавая муравейник из соединенных между собой домов, в жалком убожестве которых вырастало по три-четыре поколения семьи.

Цыплята и козы, собаки, свиньи, грязные черноголовые детишки бегали, возились и играли в открытых сточных канавах. Когда с севера дул холодный ветер — по мнению Кролика, летом могло бы дуть и почаще, — он уносил вонь немытой толпы. Жители города считались крайинцами, но только по названию. По расовой принадлежности и по культуре они были неотъемлемой частью Истану.

«Из-за тебя, Василий Арзлов, я уеду из этой дыры».

Кролик перевел взгляд на северный, новый район города. На пространстве между казармой гусар и дворцом Пиймок, вокруг этого квартала и внутри его, чистокровные крайинцы заложили настоящий город. Прямые улицы, вымощенные местным камнем, окаймленные сточными канавами, были проложены отсюда, из пригорода, к тому месту, откуда начинался старый город. Архитекторы из Крайины сумели научить местных рабочих строить настоящие здания. Если немного прищуриться — так, чтобы не видеть плоских выжженных равнин на севере, можно представить себе, что ты в Мясово или Савинске, или даже в пригороде Мурома.

Григорий Кролик очень хотел вернуться в Муром. Многие утверждали, что в империи Крайина есть и другие крупные центры, но Григорий заметил, что твердость этих убеждений была тем больше, чем дальше говоривший находился от Мурома. Никто — даже такарри, довольный своей властью в своей провинции, — не отказался бы бросить все ради шанса вернуться в Муром и искать счастья при дворе.

Поигрывая ключом, висевшим на плетеной цепочке на шее, Григорий медленно спускался по узкой винтовой лестнице. При каждом шаге раздавался противный скрежет ступенек, отшлифованных песком пылевых бурь. Эту башню надстроили над казармой гусар нанятые местные каменщики, и топорность их работы свидетельствовала, насколько далеко отсюда до Мурома.

Его мечты вернуться в Муром объяснялись далеко не одним желанием добиться власти. Муром был культурным центром Крайины. В нем были доступны развлечения — посещение симфоний, опер, драматических спектаклей и балетов. Книги, выход которых был событием в Муроме, поступали во Взорин — если повезет — лет через десять. Условия жизни в Муроме были лучше, чем где-либо в империи, а возможно, и в мире.

Конечно, все это было известно и его полку.

Он улыбнулся, вспомнив о Наталии Оганской, и пощупал в своем кармане золотой рубль с выгравированным ее профилем. Он ее действительно любил — в этом Григорий не сомневался. Он хотел ее с первого взгляда, еще когда впервые оказался в Муроме в качестве адъютанта Василия Арзлова в гусарском полку. Ему тогда было двадцать шесть, а она была всего лишь подростком пятнадцати лет. Вначале тасота его не замечала, но он знал, что заинтриговал ее. Он пообещал себе, что она будет ему принадлежать, и начал кампанию, которая потребовала восьми лет, пока он достиг цели.

Спустившись до основания башни, Григорий оказался в своем штабе. Стража по обе стороны дверей вытянулась по стойке «смирно», но Григорий не обратил на них внимания. Пост охраны требовался скорее для поддержания в гусарах чувства долга, чем из боязни нападения.

«Может, Гелансад жар политически и нестабилен, но риск его нападения на Взорин практически равен нулю. Для нападения на нас нужен лидер, такой же дерзкий, каким был я, когда рассчитывал завоевать сердце Наталии».

Другой на его месте давно потерял бы терпение, но Григорий воспитал в себе умение ждать. Возможно, такая черта его характера объяснялась тем, что он рос в большой семье. Его прадеды, которых почти всех он застал в живых, прожили до ста двадцати лет. Его родители исповедовали принцип «Поспешишь — людей насмешишь» как одиннадцатую заповедь, и члены его семьи прожили достаточно долго, чтобы успеть убедиться: правильное планирование — ценная альтернатива импульсивному саморазрушению.

Не один раз Григорий наблюдал, как некоторые, казалось бы, достигшие мгновенного успеха и славы, быстро взлетали, как вспыхнувшая звезда, и падали так же быстро. Таким был, например, Малачи Кидд, илбириец. Он был блестящим человеком, личностью — Григорий признавал, что обязан ему новой тактикой командования гусарами, — но из-за спешки Кидд не заметил опасности, которая была рядом. Его нетерпение дало возможность Григорию уничтожить его, и когда Григорию это удалось, он вынес для себя еще один урок.

«Непобедимых нет».

Этот важный вывод он сделал, когда гусары преследовали правителя Лескара, спасавшегося бегством в свою страну. Григорий научился принимать приказы, но выполнять их так, чтобы и самому, и своим людям удалось избежать ненужных потерь. По доктрине Крайины, цена армии в целом всегда выше, чем жизнь отдельного солдата, но Григорий значительно модифицировал это положение. Не возражая против проливания крови за Крайину, он предпочитал проливать кровь врагов Крайины.

Его нежелание превращать своих людей в пушечное мясо вполне сочеталось с его умением выигрывать сражения тактическим превосходством — вдохновляя своих людей, быть преданными лично ему. Когда их переводили куда-либо, гусары распространяли слух о нем и в других войсках. К концу войны он стал самым популярным офицером в полку, так что никого не удивило его назначение заместителем Арзлова, за исключением последнего.

Князь Василий предложил Григорию сопровождать его во Взорин, но Григорий предпочел стать полковником гусар. Взорин был слишком далек от Мурома, а он хотел ухаживать за Наталией. И, что еще важнее, назначение Арзлова во Взорин превратило его в такого же инвалида, как илбирийца Кидда — лишение зрения. Григорий не хотел захиреть и умереть с князем во Взорине. Его новым назначением было Мясово, он хорошо знал этот город, а город настоятельно нуждался в его помощи.

Пройдя по коридору и спустившись по широкой лестнице, Григорий оказался перед арочным перекрытием — входом в пристройку гусарской казармы, сделанную для Вандари. Специально привозили крайинских строителей, чтобы построить это хранилище, и работа осуществлялась по проектам самого Григория. Каждая единица снаряжения получила свою камеру, как и следовало для такого ценного и сказочного доспеха.

«Ни один истануанский каменщик не смог бы выполнить работу, достойную такого снаряжения».

За пять лет, используя свои знания дипломированного инженера (Григорий еще до войны окончил Колледж тасира в Мясово), он воздвиг новое Мясово на пепелище, оставленном войсками Фернанди. Раз в квартал он тратил три дня на дорогу, летая воздушным кораблем в Муром с докладом о ходе реконструкции. Он использовал это время для завязывания связей среди дворян, привозил им экзотические предметы торговли, поступающие в страну через порт Мясово или по Золотому Пути из Взорина.

Через два года его приездов уже очень ждали, заранее составлялись расписания вечеров на ту неделю, которую он проведет в столице. Многие желали пригласить его в гости, но он всегда принимал приглашения нарашала Вандари, Сергея Цодова. Дружба с Григорием льстила старому военному, и он вводил Григория в высшие круги придворного общества.

Когда реставрация Мясова была почти закончена, логичнее всего было дислоцировать 137-й полк медвежьих гусар в Муроме. В первый же месяц после прибытия, накануне тенебря, гусары закатили бал, по слухам, настолько впечатляющий, что генерал Винтер, глубоко оскорбленный тем, что его не пригласили, не показывался в Муроме целый месяц, до наступления морса.

Терпение Григория дало ему не только назначение в Муром и возможность ухаживать за Наталией, а намного больше. Еще со дней Кираны Доста многие желали попасть в войско Вандари и конкурс был очень большой. Вакансии в войске из трех сотен обычно предоставлялись лучшим выпускникам военной академии Савинска. Вандари всегда служили в своей роте, не образуя отдельного соединения, а если проявляли себя достойными повышения в чине, то чин им присваивался в пределах их роты.

Беспрецедентным было выдвигать в Вандари не выпускника Савинска, но когда открылась вакансия среди Таранов Гвардии, Григорию Кролику без колебаний предоставили возможность участвовать в конкурсе на занятие этой вакансии. Никого не удивило, что он превзошел других кандидатов по результатам большинства испытаний. Конечно, он уступал другим в возрасте на полтора десятка лет, но эти пятнадцать лет дали ему огромный опыт, более чем компенсировавший их атлетическое превосходство.

Единственное, что стояло между ним и Вандари — военной элитой Крайины, не сравнимой ни с какими войсками, — было инициирование. Снаряжение Вандари действовало при помощи особых магий, воин, получивший это снаряжение, должен был знать множество заклинаний. При первом контакте с этим снаряжением он мог не справиться с координацией всех заговоров и не суметь выполнить все требования доспеха.

Если бы у него получилось не очень удачно, мог произойти сдвиг в психике.

Если бы не получилось совсем, он мог просто погибнуть.

Григорий помедлил перед дверцей отсека, в котором находился его Таран № 27. Ощупывая букву за буквой, он тер пальцами пластинку со своим выгравированным именем, вставленную в камень возле дверцы. В глубине души он никак не мог поверить, что ему удалось вступить в соединение Вандари, а трогать табличку с именем стало для него ритуалом, позволяющим снова и снова осознавать, что он действительно достиг желаемого.

Его встреча с остальными двадцатью девятью Таранами произошла в их штабе за час до полуночи последнего дня года. Инициация в Вандари всегда проводилась в первый час месяца инитибря. На 1682 год требовалась только одна замена у Таранов. Если Григорий не выдержал бы, Таран № 27 остался бы незанятым до следующего инитибря.

Левой рукой Григорий достал из-под шелковой туники бронзовый ключ, висевший у него на шее на плетеном хлопковом шнурке. Он прижал кусочек металла к своей груди как подтверждение своего успеха. Ключ был его связью с Тараном. Он обеспечивал допуск и контроль над ним. Это был его путь к успеху и символ процветания в будущем.

В первую ночь ознакомления с Тараном ему так не показалось. За неделю до инициации он постился и трижды в день посещал мессу. Он исповедался перед тем, как пойти в штаб Таранов, стоя на коленях в одной белой хлопковой рясе на холодном каменном полу. Вокруг него остальные Тараны в таких же рясах держали в руках белые свечи и бормотали молитвы для его спасения. Доспех был скрыт от него за черным бархатным занавесом, но, стоя тут на коленях, он чувствовал его присутствие.

Седобородый епископ — капеллан Таранов — благословил его и обошел вокруг скрытого занавесом цилиндра, в котором содержался доспех Тарана. Через каждые два шага он взмахивал кадилом в сторону Тарана, окуривая занавес струйками дыма, чтобы отпугнуть демонов, цепляющихся за спрятанный позади навеса доспех. Сделав все, как положено, священник произнес молитву, и тогда уже отдал ключ Григорию.

«Бог да пребудет с тобой, сын мой. Если такова Его воля, на твоем пути не встретится опасностей».

Ирония этого замечания дошла до Григория много позже, когда этот же человек, выслушав его исповедь, предложил оформить завещание в пользу церкви, если его дела пойдут плохо. Капеллан не очень-то верил в то, что Григорий достоин встать в ряды Вандари.

«Или, — думал Григорий, — он понимал истинную природу испытания, которое мне предстоит».

Когда епископ отступил в сторону, разошелся черный бархатный занавес, скрывавший Таран № 27. Доспех стоял на коленях напротив него, как зеркальное отражение позы Григория. В свете свечей тускло сияли бронзовые латы и вспыхивали острые края рожек на шлеме. Доспехи стояли на бедрах. Из скругленных бедренных частей выходили голени в виде двухтавровых балок, заканчивающиеся удлиненными ступнями с тяжелыми раздвоенными копытами. Таким же образом были закруглены плечевые части, из-под них выходили локти и предплечья в виде механических двухтавровых балок, тоже снабженные на конце раздвоенными копытами. Бочкообразное туловище расширялось кверху, к массивным плечам. Треугольная голова, в которой были только два остекленных отверстия для глаз, соединялась с туловищем без всякого намека на шею.

Эта машина — как ее воспринял Григорий — была воплощением величии и мощи. Хотя ее выковали кузнецы Дуррании восемь веков назад, но казалось, что она создана в последнее десятилетие лучшими мастерами Крайины — Владимиром Соловьевым или Андреем Горяновым. Только знание истории Тарана № 27 да тот факт, что эти два мастера украшенных драгоценностями миниатюр никогда не работали над изделиями такого масштаба мешали воспринимать Таран как их творение.

А у двадцать седьмого Тарана была история. Под левой грудью Григорий увидел отверстие, в два раза большее по размеру, чем золотой рубль. Никто не рассказывал ему, что произошло, но доходили слухи, а во время войны с Лескаром он сам видел, от каких повреждений может защитить снаряжение Вандари. Если доспех протыкал железный болт или в него попадало ядро паровой пушки — результат был один: тело, находящееся в доспехе, будет уничтожено — ведь воин, надевший этот доспех, навсегда становится его частью, а на доспехе останется повреждение, пока он не примет нового хозяина. Таран притащили назад в Крайину, и вот он ждет начала нового года и инициации нового кандидата.

Григорий Кролик стоял, держа перед собой в руке ключ, как священник, представляющий эвхаристию — святые дары своей конгрегации. Приблизился к доспеху и заговорил ровным голосом: «Я полковник Григорий Кролик. Я прошел конкурс среди тех, кто хотел оказаться на службе тебе. Вместе нас будет больше, чем порознь».

Когда он оказался на расстоянии шести футов от машины, произошло неожиданное. С металлическим свистящим звуком откинулась треугольная голова, и показалось отверстие вдвое больше, чем шея Григория. Ниже шеи на торсе разошелся центральный шов, незаметный до сих пор. Навстречу Кролику вперед выдвинулись две дверцы и распахнулись, как бы приглашая внутрь. Внутри доспех оказался, к разочарованию Григория, по-спартански пустым, там было только небольшое обитое войлоком сиденье и полость, в которой лежал переплетенный в кожу дневник. Где снаружи на правой дверце виднелось отверстие, изнутри уже появилась тонкая металлическая пленка, будто последним жестом бывшего владельца было наложить на рану золотую фольгу.

Григорий вошел в Таран № 27. Он убрал ключ в карманчик, нашитый на его одеянии над сердцем, развернулся и прижался спиной к холодному металлу. Наклонившись вперед, засунул руки в отверстия на уровне плечей, и рукавицы пришлись точно по размеру его рукам, на ощупь они казались кожаными. Поерзав и устроившись на сиденьи, он вставил ноги в соответствующие отверстия на уровне бедер.

Вдруг голова его пошла вниз, доспех щелчком захлопнулся, и Григорий оказался запертым в темном тесном пространстве. Свет не проникал через отверстия для глаз. И сразу в металлическом костюме стало все теплее и теплее. Он старался не поддаваться клаустрофобии, и сначала ему это удалось. Потом он осознал, что ослеп и ослабели тактильные ощущения, значит, начинается что-то очень-очень странное.

Слепящий белый свет — хоть глаза его были закрыты — через глаза проник в мозг. В ушах раздался крик. Его пронзила острая боль, с каждым вдохом грудь слева как будто жгло огнем. Он сжал кулаки и заскрежетал зубами от болезненного ощущения.

Преодолевая агонию, он заставлял себя дышать. Подавляя рвущийся крик боли, он начал считать. Вдох — один, два; выдох — три, четыре… Держа в голове только цифры и стараясь рассуждать разумно, он старался не замечать дискомфорта. Он не может позволить доспеху убить его и уничтожить его мечты и не позволит.

И тут начались перемены. Физическая боль стала уходить, но вслед за ней пришло другое, что испугало Григория больше, чем мысль о смерти. Холод охватил его ступни и кисти рук, и он задрожал. Стали мерзнуть колени — он еще стоял коленями на полу, затем замерзло лицо. Кончики ушей и носа начали гореть, как при обморожении, и навалилась страшная усталость.

«Нет! Не поддамся обморожению».

Стряхнув летаргию, он пошевелил руками и ногами. Вспомнил и произнес заклинание на передвижение, которому его учили при подготовке к инициации.

«Надо взять контроль в свои руки, иначе погибну».

Вокруг него все закружилось, и он совершенно потерял ориентацию. Почувствовал, что падает. Вытянул правую руку, чтобы удержаться от падения, услышал вдали удар, и падение прекратилось. В глазах Григория замелькали искры, он поднял голову, — окружающее оказалось в фокусе. Через отверстия для глаз он смог хоть и ограниченно, но все же видеть окружающее и сориентироваться — где верх, где низ. Он выпрямился, направив вверх голову и плечи, оттолкнулся от пола правой ногой, вытянул левую руку и сумел занять вертикальную позицию.

Все эти усилия дались ему непросто — дыхание прерывалось.

«Как будто я боролся с этой машиной — кто возьмет верх».

Когда он выпрямился и позволил себе приветствовать своих коллег-Таранов изнутри своего двадцать седьмого, раздались приглушенные аплодисменты. Он видел, как сияли остальные от гордости за его успехи, а некоторые даже изумились, что он ухитрился их приветствовать. С большими усилиями ему удалось, салютуя правым верхним копытом, не заехать им себе по голове и не заклинить свой рог во впадину копыта. Посадив Таран опять в исходную позицию, на бедра, Григорий даже позволил себе улыбнуться, несмотря на усталость.

Его вдруг осенило, что, несмотря на доспех, он слышит аплодисменты так естественно, как будто на нем нет этого металлического чудища. Очевидно, есть какое-то устройство типа воронки, через которое доходит звук.

«Механические способности этой машины просто невероятны».

Затем постепенно до него стали доходить другие достоинства доспеха — его удивительные магические способности. В поле его зрения стали проплывать красные таблички с черными значками. Как он ни старался разглядеть их, они уплывали на периферию поля зрения и он не мог отчетливо разглядеть ни одной. Потом ему вспомнилось заклинание на передвижение, которое он недавно наводил, и сразу в доступном ему поле зрения появилась одна из табличек, но черная с красным значком.

«Значит, эта уже отработана».

Григорий начал в уме перебирать те заклинания, которые ему были известны, и понял, что каждое соответствует одной из табличек. Проводя такую инвентаризацию, он обнаружил, что ему достаточно только взглянуть на край таблички и мысленно скомандовать, чтобы она вплыла в его поле зрения. Таким методом ему удалось определить два заклинания, известных ему с детства, а еще одно, последнее, оказалось ему знакомым, хотя он даже не помнил о нем.

Значок на этой табличке напоминал изображение младенца. Григорий улыбнулся — его предупреждали о таком значке, ведь таблички и значки на них были разными в разных доспехах.

«Эта табличка означает инициацию».

Григорий еще не забыл болезненные ощущения при своей инициации и вовсе не желал снова пережить этот процесс.

Заставив доспех принять исходную позу, он приказал выпустить себя. Так и произошло: доспех раскрылся таким же путем, как и закрывался. Григорий освободил руки и ноги, сам, спотыкаясь, выбрался наружу из доспеха. Он был настолько измучен, что не замечал, что на нем нет одежды, пока не упал на пол и не ощутил кожей леденящий холод камня. Только позже он сообразил, что его одежда превратилась в плетеный шнурок, на котором висел ключ от его доспеха.

Григорий открыл дверь отсека своего Тарана и улыбнулся бронзовому чудовищу, стоящему перед ним на коленях. Хорошо отполированный, без единой царапинки на металле, двадцать седьмой ждал, молчаливый, угрюмый и холодный. При взгляде на него Григорий не мог отделаться от ощущения, что в нем присутствует мощный интеллект, но отверстия для глаз оставались пустыми, и он подавил желание надеть доспех и прогуляться в нем.

После того, как Григорий успешно прошел инициацию в ряды Вандари, его слава возросла во сто крат. Обычно роты Вандари действовали самостоятельно, но за свои заслуги Григорий был назначен командиром роты Таранов, которую присоединили к 137-му полку медвежьих гусар. В 1685 году Тараны переместились на юг с гусарами, во Взорин, с целью помогать Григорию в осуществлении его миссии — контролировать князя Арзлова и его действия на южной границе империи.

Григорий протянул руку и погладил широкое бедро доспеха. Он надеялся, что скоро придет конец его изгнанию. Своим приказом послать патрули в глубь территории Гелансаджара Арзлов раскрыл свои планы больше, чем собирался. Григорий вспомнил, что на мирной конференции после окончания войны с Лескаром Арзлов не очень-то ладил с илбирийцами. Членом илбирийской делегации был принц Тревелин, а Григорий достаточно хорошо знал князя и понимал, что тот не простил Тревелину ни одной из вынужденных уступок. Недоверие Арзлова к Илбирии, которое он тщательно скрывал на конференции в Ферраке, уже достаточно выдержано, и наступила пора его раскупорить.

С назначением Тревелина генерал-губернатором в Аран для Арзлова очень возрос соблазн захватить эту колонию Илбирии. Политическая нестабильность Гелансаджара просто взывала к захвату Гелора, но когда в Аране сидит Тревелин, князя это мероприятие просто осчастливит. Григорий не сомневался, что князь найдет путь захвата колонии, хотя сомневался в том, что гусары и два местных полка Взорина сами способны на это без посторонней помощи. У Арзлова тоже есть план, как это сделать.

Для Григория единственная дилемма заключалась в многообразии вариантов. Если план Арзлова жизнеспособен, он, Григорий, его осуществит и расширит территорию империи, чем заслужит благодарность тасира. В противном случае Григорий прекратит кампанию, утвердится на уже захваченных территориях и закончит свою карьеру как амбициозный и дерзкий дворянин, а уж потом позволит себе покуситься на законное место тасира во главе империи.

С улыбкой Григорий прервал раздумья о своих перспективах. Подобные пустые мечтания подталкивают к спешке, а Григорий не хотел попасть в эту ловушку. У него хватает времени, пусть все идет своим чередом. В конце концов между супругом Наталии и троном всего восемь братьев и сестер.

Жизнь предстоит долгая. Он может позволить себе подождать. Не вечно, но ведь и Арзлов не станет ждать вечность и преступит рамки закона, а уж тогда Григорию представится возможность обеспечить свое будущее.