Глава 66

Ворота Принцев, Гелор, Гелансаджар, 24 маджеста 1687

Робин гордо заулыбался, когда рабочие установили гигантский арбалет на лафете, построенном в центре второй платформы для гарпунов. Когда они воткнули на место деревянные шпунты, удерживающие его в центре платформы, Робин поставил на место взводные крючки на витой металлической тетиве лука и с помощью рычага и шкивов оттянул ее назад. Тросы, привязанные к крючкам, застонали, дерево затрещало, но стальной лук безропотно гнулся. Максимально оттянув его назад, Робин поставил на место спусковой рычаг и вытащил взводные крючки из-под тетивы лука. Он посмотрел на Наталию:

— Можете сообщить его милости, что и этот готов. Если его кузнецы поработают, мы завтра поставим здесь еще два.

Тасота перевела его слова, и Шакри Аван закивал головой.

— Он счастлив. Он говорит, что тут будет гарпунная станция Доста. Отсюда он будет защищать город.

— Надеюсь, он сумеет прицелиться и выстрелить в то, что появится вон там, а не будет сидеть и ждать, пока божество вмешается и поразит Вандари. — Робин поклонился Шакри Авану, а лидер города со звоном скрестил мечи, салютуя ему, и быстрым шагом направился вниз, во дворец, в сопровождении своих телохранителей. Этирайн, широко раскрыв глаза, смотрел ему вслед.

— У этого типа слишком длинные и темные волосы.

— Не уверена, что поняла это выражение, — нахмурилась Наталия.

— Простите, я забыл, ведь вы учились классическому илбирийскому. — Робин в качестве демонстрации подергал себя за свои короткие волосы. — В Илбирии считается, что чем у тебя меньше волос и чем они светлее, тем ты считаешься умнее. Если это соответствует истине, то у аланима наверняка под этим его тюрбаном километры волос.

— Поняла шутку, — помрачнела Наталия. — А у Малачи волосы длинные. Что, у вас в Илбирии его считают дураком?

— Полковника Кидда? — Робин замотал головой. — Ему ранг позволяет вообще обрить всю голову. Если захочет. Но он этого не делает, у него свои причины. Но даже если бы он и не был седым, в его уме никто не усомнится. Когда мне будет столько лет, сколько ему сейчас, если, конечно, доживу, то я не достигну его уровня и вполовину.

— Но ведь вы не глупы. Вы придумали эти гигантские арбалеты со стальными пружинами. До такого дурак не додумается.

Робин погладил листовую рессору, представлявшую собой лук.

~ Тут ума не надо. Я после войны работал на каретном заводе. Они — кареты — мягко катятся благодаря листовым рессорам. А как-то в Сандвике, при споре с полковником Киддом, кто-то бросил намек на эту тему, и я задумался: ведь можно изготовить арбалет, который сможет продырявить доспех Вандари. Вот и все.

— По-моему, вы слишком скромны.

— Скромность — достоинство. — Говоря это, он поймал себя на том, что близок к греху гордости. Центральное кольцо платформы, на которое опирался арбалет, было так сконструировано, что линия наводки могла подниматься, опускаться или сдвигаться в стороны. Таким же образом с помощью системы тросов и шкивов несколько человек могли передвигать всю платформу направо или налево вдоль парапета. Ножным рычагом поднимали броневую плиту, закрывающую крестообразное отверстие для ведения стрельбы и защищающую стрелков от снарядов, посланных из пушек гусар.

Конечно, он бы предпочел дать отпор страничам крайинцам из батареи паровых пушек, но как профессиональный стрелок гордился убийственным потенциалом своих арбалетов.

— Думаю, они нас не подведут. Повысим их рабочие характеристики кое-какими заклинаниями, вот уж тогда удивится ваш полковник Кролик.

— Думаете, мы сумеем победить гусар?

— Не могу знать, ваше высочество. — Робин оглянулся на дворец аланима. — Шакри Аран так думает, а это чего-то стоит.

Наталия пожала плечами:

— Ему в молодости было предсказано, что он станет великим. Говорится, что его уход будет отмечен падающей звездой. Если удастся победить Крайину, это станет частью его легенды.

— Наверное, если веришь в такие знаки, то в этом есть какой-то смысл. — Робин опустил ножной рычаг, поднял броневую плиту, выглянул через крестообразное отверстие в лобовой части платформы. Вдали он различил огни костров. — А почему это он считает себя воплощением Доста?

— При его рождении было предсказано, что он будет отцом Доста, так, по крайней мере, говорит сам Шакри Аван, — с брезгливостью сказала тасота. — Он рассказал мне, что долго думал над этими словами и, поскольку никто не родил ему сына, то решил, что предсказание следует понимать как пересказ цитаты из Китабны Иттикаль: «Ребенок есть отец мужчины».

Робин присвистнул:

— И он, значит, решил, что он и есть свой отец?

— Да. И тогда он отнял Гелор у Хастов, ведь они сохраняли город для Доста до его возвращения.

— У меня такое впечатление, что он совершенно искренне верит, что «Зарницкого» уничтожили молнии, а не «Сант-Майкл».

— Он уверен в этом крепче, чем в существовании горы Джебель-Квирана.

У Робина холодок пробежал по спине. Он видел армию Гелора, она была готова сражаться и оборонять свой город, но они во многом черпали свою смелость и решимость у Шакри Авана. Хоть он был слаб головой, зато обладал харизмой, и Робин знал, что она подкрепляется тем, что он говорил свои речи на истануанском языке, без переводчика. Внутренняя нестабильность Шакри Авана беспокоила Робина именно из-за его большого авторитета в войсках. Если крайинцы решат напасть на город на заре или на закате, или в любое время, не совместимое с прихотью аланима, защита города может оказаться в руках только этирайнов, и тогда город падет.

Наталия как будто прочитала его мысли. Она обхватила себя руками:

— Малачи считает, что Григорий начнет атаку в такое время, как сейчас, — в сумерки.

— Как раз, когда аланим уйдет прятаться от падающих звезд? — Робин призадумался, потом кивнул. — Скорее всего, полковник Кидд прав. А что мы можем сделать?

Она печально улыбнулась:

— Малачи как раз работает над этим вопросом.

— Он стал просто отшельником, — Робин поднял глаза на башню, в которой работал Малачи. — Он уже внес ценные предложения: запасать песок для тушения пожаров и организовать патрули. Каждый день, который нам остался до генеральной атаки, дает ему еще одну возможность подготовить город к сопротивлению.

— Для него это еще один день без сна и еды.

Робин услышал по ее голосу, что она очень обеспокоена, да и сам знал, что она права. Кидд почти не ел и не отдыхал, он изучал, измерял и составлял планы на основе сведений, которые тщательно выискивал на макете города, созданного на поддоне с песком. Как ни странно, но когда Робин заходил к нему за советом, самые полезные предложения Кидд высказывал экспромтом, или ценные мысли приходили ему в голову позже.

— По-моему, ваше высочество, нам надо пойти к полковнику Кидду и убедить его поесть и поспать. Надо ему объяснить, что нам не будет от него толку, если он не сможет мыслить.

— Согласна с вами, брат Робин.

— И отлично. Мне надо еще кое-что проверить, и пойдем. — Робин взял одну железную стрелу, клиновидную, длиной в четыре фута, приложил ее к арбалету. — Коннор, разверни эту платформу точно на запад.

— Есть, сэр.

Робин удержал Наталию на ногах, так как платформа толчком дернулась и стала разворачиваться направо.

— Вот так. — Он поднял броневую плиту и прицелился в первую платформу, установленную с запада от городских ворот.

— Вы что задумали? Робин улыбнулся:

— Алании сказал, что будет на этой платформе при защите города, так ведь?

— Да.

— Ну а я буду на той платформе делать то же самое. Эти броневые плиты прочные, но я хочу убедиться, что они достаточно прочны. — Робин опустил спусковой рычаг, и арбалет выпустил басовито загудевшую стрелу по другой платформе, находящейся на расстоянии сорока футов. Железная стрела со звоном вонзилась в броневую плиту, отскочила, упала вниз и с грохотом покатилась по улице.

— Вы довольны? — Наталия смотрела на него.

— Да, но нужна страховка от дураков. Нужно поставить стопоры, чтобы мы не попали друг в друга.

— А если Вандари доберутся до той платформы? Робин покачал головой:

— Если такое произойдет, мне некогда будет сожалеть об ошибке, и меньше всего меня будет беспокоить положение Шакри Авана.

Глава 67

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 24 иаджеста 1687

Деревянные края поддона с песком больно врезались в ладони Малачи Кидда, несмотря на то, что его ладони были покрыты тонкой золотой пленкой. Но он заставлял себя игнорировать боль. Если он разожмет ладони и сразу упадет, то больше не сможет встать. Ему очень хотелось поесть и поспать, но отходить от макета он не мог.

«Если я отойду, нарушится контакт с ним».

Он знал, с того момента, как прикоснулся к краям поддона, что этот поддон — особый. Никогда до сих пор ему не приходилось работать с макетом местности, находясь в пределах той самой местности, макет которой был представлен перед ним на поддоне. Теоретически это называется сквозной связью: в Гелоре, изображенном на этом макете, находится комната, в которой сейчас стоит он со своим поддоном; а в том Гелоре, макетном, на его поддоне с песком, — опять-таки находится комната, где… И так далее. Похоже на отражение в двух зеркалах, поставленных друг напротив друга.

Эта обратимость придавала особую магическую силу поддону с песком, и в ней таилась суть самого города. Малачи знал, что неодушевленные предметы не имеют души в религиозном смысле, но никто никогда не сомневался в связи между изображением предмета и реальным предметом. Вот почему многие айлифайэнисты носили медальоны с изображением святых или самого Айлифа. Малачи казалось, что обладай он достаточно сильными магическими способностями, он мог бы изменить город на песке, и эти изменения произошли бы в городе.

Хоть он был измучен усталостью, но помнил, что это фантазия, которую неплохо бы расследовать теоретикам магии в Ладстоне или где-нибудь еще. Его заставляла парить над поддоном с песком не надежда, что есть возможность сделать что-то в этом роде. Ощущение рекурсивности еще больше сбивало его с толку. Прикасаясь к поддону с песком, он сосредотачивался, и к нему приходили непонятные ему ощущения. Совсем рядом был какой-то знак или ключ, который позволит решить их проблему, но он как бы скромно манил его, дразнил. Он его чувствовал, ощущал, но как ни сосредотачивался, поймать не получалось.

Его это ощущение и сердило, и пугало. Невозможность поймать мысль доводила его до безумия. Она мелькала в голове, как забытое слово или насекомое, жужжащее вне пределов досягаемости. В создавшейся серьезной ситуации его выводила из себя невозможность осознать решение, мелькающее на периферии сознания,

И пугала. Иногда ему казалось, что он слышит с макета шаги людей, идущих по улицам города из песка. Он знал, что этого не может быть, иначе это значило бы, что чувственная информация приходит к нему магическим путем. Ему, священнику, магия была запрещена, — разве только поддаться искушению и вызвать демонов, предоставляющих такую информацию. Но он к демонам не обращался — по крайней мере, на сознательном уровне, — однако, когда оказался вблизи Доста, то снова обрел зрение!

Не так просто было совместить полученные за время учебы знания о магии с собственным опытом, приобретенным при выполнении божественной миссии. Проще всего было бы успокоиться на том, что Господь не поручал ему никакой миссии, а все его видения были продиктованы демонами. Вот Господь и отнял у него глаза, чтобы он не видел больше никаких видений. Но тут па одна закавыка: предполагается, что демоны иску-ют человека и уводят его с пути, определенного Господом. Но Малачи не сбился с пути. Он все еще придерживается своей веры.

«Конечно, не исключено, что все то, что случилось со мной до сих пор, внушает мне чувство безопасности, в ощущении которого я могу нечаянно споткнуться и уснуть».

Конфликт догмы с действием, которого требует любая реальная ситуация, всегда предвещает опасность, но если он пренебрежет заимствованными доктринами, которые вдалбливаются веками, и заявит, что знает свой путь к Божественной мудрости, он будет осужден как еретик.

«Немало мужчин и женщин пали жертвами таких ложных представлений».

Он знал, что надо разжать ладони, отпустить поддон и попытаться выбросить из памяти все следы своих ощущении. Поскольку он не мог найти им объяснения в рамках того, чему его обучали, проще всего было отбросить их как козни демонов.

«Изыди, Малачи, и тогда душа твоя не подвергнется тлену».

Такой выход напрашивался сам собой, но тут возник другой аргумент, удержавший его у поддона. «Известно, что Господь проявляет свою мудрость путем откровений. А что, если ему дана эта чувственная способность как проявление еще одного дара Господа?» И тогда, отказываясь принять эту чувственную способность, Малачи отвернется от посланного ему дара, смысл которого — усилить его способность бороться со злом мира. Традиционная реакция будет злом сама по себе. Если он отступит и не примет вызов, не захочет понять, что происходит, получится, что он с легкостью отбросит доверенную ему Господом миссию. Когда его осенила информация в чувственной форме, у него не было ощущения, что она несет что-то дурное.

Да, нечто необычное, но со времени потери зрения он вроде бы бессознательно получал информацию таким же путем. Она передавалась ему через воздух и была благоприятна, но почему возникло ощущение чего-то недоброго, когда он попытался что-то узнать через поддон с песком? Тут уж не до разграничений, или в обоих случаях зло, или в обоих — добро. Если допустить, что Господь посылает его с миссией много времени спустя после того, как он разработал магические приемы для замены зрения другими органами чувств, значит, его магия не может быть злом.

«Но допустим, что моя магия была злом. Тогда второе видение, очевидно, было наслано Шайтаном, чтобы сбить меня с истинного пути».

Дьявол легко может принять облик Господа, так он поступил в Глого, чтобы заставить Малачи работать на себя.

«Но если это все устроил дьявол, почему тогда поручена миссия — спасать жизни, а не развязать войну?»

Он даже зарычал от чувства безысходности, но рычание перешло в смех.

«Боже милостивый, Ты не облегчал задачу Своему сыну, но Он был человеком, сотворенным Господом. Я весьма далек от этого уровня, так что мне трудно. Я выполню все, чего от меня потребуешь, но кстати была бы подсказка, в каком направлении действовать. Очень бы кстати».

Он не слышал, как позади него открылась дверь. Через поддон ему передался щелчок щеколды. Он улыбнулся, но всю радость испортила неспособность понять это ощущение.

— Кто там?

— Малачи, мы пришли за тобой — тебе надо поесть и отдохнуть.

— Наталия, большое тебе спасибо, но сейчас мне нельзя уходить. — Он указал на поддон с песком: — Решение близко…

— Близко ваше падение в обморок от усталости, Полковник, — Малачи почувствовал на плече сильную мужскую руку. Надо же, как Робин ухитрился подойти к незаметно. — Я готов нарушить субординацию и увести вас, если сами не пойдете.

— Робин, я не могу уйти. Я близок к решению…

— Полковник, не слишком ли вы близко? Когда за чайником следишь, он никогда не закипит. Вам надо поспать и отдохнуть.

«Может быть, вот она — подсказка от Господа?» Малачи согласно кивнул, он знал, что они правы. Еще раз напоследок крепко сжал ладонями борта поддона, и вспыхнуло интуитивное ощущение: его решение лежит не здесь. И разжал ладони:

— Вы победили. Робин тихо смеялся:

— Мы победим, если у вас хватит сообразительности, чтобы давать нам указания.

— Зачем возлагать на меня все надежды, Робин?

— Робин не возлагает, Малачи. — Жрец Волка почувствовал, что Наталия подхватила его под руку и помогла ему удержаться на ногах. — Он построил у ворот арбалеты, из которых можно расстрелять Вандари, этирайны сейчас учат других обращаться с этими устройствами. Итак, оружие есть, дело за мастером, который бы сумел с ним управиться.

— Как-нибудь постараюсь, — Малачи отпустил рая поддона и повис на руках друзей. — С Божьей омощью, постараюсь.

Глава 68

Лагерь Доста, юго-восток Гелора, Гелансаджар, 27 маджеста 1687

Урия откинул клапан палатки и увидел, что Туриана точит шамшир. Она водила точильным камнем по клинку шамшира легко и непринужденно; такую же непроизвольную легкость движений он наблюдал у своей матери, когда она вязала. Урия почувствовал — что-то не так.

— Что ты здесь делаешь? Ты всегда вызываешься в первую стражу.

— Такова воля Доста, — Турикана беспокойно передернула плечами.

— Почему у тебя на все вопросы один ответ?

Она начала было отвечать в своей стандартной манере, но прервала себя:

— Видишь ли, многое мы делаем согласно его воле. Вот и это, например.

Урия выудил из кармана на поясе свой золотой шарик:

— И этот шарик — тоже? Я все время его изучаю. Научился кое-каким манипуляциям с его помощью, но секрета все равно не разгадал. Что с ним делать?

Турикана подняла меч и смотрела, как свет масляной лампы отражается от острого, как бритва, клинка золотым сиянием.

— Не знаю, Урия. Мой брат окутал себя тайной, потому что так надо. События разворачиваются по плану, предписанному Священной Книгой Китабна Иттикаль. Мне кажется, он знает о каких-то событиях или боится их, но не предупредит, будет ждать естественного хода событий.

Ее фраза напомнила Урии разговоры с Достом.

— Твой брат вроде фаталист.

— Мне кажется, он считает себя практичным человеком.

В ее голосе Урии послышалось сомнение. Потерев руки, он скатал из шарика короткий цилиндр и сконцентрировал все душевные силы, чтобы эта форма не менялась.

— В детстве Дост наверняка был другим.

— Не знаю, — она отрицательно замотала головой. — Я с ним знакома всего десять лет. Однажды заблудилась во время самума. Напилась и ушла прочь от своего каравана. Поднялся ветер. Он нес песок и камни, и меня бы убило, если бы не Нимчин Дост. Он превратился в большую черепаху и накрыл меня. Вот тогда он принял меня в сестры и с тех пор обучает вместе с другими.

— Я видел, как ты управляешься с мечом. У тебя здорово получается.

— Долго тренировалась. — Она указала на золотой цилиндрик в его руках. — Мне бы твой быстрый ум или тебе мое упорство, оба мы достигли бы многого.

Урия пожал плечами и вернул шарику его исходную форму.

— Манипуляции с металлом — еще одно бесполезное умение.

— Оно не бесполезно, просто ты еще пока его не реализовал. — Турикана тряхнула головой. — Мы все должны уметь многое. Буря придет с севера.

— Это как понимать? — Илбириец знал, что именно эти слова она произнесла не случайно. — Крайина нападает на Гелансаджар?

— Ну, пока эти слова ничего не значат, позже посмотрим. — Она положила меч на подушки рядом с собой и подтянула колени к груди, обхватив их руками. — В вашем Писании говорится о конце света, да?

— В Откровениях. — Урия старался превратить шарик в весы, но отказался от замысла: очень трудно оказалось сделать цепочку. — Аи лиф вернется, и в большой войне добро будет отделено от зла.

— Для нас наступит конец света, когда буря придет с севера. У этой бури нет такого ума, как у вашего Айлифа. Она выбирает сильных и отбрасывает слабых.

— Ты описываешь то, что произойдет при нападении Крайины. — Вдали Урия услышал грохот. Звук этот надвигался с севера, и у Урии волосы встали дыбом. — Дост считает эту бурю еще одним знаком его возвращения?

— Да. И не исключено, что он рассматривает вторжение Крайины как бурю. — Она опустила руку на эфес меча. — Поэтому он мне не велел выставлять пикетов.

— Мы сегодня без охраны? — Грохот стал ближе, и у Урии все внутри похолодело. — Боже пресвятой, да это не гром, это топот копыт! Всадники! На нас напали.

Турикана вскочила, угрожающе взмахнула мечом:

— Иди к Досту, быстро. Помоги ему.

Урия не стал бы выполнять ее требование, но безжизненный золотой шарик в его руке каким-то образом заставил его почувствовать, что дело не терпит отлагательств. Он выскочил за ней из палатки в тот момент, когда в дальнем конце долины показался первый всадник эскадрона кавалерии крайинцев. Турикана кричала какие-то приказы сестрам, а Урия быстро побежал к палатке Доста и ворвался в нее.

— Имперская кавалерия!

У него отвисла челюсть, когда он увидел Доста, старающегося сбросить с себя одеяло. За ложем Нимчина, возвышаясь над ним, стоял жесткий и безжизненный золотой доспех, без лица, с темным отверстием на груди У ног доспеха в подушках, как младенец, лежал сам Нимчин Дост. Голубой цвет кожи, типичный для большинства дурранцев, особенно темный у них в области глаз, окрашивал также щеки и лоб Доста. Острые кончики его ушей доставали почти до макушки. Лицо с энергичными чертами было очень красиво, правда, не совсем узнаваемо. Пронизывающие глаза цвета меди усиливали впечатление его величия.

Но тело было пародией на величие. О руках и ногах просто нечего сказать, у него были только кисти и ступни, прикрепленные соответственно к плечам и бедрам. Такой Дост, какой лежал тут, обнаженный и беспомощный, не успевший отойти ото сна, не мог ничего сделать для своего спасения. Пришла буря с севера, и она его унесет так же легко, как самум уносит с собой песчинки.

«Нет!»

Урия поднял Доста на руки и выбежал с ним из палатки. На северном краю долины Турикана организовала оборону, но всадники окружили крошечную группу защитников и мчались на них. Кавалеристы саблями перерезали оттяжки палаток, палатки рушились, и люди в них оказывались в ловушке. Два всадника увидели Урию и Доста и развернули своих коней, стремясь напасть на них.

— Беги, Урия, — у Доста был усталый голос, куда-то девался его обычный металлический отзвук. — Предоставь меня моей судьбе. Беги. Спасайся.

— Нет! — Перехватив Доста левой рукой, Урия правую заложил за спину. — Надо что-то делать, спасать остальных.

Он резким жестом выбросил руку вперед и швырнул золотой шарик. Казалось, шарик полетел к цели — в противника справа, но вдруг резко сменил траекторию полета. При этом он распластался и вытянулся, превратившись в тонкую золотую нить. Урия видел, как лошади проскочили сквозь нее, как будто ее не было, хотя должны были бы почувствовать сильный шлепок по мордам. Лошади проскочили через то место, где в воздухе протянулась нить, приблизились, всадники размахнулись мечами, чтобы поразить своих жертв.

Урия понял: они с Достом обречены.

И вдруг всадники и кони начали распадаться на части. Там, где нить прошла через них, они оказались разрезанными. Кровь хлынула ручьями из места разреза. Животные, спотыкаясь, по инерции пронеслись вперед, в седлах на них прочно сидели нижние части всадников. А их торсы отлетели назад, на крупы лошадей, потом пролетели по воздуху и мокро шлепнулись, позади Урии. Урия отодвинулся, чтобы его не задевали падающие обрубки тел.

— Это сделал я?

— Это сделали мы, — Дост кистью ухватился за плечо Урии. — Подними меня. Повыше над головой. Ты прав. Надо спасать людей.

Илбириец поднял Нимчина над головой. Он держал его за ступни и поднял его в воздух так высоко, как только смог. Хоть у Доста не было конечностей, но весил он достаточно, и руки Урии запротестовали. В ответ Урия стиснул локти и превозмог боль.

Дост, возвышаясь над ним, запел что-то на языке, которого Урия никогда не слышал до сих пор. Слова звучали шипяще, как змеи, в них слышались раскаты грома, они были мелодичны, но при этом звучали жестко. Что-то в звучании этого языка было восхитительно знакомым. Уже с первого звука Урия почувствовал, что этот язык создан для повелевания другими.

И этот язык придавал силы. Урии показалось, будто он врастает корнями, связывая Доста с землей. Мощь земли шла вверх, через него. Волосы у него встали дыбом и сопротивлялись порывам поднявшегося ветра. Над ними, в свете еще не полной луны, с неестественной скоростью собирались темные тучи. Скалы долины и мечи сражающихся засветились пурпурным светом.

Далеко в горах вспыхнула молния. Урия заметил, что из туч темными полосами идет дождь. С — каждым ударом пульса молния вспыхивала снова и снова, каждый раз все ближе к ним. Гроза приближалась со скоростью десятков милей в секунду и разразилась во всю мощь над лагерем Доста еще до того, как сражающиеся успели укрыться от нее.

Град размером с орех забарабанил по Урии, как шрапнель. Кони становились на дыбы, всадники вылетали из седел. В долине запахло озоном. Дождь лил потоками. Первый ледяной шквал промочил Урию насквозь, второй остудил до мозга костей. Молния неслась через долину к нему и Досту, Урию почти ослепило и обожгло ему тело.

Находясь в центре урагана, Урия мало что видел. До него доносились крики и время от времени звон ударов мечей, но нельзя было сказать, кто жив, а кто погиб. Серебряными тенями вспыхивали силуэты сражавшихся, промокших насквозь, но свой это или враг — понять было невозможно. Он мог только надеяться, что Турикана еще жива.

Холод проник ему в душу от страха за родственников Доста.

Совсем близко полыхнула над полем боя очередная вспышка молнии, воспламенила палатки и взорвала скалы.

«Она уже слишком близко!»

Урия понял, что она летит прямо на них, и хотел убежать. Но ноги не повиновались. Руки словно окостенели. Над его головой Дост поднял руки к небу.

И тут грянул удар. От боли Урию чуть не вывернуло наизнанку. Он чувствовал, что охвачен огнем, но огонь этот был холодный. Молния, казалось, все расщепляется и расщепляется, и ее луч пронизывает каждый квадратный дюйм его тела. Перед его глазами вспыхнул невероятно яркий свет, а потом погас, и Урия ослеп.

Он еще успел почувствовать, что падает, но удара оземь уже не ощутил.

Глава 69

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 27 маджеста 1687

Робин Друри уступил Малачи Кидду свое место у поддона с песком.

— Видите ли, полковник, крайинцы начали копать третью траншею. Они наспех собрали щиты из дерева, которое собрали в обломках «Зарницкого». И под прикрытием щитов Вандари смогут подобраться ближе к стенам и тоже будут копать.

Кидд взялся своими покрытыми золотом руками за два вытертые пятна на обоих сторонах поддона. Закрыл глаза, сосредоточился и утвердительно кивнул:

— Именно так, — выдохнул он, подтверждая свои мысли. — Завтра к обеду они будут готовы к нападению.

Робин перешел на другую сторону стола.

— Все же считаете, что они нападут в сумерки? Думаете, Кролик прикажет своим действовать в темноте?

— А вы так не считаете? — Кидд открыл глаза и уставился на Робина.

— Вам лучше знать, вы с Кроликом знакомы, — пробормотал Робин, чувствуя себя неловко под взглядом серебряных глаз Кидда. — Не думал, что он настолько умный командир. Не так-то просто заставить людей сражаться ночью.

— И обороняться в темноте никто не хочет, — согласился Кидд и прислонился к столу с поддоном. — Григорий пойдет на все, чтобы его войскам было легче. Плохое освещение осложнит арбалетам прицеливание, а Вандари оно нипочем. Гелансаджарцы, в принципе, не привыкли вести бой в темноте. А если Шакри Аван удалится на ночь, нам придется туго. Его войска, конечно, доблестные, но без своего лидера они тоже не захотят продолжать бой.

Этирайн кивнул. И тут вдали прогремел гром.