Глава 1

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 15 аркана 1687

Прижав к груди переплетенную подшивку карт, Робин Друри шел через библиотеку, с беспокойством чувствуя на себе взгляды окружающих. При поступлении в Сандвик четыре года назад он, ветеран войны с Лескаром, был намного старше и взрослее многих абитуриентов, поэтому привык к вниманию окружающих. Но за годы учебы Друри примелькался сокурсникам, так что сейчас такие взгляды, особенно в библиотеке и в данный момент, могли означать только одно.,

Робин вздохнул.

«Ну что, Урия, значит, наконец ты это сделал».

Он нахмурился, и сразу многие отвели глаза, кроме брата Лукаса с его откровенно ледяным взглядом. В ответ на неуверенную улыбку Робина старый священник отвернулся, качая головой.

Робин без стука открыл дверь в небольшой кабинет, который занял под выполнение проекта. Там на двух стульях расслабленно возлежал долговязый тощий парень с копной рыжих волос. В руках он держал по небольшому раскрашенному деревянному кубику и постукивал ими друг о друга; издаваемый стук отдаленно напоминал грохот залпов паровой пушки.

— Интересное упражнение в тактической абстракции, кадет Смит, — прищурился Робин.

Деревянные кубики полетели на пол, Урия вздрогнул, попытался руками удержать стулья от падения, но не вышло: один стул перевернулся, другой с шумом отъехал к стене, и Урия рухнул на пол. Раскрашенные кубики, обозначавшие воинские подразделения, посыпались на пол. Он сердито смотрел на Робина:

— Ну ты меня испугал!

— Урия, уж ты-то меня пугаешь каждый день, с первых минут работы над проектом. — Робин опустил подшивку карт на угол поддона, стоящего на столе в центре комнаты. Это был открытый сверху неглубокий ящик, заполненный песком, он служил для воспроизведения местности любых сражений. — Я-то рассчитывал, что ты подготовишь нам поле боевых действий.

Урия вскарабкался на ноги, подобрал деревянные кубики. Поставил их к остальным — на край поддона с песком.

— А что я могу без карт?

— Да хотя бы начать. — Робин кивнул на кубики, обозначающие войска. — Нашел же время их раскрасить, как я просил.

— С чего бы я стал! — Урия пожал плечами. — Я взял готовые на складе у брата Лукаса. Он так странно на меня смотрел, но я к этому уже привык.

Робин покачал головой:

— Знаешь ведь, что брат Лукас представит капитану Айронсу перечень — какие войска мы запрашивали. Ну вот, тот и сообразит, что мы делаем гипотетический вариант проекта для семинара по тактике.

— Какая разница? Мы не собираемся задействовать в нашем сражении его кафедральных уланов, значит, заниженная оценка нам гарантирована.

Робин только руками всплеснул:

— О чем же ты раньше думал, когда готовил поле действий? — Он раскрыл подшивку карт и вручил ее Урии как образец.

— Мне нужно, чтобы было точно как здесь.

— Ладно. — Урия отмахнулся от подшивки. Робин удивился:

— Присмотрись, Урия. Карту надо воспроизвести точно. «Точно» не значит «приближенно».

— Я же тебе говорил, кадет Друри, есть у меня такое свойство. — Зеленые глаза Урии сощурились. — Забыл? Я умею запоминать зрительные изображения. Потому и оказался в твоем семинаре по прогрессивной тактике. Я же всего-навсего третьекурсник.

— Давай, выполняй. — Робин закрыл подшивку. — Чем скорее, тем лучше.

Урия сделал вид, что не слышал последних слов. Длинной доской он пригладил поверхность песка в поддоне и выровнял его по всей длине. Позевывая, отбросил упавшую на глаза прядь рыжих волос, воткнул доску в песок в дальнем конце поддона и начал двигать ею взад и вперед, подгребая песок ближе к себе. Наконец руками в ближнем конце поддона он соорудил небольшую насыпь.

Потер руки, стряхивая с них песок.

— Вот такого приближения мне достаточно для макета Джебель-Квираны и ее окрестностей.

— Мне все-таки нужна точность, Урия.

— Будет тебе точность.

Младший закрыл глаза и наклонился, упираясь руками в стертые от употребления боковые края поддона. Он прошептал молитву святому Джерому, покровителю библиотек и библиотекарей, быстро и резко кивнул.

Его заклинание было обычным и не самым сильным, но все же вокруг его рук возник голубоватый светящийся туман. Туман охватил стол и пролился дождем на бежевую поверхность. Песок поглотил этот туман, и какая-то часть здания сдвинулась вниз, какая-то поднялась. Созданная Урией круглая насыпь превратилась в миниатюрную копию Джебель-Квираны — плоскогорья, сверху имевшего вид ровной площадки, по бокам — острые зазубренные утесы. Туман даже создал из песка подобие города Гелор, хотя рядом с горой он казался совсем крошечным и масштаб не позволял изобразить его подробно, но форма городских стен была воспроизведена точно.

Робин снова раскрыл подшивку и впился взглядом в карту. Все совпадало, начиная с широкой долины на юго-востоке до подъема территории в районе округлой горы, на севере под которой располагался город. Картография была не особенно впечатляющей, но контуры давали хорошее представление о рельефе местности, Урия все воспроизвел в совершенстве.

Робин закрыл подшивку карт и вздохнул. Он тоже знал это заклинание и мог его воспроизвести не хуже, но ему бы для достижения такой точности пришлось разделить поле действия на сектора и в отдельности отработать каждый сектор, причем все время сверяясь с картой.

«Коллега даже не вспотел, а мне бы понадобилась для такого целая вечность».

— Отлично, Урия, — одобрил Робин. — Для сражения, которое мы будем имитировать, масштаб слишком велик, мы не сможем включить его последние этапы — осаду самого города Гелора, — но для предварительных этапов этот макет отлично подойдет.

— Значит, точность для тебя достаточна?

— Вполне.

— Надеюсь, тебя устраивает этот твой Гелор.

— Мой? А что, не ты разве делал карту?

— Почему всю работу делаю я? — нахмурился Урия.

— Ничего себе! — Робин заморгал и ошарашенно уставился на Урию. — Да это — первое, что ты сделал для проекта! Если бы ты действительно работал, мы бы уже закончили месяц назад.

— Забыл, кто перевел тебе все истории о войсках Крайины?

— Урия, у тебя же мать крайинка; ты язык выучил еще в колыбели. Не спорю, перевел истории ты, а не я ли их раскопал и выбрал нужные, ну-ка, вспомни.

— Согласен, — кивнул молодой человек

— Ну и прекрасно. — Робин опустил подшивку карт. — Уж за макет территории Айронс не сможет нам снизить оценку. Все же прошу тебя — не проболтайся, что мы делаем проект гипотетического сражения.

— А я остаюсь при своем мнении: поскольку мы ведь не воспроизводим какое-то сражение кафедральных уланов периода войны с Лескаром, то Айронса ничего не устроит. Почему тебя забеспокоило, что у нас будет проект «гипотетического сражения»!

— Видишь ли, Урия, Айронс их просто ненавидит.

— Значит, ты готовишь ему провокацию? — Зеленые глаза Урии озорно блеснули. — Не мое ли это влияние?

— Ты такой толковый парень, а видишь даже меньше, чем полковник Кидд, — Робин провел по лицу своими покрытыми шрамами руками. — Я не собираюсь провоцировать Айронса, но зачем повторять проекты, которые уже делали сто раз до нас.

«А пригласи я тебя на такой, тебе бы просто было нечего делать, вот бы что тебя устроило».

Младший тяжело вздохнул и стал мерить шагами небольшую комнату, освещенную фонарем.

— Роб, ты у нас номер первый, ты командир группы. У тебя отличные перспективы и через месяц выпуск. А мне еще год…

— Если тебя не выкинут после этого семестра. Урия недовольно сморщился, но в его голосе прозвучала нотка страха.

— А если представить проект гипотетического сражения, у меня будет больше шансов остаться?

Робин улыбнулся, его темные глаза блеснули:

— Хуже не будет. По крайней мере, если представить гипотезу, Айронс и все другие поймут, что мы умеем шевелить мозгами.

— Да, ты прав, — Урия вздохнул. — Но ему-то какая разница.

— Я рассчитываю на то, что твое участие его сильно удивит.

— Я вижу, ты не зря посещаешь семинар по остроумию. — Урия кивнул на дверь, за которой была библиотека. — Мы могли взять для проекта любое сражение, их там уйма, и доказали бы Айронсу, что умеем шевелить мозгами, зато меньше был бы шанс, что тебе снизят оценку. Ведь в истории было столько сражений! Мы знаем пробелы в тактике и стратегии каждого, мы могли бы запросто их переосмыслить. Стоило взять любое, и тебе бы выставили нужную оценку, и тогда — полная гарантия назначения на «Сайт-Майкл».

— А главное — ты будешь жить в убеждении, что вести боевые действия так же легко и просто, главное — командовать «Сант-Майклом».

— Да ведь это не твоя забота, Робин.

— Почему не моя? У тебя в перспективе такая же служба. А сейчас ты мой партнер, значит, это тем более моя забота. — Старший скрестил руки на груди. — Тебя не выгонят из Сандвика, насколько это зависит от меня. Твой отец хотел, чтобы ты учился здесь. Тебя взяли в прогрессивную группу, потому что у тебя большой талант к магии и потому что ты толковый парень. Если тебя выгонят, служба много потеряет.

— Не преувеличивай. И потом, отец-то умер, а у брата другие планы на мой счет.

— Конечно, твой брат — герцог Карвеншира, ну и что? Церковь знает, как ты нужен здесь. Может, твой брат задумал женить тебя, чтобы обеспечить себе союзника, но чего стоят его желания, если они не совпадают с намерениями церкви,

— Ты говоришь о Тибальте, но не забудь, что мой брат Грэм — священник, к нему прислушивается кардинал Гароу. Если они объединят свои усилия, или если Тибальт прекратит выплачивать грант от отца на оплату моего обучения…

— Если, если… Тебя беспокоит, что мы представляем проект гипотетического сражения? — Робин покачал головой. — Дураком надо быть, чтобы об этом беспокоиться.

Урия преувеличенно громко засмеялся, махнув рукой на поддон с песком:

— Давай вернемся к гипотезе.

— Это не гипотеза, это реальность, которая еще не произошла. — Робин резким жестом раскрыл подшивку и листал пожелтевшие страницы.

— Ты серьезно думаешь, что она произойдет? Что Крайина нападет на Гелор и попытается захватить власть в Гелансаджаре?

— Как ты думаешь, солнце завтра взойдет? Урия кивнул:

— Да, причем слишком рано для меня.

— Так я и предполагал. На следующий год тебе тоже придется посещать семинар по остроумию. — Робин оперся о края поддона с песком. — Давай развернем войска. Надо сделать это правильно, а то Айронс завтра устроит нам побоище.

Лицо Урии посветлело, он передал Робину голубой и позолоченный кубики, изображавшие части армии Крайины.

— Хочешь, сбегаю возьму кубики с войсками кафедральных уланов, введем их в сражение. Айронс никогда не завалит проект, в котором задействованы его уланы, даже если анализ слабоват.

Робин разбирал по типам войск поставленные на песок кубики и в изумлении взглянул на коллегу:

— Я тебя правильно понял? Ты — именно ты — предлагаешь ублажить самолюбие Айронса ради его похвалы и хорошей отметки? Да? Значит, придется попросить мага поработать над тобой, изгнать беса.

— Не спорю, прозвучало подозрительно, — заулыбался Урия. — Просто я знал, что тебе нужна отличная оценка для назначения на «Сайт-Майкл». Меня-то Айронс ненавидит, так что сам факт моего участия в этом проекте может оказаться не в твою пользу. Я вообще не знаю, почему ты выбрал меня в напарники. Я считал тебя умнее.

— Я и есть умнее.

— Ну так в чем же дело?

— Ты отлично интерпретировал все отчеты о войсках Крайины, очень здорово все сделал. — Робин выбрал кубик, изображающий подразделение Крайины, с выкрашенным бронзовой краской основанием. — Если бы ты не отметил, что к 137-му полку имперских медвежьих гусар был присоединен полк Вандари, наш проект был бы обречен с самого начала.

— Я и так сделал бы тебе обзор сражения, просто по-дружески, Робин.

— Знаю, но я хотел, чтобы и тебя оценили. Мы делаем проект гипотетического сражения, то есть нам нужны нестандартные решения. — Робин улыбнулся Урии уголками губ. — А ты как раз мыслишь нестандартно, что и требуется для таких проектов.

— Другими словами, недисциплинирован, — согласился Урия.

— Но это не главное, почему я выбрал тебя, — Робин начал расставлять кубики на миниатюрном ландшафте. — Вот скажи мне — какова общая цель поставленной нам задачи?

Урия поежился:

— Изучая то, что делали другие командиры, и опробуя новую стратегию, мы можем научиться оптимизировать сражение. Учимся на их ошибках.

— Надо же, как ты хорошо запомнил вступительную лекцию Айронса, даже его голос изобразил. — Лицо Робина стало напряженным. — В чем ошибка этого высказывания?

— Не вижу ошибки.

— Раскрой глаза, взгляни поглубже. Поставь себя на минутку на это место.

— Поставил. Глаза у меня открыты, просто они не из серебра. Я все еще в неведении

— Ты взгляни на это вот с какой стороны, Урия, — почему мы побили Фернанди в конце войны?

— Главнокомандующий и его генералы стали понимать тактику Фернанди. Учились на ошибках командиров начала войны.

— Уже теплее. А почему терпели поражение прежние командиры?

— Потому что раньше не воевали ни с кем, кто бы применял тактику Фернанди.

— А ведь наши командиры были выпускниками Сандвика, а каринольцы, которых разбил Фернанди, были воспитаны в традициях Валчи. Фернанди даже разбил лучшие войска тасира, выпускников академии в Савинске, потом сжег саму академию… Это были лучшие военные умы мира, а Фернанди побил их всех. Как ему удалось?

— Мне не отгадать.

— Лень я еще простил бы, но тупым-то не притворяйся. Думай. — Робин аккуратно поставил кубик с бронзовым основанием, представляющий войско Вандари, в центр линии войск Крайины. — Понял?

— Да.

Робин вздохнул.

— Все ученики семинарии на занятиях по тактике анализировали прошлую войну. Они усовершенствовали тактику прошлой войны. И были обучены воевать в традициях прошлой войны. И прошлую войну они бы выиграли, но Фернанди — он-то воевал по правилам войны будущей. И наша задача теперь — подготовка к сражениям будущей войны.

— А это значит, что войска Крайины будут сражаться с нерегулярными войсками гелансаджарцев. Именно ты говорил мне, что у нас нет обзора территории за последние тридцать лет, а Шакри Аван отнял Гелор у клана Хастов всего десятилетие назад. Ни в одной книге из нашей библиотеки не прочтешь, какие у него были войска.

— Да, верно, но мне друзья из Л ад стона рассказывали, что есть отчеты из Центрального Истану. В них только слухи о Гелоре того времени, но эти слухи в основном о покорении города и о сражении в этой местности между кланом Хаста и гелорийскими войсками Авана.

Урия с сомнением покачал головой.

— Если основываться на неофициальных отчетах, вряд ли получишь назначение на «Сант-Майкл», Роб.

— Эти отчеты не военные, а торговые, они вполне официальные. Юнга с «Ворона» сейчас служит в фирме «Торговля Гримшо». Он почему-то считает, что я спас ему жизнь в битве с Эль Тауро, и годами старается мне отплатить — присылает всякую информацию, конечно, разрозненную, но пригодную для наших целей.

— Рассчитываешь, что Айронс пропустит любое решение, поскольку у нас гипотеза.

— Мы, Урия, — жрецы Волка. Острые мечи, боевая магия, вера — вот почти все, чем мы можем располагать.

— В этом есть смысл, но меня все же удивляет, почему ты выбрал именно это сражение? У нас о нем нет ничего, даже его части — мы даже не можем притвориться, будто наш гипотетический проект — это «предположительный» сценарий размещения наших войск против армии лескарцев.

— Конечно, лучше бы воспроизвести сражение, в котором Гелор освобождают от крайинцев, но…

— Но они не брали Гелор. — Урия смотрел на горстку кубиков на краю поддона, изображающих нерегулярные гелорийские войска. — Вопрос ведь вот в чем: ты не можешь быть уверен, что Крайина нападет на Гелор.

— Должны напасть, Урия, — ты-то должен это понимать лучше других. У них нет выбора. Гелор — ключ ко всему Истану, и Крайина любым способом должна его захватить.

Робин указал на самый низкий край модели и на то, что находилось дальше, позади него.

— Когда Фернанди напал на Крайину, он опустошил самые развитые и обширные части империи та-сира. Он стер с лица земли Мясово и осадил Муром. Если бы союзник Крайины генерал Винтер не вмешался именно в нужный момент и с достаточно большими силами, Фернанди разрушил бы Крайину. Со времен Кираны Доста страна ни разу не была так близка к гибели.

— Если Крайина захватит Гелор, то потом она станет угрожать нашим владениям в Аране, — пожал плечами Урия. — Они рассчитывают, что эта опасность остудит наше желание расширять империю.

«Ага, Урия додумался наконец». Робин кивнул.

— Но это вполне может привести к войне, а мы оба хотели бы обойтись без нее.

— Может, наш проект не так уж гипотетичен. — Урия с улыбкой хлопнул Робина по плечу. — Ты предусмотрел в своем решении все возможные подвохи.

— Будем надеяться, но ведь известно — когда наш план будут рассматривать серебряные глаза, всякие несостыковки проявятся, как по волшебству. — Робин невольно вздрогнул. — Когда полковник Кидд взглянет на наше творчество, он обнаружит все недочеты и уж пройдется по ним вовсю.

Урия отрицательно покачал головой:

— Да ты не волнуйся; виконт Уоркрос — не член экзаменационной комиссии. Капитан Айронс подчиняется командиру рыцарей Уоррену и…

Старший аккуратно расположил батареи паровых пушек Крайины у ворот Гелора.

— Знаю я состав комиссии, но не важно, кто нам ставит оценку. Главное — что там будет Малачи Кидд. Он всегда является на рассмотрение проектов семинара прогрессивной тактики. Вот поэтому никто никогда не пробовал воссоздавать сражение под Баучегом, даже как гипотетическое.

— Ну, кое-что тут не гипотетическое. — Урия указал на кавалерийское войско крайинцев, поставленное перед Гелором. — Это 137-й имперский полк медвежьих гусар под командованием полковника Григория Кролика. Это знакомый Кидд а. Кролик командовал батальоном под Глого, когда… — Он умолк, и его руки от озноба покрылись гусиной кожей. — Когда лескарцы взяли в плен виконта… Взял бы ты лучше другой полк.

— У меня что ли, был выбор? Гусары 137-го полка в одной связке с Вандари, они дислоцированы в округе Взорин. И когда войска Крайины вторгнутся туда, гусары 137-го будут их авангардом.

— Я бы все же не рискнул их брать.

— Кролик популярен в Муроме, а князь Арзлов в Муроме в опале, поэтому в «Вооруженных силах империи

Крайина» есть самая подробная история этого полка, причем подтвержденная документально. И наша гипотеза будет максимально точной.

— Это, конечно, так, не спорю. — Урия дрожал от холода. — Просто мне не нравится, что мы даем старику Серебряные Глаза лишние основания доставать нас.

Из-под обложки атласа Робин вытащил лист с пометками.

— Ему и повода не надо, чтобы нас достать. Он и так достанет. Он такой.

— Допускаю, что он такой по характеру, но мне это не нравится. Тебе не противно, что он тут все бродит? Считается, что он слепой, но я что-то сомневаюсь…

Темные глаза Робина стали строгими, и Урия смолк.

— Забудь, что о нем болтают, просто помни — он жертва войны. Я много таких встречал. Некто покупает себе патент в полк или на корабль, и вдруг ему приходится принять командование в сражении. Война — не то место, где осваивают профессию на своих ошибках, особенно когда в результате гибнут другие. Да, полковник Кидд попал в беду в Глого, но поэтому он и находится здесь — чтобы с нами такого не случилось. Это всяко лучше, чем торчать тут в убеждении, что слава о твоих подвигах живет в умах недоучек-студентов.

— Ты имеешь в виду капитана Айронса? — с сомнением произнес Урия.

— И его тоже. Урия прищурился:

— Ну, Малачи Кидду ты дашь за что зацепиться, а еще какие штучки у тебя заготовлены?

— Побольше бы внимания уделял работе, тогда бы знал.

— Учти, я читал отчеты из Крайины. Но ты не показывал мне материалы из Арана. — Урия заговорил шепотом. — Что, в этих отчетах есть что-нибудь странное?

Робин с первого взгляда заметил голубоватый оттенок век Урии, выдававший в нем примесь дурранской крови — от матери.

— Ты хочешь сказать — слухи о воплощении Доста?

— В этом нет ничего особенного, — Но, к удивлению Робина, Урия вздрогнул.

— Ничего особенного! — Робин скрестил руки на груди. — Для тебя «ничего особенного» — воплощение завоевателя, который восемь веков назад явился из Дуррании и расчленил империю, которая простиралась от Арктического океана на севере до Арана на юге, от Цея на востоке до Иллирии и Глого на западе.

— Ну да, в такой формулировке, конечно, нет, — Урия заерзал на месте. — Но ведь в этих местах, как и в некоторых областях Крайины, известно, что когда Дост умирал, то обещал вернуться, чтобы реорганизовать империю и защитить свой народ. Матери в Крайние все эти годы пугают непослушных детишек его кровожадной персоной, угрожая, что он вернется и заберет к себе всех детей, кто плохо себя вел.

— И твоя мама тоже?

— Ну да. — Молодой человек поежился. — Конечно, церковь отрицает воплощение, я знаю, это просто суеверие, но…

Робин усмехнулся.

— На всей Юровии матери пугали непослушных детей персоной Фернанди, и представь себе, в их изображении Фернанди еще страшнее, чем на самом деле.

— Хороший ход.

— Теперь отвечу на твой вопрос. На сегодня его возвращение — абсолютная гипотеза. Даже ни о каком претенденте не было слухов. Судя по слухам, почти все предсказатели в Аране и Истану говорят, что Дост еще не рождался заново.

Урия начал расставлять гелорские войска на поддоне с песком.

— Ну, ладно. Если верить хоть половине этих историй, то Дост, вероятно, за последние восемь веков в могиле обдумал будущую войну, совсем как мы сейчас. При всем моем уважении к твоему проекту, мне кажется, что его гипотетические сражения в сто раз реальнее, чем это твое, но кому нужна его реальность.

— В этом ты, конечно, прав, — согласился Робин, — но давай надеяться, что он воздержится от возвращения, пока на семинарах по тактике не изучат битвы, которые провели мы. Нам хватило ужасов войны с Фернанди. Не хотел бы я встретиться лицом к лицу с человеком, который действительно победил Крайину.

Глава 2

Бир-аль-Джамаджим, Гелансаджар, 20 аркана 1687

В глубине пустыни Гелансаджар вода — это жизнь. Как предписывает Китабна Иттикаль, Священная Книга атараксианства, все цивилизованные народы должны делиться водой со странниками. Большинство жителей Гелансаджара объявляет себя поклонниками Атаракса, они трижды в день возносят молитвы, как предписывает Священная Книга, но водой делятся не всегда, и из-за этого Колодец Черепов получил свое зловещее название.

Колодец расположен в низине и представляет из себя каменную чашу, полную воды. Всадники-бандиты окружили караван и теснили тяжело нагруженных верблюдов и лошадей к воде. Все бандиты — бородатые, нечесаные, с грязными лицами, на них плохо пригнанные трофейные доспехи, когда-то снятые с убитых врагов; они размахивали изогнутыми шамширами или короткими мощными конскими луками с зазубренными стрелами, страшно гримасничали, ругались и кричали во всю мощь своих легких.

Дюжина охранников каравана угрожающе махала клинками, но расстояние между бандитами и охранниками было слишком большим для контратаки. Чтобы напасть на бандитов, пришлось бы сильно удалиться от своих. Одного человека запросто отрезать, о чем уже свидетельствовала горстка трупов — утыканные стрелами две лошади из каравана и лежащий лицом в грязи толстый купец в голубом с золотом халате, из его спины торчало три стрелы.

Вдруг один охранник каравана засиял золотым светом и сразу кинулся вперед. Он двигался не быстрее других, значит, его боевая магия не ускоряла движений. Бесстрашно приблизившись к бандиту, он подпрыгнул и вонзил свой шамшир во всадника. Клинок проник глубоко в левый бок бандита, рассекая доспехи и тело.

Но и бандит ответил ударом в левый бок охранника. Изогнутый клинок ровно разрезал кожаный доспех, но соскользнул вниз, не нанеся вреда золотистому телу. Охранник с криком триумфа схватил бандита за бороду, но под его тяжестью и сам упал на землю, таща за собой врага. Они упали одновременно, и следующий удар меча оказался для противника смертельным.

Из седла выпрыгнул и кинулся на охранника второй бандит, яркокрасный в лучах заходящего солнца. Меч его мелькал так быстро, что глазу было не уследить. Он измочалил в лохмотья доспехи соперника, и охраннику удавалось только обороняться, но крови на нем не появлялось. Однако под напором бандита стражу каравана приходилось отступать, и вот его золотое сияние померкло.

Еще один удар — и беззащитный охранник, рассеченный мечом пополам, упал на землю.

Рафигу Хасту этого было достаточно. Топот копыт коней нападавших отдавался эхом и заглушал звуки стрельбы, которую вела группа Хаста с южной террасы низины. Его группа в тридцать человек оказалась именно на этом участке и именно в этот момент — таковы были предзнаменования, расшифрованные Кусэем, дядей Рафига. Из каждой пятерки воинов Хаста только один владел магией и знал боевые заклинания; остальные же полагались на свой острый клинок и многолетний опыт ведения боевых действий и жизни в седле.

Рафиг, на черном коне, в остроконечном шлеме, с развевающимися черными волосами, взмахнул шамширом и двинулся на светящегося красным бандита. Соперник ухмылялся и жестами приглашал приблизиться. Рафиг в ответ улыбнулся, произнес свое боевое заклинание, и хлынувшее из глаз ледяное голубое пламя охватило все его тело. Бандит замедлил движения, метнулся вперед, желая поразить Рафига.

«Жаль, что твоя магия не научила тебя быстрее думать».

Когда бандит бросился на Рафига, тот низко наклонился вправо и нанес резкий удар. Нападающий отвел свой клинок влево, чтобы парировать следующий удар, с явным намерением продолжать схватку и поразить Рафига. Два меча встретились на полпути, раздался звон, бандит закричал: от удара Рафига шамшир вылетел из его руки. Клинок взвился в воздух, упал позади противника, и тут резким ударом Рафиг раздробил ему шлем. На землю брызнули кровь и мозги.

Рафиг заметил, как слева от него кузен Ахтар, младший сын Кусэя, одним ударом рассек щит другого бандита и отсек ему руку ниже локтя. Остальные кузены протыкали нападавших пиками или сражались мечами, отгоняя лошадей и всадников на некоторую дистанцию. Кто-то из охранников каравана тоже переместился подальше от сражения, а небольшая группа бандитов перебралась на другую сторону низины и ускакала.

Рафиг соскользнул с седла и обратился к сброшенному с коня сопернику.

— Ты ведь знал, Фероз, что тебе не следует приезжать сюда. Тебе же предсказали, что ты умрешь именно здесь.

Вождь бандитов поднялся на ноги и засветился красным светом.

— Да ведь и тебе судьба умереть, Рафиг Хает.

— Верно, Фероз, — левой рукой Рафиг пригладил свои роскошные черные усы и небрежным жестом указал на восходящую на востоке луну, — но моя судьба — умереть под полной луной, а полнолуние было десять дней назад.

— С моими ранами ты как раз протянешь до следующей полной луны. — Лицо Фероза исказила мрачная усмешка. — Я — ураган.

— А я — скала. — Рафиг принял боевую стойку, уверенно держа в правой руке свой кривой шамшир. Таким образом клинок служил ему защитой, закрывая его тело от правого бедра до левого плеча, и Фероз тут же принял такую же позу. Рафиг медленно протянул вперед левую руку и вежливым жестом поманил Фероза поближе.

«Все это — вопрос времени».

Боевая магия позволила Ферозу набрать скорость, и он сумел ударить и отреагировать быстрее, чем обычный человек, не владеющий боевой магией. Прием «ураган» был любимым у придворных Шакри Авана: когда-то Аван с успехом воспользовался им, отвоевывая город Гелор у отца Рафига.

«И ведь никто из них не знает, что я умею парировать этот выпад, потому что всю жизнь учился, чтобы суметь восстановить права моего рода».

Фероз накинулся на Рафига, и младший противник сразу стал отступать назад. Хотя Фероз воспользовался тем же приемом боевой магии, что и прежний противник Рафига, у старика не было такой скорости. Магия только улучшает качества бойца, но не наделяет его сверхъестественными свойствами. Хоть скорость Фероза и превосходила нормальную, но возраст все же сказывался, и Рафигу удалось уклониться от его нападения.

Клинки скрестились; когда не удавалось увернуться от удара, Рафиг его парировал. Фероз упорно наступал, преследуя отступающего противника. Рафиг сделал ложное движение в направлении воды, но гелорский бандит отрезал ему путь.

«Он знает — окажись мы в воде, и скорость ему не поможет, а моя сила умножится, и я прикончу его с легкостью».

Пятясь, Рафиг все время старался добраться до колодца или заманить противника в такое место низины, куда нанесло много песка и где ненадежна опора для ног. Снова и снова бандит опережал Рафига, кружась вокруг него, не позволяя заманить себя в ловушку. Затем пошел в атаку, нанося резкие удары мечом, благодаря своей скорости успевая уклоняться от встречного удара. Рафиг же то выскальзывал из зоны досягаемости, то опять оказывался в ней, так что удары меча противника только рассекали воздух, не приводя к кровопролитию.

— Какая ты скала, ты трус, — зарычал Фероз. — Ты не сражаешься, ты убегаешь.

Рафиг остановился и опустил свое оружие.

— Просто мне хотелось, чтобы все увидели твою великолепную скорость, Фероз. Давай, показывай, на что способен.

Бандит ринулся вперед, намереваясь нанести удар в левый бок Рафига. Рафиг не сделал попытки парировать выпад, зато сам переместился вперед. Подняв левую руку, он принял удар, пришедшийся ему по ребрам, но не нанесший серьезного вреда. Атака была быстрой, и, переместившись вперед, Рафиг оказался в зоне досягаемости, так что по нему пришелся только удар запястья противника.

Фероз вытаращил глаза: Рафиг левой рукой зажал его руку с мечом. Он подвел левую руку под локоть

Фероза, поднял ее и ухватился за локоть, зажав сустав в замок. Рафиг вытянул руку, и сопернику пришлось подняться на цыпочки, и тут Рафиг прижал свой шамшир к горлу врага.

— Я — скала, Фероз. — Он холодно улыбнулся. Грудь Фероза с усилием вздымалась от напряжения. — Я дал тебе побегать, чтобы тебя утомить. Война — спорт не для стариков. Напрасно твой хозяин забыл об этом. Хоть магия и придает тебе скорость, но у тебя возрастная слабость. Мне мою силу придает возраст, а еще больше — смелость.

Красное сияние, исходившее от Фероза, погасло.

— Убьешь меня?

— Зачем? — Рафиг отпустил противника, и Фероз, шатаясь, попятился на несколько шагов, угрожающе взмахнул мечом, но тут его лицо исказилось; без сомнения, это была агония. Он выронил клинок и обеими руками схватился за грудь. Упал на колени, глаза его вылезли из орбит. Резко и хрипло вскрикнув, он рухнул на землю лицом вниз.

Рафиг несколько секунд смотрел на тело, затем обернулся к оставшимся в живых караванщикам.

— Как говорится в Книге: Атаракс дарит нам таланты, чтобы мы воплощали их согласно его воле. Кто неправильно применяет свои дарования, тот навечно лишится рая. Фероз умер от того, что у него сердце было слабое и жестокое.

Три купца в цветистых одеждах, спотыкаясь, пробрались вперед и опустились на колени перед Рафигом в глубоком поклоне. Когда они поднялись, носы и лбы у них были запачканы пылью.

— Вы и впрямь орудие Божьей воли.

— Да нет. — Рафиг тепло улыбнулся им. — Я — воплощение самого страшного кошмара Шакри Авана. Я Рафиг Хает. Почему Шакри Аван послал вслед за вами Фероза и его людей? — Рафиг кивнул на навьюченных верблюдов. — Вы ведь идете из Гелора. Он мог вас начисто ограбить прямо там.

Легкий бриз доносил запах песка и крови. Один купец опустился на пятки.

— Мой господин, мы сказали Шакри Авану, что наша цель — Куланг, мы ведем торговлю с купцами из Гура.

Рафиг задумался. К югу и юго-востоку отсюда территория становилась гористой. От колодца город Гелор не был виден, на его местонахождение указывало неясное серое пятно у подножия Джебель-Квираны. К востоку и западу местность была равнинной, вплоть до предгорий, там низменность переходила в горный район, в котором выделялись заснеженные вершины.

Эти горы назывались Гелан и Истан, и они вместе с Джедрозийским плато, расстилавшимся у подножия Истана, определяли ландшафт Гелансаджара. Тут кончалась низменность и имелся единственный проход из Крайины через Гелансаджар в южные пределы континента Истану. Королевство Гур лежало далеко на юге, за перевалами в горах Гимлан, а уже за ними находилась теплая плодородная земля Аран.

— По-моему, друзья, вы сбились с дороги, если вам надо в Куланг. — Рафиг с улыбкой указал им направление мимо горы Джебель-Квирана. — Вам еще несколько дней пути.

Купец улыбался, прочесывая пальцами свою черную бороду.

— Мой господин, мы солгали Шакри Авану про цель своего путешествия, на самом деле мы направляемся во Взорин, мы ведем торговлю с купцами Крайины.

— Понятно. В этом гораздо больше смысла. Взорин находился так далеко к северу, что его не было видно. Округ Взорин был самой южной точкой империи Крайина на континенте Истану. Рафиг там не бывал, но его дядя Кусэй еще в молодости провел там много лет в рабстве. Он рассказывал, сколько повидал там удивительного; по сути дела, там все восхитительно, но с точки зрения атараксианства все это ересь. Здесь, на юге, товары производства Крайины часто оцениваются достаточно высоко, так что этих купцов очень обогатит открытие торговли с Взорином.

— Вот это смелость! — прищурился Рафиг. — Ради золота путешествовать в Крайину? Вы ведь не раз там побывали?

Купец с готовностью кивнул, а оба его компаньона при этом вопросе побледнели.

— Во Взорине есть один человек — купец по имени Валентин Свилик. Он говорит по-нашему и честно торгует. Если бы Хасты по-прежнему владели Гелором, доходов от торговли хватило бы на всех.

Голубые тени вокруг глаз Рафига стали глубже.

— Шакри Аван никак не поддерживает вашу торговлю?

— Его тарифы разорят нас. При вас налоги были бы более терпимыми.

— Допускаю, но Хасты больше не правят Гелором, — улыбнулся Рафиг. — Когда вернется Дост, мы снова будем у власти.

Лица купцов просияли.

— Дост вернется скоро, мы не сомневаемся. Он просто обязан вернуться. Пора восстановить империю и объявить его суверенную власть над Истану. — Старший купец кивнул Рафигу. — В тебе кровь дурранцев, значит, он своей рукой поднимет тебя на заслуженную высоту.

— Так говорится в легенде. — В команде Рафига почти все были его кровными родственниками и тоже имели признаки происхождения от дурранского племени, много веков назад сметенного с континента Истану. Его же личным родовым признаком были голубой оттенок кожи вокруг глаз и остроконечные уши, а также он владел более сильными приемами боевой магии, чем другие.

Под суверенной властью Доста когда-то была и Крайина, и, как рассказывал Рафигу дядя, дворяне Крайины косметическими средствами добивались окраски кожи, присущей дурранцам; они ее лишились, разбавляя свою кровь. Свою неполноценность они проявили и в том, что приняли айлифайэнизм и отказались от наследия Доста. Рафиг горячо верил в это, но не забывал, что крайинцы могут стать жестокими врагами, если когда-нибудь решат вторгнуться в Гелансаджар и начать войну. Он обратился к своей команде:

— Ахтар, сегодня ночуем здесь. Отправь всадников за сменными конями и лагерным снаряжением, потом расставь посты — вдруг уцелевшие бандиты надумают вернуться.

Кузен согласно кивнул и отправился выполнять поручения.

Рафиг опять обратился к купцам:

— Если не возражаете, мы проведем ночь тут, с вами, у колодца. Мы разожжем костры. Пусть Шакри Аван надеется, что скоро присвоит все ваши сокровища. Завтра или послезавтра его бандиты доберутся до Гелора, и когда он поймет наконец, что ошибся, вот разозлится-то.

Старший купец не возражал:

— Мы на обратном пути обойдем Гелор и пойдем в Куланг. А когда вернемся, он, может быть, уже забудет о нас.

— А если нет, если он не окажет вам гостеприимства, предписанного Китабной Иттикаль, его покарает гнев Господен, — улыбнулся Рафиг. — В легендах говорится, что о его свержении мы узнаем, когда увидим на небе падающую звезду. Я лично с удовольствием пощекотал бы эту звезду, чтобы упала.

Глава 3

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 25 аркана 1687

Стоя по стойке «смирно» в центре комнаты, Урия Смит сопротивлялся искушению наклониться над поддоном с песком и устроить землетрясение на макете Гелора. Ему казалось, что макет этого города он сделал неплохо, — даже Робин был поражен и улыбнулся ему, — но все его труды были явно напрасны. От членов комиссии исходила волна напряжения, и Урию, как молния, пронизывал апокалипсический ужас.

«Самым гипотетическим в этом проекте были наши надежды, что его оценят хотя бы по справедливости».

Членов комиссии было трое, у каждого, как требуют правила, выбрита макушка и оставшиеся короткие волосы высветлены до седого или почти белого цвета. Когда-то Урия удивлялся: цель этого подрезания волос и их окраски — имитация естественного выпадения волос как претензия на обычно приходящую с годами мудрость, но в данном случае это выглядит насмешкой над естественным процессом.

«Учились бы на своем опыте, тогда оказались бы покрыты шрамами и этим доказали бы нам свою умудренность».

У капитана Айронса от обиды покраснело не только лицо, но даже выбритая макушка. Своим негнущимся пальцем он пригвоздил их отчет к столу, за которым заседала комиссия. Лица командиров рыцарей Уоррена и Стаблфилда были бесстрастны, но, видя множество пометок, испещрявших лежавшие перед ними копии отчета, Урия догадывался, что в плане они обнаружили уйму поводов для критики. А хуже всего — что головомойка началась, когда он и Робин не доложили еще и половины своего проекта.

— Безответственна, слышите? — Айронс злобно цедил сквозь зубы слова, как расплавленный свинец. — Эта бумажонка неоправданна и безответственна. При изучении военного дела нет места для фантазии. Слушаю вас, Друри, в чем дело?

— Прошу слова, сэр.

Урия взглянул на Робина с изумлением. «Роб, что ты делаешь?»

— Говорите, кадет Друри.

— Уважаемые члены комиссии, это моя инициатива — создание такого учебного проекта. Я уговорил кадета Смита. Он предупреждал, что гипотеза не будет одобрена. — Роб чуть наклонил голову вперед. — Мне следовало принять к сведению его предусмотрительность в данном вопросе.

— Кадету Смиту следовало бы самому принять к сведению свою предусмотрительность в этом вопросе, мистер Друри. — Айронс раздраженно взглянул на Урию. — Рад за вас, что мистер Смит вроде бы оказал вам содействие, что-то сделал для вас. Но факт остается фактом: вы оба отошли от задания и в выборе своей темы, и также при разгадке скрытой цели этого задания. — Капитан Айронс снова ткнул палец в отчет, — Наши кадеты получают задание — проанализировать сражение, чтобы мы могли оценить их умение решать тактические задачи. Изображенное вами сражение может иметь место, но это не значит, что оно произойдет, и у нас нет точки отсчета для оценки приведенного вами анализа. Более того, в вашем сражении задействованы не наши войска. Вы что, оба надумали продаться на службу тасиру в Крайину или аланиму в Гелор?

— Как только аланим станет мартинистом, сэр, — огрызнулся Урия. — Но, может, лучше выбрать тасира, потому что, когда он возьмет Гелор, перед ним откроется Аран…

Айронс пронзил Урию серо-стальным взглядом:

— Значит ты планируешь целую серию подобных гипотез, имея в виду нападение Крайины на Аран, так что ли, мистер Смит? В голове, видно, еще больше фантастических сражений?

— Нет, сэр.

— Очень жаль, кадет Смит, потому что вам обоим — и вам, и мистеру Друри — возможно захочется помечтать о чем-нибудь таком при повторном прохождении курса.

Робин свирепо взглянул на Урию и, высоко подняв голову, обратился к капитану Айронсу:

— В нашем анализе, сэр, рассматривается такая ситуация, когда Крайина будет вынуждена предпринять какие-то шаги, чтобы обезопасить свою границу с Гелансаджаром из-за политической нестабильности в этом регионе. Шакри Аван управляет Гелором, но не контролирует провинцию Гелансаджар. Захватив Гелор, Крайина логически возьмет курс на стабилизацию этого региона, чтобы открыть новые рынки сбыта для своих товаров. Изучая тактику, которую вооруженные силы Крайины используют для захвата Гелора, мы начали рассматривать их возможности добиться победы над Араном, потому что, скорее всего, это и будет их следующей целью.

— Так ли это, мистер Друри?

— Да, сэр. Если вы заглянете за гипотетические допущения нашего отчета, вы несомненно заметите, что мы рассуждали здраво и выбрали соответствующую тактику.

— Что же, по-вашему, я чего-то не заметил в вашем отчете? — Айронс медленно опустился на место.

Скепсис в его голосе услышали все, кто присутствовал в большой экзаменационной. С сочувствием глухо загудели сидевшие рядами однокурсники Урии и Робина. Хотя не многие были друзьями Урии, но никто из них не хотел, чтобы сокурсника вот так словесно высекли. Роба любили многие, даже считали его романтической личностью — как же, участник войны с Фернанди — и даже восхищались его смелостью — надо же, рискнул представить гипотезу. Но опасность такого проекта была общеизвестна, и никому из кадетов этот выговор не показался неожиданным или даже незаслуженным.

— Мистер Смит, мистер Друри, вы должны обязательно понять, в чем тут проблема. — Айронс широко развел руками, высказывая свое мнение и от лица других членов комиссии. — Анализы, сделанные кадетами, мы оцениваем на основе сравнения с другими анализами того же самого сражения, исходя из того, что члены комиссии сами знакомы с войсками, военной ситуацией и общей обстановкой конкретного сражения. Например, если в упражнении задействованы кафедральные уланы, я сам смогу давать оценку, опираясь на свое личное знание этого полка. Так же и мои коллеги, члены комиссии. А если в гипотезе даже не участвуют знакомые нам войска, у нас нет точки отсчета, чтобы поставить оценку.

В дальнем конце комнаты послышался какой-то шум, но Урия даже не позволил себе обернуться — посмотреть, что это. Он выдерживал взгляд Айронса, зная, что тому только того и надо — чтобы он отвел глаза, чтобы снова на него обрушиться. Капитан Айронс совсем нахмурился и перевел взгляд с него на источник шума. И — захлопнул рот, а выражение его насупленного лица превратилось в вопросительное. Он сглотнул, и Урия подумал: может, у Айронса, наконец, удар случился от яростного напряжения.

— Боюсь, что вы, капитан Айронс, недооцениваете свои способности, — послышался негромкий голос из дальнего конца комнаты

Айронс неловко задвигался на своем стуле.

— Я не рассматриваю такие варианты, ваша честь.

Голос становился громче — это говорящий приближался к столу комиссии.

— Сэр, вам бы следовало больше доверять себе. И вы, и командиры рыцарей известны как люди находчивые. Конечно, мы с предубеждением относимся к гипотезам, но данная работа, как я вижу, достаточно изобретательна и заслуживает более подробного рассмотрения, более глубокого изучения.

Между Урией и Робином проскользнул Малачи Кидд, ростом он был немного ниже их. Урия невольно поежился, когда Кидд, задев его плечом, остановился возле поддона с песком, чуть не сбив его на пол. Седые волосы Кидда свисали до плеч, а макушка не была выбрита, в противоположность другим инструкторам его ранга и статуса. Если бы не длина и цвет волос, Малачи Кидд ничем не отличался бы от кадетов Сандвика, хотя он был инструктором, наводящим ужас и на студентов, и на преподавателей.

Капитан Айронс откашлялся.

— Думаю, мы все согласны, виконт Уоркрос, что представленный проект — гипотетический, но вы также согласитесь, что воображение не часто бывает на пользу воинскому командиру.

— Недисциплинированное воображение — согласен, капитан. — В тоне Кидда Урии послышалось что-то — может быть, оттенок ехидства? — но такой деликатный, что это не задело самолюбия Айронса. — Согласен — недисциплинированное воображение не годится. Но мне прочитали представленный проект, и у авторов я не заметил недостатка дисциплины. Вы мне позволите задать кадетам несколько вопросов?

— Как пожелаете, полковник Кидд.

Урия невольно улыбнулся и понемногу расслабился.

«Может быть, наконец появился шанс, что наш проект будет оценен по справедливости. — Он взглянул на Роба: тот озадаченно пожимал плечами. — Что нам оценка Кидда? Айронс уже объявил, что это — провал, так что хуже не будет».

Кидд пробрался вдоль узкого края стола и встал прямо позади Джебель-Квираны. Он встал, опираясь руками о края поддона с песком, закрыл глаза и сосредоточенно нахмурился. Урия заметил у него на лице утолщенный шрам между уголками глаз. Так лескарские целители восстановили лицо Малачи методами своей дьявольской магии.

Малачи открыл глаза, свет отражался в серебряных шарах — вставленных во впадины глазных яблок. Шары были гладкие, чисто серебряные, без каких-либо зрачков, и Урия не знал, двигаются ли они, как живые глаза. Они блестели холодно и бесстрастно. Урия почему-то вспомнил опасения Робина.

«Не было бы хуже. Он нас высечет покруче, чем Айронс».

— Поздравляю вас с моделью.

— Да что тут особенного? — пожал плечами Урия.

— Кадет Смит? — Кидд наклонил голову, сдвинув седые брови.

Глаза были неподвижны, и Урия не знал, видит ли Кидд его, но серебряный взгляд этого человека пронизывал его насквозь.

— Да нет, сэр, ничего особенного. Ничего такого, сэр.

— Ну и ладно. — В уголках рта Кидда появился намек на улыбку, но выражение лица оставалось невеселым. — Скромность украшает.

Урия, дрожа, смотрел вниз, на макет города, угнездившегося под горой Джебель-Квирана, но не чувствовал себя в безопасности. Умом он понимал, что Кидд не может видеть этими глазами. Вся теория магии, изученная им здесь, в Сандвике, объясняла именно эту деталь, даже не требовалось приводить в пример Кидда с его серебряными глазами. Хотя магические приемы позволяли человеку контролировать предметы, они не допускали возможности чувственного восприятия. Можно ударить по доспехам раскаленной кочергой, но ты почувствуешь только то тепло, которое проникает через доспехи. Не почувствуется иссушающий жар костра рядом с доспехами, а также не почувствуется удар меча или укол стрелы.

И все же слепота Кидда не означала, что он утерял способность видеть предметы.

«Я этого обстоятельства не учел. — Урия с трудом проглотил комок в горле. — Мы разрабатывали наш проект в расчете на интеллект таких, как капитан Айронс, но, хоть нас предупреждали, мы, то есть я, недостаточно усердно работал, чтобы быть готовым к встрече с полковником Киддом, и теперь Робин обречен».

Урия взглянул на друга и уныло кивнул ему.

Кидд говорил обманчиво мягким голосом:

— В своей работе вы допускаете, что будет уничтожена, в первом приближении, треть войск Гелора, которые защищают Бир-аль-Джамаджим, Бир-аль-Барк и Бир-аль-Вахаш. Эти три колодца расположены довольно далеко от Гелора. Почему вы считаете, что Шак-ри Аван станет их защищать?

Отвечать взялся Робин.

— Сэр, мы решили, что их придется защищать, чтобы лишить воды войска Крайины. Здесь, в глубине пустыни, влага — самое главное.

— Согласен, но не умнее ли Авану позволить крайинцам захватить эти колодцы? Пусть транспортируют воду к своим осадным войскам, и их караваны станут жертвой нападения. Прилагая усилия для удерживания колодцев, подвергаешь себя самым разным случайностям.

Робин задумался.

— Да, сэр, но Шакри Аван, как известно, не силен в тактике.

Кидд поднял бровь.

— Ага, значит, вы в своей гипотезе предполагаете, что Шакри Аван не сумеет учесть своих прошлых ошибок? В сущности, вы предполагаете, что он глуп? Если это так, почему не предположить, что такой глупец может потерять трон в пользу некоего члена клана Хастов? Хотя на самом деле случилось обратное, почему он и оказался на троне.

— Сэр, судя по всему, мы недооценили тактику Гелора, так как основывались на имеющейся у нас скудной информации.

— Ловко оправдались, мистер Друри; после таких объяснений на поле боя остаются трупы и истекающие кровью раненые. — Кидд чуть-чуть повернул голову в сторону Урии. — Кадет Смит, ведь это вы разработали тактическую позицию в Гелоре?

— Да, сэр.

— Допустим, гелорцы получили назад свой полк конных нерегулярных войск. Зная о наличии этого полка в тылу своих войск, как полковник Григорий Кролик изменит свою тактику нападения на город?

— Да не станет он ее менять, сэр. — Урия указал на синие с золотом деревянные кубики, размещенные вокруг стен пятиугольного в плане города. — У 137-го полка медвежьих гусар есть артиллерия — дюжина паровых пушек. Высота стен Гелора около 9 метров, толщина их в два раза меньше. Они строились для защиты от примитивных осадных орудий, какие производят в этой местности. А паровые пушки Крайины отличаются от допромышленных катапульт и требушетов, они стреляют метательными снарядами, летящими по траектории плоской арки, то есть у них прецизионное наведение. Для гусар не составит трудности подрыть и свалить стены Гелора.

Лицо Кидда стало напряженным.

— Хвалю ваше знание теории артиллерийской стрельбы, но в ответе вы упустили одно практическое обстоятельство. Почему кадет Друри хочет, чтобы Шакри Аван не давал войскам Крайины доступ к кольцам?

— Чтобы лишить их воды, сэр.

— А что требуется для паровых пушек?

— Вода, сэр. — Урия понял, что ему готовят ловушку, но заранее увидел возможность ее избежать. — Но пушки крайинцев работают на поршнях с паровым приводом, которые сжимают воздух и нагнетают его в камеру давления пушки. В этих пушках очень эффективна регенерация и оборот водяного пара. В сущности, самим пушкарям требуется больше воды после дневного сражения, чем пушкам в каждом расчете.

— Согласен, кадет. — Кидд спокойно улыбнулся. — Я… бывал среди пушкарей гусарского полка. Вы сделали точный анализ их потребностей в воде. Но вы забыли, что у крайинцев один котел подает пар на расчет из трех пушек. Если котел разрушен, то пушкам придется пользоваться меньшими котлами, встроенными в каждую пушку. Конечно, они не менее эффективны, но слишком долго ждать, пока в них создастся необходимое давление.

— Но у гелорцев нет пушек, чтобы отвечать батареям заградительным огнем, они не могут разрушить котлы.

— Неужели?

Кидд задал вопрос таким тоном, что Урия испугался — может, он неправ, а Кидд знает что-то, Урии неизвестное, но по-прежнему стоял на своем.

— Сэр, гусары будут защищать свои пушки. Из города их не достать никакими силами.

— Кадет Смит! Но в тылу крайинцев есть войска гелорцев, — вмешался капитан Айронс.

— Какие войска, сэр? — нахмурился Урия.

— Остатки войск, защищавших колодцы, — напрягся Айронс.

Урия хмурился.

«А я-то решил, что полковник вернул мне эти войска для защиты города…»

— Сэр, может, и так, но этим войскам нечем разрушить котел пушки, у них нет такого оружия.

Айронс насупился:

— Вам, конечно, известно, кадет, что гелансаджарцы разработали тяжелые арбалеты, вполне способные пробить железными стрелами любую броню. Ими они могут пробить дыру в котле.

Но до того, как Урия резко парировал выпад Айронса, вмешался Робин:

— Простите, капитан, но я не знал, что существование такого оружия подтверждено. Насколько мне известно, его существование предполагалось, поскольку иногда оказывались пораженными доспехи Вандари, когда тасир посылал свои подразделения в Центральный Истану. Наши войска не встречали такого оружия при столкновениях с кочевниками из Дрангианы или из Гелансаджара.

— Ваша работа, кадет Друри, основана на таких же сомнительных источниках, как и сведения об этом тяжелом оружии. — Айронс волком смотрел на Робина. — Если вы желаете в этой дискуссии обходиться без допущений, тогда вы серьезно рискуете, представляя ваш проект.

— Наш проект — реальность, которая может преодолеть вашу фантазию, сэр. — Урия показал было рукой на макет, но тут же снова вытянул руки по швам. — Допустим, крупные котлы разрушены, тогда пушки можно заряжать разрывными снарядами и крупной картечью. Давление в мелких котлах недостаточное, чтобы крушить стены, но крайинцы могут с их помощью хотя бы согнать защитников со стен. Тогда ворота окажутся доступны для атаки обычными осадными машинами или таранами Вандари. В войне с Лескаром военная доктрина Крайины показала, что они могут заряжать пушки специальными боеприпасами против людей, чтобы сдерживать вашу кавалерию, вооруженную арбалетами.

Он обернулся к Кидду, теперь уже его голос зазвучал резко.

— Полковник Кидд, я сразу хочу заметить, что в нашем отчете мы предусмотрели военный корабль «Зарницкий» для пополнения боеприпасов и доукомплектования. На нем сорок восемь паровых пушек, их можно использовать для стрельбы через стены или для крушения стен. А если гелорцы каким-то образом разрушат их котлы, корабль можно зарядить камнями и стрелять по территории города через стены — так же, как с «Эль Мальсона» разрушили мост в Пласе, когда спасали кафедральных уланов от встречи с убегающим императором Лескара.

Добавляя последнюю фразу, заметно уязвившую капитана Айронса, Урия знал, что заходит слишком далеко. Но вдруг понял: ему безразлично, что сделают с ним Айронс или Кидд.

«Робин был прав, когда задумал наш проект. Ведь нам придется вести войны будущего. Мы можем научиться на опыте прошлого, но никогда не продвинемся вперед, если застрянем на этом уровне.

А наша гипотеза и ее защита показали, что отдаленное будущее угадать нельзя». Правда, непосредственное завтра для Урии было вполне очевидно. Если комиссия провалит их работу — а такой результат казался неизбежным, — Робин не получит назначение на борт «Сант-Майкла», а пойдет в солдаты. Для Урии этот провал, да еще лишение финансовой поддержки из фонда отца, означали, что его исключат из Сандвика и отправят назад в Карвеншир, где он станет пешкой в аферах своего брата.

Наверное, это все же лучше, чем погибнуть в какой-то битве под командованием тупицы вроде капитана Айронса.

Кидд поднял руку, и Айронс прервал на полуслове свои невнятные ругательства.

— Да, «Зарницкий» мог бы принять участие, но нет ли тут риска? В Джебель-Квиране много пещер, и там могли бы прятаться гелансаджарские войска с арбалетами и оттуда расстрелять «Зарницкого».

Робин отрицательно замотал головой:

— Джебель-Квирана — место упокоения Кираны Доста. Никто туда не смеет входить, только тот, в кого воплотится Дост.

— А вдруг этот Шакри Аван и есть воплощение Доста?

— Суеверная чушь, — проворчал Айронс.

— Да, полковник Кидд, Шакри Аван мог оказаться воплощением Доста. Но у нас есть доказательства обратного. — Робин загнул по очереди два пальца. — Во-первых, воплощение — это догмат атараксианства. Вера эта неистинная, следовательно, воплощения не бывает.

Кидд поднял бровь над своим серебряным глазом.

— Вы хотите сказать, что Бог не может заново воплотить чью-то душу?

Робин в раздумье опустил глаза.

— Да нет, почему же.

— Ага, значит, вы допускаете, что Бог может это сделать, воплотить кого-то в своих личных целях?

— Позвольте, полковник, ваш вопрос практически ставит кадета на грань ереси, — вмешался Айронс.

— Не уверен, капитан. — Резкий тон Кидда заставил Айронса побледнеть. — Разве в предсказанном окончательном возвращении Айлифа в физическом облике не оговаривается время его воплощения?

— Но Он есть Бог и Бог есть Он.

— Значит, мы как разумные существа должны признать: что Бог может и сделает для своего сына, Он мог бы сделать и для другого лица. В своих личных целях, капитан. — Кидд повернулся лицом к Робину. —

Простите, кадет, я, не подумав, перешел на другую тему. Хотите еще что-то сказать?

— Да, полковник. Если бы Шакри Аван сумел разместить своих солдат в пещерах Джебель-Квираны, хотя много говорят о демонах, охраняющих входы туда, — это было бы осквернением святыни, и он восстановил бы против себя население Гелора.

Кидд согласился:

— Допустим, он бы справился с этим…

— Да почему? — зарычал Урия, сжимая кулаки. — Почему мы должны это допускать? А что, есть свидетельства, сэр, что Шакри Аван сумеет успокоить волнения в народе? Простите, сэр.

— Вы совсем уж вышли за рамки субординации, кадет, — вскочил на ноги капитан Айронс.

— Вы спросили — почему, кадет? — По контрасту с грубым выпадом Айронса вопрос Кидда прозвучал спокойно.

— Да, я спросил — почему. — В голосе Урии открыто звучало его возмущение тем, как Кидд и Айронс оборачивают обстоятельства их отчета в свою пользу. — Почему мы должны допускать, что Шакри Аван сумеет подавить восстание? Все его войско находится на стенах, и крайинцы их обстреливают шрапнелью из пушек с равнины из-под стен города. Там все его солдаты, если не считать тех, которых вы назначили бегать в тылу врага и обстреливать котлы.

Кто его поддержит? А если он впустит людей в пещеры Джебель-Квираны, то станет врагом иманов. Без их поддержки и предполагаемой благосклонности Атаракса Шакри Аван будет убит своим народом, и они начнут просить крайинцев о заключении мира. — Урия почувствовал, что у него руки дрожат, и изо всех сил старался не допустить дрожи в голосе. — Народ Гелора знает, что крайинцы могут быть жестокими, но добиваются только рынков сбыта своих товаров и гарантии надежного соседа с юга. Крайинцы знают — с трупами или врагами торговли не будет. Гелорцы даже согласились бы платить контрибуции тасиру, потому что, когда Дост вернется, — а вы сами сказали, что это возможно, — он захватит и страну, и все остальное, и Гелор снова станет его столицей; возможно, правителем поставит даже сатрапа из Крайины. — Дрожащим пальцем Урия указал на поддон с песком. — Наше гипотетическое сражение построено на основе самых серьезных данных, какие нам удалось достать. Ваши же допущения чисто умозрительны.

Вы считаете, что у Шакри Авана хватит ума заслать своих людей в тыл к крайинцам, и тут же вы приписываете ему такую глупость — способность осквернить святыню, Джебель-Квирану. Не бывает так, полковник. Враг не может быть умнее вас, а если вы глупы, то он не может быть глупее вас. Мы разработали модель сражения на основе самых точных из доступных нам сведений. Все может происходить не точно так, как у нас в отчете, но чертовски близко.

— Достаточно, кадет Смит. — Айронс грохнул кулаком по столу. Вместе со звуком удара все три копии отчета взлетели в воздух и шлепнулись назад на стол. — Ваше поведение недостойно образованного человека, тем более священнослужителя и солдата. Вы не соблюдаете субординацию, вы грубы и невежливы. Доложите о вашем сегодняшнем поведении, и я поддержу рапорт полковника Кидда о вашем отчислении из Сандвика. — Айронс взглянул на Кидда, ища подтверждения своих слов, но лицо человека с серебряными глазами ничего не выражало, он только качал головой.

— Сэр, вы предпочтете приговор военного трибунала? — осведомился Айронс.

Моргая, Кидд резко обернулся:

— Что вы сказали? Нет.

— Конечно, вы правы, сэр, церковный суд будет правильнее, — заулыбался Айронс.

Урия похолодел. По приговору военного трибунала его отчислят из Сандвика, но впоследствии это мало повлияет на его жизнь. Оба старших брата занимают такие посты в илбирийской церкви и в политической жизни страны, что его не коснется самое худшее, к чему мог бы приговорить военный трибунал. Но приговор церковного суда — это скандал, тюрьма, отлучение от церкви, пытки и, возможно, изгнание, а родня будет бессильна помочь. Вся жизнь пойдет прахом.

Хотя он не считал свою жизнь такой уж значительной, но это полное уничтожение — перебор.

«Вот тебе за противодействие кафедральному улану — эти не ограничиватся одним ударом меча, если можно нанести полдюжины».

Под вызывающим выражением лица Урия прятал охвативший его ужас.

— Нет, капитан Айронс, я… и с этим не согласен. — Кидд говорил медленно, как бы дважды, трижды взвешивая каждое слово, прежде чем его произнести. — Мой вам приказ — никаких обвинений. Кадет Смит с энтузиазмом подверг меня допросу, но это не было его ошибкой… Он был прав. Я злоупотребил своим положением. Я основательно поменял исходные данные, на которых они основывали свой проект. Они отыскали исходные данные — действительно лучшие из доступных. Их отчет следует оценивать по тому, каков он есть, а не по тому, каким бы захотелось видеть его нам с вами. Или каким бы, по нашему мнению, он должен быть.

Кидд потер глаза, затем отвернулся от поддона и двинулся к выходу из комнаты.

— Нет, он прав, абсолютно прав. — Левым бедром Кидд зацепил угол поддона с песком, и Джебель-Квирана осыпалась, погребая Гелор. — Это я… был неправ.

Урия перевел взгляд на Робина: лицо Робина было таким же расслабленным, челюсть отвисла, как и у полковника Кидда.

Проходя мимо Урии, слепой похлопал его по плечу.

— Отличная работа, кадет Друри, кадет Смит. Очень хорошо. Изобретательно. Отлично.

Урия следил, как Кидд выплывал из экзаменационной комнаты. Плечи полковника сгорбились, шаги были неуверенными, он больше не был похож на ту пугающую личность, которая более десятка лет наводила ужас на Сандвик.

«У него вид такой… побитый».

— Смирно, мистер Смит.

— Есть, сэр. — Урия обернулся и встал по стойке «смирно».

Капитан Айронс сверкал глазами:

— Вам повезло, что полковник Кидд более щедр, чем я. Ваш проект прошел — с трудом, и теперь вы, мистер Друри, нас покидаете. Вас ждет служба на «Сант-Майкле», хотя мне заранее жаль ваших подчиненных. А с вами, кадет Смит, еще не все. Виконт Уоркрос мог запретить мне подать на вас рапорт за имевший место инцидент, но у нас есть много способов избавиться от вас. Запомните, я отлично все их знаю и с радостью воспользуюсь любым, чтобы избавиться от вас как можно скорее.

Глава 4

Марозак (дворец таснра), Муром, Муромщина, Крайина, 8 ценсуса 1687

Спрятавшись в тени за троном, Наталия Оганская внимательно наблюдала за гостем отца, князем Василием Арзловым. Чарующе глубокий и спокойный голос гостя звучал так, будто они с тасиром обсуждали что-то несерьезное — игру в шахматы, погоду, какое-то приятное общее воспоминание. Поза и жесты Арзлова ничем не выдавали ни его усталости, ни нервного напряжения, вполне естественных после долгой дороги.

Тасир внимательно слушал гостя. Время от времени кивал или дергал себя за длинную седую бороду, давая понять, что внимательно слушает князя. Вот так же и ее отец допрашивает.

«Сидит почти неподвижно, испытующе всматриваясь своими янтарными глазами. Под этим взглядом все всплывает из самых глубин памяти. Его трудно обмануть, хотя многие верят, что сумеют; но в действительности удается немногим».

Наталия улыбнулась, глядя на человека, стоящего перед троном отца.

«Может, моего отца ты и сумеешь надуть, князь Арзлов, но уж не меня».

Василий Арзлов, высокий, элегантный, в мундире медвежьих гусар, чувствовал себя как рыба в воде в смахивающей на пещеру комнате для аудиенций. Да, Наталия признавала, что молодому князю присущи достоинство и выдержка, иначе трудно не почувствовать гнетущего давления комнаты, в которой сводчатый потолок опирается на двенадцать резных колонн. Резьба каждой колонны изображает одного из двенадцати учеников Айлифа, в том числе и предателя Немико, его лицо закрыто капюшоном. Интересно, что князь встал как раз напротив этой колонны.

Чувство собственного достоинства Арзлова отчасти объяснялось его мундиром — темно-синим, с двумя рядами золотых пуговиц от плеч до талии, соединенных золотым кантом, на плечах эполеты с золотой бахромой. Белые рейтузы с золотыми лампасами и высокие, до колен, коричневые сапоги. На шее, на тонкой цепочке, висел золотой нагрудный знак с выгравированным отпечатком медвежьей лапы — это свидетельство его службе в полку медвежьих гусар. По рукавам кольцами вился золотой шнур — свидетельство его воинского ранга нарашала империи. До этого ранга он дослужился до того, как стал правителем Взорина.

Внешне Василий держался очень свободно в присутствии ее отца. Почтительно, но без благоговейного страха. Это самообладание внушало уверенность в его способности решить любую поставленную перед ним задачу.

«Если бы сейчас повторилось то, что было десять лет назад, когда вражеский Лескар еще угрожал Крайние, только Арзлов мог бы стать верховным главнокомандующим империи».

Десять лет назад он разгромил Фернанди, но почестей за эту победу были удостоены другие. Арзлова тогда зажимали. Обстоятельства лишили его справедливой награды, а князь Василий — человек с амбициями, и Наталия была уверена, что он почувствует себя по-настоящему свободно только тогда, когда займет трон ее отца и станет править нацией, забывшей, чем ему обязана.

— Рафиг Хает со своими воинами сопровождал торговый караван до границы округа Взорин. Караванщики во Взорине встретились с купцом Валентином Свиликом, это он приложил много сил, чтобы завязать торговые контакты с людьми из Гелансаджара. — Князь снисходительно улыбнулся. — Как только Свиик мне рассказал, что там произошло, я сразу — на «3арницкий» и сюда, чтобы сообщить вам об этом караване. Мы выехали из Взорина восемь дней назад, прибыли сегодня утром.

— Спасибо, Василий, за информацию. Это совпадает с тем, что мне уже докладывали, — что власть Шакри Авана в Гелансаджаре нельзя назвать прочной. Меня это сильно беспокоит, да и тебя должно, ведь в случае чего осложнения начнутся именно в округе Взорин.

— Ваше величество, я отдаю себе в этом отчет, потому и приехал. — Арзлов длинными пальцами побарабанил по подбородку. — Как реагировать на эту ситуацию? Возможны разные решения.

— А вы, князь, что бы посоветовали? Вы явились в мундире — это можно понимать как намек? — Наталия появилась из-за трона, шурша юбками своего зеленого платья.

Отец улыбнулся ей, а синие глаза князя Василия блеснули — узнал! Оба мужчины знали, что она скрывалась за троном, но по обычаю не обращались к ней, пока она сама не сочтет нужным выйти из тени своего отца. Считалось, что все дети тасира — не важно, от которой из жен — изолированы от государственных дел и политики, пока и доколе они сами не решат отказаться от пребывания в безопасной тени тасира.

— А-а, Талия, просим.

— Спасибо, папа. Рада снова видеть вас, князь Арзлов.

— Ехал сюда, надеясь опять на встречу, тасота Наталия. Для меня просто видеть вас — уже радость. Самый сердечный привет вам от Григория. Вам от него послание, с удовольствием занесу вам попозже. Ждем вашего следующего приезда к нам во Взорин.

— Спасибо, милорд. С большим удовольствием вспоминаю прошлую поездку. — Ее глаза цвета морской волны вспыхнули при взгляде на отца. — Мы, помнится, обсуждали ваши рекомендации моему отцу, какие вести действия.

Арзлов улыбнулся, но улыбка не смягчила резких линий рисунка, нанесенного на лицо с помощью косметики. Лицо было припудрено голубой пудрой, вокруг глаз более темные голубые тени. Арзлов обвел глаза голубым и подчеркнул линию скул алым карандашом. Его макияж по цвету гармонировал с эмалевыми вставками на воинской боевой маске. Именно это сочетание красок — алой и синей — позволялось носить

Арзлову как свидетельство его роли в победе Крайины над императором Лескара.

— В твоем сообщении мы увидели две темы. Их надо рассматривать по отдельности. Первая — о Шакри Аванс. Он владеет Гелором, значит, если мы сумеем поработать с ним, то сможем закрепиться в городе и, следовательно, во всем регионе. Поскольку Гелор — ключ к Гелансаджару, его нельзя проигнорировать в наших планах. Вторая наша проблема — Рафиг Хает. Он не может отобрать Гелор у Шакри Авана, но он свободен и достаточно силен, чтобы кочевать на далекий север и нападать на войска гелорцев, не опасаясь возмездия. Он к нам относится дружелюбно, а Илбирию не любит, ведь они отказали ему в помощи, когда Шакри Аван выгонял Хастов из Гелора. Недурно было бы, опираясь на неприязнь к Илбирии, привлечь его на свою сторону.

— Дорогой князь, из ваших слов можно сделать вывод, будто вы считаете Илбирию врагом государства моего отца. — Наталия следила за ним, ожидая — схватит ли он наживку, которую она ему предложила. — Вы же не считаете Илбирию нашим врагом?

Лицо Арзлова на секунду потемнело.

— Я на службе вашего отца, тасота, и в должности правителя Взорина должен думать о потенциальных угрозах моей земле. В Истану Илбирия обладает самой крупной и сильной военной организацией.

— Но ведь их войска находятся на далеком юге, за горами Гимлан, в Аране.

— Но они способны переместиться на север.

— Талия, сейчас не время об этом говорить, — поднял руку отец. — Мы все знаем, как Василий уважает илбирийские войска. Сейчас нам нужно его мнение о последних событиях в Гелансаджаре, а не о будущих государственных делах.

— Да, папа. — Наталия кивнула, но продолжала следить за Арзловым — не выдаст ли он самодовольного удовлетворения от того, что она получила выговор. Ее отец считал, что князь относится к илбирийцам с уважением, но она считала его отношение к ним опасной паранойей, которую наблюдала не первый год. Она знала, что сейчас взаимоотношения Крайины с государством короля-Волка не те, что раньше, когда они были союзниками в войне против Фернанди, но и не такие неприязненные, как, по слухам, оценивал их Арзлов.

«Паранойя и амбиции — вот из чего может вырасти самая смертельная злоба».

Высокий, стройный князь стоял перед властителем, слегка расставив ноги и заложив руки за спину:

— Ваше высочество, я убежден, что если мы продемонстрируем наши силы Шакри Авану или поддержим Рафига Хаста, это произведет такое впечатление, будто требуются военные операции в Гелансаджаре. Не думаю, что это будет нашим лучшим ходом. Готовность Рафига Хаста охранять караван, направляющийся в Крайину, означает, что нас вовсе не воспринимают как окопавшихся на севере завоевателей, и эта перемена — в наших интересах.

Тасир медленно проговорил:

— Значит, ты хочешь сказать, что торговля может привести к дальнейшей перемене отношения к нам и открыть нам доступ в Гелор?

— Да, ваше величество.

— Ты нас удивил, Василий.

— Прошу прощения, ваше величество. Тасир улыбнулся.

— Ты явился ко мне в мундире медвежьего гусара, а сам выступаешь против военного вторжения? А я было подумал, что ты хочешь нам посоветовать скинуть Шакри Авана и включить Гелансаджар в состав нашей империи.

— Двадцать лет назад я только об этом бы и мечтал, но, неся ответственность за управление округом Взорин, вынужден думать иначе, ваше величество. — Арзлов развел руками и снова сложил их. — Волки Илбирии сообразят, что им есть чего опасаться, если нам придется отправить какие-либо войска в Гелансаджар. С другой стороны, жалобы купцов на нашу торговлю их воины вряд ли воспримут как угрозу. Нападению подвергся не крайинский караван, так что у нас нет ни малейшего повода для возмездия, которым могли бы оправдать военные действия. В настоящий момент, по-моему, лучшей политикой будет повести торговлю с Гелором, а также поддерживать связи с кланом Хаста. Кто окажется самым верным и сильным, того мы и поддержим.

— Есть еще преимущество у твоего плана — укрепятся наши связи со всеми народами Гелансаджара. Наши границы станут безопаснее, — добавил, подумав, тасир. — Облегчится сопротивление на случай набега илбирийцев.

— Вы просто высказали мои мысли, ваше величество.

— Ну и прекрасно. — Тасир подозвал слугу, стоявшего в тени колонны с изображением святого Воля. — Мы понимаем, что ты хочешь побыстрее вернуться во Взорин, но уж сегодня отобедай с нами. Пусть твои аэромансеры отдохнут после полета. Борис проводит тебя в покои для отдыха. Вечером он придет за тобой

— Я ваш должник. Всегда с удовольствием пользуюсь вашим гостеприимством.

— Ты свой долг оплатил, когда принимал у себя мою Талию.

— Принимал с большим удовольствием, ваше величество, и надеюсь, не в последний раз. — Арзлов поклонился и последовал к выходу за бочкообразым слугой.

Тасир подождал, пока стихнет эхо их шагов, и только тогда взглянул на дочь:

— Не очень доверяешь князю Арзлову, верно?

— Да, папа. Он, конечно, любезен и галантен, но, однако, спит и видит сесть на твой трон.

— Дочка, ты всегда говорила, что он обижен на нас, разочарован в жизни, но вот сейчас мы лишили его возможности захватить Гелор самым простым и быстрым способом, а никакого разочарования мы в нем не заметили.

— Значит, папа, он уже продумал новый способ войти в Гелор. — Наталия покачала головой. — Еще бы ему не быть разочарованным. В нашей империи девять провинций, и посты такарри каждой провинции отданы всем девяти нарашалам, участвовавшим в войне с Фернанди. Василий Арзлов больше всех сделал для того, чтобы прогнать из Крайины Фернанди и его двор, больше, чем добрая половина твоих нарашалов, и что? Назначен правителем округа Взорин! Чтобы стать такарри, ему надо сделать нечто такое, чтобы тебе пришлось дать Взорину статус провинции. Присоединить к империи Гелор и Гелансаджар — этого хватит?

— Да.

— Значит, он не остановится ни перед чем ради этой цели.

По лицу тасира медленно расползлась улыбка, глаза его сверкали озорством и весельем.

— Талия, малышка, все, что ты сейчас сказала, ровно так же относится и к твоему Григорию Кролику, но ему-то ты доверяешь.

Наталия удержала мгновенное желание возразить и задумалась. В войне с Фернанди Григорий был амбициозен не меньше, чем Арзлов. Ей было тогда всего шестнадцать лет, она прекрасно помнила, как старался блестящий офицер-кавалерист произвести на нее впечатление. Но в то время при дворе она была увлечена другим, и поэтому холодно отклонила ухаживания Григория.

Кролик вернулся с войны изменившимся и немного отрезвленным. Пришел ее навестить, рассказать о тех, кто пал в сражениях с Фернанди. Наталия, бессознательно накручивая на палец прядь своих черных волос, вспоминала Григория на той встрече — грустного, печального.

Гордый высокомерный офицер остался там, на поле боя. Ушла внешняя бравада человека, еще не повидавшего жестокостей войны и безнравственности воинов в условиях близкой смерти. Теперь перед ней был зрелый человек, который с годами стал для нее очень привлекательным. За те три года, что 137-й полк медвежьих гусар стоял в Муроме, они с Григорием стали любовниками.

— Тщательно выбирай слова, дочка. Когда ты вот так крутишь локон на пальце, я знаю — ты обдумываешь, в какой форме передать мне свои мысли.

Наталия улыбнулась и, покраснев, отбросила локон:

— Да, Григорий был амбициозен, но после войны он стал спокойнее.

Тасир посерьезнел:

— Это война научила его сдержанности или ты для него — средство взойти на мой трон?

— Нет, папа, ты не прав. — Наталия отпрянула, уязвленная этим вопросом. — Я твой девятый ребенок, четвертая тасота. Все знают твои предпочтения в вопросе наследования. Обе сестры старше меня — замужем за такарри, у братьев серьезная опора среди такарри, так что шансы унаследовать трон у моего мужа будут минимальны. У Григория одна амбиция — послужить тебе и Крайние, он даже готов принять смерть, защищая тебя.

Тасир, сдаваясь, поднял обе руки:

— Согласен, согласен, и про Григория, и про Арзлова. Мне кажется, что в месяце белле или темнеете ты надумаешь навестить Григория Кролика во Взорине. Тебе там понравится, и ты пробудешь там один-два месяца, а когда вернешься, расскажешь мне все, что узнаешь, согласна?

Она почувствовала, что краснеет от одной мысли — ехать к Григорию во Взорин. Последняя поездка была просто волшебной. Конечно, хорошее, как известно, не повторяется, но она надеялась на лучшее.

Конечно, для тебя, папа, я все сделаю, но только потому, что это в интересах нашего народа.

И от выполнения своего долга не получишь никакого удовольствия, а, Тальюшка?

Никакого, папа, если для сохранения в тайне истинной цели моей поездки мне не придется развлекатся. Если не будет альтернативы.

Глава 5

Замок Вулфсгейт, Ладстон, Чидкастор, Илбирия, 16 ценсуса 1687

Принц Тревелин преклонил колено у кромки серого ковра, проложенного через всю комнату аудиенций к трону его отца. Он продвигался медленно, даже торжественно, этим выражая уважение к человеку, сидевшему на троне, и различным институтам, которые он воплощал собой.

И еще, — сказал себе принц, — от стыда за столь длительное отсутствие». Принц не впервые представал перед отцом, но вид святого Мартина всегда производил на него сильное впечатление, даже если смотреть на него из дальнего конца комнаты. Фигура святого представляла собой:у массивного каменного кресла, святой поддерживало кресло так же, как мартинистская церковь поддерживает правительство. Фигура святого, выполненная из ого гранита, спокойная и мощная, руки его простерты в приветственном жесте, охватывала взглядом у всю комнату, как будто здесь собрались все любимые члены его личной паствы.

Два каменных волка, каждый высотой до середины бедра святого Мартина, обрамляли кресло, образуя его подлокотники. Волки вырезаны из того же серого гранита, что и сам замок Вулфсгейт, и казалось, что они вырастали прямо из пола. Ребенком Тревелин считал волков частью замка — физическим воплощением воинской и духовной природы замка Вулфсгейта и человека, который с этого трона управлял Илбирией.

К шее одного волка на золоченом поясе был подвешен меч в ножнах, к плечу другого прислонен позолоченный пастуший посох. Меч и посох, соответственно, воплощали собой политическое и духовное руководство короля Ронана народом Илбирии. Ронан правил именем Господа, благословением Айлифа и под охраной Божественного Волка, его временная земная власть отражала милость Бога к нему, к его роду, его нации. Меч и посох ставились у трона, когда король Ронан отправлял свои официальные функции, так что хоть придворные и отсутствовали, Тревелин все равно понял, что отец вызвал его по государственному вопросу, а не из светской любезности.

«Значит, он готов официально обсуждать то, о чем мы вели переписку в последние месяцы».

Пройдя вперед, он узнал старшего брата, кронпринца Эйнмира, и маркиза Малборо, Джона Веллесли, стоявших в присутствии его отца. Зачем тут Малборо — понятно, он советник отца по международным вопросам, а почему тут его болезненный братец?

«Совсем недавно Эйнмир лежал в постели, сваленный тяжело протекающим заболеванием — черной малярией. Напрасно он встал так рано».

— Здравствуй, папа. — Он поцеловал кольцо с волчьей головой на протянутой ему левой руке отца. — Рад видеть тебя, брат, и вас, маркиз Малборо.

Сквозь витражи окон солнечный свет бросал разноцветные пятна на лысину короля Ронана.

— Как идут приготовления к отъезду в Аран? Тревелин неуверенно улыбнулся:

— Значит, окончательно решено, что ты пошлешь туда меня?

— Сын мой, это было решено еще до того, как я послал тебе мою просьбу принять на себя эту миссию. — На троне отец выглядел карликом, но его ровный голос звучал властно, властен был и изучающий взгляд короля. — Тебя можно уговорить, и у меня было на это время.

— Все в порядке, приготовления к отъезду идут, как и следовало ожидать. Не так просто перебраться со всем хозяйством, хоть и небольшим. — Он взглянул на своего начинавшего лысеть брата. — Повезло тебе, Эйнмир, остаешься дома.

— Был бы я таким здоровым, как ты, с радостью бы оказался на твоем месте, — Эйнмир откашлялся, прикрыв рот ладонью, и улыбнулся. — Знай, для меня честь, что ты решил оставить детей на меня, пока будешь выполнять свой долг как генерал-губернатор Арана.

— Как же не доверить тебе Джереми и Кетрин? Ты наследник трона короля-Волка, и потом — я не забыл твоей заботы о них, когда… — У него комок застрял в горле от воспоминания об умершей жене Рочел. — Когда я не мог.

— Хорошие детишки. Любят тебя и маму, будут скучать по вам. — Эйнмир старался успокоить младшего брата. — Они здесь расцветут, а через пару лет мы с ними приедем к тебе в гости.

Тревелин хлопнул брата по плечу, но комок в горле мешал высказать свою благодарность. Жена у него была одна, не как у отца и многих придворных дворян. Рочел Годо была девушкой незнатного происхождения, родом из Лескара, он познакомился с ней во время своих приключений в Лескаре, когда старался скрыться из него. Без Рочел он бы погиб. Но их связывало не только чувство благодарности. Им удалось скрыться из Лескара, расстроить планы убийц, посланных Фернанди, и даже преодолеть сопротивление короля Романа, хотя многие возмущались, что илбирийский принц женится на простолюдинке, да еще из нации врагов.

«Вместе с ней мы сумели все преодолеть».

У них родилось двое чудесных детей, и часто они мечтали встретить следующее тысячелетие рука об руку, окруженные толпой внуков. Тревелин не представлял себе жизни без нее; не мог представить, как можно уговорить ее делить его с другой женой, хотя много усилий прилагали илбирийские дворяне, у которых были незамужние сестры или дочери на выданье.

Смерть Рочел во время эпидемии красной оспы в 85-м его просто раздавила.

«Для меня пришел конец света, нет для меня будущего».

Он заперся в унылом поместье на мрачном мысу Меридмарч, где порывы ветра смеялись над ним и уносили его рыдания. Эйнмир по собственной инициативе безропотно принял в свою семью, в Л ад стоне, детей принца — Джереми и Кетрин. Два года он присматривал за ними, пока Тревелин пребывал в самовольном изгнании, и Тревелин знал, что этот долг ему никогда не отдать.

«Разве что, может быть, своей миссией в Аран».

Глубокая скорбь Тревелина вызвала всеобщее сочувствие, а для отца это был кризис. Из-за слабого здоровья кронпринца Эйнмира многие предполагали, что его пребывание на троне если и состоится, то ненадолго. Король Ронан разменял шестой десяток, был вполне крепким, но все знали, что он не вечен. Почти все считали, что после Эйнмира корона перейдет к Тревелину, но эмоциональный стресс принца вынудил их усомниться в его способности править государством и церковью.

Назначение в Аран и было задумано как ход, показывающий духовенству и дворянству, что он более чем в состоянии выполнить свой долг перед Илбирией, когда придет время.

— Буду ждать вашего приезда, брат, — обрадовался предложению Эйнмира Тревелин. — О детях я не беспокоюсь.

— И правильно делаешь. — Король-Волк не скрывал улыбки. — Все будет в порядке с Джереми и Кетрин. Мои внуки будут под присмотром. Да им климат Арана и не подошел бы. Молодец, что оставляешь их дома.

— Я не за них боюсь, сир, это у меня будет болеть сердце. Ведь почта туда идет месяц. В этом возрасте дети так быстро растут. За пять лет в Аране я сильно соскучусь по ним.

— Все понятно, но так будет лучше, — серьезно кивнул отец. — Годы пролетят быстро, и вернешься домой.

Тревелин поднял голову:

— Но если из Арана придут дурные вести, я же не смогу их успокоить. Хотелось бы, чтобы дети не тревожились о моей безопасности.

— Да и мне хотелось бы. — Король кивком указал на своего советника. — У Малборо есть кое-какие новые сведения, из которых следует, что твое назначение может оказаться не таким уж трудным, как мы боялись поначалу.

— Да? Есть такая возможность? — Тревелин поднял бровь, глядя на помощника отца, — Ведь наши купцы захватили всю торговлю на континенте Юровия, и теперь Крайина может вести торговлю только с Истану. Аранским купцам тоже нужны эти рынки. Аран — как большой паровой котел, и давление в нем растет.

Малборо осторожно улыбнулся:

— Такое мнение распространилось после того, как тасир назначил князя Василия Арзлова управлять округом Взорин. Я тоже боялся, что это прелюдия к вторжению, но бездействие князя Василия как зеркало отражает хаос при дворе тасира. Не знаю, что это: или опасение, что Арзлов станет очень сильным, или же тасир хочет дать своему народу возможность восстановиться после разрушительной войны с Фернанди. Принц нахмурился:

— Ясно, вдали от Ладстона и дискуссий нашего парламента я, видимо, несколько отстал от жизни, но разве виконт Хеджли, Филберт Гримшо уже не возглавляют коалицию купцов, поддерживающих вторжение в Центральный Истану?

— Я слышал, как он, будучи прилично под мухой, заявлял, что мы просто должны ввязаться в драку и победить саму Крайину, — засмеялся Эйнмир.

— Ну, Гримшо то просто идиот. — Малборо сморщил нос, как будто унюхал что-то неприятное. — Жаль, что его брат так силен в Аране. Вот за ним надо следить во все глаза, принц Тревелин.

— Ну да, я так и сделаю, — и принц обратился к отцу. — Правильно ли я понимаю? Именно из-за таких типов я и стану новым генерал-губернатором Арана?

— Да, конечно, отчасти и поэтому, — сдержанно согласился тщедушный старик на троне.

Малборо сплетал и расплетал пальцы.

— Я воспринимаю ваше назначение как четкий сигнал для Крайины, что вторжению с севера будет дан отпор, а вторжение с юга мы опередим. С другой стороны, Гримшо со своими людьми воспримут ваше присутствие как возможную прелюдию к войне, ведь все знают, как вы смело сражались в войне с Лескаром. Для других же это будет как бы испытание вас на прочность после пережитой вами трагедии — смерти Рочел.

«А романтические сплетники, которые строчат в газетенки, сочтут поездку в Аран моим шансом поухаживать и завоевать руку какой-нибудь принцессы с Истану, чтобы склеить мое разбитое сердце».

У самого Тревелина не было иллюзий по поводу назначения. Он заслужил честь предотвратить войну, ведь его приезд покажет крайинцам, что Аран находится под защитой. Но он не был уверен, достаточно ли самого факта его назначения, чтобы эта информация подействовала, особенно если на границе — вотчина Арзлова.

Он внимательно посмотрел на Малборо:

— Милорд маркиз, вряд ли вы считаете, что моего присутствия будет достаточно, чтобы испугать князя Арзлова. Предполагаю, что ваша уверенность основывается не только на желании так думать. Что доносят ваши шпионы-крайинцы об обстановке в Муроме?

Малборо улыбнулся с истинным удовольствием:

— Отчет составлен по нескольким источникам, но главный — от крайинцев, как вы правильно догадались, мой принц. Недавно во Взорин направлялся торговый караван. У Колодца Черепов на него напали вооруженные бандиты, явно связанные с Гелором. Этих нападавших разогнали люди Рафига Хаста, они же проводили караван в округ Взорин. Один купец рассказал об этом происшествии князю Арзлову, и тот сразу же кинулся в Муром просить аудиенции у тасира.

Насколько нам известно, у тасира князь Василий сразу же просил разрешения войти в Гелансаджар, чтобы отыскать и покарать гелорцев. Тасир ему отказал, но предложил направить туда купцов и завязать торговлю. Арзлов был недоволен, но тасир так поставил вопрос: «Почему вы стремитесь захватить кровопролитным путем то, что мы можем купить за золото?» И на следующий день Арзлов, поджав хвост, убрался в свой Взорин.

— Василий Арзлов убрался? — нахмурился Треве-лин, — Он просил разрешения напасть и убрался, когда ему отказали?

— Так говорится в донесении, ваше высочество. «Возможно ли такое? Или ваших людей поймали и заставили передать нам эту байку, чтобы мы не ожидали опасности? — принц прервал себя. — Если речь идет об Арзлове, то опасность всегда рядом».

— Когда была аудиенция у тасира?

— Восьмого числа этого месяца.

— Девять дней назад? — Изумрудные глаза Тревелина сощурились. — Этого времени не хватит, чтобы доставить донесение сюда, даже если доставляет скороход.

— Два часа назад привезли, на «Елене», — сиял Малборо.

— И все же, милорд, согласитесь, у вас практически не было времени перепроверить эту историю. Мы знаем с гарантией только то, что Арзлов вернулся во Взорин и начал подготовку вторжения в Гелансаджар.

Илбирийский шеф разведки пожал плечами:

— Насколько нам известно, Дост вернулся на землю, и сейчас он уже поглощает Крайину.

Тревелин перевел взгляд на отца:

— Надо ли это понимать так, что я не получу той поддержки войсками, о которой мы говорили?

— По всему похоже, Тревелин, что у Арзлова не вырваны зубы.

Принц запустил руку в свои каштановые кудри, почесал затылок.

— Я понимаю, ты не хочешь, чтобы со мной в Аране было слишком много войск, иначе тасир подумает, что мы планируем нападение на Крайину.

Король поднял руку, требуя внимания:

— Военные силы Арана вполне адекватны.

— Но недостаточны, чтобы отразить решительное вторжение войск Крайины.

— Если мы не дадим тасиру повода бояться нашей угрозы, у него не будет повода нападать на нас, — король Ронан наклонился вперед, поглаживая ладонями волчьи головы на троне. — И если у тебя в Аране будет не слишком много войск, у купцов не будет повода втянуть тебя в провокационное нападение, которое может привести к нападению Крайины на Аран.

— Поверь мне, брат, это заколдованный круг, — прокашлявшись, сказал Эйнмир. — Присутствие войск создает ситуацию, требующую увеличить количество войск. Если начать эскалацию, конца этому не будет.

— Да знаю я, Эйнмир, но если в Аране войск не хватит для его защиты, Аран станет соблазнительной целью. Двух полков мне бы хватило. Я бы согласился на следопытов Данорианского и Гриммандского полков. Они бы пришлись кстати.

Малборо отрицательно замотал головой:

— Отпадает. Если послать в Аран такие элитные войска, тасир предоставит Арзлову в Центральном Истану столько свободы, сколько тот захочет.

— А почему вы думаете, что он уже ее не получил? Почему считаете, что князь Василий уже не планирует какие-то действия? — Тревелин жестом руки остановил его возражения. — Внесем поправку — мы знаем, что он что-то планирует; только не знаем, что именно.

— Так ли? — Малборо скрестил руки на груди. — Посмотрите, чем он занимался в последние десять лет, ваше высочество. Да ничем. Просто ничем.

— Вот это ничего меня и тревожит. — Тревелин отмахнулся от возражений. — Я ведь помню его по войне с Фернанди. Его тактика была блестящей и разнообразной. Его сражения были решительными и убедительными. Под его командованием 137-й полк медвежьих гусар выгнал Фернанди из Мурома в Феррак. Между тем за успехи Арзлова награды получили нарашалы. Тут два объяснения: либо тасир оставил такого опасного человека без должной награды по своей глупости, либо тасир планирует сыграть на разочарованности Василия, чтобы подстрекнуть его к взятию Гелансаджара, добавить эту провинцию к своей империи, и таким образом Арзлов получает титул такарри.

— Вы кое-чего не учли, ваше высочество, — Малборо покровительственно улыбался молодому человеку. — Ведь тасир не доверяет князю Арзлову. Доверял бы, ни за что не отправил бы Григория Кролика командовать гусарами, дислоцированными во Взорине.

— Даже в Меридмарче говорят о Кролике как о сдерживающем факторе, милорд, но я-то никогда этому не верил, — Тревелин с сомнением качал головой.

— Не понял, о чем вы, — хмурился Эйнмир. — Хоть бы объяснили.

Малборо снисходительно поклонился кронпринцу:

— После того, как Фернанди ушел в изгнание, Арз-лова сделали правителем округа Взорин. Это лишило его связи с 137-м полком медвежьих гусар, они ведь остались восстанавливать разрушенный город Мясово. У них на это ушло 7 лет, за эти годы Григорий Кролик вырос из батальонного командира до полковника. Потом на три года их дислоцировали в Муроме. Кроме того Кролик завязал романтические отношения с четвертой дочерью тасира, тасотой Наталией. Маркиз считает, что благодаря этому Кролик верен трону, а нахождение гусар во Взорине в последние два года означает, что Арзлова будет сдерживать присутствие его бывшего помощника Кролика.

— И ему только и остается, что ездить в Муром и просить у тасира разрешения напасть на Гелор. — Тревелин с сомнением качал головой. — Теперь понимаешь, брат, почему я так озабочен?

— Господа, — король встал, — мне кажется, этот разговор уже стал бесполезным.

— Прости, папа.

— И меня, ваше величество. Ронан кивнул.

— Тревелин, не могу дать тебе войска, которые ты просишь. Но я не допущу, чтобы тебе нечем было ответить в случае нападения. «Сант-Майкл» отвезет тебя в Дилику и там останется. До сих пор в Аране были только наши корветы. «Сант-Майкл» вооружен сотней пушек, то есть он превосходит по классу и вооружению любой корабль этого региона. На борту будет полная рота этирайнов, вот тебе и элитные войска, к ним и обратишься, если ситуация осложнится.

«Ну, это уже кое-что».

Тревелин с благодарностью поклонился:

— Спасибо за внимание, папа.

— Я очень ценю твое мнение, Тревелин, и полностью доверяю тебе. Хорошо, что ты предупредил нас о князе Арзлове, мы будем это иметь в виду. Но хотелось бы, чтобы в Аране ты помнил вот о чем: Аран не Илбирия, но он — составная часть нашей империи.

— А то я этого не знаю, папа, — улыбнулся Тревелин.

— И я это знаю, но меня настораживают отчеты нынешнего генерал-губернатора.

— А что такое?

Король указал на Эйнмира:

— Твой брат отыскал, в чем собака зарыта. Эйнмир скромно пожал плечами:

— Да это любому видно. Я в архиве изучал депеши, которые отправляли бренданийские губернаторы в метрополию в предреволюционное время, сто лет назад. Некоторые депеши были просто паническими, а другие придерживали или подвергали цензуре всю информацию об антигосударственных настроениях в колониях. Вот эти другие и перешли на сторону восставших во время революции в колониях. — Эйнмир широко улыбался, его лицо уже не было столь бледным, тема его увлекла. — Из Арапа отцу пришли депеши барона Фиске как раз при мне. Я их как прочел, так меня сразу поразило, до чего они сходны по лексике и фразеологии с депешами предателей-чиновников, которые они присылали сто лет назад.

Король Ронан наклонился вперед на своем троне.

— Мы уже давно знаем, что некоторые наши подданные воспринимают Аран так же, как колонисты смотрели на Северную и Южную Бренданию сто лет назад. По их мнению, отдаленность от Ладстона означает, что соблюдать наши законы там необязательно и что их преданность своей нации — вопрос личного выбора. Брендания для нас потеряна, но Аран не пойдет по пути революции. В Аране ты встретишь таких людей, которые не будут относиться с должным уважением к твоему посту, и ты можешь оказаться помехой их планам.

— Но они ведь не считают, что могут выиграть войну с Илбирией? — расстроился Тревелин. — Экономически Аран слишком связан с Илбирией, он самостоятельно не выживет.

— И мы приняли меры, чтобы гарантировать зависимость Арана.

— Поэтому законодательно запрещается импорт в Аран паровых двигателей, заводов по их производству и монтажу. — Эйнмир пожал плечами. — Конечно, возможно предательство, нарушение этих законов — серьезное преступление, но ради выгоды кое-кто рискнет жизнью.

— Значит, папа, моя миссия в Аране — как бы намек и этим господам, и крайинцам?

— Вот именно, — сочувственно закивал головой король. — Я тебе поручаю непростую задачу.

— Была бы простой, — Эйнмир похлопал Тревелина по плечу, — отец послал бы меня.

— Была бы простой, мы оба с тобой остались бы дома, Эйнмир, — рассмеялся Тревелин. — Не переживай, отец. Аран, конечно, не Илбирия, но разве я — не твой сын? Они позволяют себе заигрываться потому, что берлога волка далеко, но они поймут, что зато я слишком близко, и это помешает им развлекаться в свое удовольствие.

Глава 6

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 17 ценсуса 1687

Малачи Кидд был один в своей комнате в башне. Подперев подбородок левой рукой и упираясь ее локтем в ладонь правой, он вытянул голову вперед и сосредоточил взгляд на шахматной доске. В некотором смысле он сознавал, что смешно смотреть на доску — он же фигур не видит.

«А хотел бы видеть? Или просто трудно отказаться от старых привычек?»

Можно позволить себе легкую усмешку. Помощник объяснил ему, какой ход сделал его корреспондент в игре по переписке, расставил фигуры по доске на должные места, и Малачи на сегодня освободил молодого человека от обязанностей. В этом году его помощником был кадет Чонси Малверн, юнец без фантазии, но добросовестный. Однако с приближением дня выпуска он занервничал, стал болтать всякую ерунду. Малачи часто ловил его на этом, ругал за легкомыслие, но в последнее время решил, что проще отослать его после того, как тот выполнит все неотложные дела.

Малачи не видел доску, но, осторожно проведя рукой по фигурам, умел восстановить в памяти их позиции. Это умение видеть шахматную доску внутренним взором и запоминать позиции фигур не было свойственно ему до того, как он потерял зрение, он освоил его, когда до конца войны протомился в тюрьме Лескара. Благодаря тщательно разработанной кодовой системе перестукивания пленники могли общаться между собой, и благодаря занятиям шахматами Малачи сумел сохранить здравый ум.

«Или почти здравый, уж как удалось».

Он отвернулся от шахматной доски и, обойдя кресло, пошел к серванту. Он достал с полки хрустальный бокал, графин из граненого стекла и налил себе вина. По изменению звука льющегося вина он понял, что стакан полон. Когда брал в руку бокал, большим пальцем нащупал выгравированный на его стенке крест Уоркроса.

Он потягивал вино маленькими глотками. Сухое, чуть сладкое. Он знал — это темно-красное вино из района Варгант в Лескаре. Занимаясь разведкой в Ферраке, он привык к вину этой марки, полюбил его, и хотя ни Чонси, ни другим помощникам он никогда не поручал покупать именно его, но запасы вина, и именно этой марки, казались неиссякаемыми.

«Конечно, война уже в далеком прошлом, импорт вина стал намного легче, но все-таки друзьям, которые хотят облегчить мои страдания, приходится прилагать определенные усилия, чтобы его доставать».

Жрец Волка вернулся к креслу, которое обошел по пути к серванту, опустился на кожаные подушки. Держа бокал перед собой обеими руками, он старался представить себе свет заходящего солнца, струящийся сквозь западное окно. Он знал, что там, за его спиной, на стене появилась радуга — это от преломления луча света в ножке бокала. Он даже смог представить себе раскаленный красно-золотой диск солнца и его отсвет — крошечный огонек в глубине бокала темного вина. На кресте Уоркроса свет преломляется по-другому: сам крест выглядит ледяным белым рельефом.

На миг показалось, что бывший разведчик действительно видит бокал, но он знал, что это невозможно даже при помощи магии. Заклинанию поддаются только объекты неживой природы — по крайней мере, такова аксиома айлифайэнистской церкви. Конечно, иное воздействие оказывали магия атараксиан и светские мерзости, практиковавшиеся в Лескаре после антицерковного переворота Фернанди, но ведь они от дьявола.

Конечно, Малачи ежедневно молился о чуде, которое вернуло бы ему зрение, но если воспользоваться заклинанием — потеряешь свою бессмертную душу.

«Обладание зрением в этой жизни не стоит риска вечных мук в следующей».

Раздался громкий стук в дверь, и Малачи в ответ повернул голову направо:

— Входите, не заперто.

Щелкнул дверной замок, дверь распахнулась настежь, едва слышно скрипнули петли. По звуку шагов он понял, что гость обут в сапоги, а долгота шага подсказала, что пришедший высокого роста.

«Чем-то знаком этот звук, с призвуком какого-то царапанья…»

Малачи приподнялся со стула, наклонил голову в сторону гостя:

— Ваше высочество, такая честь для меня. Шаги тут же смолкли.

— Тебе говорили, что я приду? Или… — принц Тревелин не договорил. — С тобой, Малачи, ничему не следует удивляться, но я все-таки удивляюсь.

— Когда вы устаете, из-за раны в пятку вы немного приволакиваете левую ногу. Я этот звук запомнил с того времени, когда вы бывали у меня. — Малачи жестом указал принцу на другое большое кожаное кресло, занимающее центр комнаты — Вы приехали из Ладстона, причем спешили, значит, устали. Прошу вас, садитесь. Вина выпьете?

— У тебя это варгантское, которое ты так любишь?

— Одно из немногих удовольствий моей жизни. — Малачи вернулся к серванту и налил бокал принцу. — Наверное, должен благодарить за него вас — вы или сами пополняете мои запасы, или знаете, кто.

— Это своего рода дань, одно из условий мирного договора. Твое вино поступает из бюджета, предусмотренного на содержание Фернанди в изгнании.

Малачи заулыбался и, ориентируясь по голосу принца, подошел к нему. Вручил Тревелину его бокал, снова взял в руки свой и поднял его, чтобы произнести тост.

— За Божественную мудрость и справедливость Его слуг в ее выполнении.

Соприкоснувшись, бокалы тонко зазвенели. Малачи отпил из своего бокала, вернулся в кресло:

— Как оно вам?

— Вполне. Не возражал бы иметь эту марку у себя в Ладстоне.

— Я вам отправлю немного. Боюсь, что не выпиваю всего, что мне присылают.

— Спасибо за обещание, но я пробуду здесь недолго. — В голосе принца прозвучала нотка тревоги. — Есть мнение, что мне следует доказать народу свою способность управлять нацией и нашей империей на случай, если брат не сможет выполнять свой долг. Меня посылают в Аран на должность нового генерал-губернатора.

— Аран? — Малачи выпрямился в кресле, в памяти сразу всплыл учебный проект по тактике, который он критиковал дней десять назад. — Вас втравили в очень трудную ситуацию.

— Да, я сам знаю. — По треску кожи кресла и изменению направления голоса принца Малачи понял, что Тревелин тоже выпрямился в кресле и скрестил руки на груди. Наверное, уставился в бокал с вином. — После революции Фернанди власть — церкви в Лескаре закончилась, да и здесь она ослабла. В колониях это еще заметнее, у них есть пример революции в Брендании сто лет назад, а ведь мы рассчитываем на колонии — получаем от них сырье и вербуем людей в армию на случай войны; значит, Л ад стон будет закрывать глаза на проявления экстремизма, пока мы получаем то, что нам требуется. В последние десять лет в Аране не было сильного генерал-губернатора, а церковь больше заинтересована в спасении новых душ, чем в реформировании старых. Малачи согласился:

— К тому же у нас есть потенциальный враг — Крайина.

— Сейчас уже не такой, как в последние годы, — сказав это, Тревелин не скрыл сомнений. — Я слышал намеки из Мурома, что князь Арзлов согласился отказаться от попытки одержать военную победу над Гелансаджаром и городом Гелор.

Жрец Волка задержал руку с бокалом, не донеся до рта.

— То есть как? Арзлов отказался от возможности завоевать новую провинцию для тасира с помощью своих войск? С трудом верится. Задумал, наверное, что-то другое.

— Согласен, друг мой, но с этой угрозой я не могу считаться пока она не материализуется, — принц немного помолчал. — Я ведь зачем приехал сюда — хочу тебя просить. Не поедешь ли со мной в Аран? Мне нужны твои советы, помощь в ситуации, которая там создалась.

У Малачи задрожали от напряжения руки.

— Мне ехать в Аран? Нет, невозможно!

— Почему это? — голос Тревелина окреп. — Ты мне очень понадобишься. С тобой все можно обсуждать, и ты мне сразу укажешь, в чем мои ошибки. Мне нужны твоя помощь и твоя проницательность.

— Я вас понял, ваше высочество, и хотел бы соответствовать. — Малачи поставил бокал на подлокотник кресла и наклонился вперед, повторяя позу принца. — Но по сути дела я вам не нужен.

— Позволь мне самому судить о том, что мне требуется, Малачи.

— Вы сказали, что вам нужна моя проницательность, вот сейчас я вам ее и продемонстрирую. — Он широко развел руки. — Я ведь понимаю, через что вы прошли после смерти Рочел. Временами вам теперь жизнь кажется светским салоном, где место только сплетням. Я хорошо помню вашу жену и знаю, каким была ударом для вас ее смерть. Я от многих слышал, что вас это просто раздавило, но я-то знаю, что это не так.

— Ну, судить об этом лучше не пытайся, — принц помолчал несколько минут. — Каждое утро просыпался с мыслью — почему она не рядом. Меня и отец, и его окружение уговаривают снова жениться или взять даже несколько жен, чтобы пережить потерю; но я и думать о новом браке не могу, даже из соображений политического союза. Сейчас вообще еще рано, но думаю, что это навсегда. Я все спрашиваю себя, почему Господь забрал ее.

Малачи в раздумье покачал головой.

— Не стоит. Этот вопрос держит человека во тьме и обращает внутрь себя, но там вы не найдете удовлетворительного ответа.

— Не понял.

— Поняли, ваше высочество. Вы закончили Сандвик, вы освоили всю программу. Причина смерти вашей жены в том, что она сыграла свою роль в плане Господа. И ваше горе — это тоже часть Божьего плана. Вы сконцентрированы на своем горе и боли и думаете, что любящий Господь не допустит, чтобы так же страдали Другие, и только ощущая эту боль, вы сможете понять боль других. Человек, обладающий вашей властью, обязан это чувствовать, ведь он в состоянии унять боль Других людей. Эта боль напоминает вам о вашей ответственности перед миром и перед Господом и его планами.

— Значит, так мне велит Господь — отправляться в Аран?

— Похоже, что так.

— А что Господь предназначил для тебя, что ты не желаешь ехать со мной?

Малачи улыбнулся и как бы немного сник.

— Не знаю. А ведь еще недавно был уверен, что знаю. Когда я вернулся в Сандвик — когда вы привезли меня из тюрьмы в Илбирию, я себя чувствовал точно так же, как вы после смерти жены. — Жрец Волка провел пальцем по утолщенному шраму на переносице. — Лескарцы в плену отремонтировали мне лицо своими магическими хитростями, но спасти глаза не смогли. Я все думал — почему Господь допустил, что до меня дотрагиваются и лечат демоны, почему он отнял у меня зрение, одарив проницательностью, которой я сам не понимаю. Я, как и вы, ушел в себя и укрылся жалостью к себе и гневом. А потом понял: я знаю, почему со мной такое случилось, но пока не знаю, для чего Господь меня предназначил.

И вот я здесь уже двенадцать лет, и кто я здесь? Просто злобный ублюдок, судя по моему отношению к учащимся и их учебным программам. Я предполагал, что если научу их мыслить, то они сумеют избежать такого конца, какой был у меня. Я решил, что Господь ждет от меня именно этого.

Под Тревелином заскрипело кресло: он выпрямился.

— А это не так?

— Теперь думаю, что это не так, а по сути до сих пор так и не понял. — Жестом левой руки Кидд указал на громоздящиеся по стенам полки с книгами. — Почти все это — теория военной науки, но есть и работы августинцев по магии, ее применению и теории. Вспоминая свою жизнь, я все думаю: может, мне не следовало вступать в орден мартинистов, может, за это и несу наказание. Я подумывал попросить перевести меня в анклав к августинцам в Ладстоне, заняться там исследованием магии — возможно, я даже помог бы усовершенствовать заклинания, приводящие в итоге к излечиванию красной оспы. Не знаю. Но даже при наличии такого стимула отъезд из Сандвика не показался мне частью Божьего плана. — Он провел пальцем по своей нижней губе. — Пока не знаю, что Господь запланировал для меня, но подозреваю, что сейчас я занимаюсь не совсем тем, чем следует. Я уже сказал, что это осознание пришло ко мне совсем недавно, только-только.

— А что было толчком? — Малачи распознал в голосе Тревелина свойственное ему в прошлом и вновь прорезавшееся острое любопытство. — Почему ты стал подвергать сомнению то, что раньше принимал?

— Недели полторы назад два наших кадета защищали свой проект «гипотетического» сражения на семинаре по тактике, и темой была осада Гелора войсками крайинцев. Я вмешался в защиту проекта довольно грубо, и один из них стал мне возражать. Он сказал, что я несправедлив, что я при рассмотрении их работы иду напролом, что оцениваю не по тому, что они сделали, а по тому, что я хотел бы от них получить. За все мое время в Сандвике ни от кого ни разу я еще не слышал такой отповеди, но не сомневаюсь, что каждый, чей проект я уничтожали, думает точно так же.

В последнее десятилетие меня как-то спасала моя слепота. Ведь тут все знают, каким образом я ослеп и что делал на войне. Всякие вроде бы мелочи — например, ваша доброта — вот вы позаботились, чтобы я получал любимое вино, — напоминают всем, что я был в некотором роде особым человеком, и я вовсю спекулировал на их жалости. Жестоко это было и недостойно.

— Но те, чьи проекты ты критиковал, таким образом приобретали опыт. Для них эта критика была благом.

— Ищете хорошее в плохом, ваше высочество, а плохое меня делало более слепым, чем я был до потери зрения.

— А ты не думаешь, Малачи, что тебе предназначено ехать со мной в Аран? Может, Господь хочет, чтобы ты именно это понял.

Малачи откинулся на спинку кресла и отпил глоток вина.

— Я вижу аналогию, мой принц: меня охраняла жалость окружающих из-за моей слепоты, а вас так же охраняет забота людей из-за вашей благотворительной деятельности. Вы преданы своим детям, и это весьма похвально, но от вас ждут большего. Вы лидер, гражданская власть; и вы же Главный Защитник Церкви. Ваши обязанности требуют от вас большего, чем даже ответственность за своих родных детей, и теперь вы оказались в таком положении, что можете оправдать свое предназначение. Вы достаточно сильны и можете один это сделать.

— Ты так думаешь?

— Бесспорно. Иначе вы бы не приехали ко мне с этими разговорами.

— Как это? Малачи заулыбался:

— Вы, мой друг, только что вышли на свет из долгой и очень темной ночи. Вы стоите перед утренней зарей на прекрасном поле, и все вам кажется удивительным. И вы, вот такой, какой вы есть, обернулись назад — взглянуть в ту ночь, и увидели меня. Вы хотите взять меня с собой в Аран не потому, что, по вашему мнению, я вам нужен, а потому, что вы думаете, что для меня будет благом уехать отсюда. Вы хотите, чтобы для меня наступил такой же рассвет, какой вы уже увидели, и за это я вам более чем благодарен.

Помолчав, Тревелин вздохнул:

— Я себя чувствую не как человек после жуткой темной ночи, а как святой Мартин после своей долгой холодной зимы.

— Выразительная аналогия, ваше высочество. Ваше путешествие в Аран будет похоже на путешествие святого Мартина на север через Феррайнс в — компании волков, когда он прибыл в Илбирию и отдал нам свою мудрость и проницательность. — Малачи светло улыбнулся. — Но с вами будут не звероподобные волки, а много наших солдат, и они помогут вам защитить лоно нашей церкви. Вы станете воплощением мартинистского идеала: верный волк, помогающий Господу как пастырю защищать свое стадо.

— А этим стадом окажутся свиньи в овечьей шкуре. Финансисты больше заботятся о последствиях в этом мире, а не в будущем.

— Что вполне понятно, ваше высочество, и гражданская власть больше подходит для работы с преступлениями, но прошу вас — подумайте и об их душах. Обратите сердце человека, и он больше для вас сделает, чем требуется по закону.

— Принято, — принц снова вздохнул. — Хотя я вполне уверен, что кое-кто из них вообще без сердца.

Малачи наклонился вперед, протянул руку и похлопал принца по колену.

— Ваше высочество, вам предстоит великое приключение. Буду ждать от вас известий. Я тут подумал — если хотите, мы можем сыграть партию в шахматы по переписке…

— Ты хочешь сказать — закончим ту, которую я бросил, когда умерла Рочел…

— Да нет, пожалуй, начнем новую.

— Это лучше. Я не могу продолжать ту… Рочел ведь так интересовалась нашей игрой. По ее просьбе я и ее учил играть, и мы с ней обсуждали все твои ходы и мои ответы на них. У нее получалось играть в шахматы.

— Женщина с талантом к шахматной игре — благословение, ваше высочество.

— Она и была такой, и даже больше. — Судя по голосу, принцу полегчало. — Я вот что сделаю, как приеду в Аран: куплю два одинаковых набора шахмат и один отошлю тебе, чтобы нам играть на одинаковых Досках и одинаковыми фигурами.

— Благодарю, ваше высочество, — Малачи встал и подал руку принцу. — Спасибо, что навестили и спасли меня от самого себя, но, судя по всему, обстоятельства сложились так, что оба мы одновременно оказываемся спасенными.

— Действительно, Малачи, как хорошо складывается. — Тревелин своей теплой рукой обхватил его ладонь и крепко сжал. — Сегодня я вернусь в Ладстон, а седьмого белла буду опять тут на «Сант-Майкле». В день нашего приезда приглашаю тебя отобедать на борту.

— Вы не собираетесь умыкнуть меня в Аран, а? Принц рассмеялся:

— Теперь уже нет, раз ты разгадал мой замысел. Проедемся, отобедаем, и, может быть, мне пригодятся твои соображения об Аране и Крайние и обо всем континенте Истану.

— Для меня это будет честью, ваше высочество, — соглашаясь, кивнул Малачи и на прощание помахал рукой своему другу. — Мир Господень да пребудет с вами, и Божественный Волк пусть удержит ваших врагов от нападения.

Глава 7

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 18 ценсуса 1687

Урия Смит пригладил непослушный клок рыжих волос, одернул полы своего серого мундира. По правилам он мог бы облачиться в более легкую, летнюю форму из хлопка, но он не спешил расстаться с тяжелым шерстяным облачением — в более плотном мундире он казался более внушительным.

«Какая, в сущности, разница, в чем идти на разбирательство в Дисциплинарный совет, но лучше выглядеть по возможности достойно пока они еще не испортили мою жизнь».

Он глубоко вздохнул и начал уговаривать себя, что на него не может повлиять никакая пакость капитана Айронса, но душа его уходила в пятки, значит, как ни убеждай себя, ничего не получается. Илбирийское общество держало его цепко, как муху в паутине. Сандвик для него — единственный шанс независимого существования, независимого от желаний его братьев и их матери, но и эта его фантазия лопнула.

Во рту у него был кислый привкус.

«Прошу тебя, Господи, не дай им хотя бы обрядить меня в парик».

Илбирийцы считали наличие лысины и седину признаками ума, жизненного опыта и мудрости. Молодым людям определенного ранга позволялось выбривать макушку и осветлять волосы в знак их службы церкви и государству. Если кто проштрафился или был откровенно глуп, таких обряжали в парики, и они были вынуждены носить лохматые шутовские колпаки, пока не выражали свое раскаяние или не исправлялись.

«Если капитану Айронсу удастся затеянная им кампания по моей дискредитации, я всю оставшуюся жизнь буду носить локоны ниже лопаток».

Уже при одной мысли о таком наказании ладони Урии сами сжались в кулаки. Три года обучения в Сандвике подтвердили мнение его родителей, что он очень сообразительный парнишка. Он знал, что именно поэтому старшие сводные братья его обижали и желали руководить его жизнью. В Сандвике он завел мало друзей, потому что презирал степенных, медлительных инструкторов и тупых учеников. Выносить Урию мог только Робин как человек более взрослый и опытный.

«По крайней мере, я думаю, что мы друзья».

Неожиданная мысль, что он ошибался, снова погрузила его в пучину одиночества и изоляции, привычную ему с детства. Злобное отношение старшей жены его отца к матери Урии — женщины из Крайины — перенеслось а него и отделяло его от братьев. Они были намного старше, так что дистанция была вполне естественной, и Урия это понимал, но его не могла не задевать их отстраненность.

Зная себя как человека неглупого, он считал, что мог бы завести побольше друзей. Но беда была в том, то при его упрямстве и своеволии он отвергал всех, то не дотягивал до его идеала. Уже стоя перед дверью комнату допроса, он вдруг понял, что отвергал всех потому, что считал их мельче себя. Если мои братья меня не принимали, почему я должен принимать кого-то, то мельче меня?

«Если бы у меня хватило ума понять это раньше, не было бы всей этой ситуации. Я, наверное, все-таки засуживаю парика». Он вздохнул.

«А когда на меня напялят парик, его надо будет ежедневно припудривать углем».

В какой-то момент ему пришла безумная мысль: надо было перед этим судилищем выкрасить рыжие волосы в черный цвет, но он знал прекрасно, что лучше не дразнить инквизитора, которому поручено его дело. Хоть раз в жизни не стоит нарываться на неприятности. Он постучал в солидную дубовую дверь. — Кающийся может войти.

Входя в дверь, Урии пришлось наклонить голову, этим он как бы невольно сделал поклон в сторону инквизитора. Он не знал человека в черном, а может, просто не узнал его, но по размеру его тонзуры и выкрашенным под седину волосам Урия решил, что это декан. По церковному рангу этот сан приравнивал его к капитану Айронсу. Никто из лиц церковного ранга не мог приказывать представителям армии, но инквизитор имел право верховной власти в сегодняшнем мероприятии, и все участники должны будут принять его решение.

— Кадет Смит явился согласно приказу, сэр.

— Благодарю вас, мистер Смит. Я Фрэнсис Уэбстер, декан Общества Святого Игнатия. Я расследовал ваши обстоятельства. — Инквизитор посмотрел направо, потом налево. — Капитана Айронса и полковника Кидда вы уже знаете, не так ли?

— Да, сэр. — Урия прочел ненависть на лице Айронса, но выражение лица Кидда не позволяло разгадать, что таится за этими серебряными глазами.

Уэбстер знаком предложил Урии занять кресло, сам уселся за прочный дубовый стол. Единственным освещением в комнате были две газовые лампы, мерцавшие за спиной инквизитора. Они были расположены между двумя стрельчатыми окнами, через которые еще только просачивался свет утренней зари.

Инквизитор взглянул на своих коллег:

— Начнем. Давайте вместе помолимся. Урия наклонил голову и сложил руки. Уэбстер скрестил руки на груди.

— Отец наш небесный, пусть мудрость Твоя пребудет с нами в этом расследовании. Направь нас на принятие решения, которое Ты сочтешь мудрым и справедливым. Пусть наказание соответствует преступлению, смягчится Твоим милосердием, и пусть его предвосхитит Твое всепрощение греха. Помолимся об этом.

— Да будет воля Твоя. — Урия смотрел вверх, его голос слился с голосами остальных. — Господи, о справедливости прошу.

— Я рассмотрел обвинения, выдвинутые против вас капитаном Айронсом. Он довольно откровенно высказался в том смысле, что вы подрываете основы и абсолютно лишены воинского характера. Он обратил особое внимание на многие случаи вашего неповиновения. По его словам, вы нарушаете дисциплину, он предполагает в вас отсутствие ума и даже выдвигает тот довод, что вы физически непригодны к службе.

— Что? — Урия не удержался и необдуманно рассмеялся. — Прошу вас, сэр, если можно, объясните это последнее обвинение.

Инквизитор отрицательно покачал головой:

— Я мог бы объяснить подробно все обвинения, но не стану. Это было бы не в интересах всех собравшихся. На мой взгляд, обвинения изложены вполне понятно, но при расследовании я нашел, что они в основном несущественны. Например, в беседе с полковником Киддом подтвердилось сообщение капитана Айронса об инциденте, имевшем место при оценке вашего проекта на семинаре по тактике, но полковник Кидд не придает этому такого серьезного значения. Это же относится и к другим инцидентам, доведенным до моего сведения капитаном Айронсом.

Уэбстер обратился к Айронсу:

— В ходе расследования мне стали известны обстоятельства, которые объясняют и смягчают многие нарушения, доведенные вами до моего сведения. Капитан Айронс, вы не сочли нужным упомянуть, что отец мистера Смита умер в середине месяца инитибря, почти через пять лет со дня смерти матери кадета в дорожном происшествии. Конечно, вы могли бы учесть, что по этой причине для кадета Смита учебный год начался не лучшим образом. Даже если не считать эмоционального воздействия смерти отца, он потерял месяц на поездку на похороны в Карвеншир и назад, и этот пропуск в занятиях объясняет его заблуждения в учебных анализах.

— Если он собирается стать воином, пусть привыкает к смерти, — не мог не прокомментировать Айронс.

— Вы правы, капитан Айронс, но пока еще он не воин. В ходе своего расследования я столкнулся с кое-какими фактами, так что мое время не потрачено попусту. Некоторые из них, действительно свидетельствуют не в пользу мистера Смита; и если бы не эти факты, мне пришлось бы рекомендовать вашему командованию, капитан Айронс, отправить вас в ссылку на месяц в монастырь Святого Игнатия в Беконфилд. Вам бы надо присмотреться к своей душе, капитан; мне кажется, что ваши взаимоотношения с Господом не таковы, какими им следует быть. Если бы они были должными, если бы вы понимали, что такое сочувствие, я не оказался бы здесь.

Урия сдержал улыбку. Такой выговор от инквизитора Айронсу угрожал наказанием, по сравнению с которым надевание парика — просто благодеяние. Режим ордена Святого Игнатия славился тем, что многого требовал в смысле физических лишений, зато духовно возвышал. Каждого кадета перед выпуском подвергали двухнедельной программе, как бы подобием испытаний, которые переносит человек в месячной ссылке за дисциплинарные проступки. Никто, за исключением самих монахов-игнатианцев, добровольно не подвергал себя этим их духовным практикам, а если тебе предписывалась ссылка — это уже основание для отчисления из некоторых полков.

Трудно было скрывать радость при виде того, как распинали Айронса, но Урии отлично удалось, потому что инквизитор отвернулся от него и смотрел на Айронса взглядом суровым и холодным. Урии стало жарко, он занервничал, чувствуя близкий приговор, но абсолютно не мог сообразить, с какой стороны ждать беды.

Если обвинения, предъявленные ему Айронсом, сочли пустяком, то чего ждать теперь?

Выражение лица Уэбстера смягчилось.

— Сочувствую вашей скорби о смерти отца, кадет Смит.

— Спасибо за сочувствие, сэр.

— Не стоит благодарности. Вы занимательный молодой человек, мистер Смит. Кроме капитана Айронса и еще кое-кого, все опрошенные мною говорят, что вы в потенциале можете достичь многого, но никогда не отдаетесь полностью своей задаче.

— Да, сэр. — Урия опустил голову и рассматривал свои руки.

«Сколько раз я уже это слышал».

— Учтите, Урия, это нехорошо. Если бы я не знал послужного списка членов вашей семьи на службе церкви и королю, я бы усомнился в серьезности вашего призвания. Если происшедшее не заставит вас задуматься, у вас очень просто могут появиться такие же проблемы с душой, как у капитана Айронса, а вы ведь этого не хотите, я правильно понял?

— Нет, сэр. — Урия по-прежнему смотрел на руки, не желая видеть горящий взгляд инквизитора. Все же он робко поднял взгляд. — Должен ли я так понимать ваши слова, что мне позволено остаться в Сандвике?

— Да, это возможно. Но не гарантировано. — Уэбстер грустно покачал головой. — Выясняя ваше положение, я узнал, что вы здесь оказались по гранту, оплаченному вашим отцом.

— Да, сэр, это так.

Каждой семье, в которой один ребенок был на духовной службе, церковь предлагала стипендию для обучения другого ребенка в Сандвике. Рукоположение его брата Грэма означало, что плата за обучение в семинарии для Бартоломью поступала из фондов церкви. Для обучения же Урии следовало оформить грант, как и поступил его отец.

«Но сейчас отец умер и, наверное, мой грант тоже. Тибальт наверняка прекратил его выплачивать. Он имеет на меня виды в отношении Карвеншира, но в его планах не предполагается, что я стану воином».

— Герцог Тибальт подал петицию на изъятие гранта, и кардинал Гароу намерен дать ему разрешение.

— Ну да! — Айронс громко рассмеялся. — При отсутствии платы за обучение вам придется уйти.

В ту долю секунды, за которую прозвучало язвительное замечание Айронса, Урия впервые осознал, что он просто очень хочет остаться в Сандвике. Не назло Айронсу — хотя и это неплохая причина, но он хочет учиться именно здесь, подготовиться к следующей войне, чтобы такие как Айронс своей глупостью не доводили солдат до гибели.

«Я нашел для себя то, чем хочу заниматься, а у меня это отнимают. Где же справедливость?»

— Вы правы, капитан Айронс, — кивнул Уэбстер. — Без оплаты обучения кадету Смиту придется уйти.

Урия попытался проглотить комок в горле и, чтобы избавиться от него, поднял повыше подбородок. Он сделал движение, чтобы встать со стула, но Уэбстер знаком приказал ему сидеть:

— Куда-то спешите, кадет?

— Простите, сэр, но, наверное, чем отнимать время у всех… — он опустил взгляд на свои руки, — надо пойти, собрать вещи и освободить комнату.

— Вы так торопитесь покинуть Сандвик, кадет Смит? Урия отрицательно затряс головой:

— Нет, но денег-то у меня нет. Я хочу остаться, но без оплаты за обучение…

— Если есть вера, мистер Смит, все возможно.

— Прошу прощения, сэр, но я полагаю, что Господь приберегает чудеса для важных дел.

— Возможно, для Него вы и есть важное дело. — Инквизитор оперся ладонями о поверхность стола. — Грант, оплаченный вашим отцом на ваше обучение в Сандвике, — не единственная возможность учиться. Вы ведь знаете, что другие кадеты, Робин Друри, например, оказались здесь по грантам от предприятий, на которых работают они или их родители. Такие гранты предприятия обычно оплачивают только после того, как человек у них уже поработал, но к нам поступают и другие рабочие гранты.

Урия сощурил свои зеленые глаза:

— Сэр, сомневаюсь, что мой брат разрешит мне сейчас зарабатывать себе на грант, чтобы вернуться в Сандвик когда-то в будущем.

— Да, именно так он и выразился в нашей с ним переписке. Однако он заявил, что если бы вы нашли способ оплатить свой последний год обучения, он позволил бы вам остаться. — Уэбстер радостно улыбнулся. — Оказалось, что есть для вас такая возможность. Граф Меридмарч оплачивает такой грант, его предоставляют достойным студентам, желающим работать в Сандвике, одновременно продолжая свое обучение.

— Работать? Здесь, сэр? — Урия нахмурился. «Сандвик ведь находится не в Меридмарче. Зачем графу оплачивать грант кому-то, кто работает здесь?»

— А что за работа?

— Работа, кадет Смит, заключается в уходе за старшим братом графа.

— Кто это?

— Будете работать моим помощником, — Малачи Кидд подался вперед.

Урия только рот разинул от изумления:

— Но вы разве хотите? То есть после того, что я вам наговорил… Вы не захотите меня к себе в помощники.

— Это моя идея, — помолчав, проговорил Кидд. — В этом месяце мой нынешний помощник заканчивает курс учебы.

Айронс резко поднялся и уставился на полковника Кидда:

— Вы что, рехнулись? Этот Смит — змей непокорный, и он вас уже кусал. Вам в помощники нужен достойный ученик!

Под суровым взглядом Уэбстера Айронс опять занял свое место, услышав:

— Достаточно, капитан Айронс. Вы намерены продолжать свои выпады или позволите мне на время отложить организацию вашей ссылки.

— Простите, сэр, — Айронс оцепенел. Уэбстер смотрел на него жестким взглядом:

— Возможно, прощу, капитан Айронс. Вам бы следовало помнить, что полковник Кидд вполне в состоянии сам принимать решения.

Урия смотрел на Кидда и удивлялся: до чего усталым выглядит старик.

— Сэр, я ценю ваше предложение, но это несерьезно. Я на защите был непростительно груб с вами.

— Господь велел прощать всех.

— Да, сэр, конечно, сэр, но…

«Видимо, когда он лишался зрения, тогда же ему повредило и мозг. Он не отдает себе отчета, что делает». Урия отрицательно покачал головой.

— Нет ни малейшей причины, из-за которой я могу понадобиться вам в качестве помощника.

Кидд не спеша поднял голову, резкость его голоса заставила забыть о его усталом виде:

— Мои резоны для вас, кадет Смит, не имеют значения. Если желаете остаться здесь, принимайте грант. Иначе вам придется покинуть Сандвик. Вы так громогласно возражали мне; не думал я, что можете так легко уступить поле боя капитану Айронсу.

— Не понимаю вашего поступка! — побагровел Айронс.

— Если бы я хотел, чтобы вы поняли меня, капитан Айронс, я бы закрутил для вас какую-нибудь басню о кафедральных уланах и позволил бы вам проанализировать ее на досуге. — Кидд повернул голову в сторону Урии. — Итак, мистер Смит, осмелитесь принять грант?

Резкость тона показала Урии, что на службе у слепого его ждет исключительно тяжелая работа и чистый ад. Какой бы он ее себе не представил, все равно действительность окажется другой, раздражающей и намного хуже любого наказания, которое мог бы изобрести Айронс. Трезвый ум подсказывал Урии: надо бежать как можно быстрее и дальше, но он медлил.

«Я ведь до сих пор не прилагал особых усилий, потому что передо мной не возникали серьезные трудности. Может, работа у Кидда и есть такой вызов?»

Он некоторое время молча смотрел на Кидда, затем кивнул, соглашаясь.

— Мистер Смит?

— Да, полковник, я согласен. — Урия покраснел. — Я хочу сказать, сэр, я принимаю предложение.

— Отлично. — Инквизитор хлопнул в ладоши. — Предлагаю всем разойтись и отправиться на заутреню. Мы все должны вознести благодарственные молитвы за разрешение такой сложной ситуации.

Айронс поднялся, его лицо дышало злобой:

— Я буду молиться за то, чтобы Господь вернул вам мозги, которые вы потеряли вместе со зрением, полковник Кидд. Я буду молиться, чтобы Он напомнил вам о Своем истинном плане для воинов и указал бы ваше место в этом плане.

— Буду вам очень обязан, капитан Айронс.

— Что вы сказали? — На лице и в голосе Айронса ясно отражалось его замешательство. — Почему это?

Глаза Кидда превратились в серебряные полумесяцы:

— Может быть, если мы оба будем молиться об одном, на этот раз Он нас услышит.

Глава 8

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 19 ценсуса 1687

Робин Друри стоял на верхней ступеньке у края купели с расплавленным металлом, предназначенной для испытания духа. Все его тело чесалось под толстыми шерстяными брюками и туникой, тяжелыми, будто из свинца. Ткань натирала кожу при каждом вдохе и каждом непроизвольном движении. Новые кожаные сапоги и латные рукавицы жесткие, но быстро разнашиваются. Неудобный воротник туники в том месте, где закрывал горло, врезался в адамово яблоко. Шерстяной капюшон прикрывал свежевыбритую макушку и спадал на плечи, оставляя открытым только лицо.

Он молился, скрестив руки на груди и опустив голову. Несколько членов Общества Святого Игнатия держали в своих руках тонкие веревочки, привязанные к разным предметам его одеяния; эти веревочки несколько ограничивали движения Робина, но не очень заметно, не нарушая его созерцательного настроя. Последние две недели он провел в обществе одиннадцати игнатианцев в молитвах, постах, исповедях и размышлениях о себе и своем призвании на службе Господу.

Он выполнял все, что от него требовалось. Он отвечал на их вопросы в соответствии с представленными ему формулировками. Он посещал мессу и причастия. Он погрузился в тайны религии, бывшей его призванием с младенчества, и узнал о ней за три недели больше, чем за предыдущие тридцать лет.

«Ага, пора к делу».

Робин поднял голову и уставился на мерцающий у его ног бассейн. Четыре игнатианца преклонили колена по углам, склонив головы в молитве. Пот катился с них в три ручья, но Робин знал, что не от жары. Это под действием их молитв, соединенных с заклинаниями, бассейн расплавился, и концентрация на заклятиях потребовала от них напряжения всех физических и духовных сил.

Робин опять наклонил голову, затем заговорил чистым, звучным голосом:

— Родителями я был крещен водой. Давая мне мое призвание, Господь крестил меня в Своем Духе. И Айлиф знал крещения водой и духом. После Своей смерти, но до Своего возвращения Он спустился в чистилище и перенес крещение огнем. Огонь выжег из Него грехи, которые Он вытерпел ради нас, чтобы мы могли в конце своего срока прийти и пребывать с Ним на Небесах. Благодаря этому крещению Его тело стало таким же нетленным, как и Его душа. Пусть это горнило выжжет из меня мои прегрешения и очистит меня от моих грехов, чтобы я мог служить и защищать Его и Его паству, навеки и навсегда. Да будет воля Твоя.

Другие эхом повторили его последние слова и продолжили свою молчаливую молитву. Игнатианцы — кроме четырех фигур по углам купели — удерживали тонкие нити из шерсти и кожи, прикрепленные к его одеяниям. Благодаря их молитвам его одежды будут пропитаны магией защищающей и стойкой, что будет решающим для предотвращения несчастного случая во время принятии причастия воинского рукоположения. В красноватом свечении бассейна каждый игнатианец выглядел какой-то адской пародией на священнослужителя, и их очертания оставались отчетливыми, несмотря на мерцающее марево.

Робин спустился на первую площадку лестницы. Расплавленный металл нежно плескался о край ступеней, маня, но и предостерегая. Если он поколеблется, если его вера ослабнет, если он проявит трусость, он сгорит в считанные секунды. Только войдя в этот земной ад и выйдя из него, он сможет претендовать на силу, которая дается одному из избранных воинов Господа.

Робин опустил правую ногу по щиколотку в жидкий металл.

— Душа Волка, очисти меня.

Теперь он и левую ногу поставил на эту ступеньку.

Он чувствовал, как через подошвы сапог поднимается обжигающий жар, но все это казалось таким отдаленным. Совсем не похоже на приятное тепло костра в холодную зимнюю ночь. Для Робина это ощущение было неприятным и, пожалуй, мучительным, напомнило обжигающий пар, какой брызжет вокруг настилов пушек воздушного корабля, когда в них попадает вражеский снаряд.

— Клыки Волка, укрепите мои силы.

Он сделал шаг вперед, и уровень жидкого металла поднялся до середины икр. Жар чувствовался, но не обжигал кожу. Первая искра паники в душе была смыта душевным подъемом, но Робин не дал этому чувству превратиться в гордость. «Осторожно, Робин. Тут семь смертных грехов действительно будут смертельны».

— Сердце Волка, дай мне смелость. Хитрость Волка, просвети меня.

Еще два шага — и он погрузился выше колен, и сгорели нити, привязанные к его обуви. Жидкий металл давил на шерстяную ткань брюк, и тепло проникло глубже. Его мошонка и яички сжались. За один удар пульса в его голове промелькнули все возможные чувственные воспоминания, но он отказался поддаться похоти.

— Страсть Волка, заполни меня.

Робин одним шагом проскочил две последние ступеньки, и теперь жидкий металл плескался у его пояса. Жар расплава залил его чресла, давил на него своей тяжестью. Он начал вспоминать достоинства воздержания и предусмотрительности, чтобы противостоять похоти. При этом его тело расслабилось, и воспламенились тонкие нити, привязанные к его брюкам.

— О пастырь наш, Господь, услышь меня; я Твой и готов охранять стадо Твое…

Продвигаясь вперед, Робин с трудом преодолевал сопротивление жидкого металла. Дно бассейна понижалось, и он погружался все глубже. По мере его продвижения жидкий металл создавал вихри вокруг него, тянулся за его локтями и телом.

— Не дай мне пережить отстранение от Тебя. Жидкий металл покрывал ребро за ребром, и вот он подступил к его соскам. Погрузились скрещенные на груди руки — от предплечий до запястий. Давление жара было даже больше, чем давление металла, и каждый короткий вдох давался ему все труднее. Удушающе сжало грудь, и он подумал — а хватит ли сил выдержать причастие, но отбросил эту мысль и шествовал все вперед.

— От злобных врагов защищу я Твоих овечек.

В дюймах перед собой Робин увидел на поверхности расплава простую глиняную чашу. Она казалась незначительной, но в ней Робин увидел знамение.

«Подобной чашей Ты пользовался на Твоей последней трапезе. Из нее ты совершал помазания своих последователей. Выпивая из нее, они разделили с Тобой спасение человечества».

Робин протянул руку за чашей и, доставая ее, погрузил пальцы в обжигающий металл. Жидкая сталь покрыла его перчатки, нетронутыми оставались только голова и плечи. Подняв чашу, он вытянул голову вперед и налил текучий металл себе на плечи и шлем. Теперь сгорели еще какие-то нити.

Чем дальше он продвигался вперед, тем больше становилась тяжесть налипшего на него металла. Прямо перед ним были ступени к выходу из бассейна. Игнатианцы, освободившиеся от обязанности держать нити, ждали наверху, готовые приветствовать его. «И все же — если я сдрейфлю сейчас, им останется только молиться за упокой моей души».

Только одно отделяло его от присоединения к их братству.

— В час моей смерти призови меня и проси меня прийти к Тебе.

Держа чашу перед собой обеими руками, Робин начал медленно опускаться на колени. Дюйм за дюймом приближался к нему уровень расплавленного металла, вот уже скрылись плечи, расплав плещет по горлу. Ему было жарко, очень жарко, казалось, только покрывший его пот мешал ему вспыхнуть, как факел. Он опускался все ниже и ниже, борясь с желанием выбросить руки на поверхность и оставить лицо на воздухе.

Подчинившись неизбежному, он опустил голову ниже поверхности и дал металлу поглотить себя.

Но не наступило ожидаемой испепеляющей агонии, когда неизбежно металл должен был прожечь себе дорогу сквозь его тело и проникнуть в череп. Он почувствовал, как расплав давит на веки и залепляет нос и рот, но внутрь тела не проникает. Массой расплавленного металла капюшон прижало к голове, но на обнаженном теле жар ощущался не более адским, чем сквозь одежду.

«Меня не сочли невыдержавшим испытания!»

Это была непрошеная мысль, но ее выгнал страх показаться полным гордыни. Конечно, игнатианцы, возможно, не замечали за ним этого за время его пребывания у них, но Робин в глубине души сознавал, что он все же не воздержался от гордыни. Он гордился тем, что выжил в войне с Фернанди. Он еще больше гордился тем, что проучился полный курс в Сандвике и закончил семинарию. Он даже гордился тем, что сумел выстоять против таких, как капитан Айронс. Он пришел в Сандвик сам по себе, он получил от Господа такое призвание и не изменился, несмотря на давление, какому подвергался в семинарии.

Он был готов к жертвоприношению, но не сгорел. Этот факт принес ему великую радость, но и немного опечалил.

«Будь Урия на моем месте, был бы Ты так же милостив, пощадил бы его?»

Робин сознавал, что его друг обладает многообещающими талантами, но чего-то в нем не хватало, того, что сохранило бы его в купели расплавленного металла.

«Пожалуйста, дорогой Айлиф, поступи с Урией мудро и сочувственно. Он, возможно, худший враг самому себе, но он не из Врагов. Спаси его, как Ты нас всех спасаешь».

Резкая опаляющая жара ощущалась все слабее по мере погружения в расплав. Физическая теплота проникла в тело Робина и заполнила его душу, но Робину все еще не верилось, что здесь, на глубине, где растворяется грех, Господь не растворил так же и его. Предполагалось, что он будет обдумывать свои грехи, он же имел смелость безрассудно признать в себе гордость и еще осмелился просить Господа о снисхождении к другу. Если исходить из объяснений игнатианцев, он уже должен растаять, как жертвенная свеча, брошенная на ведьмин костер. Ему очень подробно и красочно описывали, что произойдет, если окажется, что он не выдержал испытания в вере, но все же Господь его пощадил.

Во время своих духовных упражнений Робин выполнял все указания игнатианцев, но у него постоянно было такое ощущение, что его молитвы обращены не к тому Господу, которому поклонялись они. Не в том смысле, чтобы он поклонялся Атараксу или кому-то из мириадов богов, населявших Аран; другому в том смысле, что взаимоотношения Робина с Господом сложились в недоступном для игнатианцев понимании.

«Им не понять никогда, что сформировало мое видение Господа».

Господь Робина был более суров и, однако, более сострадателен, чем тот, которому поклонялись игнатианцы. В войне с Лескаром Робин видел последствия жестокости, которых не допустил бы никакой любящий и добрый Господь. Неважно, что они считались результатами деятельности дьявола. Если Господь и впрямь верховный, как обычно говорили атеисты на поле боя, он бы уничтожил дьявола и весь ужас вечных мук, которым он позволил наводнить человечество.

Однако Робин видел и обратную сторону монеты. Нельзя не замечать рассказов о многих чудесах.

Возьмем, например, взрыв парового котла пушки; почему вся команда не получила ожогов от пара или не была ранена шрапнелью? А он сам видел, что так произошло на «Вороне». Ведь все увидели ангелов, которые окружили их и поражали солдат противника, чтобы дать время друзьям вынести раненых, разве не так? Почему ливни гасили пожары, вызванные поджигателями противника, или приводили к паводкам, смывавшим вражеский транспорт боеприпасов?

Бог создал человека по своему образу и подобию, но образы людей очень многообразны.

«Ты позволил мне иметь свое видение, поскольку оно отражает один из Твоих аспектов?»

На этот вопрос нет ответа. Его не удивило молчание Господа, его утешил тот факт, что он еще жив.

Подняв голову над уровнем жидкого металла, Робин заканчивал требуемую обрядом молитву.

— Вместе с Твоими святыми я буду возносить хвалы Тебе во веки веков. Да будет воля Твоя.

Он поднимался по ступеням, с него стекал жидкий металл. Постепенно отошло физическое ощущение жара, а к моменту выхода из бассейна стальная ткань его одеяния ощущалась кожей как чуть-чуть охлажденная. Он вручил одному игнатианцу серебристую чашу, которую вынес из купели, заметив при этом, что на одной из граней выступил отчетливый рельеф — геральдический герб его семьи. Он поднял руки и, ухватив капюшон за затылочную часть и за подбородок забрала, поднял его, снимая с головы. Капюшон приварился к железной части шлема, защищающей затылок, и снялся с головы.

Он держал шлем перед собой и разглядывал свое искаженное отражение в гладкой серебристой поверхности забрала. Забрало было слегка выгнуто, с выпуклостью посередине — между лбом и подбородком, там, где находится кончик носа. Кроме впадин и отверстий для глаз, оно представляло собой безликую маску. Это его удивило. Он часто видел воинов в масках, рельеф которых напоминал лица их владельцев или волчью морду. Легенда гласит, что вид забрала отражает те достоинства воина, которые Господь сочтет наиболее привлекательными.

Отец Ансельм с улыбкой положил руку на плечо Робину:

— Твое забрало говорит о непримиримости и отказе сдаться. Редкий знак, Господь предназначил тебя для многого.

Робин перевел взгляд на старика:

— А что, ты видел раньше подобные забрала?

— Да, пятнадцать лет назад было почти такое же. — Игнатианец улыбнулся. — Здесь был такой же кадет, так же размышлял о своей судьбе.

— И Господь тоже предназначил его для многого? — Робин поднял брови. — Кто же это? Может быть, его пример мне будет наукой.

— Мысль неплоха, брат Друри. — Ансельм изучал свои руки. — Видишь ли, через четыре года после того, как он стоял здесь, так же, как ты стоишь сейчас, Малачи Кидд ослеп. Учись на его примере, но не следуй ему, если ты не хочешь сам смотреть на мир серебряными глазами.

Глава 9

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Крайина, 18 ценсуса 1687

Василий Арзлов налил себе из самовара дымящегося кипятка, бросил в чашку шарик чайной заварки отставил ее в сторону, чтобы чай настоялся.

— Григорий, может, все-таки присоединишься ко мне?

— Нет, спасибо, князь. — Кролик потянулся, разведя руки в стороны.

На Кролике был надет просторный голубой мундир и свободные черные брюки, но Арзлов заподозрил, что молодому человеку хочется продемонстрировать свою развитую мускулатуру. Разница в возрасте между ними составляла всего пять лет, они были одного роста, но за время службы в должности правителя округа Василий подрастерял свою офицерскую подтянутость и форму и сам с огорчением это замечал. Он сохранил, правда, стройность, но не осталось той легкости и собранности движений, которыми отличался Кролик.

— Ты так явно демонстрируешь апатию. Видно, в мое отсутствие не трудно было поддерживать порядок?

— Проще и быть не могло. Слухи о нападении на караван здорово преувеличены, так что жители в полной готовности дать отпор разгулу бандитизма в Гелансаджаре и оборонять Взорин в случае надобности. — Кролик подошел к стеклянным дверям балкона и смотрел на спящую столицу округа. — Видишь? Притихли от страха. И так каждую ночь. Очень удобно для поддержания порядка. Когда ты вернулся, я нарочно поехал объезжать посты. А то мои люди могли подумать, будто я готов променять их на роскошь твоего дворца.

Арзлов улыбнулся — отметив иронию, с какой Кролик назвал его скромный дом дворцом, не желая понимать его слова как намек, что Кролик желал бы оказаться на его месте правителя округа.

— Ну, Григорий, порадовал. Твои люди недовольны, что я ношу гусарский макияж, но не хотелось бы их настолько рассердить, чтобы они посадили тебя на мое место.

— Они и твои люди, князь Василий, и никогда не пойдут против тебя.

— Но подчиняются-то они твоим приказам, Григорий, — Арзлов размешивал в чашке темнеющий от заварки кипяток. — Вот поймут твой приказ неправильно — и сместят меня.

— Я ведь твой человек, князь. Никогда не отдаю амбициозных приказов. — Кролик вернулся к столу, сел и заложил руки за белокурую голову. — Как съездил?

— Как и предполагал. — Василий, держа чашку в руке, сел напротив Кролика в кресло, покрытое ярким вышитым чехлом, высокое и узкое, как веретено, производства Лескара, одиннадцать лет назад захваченное как добыча из лескарского поместья. Оно было любимым креслом Арзлова, более изящным, чем остальная массивная мебель, хоть и не самым удобным. — Тасир Евгений спокойно воспринял новость о Гелансаджаре. Если бы я просил дать мне войск, он бы отказал. Я ему сказал, что не вижу смысла в военных действиях.

— Ты ему что сказал? — Кролик наклонился вперед, всплеснул руками, оперся локтями о колени. — Я тебя правильно понял, князь? Ты не настаивал на военном вторжении?

— Представь себе, нет. — Арзлов достал из чашки шарик заварки, положил его на блюдце. — А ты думал, я буду настаивать?

Кролик поморгал карими глазами, резко встряхнул головой, как бы желая себе что-то уяснить.

— Ты меня поражаешь, милорд. Ты мечтал завоевать Гелор с первого момента ссылки в эту чертову дыру. Шакри Аван нечаянно дал тебе отличный повод просить о войсках и напасть на Гелор.

— Войска-то у меня есть, — Арзлов потягивал чай, наслаждаясь его древесным привкусом. — У меня есть ты со своими гусарами, ополченцы третьего Сонесни и два моих местных полка.

— Да, но у тебя нет разрешения тасира пустить их в дело, — мрачно нахмурился Кролик. — Ты прохлопал безупречный повод задействовать твой план.

«Для тебя это выглядит именно так, Григорий, но твоих амбиций хватает на продвижение по службе только на один шаг. Мои же амбиции требуют достижений побольше. Если бы ты мог проникнуть в суть моих планов да раскрыть свои догадки там, в Муроме, ты получил бы все, о чем мечтаешь, а я был бы похоронен где-то далеко, на холодном востоке». Арзлов поставил чашку рядом, на столик.

— Друг мой, разве ты не разделяешь мнения о моем положении на этом посту?

— Да. Его величество назначил тебя управляющим этим регионом в надежде, что ты выступишь и завоюешь Гелансаджар и присоединишь его к нашей империи. Все нарашалы нашей армии знают, что после войны с Лескаром ты заслужил поста такарри отдельной провинции. Ясно, чего тасир ждет от тебя, назначив на этот пост.

— Верно говоришь. А чем бы закончилось, если бы я так и поступил?

Кролик заулыбался:

— Ты бы взял Гелансаджар за шесть месяцев, а за следующие восемнадцать усмирил бы его и сделал нашей провинцией, а ты стал бы такарри.

— Назначили бы меня на пост такарри, а мне всего тридцать пять. Все остальные такарри в два раза старше. — Арзлов развел руками. — Они начали бы ревновать. И мне перерезали бы горло.

— Но его величество этого бы никогда не простил.

— Думаешь, нет?

— А ты думаешь, да?

— Друг мой Григорий, а какой у него был выбор? Или убийцы впоследствии бы объяснили, что я угрожал трону, или, скорее всего, Илбирия представила бы меня как угрозу для Арана. Нет меня — нет угрозы. Ты учти, что Волки сами по себе убийцы, что бы там ни вещали благочестивые декламации их Священного Писания. Я все это понимал и знал, чего хочет тасир, так что решил выждать. Я тщетно надеялся, что он первым устанет ждать и даст мне другое назначение. Но он, как видишь, не дал.

Поднявшись на ноги, Арзлов мерил шагами маленькую комнату.

— Время на моей стороне. Старые нарашалы все стареют, все меньше могут быть мне конкурентами. Я ведь знал, что для взятия Гелора мне понадобятся наши лучшие войска, но я знал и то, что его величество никогда не отдаст мне моих гусар, особенно после того, как ты получил доспех Вандари и одну из десяти рот Вандари под свое командование. И вот, пока ты был в Муроме, я решил посылать восторженные отчеты о своих местных новобранцах. Ты сам знаешь, это хорошие войска, но не строевые.

— Да, но из твоих отчетов при дворе не складывалось такого впечатления.

— Знаю, — Арзлов улыбнулся подчиненному. — В отчетах был намек, что я мог бы взять наемные войска для войны с Илбирией в Аране или еще хуже — сдать их напрокат на службу Шакри Авану. И сразу я превращаюсь из человека, способного победить Гелансаджар, в человека, способного отдать Взорин наследникам Кираны Доста.

Кролик улыбнулся в ответ:

— Его величество нас объединил тем, что прислал меня сюда в качестве твоего сторожевого пса. Вернул тебе войска. Почему бы тебе ими не воспользоваться?

— Всему свое время, Григорий. — Князь вернулся в свое кресло и отпил из чашки. Чай уже остывал, и он взял чашку обеими руками и произнес самое сильное заклинание из тех, которым обучали солдат Крайины. Чашка сразу стала теплой, и над ароматным чаем поднялась струйка пара. — В Муроме мне рассказали, что Илбирия отправляет своего принца Тревелина в Аран на должность генерал-губернатора. О развертывании войск ничего не говорят, но если Илбирия не пошлет с ним несколько полков, эти события нам не грозят ничем.

— Даже если он возьмет с собой войска… Да зачем ему начинать кампанию против нас? Ведь с гарантией завязнет в муссонах Арана.

— Согласен, незачем. Но Тревелин хитер, как волк, он ведь и считается волком. Илбирия — главный враг нашей империи, и назначение Тревелина — как кинжал, приставленный к горлу. Страшное время наступило, Григорий, ведь наши территории интересуют многих. Они видят то, что в свое время видел Фернанди, когда напал на нас. Что им помешает поступить так же? Может, не прямо сегодня, но непременно это будет.

— Да не один ты так думаешь. Важно самим действовать. — Кролик нервно постукивал указательными пальцами друг о друга. — Итак, каковы твои планы на перспективу?..

— Проявлять осторожность во всем. Я попробую завязать торговлю с Шакри Аваном и Рафигом Хастом по предложению тасира. Нам выгодна нестабильность политической ситуации. Кроме доходов, мы сможем много чего узнать об охране Гелора, а если завяжем торговлю оружием и другими товарами, сможем еще и дестабилизировать Гелансаджар. Это нам пригодится.

— Согласен. А мне и моим людям что делать?

— Продолжайте патрулирование. Нам еще надо заслать изыскательские группы глубоко на территорию Гелансаджара. Когда мы захватим Гелор, мне надо будет знать лучшие маршруты для ввода войск с юга.

— Они же — лучшие пути на юг из Гелансаджара, — заулыбался Кролик.

— Согласен.

— Отлично, князь. Как проснусь, начну разрабатывать планы систематического обследования Гелансаджара, чтобы дополнить уже имеющиеся у нас сведения. Мне позволено отбыть?

— Иди, — кивнул Арзлов, — я вижу, ты устал после патрулирования. Я днем прилег, так что спать не тянет.

Он скрывал свою ухмылку, пока Кролик не закрыл за собой дверь.

«Иногда ты, Григорий, умеешь быть проницательным, но только тогда, когда не очень стараешься стать проницательным».

Кролик, несомненно, понял планы князя как захват Гелансаджара и немедленный удар на юг по Дрангиане и Арану. Если бы Арзлову удалось завоевать Аран, зачем тогда ему получать повышение из рук тасира? Князь Василий стал бы правителем Центрального и Южного Истану. Его империя соперничала бы с империей дурранцев и запросто могла бы победить саму Крайину.

Кролик, в ложной уверенности в своей проницательности, не мог понять, насколько это огромная и трудная задача — создать такую империю. Это по плечу только Киране Досту, у которого было еще одно преимущество перед врагами — боевая техника сказочной мощности. Кролик, добившийся доспеха Вандари, частично стал наследником дурранских воинов, вихрем пронесшихся через Цей, Истану и Крайину. Имея в своем распоряжении роту Таранов Вандари, насчитывающую тридцать устрашающих дурранских доспехов, Кролик мог разгромить почти все полки в мире за исключением самых мощных.

Но Кролик, как и многие, забыл об одном: все три сотни Вандари, имевшиеся у Крайины, составляли менее трети сил Кираны Доста, шедших в авангарде его войск. Дурранцы, отличавшиеся заостренными чертами лица и голубоватой кожей, были враждебной и устрашающей силой, вырвавшейся из горной цитадели Дуррании. Вначале они ворвались в Цей и за десятилетие скинули правящую династию. Затем появились в Центральном Истану, и здесь атараксианцы провозгласили Кирану Доста воплощением их бога. Это привело под их знамена орды соплеменников, армии его разрослись до невиданных размеров, подобное повторилось только во времена войны с Лескаром.

Дост победил Крайину, которая в те времена была ничем, всего лишь разрозненным сбродом княжеств, объединенных иерархией ортодоксальной айлифайэнистской церкви. Кирана Дост уничтожил местные власти и установил свой порядок в Крайние. Он дал возможность достойным и смелым людям занять положение в обществе и этим создал в Крайние национальное единство, и Крайина поддерживала отношения любви-ненависти со своими сюзеренами из Дуррании.

И вот Дост умер. Его империя была разделена между тремя старшими сыновьями, а его поместили в гроб, как говорится в легенде, в Джебель-Квиране, вместе с доспехами Осдари, принадлежавшими сотне его телохранителей. Остальные девять сотен доспехов были разделены на три роты. Вандари оказались у того сына, который получил в управление Муром. Кидари вернулись в Цей, а Осдари остались в Гелансаджаре, с базой в Гелоре.

Все сведения об Осдари были утеряны во время восстания Богини-Принцессы Девяти Городов, когда была сброшена власть дурранцев. Каким-то образом они создали «Зигонде Фенлюан», непроходимую сверкающую стену, которой обнесли границы Цея. Почти восемь столетий в Цей было не попасть, и сведения просачивались только иногда, при ужасных грозах с молниями, когда в стене появлялись трещины.

Так же были утеряны и Кидари с падением империи Гелансаджара. Остались только Вандари. Чтобы подчинить себе доспехи, о которых ходили всякие слухи, воин должен был владеть приемами сильной магии. Арзлов никогда не считался умельцем, владеющим приемами магии, — заклинание, которым он подогрел себе чай, было не из самых сильных, но всегда удобным.

Он допускал, что его магические способности можно назвать скудными, и то, если захотеть ему польстить.

Даже если воспринимать легенды о возможностях доспехов Вандари с некоторой долей оптимизма и признавать, что они все еще позволяют достигать невероятного, тем не менее с годами их возможности ослабли. Арзлов допускал, что при передаче доспехов от старого солдата к молодому забывались или неточно пересказывались какие-то заклинания, управляющие различными функциями доспехов. Постепенно они теряли свою силу, так как новые владельцы все меньше и меньше умели ими управлять.

Легенды о возвращении Доста заставили князя Василия задуматься — как решать проблему с Вандари. Вернувшийся Дост мог бы завоевать Крайину, если бы ему удалось использовать всю силу доспехов Дари. И для этого, решил Арзлов, надо разыскать эту сотню доспехов Осдари в недрах горы Джебель-Квираны и найти способ обучить своих людей правильно ими пользоваться.

Имея такое количество полноценного дурранского вооружения, можно будет воссоздать империю Доста. Жители Центрального Истану полагали, что Дост наберет свои армии из их среды, из семей, в которых текла кровь дурранцев, таких, как Хасты. Жители Истану подзабыли, что в жилах правителей Крайины тоже текла кровь дурранцев. Каждая группа смотрела на соседнюю как на низшую. Арзлов считал, что магически действующим доспехам вряд ли свойственна приверженность к какой-то одной нации.

И, в конце-то концов, воплощением Доста вполне мог быть он сам — такую ересь он сам слышал, так шептали в толпе, когда он победил Фернанди. Сам-то князь Василий искренне сомневался, что он может быть воплощением Доста. Он не сомневался в самом возможности воплощения; но обидно было объяснять свои воинские успехи чем-то сверхъестественным, а не собственными достоинствами.

«Кое-где обрадуются, если я приму мантию Доста. Уж как меня сейчас поносят — дальше уж некуда, а стоит объявить себя наследником Кираны, все ругательства в мой адрес окажутся справедливыми».

Василий уважал власть Доста и даже мечтал о подобной, но не желал претендовать на его наследие в противоположность многим претендентам прошедших веков. Он сам, как и многие дети в Крайние, слушал с младенчества рассказы о жестокости Доста. Он, конечно, знал, что эти жестокости бледнеют в сравнении с тем, что позволяли себе правители Лескара, но все же он холодел при мысли о возможном возвращении Доста.

И это был не просто страх.

«Ведь Дост был величайшим в истории военным гением. Фернанди мечтал об этом титуле, но его лишил амбиций не кто-то, а я. Какой из меня противник Кираны Доста? Захочет ли он тоже узурпировать Крайину, как хотели илбирийцы и бренданийцы? Их-то я могу удержать, это я знаю, но не окажется ли он для меня непобедимым врагом?»

Он допил свой чай, и его аромат вернул князя от мечтаний к реальности. Для того чтобы изменить свой статус, ему потребуются доспехи Осдари. Чтобы заполучить их, ему нужно войти в Джебель-Квирану, а ключ к Джебель-Квиране — победа над Гелором. Что ему стоит взять Гелор, у него есть гусары. Пока нарашалы стареют у себя дома, Крайина вполне созрела, чтобы ее захватить. А после того, как он завоюет Крайину, в мире не будет такой силы, которая сможет противостоять ему.

Чтобы получить полную власть над гусарами, Арзлову надо объяснить Кролику, что его светлое будущее — в сотрудничестве с ним, а не с тасиром и его дочерью. Он еще не подобрал ключик к Кролику, но знал, что подберет. И надеялся, что скоро.

Василий Арзлов был терпелив, но ждать осуществления своих надежд ему пришлось целых двенадцать лет. Теперь время ожидания кончилось, и он считал дни до момента, когда наступит время действия.

Глава 10

Вади Хьяра, Гелансаджар, 20 ценсуса 1687

Рафиг Хает боролся с прочно державшими его тенетами сна. Как и каждый благословенный сын атараксианства, почитающий Атаракса всеми способами, предписанными Священной Книгой Китабна Иттикаль, он знал, что Сам Священный Паук через сны прочитывает истинные мысли и страхи Своих людей. Через сны Он посылает соблазнительные проблески перспективы, которую Он может сплести для их будущего, или разъясняет невидимо запутанные в их прошлом нити Своей паутины.

Рафиг знал, что ему нечего скрывать. Он верен своему Богу и своему наследию. Разве он не произносит трижды в день молитву: «Нет Бога, кроме Атаракса, и Вселенная — это паутина, сплетенная Им»? Даже во времена трагедий, происходивших с его семьей, он не потерял веру. Он знал, что как Атаракс был запрещен века назад по закону джедрозианцев, так и теперь наступило время угнетения рода Хастов. Он ожидал в будущем славное возвращение своего рода, как произошло с его Богом, когда его род снова взойдет на трон Гелора.

Он пытался избежать сна, но не удавалось: ему снилось предстоящее возвращение Гелора. Сон был полон видений: страшных, искаженных и невразумительных. По небу летели тяжелые темные массы, между ними мелькали серебряные ангелы. Огромные металлические тела — похожие не на людей, а больше на насекомых или животных, или механизмы — расползались по открытым пространствам его родины, уничтожая все на своем пути. От севера до юга эти титанические силы слетались в одну точку и грозили смертью и разрушением на земле.

И еще ужаснее была неожиданная сцена, разыгравшаяся под диском полной луны цвета слоновой кости.

«Мне предназначено умереть в битве под полной луной, это мне было предсказано с детства. Может, этот сон — предупреждение о моей смерти?»

Предзнаменование смерти, возникшее в его ночном кошмаре, потрясло бы душу более слабого человека, но Рафиг знал, что это испытание послал ему Атаракс. Когда металлические монстры приблизились и стали выше горы Джибаль-аль-Истанс, а черные бегемоты спустились с небес, он понял, что ему не суждено сражаться с ними. Во сне он стоял один, обнаженный и безоружный, окутанный тенью огромной паутины.

«В этом ключ к разгадке».

Тень паука сконцентрировалась на его чреслах. Рафиг усилием воли подавил мысль о первоначальной причине, которая могла объяснять виденное, потому что этот сон не мог иметь ничего общего с удовлетворением животных страстей.

«Нет, это сон о моих надеждах на будущее и о роде Хастов. Мои чресла — это мои кровники, кровное родство».

Через секунду, как вспышка, пришло понимание очевидной логики сновидения.

«Мой отец, хоть и был сумасшедший, имел обыкновение величать себя собственным Атараксом Геланса-джара. Он сидел в Гелоре, как паук в центре паутины — своего народа, и был уверен, что он в курсе всего, что происходит вокруг. Потом появился Шакри Аван, похожий на осу, и выгнал короля-паука Гелора из его собственного дома».

Рафиг перестал сопротивляться сну и понял, что все, что его окружало во сне, следует рассматривать в аспекте будущего Гелора. Он опять повис в центре паутины. Хотя грозные силы были готовы поспорить с ним за обладание городом, он снова оказался на месте, предназначенном для его рода.

Он увидел вплетенного в паутину Вуру Доста, внука Кираны Доста. Вура доверил Гелор роду Хастов, когда со своими Кидари ушел, чтобы открыть вход в Цей и спасти своих оказавшихся в опасности родственников. Рафиг выслушивал не раз эту историю от отца, вещавшего лихорадочно в холодные зимние вечера, но никогда в нее не верил, пока не увидел во сне.

«Значит, Гелор — наш по праву, но мы никогда не оккупировали его, пока не стало слишком поздно».

В течение веков Хасты с успехом управляли своими подданными, проживая на равнинах, не меняя кочевого образа жизни, который и был ключом к успеху дурранцев. Все изменилось во времена прадеда Рафига, Тагира Хаста. Крайина начала поглядывать на юг с целью захвата, поэтому Тагир Хает занял Гелор, и три поколения Хастов правили там, благодаря чему Крайина соблюдала границы.

Отец Рафига, Талиб, был последним представителем Хастов, управлявшим Гелором. Спустя десять лет Шак-ри Аван, когда-то преданный лейтенант отца, сбросил законного аланима Гелора. Об Аванс ходили темные слухи: говорили об убийстве и богохульстве, но когда Рафиг попытался предостеречь отца, его словам значения не придали. Талиб напомнил Рафигу, что Кусэй Хает предсказал при рождении Авана, что Шакри Аван будет отцом ребенка, в которого воплотится Дост.

«Такой человек не может таить предательство в сердце, Рафиг».

Но Шакри Аван поднял восстание против Хастов и изгнал их из Гелора. Они вернулись к своему кочевому образу жизни, как и другие гелансаджарские племена, которые были союзниками отряда Хастов, но они никогда не собирали значительных сил, чтобы прямо выступить против Шакри Авана. В лучшем случае им удавалось нарушить его замыслы — например, сорвать нападение Фероза на караван, но они не представляли серьезной угрозы для правителя Гелора.

Сердце Рафига забилось сильнее от гордости, когда он понял, что его сон — это послание ему от Атаракса, подтверждающее рассказ отца. Остатки сомнений в рассказе отца рассеялись, когда из шрама на груди у Рафига вдруг начала сочиться черная кровь. Он не чувствовал боли, но пришел в ужас, когда из его груди стремительным потоком хлынула черная кровь. Вытек целый океан, в котором утонули чудовища и летающие штуки, потом океан поднялся над ним волной и рухнул на него, и его поглотила липкая теплая масса.

Он барахтался, не понимая, куда плыть в поисках поверхности и спасения. Ему удалось увидеть свет полной луны, которая и спасла его — по крайней мере, один раз, прежде чем убить. Он вдохнул полной грудью прохладный воздух, и тут увидел, что черный океан превратился в горное озеро. Вода отсвечивала синим и придала его коже тот же дурранский оттенок, какой был у него вокруг глаз. Он улыбнулся этому наблюдению и проследил глазами за сверкающим потоком воды. Вода текла на юг, затем падала с обрыва и бежала по дну долины.

Вдруг он толчком проснулся и сел. Прохладная горная вода, омывающая его, — оказалось что и он, и его постель промокли от пота. Он откинул одеяло и натянул штаны. Привязав сандалии к ногам, он побрел из палатки к центру лагеря. Его позвали сидящие у костра хранящие огонь, но Рафиг их проигнорировал.

В дальнем конце лагеря он откинул клапан палатки своего дяди. Он ожидал, что дядя спит, но Кусэй Хает уже сидел, скрестив ноги, на ковре в середине палатки. Он сгреб своими исхудалыми, как у скелета, руками кусочки кости и дерева, потряс их в ладонях и отбросил с громким смехом.

— В чем дело, дядя? — Рафиг опустился на корточки и прикоснулся к худому плечу старика. — Ты что делаешь?

Кусэй снова засмеялся, обернувшись к племяннику. Его похожее на пергамент лицо имело тот же синеватый оттенок кожи вокруг глаз, что и у племянника, а левый глаз так же был карим, как у Рафига. Правый же был затянут молочно-белой пленкой и выглянул из-под полуопущенного века, когда Кусэй ухмыльнулся племяннику беззубым ртом. Правый глаз у него был слеп от рождения и, как говорили, позволял Кусэю видеть то, что находится вне материального мира: прошлое и будущее.

— Наблюдай, племянник мой. Будущее есть прошлое. Старик подобрал кости и щепочки, метнул их так, что они упали беспорядочной кучкой. Он легко дотрагивался до них, какие-то отбрасывая в ту или другую сторону. В свете колеблющегося пламени масляной лампы тени вырастали и уменьшались, напоминая нити черной паутины, которую шевелит ветер.

— Не понял тебя, дядя.

Кусэй, не вставая, развернулся всем торсом и схватил Рафига за руки так сильно, что причинил ему боль.

— Мне было видение во сне. Я увидел яйцо, разбил его. В нем была узкая полоска пергамента со словами: «Ты хоть и яйцо, но будешь орлом. Но не стать тебе орлом, пока ты еще не яйцо».

Рафиг узнал цитату из Китабны Иттикаль. Это из главы двадцать седьмой, в ней Пророк упрекает тех, кто желает усвоить атараксианство, не покаявшись вначале в грехах и не отказавшись от негативных связей из своей прошлой жизни.

— И все же я не понял, дядя.

— Все они неправы, Рафиг, я понял из этих слов. — И он снова кинул кости и деревяшки. Они легли иначе, по крайней мере, так показалось Рафигу, но дядя уставился на них, как будто не было никаких изменений в их позиции. — Другие бросают гадальные кости, но ответа не получают. И это потому, что они неправы.

— В чем неправы? — Рафиг потер предплечья в тех местах, где его хватал дядя. — Что неверно у них?

Старик тихо смеялся:

— Мы чего хотим больше всего, Рафиг?

— Вернуть Гелор.

— Почему?

— В Гелор вернется Дост, нам поручено содержать этот город в порядке до его возвращения. Мой сегодняшний сон именно об этом — говорит, что у нас получится.

Если Кусэй и расслышал последнюю фразу, он не показал, что придал этим словам племянника какое-то значение.

— А ради чего мы ждем?

— Ну, дядя Кусэй, этому даже детей учат, перестань говорить загадками. Мне хватило цитаты об яйце и орле. — Он схватил старика и затряс. — О чем ты болтаешь?

— О Досте, Рафиг, мы ведь ждем Доста.

— Ну да, но еще не было знаков, возвещающих о его воплощении.

Кусэй высвободился из рук Рафига с удивительной легкостью.

— Когда рождается орел? В тот момент, когда откладывается яйцо?

— Да. — Рафиг секунду подумал, поправил себя. — Нет, когда его высиживают. Или и то, и другое?

— Стать Достом — это не событие, это процесс. — Кусэй прикоснулся пальцем к костям, лежащим на ковре. — Они спрашивают, родился ли Дост, и не получают знака. Я спросил, родился ли тот, кто станет Достом, и получил знак!

У Рафига отвисла челюсть, он не мог отвести глаз от волшебных костей. Магия, если не считать непристойного богохульства, которое практикуют на востоке, может коснуться только человека и приблизить его к целям, которые Атаракс вплел в его будущее. А волшебными костями может манипулировать только еретическая магия, но никто из них таким не занимается. Значит, кости упали из рук Кусэя так, как предназначено Богом, и их совет следует принять как истинный. Известно, что предсказания Кусэя точны; проницательная интерпретация предзнаменований — это магический талант, который он получил от Атаракса в обмен на слепоту одного глаза.

— Ты хочешь сказать, что уже родился тот, кто станет Достом?

— Около двадцати лет назад, здесь, в Гелансаджаре. — Кусэй нахмурился. — Он в горах, к западу.

— К западу, в Джибаль-аль-Истанс? На краю Джедрозианского плато?

— Да, именно так мне показали кости, Рафиг. — Кусэй затряс головой. — На мой вопрос «Где?» более конкретно я услышал только — «Известно». Что это ты побледнел, Рафиг?

У Рафига пересохло во рту, он задрожал.

— Во сне я оказался у истоков Реки Камней. Сейчас мы разбили лагерь на сухом берегу, но выше по плато есть озеро. Я был во сне в этом озере, и тело мое стало голубым, как будто я стопроцентный дурранец. Это к чему бы?

Кусэй собрал в руку гадальные кости и бросил их.

Прежде чем они упали на ковер, их охватило пламя, на мгновение ослепившее Рафига. В колеблющемся сиянии перед его глазами возник яркий силуэт на фоне голубого дыма. Видение сохранялось пока не развеялся голубой дым.

— Ты видел, дядя? Видел человека? Это Дост?

— Не знаю, Рафиг. Тебе привиделся человек, а мне в это же время — озеро, которое тебе снилось. — Старик показал дрожащим пальцем на запад. — Судьбы мира призывают нас на запад. Мы должны отправиться туда немедленно. Кончилось время ожидания.

Глава 11

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Иабирия, 31 ценсуса 1687

Урия Смит поймал себя на том, что нервничает, идя по вызову к Малачи Кидду. С каждым шагом наверх по винтовой лестнице Урия думал — наверняка Малачи Кидд решил закрыть грант. Он мог найти для Кидда тысячи объяснений, самое простое — образумился и понял, что Айронс оценил Урию по достоинству.

«Не может же он считать, что ему будет легче переносить мои услуги, чем мне — их оказывать».

Добравшись до обитой железом дубовой двери на самом верху башни, Урия громко постучал в нее.

— Входите.

Урия отодвинул задвижку и распахнул дверь. Круглая в плане башня была разделена на три комнаты, из короткого коридорчика попадаешь сразу в самую большую, занимающую половину всей площади. По всем стенам от пола до потолка шли полки с книгами и шкафчики из красного дерева. Рукописи, свитки, книги переполняли полки, в беспорядке валялись отдельные тома. Урия догадался, что хоть число книг здесь составляло не более одной двадцатой библиотечного фонда семинарии, но брат Лукас, оказавшись тут, не мог бы не согрешить, пожелав чужое.

Остальная мебель комнаты была элегантна по стилю и разнообразна по формам. Кресла из коричневой кожи и стол с длинными тонкими ножками, с узором из золотых листьев, похоже, производства Лескара, но эти вещи явно довоенного периода. Он догадался, что какие-то старинные предметы обстановки относились еще к тому времени, когда родился его отец, а тот прожил целых шестьдесят семь лет, — по существу жена-крайинка родила Урию, когда у старика давно не было необходимости выбривать макушку.

— Кадет Смит явился по вызову согласно вашей записке, сэр.

Малачи Кидд сориентировался на голос и повернул к нему голову.

— Благодарю, кадет. — Седой человек улыбался. — Вам указание на будущее — не стоит говорить так громко. Я ведь слепой, а не глухой.

— Простите, сэр, не подумал, — покраснел Урия.

— Вы подумали, кадет, но подумали неправильно. Вы предположили, что дефицит одного органа чувств ведет к дефициту и всех остальных. — Судя по зловещему выражению лица Кидда, это оскорбление отложено про запас на будущее. — Вот такую вашу небрежность в мыслях Айронс и принял за глупость. У меня вы научитесь правильно соображать и организовывать свое мышление.

На минуту в воздухе повисла тишина. Урия неуклюже переступил с ноги на ногу, потом убрал руки за спину.

— Вы звали меня зайти, сэр?

— Да. Хочу просить вас о любезности. «О любезности?»

— Я у вас на службе, сэр. Приказание будет выполнено.

По губам Кидда скользнула улыбка, но Урия не видел причин, чему тут радоваться.

— Ваша служба в качестве моего помощника начнется завтра, с первого дня месяца белла. Сегодня последний день ценсуса, мне надо подвести счета за этот месяц. Кадет Малверн отсутствует — готовится, выпускной экзамен у него через неделю, вот он и пренебрег своей обязанностью прийти и помочь мне. В создавшихся обстоятельствах его можно простить. — Слепой указал на письменный стол. — Видите на столе бухгалтерскую книгу? Она вам потребуется, когда вернетесь. Пожалуйста, достаньте из ящика лист бумаги и выпишите чек о выдаче пяти золотых солнц. Отнесите чек брату Идрису в интендантскую пристройку, он выдаст вам деньги. И даст расписку на эти деньги и на те, которые мой брат прислал ему на хранение для меня. Все это сразу принесете сюда, запишете приход в гроссбух, потом выплатите деньги тем, кому положено, в академии и в Сандвике.

— Выписать чек на пять золотых солнц, получить деньги у брата Идриса, вернуться и заполнить счета до того, как выплатить деньги. — Через всю комнату Урия подошел к письменному столу и открутил фитиль масляной лампы, чтобы стало посветлее. — По-моему, я все понял, сэр.

— Вас это не затруднит? Урия нахмурился.

«Даже при моем небрежном стиле мышления задача не так уж трудна».

— А что здесь трудного, сэр?

— Да ничего, но это не значит, что трудности не могут возникнуть, мистер Смит. Однако, судя по результатам вашего ученья, вы легко осваиваете математику и геометрию, значит, у вас получится. — Все его лицо стало лучиться морщинами, и он перешел с илбирийского на крайинский язык. — А еще говорят, что у вас способности к языкам. Счета надо будет вести на илбирийском, согласны?

— Да. — Молодой человек достал листок бумаги из ящика и окунул гусиное перо в хрустальную, оправленную в серебро чернильницу. — Брат Идрис не читает по-крайински?

— Нет. — Кидд усмехнулся. От желтого света лампы в серебряных глазах Кидда загорелись золотые радужные оболочки. — Вы отличаетесь от кадета Малверна.

— Это хорошо или плохо?

— Не понял вас.

— Это хорошо или плохо, сэр? — со вздохом произнес Урия.

— Подозреваю, что на этот вопрос можно будет ответить со временем. Вы прекратили писать. Уже выписали чек?

— Да, сэр. — Урия не стал кивать, но вытаращил глаза. — Мне можно идти сейчас, сэр, или надо что-нибудь сделать для вас?

— У меня тут все под контролем, кадет. Можете идти.

— Да, сэр.

— И еще, кадет Смит.

— Да, сэр?

Кидд жестом указал ему на стол:

— Перед тем как уйти, прикрутите огонь в лампе. Зачем расходовать масло, правда?

К тому времени, как Урия добрался до пристройки интенданта, он был совершенно уверен: Кидд догадался, что он уже не пишет, потому что прекратился скрип пера по бумаге.

«Он не только не глухой, он слышит прекрасно. Но откуда Кидд узнал, что он не прикрутил огонь в лампе? — Урия был озадачен. — Вроде бы лампа не загудела, когда он увеличил пламя, но кто его знает! — Урия мог просто не заметить. — Почему у меня такое ощущение, что надо быть как можно бдительнее на этом моем новом месте службы?»

Он улыбнулся: да, работа у Кидда для него — это посерьезнее, чем все задачи, стоявшие перед ним до сих пор. И Айронса, и других в Сандвике было так просто дразнить и обманывать, совсем как братьев. До встречи с Киддом только мама умела разгадать, что он задумал, это его всегда в ней поражало. В принципе, ему наплевать, что думают другие или каковы мотивы их поступков, ведь все люди настолько прозрачны, их видно насквозь, разве они могут заинтересовать надолго?

Жизнь в Карвеншире была не такой уж плохой, как ему казалось после смерти отца. Да, много было переполоха, когда герцог Леонард Смит, посол в Край Ситране, вернулся оттуда по окончании срока и привез беременную жену-крайинку. Леди Алиса решила молчаливо терпеть — это ей урок за добровольный отказ сопровождать мужа в Муром, но ее три сына игнорировали женщину, заменившую их мать, и ребенка, которого эта женщина ввела в их среду. Пока Урия подрастал, братья безжалостно издевались над ним, но он почему-то жалел их и умел выкручивается из самых дурных затей, направленных против него.

От матери, Людмилы, не приходилось ждать помощи. Но за то, что он храбро переносил все издевательства, она его вознаграждала: делилась с ним всем своим крайинским наследием. Он научился говорить, писать и читать на ее языке и с восторгом читал все книги, которые родня присылала ей в Карвеншир. Он считал себя по отцу Смитом, но гордился своей крайинскдй кровью, и это было для него спасением, когда братья становились совсем невыносимы.

Повзрослев, он увлекся историей принца Тревелина. Он знал о смелости принца, взявшего в жены лескарку, эта история напоминала брак его отца, ради которого жена-крайинка оставила свою родину и приехала с ним в Илбирию. Для него принц был образцом истинного илбирийского благородства, он всегда помнил о нем, когда братья, издеваясь над ним, демонстрировали все недостатки илбирийского варварства.

После смерти матери он жил с ощущением глухой боли в сердце, только отец помог ему преодолеть эту боль. Еще одним ударом была смерть принцессы Рочел: его герой оказался обычным человеком, таким же уязвимым. Конечно, Тревелин не стал хуже в его глазах, но в чем-то разочаровал его, как и многих илбирийцев, ведь он сам не мог сделать ничего, чтобы помочь принцу пережить свою потерю. И вот — смерть отца. Урия остался совершенно один, без всякой цели в жизни. И тут опека Робина стала для него якорем спасения.

«Иначе его выкинули бы из Сандвика много месяцев назад».

Ладно, прочь эту сентиментальщину, вот уже и интендантская пристройка, он вошел и с улыбкой приветствовал лысоватого толстяка в коричневой рясе.

— Приветствую вас, брат Идрис. Вот чек на получение денег со счета полковника Кидда.

Толстяк деловито кивнул и протянул руку за бумагой:

— Я тут слышал, что ты будешь новым помощником полковника. Но вроде бы со следующего месяца.

— Кадет Малверн занят. Я буду помогать полковнику, пока кадет готовится к выпускным экзаменам.

На лице Идриса мелькнула тень улыбки, но Урия так и не понял, что в его ответе было этому причиной.

«Да просто у толстяка несварение желудка».

Он выбросил из головы Идриса и снова задумался о лампе. Пламя греет, выделяет в воздух тепло.

«Может, он чувствует это тепло?»

Пока он перебирал в уме другие варианты объяснений, Идрис прочел чек, поставил на него штампы с одной и другой стороны, отложил его на полку и отсчитал монеты. Несколько монет засунул в ящичек на столе, остальные протянул Урии.

— Вот деньги Кидда. Сейчас выпишу тебе расписки. Монеты, золото и серебро, звякнули в ладони Урии. «Постой, что-то тут не так. Чек был на пять солнц, но к ним Идрис добавил двадцать серебряных лун. А это составляет две трети солнца. И еще какие-то монеты он засунул в ящичек».

— Вот они, — Идрис вручил Урии расписки. — Увидимся через месяц.

Урия смотрел на полоски бумаги в своей руке. Одна — расписка на пять солнц, другая — квитанция, в ней говорилось, что граф Меридмарч прислал шестьдесят солнц, чтобы положить их на счет брата.

— Мне кажется, тут ошибка.

— Да что ты?

— Вот вам и «что ты». — Урия подбрасывал правой рукой серебряные луны. — Перебор в двадцать лун.

— Это тебе премия.

— То есть как?

Идрис улыбался, но голоса не повышал.

— Так это называл Чонси. Ведь сейчас ты забрал его деньги, верно? Значит, в следующем месяце они будут твои.

— А монеты в ящичке?

— Кто заказывает музыку, тот и платит музыканту. У Урии от негодования раздулись ноздри:

— Вы мне хотите сказать, брат Идрис, что вы помогали Чонси присваивать по одному солнцу в месяц? Он, значит, в год имел восемь солнц, а вы ? — четыре? Так, что ли?

Толстяк немного помялся, потом выпрямился. Его волнение проявлялось только в дрожании двойного подбородка:

— В бухгалтерских книгах полный ажур.

— Еще бы! Ведь вы в отчетности уменьшали сумму, которую присылал брату граф Меридмарч, на двенадцать солнц в год.

— Да тебе-то что, кадет? Никогда не докажешь. — Идрис смеялся, но Урия видел, что смех деланный. — Твое слово против моего, да за меня еще бухгалтерские книги и кадет Малверн. Капитан Айронс добьется, что тебя подвергнут суду за нарушение чести и выгонят, несмотря на твой грант.

— Но вы давали расписки людям графа. Они докажут, что вы неправы.

— Смотри ты! И что, по-твоему, граф разрешит проводить аудит его финансов, чтобы вычислить недостачу двенадцати солнц в год? Да он, знаешь ли, в год недоплачивает церковной десятины раз в десять больше. Это для него пустяк. Как и ты.

— Все же я смогу вас вывести на чистую воду.

— Ой ли? Кадет Малверн, может, и предстал бы перед судом за эту махинацию, но уж не я. Только пикни — я заявлю, что это была твоя идея. Я пошел у тебя на поводу в минуту слабости, а потом раскаялся. Айронс тебя достанет. — Темные глаза Идриса сверкали от гнева. — Бери, что дают, и ни слова не вякай, а то от тебя пшик останется.

Не находя слов, в ярости и шоке, Урия покинул офис и зашагал по двору.

«Как можно воровать у слепого? — Сама мысль омерзительна; и тут ему пришло в голову, что за своим гневом он прячет истинную дилемму, вставшую перед ним. — Скажи я что-то, сделай хоть шаг, меня сотрут в порошок. Меня оденут в парик и посадят в тюрьму. А им ничего не будет. А если промолчать… — Урия почувствовал, как у него похолодело в животе. — Братья любили шутить, что у меня рыжие волосы и зеленые глаза, как у Немико, а теперь еще и это: ежемесячные двадцать серебряных монет, за которые Немико продал Господа нашего сипианцам. А я буду получать их за предательство своего хозяина. Если промолчу, то заслужу суд чести».

Снова поднимаясь в покои на верх башни, он прокручивал в голове все доводы за и против. У него возникло искушение бросить деньги и бежать, но тогда его выгонят из Сандвика и Айронс обвинит в воровстве. Самым легким представлялось промолчать, да это и выгоднее, но Урия отверг такой путь.

«Если я так поступлю, чем я отличаюсь от Малверна? Не годится так. Не буду я участвовать в преступлении, хоть его раскрытие может обернуться для меня неприятностями. Лучше меня обвинят по ошибке, хоть я не виновен, чем всю жизнь носить это в себе».

Он один раз стукнул в дверь, открыл ее и вошел в библиотеку.

— Я уже пришел, сэр.

— Я заметил.

Перейдя всю комнату и подойдя к столу, Урия левой рукой бросил на стол каждое солнце в отдельности. Каждая монета зазвенела глубоким густым звоном — результат умения и магии монетного мастера-чеканщика. Потом он сквозь пальцы правой руки каскадом рассыпал двадцать лун. Их звон был не так густ, но шуршание сыплющихся и падающих монет было по-своему приятно.

Урия ждал, что скажет Кидд, но слепой молчал.

— Вы не спросите, почему я принес серебро, хотя вы велели мне написать чек на золотые монеты, сэр?

— У Идриса не хватило солнц?

— Догадка неточна, сэр. — Урия выудил из горы монет золотые и снова уронил их на стол. — Если вы можете определить по слуху скрип пера по бумаге, вы сможете и монеты сосчитать. Их пять, как вы заказали. И еще двадцать лун.

— Идрис ошибся?

— Причем очень серьезно, сэр. — Урия набрал полную грудь воздуха. — Кадет Малверн ежемесячно воровал у вас по тридцать лун. Из них десять отдавал

Идрису, чтобы тот помалкивал. Идрис решил, что я пришел от имени Малверна, и выдал мне деньги. Он вел себя просто нагло. Он сказал, что если я открою вам систему хищения, он меня уничтожит.

На губах Урии появилась мрачная улыбка. Он хорошо запомнил, с каким сарказмом Кидд разносил Айронса.

«Малверна заставят надеть парик, в итоге он окажется в медвежьей шкуре, а Идрис, его жена и дети скоро окажутся среди нищих и будут жить в тени Колдстоунской тюрьмы».

Его улыбка все ширилась, пока Кидд обдумывал предложенную ему проблему.

— Что мне надо будет сделать, сэр?

Слепой минуту посидел не двигаясь, затем кивнул:

— Когда вы покончите с оплатой моих счетов в Сандвиктауне, раздайте луны нищим.

У молодого человека отвисла челюсть.

— Милорд?

— Да, луна — это большие деньги, если на них получить медные звезды, а иметь двадцать лун — это просто чудо, и я хотел бы потратить их на доброе дело.

— А вы ничего не собираетесь делать с Малверном и Идрисом? — Урия тронул рукой кучу монет. — Вас обворовывали! Вы должны что-то сделать.

— Я и сделал кое-что, кадет Смит.

— Не понял, сэр. Вы сделали что?

— Я взял вас на место своего помощника.

— Я не это хочу сказать. — Урия щелкнул пальцем по монетам. — Ведь что-то надо делать с ворами.

— Меня не устраивает, когда мое слово оспаривают, кадет Смит. Я сказал, что кое-что я сделал. — Лицо Кидда потемнело. — Вы новичок, поэтому на этот раз я объясню вам и больше не желаю слышать об этом, вам понятно?

— Да, сэр.

— Отлично. Идрис приходил ко мне два года назад после первого инцидента. Он признался мне в том, что сделал. Десять лун, которые перепадают ему, анонимно поступают в ящик для бедных в Дом ребенка Святого Николаса, там, в городе.

— Значит, вы знали, что произойдет, когда я понес ваш чек Идрису?

— Знал.

В горле у Урии заклокотала ярость.

— Значит, это была проверка моей честности?

— И даже больше, кадет Смит. — Кидд медленно улыбнулся. — Я проинструктировал брата Ид риса, как ему вести себя в ответ на вашу возможную реакцию. Он опасался, что поведет себя неубедительно, но я вижу, что у него получилось как надо.

— Проверка, надо же. — Урия тряс головой. — Не могу поверить, что вы мне так мало доверяли.

— А вы на моем месте стали бы доверять особе с вашим послужным списком и складом ума? — Кидд пожал плечами. — Не беспокойтесь, вы ее прошли.

— Это ничего не значит. — Урия тряс головой, чтобы прийти в себя. — А если бы не прошел? Меня бы отчислили? Очевидно, нет. Малверна ведь не отчислили.

— Он был очень осторожен вначале. Он украденные деньги прятал. — Кидд закрыл глаза. — Он стал наглее в этом году. Когда возвращался после оплаты моих счетов, у него серебро звякало в кармане.

— И вы ничего не сделали?

— Это не мой вопрос.

— Но воровал-то он у вас, сэр. Кто еще мог его сдать?

Кидд снова открыл свои серебряные глаза.

— Я надеялся, что он признается добровольно.

— А теперь вы знаете, что не признается. Вы сами сказали, что он обнаглел. Вы должны его сдать.

— А если я это сделаю?

— Его накажут.

— Но он будет раскаиваться?

— Он будет извиняться.

— Да, но не раскается. Он пожалеет, что попался, но никогда не пожалеет, что воровал. — Кидд развел руками. — Он будет временно наказан, но проклят навечно.

— Это его проблема, сэр.

— Нет, кадет Смит. Это моя проблема и ваша проблема. — Виконт Уоркрос сплел пальцы рук. — Почему вы были готовы рискнуть и получить временное наказание за преступление, которого вы не совершали?

«Потому что я скорее плюну в морду Малверна, чем уступлю его принуждению».

Но Урия понимал, что Кидд ждал не такого ответа, так что не высказал этих мыслей.

— Я не хочу быть соучастником преступления, сэр.

— Но почему?

— Это дурно, — нахмурился Урия. — У меня на душе будет плохо.

— Даже если вы знаете, что вас не поймают?

— Все равно плохо буду себя чувствовать, сэр. «Чего ему надо? Ах, да».

— Я не хотел бы умереть с таким грехом на совести.

— Ваш тон немного более благопристойный, чем следовало бы, кадет Смит. Но мыслите вы правильно, — согласился Кидд. — Отношения человека с Господом важнее всех других соображений. Если живешь в духе Божественного Волка, в согласии с заповедями Айлифа, то, умирая, познаешь славу и спасение души.

— Но мы все это знаем, сэр. Нам этот урок втолковывают всю нашу жизнь. И Малверн это знает.

— Но кто-то не может так легко схватывать математику или языки, как вы, а кто-то не понимает, что за теологическими концепциями стоит реальность. Для очищения от греха надо исповедаться и искренне пожелать искупления. Чонси Малверну этого не понять. — Кидд болезненно улыбнулся. — Если некто не понимает математики, он может нанять другого, чтобы вели его счета. Но если некто не понимает, как искупить грехи и получить прощение, за него перед Господом не встанет никто.

— Но он не должен остаться безнаказанным, сэр. — Урия возмущенно тряс головой. — А перед лицом суда он поймет, что был неправ.

— Наказать Малверна — значит отдалить его от спасения. — Кидд поднял руку. — Я как жрец Волка обязан этого избежать.

— С каких это пор ваш долг одному человеку перевешивает ваш долг всей пастве? — В разочаровании Урия сжал кулаки. — Вы не правы! Отпуская Малверна без наказания, вы пускаете вора в стадо!

— Проявляя к нему милосердие в этом мире, я сохраняю ему возможность получения милости в следующем, — Кидд поднял голову. — Если он не признает и не обдумает свои грехи, Господь накажет его, и наказание будет соответствовать преступлению, все, как предписано в планах Господа для Чонси Малверна.

Урия затряс головой, не заботясь о том, что Кидд его не видит.

— Ни разу не видел, чтобы планы Господа осуществлялись так конкретно.

— Вы неправы, кадет Смит, но с возрастом поумнеете. Вы в перспективе станете видеть больше, тогда вам все это будет легче понять. А пока верьте мне. — Кидд щелкнул ногтем по правому серебряному глазу. — Вы будете более слепым, чем я, если не сумеете увидеть воочию доказательство планов Господа в этом мире. Вам придется научиться открывать глаза и видеть то, что он предназначил для вас увидеть, пока вы еще в состоянии.

Глава 12

Казарма 137-го полка медвежьих гусар, Взорин, округ Взорин, 4 белла 1687

Из окна башни, венчающей здание, полковник Григорий Кролик с улыбкой оглядывал окрестности. Он знал, что является хозяином всего, что расстилается перед глазами. В том числе и замка Пиймок. Конечно, князь Василий Арзлов весьма хитер и умен, но даже он — один из подопечных Кролика. Охраняют князя люди Кролика, значит, в его власти — сохранить ему жизнь или уничтожить.

«Из-за тебя, Василий Арзлов, я загнан в ловушку».

Вокруг беспорядочно громоздились дома Взорина, сложенные из грязных кирпичей. Почти все песочно-коричневого цвета, квадратной формы, с плоскими крышами, закопченными огнем очагов отверстиями для дыма и соломенными крышами, заляпанными грязью. Все дома были геометрически правильной формы, но разных размеров, и их фундаменты были сдвинуты относительно друг друга, поэтому город представлял собой лабиринт узких кривых затемненных улиц. Куда только можно было, жители втискивали новые строения, перегораживая общественные проезды, создавая муравейник из соединенных между собой домов, в жалком убожестве которых вырастало по три-четыре поколения семьи.

Цыплята и козы, собаки, свиньи, грязные черноголовые детишки бегали, возились и играли в открытых сточных канавах. Когда с севера дул холодный ветер — по мнению Кролика, летом могло бы дуть и почаще, — он уносил вонь немытой толпы. Жители города считались крайинцами, но только по названию. По расовой принадлежности и по культуре они были неотъемлемой частью Истану.

«Из-за тебя, Василий Арзлов, я уеду из этой дыры».

Кролик перевел взгляд на северный, новый район города. На пространстве между казармой гусар и дворцом Пиймок, вокруг этого квартала и внутри его, чистокровные крайинцы заложили настоящий город. Прямые улицы, вымощенные местным камнем, окаймленные сточными канавами, были проложены отсюда, из пригорода, к тому месту, откуда начинался старый город. Архитекторы из Крайины сумели научить местных рабочих строить настоящие здания. Если немного прищуриться — так, чтобы не видеть плоских выжженных равнин на севере, можно представить себе, что ты в Мясово или Савинске, или даже в пригороде Мурома.

Григорий Кролик очень хотел вернуться в Муром. Многие утверждали, что в империи Крайина есть и другие крупные центры, но Григорий заметил, что твердость этих убеждений была тем больше, чем дальше говоривший находился от Мурома. Никто — даже такарри, довольный своей властью в своей провинции, — не отказался бы бросить все ради шанса вернуться в Муром и искать счастья при дворе.

Поигрывая ключом, висевшим на плетеной цепочке на шее, Григорий медленно спускался по узкой винтовой лестнице. При каждом шаге раздавался противный скрежет ступенек, отшлифованных песком пылевых бурь. Эту башню надстроили над казармой гусар нанятые местные каменщики, и топорность их работы свидетельствовала, насколько далеко отсюда до Мурома.

Его мечты вернуться в Муром объяснялись далеко не одним желанием добиться власти. Муром был культурным центром Крайины. В нем были доступны развлечения — посещение симфоний, опер, драматических спектаклей и балетов. Книги, выход которых был событием в Муроме, поступали во Взорин — если повезет — лет через десять. Условия жизни в Муроме были лучше, чем где-либо в империи, а возможно, и в мире.

Конечно, все это было известно и его полку.

Он улыбнулся, вспомнив о Наталии Оганской, и пощупал в своем кармане золотой рубль с выгравированным ее профилем. Он ее действительно любил — в этом Григорий не сомневался. Он хотел ее с первого взгляда, еще когда впервые оказался в Муроме в качестве адъютанта Василия Арзлова в гусарском полку. Ему тогда было двадцать шесть, а она была всего лишь подростком пятнадцати лет. Вначале тасота его не замечала, но он знал, что заинтриговал ее. Он пообещал себе, что она будет ему принадлежать, и начал кампанию, которая потребовала восьми лет, пока он достиг цели.

Спустившись до основания башни, Григорий оказался в своем штабе. Стража по обе стороны дверей вытянулась по стойке «смирно», но Григорий не обратил на них внимания. Пост охраны требовался скорее для поддержания в гусарах чувства долга, чем из боязни нападения.

«Может, Гелансад жар политически и нестабилен, но риск его нападения на Взорин практически равен нулю. Для нападения на нас нужен лидер, такой же дерзкий, каким был я, когда рассчитывал завоевать сердце Наталии».

Другой на его месте давно потерял бы терпение, но Григорий воспитал в себе умение ждать. Возможно, такая черта его характера объяснялась тем, что он рос в большой семье. Его прадеды, которых почти всех он застал в живых, прожили до ста двадцати лет. Его родители исповедовали принцип «Поспешишь — людей насмешишь» как одиннадцатую заповедь, и члены его семьи прожили достаточно долго, чтобы успеть убедиться: правильное планирование — ценная альтернатива импульсивному саморазрушению.

Не один раз Григорий наблюдал, как некоторые, казалось бы, достигшие мгновенного успеха и славы, быстро взлетали, как вспыхнувшая звезда, и падали так же быстро. Таким был, например, Малачи Кидд, илбириец. Он был блестящим человеком, личностью — Григорий признавал, что обязан ему новой тактикой командования гусарами, — но из-за спешки Кидд не заметил опасности, которая была рядом. Его нетерпение дало возможность Григорию уничтожить его, и когда Григорию это удалось, он вынес для себя еще один урок.

«Непобедимых нет».

Этот важный вывод он сделал, когда гусары преследовали правителя Лескара, спасавшегося бегством в свою страну. Григорий научился принимать приказы, но выполнять их так, чтобы и самому, и своим людям удалось избежать ненужных потерь. По доктрине Крайины, цена армии в целом всегда выше, чем жизнь отдельного солдата, но Григорий значительно модифицировал это положение. Не возражая против проливания крови за Крайину, он предпочитал проливать кровь врагов Крайины.

Его нежелание превращать своих людей в пушечное мясо вполне сочеталось с его умением выигрывать сражения тактическим превосходством — вдохновляя своих людей, быть преданными лично ему. Когда их переводили куда-либо, гусары распространяли слух о нем и в других войсках. К концу войны он стал самым популярным офицером в полку, так что никого не удивило его назначение заместителем Арзлова, за исключением последнего.

Князь Василий предложил Григорию сопровождать его во Взорин, но Григорий предпочел стать полковником гусар. Взорин был слишком далек от Мурома, а он хотел ухаживать за Наталией. И, что еще важнее, назначение Арзлова во Взорин превратило его в такого же инвалида, как илбирийца Кидда — лишение зрения. Григорий не хотел захиреть и умереть с князем во Взорине. Его новым назначением было Мясово, он хорошо знал этот город, а город настоятельно нуждался в его помощи.

Пройдя по коридору и спустившись по широкой лестнице, Григорий оказался перед арочным перекрытием — входом в пристройку гусарской казармы, сделанную для Вандари. Специально привозили крайинских строителей, чтобы построить это хранилище, и работа осуществлялась по проектам самого Григория. Каждая единица снаряжения получила свою камеру, как и следовало для такого ценного и сказочного доспеха.

«Ни один истануанский каменщик не смог бы выполнить работу, достойную такого снаряжения».

За пять лет, используя свои знания дипломированного инженера (Григорий еще до войны окончил Колледж тасира в Мясово), он воздвиг новое Мясово на пепелище, оставленном войсками Фернанди. Раз в квартал он тратил три дня на дорогу, летая воздушным кораблем в Муром с докладом о ходе реконструкции. Он использовал это время для завязывания связей среди дворян, привозил им экзотические предметы торговли, поступающие в страну через порт Мясово или по Золотому Пути из Взорина.

Через два года его приездов уже очень ждали, заранее составлялись расписания вечеров на ту неделю, которую он проведет в столице. Многие желали пригласить его в гости, но он всегда принимал приглашения нарашала Вандари, Сергея Цодова. Дружба с Григорием льстила старому военному, и он вводил Григория в высшие круги придворного общества.

Когда реставрация Мясова была почти закончена, логичнее всего было дислоцировать 137-й полк медвежьих гусар в Муроме. В первый же месяц после прибытия, накануне тенебря, гусары закатили бал, по слухам, настолько впечатляющий, что генерал Винтер, глубоко оскорбленный тем, что его не пригласили, не показывался в Муроме целый месяц, до наступления морса.

Терпение Григория дало ему не только назначение в Муром и возможность ухаживать за Наталией, а намного больше. Еще со дней Кираны Доста многие желали попасть в войско Вандари и конкурс был очень большой. Вакансии в войске из трех сотен обычно предоставлялись лучшим выпускникам военной академии Савинска. Вандари всегда служили в своей роте, не образуя отдельного соединения, а если проявляли себя достойными повышения в чине, то чин им присваивался в пределах их роты.

Беспрецедентным было выдвигать в Вандари не выпускника Савинска, но когда открылась вакансия среди Таранов Гвардии, Григорию Кролику без колебаний предоставили возможность участвовать в конкурсе на занятие этой вакансии. Никого не удивило, что он превзошел других кандидатов по результатам большинства испытаний. Конечно, он уступал другим в возрасте на полтора десятка лет, но эти пятнадцать лет дали ему огромный опыт, более чем компенсировавший их атлетическое превосходство.

Единственное, что стояло между ним и Вандари — военной элитой Крайины, не сравнимой ни с какими войсками, — было инициирование. Снаряжение Вандари действовало при помощи особых магий, воин, получивший это снаряжение, должен был знать множество заклинаний. При первом контакте с этим снаряжением он мог не справиться с координацией всех заговоров и не суметь выполнить все требования доспеха.

Если бы у него получилось не очень удачно, мог произойти сдвиг в психике.

Если бы не получилось совсем, он мог просто погибнуть.

Григорий помедлил перед дверцей отсека, в котором находился его Таран № 27. Ощупывая букву за буквой, он тер пальцами пластинку со своим выгравированным именем, вставленную в камень возле дверцы. В глубине души он никак не мог поверить, что ему удалось вступить в соединение Вандари, а трогать табличку с именем стало для него ритуалом, позволяющим снова и снова осознавать, что он действительно достиг желаемого.

Его встреча с остальными двадцатью девятью Таранами произошла в их штабе за час до полуночи последнего дня года. Инициация в Вандари всегда проводилась в первый час месяца инитибря. На 1682 год требовалась только одна замена у Таранов. Если Григорий не выдержал бы, Таран № 27 остался бы незанятым до следующего инитибря.

Левой рукой Григорий достал из-под шелковой туники бронзовый ключ, висевший у него на шее на плетеном хлопковом шнурке. Он прижал кусочек металла к своей груди как подтверждение своего успеха. Ключ был его связью с Тараном. Он обеспечивал допуск и контроль над ним. Это был его путь к успеху и символ процветания в будущем.

В первую ночь ознакомления с Тараном ему так не показалось. За неделю до инициации он постился и трижды в день посещал мессу. Он исповедался перед тем, как пойти в штаб Таранов, стоя на коленях в одной белой хлопковой рясе на холодном каменном полу. Вокруг него остальные Тараны в таких же рясах держали в руках белые свечи и бормотали молитвы для его спасения. Доспех был скрыт от него за черным бархатным занавесом, но, стоя тут на коленях, он чувствовал его присутствие.

Седобородый епископ — капеллан Таранов — благословил его и обошел вокруг скрытого занавесом цилиндра, в котором содержался доспех Тарана. Через каждые два шага он взмахивал кадилом в сторону Тарана, окуривая занавес струйками дыма, чтобы отпугнуть демонов, цепляющихся за спрятанный позади навеса доспех. Сделав все, как положено, священник произнес молитву, и тогда уже отдал ключ Григорию.

«Бог да пребудет с тобой, сын мой. Если такова Его воля, на твоем пути не встретится опасностей».

Ирония этого замечания дошла до Григория много позже, когда этот же человек, выслушав его исповедь, предложил оформить завещание в пользу церкви, если его дела пойдут плохо. Капеллан не очень-то верил в то, что Григорий достоин встать в ряды Вандари.

«Или, — думал Григорий, — он понимал истинную природу испытания, которое мне предстоит».

Когда епископ отступил в сторону, разошелся черный бархатный занавес, скрывавший Таран № 27. Доспех стоял на коленях напротив него, как зеркальное отражение позы Григория. В свете свечей тускло сияли бронзовые латы и вспыхивали острые края рожек на шлеме. Доспехи стояли на бедрах. Из скругленных бедренных частей выходили голени в виде двухтавровых балок, заканчивающиеся удлиненными ступнями с тяжелыми раздвоенными копытами. Таким же образом были закруглены плечевые части, из-под них выходили локти и предплечья в виде механических двухтавровых балок, тоже снабженные на конце раздвоенными копытами. Бочкообразное туловище расширялось кверху, к массивным плечам. Треугольная голова, в которой были только два остекленных отверстия для глаз, соединялась с туловищем без всякого намека на шею.

Эта машина — как ее воспринял Григорий — была воплощением величии и мощи. Хотя ее выковали кузнецы Дуррании восемь веков назад, но казалось, что она создана в последнее десятилетие лучшими мастерами Крайины — Владимиром Соловьевым или Андреем Горяновым. Только знание истории Тарана № 27 да тот факт, что эти два мастера украшенных драгоценностями миниатюр никогда не работали над изделиями такого масштаба мешали воспринимать Таран как их творение.

А у двадцать седьмого Тарана была история. Под левой грудью Григорий увидел отверстие, в два раза большее по размеру, чем золотой рубль. Никто не рассказывал ему, что произошло, но доходили слухи, а во время войны с Лескаром он сам видел, от каких повреждений может защитить снаряжение Вандари. Если доспех протыкал железный болт или в него попадало ядро паровой пушки — результат был один: тело, находящееся в доспехе, будет уничтожено — ведь воин, надевший этот доспех, навсегда становится его частью, а на доспехе останется повреждение, пока он не примет нового хозяина. Таран притащили назад в Крайину, и вот он ждет начала нового года и инициации нового кандидата.

Григорий Кролик стоял, держа перед собой в руке ключ, как священник, представляющий эвхаристию — святые дары своей конгрегации. Приблизился к доспеху и заговорил ровным голосом: «Я полковник Григорий Кролик. Я прошел конкурс среди тех, кто хотел оказаться на службе тебе. Вместе нас будет больше, чем порознь».

Когда он оказался на расстоянии шести футов от машины, произошло неожиданное. С металлическим свистящим звуком откинулась треугольная голова, и показалось отверстие вдвое больше, чем шея Григория. Ниже шеи на торсе разошелся центральный шов, незаметный до сих пор. Навстречу Кролику вперед выдвинулись две дверцы и распахнулись, как бы приглашая внутрь. Внутри доспех оказался, к разочарованию Григория, по-спартански пустым, там было только небольшое обитое войлоком сиденье и полость, в которой лежал переплетенный в кожу дневник. Где снаружи на правой дверце виднелось отверстие, изнутри уже появилась тонкая металлическая пленка, будто последним жестом бывшего владельца было наложить на рану золотую фольгу.

Григорий вошел в Таран № 27. Он убрал ключ в карманчик, нашитый на его одеянии над сердцем, развернулся и прижался спиной к холодному металлу. Наклонившись вперед, засунул руки в отверстия на уровне плечей, и рукавицы пришлись точно по размеру его рукам, на ощупь они казались кожаными. Поерзав и устроившись на сиденьи, он вставил ноги в соответствующие отверстия на уровне бедер.

Вдруг голова его пошла вниз, доспех щелчком захлопнулся, и Григорий оказался запертым в темном тесном пространстве. Свет не проникал через отверстия для глаз. И сразу в металлическом костюме стало все теплее и теплее. Он старался не поддаваться клаустрофобии, и сначала ему это удалось. Потом он осознал, что ослеп и ослабели тактильные ощущения, значит, начинается что-то очень-очень странное.

Слепящий белый свет — хоть глаза его были закрыты — через глаза проник в мозг. В ушах раздался крик. Его пронзила острая боль, с каждым вдохом грудь слева как будто жгло огнем. Он сжал кулаки и заскрежетал зубами от болезненного ощущения.

Преодолевая агонию, он заставлял себя дышать. Подавляя рвущийся крик боли, он начал считать. Вдох — один, два; выдох — три, четыре… Держа в голове только цифры и стараясь рассуждать разумно, он старался не замечать дискомфорта. Он не может позволить доспеху убить его и уничтожить его мечты и не позволит.

И тут начались перемены. Физическая боль стала уходить, но вслед за ней пришло другое, что испугало Григория больше, чем мысль о смерти. Холод охватил его ступни и кисти рук, и он задрожал. Стали мерзнуть колени — он еще стоял коленями на полу, затем замерзло лицо. Кончики ушей и носа начали гореть, как при обморожении, и навалилась страшная усталость.

«Нет! Не поддамся обморожению».

Стряхнув летаргию, он пошевелил руками и ногами. Вспомнил и произнес заклинание на передвижение, которому его учили при подготовке к инициации.

«Надо взять контроль в свои руки, иначе погибну».

Вокруг него все закружилось, и он совершенно потерял ориентацию. Почувствовал, что падает. Вытянул правую руку, чтобы удержаться от падения, услышал вдали удар, и падение прекратилось. В глазах Григория замелькали искры, он поднял голову, — окружающее оказалось в фокусе. Через отверстия для глаз он смог хоть и ограниченно, но все же видеть окружающее и сориентироваться — где верх, где низ. Он выпрямился, направив вверх голову и плечи, оттолкнулся от пола правой ногой, вытянул левую руку и сумел занять вертикальную позицию.

Все эти усилия дались ему непросто — дыхание прерывалось.

«Как будто я боролся с этой машиной — кто возьмет верх».

Когда он выпрямился и позволил себе приветствовать своих коллег-Таранов изнутри своего двадцать седьмого, раздались приглушенные аплодисменты. Он видел, как сияли остальные от гордости за его успехи, а некоторые даже изумились, что он ухитрился их приветствовать. С большими усилиями ему удалось, салютуя правым верхним копытом, не заехать им себе по голове и не заклинить свой рог во впадину копыта. Посадив Таран опять в исходную позицию, на бедра, Григорий даже позволил себе улыбнуться, несмотря на усталость.

Его вдруг осенило, что, несмотря на доспех, он слышит аплодисменты так естественно, как будто на нем нет этого металлического чудища. Очевидно, есть какое-то устройство типа воронки, через которое доходит звук.

«Механические способности этой машины просто невероятны».

Затем постепенно до него стали доходить другие достоинства доспеха — его удивительные магические способности. В поле его зрения стали проплывать красные таблички с черными значками. Как он ни старался разглядеть их, они уплывали на периферию поля зрения и он не мог отчетливо разглядеть ни одной. Потом ему вспомнилось заклинание на передвижение, которое он недавно наводил, и сразу в доступном ему поле зрения появилась одна из табличек, но черная с красным значком.

«Значит, эта уже отработана».

Григорий начал в уме перебирать те заклинания, которые ему были известны, и понял, что каждое соответствует одной из табличек. Проводя такую инвентаризацию, он обнаружил, что ему достаточно только взглянуть на край таблички и мысленно скомандовать, чтобы она вплыла в его поле зрения. Таким методом ему удалось определить два заклинания, известных ему с детства, а еще одно, последнее, оказалось ему знакомым, хотя он даже не помнил о нем.

Значок на этой табличке напоминал изображение младенца. Григорий улыбнулся — его предупреждали о таком значке, ведь таблички и значки на них были разными в разных доспехах.

«Эта табличка означает инициацию».

Григорий еще не забыл болезненные ощущения при своей инициации и вовсе не желал снова пережить этот процесс.

Заставив доспех принять исходную позу, он приказал выпустить себя. Так и произошло: доспех раскрылся таким же путем, как и закрывался. Григорий освободил руки и ноги, сам, спотыкаясь, выбрался наружу из доспеха. Он был настолько измучен, что не замечал, что на нем нет одежды, пока не упал на пол и не ощутил кожей леденящий холод камня. Только позже он сообразил, что его одежда превратилась в плетеный шнурок, на котором висел ключ от его доспеха.

Григорий открыл дверь отсека своего Тарана и улыбнулся бронзовому чудовищу, стоящему перед ним на коленях. Хорошо отполированный, без единой царапинки на металле, двадцать седьмой ждал, молчаливый, угрюмый и холодный. При взгляде на него Григорий не мог отделаться от ощущения, что в нем присутствует мощный интеллект, но отверстия для глаз оставались пустыми, и он подавил желание надеть доспех и прогуляться в нем.

После того, как Григорий успешно прошел инициацию в ряды Вандари, его слава возросла во сто крат. Обычно роты Вандари действовали самостоятельно, но за свои заслуги Григорий был назначен командиром роты Таранов, которую присоединили к 137-му полку медвежьих гусар. В 1685 году Тараны переместились на юг с гусарами, во Взорин, с целью помогать Григорию в осуществлении его миссии — контролировать князя Арзлова и его действия на южной границе империи.

Григорий протянул руку и погладил широкое бедро доспеха. Он надеялся, что скоро придет конец его изгнанию. Своим приказом послать патрули в глубь территории Гелансаджара Арзлов раскрыл свои планы больше, чем собирался. Григорий вспомнил, что на мирной конференции после окончания войны с Лескаром Арзлов не очень-то ладил с илбирийцами. Членом илбирийской делегации был принц Тревелин, а Григорий достаточно хорошо знал князя и понимал, что тот не простил Тревелину ни одной из вынужденных уступок. Недоверие Арзлова к Илбирии, которое он тщательно скрывал на конференции в Ферраке, уже достаточно выдержано, и наступила пора его раскупорить.

С назначением Тревелина генерал-губернатором в Аран для Арзлова очень возрос соблазн захватить эту колонию Илбирии. Политическая нестабильность Гелансаджара просто взывала к захвату Гелора, но когда в Аране сидит Тревелин, князя это мероприятие просто осчастливит. Григорий не сомневался, что князь найдет путь захвата колонии, хотя сомневался в том, что гусары и два местных полка Взорина сами способны на это без посторонней помощи. У Арзлова тоже есть план, как это сделать.

Для Григория единственная дилемма заключалась в многообразии вариантов. Если план Арзлова жизнеспособен, он, Григорий, его осуществит и расширит территорию империи, чем заслужит благодарность тасира. В противном случае Григорий прекратит кампанию, утвердится на уже захваченных территориях и закончит свою карьеру как амбициозный и дерзкий дворянин, а уж потом позволит себе покуситься на законное место тасира во главе империи.

С улыбкой Григорий прервал раздумья о своих перспективах. Подобные пустые мечтания подталкивают к спешке, а Григорий не хотел попасть в эту ловушку. У него хватает времени, пусть все идет своим чередом. В конце концов между супругом Наталии и троном всего восемь братьев и сестер.

Жизнь предстоит долгая. Он может позволить себе подождать. Не вечно, но ведь и Арзлов не станет ждать вечность и преступит рамки закона, а уж тогда Григорию представится возможность обеспечить свое будущее.

Глава 13

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирня, 7 белла 1687

На вершине холма, отделяющего семинарию от долины, куда причаливали летательные аппараты, Урия Смит остановился и перевел дух. С трудом дыша, он осторожно опустил на землю задние колеса тачки.

— Слава Господу, до чего он прекрасен, верно, Роб?

— Просто дух захватывает. — Робин с улыбкой сделал широкий жест правой рукой, охватывая долину. — Это мой новый дом, «Сант-Майкл».

— Большой какой.

— Да уж, — засмеялся Робин. — Намного больше, чем «Ворон».

Воздушный корабль «Сант-Майкл» в длину составлял двести десять футов (36 метров) от кормы до носа. Если бы не крылья на носу и позади кормы, его можно было бы принять за опрокинутый корпус корабля, каким-то образом приземлившегося в полумиле от берега и при этом ухитрившегося оказаться не обстрелянным и не сгореть за это время. Крыло на носу имело форму изящного полумесяца, оно охватывало нос, утолщаясь по мере вхождения в корпус, — так голова акулы-молота конусом переходит в тело. Крыло на корме, расположенное над открытой палубой, было таких же размеров, что и крыло на носу, — 150 футов от одного конца до другого (45 метров). За счет установленных перпендикулярно плоскости крыльев двойных рулей высота корабля возрастала еще на 20 футов (6 метров). На корме находились пропеллеры, но они бездействовали, пока корабль стоял в доке.

— Да, действительно большой, — Урия моргал от изумления.

— Один из самых больших в мире, — кивнул Робин. Урия насчитал пятнадцать люков на каждой из трех пушечных палуб и еще три люка для пушек на носу по правому борту. Он знал, что на этом корабле четыре пушки стреляют с носа, значит, у корабля полный комплект — сотня паровых пушек. Благодаря этому «Сант-Майкл», корабль из серии «архангелов», был одним из трех самых больших воздушных кораблей в составе илбирийского флота. Его полный экипаж составлял более восьми сотен человек, из них пятидесят четыре аэромансера, которые своей магической силой удерживали корабль в небе. Кроме команды, на корабле помещались еще сто пятьдесят воинов, и среди них пятьдесят этирайнов, новым командиром которых стал брат Робин Друри.

Урия начал толкать тачку к квадратной корме корабля, где двойные дымовые трубы, расположенные над двойными пропеллерами, испускали черный дым. Он кивнул на площадку трапа, ведущую наверх, на палубу под крылом.

— Проведешь меня по кораблю, когда запихнем твой сундук?

— Мы все увидим, пока будем его загружать, — Робин указал на дно корабля, под которым была прорыта траншея. — Вот что мне нравится в летающем аппарате — можно открыть трюм и сразу оказаться внутри. Не надо опускать трапы и рисковать что-то разбить.

— Но ты же офицер, — удивился Урия. — Ты помещаешься в офицерской кают-компании, а это как раз на корме. Не легче ли стащить этот сундук вниз, чем тащить наверх?

— Ты прав, поэтому мы так и не поступим.

— Роб, по-твоему, я не прилагаю должного усердия к тому, что должен делать, но я все же прикатил твой сундук сюда, верно? А это далеко.

— Верно, но ведь сам напросился, чтобы посмотреть корабль. — Робин жестом направил его к дну корабля. — Вот там войдем.

— Не понимаю, почему не хочешь загружаться, где все офицеры, как тебе положено.

Робин жестами манил Урию за собой.

— Знаешь, что я во время войны с Лескаром служил на «Вороне»?

— Знаю, был стрелком.

— А говоришь, что не понимаешь.

— Это не Кидд тебя научил издеваться над людьми? — Урия буквально зарычал.

— Зачем этому учить, ты сам меня вынуждаешь. — Робин хлопнул его по спине. — Когда послужить на корабле, то обретаешь кое-какой опыт. Например, наши свежеиспеченные выпускники приходят на борт, мня себя даром Божьим для темной команды, которая ютится на пушечных палубах. — Роб указал на тройной ряд люков, закрывающих окна. — Это офицеры обитают в каютах на корме, а команда живет в гамаках, которые подвешиваются на этих палубах. Они их вешают в узком пространстве — не шире 14 дюймов (35 см). Я сам так прожил пять лет, спал над своей пушкой. — И что?

— Не понятно тебе, такому умному парню? Урия, поверь, я по себе знаю — жизнь авиатора нелегка. И хочу, чтобы команда знала, что я в курсе.

— О! — Урия посмотрел вниз, на свои руки. Оказывается расстояние между рукоятками тачки больше, чем место для гамака, если верить словам Робина. Тесновато для такого большого корабля, но здесь, на борту, служит почти тысяча человек. — В кают-компании у тебя будет места побольше, да?

— В главной каюте расположится принц Тревелин, значит, капитан переведет первого старшего лейтенанта на другое место, и так далее. Думаю, что кают-компания окажется забита. — Роб устало улыбнулся. — А она как раз над машинной палубой и тремя нашими двигателями. Придется терпеть шум и чад.

— Три двигателя?

— Я же тебе говорил, Урия — это действительно большой корабль. — Робин широко улыбнулся. — По одному двигателю на каждый пропеллер на корме и еще один для приведения в действие станции, обслуживающей пушки. Покажу, когда будем внутри.

— Ладно. — Подойдя ближе, Урия обратил внимание, что на трех сигнальных мачтах, установленных вдоль воздушного киля, развеваются флаги.

— По-моему, это флаг принца. Он уже на борту?

— Вполне возможно, — кивнул Робин.

— Как ты думаешь, мы можем его увидеть?

— Да вряд ли. — Старший лукаво улыбнулся. — Он, скорее всего, на приеме у кадетов, а у тех есть сестры, и каждый хочет выдать сестру за принца. Наверное, и капитан Айронс привел дочь.

— Нет! Принцу хватит забот в Аране… — Урия прищурился. — Ты нарушаешь кодекс чести, если позволяешь себе соврать такое.

Робин, громко смеясь, крутил на пальце правой руки золотое кольцо.

— Я уже выпущен, так что юрисдикции Совета не подлежу. И потом, думаешь, тебе поверят?

— Только если Айронс поедет сопровождать свою дочь в Аран. — Урия с сомнением пожал плечами. — Но для меня это такое событие — увидеть принца. Не познакомиться, понимаешь, а даже просто увидеть.

Этирайн остановился, уперевшись кулаками в свои узкие бедра.

— Сколько я тебя помню, ты всегда говорил с восторгом только о принце Тревелине, если не считать подсчета мелких побед, одержанных тобой над инструкторами семинарии. Он был твоим героем, правильно я помню?

— Он и сейчас для меня герой. — Урия задержал взгляд на изъеденном дереве эфемерного сундука Робина. — Меня всегда в восторг приводили рассказы о его приключениях.

— И нас всех тоже. А когда у него умерла жена…

— Да, удар был для нас всех. — Урия слабо улыбнулся и поднял взгляд на этирайна. — Теперь он едет в Аран и снова проявит себя как герой.

— Он не единственный герой из выпускников Сандвика, знаешь ли, — Робин ткнул большим пальцем в сторону семинарии. — Полковник Кидд тоже герой.

— Ну как же, герой, — Урия едко усмехнулся. — Знаешь, что он заставляет меня делать? Мне надо снять с полок все книги его библиотеки, вытереть пыль, потом реорганизовать библиотеку так, как, по-моему, будет более целесообразно. Я понимаю, это еще один его тест, потом он скажет мне поставить все, как было раньше, но я его одурачил — записал порядковое место каждого тома, так что сумею.

Робин неодобрительно покачал головой.

— Тебе, видишь ли, неинтересно решать простые задачи. Зато потом ты оказываешься в луже, когда надо решать другие вопросы. Хорошо, что я окажусь в Аране, когда ты будешь выпускаться.

— Именно поэтому я буду усердно заниматься и попрошу назначение в Аран, вот уж задергаешься.

— Теперь целый год буду дрожать от страха.

— Да брось ты. — Урия улыбнулся другу. — Слушай, если вдруг принц уже на борту, нам, может, скорее удастся его встретить, если мы поднимемся на палубу под крылом и оттуда проскочим вниз?

— Мысль неплоха, но мы пойдем другим путем. Вздыхая и шутливо протестуя, обходя стоящие в тени корабля три тяжело груженные повозки, запряженные быками, Урия вслед за Робином прошел вдоль корпуса к узкому туннелю под кораблем. В корпусе были открыты два погрузочных люка. Полуголые люди разгружали тележки полные ящиков с бисквитами на деревянный поддон, затем поддон поднимали в трюм, там еще несколько человек занимались разгрузкой.

Старший по погрузке оглядел легкий сундук Робина и нахмурился.

— Придется подождать, пока мы сможем забросить его на борт, сэр. Сначала надо разгрузить эти тележки.

— Ну и ладно, Мак. Мой груз — моя спина.

Человек искоса взглянул на Робина, и вдруг в медленной улыбке расплылись губы, открывая рот, полный кривых зубов:

— Друри? Ты, что ли?

— Ну да, Мак.

— Я и не признал тебя, с этой полувыбритой головой и без форменки.

— Да ведь десять лет прошло, Мак. — Робин обернулся к Урии. — Мак тоже с «Ворона».

— Саймон Мак-Аллен, сэр. — Старший по погрузке протянул Урии руку. Рука была крепкой, а пожатие — таким же искренним, как и улыбка. Выпустив руку Урии, он обнял Робина. — Черт побери, а я и не знал, что ты закончил Сандвик.

— Фермерство — занятие не для меня, а «Каретное производство Лейкворта» решило, что я им не подхожу.

— Я так и знал, что тебе эти работы не годятся. Я думал, в Колдстоуне окажешься.

— Робин — в тюрьме? — изумился Урия. Мак-Аллен заговорил было, но Роб взглядом заставил его умолкнуть:

— Мак знал меня в те времена, когда я был немного другим, считал себя умнее всех, как ты сейчас. Мак, кто шкипером на этом нашем «архангеле»?

— Если на борту принц Тревелин, значит, за штурвалом может быть только сам знаешь кто.

— Лонан Хассет?

— Генеральный капитан. Я слышал, как он читал свои приказы при смене команды в Ладстоне.

По улыбкам на лицах обоих Урия понял — их такой капитан устраивает.

— Это не тот ли Хассет, который украл «Пересмешника» у лескарцев и на нем вывез принца из Лескара?

— Так точно, парнишка! Это он и был. — Взгляд, которым Мак обменялся с Робином, сказал Урии, что не так все было просто, но никто не захотел вдаваться в подробности.

— Расскажите.

— Урия изучает биографию принца Тревелина, — улыбаясь, пояснил Робин.

— О, тогда не стоит рассказывать ему всякие домыслы.

— Или слухи.

— Так ничего мне не расскажете, что ли?

— Может, он поумнее, чем ты думаешь, Роб.

— Ему еще год учиться в Сандвике, все узнает. Мак, у нас будет время поболтать, когда взлетим выше неба. — Роб схватил свой легкий сундук за кожаную ручку сбоку и взвалил эту тяжесть на спину. — Рад снова увидеться.

— Постой минутку, Роб, то есть брат Друри, — Мак нетерпеливо замахал руками тем, кто был наверху, в трюме. — Эй вы там, шутники, спустите мне поддон. Тут офицер, его надо поднять на борт.

— А что, у этого, из Сандвика, нет ног, что ли? — заорал кто-то из темной глубины трюма.

— Так точно! Ну разогни-ка спину и поприветствуй его на борту. До Сандвика он был чертовски хороший стрелок, лучший из всех, какие перебывали на «Вороне». — Поддон тут же опустили, и Мак махнул ребятам, чтобы загружались. — Приветствую вас на борту, сэр. Рад, что вы с нами.

Поддон медленно повез их вверх, в корпус судна. Снаружи сделанный из дуба воздушный корабль казался огромным, но, оказавшись внутри, Урия удивился: в нем все было битком забито. На разгрузке в трюме работали, не разгибаясь. Ящики и бочки, поставленные вплотную, были заклинены или привязаны веревками, чтобы не сдвинулись с мест во время полета.

На подъемнике их довезли до самого потолка трюма и через верхний люк выгрузили на машинную палубу. Урия спрыгнул с раскачивающегося поддона и чуть не споткнулся о штабель клеток с живыми цыплятами. Птицы закудахтали, в воздух полетели перья, но свиньи и четыре коровы, размещенные за клетками, не обратили на переполох ни малейшего внимания.

Он уже собрался спросить Роба, зачем на борту живой скот, но решил не давать ему больше повода себя высмеивать. Да он и сам сообразил, немного подумавши. В трюме помещалась вся провизия, приготовленная способом, позволяющим ей не портиться. За месяц пути до Арана «Сант-Майкл» приземлится всего считанные разы — для загрузки угля и на острове Святого Мартина. В остальное время корабль должен быть самодостаточен. И важно иметь на борту свежее молоко, мясо и яйца.

Роб улыбался — он как будто читал мысли Урии:

— Свежие продукты на воздушном корабле — значит всегда настоящий стол, а не только одни долгоносики или личинки мух.

— Я чувствовал, что правильно решил стать пехотинцем, а не этирайном. Мы всегда найдем подножный корм, — радовался Урия.

— Зато мы не спим в грязи.

— Серьезное обстоятельство, что ни говори. Роб махнул рукой в сторону кормы:

— Чтобы ты знал, Урия: там, внизу, три двигателя. Два приводят в действие пропеллеры, и они всегда включены, на случай немедленного взлета. А котел для пушек — нет, ему для работы нужна уйма угля, но от меньших двигателей отходят трубки, они через цистерну с водой соединены с пушечным котлом. И вода в этом котле всегда горячая, так что можно включить двигатель и сравнительно быстро привести в рабочее состояние. Этот двигатель вращает вал, от которого с помощью шкивов и других валов и приводов приводятся в готовность поршни паровых пушек. Если откажет двигатель пропеллеров, то их можно будет приводить в действие от пушечного котла, но только медленно и в крайнем случае.

Поднявшись по трапу в центре корабля, Роб дотащил свой сундук до самой нижней пушечной палубы. Палуба была оснащена тридцатью пушками, по пятнадцать с каждой стороны. Имелись кабели и блоки для подтягивания пушек вперед, так, чтобы они могли вести стрельбу из закрытых ставнями люков. Цепями колеса пушек были привязаны к корпусу, чтобы после выстрела орудие не откатывалось и не кренилось на палубе. По всей длине корабля проходил вал, с которого свисали кожаные ремни, они входили в агрегат с редуктором; приводящий поршень пушки, когда помощник стрелка ее задействует.

— Хорошая команда, да когда котел горячий, может делать два выстрела в минуту. Восьмифутовое ядро летит на шестьсот ярдов, но не точно. — Роб похлопал по большой пушке. — Котлы пушек всегда холодные на случай, если в сильную бурю начнут опрокидываться крупные предметы. Нельзя допустить, чтобы внутри корабля возник пожар.

— Представляю себе, — Урия поднялся вслед за Робом вверх еще на один пролет трапа, они вышли на среднюю пушечную палубу и оттуда прошли на корму. В центре палубы Урия заметил небольшую огороженную площадку. Интересно, что ее края были облицованы железом.

— А это что?

Робин оглянулся по сторонам, затем кивнул.

— Это один из постов аэромансеров. Есть еще два, на носу и на корме. Трое аэромансеров по шесть часов — такая смена — бормочут заклинания, чтобы корабль держался в воздухе. Требуется всего три таких специалиста, но хороших, а три поста — на случай, если кого-то из них убьют в бою, чтобы мы не рухнули на землю.

— Тяжелое было бы приземление, — поежился Урия.

— А пожар представляешь какой!

На корме царила всеобщая суета: члены команды подвешивали свои гамаки над пушками, всем надо было разместить свое имущество, обретенное за время стоянки, так что пробраться через корму было не так-то просто. Урия старался не столкнуться ни с кем, но в этих условиях это было невозможно.

«Ну, Роб все устроит».

— Немного людно, верно?

— Потому что здесь-те, кто не на погрузке. Обычно команда всегда на вахтах, выполняют свои обязанности. А на стоянке что им делать? — Роб подбросил сундучок повыше на спине. — В полете будет свободнее.

Они подошли к люку на корме средней пушечной палубы, это оказался вход в кают-компанию. По обе стороны люка два этирайна встали по стойке «смирно» при приближении Роба. Друри опустил сундук на палубу и четко отсалютовал им, пряча от них ладонь правой руки. Они ответили на приветствие, сохраняя серьезное выражение лиц, даже не улыбнулись. Ухватив сундук за вторую ручку, Урия помог Робу втащить его в кают-компанию. Его сразу же поразил вид из иллюминаторов: во всей красе открывались два огромных пропеллера, несущих воздушный корабль по небу.

— Да, производит впечатление.

— Можешь себе их представить, когда мы так высоко в небе, что стада кажутся насекомыми, а облака проплывают прямо перед глазами, как туман над океаном.

— Уф! — Урия прижался носом к стеклу. — Жарковато тут, над котлами. Окна не открываются?

— Нет, — Роб затолкал сундук на свободное место под обитой войлоком скамейкой, проходящей по всей длине стенки под окнами. — Пропеллеры создают сильное всасывание, так что карты и бумаги выдует из помещения. Пока тут вроде бы нет особого комфорта, но уверен, что привыкну.

— Привыкнешь? Тут ведь жарко.

— Но там, — Робин указал на небо, — такого не будет. В разреженном воздухе холодно. Зимой нетрудно быть пожарным на воздушном корабле. Тепло обеспечивают дымовые трубы, они идут наверх через каюты и несут сюда тепло. Конечно, нам конец, если в трубах образуются дырки — корабль заполнится дымом.

Урия с восторгом обошел всю каюту и оцепенел: в дверях появился офицер в ярко-красном мундире с двумя золотыми нашивками на рукавах — помощник капитана. Тот удивился не меньше, застав тут Урию. Но быстро взял себя в руки, отошел в сторону, освобождая вход в кают-компанию, и объявил:

— Идет капитан.

Оба — Урия и Робин встали по стойке «смирно», и через люк вошел капитан Лонан Хассет. На рукавах его мундира не было золотой звезды, но выбритая макушка указывала, что это человек, достойный уважения. Он двигался собранно, без излишних движений, свойственных людям стройным и высоким, но по его походке можно было понять, что этот человек способен на озорные проделки. Это же отражалось и в его карих глазах, и в легкой улыбке при виде их обоих. Он первым поклонился им, потом обернулся и жестом пригласил войти еще двоих.

У Урии пересохло во рту, когда в кают-компанию вошел принц Тревелин. Конечно, он мечтал когда-нибудь увидеть принца — а кто не мечтал об этом? — но воображал не такую встречу: например, на выпускных экзаменах в Сандвике, или при получении награды за службу Илбирии. Но вышла такая нечаянная встреча, что все заготовленные им смелые речи немедленно вылетели из головы.

«Что делать? Что говорить? Поклониться или пожать руку? А если он не предложит? Или не заметить?»

И уж совсем смутился Урия, когда вслед за принцем в каюту вошел Малачи Кидд с тростью в руках. Он не опирался на нее, а держал трость как джентльмен на прогулке.

— Добрый день, господа, — капитан Хассет ответил на их приветствие. — Извините за беспокойство.

— Брат Робин Друри докладывает о прибытии к месту службы, сэр.

— Ах, да, новый командир этирайнов, — по взгляду капитана на Робина Урии показалось — тот уже знает многое о своем новом офицере. — Ваш чин, брат Друри, позволяет вам подниматься на палубу под крылом.

— Да, сэр, я знаю, сэр.

Урия изумленно смотрел на Робина. «Нервничает! Это Робин-то!»

— Старые привычки умирают с трудом, да, брат Друри? — бросил капитан легким тоном.

И от этого тона Робин сразу перестал волноваться:

— Да, сэр, с трудом.

— Рад иметь на борту выпускника Сандвика, который уже знает корабль, — Хассет, заложив руки за спину, обратился к Урии. — А кто вы?

— Я, сэр, то есть, я хочу сказать…

— По-моему, капитан, это кадет Урия Смит, мой новый помощник, — вмешался в разговор Кидд. — В конце этого семестра они вместе с братом Друри представили исключительно интересный проект о нападении Крайины на Гелор.

— А-а, так это из-за них так кипятился Айронс? Урия непроизвольно вздрогнул.

— Да, для Айронса это случай незабываемый, — подтвердил Кидд.

— Ну, тогда, может быть, мистер Друри как-нибудь пообедает с его высочеством и со мной и расскажет нам об этом замечательном отчете. — Хассет взглянул на принца, тот согласно кивнул и сделал шаг вперед, и Хассет заулыбался: — ваше высочество, позвольте вам представить брата Робина Друри и кадета Урию Смита.

Принц обменялся воинским приветствием с обоими:

— Буду ждать с нетерпением рассказа о вашем проекте, брат Друри. А вы, кадет Смит, надеюсь, будете так же верно служить полковнику Кидду, как ваш отец служил мне. Возможно, вы пока этого не поняли, но вам выпала привилегия, которой желали бы многие. Вы получили возможность учиться у гения. Не потеряйте этой возможности.

— Нет, сэр, ваше высочество, не потеряю.

— Ну и отлично. — Хассет обернулся к помощнику, проводящему экскурсионный тур по кораблю. — Пожалуйста, располагайтесь, мистер Друри. А вы, кадет Смит, оглядитесь на борту «Сант-Майкла».

Оба они так и стояли по стойке «смирно», пока группа во главе с Хассетом не вышла из кают-компании и помощник не закрыл за собой люк.

Роб выдохнул:

— Ну вот, Урия, ты и встретился с принцем.

— Знаю. — Урия помрачнел. — «Нет, сэр, ваше высочество, не потеряю».

— Да, ты был красноречив, Урия, но вряд ли глубина твоих ответов тянет на бессмертие.

— Мне не надо учиться у гения, чтобы это понять. — Кадет рухнул на скамейку под окном. — Вот я получил шанс встретиться с принцем Тревелином. И что? Не смог назвать своего имени, бормотал какой-то вздор.

— Спасибо хоть не рассердил его.

— Подумаешь, какое чудо. — Урия сцепил руки на затылке и смотрел в потолок. — Что тут делал полковник Кидд? Откуда он знает принца?

— Откуда мне знать, — покачал головой Робин, — но у тебя превосходная возможность выяснить. Спроси его.

— И надеяться на откровенный ответ? Сомневаюсь. — Младший медленно улыбнулся. — Вот что я тебе скажу, Роб. Я сам постараюсь выяснить, что смогу, и ты постарайся. Потом сверим сведения и сообразим.

— А не проще спросить его самого? Неужели тебе охота проделать такую уйму работы?

— Обстоятельства меняются, Роб. Я уже целую неделю знаю, каково учиться у гения, и знаю, что мне придется дорого заплатить Кидду за ответы на мои вопросы. А если я сам найду эти ответы, то стану выше его и воспользуюсь этим в своих интересах.

— По-моему, именно так ты осложнил свои отношения с капитаном Айронсом, — нахмурился этирайн.

— Да, Роб, но сейчас все другое. — Урия Смит позволил себе усмехнуться. — Малачи Кидд может оказаться таким противником, для победы над которым придется приложить усилия.

Глава 14

Бахара-аль-Ниджан, Джибаль-аль-Истанс, Гелансаджар, 10 белла 1687

Рафиг Хает проснулся внезапно, как бывает, когда услышишь крик или раскат грома, но страха не ощущал. Даже не вспотел. И сердце не забилось. Руки не дрожали, глаза не пекло от бессонницы. И не было желания протянуть руку и схватиться за эфес шамшира, чтобы убедиться в отсутствии опасности.

Он улыбнулся себе и даже засмеялся от того, что пробудился среди ночи, но тут ночной бриз донес до него шепот:

— Рафиг.

Только его имя, ничего больше, произнесенное так тихо, что казалось ночным шорохом. Он был один в своей палатке, в лагере, разбитом его группой на западном берегу Звездного озера, и вполне мог ослышаться. Это мог быть шепот ветра или охранник пожелал сообщить о каком-нибудь странном наблюдении. Могло быть что угодно, но Рафиг точно знал, что он услышал.

— Рафиг.

Второй раз — нет, скорее, третий, потому что именно звук его имени и разбудил его, и прозвучал он так же тихо, как в первый раз. Не как вопрос или команда, а как подтверждение услышанного ранее. Его позвали по имени, и естественная вежливость требовала от него ответа.

Он натянул штаны, привязал к ногам сандалии, откинул полог палатки и вышел в прохладу ночи. Вокруг он увидел своих людей, вышедших из палаток. У всех, кроме дяди Кусэя, был озадаченный вид. Костлявый старик перебрался на берег озера и, как ребенок, уселся на корточках у края воды. Волны ласкались о пальцы ног, а он указывал в центр озера:

— Рафиг, смотри, вот знак.

Озеро вряд ли заслуживало такого названия. Оно считалось особенным только из-за того, что, как говорила легенда, у этого длинного узкого водохранилища не было дна. Рассказывали, что звезды, отражаемые ночью его темной поверхностью, на самом деле видны по другую сторону земли. Рафиг этому не верил, но даже он знал, что как глубоко ни ныряй, в центре озера дна никогда не достанешь. Может, и не все правда, что говорят об этом озере, но, наверное, что-то в этом есть.

От первого взгляда на знак, указанный дядей, он задрожал всем телом. В самой середине озера он увидел плоское золотое пятно. Диск небольшого диаметра — можно обхватить двумя руками, то есть такой может сгодиться в качестве выкупа для аланима. Рафиг знал, что диск, с виду металлический, никак не мог плавать по поверхности воды. По крайней мере, он считал, что это невозможно, но диск покачивался и колебался на зыби, поднимаемой ветром на поверхности воды. Больше тревожило то, что плоская поверхность пятна тоже неспешно колебалась, приближенно имитируя водную зыбь.

Рафиг двинулся поближе к диску, но не успел он еще войти в воду, как диск стал меняться. Он распластался, но в размере не увеличился. Теперь под действием ветра его тонкие края заколыхались, как шелковые флаги, развевающиеся на стенах Гелора. Золотое пятно скользило по воде, как отражение, и, казалось, стало нереальным, почти прозрачным, а затем разбилось на отдельные пятна.

Каждое из них превратилось в комочек. Один, центральный, поднялся между двумя боковыми, приняв вид цилиндра с куполом, и медленно тянулся вверх сквозь золотую пелену. Серебряные полосы начали просвечивать сквозь воду; поднимающаяся из воды фигура медленно вращалась, и золотая пелена накручивалась на нее. Рафиг сразу сообразил: эти комочки — голова и плечи, и теперь он смотрел, как золотая пленка покрывает всю выходящую из глубины фигуру.

Светящийся силуэт отделился от воды и завис в воздухе, напоминая труп в мокром саване. Судя по всему, это был мужчина, он начал дышать, и золотая пелена плотно прилипла к ротовому отверстию. Открылись и блеснули глаза, они каким-то образом смотрели сквозь золотую пленку, потом пленка постепенно сползла и наконец превратилась в набедренную повязку, концы которой свисали до колен.

Золотая фигура, гармонично сложенная, с покрывающими тело серебряными полосами, как у тигра, парила чуть выше уровня воды в уже успокоившемся озере.

Рафиг заметил, что мужчина отражается в воде, и ему это понравилось, хоть и испугало. Отражения не бывает у ифритов — злых духов, и тогда надо остерегаться, как бы не потерять душу. Отражение говорило, что это не демон, но возникала другая загадка — что же это? Рафига вовсе не успокаивало присутствие тайны.

Золотой человек медленно развел руки в стороны и раздвинул пальцы.

— Приветствую вас десятью тысячами приветствий.

Рафиг окаменел. Формула была вполне обычной, но выбор слов говорил о многом. Сто или тысяча приветствий подходили для обозначения воссоединения давно потерянных друзей, но десять тысяч означали близкое родство между семьями, уходящее в глубь веков.

И еще рассказывали, что именно так Дост приветствовал своих самых верных вассалов.

Кусэй отвесил такой низкий поклон, что лбом коснулся поверхности воды.

— Мы бесконечно давно ждем твоего прихода.

— Таково же было и мое желание вернуться к вам. — Золотой мужчина небрежно указал на землю. — Прошу садиться, будьте моими гостями. Я предложил бы вам свое гостеприимство и угощение, но мое время быть хозяином еще впереди. — Ноги его пришли в движение: соединились, подтянулись ближе к торсу, и поза человека изменилась — он теперь сидел скрестив ноги, как сидят среди равных.

Ошеломленный внешностью человека, Рафиг резко опустился на прибрежный гравий, его примеру последовали остальные. Ему хотелось спросить золотого человека, кто он, но боялся услышать ответ.

— Не бойся меня, — золотой мужчина смотрел прямо на него. — Ты же ждал воплощения Доста, и вот дождался. Раньше меня знали тут под именем Кирана, но теперь я Нимчин. Я вернулся, чтобы выполнить обещания, данные твоему народу, моему народу.

Младший сын Кусэя Ахтар протянул руку в сторону металлического человека:

— Откуда нам знать, что ты и есть вернувшийся Дост?

— Узнаешь по своему страху и по своей надежде. — Фигура наклонилась вперед, опершись одним локтем о колено, другую руку милостиво протянула к Ахтару. — Ты, Ахтар, знаешь, потому что боишься быть недостойным своего права рождения среди Хастов, ведь ты не так мудр, каким был твой отец, и не такой воин, как твой кузен Рафиг. И надеешься, что я, в соответствии с легендарной мудростью Доста, найду для тебя место в мире, который я перестрою и обновлю. Так ведь?

Вызывающее выражение исчезло с лица молодого человека, он кивнул:

— Да, ты прав.

— И я знаю твое место в измененном мире. Ты выразил общее сомнение, потому что без этого сомнения вы не были бы людьми. Но мои слова тебя не убедили.

— Доста давно ждали, и на этот титул были претенденты. Чем ты отличаешься от них? — хмурился Ахтар.

Золотой человек раскинул руки в стороны:

— Не убедительно?

Рафиг с сомнением покачал головой:

— Демонстрация убедительна, но не меньшее впечатление производят крайинцы в доспехах Вандари…

— Но они все же не Дост, — договорил он за Рафига. — Ахтар, когда ожидают моего возвращения?

— Когда наступит самое страшное время.

— А сейчас не самое страшное время?

— Много поколений назад при распаде твоей империи погибли многие, а остальные разбрелись. — Это сердито огрызнулся в адрес золотого человека Васим, один из самых смелых воинов группы. — Вот тогда-то и было самое страшное время.

— Так ли это?

Васим торжественно кивнул:

— Слава империи для нас — только воспоминание. Порождение мечтаний, ночные миражи улетают, и после них остается горечь и разочарование.

Золотой человек поднял голову:

— А разве не сказано в Писании: «Горькие мечты и хорошая жизнь предпочтительнее обратного»?

— Да, конечно, но…

— Но вы полагаете, что Писание ошибается в этом вопросе? — Лицо золотого человека сморщилось, и черты сразу заострились. — Какая у человека в жизни самая большая радость?

Раздался лающий смех Кусэя:

— Быстрый конь, острый меч, возможность поразить врага, женщины, чтобы было тепло ночью, и три молитвы в день.

Золотой человек хлопнул в ладоши, и в горах этот звук отдался металлическим эхом:

— Когда мы владели империей, мы знали эту радость. Но наши сыновья и их сыновья ее забыли, они выстроили себе империю городов. Их жизнь была тяжелой, и только в снах они видели беззаботные дни и прежние скитания по свету. Они не прислушались к предсказаниям и были рассеяны по миру.

— Значит, Хасты были неправы в том, что захватили Гелор? — сощурился Рафиг.

— Ты, Рафиг, не считай своих предков глупыми за то, что они взяли город. Они поступили правильно. Они должны были это сделать, таков был их долг. — По золоченым губам скользнула легкая улыбка. — Ты хочешь знать, почему вы потеряли город.

Рафиг отшатнулся.

«Уже второй раз ты читаешь мои мысли. Ты знаешь то, что знаю я?»

— Ну, и почему Хасты потеряли Гелор?

— Так было надо, чтобы ты сейчас оказался здесь. Не потеряй вы город, ты бы не увидел того, что увидел сегодня. И не узнал бы того, что узнал. И не стал бы таким, какой ты есть, — никто из вас не был бы таким человеком, какие нужны мне.

Золотой мужчина медленно распрямился и стоя реял над поверхностью воды на высоте четырех футов.

— В легенде говорится, что я вернусь в самое тяжелое время, вот я и пришел. Время развала моей империи не было тяжелым временем, оно было благословением. Мы, истануанцы, происходящие от дурранцев, сумели вернуться к своему образу жизни. Мы познали свободу, неизвестную и непонятную тем, кто толпится в городах. Им живется легче. Для них неразличима грань между жизнью и смертью. Они стараются облегчить себе самую малую боль, не получая радости от преодоления боли, как умеем мы. Они отгоняют смерть, но превращаются в ее пленников, отвоевывают себе лишние годы жизни, но эти годы подчиняют исключительно борьбе за отстранение от смерти.

Нимчин — Рафиг вдруг почувствовал, что мысленно уже воспринимает золотого человека как Доста — вдруг обеими руками сделал жест воде, которая была под ним. В ответ на его жест из-под него выросла большая волна, но она не откатилась, а как бы застыла в виде рельефной карты всего Истану. Рафиг узнал местность по местонахождению Джебель-Квираны, но карта была значительно больше, она показывала территории далеко за пределами тех земель, по которым когда-то кочевали он и его предки. К югу он увидел горы Дрангианы и землю народа Аран. Выше Гелансаджара притаилась Крайина, как бандит, поджидающий момент для нападения на неосмотрительного путника.

— Это наш мир, братья мои, и время сейчас самое тяжелое. Крайние нужен Гелансаджар. Чужестранные хозяева Арана должны помешать им захватить Гелансаджар. Из-за этих враждующих интересов возникла угроза той жизни, которую мы знаем как лучшую.

— Крайина и раньше хотела захватить Гелансаджар, — Васим поднял ножны с шамширом. — Мы им не давали это сделать.

— Ты прослушал, Васим, — качая головой, Рафиг упрекнул красавца-воина. — Дост не сказал «хотят», он сказал «им нужно», а это совершенно разные понятия.

— Хотят или нуждаются — это не остановит кровь из их ран.

— Верно, Васим, но их нужда приведет к появлению гораздо большего количества ран, чем ты себе можешь представить. — Нимчин, говоря это, начал меняться на глазах. Его тело стало твердым и приняло резкие очертания. — Всего двенадцать лет назад в Юровии разыгрались сражения, подобных которым не было со времен моего первого воплощения. Когда Хастов изгоняли из Гелора, сколько воинов было у Шакри Авана?

— Десять тысяч? — Васим скрестил руки на груди.

— Почти двенадцать лет назад тиран Юровии потерял убитыми в десять раз больше этой цифры, когда уносил ноги из Крайины. Следующей весной он вернулся в Крайину с армией в два раза большей. И потерпел поражение. — Палец Нимчина вытянулся и постучал по водной поверхности карты в том месте, где находился город крайинцев Взорин. — Сейчас именно тут находится тот самый военачальник, который руководил армией Крайины. В одном месяце перехода от Гелора.

Васим ушел на задний план и, казалось, съежился. Рафиг чувствовал, как у него сжалось все внутри.

«Погубил сто тысяч человек и за зиму сумел собрать армию в два раза больше? Даже если объединить весь Гелансаджар и свести воедино все племена, число наших воинов не достигнет двухсот тысяч».

— Вот почему я пришел. — Метаморфоза продолжалась. Тело золотого человека превратилось в бруски с твердыми краями, пластины, зубчатые колеса и другие подобные предметы, какие Рафиг изредка видел выставленными на базаре Гелора — товары из Крайины. — У Крайины и у илбирийцев в Аране есть прекрасные кузнецы, они производят много мечей и другого оружия. У них есть огромные корабли, которые летают, внутри которых горит огонь и из сотен отверстий выплевываются металлические ядра, несущие смерть и разруху. Они достаточно сильны и могут возводить города и убивать людей в количествах, не поддающихся исчислению.

— Они могут разрушить все, что у нас есть, и сделают это, если мы их не остановим.

— А мы можем их остановить?

Нимчин молчал, пока не обрел снова свой человеческий облик, и тогда только ответил на вопрос Ахтара:

— Как бы ни была велика потребность Крайины завоевать нас, нам еще важнее остановить их вторжение.

Рафиг медленно поднялся на ноги:

— Но для этого потребуется объединить все племена Гелансаджара. Ты это можешь сделать, но требуется время, а его у нас нет, так ведь?

— Согласен, Рафиг Хает, времени нет.

— Если время — такой важный фактор, почему ты решил явиться именно нам?

Карта, созданная Достом на поверхности воды, снова превратилась в воду озера.

— Потому что вы все — Хасты или поклявшиеся им в верности. Вы хранили верность задачам, возложенным на вас моими предшественниками. Ваше предназначение — быть первыми среди тех, кого я призвал, и ваше назначение — быть для меня самыми необходимыми. Служа мне, вы осуществите все свои желания.

Перед глазами Рафига мелькнул образ Шакри Авана, лежащего в луже собственной крови.

«Находясь на службе Доста, я отомщу за отца и восстановлю честь рода».

Вождь Хастов наклонил голову:

— Жизнь свою посвящаю службе тебе, Нимчин Дост.

— Не распоряжайся собой так свободно, — золотой человек смотрел на Ахтара. — Ты доволен?

Юноша улыбался:

— Посвящаю свою жизнь службе тебе, Нимчин Дост.

— Отлично. — Дост развел руки в стороны. Со спины и из-под его рук выросла паутина сверкающих нитей, превратившихся в крылья. Пальцы вытянулись и стали похожи на пальцы летучей мыши. Нити дотянулись до их кончиков.

Один раз взмахнув своими сверкающими крыльями, Дост взлетел в небо:

— Вот вам первая задача. Через месяц, считая от сегодняшнего дня, вы будете во Взорине. Вы должны захватить и привести ко мне крайинца, говорящего по-нашему. Как вы это сделаете — ваше дело. Пленника привезете на юг. В должное время я явлюсь вам снова, и тогда начнем серьезную борьбу за наше будущее.

Дост быстро поднимался вверх и вскоре казался не более чем звездочкой, которая мгновенно пересекла небо в южном направлении, и золотой след, оставленный ею, растаял в небе. Рафиг следил, пока тот не исчез, по его лицу медленно расползалась улыбка. Ты оставил на небе след, как звезда, падение которой должно предвестить уход Шакри Авана. Когда он перевел взгляд с гор, поглотивших Доста, на ближний план, он увидел, что на него выжидательно смотрят его люди, на лицах их выражались страх и замешательство.

— Благословенны мы, кого первыми посетил Дост, — он уперся кулаками в бока. — Идите, точите мечи и седлайте самых быстрых коней. Уничтожать врагов на службе Досту — что может быть лучше такой жизни.

Глава 15

Королевская военная семинария, Сандвик, Беттеншир, Илбирия, 10 белла 1687

Урия Смит тер глаза в тщетной надежде избавиться от жжения. Физическая усталость была не так сильна, как душевная вялость. Кидд многого от него требовал и свои требования высказывал таким образом, что Урии приходилось мобилизовывать всю свою умственную энергию. У него мелькнула мысль — а вдруг он недооценивал Кидда, когда говорил Робину, что нашел себе достойного оппонента, но признаться себе в этом было выше его сил.

С самого начала службы у Кидда перевернулись все представления Урии о том, что ему предстоит. Урия ждал, что его обязанности сведутся к подаче еды, уборке помещения и всему такому, что слепому трудно сделать самому. Но — поразительно! — Кидд оказался в этом смысле самодостаточным. Он больше не подвергал Урию обидным тестам на его моральный облик, но у него были другие способы задевать его интеллект. При расстановке книг на полках Урия с самого начала решил разобрать их по категориям, а уже потом ставить по алфавиту фамилий авторов, и это оказалось очень утомительным, ему пришлось определять суть каждой книги, чтобы правильно выполнить задачу.

«И мне не пришлось потом ставить их на полки в том прежнем, простом порядке, в котором их расставил Чонси».

Когда Кидд спросил Урию о его системе расстановки книг, Урии пришлось подумать не один раз, но ему и самому понравилось, какой стала библиотека. Даже Кидд согласился, что его схема расстановки лучше, чем та, которая принята в семинарской библиотеке, где каждая книга стоит по алфавиту на фамилию автора, независимо от ее тематики, располагаясь строго по году издания.

В последний раз проверив, все ли в порядке в башне, прежде чем отойти ко сну, Урия еще раз взглянул на библиотеку и вздохнул.

«Я знал, что придется быть при нем вместо глаз, но не представлял, как оно обернется».

Утром он читал Кидду новый труд по теологии, автор рассуждал о природе человека и его позиции относительно Господа Бога и божественного. Автор — самоджитанец по имени Корт-ип-Харрил — доказывал, что тело человека — только сосуд для его души и что душа будет жить вечно. Разработка особых магий, способных изменить тело человека или воздействовать на него, по существу, осквернит этот сосуд: душа, соблазненная собственным могуществом, станет корыстной и гордой. С другой стороны, Аи лиф — это божественный дух, частичка Самого Господа, явленный во плоти. Господь не подлежит корысти и гордыне, так же и Аи лиф и его плоть. Поэтому совершаемые им чудеса — не от дьявола, хотя и отражают, как в зеркале, запрещенную магию. Ведь Аи лиф не обучал запрещенной магии своих учеников, он лишь укрепил их умение пользоваться тем, что дозволено. Значит, в его намерения входило, чтобы его последователи пользовались магией, направленной только на объекты физического мира.

Чтение завораживало Урию, хотя следить за истинным ходом мысли автора оказалось не так просто. Часто Кидд заставлял Урию прервать чтение книги ип-Харрила, взять другой том и читать из него отрывки, прояснявшие или затемнявшие отдельные вопросы этой дискуссии. Иногда после последующего первоисточника приходилось обращаться к третьему, и так далее. Урия и опомниться не успел, как уже на три-четыре книги отошел в сторону от текста ип-Харрила, а от обсуждаемых вопросов удалился на мили.

Ему казалось, что он так и не научится запоминать, на каком месте он отвлекся от чтения. Но почему же Кидд никогда не терял хода мысли? Урия понял — необходим какой-то метод, чтобы вернуться к нужному месту в книге. И додумался делать цифровые пометки в книге. Это была хоть небольшая, но все же победа. За нее он заслужил от Кидд а лишь одобрительный кивок, но Урия и это запомнил.

Изучение дуалистической природы человечества в сравнении с безгрешной душой Айлифа продолжалось до прихода почты. Урия рассортировал письма, прочитал Кидду обратные адреса. Слепой указал, по каким ящикам стола положить все письма, кроме одного, присланного из Рагузы. Сообщение о нем Кидд удостоил серьезного внимания.

— Вытащите третий ящик из левого шкафчика, поставьте его на стол, потом распечатайте письмо.

«Это что-то новенькое».

Урия подошел к шкафчику, нижние полки которого были закрыты дверцами. При открывании дверца слегка зацепила следующую полку, и Кидд буквально прошипел:

— Поаккуратнее, кадет. Урия беззвучно ухмыльнулся:

— Как пожелаете, сэр.

Ящики были старинные, каждый глубиной не более трех дюймов. В передней стенке каждого была вырезана ручка, поэтому Урия принял их за подносы. Вытаскивая нужный ящик, он обнаружил на ощупь еще одну ручку, напротив первой, и, взявшись за нее, легко справился с задачей.

Вытащив ящик на свет, он понял, почему Кидд настаивал на особой осторожности. Дно ящика оказалось шахматной доской с уже расставленными шахматными фигурками; партия была в разгаре. Неловкость или поспешность могла сместить фигуры. Осторожно, как человек, несущий полное до краев ведро молока, Урия опустил доску на стол.

— Ремий прислал ответный ход. Занесите этот ход в журнал записи игр и поставьте соответствующую фигуру на должное место. — Кидд повернулся лицом к Урии. — Надеюсь, вы умеете играть?

— Моя мама родом из Крайины, сэр, — нахмурился Урия. — Конечно, умею.

— Отлично.

— У нас дома меня никто не мог обыграть, сэр.

— Я не о том спрашиваю, кадет. Меня не интересует уровень вашей игры. Вопрос в том, знаете ли вы значение шахматных фигур. — Уголки его глаз сжались. — Следовательно, с системой обозначений вы знакомы?

— Вы говорите об илбирийской или крайинской системе, сэр?

— Об илбирийской. У крайинцев метод экономнее, но менее описателен. — Кидд прижал к подбородку вытянутые пальцы. — Что пишет Ремий?

Урия сломал восковую печать и открыл конверт.

— «Императорская ладья на императорскую горизонтальную линию один». — Над следующей строчкой молодой человек сдвинул брови: — А вот этого мне не понять. Тут написано: «Выкупаю воздушный корабль императора за защитника полководца и пешку защитника полководца».

— Вы признаете, что все-таки ваши знания о шахматах не вполне совершенны?

— Ум — одно, образование — другое, полковник. Даже самый мощный паровой двигатель бесполезен при отсутствии угля.

— Ага, наш первый прорыв! — Слепой кивнул, и в мягком свете настольной лампы золотом блеснули его глаза. — В Рагузе гордятся своей системой шахматной игры; у них игроки могут выкупать фигуры, захваченные противником. В нашем случае он хочет получить свой воздушный императорский корабль, который ходит по диагонали по белым клеткам. За это он предлагает мне защитника и пешку. Фигуры вернутся на свои исходные квадраты, если я соглашусь. Он, конечно, дает мне преимущество, потому что воздушный корабль и защитник считаются равноценными, но зато он быстрее введет в игру воздушный корабль, чем я своего защитника.

— Откажетесь?

— Наверное. — Кидд постучал пальцем по зубу. — Подумаю после обеда, а потом еще почитаем.

— Еще по теологии, сэр?

— Нет, наверное, о войне. Вы принесли мне новый том Колистана?

Урия застонал. Книга эта весом чуть ли не в тонну напечатана очень плотным шрифтом.

— Да, сэр, он вот тут стоит.

— Отлично. — От серебряных глаз снова веяло холодом. — И не переедайте за обедом. При чтении Колистана вялость недопустима.

Весь остаток дня и вечер занимались тем, что читали, расставляли книги на полках и снова читали. По мнению Урии, Колистан довольно точно обрисовал войны будущего.

— Он все правильно понимает, сэр, говоря о том, что в будущем армия станет защищать национальные, а не местнические интересы. Соответственно, будут формироваться ее кадры. В изменяющемся мире остается незыблемым то, что уже сегодня функционирует разумно.

— И что же вы имеете в виду, кадет?

— То, как организована наша армия, сэр.

— Вы хотите сказать, — прищурился Кидд, — что видите аналогию между концепцией Колистана и организацией илбирийской армии?

— На мой взгляд, это очевидно, сэр, — Урия отметил закладкой нужную страницу и закрыл книгу. — Странно, что вы не согласны.

— Почему странно, кадет? Колистан доказывает, что война — логическое продолжение международной политики нации. Он рисует сильное, хорошо обученное войско, созданное для конкретной цели — быть правительственным орудием подавления или чистки.

— Наша армия и есть воплощение этой концепции, полковник.

— Отнюдь нет.

Кадета удивила такая категоричность. Если бы так высказался капитан Айронс, было бы ясно — говорит, что в голову пришло, не заботясь о разумных доводах.

— Но, полковник, наши войска тем и занимаются, что поддерживают национальные интересы Илбирии. Сто лет назад они пытались сохранить Бренданию в составе империи, тридцать лет назад воевали с гурами в Аране, двенадцать лет назад вели войну с Лескаром. То, что делают наши войска, — как раз это и входит в концепцию Колистана.

— Вы ошибаетесь, кадет, — глаза Кидда блеснули серебряным блеском. — Наши войска поднимаются на борьбу по указаниям Господа Бога, чтобы содействовать Его планам.

Урия откинулся на спинку стула, тяжелый том Колистана давил ему на колени:

— Сэр, но, может быть, это и есть моральная основа действий короля! Ведь Ладстон часто диктует акции, которым впоследствии находится подтверждение в Писании. Конечно, такое подтверждение — «после драки» — не всегда может оправдать все действия, многое вызвано светскими и политическими причинами.

— То, что вы сейчас сказали, кадет, — справедливо, особенно вне пределов Илбирии. Но требования Господа к нашим войскам вполне отчетливы, и глуп тот командир, который их игнорирует, когда этого нельзя делать. Вспомним Крестовые походы против атараксиан. Там было несчетное число случаев самоуправства местных командиров, действовавших вразрез с предписаниями из Ладстона, и нам известно, какие несчастья это повлекло.

— Да, но так было до изобретения парового двигателя! Прежние воздушные корабли полагались на ветер как на движитель и зависели от капризов погоды. Предсказать их появление было невозможно, так что в конкретной ситуации приказы из Ладстона были бесполезны. Сейчас приказы отдают на основе надежной информации, а не такой, как раньше. И приказы теперь приходят вовремя.

— Разве это «вовремя»? Приказы месячной давности, вытекающие из донесений двухмесячной давности! — Кидд покачал головой. — Вряд ли вашему другу, брату Друри, покажутся своевременными приказы, которые он будет получать в Аране.

— Может, и так, сэр, но возникает вопрос: то, чем он будет заниматься в Аране, — это в интересах Господа или в интересах Илбирии и ее экономики?

— Если Господу не по душе будет то, что происходит в Аране, не сомневаюсь, Он даст знать о своем недовольстве.

— Вы хотите сказать, что справедливый Бог покарает воинов, выполняющих приказы свыше, которые ему не по душе? — Урия поднял брови в недоумении. — Почему надо наказывать местного солдата за выполнение приказа? Господу известно, что солдат считает свои действия соответствующими Его, Господа, интересам.

— Любопытная позиция, кадет Смит. Придется нам завтра вернуться к ип-Харрилу. — Кидд повернулся лицом к Урии. — Достаточно сказать, что если воин в своих отношениях с Господом честен, он получит знак относительно отдаваемых ему приказов.

— А если воин не получил такого знака, но полагает, что получил?

Лицо Кидда сморщилось, как от боли.

— Это тоже может обернуться несчастьем, кадет. — Он потер лицо руками, встал с кресла. — Я устал. Мне пора спать.

— А отвечать на ход Ремия? Если я его сейчас приготовлю, он завтра уйдет с утренней почтой.

Кидд начал было говорить, но встряхнул головой.

— Пожалуй, нет… Скорее всего, нет… — Он нахмурился, сделал шаг к двери в спальню, ударился бедром об угол стола. — Доску можете убрать. Я сплю на ходу.

— Как пожелаете, сэр.

Кидд прошаркал в спальню и закрыл дверь, не дав Урии заглянуть в неосвещенную комнату. Ожидая, не позовет ли Кидд на помощь, Урия расставил книги по полкам, после чего вернул шахматную доску в шкафчик.

И тут вдруг почувствовал приступ гнева. Теология по утрам, военные действия после обеда и по вечерам, дискуссии все о той же теологии — все это бессмысленно! И весь предстоящий год на службе Кидду будет повторением сегодняшнего дня. А через месяц Урия просто спятит.

«Неудивительно, что Малверн начал воровать».

Пребывание среди книг, в этой комнате, давило ему на психику. Книг было слишком много, Урия знал, что ему предстоит прочесть их все и запомнить прочитанное, но чего ради? Он мечтал быть простым солдатом, сражаться за короля и свою страну и заодно уж — за мартинистскую церковь. А Кидд демонстрирует ему свое превосходство, замучивая до смерти фактами и философскими концепциями в таком количестве, какое никто не в состоянии усвоить.

«Найти способ и нанести встречный удар Кидду!»

Пока Урия рассматривал шкафчики с полками — шахматными досками, у него в голове неожиданно возник план.

«Всего лишь следствие того, до чего он уже меня довел».

Его осенило, что Кидд умудрился как-то запомнить, где в комнате размещается каждая игра из тех, которые он вел. В каждом шкафчике было по пять ящиков, значит, Кидд одновременно ведет тридцать игр с разными противниками. Он знает позицию каждой фигуры и, вероятно, продумал каждую игру на несколько ходов вперед.

«Сражение между нами ведется на его поле».

Пока обстановка больше под контролем у Малачи, чем у Урии, слепой может верховодить. Любая утрата им контроля будет на пользу Урии, чем Урия воспользуется в своих интересах.

С холодной улыбкой Урия решил разместить ящики с играми по алфавиту имен противников.

«Значит, когда придет почта, я буду знать, где искать ящик, а Кидд — не будет».

Для начала он вытащил все ящики из шкафчиков и расставил по всей комнате. На досках были разные комплекты фигур. Основное различие было в наличии фигуры, которую юровианцы называли «воздушный корабль». В некоторых — в антикварном комплекте и в двух из Арана, — имелись фигуры корабля под парусом, в других вместо этой фигуры был убийца, вор или наложница. Фигурки одного комплекта были непристойными, но это не удивительно — комплект из Занта.

Переместить ящики с играми труда не составило, хотя список противников по переписке с Киддом удивил его дважды. Во-первых, одна игра остановлена на двадцати ходах, в ней Кидд играл черными против принца Тревелина. Последний ход, судя по журналу записи игр, сделал Кидд, дата — 14 аркана 1685. Значит, письмо пришло в Вулфсгейт всего за неделю до смерти принцессы Рочел.

По спине Урии пробежал холодок. Сначала он обрадовался, когда увидел, что принц Тревелин — противник Кидда в шахматной игре, вот и раскрытие тайны их знакомства. Но от этого открытия как-то пропала грусть от смерти принцессы Рочел и любовь мужа к ней казалась уже не такой глубокой.

В память принцессы он поставил ящик с этой партией на нижнюю полку, под партией с Ремием, и сделал точкой отсчета ее имя.

Еще удивила его доска, на которой не было сдвинуто ни одной фигуры. Комплект изготовлен из клена и кедра, фигурки типичны для Илбирии и вырезаны гораздо грубее, чем в других комплектах. В журнале записи игр отмечено, что игра начата 12 белла 1677, но Урия не придал значения этой дате, хотя отметил, что это годовщина окончания войны с Лескаром. Он не узнал почерк, которым сделана эта запись, но понял, что здесь был какой-то другой помощник. Ясно, Кидд решил играть черными и ждал первого хода противника.

Самым странным было вот что: не стояло имени противника.

«Может, Кидд ждал, что кто-нибудь ему напишет и начнет новую игру? Но тогда он не записал бы дату начала партии, верно? Да, странно, как и все, что связано с полковником Киддом. — Урия пожал плечами. — Хоть кто-то сообразил, что не стоит связываться со стариком Серебряные Глаза. И я когда-нибудь тоже поумнею».

Юноша поставил эту партию на полку номером первым, на слово «аноним», и закрыл дверцы шкафчиков, устранив все свидетельства своего предательства. Бросив последний взгляд вокруг, он задул настольную лампу и удалился в свою комнатенку.

От усталости Урия просто рухнул на постель. В голове у него на полях, испещренных клетками, разворачивались битвы деревянных воинов. Сначала он улыбался от радости, что взял под контроль хоть что-то в своей новой обители, но это чувство быстро испарилось. Сон не приходил, и с каждым моментом бодрствования в душе Урии разрастался стыд.

Его охватила дрожь, как будто он уснул в сугробе.

«Конечно, полковник Кидд — неприятный работодатель, но он ведь слепой. А ради милости Господа… — Он подумал, как жестоко он отыгрался на слепом, и ощутил во рту кислый привкус. — Принц посоветовал мне учиться у гения, а я оказался таким мелким и глупым».

Он отбросил покрывало и готов был выскочить из постели, когда буквально подпрыгнул, услышав резкий крик, потом грохот и последовавший за ним сухой треск раскалывающегося дерева. Урия выскочил из кровати. В одном нижнем белье он ринулся через комнату и в темноте налетел голенью на стол. Ухватившись за голень, ругаясь, он прыгнул вперед.

— Кто здесь?

Неразборчивое бормотанье и рычание заставили его повернуться к шкафчику, в котором раньше стоял ящик с партией Ремия. Он услышал легкие удары — это катились по доске фигуры, потом почувствовал, как шахматные фигуры сыплются на него, как невидимый в темноте град. Отпустив голень, он сделал шаг в направлении шкафчика, но правой ногой наступил на пешку. От боли прыгнул назад, и тут ящик ударил его в грудь, и он упал на пол.

«Надо зажечь свет!»

Не вставая, он пополз в направлении стола. Он слышал, как шахматные фигуры с треском отлетели от стола, когда он подтянулся и присел на корточки позади него. Дотянувшись до ящика, достал спичку, зажег ее и прыжком поднялся, чтобы зажечь лампу. Повернул фитиль, выдвигая его целиком, и вся комната осветилась.

Все в Урии самопроизвольно сжалось, он быстро приподнял лампу и загородил ее своим телом. Малачи Кидд, возбужденный, с видом душевнобольного, вырвал последний ящик из шкафчика, перемешал пальцами рассыпавшиеся фигурки и небрежно отшвырнул все в сторону. Доска взлетела в воздух и разбила бы лампу, если бы Урия вовремя не отодвинул ее на безопасное место.

Кидд отвернулся от этого шкафчика и бросился к другому, где находилась доска с анонимной партией. Слепой вытащил ее, торжественно поднял вверх. «Вот она!». Он подбросил ее вверх, а сам шлепнулся на пол и уселся, скрестив ноги, как бы ожидая, что фигурки дождем посыпятся на него. Доска упала, ударив его по плечу, и отлетела с резким грохотом.

Урия через комнату перебежал к нему, поставил лампу на стол:

— У вас ушиб, сэр, над правым глазом. — Кадет оторвал клочок ткани от ночной рубашки полковника и, скомкав, приложил к ране. — Что вы тут делаете?

Кидд поднял глаза на него, как будто эти глаза из серебра смотрели.

— Я его видел.

— Видели кого, сэр?

— Доста. Я видел его. Теперь я понял. — Он вытянул перед собой руки, как будто укачивал в них ребенка. — Он был таким крошечным, таким беззащититным. И целиком из золота. Не херувимчик и не произведение искусства, а механизм. Младенческий механизм. И Он сказал: «Се твой подопечный».

«Ну да, споткнулся о перевернутый стул, получил удар доской по голове, и это довершило то, что сделали с ним лескарцы в Глого. Полное размягчение мозгов».

— Вы слышали, что младенческий механизм говорил?

— Ну, ты просто идиот. Со мной говорил Бог. Я теперь понял. — Кидд так схватил Урию за запястья, что тому стало больно. — Приближается время Его явления.

— Сэр, у вас ушиб головы, серьезный ушиб.

— И раньше я это видел. Видение приходило, когда я спал.

— Значит, плохой сон, сэр.

— Да вовсе нет. Это было послание от Бога. Он говорил.

Урия высвободил запястья из рук Кидда, затем заставил Кидда прижать ко лбу уже окровавленную повязку.

— Сэр, вы ушиблись. Вам надо к врачу.

— Нет! Со мной все в порядке. Ты же сам спрашивал, дает ли Бог знать, что Он недоволен каким-то поступком; да, Он дает знать. Сегодня Он дал знать. Мне. — Кидд схватил помощника за плечи, капля крови текла по его лицу. — Посмотри на доску. Смотри на нее. Смотри!

Настойчивость в голосе старика заставила Урию взглянуть на ящик с шахматной доской. Урия даже не знал, как он падал — вверх ли доской, но даже если и так, он представлял, что там может быть: по доске будет раскидана горсть опрокинутых фигурок.

«Успокой его, согласись, потом сбегай за помощью».

Но, опустив глаза на доску, он задрожал, даже еще не совсем поняв, что происходит. Ящик действительно упал доской кверху, каждая фигурка стояла на своей клетке, на своем основании. Пять фигур сдвинулись с исходных позиций. Белый полководец перешел на целую горизонталь вперед пешки, стоявшей перед ним, сделав, по мнению Урии, запрещенный ход. Помощник черного полководца также перескочил через стоявшую перед ним пешку, но этой фигуре позволяется так ходить — игнорируя фигуры между ним и конечной клеткой. В этой позиции он защищал пешку черного короля, которая прошла вперед на две клетки. На поле белых помощник короля вышел и встал рядом с полководцем, создавая угрозу черной пешке.

У Урии пересохло во рту. Фигуры этого комплекта, когда он смотрел на них раньше, с двух сторон были покрыты резьбой — илбирийскими символами. Теперь у белых ладьи были медведями, а не волками. Он знал, что не мог ошибиться, когда рассматривал их раньше: ни в одном комплекте не было противостояния Илбирии и Крайины, но сейчас фигуры стояли именно так. И что еще хуже, черный король был похож на принца Тревелина, помощник короля — на Робина, а у помощника королевы были крошечные глазки из серебра.

А шагнувшая вперед пешка короля была просто копией Урии.

А уж совсем поразительным было присутствие тридцать третьей фигурки на клетке, на которую нападали белые и которую защищали черные. Вырезанная из дерева с золотистым отливом, она была похожа на младенца. Она лежала на спине в центре доски и казалась беззащитной, но позиции черных фигур означали, что взятие этой фигурки дорого обойдется белым.

— Я не понимаю, полковник. Новая фигура, это ведь запрещено. Это ненормально.

— Нет, все нормально, Урия, в глазах Бога. — Слепой указал безошибочно точно на крошечную золотую фигурку в центре шахматной доски. — В Гелансанджаре разрешается скачок полковника в начале партии. А это Дост, между Крайиной и Араном. Предсказание вполне понятно.

— Что понятно?

— Мы едем в Аран. — Залитое кровью лицо Кидда улыбалось. — Дост в опасности, и из Арана мы начнем операцию по отысканию Его.

Глава 16

Воздушный корабль «Сант-Майкл». Возле побережья Феррата, 12 белла 1687

Вечернее солнце отбрасывало пунцовые и пурпурные блики на редкие облака. Робин Друри поднялся на палубу под крылом «Сант-Майкла». Он откашлялся, давая знать о себе.

— Брат Друри явился согласно приказу, сэр. Лонан Хассет был один на открытой верхней палубе

«Сант-Майкла». Он медленно обернулся с улыбкой:

— Спасибо, что пришли сразу, мистер Друри. Вольно. Я хотел бы отметить, как ловко вы управлялись с яликом.

— Для меня это не проблема, сэр, — Робин спокойно пожал плечами. — Я обязан тренироваться во всех заклинаниях, которым обучен, если вдруг придется высаживаться на другой воздушный корабль.

— Но управлять яликом — это не лететь под крыльями, а воздушные течения в этом регионе, у южной части материка Феррат, довольно ненадежны.

— Сегодня нам повезло, сэр, — день был безветренный.

Хассет медленно кивнул:

— Не многие выпускники Сандвика отличаются такой скромностью.

— Гордость — один из семи смертных грехов, сэр.

— И не многие из ваших умеют так, как вы, пользоваться заклинаниями при полете. Вы не захотели стать аэромансером, а могли бы. Что так?

Робин замешкался. Его командир имел все права задать ему любой вопрос, и обязанностью Робина было отвечать. Приватности и секретам не было места в организации, в которой жизненно необходимо абсолютное доверять коллегам. Однако Робин предпочел бы, чтобы за него говорили его поступки, зачем расшифровывать начальству их мотивы? Зачем капитану эти сведения о нем? Но другому человеку не доверили бы командовать дредноутом.

— Если позволите, я вам напомню, сэр, что до поступления в Сандвик я служил в воздушном флоте. Я бесконечно уважаю аэромансеров, но, помнится, во время войны с Лескаром я все силы прилагал, чтобы ни с одним из них ничего не случилось. Лучше я буду убивать вражеских аэромансеров, чем ждать, пока враг убьет меня.

— Но, знаете ли, те из нас, кто поработал аэромансером, выросли до командования такими воздушными кораблями. — Хассет погладил дубовые поручни на носу палубы. — Когда командуешь таким кораблем, в твоем распоряжении целый контингент этирайнов, вас ведь это устроило бы?

Прежде чем ответить, Робин обвел взглядом весь корабль. С палубы под крылом он был виден целиком. На трех изящных мачтах, поднимающихся над воздушным рулем, трепетали флаги. Двойные пропеллеры на корме, вращаясь с хриплым жужжанием, несли корабль по небу. Порывы ветра немного остужали Робина, редкие облака завивались вихрями вокруг передних и задних крыльев корабля.

«Вот бы покомандовать таким кораблем!»

— Позвольте быть откровенным, сэр.

— Позволяю. — Хассет смахивал на пугало — ветер рвал на нем одежду и взъерошивал каштановые волосы.

— На войне я видел много командиров кораблей — из Сандвика и других, которые слишком любили свои корабли. Ну да, для большинства из нас корабль — как жена или любовница, он требует тебя всего, но для некоторых их корабль — просто как наложница. Такие рискуют чем угодно ради славы, мечтая перевестись на новый корабль, еще больший. И в этой их погоне за властью погибают их люди.

— Когда мой «Меридмарч» спустился в Лескаре, я потерял половину команды — сотню авиаторов, — бесстрастно произнес Хассет.

— Я знаю, сэр, но если бы вы не посадили «Меридмарч», тогда «Ла Адмирасьо» прикончил бы «Сант-Бригит». А вы дали ей возможность уйти, сэр, — осторожно улыбаясь, сказал Робин. — Нет ни одного человека в воздушном флоте, кто не восхищался бы вашим поступком. В подобных обстоятельствах я и сам захотел бы принять такое же решение, но не уверен, что смог бы, так что мне лучше не браться за командование кораблем.

— Вы, мистер Друри, опять проявляете скромность, которая вас украшает. — Хассет сцепил руки за спиной. — Этого и следовало ожидать. Я помню, каким путем вы поднялись на борт, и наслышан о вас от Мак-Аллена.

— Не слушайте Мак-Аллена, сэр, — вздохнул Робин. — Он знает меня еще по тем временам. У него детей никогда не было, вот он меня и воспринимает как сына. Ну а как подняться на борт… Видите ли, есть офицеры для флота, а есть для команды, и, к сожалению, — за исключением вас и еще некоторых, — это не всегда одно и то же.

— Конечно, хорошо, когда в момент раздачи новых назначений при дворе окажутся друзья, но выживешь ты или погибнешь в сражении — это зависит от твоих людей. А когда с неба посыплется металлический град, лучше пусть меня уважают подчиненные, чем у меня будет какой-то покровитель сверху. — Робин слегка улыбнулся. — Я старался объяснить свою позицию кадету Смиту. Он парень находчивый, но считает, что поэтому ему в жизни все сойдет. Вот если Урия на самом деле возьмется за себя, серьезно поработает и станет офицером для команды, ему гарантировано руководство самыми лучшими кораблями воздушного флота.

— Со временем увидим. Не сомневаюсь, что полковник Кидд сделает из него человека, — серьезно заметил Лонан Хассет, — Хочу, чтобы вы меня поняли: я очень ценю, что у меня в команде оказался человек, готовый не ограничиваться рамками служебного долга, например, умеющий посадить ялик на нашу станцию в Феррате или повлиять на упрямого кадета. Хотелось бы услышать ваши соображения, как еще больше сплотить команду «Сант-Майкла». Команда меня устраивает, но в Аране обстоятельства несколько другие, и хотелось бы, по возможности, держать все под контролем.

— Простите мой вопрос, сэр, а что — в Аране нас ждут какие-то сложности?

Хассет пожевал губами, прежде чем ответить.

— Вы сами служили в воздушном флоте, мистер Друри. Сами знаете — вдали от дома команда становится неспокойной. Аран — место, чуждое нам. Я понимаю, страна жаркая, многонаселенная, там полно языческих храмов и жесткая кастовая система. Представляете, чтобы из одной касты перейти в другую, уровнем выше, надо умереть и родиться снова.

— А в низшую проще, сэр?

— Да, насколько я понимаю. У них преступлением является такой поступок, эквивалентного которому у нас нет. А их наказания просто варварские. Тут карают сжиганием на костре за такое, за что у нас бы просто выпороли. И это — если вы совершили преступление против народа, а не против тысячи и одного бога, которым они поклоняются. — Хассет с недоумением покачал головой. — И у них, не забывайте, велика обида на нас. Мы тридцать лет у власти в Аране, то есть целое поколение выросло в своей стране под властью чужеземцев. Они вправе раздражаться, а значит, возможны волнения.

— Да еще и от крайинцев можно ждать чего угодно, — добавил Робин.

— Ну, крайинцы — сейчас не самая главная наша забота, — прозвучал новый голос.

Робин обернулся и преклонил колено:

— Ваше высочество!

— Прошу вас, мистер Друри, встаньте. — От сильного ветра полы синего сюртука развевались и бились о ноги принца Тревелина, как волны о сваи причала. — Я просмотрел ваш проект, который вы с молодым Смитом представляли в Сандвике. Должен похвалить ваш анализ — ваши соображения совпадают с моими предчувствиями относительно намерений крайинцев в Центральном Истану. Но меня в вашем отчете обеспокоил не столько возможный захват Гелора крайинцами, сколько другое.

— И что же, сэр?

— Ваш источник информации о Гелоре.

— Тощий Хоппер? — Робин одернул себя. — Я хочу сказать, Саймон Хоппер. Он клерком работает в форме «Торговля Гримшо». Им из Арана приходят отчеты, и он для меня кое-что переписал оттуда. В основном слухи, и мы с Урией извлекли самую суть. Если что-то было важным в военном отношении, я уверен, мы это переделали.

Принц поднял руку. Он был меньше ростом, чем его собеседники, на несколько дюймов, но спокойная уверенная внешность вселяла в людей уважение к нему.

— Виконт Хеджли любезно передал нам сведения по военным вопросам, хотя его цифры завышены — а у нас есть с чем сравнить. Меня ведь что беспокоит? От него мы получили больше результатов разведки из Центрального Истану, чем из своих источников. У него, понятно, есть агенты в Дрангиане, и не сомневаюсь, что и в Гелоре, если еще нет, к концу лета появятся.

— Много лет назад я работал на заводе и помню, как какой-то лектор рассказывал, что наша торговля на севере не заходит дальше гор Гимлан. Я не знал, что наш король разрешил вести торговлю вне Арана, — нахмурился Робин.

— Он не разрешал, но торговцев ничто не остановит, они всегда стремятся торговать и за пределами Арана, и в Центральном Истану. Вспомните, наши колонии в Брендании восстали и завоевали себе независимость век назад, — насупился принц. — У нас при дворе считают, что эта история может повториться в Аране.

— Но, ваше высочество, если местный народ попытается объявить себя независимым и действительно вырвет независимость у Илбирии, что тогда остановит крайинцев от нападения на Аран?

— Совершенно правы, мистер Друри, но есть два обстоятельства. Первое: их экономика настолько уже развита, что они могут покупать оружие и вооружать столько наемников, сколько понадобится для защиты их имущества. У большинства торговых фирм уже сейчас есть свои наемники, и делаются дальнейшие шаги в этом направлении. Если они настолько богаты, то смогут подкупить князя Арзлова, чтобы он не вторгался в Аран, а начал гражданскую войну в Крайние.

Робин недоверчиво покачал головой:

— Урия очень много прочел об Арзлове, ведь вся эта литература написана на крайинском языке. Но у меня не сложилось впечатления, что его можно подкупить.

— Эти-то люди и опаснее всего, которых за золото не купишь.

— Второе обстоятельство, — мысль принца подхватил Хассет, — это создать ситуацию, при которой Крайина или Илбирия окажутся не в состоянии начать интервенцию, чтобы справиться с восстанием.

Этирайн не удержался:

— Напрашивается очевидное решение — разжечь войну в Юровии между Крайиной и Илбирией. И этим развалить экономику Крайины, а войска Илбирии удержать подальше от Арана, поближе к дому. Страшно даже подумать о такой возможности.

— Война нужна не воинам, — с отвращением произнес принц. — Воины знают ей настоящую цену — это кровь и трупы. А вот торговцы наживаются на войне и на ее последствиях, у них свой счет.

— Такое решение было бы предательством, верно? — поежился Робин.

— Согласен, мистер Друри, — кивнул принц, блестя зелеными глазами, и подчеркнул: — К сожалению, у нас нет доказательств, что кто-то вынашивает такое намерение. Что не означает, что этого нет, просто они соблюдают осторожность. А мы тем более должны быть осторожны в противодействии им.

— Получается, что мы попадаем в более сложную ситуацию, чем я себе представлял, — приуныл Робин. — Когда мы разрабатывали «гипотетическое сражение» между Крайиной и Гелором, наш выбор всем показался странным. А если бы мы смоделировали действия наших войск против наших граждан в Аране? Все были бы удивлены, ну а я с гарантией не получил бы назначения в Аран.

— Наша цель и состоит в том, мистер Друри, чтобы не допустить ничего подобного, — принц улыбался, но как-то неуверенно, и Робину не стало легче. — Если мы справимся со своей задачей в Аране, тогда все эти сражения останутся гипотетическими.

— Если позволите, я бы спросил вас, сэр, каковы, по-вашему, наши шансы?

— Надеюсь, хорошие, мистер Друри. — Принц перестал улыбаться, его губы превратились в жесткую линию. — Но пусть ваши этирайны не позволяют заржаветь своим клинкам на случай, если я ошибся.

Глава 17

Воздушный корабль «Леший», Мяда, вблизи Мясова, 18 белла 1687

Откинув с лица пряди черных волос, раскиданных ветром, Наталия вошла с палубы в салон воздушного корабля «Лешего». С палубы под крылом бригантины видно было очень далеко, а из этой огромной каюты с иллюминаторами в трех стенах открывалась совсем уж бесконечная даль. Под воздушным кораблем, как зеленый ковер, расстилались плодородные равнины. Река Муром серебряными кольцами неспешно вилась по зелени лугов, и в ее кольцах уютно размещались деревеньки, как грибы в лукошке.

Смена холмистых лесных территорий провинции Муромщины землями Кроды и зелеными равнинами Мяды — это не просто другая география. Здесь, в провинциях, не было холодной, строгой официальности, присущей столице империи. Нарашал Геннадий Кузусов взял себе первой женой сестру Наталии Марину, а в награду за заслуги в войне с Лескаром его назначили такарри Мяды. Кузусов был фанатично предан тасиру, но приморской культуре Мяды покровительствовал, и здесь привилегированные персоны вели ленивую, бездельную жизнь.

Жизнь в Мяде и Мясове была легче, темп жизни — не таким безумным, как в столице. Город Мясово был недавно перестроен и имел все бытовые удобства. Новые дома освещались газом, в подвалах имелись огромные паровые котлы, которые гнали тепло вверх по чугунным трубам. В Мясове зимы были не очень холодными, но центральное отопление, если верить посланиям сестры, воспринималось как чудо.

«И мои магические способности развести костер — которые так ценились в Муроме в разгар зимы — благодаря техническому прогрессу стали ненужными».

Были и другие проявления прогресса: стальные каркасы зданий, встроенные лифты, без усилий поднимающие людей на высоту в семь-восемь этажей, — город был несомненно современным и уверенным в своем превосходстве над остальными городами мира. Таким настроением был охвачен весь высший класс города, и это проявлялось в ночных кутежах, какие бывали в Муроме только в фестибре. Когда Наталия была тут в последний раз — перед прошлой поездкой во Взорин, — ее ошеломила бурная светская жизнь. Она не стала бы останавливаться здесь, если бы не соскучилась по Марине и обрадовалась шансу повидаться с ней.

Думая о сестре, Наталия опустилась на скамью под иллюминатором, на мягкие подушки. Из окна был виден ялик «Лешего» крестообразной формы, предназначенный для этирайнов. Он подлетал к корме. Ялик был слишком мал, чтобы можно было поставить паровой двигатель, но на нем были мачта и квадратный парус, наполненный ветром. Маленькая воздушная лодочка быстро догнала большой корабль и исчезла из виду — через грузовой люк в дне вошла в корабль.

«Я и без Марины остановилась бы в Мясове. Если бы я поехала прямо во Взорин, то всем бы это могло показаться подозрительным и необычным. Какая такая забота меня погнала? Я еду с поручением отца, и не надо демонстрировать спешки. Пока никто во Взорине не видит в моем визите ничего необычного».

В ответ на ее просьбу приехать оба — Григорий и князь Арзлов — прислали сердечные приглашения, а Григорий еще и позаботился, чтобы она добиралась с удобствами. Арзлов прислал официальное приглашение, настолько искреннее, что Наталия насторожилась и забеспокоилась. Она знала — он что-то задумал, и собиралась выяснить его планы за время своего пребывания.

Она засомневалась — не слишком ли быстро сделала выводы. Конечно, с князем Арзловым необходима осторожность, но ее недоверие к нему, возможно, было сильно преувеличено, равно как и его параноидальная подозрительность к жрецам Волка. Не доверяя ему, она недооценивала и опасность от илбирийцев; как бы тут не прохлопать реальную угрозу государству.

«Пожалуй, не стоит так беспокоиться из-за Арзлова. Но нельзя выпускать его из поля зрения. — Она встряхнула головой и растянулась на лавке под окном. — Будет у меня время обдумать все это попозже».

На горизонте появилось Мясово. Капитан говорил — прибытие через три часа, хватит времени подготовиться к приему.

Из персональной кухни салона вошла Полина с серебряным подносом, на котором было два яблока, хлеб с сыром и пустой стеклянный бокал, а бутылку она несла под мышкой. Полина опустила поднос на тиковый стол в центре каюты, откупорила бутылку и налила в бокал прозрачную жидкость, после чего воткнула пробку на место и оставила бутылку на столе.

— Капитан Седов просит извинить его, ваше высочество. В этой местности он ведет торговлю с купеческой семьей, но два дня назад умер глава этой семьи. Наши люди явились к ним как раз во время похорон, и вот лучшее, что смогли раздобыть.

Наталия присела к столу, прижав руку к груди:

— Они ведь получили компенсацию?

— Для них честь — услужить вашему высочеству.

— Так не пойдет. Налей мне ванну, потом скажи капитану Селову — пусть пошлет ялик к этой семье. Я подарю им тот рулон желтой ткани, который везу сестре. Марина обойдется без желтого, хватит ей и остальных цветов радуги. Все равно ее желтое толстит. Поторопись.

— Да, хозяйка.

Худенькая служанка открыла дверь в ванную и отвернула краны. В огромную ванну из чугуна и фарфора хлынула вода: дымящаяся горячая — из одного крана, холодная — из другого. Полина всыпала в воду какие-то синие кристаллы, и аромат роз проник в каюту.

После того, как девушка ушла, Наталия начала раздеваться. На воздушном корабле она предпочитала одеваться в мужской костюм для верховой езды: сапоги, облегающие лосины, белую блузу и шерстяной жакет.В этом костюме было не холодно. Она вообще-то обычно носила юбки, но на борту воздушного корабля с его узкими коридорами и крутыми трапами юбки неуместны.

«Конечно, в Мясово надо приехать в платье. Полина что-нибудь выберет. Собственно, какая разница, что надеть».

Через час в доме у сестры Наталия будет обряжена во что-нибудь новое — по последнему писку мясовской моды этого лета — и вывезена на первую сегодняшнюю вечеринку.

Сбросив одежду, Наталия прошла в ванную. Она плотно закрыла краны и щеткой размешала воду. Попробовала температуру пальцем ноги, добавила холодной воды, снова перемешала и нашла, что вода немного горяча, но и так сойдет. Закрутив волосы, она завязала их лентой для купания и подняла вверх, после чего забралась в душистую горячую воду.

Лежа на спине, она улыбалась, вспоминая свой прошлый визит в Мясово. Казалось, все, с кем она разговаривала, знали о ее романе с Григорием Кроликом и хвалили его. Мясово — его родина, он тут учился, и все гордились тем, что Григорий сделал для восстановления города из руин. Его считали спасителем. Он не только изгнал орды лескарцев, но после войны воздвиг новый город из пепла, оставленного врагами.

Наталии даже показалось, что и к ней лучше относятся не из-за того, что она тасота, а из-за любви Кролика к ней. Необычное наблюдение. Она уже привыкла к тому, что пользуется в народе уважением и преклонением как дочь тасира.

В Мясово народ воспринимает ее иначе.

Когда ей представляли кого-то в любом другом городе Крайины, она заранее знала, как пойдет беседа. Она научилась с легкостью предугадывать стандартные вопросы и отвечать остроумно и очаровательно. Отработанная искренность позволяла ей соперничать с самыми великими актрисами Крайины, и собеседники никогда не сомневались, что произвели неотразимое впечатление на нее своими добродушными шутками.

В прошлый приезд в Мясово она заметила, что здешний народ больше интересуется Григорием, а не ею. Наталии нравилось говорить о нем, слушать, и узнавать новое из рассказов знающих его людей. Григория здесь откровенно обожали, и благодаря этому она стала больше его любить и лучше понимать. Она быстро поняла, что Григорий Кролик — истинный сын Мясова, и это ее заинтриговало.

Но в ее глазах у Мясова был один недостаток. Народ тут любил азартные игры, вист, трик-трак, а не ее любимые шахматы. Для них шахматы были игрой слишком строгой и со слишком многими правилами, чтобы служить развлечением. Ее поражало, с какой легкостью жители Мясова выбрасывали огромные суммы на ерунду, но одновременно и нравилось.

«И это так идет городу — такому восхитительному и новому».

Визит в Мясово, перед тем, как ехать к Григорию, еще раз открыл ей глаза на него. Она была уверена, что тут сыграло роль отношение Григория к ней. Трудно надеяться, что в этот раз будет так же здорово, как в прошлый, но хоть частично повторилась бы магия прошлой поездки. Раскованность и страстность людей, проживающих за пределами столицы, были ей чужды, но она привыкнет со временем, ведь сестра привыкла.

«Но не забыть главную цель поездки. — Наталия серьезно кивнула себе. — Если есть угроза отцу или моему народу, я ее искореню».

Глава 18

«Горностай». В небе над Глого, 18 белла 1687

— Уф! — Урия ударился головой о главную балку каюты и с воплем отпрянул. Помрачнев, сел снова на деревянную скамью, чуть не столкнув тарелку с едой, стоявшую на скамье между ним и Киддом.

Старый капитан «Горностая» поднял голову и скривил губы в усмешке.

— Вашему племяшу, видно, нравится стукаться о мой потолок, все никак не уймется. — Толстяк хрипло засмеялся, отрезал еще один кусочек темной сушеной говядины и запихал его за щеку. — Будь осторожнее, парень. Как вылетят все мозги, так мы тебя тут же — за борт.

«Я бы и сам выпрыгнул, да неохота тебя осчастливливать». Урия потер заметно растущую шишку.

— Как вылетит достаточно мозгов, можно будет вступить в вашу команду.

Но эти слова не понравились капитану Оллису.

— В моей команде ребята получше тебя, малый. По крайней мере, знают, какой головой думать. Где тебе до них! Самый тупой из них не стал бы наставлять рога его преосвященству кардиналу Гароу. Но ты, парень, обходился своим умишком, и если бы твой дядя, святой человек, не устроил тебя на «Горностай», то тебе светило бы веселенькое будущее. Аран — вот единственное место для таких недоумков, если надо скрыться от церкви. И все же, говорю для твоего же блага: такой болван, как ты, всюду нарвется на неприятности.

Урия скорбно повесил голову. Он уже заметил, что при виде такого смирения Оллис обычно раньше заканчивает свои наставления. Под разглагольствования Оллиса о каком-то своем знакомом, сделавшем какую-то глупость в Аране, Урия выбрал твердый бисквит и постучал им по краю скамьи. Сухарь не раскрошился, но зашевелились обитающие в нем черви. Урия еще пару раз стукнул сухарем, разломал его пополам и вытащил двух белых червей с черными головками.

Грызя с краю черствый бисквит, он кивал с видом раскаяния:

— Да, сэр, дурак я дурак.

Оллиса это ни капельки не смягчило, и он продолжал свой рассказ о безмозглости и ее тяжких последствиях.

«Если твоя команда так умна, откуда такой запас историй об их глупости?»

С начала путешествия, помня советы Робина, как важно установить хорошие отношения с командой, Урия энергично взялся помогать подготовке «Горностая» к отплытию. Он быстро выполнил данные ему поручения и даже нашел способ облегчить их исполнение.

Кое-кто из команды ворчал, слушая его подсказки, как добиться большей эффективности, но в конце они все-таки стали все делать по его советам.

Команда была не так уж плоха, просто грубые и невежественные люди. В первый вечер в пути он даже обедал вместе с ними, во-первых, надеялся подружиться, а во-вторых, Оллис намекнул, что, по его мнению, Урия недостоин сидеть за одним столом с «джентльменами». После обеда Урия сел играть в карты с несколькими членами команды.

Они с самого начала не испытывали теплых чувств к нему из-за его ценных советов на погрузке, а по ходу игры их враждебность расцвела пышным цветом. Они почему-то решили, что Урия раньше не играл в карты, и он не стал их разубеждать. Но выбранные ими игры были ему знакомы, он умел следить за картами и быстро вести счет и начал выигрывать. В итоге он получил десять солнц выигрыша, и нечесаный субъект по имени Фило пробормотал что-то о мошенничестве. Урия немедленно возразил, что джентльмен никогда не мошенничает, и вышел из игры. Такое поведение настроило против него всю команду.

«Потеря не велика, только вот приходится проводить время в обществе Оллиса».

Пока Оллис гудел свое, Урия исподтишка взглянул на Кидда. Полковник молча сидел на другом конце скамьи, задумчиво жевал кусок сушеной говядины. Глаза его прятались за темными очками, и в своем темном мрачном одеянии и тростью с медным набалдашником он выглядел не кем иным, как старым школьным учителем.

«Еще бы, сидит тут, как будто все в порядке».

Все вышло из-под контроля с того момента, как Кидда разбудило его видение. Урия хотел воспринимать Кидда сломленным, побитым в войнах, выжившим из ума старикашкой, но его испугала сила веры Кидда в это видение. Кидд настоял на том, что они должны исчезнуть тайком, [[яко тать в нощи…», чтобы никто не пытался их задержать. Урия понял мудрость этой меры предосторожности, потому что айлифайэнистская церковь восемь веков назад вынесла вердикт: Дост — воплощение дьявола. Урия искренне сомневался, что король и кардиналы будут заинтересованы в спасении Доста.

В городе Сандвиктауне они купили одежду священнослужителей и билеты на морское судно в Рокстер. Регион Рокстер был частью империи Илбирии, но народ, живущий там, а также в Данории и Клидлине, когда-то населял весь Илбирийский полуостров. Много веков назад они были вытеснены на окраины государства захватчиками из Иллирии, которые завоевали Илбирию задолго до рождения святого Мартина. Местные народы терпели политическое господство, но крепко придерживались национальной культуры и своих языческих обычаев. Их негодование против короля-Волка и Илбирии сделало Рокстер очагом контрабанды и мятежа.

Зато Рокстер был местом, где Кидд и Урия смогли сесть на небольшой воздушный корабль, направлявшийся в Аран. Кидд шепотом объяснил капитану Оллису, что Урия затащил в постель одну из младших жен кардинала Гароу. Оллис пришел в восторг от такого вызова кардиналу, хотя дорого оценил свое соучастие в их побеге — дюжину золотых солнц с каждого. А Урии это обошлось в бесконечный поток поучений, без которого он вполне обошелся.

Бытовые условия на «Сант-Майкле», которые ему продемонстрировал Робин, показались ему стесненными, но по сравнению с «Горностаем» они были роскошными. На этом небольшом корабле был слабосильный двигатель, хотя Оллис больше полагался на ветер. Котел не топили, и горячая еда была для них отдаленной мечтой. Трюм был забит всякой всячиной — и все это контрабанда, до самого последнего винтика, не сомневался Урия. Повесить свои гамаки Урия, Кидд и команда из двенадцати человек могли только над грузовыми люками. Капитан оказал честь своим пассажирам — хотя если говорить об Урии, то с большой неохотой, — позволив им принимать пищу за его столом. Сначала он объявил, что кубрик команды — не место для такого джентльмена, как Кидд, но Урия решил, что от гостеприимства капитана отказались бы даже собаки. Передержанное в соли мясо, червивые бисквиты и кислый яблочный эль — слабые приманки к столу Оллиса в его тускло освещенной загруженной каюте, но Урия знал, что рацион команды был еще хуже, так что терпел и держался изо всех сил.

Неизвестно, замечал ли Кидд трудности, но вида не подавал. В его бисквитах долгоносиков было меньше, чем у Урии, и ни разу Урия не замечал, чтобы он ушибся головой о балки или люки. По их «легенде» он исполнял роль благородного человека и удостоился уважения всей команды. Они неловко кланялись ему, встречая на палубе, а в сторону Урии разве что не плевались, особенно после его карточного выигрыша.

Кидд спокойно глотал еду, а рассказ Оллиса все продолжался.

— Я уверен, дорогой господин капитан, ваш рассказ поможет моему племяннику стать лучше. Я не думаю, что он собирался грабить храмы в Аране или тащить в постель гурских принцесс, но не сомневаюсь, что после вашего рассказа он поймет: не стоит делать ни того, ни другого.

— Нет, дядя! Никогда!

— Смотри, слушай своего дядю, парень. — Оллис вгрызся в бисквит, выплюнул червя в угол, к отверстию для мочеиспускания. — Он святой, понял, парень? Смотри, слепой человек, а тебя выручает.

— Да, сэр.

Кидд протянул руку и похлопал Урию по колену.

— Капитан Оллис, несколько часов назад я почувствовал, что нас стало качать. Мы уже летим над сушей?

— Вы отгадали, мистер Флетчер. Мы в небе над Глого. Я не думал забираться так далеко на запад, но поднялся ветер, а над океаном теперь летают «архангелы».

— Ну да, «Сант-Бригит» и «Сант-Морис». Ведь Сант-Мартин — это их порт приписки.

— Так точно. А за несколько дней до нас «Сант-Майкл» вылетел из Сандвика в Аран. Я рассчитывал перелететь Сакарию в кильватере «архангелов». Над Морией в небо вышли ялики этирайнов и полетели за «Сант-Майклом», как утята за уткой. Я надеялся, что капитан нас не заметит — что ему один лишний корабль, его ждала целая флотилия такой мелочи в Сант-Мартине и в Сипии.

Урия заметил, что Оллис проговорил последнюю фразу в некотором замешательстве.

— А я слышал, что «Сант-Майклом» теперь командует Лонан Хассет.

Оллис заметно побледнел и встряхнул головой:

— Мой старшенький, Томас, тоже летал, был в команде на «Меридмарче». Погиб при посадке. К нам домой приезжал жрец Волка, прочел жене письмо, говорил — от Хассета.

Он на миг замолчал, и в каюте, казалось, стало темнее. Скрип и треск наполнили каюту, как духи мщения. Оллис сделал долгий глоток сидра из кружки и утер рукавом свой толстый нос.

— Не всякому из офицеров королевского воздушного флота я бы преподнес чашку теплой полынной настойки, но ему бы поднес. Я этого письма не видел, но моя жена говорила, что священник любезно прочитал письмо ей. Там написано, что Томми до конца оставался на посту и все стрелял в «Ла Адмирасьо». Хассет пишет, что мой мальчик герой, что те, кто выжил, обязаны этим Томми. Не знаю, насколько это правда, может, его совесть заела. Говорит, что каждый год поминает Томми на мессе в Темпестовы Иды — день Святого Свитина, в Рокстере это священный день.

Кидд протянул руку к скамье напротив и положил ее на плечо капитана.

— Не сомневаюсь, капитан Оллис, что в день сражения ваш сын знал, какой это день, и святой Свитин придал ему сил оставаться на посту. В этот день я тоже помяну его в своих молитвах.

— А мы к тому времени долетим до Арана? — тихо, почти шепотом спросил Урия.

— Сядем между первым и девятым днями темпеста, скорее, в первых числах, — кивнул Оллис, стирая слезинку с уголка глаза. — «Сант-Майкл» приземлится первого или второго. Мы летим за ним, но не очень близко, так что прибудем попозже.

— Мне кажется, что мы и так слишком приблизились к «Сант-Майклу».

— Эй, парень, ты что хочешь этим сказать?

— Он хочет сказать, что у вас из трюма прекрасно пахнет — чем-то, напоминающим ему о доме, — ободрительно улыбнулся капитану Кидд. — Он совместил это обстоятельство с тем, что вы охотно вывезли из страны слепого и его беглого племянника, и сделал вывод, что вы везете в Аран много такого, что, возможно, не имеет полного набора таможенных деклараций.

У Оллиса взгляд стал тяжелым.

— Вы слепы, но вы не глупы. А не может ли быть так, что я вывожу из Илбирии именно вас, а племянник просто сопровождает вас в путешествии?

— Легче поверить, что жена кардинала сочла привлекательным моего племянника, чем заинтересовалась слепым, согласны? — пожал плечами Кидд и постучал пальцем себя по носу. — Нос подсказывает мне, что у вас на борту приличный запас табачка из Брендании и сахара, и кофе. Никаких обид.

— Это вы верно сказали, никаких обид. — Оллис поднялся с места и запихал в рот последний кусок сушеного мяса. — Пора делать обход.

— Мы вас не задержим, капитан. Вы оказали мне большую услугу, я этого не забуду.

Оллис кивнул, прошел на палубу мимо Кидда и закрыл за собой люк. Урия с Киддом остались вдвоем.

Урия отрезал кусочек сушеного мяса от своей порции.

— Вы вправду все это унюхали в трюме? Я — только кофе.

— Да нет. Просто когда мы подходили к кораблю еще на берегу, я споткнулся об ящики. Я решил — пусть Оллис знает, что мы в курсе его контрабанды, но не подозревает, насколько полностью в курсе.

— Вы о чем? — нахмурился Урия.

— Ну-ка, опишите мне трюм.

— Забит под завязку, свободен только грузовой люк. Трюмные крысы у него горбатыми станут.

— Живописно, кадет, но не точно.

— Да, Сэр. — Урия показал Кидду язык. — Не только трюм забит, еще груз пристроен вокруг котла и парового двигателя. Мешки с кофе свалены даже в угольный бункер.

— Значит, если пространство вокруг котла расчистить…

Урия захлопал глазами. «Как он сразу не сообразил!»

— Да, воспользоваться им будет нельзя, сэр.

— В сущности, — серьезно заговорил Кидд, — этим котлом никогда не пользуются. Вспомните, ведь в этом ключ к экономике империи: в Илбирию импортируют сырье, в колонии экспортируют готовые продукты производства. Такие государства, как Аран, не способны производить сталь в таком количестве и такого качества, чтобы самим изготавливать паровые двигатели. Тем не менее ввоз даже схем такого производства считается предательством интересов государства.

Из горла Урии вырвался ехидный смешок.

— Так Оллис контрабандой ввозит целый двигатель! И этот наглец осмеливается читать лекцию о глупости — мне?

— Не думаю, что он первый, да и не ему быть последним, — Кидд поднял бровь. — Я говорю о контрабанде, разумеется.

Молодой человек проигнорировал игру слов.

— Но новый двигатель, наверное, стоит тысячи солнц. Он дороже его летающей прогнившей бочки. Как Оллис смог себе это позволить?

— Не смог, — покачал головой Кидд. — Получил за перевозку от кого-то, у кого куча денег. Ведь не секрет, что существует мнение — почему бы Арану не пойти по пути Брендании. А если в Аране построить заводы, он станет на шаг ближе к независимости.

Урия почесал голову.

— Сначала ваше Богом посланное видение, теперь это. Нам с одной проблемой бы разобраться, а теперь их стало две.

— Две? Не думаю. — Кидд загадочно улыбался. — Всякий, кто хочет, чтобы Аран стал сильным и независимым, не нуждается в возвращении Доста в Истану, ведь он захочет вернуть Аран в свою обновленную империю. Тот факт, что мы оказались здесь и сделали такое открытие, — это еще один знак от Господа, что нашей миссии не дадут провалиться.

Глава 19

Соррок (дворец такарри), Мясово, Мяда, Крайина, 22 белла 1687

Наталия Оганская и Марина, ее сестра, взглянули на Полину, вскрикнувшую над одним из ящиков, которые были разбросаны по комнате.

— Что там, Полина? Мышка? — спросила Наталия.

— Нет, хозяйка, — с робкой улыбкой девушка извлекла из ящика шкатулку темного дерева. — Наверное, она тут пролежала с вашей последней поездки во Взорин. Мы с тех пор не открывали этот ящик.

«Да, знакомая шкатулка, подумала Наталия, а вот откуда — сразу не вспомнишь, сейчас посмотрим». Но Марина успела подскочить раньше, выхватила у Полины из рук коробочку и отвернулась, пряча ее от Наталии.

— Какая мастерская работа, Талия. На крышке инкрустация перламутром: медведь на задних лапах играет с якорным канатом и саблей. И написано по-лескарски, смотри: «ЭльОс». Это на их языке значит «Медведь», правда?

— Медведь? — Наталия, ахнув, прикрыла себе рот правой рукой.

«Надо же, забыла, клянусь всеми святыми». Полина смотрела в пол:

— Хозяйка, это я виновата, надо было поискать по всем ящикам.

Марина широко раскрыла свои карие глаза:

— Это подарок от твоего друга, еще со времен войны. Тасота не слушала сестру.

— Ты не виновата, Полина, ведь она все же нашлась. — И вперила в сестру тяжелый взгляд, который старшая, чуть более рослая сестра не могла выдержать дольше минуты. — Ну-ка, Марина!

Плечи Марины поникли, и она протянула шкатулку Наталии. Та взяла ее и взвесила в руках. — Шкатулка вместе с содержимым представляла большую ценность, а для нее была просто бесценной.

«Я забыла о ней? Или хотела забыть?»

— Можешь быть свободной, девочка, — обратилась к служанке Марина. — Накрой нам на стол, пожалуйста, вина да сыру какого-нибудь. Всего понемногу, а то на сестре уже трещат по швам все наряды, какие я ей заготовила…

Наталия пропустила мимо ушей комментарий сестры. Опустившись на краешек кушетки, заваленной нарядами всех цветов радуги, она раскрыла шкатулку, и на нее нахлынули воспоминания.

«Этого мне никогда не забыть».

Наталия росла и взрослела во время войны с Лескаром. Ей исполнилось пятнадцать лет, когда войска Фернанди заняли Самоджиту, а весной они уже энергично захватывали Крайину. К середине лета окружили Мясово, всего за месяц дошли до Мурома и оккупировали его. Ее семья, и она в том числе, скрылись бегством в Транскрайинские горы и спаслись, но город был подожжен и почти весь сгорел.

Чудом уцелел родовой замок ее отца: Фернанди взял много добычи, но разрушить это строение его инженеры не смогли. Семья тасира вернулась в Муром, а 137-й полк медвежьих гусар во главе с Арзловым изгнал лескарцев из Крайины. К двадцатому морсу им удалось выгнать остатки вражеских сил с территории Крайины, и гусары были в Муроме на празднование победы.

Как было принято, в награду гусарских офицеров приглашали на многие празднества в месяце фестибре. На этих вечеринках, обедах и балах Наталии представляли героев-гусар. Удалой красавец Григорий Кролик был одним из них.

Марина подошла к сестре:

— Вспоминаешь, Тальюшка? Как в первый раз увидела любимого человека?

— Да, Григорий там был.

— Я не о нем, — легко рассмеялась Марина, — я о человеке, который подарил тебе вот эту шкатулку. Ты ведь его впервые встретила в Муроме, когда мы вернулись с гор.

— Да.

Конечно, Григорий и все остальные гусары производили впечатление — в своих мундирах, сверкающих от обилия медалей, с лицами, раскрашенными в цвета гусарского полка, но ее не привлек ни один. Они веселились, опьяненные победой и вином, но на фоне разрушенного города это веселье было неуместно. Она ушла в себя, искала одиночества, и ее внимание привлек спокойный человек, посол короля Илбирии при дворе ее отца.

Капитан Малачи Кидд заворожил ее тем, что тоже казался тут неуместным, в этом шумном празднестве. Он подчинился обычаю Крайины носить макияж и нанес его — в гусарском стиле, красном и синем, но приглушенных оттенков. В противоположность другим илбирийским придворным, он не стригся коротко и не выбривал макушку, и ей удалось выяснить, почему он не следует обычаю своей страны:

— Здесь, в Крайние, мудрый человек отращивает волосы, чтобы показать, что он — союзник в борьбе против генерала Винтера.

Наталия проанализировала все, что удалось услышать о нем из обрывков разговоров на этом вечере, и то, что слышала раньше, прячась в тени отцовского трона. Рассказы о Малачи Кидде ходили при дворе тасира, еще когда этот человек впервые приехал из Ладстона. Он два года проработал в Лескаре разведчиком своего короля, ему удалось проникнуть в Службу ревизоров Красной Гвардии, — внутреннего аппарата безопасности императора. Лескарцы ни на секунду не подозревали его и были захвачены врасплох, когда он захватил в Клермоне воздушный корабль «ЭльОс» Он со своими соратниками — она узнала, что одним из них был принц Тревелин — улизнул от преследования лескарцев и сбежал в Илбирию.

Сестра гладила Наталию по голове:

— Помню я твоего жреца Волка, хорошо помню, сестренка. Такой был молодой, такой отважный, и такая честь для него — назначение в Муром, и, конечно, он был бесконечно самовлюбленным. Никогда не думала, его ждет такой бесславный конец. Наталия кивала, не слушая.

— Он был не таким, как его соотечественники при нашем дворе. Помнишь, как он старался изучить Крайину, даже полюбил нашу национальную кухню. И так легко вписался в нашу жизнь! Понятно, почему ему удавалось так долго дурачить людей Фернанди. Он такой был спокойный, выдержанный, умел слушать, и терпения ему было не занимать, неудивительно, что он был настоящим разведчиком.

Марина схватила одно платье и приложила его к себе.

— Я помню, как кто-то из такарри сказал, что такой спокойный человек не может быть способен на все то, что ему приписывают. — Она пожала плечами, рассматривая свое отражение в трельяже. — Редкий мужчина понимает, какой ценностью является умение выслушать, твой Григорий — не исключение.

— Григорий умеет слушать.

— Но не так, как твой жрец Волка. — Марина, нахмурившись, отбросила платье. — Да, желтое меня толстит.

«Малачи тоже это заметил бы, но никогда бы не сказал».

В тот первый вечер Наталия заметила, что поведение Малачи Кидда точно отражает ее поведение и понимание придворных интриг. В тени трона своего отца Наталия проводила почти все время. И поэтому намного лучше разбиралась в политике и состоянии дел в государстве, чем ее братья и сестры. Она поняла, что надо помалкивать и все замечать, и тогда узнаешь многое помимо того, что тебе внушают. Наталия видела, что становится отличным разведчиком при дворе своего отца, и ей все яснее становилось, каким образом Малачи сумел вписаться в общество Крайины.

Марина огорчилась, а Наталия весело рассмеялась:

— Нет, сестра, желтое не толстит тебя, ты ведь совсем не толстая.

— Да толстая я, — фыркнула Марина, — просто ты добрая. Прощаю тебе насмешку.

— Да я смеялась-то над собой, — Наталия улыбнулась сестре. — Я вспомнила, что когда увидела, какой спокойный Малачи Кидд и какой наблюдательный, у меня разыгралась фантазия; я решила, что его прислали шпионить за папой. Теперь-то я знаю, что разведчик не может появиться и работать в Муроме так открыто, как Малачи, но тогда ведь я была маленькой.

— Маленькая, но не глупая. Помню, ты от него просто обалдела.

Наталия покраснела.

— Не обалдела, а заинтересовалась. Я решила все узнать о нем.

— Ты за ним ходила, как охотник за волком. — Марина улыбнулась своему каламбуру. — Ну просто как охотник за волком.

— Верно, и я его достала.

— Это он достал тебя, по-моему.

— Да ерунда все это. Примерь лучше красное, — Наталия поставила шкатулку на кушетку и предложила сестре красное платье, надеясь ее отвлечь. — Да, красное тебе в самый раз.

Она действительно выслеживала Малачи Кидда, как охотник, и для этого потребовалось посещать много вечеринок в столице — братья и сестры обожали там бывать, а на Наталию эти вечеринки наводили скуку. В конце фестибря Кидд поймал ее на слежке за ним. А она тогда же застала его за занятием, которое было его страстью, о чем тасота раньше не знала. На балу у эрцгерцога Леонида Кулечука она увидела, как жрец Волка застыл перед картиной столетней давности, написанной гранд-Дамой в области искусств Крайины, некой Айриной

Воровси. На картине под названием «Мужчины, играющие в шахматы» изображались двое стариков, склонившихся над лежащей на их коленях шахматной доской. На заднем плане дети играли в футбол, один из них, повернув голову, через плечо смотрел на шахматную доску. Малачи весь вечер то и дело подходил к картине. Он смотрел на нее то с одного боку, то с другого, потом снова отходил. После того, как он уже четыре раза побывал возле картины, Наталия решила попробовать отгадать, что его так привлекло. Как она ни старалась, но ничего не увидела, кроме двух игроков в шахматы. Конечно, искусство исполнения делало картину одним из шедевров Воровси, но Наталия никогда не считала ее такой уж интересной.

— По-моему, тасота Наталия, черные применили защиту Лескара, — послышалось за ее спиной.

Наталия чуть не подскочила, но быстро пришла в себя:

— Тогда белые должны выиграть, потому что он двигает фигуры в соответствии с дебютом Савинска.

Слева из-за ее спины появился Малачи.

— Простите, я вас испугал. Не нарочно. Я увидел, что вы весь вечер за мной наблюдаете, и решил убедиться, что вы меня правильно поняли.

Она подняла брови в недоумении и раскрыла веер, прикрывая лицо:

— Дорогой капитан Кидд, вы ошиблись, я не следила за вами.

Его синие глаза насмешливо блеснули:

— Ну тогда простите. В Лескаре я страдал манией преследования и еще не отошел от нее.

— Здесь вам не Лескар, капитан.

— Вы правы, тасота. Там никто не знаком с шахматами. — Он на миг нахмурился. — Только интеллектуалы в Лескаре играют в шахматы, но за время пребывания там я не встретил ни одного.

Наталия осторожно улыбнулась:

— Не могу себе представить, как можно не играть хотя бы раз в неделю. А два года без шахмат просто вечностью покажутся.

— Ведь сказано: ад — это место, где нельзя играть в шахматы.

— Со времени приезда в Муром вы играете, конечно? Он отрицательно покачал головой:

— Медвежьи гусары вашего отца, конечно, грозные воины, они храбро сражались и выгнали лескарцев из Крайины. А между сражениями времени хватало только на то, чтобы отоспаться, а не на шахматы, ведь игра — это то же сражение.

— Но ведь шахматы учат стратегии и тактике? Малачи с улыбкой указал жестом на картину:

— Да, учат, но на поле боя защита Лескара более живая, чем в игре, а у императора Лескара пешек больше восьми.

Она опустила веер, прикрывая грудь:

— Может быть, мы с вами сыграем? Завтра, в Марозаке?

— Ваше приглашение — честь для меня, тасота, но… — Малачи оглядел комнату.

— Но что?

— Дозволяется ли это приличиями?

Наталия оглянулась: многие смотрели в их сторону. Стального цвета мундир Малачи с пурпурными кантами и нашивками и золотыми пуговицами заметно выделялся на фоне белой зимней формы офицеров Крайины. Ее бледно-лиловое платье цвета лаванды гармонировало с пурпурной отделкой его мундира, и они неплохо смотрелись рядом.

Она нахмурилась, удивленная его беспокойством:

— А что тут неприличного? Он опустил глаза в пол:

— Наш разговор, мне кажется, привлек внимание других. Вы — тасота, а я простой илбирийский священник.

Наталия с легким смешком начала обмахиваться веером.

— Вы обращаете на себя внимание, вас ведь все тут знают, капитан Кидд. Я, конечно, тасота, но при таком количестве братьев и сестер и кроме меня есть кому сесть на трон. Вы красивы, молоды, элегантны, на вас большой спрос среди придворных дам. Значит, вы представляете собой угрозу для толстых, старых, лысеющих нарашалов, их молодым женам целыми днями нечем заняться. У нас считается, что вы как жрец Волка дали обет безбрачия.

— Не понял вас? — искренне удивился Малачи.

— Ваш обет безбрачия у некоторых вызывает сочувствие, для некоторых это вызов.

— Но ведь я не игнатианец, не доннист, не неотиец — я не давал обета безбрачия.

— Однако вы избежали ловушек и приглашений к соблазнительницам, известным своими пороками и красотой.

По лицу священника медленно расползлась улыбка:

— Ага, понял. Пытаясь понять, почему я отказываюсь посещать развлечения…

— Ваше сопротивление можно объяснить только обетом безбрачия. — Из-под полуопущенных век она оглядела комнату. — Сейчас всем интересно — смогу ли я соблазнить вас.

— Сколько вам лет? — Малачи смотрел на нее, скрестив руки на груди.

Наталия грациозно сложила веер.

— Весной будет шестнадцать, — Она старалась сохранить ровный тон, но ее вывел из себя его вопрос, и ответ прозвучал подчеркнуто. — В моем возрасте многие придворные дамы уже были замужем и родили своих первенцев.

— Я не усомнился в том, что вы достигли брачного возраста, — объяснил он. — Моя мать родила меня как раз в шестнадцать лет. Меня поразила зрелость суждений и ваше умение себя держать.

Она улыбнулась и перестала прятаться за веером:

— В Марозаке взрослеешь или очень быстро, или очень медленно, или никогда. — Наталия слегка прикоснулась веером к его плечу. — Итак, данная тасота соблазнит вас нарушить клятву?

Малачи засмеялся в искреннем удивлении:

— Если бы я был по обету принужден к безбрачию, на меня бы очень подействовало искушение. И хотя женщины здесь самые красивые и загадочные, я на службе своего короля. Значит, не имею права участвовать в интригах самых приятных и невинных. А для меня как священнослужителя полезно подвергнуться искушению и устоять. Не встречаясь с муромскими дамами, я, да и они тоже, получаем больше шансов на вечное спасение.

— А иначе окажетесь в аду, — засмеялась Наталия, — где нет шахмат.

— Вы меня понимаете, тасота Наталия.

— «А еще лучше пойму после того, как сыграем, капитан Кидд», — сказала я ему.

Наталия тихонько вздохнула, наблюдая, как сестра вертится перед зеркалом.

Марина критически осмотрела себя в зеркале и кивнула:

— Было бы у меня тогда, в Муроме, это платье, я бы заставила твоего жреца Волка нарушить обет безбрачия. Ну, и сегодня вечером оно вполне сойдет.

— Для этого, Марина, недостаточно красивого платья.

— Ну да, сестренка, — с торжеством засмеялась Марина и клюнула сестру в щеку. — Я бы за ним побегала, но ты была так увлечена. Мне очень понравилось, как он поощрял твое увлечение игрой.

Наталия сощурилась:

— Просто тебе не пришлось по душе то, что у него не возникло желания потворствовать твоим увлечениям.

— Ты даже не представляешь, насколько права, Наталия. — Старшая сестра отложила красное платье на кушетку и взяла в руки платье цвета морской волны. — А это для тебя. Приложи-ка: идет к твоим глазам. Постой, не двигайся, я посмотрю со стороны. Подумай о чем-нибудь приятном и улыбнись.

— Твое желание для меня — закон.

Она старалась вспомнить свою последнюю поездку во Взорин, но заметила, что мысли все время возвращаются к Малачи. Жрец Волка неохотно принял ее приглашение, и в течение следующих полутора месяцев они играли не реже одного раза в день. Наталия обнаружила, что он сильный противник и изобретательный игрок, хотя регулярно проигрывал ей. Игра с ним была полна неожиданностей. К концу этого срока партии все чаще кончались ничьей, а в последний день своего пребывания в Муроме Малачи даже выиграл у нее.

Наталия улыбнулась сестре:

— И знаешь, он был сильным и изобретательным противником.

— В постели именно это и требуется.

— Я имею в виду — в игре в шахматы, — Наталия покраснела.

Сестра вздохнула.

— Провела бы я с ним столько времени, между нами было бы кое-что побольше, чем деревянная доска.

— Поменьше, ты хочешь сказать.

Марина огрызнулась, а Наталия подавила усмешку.

За время, проведенное вместе, Малачи и Наталия стали неразлучны. Как дочь тасира она была вхожа повсюду, где бывал Малачи, от военных советов до войсковых учений. Когда Малачи был свободен от своих обязанностей, они играли в шахматы или говорили о жизни. На общественных мероприятиях они всегда бывали вместе, обмениваясь втайне своими наблюдениями за придворными или обсуждая различные стратегии, примененные ими ранее днем во время игры.

— Вот этот наряд — для тебя самое лучшее, — Марина кивала головой, подчеркивая свои слова. — Сказать тебе правду, сестренка, я бы точно побегала за твоим жрецом Волка, но он всегда был таким замкнутым и нелюдимым.

— Вроде меня?

— В каком-то смысле, да. — Марина пожала плечами. — Я предпочитаю людей поэнергичнее.

— Вполне понятно, что ты всегда видела его только официальным и чопорным. Он представлял своего короля и свою страну в чужом государстве, где надо было выучить местный язык и обычаи. Он приучил себя к такой дисциплине, что благодаря этому сумел стать хорошим шахматистом, сумел выжить в Лескаре, стал хорошим солдатом. В личном общении он не был таким скрытным, делился своими мечтами и планами.

— И в его планах ты не фигурировала? Наталия нахмурилась:

— Его жизненные планы определялись его долгом короне Илбирии, но я знала, о чем он мечтал прежде, до принятия клятвы. Он хотел получить обычный приход и вести простую жизнь. Его самого удивляло, где ему приходилось бывать, что делать и чего добиваться.

Встречаясь с ним две недели, она поняла, что безнадежно влюбилась. Забирая его фигуру с доски, она протягивала ее Малачи и ждала прикосновения кончиков его пальцев к ее ладони, а убирая руку, всегда старалась прикоснуться пальцами к его сжатой кисти. После окончания игры она всегда приставала к Кидду, желая услышать, о чем он думал и какие планировал ходы во время партии, и не давала ему уйти, пока он не ответит на все вопросы.

— Ну, Наталия, было видно, что ты в него втюрилась, — качала головой Марина. — На всех балах и вечеринках ты его брала под руку или прислонялась к нему, когда смеялась над его шуткой, — ты вела себя просто бесстыдно. Когда вы шептались, вы сдвигали головы так, что щеки почти соприкасались, а между вашими губами было всего несколько дюймов. А когда ты с ним танцевала, следить за вами было просто удовольствие. Вы двигались, как одна душа и тело, легкие, ловкие, грациозные, как будто никого вокруг не было. Неплохо бы твоему жрецу Волка поучить такому моих поклонников.

— А ты позволяла ухаживать за собой людям, не умеющим играть в шахматы, и что получила в итоге?

— Мужа.

Наталия поморщилась — этот ответ ее уколол. Она знала, что и Малачи любил ее, это было заметно по оказываемым им мелким знакам внимания. Он заранее успевал пригласить ее на танец, когда ей грозило приглашение от старого дворянина или молодого офицера, которых она не любила. Он научился понимать ее настроение и отвлекать от тяжелых воспоминаний или нарастающего гнева шуткой или спокойной цитатой из Писания. Она видела, как вспыхивают его глаза, когда она входит в комнату, и не раз замечала его хмурый взгляд, когда танцует с другим или опаздывает на игру.

Они не говорили о своем отношении друг к другу, после слов, сказанных Малачи на балу у эрцгерцога. С ней он был самим собой, и если бы им удалось убежать на какой-то ненанесенный на карту рай в Море Распятия, они бы могли свободно признаться во взаимных чувствах и стать любовниками. В Муроме, где она была дочерью тасира, а он — представителем правительства Илбирии, признать открыто взаимные чувства значило бы ощутить безысходность. Малачи был назначен сюда своим королем в помощь войскам Крайины для уничтожения деспота Лескара. Его миссия была настолько важна, что должна была стать помехой их счастью.

— Мы оба считали, — зашептала Наталия, — что когда Фернанди будет побежден, — а предсказания будущего говорили, что так и будет, — у нас все станет по-другому. Он больше не будет обязан представлять своего короля, и я могла бы выйти за него замуж, это укрепило бы связи между нашими государствами. А потом вдруг зимой наступила оттепель. Появились слухи, что Фернанди набрал новую армию. И тут же новые слухи — что армию он ведет на восток, против Крайины, и все воины ушли на фронт.

Вечером, накануне выступления гусар из Мурома, Малачи обедал с ней во дворце ее отца. В конце вечера он взял обе ее руки в свои и поцеловал:

— Я уезжаю из Мурома как представитель своего короля, моя цель — наблюдать, как гусары закончат то, что мы начали в прошлую осень. Когда все закончится, я вернусь сюда как свободный человек. За тобой. — Он вручил ей деревянную шкатулку с перламутровым медведем на крышке. — Это на память обо мне. Она с лескарского воздушного корабля «ЭльОс». Я нашел ее в капитанской каюте. Он считал себя интеллектуалом.

Наталия выпустила из рук зеленое платье, и оно осело по полу, как лужа. Уселась на кушетку, взяла шкатулку на колени и провела пальцами по крышке. Шкатулка была такой же гладкой, как и двенадцать лет назад, и такой же удивительно тяжелой. Она открыла шкатулку. Внутри было тридцать две шахматные фигурки, часть их была отлита из серебра, другая из золота. Фернанди, его маршалы и его воины представляли собой фигурки из золота. У илбирийцев святой Мартин изображал главнокомандующего, рядом с ним главные фигурки — король Ронан, воздушные корабли, вооруженные священники и волки, а пешек изображали пухлые монахи с выбритыми макушками.

«Он это дал мне на память. Он нашел это на захваченном лескарском корабле, которым вывозили принца

Тревелина. Я отказывалась брать. Я знала, как много шкатулка значит для него — воспоминание о бегстве на корабле лескарцев. Он настоял».

Она достала из шкатулки, обитой изнутри темным бордовым бархатом, одну фигурку — серебряного вооруженного священника.

«Я ему сказала, что буду хранить этот комплект, и он обещал забрать его после войны вместе со мной».

Сжав в руке фигурку, она почувствовала холод металла. Малачи так и не вернулся за ней. Она слышала рассказы, что он умер или попал в плен, и давно оплакала его. Когда Григорий Кролик вернулся в Муром, он в первый же день признался ей, что виноват в несчастье капитана Кидда. Если бы он знал о секретной миссии Малачи и поспешил с выступлением, Малачи не схватили бы и не искалечили. Наталия почувствовала на своем плече руку сестры:

— Помню, как ты рыдала, когда узнала, что с ним случилось.

— А я помню, ты была добра ко мне в то время.

Выслушав рассказ Григория обо всем, что произошло в Глого, тасир объявил в приказе благодарность Малачи Кидду за храбрость и присвоил ему звание Героя империи. В Илбирию был послан запрос — разрешить Малачи приехать в Муром за наградой, но посол Илбирии сказал, что Малачи «ушел от мира» и не в состоянии посещать какие-либо церемонии. На повторные приглашения ответ был такой же, и приглашения со временем прекратились.

Наталия годами не теряла надежды увидеть его снова. Она все ждала писем, и те дипломаты, которых посылали ко двору в Ладстон, знали, что тасота Наталия была бы счастлива услышать что-нибудь о Малачи Кидде. Но они регулярно привозили одни и те же наводящие уныние сведения, что он ужасно пострадал в плену в Лескаре. Он слеп и сокрушен. Ему вставили серебряные глаза, он стал чем-то вроде отшельника: живет в Сандвике и иногда покидает свою башню, — чтобы превращать жизнь учеников в ад на земле. Марина подобрала с пола зеленое платье.

— Ты меня весьма удивила, Талия, когда вместо того, чтобы оплакивать своего жреца Волка, приняла ухаживания того самого человека, который виноват в несчастье Кидда.

— Я понимаю твою иронию, Мариночка, — Наталия встряхнула головой. — Григорий сильно изменился после войны. Да и я изменилась.

Когда Григорий Кролик вернулся в Муром со своим 137-м полком медвежьих гусар, Наталию удивило, как он повзрослел и как хорошо сумел устроить свою жизнь. Она вдруг заметила, что сама-то она ничего не делала — только все пять лет ждала, пока Малачи Кидд вернется и выполнит свое обещание. Несмотря на все, что она слышала, девушка в глубине сердца верила, что он за ней приедет. В этом ожидании она ничего не предпринимала. Наконец она решила больше не ждать.

Григорий добивался ее, но теперь его ухаживания не были страстными, как раньше. Он проявлял свои чувства только когда они танцевали или оставались наедине. Все остальное время он был совершенным джентльменом. Влюбившись в него, она поняла, что Григорий поставил себе цель добиться ее и так же тщательно разработал свою кампанию, как и отстраивал новое Мясово или планировал военные действия против лесйарцев.

— Он изменился, Талия? Или просто разработал новый план завоевать твое сердце?

— Да какая разница: или человек изменился, а план старый, или же новый план, но человек остался тем же. В любом случае это уже был не тот человек, которому я предпочла Малачи Кидда. Его устраивало просто быть рядом со мной, а это уже большой шаг по сравнению с тем, каким он был раньше.

Наталия решила, что старания Григория должны быть вознаграждены, и отдалась ему, забыв Малачи Кидда. Она сама удивилась, как это оказалось легко, и обрадовалась: с какой легкостью разорвалось то, что связывало ее со жрецом Волка.

— Ты неправа, сестра. Если тот же человек просто осуществляет новый план — это не значит, что человек изменился. Ты не видишь многого в Григории Кролике или не хочешь видеть.

— Например?

— Его амбиции.

— Его амбиции — служить трону.

— Для удовлетворения желания служить трону совсем необязательно было завоевывать место среди Вандари. — В глазах Марины появилось жесткое выражение. — Григорий Кролик хочет стать больше, чем просто военным. У него есть недостатки, но ты, Талия, позволяешь себе их не видеть.

— Прекрасно вижу. Они несущественны. — Наталия строго взглянула на сестру, но не могла не почувствовать, что по спине у нее пробежал холодок.

Она хотела, чтобы отношения с Григорием совершенно вытеснили все воспоминания о времени, проведенном с Малачи Киддом, но достичь этого мешал один недостаток Григория, который она заметила.

Только однажды, по ее настоянию, они сыграли в шахматы. Григорий не был силен в игре. Она с легкостью победила его и подняла глаза от доски, ожидая увидеть на его лице улыбку и услышать предложение взять реванш. В итоге этим и закончилось, но сначала в карих глазах Григория промелькнула искра злобы. И в это мгновение она поняла, что никогда не будет играть с ним в шахматы. Григорий не простит ей этой победы.

Наталия уже собралась вернуть Малачи Кидду его шахматы. Но после случившегося она передумала. Шахматы всегда будут вызывать у нее в памяти Малачи — живого, не раненного, а забыть она хотела выражение злобы, на миг исказившее лицо Григория. Ненадолго она усомнилась в Григории, и когда год назад поехала во Взорин, взяла с собой шахматы Малачи, как будто шахматные фигурки — это была крошечная армия, которая могла защитить ее от любых неприятных ощущений.

Но шахматы не понадобились.

Во Взорине она познала настоящее счастье. Григорий, не видевшийся с ней целый год, при посторонних проявлял крайнее внимание, а наедине был пылким и страстным. Как будто, думала она, вне официальной обстановки Мурома любовь Григория к ней питалась энергией, которую он черпал из пустыни. Это был новый человек, от которого ей не надо было защищаться.

Она положила серебряную фигурку священника назад, в шкатулку, и закрыла крышку, и тут ей вдруг пришло в голову, что со времени прошлой поездки во Взорин она не думала не только о шкатулке, но и о шахматах вообще. Их любовь как-то вытеснила из ее памяти ту часть жизни, которая была связана с шахматами. Она не думала об игре вообще и не интересовалась ею, поймав себя на том, что сильнее мечтает оказаться во Взорине, чем когда-то раньше стремилась сыграть любую из сыгранных ранее партий.

Марина фыркнула и закачала головой:

— Ну, Талия, кто больше слеп: твой жрец Волка, у которого нет зрения, или ты, не желающая видеть?

Наталия улыбнулась сестре и поставила шкатулку на стол:

— Или сестра, которая упорствует в своем желании видеть тени там, где их нет?

— Ну, верь, чему хочешь.

— Так я и собираюсь, но хватит об этом. — Наталия пощупала лежащие рядом наряды. — Пора одеваться к вечеру, да? О всякой ерунде после поговорим.

— Умеешь ты отвлекать меня, Талия, — смеялась Марина, потом посерьезнела. — И что делать с этим комплектом?

Наталия с вызовом подняла кверху подбородок:

— Скажу Полине — пусть упакует снова. После поездки во Взорин отправлю владельцу. Мне он больше не требуется.

Глава 20

Взорин, округ Взорин, Крайина, 27 белла 1687

Рафиг Хает, в неопрятном тряпье, с замызганной марлевой повязкой на правом глазу, сидел на корточках на пыльной улице, где старый Взорин смыкался с новым городом, выстроенным крайинцами.

Он протягивал прохожим глиняную чашу, обитую по краям, и подбрасывал ее в воздух, разворачивая запястье, так что лежащие в ней медные монеты взлетали в воздух и со звоном снова падали на дно. Пешеходы-истануанцы обходили его, а крайинцы совершенно не замечали.

В другой ситуации Рафиг пришел бы в негодование от того, что его народ избегает нищего, потому что Китабна Иттикаль предписывает всем верующим атараксианам щедро одарять бедняков. Его негодование отчасти объяснялось бы тем, что из-за подобного невыполнения требований своей религии Атаракс не вернул своему народу Доста. Однако теперь он знал, что Дост вернулся и он выполняет миссию по его поручению.

Прихрамывая, проковылял Ахтар. Его нога была согнута и привязана к бедру. Он прислонился к стене возле Рафига. Придерживая обеими руками грубый костыль, он опустился на землю и поморщился: всей тяжестью тела придавил ногу.

— Есть информация для тебя, кузен.

— Я полуслепой, но не глухой. Говори. Юноша заговорил тише:

— Несколько служанок-крайинок пришли на рынок по поручению своих хозяек. По их просьбе Кусэй раскинул гадальные палочки. Узнал многое.

Рафиг улыбался и благодарственно кивал, когда редкий прохожий опускал монету в его чашу.

— Господь в своей мудрости пошлет тебе свою улыбку.

После встречи с Достом Рафиг и его воины поспешили на север. Два дня назад они прибыли на границу Яздана — так раньше назывался Взорин, до того, как его захватили крайинцы и основали свой новый округ. Им, полуистануанцам, было нетрудно просочиться через старый город. Воины разошлись и, переодевшись нищими, ждали возможности захватить кого-нибудь, кто пригодится Досту. Опрашивая жителей, они услышали о купце Валентине Свилике, который активно торговал с истануанцами. Он говорил на языке истануанцев, понимал их обычаи, отлично разбирался, какие товары годятся для ведения торговли в Гелоре и Крайние. Как только Рафиг решил, что Свилик — это и есть нужный им человек, они определили, в каком районе он живет, и начали изучать его образ жизни.

Им крупно повезло, что Свилик торговец, поскольку он часто перемещался по старому городу в поисках контактов и информаторов. Группа Хаста быстро вычислила торговцев, ведущих с ним дела. Рафиг начал составлять план, как заставить одного из агентов Свилика выдать им купца. Это был бы не самый достойный поступок, с какого Рафиг хотел начать свою службу Досту.

По пути сюда Рафиг решил, что Кусэй сделает самый ценный вклад в их дело, если открыто займется гаданием на рынке. Когда Хасты правили в Гелоре, у Кусэя в рабстве было трое ученых из Крайины, как бы в возмездие за его прежнее рабство во Взорине. Кусэй бегло говорил на крайинском, и благодаря ему Рафиг овладел основами этого языка. Во Взорине истануанцы платили за услуги Кусэя, воспринимая их как развлечение, подробно и откровенно обсуждая сделанные им предсказания — особенно забавные и загадочные, потому что он их делал на умышленно искаженном крайинском языке.

— Эти женщины — абсолютно все — задавали одни и те же вопросы. Они хотели узнать, понравятся ли Нэтале их платье или их дом. Важная особа, эта Нэтала, и она приезжает сюда. — Ахтар поднял руку с растопыренными пальцами. — Пять дней. Может, она подойдет для нашего дела.

— Нет, кузен, мы не знаем, говорит ли она по-нашему, ведь Досту надо именно такого. Но не сомневаюсь, что она нам пригодится. — Рафиг удержался от улыбки.

«Как извилист твой путь, Атаракс, когда ты хочешь проявить свою власть».

Через три дня воины из нескольких союзных племен должны подойти и разбить лагерь за пределами Взорина. По плану Рафига они должны нарушить торговлю и этим выманить гусар из города. Тогда он похитит Свилика. Если во Взорин явится эта Нэтала, гусары не выйдут из города. Зато не поскачут за ним, чтобы вернуть Свилика, если даже и заметят его отсутствие.

Если его воины будут угрожать этой Нэтале, гусары станут ее защищать. Рафиг знал своих союзников: они не захотят встретиться с гусарами лицом к лицу в стенах города, но если узнают, что их служба нужна Досту… Он отправит своих самых усердных ребят, чтобы зажечь союзников тем огнем, который Дост зажег в его сердце, и тогда истануанцы ухватятся за такой шанс сыграть свою роль.

— Ты узнай точно, когда ждут приезда этой Нэталы, и каким путем. Узнай, будет ли празднование. — Рафиг замолчал: мимо шли два гусара. — Пусть Кусэй скажет им, что счастье улыбнется тому, кто первый приветствует ее по приезде, ну, что-нибудь в этом роде. Ахтар кивнул и выпрямился, опираясь на костыль.

— Как скажешь, так и будет.

Пять дней. Рафиг знал, что можно организовать похищение Свилика за это время. Хотя в эту ночь луна будет почти полной, он не боялся за себя. Конечно, неизвестно, что это за Нэтала, но Атаракс несомненно вплел ее приезд в ткань ковра его жизни.

«Благодаря ее приезду мы выполним волю Доста».

Медная монета звякнула о дно его чаши.

Рафиг поднял глаза с улыбкой:

— Бог добр, Бог велик, и благословенны те, жизни которых вплетены в ткань Его воли.

Глава 21

Дилика, Пьюсаран, Аран, 2 темпеста 1687

Серый галстук, как удавка, врезался в горло Робина. Он был одет в мундир пурпурного цвета, черные сапоги, серые брюки, жилет и белую рубашку, и на этом приеме, где он, как считалось, получает удовольствие, ему было гораздо неуютнее, чем за весь перелет из Илбирии в тесноте корабля. Был бы выбор, он сейчас патрулировал бы в городе, в квартале Варата, пусть там и рискованно; все лучше, чем заковать себя в мундир и изображать вежливость.

Он улыбнулся про себя: он знал прекрасно, что не в этом дело. Хотя он и младший офицер, но ему положено присутствовать на приеме, который принц Тревелин дает в честь бывшего генерал-губернатора барона Мортимера Фиске. Возможно, этот тип не заслужил таких почестей; но надо сохранять приличную мину, и вот офицеры «Сант-Майкла» и его подчиненные этирайны облачились в свои мундиры и явились на прием.

— Развеселитесь, мистер Друри. Сегодня никаких опасностей не предвидится. — Этирайн в почти таком же мундире, что и Робин, с улыбкой протягивал ему хрустальный кубок с пуншем. — Выпейте. Скоро вам это понадобится.

— Что это за штука, брат Деннис? — Робин подозрительно принюхался.

— Начали с глинтвейна негуса, добавили фруктового сока. Здесь меньше спирта, чем в гроге на вашем «архангеле».

Робин немного отпил: напиток очень сладкий, как и положено негусу, но добавленные фрукты не уничтожили вкуса вишни. Его удивил оставляемый напитком привкус: едкий и достаточно острый, так что он пока воздержался от второго глотка.

— Интересный букет. Спасибо, сэр.

— Вы тут научитесь пить, мистер Друри. Сейчас сезон дождей, но когда наступит то, что у них называется зима, станет чертовски жарко. — Этирайн, парнишка с каштановыми волосами, заговорил тише. — Смешно смотреть, как все чины — важные и знатные — перед приходом Айлифмаса в фестибре заставляют слуг плести из беленого хлопка пушистые мотки для имитации снега.

Робин кивал и тянул по глоточку свой напиток. Брат Деннис Чилтон командовал группой этирайнов в Почетной Гвардии барона Фиске. Младше Робина на пять лет, но старше его по рангу. Он окончил Сандвик через год после того, как Робин поступил, и сразу был направлен в Аран. Он вернется в Илбирию вместе с Фиске, но пока он сдает дела и всеми силами знакомит Робина с трудностями и радостями жизни в Дилике.

— Представляю себе это зрелище — снег из кружев. Наверное, сэр, старые привычки трудно менять.

— Еще бы. — Чилтон провел рукой по волосам, приглаживая их. — Но одно вы обязаны сделать — хорошо это или плохо, но к жаркому сезону раздобудьте для своих ребят какие-нибудь шляпы. Они будут возражать — вроде не нужны-де им парики, но солнце тут очень жаркое, и мы теряем людей из-за солнечного удара даже зимой и весной. — Он одним махом осушил свой кубок.

Робин сделал еще глоток:

— Спасибо за идею, сэр. Я прикажу сержанту Коннору — как закончит патрулировать, пусть начнет разыскивать шляпы.

— Здешняя служба не так уж и плоха, мистер Друри. — Чилтон смотрел поверх толпы. — Самое трудное — помнить, что здесь три нормы поведения. Первая — местные обычаи, не обязательные для илбирийцев и юровианцев. Местные суды не могут навязать нам свои законы и обычаи. Например, корова — животное, посвященное богине Лаамти, но мы можем покупать, убивать и употреблять их в пищу. Вообще-то мы едим только животных, выращенных в стадах, происходящих от завезенных особей, но не все наши граждане боятся оскорбить национальные чувства местного населения.

— А юровианцы подчиняются илбирийскому закону?

— Это вторая норма поведения. Считается, что наши граждане ведут себя в соответствии с нашим законом. Конечно, есть отклонения: напасть на кого-то — преступление, но напасть на местного слугу — совсем не то, что подраться с другим илбирийцем.

«Ну, об этом догадаться нетрудно».

— А третья норма поведения?

Чилтон указал головой на клубящуюся в большом зале толпу.

— Вы видите перед собой сливки илбирийского общества Арана. Многие из них дворяне по происхождению, хотя из младшей ветви рода. Они уверены, что здесь наши законы выполнять не обязательно, и губернатор Фиске, Боже, прости его, разделял эти взгляды.

— Это смахивает на служебный проступок, — нахмурился Робин.

— В Аране, как говорится, мы имеем лучшее, что можно купить за правительственные деньги. — Взгляд Чилтона был устремлен через всю комнату туда, где раздобревший Фиске вел беседу с принцем Тревелином. — Барон Фиске купит своему сыну место в парламенте, а его брат намерен стать приходским настоятелем собора в Вартонфилдсе.

— Я так понимаю, что управление колонией теперь совсем переменится, — Робин позволил себе легкую улыбку. — Принца не купишь.

— Хотел бы я посмотреть на перемены, но легко они не пройдут. Там, дома, есть такие, с громким голосом. Но, тем не менее, не все тут так плохи. Есть совсем особые люди.

— Не сомневаюсь, мистер Чилтон. — Робин рассматривал толпу. Нормальные люди, ничего особенного. Вообще-то Робин давно понял, что люди всюду люди, правда, некоторые считают, что наличие в жилах голубой крови возвышает их над другими. Он стал оборачиваться к Чилтону, чтобы поделиться с ним этим перлом мудрости, и тут толпа на секунду расступилась, и из освободившегося пространства на него смотрела женщина.

От ее удивленной и восхищенной улыбки у Робина перехватило дыхание.

«Я ее не знаю. Почему она так на меня смотрит? Почему машет мне?»

Робин чуть было не поднял руку, чтобы ответить на ее приветствие, но Чилтон шлепнул его по спине и этим спас от конфуза.

— Пойдемте со мной, мистер Друри. Я хочу вас кое с кем познакомить. — Чилтон весело рассмеялся. — Это одна из тех особых личностей, о которых я вам уже говорил.

Урия Смит тихо ругался, перебирая руками содержимое своего кожаного саквояжа. Когда он его открыл в первый раз, все в нем уже было перевернуто, а теперь он рылся в нем уже третий раз, и чистое белье, несомненно, уже перемешалось с грязным. И полная гарантия, что там нет его кожаного кошелька с карточным выигрышем — десять золотых солнц.

Ворча, Урия отбросил саквояж и выпрямился. И тут же головой врезался в балку. «Господи, прости!» Он схватился за затылок, но крови не оказалось. Ушибленное место пульсировало, шишка росла, но он богохульствовал не от боли, а от разочарования и чувства безысходности.

«Эта вороватая обезьяна Фило — вот кто взял, точно знаю!»

Урия заворчал и чуть не приложился головой к потолку еще раз. Эти деньги, о которых Кидд не знал, были залогом Урии от несчастий. Не уверенный в здравом уме Кидда и в реакции представителей церкви, если они узнают об их поездке, Урия знал — чтобы выжить, нужны деньги, пока не найдется способ вернуться в Илбирию.

«Я видел, как этот крысомордый, извиняясь за беспокойство, болтался втихаря возле моей койки там внизу».

После той карточной игры он так и ждал-, что Фило удумает что-нибудь подобное, чтобы вернуть свое, а воровство ему как раз подходит.

«С собой все надо было носить».

Нагнув вперед голову, Урия шел к открытому люку — туда, где шла разгрузка. Фило он увидел внизу и спрыгнул к нему. Он попробовал схватить коротышку за плечи, но тот пригнулся и вынырнул из-под его руки.

— Захотел неприятностей, парнишка? — Мужичок с кривыми зубами потирал рукой челюсть, заросшую черной щетиной. — Лучше вернись за своими шмотками.

— Я свои шмотки возьму, — Урия указал на кожаный кошелек, висящий на веревочном поясе Фило. — Это мои деньги. Ты украл.

Фило заулыбался и обвел взглядом окружающих его четырех авиаторов:

— Может, и украл, а может, выиграл у тебя. Так я объяснил этим ребятам и поделился с ними выигрышем. — Он поплевал на руки, растер в них свой плевок и сжал кулаки. — Если ты назвал меня вором, значит, и они, по-твоему, воры.

— Тебе не захочется неприятностей, а я могу тебе их устроить, — Урия сжал кулаки

Четверо авиаторов окружили его.

— Что болтать, болтовней не победишь в драке. — Фило сделал шаг вперед, круг сузился. — Пора тебе понять, что Аран — это не дома жить.

Робин поставил стакан и поплелся за Чилтоном. И улыбнулся при виде молодой женщины, которая подалась вперед и поцеловала Чилтона в щеку:

— Брат Деннис, какое счастье, что я тебя встретила. Ты не давал о себе знать, и я боялась, что тебя сегодня не будет. Так хотелось поговорить до твоего отъезда.

Подняв глаза и встретившись глазами с Робином, она удивилась и слегка улыбнулась. Робина как током ударило. Он улыбнулся в ответ. Он знал, что вежливый человек должен отвести взгляд, но не мог заставить себя. У нее были крупные черты лица, но не резкие, лицо не потеряло юношеской мягкости. Он решил, что это ощущение силы вызвано ее прямым носом и оживленным выражением горящих карих глаз. Ее темно-каштановые волосы были зачесаны кверху, и прическа подчеркивала брызжущую из нее энергию. В женщине ощущался ум — что привлекало к ней даже больше, чем красота лица и стройная фигурка.

— Прошу прощения, сэр, — она рассматривала его.

— Нет, это я должен просить прощения, мисс, — покачал головой Робин.

Она помолчала, в глазах ее и в складках губ раздражение смешивалось с любопытством. Но Друри к ней обратился, не будучи формально представленным, и она, как полагалось, выразила свой протест:

— Будьте добры, сэр! Чилтон захохотал:

— Позвольте мне, Аманда, выручить вас. Я должен был сообразить, что мой спутник не знаком с этикетом, только что выпустившись из Сандвика.

Робин покраснел и отвел глаза. Он ненавидел себя за такое поведение, но понимал, что причина его — не то, что он вел себя как дурак, а то, что заставил ее почувствовать неловкость. На праздничных балах в Сандвике он соблюдал все светские условности, но только пассивно. На танцах организаторы уже заранее решали, с кем он будет танцевать, тогда его подводили к даме, представляли, и он развлекал ее, пока не приходило время меняться партнерами.

Чилтон выждал, пока Робин весь зальется краской, потом снова похлопал по спине:

— Мисс Аманда Гримшо, с удовольствием представляю вам брата Робина Друри, с корабля «Сант-Майкл». Он — свежей чеканки этирайн из Сандвика. Робин, познакомься с мисс Амандой Гримшо.

Робин поцеловал протянутую ему руку:

— Простите мне бестактность, мисс.

— Это я должна извиниться перед вами, брат Робин, я ведь заговорила первой. Вы просто мне ответили любезностью на мое нарушение этикета. — Аманда улыбнулась Чилтону. — А в Сандвике вы были знакомы с братом Деннисом?

— Нет, он был намного старше меня по курсу.

— Но мы оба этирайны, значит, что-то у нас есть общее. Немногие выбирают службу в авиации и военную профессию. — Чилтон смотрел мимо Аманды, и лицо его окаменело. — А-а, вижу Лису Марш. Надо с ней поговорить. Простите.

Аманда, посмеиваясь, прикрыла рукой шею:

— Конечно, конечно, брат Деннис. Завтра жду вас на ланч?

— С удовольствием.

Робин с минуту следил, как Чилтон перехватил голубоглазую блондинку в гофрированном желтом платье с турнюром. Платье Аманды тоже было облегающим в талии, но турнюра у нее не было. Ее шелковый туалет был чисто синего цвета, украшенный белыми бантами и жемчугом, он радовал глаз, не подавляя роскошью и не выделяя ее из толпы.

— Видимо, брат Деннис сделал нам любезность?

— Вы будете правы, если так это и поймете, хотя сам он, по-моему, прелестно изображает страдание.

Этирайн поднял брови в удивлении:

— Вы можете объяснить, как это понимать? Аманда улыбнулась ему и отвела глаза:

— Мне кажется, вам хватит ума, чтобы понять. Отец мисс Марш — довольно благополучный местный торговец, занимается экспортом-импортом. Семья обосновалась тут лет двадцать назад. Лиса знает только Аран, в Илбирии она провела первые пять лет жизни и четыре года учебы в школе. Она приехала в Аран на том же корабле, на котором Деннис ехал сюда к месту назначения. И с тех пор они очень дружны.

— Ясно. — Робин уловил, как она почти незаметно пожала плечами и в ее глазах вспыхнул озорной огонек. — Я правильно понял?

— Не сомневаюсь, что вы многое замечаете, брат Робин.

— Прошу, мисс Гримшо, зовите меня Робином.

— А вы меня — Амандой.

— Справедливо. — В голове Робина замелькали отрывочные воспоминания из опыта посещения им вечеров в Сандвике, и он предложил ей руку. — Если хотите, можем отправиться в столовую, мисс Аманда.

— А за это время я вам все расскажу, спасибо, — она взяла его под руку и позволила провести себя сквозь толпу. — Год назад сюда, в Аран, приезжала с визитом моя подруга по Академии Святой Марии. Это Джокаста Майлс, третья дочь графа Норклифа. Знаете ее?

Робин подавил смешок:

— Боюсь, мисс Аманда, мы с дочерьми графа вращаемся не в одних кругах.

— Но, говорят, вы служили на «Вороне» до поступления в Сандвик. Ее старший брат Гарри был псаломщиком на «Вороне».

— Наверное, после меня уже.

— О, я должна была сообразить. Гарри ведь ужасный идиот, так что вряд ли вы стали бы общаться с ним, верно, брат Робин?

Робин опустил глаза, а она с улыбкой смотрела на него. Он отрицательно помотал головой:

— Мы говорили о его сестре?

— А-а, притворяетесь, что не слышали вопроса. Со мной такое пройдет, но не с другими нашими дамами в Д и лике. Будьте начеку.

— Буду.

— Как я и говорила, Джокаста приезжала с визитом и очень увлеклась братом Деннисом. И он увлекся ею, а милая Лиса выбрала как раз этот момент и проявила интерес к младшему офицеру из полка легкой кавалерии, который служит на границе с Мрайлой. Ее храбрый воин отбыл и был убит в горах Гимлана, и Лиса даже сочла себя обязанной носить траур целую неделю! И это в жаркий сезон! К тому моменту, как она была готова принять возвращение брата Денниса, они с Джо-кастой уже обручились, чтобы вступить в брак по его возвращении в Илбирию.

Пока она рассказывала о запутанных личных делах Чилтона, они спустились с главной лестницы в большую банкетную, находящуюся под залом приемов. Там были воздвигнуты огромные столы, нагруженные всевозможной снедью. Робин увидел весь взвод этирайнов Чилтона — их заставили разрезать огромные говяжьи окорока и дичь шести видов. Кроме дымящихся тарелок с мясом, на столах лежали всевозможные фрукты. Хлеб и сыры занимали три других стола, а по углам комнаты стояли столы с самыми разными напитками.

— Я не очень-то голодна, но вина бы выпила, — заулыбалась Аманда.

Робин подвел Аманду к столу, и они взяли по кубку крепкого красного вина. Под незаметным нажимом ее руки Робин перешел на сравнительно открытое место — между двумя столиками с вином, где они могли стоять и наблюдать за другими едоками так, что их разговор никто не мог услышать.

— Брат Робин, не возражаете, если задам вам личный вопрос?

— Нет, если сначала вы ответите мне, мисс Аманда.

— Слушаю вас?

Робин пропустил мимо ушей лукавые интонации ее ответа:

— Кого интересует мой ответ?

— Вы что хотите сказать?

Этирайн отпил глоток из своего бокала:

— Вы уже знаете, что я служил на «Вороне». Значит, здесь слухи разносятся быстро. Я хотел бы знать, как широко станут известны мои ответы.

Она легонько сжала его руку:

— Прежде всего вы мне ответьте, чтобы удовлетворить мое любопытство на ваш счет.

— А во-вторых?

— Насчет слухов вы правильно догадались. — Она заразительно засмеялась, и Робин тоже улыбнулся. — Ваши ответы послужат мне точкой отсчета — чтобы определить, насколько преувеличивают у нас все слухи, но дальше меня они не пойдут. Видите ли, мы с братом Деннисом дружим. Мы встречались в свете, с тех пор как он прибыл, но не ухаживали друг за другом. От этого наша дружба крепче. Деннис не стал бы нас с вами знакомить, если бы не был уверен, что мы можем подружиться.

Она так произнесла слово «друзья», что Робин задумался: это слово имеет мириады значений, какое же она имела в виду?

— Брат Деннис знает меня всего лишь один день. Он мог и ошибиться насчет меня.

— За те три года, что Деннис пробыл здесь, я ни разу не видела, чтобы он ошибался в своих суждениях о людях.

— Если он такой знаток людей, зачем ему понадобилось говорить с мисс Марш без нас.

Аманда снова рассмеялась, и Робину положительно нравилось, как откровенно она смеется, от всей души.

— О, когда он с ней познакомился, он прекрасно представлял, кто она такая. Но он был молод, вдали от дома, и не понял, что она — не совсем то, что ему надо.

Робин подумал и кивнул:

— Убедили меня. Теперь спрашивайте. — Ну прежде всего многих больше всего интересует сколько у вас жен.

— Нисколько.

— Овдовели?

— Никогда не женился.

— Трудно поверить.

— Вы что, переписывались с моей мамой, что ли? Аманда хихикнула.

— И она не верит?

— Вовсе нет, но есть достаточная причина, почему я не женился. Я служил на «Вороне» с двенадцати до двадцати лет. Членам команды особой свободы не давалось, чтобы не дезертировали. Хотя за наши успехи в изгнании лескарцев из Мериды, Береджии и Сипии мы заслужили благодарность кое-каких дам, но находить военных жен намного легче пехоте, чем тем, кто служит на кораблях. — Робин легко пожал плечами. — Когда я вернулся после войны, работа для меня нашлась только на заводе. Двенадцать часов в день, плюс помощь отцу на ферме, много ли времени оставалось на ухаживания?

— Но вы такой находчивый, Деннис говорил, что все этирайны такие. Кого-то вы любили, наверное.

Немного подумав, он кивнул:

— Было такое. Ее отец владел «Каретным заводом Лейкворта», я у него работал. Наверное, я ей нравился, но ему-то — совсем наоборот.

— Если это было ее единственное возражение, значит, она неумна.

— Там не было брата Денниса, чтобы нас познакомить. — Робин отпил еще глоток. — Ее отец заплатил за мою учебу в Сандвике, а ее выдали за местного фермера — производителя свинины, все-таки джентльмен.

— Конечно, джентльмен, — кивнула Аманда и сощурилась. — Вот у вас на мундире награды. За что?

— За войну.

Она начала было улыбаться, и он почувствовал, что сейчас из него будут вымогать подробности. Чтобы предвосхитить попытку, он нахмурился, и ее улыбка увяла:

— Предполагаю, брат Робин, что об этом времени у вас не самые лучшие воспоминания.

— В основном неприятные, но было и хорошее. У меня и сегодня есть друзья из ребят, с которыми служил на «Вороне». — Робин смотрел в свой кубок и наблюдал, как вино плещет о его края. — Некоторые философствуют о войне — Фернанди, например, знаменит своими высказываниями, — но суть ее они не умеют осознать. Война — это такое место, где один человек убивает другого из-за того, что у них разные представления о том, что такое хорошо и что такое плохо. Я не спорю, иногда иначе нельзя, но некоторые слишком легко проливают кровь.

Аманда слушала его, щурясь, потом уверенно улыбнулась и стиснула его руку:

— Деннис совсем не ошибся в вас.

В ее голосе прозвучало столько восторга, что он не нашел слов для ответа. Он с ней, совершенно чужим ему человеком, говорил о своих чувствах и вообще о себе больше, чем с кем-либо, кроме Урии, с тех пор как ушел с «Ворона». В разговорах с Урией он пытался доказать пареньку, что ум и мудрость — не всегда одно и то же, особенно в Сандвике. Урия, как правило, упускал смысл его речей, но проблески их иногда мелькали в его рассуждениях, и это обнадеживало Робина — Урия не пустое место. Хоть он часто раздражал Робина, но не предавал оказанного ему доверия, и Робин мог разговаривать с ним о чем угодно.

Такой же покой он почувствовал при разговоре с Амандой, доверие к ней, но здесь его взволновало одно обстоятельство, которое не возникало при общении с Урией. Ему, оказывается, небезразлично, что молодая женщина подумает о нем и его идеях. Ему польстило, с какой готовностью она приняла его замечания о войне, Робин почувствовал себя намного моложе и глупее, чем когда-либо. Это ощущение можно описать ее же словами «прелестное страдание».

Он не успел еще прокомментировать свое ощущение, как откуда-то из центра комнаты прозвучало ее имя. Робин инстинктивно сделал шаг вперед, когда пожилой мужчина с тонкими, как спички, ножками, злобным крючковатым носом и округлым животиком торопливо протолкался к ней через толпу. Аманда осторожно пожала ему руку, давая понять, что этого человека не стоит воспринимать как угрозу, но при виде того, как он размахивает своей клюкой, расчищая себе дорогу, Робин усомнился в ее мнении на сей счет.

— Вот ты где, Аманда. Пойдем, пора домой. Робин обернулся к ней, подняв брови.

— Папа, где твои манеры? Познакомься, это брат Робин Друри с «Сант-Майкла». Брат Робин, это мой папа, мистер Эрвин Гримшо.

— Рад познакомиться, мистер Гримшо.

— Еще бы вы не рады, сэр, — Гримшо взглянул на дочь, потом на Робина. — С «Сант-Майкла», да?

— Да, сэр.

— Ну, сэр, я только что говорил с капитаном Хассетом. — Гримшо носовым платком утер слюну, выступившую в уголках рта. — Он произвел на меня впечатление человека весьма, весьма тяжелого. Что вы скажете на это, сэр?

Глава 22

Взорин, округ Взорин, Крайина, 2 темпеста 1687

Валентин Свилик, мужчина крепкого сложения, хмурился, глядя на себя в зеркало. Заставив себя расслабиться, он кистью умело обвел глаза четким темно-зеленым контуром. Аккуратно затушевал промежуток между контуром и глазами более светлым зеленым, стараясь не наставить клякс на светло-голубой фон лица.

«Отлично, хотя какое это имеет значение теперь».

Утром, которое теперь казалось таким далеким, он предвкушал восхитительный вечер, сопровождая свою любовницу на прием в честь приезда тасоты Наталии. Антония согласилась пойти с ним, хотя ее муж должен был тоже быть на приеме, сопровождая свою первую жену. Человек достойный, мелкий дворянин, ради престижа решил обзавестись третьей женой и получил ее от семьи за выкуп. Такое бывало, и его, как ни странно, радовало, что у самой новой его жены имеется любовник.

Особенно поощрял он отношения жены с Валентином с тех пор, как интересы бизнеса заставили купца войти в контакт с первым крупным караваном из Гелора. В пользу Валентина говорило то, что он виделся с князем Арзловым, после чего князь отбыл в Муром. Такое внимание властей к любовнику отбрасывало тень уважения и на мужа Антонии. Благодаря этому граф Свиев и раздобыл приглашение на вечерний прием и еще одно — на саму встречу при посадке «Лешего» в Пиймоке. На малую церемонию приема не был приглашен даже Валентин, что поначалу его обрадовало.

Но тогда он еще думал, что у Антонии есть хоть грамм мозгов в голове. Из своих источников в общине истануанцев Взорина он слышал о ясновидящем, развлекавшем крайинских дам и их горничных предсказаниями о невероятной удаче, которая ожидает тех, кто первыми встретит тасоту. Он воспринял этот слух как вздорный, сначала послав одного слугу послушать предсказания этого типа, но Антония была другого мнения. Она уговорила мужа взять ее с собой на встречу в док для воздушных кораблей, который располагался во дворце князя.

Это означало, что на приеме она будет рядом с мужем. И слишком поздно сообщила Валентину о перемене планов, так что он не смог найти замены. Значит, он сможет только протанцевать с Антонией один-два раза, а не быть рядом с ней весь вечер, как он надеялся. Одно дело, когда граф позволяет развлекать свою жену, когда ей нечего делать, и совсем другое — увести Антонию буквально из рук мужа.

«Однако надо сохранять лицо».

Валентин закончил макияж, провел рукой по своим густым черным волосам и улыбнулся полученному результату. Он не воин, ему не положено носить макияж императорского гусарского полка — красное с синим. Но в зале будет полным-полоно гусар, так что надо заметно выделяться.

«Тогда Антония увидит, что она потеряла».

Дверь позади него открылась, и в зеркале отразился вошедший слуга, старый и морщинистый.

— Простите, сэр, тут уличный мальчишка принес вам вот это.

И протянул сложенный и запечатанный лист бумаги.

Валентин отложил кисть, развернулся вместе с креслом и принял послание. Сломал восковую печать и развернул лист. На нем были нарисованы полумесяц, меч, крест и птичка. С минуту он рассматривал картинку, затем отдал ее старому Эдварду.

— Сожги. Пойди во дворец к князю и скажи, что я прошу прощения за опоздание. Прибуду, как только смогу.

Старик кивнул и вышел.

Валентин встал и натянул плащ, не надев пиджака, жилета и галстука.

«Такой утонченности не понять старой утке Дью, я и так в Старом Городе выгляжу неуместно».

Большинство торговых партнеров-истануанцев во Взорине были безграмотны, и Валентин разработал простой набор рисунков, которыми они вызывали его на встречи. Полумесяц — то есть четвертинка луны — означала встречу немедленно, в этот же вечер. Половинка луны — встреча в полночь. Крест означал то место встречи, которое партнеры оговорили в прошлый раз. В данном случае это была маленькая чайная в Старом Городе. Меч говорил о срочности, а птичка — это подпись Дью. Рисунок черепа или сломанной кости предупреждал бы об опасности.

Никуда не стоит идти, не предусмотрев опасности. За дверью комнаты стояла подставка в форме слоновьей ноги. Из нее Валентин достал деревянную трость с тяжелым медным набалдашником и мечом внутри. Несколько раз повернув рукоять, он на треть выдвинул серебряное треугольное лезвие и, улыбаясь, убрал его на место.

«Не до красоток, Валентин, — сказал он себе. — Долг призывает, и надо отвечать».

Высокая и спокойная, Наталия Оганская стояла на палубе под крылом «Лешего», а корабль медленно опускался в лунном свете. На ней был черный плащ и темная вуаль для защиты одежды от дыма и сажи. Сквозь вуаль ей был прекрасно виден залитый светом док с востока и до замка Арзлова.

На секунду Наталия пожалела собравшихся внизу, где свет факелов превращал ночь в желтую пародию на полдень. Все они выглядели великолепно в своих лучших нарядах, но обливались потом, несмотря на то, что уже наступил ранний вечер. Сверху она узнала мундиры военных полков, которые вошли в историю Крайины тем, что раздвинули границы империи. Собравшиеся дамы были в эффектных разноцветных нарядах: темно-алых, цвета свежей зелени, сверкающего синего, увешанные гармонирующими драгоценностями. Их платья с облегающим лифом подчеркивали пышные груди и тонкие талии, а ниже расходились пышными юбками, собранными на кринолинах. Сверху они смахивали на грибы в шелковой оболочке.

Наталия медленно покачала головой. Чего и следовало ожидать. В Мясово сестра Марина представила ей последнюю моду. Теперь вместо обтягивающих лифов, какие надеты на дамах внизу и какие носила она в Муроме, в Мясово частично вернулась мода императриц эпохи Фернанди. Это платье без рукавов из прозрачного материала, надетое поверх шелкового чехла типа сорочки Прозрачная ткань складками собирается на ленту, повязанную низко на бедрах, а ниже до полу спадает ткань более плотная. Вместо кринолина теперь носят шелковые юбки, складками обрисовывающие ноги.

На Наталии под платьем из почти невесомой белой прозрачной ткани был надет матовый чехол янтарного цвета и юбки, без них она чувствовала бы себя совсем обнаженной. Сестра и дамы ее круга завели манеру смачивать чехлы под платьями, чтобы они сразу прилипали к телу, увеличивая нескромный эффект, достигаемый вспотевшим телом после нескольких туров на танцевальной площадке. Наталия воздержалась от этого в Мясово и не намеревалась рассказывать об этом в неизбежных разговорах о новой моде.

Глядя на всех этих дам внизу и зная, что они пришли сюда на церемонию встречи, Наталия порадовалась, что надела плащ. Плащ не оттопыривается, как бывает при кринолине, и они сообразят, что она одета не так, как они, но отнесут это за счет удобства дорожной одежды.

«Конечно, ее платье практично только для соблазнения, но что в этом плохого? Я ведь знаю, что Григорий тоже здесь»

Она почувствовала только легкий толчок — капитан Селов произвел посадку так же безупречно, как и в Мясово. Авиаторы освободили перед ней палубу и поручни, а внизу мужчины в гусарских мундирах подняли на руках трап и медленно подносили к ней. Два авиатора «Лешего» у ее ног опустились на колени и, протянув руки, ухватили трап, закрепили его веревками и прицепили направляющие к поручням корабля.

Наталия почти не замечала суеты вокруг себя Подняв вуаль, она приветственно улыбалась. В дальнем конце платформы стоял князь Арзлов и на шаг позади него — Григорий Кролик, высокий и великолепный в своем гусарском мундире Как бронзовый идол какого-то демонического божка аборигенов, Таран Григория стоял на коленях позади своего хозяина. Красная ковровая дорожка между рядами дворян и дворянок шла прямо от нее к Григорию. Вдоль дорожки были выстроены два ряда гусар — удерживать собравшихся на почтительном расстоянии.

Два авиатора «Лешего» опустили трап и привязали направляющие к столбикам в доке. Они встали по стойке «смирно», и один обратился к князю Арзлову:

— Просим разрешения на высадку.

Арзлов сделал шаг вперед и поднял правую руку, как будто не было сорока ярдов между ним и кораблем.

— Охотно даю разрешение. Тасота Наталия, мы вас от души приветствуем во Взорине.

Плавный полет «Лешего» вызвал в Рафиге Хаете и восторг, и отвращение. Деревянный корабль планировал на фоне матового диска луны, как сокол, парящий над пустыней. Рафиру корабль показался прекрасным, и он понимал, что человек в шлеме, видно, очень искусен, если сумел посадить такой большой корабль прямо в центре города.

Рафиг надеялся, что его люди убьют пилота.

Ради его же благополучия.

Как бы прекрасен ни был корабль, он был орудием зла. Магия предназначена для людей. В историях, волшебных, фантастических сказках, на которых вырос Рафиг, рассказывалось о заколдованных коврах, которые умели летать, и о лампах, в которых были заключены джинны. Они всегда были творением злого волшебника, и даже если герой сказки пользовался ими для добра, чтобы победить волшебника, эти творения всегда исчезали вместе со своим творцом. Такие творения — оскорбление для Атаракса, и их следует уничтожать.

«Дост даст нам право разрушать».

На крышу здания, где стоял Рафиг, взобрался Ахтар.

— Крайинский купец уже на подходе. Через пять минут будет тут, у магазина.

— Отлично. — Рафиг наклонился и поднял свой потайной фонарь. — Помнишь, каким сигналом начинать нападение на воздушный корабль?

Лицо Ахтара просияло:

— Две долгие вертикальные вспышки, снизу вверх. Подтверждение: одна в сторону и затем вниз.

— Отлично. — Он отдал кузену фонарь. — Отодвинешь задвижку, поднимешь фонарь и снова задвинешь. Сможешь ведь?

— Да, но такая честь — просигналить атаку — не твоя ли?

— Удостаиваю тебя этой чести, Ахтар. Досту нужны люди, и такая большая ответственность передается только достойному доверия. — Рафиг указал на северо-восток. — Пусть начнут атаку, как только Свилик появится у нас.

Когда Наталии оставалось до земли еще двенадцать футов, вежливые аплодисменты, звучавшие в доке, были прерваны резкими боевыми криками. Из темноты посыпался дождь черных стрел. Приветственные возгласы сменились воплями, люди падали мертвыми или ранеными. Из темноты вверх по холму неслись всадники с кривыми мечами и длинными копьями, и гусары проталкивались через беспорядочную толпу, чтобы задержать их.

Одна стрела просвистела мимо Наталии и впилась, дрожа, в корпус воздушного корабля. Ошеломленная, она остановилась на долю секунды. Один из авиаторов

«Лешего» рванул вверх по трапу: «Спускайтесь, тасо-та!» Его губы шевелились, он кричал ей какие-то указания, но вместо слов изо рта у него полилась кровь. Он перегнулся через веревочное ограждение и упал вниз, под корабль, стрела торчала из его спины.

«Я тут как мишень».

Подобрав юбки, Наталия кинулась изо всех сил вниз по трапу и присела, ее черный плащ создавал ей маскировку.

— Григорий! Я здесь!

Испуганные люди, суетившиеся вокруг нее, развернулись спиной к арке, ведущей во дворец, и мчались мимо нее и корабля. Наталия подняла глаза и увидела смуглого всадника на великолепном черном жеребце, въехавшего в док с дальнего конца. Воин-истануанец увидел ее, что-то прокричал, направил коня к ней и кинул в нее копье с металлическим наконечником.

Заостренный металлический наконечник пробил ее плащ. Она вскрикнула от изумления. Явно решив, что она кричит от боли, всадник наклонился и продолжал втыкать в нее копье, пока оно не вышло с противоположной стороны, прорвав плащ. Тогда он потащил копье назад, поднял его вверх, а вместе с копьем Наталию. Неприкрытая радость на лице воина от одержанной победы сменилась изумлением, когда Наталия протянула левую руку и крепко схватилась за деревянное копье.

Окружающие всегда считали, что способностей к магии у Наталии хватает только на кухонных мужиков и фонарщиков, но она знала и боевые заклинания. Она произнесла заговор, вложив в него весь свой талант и дав выход ярости, гневу и страху.

Деревянную часть копья охватило пламя, и оно вспыхнуло, как будто его поразила молния. Ударной волной ей обожгло руку и ее отбросило, но она удержала слезы.

«Я тасота, мне плакать не положено».

В ночи раздался смертельный крик воина, прижимавшего копье толстым концом к ребрам. Огнем его сбросило с седла, а его правая рука обгорела по плечо. Дымящаяся обугленная конечность упала на платформу рядом с Наталией. Испуганный жеребец умчался так быстро, что она не успела ухватить его за поводья и ускакать на нем. Тело воина упало под ноги толпы и исчезло.

Наталия сбросила свой дымящийся плащ на изуродованную руку.

Другой истануанский всадник заметил ее и начал прокладывать путь к ней через толпу. Он размахивал своим шамширом направо и налево, разгоняя нарядно одетых людей. Дамы в кринолинах натыкались друг на друга и падали. Споткнулась женщина в алом, и в мгновение ока на месте падения неэлегантно замелькало белое исподнее и дрыгающиеся от испуга ноги. Об нее запинались, падали, хватались за бегущих мимо, тянули их вниз, стараясь подняться.

Всадник замедлил темп, и тут раздалась толпа, разделявшая его и Наталию. Он ухмылялся, по кривому лезвию его меча бежал ручеек крови. На мгновение в его глазах она увидела похоть, тут же сменившуюся ненавистью. Жестоко оскалясь, он поднял меч, чтобы поразить ее.

Валентин Свилик довольно часто бывал в старой части Взорина, даже ночами, но так до сих пор и не мог определить, в чем для него заключалась чужеродность города. Он улыбнулся этой мысли. Крайинец знал, что он чужой в городе, который был старым уже тогда, когда империи еще не существовало.

«Я тут иностранец».

Какие-то элементы древности Издана делали этот город неуловимо иным. Современные удобства, такие, как газовое освещение по ночам, были незнакомы старым кварталам. Слой пыли, казалось, веками покрывал все вокруг и создавал вечный полумрак, усугублявшийся с наступлением ночи. Тени становились более густыми и более зловещими. Зданиям древность не придавала красоты, а открытые сточные канавы часто разливались по улицам, если в канаву попадал труп собаки или человека и запруживал поток нечистот.

И хуже всего то, что Свилик отлично понимал: кажущийся хаос расположения узких улиц и переулков — не есть результат произвольного возведения домов в течение столетий. Он достаточно хорошо знал культуру Истану и философию атараксианства, которая управляла жизнью людей, чтобы понимать — случайного тут ничего не бывает. К иманам постоянно приходили за советами: как планировать улицы, где размещать здания, даже где должны быть двери и окна в доме. Все должно делаться в соответствии с требованиями Китабна Иттикаль.

И вот результат таких консультаций: Старый Взорин напоминал паутину улиц и переулков. В сущности, это был лабиринт, в котором пряталось такое, что Свилик не чувствовал себя в безопасности, даже живя в крайинском квартале. Ходили в изобилии слухи о подземных комплексах храмов, посвященных Атараксу, о местах, где преданные молодые люди обучались профессии убийцы, и о дворцах удовольствий, где женщины из Крайины — рабыни — удовлетворяли желания богатых истануанцев.

Свилик создал свою сеть информаторов, стараясь проникнуть сквозь завесу секретности, окружавшую Старый Город, чтобы знать людей, определять их потребности и суметь осуществить их желания. Наместник округа, предшественник Арзлова, рассердил местное население, когда разрушил целый ряд зданий для постройки на этом месте замка Пиймок, дока для воздушных кораблей и казарм для гусар. Этого человека или отравили неким хитрым способом, или же он сам умер от сердечного приступа; — никто не знал наверняка, но Арзлов допускал худшее и предпринял некоторые шаги, чтобы успокоить народ Взорина. Он советовался с иманами в каждой мелочи при достройке Пиймока и одновременно разгромил две бандитские группировки, которые терроризировали старые кварталы.

Этот поступок ради жителей Старого Города помог Свилику отыскать себе агентов, но вера в их надежность сравнима с предположением, что маленький костер в инитибре может как-то привести к концу зимы. Апеллируя к жадности населения, Валентин умудрялся собирать нужную ему обширную информацию; срабатывал и подкуп местных властей, когда нужно было освободить отдельных лиц, посаженных за мелкие нарушения закона. Вор всегда есть вор, так одинаково думали во всем городе, и если истануанца ловили на воровстве в квартале крайинцев, для правосудия его отдавали иманам, и ему грозила потеря руки. Закрытие обвинения против него, с обещанием умолчать правонарушения, окупалось: благодарность оборачивалась новым источником информации.

Дью — совсем другое дело. Старуха пришла к Валентину, когда ее дочь — подростка Тьюрейю — похитил сын имперского дворянина. Молодой человек был сослан сюда из Мурома своей семьей, и Свилик узнал за что, — за «гнусное поведение». Без какого-либо ордера на арест или доверенности, зная, что для ареста данного лица никто ордера не выдаст, Валентин ворвался в дом парня и угрожал ему убийством за похищение девушки, которую Валентин представил как свою любовницу. Дворянин извинился и освободил Тьюрейю, не причинив ей вреда, — бормоча что-то в свое оправдание, — якобы луна все равно не в нужной фазе, вот он и воздержался.

Свилик отослал девушку к матери, а сам подружился с дворянином. И в безлунную ночь, пригодную для его намерений, он отвел дворянина в Старый Город Он даже заплатил местному констеблю за отчет, заканчивающийся следующими словами: «Хотя смертельные раны действительно имеют сходство с ножевыми, но свидетельскими показаниями подтверждается, что граф загрызен стаей диких собак. Собаки уничтожены».

И Дью стала одним из самых важных и ценных источников информации для Свилика. Она всегда приносила хорошие сведения и всегда продумывала, чтобы сделка была выгодна для Валентина и других торговцев. Поскольку он спас ее дочь и поскольку она знала, что он организовал гибель дворянина-крайинца, Валентин ей мог доверять.

Наклоняя голову, он вошел в небольшую чайную — пристройку к родовому дому Дью. За столиками у дверей, выходящих на улицу, сидели мужчины, но купец не увидел в этом ничего необычного Дью возникла в дверях кухни. Указала ему на столик. Он кивнул, уселся и ждал, пока она подойдет.

Но напротив него за его столик сел кареглазый истануанец, темноволосый, с аккуратными усиками. Валентин удивился, увидев его, и замигал.

— В чем дело? — спросил он по-истануански.

— Не пугайся, друг мой Валентин. Я Рафиг Хает. Я здесь, чтобы предложить тебе самую большую возможность в жизни. — Хает осторожно улыбнулся. — У меня для тебя замечательная новость. Дост вернулся.

— А мне от этой новости какая выгода? — Сам увидишь, друг мой. — Рафиг положил руку на запястье Валентина. — Он послал меня, чтобы привести тебя к нему, и мы все добьемся успеха, если будем выполнять его волю.

Огромное бронзовое копыто ударило сзади истануанского воина, угрожавшего Наталии с высоты своего седла. Воин пролетел мимо и тяжело ударился о корпус «Лешего». Вся левая сторона его тела была раздроблена, острые края костей торчали через прорванную кольчугу. Лошадь выкарабкалась из-под трупа и умчалась, оставив Наталию один на один с бронзовой машиной.

Доспех Вандари громоздился над тасотой, защищая ее, и она почувствовала себя ребенком, видящим кошмарный сон. Чудовище опустилось на колени, и правым копытом подгребло ее. Она хотела побежать вслед за лошадью, но доспех притянул ее к себе, и она не стала сопротивляться: металлическое создание держало ее удивительно осторожно.

Резко щелкнуло левое копыто. То, что увидела Наталия, напомнило ей веер, сердито и резко раскрываемый дамой. Она с изумлением наблюдала, как слой за слоем копыто превращалось в полукруг, совершенно закрывший от потока черных стрел, летящих в ее направлении. С громким щелчком большинство истануанских стрел ударяли по копыту-щиту и отскакивали, со стуком падая на землю. Одна стрела все же застряла между двумя клинообразными частями копыта, но они сместились на своем валу и перехватили стрелу.

Наталия приникла к правому бедру доспеха, к холодному безжизненному металлу. Правая конечность доспеха вытянулась вперед и сбросила с седла еще одного истануанского всадника. Наталия увидела только отдельные вспышки света и тени, но навсегда запомнила зрелище: огромное копыто на раздавленной груди человека.

Изменилась тональность пронзительных боевых кличей истануанцев, и над ней наклонилась голова доспеха:

— Не бойся, Натальюшка, они разбиты и бегут.

— Григорий, это ты!

— Всегда к твоим услугам, тасота.

Наталия задрожала. Она ведь знала, что в доспехе должен быть Григорий. Она видела этот костюм и даже наблюдала его на параде, но это все были не те ситуации, для которых создавалось снаряжение Вандари. Это ведь орудие для ведения войны. Она знала о его потенциале — или представляла себе, что знает, — но никогда не думала, настолько это страшно и непривлекательно.

Голос Григория был вполне узнаваем, несмотря на какое-то металлическое позвякивание. Из-за решеточек на шее, через которые, казалось ей, шли слова, он звучал без той душевности и волнения, которые она надеялась услышать от него при личной встрече. По крайней мере, она надеялась, что его голос несет эмоциональную окраску — страх, любовь, беспокойство, заботу, упрек, — но доспех лишал звучание этих нюансов. Такое впечатление, что доспех оставляет в себе всю человеческую суть Григория.

А может быть, надев это снаряжение, Григорий сам становится менее человечным, чем вне его.

Да, она знала, что Вандари — оружие войны, но знала и то, что Григорий профессиональный военный. До сих пор она ни разу не видела его в этом качестве, когда он проявлял навыки, которые приобрел за годы учений. Разговоры о боях с ним всегда были такими, как после его возвращения с войны с Лескаром. Он всегда говорил о своем отношении к тем, кого потерял, о тех, кто был убит под его командованием. Он никогда не говорил о сути своей профессии.

Но сейчас, перемещаясь быстро и уверенно среди беспорядочно движущейся толпы, чтобы добраться до нее и защитить, он был вполне на своем месте. Если бы араланцы не прекратили свою атаку, она не сомневалась: Григорий в доспехе уничтожил бы их всех. Это было бы как слон и моська или дворняжки, побеспокоившие могучего медведя. Он бы просто стер их в порошок.

Потому что это его долг.

И для сохранения ее безопасности.

Наталия услышала шипение и щелчок сверху и сзади. Она вышла из тени доспеха и заулыбалась Григорий выходил наружу. Вместо красно-синего мундира, в котором он ее встречал, теперь на нем был пропотевший комбинезон из синей фланели. Комбинезон начинался над коленями и застегивался спереди на белые пуговицы. На шее, на плетеном шнуре, висел ключ, его было видно через расстегнутые верхние пуговицы комбинезона.

Наталия потянулась к нему и погладила по щеке, смазав немного голубой макияж вокруг глаз. Он улыбнулся, и она привлекла его к себе и обняла как можно крепче.

— Всегда буду чувствовать себя в безопасности в твоих руках, Григорий.

— Да нечего тебе бояться, пока я жив, тасота Наталия, — он быстро поцеловал ее в губы и отстранил от себя. — Князь идет.

Наталия неохотно разжала объятия, но не отходила от него. Она прижимала руку к его животу, не чувствуя влажной фланели комбинезона, радуясь тому, что чувствует, как дышит ее спаситель. Ей придавала силу одна его близость, и она улыбнулась, когда с носа Григория ей на лоб упала и покатилась капля пота.

Василий Арзлов целенаправленно шел, обходя раненых, через док к тому месту, где они стояли. В правой руке у него была окровавленная сабля, одежда на бедре разорвана, но он ухитрялся выглядеть элегантно и вполне владел собой. Раненые, лежавшие на каменной платформе, как бы черпали силу от того, что видели его, и прекращали стонать, когда он проходил мимо них.

Он с уважением поклонился Наталии:

— Вы не ранены, тасота?

— Нет, князь.

— Значит, был ответ на мои молитвы, в чем немалая заслуга полковника Кролика. Вы не задеты, Григорий?

— Только устал, князь. — Григорий обернулся посмотреть на свой Таран. — Таран забрал у меня не только мундир. Я не жалуюсь, эта жертва неизбежна, но чтобы все привести в порядок, мне понадобятся портные и немного сна.

Арзлов смеялся:

— Тебе поспать надо, Григорий? Да я тебе с радостью пришлю всех своих портных, пусть сошьют полный шкаф мундиров за то, что ты сделал сегодня. Если бы не ты, тут могла быть резня века. Иди, уводи тасоту Наталию. Я послал твоих людей — они догонят нападавших, и мы разберемся с теми, кто уцелел. Но сначала гости, конечно.

— Разумеется, сэр.

— Тасота Наталия, мои люди разгрузят ваш багаж. Ваша горничная еще на борту, может она проследить за вещами? Хорошо. Мне бы хотелось, чтобы «Леший» преследовал бандитов, они убегают из города. Мы их поймаем, и они заплатят за все, что натворили тут.

Наталию не удивила угрюмая угроза в словах Арз-лова и не вызвала ее неприязни.

— Капитан Селов и «Леший» в вашем распоряжении, князь Василий. Желаю успеха в охоте.

— Спасибо, тасота. — Арзлов поклонился ей. — Враги империи не должны остаться безнаказанными.

«В этом мы сходимся, князь Арзлов». Наталия вздрогнула, когда тот поднялся по трапу и ступил на палубу под крылом «Лешего». Григорий привлек ее к себе:

— Не дрожи, Тальюшка. Я тебя защищу.

Рафиг не удивился, когда крайинец перевел взгляд на старуху, по записке которой пришел сюда. — Почему, Дью? Почему ты меня предала? Рафиг крепче ухватился за запястье купца:

— Ты спас ее дочь и уничтожил того, кто мог ей повредить. Это отлично, но в этом городе на Тьюрейю смотрят как на нечистую. Я возьму ее с собой и предложу в жены Досту. Если он откажется, я отдам ее моему кузену, он в том возрасте, когда пора жениться. Она войдет в семью Хастов, Валентин! Ее честь будет ей возвращена.

Крайинец открыл рот, как бы желая возразить, но не стал, а покачал головой:

— Понял тебя. Я вернул девочке жизнь, а ты даешь ей жизнь честную.

— Я пообещал Дью, что мы не сделаем тебе ничего плохого, если ты не станешь сопротивляться, — улыбнулся Рафиг.

— Вон там сидят твои люди?

— Четверо моих лучших, и снаружи еще четверо таких же. — Улыбка Рафига стала шире. — И сам я тут.

Свилик кивнул. Рафиг почти слышал мысли, галопом скачущие в голове этого человека. Он знал, что на месте Валентина стал бы взвешивать все за и против, потом взвесил бы все обстоятельства в свете новости о возвращении Доста.

— Дост послал тебя за мной?

— Да, он просил раздобыть ему кого-нибудь наподобие тебя.

— Откуда ему известно, что во Взорине есть такой, как я?

— Ну, он же Дост. Он все знает.

Свилик положил на стол свою трость и скрестил запястья — одно поверх другого.

— Свяжешь мне руки?

— Хочешь разделить со мной хлеб и воду, прежде чем мы отправимся?

Свилик с удивлением смотрел на него:

— Я достаточно знаком с атараксианством и понимаю, что ты, очевидно, меня не убьешь. Я тебе доверяю и поеду с тобой.

— Дост так и знал, что ты поедешь, — улыбнулся Рафиг и кивнул Дью, чтобы она принесла поесть. — Эта поездка, которую мы с тобой начнем сегодня, будет решающей для будущего твоего и моего народов. Как благоприятно начинать ее с доверия.

Глава 23

Дилика, Пьюсаран, Аран, 2 темпеста 1687

«Их пятеро, — отметил Урия, — но мои братья были покруче».

Ситуация сложилась невозможная, но Урия не считал бегство выходом. Если и убежит, все равно изловят и изобьют. Он давно узнал, что лучше принять бой, чем убегать.

При таком неравенстве у него нет шансов, но нужно хотя бы нанести противнику как можно больше повреждений. За свои три года в Сандвике он обучился очень сильным боевым магическим приемам, но при отсутствии какого-либо оружия все они бесполезны. Он, как и все другие, слышал рассказы о воинах, импровизировавших и усовершенствующих заклинания и превращавших шнурки для ботинок в заколдованный кнут или винные чаши в булаву, но у него имелись только кулаки.

К счастью, в Сандвике обучали не только магии.

Ринувшись вперед на Фило, Урия правой рукой сделал ложный выпад в живот. Фило обеими руками прикрыл живот, оставив открытой голову. Согнутой левой Урия заехал в правое ухо Фило, сила удара была не меньше, чем кувалдой. Ноги нечесаного ворюги затряслись, и он кучей свалился на пол.

С упором на правую ногу Урия развернулся, как на шарнире, влево и ткнул левым локтем в брюхо авиатора.

Тот сложился пополам, держась за живот. Урия поднял кулак и разбил ему губы, превратив их в истекающую кровью массу. Противник отступил, а Урия остался стоять, прижавшись спиной к упаковочной клети и обратившись лицом к трем увесистым авиаторам, готовым к драке.

«Вот теперь-то все и начнется».

Он собрался, надеясь, что они приступят к нему поодиночке, но противники были не настолько глупы. Шрамы на лицах и рваные уши говорили, что они прошли через много драк. Они налетели на него все одновременно. Урия нанес два удара кулаком в лицо того, кто был в центре, но это ничего не меняло. Одним своим весом это трио придавило Урию к упаковочной клети.

Урия услышал треск и на секунду задумался — это его ребра или шершавое дерево клети? Вопрос был чисто теоретическим, поскольку коленом один из нападавших ударил Урию в промежность. Боль разлилась по всему животу, парализовав легкие и погашая всякую разумную мысль. Авиатор повторил свой удар, подтверждая успех и беря на себя инициативу ведения боя, не оставляя Урию вне пределов сражения.

Задыхаясь, агонизируя, Урия потерял всякую способность соображать. Его легкие горели, он хотел вздохнуть, но, казалось, забыл, как это делается. Удары сыпались по ребрам, усиливая боль в легких. Из глаз брызнули искры. Теплая липкая кровь из раны в голове текла по лицу, наполовину ослепляя его, затем от одного особенно сильного удара в живот он полетел наземь. Он лежал на земле, опираясь на ладони, и ребра были доступны ударам, и тут его стошнило на палубу остатками обеда.

Урия упал ничком, во рту у него был привкус крови и блевотины. Сильные удары ему наносили еще некоторое время, затем они стали слабее. Раздался смех, громкие похвальбы, устные оскорбления — это матросы поздравляли друг друга с победой. Урия почти не слышал их речей, даже самых громких, в ушах звенело. При выдыхании из носа пузырями брызгала кровь, а от боли в ребрах каждый вдох был неглубоким и болезненным.

Кто-то ухватил его за волосы и поднял ему голову. Лицо Фило было то в фокусе, то вне его. Оно казалось перекосившимся, почему — Урия не понимал; или это от нанесенного им удара кулаком, или от того, что он сам не способен видеть нормально.

— О-о, парнишка, ну, допрыгался, наконец — Фило завел руку за спину и из ножен, из заднего кармана, достал нож. Края лезвия сверкали. — Меня в драках всегда тянет взять нож, а твоя кровь — вот она и утолит мое желание.

Робин оцепенел, услышав вопрос:

— Вы имеете в виду капитана Лонана Хассета, сэр?

— Вот именно, сэр. — Человечек сердито трясся. — Он выводит из себя.

Аманда положила руку на плечо отца, напоминая о своем присутствии и этим же объединяя собеседников.

— Не шла карта в висте, да, папа?

— Этот тип выиграл у меня целый месяц солнц. — Гримшо сверкал глазами, глядя на Робина. — А потом — такая наглость! — потребовал от меня долговую расписку! Прямо на месте. Его заверили все, кто там был, все без исключения, что если я сказал, что деньги будут посланы ему утром со слугой, так оно и случится. А он сказал…

— «Я выиграл их у вас, сэр, и получу их от вас, сэр». — Робин с улыбкой договорил цитату. — Да, это в стиле именно капитана Хассета.

— Я же и говорю, сэр. — Лицо Эрвина стало жестким. — Значит, и вы проигрывали этому типу?

— Да, играл я с ним в вист, — Робин взглянул на Аманду. — На корабле бывает мало свободного времени, но на «Сант-Майкле» у нас на это времени хватало.

Эрвин подошел поближе:

— И Хассет всегда требовал от вас денег прямо из ваших рук, когда вы проигрывали?

— Вы меня неправильно поняли, сэр. Я сказал, что я играл с ним, но разве говорил, что проигрывал? — Робин чуть приподнял голову. — Но тех, кто садился с ним играть, заранее предупреждали, что платить проигрыш надо быстро и персонально. Это привычка с лескарской войны — вдовы потом нечасто признают карточные долги.

— Но ведь и вдове нечасто возвращают долг ее мужа.

Робин кивнул Аманде:

— В те дни на флоте все знали, что погибшие имеют свою долю в выигрыше Хассета, а карточные долги определялись путем деления.

Отец Аманды поглаживал подбородок и медленно кивал:

— Да, принципиальный человек ваш Хассет.

— Он соблюдает клятвы, которые приносил при вступлении в офицерский корпус.

— Очень хорошее качество, брат Робин, согласны? Очень хорошее.

Робин с удивлением смотрел на Аманду: почему бы ей не поправить отца? Пусть тот обращается к нему неофициально. Отцу поправка может не понравиться, но Аманда явно любит отца, почему бы ей не разделить с ним приятельское отношение к Робину? Но она этого не сделала, и Робин ей улыбнулся: так же проницательна в оценке людей, как и брат Деннис.

При взгляде на Эрвина Гримшо Робин поразился неожиданной метаморфозе: вот так же лягушка при поцелуе принцессы превращается в принца. Гримшо выпрямился, его пылающее лицо обрело почти нормальный розовый оттенок. И глаза его уже не шныряли украдкой по сторонам, хотя Робин не сомневался, что в голове Гримшо крутятся цифры.

— Мне кажется, брат Роберт, что я не должен претендовать на время моей дочери, отнимать ее у вас. Сожалею, если огорчу вас обоих. — Старик улыбнулся деликатно, почти по-дружески. — Однако завтра мне рано вставать, и нам с ней придется сейчас уйти.

Робин кивнул и поцеловал на прощание руку Аманды:

— Очень рад знакомству с вами, мисс Гримшо.

— И я рада, брат Роберт. — Она обратилась к нему официально, но легким пожатием руки дала понять, что не забыла, как ей следует его звать.

Робин протянул руку ее отцу:

— Не менее приятно познакомиться и с вами, сэр.

— Взаимно. — Пожатие Эрвина оказалось неожиданно сильным и рука сухой, хотя несколько холодной. — Возможно, брат Робин, не откажетесь пообедать у нас в усадьбе Гонтлан? Я уверен, моя дочь с радостью возобновит знакомство. Может быть, через неделю?

— Приезжайте к нам, пожалуйста, — добавила Аманда.

— Как бы ни хотелось, а вынужден отказаться, — Робин нахмурился, искренне огорченный, что не может принять приглашение. — Пока еще не уехал губернатор Фиске из Арана, капитан Хассет хочет, чтобы брат Деннис Чилтон сопровождал нас при патрулировании границы Мрайлы в горах Гимлан. И мы уедем почти на неделю, а после этого мне придется заняться устройством жилья для подчиненных.

— Тогда через две или три недели. Я пришлю вам приглашение. — Из кармана жилета Гримшо извлек визитную карточку. — Пока вы тут устраиваетесь, прошу, обращайтесь за любой помощью к моим людям. Наша фирма «Торговля и Перевозки Гримшо, Лимитед» много чего может. Мы понимаем, какая жертва для вас и ваших людей — нести службу здесь, ведь это ради нас.

Робин убрал визитную карточку в жилетный карман.

— Спасибо, мистер Гримшо. А если я могу быть чем-то полезен вам или вашей дочери, не сомневайтесь, пошлите за мной.

— Да вроде ничего сейчас в голову не приходит, брат Робин, — сказал старик, — но ко времени вашего визита в усадьбу Гонтлан, может, что-то изменится.

Урия оперся на руки и попытался отпрянуть от Фило, но силы его оставили. Фило грубо поднял его, поставил на колени и задрал ему голову назад, так что обнажилось горло Урии.

— Мой нож любит пить из глубины.

Но до того, как нож разрезал горло, в темной глубине трюма Урия увидел вспышку света. На палубу спрыгнул Кидд, глаза его, как раскаленные, горели за стеклами темных очков. Он проворно приземлился, затем своей тросточкой нанес сильный и внезапный удар. Деревянная палка сияла жутковатым голубым светом, и через секунду врезалась сбоку по лицу Фило. Раздался резкий треск, и Урия увидел, как у его мучителя один глаз выскочил из орбиты и тут же вылетел из поля зрения. Жалкий человечек свалился, как будто его ударили железной штангой.

Урия с усилием поднялся, стараясь удержаться на ногах. Он знал, что жрец Волка просто не сможет драться. Он же слеп. Один удачный удар — еще не победа в драке.

«Без моей помощи они всем скопом накинутся на Кидда и убьют его».

С трудом поднявшись, Урия постоял одну-две секунды, покачиваясь, и уселся прочно на грудь Фило.

Кидд дрался как одержимый. Одного он хлопнул поперек живота своей тростью, и грузный мужик отлетел, как будто это был не человек, а пустой мешок. Быстрым разворотом илбириец нокаутировал серебряным наконечником трости другого в живот, и тот сложился пополам. Когда он осел мешком, Кидд пригнулся, и занесенный для удара кулак третьего противника прошел мимо него. Уже стоя на одном колене, Кидд размахивал тростью вокруг себя и ткнул кончиком в промежность третьего нападавшего. Когда этот упал на колени, Кидд кончиком трости толкнул его в лоб, и тот рухнул на спину.

Оставшийся противник бросился бежать. Не оборачиваясь в его сторону, Кидд с усилием швырнул трость назад. Крутясь в воздухе, она долетела и ударила врага по ногам, опрокинув его. Тот упал лицом вниз, один раз подпрыгнул и свалился в загрузочный короб. Выбравшись оттуда, он перекатился на спину, плечом зацепив короб.

— Урия, вы где?

— Здесь. — Он осторожно потряс головой, но Кидд по-прежнему двоился в его глазах и неуверенно пробирался вперед. — Тут я, сэр.

Четко ориентируясь на голос, Кидд побрел в его сторону и на ощупь по ногам Фило дошел до того места, где теперь сидел Урия.

— С вами все в порядке? Вопрос, конечно, глупый. Как сильно вам досталось?

— Порезы, синяки. Не вижу как следует. — Урия прижал руку к разрезу на голове вдоль линии роста волос. Другой рукой он вытащил кошелек Фило. Судя по весу, в нем и были украденные десять солнц, так что Урия сунул кошелек в карман на поясе. — Вряд ли мое состояние позволит мне скакать верхом по Гелансаджару.

— Но вполне оклемался, чтобы обокрасть мертвого, — неодобрительный голос Кидда его ужалил.

— Он украл мои деньги, — насупился Урия. — Я их выиграл в карты.

— Я не знал.

— Я от вас их спрятал, потому что думал, что вы не одобрите.

— Вы правы, я не одобрил бы.

— А что плохого в карточной игре? Кид укоризненно качал головой:

— Что, не найти лучшего времяпровождения? Надеюсь, эта история послужит вам уроком, кадет. Вот что значит выигрыш, добытый нечестным путем. А вы оспаривали временные наказания за преступления.

— Прошу вас, сэр, я и так уже слишком пострадал. — Он застонал, чтобы его слова прозвучали убедительнее. — Но все же спасибо, вы спасли мне жизнь.

Кидда эти слова как будто удивили. Хмурое его лицо заметно посветлело:

— Вы же оказались тут из-за меня. Я несу за вас ответственность.

— Позвольте вам напомнить, что это я здесь, чтобы помогать вам, а не наоборот, сэр. — Урия старался говорить несерьезно. — И буду благодарен, если научите меня магическому приему, которым вы расправились с этими типами.

Лицо Кидда опять стало замкнутым:

— Какому магическому приему?

Кидд отвернулся от Урии, и у того сжалось все внутри. Он ведь сам видел, как легко Кидд раскидал авиаторов: как гигант не умеющих ходить детишек, и вот он потерял уверенность и ярость, которые помогли ему победить врагов.

«Он смущен и… испуган?»

— Да, сэр, магический прием. Я видел, как горели у вас глаза. Вы видели авиаторов?

— Видел ли я их? Но ведь это невозможно. — Кидд сдвинул брови, нахмурившись. — Я… просто знал, где они. Наверное, по их дыханию и шагам.. Местонахождение Фило я определил по его голосу, как и вас сейчас — по звуку голоса. Когда живешь так долго, как я, без зрения, привыкаешь ощущать предметы или запоминать их местоположение.

«Запоминать место, где никогда не был? А ведь был совсем беспомощен, когда я переместил ящики с шахматными партиями. Что же происходит?»

— Да, сэр, наверное, так и было.

— Ну да, по звуку и по памяти. — На лице Кидда было написано, что жрец Волка и сам понимает — его ответ бессмысленен. — Тебе нужно к врачу?

— Да, зашить раны на голове, и хоть вы умеете ощущать разное, я не хочу, чтобы вы меня зашивали.

— Согласен, не буду, — хотя, в принципе, я — за прижигание. — На лице Кидда мелькнула улыбка, он встал, и его лицо смягчилось. — Значит, говоришь, глаза у меня горели?

— Да, сэр. — Урия позволил Кидду помочь ему подняться на ноги. — Это что-нибудь значит?

— Не знаю, — Кидд пожал плечами. — Но надо учесть, что этому сопутствовала моя чудесная победа в первой же драке за последние двенадцать лет. Следовательно, можно допустить, это значит вот что: мы на правильном пути, и Господь хочет, чтобы ничто не мешало нам спасти Доста.

Глава 24

Офис генерал-губернатора, Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 3 темпеста 1687

Принц Тревелин стиснул руки и оглядел министров колониального правительства, собравшихся за столом конференций. Он сердечно улыбался, но голос его был резким:

— Помолимся.

Несколько голов поднялись и взглянули на него. Многие, видно, не были готовы к такому началу, и принца это не удивило. Накануне вечером барон Фиске начал заседание с беглого благословения, не требовавшего ни напряжения ума, ни грузившего аудиторию избытком информации.

«Эту оплошность я исправлю сегодня же утром».

— Отец наш небесный, хоть мы и находимся в богатой и прекрасной стране, полной естественной красоты и богатых возможностей, не дай нам забыть о том, откуда мы пришли, и пусть суд Твой да будет над нами, когда мы умрем. Не дай временным удовольствиям отвлечь нас от нашего долга Тебе, Господь наш. Не введи нас во искушение пренебречь нашей ответственностью перед нашим стадом, которая выше ответственности нашей перед собой. Твоим Святым Именем сказано, что отдать свою жизнь за другого есть величайшая любовь к своему собрату человеку. Не дай нам забыть, что все наши поступки должны отражать нашу любовь к нашим собратьям людям. Господи, Ты мудр, любящ и всепрощающ, и мы будем подражать тебе всеми своими силами. Даруй нам терпение поступать так и мудрость — проявлять справедливость, где требуется. Прошу об этом во имя Отца, Сына и духа Божественного Волка. Да будет воля Твоя.

Подняв голову, Тревелин с удовольствием заметил, что на некоторых сияющих лысинах выступила испарина.

— С добрым утром, милорды и джентльмены. — Он кивками приветствовал их и получал ответные приветствия, потом хлопнул ладонью по длинному столу красного дерева.

— Вот теперь попрошу всех сесть, и я сделаю сообщение. После этого вы отчитаетесь мне в своих поступках и ответите на все мои вопросы так подробно, как мне понадобится.

Министры, все во фраках, жилетах и галстуках темных тонов, заняли свои места, как стайка испуганных школьников. Кое-кто пытался принять беспечный вид. Кто-то сощурился, изображая неудовольствие, чтобы скрыть страх. Но Тревелин понимал: молитва и после нее резкий хлопок по столу заставили их задуматься, что он такое — псих, или просто сердитый человек, или воплощение Божьей кары.

«Пусть лучше думают последнее».

Принц снял пиджак и повесил его на спинку стула в конце стола.

— Отец предупреждал меня, что Аран — это не Илбирия. Вчера вечером, когда илбирийцы — жители Арана — восторженно живописали мне правление барона Фиске, они очень отчетливо дали мне это понять, более ясно, чем мой отец, а я высоко ценю умение моего отца убеждать. Я вчера увидел и услышал, что Арап — это не Илбирия, и, по моему мнению, вы виноваты в этом впечатлении — по крайней мере, в области управления. — Тревелин развязал галстук и вытер им пот со лба, расхаживая вокруг стола. — Когда вы будете рассказывать другим о сегодняшней конференции, они известно что подумают, и сейчас кто-то из вас полагает так же: у нас дома, в Илбирии, есть могущественные друзья. Так что принца можно отозвать.

Возможно, вы и правы в своих рассуждениях, но надо учесть много факторов, пока дело дойдет до моей отставки. Просьба о моей отставке достигнет ваших друзей только через месяц, еще месяц — на доставку сюда приказа. Еще добрый месяц, пока мое прошение дойдет до Ладстона, и еще месяц, пока сюда прибудут отец или брат, чтобы физически снять меня с поста. То есть не меньше четырех месяцев, господа, чтобы избавиться от меня. Темпест, маджест, отумбрь и тенебрь. За эти четыре месяца я могу переломить и превратить в нищих каждого из вас.

Он вдруг замолчал и жестом указал на похожего на чучело человека, который ухмыльнулся, услышав последнюю фразу речи принца.

— А вы, лорд Фарнэм, думаете, у вас хватит денег на подкуп, так что нищета вам не грозит?

Ухмылка человека вдруг превратилась в ужасную гримасу:

— Что вы, ваше высочество, я думал о реакции других на ваши действия. Вы растопите любую самонадеянность своей решимостью.

— Ну, в этом-то я не сомневаюсь. — Принц расстегнул запонки и закатал до локтей рукава своей белой хлопковой рубашки. — Я ведь знаю, что при бароне Фиске и при его предшественниках всегда любезностью отплачивали за любезность. И многие из вас нажились на разных предприятиях, деятельность которых идет вразрез с интересами Илбирии и мартинистской церкви. Теперь этому конец.

Кружа по-прежнему вокруг стола, он опять оказался во главе его. И развел руками:

— Передайте своим людям, что у меня абсолютно серьезное намерение — прекратить коррупцию в Аране. Если колониальный офицер, администратор или клерк возьмет взятку и обойдет правила — это преступление. Если некто предложит ему взятку для нарушения правил, это тоже преступление. Любое предложение взятки за разрешение, одобрение, прощение или сокрытие незаконного поступка есть преступление и соответственно будет рассматриваться. Я понятно излагаю?

Дюжина министров, собравшихся вокруг стола, важно закивала. Принц Тревелин с улыбкой отодвинул свой стул и уселся.

— Ну и хорошо. И прошу запомнить, что в правительстве может остаться каждый, кто возьмет на себя ответственность за действия, предпринятые до того, как я приступил к службе. Однако я готов амнистировать каждого из вас полностью и абсолютно. Но это будет зависеть от двух обстоятельств: если человек остается на своем посту и представляет мне полный и подробный отчет о явных и неявных махинациях, на которых зиждется деятельность этой колонии империи. Я понимаю, что вы можете очень не захотеть называть отдельные имена соучастников в преступлениях. На это я вам отвечу напоминанием: по законам Илбирии имущество предателя — все или частично — передается в награду патриоту, который предоставил администрации сведения о преступлении.

Тревелин дал им минуту поразмышлять об услышанном. В основном все они были воры, но именно эти воры как раз знали остальных воров Арана и их методы работы. Обещание амнистии в ответ на искреннее сотрудничество казалось нарушением справедливости, но Тревелин не сомневался, что у Господа найдется для них большее наказание, чем есть в распоряжении его, Тревелина.

Он знал, что кто-то примет его предложение, и даже с выгодой для себя. Другие, как он надеялся, будут преданы ему душой и телом. Ему будет трудно управлять колонией из-за конфликта между теми и другими, да и ворами, не входящими в правительство, но эта работа никогда и не была легкой. Осмелившись бросить вызов считающим себя истинной властью в Аране, он получал шанс добиться перемен, которые позволят сохранить Аран в составе Илбирии.

— Итак, если никто не желает подать в отставку и вернуться в Илбирию, продолжим заседание. — Принц улыбнулся и опять уселся на место. — Вам дается месяц на подготовку отчетов или прошения об отставке. А сейчас прошу сообщить мне самое срочное и неотложное, что мне надо знать для управления колонией.

Глава 25

Замок Пиймок, Бзорин, округ Взорин, Крайина, 3 темпеста 1687

Носовой платок, пропитанный ароматом мирриса, позволял почти не чувствовать запах горящей человеческой плоти, а заглушать крики истануанцев Василий Арзлов и не собирался, они его уже давно не беспокоили. Как всегда при допросах пленных, после первого часа голосовые связки уже были не в состоянии издавать самые пронзительные ноты.

Палач снова внес в огонь железные орудия пытки, мгновенно вспыхнула кожа, прилипшая к железу, и Арзлов повернулся к офицеру-переводчику. Переводчик, в свою очередь, посмотрел на князя:

— Я так полагаю, милорд, от этого мы больше ничего не узнаем.

Арзлов кивнул и взмахнул белым носовым платком — пусть жертва и палач убираются.

— Ну и ладно. Этого убить и бросить к остальным. Палач кивнул и наклонился к истануанцу, чтобы выполнить поручение — задушить его. Арзлов медленно выбрался из кресла. От долгих часов сидения в этом закрытом помещении у него затекли все мышцы. Рана на бедре пульсировала и болела, но Арзлов решил не обращать внимания. Меч истануанца задел только кожу, а не мышцу, значит, его боль несущественна по сравнению с основной неприятностью от нападения. Промыв и зашив рану, он выбросил из головы мысли о ней.

Лейтенант Воробига открыл дверь камеры и ждал, не понадобится ли его помощь князю, не будет ли ему трудно подниматься по лестнице. Арзлов оценил такой текст в младшем офицере, и ему понравилось, что Воробига понимает: надо подождать, пока тебя попросят о помощи.

«Значит, ты мыслишь, Анатолий, а мне думающие подчиненные нужны».

— Пойдемте со мной, лейтенант. Вы поможете мне вспомнить.

— К вашим услугам, милорд.

Арзлов кивнул и начал трудный подъем по лестнице из подвала на первый этаж замка. Его не столько отягощала раненая нога, сколько обилие информации, полученной от переживших атаку истануанцев, но в глубине души он знал, что все проходит.

«И нога, несомненно, пройдет скорее, чем переживется полученная информация».

Выжившие были на удивление общительны, рассказывая о нападении. Некоторые болтали чуть ли не с радостью. Это раздражало Арзлова, потому что доказывало: они действительно верят тому, что рассказывают. Их самоуверенность не иссякала даже под пытками, подтверждая их веру в то, что Дост вернулся в Алансаджар (Гелансаджар).

Каждый крайинец с детства знал: возвращения Доста надо бояться. Плохим детям говорили, что по ночам их будут отбирать у родителей, чтобы накормить Доста человеческим мясом. Джебель-Квирана, как предполагалось, есть дверь в ад — каждый ребенок верил в это так же ревностно, как и в то, что Аи лиф когда-нибудь появится в Муроме и возвестит конец света. «Даже когда народу Крайины угрожал Фернанди, его не так боялись, как Доста, потому что Дост однажды уже добился успеха и победил Крайину. Крайинцы, воевавшие с армией Фернанди, испытывали особенную гордость от того, что их нацию до сих пор побеждал только Кирана Дост. Они сражались изо всех сил, чтобы сохранить эту легенду и право его наследников по крови править Крайиной, как до сих пор, и спасти свою родину.

И Дост действительно помог победить войско лескарцев. Все три сотни Вандари с успехом воевали с Фернанди. Имея Вандари на северном фланге, Арзлов со своим 137-м полком имперских медвежьих гусар не раз просачивался через линию фронта лескарцев и заставил их бежать. В решительных сражениях хватало одного полка Вандари, чтобы лескарцы бежали с поля боя.

Возвращение Доста будет катастрофой, и для Крайины, и лично для Василия Арзлова.

«Почему он должен прийти сейчас?»

Планы Арзлова пока осуществляются неплохо. Он знал, что может рассчитывать на Кролика, который возглавит гусар при захвате Гелора. Арзлов не сомневался: Кролик уверен, что дальше повернет на юг и пойдет на Аран, но мало ли в чем уверен Кролик. У Арзлова абсолютно другие намерения, когда Гелор окажется в его власти.

Присутствие Доста, кто бы он ни был — истинный или один из мириадов претендентов, каковые всплывали за долгие годы в Центральном Истану — значительно осложнит ситуацию. Самый удачливый претендент, насколько помнил Арзлов, появился в Дрангиане четыреста лет назад. Пандит Дост свернул на юг, победил почти весь Аран и основал империю Варата, остатки которой еще существовали в илбирийских вассальных государствах, типа Мрайлы и Манарана.

Дост может объединить племена Центрального Истану и оказать стойкое сопротивление гусарам. Если Досту это удастся, рухнут все планы Арзлова. Для их успеха требуется быстрая и успешная кампания по взятию Гелора. Оттуда он вернулся бы в Крайину и на волне победы с гордостью въехал бы на трон тасира. Он не сомневался, что появится оппозиция, но знал, что может нейтрализовать любые воинские силы, выставленные против него, путем мятежа, подкупа или силой оружия.

Арзлов обернулся и обратился к идущему по пятам подчиненному:

— Все пленные признались в родстве с Хастом или в союзничестве с ним, да?

— Да, милорд. Они этим гордятся.

— Спасибо.

Во время допросов Арзлова озадачила такая мысль: почему пленники связывают себя с Достом через семью Хастов. Те, кто объявил себя членами рода, рассказывали фантастическую сказку: якобы с ними в горах говорил человек из золота, а союзники пересказывали искаженные версии этого же рассказа. Он отметил, что те, кто, по их словам, лично видел Доста, могли дольше сопротивляться пыткам и этим лишний раз подтверждали глубину своей веры в рассказанную ими историю.

То, что на первый план вышла семья Хастов, Арзлова радовало, но и беспокоило. Тасир знал, что Хасты могут представить претендента на трон Доста, а претендент станет угрозой для Крайины. Участие Хастов в этой истории означало, что осложнилась обстановка в Геланса-джаре, но для того Арзлов и сидел тут, чтобы все держать под контролем. Тасир может даже согласиться дать ему дополнительные войска в свете новых событий.

Арзлова беспокоило еще и то, что поступки Рафига были нехарактерны для него — от араланца привыкли ждать логичного поведения. Князь был готов к тому, что Рафиг объявит Достом себя, что было бы блестящим политическим ходом. Однако Рафиг объявил себя подчиненным Доста, и это подтверждало достоверность сведений о возвращении героя. Разве что Рафиг вознамерился представить ложного Доста для того, чтобы вдохновить свой народ. Но если вождь не объявит Рафига своим представителем в Гелансаджаре, тогда какая выгода Рафигу от его появления?

«Может быть, Рафиг сам обманывается и верит, что этот Дост — настоящий».

Двое из жертв рассказали, что их нападение имело целью отвлечь гусар, пока Рафиг с приближенными выкрадет купца Валентина Свилика по приказу Доста. Обыскали дом Свилика и допросили слугу. Но никаких следов исчезнувшего купца не нашлось. Свилик и раньше исчезал, но обычно кто-нибудь знал, куда он направился или на встречу с кем. Пленные показали, что Досту нужен крайинец, говорящий по-истануански, но Арзлов не представлял себя, чтобы купец как источник информации мог понадобиться Досту при планировании военной кампании.

«Может, за время пребывания в могиле у Доста умишко поослабло».

В Муроме новости о нападении и слухи о возвращении Доста будут восприняты как взрыв бомбы. Если организуется экспедиция для поимки и уничтожения вождя, Арзлов знал точно — его не поставят во главе. Несомненно, тасир проконсультируется с королем-Волком как уничтожить опасность, угрожающую их общим владениям в Истану. Принц Тревелин в Аране — вот логический выбор начальника такой экспедиции.

«Впусти волков в Гелансаджар, и они оттуда не уйдут».

Независимо от угрозы, которую представлял собой Дост, — хотя Арзлов отказывался верить в реальность его возвращения, — нельзя допустить, чтобы до Мурома дошли известия о нападении и об угрозе тасоте Наталии. Враги Арзлова воспользуются этим нападением, чтобы доказать, что ему нельзя доверить охрану дремучей провинции. Будут говорить, что теперь он — тень того Арзлова, который в свое время выгнал Фернанди из Крайины, а для тасира угроза его дочери — личное оскорбление. Арзлова переведут из Взорина, лишат власти и звания, направят на Мурамищину в богом забытый Мурамск. И свои последние дни он проведет, пялясь через Борейский пролив на замороженный мыс Северной Брендании.

Хромая, Арзлов поднялся по лестнице, ведущей снизу, из темницы, и оказался в мраморном фойе с куполообразным потолком и колоннами в каждом углу. С улыбкой обернулся к Воробиге:

— Лейтенант, прошу поставить взвод своих людей и закрыть вылет из северного дока Взорина. Все вылеты задерживаются, пока мы не выясним, что нападение вчера вечером не связано с заговором с целью убийства та-соты Наталии и захвата трона ее отца.

Подчиненный нахмурился, взглянул в сторону темницы и кивнул:

— Ваш приказ будет выполнен, сэр.

— И никому ни слова о том, что мы здесь слышали. Истоки их истануанской фантазии, вероятно, мы скоро отыщем в Старом Городе, но лично я считаю, что это просто провокация темных элементов из Гелансаджара, хотят поднять мятеж в народе. Никакой особой срочности нет.

— Да, милорд.

— Хорошо. Прежде чем отправитесь в док, найдите мне полковника Кролика. — Арзлов важно улыбнулся. — Попросите его заглянуть ко мне, если тасоте Наталии он больше не нужен. Хочу узнать его мнение по ряду вопросов.

Глава 26

«Сант-Майкл». В патруле. Пьюсаран, Аран, 5 темпеста 1687

Робин Друри вышел на палубу под крылом «Сант-Майкла» в своей серой хлопковой тунике, брюках пурпурного цвета, какие положены священнослужителю, и черных сапогах. Подошел к стоявшим там капитану Хассету и брату Деннису Чилтону. У поручней на носу корабля помощник капитана Фостер и рядом с ним рулевой — здоровенный парень по имени Соррел — не спускали глаз с компаса, пока корабль медленно поднимался над городом. Глубоко в чреве корабля грохотали паровые двигатели, и двойные пропеллеры рассеивали выходящий из топок черный дым.

— Курс триста пятнадцать градусов, сэр.

— Очень хорошо, мистер Фостер. Держитесь этого курса. — Хассет заложил руки за спину, и скрылись золотые звезды на обшлагах его ярко-красного мундира. — Вот в чем преимущество большой высоты полета — можно закрепить свои знания по географии, мистер Чилтон.

— Да, сэр. Я вам показывал по карте — Дилика находится в самом сердце северной части Арана. Она всегда была столицей государства Пьюсаран, и в течение многих веков именно отсюда правили многие династии. — Чилтон указал на изгибы коричневой реки, вьющейся вдоль долины Дил. Река Хайнар несет ил с гор Гимлан на север и с Декаранского плато на юг. Она каждую зиму разливается, и после паводков возникает новый слой свежей почвы. Видно, поэтому долина Дил — самое плодородное место в мире.

Робин проследил взглядом течение реки на север — до покрытых снегом вершин гор Гимлан. Зубчатый горный хребет шел от южной границы Цея далеко на восток, а на запад — к границе с джедрозианцами. По сравнению с горами Гимлан, все остальные, даже эти, хоть и вполне величественные, смахивали на жалкие холмы. Крутые склоны и покрывающие вершины гигантские массы снега придавали горам вид грозный и одновременно величавый.

Чилтон продолжал свои объяснения:

— Горы Гимлан дают влагу долине и делают ее недоступной для вторжений. Дальше к западу, в верховьях

Аджмура, есть перевал, откуда можно пройти на север, и еще один — к востоку, по которому джедрозианские перебежчики время от времени перебегали в Мрайлу. Этот перевал называется перевал Хак, по-джедрозиански «пыль». А северный называется перевал Варата.

— По названию империи?

— Да, капитан. По названию империи так же называется более опасный район в самом городе Д и лике. — Чилтон кивнул в сторону порта. — Варатанцы сейчас живут в основном в Мрайле, но их и в Д и лике хватает. Почти все они исповедуют атараксианство, но в их религии еще есть скрытое течение — это секта поклонников богини Лаамти. Принцы Мрайлы с нами в дружбе, а соединения пограничных войск из Мрайлы — самые лучшие части нашей местной армии.

Робин кивнул, давая понять, что усвоил сведения.

— Чего следует остерегаться нашим патрулям? Чилтон неопределенно пожал плечами.

— В сущности, ничего особенного. Местность тут сильно пересеченная, народ сравнительно бедный, воровать нечего. Конечно, не исключается периодическое появление бандитских групп, которые совершают налеты, но обычно это бывает осенью после снятия урожая или весной после отела. Чаще всего бандиты нападают на торговые караваны, но приграничные войска отлично умеют их выслеживать и уничтожать.

Самая постоянная угроза илбирийцам и юровианцам здесь — националисты-гуры и религиозные экстремисты. Гуры никак не могут привыкнуть к нашим законам, и их новый лидер принц Arpa-шо заигрывает с народом, поддерживая антиилбирийские настроения. К нашему счастью, ему подчиняется только область Гимлана, а в остальном Аране его влияние не так сильно.

А в нашей внутренней политике ситуация более взрывоопасная. Примерно год назад в Дилике пьяный илбириец дубинкой забил до смерти больную корову, и чуть не вспыхнуло восстание. Была угроза для нескольких айлифайэнистских миссий в дальних провинциях, но все обошлось. Лично я предполагаю, что фанатики просто ждут сказочного возвращения Доста, а уж тогда и попытаются уничтожить всех нас. Хассет нахмурился:

— Насколько я помню, Дост никогда не считал Аран частью своей империи. Почему это аранцы ждут его возвращения?

— Войска Кираны Доста бывали тут, и местные короли присягнули ему на верность, но он власть тут не захватывал — не как в Крайние, Истану и Цее, так что вы правильно помните, капитан. Его возвращения ждут варатанцы. Когда-то их империю создал некто, объявивший себя Достом, так что они помнят свою историю. А большая часть населения поклоняется Атараксу. Доста при его первом рождении тут считали воплощением Атаракса. Все это завязано в один клубок, но, по мне, тут нет серьезной угрозы. Конечно, варатанцы чувствуют, что они — далеко не аранцы, но тем не менее они не пойдут на открытый мятеж, не захотят портить отношения с Илбирией.

— А почему не пойдут на мятеж, мистер Чилтон? — Робин оглянулся по сторонам, на обе палубы корабля. — Страна прекрасная, есть за что повоевать.

Чилтон согласился:

— Но их мятеж вряд ли реален, и этому две причины. Когда существовала империя Варата, ежегодный доход каждого чиновника, дворянина и воина зависел от урожая на пожалованном ему участке земли. Половина денег за продукцию отсылалась императору Вараты, а половина — тому должностному лицу, которое было главой местной администрации и собирало налоги для императора. Чтобы поместник не сконцентрировал у себя в руках слишком много власти, он заработную плату получал от тех земель, которые расположены весьма далеко от места его государственной службы, и земельные участки каждые четыре года перераспределялись в зависимости от их качества.

Когда мы сюда прибыли, мы эту систему изменили, и теперь каждый чиновник получает свой доход от тех земель, на которых служит. Это привязывает его к земле, и еще мы разрешили это имущество наследовать его детям, так что гарантией благополучия является преданность семьи илбирийским властям. Этот класс людей, владеющих землей, своим достатком обязан нам, и они стараются это помнить.

— Согласен, мистер Чилтон, причина веская, а другая?

— Два года назад какие-то бандиты-гуры мародерствовали в Западной Мрайле. Своим опорным пунктом сделали старый заброшенный монастырь богини Лаам-ти. Барон Фиске отправил из Дилики туда корабль «Кестрел», чтобы разобраться с ними. Мы полетели, сделали четыре круга над ними — два с севера, два с юга. Расстреляли их из всех наших орудий, шестьдесят выстрелов сделали. Монастырь в руины превратили. Этот урок многие аранские дворяне приняли близко к сердцу.

Хассет одобрительно кивал:

— Теперь понятно, как это делалось.

— Да, сэр, — улыбнулся Чилтон. — А был бы тут «Сант-Майкл», вот это было бы зрелище!

— Надеюсь, нам повезет, мистер Чилтон, и мы обойдемся без такой демонстрации. — Хассет перевел взгляд на восток. — Насколько я понял, маршрут этого северного патрулирования проходит на юг Дутара, вдоль гор Гимлан мы выходим на залив Вленгал, затем вниз по карте и делаем круг мимо Дилики — а дальше на северо-восточную оконечность долины Дил.

— Да, сэр, каждый раз я летал по этому маршруту. Робина удивило, что Чилтон произнес это каким-то безропотным тоном:

— Прошу вас, сэр, объясните ваш ответ.

Хассет заулыбался:

— Можете быть откровенны, мистер Чилтон, мне показалось из вашей реплики, что вас маршрут патрулирования чем-то не устраивал.

Чилтон глубоко вздохнул и нахмурился:

— Да ведь не секрет, сэр, что здесь, в Аране, сплошные контрабандисты. Маршрут патрулирования утверждал барон Фиске.

Он идет прямо на юг и назад через центральную часть Крайины. Нам бы хоть разок полететь с востока на запад, мы непременно распугаем бандитов; а как только мы пролетим, вылетает уйма мелких яликов и заключают сделки. До сих пор у власти был человек, который очень хотел быть хорошим для богатых купцов, и я, естественно, был бессилен заставить соблюдать законы Илбирии. Может, вы, капитан… Ну, допустим, захотите, чтобы ваши аэромансеры освоили ветры вокруг гор Гимлан… Решите сделать круг над заливом и вернетесь по этому же маршруту.

— Спасибо, мистер Чилтон. Я учту ваш совет. — Хассет похлопал рукой по поручням. — При такой скорости мы доберемся до залива через три дня. Если эти купчины принимают решения так же ловко, как играют в вист, обратный путь над горами вполне может оказаться выгодной для нас партией.

Глава 27

Квартал Варата, Дилика, Пьюсаран, Арап, 5 темпеста 1687

Две мартышки, пререкаясь, пронеслись мимо закрытого ставней окна и с грохотом свалились на крышу; и, Урия проснулся, как от толчка. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, где он, что он тут делает и почему у него болит все тело. Перекатившись на бок, он заставил себя медленно подняться и сесть. Преодолевая головокружение, левой рукой открутил фитиль лампы, стоявшей на ночном столике.

Комнату залил желтый свет, и он увидел Кидда — тот сидел напротив него в кресле со сломанным подлокотником. Удобства отеля «Уилтон» остались в давней его юности, и само здание уже несколько одряхлело, но капитан Оллис уверял их, что владелец если не пьян, то вполне надежен, зато когда нетрезв, то ничего не помнит. Он раздобыл для них комнату и велел оставаться в ней, пока не вернется в Дилику.

Урия взглянул на окно: с запада просачивался красноватый свет.

— Скоро вечер, да, сэр?

Кидд кивнул и побеспокоился:

— Как себя чувствуете?

— Прекрасно.

— Что-то мне не верится, кадет. Вас очень сильно избили.

Урия поморщился от боли.

«Ужас как больно, чего уж там притворяться».

— Да я, наверное, хуже выгляжу, чем чувствую себя. Ребра еще болят и нос тоже. Такое ощущение, будто я — один большой синяк. — Немного подумав, Урия наклонился вперед и оперся локтями о колени. — Вы думаете, стоит дожидаться капитана Оллиса?

— Он вернется, мистер Смит. Конечно, он из Рокстера, но на этот раз он свое слово сдержит.

«Если команда его еще не прикончила».

Оллис, оказывается, вышел из каюты сразу за Киддом и наблюдал, как слепой жрец Волка расправлялся с пятеркой членов его команды. Оллис понял, что ему грозят крупные неприятности, ведь его команда напала на жреца Волка, и первым его побуждением было — улететь. Но ему не повезло. Остальные члены команды — шесть аэромансеров, штурман, рулевой — были измучены перелетом. Он старался уговорить их попытаться поднять «Стаут» в воздух и лететь дальше, и тут выяснилось, что те типы, которых раскидал Кидд, терроризировали всю команду. Под предводительством Фило четверо грузчиков намеревались убить Оллиса и захватить корабль.

Значит, получается, что Кидд спас ему жизнь. О л лис нашел им комнату в отеле «Уилтон» и договорился с одной аранской семьей, чтобы им носили еду. Труп Фило он куда-то дел, рассчитал его компаньонов и нанял новых грузчиков в какой-то портовой таверне квартала Варата. Оллис объяснил своим пассажирам, что должен перебросить груз «туда, на север», но обещал вернуться и помочь им в организации их планов тут, в Аране.

— Что-то не верю я ему, — Урия решил было потянуться, но плечи и ребра так заболели, что от этой мысли пришлось отказаться. — Он в итоге сообразил, что вы — жрец Волка, и он знает, что мы в курсе его контрабандистских дел. Если он нас отправит туда же, куда сплавил труп Фило, у него не будет никаких проблем.

— Капитан Оллис не желает брать на себя ответственность за убийства.

— А контрабанда парового двигателя из Илбирии — не преступление? Повесить человека можно один раз.

— Я ведь говорю о вечной ответственности, кадет. — Кидд медленно выдохнул воздух. — Он знает, что если в этом мире он скроется от палача, то перед Господом всяко придется предстать. Оллис может не уважать законы Илбирии, но законы Бога для него важнее.

— Согласен. Я помню, как он рассказывал про своего сына и день Святого Свитина. — Урия почесал подсохший струп на голове. — Простите, из-за меня мы застряли в пути.

— Тебя очень сильно избили. Ты молод, быстро выздоровеешь, но тебе нужно отдохнуть. — Слепой немного подумал и выпрямился. — Да и вообще я ведь собирался только добраться до Арана. Я собирался купить здесь коней и провизии, но капитан Оллис объяснил, что очень трудно ехать верхом отсюда в Гелор.

— Я знаю, нужно два месяца ехать верхом через горные перевалы и около шести дней на «Сант-Майкле» при максимальной скорости.

Кидд изумился:

— Значит, ты не спал, когда мы разговаривали? Урия отрицательно покачал головой, и комната вокруг него сразу заколыхалась.

— Да нет, я все это давно рассчитал, еще когда мы обсчитывали наш проект по тактике. Я предполагал, что Айронс ни за что не поверит, что я это соображу.

— И готовили ему ловушку?

— Хотел его удивить неожиданной дальновидностью.

— Интересный эвфемизм слову «ловушка», кадет. — Кидд одобрительно ухмыльнулся, Урия тоже улыбнулся бы, не будь ему так больно. — Капитан Оллис рассказал, что в этом регионе действуют бандиты и невозможно даже попытаться добраться до Гелансаджара без проводника.

— И что решили?

— У капитана Оллиса стабильные торговые контакты с деревней, которая находится на полпути к перевалу Варата. Он считает, что именно оттуда нам рационально начать свой переход, и готов взять нас с собой следующим рейсом. Даже найдет нам местных проводников. И оттуда максимум через неделю мы окажемся севернее, в Дрангиане, а еще через две недели — в Гелоре.

Кровать затрещала — это Урия поменял положение тела, тщетно пытаясь устроиться поудобнее.

— Вы говорили Оллису, что приехали спасать Доста?

— Он не мой исповедник, — прищурился Кидд. — Я сумел убедить его, что наша миссия — обратить в другую веру аланима из Гелора.

— Но мартинистские воины-священники не ведут миссионерской работы, они имеют ограниченное право причащать. Мы можем только крестить и проводить похоронные обряды. — Урия фыркнул. — В нашей поездке хоть одна из этих обязанностей должна нам пригодиться.

— Если вы не возражаете, я попросил бы вас в своих высказываниях воздержаться от богохульства, мистер Смит. — Кидд повел плечами. — Капитан Оллис настолько мало знаком со сложностями церковного ритуала, и это хорошо для нас — ему не понять цель нашей миссии. Но он все-таки знает, что даже светский представитель церкви имеет право проводить крещение в случае необходимости, так что он не склонен оспаривать мои слова.

— Ну, тогда благословен будет тот, кто содействует делам Господа.

— Не следует смеяться над ним или Господом, мистер Смит. — Лицо Кидда превратилось в воплощение решимости. — Капитану Оллису, при его незаконных занятиях торговлей против церкви и государства, пригодятся все благословения, какие он сможет получить. А его невежество спасет наши души. Значит, оно спасет и Доста, но пусть он не знает об этом.

Глава 28

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Кранина, 5 темпеста 1687

Наталия Оганская ушла в свои мысли и не замечала, что она в комнате не одна. Только отвернувшись от окна, вдруг увидела у двери фигуру. Еще пару секунд она соображала, что там кто-то стоит, и потом уже задумалась — кто бы это мог быть.

Наматывая на палец прядь волос, Наталия улыбкой скрыла изумление:

— О, Григорий, ведь это ты!

— Я, дорогая, — он посмотрел на дверь. — Я стучал, звал, но ты не отвечала. Я бы не стал так вторгаться, но после того, что сегодня случилось… Не хотел рисковать, кто знает, вдруг гелансаджарцы еще что-то придумают.

— Что ты извиняешься! Вполне понятное беспокойство. Мне даже приятно и уже не так страшно. — Она снова накручивала на палец свои темные волосы. — Заходи, садись, надо поговорить.

Наталии предоставили покои в правом углу крепости на четвертом этаже. Григорий вошел в гостиную, по приглашению Наталии шагнул к кушетке, стоящей перед камином у внутренней стены покоев. Другой стороной этот очаг выходил в спальню хозяйки и обогревал ее тоже. Между гостиной и спальней, напротив широкого стенного шкафа спальни и гардеробной, была выгорожена небольшая комнатка для Полины.

Тасота сидела напротив Григория на кушетке, спиной опираясь на витое изголовье. Григорий потянулся к ней, подвинулся ближе, но помедлил — почувствовал, что разговор будет серьезный.

— Григорий, мне сказали, — естественно, с должной вежливостью и все такое, — что теперь «Леший» переходит под командование князя Арзлова, и мне не разрешается сообщать отцу о том, что случилось-. Меня это беспокоит.

— Да не волнуйся ты, Талия. Князь Арзлов всегда знает, что делает…

Она подняла руку, заставляя его замолчать:

— Прошу тебя, Григорий! Я знаю, ты не имеешь в виду меня опекать, но сейчас ты скажешь, что соображения князя Арзлова вполне здравы с военной точки зрения. Я не согласна. Я стараюсь понять его причины, разгадать ход его мыслей, и не выходит. Вот почему я забеспокоилась.

Григорию уже не хотелось опровергать ее первые слова. Он закрыл рот и смотрел себе под ноги.

«Обиделся!»

Наталии захотелось протянуть к нему руку, сказать, что на него-то не сердится, но его близость отвлекла бы ее, а тасоте хотелось поделиться с полковником своими тревогами.

— Григорий, ведь гелансаджарцы здесь, во Взорине, устроили нападение на Пиймок. Даже если бы меня не оказалось, это все равно дело серьезное. И князь Арзлов не разрешает сообщить об этом в Муром. Я начинаю думать, что это, возможно, не первый раз, а мы ничего не знали.

Гусар отрицательно покачал белокурой головой.

— Слово офицера, Наталия, и слово любящего человека — ничего подобного до сих пор не было.

— Насколько известно тебе.

Григорий несколько секунд хмуро молчал, потом согласился:

— Насколько известно мне. Но я поклялся бы своей репутацией, что с тех пор, как я тут, я в курсе любого события. Вчерашнее происшествие не имеет прецедентов.

Она вздохнула:

— Тогда почему князь Арзлов решил утаить это от отца? Он что-то скрывает?

— Наталия, я знаю, ты не дура. И знаю, что ты ему не доверяешь. — Широкие плечи Григория поникли. — Я не хотел бы, чтобы из-за недоверия к нему ты не замечала, что он мужик умный и искренне любит Крайину.

Наталия кивнула, вынужденная согласиться с правильностью его слов:

— Ты прав, Григорий, любовь моя.

— Поверь, Наталия, у князя есть свои соображения. Самое из них первое и главное — мы еще не знаем, кто стоит за этой попыткой убить тебя.

— Я думала, ты знаешь, — нахмурилась Наталия. — Нападали явно геласанджарцы. Вы же взяли пленников, допросите их.

— Да уже допросили. Они признались, что их вел гелансаджарский вождь племени, но никто не знает, кто может стоять за ним.

— Еще раз допросите; может, что-то вспомнят. Григорий отрицательно качал головой:

— Уже поздно.

— Их убили?

— Прошу тебя, Наталия, не делай скорых выводов. — Григорий медленно втянул воздух, раздувая ноздри, и честно посмотрел на нее своими карими глазами. — Гелансаджарцы — да и все истануанцы — в сущности народ довольно примитивный. Они поклоняются какому-то мерзкому, сомнительному богу и понимают только крайности: жизнь, смерть, и ничего между ними. Эти пленники были допрошены, потом зарезаны, и их тела перенесены в Старый Город. Вместе с трупами мы отправили открытое послание Рафигу Хасту и его союзникам. В следующий раз подумают, прежде чем нападать.

— И что, их зарезали без суда?

— Наталия, милая моя, подумай, что ты мелешь. Тебя чуть не убили. Их видели сотни наших лучших горожан и самые храбрые солдаты. Разве есть сомнение в их вине? А что такое суд? Значит, мы убедимся в их вине через одну-две недели и тогда их казним. Если их приговорить за попытку уничтожить дочь та-сира, их надо было бы обезглавить и потом сжечь. Мы вернули их в Старый Город. Это значит — предупредили остальных, что такую ошибку лучше не совершать. Ум истануанца понимает только быструю справедливость; формальности суда для них — детские игрушки. Для такой проблемы это самое лучшее решение.

Наталия сдвинула брови:

— Не могу поверить, что у кого-то была причина убивать меня.

— Может, и не было, Наталия, а как насчет причины убить тебя именно тут, во Взорине?

— Что это ты говоришь? Григорий заулыбался:

— Наталия, тебя любят в семье и при дворе. И вот тебя убивают именно здесь, во время нападения на замок князя Арзлова. Его репутация будет уничтожена, и это только одно, самое простое следствие. Если твой отец и не приказал бы казнить его за некомпетентность, уж чина лишил бы точно и сослал на Мурамищину управлять гниющими рыбными головами. Забыли бы о его заслугах в войне с Фернанди. Такой человек! Он столько может дать стране! И он был бы опозорен и выброшен из политики. Он слишком нужен стране, нельзя допускать такого финала.

Он посмотрел назад, на дверь, отодвинулся подальше и заговорил тише.

— Я с Арзловым поговорил. Он считает, что это нападение на тебя было организовано илбирийцами. Жрецы Волка не любят Арзлова, но его присутствие тут мешает им выйти на север, перейдя горы Гимлан, и напасть на нас. Если подорвать к нему доверие — а это спят и видят многие при дворе в Муроме, — его отзовут из Взорина. Любой на его месте будет менее компетентным. Сейчас в Аран направлен принц Тревелин на должность генерал-губернатора, он летел туда на военном корабле «Сант-Майкле».

— Но это невозможно! — Низкий, таинственный шепот Григория заставил вспомнить предупреждения Марины на его счет.

«Не строит ли сам Григорий заговор? Нет, исключается».

— Откуда жрецы Волка могли узнать о моем приезде?

Григорий пожал плечами, отметая вопрос как незначительный:

— Достаточно того, что они знали о твоей прошлогодней поездке сюда и услышали, что ты опять куда-то собираешься. Ты же видела, сколько человек собралось тебя встречать! Твой приезд не был секретом. Жрецам Волка достаточно было посулить премию за твою голову, и гелансаджарцы проследили бы твой маршрут и убили бы.

Наталия схватилась обеими руками за голову. Логика сценария, представленного Григорием, была соблазнительна. Правдоподобный сценарий, но требующий невероятной конспирации — а чего ради? Назначение принца Тревелина в Аран могло объясняться любой из тысячи причин, но в приведенном Григорием плане причиной назначения становилась настоятельная необходимость завоевать Крайину, напав с юга.

Она знала, что илбирийского нападения боялись многие ее соотечественники, но сомневалась, нужно ли это кому. Ей в голову не приходило, что отголоски ее чувств к Малачи не позволяют ей верить в илбирийский заговор.

«Илбирия, при ее высочайшем уровне развития промышленности, могла при желании принудить Крайину стать ее концессией, так кому нужен такой явный факт нападения? С другой стороны, явная бессмысленность нападения и была достоинством плана: нападение оказалось бы совершенно неожиданным».

Ей казалось очевидным, что Григорий верил в такой сценарий именно потому, что услышал его из уст Арз-лова. Она не сомневалась, что Арзлов для Григория — оракул, но ей было известно, что Григорий не все слова Арзлова принимал на веру.

— Григорий, по-моему, тебя ослепляет тревога за меня. И ты не видишь главного недостатка этого сценария. Вспомни аксиому святого Кристова: лежащие на земле яблоки скорее всего упали с веток того дерева, под которым лежат.

— Ты что этим хочешь сказать, Наталия?

— Самые простые объяснения — самые правдивые. Князь Арзлов прав, сведения о нападении сильно подорвут его положение при дворе, но это не зависит от того, было ли нападение частью заговора или просто желанием похитить для выкупа жертву, имеющую определенную ценность. Нужно ли нам предполагать заговор, цель которого — усложнить жизнь князю Арзлову? Давай проигнорируем наличие заговора. Князь Арзлов предпринял меры, чтобы защитить свою репутацию, а если мы предположим что-то другое, значит, мы не хотим видеть причин, по которым он желает сохранить свою репутацию.

— Прежде всего не хочет терять свою службу здесь.

— Да, Григорий, но почему? Мы все знаем, что тут он просто гниет заживо. Все ждут от него каких-то действий, чтобы он повысил свой статус. Если это нападение усложнит ему жизнь до того, как он успеет осуществить свои планы, тогда он обречен.

Григорий на минуту расслабился, потом прищурился и зашептал:

— Если ты права, то что он, по-твоему, будет делать дальше?

Наталия тоже зашептала, чтобы поддержать его конспирацию:

— Я считаю, что пошлет тебя с гусарами захватить Гелор. Если это сделать сейчас, он сможет его взять до того, как Илбирия выведет войска из Арана в противодействие ему. Зима в Крайние кончится раньше, чем в горах Гимлан, значит, мы сможем к весне укрепить Гелор, до того, как илбирийцы сдвинутся с места.

Она не стала объяснять свои предчувствия: что Арзлов обязательно воспользуется шумным успехом своей победы и любыми воинскими подкреплениями, которые получит, чтобы попытаться сбросить ее отца с трона.

«Пусть себе Григорий верит, что Арзлову нужна слава; это значит, что сам Григорий совсем не понимает, что такое желание стать тасиром».

Гусарский командир медленно кивал, соглашаясь:

— Значит, если он попросит меня захватить Гелансаджар, мы поймем цель его игры.

— Ты мне все сообщишь, а я сообщу отцу.

— Конечно, любимая. Это само собой.

— И хорошо, Григорий, очень хорошо. — Наталия наклонилась к нему и поцеловала в щеку.

«И вот что еще подразумевается само собой: как бы я ни любила тебя, Григорий, Крайину я люблю больше. Попробуй только подвести меня, подвести свой народ и поддержать Арзлова, и я буду вынуждена принять меры для твоего уничтожения».

Глава 29

Гелансаджар, южная граница округа Взорин, 6 темпеста 1687

В лагере Хаста, как обычно, готовились к ночлегу. Но Рафиг Хает весь вечер чувствовал: что-то не так. Напряжение ощущалось в самой атмосфере, и Рафиг отчасти объяснял это волнением своего пленника. Валентин Свилик заметил силуэт воздушного корабля на фоне убывающей полной луны и сообразил, „ что соотечественники отправились на его поиски. Рафиг не боялся воздушного корабля, хоть и считал его летающим кошмаром. В конце концов кораблю придется вернуться во Взорин за припасами, а его, Рафига, команда скроется от них задолго до этого.

Свилика и забавляла, и пугала полная уверенность группы в Досте и его способности решить любую проблему. Забавляло то, что он называл «гелансаджарской наивностью» — их абсолютная вера в Доста.

— Даже ты, Рафиг, мужик такой проницательный и дальновидный для нынешнего Гелансаджара, основываешь свое будущее на замыслах Доста. До сих пор ты был таким же коварным противником, как Шакри Аван, а теперь из-за своей веры в Доста ты превратился в безмозглое орудие.

Рафиг прекрасно понимал, что Валентина пугает его безоглядная преданность Досту. Крайинцы не знали, кто или что означает само понятие Доста — и ни один крайинец не мог представить себе, что Дост действительно вернется. Для Свилика факт фанатичной веры Хастов означал, что близится нападение Центрального Истану на Крайину.

«Если бы над моей родиной нависла угроза, что ее победят воины под предводительством Доста, и я бы испугался».

В данный момент, однако, Рафиг не чувствовал никаких оснований для страха. Подоспевшие части его команды сообщили, что из Взорина их не преследуют. Это радовало, печалила судьба погибших в воздушном доке, вот и все. Команда была настороже, пока они находились на территории округа Взорин, но как только гелансаджарцы оказались на своей родной территории, они расслабились, как будто между ними и Крайиной лежал целый континент и ничье нападение им не грозило.

«Все идет хорошо, все идет по плану Доста».

Свилик со связанными руками сидел перед небольшой палаткой. Он поднял связанные руки, Рафиг Хает подал ему чашу с чаем, и Свилик поблагодарил на истануанском языке.

— Не за что, Валентин. — Рафиг сидел на корточках рядом с крайинцем. — Ты, я вижу, спокоен. Ты не сердишься, что тебя не ищут?

— Да нет. Я вот все пытаюсь разгадать: как такой человек, как ты, мог обмануться и поверить в возвращение Доста? Откуда столько веры в него?

Рафиг поднял брови и медленно провел рукой по усам, разглаживая их:

— Видишь ли, Валентин, я ждал его возвращения всю свою жизнь. Он заслужил эту мою веру.

— Я научился наблюдательности, Рафиг. — Свилик кивнул на людей, сидящих у костра. Лагерь располагался в центре оврага. — Твоя команда не подчиняется дисциплине. Вы не выставили постов. Вы жжете костры, хотя над нами летает «Леший» и наблюдает. Я не ждал от вас такого.

Гелансаджарец лениво улыбнулся:

— Понимаю твой испуг. Всему этому есть причина, но если я скажу, какая, ты мне не поверишь, потому что ты неверный.

Свилик глотками попивал чай. Эти слова ему не понравились:

— Прошу меня не оскорблять, дружище. Да, я айли-файэнист, но разве я не изучил Китабну Иттикаль?

— Знание не есть вера.

— Отсутствие веры не есть невежество.

— В этом ты прав, Валентин. — Рафиг поднял голову и ленивым жестом руки описал большой круг, обозначив лагерь. — Ты ничего не замечаешь особого в этом месте?

— Это место пригодно для лагеря, менее для обороны, но сгодится.

— Я это место уже видел раньше, Валентин.

— И что в этом особенного? Ведь Гелансаджар — твой дом.

— Нет, — качал головой Рафиг, — нет, я видел раньше именно это место, именно в таком виде, до сегодняшней ночи. Именно в таком виде оно являлось мне каждую ночь с тех пор, как мы выехали из Взорина. Нам было предназначено оказаться тут сегодня ночью.

Свилик отпил еще глоток горького чая и собрался с мыслями:

— Я знаю, что ты веришь, будто Атаракс говорит с тобой в твоих снах. Например, история появления Доста перед тобой мне кажется весьма смахивающей на сон.

— По-твоему, мы все видели один и тот же сон, все мы это навоображали себе?

— Видимо, только так это можно объяснить, — согласился Свилик.

— Потому что, если инцидент был на самом деле, значит, Дост, очевидно, обладает невероятной силой. Ты не хочешь так думать.

— Не могу, — Крайинец внимательно смотрел на Рафига. — Почему мы должны быть тут сегодня ночью?

— А ты сам посмотри, — гелансаджарец указывал на ночное небо.

Свилик поднял голову. Вначале он ничего не заметил. Черное небо было усеяно мерцающими звездами, потом по небу промелькнуло золотое пятнышко, которое даже Рафиг сначала принял за падающую звезду. Потом пятнышко приблизилось к темному силуэту «Лешего» и облетело его по спирали, после чего начало падать прямо на них, на лагерь. Свилик при этом наблюдении раскрыл рот и больше его уже не закрывал.

С неба в их маленькую долину спустилось позолоченное существо, похожее на гарпию, с головой и телом человека, но с крыльями вместо рук, как у летучей мыши. Когда фигура приблизилась, ветер от хлопающих крыльев поднял дыбом волосы Свилика. Валентин захлопал глазами в искреннем недоумении, увидев, что фигура уже не летит, а просто висит в воздухе над лагерным костром на высоте шести футов, как будто воздух под ее ногами стал твердым. Серебряные блики вспыхивали на тигровых полосках, украшающих торс и конечности фигуры. Потом крылья убрались, пальцы стали короче, и вместо чудища, которое они видели несколько секунд назад, перед ними был нормальный человек.

— Он из металла! — чаша с чаем выпала из рук Свилика.

— Это и есть Дост, — спокойно объяснил Рафиг. Золотой человек двинулся прямо к Свилику как бы по невидимой лестнице. Он бесшумно спрыгнул на землю с высоты человеческого роста. Он смотрел на Свилика и, хотя у Доста не было глаз как таковых, странич крайинец под действием позолоченного взгляда почувствовал, будто кто-то забрался ему в грудь и схватил за сердце.

Крайинец задрожал:

— Ты кто?

Голова золотого человека поднялась:

— Меня зовут Нимчин. Я Дост.

У Свилика вытянулось лицо, когда он услышал, что слова сказаны по-крайински.

— Ты что, и впрямь вернулся?

— Да, Валентин Свилик. — Дост медленно кивнул, протянул руку и дотронулся до макушки Свилика.

Рафигу показалось, что жест был нежный, почти отеческий, и пленник заулыбался. Потом его лицо расслабилось, и он спокойно закрыл глаза.

Рафиг Хает отступил назад, и в тот же момент само тело Доста как бы разжижилось и, как водой, накрыло крайинца, который сжался в комок. Какое-то мгновение Рафиг еще видел контуры тела Валентина, потом золотая жидкость как бы затвердела. Исчезла фигура сидящего человека, а золотая плоть, затвердев, приняла форму яйца.

Дост так и не снимал руки с его макушки.

— Молодец, что привел Валентина Свилика, Рафиг Хает.

— Мы просим только о милости служить вам, милорд. — Рафиг движением головы указал на яйцо. — Если бы мы знали, чего вы желаете, мы принесли бы только его голову. Чем он вас оскорбил?

— Он не оскорблял меня, — возразил ему Дост. — И он не умер. Он мне пригодится, как и вы, но пока он не так важен для меня.

Золотой человек взмахнул раскрытой ладонью, как бы бросая на землю ядовитого скорпиона, чтобы он вдребезги разбился. Земля задрожала, будто на нее упала огромная тяжесть, и из сухого гравия между Рафигом и Достом поднялось облачко пыли. Когда пыль осела, Рафиг увидел, что гравий и песок сплавились и образовалась трехмерная карта Центрального Арана.

Примерно в том месте на карте, где они находились сейчас, из земли вышел сверкающий рубин размером с большой палец Рафига. Дост сделал жест рукой. Рубин опрокинулся набок и медленно пополз через центральную долину Гелансаджара, мимо Гелора и Джебель-Квираны, до какой-то точки на высокогорье Дрангианы у северного подножия гор Гимлан.

— Знаешь, где это? Рафиг покачал головой:

— Нет, мы никогда не забирались так далеко на юг, милорд. В этой местности гурский бандит Хэйтам Каси и его люди грабят вовсю. Он воображает себя хозяином перевала Варата и собирает в свою команду воинов, и они, как шакалы, обирают деревни и караваны. Мы его не боимся, но только дурак без причины связывается с сумасшедшей собакой.

— Мне требуется, чтобы вы отправились туда.

— Для нас этой причины достаточно. — Рафиг серьезно кивнул. — С радостью выполним твой приказ, Нимчин Дост. Нам отправиться туда одним или разделить славу победителей Хэйтама Каси с другими Гелансаджарскими собратьями?

— Для моих целей предпочтительнее, чтобы вы отправились одни, но вас не ждет там никакая резня. Сколько времени вам надо на дорогу?

— Недели три, не меньше.

— Хорошо. К тому времени Хэйтам Каси уже будет мертв.

Рафиг нахмурился:

— Если нам его не уничтожать, зачем туда идти?

— Прежде доберитесь до места. Там встретите двоих чужестранцев. Вы не спутаете их ни с кем: один молодой, а у другого глаза из серебра. — Дост сделал жест рукой, и карта разгладилась. Рубин взлетел вверх в облаке пыли и повис в воздухе. — Когда вы их отыщете, прижмешь этот рубин к сердцу. Подумаешь обо мне, и я сразу явлюсь.

— А если они убегут от нас?

— Они не станут убегать, Рафиг. — Дост поднял яйцо, заключающее в себе Свилика, и положил его себе на спину. Его тело сплавилось со скорлупой яйца и удержало яйцо на месте. Дост вытянул руки в стороны, на этот раз они превратились в крылья гигантской птицы. Хватило одного мощного взмаха — и Дост взлетел. — Вы, Хасты, достойны того, чтобы вызывать страх, но эти люди — воины Волка.

— Раньше жрецы Волка убегали, милорд, — закричал вслед Досту гелансаджарец.

— Не убегут, Рафиг, они идут издалека и ищут меня. — Дост поднялся еще выше. Рафиг услышал легкий, почти мелодичный смех. — Они ищут меня по своим причинам, но то, чего они хотят от меня, и то, что мне нужно от них, не совпадает, как это ни трагично.

Глава 30

«Сайт Майкл». На патрулировании. Мендхакгон, Мрайла, Аран, 10 темпеста 1687

Со свисающими с плеча крыльями на ремнях подвески Робин Друри спускался из арсенала на машинную палубу «Сант-Майкла». Сердце стучало у него в груди в унисон с раскатистым гулом пушечного компрессора.

— Отряд «Архангел», собраться впереди пролета, отряд «Доминион» — позади пролета. Соединиться наверху и опоясаться крыльями. Развернуть их, только когда вылетите из корабля.

Он поднял вверх над головой свои сложенные крылья, потом просунул руки в обе заплечные лямки, и прямоугольный пакет оказался на своем месте. Робин застегнул пряжку на лямках, крест-накрест на груди, потом подсоединил лямки для ног и пояс на талии. Отведя плечи назад, он уже без труда смог взяться ладонями за ручки для развертывания крыльев.

— Брат Робин, проверь, пожалуйста, мои крылья. Робин с улыбкой обернулся к Деннису Чилтону.

— С удовольствием, и ты меня тоже проверь. — Он подергал Денниса за лямки, одну лямку затянул потуже и кивнул: — Оперился.

Когда Деннис дергал Робина за лямки, тому его крылья показались тяжелыми. Прямоугольный пакет по сравнению с легкой кольчугой Робина, изготовленной из стального шелка, очень мешал, но он знал, что даже не заметит их, покинув «Сант-Майкл». Оказавшись за пределами корабля, когда развернутся крылья, применяя известные ему магические приемы аэромансеров, он сможет парить, взлетать, нырять и приземляться достаточно мягко, не причиняя себе увечий. Опустившись, он сбросит крылья и будет сражаться пешим, хотя при желании он всегда может их снова прикрепить и перелететь на другое место.

Сложность непрерывного полета заключалась в том, что магия, при помощи которой осуществлялся полет, требовала большой затраты сил от летающего. Этирайн, считающий себя чем-то вроде человека-военного орла, мог потерять силы, даже не успев поучаствовать в битве. Лучше всего было как можно меньше обращаться к магическим приемам, добираясь до поля боя, по сути дела это значило, что прыжок из воздушного корабля, несмотря на крылья и магию, был практически бесконтрольным падением. Чилтон улыбался:

— Вот и ты оперился, мистер Друри.

— Спасибо, — кивнул Робин. — Бог в помощь.

— И тебе.

Робин обернулся к своему отряду. Большинство его людей уже освоили свои шлемы. Половина лицевых пластин напоминала настоящие спрятанные за ними лица, другая — звериные морды, больше всего волков, были и другие хищники.

«Это наша первая совместная битва, так что пусть наши стрелы летят по прямой, а мечи рубят чисто. Прошу в своей молитве о хорошем для нас исходе».

— Слушайте меня. Ситуация внизу такая: на миссию доннистов и на деревню Мендхакгон совершено нападение. В деревне пожар, идет нападение на миссию. Нападающих от пятидесяти до сотни: у них кони, мечи, копья и луки. Отряду «Архангел» — приземлиться в южном конце деревни и двигаться на север в сторону миссии. Отряду «Доминион» — приземлиться на западе от миссии и двигаться к ней. Наша цель — освободить миссию и прогнать нападающих на северо-восток, к перевалу Варата. Преследовать не будем, только миссию освободим.

Сверху раздался резкий и хриплый свист пара, заглушивший шум от выкатывания пушек из стойл. Внизу под ними звякнула отстегнутая цепь, и хлынул поток света: это открылся грузовой люк. Робин ухватился за штангу, двигающуюся по рельсу, и поднял ее наверх, открывая отверстие в машинной палубе.

— «Архангел» прыгает по двум свисткам, «Доминион» по трем. Помните: после прыжка на счет «три» разворачивать крылья. Миссия находится в северной части деревни. — С крючка на балке корабля Робин снял свой шлем. — Помолимся. Бог наш милостивый, ненависть пролила кровь Твою, и любовь исцелила раны Твои. Знай, что мы действуем из любви к Тебе, защищая тех, кого Ты призвал к Себе, и посылая в ад Твоих врагов. Во имя Тебя. Да будет воля Твоя.

Робин натянул шлем и почувствовал, как он плотно облегает голову. Он хотел улыбнуться, но не смог — от страха в нем все сжалось. Такой же страх он испытывал еще на «Вороне», будучи артиллеристом, но там была команда, где один заряжает пушку, другой наводит, третий стреляет. Здесь он один, и страх — его личный, и от этого еще страшнее.

Он почувствовал чью-то руку на плече. Обернулся — волчья маска Чилтона:

— Крещение сталью, мистер Друри. Не волнуйтесь за себя; просто помните: мы тут, чтобы спасти людей.

— Спасибо. — Робин поднял лук. — «Архангелы», приготовиться.

Два коротких свистка — свист корабельного пара эхом прокатился вдоль машинной палубы. Робин вступил в пространство между поручнями, зацепился большими пальцами за ручки неразвернутых крыльев и выпрыгнул через пролет в корпусе «Сант-Майкла».

В ушах раздался свист ветра, рвущего шлем. На полсекунды он забыл, кто он и что тут делает, потом сконцентрировал внимание на побеленном здании вдали и горящей деревне между ним и этим зданием. Твердо держась за ручки, Робин произнес заклинание на крылья. Голубое сияние покрыло его руки и с них перешло на ручки прямоугольного пакета.

Магический прием сработал. За спиной у него находились крылья, сложенные раз в шесть. При первом щелчке развернулись первые три фута длины крыльев и расправились параллельно его плечам, и тут же небольшой телескопический опорный стержень вытянулся и застегнул на месте первый шарнирный узел. Щелк, щелк — это выравнивались следующие узлы. С последним щелчком развернулись, как веер, сложенные слоями металлические перья. Падение Робина неожиданно замедлилось, и он даже немного подпрыгнул вверх.

Ветер в долине в этот день дул с юго-запада на северо-восток, поэтому два взвода приземлялись четко по краям Мендхакгона. Огонь охватил деревянные постройки, разбросанные по террасам на склоне горы. Дым скрывал большую часть пространства вокруг миссии и, если повезет, мог скрыть высадку этирайнов. Если они сумеют приземлиться незамеченными и смогут сзади напасть на противника, Робин не сомневался, что сражению тут же придет конец.

Ему показалось, что в дыму мелькнуло знамя и около десятка людей, верховых, скачущих на юг.

«Они доберутся до места нашего приземления раньше, чем мы получим шанс сбросить крылья. Если нам придется сражаться под крыльями…»

Не долго думая, Робин выпустил из рук свой лук, и тот повис на ремне, потом вытащил меч и направил крылья вертикально к земле. Начав крутой спуск, он обеими руками схватился за эфес меча. Головку эфеса прижал к животу, и кончик меча завертелся под углом, опустившись ниже пальцев ног на целый ярд. Крутя эфес в руках, ладонями кверху, он прижимал локти к животу. Выдохнув молитву святому Иуде Потерянных Надежд, он прочел заклинание, обеспечивающее работу доспехов и усиливающее достоинства меча, затем выровнял траекторию своего скольжения и устремился вниз, прямо в гущу дыма.

Все вокруг было черным и серым, и Робин испугался — не слишком ли низко спустился. Свист ветра в ушах заглушал все звуки сражения, затем дымовая завеса расступилась. Перед ним в дыму маячил силуэт, оказавшийся смуглым бандитом. Робин поднял голову, откинулся немного назад, что позволило ему подняться на целый фут. Плюмаж медного шлема всадника зацепился за лицевую пластину Робина, а меч Робина разрезал тело всадника пополам, и удар был такой сильный, что клинок чуть не вылетел из его рук.

Он прочно держался, и через метра два от умирающего противника произнес заклинание на крылья. И сразу его понесло вверх, он обрадовался — вышло! — но тут левым крылом ударился обо что-то. От удара расщепился прочный пальмовый столб, на котором висел флаг, замеченный им сверху. Тяжелое красное с черным шерстяное знамя упало и, хлопая, обвилось вокруг отломанного кончика его крыла.

Плечевая лямка крыла врезалась ему в плечо, и вдруг Робин обнаружил, что вращается в левую сторону. Правое крыло было направлено в сторону его скольжения и начало под углом отклоняться вниз, а он заставлял подниматься свое левое крыло. В ответ на его усилия правое наклонилось еще больше, зацепилось за что-то на земле. Крыло наклонялось и перекручивалось, металлические перекладины, образующие его ведущий край, в знак протеста пронзительно скрипели. Наконец с громовым треском перекладины сломались на середине крыла, но к тому времени Робин уже бесконтрольно падал, кувыркаясь в воздухе.

Этирайн сильно шлепнулся о землю прямо на спину. Подпрыгнул и покатился дальше по грязной дороге, сложив как мог плотнее руки и ноги. Левое крыло изогнулось под ним на минуту, как будто могло подбросить его назад в небо, и тут же разлетелось. Металлические 1 перья летели в кильватере, перемешаваясь с комьями грязи, вывернутыми из земли его распавшимися крыльями. Когда Робин вскочил на ноги, ствол его правого крыла вонзился в землю и сломался у плеча. Его сильно тряхнуло, подбросило боком в воздух, почти остановив вращающий момент падения. Влетев в густое облако дыма, держа в руках лук и меч, Робин перекувырнулся через грязную лужу и вкатился в сырую яму посередине дороги.

Снаряжение помогло — ослабило удар от падения, но внутри у него еще все дрожало. В ушах звенело, во рту ощущался привкус крови. Болела спина, но руки и ноги действовали, значит, позвоночник в порядке. Когда в голове прояснилось, он осознал, что где-то потерял свое оружие и нужно его срочно найти.

Из дыма прямо на него выскочила лошадь без всадника.

Он схватился за пряжку у себя на груди, скинул плечевые лямки. Вытащил нож, спрятанный в ножнах в голенище правого сапога, освободился от лямок на талии и бедрах и сбросил остатки крыльев. Огляделся в поисках меча, но рядом с ним оружия не было.

«Далеко он быть не может, видно, влетел в какой-то из этих домов».

Клубы дыма плыли по грязной улице. Сквозь них Робин увидел свой меч, который торчал из каменного фундамента дымящегося дома. Он подбежал, схватил его, снова убрал нож в голенище сапога.

«Теперь — отыскать своих».

Нырнув в проход между домами, чтобы сориентироваться, Робин оказался лицом к лицу с испуганным смуглым малышом. На его вымазанном сажей лице слезы оставили две чистые полоски. На нем были намотаны две тряпки: одна вокруг бедер и одна на голове. Дрожа от страха, ребенок попоз в тень, прижимая к груди фигурку из золота почти в фут длиной.

У этой обнаженной фигурки было восемь рук, и Робин понял, что это не изображение святого.

«Это идол богини Лаамти, — догадался он, — культ местных язычников».

Робин улыбнулся ребенку, и тут понял, что на маске эмоции не отображаются, поэтому ребенок по-прежнему смотрел испуганно.

— Ты в безопасности, сынок, — Робин подмигнул ему.

«Святой Мартин, если ты мне хочешь дать знак, он был бы мне сейчас кстати».

Звук копыт с проезжей части улицы отвлек внимание Робина от ребенка. Он снова произнес заклинание на свое снаряжение и меч. Яркая, как молния, искра пробежала по всему его грязному мечу — от эфеса до кончика, спрыгнула и исчезла в дыму, а меч стал сверкающим и чистым от крови. Робин слышал, как ахнул мальчик, потом с проезжей части послышались гортанные звуки и удары хлыстов по лошадиным крупам.

«Вообще-то я ждал не такого знака».

Всадников было четверо или пятеро. Они удивились при виде Робина, сжавшегося в комок в проходе между домами. Один заметил малыша и указал другим на него. Старший группы выкрикнул приказ, и все в спешке пришпорили коней.

Робин выскочил на улицу, держась правее всадников и оказался между ними и малышом. Всадники схватились за мечи и придержали коней. Они обступили его, высоко подняв мечи и загородившись щитами.

Клинком меча Робин отсек большой кусок круглого щита их предводителя, при этом полумесяц, прикрепленный наверху щита, разлетелся, а клинок, не останавливаясь, врезался в тело предводителя. Заорав, тот сполз с седла, из раны в груди, куда попал меч, пошла кровавая пена. Рука со щитом ударилась о землю раньше, чем тело.

Всадники придержали поводья, наблюдая агонию своего вожака. Улицу опять заволокло дымом, который заслонил нападающих от Робина, но он успел заметить, что тело одного из них засветилось тускло-красным светом. Ничего не видя перед собой, Робин, пригнувшись, ринулся в сторону крайнего. Легкий ветерок слегка разогнал дым, теперь Робину было видно, что он оказался там, где и хотел, — сзади крайнего в ряду. Поднявшись во весь рост, он вонзил меч в спину противника и стащил его с коня.

Подобрав поводья, он вскочил в седло. Всунув ноги в стремена, он хлопнул мечом по крупу другого коня, которого заметил перед собой в рассеивающемся дыму. Конь сделал рывок вперед, сминая двух соседних, оказавшихся перед ним, и те тоже понесли.

Колотя пятками черного коня, он погнал его вперед на кучку всадников. Не обращая внимания на всадника слева, он обрушился на двух, оказавшихся справа от него. Удар пришелся в левое плечо светящегося красным человека, и Робин увидел, как высоко в воздух взметнулась струя крови. Следующим ударом он поразил второго, но оба раненых развернулись и галопом помчались на север. Оказаться жертвой нападения человека с неба и сразу же стать свидетелями того, как он зарезал их друзей, было для них слишком.

Понукая коня, Робин заметил, как последний из противников спешился и набросился на ребенка. Схватился за статуэтку и тянул, но мальчик не отпускал. На грязном смуглом лице ребенка сверкали белые зубы, он впился ими в руку нападавшего. Бандит выхватил из-за пояса кривой кинжал и поднял его, готовый нанести удар.

Мгновенное движение меча Робина — и кисть нападавшего отлетела в сторону. Бандит схватился за истекающий кровью обрубок руки и обернулся, на его лице отразились боль и ярость. Он хотел что-то сказать, но Робин рассек его бронзовый шлем мечом, раздробив ему череп, и противник рухнул наземь.

Робин наклонился с седла:

— Пойдем, мальчик, я отвезу тебя в безопасное место. Мальчик отвернулся от него, всем тельцем закрывая идола от взгляда Робина.

— Мне это не надо, ты иди сюда! — Робин пальцем показал на себя, потом на него, и похлопал по лошадиному крупу у себя за спиной.

Прижимая свое сокровище, ребенок протянул Робину одну руку. Воин перетащил его через труп врага и усадил на круп коня позади себя. Свободную руку ребенка он зацепил сзади за свой пояс:

— Держись.

И погнал коня назад, к югу, и уже через тридцать ярдов наткнулся на людей из отряда «Архангел». Первые им встреченные подняли свои мечи вверх и в восторге закачали головами, а те, кто были позади, просто потеряли дар речи. Из-за масок Робин не мог прочитать выражения их лиц, но по жестам, по тому, как они потрясали своим оружием, понял: они не могут себе представить, как он ухитрился проделать такой стремительный прыжок в гущу дыма, и счастливы, что они снова вместе.

— Поехали, нам еще спасать миссию, — Робин спустил мальчика с седла, вручил сержанту Коннору и указал ему на перевернутую повозку. — Там подожди.

Трудно было сказать, понял ли ребенок, но он послушно побежал к указанному убежищу. Он все еще прижимал к груди золотую фигурку идола, но Робина это не касалось.Пусть это язычник, но сейчас долг Робина — защитить своих единоверцев, насколько удастся.

Ударяя коня пятками по ребрам, он погнал его вперед, стараясь держаться наравне со своими, бегущими вверх по холму.

Менее чем за минуту они оказались на северной окраине городка. Дым вокруг миссии постепенно рассеивался, и они увидели на востоке отряд «Доминион», занявший свои позиции. Бандиты, окружавшие миссию, в замешательстве толпились в центре своей линии обороны, громко споря. В это время дым рассеялся, и тут один из участников спора заорал. Окружавшая его плотная толпа распалась при виде Робина и его «архангелов».

Робин поднял меч и взмахнул им в сторону бандитов.

— «Архангелы», вперед! При сопротивлении — стереть их в порошок. — Ударив коня пятками, жрец Волка заставил его подняться на дыбы и прыгнуть вперед.

Крупный лысый бандит с крючковатым носом и роскошными усами вскочил в седло и вытащил свой шамшир. Ударив мечом по железному выступу в центре щита, он с вызовом заорал, высоко поднял свой кривой меч и широко размахнулся им, погнав своего коня вперед. Он скакал прямо на жреца Волка, и Робину показалось, что все — и бандиты, и этирайны — замерли в ожидании, примет ли он вызов.

Робин один раз крутанул мечом, потом поднял его в такую же позицию, как бандит. Оказавшийся рядом этирайн совал ему в руки щит, захваченный у упавшего бандита, но Робин отказался.

«Уж если мне понадобился щит, значит, опасность для меня велика».

Он кивнул противнику, и пустил коня в галоп. Конь набрал скорость, и тут Робин быстрым движением руки вытянул меч горизонтально перед собой, как будто это было копье или пика. Он гнал коня прямо на врага.

Бандит понял, что удар настигнет его, не дав ему времени срезать Робина с седла, и приподнял свой щит. Диск с железной окантовкой закрывал почти всю его грудь. Теперь щит мешал бандиту действовать мечом, но он явно рассчитывал на быстроту своей реакции, когда они окажутся рядом, проносясь мимо друг друга.

Когда между ними осталось всего десять футов, Робин повел кончиком меча и нацелил его на глаза бандита. Из-за того, что бандит еще приподнял свой круглый щит, он на время потерял способность видеть. Жрец Волка повернул запястье и нацелил кончик меча в правое плечо бандита. Когда они оказались рядом, Робин резко бросил свой клинок вниз и вбок, за щит.

Клинок этирайна ровно разрезал короткую кожаную, всю в заклепках, куртку бандита. Нырнув под ответный взмах меча, Робин с усилием вытащил клинок, который зацепился за ребро. Шамшир просвистел над его ухом, чуть не задев голову.

Робин погнал своего коня кругами. С одной стороны он слышал радостные крики этирайнов, с другой — вопли из шеренги бандитов. Его противник зашатался в седле, как пьяный, и рухнул налево. Он пал оземь, меч и щит взлетели в воздух. Конь ускакал галопом, как бы в отчаянии убегая от того, что вывалилось из его седла.

Клинок Робина еще не успел очиститься, а этирайны уже теснили бандитов. Вздымая сверкающие клинки, они, облаченные в доспехи из стального шелка, в шлемах с устрашающими масками в этот момент были похожи на армию металлических статуй, неудержимо рвущихся вперед. Робин с трудом удерживал своего коня среди потока этирайнов, обтекавшего его с обеих сторон.

Некоторые бандиты сражались пешими, но большинство из них дрогнуло после первого залпа стрел. Кто-то упал, кто-то бросился бежать, но остальные толпой ринулись вперед, грязные и оборванные. Их кривые клинки скользили по доспехам врагов, а щиты расщеплялись под ударами оружия этирайнов. Один этирайн ударил противника мечом по шее и отсек голову. Она взлетела в воздух, и надетый на нее тюрбан размотался. Другой бандит пошатнулся и вышел из боя, ему по локоть отсекли руку с мечом, и его кровь вместе с жизнью вытекала из обрубка. Вначале бандиты орали с вызовом, потом от боли, а потом смолкли.

Оставшиеся в живых вскочили в седла и рванули в северо-восточном направлении. Авангард этирайнов отрезал часть беглецов, но не смог сдержать всадников — тем более таких отчаявшихся и рассредоточенных. Несколько этирайнов было смято озверевшими конями, прорывавшихся к свободе.

Под грохот копыт отступающие из деревни бандиты улепетывали по грязному проселку, идущему вверх по склону горы напротив Мендхакгона. По сути, это была тропа для скота — коричневая лента, вьющаяся по зеленому пастбищу на северо-востоке и далее, к перевалу Варата. Всадники погоняли своих коней, а впереди и сзади кавалькады беглецов скакали кони, потерявшие всадников, с болтающимися поводьями.

Этирайны собрали всех лошадей, которых смогли, и полдюжины подъехало к Робину, собираясь преследовать противника. Робин запретил.

— Мы их отогнали от миссии. Преследовать их глупо и опасно.

Заметив, что погони не предвидится, улепетывающие бандиты издавали угрожающие вопли и ругательства. Робин не понимал слов, он не знал этого языка, но смысл был ясен по интонациям. Ускакав на безопасное расстояние, они придержали своих коней. Некоторые даже заспорили между собой — следует ли убегать, и указывали мечами на деревню.

Сержант Коннор, верхом на серой кобыле, качал головой:

— Собираются вернуться, сэр.

— Может, они и размечтались, сержант, — Робин вкладывал меч в ножны, — но тут у них ошибочка вышла.

В долине раздался гул, эхом отдающийся от стен каньона и горящих зданий городка. Он пульсировал громко, в ритме, сходном с пульсом человека, но был более ровный и даже более настойчивый. По мере приближения к полю боя этот звук по-прежнему оставался громким и ровным.

Робин вложил меч в ножны и поднял голову. Его лицо расцвело скрытой улыбкой:

— Ошиблись, ошиблись.

Нос «Сант-Майкла» появился из дыма, повисшего над деревней, и двинулся вперед. Вихри дыма клубились вокруг кончиков его крыльев, как снежные облака, снесенные ветром с вершин гор Гимлан. Монотонное биение двигателей отдавалось в груди Робина. И вот весь корабль выплыл из дыма. Струи дыма с копотью, валившие из сдвоенных выхлопных сопел, сливались с дымом в кильватере корабля, поднимающимся от развалин Мендхакгона.

Воздушний корабль маневрировал на высоте ста ярдов над дном долины. Он развернулся кормой вперед и лег на курс, параллельный направлению бегства бандитов. Кое-кто смело угрожал ему мечом, но остальные пришпорили коней, в спешке объезжая своих коллег выше и ниже тропинки. Те, кто понимал, что их ждет, кричали от ужаса, невежественные же наблюдали, посмеиваясь.

Звуки, испускаемые «Сант-Майклом», стали тише, уже не заглушали голосов бандитов. И через секунду Робин уже не видел никого, так как бандитов поглотило огромное белое облако пара. Пушки с носа произвели синхронный залп, и по долине прокатилась огромная ударная волна. Гигантский деревянный военный корабль, следовавший в свой порт приписки, начал подниматься в небо и двигаться к выходу из долины, увлекая за собой большую часть дыма.

Когда белое облако рассеялось, стал виден развороченный ландшафт, то, что было зеленым пастбищем, превратилось в море коричневой грязи. Тропы для скота больше не существовало, а выветрившиеся камни, усеивавшие склон холма, были далеко разбросаны и виднелись издали как серые пятна. На земле блестела темная вода ручьев, и кое-где мелькали какие-то яркие пятнышки; но, кроме этого, Роберт видел только одинокую взмыленную лошадь, яростным галопом мчащуюся в горы. Бандитов не было и следа.

По результатам действий корабля Робин вычислил, что Хассет дал по бандитам залп пушек с обоих бортов. Сорок пять бочонков шрапнели, в каждом по дюжине свинцовых шариков, диаметром не больше куриного яйца, разорвали на части силы бандитов, а землю превратили в руины. Приглядевшись, Робин заметил на склоне холма какое-то шевеление, но скоро и оно прекратилось.

Когда в долине смолк звук двигателей «Сант-Майкла», со склона холма послышались крики боли. Их издавали люди и лошади, полузасыпанные и переломанные существа. Робин сознавал, что надо что-то делать, помочь раненым и умирающим, но нужно ли лечить, чтобы потом их повесить? От помощи его удержало выражение ужаса на лицах оставшихся в живых жертв бандитов над стенами миссии.

«Эти люди как будто видели ад, а тем он скоро предстоит. Пусть боль заставит их покаяться».

Давно уже избавившийся от тяжелого шлема и лицевой маски, Робин хмуро разговаривал с сержантом Коннором.

— У вас, мистер Коннор, при высадке ножей было меньше. Есть правила, запрещающие брать добычу.

— Прошу прощения, сэр, это не добыча. — Здоровенный ветеран обеими руками обхватил эфес одного из ножей, торчащих у него за поясом. — Я подумал, что неплохо бы иметь несколько для обучения наших ребят, сэр, ведь тут они будут все время с такими встречаться.

— Неплохая мысль. — И озабоченное выражение лица Коннора смягчилось. — Как вернемся — отдашь их нашему интенданту.

— Да, сэр.

— Один-два образца можешь оставить в своей коллекции, если нам вдруг срочно понадобится.

— Да, сэр, — лицо Коннора просияло. — Я сам присмотрю, чтобы не брали добычу, сэр.

— И о парнишке позаботься.

— Уже все сделано, сэр.

— Продолжайте, мистер Коннор. — Робин развернулся и пошел к месту приземления первого ялика для этирайнов с «Сант-Майкла». — Сэр, деревня свободна.

Капитан Хассет выпрыгнул из ялика, когда тот был еще в ярде над землей, и приземлился прямо на ноги.

— Очень хорошо, мистер Друри. Как там в миссии?

— Люди выжили, но еще очень испуганы. Пойдемте со мной, сэр, сами увидите. — Робин провел его в тень у стен миссии, где собрались выжившие жители деревни. — Капитан Хассет, это отец Логлин Райан из Общества Святого Доннана. Отец Райан, представляю вам капитана «Сайт-Майкла» Лонана Хассета.

Хассет протянул руку низкорослому священнику.

— Рад познакомиться.

— Взаимно, капитан, независимо от обстоятельств. — Хотя рост этого рыжеволосого человека не превышал метра пятидесяти и он был костляв, как огородное пугало, его рукопожатие было крепким, а зеленые глаза вызывающе сверкали. — Не хочу врать, но признаюсь: не рассчитывал я остаться в живых.

.Хассет окинул взглядом группку людей, сопровождающих Райана из здания миссии.

— Это все, кто выжил?

— Да. — Райан представил им двух белых женщин, стоящих с краю. — Сестра Мэри Дениз и сестра Элизабет Кетрин из Миссии Сострадания. Остальные — новообращенные.

Робин обратил внимание Хассета на сгоревшую деревню.

— Бандиты сначала прислали свой авангард с требованием дани. Пока шли переговоры о размере дани, бандиты заполонили город и решили его захватить. Отец Райан что-то заподозрил и пригласил жителей укрыться в стенах миссии, но большинство отказалось.

— Не могу их осуждать, капитан. Они считали, что присутствие айлифайэнистов обозлит Каси и он прибудет специально, чтобы разобраться с нашей миссией. Мне кажется, многие из них мечтали бы, чтобы нас тут не было. Бандиты-гуры согнали всех в дом старосты — это вон то большое здание в центре, и тогда подожгли город. — Райан указал головой на парнишку, подобранного Робином. — Один маленький Натарадж спасся из тех, кто не укрылся в миссии. Он не послушался приказа оставаться в доме и выкрал у бандитов золотую статуэтку богини Лаамти — их добычу из местного храма. Хассет улыбнулся:

— Такой малец, и такой храбрый.

— Это изображение Девинатаки, богини танца. Его тезка связан с ней, по преданиям Лаамти. — Райан пожал плечами. — Многие местные детишки поступили бы так же, чтобы предотвратить осквернение церкви. Такая сила веры обнадеживает меня, когда-нибудь мы сумеем их обратить.

Капитан «Сант-Майкла» кивнул:

— Вас теперь тут так мало, я беспокоюсь за вашу безопасность.

— Все будет хорошо. Вы же уничтожили бандитов.

— И этим мы, вполне возможно, превратили вашу миссию в символ, который другие будут всеми силами стараться уничтожить. — Хассет глубоко задумался. — Мы слишком далеко, не сможем оказать помощь.

— Если вы предполагаете, что я боюсь оставаться тут… — Райан скрестил руки на груди.

— Отец, капитан не это хотел сказать, — вмешался Робин. — Он надеется, вы его правильно поймете. Вспомните, святой Доннан был предан мученической смерти, а его церковь и обращенные были «сожжены язычниками в Кулордейне, и не следовало бы искушать судьбу, ожидая таких же перспектив для себя. Конечно, мученическая смерть делает человека святым, но канонизируют и за другие заслуги.

— Я вот о чем прошу вас, отец Райан. Вы и все, кто остался в живых, пусть едут с нами в Дилику. — Хассет положил правую руку на плечо священника. — Вы знаете эту страну, мне нужны ваши знания, и, я думаю, генерал-губернатор также оценит вашу дальновидность.

— Фиске? Его одно интересует — как превратить одну монету в две, да так, чтобы ему самому при этом не напрягаться.

— Вы тут, я вижу, не в курсе последних событий. Теперь генерал-губернатором принц Тревелин. Я вам гарантирую: он с удовольствием выслушает все, что вы ему расскажете о бароне Фиске.

Медленная улыбка осветила лицо Райана:

— Еще бы, я с радостью рассказал бы принцу, что я думаю о бароне. Я ведь из-за Фиске уехал сюда из миссии Доннана в Дилике. Трудно убеждать людей принять обращение и согласиться действовать правильно, когда некоторые самые преуспевающие граждане живут, как спятившие варвары. — Низкорослый священник закивал, соглашаясь с предложением. — Согласен, капитан Хассет, если вы нас отвезете в Дилику, я всех своих размещу в нашей тамошней миссии и буду в вашем распоряжении.

— Я с радостью всех вас возьму на борт «Сант-Майкла».

— А я с радостью расскажу принцу все, что знаю об Аране. — Тут священник сощурился, и у Робина по спине пробежал холодок. — Хотя кое о чем он узнать не захочет, а кое-что он захотел бы заставить исчезнуть.

Глава 31

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, 12 темпеста 1687

Григорий Кролик с удивлением смотрел на обычно аккуратный стол князя Арзлова. Вместо всегдашнего порядка — перемешанные морские карты, скатанные в трубку географические карты, книги и отдельные исписанные листы бумаги, испещренные схемами. Такого хаоса не бывало даже во времена лескарской кампании. «И самого Арзлова он никогда не видел таким усталым».

— Я не задержу вас надолго, сэр.

Арзлов поднял голову и секунду-две не мог сообразить, кто перед ним. От усталости у него были темные круги под глазами, не небесно-голубые, а почти черные. Все же, несмотря на усталость, ясные глаза Арзлова быстро стали внимательными, и Григорий увидел в них тот же огонь, что и двенадцать лет назад.

— Получен сигнал с «Лешего»? — Да.

Арзлов отложил гусиное перо и выпрямился.

— Ну и что говорят?

— «Леший» в сорока милях к югу, летит назад для заправки топливом. Последнее наблюдение за группой Хаста показало, что они были на западе от Гелора и двинулись на юг. Два дня назад «Леший» прекратил преследование, чтобы лечь на обратный курс, но с помощью зеркал просигнализировал нашим тамошним разведчикам. Они проследят за Хастом и оставят указатели. «Леший» будет здесь через четыре часа, завтра утром сможет снова вылететь.

— Нет, — отрицательно покачал головой князь. — Дальше преследование будет вести «Зарницкий». У него достаточно пушек на случай большого скопления племен или еще каких-то случайностей в Гелансаджаре. Из их маршрута можно предположить, что они хотят добраться до перевала Варата и продать Свилика в Илбирию, а за это получить поддержку против Шакри Авана.

— Может, и так, сэр.

— Не согласен? — нахмурился Арзлов.

— Боюсь, что преждевременно делать какие-то выводы из того, что нам известно на данный момент, — пожал плечами Кролик. — Хасту, верно, есть смысл обратиться за поддержкой к Илбирии, но если Дост действительно воплотился — ему-то она зачем? А мы — наследники целой трети его прежней империи, почему он должен воспринимать нас как угрозу ему, против которой надо организовывать вторжение иностранцев?

— Если этот Дост вообще существует.

— Вот именно, золотые слова, сэр. О его возвращении известно только из галлюцинаций умирающих. Ненадежный источник.

— Из твоих сведений о местонахождении Хаста я делаю вывод: а вдруг миф о возвращении Доста — это фикция, задуманная жрецами Волка, чтобы отвлечь нас от того, что там на самом деле происходит.

«Хорошо, что твоя паранойя — не гарцующая лошадь, ты бы ее уже загнал до смерти». Григорий с сомнением покачал головой.

— Возможно, милорд, но сомнительно.

— Ты, скорее всего, прав, Григорий, но жрецы Волка хотели бы заставить нас смотреть в другую сторону от них и Арана. — Арзлов на секунду прикрыл глаза. Можно было подумать, что он спит, если бы он не сжимал и разжимал пальцы. — Но ты согласен, что в любом случае события требуют наших ответных действий?

«Слышал я уже такие вопросики. Опасные замыслы, но в перспективе возможна большая награда».

— По-моему, это неизбежный результат, милорд.

— Но ты-то согласен, Григорий, что мы сейчас на перекрестке истории?

Молодой человек заложил руки за спину, как бы обдумывая заданный вопрос.

«Ты хочешь сказать этим вопросом, что другие могут не согласиться, даже если Крайние грозит ущерб. Как ответить, чтобы он думал, что я готов войти с ним в заговор и действовать в его пользу? Ответ надо сформулировать так, чтобы не попасть в поставленную ловушку».

— Ваша оценка ситуации мне кажется соответствующей действительности, сэр.

Арзлов медленно расплылся в улыбке:

— Ты мудрый человек, Григорий, потому что в наше время нужна осторожность. — Он широко раскрыл свои ледяные глаза. — В наше время надо и предвидеть. Сядь-ка. Я тебе сейчас объясню, о чем речь. А в конце попрошу тебя решить — и от твоего решения будет зависеть мое будущее, твое будущее, будущее нашей нации и, возможно, всего мира.

Григорий подтянул к себе кресло — тоже из поместья императора Лескара — и опустился в него. В последний раз, как он помнил, Арзлов так серьезно и веско вещал перед финальным сражением с Фернанди в Джайсе.

«Помнится, он заметил, что судьбу решаем мы. Тогда его предвидение оказалось точным, а сейчас?»

Князь обеими руками пригладил свои каштановые волосы, быстро оглядел хаос на столе. Кивнул один раз и взглянул на Григория:

— Тебя могут удивить мои слова, но есть ли Дост или его нет, абсолютно несущественно для тех проблем, которые мы должны обдумать. Болтовня о его присутствии — неважно, он ли это или претендент очередной, или всего лишь слух, — все это только катализатор событий. Его поступки ускорят наши — действия или ускорят гибель Крайины. Ты, Григорий, умный мужик. Многое знаешь. Сам восстанавливал Мясово, видишь, насколько примитивен Взорин в сравнении с тем, что ты там понастроил.

Григорий непроизвольно улыбнулся. Мясово поднялось из руин старого ветхого города и стало памятником прогрессу человеческих знаний. Для слива отходов там были прорыты сточные канавы. Улицы стали широкими и прямыми, облегчая и поощряя ведение торговли. В городе имеется теперь газовое освещение, вывоз мусора, профессиональная полиция, вода подается по трубам в отдельные здания. Дома построены по современной технологии, улицы вымощены. Он и сам знал, что совершил чудо. Гордость — грех, но он гордился своими достижениями.

— И ты знаешь, Григорий, что Муром и вся остальная Крайина в сравнении с Мясовым — примитив. Но как бы удивительно ни было Мясово, ты знаешь и сам, что в Илбирии есть города, и даже в Лескаре тоже, намного более совершенные в бытовом смысле. Сам знаешь о новых очень мощных паровых двигателях и железных дорогах в Илбирии. Знаешь, как эффективно работают их заводы и фабрики, и такой производительности у нас никогда не будет. Ты знаешь, что если мы сегодня не продвинулись на шаг, значит, отстали на два шага. Ведь разрыв между Илбирией и Крайиной все растет, а скоро будет непреодолимым.

— Правду говоришь, — медленно кивал Григорий. Арзлов не спеша встал с кресла; он казался не столько усталым, сколько подавленным своими мыслями.

— Ты сам родом из Мясово. Рыбаки говорят, по-моему, так: рыба гниет с головы.

У молодого человека все внутри похолодело. «Ну, Василий, ты уже на грани предательства».

— Ничего не говори, Григорий. Это опасная тема. Я проложу дорогу, а ты сам решай, последовать за мной или заложить меня. Прошу только выслушать.

— Конечно, сэр.

— Спасибо. — Арзлов расстелил по столу карту Истану, придавив углы книгами. — Наш вклад в войну с Фернанди — человеческие ресурсы и сталь. Илбирия тоже внесла свою лепту, но они затрачивали еще и золото. Они установили блокаду на море и в воздухе и отрезали Лескар от его бренданийских колоний. Ведь почему пал Лескар? Не только от того, что мы уничтожили его армию, но и от того, что Илбирия разрушила его экономически.

— Теперь Илбирия приставила нам к горлу тот же меч, и надо что-то делать, пока мы не погибли. Наше старичье у власти наслаждается славой, которую мы завоевали в войне с Лескаром, и хотят переделать Крайину — вернуть ее к тому, какая она была раньше. Им плевать на твое предвидение, Григорий, они мечтают воскресить прошлое, а мы видим будущее, в котором есть угроза — стереть нас с лица земли. Их бездеятельность — вот что даст возможность Волкам сожрать нас.

— Согласен с вами, милорд, — Григорий наклонился вперед. — Вот поэтому я все удивляюсь, почему вы еще не пустили гусар на Гелор. Нам взять этот город — не проблема, мы обезопасим весь регион и откроем новые рынки в Центральном Истану. А оттуда и до Арана рукой подать.

Арзлов стал посмеиваться, а Григорий подумал — видать, помешался от переутомления, и насупился:

— Что смешного я сказал?

Князь посерьезнел и посмотрел Григорию прямо в глаза:

— Ты ведь не настолько наивен, чтобы считать победу над Араном решением нашей проблемы? Это ты-то, создатель Мясова? Победа над Араном — это как вливать галлон водки в пинтовую фляжку. Крайина не получит никаких выгод от завоевания Арана, — разве что у Илбирии не станет колонии.

— Вот именно, милорд. Когда мы окажемся в Истану, король-Волк испугается, и ему придется уступить нам торговые концессии.

— Ну ладно, давай разовьем эту мысль. — Длинным пальцем Арзлов постучал по карте. — Вот, скажем, я приказываю тебе взять Гелор. Твои гусары являются туда в середине маджеста и за две недели берут Гелор.

Дрангиану вы возьмете в отумбре, а к первому тенебрю пойдет снег, и все пути через горы Гимлан или через перевалы станут недоступными. Согласен?

— Согласен.

— Ладно. Такие победы сделают тебе честь…

— Во имя вас, милорд.

— Да, во имя меня Взорин получит статус губернии, и я стану такарри. Возможно.

Григорий поднял голову:

— А что, это не гарантировано?

— Ты же бывал в Муроме. И в политике разбираешься. — Арзлов сжал кулаки. — Вот те самые нарашалы, которые отняли у меня все справедливые почести после разгрома Фернанди, начнут говорить, и будут правы, что победил-то Гелансаджар и Дрангиану ты. Они скажут, что я ничего не сделал за мои десять лет во Взорине. Взорин станет губернией, где я буду такарри. А Гелансаджар и Дрангиана станут губерниями Центрального Истану, и там такарри будешь ты. Женишься на тасоте Наталии и меня затмишь.

Григорий в глубине души был польщен этими соображениями Арзлова. Но дерзко затряс головой:

— Я никогда не пойду на такое предательство, князь.

Арзлов снова захихикал, но уже без безумных интонаций:

— Ты будешь спорить и говорить о несправедливости тасиру. И он тебе скажет, что я сам уступил тебе свой шанс. Тогда ты начнешь уговаривать его: пусть позволит мне весной возглавить кампанию в Аран. Он скажет, что такая кампания не правомочна. И он еще скажет, что окажись ты на его месте, ты бы понимал то, что сейчас тебе непонятно. И тут ты замолчишь.

Молодой человек насупился. Сценарий, представленный ему Арзловым, звучал абсолютно и совершенно точно. Генерал Винтер, всегда помогавший Крайние при обороне в войну с Лескаром, ранней весной прибудет в горы Гимлан и помешает Григорию использовать ситуацию, вытекающую из победы над Гелансаджаром и Дрангианой, чтобы отнять хоть пядь аранской земли. За зиму илбирийцы усилят оборону Арана, и победить его станет невозможно. За это же время тасир и все другие такарри придумают способы нейтрализовать его, поскольку он уже станет угрозой для их власти.

Григория охватило непривычное для него разочарование. Он, конечно, знал, что выдаст Арзлова, чтобы продвинуться в своей карьере, а тут ему показали, как предадут его самого. Такарри и тасир сделают с ним ровно то же, что они так успешно проделали с Арзловым. И на этот раз результаты будут ужаснее, потому что тогда Крайина будет обречена. Они — преграда на пути прогресса и даже не понимают, что Илбирия и есть такая угроза, с которой надо бороться, пока Крайину не перекупили илбирийские торговцы.

Григорий прищурил свои карие глаза:

— И что? У тебя есть другое решение?

Арзлов молчал, опустив глаза, потом медленно кивнул:

— Поделюсь с тобой, Григорий, потому что знаю: ты сумеешь сделать то, что я не смог бы. То, что ты сейчас услышишь — это государственная измена. Если ты не согласишься с логикой моих соображений, можешь меня утопить — расскажи обо всем Наталии и отошли ее домой. Тебя поставят на мое место, и ты так же магически преобразуешь Взорин, как сделал в Мясове.

Григорий вздрогнул, когда Арзлов развернул другую карту, размером поменьше, на ней в более крупном масштабе были нанесены Истану и Юровия.

— Итак, Григорий, допускаем, что нам нужна модернизация, а модернизировать — процесс трудоемкий. Имеется три пути: технологию разработать, купить или украсть. Изобретать — это долгий процесс, и изобретать можно, только если есть какая-то основа. Мы вечно будем изобретать велосипед, уже давно известный в Илбирии. Чтобы вести торговлю, надо иметь что-то для паритетного обмена. А что нужно от нас Илбирии? Если что-то и существует, то в недостаточном количестве, чтобы нам хватило на покупку их технологий. Украсть — значит захватить какой-то город, где уровень технологии выше, чем у нас, — скажем, Ладстон, — то есть пойти на конфликт, а наш тасир никогда не разрешит этого и не простит.

— Толково рассуждаешь, — согласился Григорий.

— Еще бы, годами обдумывал. Хотел бы осуществить, когда обстоятельства позволят. Но пока кризис не наступает так быстро, как я надеялся, значит, от моих расчетов выгоду получишь ты. — Арзлов ласково провел рукой по карте. — Как мы уже обсудили, в это лето ты захватишь Гелансаджар и Дрангиану. Закрепившись там, мы на воздушных кораблях перебросим в Муром гусар и твоих Вандари, чтобы получить благодарность от народа за наши успехи. Там будут присутствовать все такарри. Тебя назначат такарри, и тут ты при поддержке своих войск затеешь мятеж, убьешь тех, кто тебя не поддержит, и сбросишь с трона тасира Евгения.

— Но…

Арзлов поднял руку, призывая его помолчать.

— Тасира Евгения надо сместить. Ему шестьдесят пять уже. Он женился еще до появления паровых двигателей. У него ностальгия по прежним временам, а они навечно привязывают нас к старому образу жизни. Нам нужно твое предвидение, чтобы войти в будущее.

Григорий кивнул, соглашаясь:

— А что потом?

— Ты сразу же отправляешь послание королю-Волку в Илбирию и сообщаешь, что вторжение в Аран не входит в твои планы. Ты ему говоришь, что Дрангиана и Гелансаджар — буферные государства, под твоей властью, но открытые для торговли.

— Расширять рынки Илбирии? Зачем нам это? Князь улыбнулся:

— Смертельные кинжалы часто прячутся в нарядных ножнах.

— Не понял.

— Поймешь. — Арзлов отыскал на карте Лескар и постучал по нему пальцем. — Илбирия отрезала Лескар от его колоний. У Лескара очень небольшой рынок сбыта. Весной мы сделаем то же с Илбирией. Ты мне позволишь — вот чего конкретно хочу от тебя я, Григорий, — повести наши армии на завоевание Юровии. Мы вместе с тобой пронеслись по Юровии двенадцать лет назад. Мы никого не знали, и ничто не могло нас остановить. Мы захватим Юровию, лишим Илбирию огромных рынков сбыта и в то же время откроем эти рынки для наших торговцев. Вот сейчас Илбирия помогает Лескару отстраиваться. И в Лескаре мы можем выкрасть их технологию. За возврат этих рынков Илбирии мы сможем поторговаться с Волками за технологию.

— Но если мы возьмем Юровию, Илбирии придется выступить там против нас.

— Да, Григорий, но это как в шахматах: они у нас будут в вилке. Если они воюют в Юровии, значит, мы угрожаем Арану. — Арзлов улыбнулся хитро, как лис. — У Крайины есть такой ресурс, какого нет ни у какой нации: народ. Нам хватит войск для защиты всей нашей империи. А Илбирии — не хватит.

— А если Илбирия не станет торговаться с нами за технологию?

— Это правительство будет возражать, но отнюдь не торговцы. Илбирийские торговцы в Аране жадные Если им предложить достаточно золота, они палачу продадут веревку, на которой он их же повесит. Мы им предлагаем деньги, обсуждаем варианты и, возможно, поддержим, если они решатся на мятеж, как поступили бренданийские колонии Илбирии. Мы их настроим против Л ад стона и выиграем.

Григорий слегка нахмурился. Он чувствовал неуязвимость логики плана Арзлова и поразительно блестящую продуманность всего плана. Григорий и сам был амбициозен, но не отказывался ждать. И понимал, что в этом его слабость, потому что бывают моменты, как сейчас, когда немедленное действие — единственный путь предотвращения большего несчастья.

Вот Василий Арзлов выжидал, и что? Обстоятельства сложились так, что он был надолго отстранен от власти.

«Если я буду выжидать, не начнут ли войска относиться ко мне с подозрением и не помешают ли мне взять власть?»

Но важнее было другое: был реальный риск того, что ускользнет его лучшая возможность.

Вот эта мысль грызла душу Григория, как змея с острой, как бритва, чешуей. Однажды у него уже было такое ощущение, и он помнил, в какой ситуации: он тогда не мог решиться выбрать между осторожным путем и тем, что в глубине души он считал путем верным. В тот раз он последовал зову сердца, и решение оказалось правильным.

«Бывают случаи, когда быстрый, решительный поступок не импульсивен, а необходим».

Однако план Арзлова, с точки зрения Григория, содержал один недостаток.

— Милорд, я не вижу причины, почему тасиром должен быть я, чтобы осуществить этот план. Почему не вы?

Арзлов серьезно возразил:.

— Я амбициозен, Григорий, но я ведь патриот. Когда меня назначили сюда, во Взорин, я мог взбунтоваться. Ты и другие меня бы поддержали. Я мог бы сместить тасира Евгения и занять его место. Я на это не пошел, потому что это принесло бы вред Крайние, и я этого не сделаю впредь.

— Будущее Крайины — за такими, как ты, Григорий. Ты проживешь долго, ты пользуешься большим влиянием. У тебя есть способность предвидеть и воля изменить Крайину. И талант для этого. А у меня талант только военный. В качестве твоего военачальника я завоюю для тебя Юровию. И войду в историю как величайший воин Крайины. А пока я жив, любой, кто пожелает свергнуть тебя, вначале вынужден будет или завербовать меня — и тогда я его выдам тебе, — или стать моим противником. Противника я уничтожу. Я — как боевой лук, а ты — как стрела. Я буду греться в лучах славы в нации, которую ты создашь. — Князь пожал плечами и оторвался от карты. — Но все это — при условии, что ты согласишься сделать то, что требуется для осуществления этого плана.

— Согласен, — кивнул Григорий. Арзлов поднял руку.

— Тебе придется согласиться еще с одним, последним обстоятельством.

— Каким?

— Тасота Наталия.

У Григория перехватило дыхание.

«Раньше надо было вспомнить об этом».

Он знал, что Наталия не поддержит план Арзлова, если узнает о нем. Значит, она не должна узнать. Самым логичным было бы отослать ее в Мурбм, но покушение на нее означало, что ее нельзя отсылать в столицу. Если отослать, Арзлова призовут к ответу за бездействие в предотвращении нападения. И тогда план рухнет.

Молодой офицер откинулся на спинку кресла.

— От нее не скроешь никаких планов. Ей придется поступиться свободой ради будущего Крайины.

Князь кивнул:

— Я такого же мнения, хотя у меня такое предчувствие, что позже она может отказаться выйти за тебя замуж из-за наших действий.

Григорий пожал плечами:

— А такой возможности раньше не было? Конечно, брак с ней узаконит мои претензии на трон тасира, но мне можно иметь много жен, а у нее полно сестер. Ты захочешь, чтобы я взял жен из побежденных тобой юровианок. Наталия могла бы стать первой женой, но если она мне откажет, возьму другую.

И сам удивился своему хладнокровию. Он ее ведь любит, но важнее сохранить не ее любовь, а собственные мечты, особенно после того, как открылись пути их осуществления в этом разговоре с Арзловым. Завоевать Наталию — это сама по себе цель, да еще и совпадающая с его планами. Конечно, он хотел, чтобы она была рядом с ним и в будущем, но если она станет помехой, придется ее отставить.

Арзлов смотрел на него насмешливо и вопросительно:

— Я забыл, что ты умеешь быть таким прагматичным.

— Да? — молодой человек наслаждался ожиданием Арзлова, сославшегося на одну из самых его больших личных побед.

— Ты, помнится, пожертвовал взводом разведчиков в Глого только чтобы избавиться от жреца Волка, который вызывал страсть у тасоты Наталии.

— Да, пожертвовал, — хитро ухмыльнулся Григорий. — С этого и начал ухаживание: рассказал, как сочувствую ей в ее горе. Глупо было бы пренебречь таким шансом и не воспользоваться им. Вот как сейчас.

Гусар поднялся с кресла.

— Милорд, когда предполагаешь начать кампанию?

— Сначала узнаем, что сообщат разведчики или с «Зарницкого» о Хаете и его группе, тогда будем знать, на какие его силы рассчитывать. Скорее всего, к концу месяца. — Арзлов улыбался. — Через семь или восемь дней начинай учения, во время которых переместишься с гусарами к границе Гелансаджара. Сначала отошлешь их, а когда «Зарницкий» вернется, сам полетишь к своему войску. Примерно через месяц захватишь Гелор, и это будет первый алмаз в твоей короне для роли тасира.

Глава 32

Перевал Варата, горы Гимлан, Аран, 17 темпеста 1687

Урию Смита, вцепившегося в седло крепкого горного пони, вдруг осенило: ведь он отдалился от Карвеншира на добрые две тысячи миль, так далеко только вороны летают; а сколько проехал, пока оказался тут.

«И все это за один раз; так далеко не забирался даже мой отец, а он ездил ко двору тасира».

Урия встряхнул головой, вдруг осознав, что большинство илбирийцев даже представить себе не могут таких расстояний, а уж как выжить в поездке — тем более.

Вокруг него горы Гимлан вздымались зазубренными обломками гранитных глыб, покрытые коркой земли и снега. Еще было лето, но на перевалах уже задули холодные ветры с горных вершин. Быстро бегущие облака иногда опускались ниже вершин гор. Когда же облака расходились, Урия поднимал голову, и ему казалось, что горы стали еще выше, пока скрывались за пеленой облаков.

Позади и впереди них ехали верхом двое проводников из гимланской деревни. Капитан Оллис уговорил их сопровождать путников в Дрангиану. Оллис говорил, что найти проводника очень сложно, но эти, из деревни Тандрагон, были более чем счастливы услужить жрецам Волка. Сначала это удивило Оллиса, потом он заулыбался и перевел слова крестьян:

— Прошел слух, что ваш «Сант-Майкл» разобрался с отрядом бандитов-гуров, которые забрели через перевал из Дрангианы. Говорят, от залпа его пушек эхо прошло по всем горам, и кто-кто из пастухов видел трупы бандитов. Спасшиеся рассказывают такие ужасы. Жрец Волка, совсем один, верхом на коне убил предводителя и запросто разбросал остальных. Тут прилетел «Сант-Майкл» и шарахнул из пушек по убегающим. А вас тут двое, вот эти и рассчитывают, что вы очистите Дрангиану от остальных бандитов, какие там еще остались.

За свои услуги проводники испросили два фунта сахара и кое-какую кухонную утварь илбирийского производства. Остальной груз из корабля Оллиса, привезенный из Дилики, ушел в обмен на местные одеяла, ковры, вышивки и очень красивые ювелирные изделия. Урия помогал при разгрузке «Горностая» и заметил, что парового двигателя в трюме уже нет. И еще: с ящиков, содержащих товары илбирийского производства, нужные для бартера, бесследно исчезли — были выжжены товарные знаки фирмы «Гримшо. Торговля и Перевозка, Лимитед», которые он видел на них раньше. Ни на одном ящике не было наклеено марок налоговой службы, и он ничуть не сомневался, что изделия из Тандрагона пойдут в обход таможенного контроля при выезде из Арана.

Урию удивило, с какой откровенностью Оллис рассказывал им о своих сделках. Он жаловался, что «Сант-Майкл» изменил обычный курс. Что, конечно, хорошо — с бандитами, которых удалось застать в деревне, расправились. С этим боевым кораблем, увозившим в город спасенных людей, «Горностай» встретился, к счастью, уже возвращаясь в Дилику. Оллиса лишь немного напрягло случившееся, но он не опасался, что его деяния могут привести к официальному расследованию. Он был абсолютно откровенен с Урией, а тот, не желая снова нарваться на поучения, поостерегся задавать вопросы.

Оллис, как любой из Рокстера, явно считал контрабанду не преступлением, а обязанностью нации. С другой стороны, зная, что Урия и Кидд покинули Илбирию тайно, он полагал, что и они в лучшем случае вне закона. А после того, как Кидд спас ему жизнь, вообще видел в них близких и добрых друзей. Он им помогал и доверял, не опасаясь доноса.

«Ну и дурак этот Оллис. Почему он считает, что мы его не выдадим? Он из Илбирии контрабандой вывез паровой двигатель и знает, что мы в курсе. Вот выдадим его — и нам будет всякое признание и блага. Зачем он возвращался за нами? Умотал бы назад, в Илбирию, и молился бы, чтобы нас кокнули в Дилике или по дороге в Гелор. Или нанял бы кого-нибудь, чтобы нас прикончили».

Урия повернул голову: справа от него покачивался привязанный к своему седлу Кидд.

— Полковник, могу ли я узнать ваше мнение? Кидд не сразу его услышал, потом кивнул:

— А почему бы нет, у вас же есть язык… Молодой человек проигнорировал поправку.

— Зачем капитан Оллис вернулся за нами?

— Сдержал слово. Бросить нас недостойно человека его чести.

— Это Оллисто — человек чести? — вызывающе расхохотался Урия, и горы Гимлан ответили ему насмешливым эхом. — Да у него столько грехов, что даже на всю жизнь прикованный в исповедальне, он не приблизится к их отпущению.

— Значит, по-вашему, у грешника нет чести? Интересная позиция. — Кидд повернул голову к Урии, и его глаза ослепительно блеснули в лучах солнца. — И потом, с чего вы решили, что Оллису необходимо в чем-то исповедоваться?

— Ну как же, сэр, прежде всего он контрабандист. Ворует у правительства. Преступления он совершает из жадности и зависти. — Урия вздохнул, отметив, что слепой с сомнением пожал плечами. — Разве не грешник?

— Нечетко мыслите. Не обосновываете. — На лице Кидда читалось разочарование. — Приложите к проблеме способность анализировать, с какой работали над своим проектом. Каковы условия, определяющие, что грех совершен?

Урия запыхтел, раздувая ноздри. «Спросишь мнение, втянет в спор».

— Грешник понимает, что его действие противозаконно, и совершает поступок с полным осознанием его незаконности.

Кидд кивнул:

— В горах Гимлан есть закон, что коровы священны и их есть нельзя. Вы это знаете. Совершаете ли вы грех, если в этой земле станете есть говядину?

— Нет.

— Но ведь для данной местности это грех. Вы это знаете, следовательно, вы поступаете с полным осознанием незаконности поступка. Разве это не соответствует вашему определению греха?

— Да, но здешний закон ко мне неприменим.

— Вот как? Значит, вы оказались выше закона? Почему он к вам неприменим?

— Потому что это закон для народов Арана, — нахмурился Урия. — Для них поступок плох, а не для меня.

Лицо Кидда стало строгим.

— Выходит, грех зависит от ситуации? Значит, нет абсолютного понятия, что грешно, а что нет?

— Зло грешно. Грешно совершать злые поступки.

— Тогда определите понятие зла.

— Не слишком ли мы удалились от моего исходного вопроса?

— Вы пошли в атаку, теперь разбирайтесь с копьями, кадет.

Зрелище копья с насаженной на него головой Кидда мелькнуло перед внутренним взором Урии.

— Зло — антоним любви.

— А что есть любовь? Урия внутренне зарычал:

— Самая большая любовь, какую человек может проявить к другому, выражается в том, чтобы отдать жизнь за другое лицо.

— Прекрасная цитата из поучений Айлифа его ученикам, хотя вы могли бы сказать и лучше. — Кидд вздохнул и покачал головой. — Но пока сойдет. Итак, вы говорите, что любовь есть альтруизм, свободная отдача части самого себя?

— Да, — кивнул Урия.

— Ладно. А что на другом полюсе? В чем суть семи смертных грехов?

Молодой человек почесал голову:

— Праздность, ненасытность, корысть, алчность, похоть, зависть и гордость. Суть их — личный интерес.

— Значит, зло — это крайнее выражение эгоцентризма?

— Полагаю, что так.

— Не уверены?

— Как сказать…

— Итак, эгоизм — зло. Но почему?

— Это самоочевидно.

— Если бы это было вам очевидно, кадет, ваш ответ был бы исчерпывающим. Но, полагаю, для этого необходимо большее напряжение умственных способностей. Больше преданности и меньше себялюбия, если хотите.

— Эту задачу пытались разрешить философы и теологи. Где уж мне, плохо обученному кадету… — Урия свирепо смотрел на собеседника, огорчившись, что его так легко раскусили. — Прошу вас, сэр, просветите меня.

— Не уверен, смогу ли даже я, но про зло объясню. — Кидд закрыл глаза. — Эгоцентризм отделяет человека от Бога. Человек ставит себя в центр жизни, заменяет собой Бога, и тогда поступками человека управляет сам дьявол. И тут нельзя ошибиться, потому что отделивший себя от Бога никогда не познает вечной жизни, но будет подвергаться вечным мукам.

Спокойная манера говорить, свойственная Кидду, удивила Урию. По спине у него пробежал холодок.

— Благодарю вас, сэр.

— Вы и сами без особых усилий пришли бы к этому, кадет Смит, если бы потрудились задуматься. Вы умны, но для вас личный комфорт — прежде всего, и вы хотите, чтобы мир соответствовал вашим стандартам. Такая позиция опасна и чревата неприятностями.

— Обобщаете собственный опыт, полковник? Выражение лица Кидда стало высокомерным, и

Урия понял, что его слова глубоко задели полковника. В ответ Кидд медленно проговорил, понизив голос:

— Я никогда не считал себя совершенством, кадет. И я стал жертвой греха гордости — позволил себе считать, что могу помогать другим, но так не всегда получается. Вот в чем между нами разница: я заглянул в свою душу и понял свои слабости, вы же этого еще не сделали. Если вы не опоздаете с самоанализом, то сумеете достичь многого. Если же опоздаете, боюсь, вы ничем не будете отличаться от капитана Айронса, постаревшего и ожесточенного, и это была бы потеря для общества. — Кидд поднял руку, предупреждая ответ Урии. — Однако сейчас мы можем сколько угодно говорить на эту тему и ни до чего не договоримся; ваш первоначальный вопрос совсем о другом. Итак, скажите мне, грешник Оллис или нет?

Урия с трудом подавил гнев. «Какая наглость так со мной разговаривать!» Урию затрясло от гнева, но где-то в глубине души он чувствовал, что в словах Кидда есть истина, и ему стало немного страшно. Урия помнил, как еще в детстве, вырастая среди ненавистных братьев, упорно отстаивал свое право быть самим собой. Эта непохожесть на них придавала ему чувство собственного достоинства, и в результате своей борьбы он обрел склонность и способность к критиканству. С аналогичной целью он и задал свой вопрос, с которого началась дискуссия, а именно — поставить Оллиса на ступень ниже себя, облить его заслуженным презрением. И вдруг в голове у него мелькнуло: «бессмысленная была затея».

«Какая разница, кто и что есть Оллис. Главное — он оказал нам не одну услугу, и по-айлифайэнистски положено бы чувствовать к нему благодарность и вспоминать его добрым словом».

Обидно было слышать предположение Кидда, что он, Урия, может превратиться в подобие капитана Айронса, но он чувствовал, что этот финал — лучший выход для него, если он не спохватится вовремя и не исправится.

«У Кидда есть цель в жизни — он пытается понять, какой план предназначил для него Господь, и осуществить этот план. А я до сих пор только и стараюсь доказать, насколько я лучше других. Я служу не кому-то, а только себе, значит, я закоснел во зле».

Не желая признаться, что испугался открытий в своей душе, Урия решил принять выход, подсказанный жрецом Волка.

— Оллис знает, что контрабанда противозаконна, и занимается ею осознанно, причем для личной выгоды, значит, несомненный эгоист, и я с полным основанием утверждаю: капитан Оллис грешник.

— Не забывайте, он родом из Рокстера, он потерял сына на илбирийском военном корабле. Оправдана ли его позиция, когда он доказывает, что действует против незаконного правительства, которое захватило власть в его стране и угнетает его народ?

— Да пусть говорит в свое оправдание что угодно, сэр, но ведь по сути это не так? Рокстер — регион Илбирии. Оллис, как и всякий другой житель страны, имеет право добиваться изменений в правительстве.

— Допустим, король-Волк выпустит декрет, предписывающий нам в каждый церковный праздник наносить удар кулаком каждой встречной старухе. Вы на это согласились бы?

— Нет, потому что такой закон, ясно, был бы неправильным.

— Даже если бы король заявил, что необходимость этого Господь ему объяснил?

— Господь не сделал бы этого.

— Возможно, по мнению рокстерцев, таможенные акты для них так же необязательны, как для вас — запрет богини Лаамти на мясоедение?

— Вы хотите сказать, что он не грешник? Кидд медленно улыбнулся:

— Ваш исходный постулат был верным, кадет: капитан Оллис все-таки грешник.

— Зачем тогда было кругами ходить?

— Спор тренирует ум, кадет, но зло чувствуешь сердцем. — Кидд постучал пальцем себя по груди. — Грех живет в сердце, и о людях должно судить по тому, что у них в сердце, а не в голове. Умом можно принять, что цель оправдывает средства, но сердцем — никогда.

Немного подумав, Урия согласился:

— Значит, Оллис и Фернанди различаются только внешне?

— Да вряд ли. Оллис — такой же, как мы все. Его грехи простительны, он убежден и в уме, и немного в душе, что они не серьезны. Он не будет навечно проклят, как Фернанди, если умрет без исповеди. И вот главное, о чем забывают слишком многие: грехи — все грехи — можно простить, если раскаиваешься искренне, открытым и любящим сердцем. Грех — это вина, осознанная нами изнутри, несовершенство, отделяющее нас от Господа.

— Значит, полковник, по вашим словам, Фернанди никогда не будет прощен?

— Фернанди, кадет Смит, никогда и не попросит о прощении.

— Но тот, кто просит, он будет прощен?

— Любому человеку любой грех, — согласился Кидд.

Урия поднял взгляд на самую высокую горную вершину:

— Однажды вы мне говорили, что Господь иногда наказывает людей еще при жизни. Он может наслать на такого человека несчастье или болезнь в наказание за грех. Как же Фернанди избежал такого Божественного возмездия, когда его грехи столь велики, а другие страдают за значительно меньшие проступки?

Кидд пожал плечами, и усталость проступила на лице.

— Ответа у меня нет, кадет. Мне… возмездие…

— Нет, что вы, сэр, я не хотел сказать…

— Мне дано возмездие — как напоминание от Господа, это стимул к действию. Последнее, что я видел до того, как лишился зрения, было видение, смысл которого начал понимать спустя многие годы. При вас Господь напомнил мне о нем, и вы видели то же, что и я, на шахматной доске. Оно и подвигнуло нас на это путешествие.

— Значит, если вы спасете Доста, Господь вернет вам зрение?

— Не знаю. Не знаю, возможно, я недостоин снова обрести зрение. Ведь я позволял себе совершать грехи в своей гордыне, потому что мне было видение, и я занимался его расшифровкой.

— О каких грехах вы говорите?

— Вот вам один пример: я вызывал страх у любого ученика, который представлял проект усовершенствованной тактики. После того, как потерял зрение, стал избегать друзей, вообще стал эгоистом, и это из-за того, что чувствовал боль и злость и цеплялся за то видение, будто мое единственное спасение в нем. Долгое время прошло, пока я понял, насколько неправ, а когда наконец осознал, Господь снова послал мне видение, и я понял, что опять на верном пути. — Кидд опять стукнул себя в грудь кулаком. — Я в глубине души знаю, что это правильно, но помню, что мне еще искупать грехи. Если Господь в своей мудрости даст мне отпущение грехов и каким-то чудом вернет зрение, я буду бесконечно счастлив. Если нет, я приложу все усилия, чтобы приблизиться к богу, чтобы в следующем воплощении получить то, чего был лишен при этой жизни.

— Думаю, я больше разозлился бы на Господа, чем вы, — качал головой Урия.

— Да, какое-то время и я таким был, пока не понял, что хуже слепоты — только одно: быть слепым и глупым. — Кидд криво улыбнулся Урии. — Самая большая глупость, в моем понимании, — это злиться на того, кто может простить тебе любой проступок.

— Вот уж это мне никогда в голову не приходило.

— Да, кадет, этот урок не многие усваивают. — Кидд в раздумьи наклонил голову. — Фернанди сказал мне как-то, что он разрешил бы себе веру в Господа только в том случае, если бы мог его ненавидеть. Я ему ответил — а если он неправ и Господь все-таки есть? Тогда он, Фернанди, будет гореть в аду. А Фернанди возразил, что если я прав, то нам хотя бы будет тепло и у нас в распоряжении будет целая вечность, чтобы посмеяться над тем, насколько мы оба оказались неправы. И вот я здесь и свидетельствую, что его предсказание не сбылось, потому что, честно говоря, я никогда так не мерз, как сегодня, а беседовать с Фернанди в течении целой вечности — это само по себе достаточный ад.

Глава 33

Усадьба Гонтлан, Дилика, Пьюсаран, Аран, 20 темпеста 1687

Выходя из экипажа перед огромным домом Гримшо, Робин Друри поймал себя на мысли: лучше бы я снова спрыгнул в гущу решительного сражения с «Сант-Майкла». Ему было неуютно в приличном вечернем наряде. Таково было одно из последних наставлений Денниса Чилтона: для обеда в усадьбе Гримшо положено иметь набор приличных костюмов. Конечно, лучше бы парадный мундир, но портной, рекомендованный Чилтоном, убедил его, что джентльмену так не положено.

«Вот и надо было ему сразу объяснить, что я не джентльмен. — Робин заставлял себя улыбаться, идя по дорожке, усыпанной белым щебнем, к парадному входу в дом. — Был бы я джентльменом, не чувствовал бы себя так некомфортно. Я жрец Волка. У меня более высокое предназначение».

Робин все еще сохранял на лице улыбку.

«Да, мне неуютно среди богачей, — что в этом плохого?»

Он общался с дворянами и знал, как они относятся к тем, кого считали ниже себя, когда работал на каретном заводе Лейкворта. У него до сих пор в памяти остался неприятный привкус. Конечно, есть отдельно взятые личности, вроде Денниса Чилтона и Аманды Гримшо, они просто умеют не кичиться своим происхожденем, но основная масса, по мнению Робина, раздута от гордости и не видит реальной жизни.

«Другие для них — пешки в шахматной игре, и эта пропасть ужасна».

Даже в сумерках, несмотря на тени, усадьба Гонтлан смотрелась прекрасно. Центральная часть здания была трехэтажной башней с остроконечной крутой крышей из красной черепицы. Остальная часть была одноэтажной и в плане составляла квадрат таких размеров, что в какую бы сторону башня ни рухнула, она упала бы на крышу здания Вокруг всего дома шла веранда под черепичной крышей.

«Даже наш завод в Илбирии меньше по размеру».

Робин поднялся по ступеням к двери. Большой медный дверной молоток, висевший на изящно выполненном изображении волчьей головы, сиял чистотой, несмотря на влажный воздух. Робин ударил молотком по пластине, прикрепленной под ним на стене.

Он обратил внимание, что если поднять молоток вверх со всего размаху, он заденет голову волка; видимо, многие часто так и поступали, потому что место соприкосновения было истертым. Этот жест выражал презрение к церкви; он вспомнил, что в детстве и сам так делал. И подумал: а ведь для этих людей такой жест, пожалуй, не столько детское озорство, сколько истинное презрение к королю и его длинной руке, достающей их тут, в Аране.

В ожидании, пока ему откроют, он сделал шаг назад, чтобы окинуть взглядом весь фасад.

«Если задуматься, то вся наша деревня была меньше этого здания».

Дверь открылась. Перед Робином стоял аранец в юровианской одежде, за исключением белого тюрбана на голове.

— Добрый вечер, сэр.

— Брат Робин Друри.

— Вас ждут, сэр. — Аранец говорил по-илбирийски сокращенными звучными односложными словами, без монотонности гибридного языка, присущего большинству аранцев. — Входите, Прадип вас проводит.

Из вестибюля другой аранец повел Робина вниз по центральному коридору, проходящему вдоль всего дома.

Прадип молчал, но небольшой опыт общения со слугами научил Робина, что ему не положено разговаривать с гостем, разве что в крайних случаях Да и зачем ему говорить, его размеры говорили сами за себя. Даже не считая высоты тюрбана, слуга превосходил Робина как ростом, так и размахом плеч. Робин не часто встречал людей крупнее себя, и у него закралось подозрение: не специально ли Гримшо нанял такого огромного лакея, чтобы Робин почувствовал себя униженным?

«Или взял к себе на службу такого гиганта, потому что ему приятно командовать человеком, способным переломить его пополам, как щепку?»

Прадип открыл дверь в гостиную и ввел Робина. На жреца Волка сразу же обратились взгляды всех собравшихся, и он почувствовал себя, как в ловушке. В инструкциях Чилтона насчет таких обедов предупреждалось: хороший тон — опоздать на пятнадцать минут. Робин знал, что Чилтон не стал бы обманывать, значит, судя по всему, другие гости были обязаны явиться до половины восьмого.

И тут откуда-то появилась улыбающаяся Аманда Гримшо. Робину сразу стало легче. Извинившись, она прервала разговор с двумя пожилыми дамами и смело направилась прямо к нему, все еще стоявшему у дверей. Неловкое молчание, вызванное его появлением, нарушил шелест ее золотистого шелкового платья.

— Брат Робин! Как я рада увидеть вас снова!

Робин склонился над ее рукой:

— И для меня видеть вас — большая радость.

— Я слышала, у вас было необычайное приключение в Мендхакгоне.

— Откуда вы узнали?

— У меня свои источники.

Эрвин Гримшо протиснулся между двумя мужчинами, настолько затянутыми в жилеты, что швы их одежды едва не лопались.

— Отлично, вы уже тут. Прадип, скажи Латли, что мы готовы. — Он с улыбкой смотрел на Робина. — В нашем сообществе слухи расходятся быстро, тем более о ваших успехах. Приглашая вас к себе, я и не рассчитывал, что у меня в гостях окажется герой.

— Ну, какой я герой.

— Ложная скромность здесь не проходит, сэр. Вы среди друзей, которые все понимают правильно.

«Понимают что?»

Что-то скрывалось за масляным тоном Гримшо, и Робин похолодел.

Открылись двери гостиной, в них возник илбириец среднего сложения с копной совершенно седых волос.

— Обед подан.

Все гости быстро рассортировались по парам для занятия мест за столом. Рука Аманды скользнула под локоть Робина, и она повела его в столовую вслед за своим отцом и дамой, которую она представила как свою тетку.

— Что, ваш отец вдовствует? — шепотом спросил он, пока они выходили из гостиной.

— Нет, моя мать в Илбирии, — сказала Аманда с застывшей улыбкой. — Она не любит бывать в Аране. Тетя Филомена присматривает за нашим домом и ведет хозяйство.

— Понял, — вежливо пробормотал Робин. У него сложилось впечатление, что Аманда не лжет, но и не говорит всей правды. Его убедил в этом ее жест — она протянула другую руку и пожала его ладонь; очевидно, она не хочет намеренно лгать ему, но ей неловко за свои слова. Он не удивился. Женщины ее круга стараются не лгать, тем более представителям духовенства.

Через плечо он разглядывал других гостей. Мужчины были в основном старше его, с отличием от пяти лет до тридцати, все в разном состоянии тучности, в зависимости от доходов. Как человек военный, он презирал такое явное отсутствие физической тренировки, ко-торое усугублялось алкогольной краснотой их лиц и невероятно большой выбритостью всех голов. У военных есть определенные правила — сколько волос положено выбривать при каком ранге, но для светских лиц таких жестких ограничений нет.

«Внешний вид большинства гостей заставлял предположить, что уровень их умудренности на много миль отстает от размаха поработавшего над ними лезвия».

Почти все женщины казались старше своих партнеров. Большинство было усыпано драгоценностями, а их полные фигуры обильно задрапированы слоями шелка. У некоторых были такие длинные ногти, что их владелицы могли проводить время только в абсолютном ничегонеделании. Другие же были стройны до скелетопо-добности. Однако, судя по цвету лица, никоим образом нельзя было предположить в них наличия болезней. На лицах, под пустыми, мертвыми глазами, улыбки были как будто выгравированы.

Робин улыбнулся Аманде:

— Похоже, Аран подходит для некоторых илбириек.

— Позволю себе принять это за комплимент, брат Робин.

— Для того и сказано. Вы тут просто цветете.

Латли повел всех направо по коридору. Там находилась столовая. Эрвин Гримшо встал возле своего места во главе стола, по правую руку от него — Филомена. Далее было место для Робина, рядом с Амандой. Остальные шесть пар распределились по периметру стола, на другом конце которого оказался Майкл Кроу, а через стол напротив Робина — Энтони Икинс, издатель газеты «Дилика Монитор».

Эрвин Гримшо широко развел руками:

— Друзья, приветствую вас. Прошу, пользуйтесь гостеприимством усадьбы Гонтлан. — Отодвинув стул, он собрался усесться, но Аманда остановила его, осторожно кашлянув.

— Что тебе, Аманда?

Прадип молчал, но небольшой опыт общения со слугами научил Робина, что ему не положено разговаривать с гостем, разве что в крайних случаях. Да и зачем ему говорить, его размеры говорили сами за себя. Даже не считая высоты тюрбана, слуга превосходил Робина как ростом, так и размахом плеч. Робин не часто встречал людей крупнее себя, и у него закралось подозрение: не специально ли Гримшо нанял такого огромного лакея, чтобы Робин почувствовал себя униженным?

«Или взял к себе на службу такого гиганта, потому что ему приятно командовать человеком, способным переломить его пополам, как щепку?»

Прадип открыл дверь в гостиную и ввел Робина. На жреца Волка сразу же обратились взгляды всех собравшихся, и он почувствовал себя, как в ловушке. В инструкциях Чилтона насчет таких обедов предупреждалось: хороший тон — опоздать на пятнадцать минут. Робин знал, что Чилтон не стал бы обманывать, значит, судя по всему, другие гости были обязаны явиться до половины восьмого.

И тут откуда-то появилась улыбающаяся Аманда Гримшо. Робину сразу стало легче. Извинившись, она прервала разговор с двумя пожилыми дамами и смело направилась прямо к нему, все еще стоявшему у дверей. Неловкое молчание, вызванное его появлением, нарушил шелест ее золотистого шелкового платья.

— Брат Робин! Как я рада увидеть вас снова! Робин склонился над ее рукой:

— И для меня видеть вас — большая радость.

— Я слышала, у вас было необычайное приключение в Мендхакгоне.

— Откуда вы узнали?

— У меня свои источники.

Эрвин Гримшо протиснулся между двумя мужчинами, настолько затянутыми в жилеты, что швы их одежды едва не лопались.

— Папа, может быть, брат Роберт захочет прочесть молитву?

На секунду лицо Гримшо в раздражении потемнело, но тут же на нем засияла улыбка:

— Было бы любезно с вашей стороны, брат Роберт. Робин наклонил голову.

— Отец наш, прими нашу благодарность за эту трапезу и это общество. По воле Твоей мы наслаждаемся этими дарами, плодами труда людей, они же и Твои дары. Да будет воля Твоя.

Все мужчины, за исключением Гримшо, предложили стулья своим дамам. Латли усадил Филомену, и по его указанию Прадип и другой лакей — такого же размера и в таком же одеянии от тюрбана до туфель с пряжками — предложили гостям суп. Гостей обслуживали в стиле, который Чилтон назвал «крайинским». Позади Робина, возле его левого локтя, возник лакей с дымящейся супницей, полной говяжьего бульона. Робин половником зачерпнул себе полтарелки.

Аккуратно он вернул половник в супницу, стараясь не обрызгать слугу горячим бульоном. Он с удивлением заметил, что слуга, старавшийся не быть обрызганным, больше был озабочен не тем, что бульон горяч, а тем, из чего он приготовлен. Напротив, за столом он заметил, как Дайана Икинс, одна из тощих дам, почти швырнула половник назад в супницу, не обращая внимания на то, что это неприятно слуге Даамтисту.

Чилтон подробно и внятно проинструктировал Робина относительно обедов, и выполнение первой из его инструкций было несложным для Робина.

— Мисс Гримшо, брат Деннис предупреждал меня, что я обязан за столом вести с вами беседу, конечно, если вас это не обременит.

— Разговор с вами доставляет мне удовольствие, брат Робин, — приветливо улыбнулась Аманда. — Вам небось брат Деннис говорил, что за столом положено беседовать о пустяках, но этим условием я пренебрегу. Я сгораю от любопытства: что вы расскажете о Мрайле и горах Гимлан.

— Аран вообще очень красив. Там есть такие нетронутые места… Примерно такой я представляю себе пещеру Урджарда до падения человека. — Вдохновляемый интересом Аманды, Робин произнес целую речь, пока они поглощали суп и два первых рыбных блюда. Она в ответ рассказала, как год назад путешествовала к Вленгалу, за это время они съели устриц, телячьи котлеты и бифштексы из аранской антилопы. Эрвин Гримшо потребовал описать битву при Мендхакгоне, и Робин рассказал, сокращая и облагораживая, чтобы не шокировать присутствующих дам. Рассказ длился, пока не съели целое блюдо жареной дичи и дошли до последнего блюда — запеченной говяжьей вырезки.

Деннис предупреждал Робина, что он не обязан есть все, что ему предложат. И он себе все время об этом напоминал, потому что еда была великолепной. Он прибыл в Дилику уже двенадцатого числа этого месяца, и ему больше не приходилось ограничиваться корабельным рационом, но все равно питание команды воздушного корабля было не сравнимо даже с отходами со стола Гримшо. Робин ел понемногу, но когда Прадип предложил ему тонко нарезанную говяжью вырезку, он понял, что не может затолкать в себя ни кусочка.

Из вежливости он взял один филей, но его колебания оказались замеченными. Остальные за столом как будто одновременно задержали дыхание, когда он стал класть мясо себе на тарелку. Робин не мог понять, почему его действия им так интересны, а потом увидел, что каждый берет себе по щедрой порции этого блюда.

«Они что, настолько вульгарны?»

Такую прожорливость Робин мог объяснить только тем, что слуги не едят говядины. Заставлять их подавать говядину и наблюдать, как гости ее пожирают, потом мыть за гостями тарелки — Робин воспринял это как намеренное и даже оскорбительное подчеркивание пропасти между илбирийцами и аранцами. Робин, в прошлом простой рабочий, не сомневался, что слуги очень хорошо знают, какова социальная пропасть между ними и гостями. Он не мог понять, почему гости считают необходимым так тупо подчеркивать это различие.

Робин положил нож и вилку рядом с тарелкой, не делая попытки есть. То же сделала и Аманда, и они обменялись улыбками. Остальные гости не обратили на них внимания. Они быстро поглощали мясо, причем ели так, будто голодали несколько последних дней. Некоторые оставили на тарелках по одному-другому куску филея и, видно, решили, что Робин и Аманда тоже съели уже свою порцию и оставили излишки.

В завершение обеда были поданы плоды манго и сыр, но у Робина не было аппетита. Остальные быстро прикончили свой десерт, и Филомена сложила льняную салфетку и встала из-за стола:

— Дамы, не удалиться ли нам в гостиную выпить кофе?

Дамы пробормотали что-то своим соседям по столу и пошли за Филоменой из комнаты. Аманда проговорила свое «до встречи» нейтральным тоном, но при этом ласково провела рукой по его плечу, и Робин понял — она уходить не хотела. Он ей улыбнулся, зная, что они еще встретятся: после портвейна и сигар мужчины придут в гостиную пить кофе. Зная, что ее отец так любит вист, а в обществе было шестнадцать человек, Робин даже предвидел, что вечер закончится карточной игрой.

После того, как Аманда покинула комнату, Латли закрыл за ней дверь и направился в дальний конец комнаты. Жрец Волка не следил за ним и не видел, что тот сделал, но поднял голову, услышав звук отодвигаемой панели. Эрвин жестом указывал на потайную дверь в стене, за которой виднелась лестница.

— Джентльмены, кто желает подняться со мной в башню — идемте, вы получите удовольствие.

В инструкциях Чилтона ничего не говорилось о таком развлечении, хотя была оговорка, что приглашениям хозяина не стоит сопротивляться. Не успел Гримшо договорить, как остальные гости встали со своих стульев, и Робин последовал их примеру.

Идущие впереди заслоняли от Робина вид, и он увидел, где оказался, только ступив с лестницы в комнату на втором этаже. Комната, в которую они вошли, занимала почти всю башню, и в ее северной и южной стенах были пробиты узкие стрельчатые окна. В западной и восточной стенах вместо окон были двери, ведущие в узкие темные комнатки. Из противоположноого угла комнаты поднималась лестница на верхний этаж башни.

Этот покой был украшен пышно, по контрасту с комнатами нижнего этажа. Внизу мебель была типично илбирийская — тяжелая, крепко сбитая, прямоугольная, из темного дерева. Конечно, какие-то ковры местного производства создавали яркие цветовые пятна, но в целом колорит жилых помещений усадьбы Гонтлан был уныло-коричневый и темных цветов красного дерева. Только влажность воздуха да постоянное мелькание слуг на первом этаже мешало Робину представить себе, что он в Илбирии.

Но здесь с потолка свисали яркие шелковые полотнища из самых прозрачных тканей. Казалось, они сотканы из воздуха радугой. Благодаря им огромное пространство создавало интимную обстановку и даже казалось сказочным. Там и сям по толстому роскошному ковру были раскиданы громоздящиеся одна на другой огромные подушки. Стулья тут были только резные, в лескарском имперском стиле, каковой многие илбирийцы считали стилем декаданса.

Когда они вошли, два лакея закрыли дверь и отошли в ту сторону, где стояли серебряные подносы, а на них — зауженные кверху бокалы, наполовину заполненные бренди, и коробка сигар. Слуги с бесстрастными лицами, одеревенелой походкой, с подносами в руках обошли всех гостей. Каждый взял себе что-то, Робин — бокал с бренди, от сигары отказался, и лакеи отошли к двери. Один из гостей — инженер Гаральд Синклер — продемонстрировал свои магические способности, зажигая сигары прикосновением пальца.

Энтони Икинс, выпуская облако белого дыма изо рта, заговорщически наклонился вперед.

— Знаете, ваш рассказ о сражении при Мендхакгоне отличается от того, что мне рассказывали, что было в действительности. Тут дам нет, можете не смягчать, расскажите, что там было?

После вопроса Икинса всеобщее внимание переключилось на Робина. Он неловко поежился:

— Да в общем-то все так и было. Деревня горела, бандиты осаждали миссию. Мы с ними сражались, кого-то убили, остальные разбежались.

Икинс отвел в сторону руку с дымящейся сигарой:

— Потом прилетел «Сант-Майкл» и задал перцу этим ворюгам-арашкам.

Гримшо, как дракон, выпускал дым из ноздрей.

— Хороший урок для язычников. Очень здорово, что вы привезли выживших в Дилику, они смогут всем рассказать. В прошлом году там был «Кестрел», они там навели порядок, а сейчас «Сант-Майкл» поддержал прошлогодний успех. Но все же, сынок, и тебя заметили. Говорят, ты лично разрезал их предводителя пополам, и это вселило страх Божий в сброд. Чтобы побороть врага, человек должен быть храбрым и умным. Нам тут такие нужны.

— По-моему, сэр, вы слишком много веры придаете слухам.

Гримшо отвел его возражения, выпустив еще одно облако дыма.

— Не думаю, сэр. Я о вас наводил справки, сэр, с тех пор, как мы познакомились, и мне понравилось то, что я слышал. Уверен, для Арана лучше, чтобы вы были тут.

Робин понимал, что у Гримшо что-то на уме, и предпочел бы, чтобы тот говорил прямо. Но знал, что для этого Гримшо слишком осторожен.

— Вряд ли, сэр, я могу оказывать достаточное влияние, чтобы нация заметила мое существование или мой вклад в ее историю.

Икинс повел в сторону Робина своим коническим бокалом, расплескав значительную порцию янтарной жидкости.

— Вы ошибаетесь, сэр. Вы уже убили бандита, который совершил налет на Варан из-за границы Дрангианы. Вы со своими этирайнами проявили себя как люди умелые и бесстрашные, а у нас в Аране это дорогого стоит. Мы все, кто собрался тут, представляем разные предприятия, и у каждого есть свои небольшие внутренние воинские части — милиция, но вы командуете самыми мощными военными силами на этом субконтиненте.

— Да нас и сотни не наберется.

— Видите ли, Аран — такое место, где и один человек на нужном месте в должный момент может повернуть ход истории в нужном ему направлении. — Серые глаза Гримшо превратились в щелочки. — Вы, конечно, в курсе, что триста лет назад в Аран первыми пришли береджианцы. Джулио де Соза пришел к Хранджу у Вленгала и представился послом короля Береджии. Он уговорил Хранджа подписать соглашение об эксклюзивных правах на торговлю Береджии с побережьем Вленгала, потом вернулся домой и уговорил короля Гервасия подписать это соглашение.

— Я эту историю знаю, сэр, она занимательна, но суть в том, что те времена давно прошли. — Робин тихонько кашлянул, прикрыв рот рукой. — Аран — очень большая территория. Меня прислали служить моей стране в меру моих способностей. Не менее того.

— Может быть, немного побольше?

— Простите, сэр? — жрец Волка внимательно посмотрел на Гримшо.

— На местной службе вы можете неплохо заработать. Сегодняшний обед, например, был в вашу честь. Все эти люди — мои друзья — тоже пригласят вас в гости, хотя ни у кого из них нет такой красавицы-дочери, — Гримшо улыбался ему из окутавшего его облака дыма. — Наше сообщество здесь невелико, брат Роин, и мы признаем взаимные обязанности. Мы добром отплачиваем за любезность.

— Но за мою службу платить не требуется.

— Но мы привыкли выражать свою благодарность конкретно. Вот сегодня, например, вы будете первым.

— Первым, сэр?

— Получив такую честь, — улыбался ему Икинс, — вы расправитесь с целой армией арашек.

Гримшо опустошил свой бокал и взял из рук Робина его полупустой бокал.

— Прошу вас, встаньте вот там, возле красной подушки.

У Робина от ужаса одеревенели ноги, пока он шел к центру комнаты. Он слышал, как кто-то — наверное, Гримшо — дважды хлопнул в ладоши. Из дальнего угла комнаты, где была лестница наверх, потянуло сквозняком. Ветер всколыхнул шелковые полотнища, они разошились и снова опали.

Вместе с дуновением ветра в комнату вплыли женщины, и Робин от изумления разинул рот. Десять женщин спустились с лестницы и столпились у двери. Они были разного роста и форм, но все неотразимо прекрасны. На них были вышитые шелковые одеяния с таким низким вырезом, что видны были целиком мягкие округлости грудей. Юбки из такой же прозрачной ткани, что и драпировки в комнате, были собраны на тонких талиях поясами из соединенных золотых солнц. Шелковые одежды были многослойными, и то, что не просвечивало, можно было дорисовать в воображении, эти одежды стимулировали самое изощренное воображение.

Робин по очереди оглядел каждую женщину. Некоторые были темнокожими, с выпуклыми губами, с длинными черными волосами, типичными для народов декаранских пустынь. Цвет кожи других был чуть темнее его кожи, черты лица — почти как у жителей Юровии. Видимо, полукровки, решил он. А были и более высокие женщины, с кожей золотистого оттенка, заостренными ушами и голубоватой окраской кожи под глазами. Видимо, гелансаджарки дурранского происхождения. Две из них были привезены очень издалека, и Робин знал: как и все импортное, они должны очень дорого стоить.

На губах у женщин играли улыбки, и он почувствовал пробуждение желания. Они были неоспоримо привлекательны, и по тому, как чувственно они шевелили бедрами и, смущаясь, изящно манили руками, он понял, что они очень искусны в своем деле. Он встречал такой взгляд и раньше, во время войны в портовых городах Юровии, научился угадывать, какую ласку обещают их улыбки. В памяти всплыл прежний опыт, и тут ветер всколыхнул их одежды и донес их аромат.

Похоть. Для Робина это был самый очевидный, основной и коварный из смертных грехов. Когда дурран-ка в конце провела блестящим кончиком языка по губам, его тело захотело ответить. Она медленно проводила руками по своему плоскому животу, потом ее руки замерли на бедрах, и у него быстрее застучало сердце. Она протянула руки вперед, ладонями кверху, и вся изогнулась. От этого движения углубилась долина между ее грудями, она четко знала, что сейчас у Робина дыхание станет неровным.

Физическое, животное начало в нем призывало выбрать именно эту женщину. В глубине души он хотел бы ускользнуть вместе с ней, отнести ее в маленькую комнату с горой подушек на полу. Он хотел сорвать с нее одежды и овладеть ею. Он желал слизывать пот, выделяющийся на ее теле, и овладевать ею снова и снова. Тело призывало его к наслаждениям, перестать мыслить и просто действовать.

«И когда-то давно я мог перестать мыслить и начать действовать».

— Вы именно так хотите отблагодарить меня? — Робин медленно повернулся к семи мужчинам, украдкой смотрящим на него в ожидании. — Наложницей?

— Хотите — берите двух; всем хватит, — кивнул Гримшо.

Робин внимательно смотрел на хозяина, не уверенный, что расслышал правильно.

— Двоих, сэр?

— Такой молодой кобель, только что с войны. Может, он всех их хочет, — засмеялся Икинс.

Лицо жреца Волка замкнулось.

«Не верю своим глазам. Они спятили, что ли?»

— Так нельзя.

Гримшо заметно удивился:

— Закон страны позволяет человеку со средствами иметь наложниц.

— Да меня беспокоит не закон страны, — Робин сложил руки на груди и прищурился. — Просто этого делать не следует. Нехорошо.

Икинс опять засмеялся:

— Ладно, ладно, вы же здоровый мужчина. У вас есть аппетит. Вы что, никогда не доставляли себе удовольствие…

Робин прервал его:

— Здесь мы говорим не о том, что я себе позволял или не позволял, сэр.

— Мы грешники, да? — зевнул Питер Марш. — Вы хотите сказать, что мы подвергаем опасности свои души.

Икинс махал в воздухе сигарой:

— Да не волнуйтесь вы так, брат Робин. Мы вас поняли. Завтра или послезавтра я забегу в церковь, исповедуюсь в грехах одному из вашей братии и снова буду с Богом.

— Да, вы и впрямь подвергаете опасности свою душу и смеетесь над Господом, если думаете, что получите прощение, в то время как в душе у вас нет раскаяния. Но, в принципе, это не мой вопрос. — Робин кивнул им на дверь. — Там, внизу, вас ждут жены и дочери. Их должно оскорблять то, что вы тут делаете.

— Как же, оскорбит их. — Один из гостей показал ему на деревянную панель с орнаментом в западной стене. — Моя жена, например, любит сама посмотреть.

— Наверное, мне не следует этому удивляться, но я все же удивляюсь. — Робин встряхнул головой. — Но даже если жены и не возражают против ваших поступков, все равно вы поступаете плохо. А что вы делаете с этими бедными женщинами?

Гримшо пожал плечами:

— Мы их просим практиковать свое умение, которое они довели до совершенства. За эти умения они куплены. Мы ценим их услуги и помогаем им выполнить свое предназначение на земле.

— Я весьма сомневаюсь, сэр, что они ждали от жизни того, чем занимаются сейчас.

— Да что вы, брат Робин? — Лицо Гримшо окаменело. — Если бы эти женщины были не здесь, значит, в борделях квартала Варата, в постелях с тараканами, ели бы отбросы, валялись бы со всякими немытыми вшивыми самцами. Многие уже умерли бы, и все были бы больны, без зубов, волосы висели бы жирными прядями, их полные груди болтались бы как тряпочки на костлявых телах. А здесь они ведут жизнь без забот.

— За одним исключением, мистер Гримшо, — тут они не свободны. — Робин взглянул на женщин и перевел взгляд на вожделеющих мужчин. — Ухоженный жеребец в чистом стойле, возможно, лучше ухожен, чем рабочий конь, бороздящий пашню, но он так же чья-то собственность. Я уверен, мистер Гримшо, что вы и ваши друзья искренне считаете, что сделали этим женщинам большое одолжение, спасли их от ужасов жизни, какая им предстояла, но спасли ли вы их ради них самих? Вы же их спасли для себя. Это нехорошо, я в этом не участвую.

Робин прошел к двери, раздвигая шеренгу мужчин. Но дорогу ему преградили двое лакеев. Он остановился:

— Мистер Гримшо, пусть меня выпустят. Иначе придется нанести им увечье. Серьезное.

— Вы укоряли нас в похоти, теперь выражаете свою гордость, считая себя в состоянии противостоять им.

Робин обернулся к Гримшо:

— Вы очевидно, полагаете, что не закончили разговор со мной, но я-то его завершил.

— Вы правы, сэр, в некотором смысле. — Гримшо обвел взглядом круг гостей. — Все мы тут представляем собой истинную власть в Аране. Я хочу, чтобы вы это знали и чтобы вы понимали, почему вам тут не будет жизни. Вы нас оскорбили и ясно показали, что не заслуживаете, чтобы мы с вами считались. Поэтому мы вас раздавим. Вам предложили шанс. Другого не будет.

Дослушав Гримшо, Робин достал из внутреннего кармана жилета белые перчатки, натянул их и коротко кивнул:

— Прошу понять, мистер Гримшо, и вы, джентльмены, я не ваша собственность и никогда не стану вашей собственностью. А если бы вы были настолько могущественны, как вам кажется, вам не пришлось бы принуждать людей наслаждаться вашим обществом.

— Мы содержим этих женщин не потому, что мы должны, а потому, что мы в состоянии. — Гримшо посмеялся гортанным смехом. — Зачем власть, если ею не пользоваться?

— Власть — всегда власть, даже если ею не пользоваться. Власть, которой пользуются неправильно, — это ничто. — Робин развернулся на каблуках и оказался перед дверью. Выдохнув молитву святому Мартину, он поднял руки и сжал кулаки. Под действием молитвы-заклинания его белые перчатки засветились голубовато-пурпурным светом. — Прикажите им отойти.

— Прадип, Хариндер, выпустите его, потом налейте нам еще бренди.

Двойники — аранские гиганты — открыли дверь перед Робином, он вышел, и дверь закрылась. Минуту он постоял на площадке, один в темноте, только его перчатки светились.

Сквозь дверь просочились и оглушили его раскаты иронического смеха.

«Смеются, думают, что унизили меня и изгнали из рядов мудрейших в Аране. — Робин разжал кулаки и посмотрел на свои сияющие перчатки. Он заулыбался и даже засмеялся, спускаясь с лестницы бегом через две ступеньки. — Еще бы мне не смеяться, когда умнейшие в Аране люди поверили, что перчатки, которые только и могут, что светиться, есть признак силы. Может, они и неглупы, но знают они все же меньше, чем думают, и, вполне возможно, в этом спасение, Арана».

Глава 34

Матра Гуль, Дрангиана, 24 темпеста 1687

«Разве мне было предназначено когда-нибудь оказаться здесь? — спрашивал себя Урия, уже не первый раз с тех пор, как он и Кидд покинули горы Гимлан.

Через горы пробираться было трудно — и для души, и для тела. Не говоря на языке проводников, он общался с ними самыми примитивными жестами. — Я так мало знаю, и ясно — не такой помощник нужен Кидду в поисках приключений. И Робин, и любой другой были бы тут уместнее».

На границе Дрангианы проводники повернули назад и отправились домой. Урии было жаль терять их: они ведь отыскивали стоянки для лагеря, добывали воду, собирали топливо для костра, присматривали за конями и готовили еду. Они научили его кое-каким правилам выживания в этой местности, и когда без них Урия и Кидд сбились с пути, пища и выбор места для ночлега превратились в такую проблему, что теперь полет на «Горностае» вспоминался ему как роскошь.

Урия подбросил в костер еще хворосту, чтобы хоть как-то защититься от вечерней прохлады. Тропа, ведущая на север, к Гелансаджару, шла вниз с гор Гимлан и перевала Варата, но на высокогорье Дрангианы воздух был еще разреженный и ночи холодные. Но больше, чем холод, удручало Урию открытие, что в разреженном воздухе он теряет выносливость. Ему приходилось выполнять работу за двоих, а у него хватало сил работать только за полчеловека.

Мысль о его неспособности быть на уровне физических требований постоянно вертелась в его голове, и его стал преследовать вопрос — кто же он есть. Он понял, что даже он не мог бы жить в соответствии со своими прежними высокими требованиями, что он оказался на пределе и даже за пределом. Раньше Урия никогда не бывал в таком положении, когда у него что-то не получалось, и сомнение в себе было для него ощущением новым и пугающим.

«Я раз и навсегда создал образ себя и врос в него, а теперь он рассыпается. А если совсем пропадет, что останется от меня?»

Он обернулся назад: Кидд сидел, прислонившись к большой скале, его пятки болтались над трещиной. Завернувшись в черное шерстяное одеяло, старик молча уставился в пространство. Поднимающийся вечерний бриз ерошил его седые волосы, но Кидд этого, казалось, не замечал. Неподвижный и в сумраке незаметный, он казался таким же безжизненным, как камень.

«Кидд вроде и не замечает трудностей. У него есть цель, и она его поддерживает».

Молодой человек задрожал, не столько от холода, сколько от страха, и начал рыться в седельных сумках в поисках еды. После того, как проводники их оставили, Кидд не жаловался на скорость перемещения, но Урия знал, что Кидд хотел бы ехать быстрее.

«Столько уже проехали, а он не выражает нетерпения!»

— Полковник, вы хотите мясо сухим или вам сварить?

— Вообще-то я не хочу есть.

— Сэр, вам надо поесть. Вы уже совсем дошли, вы просто не видите… — Урия закрыл рукой рот. — Ой, простите, сэр, я не хотел…

— Ладно, не волнуйтесь, я все понимаю. — Кидд покачал головой. — Думайте о себе, со мной все в порядке.

— Я ведь могу сварить вам вместе со своим, — заулыбался Урия. — Бульон нам обоим будет кстати, а сваренное мясо жевать легче.

— Это было бы так, Урия. — Кидд вздрогнул и завернулся поплотнее в одеяло. — Но ваши труды будут напрасны. Никто из нас сегодня не поест.

Желудок Урии заворчал, протестуя.

— Вы что хотите сказать?

— Сегодня конец путешествия. — Старик поморгал своими серебряными глазами. — Сегодня явится Дост.

— Что? — Урия встал и начал оглядываться. — Ничего не вижу, ничего не слышу. Вы откуда знаете?

— Знаю.

Урия услышал, как погрустнел голос Кидда.

— Вы сейчас подумали, что теперь будет? Правы вы были или нет? — Молодой человек подбросил в костер большой обломок дерева и наблюдал, как искры вихрем уносятся в небо. — Не понимаю, как вы можете быть таким спокойным.

— Я не спокоен, Урия, я просто размышляю. Я позволил себе вообразить, какой могла бы стать моя жизнь, если бы я сделал другой выбор. — Кидд качал головой. — Это праздное занятие, я, по сути, не должен был доставлять себе этого удовольствия.

— Какой же в этом вред, сэр? Если бы вы не сделали своего выбора, взяв меня в помощники, я подозреваю, что брат меня заставил бы обручиться с кем-то уже сейчас. — Урия вздохнул и отстегнул лямки мешка с провизией. — Не знаю, насколько мне бы это понравилось. Сейчас был бы, конечно, в тепле и на лучшей кровати.

— И с невестой интереснее, чем со мной, как мне кажется, — улыбнулся Кидд.

— Может быть, но ведь это выбор брата. А лично я выбрал бы такую, которая была бы готова оказаться со мной здесь.

— Кто-то, достойный ваших высоких идеалов, Урия?

— Да, сэр. — Урия позволил себе немного посмеяться. — Если бы для вас обстоятельства обернулись по-другому, полковник, вы бы сейчас были женаты?

— Вы ведь знаете, что жрец Волка имеет право жениться. — Кидд подтянул колени к груди и свернулся плотным комком. — Я думаю, женился бы к этому времени, но вот глаза…

В голосе Кидда Урии послышалась тоска, и Урия взглянул на него:

— Какая она была, сэр?

— Вы допускаете, кадет, что кто-то был. — Старик обвел глазами окрестность, глаза бледно отражали свет звезд. — И в данном случае ваше допущение правильно.

— Вы ее встретили в Лескаре, сэр? Как принц Тревелин свою Рочел?

— Нет, позже, но она была очень похожа на Рочел в некоторых отношениях. Была умна и готова взять на себя ответственность за многое. Любопытна, но обладала здравым смыслом. Своим смехом могла развеселить самых мрачных. Хотя я с ней никогда не был мрачным. Я действительно хотел и собирался взять ее в жены после войны, но… — Кидд закрыл глаза.

— Похоже, это была чудесная женщина, сэр, — Урия пожал плечами. — Но все же слепой муж — это обуза. Вы не можете ее осуждать за то, что она не захотела взвалить на себя ответственность, по крайней мере, пока она не пришла в себя от такого удара.

— Стараясь оправдать поступок женщины, вы оказываете ей плохую услугу, Урия. Она не была такой мелкой. — Вспыхивающие языки пламени костра отбрасывали золотые блики на невидящие глаза Кидда. — Это мое решение — не обременять ее своей бедой, а не потому, что она не захотела бы и отказалась. Я просто не хотел быть обузой. Это…

— Это не позволило бы вам быть тем, кем вы себя считали, и вы были вынуждены держаться за эту мысль, надеясь, что сможете вернуться сюда, чтобы не остановиться в своем пути.

Кидд заморгал:

— Очень хорошо, мистер Смит. За долю секунды вы сделали вывод, к которому я пришел за годы размышлений.

— Признаюсь вам, сэр, я все свои двадцать три года шел этим же путем, и только сейчас сам пришел к выводу. — Урия отшвырнул мешок с провизией и потер лицо руками. — Дольше всего я старался отличиться от братьев. Я вообще-то не хотел поступать в Сандвик, потому что мой брат Бартоломью его закончил, но другие перспективы были еще хуже. По крайней мере, когда закончу курс обучения, то освою какие-нибудь сильные боевые магические приемы — у меня есть способности, — будет чем гордиться. Но мой брат учился в Сандвике до меня, и…

— И вам стало неловко и даже обидно. Поэтому вы обязаны преуспеть, если сможете, но только в том, что не удалось ему?

— Да, сэр, видимо, вы правы. — Урия фыркнул. — Теперь это мне кажется таким мелким.

— Даже эгоистичным? — Да.

Кидд громко рассмеялся:

— Поздравляю, Урия Смит. Вы достигли момента в жизни, какого достигают немногие, а еще меньше таких, кто умеет использовать его как ступеньку для своего будущего. Вы поняли, что кем хочешь стать и каким себя видишь — все это несущественно. Здесь дело в другом, дело в том, что запланировал для тебя Господь. Я это осознал, и вот я здесь. Если вы тоже это осознаете, то достигнете гораздо большего, чем когда-то могли себе представить.

— Да, сэр. Я буду стараться понять, что Он для меня запланировал.

— И вы пожалеете, если откажетесь от своего решения, — торжественно кивнул Кидд.

Раздался скрежет металла о камень. Урия поднял голову, не успев ответить на слова Кидда. Через одну-две секунды его глаза адаптировались к темноте вне круга света, отбрасываемого костром, и он увидел человеческие тени. Человек пять-шесть двигались в обход скалы с южного конца впадины. Медленно он обернулся и посмотрел за спину Кидда, на север впадины, там людей было еще больше.

— Не нравится мне это.

Кидд отбросил одеяло и встал. Он уставился во тьму, и было слышно, как громко ахнули люди в северном конце впадины.

— Сколько их, Урия?

— Да их вокруг полно, сэр. Они осторожны, но у них ножей больше, чем в столовой Сандвика. — Урия огляделся вокруг. — Двадцать, а может быть, и больше.

Все грязные и смуглые, хотя, подумал Урия, я сам-то не слишком чистенький. Толпа пришельцев остановилась на краю круга света, отбрасываемого костром. Вперед вышел высокий стройный мужчина, темноволосый, с пышными усами, присел на корточки. Из мешочка на поясе он достал что-то, как показалось Урии, похожее на рубин. Прижал его к сердцу и закрыл глаза. Так же опустились на корточки его люди, и Урия забеспокоился: они не сводили глаз с лидера и чего-то ждали. Раздалось тихое гудение, потом оно стало громче, но откуда оно шло — Урия не понимал. Он заметил, что некоторые пришельцы смотрят на небо, и тоже поднял голову. Черная бездна неба была усеяна белыми точками звезд, и вдруг там блеснула золотая вспышка, она стремительно пронеслась по небу и по спирали полетела к ним. Звук тут же стал громче, и Урия задрожал.

— Полковник, происходит что-то странное.

— Что же?

— Не знаю. Это ненормально. — Урия увидел нечто настолько невероятное, что он просто не знал, как это описать. Сначала оно было похоже на огромную стрекозу с золотым туловищем, настолько отполированным, что в нем отражался огонь костра. Крылья, с виду серебряные и хрустальные, двигались так, что были неотчетливыми. Но голова по своим размерам не соответствовала металлическому туловищу.

— Голова у него человеческая. Все из металла и огромное, а голова человеческая.

Урию только это и занимало. И вдруг он понял, что уже не слышит гудения, и пока он смотрел на голову, тело изменилось. Туловище насекомого, имевшее форму луковицы, где-то сузилось, где-то расширилось, из многочисленных лапок и крыльев сформировались руки и ноги. Но даже без крыльев и гудения тело, похожее на статую, парило в воздухе, над скалой, на высоте с целый ярд. На золотом теле статуи возникли серебряные полоски. В тот момент, когда Урия решил, что статуя так и будет висеть, застыв в воздухе, с непрерывно меняющимися конечностями, она медленно, как будто по невидимым ступенькам, спустилась на землю.

— Добрый вечер.

— Он говорит по-крайински, — удивился Кидд. — На нем доспех Вандари?

— Слишком мал, слишком странный. — Урия отвел глаза от фигуры и посмотрел на Кидда. — Он из золота весь, сэр. Гудел, как стрекоза. Теперь это человек из золота с серебряными полосками, как у тигра.

— Золотой с серебряными полосками? — вздрогнул Кидд. — На медведя похож?

— Нет, сэр. Я же говорю — человек.

Человек из золота поговорил с пришельцами на непонятном Урии языке, и они вытащили свои кривые мечи с очевидным скрежетом стали о ножны.

— Нет, нет, — Кидд постучал себя пальцем по груди. — Меня зовут Малачи Кидд. Друг.

Кидд назвал себя по-крайински и объявил себя другом, но это не остановило стоящих вокруг.

Золотой человек тоже прижал руку к груди, и его пальцы как будто слились с ней, как будто его тело было жидким.

— Меня зовут Нимчин. Я Дост. — Он говорил на крайинском языке.

— Это Дост? — Урия открыл рот в изумлении. — Да.

— Значит, сегодня и вправду конец путешествию. Дост снова заговорил с сопровождавшими его людьми. Они двинулись вперед и схватили обоих илбирийцев.

Кидд закричал по-крайински, но Урия видел, что его слова ничего не значили. Молодой человек заехал локтем в живот человека слева, потом выбросил левый кулак и постарался врезать типу справа. Но тот наклонил голову и ударил ею Урию по лицу. От удара в переносицу всю голову Урии охватила боль, вплоть до затылка. Ногой его ударили по пяткам, сбили с ног, и он тяжело свалился на землю.

Тот, кого он саданул локтем, надел на него наручники и уселся ему на ноги, но Урия этого не замечал. По другую сторону костра трое свалили Кидда на землю под скалой. Один сидел на его ногах, двое держали его за руки, и Кидд не мог сопротивляться. Он подергался секунду, потом опустил голову на землю и невидяще уставился в небо.

— Оставьте его, он слепой!

Дост сделал полшага вперед и стоял, рассматривая Урию. В свете костра, игравшего на его мышцах, Дост казался воплощением мужского совершенства. Вождь заговорил, и державшие Урию пришельцы ухватили его покрепче.

Дост опустился на одно колено рядом с Киддом. Провел рукой по его лицу, как бы осторожно закрывая глаза мертвецу. Урия увидел, как тело Кидда содрогнулось в конвульсии настолько сильной, что слетел сидевший на его ногах, и после этого жрец Волка уже не шевелился.

Урия старался освободиться, но не мог.

— Что ты с ним сделал? Если ты его убил, ты заплатишь за это.

Дост опять повернулся к Урии:

— Он… не… умрет.

«Дост заговорил по-илбирийски!» От такого шока Урия на минуту прекратил сопротивляться:

— Ты что с ним сделал?

Дост снова дотронулся до лба Кидда, но тело не реагировало. Золотой человек обратился к двум гелансаджарцам, удерживающим Кидда, что-то им сказал. Они отпустили запястья человека, лежавшего без сознания, и Дост левой рукой взял Кидда за правое запястье. Он немного оттащил тело полковника налево и уложил его запястьем на темную трещину скалы.

— Оставь его! — Урия старался, но не мог вырвать руки. — Ради Бога… оставь его!

Тело Доста замерцало на секунду, потом его левая кисть стала жидкой и пролилась в трещину. На запястье Кидда, в том месте, за которое его брал Дост, оказался золотой наручник, а из трещины в скале появился шест, к которому Кидд оказался прикованным этим золотым наручником. Дост вытащил из трещины обрубок своей левой руки и на нем нарастил себе другую кисть.

— Пришло… время нам улетать, — Дост поднялся. Он сказал что-то на араланском языке, и Урия почувствовал, как его рывком подняли на ноги.

— Постой, ты не оставишь его здесь? — Урия тащил своих охранников к телу Кидда. — Он же слепой. Его нельзя так оставлять. Он умрет.

Золотой человек переводил взгляд с Урии на Кидда и обратно.

— Я Дост. Я делаю то, что должно быть сделано.

— Но ты ведь не бросишь его!

— Тебя не касается.

— Черт побери, я за него ответственен.

— Значит, ты плохо выполнял свою работу. — Дост пожал плечами. — Не важно. Пора ему быть ответственным за себя.

— Не оставляй его. Не оставляй. — Урия зарычал на удерживающих его. — Он сюда пришел, всю дорогу от Илбирии шел. Он стремился сюда, только чтобы спасти тебя, спасти твою жизнь.

— Не играет роли, что Малачи Кидд пришел в поисках меня. — Дост отрицательно качал головой. — Меня его судьба не интересует.

— Как ты можешь так говорить?

— Да очень просто. — Дост опять пожал плечами, и за его спиной развернулись огромные крылья. — Я появился здесь не для того, чтобы окончился его поиск, а ради своей задачи. Я искал тебя, Урия Смит, а теперь, когда ты со мной, восстановление моей власти в этом мире стало ближе еще на шаг.

На этом кончается Книга Волка.

Глава 35

Натра Гуль, Дрангиана, 25 темпеста 1687

Малачи Кидд открыл глаза и обнаружил, что по-прежнему слеп. Его это удивило. И тут же он удивился самому себе: «А что это я? Двенадцать лет пробыл слепым, почему сейчас что-то должно измениться?»

Все же в глубине души его что-то грызло: ждал ведь каких-нибудь перемен…

Он начал было подниматься, но что-то держало его за правую кисть, причем болезненно. Потянул ее, чтобы освободить, но добился только ужасной боли в плече. Он подавил охватившую его панику и постарался привести в порядок мысли. И тогда в голове возникли образы и впечатления и медленно всплыли все поразительные подробности вчерашнего.

Среди впечатлений вечера были и визуальные, что поразило Малачи: за последние двенадцать лет он такого не припомнит. Он абсолютно забыл, о чем был спор с Урией, но помнил, что откуда-то явились чужие люди, а после их прихода раздалось гудение и он увидел золотую искру. Она становилась все ярче, просто пятнышко во мраке его жизни, и когда гудение смолкло, некий голос заговорил по-крайински.

«Я старался объяснить ему, что мы друзья. — От озноба Малачи покрылся гусиной кожей. — Он представился как Нимчин Дост».

Вздрогнув, он старался не думать, что могли бы значить эти слова. Он вспомнил, что его повалили на землю и не давали подняться, потом — холодную руку на лбу, она скользит по глазам. На какую-то долю секунды он увидел над собой золотого человека. Между скользившими по его глазам металлическими пальцами удалось разглядеть рыжеволосого илбирийца, которого гелансаджарцы удерживали за руки, потом как будто удар молнии пронзил все тело. И — ничего.

«Нет, не совсем ничего».

У Кидда пересохло во рту, когда из тьмы памяти возникло еще одно зрелище: черная тень, и в ней резная золотая голова волка. Хоть и не с чем было сравнить ее размеры, но он чувствовал — она огромна. Невыразительные глаза из серебра были направлены на него, и в них он увидел свое отражение.

В голове мелькнули слова: «Берегись врага».

Он опять вздрогнул. Похожие видения ему являлись в Глого и Сандвике.

«Медведь, ребенок и волк. Все из металла, и каждый имеет свое обозначение: враг, забота и я. Я подумал, что в этих образах должна быть какая-то логика: я должен идентифицировать и врага, и того, кого должен спасти. Но я понял свою роль буквально: спасение ребенка от врага. Третье видение тогда вроде бы уже избыточно».

«Зачем Господу являть чудо без очевидной причины? — Малачи посмеялся над собой. — Причина неочевидна только для тебя, Малачи Кидд. Ты все еще слеп, не видишь всего Его плана. Похоже, если тебе суждено спасти Доста, то не здесь и не сейчас. Возможно, вождь не готов быть спасенным или я не готов быть спасителем. — Он опять потянул за то, что привязывало его к скале. — Да и не в моем теперешнем положении».

Лежа на правом боку, он ощупал свой наручник и засунул пальцы левой руки как мог глубже в трещину скалы. Пальцами ощупал холодный металл, насколько смог достать; тонкий шест уходил в глубину.

Сев и неловко скорчившись, Малачи левой кистью и левой ногой старался сдвинуть шест. Ничего не вышло. Он попробовал подергать его взад-вперед, но безуспешно. Тогда попытался давить на шест, чтобы вогнать в трещину глубже, но снова без толку.

Он снова и снова ощупывал наручник, но на нем не было ни шва, ни шарнира, ни застежки. Он знал, что кандалы нельзя сделать такими, не воспользовавшись мощным магическим приемом. Гладкая поверхность наручника напоминала его боевую маску без выраженных черт лица. Маску изготавливали под действием сильной магии.

«Выбраться из этого наручника — испытание моей ловкости, и если получится, значит, моя миссия не закончена».

На долю секунды в голове Малачи мелькнуло: несправедливо бросать ему такой вызов после того, что он уже перенес, чтобы добраться сюда. Но он сразу отбросил эту мысль. Вместо нее пришла вера, что Господь потребует от него только того, что позволит ему полностью подготовиться к выполнению своей роли в Его планах.

«Вот ведь в чем дело: я годами не пользовался сильными магическими приемами. Мой талант годами был невостребован, а теперь он мне понадобился, чтобы освободиться».

Умом Малачи понимал, что должен существовать способ освободиться от наручника. Все, что создано магическим путем, им же и разрушается. На всякое заклинание есть обратное заклинание, или другое, разрушающее то, что создано. Если бы он был последователем святого Игнатия, он бы умел заклинаниями размягчать металлы, ведь именно святой Игнатий учил таким заклинаниям, чтобы помочь кадетам изготовить себе снаряжение из стального шелка и боевые маски. Но Малачи их не изучал. Да и за то спасибо, что знал об их существовании. Знал, с чего начать. А позже он читал много августинских текстов и усвоил основы, опираясь на которые смог бы импровизировать.

Еще проанализировал ситуацию, в которой оказался, и решил, что проблема в наручнике. Если его действительно приковал Дост, вспомним, что вождь воспитан в традициях Атаракса, значит, воспользовался их магией.

«Может, он воспользовался атараксианским приемом и сделал мою конечность жидкой и способной втечь в отверстие наручника? И как это вышло, что я увидел и его, и Урию, и пришельцев? Было ли это тоже приемом атараксианской магии или что-то другое? Дост мог ведь применить дурранскую магию, в которой сочетаются приемы юровианской и истануанской. — — Малачи громко рассмеялся и встряхнул головой. — Ближе к делу; ты не в своем кабинете и не можешь отправить помощника перелистать книги. Думать будем потом, сейчас главное — дело. Какая разница, в какой традиции действовал Дост, главное — он очень сильный волшебник, раз сумел так использовать магию. Надо это запомнить; из этого следует, что я должен напрячься и решить проблему».

В конечном счете, все равно, расплавил ли Дост металл, чтобы им обтечь руку, или сделал жидким тело, чтобы оно могло втечь в отверстие наручника. Главное: наручник из металла, значит, надо учесть, что это за металл.

«Думай, думай о проблеме, и она решится».

Каждый выпускник Сандвика обучен изменять и импровизировать заклинания. В драке с авиаторами

«Горностая» Малачи заговорил свою прогулочную трость боевым заклинанием, обычно применяемым к булавам и цепам. Но автоматически он изменил заклинание — ослабил его силу, потому что прогулочная трость не могла быть оружием, а противники были без доспехов. Но даже в этом урезанном варианте удалось сокрушить тростью череп Фило.

Немного еще обдумав ситуацию, Малачи понял, что надо сначала вытащить шест из расселины в скале. Сначала получить свободу передвижения, а уж тогда думать о том, как освободить запястье. Значит, нужны заклинания, способные настолько размягчить металл, что его можно будет вывернуть из расселины. Он не знал кузнечных магий, но знал простые заклинания нагрева тел — они всегда приходились кстати в холодные ночи на поле, где костер разжигать не стоит.

«Да хоть с этого начнем».

Малачи сложил руки в молитве. Вообще-то для изменения или произнесения заклинания молитва не всегда обязательна, но известны случаи, когда святой покровитель спасал глупца от последствий его поступка. Зная, как опасно импровизировать заговоры и повышать уровень их силы, Малачи решил обратиться к святому Дунстану, патрону металлистов. Он вспомнил портрет святого Дунстана на витраже в соборе святого Воля в Л ад стоне и вызвал в памяти его изображение.

Ни на секунду не выпуская из головы изображение мускулистого Дунстана с молотом, выковывающего пару золотых наручей в подарок королю Эдгару в 825 году, Малачи склонил голову в молитве и произнес заклинание.

«Святой Дунстан, прошу походатайствовать за меня перед Всевышним и Вечно Живым Господом. Скажи Ему, что Его недостойный слуга Малачи Кидд желает выполнить Его волю наилучшим образом, для чего ему требуется воздействовать на этот металл».

Жрец Волка почувствовал, как нагревается металл, обхватывающий его запястье. Он старался сдвинуть шест, но тот не шевелился, и тогда он добавил к заклинанию свою личную энергию. Металл становился все теплее, как будто и не было холодной ночи.

«Ага, процесс пошел».

Малачи опять подергал шест и ему показалось, что тот дрогнул. Он приложил больше энергии, повторил молитву святому Дунстану, и температура наручника стала быстро расти. Жрец Волка почувствовал, как горячо руке, и уловил кислый запах паленых волос.

«Слишком много тепла, слишком быстрый нагрев. Или святой Дунстан меня очень поддерживает, или это какой-то особый металл».

Он потянул шест — тот качался, охватившая его паника придала силы мускулам, но правую руку пронзила боль.

«Если я не приму каких-то мер, как бы мне без руки не остаться!»

Он удержал себя от паники и, несмотря на боль, сконцентрировал в своем воображении образ святого Дунстана. Он всматривался в изображение вздувшихся мышц святого и в наручи, прося дать ему такую же силу, какой обладали конечности фигуры с витража. Малачи поспешно прочел еще одну молитву: «Святой Дунстан, благодаря твоей помощи я почти освободился, но у меня нет твоего умения разрешить новую возникшую проблему. Прошу и умоляю тебя, укажи мне, как действовать, чтобы мой поступок был угоден Пастырю нашему, как ему была угодна твоя работа над наручами».

От боли последние слова молитвы он произнес, перемежая их шипением и стонами. Боль достигла апогея, он чувствовал, что задыхается. Малачи начал терять сознание, но знал, что потерять над собой контроль — значит обречь себя. Он умрет, заклинание отнимет у него жизнь, и он превратится в обугленный труп посреди пустого неизвестного пространства. Крича на пределе дыхания, он крепко схватил шест левой рукой, зацепился пятками за край расселины и, отталкиваясь ими, снова стал вытягивать шест.

Шест сразу выскользнул из земли, тащить его стало намного легче, чем до сих пор. Малачи упал на спину, потом перекатился на правый бок. Руки он держал перед собой, жар в них все возрастал. Стоя на коленях, он вытянул вперед шест и держал его подальше от себя, как змею, стараясь стряхнуть его с запястья, но металл держался крепко.

К своему ужасу, Малачи почувствовал, что и левое запястье охватил иссушающий жар расплавленного металла.

Жар не возрастал, но и не убывал. Зато растекался вверх по обеим рукам от запястий до локтей. Запах волос смешался с запахом горящей рубашки — загорелись рукава. Руки от запястий до локтей как будто превратились в факелы. Он представлял себе, как его кожа покрывается ожоговыми пузырями, они лопаются, а предплечья превращаются в сухие почерневшие палки, которые вдребезги разбиваются при ударе о скалу на бесчисленные обугленные обломки.

Широко раскинув руки, Малачи закричал, чтобы звуком перекричать боль. Когда он надсадил горло, что и оно как будто загорелось, он закашлялся и умолк. Измученный, он откинулся назад, и тяжесть раскинутых рук потянула его плечи к земле.

Боль и жар исчезли. Малачи испугался: не значит ли это, что руки начисто обгорели и разорванные нервы собираются с силами, чтобы снова травмировать его.

«Пока не думаешь о руках, они вроде бы и не болят».

Он изо всех сил старался думать о чем угодно, кроме рук, но без толку: он не мог не ждать следующего агонизирующего приступа боли.

Так было, пока он не ударился правым предплечьем о скалу.

Что-то зазвенело.

«Откуда звон? — Малачи нахмурился. — Обгоревшие руки не звенят».

Он все еще полулежал, откинувшись на спину, но ему было очень неудобно — бедра затекли. Малачи пошевелил пальцами правой руки.

«Двигаются!»

Жаль, подумал он, не вижу, как они шевелятся. Он щелкнул пальцами.

Они щелкнули. Он их ощущал. Он слышал, как они щелкнули.

Медленно подняв левую руку, он снова щелкнул пальцами.

Он услышал звук, ощутил руку.

Протянув вперед только указательные пальцы, Малачи свел их вместе перед собой.

Кончики пальцев соприкоснулись.

«Ладно, предплечья и кисти в порядке, но звон-то откуда?»

Он провел одной ладонью по другой вверх и вниз, пока не нащупал прохладный металл на предплечьях. Три четверти предплечья каждой руки, от запястья до локтя, представляли собой сплошные металлические цилиндры. На правом Малачи нащупал рельеф меча, на левом — пастуший посох. Меч и Посох. Над обоими изображениями он нащупал голову волка. «Совсем как золотые наручи, которые святой Дунстан выковал для короля Эдгара. Как такое могло случиться? — Он на минуту задумался и кивнул, догадавшись. — Во второй молитве я просил, чтобы мне было дано такое же умение, чтобы моя служба была угодна Господу, как служба святого Дунстана. Видно, мою просьбу приняли немного более буквально, чем я хотел, но в результате молитва сработала».

Малачи ощупал открытые края наручей и попытался запихнуть под край ноготь большого пальца. Не вышло. Насколько показало ощупывание, металл сплавился с его телом без швов. При постукивании по наручам вибрация распространялась по всему телу, но сами наручи были нечувствительны к прикосновениям.

«В этом отношении они похожи на мой доспех. Странное такое сплавление, но оно должно как-то объясняться. Но в данный момент главное — что я освободился».

Малачи, успокоенный, кивнул сам себе и откинулся на спину лицом к Небу.

«Господь всемилостивый, благодарю Тебя за то, что дал мне умение, позволившее мне освободиться. Спасибо и тебе, святой Дунстан, за твое своевременное посредничество и вдохновенное вмешательство ради меня. Эти наручи будут служить мне напоминанием о твоей преданности Господу, которой я всеми своими силами буду подражать. Да будет воля Твоя».

Утомленный произнесением заклинаний и мучимый жаждой, Малачи неуверенно поднялся на ноги и прислонился к скале. Урия говорил, что тут есть ручеек, текущий на юг, и если предположить, что сейчас еще утро, то можно определить, где восток, если поворачиваться вокруг своей оси и постараться ощутить кожей лица, где солнце греет больше.

«Урия! Про него-то я забыл!»

— Урия, ты где?

Слева раздался какой-то звук, он повернулся в ту сторону и услышал, что позади него кто-то есть. И не успел он обернуться, как внезапный резкий удар по затылку оглушил его и опрокинул наземь.

«Что такое?»

Он старался подсунуть руки под себя, опереться на них и подняться, но на спину ему опустилась нога в сапоге.

— Урия?

Ответа ему не было, но стоявший над ним человек заговорил:

— Да, Дмитрий, это илбириец.

— Интересно, почему Хасты забрали почти все вещи жреца Волка, а его самого оставили здесь, вместе с его золотыми наручами и серебряными глазами?

— Откуда мне знать. Ведь я простой разведчик и нахожусь здесь, а не дворянин и не сижу во Взорине. Завтра «Зарницкий» должен повернуть назад, во Взорин — надо заправиться углем. Давай им посигналим — пусть забирают нас и его тоже. Ты задал интересный вопрос, и князь Арзлов сумеет узнать ответ у этого типа.

Глава 36

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, 27 темпеста 1687

— Ну, слава Богу, наконец-то, Григорий, — Наталия бросилась к нему, и они обнялись. — Меня стражи князя Арзлова не выпускают из покоев уже четыре дня. Говорят, твой приказ, но я знаю, все врут…

Он выпустил ее из объятий и положил руки ей на плечи. Неохотно она отпустила его и подняла голову, моля Бога, чтобы Григорий улыбнулся.

Но суровое и официальное выражение лица белокурого воителя ее испугало:

— Что случилось, Григорий? Выражение его лица немного смягчилось:

— Прошу вас, тасота Наталия, давайте сядем.

Наталия кивнула и, держа его за руку обеими руками, подвела к кушетке. И сама села, подвернув под себя ногу:

— Григорий, что за официальность?

Гусар присел с краю, рукой массируя себе лоб.

— Да какая тут официальность, Наталия. Ты прости, я мало виделся с тобой в последние две недели…

— Мы провели вместе всего четыре дня, Григорий, а ночей и того меньше.

— Да, да, знаю. — Он с трудом проглотил комок в горле и сложил руки на коленях. — Я неправильно все понимал, когда пообещал защитить тебя. Теперь я понял. Пусть я был неправ, но я все делал из любви к тебе. Поверь.

Наталия растерялась и нахмурилась:

— Защищать меня? От чего?

Григорий тяжело вздохнул и пальцами пригладил свои длинные белокурые волосы:

— Против тебя заговор. Мы его раскрыли. Будет еще одна попытка тебя похитить. То было не покушение на убийство, а намерение похитить. Тебя хотел украсть Шакри Аван, правитель Гелансаджара. Но его агента, без ведома Авана, на самом деле нанял Рафиг Хает. Хает хотел превратить похищение в убийство, чтобы доставить большие неприятности Шакри Авану.

У нее отпала челюсть:

— Бред какой-то, Григорий. Похитить меня, чтобы восстановить Крайину против Гелансаджара? Шакри Аван не самоубийца.

— Милая ты моя, ему-то ничего не грозит, — Григорий сжал кулаки. — Знаешь, что мы узнали? Шакри Аван уже год ведет переговоры с одним нашим такарри. Вот почему тебя надо было похитить. Этот такарри желает руками Шакри Авана обесчестить князя Арзлова, тогда его уберут из Взорина. Потом этот такарри как бы вступит в переговоры с Шакри Аваном, тебя вернут, и он станет национальным героем. В этом качестве он поднимет мятеж с целью свергнуть твоего отца с трона.

Наталия затрясла головой, стараясь сбросить охватившее ее оцепенение. Придя в себя, она ужасно разозлилась, что кто-то желает воспользоваться ею так жестоко в дурацком заговоре. Не верится, что такарри может пасть так низко. Действительно, в истории Крайины бывало, что какой-то такарри становился тасиром, но их всегда брали из младшей генеалогической линии правящей династии. После войны с Лескаром и наград, которые тасир роздал всем своим нарашалам, среди нынешних такарри не было ни одного из рода Оганских, хотя некоторые женились на дочерях тасира и официально имели шанс стать преемником на троне.

«Кто бы решился? Не Марина ли?»

Она перебрала в памяти всех такарри — да ни один из них на такое не пойдет. Большинство недостаточно умны и коварны, чтобы продумать все за и против заговора.

«Может, кто-то из сестер решился, чтобы продвинуть мужа?»

Теоретически она это допускала, но в реальности — вряд ли. Наталия отдавала себе отчет, что она — девятый ребенок тасира, незамужняя, при дворе занимает достаточно скромное место, да и в умах соотечественников — тоже. Конечно, отец щедро наградит любого, кто ее спасет, но факт ее спасения ни в коем случае не может стать стимулом для смещения с трона.

Она сердито сверкнула зелеными глазами:

— Скажи мне, Григорий, кто это?

— Не могу. Мы еще не узнали.

— Конечно, при таком сложном заговоре трудно будет выяснить личность главного заговорщика, — Наталия медленно наматывала на палец прядь волос. — Это ты приказал меня запереть, чтобы заговорщики меня не выкрали?

— Да, тасота.

— И поскольку ты не знаешь этого предателя такарри, то мне рискованно возвращаться в Муром?

Григорий печально кивнул и немного подался вперед, как будто палач наклонил его голову над плахой.

— Я чувствую себя таким… бессильным… что не могу решить эту загадку и защитить тебя. — Он поднял голову. — Я тебя очень люблю, Наталия, и никогда не огорчил бы, но заточение здесь — ради твоего блага. Ты должна понимать.

Наталия заставила себя расслабиться. Она потянулась вперед и погладила Григория по щеке:

— Понимаю, Григорий, и все сделаю, как ты сочтешь нужным. Но ты тоже меня не держи в неведении. Я хочу знать все. Я знаю, ты послал «Лешего» патрулировать. И «Зарницкий» в патруле, да?

Кролик выдавил улыбку:

— «Зарницкий» возвращается. Завтра днем прилетит. Тогда будем знать больше.

— Хорошо. — Наталия опустила глаза и прикусила нижнюю губу. — Григорий, мне нужна твоя сила. Хочу, чтобы ты ночевал сегодня у меня. Я докажу тебе, что ты не бессилен, и покажу, как сильно я тебя люблю, напомню, почему тебе нужно, чтобы я была в безопасности.

Гусар серьезно кивнул:

— Я ничего не хочу, только быть с тобой, Наталия. Ты — это все, чего я желаю от души.

Наталия сбросила с пальца колечки своих иссиня-черных волос:

— И ты придаешь смысл моей жизни. «Смыслов теперь стало два — узнать, как Арзлову удалось заставить тебя лгать, и сообразить, как мне расстроить его планы».

Глава 37

Дейи Марейир, Гелансаджар, 28 темпеста 1687

На четвертый день поездки, после того, как Урия оставил Малачи прикованным среди скал, юноша уже не испытывал шок и негодование, а кипел от злобы. В банде Хаста мало кто говорил по-крайински, так что языковой барьер между ним и его захватчиками выражался однозначно: в ответ на шумные протесты его пинали, заковывали в кандалы и били по лицу. Но Урия скрывал от геласанджарцев, что ему больно, и они не получали никакого удовольствия, унижая его.

Синяки и боль в носу, результат драки в первый вечер, напомнили ему о том случае, когда Кидд спас ему жизнь.

«И потом он находился рядом со мной в отеле, а ведь считается, что это я должен помогать ему. И вот я его отблагодарил — позволил бросить его черт знает где».

Урия намеревался сбежать от истануанцев и вернуться спасать Кидда, пока, по его соображениям, тот еще жив. Строя планы бегства, он вдруг сообразил: образование, которое он получал и считал универсальным, ничего общего не имело с насущными потребностями выживания, необходимыми ему в данный момент жизни. Первые три года в Сандвике учили обращаться с оружием и владеть боевыми магиями защитного характера. Он дополнительно изучал стратегию, тактику и теорию магии, но в ситуации, в которой он оказался, все это не требовалось. В частности, его не научили в Сандвике технике побега и умению выходить из-под удара.

В самые черные минуты Урия понимал, что в этом нет ничего удивительного: мартинисты, которые не убегали, такие как Малачи, стали мучениками и поэтому перешли в ранг святых. Вот, например, когда украли «Пересмешника» из Лескара. Считалось, что это великая победа Илбирии, но только потому, что для Фернанди это оказалось сильным ударом. Все цивилизованные государства выкупают и обменивают пленников — и размер выкупа говорит о статусе государства.

Основным препятствием побега для Урии было большое численное превосходство гелансаджарцев. Он знал довольно сильные заклинания, но каждое из них позволяло использовать только предметы. По несчастной случайности или так было задумано, но самыми опасными из доступных ему предметов были его одежда, связывающие его веревки и седло под ним.

«Интересно, как волку предлагается защищать свое стадо, если он не может избежать поставленных на него ловушек и западней?»

Глупость учебных программ и представлений о чести — то, на чем основывал суть своего обучения капитан Айронс, — привела к тому, что Урия оказался без нужных ему орудий.

«В природных условиях волк, попавший в ловушку, отгрызает себе лапу и освобождается, мы же должны оставаться в путах. Нормально ли это?»

Через три дня Урия признал себя побежденным. Даже если и удастся побег, он уже не застанет Кидда в живых — тот умрет от голода и жажды или его съедят дикие звери.

«Даже если и найдет его, будет поздно. Несправедливо и смешно, что Кидд прошел весь этот путь до Дрангианы, чтобы умереть так примитивно. Он заслужил более приличную смерть».

Через день после того, как Урия потерял надежду спасти Кидда, всадники, среди которых скакал кадет, оказались в узком каньоне. Крутые красные каменные скалы поднимались так высоко, что небо казалось широкой голубой полоской над головой. Каньон делал резкие и крутые повороты: видимо, веками река прокладывала свое русло через эти камни. Река проложила русло, а сильные ветры довершили работу, и каменные скалы приняли причудливые формы. Илбириец заметил множество как будто человеческих фигур, их можно было принять за чудесное явление кого-то из святых, и он опять задумался о Кидде.

«Вот и еще один мученик церкви, святой Малачи».

Но не успел еще он снова закипеть от гнева, как стены каньона совсем сошлись над ними, и они оказались в туннеле. Туннель проходил вдоль восточного края Джедрозианского плато, делал резкие повороты то в одну, то в другую сторону, потом пошел вниз, и воздух стал теплее. Урия с надеждой принюхался и был вознагражден: сухой пыльный воздух был пропитан тяжелым запахом серы.

«Может, мы встретимся раньше, чем я надеялся, полковник».

За поворотом туннель осветился огненно-красным светом, испускаемым завесой огня с языками пламени. Когда они приблизились к концу туннеля, к этому пылающему кругу, Урия услышал свист. Красный свет стал бледнее. Туннель заканчивался пещерой. Войдя в нее, Урия улыбнулся при виде больших пылающих барьеров из металлической решетки по обе стороны отверстия.

Он сразу представил себе, что если эти барьеры заполнить древесиной, пропитанным маслом тряпьем, серосодержащим углем, поджечь и установить перед входом в пещеру, на любого, кто случайно забредет сюда, они произведут впечатление входа в ад. К такому явному входу в ад осмелится приблизиться очень мало кто — будь то айлифайэнисты или атараксианцы. Да и воображения не надо, хватит исходящего от барьеров жара, чтобы отпугнуть от входа сюда самых решительных исследователей.

Многое поразило Урию в этой пещере. Прежде всего — ее размеры. Она была больше собора Святого Воля в Ладстоне, правда, не так глубока, но намного выше и шире. Над тремя стенами пещеры поработали мастера: стены были отполированы и в скале вырезаны рельефы — колонны и символические изображения тигров. Эти большие кошки были изображены не так, как геральдические илбирийские, — они были тонко проработаны до завиточка, но на Урию произвели впечатление величественность и сила, исходящая от рельефов. Ясно прочитывалась любовь и уважение исполнителей к изображаемому предмету.

У входа в пещеру стоял помост, а в центре его установлен трон, показавшийся Урии пародией на трон короля-Волка в Ладстоне. Но вместо волков здесь подлокотниками каменного кресла служили присевшие тигры. Спинку трона изображал огромный вставший на дыбы медведь, а скамеечкой для ног служила фигура разлегшегося волка. Урии не понравился символизм этой композиции, хотя волк был изображен не мертвым и не униженным.

На троне неподвижно сидел Дост. Его тело по-прежнему украшали чередующиеся золотые и серебряные полоски, но форма тела была другой. Оно приобрело жесткость, а к его коленям и локтям были подсоединены провода. Урии показалось, что над ним поработал кузнец, хорошо знакомый с анатомией человека.

У его ног на коленях стоял человек, явно юровианец по происхождению. Издали Урия не мог рассмотреть его подробнее и точно определить его национальность, но мог приблизительно догадаться, судя по бороде человека и по тому, что всадники Хаста прибыли от границ Крайины.

Позади этого человека виднелась высокая фигура в красном, вся одежда ее была в черных полосках, как у тигра, — капюшон, вуаль, пиджак, блуза, длинная юбка. Судя по вуали и юбке, это должна быть женщина, но Урия это понял не по одежде. На помосте рядом с Достом таких фигур было всего пять, одинаково одетых, и все они обладали плавной грацией движений, свойственной женщинам. Фигуры ему показались похожими на кошек и уверенными в себе.

Дост со своего трона наклонился вперед и повел рукой в направлении барьеров. Они сдвинулись. У Урии пересохло во рту. Магическое искусство юровианцев позволяет воздействовать на предметы, для чего требуется войти в физический контакт с этими предметами. Истануанцы же владеют дьявольской магией, позволяющей им воздействовать на людей, усиливая их возможности. Ни одна школа магии не допускает дистанционного воздействия на предметы. Урия огляделся по сторонам: может, он не заметил каких-то людей или механизмы, которые сдвигали барьеры, но ничего подобного не увидел, и его охватил всепоглощающий страх.

Всадники спешились, и две тигроподобные женщины увели их коней в проход в стене пещеры. Руки Урии все еще были связаны за спиной, он не мог спешиться без посторонней помощи, и помогавший ему Кусэй потерял равновесие и начал падать под тяжестью Урии. Но вдруг Урия почувствовал какое-то давление на лицо и грудь, не дающее ему упасть, и благодаря этому Кусэй смог помочь ему спешиться.

Урия поднял глаза и увидел, как Дост кивнул и опустил руку. Илбириец затряс головой.

«Такого не бывает. Нет такой магии».

Дост поднялся на ноги, и его плоское тело, имевшее вид какого-то механизма, стало более человеческим, каким он представал перед Урией в прошлый раз. Он заговорил с гелансаджарцами на их языке. За время путешествия Урия освоил несколько слов, но не понял ничего из сказанного Достом. Его немного удивило, что вся банда сразу же устремилась в тот же проход, куда увели их коней.

Урия собрался пойти за ними, но Рафиг схватил его за руку и удержал на месте. Человека, с которым разговаривал Дост, стоявшая позади него женщина увела в глубину пещеры, в другую дверь, спрятанную в тени колонны. Другая женщина сошла с помоста и увела Рафига, и Урия остался один на один с Достом и двумя женщинами в тигриной одежде.

— Хорошо ли доехал?

У Урии задрожала челюсть:

— Ты оставил человека прикованным к скале. Он теперь уже умер.

— Ты уверен? — нахмурился Дост.

— Да какие могут быть сомнения? — Урия старался вырваться из опутывающих его веревок, но не мог освободить руки. — Думаешь, он мог выжить в том состоянии, в котором ты его оставил?

— Нет, но я и не ждал, что он останется в таком состоянии.

— Как это?

— Твой Малачи Кидд вполне в состоянии освободиться самостоятельно. И тебя не касается, освободился он или нет. Тебя сюда доставили не для того, чтобы говорить о Малачи Кидде. — Дост кивнул на женщину слева от него. — Турикана, моя сестра. Пока ты у нас, будет обслуживать тебя.

Урия хмуро посмотрел на нее:

— Мне нужна только свобода.

Под строгим взглядом золотого человека илбирийцу вдруг показалась, что ему сдавливает голову, вдоль спины пробежали мурашки. Ощущение это прошло по шее в голову, и все воспоминания посыпались, как через сито, так ребенок рассыпает песок с ладони через пальцы.

Урия закрыл лицо руками и перестал понимать происходящее.

— Ты что со мной делаешь?

Дост не обратил внимания на вопрос.

— Свободу нужно заслужить, а ты еще не обладаешь нужными для этого знаниями. А до тех пор моя сестра будет нести ответственность за тебя, а ты будешь ответственным перед ней.

— Я буду ответственным?

— Вызывающее поведение меня не удивляет, но ведь ты не дурак. Увидишь — она вполне в состоянии справиться с тобой.

Урия снова посмотрел на сестру. Она была не выше его ростом, внешне не казалась сильной, хотя и не хрупкая, так что вряд ли ее можно одолеть физически. Разберемся, подумал он, и тут наткнулся на спокойный взгляд. Ее золотисто-зеленые глаза горели сильным, почти жестоким светом. Его как бы встряхнуло, и его самоуверенность частично утекла.

Дост улыбался.

— Она научит тебя нашему языку, а ты ее научишь илбирийскому. Она свободно говорит по-крайински, так что сможете общаться на нем. В свободное от занятий время мы с тобой будем говорить о твоем доме, твоей жизни и твоей системе взглядов. Ты видел возле меня крайинца? Я многое узнал от него о том, как переменился мир за время, прошедшее с моего последнего пребывания тут. И от тебя жду просветительства.

— Зачем это я стану тебе что-то рассказывать? Чтобы ты потом завоевал мою родину?

— Не твой это вопрос, Урия Смит.

— Ты уже заявлял, что собираешься восстановить свою империю.

— Именно это я и сделаю. — Золотой человек небрежно повел плечами. — Я ведь Дост. Моя империя распалась. То, что ты можешь мне рассказать, не ускорит и не предотвратит поражение Илбирии. Твои рассказы только помогут мне принять решение, что делать с народом, когда они сообразят, что такое — истинное возвращение Доста в мир.

Глава 38

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 29 темпеста 1687

Принц Тревелин не подал руку Эрвину Гримшо, вошедшему в его кабинет. Если бы не мятежи и полная неспособность правительства функционировать, он вообще не стал бы встречаться с этим человеком.

«Все это организовано именно им, так что надо делать вид, будто мне нужен его совет».

— Мистер Гримшо, я часто слышу ваше имя в беседах с моими министрами.

Худой и морщинистый старик улыбался, как будто его ничуть не оскорбило то, что принц не подал ему руки.

— Надеюсь, вы слышите только хорошее, ваше высочество.

— Не просто хорошее, сплошные восторги.

— Что не обязательно означает хорошее.

— Правду говорили, что вы проницательны, мистер Гримшо. — Принц предложил купцу кресло с прямой спинкой, обошел стол и занял свое место. — Вы сами просили о встрече, я полагаю, мне следует спросить, чем могу быть вам полезен.

Гримшо устроился на краешке кресла.

— Возможно, ваше высочество, вам бы следовало спросить, что я могу сделать для вас.

«Можешь ты сделать одно — перестать подкупать мое правительство».

После того, как принц потребовал верности и полной откровенности от своих колониальных министров, его правительство постепенно прекратило работать. Министры выполняли свои обязанности, но слишком уж медленно. Они делали все, чтобы помешать принцу управлять колонией. Ему на одобрение представлялись дела, абсолютно рутинные и разрешаемые на самом примитивном уровне. Благодаря такой тактике скопилась уйма бумаг, затопивших его кабинет.

Тревелин с трудом удержал в узде свою ярость и вынужден был признать, что торговые бароны Арана не такие уж простачки, какими поначалу представлялись ему. Проводимые ими операции не казались очень хитроумными, но это не означало, что стоящие за ними люди не умели быть исключительно хитрыми.

До сих пор у них не было необходимости скрывать свои поступки, поскольку за ними никто не следил.

Перчатка была брошена на этом первом, подобном взрыву заседании с министрами. Гримшо и другие с энтузиазмом приветствовали его выступление. Их контратака была основана на внутренней слабости колониального правительства. До сих пор их бизнес шел как по маслу, поскольку можно было игнорировать многие законы, а теперь же, когда потребовалась полная ответственность перед законом, колониальную администрацию затопил ноток бумаг, причем быстрее, чем упал бы воздушный корабль, лишившийся своего последнего аэромансера. Правительство захлебывалось от притока бумаг, а тем временем бароны могли вести свои дела так же свободно, как и до сих пор.

«Только теперь они экономили еще и на взятках».

Принц не мог сдержать гнева и фыркнул:

— Отлично, и что же это вы можете сделать для меня?

— Прежде всего позвольте поблагодарить вас за вашу снисходительность. — Гримшо слабо улыбнулся, как будто мужественно переносил боль. — Я полагаю, ваше высочество, что этот первый месяц в Аране для вас оказался не таким, каким мог бы оказаться. Взаимное непонимание с самого начала привело к некоторым взаимным колкостям, и я придерживаюсь такого мнения, что раздоры не окупаются.

— Согласен. Итак, в чем мое непонимание проблем Арана, колонии имперской короны?

— Ваше высочество, Аран — совсем не Илбирия. Эта страна предоставляет много возможностей, но требует умелого использования ресурсов и руководства, чтобы полностью реализовать ее потенциал.

Тревелин кивнул:

— Для этого я и приехал, мистер Гримшо.

— Так ли, ваше высочество?

Тревелину не понравилась масляная нотка в голосе Гримшо.

— А зачем же, по-вашему?

— Многие приезжают в Аран, чтобы отвлечься от своих несчастий…

В голове принца мелькнул образ умершей жены, ее шелковые волосы, глубокие синие глаза. Рочел… Взгляд принца стал строгим, он пристально смотрел на Гримшо:

— Я прибыл сюда исключительно в интересах Арана, и только ради этого.

— Конечно, ваше высочество, вы правильно сформулировали — для благосостояния Арана. К сожалению, вы приехали и попытались управлять страной с точки зрения Юровии. Надеюсь, вы уже заметили, что, оказавшись в Дилике, все видишь в истинном свете. — Гримшо махнул рукой на окна позади принца. — Тут, в Дилике, вы целиком ощутите проблемы и перспективы Арана, о чем, как я понимаю, в Илбирию доходят довольно обрывочные и неполные сведения. По моему впечатлению, ваши проблемы в работе объясняются не четким представлением об Аране. Когда ваши министры пришли ко мне и рассказали, что вы выдвинули против них и, кстати, против меня, обвинения в правонарушениях, боюсь, что я слишком буквально принял ваши указания. Я посоветовал всем своим коллегам выполнять свои обязанности, как принято в Илбирии. По моему разумению, это и перегрузило правительство.

— Да, мы очень напряженно работаем, — согласился принц.

Он старался сдержаться, хотя не верил ни одному услышанному слову.

«Кем этот тип себя воображает? Как это он посмел прийти сюда и болтать такое? Не много ли на себя берет — видите ли, он заставил мое правительство пошатнуться? Вот бы ты, Рочел, посмеялась над его кривляньями. Со временем, надеюсь, адаптируемся».

— Согласен, мой принц, но в обществе начались волнения, и требуется действовать быстро. Вы знаете ведь, что кое-кто из нас привез в Дилику свою заводскую милицию, чтобы помочь сохранить мир.

Паралич правительства привел к разочарованию населения в бюрократической администрации. Местные жители, не получившие проездных карточек, не могли добраться до работы и потом домой, и в результате толпы обозленных людей устраивали митинги протеста возле здания Министерства труда. Территориальная полиция довольно грубо разгоняла толпы, предупреждая мятежи, но во всем городе росло недовольство. Возросли вандализм и физические нападения на илбирийцев, и реакция населения на эти инциденты выражалась во всеобщем страхе и недовольстве новой администрацией.

— Кто-нибудь другой, не настолько понимающий вас, мистер Гримшо, мог бы подумать, что вы прислали в Дилику свои личные войска как вступление к какой-нибудь революции.

Гримшо был непреклонен:

— Нет, ваше высочество, таких намерений нет. У нас в Дилике жены, дети, любимые люди. Мы просто хотим обеспечить их безопасность, сэр. Мы не намерены бросать вызов вашей власти. В сущности, мы очень надеемся на наше общее с вами будущее в Аране, конечно, после того, как закончатся временные трудности. — Надо ли вас так понимать, что вы будете рекомендовать министрам ускорить реформы?

— Я полагаю, им надо это присоветовать, если мы с вами придем к обоюдовыгодному соглашению. — Гримшо снова улыбался, уже показывая зубы. — Вы логически мыслящий человек. Мы обязательно придем к взаимопониманию.

Тревелин настороженно кивнул:

— Такая формулировка обычно означает, что я как человек логически мыслящий должен согласиться с вашей точкой зрения.

— Прошу вас, простите, если вам послышался такой скрытый смысл. — Гримшо сощурил свои серые глаза. — Я действительно вижу в вас человека благоразумного и способного рассуждать. Если бы я так не думал, ваше высочество, уже сейчас события развивались бы по другому сценарию. Я вас искренне и глубоко уважаю и хотел бы видеть вас на троне святого Мартина раньше, чем вашего брата Эйнмира.

Принц позволил себе улыбнуться:

— Ну естественно, тогда я окажусь в Ладстоне, а Эйнмир — здесь.

— Я не это хотел сказать, сэр.

— Может, и не это, но окажись мой брат на моем месте, вы бы не сильно огорчились.

Гримшо расслабился в своем кресле.

— Нет, нет, не сильно.

— Ну вот, сэр, наконец-то я услышал от вас слово правды.

Малорослый человечек пропустил колкость мимо ушей.

— Я предпочел бы видеть вас на троне святого Мартина, поскольку вижу в вас человека предвидящего. Вы приехали к нам в Аран и сразу увидели неприемлемость того, что творится здесь. Вы решили внести изменения, чтобы сделать Аран более цивилизованным. Я мог бы вам доказать, что ваша единственная ошибка заключается вот в чем: вы рассматриваете Аран и его проблемы с илбирийской точки зрения, а не с аранской.

Ваше высочество, Аран по площади в четыре раза больше Илбирии, в нем проживает еще дюжина мелких народов, каждый со своим культурным наследием и историей. В этом регионе преобладают две крупнейшие мировые религии, причем быстро распространяются аилифайэнизм и мартинизм. Здесь в год снимают два урожая, а долина Дил настолько плодородна, что способна прокормить два населения Илбирии. Климат вполне приемлем, запасы минеральных ископаемых велики, но не разработаны, а рынок дешевого труда неограничен. — Гримшо говорил об Аране со сверкающими глазами. — Там, в Илбирии, неизвестны местные проблемы и возможности. Через Аран прошли империи, соперничавшие с династиями Сипии и Фернанди, и Аран существует значительно дольше, чем даже истануанская империя Доста. Если бы Илбирия зародилась на этой территории, если бы Дилика была Л ад стоном, то Илбирия сейчас была бы самой великой империей в мире.

Тревелин нахмурился:

— Илбирийская империя и есть самая великая в мире.

— Сейчас — да, вы правы, но надолго ли? Не менее, чем Аран, богата и Северная Бренданийская Уния. Таким государством могла стать Илбирия, и вы понимаете, что вырастает соперник, который лишит Илбирию ее первенства в мире. Уния, благодаря своим природным ресурсам, быстрее освоит свои переспективы, чем Илбирия.

— Но, мистер Гримшо, Илбирии принадлежат природные ресурсы Арана.

Ноздри Гримшо немного раздулись:

— Ваше высочество, вы знаете, что это может оказаться не вечным.

— И что вы предлагаете?

— Я — ничего, ваше высочество. Я возьму на себя смелость сказать, что такой, как вы, умный человек знает, что приходит время, когда родители должны уступить место детям. Бренданийские колонии сумели восстать и потребовать от Илбирии независимости благодаря своей удаленности от доминиона, и потому что прогрессивно мыслящие люди поняли, что в тени Илбирии никогда не реализуют полностью свои возможности.

О будущем думают не только в Брендании. Например, в Аране последователи Лаамти верят в перевоплощение — это шанс повторно проживать жизнь, пока не достигнешь совершенства. Они воспринимают жизнь, как большое колесо. Может, они и правы в своем видении мира.

Тревелин оперся локтями о стол, наклонился вперед:

— У принца Лоркана в Брендании было несколько полков Гримманда, когда он начинал свой мятеж. В Аране нет таких войск для поддержания подобных действий.

— Почему? В Аране хватает личных войск. Еще есть воины Мрайлана, они не откажутся воевать за плату. Можно купить джедрозианских и гурских наемников, и даже кое-какие племена из Дрангианы.

— Но, несомненно, Илбирия или Крайина отреагируют на мятеж.

Гримшо улыбался, как лис, в уголках его губ скопилась слюна, как пена при бешенстве:

— Не думаю, если из изгнания тайно вернется в Лескар император Фернанди. Если он появится в Ферраке и устроит переворот, то оба эти государства вынуждены будут заняться им.

«Освободить Фернанди? Тогда почему не распахнуть ворота ада и выпустить легионы демонов, чтобы опустошить весь мир?»

Тревелин заставил себя выпрямиться в кресле, потому что больше всего ему хотелось наклониться вперед и дать Гримшо по шее. Нерационально, к сожалению, нельзя позволить себе этот кровожадный каприз, но желание от этого ничуть не меньше. С моральной точки зрения предложение Гримшо — то же, что дать нож маньяку-убийце и впустить его в дом, полный детей Значит, Гримшо в состоянии разработать такой план действий и предложить его как компонент плана отделения Арана от империи с Тревелином в качестве правителя, а это означает вот что.

Первое: Гримшо уверен, что Аран может существовать как совершенно самостоятельное государство в современном промышленно-развитом мире. Вспомним: Брендания сумела объявить себя независимой и сохранить эту независимость потому, что украла у Илбирии запатентованные изобретения и сдублировала их в колониях. И готовые продукты производства, которые ранее могли изготовляться только в Илбирии, теперь изготовлялись в самой Брендании. Тот мятеж был горьким уроком для Илбирии, в результате которого вывоз деталей паровых двигателей и чертежей был объявлен преступлением против нации.

Действительно, лескарцы украли эту технологию, и Фернанди на ее основе создал свою военную машину. Илбирия поделилась секретами пара со Крайиной, и те смогли противостоять Фернанди. Во время войн лескарцы предоставили Унии информацию и право прохода по своей территории в течение войны в обмен на сырье, хотя Брендания официально сохраняла нейтралитет. Но даже Фернанди, хоть он и впал в отчаяние к концу войны, не экспортировал в свои колонии технологию паровых машин и механизмов.

Гримшо уверен в том, что Аран сможет выжить, значит, знает: в Аране есть промышленность паровых машин.

Тревелин признавал, что попытки остановить распространение новых изобретений всегда обречены на неудачу. Если наступил прогресс, назад не повернешь, но если не умно использовать прогресс, можно вызвать больше неприятностей, чем если ему поставить заслон. Экономика Илбирии зависела от заводского производства, и если разрешить заводам расширять производство, оно неизбежно переместится в колонии. Рынки сбыта лопнут, вырастет безработица, а за этим несчастьем неизбежно приходит анархия.

«Нельзя такого допустить».

Второй, более тревожный вывод из предложения Гримшо: становилось ясно, как близки Гримшо и его коллеги к мятежу. Преимущество современной промышленности в том, что один завод с конвейерным производством может делать детали для сборки других двигателей и других заводов. Деньги и войска у них есть. Им нужен только вождь, и Гримшо предложил ему эту роль.

Тревелин знал, что это предложение — взять власть в Дилике — не стоит принимать за чистую монету. Он не понадобится тем, кто настолько не считается с властями Ладстона. Родной брат Гримшо — один из тех лордов, которые громче всех протестовали против его брака с Рочел, и он понимал, как эти Гримшо низко ценят лично его. Поскольку его назначение в Аран задумано как тест — сумеет ли он на самом деле управлять государством, такие, как Гримшо, сделают вывод: не сумеет. Их предложение — просто уловка, вставленная в уже готовый план, чтобы выиграть некоторое время для завершения своих истинных планов.

Тревелина не обмануло предложение. Фернанди с такой же легкостью мог хоть вернуться в Лескар, хоть появиться в Аране. Слухов о том, что их император сбежал из ссылки и стал во главе самой большой колонии Илбирии, было бы достаточно, чтобы в Лескаре вспыхнуло восстание. Если бы Фернанди возобновил контакты с правящим триумвиратом Бренданийской Унии, прежние колонии смогли бы объединиться для ведения войны, чтобы победить Илбирию и, возможно, всю Юровию.

«Ох, папа, ты не представляешь, как плохи тут дела».

Принц сложил руки:

— Вы правы, мистер Гримшо. В Дилике все видишь по-другому, не так, как из Л ад стона. Мне потребуется время, чтобы обдумать, что все это значит.

— Конечно, ваше высочество. Мне думается, что пройдет не меньше месяца, пока из Л ад стона сюда придет приказ об отзыве. До тех пор дела подождут.

— Да, я тоже так думаю, мистер Гримшо. Всего наилучшего.

Тревелин, прищурив глаза, следил, как посетитель выходит из его кабинета.

«За месяц я должен узнать, кто конкретно участвует в этом заговоре вместе с Гримшо, найти их завод и решить, есть ли какой-то способ предвосхитить их мятеж. А если не сумею… Нет, должен, просто обязан. А если нет, в мире снова вспыхнет война и прольется кровь миллионов».

Глава 39

Казармы этирайнов, илбирийский квартал, Дилика, Пьюсаран, Аран, 29 темпеста 1687

Неопрятный мальчишка потянул Робина Друри за полу его форменной куртки.

— Чего надо? — нахмурился Робин.

— Па сказал ходи. — Мальчишка указал в сторону квартала Варата. — Ходи, ходи, идти-идти.

Был вечер. Сгущались сумерки. Перед казармами собрались этирайны, зрелище вызвало у них недоуменные взгляды и смех. Тем не менее Робин опустился на корточки и положил ладони на плечи парнишки:

— Ты что говоришь? Переведи дух. Давай снова. Парнишка начал снова — погромче и помедленнее:

— Па сказать идти туда. Идти миссия, идти-идти.

— Это какой-то трюк, брат Робин. Бандиты в темных переулках тебя достанут.

— Благодарю, мистер Мак-Брайд, за совет. — Робин внимательно пригляделся к парнишке и вдруг понял, почему тот все время казался ему откуда-то знакомым. — Послушай, ты ведь Натарадж. Прислал отец Райан?

— Хандзи, хандзи. — Натарадж сделал шаг назад и потянул Робина за руку. — Идти миссия, идти-идти.

— Поберегите свои кольца, сэр, эти арашки жуть какие шустрые.

Робин взял Натараджа за руку и повернулся к говорившему этирайну.

— Мистер Мак-Брайд, я просил у вас совета?

— Нет, сэр.

— А вас учили стоять на полусогнутых при обращении к старшему по званию?

Мак-Брайд выпрямился по стойке «смирно».

— Нет, сэр, брат Друри, сэр.

— Очень хорошо. Мне кажется, вам следует доложить о своем поведении непосредственному начальству и следующие четыре часа провести, обдумывая добродетель благожелательности. А то еще есть игнатианские упражнения, которые очень помогают собраться, если вы не умеете держать себя в руках. Вы меня поняли?

— Да, сэр.

Робин перевел взгляд на крепко сложенного человека постарше, стоявшего возле Мак-Брайда:

— Коннор, собери свой отряд, кроме Мак-Брайда, и будь готов выступить. Не знаю, что за дела там происходят, в миссии доннистов, но будьте в боевой готовности. Если я не вернусь через час, сообщи капитану Хассету о моем отсутствии и веди туда «архангелов», на месте разберетесь с ситуацией. Понял?

— Да, сэр.

— Пошли, — и Робин с мальчиком двинулись в путь.

— Брат Друри!

— Что? — обернулся Робин.

— Возьми-ка. — Коннор швырнул ему катар, массивный кинжал аранского производства, которому отдавали предпочтение воины Мрайлы. — Если там заварушка, я принесу тебе меч.

— Спасибо. — Робин на лету перехватил оружие в ножнах

Когда он повернулся к своему спутнику, тот уже пересек площадь, на которой стояли бараки, и направлялся к улице Суана. Робин помчался за парнишкой, на ходу засовывая за пояс ножны. За Натараджем ему было не угнаться, но это и не надо. Он знал, где находится миссия, и в его голове уже сложился план эвакуации, если национальная нетерпимость сделает ее центром растущих народных волнений.

Он видел, до чего доводит религиозная ненависть, ведь она была главным объяснением событий в Мендхакгоне, но не думал, что такое может произойти в Дилике. После недавних волнений городских служащих у него в голове мелькнула мысль, что возмущенные аранцы могут решить сжечь миссию, но их возмущение главным образом изливалось на Министерство труда. С этими осложнениями разбирались местные полицейские, правда, всеобщее напряжение не ослабевало. Если в миссии дело обстоит плохо, то ему было понятно, почему отец Райан послал за ним, а не за полицией, — возможно, просто иметь его под рукой, чтобы контролировать территориальную полицию.

Робин почти не видел бегущего далеко впереди Натараджа, но знал короткую дорогу, которой пользовался мальчик. В переулках было довольно много народа, один раз его облаяла привязанная у двери собака, но в остальном он добрался без приключений. Короткой дорогой он вышел на улицу Марджи. Идя по ней на восток, дошел до площади, на южной стороне которой находилась миссия.

Ситуация оказалась сложной. Толпа — не менее сотни аранцев — запрудила площадь, но не приближалась к дверям миссии ближе, чем на добрый десяток ярдов. Между толпой и зданием миссии стоял отец Райан в черной рясе с наброшенными сверху зелеными ризами. Он им что-то говорил, и его слова сдерживали толпу. Натарадж стоял позади Райана, время от времени украдкой поглядывая на здание миссии.

— Я спешил изо всех сил, — Робин подбежал к священнику.

— Слава всем святым.

— Что случилось?

Низкорослый священник утер пот со лба:

— Во время службы в миссию влетел какой-то человек, потребовал, чтобы я его исповедовал. Прошу его подождать — и вижу, что он пьян. Прошу его выйти и подождать. Он вышел, но сразу же вернулся. С ним была истерика. Он вытащил нож и захватил заложника — одного добровольца. Сказал, что толпа хочет его убить.

Робин обернулся посмотреть на толпу.

— Это они загнали его в миссию?

— Преследователей было всего человек десять. Толпа собралась позже.

— А что он сделал?

— Не понять. Вот эта пара в первом ряду толпы — Чанды. Они говорят, что этот тип предложил их сыну Соулу работу в провинции. Предложил ему хороший заработок — известно, что их сын очень толковый парень и руки у него хорошие. Неделю назад он уехал, а вчера семье сообщили, что парень убит. Им заплатили за эту смерть, но никто не объясняет, что произошло. Я пытался уговорить этого человека, Веннер его зовут, рассказать им, что там произошло. Он не хочет, боится, что они его растерзают. Я все же заставил его выпустить из здания всех прихожан, кроме заложника. Но, боюсь, мне его не выставить на улицу. Он хочет сначала исповедаться, потом уйдет. Чувствует себя очень виноватым — видно, знает что-то ужасное. Я ему сказал, что пока у него в руке оружие, я его исповедовать не могу. Я подумал, что ты мог бы, ведь ты жрец Волка и все такое.

Этирайн нахмурился.

— Ты ведь должен знать: военная ветвь мартинистского духовенства может совершать только два таинства: крещение и соборование.

— Ну, я это знаю, но Веннер-то не знает.

Робин вытащид катар из-за пояса и передал его Натараджу.

— Держи его так же крепко, как ты сохранял статуэтку Девинатаки.

— Ханджи, иди.

— Молись за меня, отец, — Робин взъерошил черные волосы мальчика.

— Иди с Богом, брат Робин.

Этирайн медленно легким шагом подошел к высокой входной арке на фасаде миссии. Одна створка дверей была приоткрыта на два фута. По обе стороны были окна с витражами, и через них Робин смог увидеть, что происходит, и тогда только засунул голову в дверной пролет.

Робин произнес короткую молитву и заговор на куртку — такой же, какой применяют к боевому снаряжению: лучше все-таки защититься.

«Святой Мартин, не оставь меня».

Сделав глубокий вдох, он проскользнул в дверь и оказался внутри.

Убранство миссии было очень простым. В центре огромной комнаты деревянные скамьи располагались так, что создавался интерьер небольшого храма. В каждом приделе стояло много низких кушеток, столы и стулья. У задней стены возвышался деревянный алтарь, перед ним — небольшая золотая дарохранительница.

В глаза сразу бросалась деревянная статуя Айлифа, висевшая над алтарем, вырезанная из местной породы дерева. Она изображала человека со спокойным выражением любви на лице. На груди и раскинутых руках были стигматы — следы того, как его ложный ученик Немикус Предатель пронзил мечом скрещенные руки Айлифа и его сердце.

Точеные черты спокойного лица Айлифа особенно оттеняли панику на потном лице человека, скорчившегося в тени алтаря. Узкое лицо Веннера и его макушка были покрыты одинаковой щетиной, в глубоко посаженных карих глазах застыл страх. Роста он был среднего, фигура хрупкая, как древко кнута, откуда только взялась сила, с которой он удерживал заложника. Его лицо, обычно, очевидно, серое, оживлял только румянец на щеках — результат недавно выпитого алкоголя.

Левой рукой он держал за талию молодую женщину в платье и белом переднике, какие носят добровольцы. Лицо ее было в тени и скрыто черными волосами, но Робин не сомневался, что на нем написан смертельный испуг.

«Спасибо, хоть не плачет, уже хорошо. У нее, видно, есть закалка».

Веннер поднял правую руку, в которой было оружие, показывая его Робину, и снова прижал нож к бледному горлу женщины.

— Стой, где стоишь.

Робин широко развел руками:

— Мир тебе, сын мой. За мной послал отец Райан. Я прибыл, чтобы выслушать твою исповедь.

— Ну да, мою исповедь, — человек облизал толстые губы.

Этирайн с улыбкой сделал шаг вперед.

— Если хочешь, можешь говорить тише, сын мой. Господь тебя услышит. Зачем волновать тех, кто там на улице.

— Верно, тех на улице.

— Не пожелаешь ли присесть? — Робин указал на первую скамью в ряду, ближайшем к человеку. — И тебе, и твоей спутнице будет удобнее.

Веннер опустил левую руку и ухватил добровольца за завязки передника:

— Идите, мисс, к скамье, как велит добрый священник. — Но нож так и не отвел от ее горла, пока поднимался на ноги и тащил ее за собой.

Женщина встала, волосы рассыпались по плечам. Она была бледной, ее ореховые глаза расширились от страха, но Робин Друри узнал ее сразу.

«Что тут делает Аманда Гримшо?»

Робин с трудом удержался, чтобы не броситься к ней.

— Делайте то, что он сказал, мисс, и все будет хорошо.

— Д-да, с-сэр.

Робин глядел, как Веннер вместе с Амандой передвигаются к скамье, и мысль его заметалась, он начал оценивать ситуацию с тактической точки зрения. Нож у этого типа был с одной режущей кромкой, со скошенным лезвием. Если держать оружие тупой стороной вниз параллельно полу, то находящиеся сверху обе стороны лезвия для глаза как бы расширяются и резко опускаются. Между ними острый край изгибается на кончике под прямым углом, этим углом сгиба Веннер касался Аманды. Ее горло защищал только потертый воротник, иначе оно уже было бы все в кровоточащих мелких порезах.

Сам Веннер оказался не таким пьяным, как предполагал отец Райан. Двигался он довольно медленно, но был настороже и слова произносил вполне отчетливо. Робин решил, что страх толпы повлиял на его поведение, поэтому отцу Райану и показалось, что он не контролирует себя. За время, проведенное у алтаря в размышлениях о том, что его ждет, Веннер протрезвел.

Оба они сели на скамью, и Робин обошел скамью с торца.

— Все же вам надо отложить нож. Исповедь выслушивается при отсутствии орудия насилия.

— Будем считать это боевой обстановкой. В ней ведь допускаются исключения, верно?

— Верно, допускаются. — Робин опустил голову. — Помолимся. Во имя Отца и Сына и Святого Волка… — Произнося эти слова, он сначала правую руку повернул ладонью кверху, потом левую, и в конце ритуала обе ладони прижал к сердцу. Он надеялся, что Веннер будет повторять его движения и хоть на секунду уберет нож от горла Аманды.

На ту секунду, в которую Робин сможет действовать. Веннер перевернул нож и тупой стороной лезвия легонько постучал по подбородку Аманды:

— Вам, мисс, придется делать все движения за меня. Аманда повиновалась, но у нее дрожали руки.

— Прошу, повторяйте за мной. Боже всемилостивый, я грешник. От рождения запятнанный грехом, который вошел в мир в Урджарде, я могу получить прощение Твое по ходатайству Твоих священников. Ныне я исповедуюсь в своих грехах, отрекаюсь от своих проступков и обещаю жить так, как Твой сын, Господь наш Айлиф, заповедовал. Даруй мне силы. Да будет воля Твоя.

Оба — Веннер и Аманда — повторили молитву, хотя она — почти все время с закрытыми глазами. Робин посмотрел на торец скамьи.

— Мне сесть можно?

Веннер насупился, потом кивнул.

Робин сел лицом к алтарю, между ним и теми двумя было расстояние в рост человека. Потом он повернулся налево — лицом к ним. При этом он наполовину уменьшил разделяющее их расстояние. Если бы они наклонились друг к другу, то смогли бы дотронуться друг до друга руками. Но нож в руках Веннера не оставлял надежды.

Жрец Волка медленно улыбнулся.

— Прошу тебя, сын мой, облегчи свою душу. Что произошло, почему те люди так обозлены?

Веннер взглянул на дверь.

— Я там пропустил пинту-другую с ребятами, и тут меня увидел какой-то арашка и кинулся спрашивать насчет того парня, который умер, ну, которому я предложил работу. Он представил дело так, будто это по моей вине, а это не по моей.

— Успокойтесь. — Робин секунду помолчал, мысленно измеряя расстояние между собой и ножом. У него явно был бы шанс схватить нож, если бы Веннер позволил Аманде выпрямиться, но тот был бдителен, подтащил ее назад, ближе к себе. Если бы Робин вскочил и кинулся за ножом, ему пришлось бы перегнуться через Аманду. — Но вы знаете, как умер этот парень?

— Ну, я ведь сам там был.

— Вот поэтому вы и чувствуете какую-то вину, заслуженную или нет, потому что были там. Вы его привезли туда, где он погиб, но ведь на смерть не толкали. Если бы могли, то спасли бы его, верно?

— Конечно. Я был по другую сторону, работал с рычагами, чтобы это передвинуть, и тут его раздавило.

— Что его раздавило? — поднял брови Робин.

— Оно такое… — Человек стал запинаться. — Оно было тяжелое, святой отец. Только Господь знает, что это было такое, правда?

— Конечно, сын мой. — Робин наклонился вперед и заговорил тихо. — Я готов освободить вас от грехов, но вначале вы должны отпустить эту женщину. Вы причиняете ей боль, этого мы не можем допустить.

— Ладно.

Не успел еще Веннер отнять нож от горла Аманды, как настежь распахнулись двери в миссию. В помещение ворвались двое в черных куртках, брюках галифе цвета хаки и черных сапогах — форма частной милиции фирмы «Торговля Гримшо». В руках у них были луки наизготовку. Веннер резким движением встал и приставил нож к животу Аманды:

— Убирайтесь.

— Мисс Гримшо! — закричал один из ворвавшихся. Веннер посмотрел на Аманду:

— Вы — Гримшо? Она кивнула.

Веннер перевел взгляд на Робина, и священник увидел по его глазам, что он потерял всякую надежду.

— За мной пришли от Гримшо. Это конец, так ведь?

— Отойди от нее, Кобб Веннер, или мы будем стрелять.

— ~ Молитесь за меня, святой отец, теперь мне дорога в ад.

Сделав глубокий вдох и одновременно бормоча молитву, Робин сорвался со скамьи и прыжком бросился на Веннера и Аманду. Плечом ударил ее по коленкам и схватил в горсть юбку. Пока они падали все вместе, Веннер высоко занес нож и опустил его, целясь в живот Аманды. При ударе о пол он выпустил Аманду и откатился, оказавшись слева от Робина.

Робин оттолкнул Аманду назад, за себя, и кинулся на Веннера. Тот дважды замахивался ножом на Робина. Робин поднырнул под первый удар, а второй парировал левым предплечьем. Нож разрезал его куртку и ощутимо царапнул тело, но все же правый кулак Робина описал круг в воздухе, и от удара в диафрагму Веннер сложился пополам.

Держась за живот, Веннер откатился назад и выронил нож. Левой рукой Робин сгреб нож, а правую руку вытянул вперед.

— Все, Веннер. Больше умирать никому не придется. Человек с багровым лицом выпрямился, стараясь вдохнуть поглубже. И начал было кивать, но тут две стрелы пронзили его тело, одна вошла сквозь правую руку в живот, другая попала в шею, и кровь залила плечи человека и стену позади него. Даже не булькнув, Веннер отлетел назад и задергался в конвульсиях, дернулся в последний раз и стал неподвижным.

Оба представителя милиции перезарядили луки и только тогда приблизились к телу. Робин отвернулся от них, опустился на колени возле Аманды.

— Вы ранены, мисс Гримшо?

— Он меня хотел убить! — Она прижимала руки к животу.

— Да нет, Аманда, поверьте, он просто был не в себе.

— Нет, — дрожала она, — он хотел меня убить, и вы не могли его остановить. Но его нож меня даже не оцарапал. Как так вышло? Чудо, что ли?

Робин, морщась, зажимал правой кистью разрез на левом предплечье.

— Не совсем чудо. Я не мог вырвать у него нож, так что я схватил вас за юбку и заговорил ваше платье, оно сработало, как самодельные доспехи. По моей руке видно, что если бы он действительно задумал нанести серьезный удар, ему не удалось бы, но он и не собирался вас порезать. Предполагаю, что вашего отца больше огорчило бы, если бы вас ранили, чем узнать о каком-то злобном выпаде против вас.

Один милиционер подошел к Робину, грубо схватил его за плечо и попытался поднять с пола:

— Что он тебе рассказал? Робин не поднимался с колен:

— Что бы он ни говорил, это была исповедь. — Он посмотрел на Аманду. — Даже мисс Гримшо должна молчать о том, что услышала, иначе ей грозит отлучение от церкви.

Милиционер нахмурился:

— Ну-ка, иди и скажи это мистеру Гримшо. — Он махнул луком на Робина и повернул голову к двери.

Аманда встала с пола и развязывала передник.

— Он никуда не пойдет, мистер… Как ваше имя? Милиционер сделал полшага назад:

— Элгар, мисс.

— Мистер Элгар, Робин не пойдет никуда, пока я не отведу его к врачу и не заставлю наложить шов ему на руку. — Она обмотала руку Робина передником и плотно обвязала ее тесемками. — Вы идите с докладом к моему отцу, отчитайтесь, что вы сделали. Если отец решит сам поговорить со мной, он знает, где я живу. А я — свидетель необязательного убийства мистера Веннера. Вы хотите, чтобы я обсуждала с отцом, что тут произошло?

Робин медленно поднялся с колен:

— Но когда вы прибыли сюда, вы ведь не знали, что тут находится мисс Гримшо, может, не следует упоминать вообще об ее присутствии?

Элгар, немного подумав, согласился.

— Тогда она все равно ничего ему не сможет рассказать.

— Вот именно. — Робин посмотрел на дверь. — Там ваши люди удерживают толпу?

— Да, сэр.

— Почему бы вам не вынести тело Веннера? Пусть все знают, что дело закончено. А мы выйдем через домик священника, и никому не надо знать, что тут была мисс Гримшо.

Элгар и с этим согласился. Робин повел Аманду мимо алтаря через дверь в комнатку, выполнявшую роль ризницы. С другой стороны из нее был выход в домик священника.

— Мы тут в безопасности, пока все не разойдутся. Аманда сердито хмурилась:

— Я от души желала бы рассказать папе про все. Этот человек не должен был умереть.

— На вашем месте я помолчал бы.

— Почему это?

— Мы с вашим отцом повздорили в башне.

— Башня… — Аманда опустила глаза. — Отец был вне себя от ярости. Я хотела сказать вам, как я вами горжусь, но он мне запретил с вами видеться и писать вам.

— И вы решили прийти добровольцем в миссию в надежде, что я забреду сюда?

— Да, надеялась. — Она, улыбаясь, погладила его по щеке. — Но я тут давно работаю добровольцем. Больше года. С тех пор, как узнала, что происходит в отцовской башне.

— А расскажете отцу про сегодняшнее — он вам и сюда запретит ходить. — Робин нахмурился. — И, по-моему, у этих людей не было выхода: им надо было его убить.

— Почему?

— Вы были его заложницей. Вы были в опасности, и без меня вы бы погибли. Если бы он остался жив, ваш отец узнал бы, что они явились очень поздно. Ваш отец имеет привычку расточать жуткие угрозы, и его люди, очевидно, верят всем его словам.

— То есть они убили его из страха перед отцом?

— Видно, им казалось, что они вас защищают. Веннер был опасен, и моя рана — этому достаточно убедительное доказательство, видите, весь рукав и ваш передник в крови.

Аманда отвернулась к церкви:

— Первый раз в жизни увидела, как умирает человек.

— Зрелише не из приятных.

— Надеюсь. — Аманда вздрогнула и посмотрела на него. — Попозже я помолюсь за Веннера, но сейчас надо пойти к врачу.

— Прошу вас, давайте уйдем отсюда. — Робин запихнул за пояс окровавленный нож и двинулся за Амандой прочь из домика священника.

«Чем дольше мы торчим здесь, тем больше мне кажется, что Элгар с другом с самого начала собирались прикончить Веннера. Спрашивали меня, о чем он говорил, значит, Веннер знал что-то, что Гримшо желает скрыть. Что за секрет такой, из-за которого уже умерли двое? Боюсь, не окажутся ли они первыми из длинной череды».

Глава 40

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, 29 темпеста 1687

Василий Арзлов отрицательно качал головой, хотя знал, что пленник этого не видит. Они не встречались двенадцать лет, но Василий сразу узнал Малачи Кидда. Между глазами у него был шрам, но изящество и благородство жреца Волка никуда не делись. Именно из-за этих его характерных черт Василий в свое время и понял, что Кролику никогда не завоевать сердца тасоты Наталии, пока он не найдет способа избавиться от такого соперника.

— Капитан… да нет, вы теперь полковник, да? Это равноценно полковнику у нас, насколько я помню. Какая ирония судьбы, что мы с вами снова встретились после всех этих лет, и именно тут, во Взорине, да?

Кидд погремел цепями, которыми были связаны его руки за спиной.

— Никогда бы не подумал, что вы, князь Арзлов, сочтете необходимым связывать слепого.

— Слишком уважаю ваши таланты, полковник.

— Разве я для вас представляю угрозу? — Кидд отрицательно покачал головой, его седые волосы рассыпались по голым плечам. — Помнится, мы с вами не особенно дружили, но врагами-то не были.

— Я тоже все помню. Но поймите неловкость моего положения: отношения между нашими государствами сейчас стали напряженными. Что делать с вами — для меня просто проблема. Помню, вы тогда были очень способным стратегом. Вряд ли из-за отсутствия зрения атрофировались эти способности. — Василий мерил шагами небольшую камеру, заполняя ее скрипучим звуком своих шагов. — Мои люди оказались в Дрангиане, преследуя гелансаджарцев после их набега на Взорин, и вот они находят вас — совершенно одного, без какого-либо имущества, в наручах, которые не снимаются с рук… Вы ведь тоже не можете их снять? По моим последним сведениям, вы живете в Сандвике, и вот мы находим вас в Дрангиане. Можете объяснить?

— С удовольствием, но вы ведь не поверите.

— Малачи, что вы говорите? Жрецы Волка всегда славились своей честностью. Ну прошу вас, объясните, как вы оказались в Дрангиане.

— Мне было видение, призвавшее меня в путь.

— И выводок ангелов доставил вас в Истану?

— Угадали, я добрался именно воздушным путем, только та команда состояла отнюдь не из ангелов.

— Малачи, вы меня разочаровали. Но не это главное. Вы разочаровали Себсая, — и он махнул рукой в сторону палача. Тот раздувал мехи своего очага, в котором пылал уголь. — Он, конечно, из местных, не крайинец, но очень искусен в добывании истины. Сегодня ему захотелось поработать с раскаленным железом, поскольку мне срочно понадобилась информация от вас. В сущности, с ним можно поладить, но только при условии, что вы готовы сотрудничать.

Кидд повернулся лицом к жаровне, на которой уже светились тусклым оранжевым светом раскаленные железные орудия пытки.

— Будете меня поджаривать?

— Хороший способ вырывать ногти и зубы, но многие клиенты пугаются вида раскаленного металла. Вам, как человеку слепому, это зрелище не грозит. Вы только услышите шипение и почувствуете горелый запах тела. Это способ эффективный. — Арзлов начал грызть ногти. — Итак, почему вы оказались в Дрангиане?

— Напрасно вы это делаете, князь Арзлов.

— Малачи, предоставьте выбор мне. Почему вы уехали из Сандвика?

— Мне было видение Доста. Я послан спасти его.

— Дост — это сказка.

— Если Дост — сказка, тогда я — не тут, а дома в Сандвике, и мне снится долгий кошмар.

Арзлов засмеялся:

— Может, я и не прав, друг мой Малачи. Я вас до сих пор считал человеком военным, а не каким-то священником, способным всерьез говорить о демоне в человеческом облике. Спасти душу Доста не значит нейтрализовать его. Вы, илбирийцы, просто дураки, и мне надо знать, до какой степени. Но для этого мне надо выяснить все, что знаете вы. — Василий кивнул Себсаю — знак, чтобы тот снял с жаровни раскаленное красное железо. — Вам будет больно сейчас, Малачи, как никогда, но вы можете сами окончить ваши мучения. Как говорится в Писании, «правда освободит вас».

— Я это буду помнить.

— Еще бы вам не помнить! И не один раз вспомните, пока не закончится ваше время здесь.

Глава 41

Дейи Марейир, Гелансаджар, 29 теипеста 1687

Пещерка, которую отвели Урии, была очень небольшой. Вся его жилплощадь составляла половинку сложенного одеяла, которое лежало в дверях каморки, на неровном комковатом полу. На полке Урии дозволялось держать подушку, керамическую плошку и кувшинчик.

И в остальном убранство комнаты было не сильно роскошным. В дальнем углу ковер и гора подушек — там спала Турикана. Над ее ложем на стене висели два скрещенных шамшира. На низком столике рядом с ложем, прямо напротив входа, — масляная лампа, неверный свет которой сопровождался черным дымом, выходившим через трещину в потолке. Возле стола — закрытый сундук, видимо, решил Урия, в нем одежда Туриканы.

Войдя в комнату, она улыбнулась:

— Твое место, устраивает? — По-илбирийски она говорила с запинками, в акценте слышались отзвуки и крайинского, и араланского языков. — Хорошо, да?

Урия кивнул и потыкался по углам в поисках места поудобнее, где бы сесть.

— Устраивает, — медленно проговорил он.

— Устраивает. — Повернувшись спиной к нему, Турикана сняла капюшон и вуаль, встряхнула головой, и ее темные каштановые волосы рассыпались, покрыв спину до середины. Медленно она обернулась к нему, задумчиво сведя темные брови. Кожа вокруг глаз и на скулах у нее была синеватая, в сочетании с зелено-золотистыми глазами это придавало ей экзотический вид. Прямой нос был несколько больше, чем нужно, чтобы его считать красивым, но он делал выразительнее лицо, не отмеченное ни возрастом, ни жизненным опытом. Рот — не капризно маленький, не слишком широкий — с полными губами. У нее был сильный подбородок и твердая линия челюсти, но это не лишало ее женственности.

Она рассматривала его, чуть-чуть улыбаясь, потом перевела взгляд на дверь, и улыбка стала широкой.

В дверях стоял Дост. Кивнув ей, он обратился в Урии:

— Прошу простить за такие бытовые условия. У нас тут тесновато, уж не говоря о скудости скарба. Мы кочевники, всегда готовы отправиться в путь.

Урия пожал плечами:

— На «Горностае» у меня была полка еще меньше. Дост на минуту обалдел:

— Ты приехал сюда на горностае?

— Нет, нет, — расхохотался Урия. — Так воздушный корабль называется. Я на нем прилетел в Дилику и оттуда в Тандрагон.

— Долго добирался?

— Около месяца.

Дост медленно наклонил голову:

— Валентин говорит, что в Крайние тоже есть воздушные корабли. Чьи более мощные?

Илбириец заулыбался, почувствовав прилив гордости:

— Самые большие в мире воздушные корабли, конечно, в Илбирии, но наши враги говорят, что они зато удобны в качестве целей — очень крупные. У Унии Северной Брендании есть «сталкеры» — это такие воздушные корабли, которые летят низко над землей. На них все пушки поставлены так, чтобы стрелять вверх, через трюм воздушного корабля. Благодаря таким кораблям, бренданийцы смогли сбросить власть Илбирии и завоевали независимость. В Крайние много судов, в основном среднего масштаба, и почти у всех других наций тоже. Но ни у кого нет такого воздушного флота, как у нас.

— Ты не понимаешь, что для благочестивого атараксианина твои воздушные корабли — это огромные летающие дворцы зла?

— Из-за их отношения к нашей магии?

— Вот именно из-за этого.

— Какая разница, что атараксиане думают о западной магии, — пожал плечами Урия. — Ведь собственной магией они продают души дьяволу.

Дост улыбнулся:

— Смотри, как интересно: каждая сторона обвиняет другую в одном и том же.

— Но прав может быть только один.

— Так ли это?

На долю секунды Урии показалось, что Дост заговорил голосом Кидда.

— Атаракс — ложный бог. Он — один из демонов, которыми управляет шайтан. Его изгнали с Небес за то, что восстал против Бога. Атараксианская магия действует на людей, значит, она есть зло.

— А разве Айлиф исцелял не магическим путем?

— Он был Сыном Бога. Он сам был Богом.

— Значит, Ему разрешается делать то, что в исполнении других считается злом.

«Губы Доста шевелятся, но звучат речи Кидда».

— Да, потому что Айлиф не нес зла в сердце. Его поступки были альтруистичны. Атараксианская магия — частичное зло, поскольку она пародирует чудеса Айлифа с целью запутать людей, чтобы они забыли истинного Господа. Потом, многие чудеса Айлифа достигаются при помощи предметов. Вот на Своем последнем ужине со Своими учениками Он научил их заклинать хлеб и вино и создавать мощные предметы, при помощи которых можно продемонстрировать Его любовь ко всем.

Металлические черты лица Доста расплылись в улыбке:

— Ты хорошо заучил догмы, Урия. Может быть, позже, когда будем говорить о теологии мартинизма, ты мне расскажешь, что думаешь ты сам, а не что другие хотят, чтобы ты думал. Сейчас у меня много дел Оставлю тебе вот что. — Он вытянул правую руку, ладонью вниз, и из нее вырос золотой шарик размером с небольшое яблоко. Шарик отделился от руки Доста и упал.

Урия поймал шарик и удивился: он оказался очень легким, хоть и из золота. Но важнее было другое: от тяжести падения часть шарика разжижилась и стала протекать сквозь пальцы Урии. Струйки золота повисли между его пальцами, как оплывающий воск на стенках свечи, потом они втянулись назад, в немного сплющившийся шарик, и он снова стал идеальной сферой.

— Это что? — илбириец ошарашенно смотрел на Доста:

Дост отрицательно покачал головой:.

— В твоем языке для этого нет названия. Я мог бы рассказать о его природе, но лучше ты сам поманипулируй с ним некоторое время и поизучай его, а потом расскажешь мне, что узнаешь. Играй с ним. Займись, раскрой его секреты.

Урия перекидывал жидкий металл из одной руки в другую:

— А если я его сломаю?

— Он не сломается. — Дост повернулся и пошел, но вдруг остановился. — Даже лучше сказать так: если ты сумеешь его сломать, ты станешь самым опасным из всех живущих на земле людей.

Глава 42

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 30 темпеста 1687

Робин Друри вошел в кабинет Тревелина и отдал честь принцу и капитану Хассету:

— Прибыл по вызову, ваше высочество.

Тревелин ответил на приветствие и жестом предложил Робину занять пустое кресло возле круглого столика:

— Прошу, брат Робин, садитесь. Чаю не хотите?

— Нет, сэр, спасибо. — Робин подошел к предложенному ему креслу, но сел не раньше, чем заняли свои места принц и капитан Хассет. Хотя и оба начальника, и сам Робин были одеты достаточно просто — в повседневные одежды, Робин чувствовал себя как будто раздетым. Чтобы удобнее перевязать левую руку, ему пришлось закатать рукав до локтя. Самое обычное дело с практической точки зрения, но ему казалось, что в этом какое-то неуважение к начальству.

Принц обменялся взглядами с капитаном Хассетом.

— Мы с Лонаном обсуждали некий важный вопрос, и в связи с ним всплыло ваше имя. Он мне рассказал, что вы встречались с Эрвином Гримшо.

— Встречался, ваше высочество.

— Прошу вас, изложите мне ваше мнение об этом человеке.

Робин нахмурился:

— Я встретился с его дочерью Амандой на приеме в честь барона Фиске. Нас познакомил брат Деннис Чилтон. Позже я там же познакомился с ее отцом, и он пригласил меня в свой дом на обед.

— Вы приняли приглашение? — Тревелин внимательно следил за ним.

— Да, сэр. Я был у него на обеде двадцатого темпеста. В доме было шестнадцать гостей. Если обслуживание в доме и прием гостей считать характеристикой, то мистер Гримшо был на высоте.

Принц взял чашку с блюдца и держал ее в руке:

— У меня такое впечатление, брат Робин, что вы не хотите сказать мне своего мнения. Можете быть со мной вполне откровенны.

— Да, сэр, понял. — Робин рассматривал свои руки. — Видите ли, ваше высочество, его дочь мне показалась девушкой умной, и я боюсь, что любое слово против ее отца может косвенно отразиться на ней. Я в курсе, что она знает о кое-каких его делах, она предпринимает шаги, чтобы смягчить дурные результаты, но боюсь, она не полностью осведомлена о его деятельности.

— Учел ваше предостережение, брат Робин, и запомню его. — Принц снова взглянул на капитана Хассета. — Лонан рассказал мне, что ваш обед в усадьбе Гонтлан закончился какой-то неприятностью. Что там произошло?

— Два обстоятельства, ваше высочество. После обеда все мужчины поднялись в башню, где им предложили бренди и сигары. Разговор шел о будущем Арана. Они отметили, что я возглавляю самую мощную ударную силу в Аране и заявили, что желают выразить мне свою благодарность за победу под Мендхакгоном, но у меня создалось такое впечатление, что они намекали на будущую благодарность, если я стану их человеком. Никаких предложений не делалось, но было несомненно, что если я буду действовать в их интересах, то благодарность не задержится.

— Какого рода благодарность? Робин поколебался, потом продолжал:

— Это уже второе обстоятельство, ваше высочество. В этой башне Гримшо содержит целую толпу наложниц. Они привезены со всего Арана и даже из Гелансаджара. В качестве благодарности за Мендхакгон они предложили мне право первому выбрать себе одну из них — а захочу, то и не одну, — для вечернего развлечения.

— Предложили вам услуги наложниц? — Треве-лин так удивился, что даже поставил чашку на столик. — У Гримшо совсем нет совести?

— Власть, ваше высочество. Он их содержит, потому что имеет возможность.

— Да, — покачал головой Хассет, — я вижу, распад далеко зашел в усадьбе Гонтлан.

— Но Аманда тут ни при чем, — хмурился Робин. — Когда она узнала про башню отца, она стала работать добровольцем в миссии доннистов в квартале Варата. — Ему пришлось продемонстрировать руку. — Аманду захватил в заложники человек, работающий на ее отца. Я попытался уговорить его, чтобы он сдался властям, но не получилось. Два человека из частной милиции Гримшо застрелили его.

Тревелин встал из-за чайного столика и подошел к своему рабочему столу. Вытащил из ящика деревянную коробочку, сделанную из грецкого ореха, вернулся с ней к чайному столику. Поставил ее на столик, открыл. Внутри, на красном вельвете, лежало золотое кольцо с большим рубином. Принц надел кольцо и протянул руку, показывая его Робину:

— Знаете, что это?

— Кольцо кардинала, — кивнул этирайн.

— Правы. Знаете, почему оно у меня? Робин минуту подумал:

— Помнится, кадет Смит мне как-то рассказывал, что ваша церковная обязанность — служить кардиналом — защитником империи.

— И опять вы правы. Когда я надеваю это кольцо, я к своей гражданской власти генерал-губернатора добавляю привилегии и обязанности церкви. Я вам обоим доверяю безоговорочно, поэтому вы должны поклясться перед Господом на этом кольце, что вы не расскажете ничего из того, что я вам сейчас доверю, — никому, кроме моего отца или его преемника, и то только после и по причине моей смерти.

И принц положил на стол руку с кольцом. Робин испугался: что может быть таким опасным и деликатным, если требуется приносить клятву о молчании? Но он, не раздумывая, накрыл своей рукой руку принца.

— Перед Господом клянусь на кольце кардинала, что не расскажу ничего из того, что услышу сейчас, за исключением короля или его преемника, и только после или по причине смерти принца Тревелина.

Такую же клятву произнес Хассет.

— Что произошло, ваше высочество?

Тревелин откинулся на спинку кресла и как будто сразу очень постарел.

— Вчера мистер Гримшо пришел ко мне и предложил сделать Аран королевством во главе со мной. Он сказал, что эта страна сможет соперничать с Бренданией, и предложил, как это сделать: вернуть Фернанди из изгнания на острове Злора в Лескар и таким образом отвлечь внимание Илбирии и Крайины, а тем временем Аран восстанет, и ситуация разрешится сама собой.

— Фернанди? — Робин широко раскрыл глаза.

— Да, императора Лескара. — Тревелин развел руками. — Я знаю, это предложение нельзя принимать всерьез, и подозреваю, что их истинный план заключается вот в чем: вместо меня поставить у власти Фернанди. Лично я полагаю, что Гримшо сильно ошибается, думая, что сможет держать Фернанди в узде, но абсолютно уверен, что Фернанди наобещает Гримшо что угодно за помощь в побеге из ссылки.

Этирайн медленно кивнул:

— Год назад в Сандвике прошел слух, что Фернанди предлагал вашему высочеству вступить в брак с его дочерью Лисеттой в обмен на свою свободу.

Принц вздохнул:

— В этом есть доля правды, но предметом ее страсти оказался не я, а мой брат, и я это предложение отверг. Когда этот путь бегства оказался для него закрыт, Фернанди стал подыскивать альтернативные решения. — Тревелин наклонился к столу. — Даже если Фернанди окажется у власти здесь, в Дилике, Аран от этого не станет самостоятельным, вот ведь в чем проблема. Независимому Арану нужна современная промышленность, если он хочет выжить в этом мире. Конечно, в этих землях полно водных путей, на них можно построить предприятия, работающие на гидроэнергии, но потребуются настоящие заводы с паровыми двигателями, чтобы самим производить сталь и другие продукты современной цивилизации. Раз Гримшо заявил, что Аран может добиться самостоятельности, значит, я допускаю, в Аране уже есть один-два паровых двигателя. Может, где-то уже есть пара действующих заводов. Капитан Хассет нахмурился:

— Значит, надо эти заводы обнаружить и уничтожить. Решение, конечно, временное — раз уж ввезли один двигатель, ввезут и еще, но это им дорого обойдется. А без заводов и двигателей Арану никогда не стать независимым.

Принц согласился:.

— Я, честно говоря, предложил бы вам, мистер Друри, возобновить знакомство с мистером Гримшо и завоевать его доверие. Не сразу, конечно, но нам надо знать… Вы почему смеетесь?

— Простите, ваше высочество, извините. — Робин поднял руки кверху. — Сомневаюсь, что Гримшо когда-либо доверится мне…

— Проклятье!

— …но такие заводы, о которых вы сказали, найти проще, чем вы думаете.

— Вот как?

Этирайн смотрел на капитана Хассета:

— Помните сержанта Коннора из моего подразделения?

— Немолодой такой, крупный?

— Да, сэр. Коннор умеет изучать противника. И если кого-то считает врагом, то тут же начинает его изучать. И человека, и его оружие. За то недолгое время, что мы находимся тут, он собрал такую коллекцию оружия, что ее можно назвать замечательной.

Хассет улыбнулся:

— Если не ошибаюсь, большая часть этой коллекции — из Мендхакгона.

— Да, вы точно заметили, сэр, и в этом наша удача. — Робин снова поднял правую руку, демонстрируя ее. — Вчера наемник Гримшо, Кобб Веннер, ударил меня неизвестным ножом. Я показал нож Коннору, и он сказал, что это кукри, такими пользуются гуры. Он показал мне такие же в своей коллекции и все рассказал мне про эти ножи. Он собрал их во время нашей вылазки против гурских бандитов.Оказывается, гуры очень много внимания уделяют своим ножам, вырезают на них печатки со своими датой и местом рождения. Примерно так же, как в каждой рыболовецкой деревне Кулордейна: на свитерах своих рыбаков вывязывают особый местный узор, и всегда известно, куда возвращать тела утонувших для похорон. Узор на кукри тоже позволяет вернуть его на место изготовления, если владелец умер, и кукри переплавят в новый нож. Гуры считаются самыми жестокими бойцами в Истану: Дост завоевал их последними, и они первыми отвоевали свою независимость, так что их ножи высоко ценятся.

Принц кивнул:

— Да, они нам доставили много хлопот, пока мы их покорили. По поверью, при расплавлении ножа убивают дух его владельца.

— Да, сэр. Коннор говорит, что кукри из Мендхакгона именно такие, каким меня вчера порезали. И что главное — он сделан из очень хорошей стали, лучшей, чем местная аранская. — Робин улыбнулся. — Поскольку гуры — известные знатоки обработки металлов, я не придал особого значения качеству стали, но вы заговорили о заводах, и меня смущает совпадение.

Этот Веннер нанимал аранцев работать за пределами Дилики на работы, которые хотели сохранить в секрете он и фирма «Торговля Гримшо». Вот я и думаю — не мог ли он прихватить нож на таком заводе. — Робин пристроил раненую руку на груди. — У принца Аграшо дворец в Куланге. Все знают, что он спит и видит, как вернуть гуров на тропу войны. Могу поспорить, что Гримшо платит им за сотрудничество, дает заказы на оружие. Если в поддержку Гримшо выступит армия гуров, даже Фернанди дважды подумает, стоит ли предавать этого человека.

— Гримшо проговорился, упомянул при мне наемников-гуров, но я как-то сразу не понял смысла этой оговорки. — Тревелин глубоко задумался. — Одно дело — подозревать о существовании заводов, другое — твердо знать, что они существуют и производят оружие. Пойди найди их в Дугаре.

— В чем проблема, сэр? Я ведь говорил — гуры пишут дату выпуска на изготовляемые ими ножи. — Робин сиял. — Надо только прочитать, что написано на ноже, которым меня ранили, тогда «Сант-Майкл» с гарантией отправит этот завод туда же, где уже находится Веннер.

Глава 43

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Крайина, 30 темпеста 1687

Василий Арзлов недовольно сдвинул брови:

— Григорий, я просто так не могу добавить к твоим силам два моих уланских полка и взоринских драгун. Закон обязывает меня побеспокоиться об охране Взорина. Если Хает рискнул напасть, когда в городе были твои гусары, то без тебя Взорин станет намного беззащитнее.

Взгляд ореховых глаз Григория был жестким:

— А без них я не смогу взять Гелор достаточно быстро. Сейчас главное для нас — скорость.

— Согласен, но оборона Взорина не менее важна. Кому нужен будет Гелор, если Хает перейдет границу и от Взорина оставит один пепел? Твой подвиг уже не будет выглядеть таким доблестным, и ты не получишь тогда звание Героя Империи. Мы оба станем посмешищем и до конца своих дней будем замерзать на Мурамищине.

Гусар глубоко вздохнул и неохотно согласился:

— Когда «Зарницкий» вернулся, о банде Хаста ничего не докладывали?

— Нет. Хасты подевались неизвестно куда.

— По последним данным, они в Дрангиане. Как они могут оттуда угрожать Взорину? — Кролик нахмурился. — Знаешь, Василий, не ждал я от тебя такого.

Князь не выразил своего недовольства фамильярностью.

«До сих пор мне и в голову не приходило, что Григорий Кролик так обидчив».

Арзлов всегда считал Кролика талантливым методичным и неторопливым работягой. Но сейчас, отбросив привычную осторожность, он рвался вперед, спеша выполнить задуманное.

— Григорий, уланы и драгуны должны оставаться здесь. Надо охранять тасоту Наталию. Ты же не возьмешь ее с собой и не отправишь в Муром. Я нашел самый лучший выход.

— Может, ты и прав.

«Может, ты пригодишься всего лишь на роль тарана, чтобы войти в Гелор».

Арзлов улыбнулся при мысли, что не сообщил Кролику, кого привез «Зарницкий». Он ему только сказал, что это шпион илбирийцев, какой-то полукровока, заброшенный в Дрангиану. Григорий не заметил обмана, так как это не имело никакого отношения к захвату Гелора.

Арзлов не считал, что Илбирия представляет для него непосредственную угрозу, но появление Кидда его обеспокоило. Конечно, Себсай кое-что выудил у Кидда, но князь знал, что Кидд при допросе что-то скрыл. Это было как-то связано с сопровождавшими Кидда лицами, которые разбежались, когда клан Хаста захватил стоянку жреца Волка. Разведчики князя говорили, что он звал кого-то по имени «Юрия», и князь решил, что с ним была какая-то гимланка, видимо, служившая ему в качестве походной жены.

«В худшем случае жрецы Волка могли знать о слухах, что в Истану возвратился Дост, хотя Кидд был весьма убедителен, говоря, что никто не знает о его видении. Сейчас илбирийцы не могут ничего сделать, но так будет не всегда. Надо быть настороже на случай катастрофы, и это значит, что Григорий Кролик скоро будет не так мне нужен. Если бы он не был моей гарантией от неудачи экспедиции, я бы уже сейчас избавился от него».

Замысел Арзлова был таков: Кролика можно использовать на первых этапах реализации своего плана, а потом предать и самому захватить трон. Ему было выгодно прикрыться Григорием, сделать его мишенью для окружающих трон, но Кролик не способен сочетать осторожность с амбициями, поэтому он не пригоден для дальнейшего осуществления задачи.

«Но изменить планы для меня не составит труда. Я введу в игру как его силы, так и остальные доступные мне пешки».

— Поверь мне, Григорий, ведь я пекусь и о твоих интересах. Я — как лук, посылающий тебя в будущее. Твои гусары, Третий ополченский Сонесий и Тараны Вандари — разве этого недостаточно для захвата Гелора?

— Но если я долго проторчу под Гелором, то не успею взять Дрангиану.

— Неважно. Для падения Дрангианы хватит и ложной атаки. Она — только драгоценная оправа такого бриллианта, как Гелор. — Василий обратился к карте, расстеленной на столе. — Гелор — вот ключ к твоему будущему. Прощайся, полковник, бери «Зарницкого» и все войска. В Гелансаджаре тебя ждет твоя судьба.

Глубоко в недрах замка Пиймок Малачи Кидд дрожал на куче заплесневелой соломы. Себсаю удалось довести его до агонии, не дав потерять сознание. Как только Малачи чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, раскаленное железо отодвигалось, и взбудораженные нервы начинали успокаиваться. Тогда — опять вопросы, опять ответы и опять — боль.

Слепой едва заметно улыбнулся. Боль от горячего железа была запредельной, но Арзлов ошибается.

«Я уже испытывал боль — и такую, и посильнее, когда освобождался от ловушки Доста».

Пытки причиняли ему очень сильную боль, но ни разу она не становилась невыносимой. Малачи знал, что от боли можно было сойти с ума, но наручи каким-то образом облегчали ее и позволяли ему сохранить самоконтроль.

Под пытками Малачи вполне сознательно решал, о говорить, а о чем умолчать. Он рассказал Арзлову все, что ему было известно о войсках в Аране. Малачи знал ничего секретного об этих войсках, и все, что он рассказывал, шпионы Крайины могли прекрасно проверить. Эта часть полученных от него сведений будет для крайинцев бесполезна, но он изображал нежелание их раскрывать.

Он также решил воспользоваться словами Арзлова — что Дост ему привиделся. Его очень удивило, почему Арзлов принял его рассказ о Досте за обман. Для князя мир состоял из людей и машин, механизмов и мотивов, побед и поражений. Он считал глупостью разыскивать врага, чтобы из одной религии обращать его другую. Еще глупее, по мнению Малачи, были сомнения в существовании Доста — и уж такой-то ошибки он никак не ожидал от Василия Арзлова.

«И еще одна его ошибка — в том, что он счел меня безумным из-за того, что я вижу свою миссию в спасении Доста».

Что Арзлов думает о нем, и верит ли он в Доста, — все это для Малачи было неважным.

«У меня миссия особой важности, а плен у них — еще одно мое испытание. Надо убегать, значит, убегу».

Осторожно подвигавшись, он сел, прижался спиной к стене из неотесанного камня и стал перебирать в уме последовательность своих действий. Он не знал точно, где находится и как много постов охраны. Он безоружен, одет в рваные брюки и сильно поношенные сапоги и наручи. Безденежен, легко узнаваем, не говорит по-крайински, не знает безопасные убежища.

И главное — слеп.

«Не сомневаюсь, что любой, от князя Арзлова до капитана Айронса, со смехом отнесся бы к подобному побегу. Жрецы Волка — не воры, которые обучаются технике побега, но жрецы Волка также не бывают членами Красной Гвардии ревизоров Фернанди. — Малачи позволил себе усмехнуться. — Сама по себе смешная ситуация — попытаться сбежать от Арзлова, используя опыт освобождения принца Тревелина от Фернанди».

Малачи Кидд вскочил с соломы и заходил по камере.

«Итак, исходный пункт — добывание информации, а конечный — свобода».

Григорий не мог понять, что же скрывает от него Наталия.

— Дорогая моя, я бы ни за что не оставлял тебя, если бы не обстоятельства. Ты все знаешь. Если бы от меня зависело, я не отходил бы от тебя, но мои гусары на учениях, я обязан быть там — вдруг они что-то отмочат и возникнет опасность для Крайины.

Наталия сидела в дальнем углу кушетки, под глазами — красные круги от бессонницы.

— Значит, отзови их, Григорий.

— Не могу. — Он пришел в восторг — надо же, плачет из-за его отъезда! Но проявления слабости он никогда не любил.

«Плачет, как ребенок, у которого отняли игрушку или лакомство».

— Любовь моя, князь Арзлов совершенно прав: только если мы будем медленно наступать на Гелор, у предателя-такарри возникнет необходимость попросить твоего отца отозвать моих гусар. И по такому запросу мы сразу поймем, кто предатель. И тогда сможем выступить против него. Я согласен, что когда гусары находятся вне стен города, Взорин становится заманчивой целью для нападения, но во Взорине остались уланы и драгуны. Я не думаю, что Рафиг Хает предпримет какое-то нападение в наше отсутствие. Мы знаем, где он сейчас. Он слишком далеко отсюда, он не представляет угрозы для Взорина.

— Ты узнал это от пленника, привезенного на «Зарницком?»

У Григория похолодело в животе. «А вдруг она знает больше, чем я подозреваю? Или блефует?»

— На «Зарницком» прилетели только разведчики. Она кивком указала на окно, выходившее на док воздушных кораблей.

— А мне показалось, что после приземления «Зарницкого» кого-то из него вывели.

— Когда?

— Поздно ночью.

Григорий отрицательно покачал головой:

— Тебе приснилось, тасота. Я сам разговаривал со всеми ребятами с «Зарницкого». Они летали далеко на юг, в Дрангиану, искали, куда делся Хает. У него нет поддержки, нет армии. Он для нас не представляет угрозы.

— Не надо, Григорий. Я не спала и все видела. Из «Зарницкого» вывели человека в плаще с капюшоном. — Она нахмурилась. — Я не спала, уверяю тебя.

— Конечно, ты могла не спать и видеть. Тут вот в чем дело. — Григорий следил, как она взволнованно дышит.

Ему вспомнились все часы, проведенные в ее объятиях, но прежде всего выполнение своих планов, ведущих к трону.

И это помогло ему легко солгать.

— Истануанцы считают, что наша магия от дьявола. И поэтому над нашими аэромансерами всегда висит угроза. Ты видела человека в плаще — это кто-то из них, ему понадобилось выйти с корабля, и ему помогали. Ведь князь Арзлов приказал им не отлучаться с борта на случай неожиданного нападения. Тогда кораблю придется быстро взлететь.

Наталия опустила глаза:

— Ты прав, как всегда. Ну я и дура.

— Ну что ты, Наталия, ты просто ищешь объяснения всему, что видишь. Ты оказалась в западне, как пешка на шахматной доске. — Он наклонился к ней и ласково поцеловал в лоб. — Не бойся, любовь моя, я тебя защищу.

— Знаю, Григорий, знаю.

Самоуверенно улыбаясь, Григорий гладил ее руку:

— Можно попросить тебя об одной услуге?

— О какой услуге? — Наталия едва заметно прищурилась.

— Ты все время наматываешь на палец вот эту прядь волос, — Григорий игриво подергал ее за локон. — Подари ее мне как сувенир, это ведь твой любимый локон, я всегда буду его носить при себе.

Наталия нагнулась за кинжалом, спрятанным в ножнах в левом сапоге Григория.

— Бери, он твой. — Отрезанный локон распрямился в ее ладони. — Теперь он для меня не важен. Прими в знак моих искренних чувств к тебе.

Глава 44

Дейи Марейир, Гелансаджар, 31 темпеста 1687

Урия Смит тащился по пятам Доста, шагающего вдоль шеренги воинов Хаста. Урия посмеивался про себя как генерал, объезжающий войска. Гелансаджарцы — такой сброд! Вместо соблюдения дисциплины они улыбались, переговаривались, следили за движениями Доста глазами, полными обожания.

Все гелансаджарцы расстегнули вороты своих туник и открыли основание горла. Дост указательным пальцем прикасался к ямке между ключицами каждого. С кончика его пальца стекало жидкое золото, из которого состоял он сам, и лужица, как восковая печать, заполняла эту ямку. Когда он отнимал руку, золото оставалось на теле человека в виде золотого медальона, похожего на паутину, в которой запутано пять звезд.

Урия догадался, что это изображение происходит из атараксианства, но не мог расшифровать его смысл. Он повернулся к купцу, шагавшему рядом с ним, и вопросительно поднял одну бровь. Свилик отрицательно покачал головой.

«Или не знает, или не хочет поделиться со мной знанием».

Хотя крайинец был с ним всегда учтив, Урия чувствовал в нем обиду, и ему не хотелось полностью доверять этому человеку.

Дост дошел до конца шеренги и прикоснулся к Рафигу Хасту. Вождь гелансаджарцев широко улыбался. И Урия заулыбался из сочувствия Рафигу, во взгляде которого смешивалось уважение к Досту и обожание его. Остальные гелансаджарцы просто бездумно поклонялись Досту за то, кем он был, но Рафиг вполне осознанно глубоко уважал Доста.

Дост обратился к гелансаджарцам, а Свилик переводил его речь на крайинский для Урии:

— Дост объясняет, что теперь они должны быть его бъидсэйх.

— Его… чего?

Свилик с озадаченным выражением послушал еще и кивнул: понятно, мол.

— Знаешь, что такое саббакрасулин? У нас в Крайние таких называют «бесноватые». По-илбирийски это — бегущие демоны.

— Дружище Валентин, я и сам умею переводить крайинский на илбирийский. — Урия строго улыбнулся и вспомнил легенду, которую читал, когда готовился к своему проекту по тактике. — Они обладают магическим талантом бегать сверхъестественно быстро. Я думал, это бывает только в мифах.

— Да, эти способности настолько редко встречаются, что стали почти мифическими, но в Истану их очень ценят. Вождям это умение нужно для передачи новостей. У них свое братство, и они считаются неподкупными. Никто не знает их истинную скорость. Например, они бегут, по моему мнению, не быстрее обычного человека, но благодаря заклинанию могут бежать часами. Эта способность быстро бегать и их умение с помощью вспышек зеркал передавать новости простыми сигналами с одного поста другому означают, что они необычайно быстро доставляют любые новости через Гелансаджар и Истану. — Валентин кивком головы указал на Доста. — Он говорит, что этот талисман, который теперь стал частью их тела, — знак того, что они говорят от его имени. Он же позволит каждому далеко странствующему — это точный перевод слова «бъидсэйх» — перемещаться быстрее любого саббакрасулина. Он говорит, что любому из его бъидсэйхов достаточно взглянуть на какую-то точку на карте и обратиться к талисману, сказав слова «исса хунак», и он сразу окажется в этой точке.

Урия нахмурился: конечно, Свилик ошибся. По его словам, магия, при посредстве механизма, оказывает физическое воздействие на человека. Но это невозможно. Урия знал точно, что магия может влиять на предметы, а не на людей, если не считать дьявольские магии истануанцев.

И как только Урия решил, что подобное невозможно, то нашел свое объяснение.

«Заговоренный меч может рассечь тело. Это — магия, физически воздействующая на человека. — Он почесал лоб. — Нет, не так. Меч разрезает тело, а магия помогает мечу проникать сквозь доспехи и другие предметы, обычно непроницаемые для меча.

Но амулеты стали частью человека, составляют с телом одно целое, значит, являются ли они предметами? Или частью тела? Или совсем чем-то третьим? — Из кармана на поясе Урия извлек шарик из золотого металла, который дал ему Дост, и покатал его в ладонях. — Это вещество, похоже, само обладает некоей магией. Интересно, оно не поддается всем известным традициям или устанавливает все же какую-то другую?»

Рафиг вышел из шеренги остальных и вгляделся в отверстие — вход в большую пещеру, где проводились общие собрания. Он глубоко втянул воздух, пристально посмотрел в темноту и наконец сказал:

— Исса хунак.

И исчез в тот же момент. Урия смотрел на то место, где только что стоял Рафиг, потом огляделся. Но Рафига не увидел, а его смех долетел из узкого темного отверстия по ту сторону стены, которая была охвачена пламенем в день их приезда. Через секунду Рафиг возник перед Достом, по-прежнему смеясь.

Урия схватил Свилика за руку:

— Ну, видел! — Да.

— Как перевести «исса хунак»!

Свилик минуту подумал:

— Видишь ли, это дословно переводится «сейчас здесь». Это искаженная конструкция фразы, случайно так не скажешь. Дост их предупредил, чтобы были осторожны. Этим способом можно оказаться на таком расстоянии, какое видишь своими глазами, причем за время одного удара сердца, но человек будет чувствовать так, будто все это расстояние протопал пешком. Рафиг согласился. Дост говорит, что любой бъидсэйх может убить себя, если попытается забраться слишком далеко.

Крайинец замолчал, и лицо его стало напряженным: Дост разговаривал по отдельности с каждым воином.

— Не нравится мне это.

— Что не нравится?

— Дост говорит каждому из них, в какое племя Гелансаджара ему следует отправляться. Вождям этих племен надо сказать, что Дост вернулся. Их нужно пригласить сюда на встречу с Нимчином Достом и потом помочь ему вернуть Гелор.

Молодой илбириец услышал ужас в голосе Свилика, но сам он ужаса не чувствовал, хоть и считал себя наполовину крайинцем. Свилик, судя по всему, считал, что победа над Гелором будет первым шагом к восстановлению дурранской империи. Слова Доста никак не опровергали этих опасений, но две причины не позволяли Урии полагаться на его слова.

Первое и самое главное: его гипотетический проект показал, что Гелор будет захвачен войсками Крайины. Даже если Дост и сможет использовать что-то, эквивалентное доспехам Вандари, которые имелись в Крайние, это не давало бы гарантии успеха защитникам города. Присутствие Доста в Гелансаджаре, безусловно, осложнило бы положение крайинцев, но если тасиру придется сражаться с Достом, он использует преимущества своей промышленности.

«Их в свое время хватило для победы над Фернанди, вероятно, будет вполне достаточно и для уничтожения Доста.

И вторая причина, почему Урия не впал в отчаяние, как Свилик: Урии было очень трудно совместить те рассказы о кровожадности Доста, которые он слышал от матери, с реальной личностью Нимчина. Нимчин Дост относился к нему радушно и заботливо — Урия даже почти забыл, что это по его распоряжению Малачи Кидда бросили умирать в Дрангиане. И даже это обвинение было несостоятельным, потому что Дост не был похож на человека, способного на хладнокровное убийство. Урия знал, что первое впечатление часто не совпадает с тем, что открывается в человеке при долгом с ним общении, но все же трудно представить Нимчина Доста во главе орды, сметающей с лица земли Крайину.

Дост подошел к Рафигу Хасту, чтобы ему последнему дать задание. Свилик погрузился в свои мысли и перестал переводить. У Хаста от слов Доста глаза стали, как блюдца, потом он торжественно поклонился Досту и поцеловал его руку. Развернулся, несколько секунд пристально смотрел на выход из пещеры и исчез.

Урия ухмылялся, пока Дост подходил к нему:

— Ты просто осчастливил Рафига.

— Я ему поручил самое срочное дело. Если мы хотим стать такими же сильными, как раньше, придется пойти на соглашение со старыми врагами и постараться не завести новых. Миссия Рафига это нам обеспечит.

— Ничего себе задачка для одного человека.

— Он — вождь Хастов. У него получится, — уверенно кивнул Дост. — От него требуется только одно: убедить принца Аграшо, что его гуры не должны беспокоиться из-за меня, наоборот — пусть не сомневаются, что вернется их власть в Аране.

Глава 45

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Крайина, 31 темпеста 1687

Ритмичные постукивания разбудили Малачи. Он вскочил, как от толчка, и несколько мгновений не мог вспомнить, где находится. Кислый запах гниющей соломы почти убедил его, что за время сна он вернулся на одиннадцать лет назад и опять находится в лескарском лагере военнопленных в Монде-Вери.

«Нет, нет, даже дьявол не может быть настолько жестоким».

Он проснулся, ум его прояснился, сумбурные стуки превратились в разборчивый набор звуков. Можно было различить повторяющиеся наборы ударов: после шести — короткая пауза, опять шесть ударов. Два раза по шесть ударов, пауза подольше, и все начинается снова.

Малачи приложил руку к стене и ощутил дрожание. Не столько звук, сколько тактильное ощущение вызвало в памяти его прошлый опыт в Монде-Вери. Лескарцы устроили тюрьму в старом доннистском монастыре, где каждому пленнику отвели отдельную камеру. Пленные, игнорируя своих стражей, сообщались при помощи простой кодовой системы перестукивания. В илбирийском алфавите двадцать шесть букв, но одну букву С можно заменять двумя К или S, и букв становится всего двадцать пять. Пленные придумали воображаемую таблицу пять-на-пять, начиная с А и кончая Z. Они передавали слова другому пленному, буква за буквой, выстукивая каждое слово правильным кодом из двух цифр. Малачи улыбнулся, вспомнив, как один пленный настаивал, что решетку надо изменить и часто встречающиеся слова передавать меньшим количеством ударов, чтобы ускорить передачу текста, но основная решетка вполне устраивала всех.

Независимо от того, какой решеткой пользовался стучащий, каждое слово требовалось выстукивать медленно, и пленные разработали определенные сокращения. Например, слово «кавалерия» претерпело два сокращения. Сначала оно стало «квлр», потом «кв». Это значительно ускоряло беседы и затрудняло понимание для не умеющих читать по-илбирийски, пытающихся определить, о чем речь. В конце предложения делалась долгая пауза, а повторение глагола в конце фразы означало вопрос, так что знаки препинания были не нужны. Грамматика, конечно, страдала, но пленные, по крайней мере, могли общаться, и это давало им надежду на будущее.

Изменив решетку кода восемь на восемь, Малачи и другие смогли даже играть в шахматы. Малачи считал, что именно необходимость запоминать позиции фигур на воображаемой доске спасла его от безумия в плену.

«Лучше вести новые и воображаемые сражения, чем слушать, как другие бесконечно талдычат о своем военном опыте в войне с Фернанди. Выслушивая их, я бы точно спятил».

Он некоторое время слушал, потом кивнул сам себе.

[[В алфавите Крайины тридцать три буквы».

Он быстро сосчитал, каким мог бы быть их код, и в уме представил себе крайинскую решетку. А, В,V,G,D… В этом алфавите нужно было сделать решетку шесть на шесть, в конце в ней были бы три пустые клетки, их можно не замечать, пока не встретится кто-нибудь, знающий, как ими воспользоваться.

Малачи порылся в соломе и отыскал кусочек камня. Он несколько раз очень быстро стукнул по стене, чтобы привлечь внимание другого пленника. После того, как он отстучал свое, наступило молчание. Малачи простучал слово «да» по-крайински, потом стукнул еще один раз. Подождал секунду, и выстучал кодом слово «один» по-крайински.

Сначала было тихо, потом узник по ту сторону стены снова застучал. Малачи считал тихие звуки.

«Один, пять; один, три; один, один. — Он улыбался, переводя цифры в слова крайинского языка, потом перевел это слово назад на илбирийский. — Два. Он понял!»

Передача простой последовательности один-два означала, что они используют одну и ту же решетку и пользуются одними и теми же цифрами для соответствующих букв.

Жрец Волка засмеялся: почему это он решает, какого пола узник по ту сторону стены. Это вполне может быть женщина, но Кидд считал, что нет. Видимо, он принял того за мужчину, по аналогии со своим прошлым опытом в лескарской войне. Женщины тоже были в плену, но в другом лагере, не в Монде-Вери. Но, немного подумав, он понял, что причина его решения не столь поверхностна. Он чувствовал что-то в проходящих через стену вибрациях, что характеризовало соседа за стеной как мужчину.

«Этот вывод я смогу проверить по мере общения».

Из-за стены снова застучали. Малачи кивнул себе. Даже в заточении, благодаря связи с другим пленником, Малачи ощущал хоть каплю свободы.

«Бессилие человека — от незнания. Информация, которой поделится этот человек, поможет мне в организации побега, и я скорее возобновлю свой поход для спасения Доста».

Глава 46

Дени Марейир, Гелансаджар, 1 маджеста 1687

Не скрывая восхищения, Урия смотрел, как Турикана билась на мечах с братом, не останавливалась ни на минуту. Она была в черных сапогах, красных штанах и блузе, перепоясанная черным матерчатым поясом. Эфес ее меча, похожего на шамшир, был удлинен и изогнут. Сам меч был похож на вытянутую букву S, и точка балансировки приходилась на гарду.

Турикана вращала клинок, как веретено, ускользая то в одну, то в другую сторону, или отскакивала назад от выпадов Доста.

На первый взгляд, Дост был безоружен и раздет. Когда сестра наносила ему удар, его текучее тело становилось твердым и превращалось в пластины доспехов. Урии казалось, что эти доспехи, как чешуя змеи, всплывали из глубины его тела и снова уходили вглубь, когда угроза уходила.

Когда Дост перешел в наступление, его руки стали плоскими и превратились в серебряные клинки не короче ее шамшира. Иногда они занимали обычную для караула позицию. Иногда становились похожими на косу, или Дост разворачивал пальцы, и они принимали форму трезубца. Клинки были острыми, как бритва, но никогда не разрезали тело Туриканы.

Турикана нападала на брата осторожно, ее клинок описывал узкий конус над ее правым плечом. Она выставила вперед левую ногу, тогда он сделал выпад своей левой рукой. Согнув правую ногу, она опустила меч, как бы собираясь взмахом его поразить Доста в левое колено. Но его сустав тут же оказался покрытым доспехом, и она отклонила клинок и нанесла удар Досту по левой подмышке.

Меч разрезал то, что было грудной мышцей Доста, и в воздух брызнуло золото. Урия услышал, как Дост вскрикнул от боли, и сразу почувствовал, как по золотому шарику, который он держал в руках, пробежала дрожь. Через секунду Урия почувствовал резкую боль в груди слева, именно в том месте, где клинок поразил Доста.

Урия уронил золотой шарик, сделал шаг назад и схватился за больное место.

— Что это было?

Тело Доста уже восстановилось. Он протянул руки к сестре:

— Хватит.

Он отвесил ей поклон, она ответила ему тем же и вышла из большой пещеры в ту, которую разделяла с Урией.

Илбириец чувствовал тепло в левой подмышке. Ощупал это место — на руке оказалась кровь.

— Откуда это? — Урия сбросил тунику и увидел тонкую красную полоску на теле. — У меня шрам на том месте, куда ранили тебя.

Дост, сжав золотые губы, подошел ближе к Урии:

— Да, похоже. Я не ожидал такого.

— Не ждал чего?

Дост не сводил глаз с золотого шарика:

— Видишь ли, этот шарик — частица моей защитной оболочки. Она довольно эластична и при повреждении сама восстанавливается, но для этого берет энергию человека, у которого она находится в это время. По крайней мере, я думал, что это результат воздействия магии того, кто носит эту оболочку. Но, оказывается, жертвой может стать любой, кто соприкасается с ней. Ты стоял ко мне ближе всех. Стоял бы ты подальше, думаю, что она не причинила бы тебе никакого физического вреда. Здорово.

Урия смотрел на Доста, не скрывая подозрения:

— То, что на тебе надето, забирает у тебя душу?

— Я сказал энергия, а не душа. Как и в вашей юровианской магии требуется, чтобы ты, когда произносишь свои заклинания, отдавал часть своей жизненной энергии. Мне немного прохладно, значит, мои доспехи отнимают энергию от тела, чтобы регенерироваться. — Дост поднял золоченую бровь. — А у тебя, наверное, руки остыли?

Урия приложил ладони тыльной стороной к лицу:

— Немножко.

— Интересное наблюдение. Раньше я такого не замечал.

— Но если ты — Дост, — нахмурился Урия, — и если ты сам создал это заклинание, как же получилось, что ты не знаешь все о своих доспехах? — Он поднял руки, предупреждая ответ. — Я так сформулировал вопрос, как будто я принял твои объяснения про воплощение. Но я их не принял. Потому что оно невозможно.

— Ты так считаешь? — Дост перетек в сидячую позу со скрещенными ногами. — Прошу тебя, присядь рядом. Я готов обсуждать этот вопрос с позиции твоей веры, которую я очень бы хотел понять.

— Я не теолог, — насторожился Урия.

— Нет, но ты всю жизнь был мартинистом, так ведь? Ты поступил в семинарию мартинистов. Должен же ты знать какие-то доктрины своей веры.

— Естественно. — Урия поднял голову. — И все равно есть много неясного.

— Это я понимаю. Мы будем говорить в общем смысле. Почему воплощение невозможно с точки зрения мартинистов?

Урия некоторое время приводил в порядок свои мысли, хотя его веру уже немного подточили воспоминания о комментариях Кидда по поводу воплощения.

— Причина невозможности перевоплощения в том, что каждый индивидуальный человек — это уникальное творение Господа, наделенное свободной волей и получившее свой срок жизни, чтобы сделать свой выбор: служить добру или злу, Богу или дьяволу. Господь так любил людей, что послал своего единственного сына Айлифа показать нам путь к вечному спасению. Бог милосерден, но он и справедлив. В конце нашей жизни каждый ждет судного дня, когда наши души окажутся угодны Господу и попадут на небо или окажутся брошенными в пламя чистилища.

Дост оперся подбородком о руку, и подбородок слился с ладонью руки, на которую он опирался.

— Ваш Аи лиф вначале, когда его вам дали, был человеком, который стал богом, или это уже был бог, притворяющийся человеком?

Урия пожал плечами:

— Теологи говорят, что он дорос до осознания своей божественной сущности, поскольку по воле Бога достиг всей глубины человеческого страдания. Его душа испытала все, что суждено испытать людям после смерти, а потом он вернулся в свое тело, чтобы показать нам на своем примере, что жизнь бесконечна. Раз его душа смогла жить после смерти тела, то и наши души обретут новое существование, если мы в Судный день будем приняты на небо.

— Итак, вы, айлифайэнисты, признаете, что человек — это есть и тело, и душа.

— Да, но после смерти живет только душа. Исключение — только Айлиф и Лилит, его мать. Они были взяты на небо в телесном облике.

Дост сощурил свои металлические глаза, и на минуту у Урии возникло неприятное ощущение, что на него уставился Кидд.

— То, что ты мне сейчас рассказал, звучит как-то инфантильно. А сам ты чему из всего этого веришь?

О первом, что пришло на ум, Урия промолчал.

— Да ведь я не теолог. Тех, кого готовят к военной и церковной службе, догме и доктрине обучают поверхностно. Я могу тебе рассказать только то, чему меня обучали.

— Я ведь не об этом спрашивал.

Илбириец долго рассматривал свои руки, потом пробормотал:

— Не могу тебе ответить, не знаю.

— Постарайся ответить честно. Чего стоит вера, не подвергнутая испытанию?

Урия поерзал, чувствуя себя совсем уже неловко:

— Я верю в то, что Айлиф родился, прожил свою жизнь, умер и снова воскрес. В Писании полно притч и косвенных указаний. Не могу сказать, что чему-то я верю, а чему-то нет. Просто не знаю. Я с детства все принимал на веру, но у меня, как и у других, появились вопросы.

Выражение лица Доста смягчилось.

— Честный ответ. — Он отнял руку от подбородка. — Позволь задать еще вопрос. Ты тут говорил, что каждый человек — уникальное творение Господа. Если это так и душа живет вечно, не могла ли она быть создана прежде тела? Или они создавались одновременно?

— Это роли не играет, ведь каждая душа подходит для только одного тела.

— Хороший ответ. Тогда я тебя спрошу: ты больше похож на мать или на отца?

Урия встряхнул головой, пытаясь сообразить, с какой целью Дост коренным образом изменил тему разговора.

— На отца. Он тоже был рыжим, и глаза зеленые.

— Ладно. — Дост поднял руки, и его большие пальцы превратились в лезвия. Он сложил ладони, и лезвия пронзили их. Затем развернул ладони вниз, и жидкий металл заструился из них, как струилась бы кровь. Оба потока повисли в воздухе, не сливаясь. Капли из правой руки приняли форму кубиков, а из левой — форму шариков.

— Допустим, что ты — смесь своих родителей, согласен?

— Согласен.

— Ладно. — Дост соединил руки. При этом шарики и кубики перемешались, но не потеряли своей формы. — Ты и каждый из твоих братьев — это особый вариант смеси, согласен? Теперь, если у тебя будут дети, они наполовину будут состоять из тебя, а наполовину из твоей жены, так?

— Так.

Снова движение руки, и смесь рассыпалась на десять произвольных кучек.

— Даю тебе десять детей, каждый из которых — наполовину ты и наполовину их мать, то есть каждый — на четверть состоит из твоих родителей, верно?

Урия согласился.

— Поколение за поколением, тебя становится все меньше, ты — «разбавлен», но все же существуешь в своих детях и внуках и так далее. — Предметы все расщеплялись и расщеплялись, превращаясь в пылинки, и вот уже Дост оказался в золотом облаке, которое медленно вращалось вокруг него. — Какие-то из линий твоего рода вымрут, но то, что утрачено, можно будет обнаружить в детях твоих братьев и сестер. Ты, а также твои родители через тебя все еще живы, ты это понял?

— Согласен, это так.

— Ты уже заметил, какой у Хастов, у некоторых крайинцев и даже у Туриканы цвет кожи и какие заостренные уши? Это свидетельство происхождения от дурранцев. Поскольку и здесь, и в Крайние ценятся дурранские черты лица и кровь, люди прилагают усилия, чтобы их сохранить. Браки заключаются между людьми, у которых есть эти особенности, — немного похоже на разведение породистых скакунов. — Дост коротко усмехнулся.

Урия подхватил смешок и ткнул пальцем в крошечный плавающий кубик:

— Моя мама была из Крайины, значит, и во мне есть доля вашей крови, наверное.

— Да, думаю, есть. — Голос Доста был по-прежнему ровным. — Во всяком случае, хоть капля.

— Судя по твоей реакции, я ее, видно, запятнал навечно, — вздохнул Урия. — Давай дальше.

— А теперь допусти, что картина меняется. Что накапливаются определенные характерные качества.

Они соединяются и стремятся к воплощению. Понимаешь? — Дост широко развел руки, потом сложил ладони вместе. Все плававшие до сих пор в воздухе частицы золота вернулись в колыбель, образованную его ладонями, и снова втянулись в его тело. — Во мне все эти характерные особенности объединились и возродились. И возникла моя душа, моя вечная душа, которая сотворена для моего тела! Она узнала мой физический облик, вернулась в мое тело, и я снова родился.

Урию потрясла логика объяснений Доста.

«Если это так, значит возможно новое воплощение, более того, его нельзя считать нарушением правил».

— Но Господь дает каждому только одну жизнь.

— Но у Него может быть свое представление о том, что есть жизнь. Ты говоришь: Господь дал жизнь для выбора между добром и злом. Но цель достигается по-разному и не сразу. Военный командир тоже ставит тебе задачу, и каждая отдельная попытка достичь ее — это очередной твой шанс. Их может быть много, но для командира число отдельных попыток не имеет значения. Важно, что ты добился успеха и достиг цели в пределах времени, которое тебе дано. По этой логике вполне возможно, что то, что мы называем жизнью, всего лишь очередная попытка достижения цели. А жизнь, как видит ее Господь, это весь путь, во всей полноте.

— Но если ты прав, если действительно случилось именно так, как ты говоришь, тогда… — Урия почувствовал, что у него сжалось все внутри.

Перевоплощение Доста заставляет серьезно усомниться в самих основах айлифайэнизма. Веками теологи разрабатывали эти основы. Ересь искоренялась, и борьба мнений многим стоила жизни. Спорной стала главная философия цивилизации.

Илбириец медленно заговорил:

— Тогда все становится симуляцией, обманом. Дост отрицательно покачал головой:

— Нет, Урия, не обман. То, о чем мы с тобой говорили, вовсе не обесценивает ни твою веру, ни чью-либо другую. Айлифайэнизм — это только один из путей достижения вечной жизни, очень прямой, трудный путь. Он может восприниматься как единственный путь. В сущности, вера в единственное воплощение — это просто милосердный способ достижения цели, данный вам Богом: выбор между добром и злом — это все-таки проще, чем бесконечная возможность попыток выбора.

«И это вполне может быть так».

— Значит, нигде точно ничего не сказано, так? — хмурился Урия.

Дост опять отрицательно качал головой.

— Теперь уже я не знаю, что отвечать тебе. Ты теперь противостоишь тому, что я должен принять. Ты в конфликте с вековой мыслью и законами, созданными людьми в оправдание своей веры. А я должен опровергнуть все то, что привыкли ждать от меня за время, прошедшее с первого моего воплощения до нынешнего. Нам обоим надо помнить, что в центре всех махинаций и сомнений стоят истины, которые выше наших рассуждений. Мы должны исследовать эти истины, чтобы содействовать задачам, которые из них вытекают, бросить вызов самим себе.

Глава 47

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Крайина, 1 маджеста 1687

Малачи сидел тихо, прислушиваясь к эху захлопнувшейся двери и удаляющимся шагам стражника. Шум доносится издалека — не от двери соседней камеры, в которой находился его собеседник. Стражники уволокли гусара несколько часов назад и еще не вернулись с ним. Малачи проснулся от острой боли в левой подмышке. К тому моменту, когда он вспомнил, что его разбудило, боль утихла.

Но беспокойство за судьбу друга не уходило.

Его собеседник не хотел признаться Малачи, почему оказался в темнице Пиймока, но постепенно история прояснилась. Он оказался солдатом из 137-го полка имперских медвежьих гусар. Он дезертировал после инструктажа Григория Кролика, в котором гусарам было сказано, что они выступят к Гелору и осадят город. Князь Арзлов требовал от гусар только дойти до Гело-ра, выбросить флаг и вернуться — это было задумано как предупреждение Илбирии, чтобы она оставила всякие мысли об экспансии в Гелансаджар или Центральный Истану.

Разведчики из Гелора донесли, что туда прибыл илбирийский военный корабль. Он высадил войско этирайнов, любезно предоставленного для охраны Шакри Авана. Наличие илбирийского войска было причиной отправки туда гусар, и Кролик хотел использовать этот шанс.

Гусар из соседней камеры решил не оставаться, сочтя это задание позорным. Кролик обвинил его в том, что он шпион муромских врагов Арзлова. Из-за этого его заточили в темницу и подвергли пыткам, чтобы узнать, что ему известно. Но он ничего не знает и ничего не может сказать, видимо, пытки будут продолжаться, пока он не умрет. Кролик убедил князя, что гусар служит врагам, и теперь Арзлов не поверит ни одному его слову.

Гусар также рассказал: Кролик похвалялся, что намерен взять в плен этирайнов и выколоть им глаза, он уже как-то организовал такое для одного жреца Волка во время войны с Лескаром.

Малачи задрожал, вспомнив, как слово за словом выслушивал и анализировал эти сведения.

«Значит Кролик, тогда не поступил так, как я его просил в оставленной ему записке, он не спас разведчиков и не старался выручить меня».

До сих пор Малачи даже и не думал, что Кролик может иметь какое-то отношение к трагедии в Глого, но все было достаточно логично. Кролик многому учился у Малачи, но без особого восторга. Малачи честно признался себе, что на балах в Муроме он частенько уводил Наталию из-под носа Кролика. Они с ней вместе не раз смеялись над разочарованием Кролика и даже разыгрывали его, но вполне добродушно и беззлобно.

«Но Григорий это воспринимал по-другому. Я создал себе врага и даже не заметил опасности».

Для Кролика это было раз плюнуть — сообщить в войско лескарцев о том, что к ним направлены разведчики и будет сделана попытка их спасти. Теперь, задним числом, вполне можно объяснить и позднее появление ревизоров Красной Гвардии, и изоляцию раненых разведчиков.

«Это была одна большая ловушка, и я безрассудно, как слепой, полез в нее».

Малачи глухо засмеялся: надо же, какие слова пришли в голову.

«Итак, теперь понятно, что это был за медведь с бараньими рогами. Он был моим врагом в тот момент, когда меня ослепляли, он по-прежнему мой враг. Думаю, он представляет угрозу для Доста, и я должен действовать против него».

Малачи дрожал на соломе. Этирайнов было наверняка не больше пятидесяти человек, но у них больше шансов выстоять против гусар, чем у Малачи — выпросить у тюремщиков ялик этирайнов для экскурсии по городу. Но их шансы ненамного больше. Этирайнов и жителей города нужно предупредить и дать им возможность подготовить Гелор к осаде. И даже если они получат предупреждение, их шанс победить крайинцев минимален.

Жрец Волка удрученно покачал головой.

«Тогда, в Глого, Григорий Кролик знал мой план и воспользовался им, чтобы устроить резню тех, кого я должен был спасти. Но сейчас я знаю его план и смогу воспользоваться им, чтобы предотвратить резню целого города. Это не облегчает мне побега, только делает его более насущным. Не должно повториться то, что было в Глого».

Василий Арзлов вошел в покои тасоты и поклонился.

— Тасота, простите мое вторжение. Я не хочу быть навязчивым, но полковник Кролик отбыл, и я подумал, может, у вас есть вопросы или просьбы, которые я мог бы выполнить. Я знаю, вас раздражает это заточение, но уверяю вас, что оно для вашего же блага.

Наталия мрачно смотрела на него:

— Ценю вашу заботу, князь Арзлов. Я доложу о ней отцу, когда окажусь в Муроме. Когда это будет, как вы предполагаете?

— Поверьте, тасота, я вам не враг, хоть вы мне и не доверяете. Григорий сообщил, и я с ним согласен, что вам грозит большая опасность. Он проведет карательную бомбардировку Гелора, чтобы предупредить впредь возможные нападения Шакри Авана на Крайину. Что-нибудь не так, тасота?

— Гусары нападут на Гелор? Арзлов кивнул:

— Да, Григорий считает, что простого обстрела будет вполне достаточно. Он предполагает, что Шакри Аван предложит компенсацию и мир. Он, наверное, вам говорил. Мне он сказал, что вы с ним согласились.

— Он так сказал? — сощурилась Наталия.

— Он мне говорил, что вы считаете его замысел вполне здравомыслящим и что вы вдохновили его на выступление против Шакри Авана. Разве не так? —

Василий злобно уставился глазами в ковер. — Я счел ваши чувства вполне естественными после того, как вы оказались на грани гибели, так что вас не расспрашивал.

Она не спускала глаз с Василия:

— А как насчет изменника такарри и заговора против меня?

— Прошу прощения, тасота? — Арзлов в недоумении заморгал. — Что общего у какого-либо такарри с попыткой Шакри Авана покуситься на вашу жизнь?

— Григорий сначала передал мне ваши слова — что за покушением на мою жизнь стоит Илбирия, потом эта история сменилась другой — про то, что какой-то изменник такарри вошел в контакт с Шакри Аваном с целью похитить меня или убить. — Наталия прижала кулаки к вискам. — Пытаюсь объяснить все это себе и не могу. Был в этом какой-то смысл?

— Тасота Наталия, вы хотите сказать мне, что не одобряете план Григория?

— Нет!

— Что за игру он ведет?

— Если бы он сделал то, чего от него ждут все, — взял бы Гелор, — его бы посадили на ваше место в ранге такарри.

— Да, но почему он решил напасть сейчас? Сейчас уже конец лета, посылать ему подкрепления в Гелор — поздно. Весной вести кампанию было бы лучше.

— Если он не запланировал другую кампанию на весну, — зеленые глаза Наталии опасно вспыхнули. — Что за илбирийца привезли сюда на «Зарницком»?

Василий нервно потер руки:

— Это Григорий так сказал?

— Он как раз отрицал.

— Нет, никого не привезли, — с облегчением сказал князь.

— Но я сама видела…

— Тот, кого вы видели, — член банды Хаста, мы привезли его сюда для допроса. Никакой связи с Илбирией нет.

— Понятно.

«Еще бы тебе не понятно, тасота Наталия».

— При допросе пленник ничего не рассказал.

— Жаль. Вы его ликвидировали?

— Да, да, его нет. — Арзлов громко выдохнул. — Ему не понравилось в плену.

— Я его отлично понимаю.

Василий изобразил на лице душевную боль:

— Нет, тасота, вы не должны так думать. Это не я заточил вас, а Григорий. Если вы мне торжественно поклянетесь, что не уедете в Муром или не свяжетесь с кем-либо в Муроме, пока не улажено дело с Гелором, вы можете свободно гулять по Взорину, где хотите.

— Но мой отец должен знать о том, что происходит.

— Конечно, но немного позже. Это все из-за Григория. Я сделаю все, что смогу, чтобы его остановить. Если его не остановить, то его карьера будет кончена, и не станет у нас хорошего офицера.

— Согласна. — От страха за Кролика Наталия помертвела. — Даю вам свое слово, князь Арзлов, я не вернусь в Муром и не стану посылать туда вести. Григория надо остановить, и я умоляю вас сделать все, что в ваших силах, чтобы предотвратить несчастье.

— Ваше желание — закон для меня, тасота Наталия, — поклонился Арзлов. — Если позволите, я пересмотрю планы, которые мы обсуждали с Григорием, и постараюсь понять, что для этого можно сделать.

— Не стану вас задерживать, князь Арзлов. — Наталия вежливо улыбнулась ему. — Прошу вас, информируйте меня.

— Спасибо, ваше высочество, так и поступлю. — Василий шел к двери. — Если смогу быть вам чем-то полезен, не сомневайтесь, сразу обращайтесь ко мне.

— Благодарю, князь Арзлов. Надеюсь, у меня все будет в порядке и не придется вас обременять просьбами.

Василий улыбался, закрывая дверь за собой.

«Этому-то я всегда поверю, тасота Наталия. Делай то, что считаешь нужным. Твоя помощь будет мне более чем кстати».

Глава 48

Долина Куланг, Дугар, 1 маджеста 1687

Плоскодонная лодка — ялик этирайнов — бесшумно отделилась от корпуса «Сант-Майкла». Робин помог двум членам команды сбросить лини с ялика и занял свое место на носу. Позади него авиаторы подняли короткую мачту и закрепили ее в вертикальном положении. За ними аэромансер ялика сидел в кресле пилота, заставляя лодку лететь при помощи своей магии. Такелажные лини проходили мимо аэромансера к штурману, сидевшему на корме и следящему за курсом судна.

Авиаторы развернули парус, и его наполнил полуночный бриз. Ветер был попутный, дул с юго-запада: им нужно было обследовать северные пределы долины Куланг. Под ними, в десяти милях за кормой, на берегах озера Намарджи возвышался город Куланг. «Сант-Майкл» вылетел из Дилики в восточном направлении, долетел до Дугара и обогнул его. На корабле были самые лучшие карты, но последний раз съемка Дугара производилась тридцать лет назад. На карте не было той деревни, название которой выгравировано на кукри, отобранном Робином у Веннера, но было два-три похожих названия. Все они располагались в верхней, северной части долины Куланг, так что оттуда и следовало начинать поиски.

«Сант-Майкл», едва видимый в небе, изменил направление. Теперь он летел на восток. Он сделает круг и будет ждать их в северном конце долины. Хассет был уверен, что гуры не ожидают никаких разведывательных действий, но не хотел выдать присутствие корабля бренчаньем паровых двигателей. С ялика этирайнов, медленно дрейфующего в потоке ветра, можно было разглядеть всю долину и найти завод.

Робин вызвался в этот полет. У него был опыт работы на сталеплавильном заводе в Илбирии, и он знал, чего надо искать.

И чего вынюхивать.

Друри не сомневался, что любое сталеплавильное предприятие будет работать круглосуточно. Значит, к нему нужен постоянный подвоз топлива и оно извергает дым даже в глухую полночь. Скорее всего, изготовление оружия из стали доверено кузнецам-ремесленникам, следовательно, завод должен быть окружен многочисленными службами и складами для хранения продукции.

Ночной бриз нес ялик со скоростью четыре узла. До восхода солнца оставалось шесть часов, им надо успеть пересечь ту часть долины, до которой от Куланга можно добраться верхом за один день. Логика подсказала Робину, что принцу Аграшо будет удобнее посещать предприятие, расположенное не очень далеко от его столицы. На любом воздушном корабле, направляющемся в Куланг по торговым делам, можно доставлять рабочих и вывозить продукцию, не внося в расписание полетов подозрительные маршруты.

В первые два часа они не заметили ничего. Тонкий серп убывающей луны бросал на землю очень мало света. Он освещал снежные пики над плывущей в небе лодкой, но больше ничего нельзя было рассмотреть. Они оказались в той части долины, которая на протяжении нескольких миль шла прямо на север, потом поворачивала на северо-восток.

Под собой Робин различил силуэты зданий, из окон и дверей которых изливались потоки света. На самом крупном из них возвышалась пара дымовых труб, выбрасывающая искры в ночь, как вулканы. Вокруг завода, совсем как ученики у ног Айлифа, были разбросаны здания поменьше, их было около десятка, из них доносился звук ударов молота по наковальне, и был виден отсвет красных сполохов огней кузнечных горнов. Позади этих строений Робин заметил домики, не типичные для Дугара или Арана, но похожие на бараки илбирийского типа, обычно в таких поселяют рабочих. Робин пробрался на корму к штурману: — Быстро возвращаемся. Мы нашли, что искали. Чем скорее вернемся, тем скорее разработаем план, как нам приветствовать трудолюбие Эрвина Гримшо.

Рафиг Хает понял, что такое быть бъидсэйхом, при перемещении через горы Гимлан, когда сумел сэкономить уйму времени в пути. Начал он со стандартного перехода из одного пункта в другой, желая прежде всего узнать, быстро ли устанет, путешествуя при помощи магии. Он действительно почувствовал усталость и озноб, но перемещение на одну-две мили за один раз не показалось ему таким уж утомительным. Он обнаружил, что если после «прыжка» пробежаться, то становится жарко, зато при следующем прыжке опять остудишься, а усталость будет заметно меньше.

Даже если бежать, после длинных прыжков устаешь больше, чем после коротких, но все равно не так сильно, как при простом пешем переходе на такое жЈ расстояние. Прыжок с помощью магии на сорок миль равен пешему переходу в шестьдесят, а чувствуешь себя, благодаря амулету бъидсэйха, как будто прошел пешком меньшее из этих двух расстояний. Он убедился, что это так, когда стал прыгать с одной вершины на другую, и в горах Гимлан это ему удавалось без усилий, не надо было утомлять себя блужданием по долинам.

Нельзя сказать, что процесс прыгания с одного места на другое доставлял Рафигу большое удовольствие.

Ему казалось, что его тело при этом растягивается до такой степени, по сравнению с которой проволочная сетка показалась бы стальной плитой. Ему казалось, что он превращается в нечто текучее, а потом, оказавшись на новом месте, втекает назад в свое тело. Прибыв в намеченный пункт, он первые секунды был дезориентирован, но когда приходил в себя, ум становился как никогда ясным.

В первую ночь в горах Гимлан он нашел пристанище у каких-то пастухов.Было слишком темно и ничего не видно. Ему меньше всего хотелось, прыгнув на пик горы, обнаружить себя позади пика и глядеть оттуда вверх, как на звезды со дна колодца. Пастухи с радостью поделились с ним ужином. Он ничего не рассказал им о своей миссии, но, уходя на рассвете, в качестве сувенира оставил золотую гелорскую монету.

Путешествие в Нагмандир — родовой дворец принца Аграшо — было изнурительным, но Рафиг, добравшись до цели, был слишком возбужден и не чувствовал усталости. Входя в Куланг через восточные ворота, он приметил огромное белое здание, и через миг оказался рядом с фонтаном центрального внутреннего двора. Стражу у входа во дворец удивило его внезапное появление, но они проявляли осторожность.

После недолгого спора один стражник приблизился к Рафигу:

— Пусть с тобой вечно пребудет радость теплых ночей.

— Пусть у тебя будет больше жен, чем проблем, — поклонился солдату Рафиг. — Я Рафиг Хает из Гелансаджара. Я прибыл к принцу Аграшо, чтобы поговорить с ним от имени Доста.

При этом заявлении лицо стражника окаменело от изумления:

— Я… я сейчас вернусь. — Он развернулся на каблуках и мимо своих коллег-стражников рванул во дворец.

Рафиг чуть не последовал за ним, но решил — не стоит. Из внутреннего двора дворца Нагмандир можно было рассмотреть восточную часть города, и Рафиг решил, что город интересный. Почти все здания были цвета снега, а двери и переплеты окон были обведены яркими линиями. По всему городу были равномерно распределены соломенные и черепичные крыши. По волнам озера — такого огромного, какого до сих пор Рафиг никогда не видел в своей жизни, — мчались корабли с красными и синими парусами.

«Я, с тех пор как стал бъидсэйхом, стал, как эти корабли. Конечно, под водой тоже земля, но я пролетаю сверху над всем этим».

На какой-то момент его посетила безумная мечта — прокатиться бы на борту такого корабля! Но тут же он испугался, — а вдруг ему придет конец прямо в середине этого озера.

«Может быть, кочевая жизнь — самая лучшая, но, передвигаясь по пустыне, хорошим пловцом не станешь».

Но все-таки, наблюдая, как корабли скользят по воде, он вспомнил о воздушном корабле, приземление которого наблюдал во Взорине. Он, конечно, знал, что корабль — явление демоническое и грешное, но ему понравилось, с какой легкостью корабль может перемещаться с места на место. Его не беспокоит, что под ним.

И вдруг ему пришло в голову: а вдруг амулет Доста, вплавленный в его тело, — дьявольский фокус для магических энергий? Может быть, преданному атараксианину следовало бы отказаться им пользоваться. Но он тут же отбросил эту мысль. Ведь талисман получен от Доста! Киране Досту поклонялись как воплощению Атаракса, а Нимчин Дост — это он же, снова пришедший, значит, без сомнения, в амулете нет ничего пагубного. Предметы, которые подверглись действию колдовства, вредны, потому что те, кто их заколдовал, не знали, как это делать правильно. Но Нимчин Дост ведь знал, и сделал амулет частью самого существа Рафига, значит, амулет, которым пользуется Рафиг, вреда не причинит.

Рафиг обернулся на звук шагов и увидел солдата, с которым говорил. Тот подвел к нему лысого в оранжевом одеянии. Рафиг поклонился. Солдат и его спутник ответили тем же.

— Я Рафиг Хает. Я пришел послом к принцу Аграшо от Нимчина Доста.

— Мне так и передали. — Лысый вздохнул. — Сейчас принц в отъезде, и не знаю когда вернется.

— Но вам известно, где он сейчас?

— Конечно, — лысый выпрямился.

— Прошу вас, укажите мне направление, в каком он уехал, и скажите, как его найти.

— Не могу.

— Я прибыл от Доста.

— Вы мне это уже говорили.

— Вы сомневаетесь?

Лысый смотрел на Рафига, полуприкрыв глаза:

— Достов много бывало, и еще больше таких, кто заявлял, что пришел от того или иного Доста. Претенденты до сих пор ни разу не одурачили и не завоевали гуров.

Рафиг протянул руку, схватил лысого за одежду на плече. Бросив взгляд назад, через плечо, на башню, стоящую в северо-западном углу дворца, Рафиг выдохнул:

— Исса хунак.

В мгновение ока они оба оказались на башне, лысый истерически орал, а Рафиг приземлился на колени и прижал руки к животу.

От сокрушительной усталости он не чувствовал жжения в животе и конечностях. Нервы уже не реагировали ни на что. Ему стало так холодно, как никогда. Он вспомнил уже испытанное им ранее ощущение, что его тело растянуто, но теперь оно еще перепуталось с другим таким же человеческим существом. Когда они оба материализовались на вершине башни, их сущности оказались грубо перемешаны.

«Надеюсь, что никто из наших не поспешит попробовать подобное».

Лысый упал рядом с Рафигом на верхушке башни.

— Умоляю, господин, не надо больше. Не сомневаюсь, я не…

Рафиг с трудом проглотил комок в горле и заставил себя медленно подняться, чтобы скорчившийся лысый оказался у его ног.

— Дост не приветствует необходимость таких демонстраций. Итак, где принц Аграшо?

Лысый встал на четвереньки, пополз к краю башни.

— Там, — Он указал рукой на северо-восток. — Следуй вдоль долины до деревни кузнецов. Он сейчас там, где долина сворачивает на север. Ты его найдешь.

С палубы под крылом капитан Хассет и Робин Друри в первый раз увидели завод при дневном свете. Дымовые трубы по-прежнему выбрасывали в воздух искры, едва видимые в густом столбе черного дыма, поднимающегося к небу. На север от завода лежала огромная гора угля, которую ночью было не видно. От фабрики к горе и назад сновали люди с тачками.

— Ваши люди готовы спуститься? — спросил Хассет.

Робин утвердительно кивнул.

— Подразделения «Архангел» и «Доминион» готовы к высадке.

— Отлично. Я хочу из носовых пушек дать небольшой залп картечью по крыше завода. Тогда все выскочат на улицу и побегут прочь от завода. Два бортовых залпа — и завод будет стерт с лица земли, потом кузницы, потом жилые здания и склады.

— Да, сэр, а потом мы высадимся и определим степень разрушения.

— Согласен. — Капитан Хассет хлопнул Робина по плечу. — Удачи тебе.

— И вам, сэр.

Хассет кивнул и закричал своему рулевому:

— Мистер Фостер, опуститесь пониже уровня этих дымовых труб, но близко не подлетайте, а то они ударят по нам, когда рухнут. Вперед на четыре градуса от носа по правому борту. Пушкарям — быть готовыми по моему приказу стрелять. Здания не убегут, так что считайте выстрелы.

Час, проведенный в обществе принца Аграшо, заставил Рафига Хаста серьезно задуматься, пока он рассматривал самое главное на сталеплавильном заводе — сталеплавильную печь и бормотал слова исса хунак. Скрипучий голос Аграшо сильно раздражал Рафига, хотя он казался вполне естественным для человека с такой чахлой бородкой и моложавым лицом. Так же Рафига раздражал массивный живот Аграшо, которым принц, казалось, намеренно пользовался для прижимания Рафига то к чему-то горячему, то к чему-то неудобному, а то к тому и другому вместе.

Гелансаджарец понял, что его приезд и упоминание о Досте испугали принца, но почему?

— Прошу вас, принц Аграшо, у Доста нет намерения предъявлять претензии Дугару. Он надеется на союз с Дугаром. Он хочет действовать вместе с вами для взаимной выгоды.

— У меня сильные защитники, Рафиг Хает, — принц пухлыми кистями рук обвел корпус завода, в котором они находились. — Этот завод строился два года, но он стоит этих затрат. Он в день выплавляет столько стали, сколько один кузнец может создать за целую жизнь. Мои сотни людей производят ножи и мечи. Мне Дост не нужен. По сути дела, твой хозяин должен дрожать при одном упоминании имени Аграшо.

Подчеркнуто произнеся слово дрожать, принц заколыхался всем многослойным жирным телом, и все его складки затряслись. Рафигу было не до смеха, он только серьезно кивнул:

— Ты хочешь, чтобы я передал Досту эти слова?

— Ты же видел мой завод, Рафиг. И знаешь, как я силен. Можешь говорить ему, что хочешь. — Принц нахмурился, его нижние веки почти закрыли маленькие свиные глазки. — Если ты думаешь, что это ему понравится.

Но прежде чем Рафиг ответил, по долине прокатился звук, похожий на эхо от грома. И тут же раздалась серия резких ударов по крыше над ними. Рафиг перевел взгляд на окна и дверь в восточной стене и увидел, как сверху лавиной сыплются осколки красной черепицы.

Исса хунак.

В мгновение ока Рафиг очутился за пределами цеха. Огромная черная тень скользила по долине. Рафиг хотел убежать и даже решил сделать прыжок, но одна мысль была у него в голове: что эта тень его поглотит. И вот тень накрыла его. Он почувствовал озноб — остаточное явление после прыжка сюда, потом поднял голову, и у него отпала челюсть.

Над его головой медленно пролетал гигантский воздушный корабль. Он летел достаточно низко, и, когда Рафиг поднял голову; он разглядел не только людей в серебряных одеждах, но и отдельные доски его обшивки. На корме корабля он увидел две пары вращающихся лопастей, двойные дымовые трубы и над ними два руля, установленные на огромном кормовом крыле.

Воздушный корабль начал не спеша разворачиваться. Рафига ослепил солнечный свет. Он упал на колени и закрыл глаза ладонями.

«Если я не вижу, я не могу прыгать. Атаракс, не дай слуге Доста попасть в паутину, сотканную для обольщения других».

Он убрал ладони, но в глазах еще плавали красные круги, правда, они быстро растаяли.

Их сменило нечто другое — круглое и сердитое — это Аграшо проталкивался через толпу гуров.

— Что здесь творится, Рафиг? Ты просто их шпион! Ты шпион илбирийцев! — Аграшо выхватил из-за пояса кинжал и поднял его над головой. — Гуры никогда не будут снова в подчинении!

Зарычав, Рафиг ударил Аграшо по его обширному животу. Принц хрипло закудахтал и шлепнулся на свои огромные ягодицы. Голубые шелковые штаны лопнули по швам, а золотая шелковая туника разорвалась по бокам от пояса до подмышек. Вскочив с колен, Рафиг выбил кукри из руки Аграшо, схватил его за черные волосы и поднял на ноги.

— Как бы ты ни боялся илбирийцев, Аграшо, Доста советую бояться намного больше.

Пульсирующий рев моторов воздушного корабля заполнил долину: корабль летел опять на север. Из левого борта корабля торчали пушечные стволы и выбрасывали дым и железо. После залпа исчезли целые сектора крыши завода и куски верхних стен. Выстрелы из пушек срезали столб дыма над заводом, как жнец срезает стебли пшеницы. Кирпичные трубы медленно зашатались и рухнули, разлетаясь на куски и снося восточную стену завода.

Воздушный корабль в небе немного накренился на правый борт, но быстро выпрямился. Еще один залп обрушился на корпуса завода сквозь дым и облако пыли. В небо взвились языки пламени: это выстрелами из пушек разрушили тигель, в котором шла плавка. Огромный тигель перевернулся и выплеснул волну расплавленной стали на пол завода. Расплавленный металл потек, оставляя за собой горящие островки, и когда волна дошла до края фундамента завода, металл пролился стальным дождем на землю.

Вместе с храбростью исчезла и вся бравада Рафига Хаста, которую он собрал, чтобы напугать Аграшо. Разжав ладонь и отпустив жирные волосы Аграшо, гелансаджарец уставился на крышу длинного барака, стоящего позади кузниц, и одним прыжком перенесся туда. Дрожа, он приземлился, и тут же черепица крыши сдвинулась и заскользила под его ногами, и Рафиг упал на колени. Ноги, вплоть до колен, пронзила боль, но он прыгнул и зацепился за стропила крыши, ему удалось повиснуть. Со свистом дыша сквозь зубы от напряжения, он подтянулся и обернулся посмотреть на завод.

Со своего наблюдательного пункта он видел, как два залпа воздушного корабля обрушились на кузницы и превратили их в осколки. Маленькие домики взорвались, и готовое оружие разлетелось по воздуху, как щепки, захваченные бурей. Потом воздушный корабль развернулся на юг и взорвал заводские склады, превратив их в развалины с торчащими из них перекрученными балками.

Когда воздушный корабль развернулся и нацелился на бараки, Рафиг понял, что илбирийцы в высшей степени добросовестны. Он сделал прыжок далее вдоль долины на верхушку угольной горы. Грохот пушек дал знать, что позади него бараки разлетелись в щепки. Огромные бревна с расщепленными концами рассыпались и поскакали по земле, обломки потоньше взлетали вместе с облаком пыли или сгорали.

Рафиг наблюдал, как с воздушного корабля спустили веревки и по ним на землю карабкались люди в серебряных доспехах. Спустившись, они начали обыскивать развалины. Он не был уверен, что именно они рассчитывали отыскать, но не ему критиковать воинов, реализующих свое право на захват добычи.

«Если, конечно, что-то осталось настолько целым, чтобы стоило воровать».

Наблюдая за их действиями, он сравнил свое первое впечатление от долины с тем, что видел сейчас. Разрушение завода и его подсобных помещений было полнейшим. Имея в своем распоряжении тысячу людей, он не смог бы так начисто снести с лица земли деревню даже за целый день. А тут илбирийцы за полчаса стерли в порошок то, что строилось целых два года.

Рафиг улыбнулся при виде того, как илбирийские солдаты подгоняли толстого коротышку к клетке, опущенной из трюма корабля.

— Может, илбирийцы и будут дрожать при упоминании твоего имени, Arpa-шо, но не я. Не Дост.

Его веселье сразу погасло, когда он бросил последний взгляд на дымящиеся руины.

«Хорошо, что ты вернулся, мой Дост».

Рафиг пристально посмотрел на север и подготовился перемещаться домой — сообщить, что видел.

«Наступили ужасные времена, и только ты можешь нас спасти».

Глава 49

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, 2 маджеста 1687

Где-то далеко колокол отбивал каждый час. В камере шуршали крысы. Кроме этих звуков, в подвалах Пиймока царила тишина. Собеседник Малачи так и не вернулся в свою камеру, и ощущение одиночества плохо сказывалось на жреце Волка. Забившись в угол камеры, он чувствовал себя единственным человеком на земле.

Умом Малачи понимал, что это не так. Острое чувство одиночества и потребность действовать мучили его. Это ощущение усугубляли голод, ожоги, усталость и разочарование. У него был долг перед этирайнами, оказавшимися в Гелоре, и перед Достом, но он чувствовал, что слишком слаб и истощен, чтобы предпринимать какие-то действия.

После молитвы он понял, что все не так плохо. С самого начала его выбрали для Сандвика, потому что он умел обращаться со многими очень сильными заклинаниями. Он получил квалификацию аэромансера и мог бы стать этирайном, но сам выбрал себе назначение — вести разведывательную деятельность в Лескаре в пользу Илбирии. Полученная подготовка научила его таким заклинаниям, которыми он мог бы воспользоваться, имея соответствующие орудия, чтобы выйти из этой темницы.

«Ни один жрец Волка не получил такой подготовки, которая нужна для выполнения моей миссии, вот почему волей Господа я и оказался тут. Надо сосредоточиться и больше думать о Его планах, а не о моем жалком положении».

Но все же в попытках оправдаться, не стоит закрывать глаза на тот факт, что побег отсюда не так прост. Прислушиваясь к звукам шагов стражи при обходах, он сообразил, в каком направлении надо будет бежать, сколько стражников и дверей, которые надо будет открыть, и даже знал, кто из охранявших его любил поспать на работе, сокращая число обходов.

Был бы у него хоть один ключ, чтобы воспользоваться им как основой для заклинания на отмычку, он бы за десять минут уже оказался на первом этаже. Но такого ключа не было, не удалось даже стащить вилку или ложку. Стражники развлекались, наблюдая, как он ест, понимая, что столовые приборы необязательны для слепого. От их смеха при виде того, как он пьет жидкую овсяную кашу, еда казалась еще менее съедобной.

Он не желал знать, чем на самом деле были поедаемые им хрустящие кусочки.

Руки его сжались в кулаки, и вспыхнувший гнев заставил сбросить апатию.

«Что жалеть о том, чего у меня нет. Надо воспользоваться тем, что есть, и выйти отсюда».

Успокаиваясь, он разжал кулаки и вытянул руки вперед, раздвинул пальцы. Замедлил дыхание и сосредоточенно прислушался. Он старался воспринять все чувственные впечатления, какие были ему доступны: влажность, запах плесени, покрывающей стены, холодный сквозняк из-под двери, а также шум, производимый крысами, и свои ощущения.

Он быстро запомнил комнату и ее размеры, и все его впечатления сложились в некую систему. Два шага в глубину и три в ширину, два шага до двери, которая находится в центре широкой стены. Деревянная дверь, обитая ржавым металлом, на два дюйма не доходит до пола и висит, так что верхний угол скрипит от соприкосновения с косяком. Стражники часто вынуждены пинать дверь, чтобы ее открыть, и об их приходе он узнает по этому звуку, сопровождаемому скрежетом ключа в замке.

Пол, покрытый заплесневелой соломой, — из известкового камня. Стены и потолок — тоже. Пол понижается к внешней стене, напротив которой он сидит. Крысы в основном собираются там, в низком углу, и, возможно, там есть открытый водосток. Подойти и удостовериться в этом мешали крысы, но, пожалуй, защищаемая ими территория была слишком мала, чтобы отверстие позволило ему сбежать.

Сидя в своем углу и анализируя собственные ощущения, Малачи задумался. Из всего, чему его учили в Сандвике, вдруг четко обозначилось самое важное в его ситуации: способность перемещаться теперь зависит от его умения ориентироваться с помощью таких впечатлений, как шумы и запахи! Сидя в камере он вдруг осознал, что эти едва различимые ощущения несут гораздо больше информации, чем он считал до сих пор. Во время пыток он ощущал, где находится горячая кочерга, еще до того, как княжеский палач касался ею его тела.

«Но что в этом особенного? Ведь тепло от солнца я тоже ощущаю кожей».

Интереснее другое: оказалось, что он может чувствовать крыс, толкущихся в углу его камеры. В обычных обстоятельствах такое невозможно. Конечно, магия — вообще не норма существования. Но ведь он вовсе не пытался создать заклинание, которое дало бы ему эти неожиданные ощущения! Правда, благодаря полученной подготовке он умел преобразовывать одни и разрабатывать другие заклинания.

«Не мог ли я, в условиях необходимости, подсознательно создать и теперь применять магический прием для компенсации слепоты?»

Да нет, невозможно. Но тут же он вспомнил драку на «Горностае». Там он точно знал, куда наносить удар, но в хаосе драки, понятно, не до тонких ощущений.

Еще ему вспомнилась защита проекта Урии. Он, Малачи, был остроумен и хорошо перемещался, пока Урия не начал его резко критиковать, и тут Малачи потерял всю свою сосредоточенность.

«После этого я стал натыкаться на мебель. А в ночь моего видения я не сумел сориентироваться в собственном доме».

Известно, что если один раз нанести заклинания на снаряжение и оружие, дальше они действуют, не требуя контроля, и это значит, что магия может работать без сознательного управления ею.

«Но совсем другое — если человек произносит свое заклинание в затмении рассудка, не зная, что делает. Наверное, так получилось заклятие у самого первого мага. А учителя всегда предупреждают: не импровизируй заговор, не подумав вначале; потому что человек невнимательный или легкомысленный может привести в действие необдуманное заклинание».

Жрец Волка потер рукой давно не бритый подбородок.

«Похоже, что это сенсорное заклинание существует и срабатывает. Оно, вероятно, действует в воздушной среде, передавая мне потоки воздуха и другие помехи в атмосфере. Если драку на „Горностае“ следует считать знаком для меня, значит, оно хорошо действует в боевых ситуациях. Получается, я и наполовину не так беспомощен, как думаю, или, что важнее, как думают мои тюремщики».

Малачи воспрянул духом, осознав перспективы этого открытия. Значит, если прыгнуть на стражника, можно заполучить необходимые для побега предметы.

«Сейчас мне требуется только что-то типа рукоятки, но это достать не сложно».

Малачи решил пересесть в дальний угол. Стражники при своих обходах видели его через окошечко в двери камеры. Однажды он уснул и упал в углу, оказавшись вне поля зрения. Тогда стражник вошел в камеру и разбудил его пинками.

«Это будет приманка, чтобы он вошел, но, чтобы осилить его, требуется какое-нибудь оружие. На худой конец, есть мои наручи».

Он постучал краями золотых наручей друг о друга. Конечно, отлично защищают, но в нападении не помогут. Может, разорвать штанину и сплести из обрывков удавку?.. Это на первом этапе. А его ключи и дубинка помогут на последующих этапах.

Малачи обеими руками взялся за манжету на брючине, но не успел приступить к делу, как наручи стали нагреваться. Он ощутил тепло лицом и теми участками кожи на голой груди, где были ожоги, но предплечья под наручами не нагревались. Они даже были холодными, как будто тепло вытекало оттуда.

Наручи, как живые, корчились и съеживались. Волнообразным движением, как ползает улитка, их края поползли вниз с предплечий до запястий, потекли по кистям. Он вытянул руки вперед, подальше от тела, и почувствовал, что они покрываются слоем золота, как второй кожей. Потом из ладони правой руки вырос усик и протянулся к левой ладони. Малачи начал раздвигать руки, усик тоже тянулся. Эта металлическая удавка растянулась на два фута и замерла.

«Как такое стало возможно? Тоже бессознательное заклинание или что-то другое?»

В коридоре за дверью камеры послышались шаги. Малачи отвлекся от наручей, быстро встал и пересек камеру. Встав спиной к стене у двери, он поднял руки вверх.

«Дождаться, пока он войдет, зацепить проволокой за шею и сильно потянуть назад. После этого откроется путь к свободе».

В замке заскрежетал ключ. Малачи улыбнулся и приготовился нанести удар.

Одевшись в черное, свернув длинные черные волосы на затылке тугим узлом, Наталия Оганская в ночной мгле выскользнула из своих покоев. Она не доверяла князю Арзлову, но оказалось, что и Григорий врет ей. Ей не хотелось думать, что Кролик обманывал ее по собственной инициативе, но князь был так естествен в своем удивлении, и рассказал, какие слова приписал ей Григорий… Видимо, Григорий больше не заслуживает ее доверия.

Она и раньше знала, что Арзлову хватает ума дурачить ее отца, поэтому ей было особенно неприятно узнать о предательстве Григория только со слов князя. Доверие к Григорию дало трещину, когда он стал настаивать, чтобы она оставалась в своих покоях и воздержалась от общения с Муромом. Но чтобы подтвердить правильность подозрений, надо определить, насколько честен с ней был князь Арзлов.

Арзлов хотел скрыть от нее, что на «Зарницком» был пленник из Илбирии. Он, кажется, успокоился, когда она притворилась, что поверила тому, что пленник устранен. Странно, что Григорий вообще отрицал наличие пленника, но лучше думать, что Арзлов дурачит Григория и манипулирует им, чем верить, что Григорий лжет ей ради своей выгоды.

Они оба скрывали существование илбирийского пленника. И поэтому Наталия решила, что пленник — какая-то важная птица. Если бы удалось допросить пленника, могла бы всплыть важная информация, которую хотят скрыть от нее.

«А обладая информацией, я буду решать, что мне делать для защиты Крайины».

Тасота беззвучно шла из зала в зал по замку Арзлова. Здание было массивным, как и вся архитектура Крайины. Но стены облицованы местным камнем песочного цвета, поэтому здание не производило такого мрачного впечатления. На пересечениях коридоров и вдоль лестниц с потолков свешивались масляные лампы. В их колеблющемся свете шевелились тени, Наталия постоянно оглядывалась — нет ли поблизости стражников.

Она предполагала, что ее личный авторитет заставит стражников впустить ее к пленнику, а потом она заставит их молчать. Но уже на первом посту в этом не оказалось необходимости. Здесь был только один стражник, и за громкостью его храпа не слышно было бы топота наступающей кавалерии. На крючке, вбитом в стену над головой старика, висела большая связка ключей. Наталия, не разбудив стражника, сняла связку с крючка и начала примерять ключи к первой же зарешеченной двери.

Сработал четвертый ключ из дюжины. Она чуть-чуть приоткрыла дверь и проскользнула на площадочку, с которой начиналась крутая лестница. Закрыв и заперев за собой дверь, тасота, крадучись, стала спускаться. В темнице масляные лампы висели на больших промежутках, но света было достаточно, чтобы идти без помех.

У подножия лестницы была еще одна зарешеченная дверь. Наталия немного повозилась с ключами, но довольно быстро отыскала подходящий и открыла ее. Войдя, снова закрыла и заперла дверь за собой и оказалась в узком коридоре, в котором горела всего одна лампа, Наталии повезло — эта лампа висела напротив единственной запертой двери. Три остальные двери были распахнуты, и убранство камер было типичным для тюрьмы.

Заглянув в зарешеченное окошечко запертой двери, она никого не увидела. Но ее это не испугало, она вставила ключ в замок, и он подошел.

«Повезло!»

Она толкнула дверь один раз, еще раз посильнее — дверь сверху заедало. Надавив плечом, она поднажала — и дверь отворилась. По инерции ее понесло вперед, и она, спотыкаясь, пролетела пару шагов.

За спиной она почувствовала движение, потом как будто что-то сдавило ей горло. Сильнее, сильнее, и вдруг раздался металлический звук — дзинь! — удавка ослабла и распалась посередине. Не думая ни о чем, она пихнула левым локтем назад и попала во что-то твердое. Раздалось громкое уф-ф-ф! — она повернулась, опираясь на левую ногу, и выбросила рывком вверх правое колено, заехав в подбородок пленнику, согнувшемуся пополам.

Пленник отлетел назад и сильно ударился о каменную ступеньку у входа в камеру. Он лежал там, ошеломленный, широко раскинув руки и ноги. Наталия сделала шаг вперед, подняла правую ногу, намереваясь ударить его по промежности, но он лежал и смотрел на нее. В его лице смешались боль и удивление, и она остановилась. Она понимала, что надо еще раз ударить его и убежать, но она остановилась и медленно опустила ногу на пол.

Секунды ей хватило, чтобы понять, в чем дело. И поняв, правой рукой закрыла себе рот, а левую прижала к груди.

«Глаза! Они из серебра».

Она медленно опустилась на колени.

— Скажите, кто вы.

Искусственные глаза человека широко раскрылись, он моргнул и снова опустил голову на камень. Он что-то бормотал по-илбирийски, но слишком тихо, она не поняла, и качал головой:

— Ведь вы тасота Наталия Оганская, да?

— Да. А вы кто такой?

Она повторила вопрос, но в свете лампы уже увидела его лицо, и ответ был не нужен.

— Тебе больно? — Человек, дрожа, протянул к ней свои золотые руки ладонями вверх. — Я подумал, что причинил тебе боль.

— Да не такую сильную, как я тебе. — Наталия потерла горло. — Твоя удавка разорвалась.

Человек с усилием сел:

— Да. Я почувствовал запах твоих волос, в общем, она сломалась до того, как я успел причинить тебе боль.

— Ты понял, что это я?

— Я понял, что это не стражник. — Он едва улыбнулся. — Они ведь не моются, и сейчас я этому рад. Я рад, что тебе не больно. Я бы никогда…

— Причинил, причинил, Малачи Кидд. — Она отодвинулась назад и встала. — Обещание-то нарушил.

— Я же сломанный человек, Наталия, вот и нарушил обещание. Ты же меня знала… раньше. Что со мной произошло… Я уже не тот, с кем ты танцевала в Муроме.

— Понятно. Глаза из серебра; руки из золота. — Она скрестила руки на груди. — В Муром, значит, не мог приехать; но во Взорин все-таки сумел. Тоже на службе своего короля?

— Долг моему Богу, Наталия. Он этого потребовал. — Кидд уже сидел, обхватив колени руками. — Я приехал бы в Муром, но ведь я стал другим. Как я мог вернуться к тебе таким, каким стал?

Сердцем она почувствовала смысл его слов. По его тону она поняла, что ему стало недоступно то, чего он так хотел.

— Малачи, я так ждала, чтобы ты вернулся в Муром за нами. Какое имеет значение, что с тобой произошло, для меня только ты имел значение.

— Да, Наталия, я понимаю твою боль и обиду на меня. Но после Глого я совсем переменился. Не только глаза. — Кидд отбросил с лица седые волосы. — Прежде чем лишиться зрения, я получил видение от Господа. И с тех пор всю жизнь старался делать то, чего, по моему разумению, Он ждет от меня.

Она нетерпеливо постукивала носком туфли, под ногами у нее хрустела солома.

— И я не могла помочь тебе в этом?

— Не думаю, Наталия, но вот твой приход, то, что ты открыла камеру — для меня это знак, что Господь, несомненно, желает не то, что я думал. — Жрец Волка откинулся назад и, опираясь о стену, медленно поднялся на ноги. — При условии, конечно, что ты готова помочь мне выполнить мое задание.

— И чего требует от тебя божественное видение?

— В Аране произошло воплощение Кираны Доста. — Малачи потянулся вперед и положил ей руки на плечи. — Господь послал меня охранять его.

— Да разве это в твоих силах? — Наталия отстранилась от него. — Дост в новом воплощении уничтожит Крайину.

— Нет. Господь не для того привел меня сюда, чтобы я стал Немико-в-Капюшоне для вашего государства.

Пути Господа неисповедимы, но предательство — не его путь. Я не знаю, какова роль Доста в будущем Крайины. Я просто знаю, что Дост для Крайины важен. — Малачи смотрел на нее так, как будто действительно видел своими серебряными глазами. — Мне нужно, чтобы ты мне верила, Наталия.

— Как можно верить человеку, который признался, что оказался тут для помощи демону, который рвется захватить нас?

Малачи улыбнулся, и в его улыбке она увидела отблеск их общего прошлого:

— Я ведь не стал врать тебе, Наталия, про мою миссию, а мог бы. Нас не должна разделять ложь.

— Забыл, как нас разделило твое нарушенное обещание? А ведь только что я напомнила тебе о нем.

Малачи усмехнулся — разве можно забыть эту его усмешку!

— Я ведь обещал вернуться в Крайину. Вот я и здесь.

— Но ты обещал вернуться в Муром, Малачи.

— Я же слепой. Мне же не сориентироваться по карте.

Наталия хоть и сдерживалась, но не могла не рассмеяться:

— И вправду! Вообще чудо, что ты оказался здесь!

— Ну да, мое появление сильно удивило князя Арз-лова.

Спокойная уверенность голоса Малачи и его теплая улыбка успокоили ее ярость и страх.

«Он в порядке. Он вернулся, значит, доверять можно ему, а не князю Арзлову и Григорию».

Она поколебалась минуту. Ее воспоминания о нем, не заслоненные Григорием, остались со времени совместной игры в шахматы. И эти воспоминания говорили, что не следует сомневаться ни в нем, ни в его честном слове, ни в уме.

— Решено! Поверю тебе, Малачи Кидд, по крайней мере, на сегодня. Твоя миссия не принесет пользу моему народу, но это ерунда по сравнению с тем, что ему грозит в настоящее время.

— Нападение на Гелор? — понимающе кивнул Кидд.

— Откуда знаешь? Это было в твоем видении?

— Нет. Позже объясню. А сейчас нам надо бежать. — Кидд поднялся на ступеньку, ведущую к двери. — Надо достать ялик для этирайнов. Если ты будешь прокладывать маршрут, я смогу управлять.

Она отрицательно покачала головой:

— Князь Арзлов весь транспорт этирайнов запер в ангар.

— Придется импровизировать. Нужно какое-то транспортное средство и парус. Придумаем что-нибудь, когда выберемся отсюда.

— Согласна. — Наталия взяла его под руку. — В своих мечтах о нашем будущем, до того, как ты был ранен, мне и в голову не могло прийти, что я совершу побег из своей страны, да еще с тобой.

— И я не думал. Однако после того, как я тайком сбежал из своей империи и нелегально пересек Аран, я предвижу еще и не такое. — Откашлявшись, Малачи двинулся вслед за ней из камеры. — Как ты догадалась, мы отправимся в Гелор. Мы станем международными беглецами.

— Конечно, полковник Кидд, мне следовало догадаться. — Наталия улыбнулась и прижала к себе руку Малачи.

«Я уезжаю во вражеское государство, чтобы не дать моему любовнику его захватить, чтобы слепой жрец Волка смог спасти жизнь человека, который может уничтожить мое государство. — Она на секунду рассмеялась. — Вряд ли мой отец предполагал такое, когда предложил мне съездить во Взорин».

— Что ты увидела смешного? — Кидд сжал ее руку.

— Ну, Малачи Кидд, когда закончится наше приключение, в следующий раз для свидания со мной тебе все-таки придется приехать в Муром. — Широко улыбаясь, она вела его по коридору темницы. — Если у нас выйдет то, чего мы задумали, отец меня никогда больше не будет выпускать из дому.

Глава 50

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 4 маджеста 1687

Робин Друри изящно отсалютовал, стоя перед принцем Тревелином.

— Брат Робин Друри прибыл для доклада, ваше высочество.

Тревелин ответил четким приветствием.

— Просим, просим, брат Робин, вольно. Надеюсь, вы знакомы с его высочеством принцем Аграшо из Дугара.

Робин заложил руки за спину и шире расставил ноги:

— Да, ваше высочество, я имел удовольствие быть в одном обществе с принцем на обратном пути из долины Куланга. — Этирайн смотрел с высоты своего роста вниз на округлую фигуру монарха. Аграшо переодели; швы его нового одеяния почти лопались на нем, тесное ему кресло под ним буквально трещало. — Рад видеть вас снова, ваше высочество.

Аграшо небрежно махнул Робину рукой, как бы отпуская его, и, не поднимая глаз, отщипывал ягоды с кисти винограда, лежавшей на его животе.

Принц Тревелин за своим рабочим столом листал пачку бумаг.

— Мистер Друри, я прочел ваш отчет о налете на долину Куланг. Вы представили полнейший доклад о разрушении завода. Вот тут вы сообщаете об останках двух-трех паровых машин на сталелитейном заводе. Вы уверены в точности своих ваводов?

— Да, ваше высочество. Тревелин чуть улыбнулся:

— Принц Аграшо предполагает, что вы просто не имеете представления о том, что вам попалось на глаза.

— Прошу прощения у принца, ваше высочество, но я работал на каретном заводе Лейкфорта, четыре года я проработал кузнецом, изготавливал рессоры. Я достаточно хорошо знаю многие сталелитейные заводы. Даже после разрушений, которые произвел «Сант-Майкл», не ошибусь. Это был сталелитейный завод, точно такие же были в Илбирии десять лет назад. И он был оборудован паровыми машинами.

Аграшо, причмокивая, жевал виноград, но Робину показалось, что он начал бледнеть.

— В отчете вы отмечаете наличие оружия на складах.

— Да, ваше высочество, я видел кольчуги, шлемы, кукрисы, много талварсов, наконечники для копий и кольчуги для коней. Мы привезли несколько ящиков этого добра. Все оружие высокого качества, изготовлено из стали, какую производят на современных заводах.

— И принца Аграшо вы захватили прямо посреди всего этого?

— Именно, ваше высочество, — кивнул Робин. Тревелин выпрямился в своем кресле:

— Брат Робин, вас может удивить заявление нашего гостя. Принц говорит, что он узнал о существовании этого завода только сегодня утром. Он приехал из Ку-ланга и случайно открыл его существование.

— Вы ведь знаете, что это так и есть, — принц Аграшо пальцем погрозил сначала Тревелину, потом Робину. — Вы должны мне верить.

— Сэр, несмотря на заявление принца, скажу вам, что когда мы его нашли, он рыдал в три ручья — как же, разрушена такая серьезная работа.

Аграшо изо всей силы отшвырнул пустую виноградную ветку.

— Я буду протестовать! Вы верите словам этого простого солдата больше, чем моим! Я — Аграшо, властелин всего Дугара. Я не лгу.

«Нет, конечно, для этого у тебя есть слуги».

Робин хмуро глядел на толстяка. Когда тот перестал унижаться и просить сохранить ему жизнь, которой, кстати, ничего не угрожало, он начал оплакивать потерю завода. Потом он оплакивал состояние своей одежды и просил дать ему другую, чтобы переодеться. После этого он принялся оплакивать то обстоятельство, что «Сант-Майкл» превратил его коттедж в костер.

Тревелин потер рукой выбритую часть макушки:

— Принц Аграшо, я верю брату Робину Друри. Я верю ему потому, что его слова совпадают с другими отчетами о вашем заводе, которые я получал ранее. Все отчеты говорят об одном: вы охотно сотрудничали с контрабандистами, ввозившими технологию, запрещенную к вывозу из Илбирии; способствовали созданию запрещенной в Аране промышленности и милитаризации Дугара. Все эти три факта обвиняют вас в главных нарушениях законов Илбирии и конституции Дугара.

— Вы меня не можете казнить! Я Аграшо.

— Эти слова, сэр, мы напишем на вашей эпитафии. — Тревелин поднялся с кресла и наклонился через стол к Аграшо. — Вы не глупы, хотя решили притворяться глупцом. Вы рискнули — и проиграли. Казнь за эти преступления для вас проблематична, но вполне реальна. На ваше счастье, я верю, что брат Робин мог ошибаться. А также капитан Хассет и все остальные члены команды «Сант-Майкла». Допустим, завод разместили в долине Куланга без вашего ведома. Допустим, до вас дошли слухи, и вы отправились выяснить.

— Так могло быть? — в смятении хлопал глазами Аграшо.

— Конечно. На вашем месте я бы не придавал этим глупым слухам значения, пока…

— Да, глупые слухи, пока…

— Пока мне не назвали бы имя. Полагаю, если бы я услышал имя человека, илбирийца, организующего все это, мне бы стало любопытно. Я бы отправился из Ку-ланга в долину и нашел завод. Я приказал бы его закрыть; но тут появляется «Сант-Майкл» и сравнивает его с землей. — Тревелин взглянул на Робина. — Совпадает это с тем, что вы слышали и видели, брат Робин?

— Думаю, совпадает, ваше высочество, — согласился Робин.

— Так я и думал, брат Робин. — Илбирийский принц перевел взгляд на своего гурского коллегу. — На вашем месте я бы решил сообщить это имя генерал-губернатору Арана, чтобы с преступниками поступили соответствующим образом. Иначе взаимное непонимание может ухудшить отношения между Дугаром и властями.

Аграшо попытался наклониться вперед, причем его подбородки на секунду опустились на живот, но тут же снова откинулся на спинку кресла.

— Именно это я и старался сообщить вам, принц Тревелин. Именно так все и было.

— А имя, ваше высочество?

— Он был представителем фирмы «Торговля и Транспорт Гримшо». — Голос Аграшо превратился в заговорщический шепот. — Его звали Кобб Веннер.

Глава 51

Дейи Марейир, Гелансаджар, 4 маджеста 1687

Рафигу Хасту было никак не унять дрожь, которую он приписывал усталости, не допуская мысли, что так проявляется страх, от которого у него сжималось все внутри.

— Нимчин Дост, я должен признаться тебе в неудаче.

Золотой человек сидел, наклонившись вперед на своем тигрином троне, вспыхивали серебряные полоски на его теле.

— Принц Аграшо отклонил нашу просьбу соблюдать нейтралитет?

— Намного хуже. — Рафиг гневно сверкнул глазами на илбирийца, стоящего по правую руку Доста. — Принц Дугара просто дурак, но он мог стать нашим союзником из страха перед твоей силой. У него был гигантский… — Рафиг поискал точное слово, но в языке истану такого слова не оказалось. — Гигантское место, где делают сталь. Дюжины дюжин кузнецов выковывали там оружие и доспехи.

Крайинец, стоявший слева от Доста, переглянулся с Урией.

— Завод.

На лице Урии тут же выразилось удивление. Он сказал что-то по-илбирийски, но из всего им сказанного Рафиг узнал только слово, которое слышал от Аграшо.

— Да, фактория. Так это назвал Аграшо. Его строили два года и детали привозили к ним из Илбирии.

Дост поднял руку, призывая к молчанию своих двух гостей-иностранцев.

— Аграшо собирался применять это оружие и доспехи, чтобы сражаться против нас? Я не совсем понял.

— Нет, милорд, вовсе нет. — Рафиг набрал воздуха в грудь. — Пока я был у него в фактории, в долине появился огромный воздушный корабль. Огромный! Можно скакать целый день на быстром коне и не убежать из-под его тени. Он создал громовые облака, из них на факторию сыпался металл. Ураган из первого облака разрушил факторию, второе облако продолжило то, что сделало первое. Потом они уничтожили мелкие кузницы и все, что еще оставалось в долине. Потом по веревкам спустились люди в серебряной одежде и захватили в плен Аграшо.

Дост медленно откинулся на спинку кресла.

— Может такое быть? — спросил он по-крайински. — Мог ли воздушный корабль из Илбирии так легко опустошить поселение в долине?

Урия кивнул:

— Воздушный корабль «Сант-Майкл» сейчас стоит в Аране. Он самый мощный в мире. Если гуры вооружались и их завод работал на паровых машинах, ввезенных из Илбирии, я не сомневаюсь, что такова и была тактика — быстро и жестко.

— Как можно победить такое мощное оружие? Свилик пожал плечами:

— Обстреливая с земли паровыми пушками. Еще их могут атаковать охотники с других воздушных кораблей; даже ялики этирайнов могут превратиться в брандеры и вызвать пожар на воздушном корабле. Воздушные корабли нельзя считать неуязвимыми, часто у них ограничена дальность полета: им же надо заправляться углем на заправочных станциях, да и много припасов не захватишь.

— В Крайние есть такие корабли?

— Кое-что есть, но не такие большие, как «Сант-Майкл». Самый большой во Взорине — это «Зарниц-кий». он в два раза меньше «Сант-Майкла».

Дост помолчал. Он невидяще смотрел на Рафига. Молчание его испугало Рафига — неужели Доста чем-то можно удивить? До сих пор все, что ему рассказывали, Нимчин Дост знал заранее, но сейчас он сделал паузу — значит ему встретилось что-то неожиданное.

Дост закрыл глаза, потом открыл и слабо улыбнулся Рафигу:

— Да, твои новости меня не обрадовали, надо подумать. Через неделю сюда соберутся приглашенные вожди.

За это время мы вчетвером должны создать план захвата «Зарницкого».

Валентин Свилик отрицательно покачал голловой.

— Я пленник, но я не предатель.

— Нет, Валентин, конечно, нет, я и не прошу тебя об этом, — глаза Доста ярко вспыхнули. — Пойми меня: если мы не сможем захватить Гелор и устоять против Крайины, тогда в мире разразится эпоха войн, по сравнению с которыми война с Лескаром была только жалкой прелюдией. Не выживет ни один народ: ни твой, ни мой, ни даже твой, Урия.

Глава 52

Замок Пиймок, Взорин, округ Взорин, Крайина, 4 маджеста 1687

Стоя на балконе своего кабинета, Василий Арзлов облизнул указательный палец правой руки, потом подставил его к ветру. Палец остыл с левой стороны, и Василий улыбнулся.

«Восточный ветер дует ласково, со скоростью две-три мили в час. Даже на самодельном подобии ялика этирайнов они легко доберутся до Гелора».

Быстро сделав предварительный расчет, он убедился, что Наталия и Малачи будут в Гелоре к девятому маджеста, за полторы недели до прибытия туда гусар.

Он усмехнулся.Его план развивался лучше некуда. Непредсказуемость Григория Кролика означала, что его лучше устранить. Гусары и ополченцы Сонесни могли победить стоящие во Взорине войска под командованием Арзлова, но только если они были бы в полном составе. Сражение за Гелор ослабит войско Кролика, и войска Взорина запросто расправятся с ними.

Конечно, Василий не предполагал, что возникнет такая необходимость. Кролик возьмет Гелор, и войска Арзлова потребуются только в качестве подкрепления. Тогда Василий арестует Кролика, обвинит его в предательстве и казнит. И тасота Наталия подтвердит, что Кролик действовал на свой страх и риск. А Гелор тем временем окажется побежденным, и Взорин станет провинцией, а Василий станет такарри.

Решение Наталии отправиться в Гелор было очевидным: она захочет остановить Григория. С преимуществом в десять дней Кидд и Наталия предупредят Шакри Авана, и гелансаджарцы смогут подготовиться к обороне, которая ослабит гусар. По слухам, Шакри Аван суеверен и полный идиот, но зато Кидд не дурак. Даже слепой сможет организовать оборону, что позволит обескровить гусар до того, как они возьмут город.

Василий думал: интересно, какова будет реакция Кидда, когда он узнает, что в Гелоре нет этирайнов. Арз-лов наслаждался, разыгрывая роль дезертира по другую сторону стены от Кидда. Илбириец очень ловко выпытал историю дезертирства. Но самым красноречивым для Арзлова оказалось молчание, последовавшее за признанием, что Кролик в прошлом, организовал засаду для илбирийца. Его шок был очевиден, хотя потом жрец Волка довольно быстро опомнился и продолжал свой допрос.

В принципе, не имеет значения, что Кидд думает на самом деле, — для Василия вполне достаточно того, что Кидд выступит на стороне гелансаджарцев: Конечно, Наталия будет защищать Малачи. Но Арзлов запросто убедит ее отца, что она одурела под влиянием чувств. Присутствие жреца Волка в Гелоре было изобличающим само по себе. Наталия и Кидд — оба расскажут о гусаре-дезертире, со слов которого они знали о наличии этирайнов в Гелоре, — эту историю будут отрицать даже гелорцы, — и их рассказ послужит доказательством, что Кидд, который был в прошлом разведчиком, оказался в Гелоре с беззаконными целями и был вынужден придумать такую неубедительную историю в свое оправдание.

Василий отдавал себе отчет, что его план не столь изящен, как хотелось бы, но это теперь уже не важно. Цель оправдывает средства, а взятие Гелора — цель сама по себе значительная. Доказательства илбирийской экспансии в центральном Аране покажут тасиру, что Илбирия — вот истинная угроза для империи. Заняв свое место в совете такарри, Василий сможет воспользоваться своим влиянием и направить тасира против его настоящего врага в мире: короля-Волка. В благодарность он попросит у тасира того, чего, по его словам, собирался просить у Кролика, оказавшегося на троне. Того, чего не смог достичь Фернанди, совершит Василий Арзлов, и тогда его имя будет жить вечно в анналах истории.

«Я уеду из Взорина простым князем. Через месяц я стану такарри, а через год — победителем всей Юровии».

На этом кончается Книга Медведя.

Глава 53

Северный Гелансаджар, 5 маджеста 1687

Малачи сдирал корку с апельсина, ощущая его сладкий запах. Золотые кончики его больших пальцев стали твердыми, и пальцы превратились в плоские лопасти, идеально подходящие для очистки фрукта от кожуры. Он без труда чистил апельсин, отбрасывая кусочки кожуры налево, так чтобы не попасть в Наталию и внутрь их самодельного ялика. Он не видел ни ее, ни их транспортного средства, но ощущал свое положение относительно них и старался бросать кожуру за борт.

— Наталия, ты отлично придумала, — он радостно кивал головой. — Ты нам обеспечила и транспорт, и кормежку.

Прерывающимся от радости голосом она сказала:

— Повторяю: это не моя, это, скорее, твоя заслуга. Ты сам сказал, что нам нужен деревянный ящик, к которому можно будет приделать парус. И первое, что мне попалось на глаза утром на улице, — эта крытая повозка продавца фруктов, даже с тентом из парусины. Я ему предложила золотые Крайины, и он согласился.

Малачи забросил в рот дольку апельсина и прожевал. Ему подумалось, что обмен повозки на деньги был не так прост, но в пересказе Наталии это прозвучало как пустяк. Он всегда знал, что у нее сильная воля, но раньше она была просто молодой женщиной, которая за двенадцать лет разлуки стала именно такой личностью, какой и обещала стать с юности.

Улететь из Взорина было совсем не просто. Парусиновый навес превратился во вполне пригодный парус, но ветер не всегда дул в нужном направлении, и тогда приходилось менять тактику полета: Малачи поднимал ялик высоко в воздух и потом снижался, но очень осторожно. Повозка была не более приспособлена для полетов, чем жернов, но Малачи во всех тонкостях знал магию аэромансеров, и Наталия все время таскала парус с места на место, чтобы лететь в нужном направлении, так что Малачи удавалось добиваться успеха.

Их очень утомлял полет, состоявший из непрерывных взлетов и падений, но, к счастью, у них оказались съестные припасы. Им повезло, что в качестве ялика достался фургон с фруктами: груз съедался, и ялик становился все легче. Оба они старались не задумываться, что будет, когда съедят груз. У Малачи просто не хватит сил поднимать ялик, но к тому времени они рассчитывали уже оказаться в Гелоре.

Они летели почти весь первый день, и в сумерках Наталия сообщила, что вдали виднеется гора, очевидно, Джебель-Квирана. Через некоторое время полета она заметила лагерь гусар. Чтобы разминуться с ними, Малачи изменил курс, полетели на юго-восток, к горам Гелан. Они решили, что двигаться будут только ночью, а днем прятаться. Кроме того, лететь днем жарко, а ночами им поможет более прохладный воздух, стекающий с гор на гелансаджарскую равнину. В прошлую ночь бриз дул на юг, и они оказались ближе к цели.

При первой встрече и изумленном взаимном узнавании между ними возобновились откровенные товарищеские приязненные отношения. Но теперь они несколько изменились под влиянием необычных обстоятельств вылета из Взорина и дурных предчувствий. Когда-то они были друзьями, но за последние двенадцать лет оба изменились, они теперь, по сути дела были чужими друг для друга. В полете времени хватало только на обмен разрозненными фразами. Каждый из них не ожидал, что другой настолько изменился, и отсюда возникло некоторое обоюдное разочарование, чуть ли не обида на то, что надежды не оправдались.

«Смешно не понимать, что сам ты с годами изменился, но все же ждешь, что другой-то остался прежним, несмотря на все прошедшие годы. Приятно открывать в другом что-то неожиданное, но зато столько диссонансов!»

Малачи также ощущал ее разочарование, время от времени она не могла сдержаться и не намекнуть на свою обиду. Он очень хотел исцелить нанесенную им рану, но его удерживало ощущение ее боли, глубоко скрытой в душе. Его не удивляла ее осторожность в чувствах, которая держала его на расстоянии, и он понимал, что так, наверное, правильно.

«Я так долго прожил один, я не умею обращаться с сильными чувствами, какие нас когда-то связывали».

Он надеялся, что они сумеют сохранить хотя бы нейтральные отношения, которые снова могут превратиться в дружбу.

Малачи подтянул колени к животу, откусил кусочек апельсина:

— Прости меня, тасота Наталия, что заставил тебя страдать. Действительно, я непростительно поступил.

— Малачи, да все я понимаю. — Но ее ломкий голос выдал ее истинные чувства. — Ведь тебя ослепили.

— Да, ослепили, я слеп ко многому, мне не нужно ничего кроме тебя. Из-за любви к тебе я решил отказаться от тебя, решил, что этим я тебя защищаю. — Малачи опустил веки, боясь испугать ее серебряным блеском глаз. — Двенадцать лет назад я совершил дурной поступок — поверил, что Бог предназначил меня для особой миссии, и отвернулся от тебя и других людей. Я думал, что если я посвящу свою жизнь служению Ему, то мне никто не нужен. Конечно, я был неправ, но не хотел в это верить. И не желал понять, что, отвернувшись от друзей, я причинял им такую же боль, как и себе.

Теперь ее голос послышался со значительно более близкого расстояния:

— Ты ничего мне не должен объяснять.

— Должен, тасота Наталия, потому что я поступил с тобой жестоко, и причина этого — мое самомнение. В Илбирии я жил в Сандвике, учился и преподавал то, что мог, — военное дело и теорию магии. Я приходил на защиту ученических проектов и буквально уничтожал их творения. Они меня так боялись, что проклинали мои серебряные глаза, а я этим гордился. Я принижал достоинства всех лучших учеников Илбирии, убеждая себя, что исполняю Его волю.

Он затолкал в рот последний кусочек апельсина.

— Знаешь, чем я оправдывал свою жестокость к ученикам? От души верил, что в результате моих поучений они станут лучшими солдатами. Даже если я и был прав в своих рассуждениях, все равно моим поступкам нет оправдания.

— Значит, ты поступал так ради их блага.

— Ну да, но надо было требовать больше от себя. — Малачи позволил себе тень улыбки. — Я гордился, что я хоть и слепой, а лучше многих. В глубине души я понимал, что они не станут оспаривать моих упреков — из жалости ко мне, ну, я и расходился вовсю. Через какое-то время, когда они все глотали мои оскорбления, я уже был уверен, что они просто не в состоянии мне ответить. Но этой весной все изменилось.

— Почему?

— Я был на обсуждении проекта, в котором теоретически рассматривалось нападение Крайины на Гелор.

— Случайно, да?

— Да, чистое совпадение, но тема проекта тут не важна. Я изменил параметры проекта, выбранные студентами — его авторами, изменил обстоятельства, предлагаемые ими, и стал им указывать, почему их анализ неверен. И один из этих ребят ответил мне на вызов. Он сказал мне, что я поступаю нечестно. Он сказал мне, что их проект оптимален при заданных ими условиях, при доступных им данных, и я понял, что он прав. Я осознал, что подвожу студентов и себя, я не оправдываю ожиданий Господа. И взял этого студента себе в помощники.

Он покачал головой:

— Мы вместе добрались до Истану, чтобы спасти Доста.

— Но в темнице Взорина его не было.

— Не было. В Дрангиане его забрал Дост. И сейчас я не знаю, где Урия и жив ли он.

— Если он оказался достаточно сильным, чтобы добраться до Истану, почему ты думаешь, что его уже нет в живых?

— Может, и жив, он ведь был наполовину крайинец.

— Ну и хорошо; это служит мне хорошим предзнаменованием в нашей нынешней ситуации. — Наталия это произнесла легким тоном, но Малачи почувствовал, что в душе она неспокойна.

— Несомненно. Поскольку мы будем вместе, я хочу, чтобы ты знала — я совершил невероятную глупость, что не поехал к тебе в Муром, хоть и был слепым.™ Он вздохнул. — Я твой должник не только за это, и надеюсь, мы сможем все же быть друзьями.

— Малачи, я тебя так любила, и так было больно, когда моя любовь умерла! — Она тяжело вздохнула. —

Сейчас я старше, умнее, надеюсь, и способна понять, хотя бы частично, причины твоего поступка. И я тоже хочу быть тебе другом. Иначе невозможен наш марш-бросок.

— Наталия, я уже понял, что ты изменилась. Ты мне нравишься такой, какой стала.

— Ты, Малачи, должен понять одно. — Ее голос немного сел. — Я люблю Григория Кролика, а он — меня.

— Ага, понял, — Малачи высосал дольку апельсина, прожевал ее и выплюнул семечки.

И вздрогнул, осознав юмор ситуации: она объявляет о своей любви к человеку, который его ослепил. На долю секунды ему захотелось раскрыть ей предательство Кролика, но он не стал.

«Чего я этим добьюсь? В прошлом я ее покинул, заставил страдать, а теперь стараюсь оправдать свой поступок, обвинив в моей беде любимого ей человека? Возможно, ее любовь его изменила, спасла. Жестоко было бы все рассказывать, я уже и так ее обидел — на всю жизнь хватит».

Но некоторым образом эмоциональный подтекст ее слов вызывал сомнение в их смысле. Ему показалось, что отчасти она хотела этими словами уязвить его, чего и добилась, но за этими словами скрывалась и ее собственная уязвленность.

«Наталия явно полюбила Кролика, но она больше не уверена, что он отвечает ей тем же. Характерен сам факт: вот мы с ней летим в Гелор, чтобы остановить гусар Кролика при нападении на город. Разве это не говорит о том, что она сомневается в чувствах и намерениях Кролика? — Он встряхнул головой и удержал себя от желания подвинуться к ней и заключить в объятия. — Ничего не могу я сделать. Могу только молиться, чтобы ей хватило сил пройти через все испытания, которые предстоят».

— Я очень хорошо помню Григория Кролика. Ему крупно повезло, что завоевал твою любовь. Желаю вам

1 всего возможного счастья. — Он заставил себя улыбнуться. — Прошу тебя об одной любезности. — Да?

— Вот какой: если я буду поступать в известной тебе манере, и тебе станет неприятно, прошу тебя — прикажи мне перестать. — Он повесил голову. — Не хотелось бы огорчать тебя больше.

— Обещаю, и прошу об ответной любезности.

— Говори.

Ее голос стал озорным:

— После того, как ты уехал из Мурома, я наняла учителей и выучила илбирийский, чтобы говорить с тобой на твоем родном языке. — Она теперь заговорила по-илбирийски. — Уроки стоили целое состояние, платил тасир, и я хотела бы воспользоваться возможностью попрактиковаться.

— Ты потрясающая женщина, Наталия.

— Раз так говорит слепой жрец Волка в пустыне, — громко рассмеялась Наталия, — может быть, в его словах есть крупица правды.

Глава 54

Сады лорда Нордклифа, Дилика, Пьюсаран, Аран, 5 маджеста 1687

Робин Друри заулыбался. Вот и Аманда Гримшо перед статуей лорда Нордклифа, как и обещал сегодня утром отец Райан. Пояс ее платья канареечного цвета был завязан бантом на спине. Желтые перчатки и зонтик по цвету точно соответствовали платью. Ни на одном предмете туалета не было ни кружевных оборок, ни вышивки. Волосы Аманды были собраны высоко на затылке, оставляя открытой шею, а желтая шляпка на длинных завязках свисала до середины спины.

— Простите, что вторгаюсь в ваши мысли, мисс Гримшо, но должен признаться — счастлив видеть вас.

Аманда тоже заулыбалась:

— Как так вышло, брат Робин, что вы оказались тут в это время дня? — Он не успел еще ответить, как она добавила: — Отец Райан клялся, что не будет посредником.

— Он и не собирался, — Робин предложил ей руку, за которую она ухватилась. — Натарадж завел привычку все время торчать возле казарм этирайнов, и ребята теперь считают его своим талисманом. Вы его хорошо обучили илбирийскому в миссии, и теперь он свой язык уснащает таким цветистым лексиконом, каким пользуются этирайны, а отец Райан недоволен.

Аманда притворилась шокированной:

— Не могу себе представить, что же это такое — лексикон этирайнов.

— Отец Райан пришел за Натараджем и увел его в миссию. И упомянул, что вы собираетесь быть в миссии сегодня днем. Он сказал мне, что не хочет быть посредником, но сообщил мне об этом факте, чтобы вы прекратили посылать Натараджа к нам в казармы.

Она лукаво улыбнулась:

— Я предлагала ему, что сама пойду и заберу парнишку.

— Да что вы говорите? — Робин улыбнулся в ответ. — Придется уговорить Натараджа бывать у нас почаще.

Аманда смеялась. Потом повернулась лицом к нему и сделала несколько шагов назад.

— Надеюсь, не сочтете меня слишком навязчивой, ведь я, по сути дела, напросилась встретиться тут с вами. Мне папа запретил с вами видеться, но в этом вопросе я не могу подчиняться его мнениям. Он ведь не знает, что вы спасли мне жизнь.

— Вряд ли это изменило бы его отношение ко мне.

— И даже если бы вы не спасли меня от Веннера, я бы папу не послушалась. — Она остановилась, прижалась к нему и незаметно поднесла его руку к губам. — Я считаю, что вы замечательный человек.

Робин захотел взять ее за руки и поцеловать. Он видел, что она простит ему такую фамильярность, но воздержался. Вокруг толпа, им с Амандой не следует выдавать своих отношений. Ему было наплевать на свою репутацию, хотя, конечно, не стоит своим поведением порочить имя капитана Хассета. Но важнее было другое: их невинная прогулка в саду могла превратиться в скандал, который мог повредить Аманде, а этого он допустить не мог.

— Вы, Аманда, — просто драгоценность. — Он оглянулся по сторонам, потом перевел взгляд на нее. — Нельзя останавливаться, а то начнутся сплетни.

Минутку поразмыслив, она снова поцеловала его руку, как бы в насмешку над условностями, и пошла рядом.

— Вы, конечно, правы.

— Никто не сожалеет больше, чем я. Аманда сдавленно фыркнула:

— Вам никогда не надоедало соблюдать внешние приличия?

— Не уверен, что правильно понял вас.

Аманда взмахнула зонтиком, обведя все окружающие их сады:

— Обернитесь-ка вокруг, Робин. Кусты, фигурная стрижка деревьев, цветы — все из Илбирии. И люди вокруг вас — все из Илбирии, и одеты, как принято в Илбирии. Допустим, Господь поднимет весь этот сад со всем его содержимым и перенесет в Ладстон, ведь никто из присутствующих и разницы не заметит.

— Разве что жары не будет.

— Ну да. — Она темпераментно закивала. — За пределами сада жители Арана одеты в соответствии с климатом. Вам не было бы удобнее в коротких шортах, сандалиях, легкой рубашке или вовсе без рубашки? — Она двумя пальцами приподняла край платья. — На мне три слоя материи, и каждый из них толще газовой ткани, из которой сшиты платья аранок в это время года. Робин почесал выбритую макушку:

— Смешно — мы демонстрируем голый череп как признак мудрости и ходим тут без шляп, рискуя упасть в обморок от солнечного удара.

— И еще пример, — Аманда посерьезнела. — Дело, конечно, не в одежде. Я хочу поцеловать вас и чтобы вы меня поцеловали, но обычай осуждает такое поведение при посторонних, а нам с вами никогда не позволят остаться наедине. И знаете, кто будет нас бичевать за проявление чувств при народе? Жены тех самых людей, которые ходят с моим отцом в его башню. На их дебоши смотрят сквозь пальцы, и знаете почему? Потому что женщины в башне — не илбирийки.

— Это так звучит, как будто они животные.

— О, да, конечно, но мы ведь знаем, что это обман. Если бы у отца в башне была отара овец, дамы не были бы столь терпимы, и общество не было бы таким всепрощающим. Отвратительна мораль такого общества, которое больше заботит благополучие животных, чем жестокость в отношении других человеческих существ.

Некоторое время Робин обдумывал эту мысль, потом согласился:

— Святой Мартин нам заповедовал, что мы должны выступать на защиту тех, кто беззащитен, и мы должны поступать так, чтобы не позволять другим эксплуатировать слабых.

— Я бы мечтала, Робин, чтобы хоть один раз каждый, кто носит маску благовоспитанности, взглянул бы на себя в какое-нибудь Зеркало Правды и увидел, каким является на самом деле.

— Когда они умрут и окажутся на Высшем суде, это и произойдет.

Она вздохнула:

— Это-то я знаю, и в терпении, конечно, добродетель, но хотелось бы, чтобы каждый приложил свои усилия, чтобы мир стал хоть немного похож на рай. На небесах, как я понимаю, все настолько фантастически великолепное, что мы не можем себе представить; но почему бы не вообразить это великолепие тут, на земле, и почему бы не создать все это тут? Тогда небо будет для нас гораздо большей наградой.

Этирайн кивнул, соглашаясь. Она заговорила о личной жертве, необходимой для того, чтобы мир стал лучше. Слишком многие представляют себе жертву в виде благотворительности — предоставление другим людям денег или вещей, а не своего времени и внимания. Конечно, это лучше, чем ничего, но ужасно, что за этой ширмой многие скрывают всякие мерзкие поступки. Вот такой благотворитель перечеркивает все свое добро злом, которое сам же и совершает.

Робин похлопал ее по руке:

— Вы лично много участвуете в изменении мира тем, что преподаете в миссии.

— Но могла бы больше, — мисс Гришмо покачала головой. — То, что делается вокруг моего отца, это… сложно понять.

Аманда произнесла слова «сложно понять» многозначительно. Она могла не только рассердить своего отца, но и подвергала себя риску разрушить свою жизнь, бросая ему вызов. Если Эрвин Гримшо лишит дочь своей материальной поддержки, она останется ни с чем. Вряд ли у нее есть какие-то свои средства, а если и есть, то может быть, все они вложены в акции компании, владельцем которой является ее отец или в доверительные соглашения, а ее отец — доверительный собственник. Есть уйма разнообразных способов лишить женщину богатства. Робину их подробно разъяснил в свое время лорд Лейкворт, предложив ему стипендию для обучения в Сандвике.

Робин вспомнил вчерашнее заседание с принцем Тревелином и принцем Аграшо. Аграшо признал роль Кобба Веннера. Если эти сведения позволят Тревелину возбудить дело против Эрвина Гримшо, у отца Аманды будут серьезные заботы, чем ее поступки.

— Жизнь вообще полна сложностей, Аманда, не исключено, что наступят перемены и вам станет проще жить.

Они шли по дорожке, огибающей угол сада:

— Первый раз слышу от вас, Робин, неточную формулировку.

— Простите, но я не вправе вам рассказывать все, что знаю, по крайней мере, пока, а, возможно, и никогда не смогу. Постараюсь не огорчать вас, насколько это будет зависеть от меня. — Он тяжело вздохнул. — Надеюсь, вы мне верите в глубине сердца.

— Вы очаровательны с вашей строгой моралью и добрым сердцем, и вы спасли мне жизнь, — она остановилась, привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. — В моем сердце столько доверия к вам, Робин.

Глава 55

Дейи Марейир, Гелансаджар, 8 маджеста 1687

Рафиг Хает не верил своим ушам. Одетый в цвета Доста — красный и черный, он стоял по правую руку тигрового трона Доста. Перед ним полукругом расположились вожди и военачальники семнадцати основных племен Гелансаджара. Дост обратился к ним с просьбой о поддержке.

Ни один не согласился.

Рафиг больше не мог молчать:

— Вы что, не слышали, что вам говорят? Вы не знаете, кто он такой? Вы не видите, по его природе и по амулетам, благодаря которым до вас добрались его курьеры, что перед вами — человек большой силы? Вы что, все дураки?

Исмат, вождь племени Шаландат, погладил свою длинную белую бороду:

— Мне кажется, Рафиг Хает, что дурак тот, кто верит тому, что люди постарше его сочли ложным.

— А я отвечу тебе, Исмат, что это признак пророка. Ты видел крошечную долю того, что видел я, но я с первого взгляда понял, кто передо мной.

Другой вождь, возрастом младше Исмата и старше Рафига, прищурил темные глаза:

— Рафиг, ты ведь сам знаешь, что право быть Достом с веками потеряло свою значимость. Твоего прадеда объявили Достом воплотившимся, когда он захватил Гелор.

— Да, Фарадж аль-Фарух, ты говоришь истину. Но вспомни, что он сам никогда не называл себя этим титулом.

— Ага, значит, ты полагаешь, что всякий, кто присвоил себе этот титул, тот и есть Дост?

— Продолжайте свою игру в слова, она вам пригодится, когда сами поймете, как вы неправы. — Рафиг набрал полную грудь воздуха, чтобы разразиться новым залпом упреков в адрес вождей, но тут почувствовал на плече тяжесть теплой руки Доста. — Простите меня, господин, за мои слова.

Дост перетек в стоячую позу, демонстрируя свою мощь и способности:

— Не стоит извинений, Рафиг Хает. Твоя семья всегда была самой преданной и самой зрячей. — Он жестом указал на собрание вождей. — А все эти люди не совсем слепы, только их способности увидеть истину мешает забота о своем племени. Если бы они решили поддержать меня, их племена бы разорились. Вожди не возражают помочь, но им нужны доказательства, что, поддержав меня, они не навлекут катастрофу на свои племена. — Дост развел руками: — Какого знака вы ждете от меня?

Вожди и военачальники зашептались, нервно жестикулируя. Рафигу они напомнили куриц, сбежавшихся к кормушке. Он обратился к Досту.

— Заря прогнала ночь, но им еще нужен знак от солнца, что оно действительно взошло.

— Ты стоишь повыше, ближе к горизонту, чем они, Рафиг. Они еще не видят зарю, для них только небо посветлело. — Дост положил руку на плечо гелансаджарца. — Когда им будет дан этот знак, они слетятся под мое знамя.

— Уже пора бы слететься.

— Они не могут. За твою верность ты благословен, как и все племя Хастов. Остальные после тебя.

Вожди закончили дискуссию, и вперед выступил Фарадж аль-Фарух, чтобы произнести общий вердикт.

— Мы поверим, что ты Дост, если через двадцать дней в полнолуние ты захватишь Гелор.

По спине Рафига пробежал тревожный холодок. Фарадж аль-Фарух и все другие знали, что Рафигу предсказана смерть в полнолуние. Они нарочно выбрали такой день, чтобы удалить его от Доста. Они не рассчитывали, что преданность Рафига Досту такова, что он готов подвергнуть себя опасности.

Рафиг деланно засмеялся, и озноб прошел:

— На нашем языке, Фарадж, твое имя значит «судья», но обо мне ты судишь неверно. Я в своей жизни видел три сотни полных лун, и каждую из них я пережил. Мне, конечно, предсказано, что я умру под полной луной, но кто сказал, что под этой? Воины Хаста будут там рядом с Достом и возьмут Гелор для него.

Дост согласился с вождями:

— Принимаю ваш вызов. Я овладею Гелором в ночь полнолуния, но принимаю ваш вызов не просто так. И от вас кое-что потребуется. Я-то знаю, кто я, но вы не можете лишать ваших людей права присоединиться ко мне. Хасты храбрые воины, но их маловато — меньше сотни. Вы должны сказать своим воинам о моем возвращении, пусть выйдут те, кто желает примкнуть к Рафигу Хасту при взятии Гелора. Из вас, как говорится в Писании, я создам свое войско.

— Годится, — кивнул Исмат из Шаландата.

— Тогда в ближайшие две недели приведите сюда своих воинов. Теперь идите, и мир Доста да будет вашим душам.

Рафиг выждал, пока удалились все вожди, и только тогда обратился к человеку из золота:

— Я буду рядом с тобой какая бы ни была луна.

— В этом у меня нет сомнений, Рафиг, — Дост опустился на свой трон. — Но попрошу тебя еще выполнить два задания.

— Твое желание для меня — священный долг.

— Ты соберешь тут своих воинов и примешь тех, кто придет без злобы. Здесь хватит и еды, и оружия для всех. В сущности, у тебя будет семнадцать отрядов по пятьдесят воинов в каждом. Ты приведешь их на равнину, к северу от Гелора, на восходе солнца в день полнолуния. Начнешь атаку по сигналу — почувствуешь сигнал через мой амулет.

Рафиг рукой прикоснулся к золотому амулету.

— Ясно.

— Хорошо. Через шесть дней я уеду с сестрами, одну оставлю здесь, с тобой. — Дост улыбнулся. — Помнишь Тьюрэйю?

— Которую я привез из Взорина вместе с Валентином Свиликом?

— Именно.

— Хочешь взять ее себе в жены? — Нет.

— Тогда я выдам ее замуж за моего кузена Ахтара?

— Нет. — Дост покачал головой. — Я удочерил Тьюрэйю, она член моей семьи. Она мне теперь сестра. Твой кузен хороший парень, но Тьюрэйя предназначена не для него. Я бы хотел, чтобы ее взял себе в жены именно ты.

— Мне в жены? Дост улыбался:

— Когда Кирана Дост вышел из Дуррании, его брат Вертил был его главным. Я хотел бы, чтобы при взятии Гелора рядом со мной был брат, а мужем Тьюрэйи хотел бы видеть благородного человека, который получит от нее храбрых сыновей.

— Вы оказали мне честь.

— Тебе делает честь твоя храбрость. По моему приказу этот брак заключен. — Дост встал и хлопнул Рафига по обоим плечам. — Твоя жена ждет тебя в твоей палатке, брат мой.

— Спасибо, брат.

— И еще, Рафиг.

— Слушаю.

— В писании сказано, что брат Доста умрет в такое время, которое сам себе выберет. — На лице Доста засияла широкая улыбка. — Вертил умер в окружении своих правнуков. Знаю, что и твой выбор будет не менее мудрым.

Глава 56

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Арам, 8 маджеста 1687

Принц Тревелин не обращал внимания на сверкающий злобой взгляд Эрвина Гримшо, которым тот так и сверлил принца.

— Ничуть не сочувствую, что вызов ко мне помешал вам отбыть на отдых к Вленгалу. Вам придется ответить на несколько очень серьезных вопросов, мистер Гримшо, и лучше бы ваши ответы меня устроили

Гримшо был в наряде цвета хаки: от брюк галифе и сапог для верховой езды до рубашки и тропического шлема. И ему было неуютно без доспехов или официального костюма.

— Я думаю, ваше высочество, любые ваши вопросы могут подождать до моего возвращения.

— Боюсь, что нет, мистер Гримшо. И поскольку генерал-губернатор Арана — я, то важно то, что думаю я, а не вы. Прошу вас садиться.

Гримшо обеими руками сжимал за спиной рукоять хлыста.

— Не предполагаю задерживаться у вас так долго, что устану стоять.

— Как хотите. — Тревелин уселся за свой стол, перелистал лежащие перед ним бумаги. И заметил, как кончик хлыста вибрирует от плохо скрываемого гнева Гримшо. Он поднял голову: вы понимаете, какие наказания полагаются за государственную измену, мистер Гримшо?

— Не могу себе представить, ваше высочество, что какие-то из моих замечаний вам можно счесть государственной изменой.

— Ваше мнение зафиксировано, но я спрашиваю не об этом. — Принц намеренно сощурил свои зеленые глаза, и в его голосе прозвучала нотка гнева. — Знаете ли вы, какое наказание положено за государственную измену?

— От ношения парика до смертного приговора. Тревелин раскопал в куче бумаг доклад капитана

Хассета о налете на завод и положил его перед собой поверх остальных бумаг.

— Менее недели назад «Сайт-Майкл» обнаружил и уничтожил сталелитейный завод в Дугаре. Есть доказательства того, что там было множество паровых машин. Завод производил сталь, а кузнецы в мелких кузницах выковывали из нее оружие для вооружения гуров, что было запрещено еще двадцать лет назад.

— Это потрясающе, ваше высочество.

— И я так подумал, мистер Гримшо. Из беседы с принцем Аграшо я узнал, что один из ваших людей, Веннер, организовал строительство этого предприятия и ввоз двигателей.

— Я знаю об этом, — кивнул Гримшо.

— Вы осмеливаетесь признать свое участие в этом мероприятии? — Тревелин вскочил на ноги. — Вы еще наглее, чем я себе представлял, мистер Гримшо.

— А вы, ваше высочество, видно, считаете меня не только наглым, но и глупым. — Гримшо щелкнул себя кнутом по сапогу, — Принц Агршо сам рассказал мне об этом разговоре вчера за обедом, я сразу же вернулся в кабинет и начал аудит счетов, в которых отражены операции, проводившиеся мистером Веннером. При первом просмотре счетов я заметил, что скорость поставок в Дугаp заметно уменьшилась. Мистер Веннер пометил, что для ведения бизнеса в Дугаре требуются подношения.

Тревелин зарычал:

— Вы хотите, чтобы я поверил, что мистер Веннер лично создал это предприятие, без вашего соучастия?

Гримшо поднял голову и вызывающе выдвинул вперед подбородок.

— Пожалуйста, можете провести свой аудит, ваше Высочество.

«После того, как ты уничтожил все записи?»

— Веннер мертв, так что мало надежды, что кто-нибудь сможет оспорить или исправить какие-либо ошибки в таком аудите.

— Что верно, то верно, ваше высочество. — Гримшо удалось изобразить на лице обиду. — И я не могу быть уверен на одну сотую процента, что аудиторы не работают вместе с Веннером, так что они могут скрыть или уничтожить доказательства. Я, как и вы, считаю это преступление ужасным, и мысль о коррупции в моей фирме абсолютно отвратительна мне, но я могу гарантировать, уверяю вас, что все виновные будут схвачены. Конечно — он пожал плечами, — мы начали необходимые процедуры по аннулированию пенсии, которая выплачивается семье Веннера в Илбирии.

— Несомненно, — Тревелин с трудом скрыл разочарование.

Он по своей подготовке был воином и к классу торговцев испытывал нездоровое презрение. Следует учесть, что он общался с ними, когда торговцы и более простой народ обращались к нему с какой-либо просьбой. Для него их намерения были очевидными. И поэтому он привык считать их плохими стратегами. Большинство людей этого класса соответствовало его мнению, но Эрвин Гримшо явно к нему не относился.

«Следовало догадаться, что он вывернется. Правильно всегда говорила Рочел: я слишком доверяю силе правосудия, значит, не могу понять глубину зла и его умения все скрыть. — Принцу захотелось стукнуть кулаком по столу. — Вместо того, чтобы сломить Гримшо, как собирался, я показал ему, что он с успехом опередил и победил меня. Вместо страха я вызвал в нем презрение, но из этого тоже можно извлечь пользу, ведь теперь он станет меня недооценивать».

Гримшо облизнул губы кончиком розового языка:

— Надеюсь, мы разрешили вашу проблему на данный момент. Могу ли я идти?

Тревелин изобразил возмущение и стал притворяться мелочным:

— Можете, но не в направлении Вленгала.

— Почему это?

— Вы сами сказали, что штату аудиторов нельзя доверять полностью. — Тревелин широко улыбнулся Гримшо — улыбкой триумфатора, но с долей садизма. — Вы останетесь в Дилике, пока не закончится аудит, и я сам его буду рассматривать до полного удовлетворения. И только тогда вы сможете уехать.

Серое лицо Гримшо медленно порозовело:

— На вашем месте, ваше высочество, лучше не иметь меня вблизи. Вот на отдыхе у Вленгала я сумел бы забыть, как сердит на вас.

— Может быть, вы и правы, сэр, но я думаю не о себе, а только о том, чтобы вам было некомфортно. — Тревелин сложил руки. — Вам хотелось бы оказаться подальше, а мне хотелось бы получить доказательства вашей вины в государственной измене.

— Тогда я подозреваю, ваше высочество, что мы оба окажемся разочарованными.

— А я подозреваю, мистер Гримшо, что мы наконец-то нашли точку общего согласия, — Тревелин указал на дверь. — Я пожелал бы вам доброго дня, но вы не поверите моей искренности.

Гримшо развернулся на каблуках и зашагал из офиса.

Тревелин вздрогнул, услышав, с каким грохотом захлопнулась за гостем дверь, потом заулыбался.

«Рочел, вот в ком ты почувствовала бы очень плохого человека, — прошептал принц про себя. — И ты могла бы дать мне силы противостоять ему. Глубина зла в его душе неизмерима и источник его неисчерпаем. Мне остается надеяться, что, потеряв рассудок от гнева, он не сумеет сообразить, как ему ловко выкрутиться, и тогда я смогу предать его заслуженному правосудию».

Глава 57

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 9 маджеста 1687

Воспитание, полученное Наталией при дворе отца, подсказывало ей, что прилететь в Гелор на фруктовом фургоне в середине ночи вряд ли прилично. Когда Малачи стал приземляться во внутренний дворик дворца цвета слоновой кости, она поняла, что они снижаются слишком быстро, и старалась подкорректировать его действия. С искаженным от боли и усталости лицом Малачи сумел в последнюю секунду замедлить посадку, но все падение было стремительным.

Первый удар пришелся на задние колеса, при этом посыпались их спицы и смялись железные обода, раздался скрежет металла. Следом, слетев с оси, шлепнулись передние колеса. Пока они, подскакивая, катились по углам дворика, фургон подпрыгнул один раз, раскололся посередине и развалился на две части. Апельсины, лимоны и грейпфруты вприпрыжку раскатились во все стороны, подскакивая на мраморных плитах дворика. Передняя стенка фургона зацепилась за что-то и опрокинулась, выбросив Наталию прямо на грядку с цветущим лимоном.

Ударившись оземь, Наталия покатилась, и таким образом погасила энергию полета, обойдясь без травм и ушибов. Вскочив на ноги, она побежала к Малачи, неподвижно сидевшему у стенки фургона, которая служила кормой. Первая мысль была, что он погиб! Но тут в желтом свете факелов, освещавших дворик, она заметила, что его грудь поднимается и опускается — он дышит!

«Жив!»

Она заулыбалась, потом затрясла головой. Да, жив, но, судя по его виду, не так далек от дверей смерти. От изнеможения глаза его запали, сквозь глубоко въевшуюся за время полета грязь видно, как осунулось пожелтевшее лицо. Спутанные волосы собрались клочьями, за время своего путешествия он исхудал, и его скулы, обтянутые кожей, резко выделялись. Он был покрыт многочисленными ранами и болячками от пыток и в целом больше напоминал воплощение смерти, а не живого человека.

Она знала, что и сама выглядит не лучше, и это было отчетливо написано на изумленных, полных ужаса лицах стражников, оцепивших разбитый фургон. Некоторые извлекли было свои шамширы, но большинство глазели на нее, раскрыв рот. Она медленно поднялась, широко улыбаясь.

— Говорит ли кто-нибудь тут по-крайински? Стражники затараторили между собой, потом один убежал. Наталия продолжала улыбаться, потом попробовала простыми знаками объясниться с гелорцами. Указала на Малачи и на себя, пальцем постучала себя по правому глазу и проговорила имя: аланим Шакри Аван.

Итог ее сообщения был таков: стражники отодвинулись от них подальше. Явная неудача ее несколько обескуражила, но, с другой стороны, это даже и неплохо. Такое внушительное расстояние уменьшало риск внезапного нападения. Успокоившись, она уселась и обеими руками схватила Малачи за руку.

Его руки были покрыты золотом, но на ощупь они казались не металлическими, а живыми. Она не могла различить на коже рук пор или линий, но нащупала суставы. Малачи не объяснял — что за металл и откуда у него такие золотые протезы вместо рук. Она не задавала вопросов ни о глазах, ни о руках, хотя временами любопытство одолевало ее и хотелось спросить.

В сопровождении двух солдат прибыл высокий стройный человек в очень красивой одежде. Он поклонился Наталии и заговорил по-илбирийски:

— Я Сузил ибн-Хаким, советник аланима. Кто вы и по какому делу прибыли в Гелор?

Услышав в голосе человека раздраженность и враждебность, Наталия ответила не сразу:

— Я Талия Конева, а это — Мартин Чайлдс, купец из Илбирии. Мы сбежали из плена во Взорине. Мы прибыли, чтобы предупредить вас и илбирийские войска о том, что Крайина готовит вторжение. Вы должны немедленно отвести нас к аланиму.

Сузил отдал приказ двум стражникам, и они тут же помчались во дворец. На крайинском он ей сказал:

— Для вашего удобства я буду говорить на вашем языке. Вы увидите господина, но только после того, как приведете себя в порядок. Я поговорю с аланимом Аваном и объясню ему причину вашего визита. Следуйте за этими стражниками, они отведут вас в вашу комнату. Сейчас принесут носилки для вашего спутника.

Наталия не хотела оставлять Малачи, но твердый тон Сузила не оставлял ей выбора. Будучи тасотой, она могла пренебречь его указаниями. Но раскрывать ему свою настоящую личность было бы опасно. Когда сюда придет армия Крайины, она может стать ценным заложником в руках Шакри Авана. Конечно, возможность иметь ее в заложниках — неплохой способ отправить гусар назад, но она знала, что этот же повод мог стать для Григория достаточным, чтобы напасть и захватить Гелор с благословения ее отца.

«И он захватит этот город».

Осознав это, она вдруг поняла, как сильно изменились ее мысли и чувства к Григорию Кролику всего за две недели. Тогда она верила, что Григория обманывает Василий Арзлов. Она считала своим долгом по отношению к любовнику защищать его и постараться объяснить Григорию, что Арзлов использует его в своих целях. Но убедилась, как необычайно трудно втолковать ему, что происходит, и удивлялась: как он может не понимать очевидного.

«Не понимал, потому что не хотел понимать».

Наталия не сомневалась, что у Арзлова есть свои хитроумные планы, но понятно, что они есть и у Григория. Она настолько сосредоточилась на слежке за Арзловым, что интриги любовника едва не прошли мимо нее. Она задумалась о том, как легко Григорию было ее дурачить; интересно, насколько же давно это началось.

Лицо ее вспыхнуло от смущения.

«Давно, слишком давно. Он, видно, воспринимал меня как путь к власти, а потом представилась возможность взять Гелор, и меня отставили. — Во рту у нее появился кислый привкус. — Можно было сразу понять, что я для него — величина незначительная, по тому, как болезненно он воспринял свое поражение в шахматы. Никому не желает подчиняться».

Стражники провели молчащую Наталию в крыло дворца, в котором были прохладные мраморные полы и кафельные стены. Потолок в коридоре был настолько высоким, что тонул в тени, отбрасываемой лампами стражников. Ничего похожего на дворец ее отца. Ни статуй, ни фресок, просто голубые и белые кафельные плитки, облицовывающие стены, с разными узорами, похожими на паутину.

Главный стражник деликатно постучал в дверь, и Наталия услышала за дверью девичий щебет. Ожидая, что дверь откроет женщина, она сильно удивилась при виде высокого лысого мужчины крепкого сложения.

Но и его она сильно ошарашила своим неухоженным видом. Стражник сказал ему что-то на геланса-джарском и был отослан прочь взмахом пухлой руки евнуха. Уступив ей дорогу, евнух пригласил ее войти и быстро захлопнул за ней дверь.

«Меня запихнули в гарем!»

Наталия сложила руки.

«Нет, нет!»

Евнух заглянул в глубь затемненной комнаты.

— Добрила!

Наталия услышала шелест ткани: миниатюрная женщина с темно-каштановыми волосами поднялась с горы подушек и натянула юбку из прозрачного шелка. На женщине были только шлепанцы, да на правой щиколотке сияла золотая тонкая цепочка. Маленькая грудь женщины и хрупкая фигурка делали ее похожей на мальчика, но ширина бедер и походка сразу прогоняли эту мысль.

Евнух поговорил с Добрилой, и та обратилась к Наталии на ломаном крайинском:

— Это Джабр. Он хранитель любовниц аланима.

— Я здесь не для развлечения аланима. Крайинка поговорила с евнухом и кивнула в ответ на его слова.

— Джабр говорит, что стражник передал слова Сузила: он хочет, чтобы ты была чистой и приличной. — Она сморщила нос. — От тебя воняет гнилыми фруктами, и у тебя такой вид, будто ты месяцами не мылась.

Наталия решила было устроить нагоняй женщине, но вовремя спохватилась и рассмеялась.

«Ну, устрою ей выволочку, а за что? За то, что говорит правду?»

— Тогда прошу вас, покажите мне, где можно вымыться. — Наталия вежливо улыбнулась Добриле, и та кивнула ей.

Идя за Добрилой через всю комнату, Наталия насчитала дюжину спящих женщин. Она не сомневалась, что за прозрачными спускающимися с потолка полотнищами в глубине комнаты их было еще не менее дюжины.

«Сколько же их угнано из нашей Крайины и доведено до такого состояния?»

Добрила ввела Наталию в облицованную кафелем комнату с двумя бассейнами. Из того, который был побольше, поднимался пар.

— Купайся в том, который поменьше. Я принесу тебе какую-нибудь одежду и что-нибудь поесть, хорошо?

— Да, — с благодарностью улыбнулась Наталия. — Прошу тебя — раздобудь хлеба. Только не фрукты, — тасота прижала руки к животу. — Не фрукты, умоляю.

Из небольшой ниши в кафельной стене рабыня-крайинка достала кусок мыла и щетку, вручила их Наталии:

— Мойся поусерднее. Шакри Аван может вызвать тебя в любую минуту. Я принесу поесть.

Наталия содрала с себя одежду и свалила вонючей кучей у стены. Попробовала воду большим пальцем ноги — тепловатая. Погрузилась в воду с головой, вынырнула, запустила пальцы в волосы и с ужасом обнаружила, что они спутаны и висят жирными прядями.

Наталия намылила щетку и принялась яростно тереть себя, так как ее терли только няньки в детстве. Тогда она это ненавидела, сейчас — оценила. Она с дрожью смотрела, какой грязной стала вода. Вымыла голову, сполоснула волосы и снова вымыла.

Смыв все мыло, она села на край маленького бассейна, развернулась и скользнула в бассейн с более горячей водой. По контрасту вода вначале показалась обжигающей. В горячей воде защипало обгоревшие на солнце шея и тыльные стороны ладоней. Пробираясь к краю бассейна, она нащупала более мелкое дно и улеглась на нем, теплая вода переливалась через ее живот, как ручей, протекающий по ровному руслу. Оперевшись головой о край бассейна, она постаралась расслабиться.

И тут же забеспокоилась: что с Малачи? Она представляла его себе в подобном окружении где-то во дворце аланима, но его облик ушел вместе с его изношенными башмаками и драными черными брюками. Ей это показалось странным. Она постаралась представить себе его обнаженным и не смогла — совсем странно!

При их прежнем знакомстве, когда он еще не потерял зрения, она часто фантазировала о нем. И наедине с собой, и с хихикающими сестрами ей никогда не составляло труда представить его без одежды. В сущности, она никогда не видела его раздетым, и ее фантазия придумывала разные анатомические подробности, но никогда не бывало так, как сейчас.

Наталия нахмурилась. За последние полторы недели они стали ближе, чем были когда-либо раньше. Скорчившись, они лежали рядом под фургоном, прячась от солнца. Они спали, обнявшись, и просыпались тоже вместе. Когда она лежала в кольце его рук, даже не думая об интимных отношениях, уходили все беспокойства и обиды, которые не позволили бы ей уснуть в других обстоятельствах.

Малачи был робок и ласков, заботясь о ней и ее потребностях. Он всегда держал себя в руках, стараясь не нарушить хода ее мыслей или случайно не дотронуться до нее. Часто, проснувшись, она видела его рядом: она спиной прислонялась к нему. Григорий при такой позе сразу же ухватил бы ее рукой за живот или за грудь, но Малачи — ни за что. Его свободная рука лежала на ее плече, как эполет, охраняя ее безопасность, но не предполагая интимных отношений, которых не было.

Наталия поражалась его такту и самоконтролю. Сомнение, запинки в его голосе, когда разговор начинал сворачивать на темы чувств, иногда захватывали ее врасплох. В темноте, когда ялик летел сквозь ночь, ей было нетрудно представлять себя моложе на двенадцать лет. Она откровенно и просто разговаривала с Малачи, как раньше, в дни войны с Лескаром. Порой казалось, что эти двенадцать лет были долгим сном, но тут Малачи резко менял тему разговора, и она вспоминала, что оба они уже другие.

Поразительное самообладание, оно ее даже разочаровывало. Она не колеблясь призналась себе в этом, хотя и удивилась. Перед последним поворотом на Гелор она старалась убедить Малачи не спешить, подождать еще один день, позволить себе передышку. Она считала, что нужен отдых, но, честно говоря, хотела еще один день побыть с ним наедине. Когда он отказался, напомнив, что нужно торопиться, если они хотят спасти жизни людей, то она обрадовалась, что он не видит ее обиды.

За все время, проведенное вместе, он обращался с ней бережно, как будто их взаимные чувства были теми же, что и прежде.

Она же наблюдала за возобновлением их отношений. Не все сразу, но очень постепенно вернулись воспоминания, и если сравнивать Малачи с Григорием, то гусару многого не хватало.

Григорий не помог Наталии изжить из памяти игру в шахматы с Малачи, зато у нее не было таких отношений с илбирийцем, которые могли бы вытеснить воспоминания о близости с Григорием. Не раз, лежа без сна рядом с Малачи, она надеялась и мечтала, чтобы его рука соскользнула с плеча и погладила ее по животу. Она хотела, чтобы он помог вызвать в ней чувства, которые легко могли проснуться, но он этого не делал.

Наталия знала, что в какой-то степени эта его бесстрастность объясняется безумной усталостью, но не только. Малачи всегда был человеком ответственным. Вот так сейчас он бросился защищать других илбирийцев от наступающих войск Крайины; так же он охранял ее от самого себя.

Хотя она вовсе не хотела этой охраны.

Она старалась осознать, какие это силы превратили ее из особы сердитой и обиженной, какой она прожила последние двенадцать лет, во влюбленную в него так же, как раньше. Отчасти это объяснялось той эмоциональной дистанцией, которую он сам создал. И из уважения к ней, и потому, что ее благополучие для него было важнее его чувств.

«Он хотел подчинить свои чувства моим, вот чего никогда бы не сделал Григорий».

Она также понимала, что тот Малачи Кидд, на которого она была сердита, было чудовище, созданное ее воображением. А путешествовала она не с бездумным животным, а с человеком, принесшим ей глубокие извинения и признавшим свою ошибку. Она ухитрилась унизить его, а потом не хотела признать даже в глубине сердца, что неправильно понимала его характер.

«По крайней мере, я не приняла это все сразу. Но постепенно за время путешествия сердцем я поняла то, что уже осознала разумом. От этой мысли она заулыбалась».

Пришла Добрила, и Наталия вернулась к реальности.

— Надо спешить. Аланим Аван хочет видеть вас как можно скорее.

Рабыня осушила волосы Наталии полотенцем и расчесала их. Пришел евнух, принес зеленое платье, которое Наталия надела и завязала на талии черным поясом. Добрила накинула на Наталию темно-синий вельветовый плащ, провела ее опять через гарем и вывела в коридор.

— Идите за мной.

Они шли по темным коридорам, углубляясь в лабиринт дворца. Наталия знала, что где-то придется остановиться и свернуть в какой-то из флигелей дворца, так как сам дворец поставлен вплотную к горе Дже-бель-Квирана. Можно удалиться очень далеко на юг, прежде чем найдешь выход из дворца.

И тут Добрила как раз открыла какую-то дверь и начала спускаться по широкой винтовой лестнице. На трех площадках у запертых дверей стояла стража, их впустили. Наконец, опустившись, как подсчитала Наталия, не менее чем на пятьдесят футов, они вошли в большой сводчатый зал высотой в двадцать пять футов. Всюду горели масляные лампы, но дым уходил в потолок, в центре которого имелось зарешеченное отверстие."

Сама по себе комната была поразительна, и в ней царил хаос. В глубине комнаты, на растоянии в 20 ярдов от входа, стоял каменный трон, над ним была арка. Если бы не стена из сияющего лазурного кафеля, которой была заложена арка, то это было бы входом прямо в пещеры Джебель-Квираны. Такого же цвета гигантская арка имелась снаружи, в задней стене дворца, она также преграждала вход в пещеры Джебель-Квираны.

С воздушного корабля наружная арка издалека видна авиаторам.

Подлокотники трона представляли собой изображения двух тигров, спинка была изготовлена из каменной плиты со встроенной в нее золотой паутиной. Резьба выполнена в архаичном стиле, и присутствие животных удивило Наталию. Догматы атараксианства запрещают изображать идолов, и это означает, что верующие для украшения интерьеров могут использовать только геометрические или растительные узоры.

«Может, этот трон остался с прежних времен, когда атараксианство еще не пришло в Истану?»

По всей комнате от двери до трона были свалены грудами и штабелями всевозможные сокровища, какие только Наталия могла себе представить. Правда, в этом развале хоть один принцип был соблюден: подобное с подобным. Груды монет были навалены ближе всего к трону, а ковры ручного производства лежали штабелем у двери, а вокруг — чего только не было!

Шакри Аван поднял взгляд от кучи золотых монет и улыбнулся.

— Спасибо, Добрила, ты все сделала прекрасно. Можешь идти.

Добрила с поклоном удалилась в сторону лестницы. Наталия не пыталась скрыть своего изумления:

— Вы говорите по-крайински?

Шакри Аван был лысым, с черной бородой. Он кивнул, поглаживая бороду:

— У меня есть рабы из Крайины, как ты заметила, они мне служат. Так же и я когда-то служил во Взорине. Там немного освоил ваш язык, но стараюсь его не забывать. Ведь вождь обязан знать язык своих подчиненных?

— Я не знала, что в Гелоре живет много крайинцев.

— Пожалуйста, не надо так скромничать тасота Наталия.

Наталия улыбнулась, скрывая изумление:

— Вы приняли меня за кого-то другого, аланим. Аван подбросил в руке монетку:

— Прошу тебя, не считай меня дураком. Сама видишь, я собираю кое-что, в том числе монеты. Основная коллекция наверху, с радостью покажу тебе попозже. А пока скажу только, что у меня бессчетное количество монет с твоим профилем. Все они, конечно, семилетней давности, но, насколько я заметил, когда ты купалась, что ты вовсе не состарилась.

Наталия вспыхнула:

— Вы следили за мной, когда я мылась? Его синие глаза сверкали от удовольствия:

— Успокойся, тасота. — Он прикоснулся пальцем к синеватой коже в области глаз, указал пальцем на свои слегка заостренные уши. — В тебе хватает дурранской крови, и тебя вполне можно считать пригодной для рождения потомства, но — увы! — меня к тебе не влечет. Даже самая ничтожная из моих гаремных женщин понимает больше в телесных наслаждениях, чем любой десяток крайинских женщин. Такого рода потребности я удовлетворяю тут.

Твое присутствие позволит мне удовлетворить другие мои нужды. Например, отчасти я уже удовлетворен тем, что узнал тебя. Эту монету создавали отличные граверы. Надеюсь, они еще живы? Я заказал бы им создать монету с моим изображением. — Аван указал жестом на свой трон. — На обратной стороне монеты я хотел бы изобразить этот трон, а на лицевой — стороне — себя. Я знаю, что на монетах принято изображать профиль, но еще надо обдумать, каким профилем мне позировать. Правым? Левым? Ты как думаешь?

Аван поворачивался к ней то одним, то другим боком, и Наталия на минуту всерьез задумалась над его вопросом. Но что-то щелкнуло у нее в голове: что за безумный вопрос, разве он заслуживает внимания, особенно в данный момент.

— Где мой спутник?

Аван опомнился, как будто увидел ее впервые, и улыбнулся:

— Твой жрец Волка?

— Откуда…

— Я ведь сказал тебе, что коллекционирую монеты, верно? Его профиль на медали не такой четкий, как твой на твоей монете. Медаль? Ты ее дала тому разведчику, который дрался с ним в Глого. На монете четкость образа важнее — деньга должна быть четкой, согласна? Если жители смотрят на монету и видят на ней уверенного в себе, сильного вождя, они его будут поддерживать, да?

— Он где?

— Сузил приведет его, когда он будет готов. — Аван швырнул монету через плечо, и она звякнула о груду монет. — Я так рад, что ты приехала. Ты моя первая настоящая гостья — я хочу сказать, гостья моего ранга. Ты прибыла в качестве посла?

Наталия отрицательно покачала головой:

— Нет, мы прибыли, чтобы предупредить вас и илбирийцев, которые находятся у вас тут, что сюда движутся вооруженные силы Крайины.

— Да, да, восхитительная сказка, чтобы отвлечь моих стражников. — Он дружески улыбался, как будто они были близкими друзьями. — Я выслал роту кавалерии, как бы с целью разгромить это твое войско, исключительно для того, чтобы другие подумали, будто я поверил вашей хитрости. Ну ладно, этого ведь не может быть.

— Чего не может быть? Аван прикрыл рот ладонью:

— Твой отец решил прислать тебя ко мне, чтобы я не надумал пойти войной на Крайину, так ведь? Тебя послали в качестве взятки, да?

— Нет, конечно! — Болтовня Авана была бессмысленной, Наталия устала и потеряла самоконтроль. — С чего вы решили, что захватите Крайину?

Безумно-веселый смех Авана эхом прокатился по комнате:

— О, ты совершенно права, люди никогда не видят очевидного. Прости меня, тасота Наталия. Позволь мне представиться тебе по полной форме, хоть я тут и один. — Шакри Аван поднялся во весь рост на своем помосте. — Встань передо мной и узнай истинный страх, дочь Крайины. Я, Шакри Аван, есть Дост вновь рожденный. До конца этого года я снова стану владельцем всей Истану.

Малачи рывком проснулся: чья-то рука невежливо хлопнула его по груди.

— Кто тут?

— Друг. У нас мало времени. — Шептали на илбирийском с сильным акцентом, но Малачи понимал каждое слово. — Ты жрец Волка.

— Да, как и все остальные.

— Здесь нет никаких остальных.

— То есть как? — Малачи протянул руку на голос и схватил собеседника за тунику. — Воздушный корабль, «Сант-Майкл», оставил тут войска.

— Ты же ничего не видишь! — Человек обеими руками схватил Малачи за запястье, но не смог одолеть его хватки. — Ты ошибаешься. Здесь нет войск.

«Значит, мне солгали там, в темнице. — Почему? Малачи ослабил хватку, и все встало на свои места. — Арзлов обманул меня и Наталию. Она меня освободила, и я повез ее в Гелор, чтобы спасти своих. И теперь он скажет ее отцу, что я ее похитил, и тасир одобрит все, что потребует от него Арзлов, чтобы вернуть ее назад. Я хотел предотвратить войну, а сам ее развязываю».

— Ты говоришь, что ты друг. Это как понимать?

— Можно передать послание в Аран.

— Каким образом?

— Сигналы, зеркала, саббакрасулин.

Малачи поморщился. Саббакрасулин — это атараксианские демонические бегуны — люди, согласившиеся на рабство у дьявола, чтобы быстро бегать.

«Если я воспользуюсь их помощью, получается, что я поощряю то, за что церковь осудила их на вечные муки. А если не воспользуюсь? Несчастье произойдет более страшное».

— А тебе чего надо?

— Жрецы Волка богаты.

— Могу обещать тебе столько золота, сколько сможешь унести.

— Но я слабоват.

— Обратись к друзьям.

— У меня есть пять очень сильных друзей.

— Всего пять?

— Они могут привести жен. Жен у каждого помногу.

— Ладно, согласен, пусть это будет семейный бизнес. — Малачи приподнялся, опираясь на локти. — Передай от меня принцу Тревелину. Полк имперских гусар на пути к Гелору, цель — осадить город. Помощь нужна немедленно — и как можно скорее. Если он не задействует все возможные силы, на следующее лето Василий Арзлов будет сидеть в резиденции правительства в Дилике, топча сапогами хребет нашей экономики.

Глава 58

Усадьба Гонтлан, Дилика, Пьюсаран, Аран, 15 маджеста 1687

Аманда Гримшо остановилась на пороге отцовского кабинета, и сердце ее сжалось от страха. Отец бегал кругами по комнате, под полуночный перезвон часов на камине ритмически поднимая и опуская руки, откинув голову назад и в том же ритме тихо посапывая и что-то нашептывая. Он не то умирал, не то — не может быть! — смеялся. По его щекам катились слезы, и Аманда подумала: да нет, это он смеется, а это пострашнее. «Он всегда смеется, если у кого-то несчастье».

— Папа, что случилось? Кто у тебя был?

Старик сделал еще два круга и резко остановился, замер на месте, как зверь, готовящийся к прыжку. В его серых глазах блестели слезы, но глаза не были покрасневшими, как бывает после плача.

— Случилось? Абсолютно ничего, дорогая. Был Эдварде, принес из офиса, вот это, и теперь все прекрасно.

Он протянул ей руку с зажатым в ней документом, но не отдал, а тут же поднес к глазам. Пробежал глазами написанное и снова засмеялся.

— Не просто прекрасно, а даже великолепно. Аманда приложила руку к горлу:

— Что это, папа?

Эрвин бросил на нее взгляд через вздернутое плечо и оскалился, как будто собирался зарычать, как дворняга, защищающая кость. Но тут же опустил плечо и улыбнулся:

— Это, Аманда, решение всех наших проблем. Оказывается, мы правы по всем пунктам. Эти дураки там, в Илбирии, сделали фатальную ошибку, что не прислушались к нам. — Его лицо потемнело. — Дугарская катастрофа несколько осложнит ситуацию, но думаю, что пока все у нас под контролем.

— Папа, ты меня просто пугаешь. Лицо Эрвина смягчилось:

— Нет, нет, ни за что не хочу тебя испугать. — Он еще раз просмотрел текст, опять широко улыбнулся и махнул рукой на кресло — садись, мол. — Давай-ка я тебе все объясню. Это я получил из Гелора. Я там договорился кое с кем, чтобы меня извещали о происходящем. Это может оказаться кстати, чтобы увеличить наши доходы. Обычно присылают коммерческие новости — об урожае, о паводках и все такое. Но иногда бывает и что-то посерьезнее. Послушай-ка.

Аманда потянулась взглянуть на документ, но отец развернулся на каблуках и начал шагать по комнате, прежде чем она успела прочесть каракули на листе бумаги. Она догадалась, что полученные новости должны полностью разорить кого-то, ненавистного для ее отца. Она надеялась, что это не имеет отношения к Робину, но ведь он тесно связан с принцем Тревелином. Аманда подумала, что если отец счастлив — значит для Робина это неприятности.

— По-моему, папа, ты мне не доверяешь.

Эрвин минутку помедлил, прежде чем обернуться к ней:

— Тебе не доверяю? Аманда улыбалась:

— Я тебя дразню, папа, как ты меня подразнил новостями в твоем письме. — Опершись локтями о колени, она наклонилась вперед и внимательно вглядывалась в его лицо. — Что-то очень увлекательное?

— Более чем, моя дорогая, — он воздел кверху руку с документом, как будто это было послание от самого Господа Бога. — Это письмо от мартиниста-священника по имени Фиддойан. В нем просьба к принцу о помощи, потому что на Гелор идет полк имперских гусар Крайины. Отправлено около четырех дней назад. Что это за имя такое — Фиддойан? Данорийское? Кулордейнское?

— Не знаю, папа. — Аманда заметила, что у нее задрожали руки, и усилием воли подавила дрожь. — Ты расскажешь принцу об этом письме? Ты ведь давно это предсказывал. Теперь все увидят, что ты был прав.

— Милая моя Аманда, я уже прав. Мне было видение, и я принял меры предосторожности. Видишь ли, крайинцы не смогут доставить снабжение своим войскам через перевалы в горах Гимлан. Значит, у нас есть время до весны на подготовку к их вторжению. Конечно, мы будем готовы, ведь оборону Арана возглавят ополченцы Гримшо.

— Но, папа, если ты скажешь принцу об этом сейчас, он сможет помочь Гелору. И войны можно избежать.

Гримшо едва заметно нахмурился:

— Для чего это нам нужно, доченька?

— Спасти жизнь людей, папа.

— Спасти жизнь кого? Атараксиан? Да мне-то на них наплевать, их смерть будет на совести тех крайинцев, которые их прикончат. — Эрвин решительно взмахнул рукой. — Если я доведу эти новости до сведения принца… да я просто не стану этого делать. Это не мой вопрос. Уехал бы я к Вленгалу, как собирался, — а ведь не уехал только из-за его мелочности и капризов, — вот тогда мои заместители передали бы ему это письмо. У него был шанс, но он сам его упустил.

Эрвин строго взглянул на дочь:

— Допусти на минутку, что я сообщу об этом принцу. Он отправит «Сант-Майкл» на север и сможет что-то сделать. И станет спасителем Арана. Укрепится его власть, правление станет более жестким. Передам я принцу эти сведения, и придет конец фирме «Торговля Гримшо», да и всему, ради чего мы работали в Аране. Ни за что не сделаю этого. Самый большой враг Арана — принц Тревелин, и если я утаю от него эти сведения, у нас будет гарантия, что его отзовут в Ладстон.

И он снова рассмеялся:

— А потом мой брат Филберт выступит с предложением назначить меня новым генерал-губернатором. После того, как мы прогоним крайинцев назад в их пределы, самой логичной кандидатурой буду я. Отлично все получится.

Эрвин вытянул руку и сунул краешек письма в огонь масляной лампы, стоявшей на его рабочем столе. Бумага загорелась мгновенно, стала чернеть и скручиваться. После того, как буквы исчезли бесследно, он бросил горящий листок на пол и погасил пламя, наступив ногой на листок.

— Отличный сегодня денек. Аманда заставила себя улыбнуться:

— Да, папа.

— Кончилась одна эпоха, начинается новая, в которой требуется проявить смелость и все силы бросить на выполнение своего долга.

«Не прочел ли ты мои мысли, папа?»

— Да, сэр. Я так и поняла.

— Конечно, поняла. — Эрвин похлопал себя по животу. — По-моему, следует это дело отметить, вы с теткой заслужили по стаканчику портвейна.

— И ты с нами?

— Я буду в башне, ты иди к тетке без меня.

— Хорошо, папа. — Аманда встала, поцеловала отца в лоб. — Я люблю тебя.

Эрвин Гримшо отступил на шаг, удивление на его лице сменилось радостью.

— До чего мне повезло с дочерью, правда, Аманда? Доброй ночи.

— Да, папа, спокойной ночи. — Когда отец удалился, Аманда обхватила себя руками.

«Смелость и долг, папа, это твои слова. Сегодня кончилась эпоха, в которой я была твоей дочерью. Теперь для меня начнется жизнь гражданки Илбирии. Бог дал мне достаточно смелости, чтобы выполнить:вой долг перед своим народом».

Глава 59

Бир-аль-Джамаджим, Гелансаджар, 15 маджеста 1687

Григорий Кролик не имел представления, что в доспехе Вандари можно незаметно перемещаться по пустынной низменной части Гелансаджара, но гелорские стражники, силуэты которых мелькали вокруг вражеского лагеря, тревоги не подняли. Всего тридцать ярдов отделяло элитные войска — Тараны Вандари — от роты гелорской кавалерии, вставшей лагерем возле колодца Бир-аль-Джамаджим, но способность доспехов оставаться невидимыми означала, что их будущие жертвы даже не поймут, кто на них сейчас нападет.

Большинство погибнет во сне.

Три таблички с изображением красного узора на черном фоне плавали в поле зрения Григория. Первая — отпечаток раздвоенного копыта — обозначала магический прием, позволяющий Тарану передвигаться и функционировать. Вторая — силуэт доспеха. Это был знак заклинания, позволяющего окутать доспех тенью, в которой он растворялся в ночи. Последняя, человеческое ухо, разорванное надвое, поглощало звуки, издаваемые доспехом при передвижении. При помощи этих заклинаний, на выполнение которых уходила энергия владельца, Тараны Вандари отделились от основного войска Крайины, намереваясь напасть на кавалерию, которую еще вчера заметили наблюдатели с «Зарницкого».

Согласно общепринятой военной доктрине Крайины, Григорию следовало бы приказать «Зарницкому» снизиться и дать пару бортовых залпов по лагерю гелорцев. Григорий отказался от этого, решив, что уже один звук двигателей воздушного корабля разбудит гелорских всадников. Проснувшись, они разбегутся в разные стороны, и залпы окажутся недостаточно эффективнымии, не сумеют уничтожить их всех. Смысл нападения на гелорских всадников был в том, чтобы до последней минуты скрывать информацию о своем приближении, а если спасшиеся сумеют добраться до города, то эта цель не будет достигнута.

И что важнее, Таранам Вандари требовалось наконец окропиться первой кровью в этой кампании. Они хорошо послужили в войне с Лескаром, но их служба с той поры не требовала агрессивных действий. Один из Таранов настолько уверился в своей неуязвимости, что погиб, попытавшись преследовать бандитов. Доспех номер двадцать семь освободился и попал в руки Григория. Григорий, правда, сумел пустить в ход свой Таран, когда надо было отражать атаку гелансаджарцев и спасать Наталию, а другие годами не участвовали в битвах.

«Пора им вспомнить, что такое оказаться в пекле войны».

Григорий вывел свой доспех из его обычного полусогнутого состояния. Он заставил Таран выпрямиться, поднял его передние лапы, задал направление движения, потом махнул своим людям — мол, следуй за мной. Сгибая и разгибая ноги, заставляя доспех набрать спринтерскую скорость, он быстро перемещался вперед. Когда металлическое копыто натыкалось на полузанесенный песком камень, вылетал сноп искр, но и эти вспышки света не насторожили дозорных, охранявших лагерь у колодца Черепов.

Наконец один стражник обернулся, — видно, сообразил Григорий, почувствовал вибрацию воздуха от движущихся копыт, — на его лице были написаны страх и удивление. Копыто ударило — и человек отлетел с расколотой и сплющенной грудью. Не успел он рухнуть наземь, как тридцать Таранов Вандари выросли по периметру впадины, в центре которой находился колодец, и ринулись на спящих. Стремительным броском металлические чудовища пронеслись по лагерю с севера впадины на юг, и развернулись обратно, уничтожая все, что еще оставалось живого.

Полотнища палаток хлопали, как флаги, а Вандари преследовали и давили своих противников. Григорию казалось совершенно очевидным, что мечи не могут противостоять мощи военных машин, но гелорцы так не считали — они вытащили свои шамширы и нападали на Таранов. Клинки переламывались о поднятые навстречу им передние лапы, и воины погибали: скользящими ударами Вандари дробили им конечности и разрывали внутренности.

В свете костра во впадине раздавались только крики умирающих и звон ударов металла о металл. Гигантские фигуры в доспехах и их тени мелькали в общем разрушающем хаосе. Тараны Вандари взлетали, перепрыгивая через своих коллег, и устремлялись в погоню за спасающимися бегством гелорцами. Лужи крови оставались на том месте, где человек был раздавлен металлическими копытами. Вандари преследовали только бегущих; медленно двигавшихся — нет. Быстрый разворот направо — и проколотый рогом извивающийся гелорец отброшен в темноту, где ему приходил конец.

Стоя на краю впадины, Григорий с восторгом наблюдал, как его рота уничтожала гелорцев. Кавалеристы рассеялись, как крысы, но убежать было невозможно. Все гелансаджарцы — и дерзкие, и съежившиеся от страха, и шустрые — были уничтожены войском Вандари Крайины. Менее чем через пять минут единственным проявлением жизни были бродившие металлические существа, если не считать коней, привезших гелорцев к колодцу.

Григорий не чувствовал угрызений совести из-за уничтожения гелорцев. Они оказались настолько глупы, что противопоставили себя ему. Полковник понимал, что это не был их осознанный выбор, они просто слепо повиновались хозяину, которому следовало бы поостеречься выступать против столь превосходящей силы. В сражении между имперцами и гелорцами всегда победит превосходящая сила. Не имеет значения, что и те, и другие заявляют о своем благородном происхождении, основываясь на наличии в каждом из них дурранской крови; разница определяется тем, в какой расе рождены древние лорды Дуррании.

Григорий смотрел вниз, где в низине собрались Вандари.

— Все действовали отлично. Погасите их костры, чтобы на «Зарницком» знали, что мы тут все закончили. Они тогда нападут на Гелор, ведя огонь на заре и в сумерках, чтобы те должным образом напугались еще до нашего прибытия. Когда мы подойдем к городу, то они нас увидят. Наш внешний вид вызовет страх в их сердцах. Через шесть дней, считая с сегодняшнего, они откроют нам ворота Гелора. А если нет… — Двадцать седьмой Таран широко развел руками, — я уверен, вы выполните то, что положено.

Глава 60

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 15 маджеста 1687

Принц Тревелин наклонился вперед над своим рабочим столом и старался внешне сохранять спокойствие ради Аманды Гримшо. Она сидела напротив него по другую сторону стола. Робин Друри руками удерживал ее за плечи, а она дрожала крупной дрожью, как будто у нее был приступ малярии.

— И вы вполне уверены, что ваш отец получил сообщение из Гелора?

— Ваше высочество, простите меня, но я так и не смогла увидеть текст. Я знаю только то, что он мне сам сказал.

— Да, конечно, мисс Гримшо. — Принц ободряюще улыбнулся ей. — Я понимаю, сколько смелости вам понадобилось, чтобы прийти сюда. Думаю, вы уже спасли жизнь того илбирийца, который прислал это известие. Вы смелая женщина.

— Что вы намерены сделать, сэр? — Аманда прикладывала платок к покрасневшим глазам. — С моим отцом?

Принц откинулся на спинку кресла и почесал выбритую макушку.

— В данный момент ваш батюшка — не самая главная наша забота. Я что-нибудь придумаю, но, скорее всего, ему прикажут вернуться в Илбирию. В лучшем случае, его можно обвинить в умышленном небрежении, и я сомневаюсь, что смогу созвать суд здесь или в Лад-стоне и его осудить. Максимум, на что я способен — сослать его. — Он нахмурился. — И я это сделаю.

На лице Аманды появилось облегчение, потом опять ужас. Она схватилась за руку Робина, лежащую у нее на плече. Лицо этирайна оставалось бесстрастным, но он легонько сжал ее плечо. Оба они прекрасно отдавали себе отчет, что ссылка ее отца в Илбирию означала и ее отъезд из Арана. Тревелин на миг вспомнил, как он горевал при смерти жены и как утешал дочь, вот и Робину сейчас приходится так же утешать Аманду.

Любовь к другому человеку и долг своей стране слишком часто не совпадают. Тревелин прикрыл глаза и постарался отстраниться от эмоций. Прежде всего надо думать о Гелоре и о нападении Крайины на него. Если лететь с попутным ветром и в пути не помешают ни бури, ни встречный ветер, «Сант-Майкл» может добраться до Гелора за неделю. Проблема в том, что для этого воздушного корабля такое расстояние — предел. До Гелора, допустим, он долетит, но запасов угля на его борту хватит только для обратного пути в Дилику. Между Диликой и Гелором нет безопасных заправочных станций, и «Сант-Майклу» для заправки придется возвращаться в столицу.

Тревелин обратился к Робину:

— По пути сюда я читал ваш отчет об осаде Гелора, помните?

— Да, сэр.

— Долго ли может продержаться этот город? Робин с сомнением покачал головой:

— Мы с коллегой рассматривали проект с точки зрения крайинцев. У нас было мало исходной информации. Согласно нашему анализу, город должен быстро пасть, но на нашей защите присутствовал полковник Кидд, и он указал нам кое-какие тонкости, которых мы не могли учесть. Скоро в горах Гимлан начнутся грозы, и вряд ли мы сможем доставить достаточно войск, чтобы снять осаду раньше следующей весны.

— А продержатся они до тех пор?

— У крайинцев, вероятно, есть рота Вандари.

— А рота этирайнов может противостоять им?

— По крайней мере, им придется призадуматься, ваше высочество. — Робин уверенно кивнул. — Мы — войско нападающее; конечно, сэр, наши уловки задержат их, но вряд ли мы их сможем удержать. Чтобы снять осаду, требуются другие навыки, чем те, которым я обучен. Нужен кто-то другой для организации обороны. По Божьей воле, этот человек уже там.

— И впрямь, брат Робин, если будет на то Божья воля, аланим прислушается к этому человеку. — Принц и Робин кивнули в унисон. До того, как прийти к принцу, Робин и Аманда спросили отца Райана, что означает имя Фиддойан. Священник перевел им: это истануанское слово означает серебряные глаза. И Робин, и принц поняли это однозначно, но оба не представляли себе, как такое могло произойти.

«Полагаю, по Божьей воле». Принц потер руки:

— Мисс Гримшо, вы мне принесли такие сведения, которые вынуждают меня действовать. Я поговорю с вашим отцом. Буду с вами откровенен: я его обману — скажу, что получил информацию от своего человека, работающего в его фирме. Я не очень хорошо знаю вашего отца, но полагаю, что это заставит его призадуматься и он не заметит вашего отсутствия. Прошу вас оказать мне честь погостить у меня все это время.

— Ваше высочество, не знаю, что мне… — Аманда повернула голову к Робину, тот кивнул. — Я польщена оказанной мне честью.

— Вот и отлично. Я обеспечу вам все, что потребуется. — Он перевел взгляд на Робина. — Соберите своих людей. Произошло восстание гуров, и нам надо срочно отбыть. Я отправляюсь в качестве наблюдателя. Проследите, чтобы ваши люди посетили мессу. Выступаем сегодня вечером.

Аманда опять нащупала руку Робина.

— Так сразу? — Она умоляюще глядела на принца. — Да, я понимаю, извините меня.

Тревелин встал с кресла и подошел к ней:

— Не беспокойтесь, мисс Гримшо. Перед отъездом брат Робин и капитан Хассет пообедают в моем доме. Нам предстоит тяжелая работа, и обед в вашем присутствии будет в будущем приятным воспоминанием и поддержкой для нас.

Глава 61

Дейи Марейир, Геаансаджар, 15 маджеста 1687

Перед отъездом собрались все вместе, и Урия удивился: надо же, сколько у Доста «сестер». Кроме Тьюрэйи — она оставалась с Рафигом, Свиликом и толпой слуг, — он насчитал пятнадцать женщин в полосатых красно-черных ливреях. Турикана, командовавшая группой из восьми женщин и присматривающая за их сборами, сообщила Досту, что к отъезду все готово.

Вскочив в седло предложенной ему лошади, Урия, насупившись, спросил Турикану:

— Почему мы уезжаем? Почему мы не подождем войска Рафига, чтобы ехать вместе?

— Такова воля Доста. — Пожав плечами, она пришпорила лошадь и направилась к выходу из пещеры.

— У тебя уже неплохо получается по-илбирийски, — Урия улыбнулся. — Но мне не понятен смысл отъезда, ведь армия еще не готова к выходу.

Скользя по воздуху, словно по замерзшему ручью, подлетел Дост.

— Кое-что надо сделать до того, как я войду в Гелор.

— Кое-что? — Урия пришпорил коня. Дост летел рядом, не отставая. — Обычно ты выражаешься точнее. Кое-что звучит двусмысленно.

— Согласен, но в данном случае иначе не скажешь. — Они пересекли пещеру, миновали горящие огни и въехали в длинный туннель, выводящий из горы наружу. — Когда меня заключили сюда, все знали, что я вернусь. Мы с братом понимали, что многие попытаются объявить себя моим воплощением. Обстоятельства требовали принятия мер предосторожности против таких претендентов. Теперь, прежде чем я обрету всю свою силу, надо снять эти препоны.

Урия обратил внимание, как высоко над землей парил Дост.

— По-моему, ты и сейчас уже в полной силе.

— Это так. По здешним стандартам.

— Здешним? Ты и в Илбирии, и в Крайние был таким же могущественным.

На металлической маске Доста заиграла улыбка.

— Это я и имел в виду, говоря здесь.

— Как будто можно быть где-то еще. — Урия одернул себя. — То есть, кроме небес, чистилища, ада и преддверия ада.

— А если я скажу тебе, что есть еще дюжины и дюжины других миров?

У Урии мурашки пробежали по коже.

— После нашего недавнего спора о перевоплощении я не стану отрицать, что другие миры, видимо, есть. Признаюсь тебе, иногда, в трудные минуты, мне казалось, что все и вся против меня, и тогда я мечтал, чтобы другие миры где-то существовали. — Илбириец пожал плечами. — Вот теперь ты мне скажи: есть они на самом деле?

Дост серьезно кивнул:

— У Творца полно других миров, совершенно разных, как грани драгоценного камня. Все они — части одной и той же скалы, но каждый уникален. Они одной природы по происхождению, но разные по культуре и социуму. Пересечь границы между ними не так просто, но путешествия возможны. К вам, сюда, я и мои люди пришли из другого мира.

— Каким образом пришли? — Урия понимал, что вся эта гипотеза безумна, но сама мысль о наличии других миров и возможности путешествовать между ними ему пришлась по душе. — И по какой причине?

— Тут одно вытекает из другого. Прибыл я из страны большой магической силы. Для нас трюки, доступные здесь самым способным, — детские игрушки. Родился в семье известных аристократов и очень сильных магов. Отец обвинил меня и брата в заговоре против него.

Он не хотел соглашаться, что предсказание относится не к его, а к нашему поколению. Заточил нас в тюрьму, а затем изгнал. Силой своей магии он пробил дыру между измерениями и оставил нас и наших последователей здесь, в этом мире, где скудны магические возможности, в заброшенной горной долине.

— В Дуррании. — Да.

Урия и его спутник выбрались на открытый воздух и направились на север по извилистой дороге. Золотое тело Доста отражало солнечный свет. Он продолжал:

— Мы казались себе слабыми и беззащитными в своих доспехах, но со временем обнаружилось, что местный народ намного слабее нас! И самым важным оказалось, что при нашем смешении с местными жителями результаты приносили плоды. То есть все, что мы смогли принести с собой, наши наследники сохранили.

— Ты собирался создать империю и с ее помощью вернуться домой, я правильно понял?

Дост отрицательно покачал головой:

— Возвращение невозможно, и мы знали об этом. Для возвращения требуется магическая энергия, а здесь ее слишком мало. Была слабая надежда, что вдруг отыщется какое-то место, какая-то точка на земле, где сфокусирована вся магическая сила здешнего мира. Тогда нам хватило бы энергии, чтобы отправиться домой, в Валаси. Но здесь нет такого места.

Мы создали империю, потому что нам больше не к чему было приложить нашу силу и умения.

— У вас была сила, но не было идеи. Дохлое дело. — Урия выпрямился в седле. — Если то, что рассказывают в Крайние, не сказки, то вы свою силу использовали самым жутким образом.

— Не сомневаюсь, что рассказы преувеличены, хотя, думаю, не слишком. Мы ведь были очень удручены тем, что с нами случилось, ну, и вымещали свою беду на тех, кто оказался под рукой. — Свет заходящего солнца отражался от лба Доста яркими вспышками. — Нелегко держать в узде такие чувства.

— Но ведь необходимо, — нахмурился Урия. — Церковь стоит на том, что надо уметь сдерживать себя.

Дост задумался. Замедлил полет. Урии пришлось придержать коня, чтобы Дост не отставал.

— Воздержание — возможно, именно этот урок я и вынесу из своего теперешнего воплощения.

— Именно от воздержания и отлынивают многие.

— Кроме тебя, конечно?

— Ты что хочешь сказать? — заморгал Урия. Дост сощурил свои металлические глаза.

— Смотри, ты обуздал свое любопытство, не позволил себе выяснить секрет того металического шарика, который я тебе дал. Я-то думал, он тебя заинтригует.

I

— Заинтриговал. — Урия смотрел вперед, через голову своего коня, ощущая тяжесть золотого шарика в сумке на поясе. — Чем-то он мне знаком, но чем — не могу вспомнить. Совсем не могу выхватить из памяти, в чем тут дело.

— Ты усерднее думай, и получится. — Дост был серьезен. — Так же усердно и я стану учиться воздержанию и правильному использованию своих сил. Для меня это очень важно. Восемь веков назад я создал империю и взял на себя ответственность за миллионы людей. До конца этого месяца я верну себе империю, или, в случае неудачи, умру, как многие ваши мартинисты-мученики.

Глава 62

Дом правительства, Дилика, Пьюсаран, Аран, 15 маджеста 1687

Принц Тревелин с удовольствием наблюдал, как у побагровевшего Эрвина Гримшо дергается челюсть. От гнева Гримшо лишился разума, а от страха — дыхания. Принцу нетрудно было представить, какой поток ругательств вылил бы на него этот человек, сейчас издававший неразборчивый хрип, который был красноречивее любого потока слов.

— Да, мистер Гримшо, я изъял страницу из вашей бухгалтерской книги. Ваши клерки научились подкупать моих представителей, значит, и я научился подкупать ваших служащих. Мне кажется, я получил перевод сообщения из Гелора еще до того, как оно попало к вам. Я целый день обдумывал, как мне отреагировать. Теперь я готов обсудить с вами свою точку зрения.

Человек, стоявший перед ним, закрыл рот, только злобным взглядом выдавая кипевшую в нем ярость.

— Вы, Эрвин Гримшо, нежелательное здесь лицо. Я знаю, что вы вооружали гуров, чтобы создать из них частную армию, преданную вам, с помощью которой собирались добиться независимости Арана. Я в курсе ваших попыток найти поддержку у меня и моих подчиненных. Вы осторожны, нет доказательств ваших поступков, кроме личных впечатлений людей, и от всего вы всегда сможете отказаться. Но оба мы с вами знаем, что вы виновны. И еще мы знаем, что у меня есть для вас одно гражданское наказание — ссылка.

— Ваше распоряжение не удержит меня вдали от Арана надолго.

— Подозреваю, что так. — Принц раскрыл ящичек на рабочем столе и надел на палец кольцо. Рубин сверкнул кроваво-красным светом. — У меня есть и другие средства воздействия. Как кардинал — защитник веры я вынужден отлучить вас от церкви.

— Церковь не имеет юрисдикции в данном вопросе.

— Не имеет? — Тень улыбки мелькнула на лице принца.

«Ты даже не имеешь представления, какую огромную ошибку допустил».

— Сообщение, которое вы отказались передать мне, отправлено священником. Вы вмешались в пересылку адресованного мне сообщения от священника моей епархии. Вы попытались нарушить ход церковного процесса и при этом подвергли опасности священнослужителя.

— Ваше обвинение не действует. Я решил, что сообщение — утка.

— Делать заключения — не ваше дело. Если я заключу вас под стражу и отправлю в общество святого Игнатия и они начнут работать с вами, возможно, вы поймете свои ошибки. Они подвергнут вас духовному анализу, и даже если в Илбирии не утвердят мой приказ о вашем отлучении, вы пробудете у них, пока они не убедятся, что вы крепки в вере. На это у вас могут уйти месяцы или годы.

Вся краска сбежала с лица Гримшо, но выражение лица оставалось вызывающим:

— Я смог бы убедить их отпустить меня.

— Вот уж сомневаюсь. Вы известны как человек, поддерживающий внебрачные связи. А также как торговец проститутками и рабовладелец. Вы грешите невоздержанностью плоти, но игнатианцы умеют от этого исцелять. — Принц развел руками. — Пусть вам на это потребуется остаток жизни, но вы не умрете во грехе.

Плечи Гримшо опустились:

— А если вы снимете это кольцо, тогда мое единственное наказание — ссылка?

Тревелин кивнул:

— Да, но я не уверен, что следует снимать кольцо.

— Назовите вашу цену.

— Подкуп? Я знаю, что это ваш обычный прием.

— Не оскорбляйте меня, ваше высочество. Я не буду оспаривать ссылку и никогда не вернусь сюда, это я вам обещаю. — Гримшо прищурился. — Что я должен сделать, чтобы обойтись без церковного осуждения?

Принц Тревелин снял кольцо:

— Ничего особенного. Но если вы этого не сделаете… Коротышка решительно кивнул:

— Вы снова наденете кольцо.

— А вы поймете, что такое ад на земле, еще до того, как получите шанс испытать его на деле. — Тревелин увидел, что Гримшо опять кивнул. — Хорошо, договорились. Тогда слушайте меня внимательно.

Глава 63

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 18 маджеста 1687

Наталия проснулась от громкого треска расколовшейся скалы. Первая мысль — гром! — исчезла: в восточном окне розовело ясное небо без единого облачка.

Опять раздался глухой звук, похожий на гром, и через секунду скала с шумом рухнула.

Откинув с лица пряди черных волос, она выскочила из кровати и босиком, спотыкаясь, побежала к окну. Холодный бриз напомнил, что она не одета. Завернуться, что ли, в простыню? И тут же увидела в небе воздушный корабль.

«Зарницкий» летел на север. Он дал третий залп, и вдоль борта корабля сконденсировалось облако пара. Железные пушечные ядра дугой пролетели и упали в той части города, которая была не видна из окна: комната в башне была угловой.

Наталия пересекла комнату, ее распущенные длинные волосы развевались. Из окна, выходящего на запад, было видно, как после залпа рушатся и падают здания. От развалин поднимался дым. Одни люди бегали с ведрами воды, другие — потрясенные, в крови и грязи — сидели вдоль узких улиц и стонали.

Рывком распахнулась дверь. Прикрываясь руками, Наталия обернулась:

— Кто посмел?

— С тобой все в порядке? — В раме двери стоял взъерошенный Малачи Кидд:

Вздохнув, она опустила руки:

— Да, у меня все в порядке. Закрой дверь, пожалуйста.

Малачи выполнил ее просьбу и склонил голову:

— Прости, что я так вторгся. Я… — Он провел рукой по своим густым седым волосам. — Я спал плохо и проснулся от выстрелов. Испугался, что…

— Да не ранена я.

— Слава Богу.

— Я бы еще не так славила его, если бы погода заставила «Зарницкого» приземлиться! — Наталия тяжело вздохнула. — Я насчитала три залпа.

Малачи скрестил руки на груди.

— На заре и в сумерках, и каждый день на один залп больше. Теперь из-за «Зарницкого» Шакри Аван прячется в норе по ночам, а на заре выползает. Никто не чувствует себя в безопасности, никто не может им противостоять. Страх в народе растет на глазах. Если и дальше так пойдет, то крайинцы нападут, а сопротивления практически не будет.

— Григорий всегда был осторожен. — Наталии стало холодно, надо бы завернуться в простыню. — Зачем ему проливать кровь, он своего добьется, запугав всех подряд.

Идя к кровати за простыней, Наталия заметила, что Малачи поворачивает голову вслед за ней. Вспомнила: Григорий, когда она бывала обнажена, старался наблюдать за ней искоса, хотя она его несомненно возбуждала. В этом ей виделась милая привычка — мальчишеская скромность и смущение.

Она понимала, что смешно сравнивать прямого и открытого Малачи с замкнутым Григорием. Малачи слеп, ему недоступны зрительные впечатления, так волнующие Григория. Конечно, это невозможно, но очень хочется узнать, как он отреагировал бы, увидев ее обнаженной. Хочется, чтобы он отреагировал.

— Будь добр, Малачи, передай мне платье — висит там, на крючке возле двери. По утрам ходить раздетой очень уж холодно.

Малачи сразу же повернулся к двери в ответ на ее просьбу, и его золотая правая рука неспешно сняла платье с крючка. Он перекинул платье через руку, повернулся к ней и покраснел.

— Извини, что ворвался, нарушил твое уединение. Вот в такие моменты слепота как раз кстати.

— Боишься, что я за двенадцать лет стала безобразной?

— Я этого не сказал и не подумал. Я тебя, наверное, смутил.

— Меня не смутишь. Разве Господь создал первого мужчину и первую женщину в одежде? Почему я должна смущаться?

Малачи покраснел еще больше:

— Тасота Наталия, я неправильно вел себя, ворвавшись сюда. Мне надо уйти. Прошу, прости меня.

— Нет, подожди. — Ее удивила тревога в его голосе. — Тебе не в чем извиняться, Малачи Кидд. — Тут Наталия почувствовала, что сама краснеет. — Это я должна извиняться.

— Ты? Почему? Это я заставил тебя почувствовать неловкость.

Она покачала головой, но в упрек не ему — он не видел и не слышал ее движения — а себе:

— Я попросила тебя подать мне платье, чтобы посмотреть твою реакцию. Я… Я старалась затащить тебя в постель.

— Почему, Наталия?

— Я тебя и по старым временам помню как самого лучшего человека, Малачи, а после нашего совместного полета — тем более. Я все время вспоминаю эти моменты, дорожу ими и хотела бы, чтобы это продолжалось. Мне нужны новые воспоминания, чтобы забыть мою близость с Григорием Кроликом. — Она отвернулась и почувствовала, как глаза ее наполняются слезами. — Я хотела с твоей помощью вытеснить его из памяти, как когда-то он вытеснил тебя. Я так одинока, и мне страшно. Было время, когда я чувствовала себя ничем, оставшись без тебя. Те времена связаны в моей памяти с Григорием, и мне это хочется забыть.

Она не услышала его шагов через комнату, но почувствовала, что он рядом, и ей стало тепло: он накинул платье ей на плечи.

— Не осуждай себя, Наталия. — Он откинул волосы с ее лица, и она почувствовала легкое прикосновение его пальцев к шее. — Мы в опасном месте, и времена сейчас опасные. А из-за этих обстрелов обстановка еще напряженнее. Мы с тобой в изоляции, неизвестно, что нам грозит. Надо быть таким безумным, как наш хозяин, чтобы не чувствовать необходимости в дружбе и утешении.

— А ты, Малачи Кидд, ты одинок? Тебе страшно?

— Если помнишь, в пути я спать не мог. А тут, от одиночества и страха, я хоть хорошо выспался. — Он ободряюще положил руки ей на плечи. — Мы с тобой друзья и мы тут вдвоем, гелорцы нам чужие. Поэтому должны держаться вместе и не поддаваться страху и отчаянию.

Наталия повернулась к нему и прижалась всем телом. Ее пальцы скользили по его широкой крепкой груди, и он неторопливо обнял ее. Она поцеловала Малачи в подбородок.

— Плохо ли искать убежища друг в друге?

— Если нас объединяют только страх и отчаяние, то — да. Это поступок эгоистичный, и он неправилен. Ты всего лишь потребитель чувства другого человека. — Малачи поцеловал ее в лоб. — Нельзя сказать, что это ужасно плохо, смертельный грех, нет, просто нехорошо.

Она целовала его в шею.

— А если мы будем вместе из любви друг к другу? Жрец Волка покачал головой.

— Если мы любим друг друга, тогда в этом нет ничего плохого.

Наталия всей своей тяжестью приникла к нему и старалась подвинуть его назад.

— Тогда присоединишься ко мне в постели?

— Очень бы хотел, Наталия. — Жрец Волка обнял ее еще нежнее и крепче, но в сторону кровати не двигался. — Я бы хотел, но не могу.

Она с изумлением смотрела на него.

— А раньше ты не говорил мне о своем обете безбрачия!

Малачи громко рассмеялся и опять поцеловал ее в лоб.

— Я не давал такого обета, а если бы и давал, то сейчас бы от него отрекся. Нет, я не могу быть с тобой именно в этом городе. Что-то в Гелоре меня постоянно отвлекает. Это ощущение мелькает иногда, на краю сознания. У меня такое ощущение, что за мной следят или как будто мне надо что-то осознать, но это уплывает из поля зрения, просто уходит в сторону. Не знаю, что это, и не знаю, как избавиться от этого.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

— Когда я буду с тобой, Наталия, я хочу, чтобы меня ничто не отвлекало.

Наталия даже застонала, осознав, что физической близости не будет, но еще крепче прижалась к Малачи из опасения, что он попытается отодвинуться от нее. Засмеявшись, она положила голову ему на плечо:

— Когда мы будем вместе, я ничему не позволю тебя отвлечь.

В эту минуту не было в ее жизни человека ближе Малачи. С Григорием — другое. Поцелуи, объятия, улыбки — все эти мелочи можно сфабриковать. Она позволила своей страсти ослепить ее и действительно не видела в нем того, что он хотел от нее скрыть.

«Я принимала его физическую страсть за любовь ко мне и ошибалась.Больше никогда».

Наталия взглянула в серебряные глаза Малачи.

— Я не вынесу никаких отвлечений, потому что хочу быть единственным объектом внимания мужчины, которого люблю.

Малачи погладил ее по щеке своей золотой рукой:

— Обещаю тебе это, Наталия, на веки вечные.

— Ну и хорошо. — Она чмокнула его в шею. — Теперь давай решим, как мы будем выполнять тут свою миссию, и пусть это будет началом той другой жизни, в которой мы никогда не расстанемся.

Глава 64

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 21 маджеста 1687

Нараставший грохот двигателей «Зарницкого» вырвал Наталию из беспокойной дремоты. От этого звука вибрировало все ее тело. Воздушный корабль настойчиво атаковал город. С каждым днем число обстрелов увеличивалось на один.

«Сегодня утром их будет шесть».

Быстро одевшись и накинув плащ на плечи, она выскочила из комнаты и рванула вниз по лестнице. Поперечным коридором пересекла главное здание дворца и выбежала на другую лестницу, по которой поднялась на плоскую крышу.

Малачи уже был там. Его силуэт выделялся на фоне голубой кафельной арки, встроенной в гору, и он казался статуей из оникса и слоновой кости. Темные круги под глазами говорили о том, как он устал. Когда она вышла на деревянную смотровую площадку, он повернулся к ней лицом:

— Лучше тебе сюда не ходить, любовь моя. Наталия замотала головой и заулыбалась.

— С «Зарницкого» нас не расстреляют. Григорию дворец нужен целым, чтобы забраться на трон Гелора.

— Его желания не помешают пушкарям плохо прицелиться. Не буду хулить воздушный флот тасира, — Малачи вытащил руку из-под черного шерстяного плаща и указал на небо. — Смотри, атака начинается.

«Зарницкий» медленно снизился. От первого залпа корабль окутался дымом. Внизу двадцать пушечных ядер взорвались в бедном квартале города, круша мазанки. От развалин поднималось огромное облако пыли и дыма, не позволяя Наталии увидеть подробности разрушении, хотя пронзительные крики говорили больше, чем ей хотелось бы знать.

Из города в сторону воздушного корабля летела туча стрел и камней, но ни одна стрела или камень не достигали цели. Защитники города на стенах и крышах других домов выкрикивали ругательства в адрес корабля, но корабль неторопливо проплывал мимо, неприступный как для их слов, так и для бесплодных попыток отомстить.

Но эта иллюзия исчезла, когда «Зарницкий» дал второй залп. Оказалось, что попытки горожан отомстить не прошли незамеченными. Двадцать пушек изрыгнули шрапнель, осыпавшую крыши и стены домов смертоносным градом. На глазах Наталии несколько человек просто исчезли в красном пламени взрыва, а другие упали, корчась и крича от боли. Но еще больше людей были убиты мгновенно, они застыли в неуклюжих позах, многие тела были разорваны на куски. В холодном свете раннего утра казались ярче потоки крови, стекающей со стен и скапливающейся в канавах, но этот свет не мог согреть лежащие на улицах тела.

«Зарницкий» заходил с севера, намереваясь дать залп из пушек левого борта.

— Такое впечатление, что капитан «Зарницкого» хочет устроить тренировку всем своим пушкарям.

Малачи медленно кивнул и вдруг насторожился:

— Постой, в небе происходит что-то странное. Наталия вытянула голову, чтобы услышать, что там слышит Малачи, но ничего необычного не заметила. Воздушный корабль разворачивался носом к северу, шум его двигателей возрастал и отдавался громким эхом от склона Джебель-Квираны.

«Так бывало каждое утро. Но сегодня… Что это? Другой шум? Другой двигатель?»

Изогнув шею, она увидела такой большой воздушный корабль, какого никогда до сих пор не встречала.

Он пролетал над вершиной Джебель-Квираны, как орел, парящий в воздушном потоке. Корабль казался бесконечным — она все ждала, когда же появится его корма. Когда видимая часть корабля по размеру сравнялась с габаритами «Зарницкого», еще только появился его грузовой люк. Несмотря на размеры, корабль летел быстро, и не успел еще «Зарницкий» закончить свой маневр, как гигант уже миновал вершину горы.

Изрыгнув тучу черного дыма, «Зарницкий» прекратил разворот на середине и попытался на полной скорости улепетнуть от гиганта. Но «Сант-Майкл» — Наталия прочла его имя, написанное золотыми буквами на корме — слегка изменил курс и оказался под прямым углом к корме «Зарницкого». Когда корма «Зарницкого» поравнялась с центром илбирийского корабля, «Сант-Майкл» дал бортовой залп.

«Сант-Майкл» скрылся в дыму, но ничто не могло скрыть повреждений, нанесенных «Зарницкому». Корма имперского воздушного корабля вдавилась внутрь, как у хрупкой игрушки, смятой рукой ребенка; кормовое крыло правого борта оторвалось и, медленно крутясь, полетело вниз; обломки расколотых пропеллеров взлетели в воздух, а за ними закувыркались части дымовых труб. В сопровождении шлейфа черного дыма корабль начал сильно клониться на левый борт и медленно снижаться.

И тут взорвались котлы.

Из кормы «Зарницкого» вылетел сгусток пара, подтолкнув корабль вперед и вверх. Второй взрыв — и от корабля полетели горящие обломки. На равнину перед городом посыпались разломанные деревянные части и изуродованные взрывом тела экипажа. Еще один взрыв потряс корабль, и из него посыпались еще трупы и оборудование. Когда дым рассеялся, Наталия увидела, что вся корма, от киля вверх до палубы под крылом, разрушена.

Когда корма воздушного корабля опустилась и ударилась о землю, «Зарницкий» развалился надвое, ощетинившись вдоль места разлома расщепленными палубами. На секунду носовая оконечность взмыла вверх, как бы в попытке избежать разрушения, но тут же начала падать. Кормовая часть корабля двигалась по земле, оставляя за собой прорытую борозду, распадаясь и раскидывая по сторонам обломки и тела людей. Вслед за кормовой частью носовое крыло правого борта ударилось оземь, ускорив снижение корабля. Оставшаяся часть носа описала дугу и, рухнув на землю, исчезла в облаке пыли, превратившись за долю секунды в кучу горящей древесины.

В сердце Наталии боролись радость и печаль, она с трудом удерживалась на ногах. Да, она была счастлива, что прекратились налеты, но она понимала: каждый на борту «Зарницкого» искренне верил, что его миссия — наказать Шакри Авана за покушение на ее жизнь.

«Все они — преданные солдаты. Они оказались тут из-за меня. Триста, четыреста человек — их смерть на моей совести».

Малачи наклонился над ней:

— Ты не в ответе за их смерть. Эти люди выполняли приказы, аморальные сами по себе. Они стреляли в невиновных. Они и тот, кто им отдавал приказы, ответственны за смерть многих.

Она подняла голову:

— Но у них остались вдовы и дети.

— А в городе они не оставили вдов и детей? — Малачи прикрыл глаза. — Не думай, что я не способен к сочувствию, Наталия, но большую ответственность берет на себя тот, кто решает — завязать войну или воздержаться от нее. Эти люди погибли не из-за тебя, а из-за своего собственного выбора. Посеешь ветер — пожнешь бурю. Нам теперь осталось только одно: позаботиться о тех, кто стал жертвой их действий и тут, и в

Крайние. И приложить все силы, чтобы предотвратить дальнейшие смерти.

Позади себя на крыше Наталия услышала удар, потом — металлическое звяканье. Обернувшись, она увидела высокого парня в серебряном комбинезоне, на лице которого была надета простая маска. Он отстегнул последние лямки, и с его спины на крышу упал металлический прибор в виде коробки с присоединенными к нему крыльями. Он взял свою маску за углы на челюсти и сбросил шлем. И сразу же встал по стойке «смирно».

— Полковник Кидд, докладывает брат Робин Друри. Наталия увидела, что Малачи медленно оборачивается, на его лице появилось удивленное выражение:

— Брат Робин Друри… Робин… далековато от дома вы забрались.

— Да, сэр, — улыбнулся длинный. — Как и вы, сэр. Малачи кивнул:

— Да. Как вы оказались тут, брат Робин?

Темные глаза этирайна от смеха превратились в щелки:

— Ваше письмо дошло до принца Тревелина. И мы сразу прилетели. Сожгли уйму угля. Повезло еще, что «Зарницкий» сразу рухнул, у нас и было-то запасов на один залп.

Как-то сразу Малачи стал другим — далеким и сдержанным:

— У «Сайт-Майкла» хватит топлива на обратный путь в Дилику?

— Только-только. Капитан Хассет сбросил всех этирайнов и два ялика с припасами, чтобы облегчить корабль. Он сейчас улетает.

Наталия посмотрела на небо, но илбирийского корабля там не было.

— Он говорит, Малачи; «Сант-Майкл» улетел. Она надеялась, напомнив Малачи о своем присутствии, что ее представят, но Малачи, казалось, погрузился в свои мысли. Рассеянность, на которую он ссылался в недавнем разговоре, возросла со времени их прибытия в Гелор, он терял способность спать или сосредоточиться.

«Этот город отнимает что-то у него, и это страшно».

Малачи сосредоточенно нахмурился:

— Вы долго сюда добирались?

— Пять с половиной дней при боковом ветре.

— Значит, корабль сможет вернуться только через одиннадцать дней, и то сделает только один выстрел.

— Да, сэр.

Наталия дотронулась до правого плеча Малачи. Он резко дернулся, и она почувствовала, в каком он напряжении.

— Малачи, здесь твои союзники. «Зарницкого» больше нет. Может, Григорий был на нем, следил за разрушениями.

— Ни в коем случае. Он там, со своими Вандари. Робин согласился с ним:

— Мы видели костры лагеря, до них верхом скакать два дня.

— В Бир-аль-Вахаше.

— Да, сэр, примерно в пятидесяти милях к северу.

— Два дня скачки. — Малачи встряхнул головой, еще раз вздрогнул и тяжело вздохнул. — Прости, я отвлекся. Брат Робин, позвольте представить вам ее имперское высочество тасоту Наталию Оганскую. Тасота Наталия, это брат Робин Друри, командир этирайнов « Сант-Майкла».

Робин почтительно поцеловал Протянутую ему руку.

— Приветствуем вас здесь, брат Робин.

— Весьма польщен. — Выпрямившись, высокий парень качал головой. — Очень бы хотелось узнать, как вы оба оказались здесь, но, как говорит принц Тревелин, если в чем замешан полковник Кидд, то возможны самые невероятные объяснения.

Малачи взял Наталию под руку:

— Принц Тревелин любит преувеличить. Робин засмеялся:

— И эти ваши слова он тоже предугадал. И еще он велел передать вам: он рад, что не погиб тогда в Лескаре. Он уверен, что если вы организуете оборону Гелора, город сможет продержаться до возвращения «Сант-Майкла».

Малачи выпустил ее руку, и Наталия поняла: он снова погрузился в свои размышления.

— Одиннадцать дней. Город должен продержаться. — Сказала Наталия.

Малачи снова хмурился:

— С помощью пятидесяти этирайнов и привезенных ими припасов? Трудно будет, очень дорогая цена.

Этирайн удивился:

— А войска Гелора?

— Они уже понесли потери при обороне Бир-аль-Джамаджима.

— Шакри Аван оборонял колодец?

— И потерял своих людей, как предсказывали вы с Урией.

— И это предсказание вы так невысоко оценили. — Робин встряхнул головой. — Но теперь нам придется выдержать осаду. Шакри Аван наверняка проявит благоразумие в защите города?

— Вы его сначала должны увидеть, брат Робин.

Из двери, ведущей в покои замка, послышался громкий голос, который прокатился по всей крыше. Наталия обернулась: из двери на крышу вступал Шакри Аван. Он нес два обнаженных шамшира, и лицо его выражало восторг. Одежда его гармонировала с голубым кафелем арки, ведущей в Джебель-Квирану.

J~ Единый истинный Бог предопределил сегодняшний день, чтобы провозгласить Свою милость ко мне, — вопил он по-крайински.

Не снижая громкости тона, он отвернулся от Наталии и указал обоими кривыми мечами на горящие обломки воздушного корабля:

— Да, прекрасное было зрелище. С этого ясного неба Атаракс послал целый веер молний и уничтожил нашего противника! А теперь Он дал нам серебряных ангелов для противостояния врагам! Нужно ли еще доказательство, что мы — Дост?

— Он что говорит?

Малачи повернулся к Робину:

— Понимать его выступление надо так, что он совершенно сумасшедший, и при защите его государства от завоевателей ждать от него помощи не приходится.

Глава 65

Долина к северу от Гелора, Гелансаджар, 24 маджеста 1687

Обугленное дерево хрустело под ногами Григория Кролика, притаившегося среди обломков «Зарницко-го». Он не видел падения корабля, но дым от крушения стоял высоко в небе и был виден от Бир-аль-Вахаше. Его разведчики при помощи зеркал передали ему сведения о том, как илбирийский воздушный корабль стал причиной гибели «Зарницкого». По описанию он определил, что это был один из их самых больших кораблей, скорее всего, «Сант-Майкл».

Вмешательство илбирийцев в дела Гелора подтвердило, что у князь Арзлов не такой уж параноик, как казалось Григорию.

«В войне с Фернанди у него проявился дар предвидения, и вот он проявился снова в том, что он решил поддержать мое возвышение. Тасир все-таки дурак, что оставил Василия гнить там, во Взорине. За прошедшие двенадцать лет мы с ним уже бы сделали то, что сделаем на следующий год, — поужинаем в Ладстоне среди развалин Вулфсгейта».

Разведчики Григория передали, что в последние три дня в Гелоре отстраиваются разрушенные стены. Григорий сам пробрался сюда, до подхода своих войск, чтобы посмотреть, что делается в Гелоре, и решил, что эти новые строения — тоже доказательство вмешательства илбирийцев. На стенах возвышались шестиугольные конструкции, передние три грани которых были обшиты стальными броневыми плитами. В центральной плите обшивки был вырезан крест, и, несмотря на ненадежные вечерние тени, Григорию показалось, что когда поднялась внутренняя плита брони, он увидел бритую голову возле баллисты.

«Гарпуны Вандари».

Он понимал, что любое оружие, разработанное специально для поражения доспеха Вандари, сможет так же пронзить передвижные котлы, которые приводят в действие поршни гусарских паровых пушек. А без пушек не пробьешь стены города. Конечно, Вандари без труда поднимутся на стены, но наличие таких гарпунов — это потеря людей при прямой атаке.

Он ожидал, что придется подкатить пушки и стрелять по воротам, пока они не рухнут, и не более того. Наличие постов с гарпунами показало ему, что к стенам надо будет приближаться очень осторожно. Это все обойдется ему в лишнее время осады, но если он точно подсчитал время для дозаправки «Сант-Майкла», то до появления корабля у него есть более недели.

Собственно, его возвращение корабля не пугало. Должным образом рассредоточившиеся гусары — а это все равно необходимо, чтобы отсечь все подходы к ГелО РУ, — могут не опасаться залпов с илбирийского корабля. А теперь им потребуется окопаться, и сама земля защитит их от гнева илбирийцев. Они переждут, пока корабль улетит, и возобновят осаду.

Решением проблемы были окопы. Как можно скорее нужны военные инженеры, пусть копают траншеи параллельно стенам города. Установить пушки так, чтобы прикрыть любое движение вперед, тогда инженеры начнут копать окопы по диагонали к стенам в точку на двадцать-тридцать ярдов впереди. А оттуда они начнут копать следующую параллельную траншею, а пушки переместятся вперед. С близких расстояний они смогут стрелять шрапнелью и разрывными снарядами, этого вполне хватит, чтобы согнать защитников со стен. С ближних расстояний пушечные ядра снесут стены города.

А если помогать копать будут Вандари, то процесс пойдет быстрее и завершится до возвращения илбирийского корабля.

Его кавалеристы будут патрулировать по периметру, не давая никому ускользнуть из города. Ему не нужны в тылу нерегулярные войска гелорийцев. Кавалерия гусар кого угодно победит на равнине, так что в их успехе нет сомнений. Здесь военная хитрость заключается в том, чтобы патрулирование было переменным, так, чтобы никто не смог догадаться, где они окажутся в любой момент времени, хоть днем, хоть ночью.

Григорий Кролик смотрел на город, расположенный у подножия Джебель-Квираны, и знал, что добьется успеха.

«Возможно, наш танец будет дольше, чем я хочу, но ты будешь моим, и достаточно скоро».

Глава 66

Ворота Принцев, Гелор, Гелансаджар, 24 маджеста 1687

Робин гордо заулыбался, когда рабочие установили гигантский арбалет на лафете, построенном в центре второй платформы для гарпунов. Когда они воткнули на место деревянные шпунты, удерживающие его в центре платформы, Робин поставил на место взводные крючки на витой металлической тетиве лука и с помощью рычага и шкивов оттянул ее назад. Тросы, привязанные к крючкам, застонали, дерево затрещало, но стальной лук безропотно гнулся. Максимально оттянув его назад, Робин поставил на место спусковой рычаг и вытащил взводные крючки из-под тетивы лука. Он посмотрел на Наталию:

— Можете сообщить его милости, что и этот готов. Если его кузнецы поработают, мы завтра поставим здесь еще два.

Тасота перевела его слова, и Шакри Аван закивал головой.

— Он счастлив. Он говорит, что тут будет гарпунная станция Доста. Отсюда он будет защищать город.

— Надеюсь, он сумеет прицелиться и выстрелить в то, что появится вон там, а не будет сидеть и ждать, пока божество вмешается и поразит Вандари. — Робин поклонился Шакри Авану, а лидер города со звоном скрестил мечи, салютуя ему, и быстрым шагом направился вниз, во дворец, в сопровождении своих телохранителей. Этирайн, широко раскрыв глаза, смотрел ему вслед.

— У этого типа слишком длинные и темные волосы.

— Не уверена, что поняла это выражение, — нахмурилась Наталия.

— Простите, я забыл, ведь вы учились классическому илбирийскому. — Робин в качестве демонстрации подергал себя за свои короткие волосы. — В Илбирии считается, что чем у тебя меньше волос и чем они светлее, тем ты считаешься умнее. Если это соответствует истине, то у аланима наверняка под этим его тюрбаном километры волос.

— Поняла шутку, — помрачнела Наталия. — А у Малачи волосы длинные. Что, у вас в Илбирии его считают дураком?

— Полковника Кидда? — Робин замотал головой. — Ему ранг позволяет вообще обрить всю голову. Если захочет. Но он этого не делает, у него свои причины. Но даже если бы он и не был седым, в его уме никто не усомнится. Когда мне будет столько лет, сколько ему сейчас, если, конечно, доживу, то я не достигну его уровня и вполовину.

— Но ведь вы не глупы. Вы придумали эти гигантские арбалеты со стальными пружинами. До такого дурак не додумается.

Робин погладил листовую рессору, представлявшую собой лук.

~ Тут ума не надо. Я после войны работал на каретном заводе. Они — кареты — мягко катятся благодаря листовым рессорам. А как-то в Сандвике, при споре с полковником Киддом, кто-то бросил намек на эту тему, и я задумался: ведь можно изготовить арбалет, который сможет продырявить доспех Вандари. Вот и все.

— По-моему, вы слишком скромны.

— Скромность — достоинство. — Говоря это, он поймал себя на том, что близок к греху гордости. Центральное кольцо платформы, на которое опирался арбалет, было так сконструировано, что линия наводки могла подниматься, опускаться или сдвигаться в стороны. Таким же образом с помощью системы тросов и шкивов несколько человек могли передвигать всю платформу направо или налево вдоль парапета. Ножным рычагом поднимали броневую плиту, закрывающую крестообразное отверстие для ведения стрельбы и защищающую стрелков от снарядов, посланных из пушек гусар.

Конечно, он бы предпочел дать отпор страничам крайинцам из батареи паровых пушек, но как профессиональный стрелок гордился убийственным потенциалом своих арбалетов.

— Думаю, они нас не подведут. Повысим их рабочие характеристики кое-какими заклинаниями, вот уж тогда удивится ваш полковник Кролик.

— Думаете, мы сумеем победить гусар?

— Не могу знать, ваше высочество. — Робин оглянулся на дворец аланима. — Шакри Аран так думает, а это чего-то стоит.

Наталия пожала плечами:

— Ему в молодости было предсказано, что он станет великим. Говорится, что его уход будет отмечен падающей звездой. Если удастся победить Крайину, это станет частью его легенды.

— Наверное, если веришь в такие знаки, то в этом есть какой-то смысл. — Робин опустил ножной рычаг, поднял броневую плиту, выглянул через крестообразное отверстие в лобовой части платформы. Вдали он различил огни костров. — А почему это он считает себя воплощением Доста?

— При его рождении было предсказано, что он будет отцом Доста, так, по крайней мере, говорит сам Шакри Аван, — с брезгливостью сказала тасота. — Он рассказал мне, что долго думал над этими словами и, поскольку никто не родил ему сына, то решил, что предсказание следует понимать как пересказ цитаты из Китабны Иттикаль: «Ребенок есть отец мужчины».

Робин присвистнул:

— И он, значит, решил, что он и есть свой отец?

— Да. И тогда он отнял Гелор у Хастов, ведь они сохраняли город для Доста до его возвращения.

— У меня такое впечатление, что он совершенно искренне верит, что «Зарницкого» уничтожили молнии, а не «Сант-Майкл».

— Он уверен в этом крепче, чем в существовании горы Джебель-Квирана.

У Робина холодок пробежал по спине. Он видел армию Гелора, она была готова сражаться и оборонять свой город, но они во многом черпали свою смелость и решимость у Шакри Авана. Хоть он был слаб головой, зато обладал харизмой, и Робин знал, что она подкрепляется тем, что он говорил свои речи на истануанском языке, без переводчика. Внутренняя нестабильность Шакри Авана беспокоила Робина именно из-за его большого авторитета в войсках. Если крайинцы решат напасть на город на заре или на закате, или в любое время, не совместимое с прихотью аланима, защита города может оказаться в руках только этирайнов, и тогда город падет.

Наталия как будто прочитала его мысли. Она обхватила себя руками:

— Малачи считает, что Григорий начнет атаку в такое время, как сейчас, — в сумерки.

— Как раз, когда аланим уйдет прятаться от падающих звезд? — Робин призадумался, потом кивнул. — Скорее всего, полковник Кидд прав. А что мы можем сделать?

Она печально улыбнулась:

— Малачи как раз работает над этим вопросом.

— Он стал просто отшельником, — Робин поднял глаза на башню, в которой работал Малачи. — Он уже внес ценные предложения: запасать песок для тушения пожаров и организовать патрули. Каждый день, который нам остался до генеральной атаки, дает ему еще одну возможность подготовить город к сопротивлению.

— Для него это еще один день без сна и еды.

Робин услышал по ее голосу, что она очень обеспокоена, да и сам знал, что она права. Кидд почти не ел и не отдыхал, он изучал, измерял и составлял планы на основе сведений, которые тщательно выискивал на макете города, созданного на поддоне с песком. Как ни странно, но когда Робин заходил к нему за советом, самые полезные предложения Кидд высказывал экспромтом, или ценные мысли приходили ему в голову позже.

— По-моему, ваше высочество, нам надо пойти к полковнику Кидду и убедить его поесть и поспать. Надо ему объяснить, что нам не будет от него толку, если он не сможет мыслить.

— Согласна с вами, брат Робин.

— И отлично. Мне надо еще кое-что проверить, и пойдем. — Робин взял одну железную стрелу, клиновидную, длиной в четыре фута, приложил ее к арбалету. — Коннор, разверни эту платформу точно на запад.

— Есть, сэр.

Робин удержал Наталию на ногах, так как платформа толчком дернулась и стала разворачиваться направо.

— Вот так. — Он поднял броневую плиту и прицелился в первую платформу, установленную с запада от городских ворот.

— Вы что задумали? Робин улыбнулся:

— Алании сказал, что будет на этой платформе при защите города, так ведь?

— Да.

— Ну а я буду на той платформе делать то же самое. Эти броневые плиты прочные, но я хочу убедиться, что они достаточно прочны. — Робин опустил спусковой рычаг, и арбалет выпустил басовито загудевшую стрелу по другой платформе, находящейся на расстоянии сорока футов. Железная стрела со звоном вонзилась в броневую плиту, отскочила, упала вниз и с грохотом покатилась по улице.

— Вы довольны? — Наталия смотрела на него.

— Да, но нужна страховка от дураков. Нужно поставить стопоры, чтобы мы не попали друг в друга.

— А если Вандари доберутся до той платформы? Робин покачал головой:

— Если такое произойдет, мне некогда будет сожалеть об ошибке, и меньше всего меня будет беспокоить положение Шакри Авана.

Глава 67

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 24 иаджеста 1687

Деревянные края поддона с песком больно врезались в ладони Малачи Кидда, несмотря на то, что его ладони были покрыты тонкой золотой пленкой. Но он заставлял себя игнорировать боль. Если он разожмет ладони и сразу упадет, то больше не сможет встать. Ему очень хотелось поесть и поспать, но отходить от макета он не мог.

«Если я отойду, нарушится контакт с ним».

Он знал, с того момента, как прикоснулся к краям поддона, что этот поддон — особый. Никогда до сих пор ему не приходилось работать с макетом местности, находясь в пределах той самой местности, макет которой был представлен перед ним на поддоне. Теоретически это называется сквозной связью: в Гелоре, изображенном на этом макете, находится комната, в которой сейчас стоит он со своим поддоном; а в том Гелоре, макетном, на его поддоне с песком, — опять-таки находится комната, где… И так далее. Похоже на отражение в двух зеркалах, поставленных друг напротив друга.

Эта обратимость придавала особую магическую силу поддону с песком, и в ней таилась суть самого города. Малачи знал, что неодушевленные предметы не имеют души в религиозном смысле, но никто никогда не сомневался в связи между изображением предмета и реальным предметом. Вот почему многие айлифайэнисты носили медальоны с изображением святых или самого Айлифа. Малачи казалось, что обладай он достаточно сильными магическими способностями, он мог бы изменить город на песке, и эти изменения произошли бы в городе.

Хоть он был измучен усталостью, но помнил, что это фантазия, которую неплохо бы расследовать теоретикам магии в Ладстоне или где-нибудь еще. Его заставляла парить над поддоном с песком не надежда, что есть возможность сделать что-то в этом роде. Ощущение рекурсивности еще больше сбивало его с толку. Прикасаясь к поддону с песком, он сосредотачивался, и к нему приходили непонятные ему ощущения. Совсем рядом был какой-то знак или ключ, который позволит решить их проблему, но он как бы скромно манил его, дразнил. Он его чувствовал, ощущал, но как ни сосредотачивался, поймать не получалось.

Его это ощущение и сердило, и пугало. Невозможность поймать мысль доводила его до безумия. Она мелькала в голове, как забытое слово или насекомое, жужжащее вне пределов досягаемости. В создавшейся серьезной ситуации его выводила из себя невозможность осознать решение, мелькающее на периферии сознания,

И пугала. Иногда ему казалось, что он слышит с макета шаги людей, идущих по улицам города из песка. Он знал, что этого не может быть, иначе это значило бы, что чувственная информация приходит к нему магическим путем. Ему, священнику, магия была запрещена, — разве только поддаться искушению и вызвать демонов, предоставляющих такую информацию. Но он к демонам не обращался — по крайней мере, на сознательном уровне, — однако, когда оказался вблизи Доста, то снова обрел зрение!

Не так просто было совместить полученные за время учебы знания о магии с собственным опытом, приобретенным при выполнении божественной миссии. Проще всего было бы успокоиться на том, что Господь не поручал ему никакой миссии, а все его видения были продиктованы демонами. Вот Господь и отнял у него глаза, чтобы он не видел больше никаких видений. Но тут па одна закавыка: предполагается, что демоны иску-ют человека и уводят его с пути, определенного Господом. Но Малачи не сбился с пути. Он все еще придерживается своей веры.

«Конечно, не исключено, что все то, что случилось со мной до сих пор, внушает мне чувство безопасности, в ощущении которого я могу нечаянно споткнуться и уснуть».

Конфликт догмы с действием, которого требует любая реальная ситуация, всегда предвещает опасность, но если он пренебрежет заимствованными доктринами, которые вдалбливаются веками, и заявит, что знает свой путь к Божественной мудрости, он будет осужден как еретик.

«Немало мужчин и женщин пали жертвами таких ложных представлений».

Он знал, что надо разжать ладони, отпустить поддон и попытаться выбросить из памяти все следы своих ощущении. Поскольку он не мог найти им объяснения в рамках того, чему его обучали, проще всего было отбросить их как козни демонов.

«Изыди, Малачи, и тогда душа твоя не подвергнется тлену».

Такой выход напрашивался сам собой, но тут возник другой аргумент, удержавший его у поддона. «Известно, что Господь проявляет свою мудрость путем откровений. А что, если ему дана эта чувственная способность как проявление еще одного дара Господа?» И тогда, отказываясь принять эту чувственную способность, Малачи отвернется от посланного ему дара, смысл которого — усилить его способность бороться со злом мира. Традиционная реакция будет злом сама по себе. Если он отступит и не примет вызов, не захочет понять, что происходит, получится, что он с легкостью отбросит доверенную ему Господом миссию. Когда его осенила информация в чувственной форме, у него не было ощущения, что она несет что-то дурное.

Да, нечто необычное, но со времени потери зрения он вроде бы бессознательно получал информацию таким же путем. Она передавалась ему через воздух и была благоприятна, но почему возникло ощущение чего-то недоброго, когда он попытался что-то узнать через поддон с песком? Тут уж не до разграничений, или в обоих случаях зло, или в обоих — добро. Если допустить, что Господь посылает его с миссией много времени спустя после того, как он разработал магические приемы для замены зрения другими органами чувств, значит, его магия не может быть злом.

«Но допустим, что моя магия была злом. Тогда второе видение, очевидно, было наслано Шайтаном, чтобы сбить меня с истинного пути».

Дьявол легко может принять облик Господа, так он поступил в Глого, чтобы заставить Малачи работать на себя.

«Но если это все устроил дьявол, почему тогда поручена миссия — спасать жизни, а не развязать войну?»

Он даже зарычал от чувства безысходности, но рычание перешло в смех.

«Боже милостивый, Ты не облегчал задачу Своему сыну, но Он был человеком, сотворенным Господом. Я весьма далек от этого уровня, так что мне трудно. Я выполню все, чего от меня потребуешь, но кстати была бы подсказка, в каком направлении действовать. Очень бы кстати».

Он не слышал, как позади него открылась дверь. Через поддон ему передался щелчок щеколды. Он улыбнулся, но всю радость испортила неспособность понять это ощущение.

— Кто там?

— Малачи, мы пришли за тобой — тебе надо поесть и отдохнуть.

— Наталия, большое тебе спасибо, но сейчас мне нельзя уходить. — Он указал на поддон с песком: — Решение близко…

— Близко ваше падение в обморок от усталости, Полковник, — Малачи почувствовал на плече сильную мужскую руку. Надо же, как Робин ухитрился подойти к незаметно. — Я готов нарушить субординацию и увести вас, если сами не пойдете.

— Робин, я не могу уйти. Я близок к решению…

— Полковник, не слишком ли вы близко? Когда за чайником следишь, он никогда не закипит. Вам надо поспать и отдохнуть.

«Может быть, вот она — подсказка от Господа?» Малачи согласно кивнул, он знал, что они правы. Еще раз напоследок крепко сжал ладонями борта поддона, и вспыхнуло интуитивное ощущение: его решение лежит не здесь. И разжал ладони:

— Вы победили. Робин тихо смеялся:

— Мы победим, если у вас хватит сообразительности, чтобы давать нам указания.

— Зачем возлагать на меня все надежды, Робин?

— Робин не возлагает, Малачи. — Жрец Волка почувствовал, что Наталия подхватила его под руку и помогла ему удержаться на ногах. — Он построил у ворот арбалеты, из которых можно расстрелять Вандари, этирайны сейчас учат других обращаться с этими устройствами. Итак, оружие есть, дело за мастером, который бы сумел с ним управиться.

— Как-нибудь постараюсь, — Малачи отпустил рая поддона и повис на руках друзей. — С Божьей омощью, постараюсь.

Глава 68

Лагерь Доста, юго-восток Гелора, Гелансаджар, 27 маджеста 1687

Урия откинул клапан палатки и увидел, что Туриана точит шамшир. Она водила точильным камнем по клинку шамшира легко и непринужденно; такую же непроизвольную легкость движений он наблюдал у своей матери, когда она вязала. Урия почувствовал — что-то не так.

— Что ты здесь делаешь? Ты всегда вызываешься в первую стражу.

— Такова воля Доста, — Турикана беспокойно передернула плечами.

— Почему у тебя на все вопросы один ответ?

Она начала было отвечать в своей стандартной манере, но прервала себя:

— Видишь ли, многое мы делаем согласно его воле. Вот и это, например.

Урия выудил из кармана на поясе свой золотой шарик:

— И этот шарик — тоже? Я все время его изучаю. Научился кое-каким манипуляциям с его помощью, но секрета все равно не разгадал. Что с ним делать?

Турикана подняла меч и смотрела, как свет масляной лампы отражается от острого, как бритва, клинка золотым сиянием.

— Не знаю, Урия. Мой брат окутал себя тайной, потому что так надо. События разворачиваются по плану, предписанному Священной Книгой Китабна Иттикаль. Мне кажется, он знает о каких-то событиях или боится их, но не предупредит, будет ждать естественного хода событий.

Ее фраза напомнила Урии разговоры с Достом.

— Твой брат вроде фаталист.

— Мне кажется, он считает себя практичным человеком.

В ее голосе Урии послышалось сомнение. Потерев руки, он скатал из шарика короткий цилиндр и сконцентрировал все душевные силы, чтобы эта форма не менялась.

— В детстве Дост наверняка был другим.

— Не знаю, — она отрицательно замотала головой. — Я с ним знакома всего десять лет. Однажды заблудилась во время самума. Напилась и ушла прочь от своего каравана. Поднялся ветер. Он нес песок и камни, и меня бы убило, если бы не Нимчин Дост. Он превратился в большую черепаху и накрыл меня. Вот тогда он принял меня в сестры и с тех пор обучает вместе с другими.

— Я видел, как ты управляешься с мечом. У тебя здорово получается.

— Долго тренировалась. — Она указала на золотой цилиндрик в его руках. — Мне бы твой быстрый ум или тебе мое упорство, оба мы достигли бы многого.

Урия пожал плечами и вернул шарику его исходную форму.

— Манипуляции с металлом — еще одно бесполезное умение.

— Оно не бесполезно, просто ты еще пока его не реализовал. — Турикана тряхнула головой. — Мы все должны уметь многое. Буря придет с севера.

— Это как понимать? — Илбириец знал, что именно эти слова она произнесла не случайно. — Крайина нападает на Гелансаджар?

— Ну, пока эти слова ничего не значат, позже посмотрим. — Она положила меч на подушки рядом с собой и подтянула колени к груди, обхватив их руками. — В вашем Писании говорится о конце света, да?

— В Откровениях. — Урия старался превратить шарик в весы, но отказался от замысла: очень трудно оказалось сделать цепочку. — Аи лиф вернется, и в большой войне добро будет отделено от зла.

— Для нас наступит конец света, когда буря придет с севера. У этой бури нет такого ума, как у вашего Айлифа. Она выбирает сильных и отбрасывает слабых.

— Ты описываешь то, что произойдет при нападении Крайины. — Вдали Урия услышал грохот. Звук этот надвигался с севера, и у Урии волосы встали дыбом. — Дост считает эту бурю еще одним знаком его возвращения?

— Да. И не исключено, что он рассматривает вторжение Крайины как бурю. — Она опустила руку на эфес меча. — Поэтому он мне не велел выставлять пикетов.

— Мы сегодня без охраны? — Грохот стал ближе, и у Урии все внутри похолодело. — Боже пресвятой, да это не гром, это топот копыт! Всадники! На нас напали.

Турикана вскочила, угрожающе взмахнула мечом:

— Иди к Досту, быстро. Помоги ему.

Урия не стал бы выполнять ее требование, но безжизненный золотой шарик в его руке каким-то образом заставил его почувствовать, что дело не терпит отлагательств. Он выскочил за ней из палатки в тот момент, когда в дальнем конце долины показался первый всадник эскадрона кавалерии крайинцев. Турикана кричала какие-то приказы сестрам, а Урия быстро побежал к палатке Доста и ворвался в нее.

— Имперская кавалерия!

У него отвисла челюсть, когда он увидел Доста, старающегося сбросить с себя одеяло. За ложем Нимчина, возвышаясь над ним, стоял жесткий и безжизненный золотой доспех, без лица, с темным отверстием на груди У ног доспеха в подушках, как младенец, лежал сам Нимчин Дост. Голубой цвет кожи, типичный для большинства дурранцев, особенно темный у них в области глаз, окрашивал также щеки и лоб Доста. Острые кончики его ушей доставали почти до макушки. Лицо с энергичными чертами было очень красиво, правда, не совсем узнаваемо. Пронизывающие глаза цвета меди усиливали впечатление его величия.

Но тело было пародией на величие. О руках и ногах просто нечего сказать, у него были только кисти и ступни, прикрепленные соответственно к плечам и бедрам. Такой Дост, какой лежал тут, обнаженный и беспомощный, не успевший отойти ото сна, не мог ничего сделать для своего спасения. Пришла буря с севера, и она его унесет так же легко, как самум уносит с собой песчинки.

«Нет!»

Урия поднял Доста на руки и выбежал с ним из палатки. На северном краю долины Турикана организовала оборону, но всадники окружили крошечную группу защитников и мчались на них. Кавалеристы саблями перерезали оттяжки палаток, палатки рушились, и люди в них оказывались в ловушке. Два всадника увидели Урию и Доста и развернули своих коней, стремясь напасть на них.

— Беги, Урия, — у Доста был усталый голос, куда-то девался его обычный металлический отзвук. — Предоставь меня моей судьбе. Беги. Спасайся.

— Нет! — Перехватив Доста левой рукой, Урия правую заложил за спину. — Надо что-то делать, спасать остальных.

Он резким жестом выбросил руку вперед и швырнул золотой шарик. Казалось, шарик полетел к цели — в противника справа, но вдруг резко сменил траекторию полета. При этом он распластался и вытянулся, превратившись в тонкую золотую нить. Урия видел, как лошади проскочили сквозь нее, как будто ее не было, хотя должны были бы почувствовать сильный шлепок по мордам. Лошади проскочили через то место, где в воздухе протянулась нить, приблизились, всадники размахнулись мечами, чтобы поразить своих жертв.

Урия понял: они с Достом обречены.

И вдруг всадники и кони начали распадаться на части. Там, где нить прошла через них, они оказались разрезанными. Кровь хлынула ручьями из места разреза. Животные, спотыкаясь, по инерции пронеслись вперед, в седлах на них прочно сидели нижние части всадников. А их торсы отлетели назад, на крупы лошадей, потом пролетели по воздуху и мокро шлепнулись, позади Урии. Урия отодвинулся, чтобы его не задевали падающие обрубки тел.

— Это сделал я?

— Это сделали мы, — Дост кистью ухватился за плечо Урии. — Подними меня. Повыше над головой. Ты прав. Надо спасать людей.

Илбириец поднял Нимчина над головой. Он держал его за ступни и поднял его в воздух так высоко, как только смог. Хоть у Доста не было конечностей, но весил он достаточно, и руки Урии запротестовали. В ответ Урия стиснул локти и превозмог боль.

Дост, возвышаясь над ним, запел что-то на языке, которого Урия никогда не слышал до сих пор. Слова звучали шипяще, как змеи, в них слышались раскаты грома, они были мелодичны, но при этом звучали жестко. Что-то в звучании этого языка было восхитительно знакомым. Уже с первого звука Урия почувствовал, что этот язык создан для повелевания другими.

И этот язык придавал силы. Урии показалось, будто он врастает корнями, связывая Доста с землей. Мощь земли шла вверх, через него. Волосы у него встали дыбом и сопротивлялись порывам поднявшегося ветра. Над ними, в свете еще не полной луны, с неестественной скоростью собирались темные тучи. Скалы долины и мечи сражающихся засветились пурпурным светом.

Далеко в горах вспыхнула молния. Урия заметил, что из туч темными полосами идет дождь. С — каждым ударом пульса молния вспыхивала снова и снова, каждый раз все ближе к ним. Гроза приближалась со скоростью десятков милей в секунду и разразилась во всю мощь над лагерем Доста еще до того, как сражающиеся успели укрыться от нее.

Град размером с орех забарабанил по Урии, как шрапнель. Кони становились на дыбы, всадники вылетали из седел. В долине запахло озоном. Дождь лил потоками. Первый ледяной шквал промочил Урию насквозь, второй остудил до мозга костей. Молния неслась через долину к нему и Досту, Урию почти ослепило и обожгло ему тело.

Находясь в центре урагана, Урия мало что видел. До него доносились крики и время от времени звон ударов мечей, но нельзя было сказать, кто жив, а кто погиб. Серебряными тенями вспыхивали силуэты сражавшихся, промокших насквозь, но свой это или враг — понять было невозможно. Он мог только надеяться, что Турикана еще жива.

Холод проник ему в душу от страха за родственников Доста.

Совсем близко полыхнула над полем боя очередная вспышка молнии, воспламенила палатки и взорвала скалы.

«Она уже слишком близко!»

Урия понял, что она летит прямо на них, и хотел убежать. Но ноги не повиновались. Руки словно окостенели. Над его головой Дост поднял руки к небу.

И тут грянул удар. От боли Урию чуть не вывернуло наизнанку. Он чувствовал, что охвачен огнем, но огонь этот был холодный. Молния, казалось, все расщепляется и расщепляется, и ее луч пронизывает каждый квадратный дюйм его тела. Перед его глазами вспыхнул невероятно яркий свет, а потом погас, и Урия ослеп.

Он еще успел почувствовать, что падает, но удара оземь уже не ощутил.

Глава 69

Дворец аланима, Гелор, Гелансаджар, 27 маджеста 1687

Робин Друри уступил Малачи Кидду свое место у поддона с песком.

— Видите ли, полковник, крайинцы начали копать третью траншею. Они наспех собрали щиты из дерева, которое собрали в обломках «Зарницкого». И под прикрытием щитов Вандари смогут подобраться ближе к стенам и тоже будут копать.

Кидд взялся своими покрытыми золотом руками за два вытертые пятна на обоих сторонах поддона. Закрыл глаза, сосредоточился и утвердительно кивнул:

— Именно так, — выдохнул он, подтверждая свои мысли. — Завтра к обеду они будут готовы к нападению.

Робин перешел на другую сторону стола.

— Все же считаете, что они нападут в сумерки? Думаете, Кролик прикажет своим действовать в темноте?

— А вы так не считаете? — Кидд открыл глаза и уставился на Робина.

— Вам лучше знать, вы с Кроликом знакомы, — пробормотал Робин, чувствуя себя неловко под взглядом серебряных глаз Кидда. — Не думал, что он настолько умный командир. Не так-то просто заставить людей сражаться ночью.

— И обороняться в темноте никто не хочет, — согласился Кидд и прислонился к столу с поддоном. — Григорий пойдет на все, чтобы его войскам было легче. Плохое освещение осложнит арбалетам прицеливание, а Вандари оно нипочем. Гелансаджарцы, в принципе, не привыкли вести бой в темноте. А если Шакри Аван удалится на ночь, нам придется туго. Его войска, конечно, доблестные, но без своего лидера они тоже не захотят продолжать бой.

Этирайн кивнул. И тут вдали прогремел гром.

— Странно, — Робин выглядывал в окно. — Мне казалось, сегодня ночь будет ясной.

Слепой смотрел на миниатюрную копию города, сделанную из песка.

— Грохочет на севере? Робин снова выглянул в окно.

— Да, сэр. И быстро приближается. Я сказал бы, слишком быстро.

— «Буря, которая придет с севера».

— Не понял?

— Атараксиане верят, что конец мира наступит во время бури, которая придет с севера. Похоже на наш Апокалипсис, но проще и не так круто. — Непроизвольно Кидд вздрогнул всем телом. — Не скажу, что это хорошее предзнаменование.

— Местные войска разбегутся в ужасе. — Гром грохотал на равнине, молнии освещали траншеи крайинцев. Робин повернулся к Кидду, собираясь сказать про неожиданную удачу — ведь страничам крайинцам придется перенести бурю, но не успел сказать ни слова, как отчетливо услышал отзвук грома, раздавшийся со стола, на котором стоял поддон с песком. Весь макет засиял зеленым, потом осветил всего Кидда багровым светом.

За окном сверкали молнии одна за другой. На поддоне от невидимых ударов взметались клубы дыма, оставляя за собой почерневшие капли спекшегося песка.

— Полковник! Что это?

— Он приближается, все уже близко.

— Что близко?

Перед лицом Кидда дым, извиваясь лентой, поднимался вверх.

— Дост приближается, а это конец всему, — бормотал Кидд, перемежая илбирийские слова с непонятными Робину звуками. — Конец наступил!

— Отойдите от поддона! — Здания Гелора на макете взлетели, как будто в них ударила невидимая молния. Вспышки за окном стали ярче, гром просто оглушал. — Бросьте поддон!

— Нет! — От серебряных глаз Малачи исходил зеленый свет. — Я почти нашел разгадку. Она тут, я теперь точно знаю!

— Отойдите!

— Ни за что!

У Робина встали дыбом волосы на затылке, он схватился за край стола и накрыл стол своим телом. Обеими руками обхватил Кидда поперек груди, потом ослабил хватку и упал сверху, прикрывая собой рухнувшее тело Кидда. По инерции Робин пролетел через всю комнату, опрокидывая стулья и переворачивая столы, пока не ткнулся спиной в стену комнаты, и тут только огляделся.

Как ослепительная лента, молния влетела, крутясь, в открытое окно и ударила в макет из песка, прямо в песочную копию башни, в которой они находились. По всей комнате разлетелись пылающие обломки деревянного стола, на котором стоял поддон. Песок полетел вслед за обломками, стал сыпаться на горящие щепки. В том месте на полу, куда ударила молния, дымился и пузырился почерневший стекляный шарик.

У Робина звенело в ушах. Он прополз туда, где лицом вниз лежал Кидд. Этирайн перевернул его на спину и сбил с него дымящиеся лохмотья, в которые превратилась одежда. У Кидда не было внешних повреждений, только из носу капала кровь. Он легко дышал, но был без сознания. Робин ощупал затылок Кидда — нет ли там шишки от падения, но шишки не оказалось.

Робин снова опустил его на пол и затоптал последние догорающие обломки. Потер затылок:

— Да уж, если такая молния разрушит Гелор, предзнаменование и впрямь хуже некуда. Местные жители решат, что природа на стороне крайинцев. Войска теперь оробеют, а лучший стратег этого полушария Лежит без сознания.

«Не последовать ли и мне его примеру — поспать»

— Робин поднял Малачи, вскинул его на плечо и выпрямился.

«Если нас не спасет чудо и завтра нагрянут кранинцы, то в следующий раз я буду спать уже на том свете, а меня такая перспектива не устраивает».

Глава 70

Внутри пещер Джебель-Квираны, Гелансаджар, 25 маджеста 1687

Урия проснулся в сухом и темном месте с ощущением, что наконец-то он понял, каково быть соломинкой под молотилкой. Каждая его мышца болела сильнее, чем после драки в Дилике. Боль была не острой, а ноющей, тупой. Такое ощущение, как будто каждую косточку в его теле раскололи на кусочки, и они все начинают тереться один о другой, стоит ему только подумать о том, чтобы встать.

— Боль пройдет, Урия.

Он не сразу узнал голос Доста. В помещении, где они находились, голос Доста сопровождало негромкое эхо, но без металлического звона все равно это был не совсем его голос. Урия попытался опереться на локоть, но тут же почувствовал такую боль, что оставил эту попытку. Он только вздохнул:

— Лучше бы я умер.

— Я уже умирал, друг мой; поверь мне, тебе бы не понравилось.

— Еще шутишь!

Дост тихонько засмеялся:

— У тебя тело больше, потому тебе больнее.

Урия собрал все силы и ухитрился переместиться хоть на дюйм и посмотреть в ту сторону, откуда слышался голос Доста.

— Как это нас не убило молнией?

— Мы с помощью дурранского заклинания вызвали бурю. Молния, конечно, могла нас убить, ведь попала прямо в нас, но я вовремя сумел переключить ее на другое магическое действие. Я перенес нас сюда, в пещеры Джебель-Квираны.

— Где же мы?

— Мы в пещере глубоко в горе, это уже в Гелоре. Я вообще-то рассчитывал явиться сюда по-другому, но раз уж представилась возможность…

Урия, морщась, перекатился на бок:

— Ты оставил там свой доспех?

— Он нас разыщет.

— Как это?

— Откуда я знаю, как. Просто найдет, и все.

— Не понял.

— Про что не понял? Про доспех или про меня?

— Про то и другое. Давай про тебя, — покраснел Урия.

В темноте тишина была какой-то давящей. Потом тихо зазвучал голос Доста:

— Я таким и родился — без рук, без ног. Когда я пришел к вам впервые, давным-давно, я был, как ты, с нормальным телом. А на этот раз что-то не сработало. Возможно, мать пила галхоллу, когда вынашивала меня, или совершила какой-то грех, или как-то еще пострадала. Мой отец знал, что ему суждено родить Доста, и он заранее упрятал мать сюда, в Джебель-Квирану.

— Но вход сюда запрещен.

— Не исключено, что именно за этот грех я заплатил отсутствием рук и ног. Не знаю. — Дост помолчал. — Я родился в Джебель-Квиране. Отец сам принимал роды и увидел, что за чудовище у него родилось. Он в ту же ночь увез меня и оставил где-то в пустыне, чтобы я умер. Он знал, что Достом может стать только совершенное существо — так написано в Священной Книге Китабна Иттикаль. Он хотел, чтобы я погиб в одиночестве, и оставил меня там, а сам вернулся в Гелор.

— Ты называешь себя Достом, но ты несовершенен, разве такое возможно?

— Откуда мне знать, что Господь задумал в отношении меня? А ты знаешь планы Господа на свой счет?

— Нет. — Урия заставил себя сесть, было очень больно, но пусть это будет ему наказанием за глупость. — И как же ты выжил?

— Меня нашел доспех. С ним такая же связь, как между душой и телом. Мой старый доспех отыскал меня. Он почуял мое присутствие и то, что мне нужно. Он пожертвовал какой-то частью себя и пришел за мной в пустыню. И там забрал меня в свою оболочку. Он поддержал меня и снабдил памятью о том, кто я есть. Воспоминания Кираны Доста дали мне способ выжить и обучили магии. Я стал отцом самим себе и узнал, что такое быть Достом.

— А сестры…

— Не по крови, все удочеренные. Все они, как и я, оказались в пустыне, где должны были умереть, я спас их от смерти. Иногда я просто отключал свой ум и интуитивно искал. Их приводил ко мне мой доспех, я отводил их в Дейи Марейир и там обучал. Им суждено в доспехах Осдари помочь нам защитить город от крайинцев.

— Но они же все остались там.

— Они нас отыщут.

— Точно знаешь?

— Те, кому суждено пережить бурю, те будут здесь. Урия с сомнением тряхнул головой:

— Хотел бы я быть уверен во всем, как ты.

— Да что ты, Урия, я ни в чем не уверен.

— Но ты ведь точно знаешь, что будет.

— Вовсе нет… — Дост на минуту замолчал, потом вздохнул. — Сегодня ночью в своей палатке я был готов умереть. Я несовершенен. Я сомневался в своей идентичности с Достом и ждал знака, который показал бы мне, что мне суждено наследовать титул, на который я претендую. Ты и оказался этим знаком.

— Почему ты сомневался? Ты такой могущественный. Ты сам призвал бурю.

— С твоей помощью.

— Да я ничего не делал.

— Конечно, только спас меня. — Дост, помолчав, опять вздохнул. — Когда я был Кираной, я ничем не отличался от тебя. Упрямый был и нахальный. У меня все получалось легко, и я не понимал, каких усилий стоит другим достижение тех же результатов. Мне легко было разрушать, я ведь не понимал, что такое строить.

Урия похолодел. «Прямо меня описывает!»

— Я думаю теперь, что таким телом меня снабдил ваш Господь, или Атаракс, или слепая судьба, чтобы я научился понимать, как трудно другим, как они мучаются. И для меня это знак, указание направления, в котором я должен прилагать данные мне таланты и власть, которую возьму на себя.

— Неплохо.

«А для меня урок на будущее».

— Что теперь будем делать?

— Пока отдыхать. Раньше, пока на мне был мой доспех, я всегда знал, где Рафиг и его люди. Их не больше тысячи, но этого достаточно. Когда прибудут сестры, мы углубимся в гору. И в конце нашего путешествия истинное испытание-то и начнется.

— А что будет?

— Точно сказать не могу, но скажу одно: жизнь никогда не повторяется.

Глава 71

Гелор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

Стоя в тени своего Тарана, Григорий Кролик ответил на приветствие лейтенанта Воробиги:

— Ты с сообщением, Анатолий?

— Да. Наш патруль до основания разрушил тот лагерь. Они вернулись на то место после бури и нашли там одни трупы. Да это, впрочем, неважно.

— Однако хорошо, что мы не даем никому убежать из Гелора. Должен же быть хоть какой-то порядок при нашем режиме. — Григорий был очень серьезен. — Пушки готовы к следующему этапу операции?

— Да. Пушки все смонтированы на местах для обстрела ворот и стен. Мы подняли боевые котлы, все подготовили, загородили их щитами и уже затопили. Скоро будем готовы к бою. Если прикажете попробовать, то пушкари говорят, что без труда выведут из строя их арбалеты — их.там целая батарея на стене.

— Нет. Щиты достаточно защищают от стрел. Пусть шесть пушек стреляют шрапнелью и разрывными снарядами, надо, чтобы обороняющиеся прятались за своими сооружениями. А остальные пушки сосредоточь у ворот.

— Да, сэр, — кивнул младший офицер. — Когда начинаем?

Григорий посмотрел вниз, на тень своего Тарана:

— Терпение, Анатолий. — Он вошел в тень доспеха и пяткой провел черту по грязи. — Когда эта тень дойдет досюда, там и время наше наступит. Шакри Авана хватит на час или два, а потом город станет наш.

— Принцесса, я не хочу с вами спорить, но вам здесь не место. — Робин Друри был непреклонен. — Их пушечные котлы уже набрали достаточно давления — вижу по дыму. Дневной свет исчезнет через пару часов. Скоро они начнут атаку.

Наталия в гневе раздувала ноздри:

— А Малачи позволишь быть тут? — Да, но…

— Он же слепой. — Она схватила одну железную стрелу со штабеля, в который они были сложены под защитой брони батареи. — А я зрячая. Вполне в состоянии помогать.

— Это разные вещи.

— Брат Робин, если вы примете помощь от Малачи, можете считать, что я тут вместо него.

— Он еще спит? — нахмурился Робин. Наталия кивнула:

— Пыталась разбудить, но не вышло.

— Ему, видно, больше досталось от молнии, чем мне. — Робин провел рукой по лицу. — Если будете заряжать мой арбалет, тогда будьте готовы отскочить по моей команде, как только я скажу. Иначе останетесь без руки.

— Понятно.

— Вы должны понимать, что стреляете по своим. Наталия подняла голову, глаза ее горели:

— С «Зарницкого» убили много жителей этого города. Гусары и Вандари убьют еще больше. Я приехала сюда с Малачи, чтобы рассказать о готовящемся нападении, и ничего мы не смогли сделать. Теперь я просто обязана помочь в обороне.

Ее голос был твердым и решительным, и Робин обрадовался, что она на его стороне, а не наоборот. Он перевел взгляд на другого этирайна, скорчившегося в тени орудия.

— Нагент, что там у них с котлами?

— Первый и четвертый еще загружают топливом. Второй и третий уже подключены к пушкам. — Отлично. — Робин посмотрел вниз, там Коннор с четырьмя этирайнами стояли вместе с гелорцем у древнего требушета. — Готовься к наводке на цель.

— Есть, сэр.

Робин взглянул на Наталию:

— Заряжай. — Да.

— Готов.

— Да. — Наталия подняла обе руки.

— Поднять щит.

Нагент нажал ногой на педаль:

— Готов.

Робин навел стрелу на щит, закрывающий один из котлов. Нижней частью ладони он нажал на спусковой рычаг. С громким лязгом арбалет выбросил железную стрелу. Стрела полетела по прямой, но не долетела до цели на треть расстояния.

Робин повернулся и присел на краю платформы.

— Наводи на четыреста ярдов.

Коннор перевел гелорцу приказ, и тот осмотрел рычаг требушета. Поднял руку и начал ее опускать, не переставая кричать: «Ниже, ниже, ниже!» Этирайны потянули за ворот, все ниже и ниже пригибая рычаг требушета. Когда рычаг почти коснулся земли, гелорец хлопнул в ладоши.

Коннор привязал спусковой рычаг к концу рычага требушета. Его люди разложили ремень, потом закатили в него камень весом в триста фунтов. Ремень охватил поверхность камня и закрепился на рычаге требушета. Этирайны отошли от камня подальше и прокричали:

— Готов.

Коннор рванул рычаг за вытяжной шнур.

Требушет состоял из контрвеса весом в шесть тонн, прикрепленного на более коротком плече рычага, и рамы для поднятия стержня, на котором вращался рычаг. Камень весом в триста фунтов, извлеченный из фундамента разрушенного здания, приобрел ускорение, когда противовес нырнул к земле, а длинное плечо рычага взмыло к небу. При прохождении через верхнюю точку один конец ремня соскользнул со своего крюка, и начался долгий неуклюжий полет камня по воздуху.

Простые механические осадные машины, как известно, не позволяют достичь нужной точности по ряду причин. И первая из них — та, что снаряды, имеющие разную форму, размер и вес, летят к цели по выгнутой арочной траектории. Поэтому снаряд вполне может не попасть в цель, независимо от того, далеко она или близко, так что практически невозможно попасть в одно и то же место дважды.

К своему несчастью, гусары находились слишком близко к стенам города, и для попадания в них не требовалось дальних выстрелов из установленных на стенах арбалетов. Считая, что им не грозят выстрелы из арбалетов, гусары защитили свои паровые котлы только сборными щитами. Благодаря тому, что были вырыты траншеи, гусары смогли устроить очень основательные огневые позиции для пушек и котлов, вполне узнаваемые сверху, и у этирайнов оказалась уйма времени, чтобы обнаружить эти гнезда и навести на них свои орудия.

Камень не долетел до цели на двадцать футов, но для илбирийцев это оказалось удачей. Камень попал сверху прямо на центральную пушку в огневом гнезде третьего парового котла. Он вбил пушку в землю, раздавил лафет, и оторвавшиеся колеса покатились по равнине. Но массивное дуло пушки не позволило камню уйти в глубь земли, он отскочил от дула, вращаясь; при вращении разбросал щиты, как игральные карты, и врубился в переднюю стенку третьего котла.

Назначение котла таково: он создает давление, которое оттуда передается пушкам при помощи поршней и приводных ремней, и тогда пушки стреляют. От удара камня уменьшился объем самого котла, и тут же возросло в нем давление, оно стало выше, чем позволяют технические допуски. Сразу сорвались заклепки, скрепляющие стальные листы, из которых изготовлен котел, вызвав гибель половины орудийного расчета.

Котел взорвался, поскольку ничто не сдерживало листы, из которого он был склепан. Листы металла взлетели в воздух и разрезали стоящих рядом людей, и в небо поднялось грибообразное облако пара. Вырвавшийся на свободу пар разметал оставшиеся щиты, разбил их и усеял щепками всю позицию крайинцев. Кипящая вода вырвалась наружу, заливая огневую позицию и заставляя команду с криками разбежаться.

Не успели Робин и этирайны порадоваться своей победе, как остальные три батареи начали обстрел. Шрапнель так и сыпалась на броневые плиты арбалетов и рикошетом отлетала от зубцов стены. Ворота Принцессы затрещали и застонали под напором полудюжины пушечных ядер, но выдержали.

Нагент выглянул за край стены и снова пригнулся:

— Прямо на нас идет Таран.

Робин зацепил растяжки за тетиву лука и согнул ее в прежнее положение. Настроил спусковой рычаг.

— Заряжай. — Да.

Робин освободил крючки.

— Готов. — Да.

— Прячься.

Нагент опять нажал ногой по педали, поднимая щит.

— Готов.

— Теперь покажем им штуку. — Робин произнес заклинание. Голубое сияние охватило арбалет. Робин следил, как движется доспех Вандари, — то направо, то налево. Когда Таран замедлил ход, Робин ударил по спусковому рычагу.

Эта железная стрела вылетела со значительно большей скоростью, чем первая. Траектория полета оставалась плоской. Робину стрела казалась черной точкой, нацеленной в бок Тарана. В последнюю секунду человек в доспехе, видно, краем глаза что-то заметил и повернулся боком, но цель от этого стала только больше.

Стрела ударила доспех в нижнюю часть спины, немного справа от центра. Гигантская бронированная фигура вздрогнула, потом ее конечности замерли на ходу. Он упал лицом вперед, слегка приподняв правый бок, его удерживала над землей торчащая головка стрелы.

Грохоча, дождем посыпалась шрапнель на броневые плиты арбалетов. Шакри Аван, из своего арбалета по другую сторону ворот, сделал выстрел по линиям крайинцев, но не попал ни в кого.

Робин опустился на колени, все поплыло вокруг него.

«Я израсходовал больше энергии, чем рассчитывал, а может, просто очень устал?»

— Что с тобой? — Наталия присела рядом с ним.

— Все в порядке. Благодаря этому заклинанию возросла эффективность стрелы, увеличился ее диапазон полета. Вообще оно предназначено для этирайнов с нормальными луками. Но тут арбалет, да и стрела потяжелее, и вот результат: я почти спекся.

«Еще один такой выстрел, и я готов». Наталия положила руки ему на плечи:

— Ты придешь в себя?

— Должен. Это просто очень сильное заклинание, — улыбнулся он. — Если бы полковник Кидд мог видеть, он его уже, наверное, применил бы раз пять.

— Позвать его?

— Нет смысла, — отказался Робин. — Кролику уже пора понять, что ему надо убираться. Мы ему показали, что он не так могуч, как о себе думал. Уничтожен один его котел и пушки, убит один Вандари. Утомить его — в наших интересах. Мы уничтожим пять-шесть Вандари до того, как они поднимутся на стены, а потом они войдут в город. Но у них не будет пушек, а в городе вести бои не так-то просто. Жаль, что нет с нами полковника, но слепой нам вряд ли поможет. Он, что мог, уже сделал при планировании обороны.

— Но он не считал, что этого достаточно.

— Лучше будем надеяться, что он ошибся.

Отдаленный звук взрыва привел Малачи Кидда в чувство. Отбросив одеяло, он спустил ноги на пол. В одной ночной рубашке проковылял к окну в северной стене комнаты в башне. И потерял равновесие, начал падать на каменную стену замка, удержался ладонями.

Как только его ладони коснулись стены, в нем снова возникло то самое ощущение, которое всплывало при прикосновении к поддону с песком, но сильнее.

«Чувствую я, что решение тут».

За спиной послышался шум. Он обернулся, и в полной тьме перед ним мелькнул мимолетный образ золотого волка с серебряными глазами, вылетающего из комнаты в том месте, где должна находиться дверь. Это видение напомнило ему тогдашнее, в Глого, когда волк вел его против лескарских красных гвардейцев.

«Знак святого Мартина!»

Не раздумывая, не сомневаясь, он оттолкнулся от стены и помчался через всю комнату к двери. Больно ударился о закрытую дверь, рикошетом отскочил и приземлился на собственный зад. Он встряхнул головой, засмеялся и рывком открыл дверь.

«Чудо может показать мне, где я должен быть, но не отведет меня туда. Это уже мое дело».

Все еще посмеиваясь, вытянув вперед левую руку, а правой ведя вдоль стены, Малачи пробежал по всему дворцу, перескакивая через целые лестничные пролеты с одной лестничной площадки на другую.

Он давно не чувствовал себя таким странно оживленным. Кончиками пальцев он определял свое местонаждение. Перепрыгивая с одного места на другое, он знал, что применяет магический прием аэромансеров, но у него никогда этот прием не получался настолько точно. Призмелившись в какой-то точке, он приседал и прикладывал ладони к каменному полу, потом снова подпрыгивал и продолжал бежать по новым коридорам. По мере продвижения в нем крепло чувство близости цели.

Кидд уже оказался на первом этаже, а перед ним лежал еще один коридор, ведущий вниз, ниже уровня города. В дальнем конце одной площадки он наткнулся на обитую железом дверь. Он нажал рукой на замок, и в замочную скважину протек золотой металл с его ладони, и замок уступил заклинанию на отмычку, которому он когда-то научился перед тем, как отправиться в Лескар со своим заданием. Еще дважды ему встретились подобные двери на лестничных площадках, и оказалось, что ему даже не надо ждать, пока золото втечет в скважину, самого заклинания было достаточно, замки открывались от одного прикосновения.

И наконец он оказался на пороге большой комнаты.

Малачи знал, что комната большая, так как ощущал, что цель его близка, но не рядом. Он пошел вперед, чувствуя, что дорога чем-то загромождена. Он осторожно выбирал дорогу среди лабиринта вещей, которых было набито как сельдей в бочке. Обходя каждый угол и закоулок, он чувствовал, что цель все ближе и ближе, пока у него не зачесались руки под золотой кожей.

Ощущение в руках было таким тревожным, что он почти вприпрыжку полетел вверх по ступеням в дальнем конце комнаты. Протянув руки, он прикоснулся к кафелю, ощутил кончиками пальцев его прохладу.

«Даже цвет ощущаю. Голубой».

Двигая руками вокруг себя, ощупывая края арки в стене, облицованной внутри кафелем, он почувствовал, что рукам стало горячо. Особенно горячей, почти до боли, была стена у краев арки, но к середине кафель был прохладным, что для него было утешительно. В центре арки его рукам было комфортно, и здесь большие и указательные пальцы обеих рук сами сложились вместе так, что составили треугольник.

Малачи толкнул в стену, и ничего не произошло. Он знал свою цель, способ спасения Гелора находился по ту сторону стены, но он не мог туда пройти.

«Если бы тут была дверь, а не стена…»

Он наклонил голову и постучал ею по стене.

«Нет ощущения, что эта кафельная стена несет на себе тяжесть здания, значит, она не под нагрузкой. Она предназначена для смещения».

Он опять произнес заклинание на отмычку и услышал щелчок. Он толкнул, еще толкнул, и дверь, замаскированная под стену, откатилась примерно на два фута. Послышался еще один щелчок, и стена больше не двигалась. Он протиснулся в отверстие и оказался вроде бы в узком коридоре.

Он двинулся вдоль коридора, чувствуя легкое движение пластины пола. Позади него дверь плотно закрылась со стуком. На секунду в голове у него пронеслось, что он может оказаться навечно замурованным под городом Гелором, но эта мысль тут же исчезла. Тоги сами несли его в глубь коридора. Пол был ровным и в коридоре, и в комнате, в которую он вошел, но все равно казалось, что он идет куда-то вниз, и ему приходилось ударживаться, чтобы не побежать.

Вдали он вдруг увидел — именно увидел — золотое пятнышко. У него сильно забилось сердце. По мере приближения пятнышко росло и приняло форму знака святого Мартина, золотого волка, которого он видел навepxy, в своей комнате. Но тут волк увеличился в размерах и превратился в гигантского золотого Волка с серебряными глазами, в которых Малачи увидел свое отражение.

Малачи остановился в метре от торчащей вперед морды привидения. При этом золотые оболочки с его рук слупились и осыпались на пол. Он не видел двух одинаковых золотых шаров, но ступнями ощущал, как они откатываются дальше, в глубь пещеры. Он протянул голую руку и дотронулся до носа Волка.

С шипением голова поднялась, и обнажились внутренности металлического зверя.

Малачи отскочил назад и засунул пальцы в рот. На ощупь Волк оказался холодным, как труп, но нельзя было сказать о нем — мертвый или живой. Малачи ощущал чье-то присутствие, чего не мог объяснить ни он, ни его теология. Проще всего было бы сказать, что тут ощущается присутствие призрака. Но он привык, согласно своим взглядам, считать призраков явлением отрицательным. Тем не менее присутствующее здесь нечто он не ощущал как отрицательное явление.

«Похоже, что я ощущаю потенциал, скрытые возможности этой штуки».

— Правильно сообразил, жрец Волка, — эти слова эхом отдались в пещере. — Вот теперь и решай: это потенциал добра или зла.

Глава 72

Гелор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

По мере того, как день постепенно окрашивал небо алым закатом, Рафиг Хает вел своих всадников все ближе к равнинам с запада от Гелора. Поднявшись на возвышенность, он с удивлением увидел довольно близко от себя войска крайинцев. Подняв руку, он приказал остановиться.

Перед ним на расстоянии двух тысяч ярдов крайинцы полукольцом осадили Гелор. Слабо дымились останки того, что когда-то было деревянными щитами. Кавалерийские роты располагались в центре осадной линии, позади двух десятков гигантских металлических доспехов. Рафиг никогда не видел ничего подобного, но слышал достаточно рассказов и сразу распознал, что это — Вандари.

Амджад Насра, военачальник из племени Томри, подскакал к Рафигу.

— Вай! Мы не можем воевать с металлическими демонами. Сражаться с ними — самоубийство.

— Будем сражаться с ними и с их союзниками. И победим, — кивнул головой Рафиг.

— Не слишком ли ты самоуверен? Я бы на твоем месте воздержался, ведь луна вот-вот взойдет.

Рафиг обернулся и взглянул на Амджада:

— Не понимаешь совсем, что ли? Мы воюем за Доста. Он дал мне жену. Он мне сказал, что я рожу сына, чтобы продолжить свой род. Я его брат и я его не покину.

— И все это не спасет тебя от смерти.

— Смерть ничего не значит, раз вернулся Дост. — Рафиг объехал своих людей и приказал распределиться на роты по сто человек. В центр поставил роту Хастов. Остальные шесть рот равномерно распределил так, чтобы они составили два крыла его войска. И извлек из ножен свой шамшир. Гелансаджарцы сделали то же самое.

Вернувшись на прежнее место на возвышенности и стоя лицом к противнику, он улыбнулся Амджаду:

— Дост сказал, что я умру, когда сам надумаю. Сегодня я не намерен умирать.

— Благословен ты, Рафиг, — Амджад нервно засмеялся. — Когда начинаем?

Рафиг потрогал амулет у горла:

— Думаю, скоро. Надо дождаться сигнала.

Урия подсчитал, что всего тринадцать человек, выехавших с ними из Дейи Марейира, пережили нападение и бурю и сумели пробраться в глубь горы, считая его и Доста. Он не учитывал золотого доспеха в этом раскладе, потому что, появившись, тот сразу заключил в себя Доста. Турикана тоже появилась, и Урия на радостях обнял ее.

Дост повел собравшихся в глубь Джебель-Квираны. Шли молча, ориентируясь по светящейся золотой ауре, исходившей от доспеха Доста. Хотя предполагалось, что в горе находится гробница Доста, и все молчали из уважения к этому обстоятельству, но Урии страшно тут не было. Он не знал, что ему предстоит увидеть в Джебель-Квиране, но почему-то верилось, что сумеет преодолеть любую встречную опасность.

Ему показалось странным и то, что Дост и его группа состояла из такого же числа людей, как Айлиф и его последователи.

«А вдруг один из нас предатель, как Немикус».

Дост обернулся к нему:

— Мой Немикус впереди меня, а не сзади. Он один раз пытался убить меня, и снова попробует.

— Ты читаешь мои мысли?

— Если они касаются меня.

Дост опять повернулся вперед и вывел их в квадратную пещеру. В стене напротив входа Урия увидел встроенную на одном уровне со стеной стальную панель. По ее периметру шли заклепки, и Урия понял, что это не просто стальной лист, за ним скрыт какой-то механизм. Его поразило, что панель явно изготовлена искусными мастерами, но в Истану не было людей, знакомых с такой технологией обработки металла.

— Это в Дуррании изготовлено?

— Мой брат сделал, он был хорошим мастером. — Дост не спеша улыбнулся. — В пол этой комнаты встроена пластина, действующая под давлением: если на нее наступишь, дверь закроется. Когда мой доспех вышел отсюда в поисках меня, он запер дверь за собой.

— Любопытно, — Урия скрестил руки на груди. — Ну так открой.

— Не могу.

— Как же так?

— Дверь изготовил мой брат Вертил. В ней есть механизм запирания. — Дост пожал плечами. — Ее можно срыть магическим заклинанием, но я с ним не знал.

— Как же мы войдем?

— Ты не веришь, что твой Бог движется мистически-путями?

Урия кивнул.

— Хочешь, чтобы я помолился о заступничестве? «По крайней мере, будет понятно, зачем я тут нужен».

— Метод эффективный, но пока воздержись. — Дост срыл глаза, и со стороны панели послышался тихий щелчок. Дверь втянулась наверх в каменную нишу. В дверном проеме лежали две золотые рукавицы, они оплавились и скатались в один шар, потом подскочили вверх и растеклись по груди Доста. Урия смотрел на него с изумлением:

— Это был мой шарик?

— Нет, твой шарик уплыл на свое место, когда искал меня после бури.

— И теперь амулет есть только у Рафига.

Дост мимо Урии устремился в открывшуюся за дверью комнату, похожую на пещеру, и у Урии отпала челюсть:

— Это не значит ли…

Дост утвердительно кивнул и повернулся направо:

— Правильно сообразил, жрец Волка. Вот теперь и пойми, это потенциал добра или зла.

Григорий Кролик смотрел на стоявшего перед ним всадника:

— Да, лейтенант, я заметил всадников на нашем анге. Это кочевники, бандиты, выслеживают нас. Если бы я придавал им значение, я бы что-нибудь предпринял. Они для нас ничего не значат.

Еще один залп пушечных ядер простучал по ослабленным воротам Гелора. Уже разлетелась башня над воротами. Сами ворота были покрыты трещинами и расщеплены. Пушечные ядра согнули и порвали металлические скрепы. Одна из створок западных ворот повисла на одной петле, остальные ее опоры были выбиты выстрелами. Еще один залп, ну, в крайнем случае, два, и ворота рухнут. Тогда Вандари ворвутся в город, а за ними кавалерия.

Отвлекшись от своих мечтаний о славе, Кролик вдруг ощутил ужас:

— Анатолий, какое знамя у этих всадников?

— Там несколько полков. У каждого свое знамя, сверху золотой вымпел, а внизу традиционный флаг. Там есть несколько знамен Хастов, остальные — разные племена.

«Может, Рафиг Хает решил, что он-то и есть Дост, и убедил в этом остальных».

— Это меняет дело. Возьми свой батальон и займи такую позицию, чтобы дать им отпор. Второй батальон пойдет за нами, как запланировали.

— Да, полковник, — откозырял Воробига.

Когда младший офицер ускакал, Григорий взглянул на запад: солнечный диск коснулся горизонта. На востоке начинала всходить полная луна. Он улыбнулся:

— Примечательно, что на нас сегодня смотрят и солнце, и луна. Никогда еще не было в истории такой важной битвы. Никогда в будущем не увидят эти светила такой битвы, которая принесет смертному славу, равную их собственной.

Глава 73

Гелор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

Малачи Кидд повернулся на каблуках на звук голоса. Он увидел на черном фоне идущую к нему золотую фигуру Доста.

— Послушайте, я вас вижу.

— Именно это я и подозревал. — Дост поднес руку к глазам. — Я ведь тоже смотрю металлическими глазами. Мы изобрели свое собственное заклинание для усиления своих чувств, но у вас нет зрительного восприятия. Ваше заклинание сливается с тем, какое применяю я, и благодаря этому вы можете видеть. Это очень хорошо.

В пещеру за Достом вошли другие. Малачи увидел их как призрачные образы, нарисованные золотом на серном камне. Одного Малачи узнал: в тот краткий миг, на который ему в горах возвращалось зрение, он видел этого парнишку. Гелансаджарцы уводили его с собой.

— Урия?

Призрак ринулся вперед, мимо Доста, и целиком казался в поле зрения Малачи:

— Полковник Кидд, вы живы! — Урия широко распахнул руки, как бы собираясь обнять Малачи, но покраснел, встал по стойке «смирно» и ловко откозырял. — Рад видеть вас снова, сэр!

Ответив на приветствие, Малачи обнял юношу:

— И я рад узнать, что вы остались в живых. — Через плечо Урии он взглянул на Доста. — Я не совсем верен, что мы все долго останемся в живых. На Гелор напали крайинцы.

— Вот почему мы здесь — чтобы остановить нападение. — Дост развел руки в стороны, и одиннадцать стальных его спутников ушли в тень. На миг они исчезли с глаз Малачи, потом в комнате засветились металлические статуи. Десять Тигров размером не меньше Волка, перед которым стоял Малачи, окружили Доста и двух илбирийцев. — Мы вместе с вами окажемся преобладающей силой, когда вы наденете доспех Волка.

Малачи выпустил из рук Урию:

— Это что, доспехи Вандари?

— Нет. Это снаряжение первоначально было имуществом роты Осдари.

— Но принцип его действия такой же, как у доспехов Вандари?

Дост отрицательно покачал головой:

— Это снаряжение работает так же, как могли бы работать доспехи Вандари. Но Вандари — уже инвалиды, потому что они не используются на полную мощность.

— Никогда не слышал, чтобы крайинцы что-то делали наполовину, — нахмурился Малачи.

— Не слышали? Они пользуются только малой толикой свойств Вандари, для крайинцев Вандари — просто доспехи, и не более того. — Дост пожал плечами. — Сами поставили себе ограничения, вот и страдают. Совсем как вы.

— Вы что хотите сказать?

— Вы видите глазами из серебра, но ваша церковь учит, что это невозможно, так ведь?

Жрец Волка вовремя прикусил язык, а то чуть было автоматически не согласился. Дост прав, он, Малачи, действительно видит серебряными глазами. Более того, он уже твердо определил, что давно уже ощущает окружающий мир при помощи магии, хотя и бессознательно.

«То, что я могу неосознанно, то я могу и намеренно, произнеся магическое заклинание».

Конечно, ученые-маги никогда такого не делали, и поэтому объявили это невозможным, но это не значит, что это на самом деле невозможно.

— Да, крайинцы — айлифайэнисты, — Малачи хмурился. — Вы предполагаете, что они могли бы заставить своих Вандари работать на полную мощность, но они не могут.

— У них и ключ есть, но они им не пользуются, потому что давно нашли другое применение своим Вандари. Они считают себя могучими, но на самом деле они оказались в ловушке, вы сами увидите.

Дост жестом указал Малачи на фигуру Волка:

— Только самые лучшие представители моего войска могут воспользоваться доспехами Осдари. Для меня большая честь, что я могу считать вас в их числе, ему доказательство — то, что вы оказались тут, и ваша способность овладеть теми фрагментами снаряжения, которое я вам оставлял. Еще восемь веков назад этот Волк был предназначен для вас. И преданно ждал вас все это время. Дополните его собой.

Внутренне дрожа, Малачи забрался в доспех Осдари. Оказавшись внутри, он понял, что обрел зрение — не полностью, но достаточно, чтобы различать цвета и мелкие детали, которых не видел уже двенадцать лет. Он засунул ноги в отверстия, имевшиеся наверху. Руки и кисти точно подошли к черным трубам, прикрепленным над отверстиями для плечей. Прижавшись спиной к металлическому корпусу доспеха-Волка, Малачи кивнул, и снаряжение герметично захлопнулось, заперев его изнутри.

Его глаза сразу ощутили физическое давление от слепящей вспышки света. Ему показалось, что вспышка прожгла ему голову насквозь, но боли не чувствовалось. Свет — откуда бы он ни пришел — пронзил его мозг и отсеял воспоминания, задерживая некоторые. Он быстро погас, унося часть воспоминаний, но у Малачи не было ощущения, что он чего-то лишился.

«Видимо, ушло заимствованное».

Для него окружающий мир стал уже не черным, а серым. Он заметил, что на периферии зрения плавают треугольные черные таблички с изображенными на них разными символами. Сосредоточившись, он сумел одну ввести в центр поля зрения, и тут понял, что каждый символ соответствует заклинанию, уже известному ему из учебного курса. Изысканно изображенный воздушный корабль означал его навигационное умение — его учили быть аэромансером. Множество табличек с изображением мечей обозначало различные заклинания, пригодные для битвы, а изображение простого ключа означало способность открывать замки.

Но одно было непонятным — изображение младенца. Малачи подогнал его в середину поля зрения. Если на других изображены известные магии, то это — магия неизвестная, должно быть.

«Но она есть часть Волка, значит, надо ее разгадать, чтобы ознакомиться со свойствами этого доспеха».

Закрыв глаза, но мысленно видя изображение, Малачи произнес это заклинание.

Его затрясло, и он тут же покрылся холодным потом. В голове опять вспыхнул яркий свет, да с такой силой, как волна, ударяющая в волнорез. Перед его мысленным взором одно за другим пронеслись изображения на табличках. Из всех шестиугольных табличек сложился гармоничный узор сот, но Малачи не узнавал рисунков на них.

«Наверное, пиктограммы, как тот шрифт, каким пользовались в древнем Цее».

Свет замигал, потом снова затопил его. Шестиугольники один за другим трансформировались и превращались в треугольники, при этом изображения на них изменялись и оказывались интуитивно знакомыми. Семь табличек — по одной на каждый орган чувств — выстроились в ряд справа, и изображения на них попеременно становились то черными на красном фоне, то наоборот. В процессе этого Малачи получал способность видеть, слышать, обонять и осязать вместе со своим доспехом-Волком.

Изменилась окраска таблички с изображением бегущего волка, и Малачи понял, что может контролировать движения доспеха. Он произнес заклинание на когти, и из правой лапы Волка вылезли когти длиной с палаш. Выбрав одну табличку, которую он отбросил вначале, Малачи сотворил голубое пламя на когтях, этот магический прием усиливал их действенность.

Жрец Волка поражался способностям своего доспеха, но его бросала в дрожь мысль о том, к чему это может привести. В юровианской традиции, магия должна воздействовать только на предметы. В традициях Истану — только на людей, а те, кто пользовался ею иначе, считались одержимыми злым духом. Дурранская магия являла собой синтез двух этих школ и была применима или отвергнута и в той, и в другой. Малачи в глубине души знал, что в ней нет зла, но он подозревал, что его начальство не будет радо, что он этим воспользовался.

«Дурак тот, кто ставит рамки для интерпретации действий Господа или объявляет свое эксклюзивное право на эту интерпретацию. Если Господь создал эту магию и дал ее людям, видимо, она нам требуется. Осветился новый путь достижения цели, поставленной мне Господом. Возможно, осознание этого и есть истинный смысл всего, что мне пришлось перенести».

Малачи придал своему доспеху вертикальное положение, поставил его на задние лапы и посмотрел из него вниз, на Урию:

— Послушай, я тебя вижу. На самом деле вижу. У тебя рыжие волосы, зеленые глаза, правда? Всего тебя вижу. Невероятно! Столько возможностей открывается!

— Но тебе некогда будет осваивать многие из них, — Дост отошел от Урии и поднял руки кверху. Воспарил над полом пещеры на четыре фута и опустил руки по швам. Из скрытой наверху, за сталактитами, расселины на Доста хлынула золотая река. Малачи ждал, что она сейчас растечется по всей комнате и образует большую лужу, но этого не произошло. Зато контуры человека, стоявшего перед Малачи, увеличились, заполнившись этой золотой массой, до размера Волка.

Контуры медленно затвердели и приобрели отчетливые очертания, такие же, как у Волка и одиннадцати окружающих их Тигров. Доспех Доста остался прежним, но увеличился в размерах, у него появились мощные мускулы и резко очерченные благородные черты лица. Уши у него были заостренные, как у всех дурранцев, он прижимал руку к груди благородным жестом, присущим правителю.

Доспех Доста улыбался, и Волк Малачи раскрыл челюсти, по-волчьи имитируя улыбку.

— Враги подошли к стенам города Доста и намерены превратить в рабов народ Доста. Вас всего дюжина, но вы обладаете храбростью дюжины дюжин. За мной, и они не одержат победу над нами.

Последний залп снес городские ворота. Робин схватил Наталию в охапку и оттащил за броневые плиты:

— Они уже в городе, тасота. Вам лучше уйти. Она огрызнулась, глаза ее вызывающе сверкали:

— Давай стреляй, я буду заряжать.

— Готов, — кивнул Робин. — Да.

— Щит вверх.

— Готов, — Нагент нажал на педаль.

Щит пополз вверх. Жрец Волка направил стрелу вниз и повернул арбалет чуть-чуть налево:

— Навел на одного. — Он произнес заклинание, и лук засиял синим светом, потом Робин нажал на спусковой рычаг.

Таран Вандари, в которого он прицелился, чуть отошел направо. Стрела попала в его левое бедро, проткнула его насквозь и вылетела с противоположной стороны. Таран начал спотыкаться, упал на колени, но не застыл, как другие. Поколебавшись минуту, он поднялся и продолжал свое движение, несмотря на заметное прихрамывание.

— Мы успеваем сделать еще три выстрела, — Робин настроил взводные крючки и согнул тетиву лука для зарядки стрелой:

— Заряжай. — Да.

— Готов. — Да.

— Щит вверх.

Нагент ступил на педаль:

— Готов.

Робин опять выстрелил, на этот раз без всякой магии. Тараны Вандари набирали скорость и рвались вперед. Они быстро оказались в зоне поражения под выстрелами. Их пушки замолчали, боясь попасть по своим, и у Робина появилось время на прицеливание. Да ему этого и не требовалось, при такой скорости приближения противника. С каждым шагом они становились уязвимее. Он выстрелил в шевелящуюся массу золотых гигантов и молил Бога об успехе.

Один Таран споткнулся и рухнул, но его было не видно из-за пыли, поднятой идущими рядом коллегами. Другие арбалеты тоже стреляли по толпе, не целясь, но одна стрела рикошетом взмыла в воздух, не попав в цель. Было не видно, не упал ли еще какой Таран.

«Проклятье. Этот выстрел мог бы поразить кого-то внутри города, если бы я не поставил запорный блок».

Взведя курок баллисты, Робин почувствовал, что пот течет со лба и ест глаза.

— Заряжай. А после этого, принцесса, самое время помолиться.

Урия переводил взгляд с Волка на Доста:

— А мой доспех где?

Дост покачал своей огромной головой:

— А тебе не будет.

У юноши все сжалось внутри:

— А как же я без доспеха?

— Сражение не для тебя, Урия. — Дост нагнулся пониже и протянул руку, как бы намереваясь похлопать илбирийца по плечу, но не стал. — Освоил бы шарик, смог бы получить доспех.

— Что же ты не сказал?

— Я тебе говорил: важно узнать все, что сможешь, об этом шарике. — В словах Доста звучало разочарование, эхом отразившееся от стен пещеры. — Надо было изучать шарик. Полковник Кидд и я смогли сделать для тебя только одно — доставить тебя так далеко. А уж ты сам должен был завершить свое путешествие.

Урия похлопал себя по груди:

— Постой, меня же готовили к боевым действиям. Ты ведь знаешь, я легко обучаюсь. Я смог бы.

— Даже твоего курса обучения в Сандвике недостаточно. И не поможет тебе твой ум и легкость в обучении. — Дост протянул руку к огромному арочному проходу, закрытому каменной стеной. — То, что нам предстоит там, не всем обходится легко.

— Не понял.

— Вот именно, — кивнул Дост. — А должен бы понять. Помнишь, я предположил, что попал в ловушку в своем истинном облике для того, чтобы понять, что это такое — быть простым смертным? — Урия кивнул. — Я правильно предположил. И тебя оторвали от семьи и учителей в надежде, что ты тоже научиться на своих уроках.

Урия смотрел под ноги и чувствовал, что весь дрожит.

«Я как доспех, имею столько возможностей, но сам себя ограничил, не старался достичь совершенства. Это все мой эгоизм. Сам грешен».

— Нимчин, я понимаю, то, что ты сказал, — это мудро. Прошу тебя, позволь мне быть рядом с тобой.

Доспех Доста отрицательно покачал головой: — Недостаточно осознать умом, надо понять сердцем. «И полковник Кидд то же самое говорил, ты должен познать свое сердце, а у меня его нет».

Урия почувствовал комок в горле, когда осознал, как он далек от того бескорыстия, с которым Дост защищает свой народ от крайинцев.

«Я всегда хотел стать великим, и я безрассудно утратил свой шанс еще до того, как понял, что он у меня был».

Пока в голове Урии мелькало все это, двое Тигров побрели к каменной глыбе, блокировавшей гигантский арочный пролет. Они снизу зацепили камень золотыми когтями и подняли его. Заскрежетали петли по обе стороны арки, и каменный занавес медленно пополз вверх. Тигры подпирали его, держа над головой, затем передали другим, а сами проскользнули в открывшийся темный коридор.

Урия поднял глаза на Доста:

— А мне что делать?

— Откуда мне знать, — покачал головой доспех Доста. — Я знаю только, что делать мне.

— И я никак не могу тебе помочь?

Ногтем Дост провел по своей груди и соскреб некоторое количество золота, которое сразу приобрело форму того шарика, с которым так часто играл Урия. Шарик упал в его протянутые руки.

— Если ты действительно можешь помочь, тебе придется найти способ самому. — Дост повернулся к коридору, открывшемуся за аркой. — Этот путь не для тебя.

— Мне ждать здесь?

— Если ты считаешь, что должен ждать, значит, жди.

— Значит, это и есть причина? По этой причине я столько прошел?

— Не причина, друг мой, а результат. Урия смотрел на Волка:

— Полковник? Волк качал головой:

— Я и своей-то роли не понимаю. Дост заулыбался.

— Вы тут, чтобы начать свое исцеление. Когда вы лишились зрения, вы позволили другому украсть вашу способность видеть. Пора вам восстановить свое. — На миг золотой колосс замер, потом вместе с Волком стал поддерживать каменный занавес. — Я послал сигнал нашим союзникам. Нам пора. Прощай, Урия.

У Урии подкосились ноги, и он опустился на пол. Каменный занавес с лязгом упал за последними Осдари, в пещере какое-то время еще звучало эхо, но и оно смолкло. И илбириец остался один в полной тьме и тишине, так и сидел, катая между ладонями золотой шарик.

Рафиг Хает почувствовал, как вздрогнул медальон, вплавленный в его горло. Он улыбнулся и вытащил меч:

— Дост дал приказ выступать! Вперед, братья! Сегодня мы угодим Господу и впишем в историю страницу, о которой будут слагать песни.

Глава 74

Геяор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

Робин сделал последний выстрел из арбалета прямой наводкой. Железная стрела отскочила от поднятого в воздух копыта одного Тарана, попала в лоб другому как раз между рогами и глазами. Вандари зашатался, но не остановился, хотя зрелище было забавное: огромное страшилище движется вперед, а изо лба у него торчит стрела.

Тараны потоком вливались в отверстие в стене, где раньше были ворота. Металлические копыта превратили бывшие ворота в массу щепок. Двое перевернули требушет, еще один копытами разбил его на части. Трещало дерево, взлетали в воздух обрубленные канаты, куски дерева разлетались по узким улочкам города.

Урия почувствовал комок в горле, когда осознал, как он далек от того бескорыстия, с которым Дост защищает свой народ от крайинцев.

«Я всегда хотел стать великим, и я безрассудно утратил свой шанс еще до того, как понял, что он у меня был».

Пока в голове Урии мелькало все это, двое Тигров побрели к каменной глыбе, блокировавшей гигантский арочный пролет. Они снизу зацепили камень золотыми когтями и подняли его. Заскрежетали петли по обе стороны арки, и каменный занавес медленно пополз вверх. Тигры подпирали его, держа над головой, затем передали другим, а сами проскользнули в открывшийся темный коридор.

Урия поднял глаза на Доста:

— А мне что делать?

— Откуда мне знать, — покачал головой доспех Доста. — Я знаю только, что делать мне.

— И я никак не могу тебе помочь?

Ногтем Дост провел по своей груди и соскреб некоторое количество золота, которое сразу приобрело форму того шарика, с которым так часто играл Урия. Шарик упал в его протянутые руки.

— Если ты действительно можешь помочь, тебе придется найти способ самому. — Дост повернулся к коридору, открывшемуся за аркой. — Этот путь не для тебя.

— Мне ждать здесь?

— Если ты считаешь, что должен ждать, значит, жди.

— Значит, это и есть причина? По этой причине я столько прошел?

— Не причина, друг мой, а результат. Урия смотрел на Волка:

— Полковник? Волк качал головой:

— Я и своей-то роли не понимаю. Дост заулыбался.

— Вы тут, чтобы начать свое исцеление. Когда вы лишились зрения, вы позволили другому украсть вашу способность видеть. Пора вам восстановить свое. — На миг золотой колосс замер, потом вместе с Волком стал поддерживать каменный занавес. — Я послал сигнал нашим союзникам. Нам пора. Прощай, Урия.

У Урии подкосились ноги, и он опустился на пол. Каменный занавес с лязгом упал за последними Осдари, в пещере какое-то время еще звучало эхо, но и оно смолкло. И илбириец остался один в полной тьме и тишине, так и сидел, катая между ладонями золотой шарик.

Рафиг Хает почувствовал, как вздрогнул медальон, вплавленный в его горло. Он улыбнулся и вытащил меч:

— Дост дал приказ выступать! Вперед, братья! Сегодня мы угодим Господу и впишем в историю страницу, о которой будут слагать песни.

Глава 74

Геяор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

Робин сделал последний выстрел из арбалета прямой наводкой. Железная стрела отскочила от поднятого в воздух копыта одного Тарана, попала в лоб другому как раз между рогами и глазами. Вандари зашатался, но не остановился, хотя зрелище было забавное: огромное страшилище движется вперед, а изо лба у него торчит стрела.

Тараны потоком вливались в отверстие в стене, где раньше были ворота. Металлические копыта превратили бывшие ворота в массу щепок. Двое перевернули требушет, еще один копытами разбил его на части. Трещало дерево, взлетали в воздух обрубленные канаты, куски дерева разлетались по узким улочкам города.

Робин натянул шлем и приладил маску на лицо, пробормотав молитву святому Майклу, он произнес заклинание на свое снаряжение. Вытащил меч, произнес ещe одну молитву, и меч засверкал красным светом.

— Нет, Робин, ты не можешь сражаться с ними. Жрец Волка взглянул на Наталию:

— А у меня есть выбор?

Внизу под ними Вандари замедлили темп продвижения. В первом порыве они влетели в небольшой дворик сразу за воротами, но дальше начинались дебри узких запутанных улочек, и движение неизбежно должно было замедлиться. С крыш зданий, окружавших дворик, защитники сбрасывали на противника камни кирпичи. Особого вреда они не наносили, но Вандари остановились, поразившись ярости сопротивления.

Робин взял в руки эфес меча и спрыгнул с крыши из — прямо на спину одного Вандари. Коленями он вдарился о широкие плечи, но удар приземления был смягчен его доспехами. Взявшись обеими руками за перекрестье эфеса, он вонзил клинок в шею Тарана и резко подергал его в разные стороны, чтобы он достал глубже, проник в грудь.

Таран под ним согнулся, потом судорожно забился, спрямившись, он сбросил Робина, и тот отлетел. Пекувырнувшись в воздухе, он пролетел над авангардом Вандари. Один из Таранов стукнул его раздвоенным копытом. Удар пришелся по бедру, и всю ногу пронзила боль. Толчок был так силен, что его забросило крышу, и он рухнул среди гелорцев, сбрасывавших камни на Вандари.

Робин сильно ударился спиной и откатился по плоской крыше к дальнему парапету.

«Летать неплохо, но над такими приземлениями до еще поработать».

Он потряс головой, чтобы она прояснилась, и попытался вскочить. И у него почти получилось, но тут все здание задрожало, и Робин снова упал.

«Что за черт»?

Послышался крик: дальний край здания начал оседать под людьми. Крыша согнулась, затрещали перекрытия, открылась глубокая трещина. Она становилась все больше, тянулась к Робину и угрожала поглотить его, а на нижнем этаже здания спрятались Вандари. Из пыли послышался крик Наталии: «Робин, нет!», и он начал падать.

Григорий Кролик видел, как тринадцатый Таран упал, когда на него сверху накинулся жрец Волка. Он бросился вперед, нацелясь раздавить того, но умиравший тринадцатый в предсмертных судорогах подбросил человека в серебряном снаряжении высоко в воздух. Затем восьмой Таран прихлопнул его, как насекомое, и заодно сбил еще нескольких защитников с крыши двухэтажного здания.

Кролика удивило, почему Вандари собрались толпой, как только вошли в ворота. Его план нападения не предусматривал их скопления в городе. Его люди привыкли пользоваться своей скоростью и мощью, чтобы разбивать строй противника и давить их войска. А тут в городе, где враг прятался в зданиях или находился на стенах и крышах домов, Вандари оказались беспомощными.

— Нападайте на здания. Крушите их!

Защитники прекрасно могут противостоять Вандари, но их тактика будет неподходящей в сражении с кавалерией или пехотой. Обернувшись к своим людям, он увидел, что половина его кавалерии отвлеклась, отражая нападение Хаста. Опытным взглядом он оценил свои шансы на успех и махнул рукой, призывая остальную кавалерию и пехоту в Гелор.

«Они смогут закончить то, что начали Вандари».

Проходя под воротами, Григорий услышал, как напряженный женский голос что-то с ужасом кричит по-илбирийски. Не раздумывая, он повернулся направо и поднял копыто своего двадцать седьмого, чтобы нанести ей удар, инстинкт подсказал ему, что она — враг. Подняв копыто, он оценил расстояние до кричавшей и — опустил копыто.

В последнюю секунду он изменил направление удара, и копыто попало мимо нее, раздробив при этом деревянный магазин со стрелами для арбалета.

— Наталия?

— Григорий?

— Что ты здесь делаешь?

— Хочу остановить тебя и прекратить твое предательство.

За одну долю секунды наступило крушение мечты Григория.

«Если она донесет отцу о моих действиях, мне конец». Он снова поднял копыто:

— Не тебе остановить судьбу, Наталия. Я буду оплакивать твою смерть.

Урия оказался один в темноте. Он опустился на колени и так и стоял. От неровностей каменного пола было больно коленям и голеням, но он был так удручен, что не замечал боли.

«Как они могли меня тут бросить? — Он сжал кулак, и между пальцами хлынуло жидкое золото. — Надо выбираться».

Он начал скатывать из шарика цилиндр, чтобы сделать рычаг, но прекратил: понял, что никакой злости не хватит, чтобы осилить каменную дверь.

«А если идти назад через туннель, и двух дней не хватит, чтобы добраться до ворот Гелора. Как они могли меня оставить?»

В глубине души он знал, что спрашивать надо не об этом.

«Как они могли взять меня с собой? Там, наверху, они сражаются за народ Гелора. Они рискуют жизнью, а я недостаточно знаю, чтобы суметь им помочь. Там, рядом с ними, я был бы помехой. Они мне не доверили бы никакого нужного дела, не хватает им еще приглядывать за мной среди битвы»

«Тебе хочется считать себя самым умным, Урия Смит, но ты оказался слишком глуп и не понял сразу, что смысл участия в каком-то деле — не немедленное воздаяние, а просто постоянная готовность оказать помощь, когда она необходима. Надеюсь, еще не слишком поздно и можно загладить вину и принести пользу».

— Да будет на то Твоя воля, Атаракс, реализуй через меня военные заклинания, которые ты мне дал. — Рафиг галопом летел на своем коне к линиям крайинцев и произносил свои боевые заклинания. Он весь пылал и ощущал прилив сил. Учащенный пульс придавал ему мощи. Он видел, как крайинцы приподнялись в седлах и занесли клинки для первого удара. Он заметил их страх и выбрал своего первого противника.

Рафиг пригнулся и ускользнул от меча крайинца, и ударил сам. Удар пришелся гусару в верхнюю часть бедра, ниже широкого кожаного пояса. Разрубив бедро, меч глубоко вошел в тело крайинца.

Уклонившись от высоко поднятой шашки, Рафиг пронесся мимо противника. Он не мог больше напасть на этого человека, потому что конь унес его дальше в гущу гусар. Он пронесся через группу солдат и кому-то рассек лицо, и вдруг оказался в тылу линии крайинцев.

Развернув коня, он увидел, что все его люди яростно сражаются. Удары и уклонения от ударов, прямые выпады и парирования звучали вокруг. Крайинцы, не привыкшие действовать без поддержки своих пушек, сражались отчаянно, но их окружили и разбили на группки.

Он поглядел через плечо туда, где восходила полная луна. «Если ты здесь, чтобы видеть мою смерть, радуйся, тому что это славная битва и подходящее место для любого воина, если пришла пора сделать последний вдох. Многим предстоит покрыть себя славой под твоим бледным светом. Но сегодня — не мне».

Наталия отступила перед опускающимся копытом шдари.

— Как ты можешь? — Она упала коленями на платформу, умоляюще протягивая руки к нему. — Остановись.

— Ты мешаешь осуществлению моей мечты, Наталия, тебя надо устранить, как и многих до тебя.

Копыто упало.

Но не на нее. Наталия увидела блеск серебра внизу, между ног Вандари. Это Робин подобрал упавшую стрелу и вонзил ее в незащищенное место на бедре Тарана, зверь в доспехах испустил крик и опрокинулся на спину. В ворота входили другие Тараны, и Наталия потеряла Григория из виду.

Прямо перед ней Робин взлетел в воздух и упал на арбалетную платформу. Глубоко дыша, он схватился за ногу, застонал и опрокинулся на спину.

— Робин, что с тобой? Как ты…

Наталия услышала из-под бесстрастной маски болезненный смех:

— Полет — это контролируемое падение. Когда зданиe стало рушиться, я оттолкнулся и взлетел в сторону нашей установки. Приземлился у ноги этого Тарана и воткнул ее.

— Это был Григорий.

— Надо было ухитриться попасть в промежность.

— Для этого я бы с радостью зарядила арбалет. Робин в досаде застучал кулаком по платформе:

— Глупо было ставить запорные блоки. Надо было сообразить, что они войдут в город.

Послышался грохот копыт приближающейся кавалерии крайинцев, отдающийся эхом под сводом арки. Наталия покачала головой:

— Теперь это уже не важно. Григория ничто не остановило бы. Его подлым амбициям ничто не помешает. Умер тот Григорий, которого я знала, а тот, который появился вместо него, этого я ненавижу.

Глава 75

Гелор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

Малачи в доспехе Волка вслед за Тиграми шагал вверх по туннелю к северному склону Джебель-Квираны. Каждый шаг его человекообразного доспеха заставлял Кидда работать мышцами. Малачи не надо было прилагать усилий для передвижения, его роль заключалась только в том, что направлять свои движения. Под металлической обувью он чувствовал почву и без труда сохранял равновесие. У него было такое ощущение, что он и сам по себе, и в то же время как будто стал частью доспеха.

«Или доспех стал частью меня».

Туннель пошел вверх, потом на каком-то участке шел горизонтально. В конце туннеля оказалась арка, заложенная кирпичом. Из стены торчала небрежно вставленная мортира. Малачи догадался, что ее вставляли снаружи. Умение ориентироваться подсказало Малачи, что арка выходит на склон горы над дворцом аланима.

Группа в доспехах Осдари расступилась, и Дост прошел между ними к арке. В своем человеческом облике он оказался меньше всех ростом и решительно не таким грозным, как его спутники, имеющие вид животных. Но грация движений не скрывала его невероятной силы.

— Приблизился час нашего самого большого испытания. Вперед, к победе над врагом.

Дост забарабанил пальцами по стене. Стена развалилась, как будто была из стекла. Малачи вместе с остальными вырвался наружу из пролома и увидел разрушенные северные ворота города. На западе солнце садилось, а на востоке всходила луна. Его удивило, что не успевает замечать еще что-то, кроме битвы, но потом понял, что битва — только один фрагмент апокалиптического события, участником которого он оказался.

Уверенно перемещаясь, Малачи направился к разбитым городским воротам. Его снаряжение было тяжеловато, однако не стесняло движений. Пробегая по улицам, он задевал плечами стены зданий, и эти толчки отдавались болезненно во всем теле, но он старался этого не замечать. Его удивило, что вообще он ощущает боль: ведь что стоило доспеху обеспечить ему неуязвимость. Если бы доспех был создан шайтаном, то он бы непременно раскрепостил своего владельца, и тогда, к радости дьявола, заставил бы его ощутить себя всемогущим.

«Дост сказал, что именно так мне надо начать свое исцеление. Оказавшись в этом Волке, я снова стал видеть. Никогда я не чувствовал себя столь энергичным во времен Глого. Малачи улыбнулся. Кролик где-то здесь. Он украл мои глаза, и все же я вернулся, чтобы одержать победу над ним. Господь провел меня через весь цикл перемен, и теперь я могу зачеркнуть то, что делал со мной Кролик много лет назад».

Когда Малачи спешил по главной улице, ему на глаза попался один из ведущих Вандари. Он видел их и раньше — правда, не «Таранов», а роты «Слонов» и «Россомах», и считал их чудесным изобретением. Теперь, сам оказавшись в доспехе-Волке, которому не пришлось переменить целый ряд плохо обученных хозяев, он сумел понять, что Тараны теперь не такие, как раньше. Раньше они обладали подвижными конечностями, теперь же их ступни и предплечья были заменены I-образными балками. По мере того как в Крайние шло развитие механизации и идустриализации, Вандари помаленьку претерпевали необходимую, по мнению их хозяев, модернизацию.

В душе Малачи понимал, что Вандари обладали только десятой долей возможностей его «Волка», а если говорить о доступных им операциях, то он сам умел добиться от «Волка» гораздо большего. В своем «Волке» Осдари он был для противника тем, чем будет вооруженный и снаряженный жрец Волка для драчунов в школьной ссоре. Ему было не нужно убивать врагов Доста, их надо было только победить. Крайинцев надо выгнать из города, заставить уйти на свою территорию. Победа над ними предупредит будущие вторжения, а уничтожение их только вызовет у них желание мстить в будущем.

Правой лапой Волк Малачи блокировал взметнувшееся в воздух копыто первого встреченного им Тарана, другой лапой врезал ему по спине. От удара Вандари завертелся и, пошатываясь, отскочил назад, в свои ряды. Потянувшись налево, Малачи выхватил еще одного Тарана из рушащегося здания и, пнув, заставил отлететь к беспорядочно толпящимся Вандари. Вокруг с ними так же расправлялись Тигры, тесня их все дальше к разбитым воротам, за ворота и дальше на равнину.

У стен города царил хаос. Навстречу убегающим Вандари к городу скакали гусары, и Вандари вломились в ряды своей кавалерии.

Опомнившись, всадники развернулись и поскакали обратно, туда, где Хасты уничтожали вторую половину гусар. Продвижение пеших ополченцев Третьего полка оказалось блокированным на открытой территории. Они остановились и побежали, надеясь спастись в своих окопах, и в этот момент гусары поскакали назад, на них. На глаза Малачи попался лежащий на земле Таран, правого бедра которого торчала железная стрела. Он клонился к упавшему и помог ему подняться. И, несмотря на доспех, узнал того, кто был внутри. Выталкивая упирающегося Тарана за ворота, он зарычал, как мог, по-крайински:

— Уползай, Григорий Кролик.

Таран споткнулся и упал, потом медленно поднялся ноги:

— Кидд? Ты здесь?

Малачи утвердительно кивнул и пошел назад к воротам:

— Я здесь. Мы с тобой опять в противоположных лагерях, но на этот раз у меня нет иллюзии, что ты мой союзник.

Через золотой шарик Урия чувствовал, как в него вливается спокойствие, однако ощущал неясные опасения и страх. Илбириец знал, что ему передается настроение Доста. Когда он это понял, он взбодрился, но и опечалился.

«Какая польза от меня Досту, пока я сижу тут?» Он был очень разочарован. Он не мог поднять каменный занавес, державший его в пустой пещере, как в ловушке.

«Никому я тут не могу помочь. А там на что-нибудь он бы пригодиться! Чем-нибудь бы помог. — У него начало покалывать пальцы, совсем так, как при поражении молнией, и он почувствовал прилив энергии. Интересно. Соберись, Урия. Сконцентрируй все силы, если ты так способен к учению, вот самое время проявить эти способности».

Он сконцентрировал все внимание на золотом шарике, стараясь обрести хоть часть душевного спокойствия Доста, и обнаружил, что видит сам город Гелор. Он увидел Доста в гигантском доспехе, медленно шагающего к разбитым воротам. Люди на стенах прятались за щитами, загораживающими арбалеты, а крайинцы бежали к своим траншеям. Тигры выгнали Вандари из города, а Волк Малачи угрожал раненому Тарану.

«Я должен быть там, с ними».

В голове у него всплыл тот же вопрос, который он бросил в лицо Кидду на зачете по тактике.

«Зачем? — Урия медленно улыбнулся. — Я должен быть там ради них, не ради себя».

Громко засмеявшись, он начал превращать шарик в плоскую пластинку.

«Да, способности к учебе — не лишнее. Я помню, как был сделан медальон, который он дал Рафигу, и помню, что он при этом говорил: „исса ханак“. Надеюсь, что сделаю все, как надо».

Уже начав создавать рельефные звездочки на поверхности металла и проводить линии сетки, он знал, что медальон получится идеальный.

«Он сработает. — В глубине души он чувствовал, что нащупал путь. — И теперь знаю, зачем мне понадобилось пройти весь этот путь».

В нем возрастала целеустремленность, какой он никогда раньше не чувствовал, и его движения становились все увереннее, действия более четкими.

«Только прошу Господа помочь мне преодолеть трудности, которые встретятся».

Чувствуя во рту горький привкус страха, Григорий Кролик широко раскрытыми глазами смотрел на могучего Волка в доспехе Осдари. Его сила и мощь были как насмешка над всеми Вандари.

«Но ведь это невозможно. Могущественнее Вандари никого не бывает».

Он медленно, хромая, поволок свой двадцать седьмой назад.

— Я рад, что ты больше не заблуждаешься насчет меня. Я всегда знал, что ты никакой не союзник для Крайины. Вот ты это и доказал, и ты, и твоя нация.

— Это ведь ты сюда вторгся, — Волк Кидда отошел в сторону. — Я здесь из-за Доста.

Григорий не мог отвести глаз от фигуры позади Волка: пропорционально сложенный золотой человек, переступив через тринадцатого Тарана, вышел из разбитых ворот города.

«Значит, слухи были все-таки верными».

Поскольку эти сведения были получены под пыткой, то он им никогда особенно не доверял. А по мере наступления на Гелор совсем перестал верить. Уверенность в том, что Дост не вернулся, вселяла покой в душу Григория, и тем сильнее взволновал его вид золотого человека.

«Вот он — Дост. Он должен умереть».

Мысль эта пришла сама по себе, из подсознания. Ведь Дост унесет все, ради чего он работал. Боль вспомнившихся детских страхов и обида от того, что не осуществится мечта, подсказали ему ход действий.

«Ради моей Крайины Дост должен умереть».

Григорий бросился на Доста, но между ними метнулся Волк. От удара по голове Григорий рухнул на землю. Стрела, торчавшая в бедре, вошла чуть глубже, и его снова пронзила острая физическая боль. Крайинец оттолкнулся левым копытом, пытаясь снова подняться, но не мог сдвинуться с места. Разбитый и ослабевший, он лежал на земле, представляя собой легкую добычу для Волка.

«Как такое могло получиться?»

Стоящий перед ним Дост поднял руку, как бы давая ему знак остановиться. Изо всех сил сопротивляясь, Григорий не мог ему помешать. Все внутри него сжалось, и как волна, нахлынуло действие магии. Затем он увидел, что и остальные Тараны Вандари замерли на своих местах.

«Вот так мы и умрем? В ловушке? Беспомощные? И наша Крайина так же погибнет?»

— Хватит воевать уже. И вас, полковник Кидд, прошу немного отойти назад. — Дост грациозно вышел вперед, как отец, разводящий ссорящихся детей. — И вы, полковник Кролик, хватит враждовать. Ваши страхи абсолютно беспочвенны.

Григорий огляделся по сторонам и засмеялся:

— Беспочвенны? Мы все оказались пленниками своих доспехов. Вполне основательная причина для страхов.

Дост небрежно кивнул:

— Мы частично вывели из строя ваше снаряжение, чтобы не произошло беды. — Дост махнул рукой, и боль в ноге Григория ослабла.. Опустив глаза, он увидел, что железная стрела уже лежит на земле. — Я вам вреда не желаю.

— Но ведь вы вернулись, чтобы завоевать нас.

— Я вернулся, чтобы спасти свой народ и составить планы на будущее. — Снова Дост сделал жест рукой, и в центр поля зрения Григория вплыла квадратная табличка с изображением младенца. — Прошу вас произнести это заклинание.

— Нет. Если желаете мне смерти, убейте меня, не заставляйте делать это самому.

Дост улыбнулся:

— Я хотел предложить вам верить мне, но вижу, что не стоит. Пусть будет по-вашему.

Табличка перевернулась, поле зрения Григория стало белым, как будто он оказался в центре яростного урагана. По краям поля зрения он увидел свои квадратные таблички, потом вплыли другие, шестиугольные, похожие на снежинки. В голове у него вспыхнуло сияние, затем, один за другим, шестиугольники превратились в квадраты со знакомыми ему изображениями. Он издавна считал, что они относятся к заклинаниям, которые придавали Вандари мистические способности.

Но, кроме всего этого, он ощущал, как сила вливается в его конечности. Предплечья его «Тарана» стали толще и мышцы круче. Григорий без труда смог подняться, причем уже понял, что конечности «Тарана» теперь придадут ему истинную и невероятную силу, какой обладают Тигры и Волки. Дост приравнял их ко всем остальным доспехам Дари.

Дост сделал его таким мощным Вандари, какого веками не было в Крайние.

— Почему ты это сделал?

— Теперь, Григорий Кролик, ты сам сможешь выбрать свое будущее. — Дост развел руками. — Будешь сейчас сражаться — значит погибнешь. А если сейчас уйдешь, тогда через пять лет станешь участником войны, которая принесет тебе больше власти и славы, чем ты можешь себе представить. Выбор…

Голос Доста замер, раздался скрежет металла. Слева из его груди вышел черный наконечник железной стрелы. Золотую маску гиганта страшно исказила агония, шатаясь, он сделал один шаг, упал лицом вниз и замер на равнине перед Гелором.

Рафиг почувствовал, как ему пронзило грудь, как огнем.

«Дост умирает!»

Он смотрел в сторону города и видел распростертого на земле Доста, из спины у него торчала железная стрела. Сзади, на городской стене, Рафиг заметил несколько арбалетов, стрела прилетела оттуда.

«Они снова выстрелят. Я должен спасти Доста».

Он вынул ноги из стремян и соскочил с седла. Глядя неотрывно на крепостной вал рядом с батареей, Гелансаджарец прикоснулся к медальону.

«Исса ханак».

В мгновение ока он перенесся с поля боя на стены Гелора. На него волной накатило головокружение, потом из-под его ноги покатился камень. Он поскользнулся, ушибся коленями о крепостную стену. Терпя сильную боль, он в отчаянии хватался за камни, чтобы удержаться на стене.

«Я должен спасти Доста!»

Подняв голову, он увидел на фоне луны силуэт Шакри Авана.

— Ты заявляешь, что дал слово служить Досту, а теперь ты пришел, чтобы его убить? Дурак ты, Рафиг, ведь Дост-то — я!

Сверкнул кривой меч в руке Авана, и живот Рафига охватило огнем.

Тело Рафига обмякло и наклонилось вперед.

«Я не умру, я не могу умереть. — Схватившись одной рукой за живот, чтобы не выпали внутренности, гелансаджарец другой рукой цеплялся за камни. — Я служу Досту. Я не могу позволить себе умереть».

Глава 76

Гелор, Гелансаджар, 28 маджеста 1687

— Какого черта? Почему он стреляет? — Робин не знал, кто этот золотой человек, но ему не требовалось формального представления, достаточно знать, что этот человек со своей командой выгнал крайинцев из Гелора. — Он на нашей стороне.

Наталия смотрела на Шакри Авана, суетившегося у своего арбалета.

— Он снова заряжает! Надо что-то делать.

Робин вскочил на ноги и тяжело оперся об арбалет:

— Заряжай! Тасота удивилась:

— В него не выстрелишь. Ты сам поставил запорный блок.

— Да знаю я. — Робин набросил взводные крючки на тетиву лука и оттянул их назад. — И не могу побежать туда, а лететь тоже не могу — очень устал. — Он опустил тетиву лука, нажав на спусковой рычаг. — Заряжай.

— Да.

Он нажал на педаль, поднимая щит, и кровь запульсировала в его левой ноге. Робин посмотрел через крестообразное отверстие: перед разбитыми воротами стояла группа этирайнов.

— Коннор. — Сэр.

— Пусть кто-нибудь поднимется и прикончит Шакри Авана!

— Мак-Брайд, Хоскинс, за мной! Наталия высунулась посмотреть:

— Алании послал свою охрану, чтобы они остановили твоих ребят.

— Удачи им. — Робин заскрипел зубами и сорвал крючки с тетивы лука. — Готов.

— Да.

— Наталия, наклонись ниже. Я должен видеть Авана. — Робин отклонился, держась за арбалет левой рукой, а правой придерживая спусковой рычаг. Левая нога так болела, будто ее жгло. — Наталия, можешь прижать педаль щита?

— Да. Ты что задумал?

— Трюк пушкаря — выстрел наудачу. — Он пробормотал молитву, и арбалет засветился зеленым, как весенняя листва. Робин чувствовал, как убывают его силы, а боль побеждает его. — Поспеши, ты, глупый осел. В моем распоряжении не целый день.

Он видел только руку Шакри Авана на спусковом рычаге, но ему этого было достаточно. Когда гелорец опустил рычаг, Робин сделал то же самое. Арбалет басовито загудел и под рукой Робина сместился влево.

Стрела полетела по прямой и попала точно в железную стрелу, посланную Шакри Аваном.

Робин наклонился вперед, потом в изнеможении соскользнул вниз, на платформу.

— Поймал его. — Как?

Он буркнул:

— Это заклинание позволяет прицелиться из лука, а мое дело — подстеречь момент. — Лежа на платформе, он смотрел на пурпурные и розовые облака, потом закричал, глядя в небо: — Давай, Коннор! Со мной все.

Малачи уголком глаза заметил, что по Досту сделан второй выстрел. Он повернулся лицом к Гелору, собираясь встать между городом и Достом, но к упавшему гиганту метнулся Таран Кролика. Произнеся заклинание, Малачи выпустил когти на правой передней лапе и ударил доспех. Кролик парировал удар щитом, раскрывшимся, как веер, на его правом переднем копыте, но все же ему пришлось остановиться.

Щит на копыте Тарана раскрылся и превратился в изогнутое, острое, как бритва, продолжение копыта. Кролик оперся на левое заднее копыто и опять накинулся на Волка. Малачи уклонился и избежал режущего удара в живот, затем использовал левую переднюю лапу. Магия преобразовала ее в круглый щит, краем которого Малачи зацепил Таран Кролика сзади за правый локоть. Полетели искры, зазвенел металл. Кролик, спотыкаясь, отступал, придерживая руку, но держался прямо и ничем не давал понять, что готов сдаться.

Малачи была отчетливо видна суета на городской стене, и он понял, что арбалет готов сделать еще один выстрел по Досту. Жрец Волка поискал в своем запасе заклинание, которым было бы можно поразить арбалет, но ничего пригодного не всплыло. Не зная, какая угроза для Доста опаснее, Малачи был вынужден замедлить движения.

Таран Кролика ринулся вперед и ударил Волка головой прямо в грудь. Удар был таким сильным, что у него в груди загудело, и боль от ребер пронзила все тело. Он почувствовал, что сбит с ног и падает, но не успел произнести никакого заклинания, как рухнул наземь. Волк приземлился на спину и перевернулся через голову. Искры посыпались из глаз Малачи, мир вихрем закружился вокруг него. Мельком он заметил, что Кролик снова наклоняется над ним, и тут голова Волка врезалась в землю. У Малачи Кидда потемнело в глазах.

Шакри Аван слышал, как его охрана внизу, под ним, сражается со жрецами Волка, но не обращал внимания: он пристраивал на арбалет вторую железную стрелу. На равнине дрались Волк и Таран, да и все вокруг него дрались, но он был выше этого. Он — Дост. Его предназначение — править империей. У его ног под стеной умирал Рафиг Хает, а его собственный сын, это отвратительное существо, умирал там, на равнине. «Прикончи его, и все начнется снова!» Шакри Аван смотрел сквозь сгущающиеся сумерки на золотую спину лежащего человека.

— Все точно по предсказанию!

Вдруг на своей спине он почувствовал тяжесть. Из-за левого плеча высунулась скользкая от крови рука и схватила его за горло. Рука повернула его лицо направо, к его щеке прижимался щекой Рафиг Хает.

— Луну видишь, Шакри Аван?

Шакри Аван засмеялся, услышав, какая боль звучит в голосе противника. Он двинул назад локтем правой руки, попал Рафигу по ребрам и почувствовал, что хватка умирающего слабеет.

— Конечно, это полная луна, под которой ты умрешь.

— Это луна, под которой я решил умереть, — дыхание со свистом вырвалось через сжатые зубы Рафига.

— Исса ханак.

Из-за луны вылетела звезда и полетела к земле, оставляя на сумеречном небе огненный след. Наталия увидела, как по небу движется какое-то темное тело, но подумала, что это ей мерещится. Однако, когда пятно ненадолго заслонило луну и полетело дальше, она поняла, что это и закричала:

— Робин, «Сант-Майкл» прилетел!

Оповещая о своем прибытии, воздушный корабль дал залп по батареям крайинцев. Взорвались еще оставшиеся целыми котлы, выбросив в воздух пар и пламя. Щиты — металлические и деревянные, — защищавшие пушки, были разбиты вдребезги. На том месте, где были пушки, теперь остались тлеющие угли, которые освещали красным светом сражавшихся на равнине Вандари и Осдари.

Малачи потряс головой и подтянул к подбородку ноги своего доспеха. В поле его зрения медленно возник Таран Кролика. Изо всей силы Малачи наносил удары обеими лапами вверх и в стороны и наконец отбросил Таран в сторону. Земля задрожала, когда Кролик всей своей тяжестью рухнул и покатился по земле. И эта дрожь передалась Малачи. Он перекатился на правый бок и поднялся, повернувшись лицом к Тарану.

Он ориентировался по движению воздуха от перемещений Вандари. Таран поднялся в вертикальное положение, и Малачи увидел Григория в виде трехмерной матрицы, которая показала Малачи сведения о скорости, направлении и размерах противника. Он услышал, как свистит ветер в рогах Тарана, и почувствовал, как изменилось давление от того, что левое переднее копыто Тарана выпустило такой же набор лезвий, как на правом.

В сознании Малачи мелькнули эти и тысячи других сведений, но они его не удивили. На подсознательном уровне он годами наблюдал подобные ситуации.

Я последние двенадцать лет готовился именно к этому моменту. — Малачи улыбнулся. — Ты направил меня по этому пути, Григорий Кролик. Ты сам создал детище своего уничтожения».

Долк присел, уклоняясь от удара в шею, и пропустил Тарана мимо себя. Он развернулся быстрее, чем можно ожидать от такой огромной махины, и обеими передними лапами врезал Тарану по спине. От толчка Григорий пролетел вперед. Своими рогами он пропахал две параллельные борозды в каменистой земле. Зацепившись одним рогом, Таран опрокинулся на спину. Калачи улыбнулся. «Дост ведь говорил, что пришло время моего исцеления и неплохо начать его с мести Кролику». Кролик перекувырнулся и вскочил на ноги. Он снова вернулся лицом к Волку, один рог его был согнут, и он стал заметно осторожнее. При приближении Кролика у Малачи затуманилось зрение. Инстинктивно он переместился вправо, но не сумел уклониться от нападения Тарана. Лезвия наискось рассекли грудь Волка. Малачи вскипел от боли и выбросил вперед левый кулак, сильно ударил Тарана и заставив его отступить на шаг. Григорий взмахнул копытом, и попал по правому колену Волка, и теперь уже илбириец захромал назад. Малачи оказался как бы за темным пологом, полностью отсекающим от него врага. «Что происходит?»

Неожиданный удар Тарана отшвырнул его назад, попытался снова перекатиться и вскочить на ноги, после третьего удара по голове Кидд упал на спину, ары сыпались попеременно то на спину, то на грудь Волка, и Малачи почувствовал на губах привкус собственной крови.

«Ничего не понимаю! Почему доспех не срабатывает?» Таран навис над ним:

— Никогда ты не мог со мной сравниться. Ты разбит, как в Глого. Сейчас Дост умрет, потом умрет Гелор.

— Ты не можешь так поступить, Григорий. Крайинец рассмеялся:

— А тебе не остановить меня, Малачи.

Жрец Волка зарычал и попытался заставить свой доспех подняться, но не сработало даже заклинание передвижения.

«Неудача. Столько добирался, столько времени потратил, и впустую. Дост умрет. Разве Ты предназначил мне это, Господи?»

Издали послышалось резкий лязгающий металлический звук. Малачи понял — еще одна стрела летит с городской стены. Со стены что-то прокричала женщина, и Малачи понял, что она целились в Таран Кролика.

«Это Наталия!»

— И ты умрешь, ведьма, предательница!..

«Ну уж нет, Григорий, этого-то я тебе не позволю. — Малачи сконцентрировался, мысленно представив себе местоположение Кролика, Доста и города позади себя. — Кролик был моим врагом в первом видении, Дост — во втором видении моя забота, в третьем видении я — Волк. Что ж, я раньше этого не понимал.

Я — Волк. — Малачи торжественно кивнул. — Мщение — не моя задача, я — Волк, и моя задача — защищать тех, кто не может защитить себя!»

Малачи поразила простота этого постулата. Сделав это открытие, он почувствовал прилив бодрости. Мир открылся ему в своих цветных образах, зазвенели треугольные таблички, при активизации обозначаемых ими действий фон табличек и изображения на них снова поменялись окраской. Он увидел, как Таран Кролика не спеша подходит к Досту, ощущал, как с каждым шагом Тарана вздрагивает земля.

Подобрав лапы, Малачи с трудом поднял Волка на ноги и прыгнул вслед Тарану. Широко размахнувшись рукой с когтями, Волк раскроил правую ногу Тарана и опрокинул Григория на бок. Таран развернулся кругом и оттолкнулся от земли:

— Так спешишь помереть?

— Отнюдь, но спешу не дать тебе совершить убийство. — Медленно поднимаясь, Малачи растопырил пальцы, прыгнул вбок и оказался между Тараном и Достом. — И убивать тебя тоже не желаю.

— Да и не сможешь.

— Смогу. Какой у меня выбор?

— Нет! Умереть должен Дост! — Таран Вандари сделал движение вперед, подняв левое переднее копыто.

«Ну что ж, вынуждаешь меня быть Волком, Григорий!»

В центр видения Малачи вплыла новая табличка, а ней был изображен рычащий волк, и Малачи, не задумываясь, обратился к заклинанию.

Волк сделал прыжок вперед, его тело ярко засветилось, и человекоподобный сменился, стал истинно волком. Челюсти сомкнулись на левой передней конечности Тарана. Волк яростно рванул головой налево и вправо. Из Тарана раздался крик, и левое плечо Кролика вытянулось, треснуло и отвалилось.

Волк отпустил руку Тарана, и она беспомощно повела на боку. Таран прижал к себе сломанную конечность, отвернулся и побежал. Волк сделал прыжок за им, его золотые зубы клацнули у самых пяток Тарана, лапы и копыта высекали искры из каменистой земли, Волк преследовал Тарана, уводя его от Доста.

Григорий вломился в толпу застывших Вандари, разбросав их, как кегли. В своей дикой панике копыта Тарана Кролика превратили пехотинцев в кровавое месиво. Кони пятились, сбрасывая всадников, и разбегались по всей равнине, подальше от убегающего Тарана. В сумерках не было видно ужаса, написанного на лицах, но крики и стоны солдат-крайинцев слышались со всех сторон.

Кролик выигрывал полшага, и Малачи собрался уже сделать прыжок и схватить его, но тут Таран правым копытом попал в траншею, выкопанную крайинцами. Заело механизм сгибания коленей доспеха, и тело начало разворот, при этом громко затрещало правое бедро. Кролик закричал от боли и упал. Малачи знал: повреждения, полученные доспехом, отражаются на находящемся внутри него человеке.

Волк прыгнул в траншею и напал на Тарана. Он вонзил длинные клыки в горло Вандари, проверяя качество металла. Малачи физически ощущал агонию Кролика, находившегося внутри доспеха, и смятение в душе врага.

Да, мечты Кролика разлетелись в прах.

— На многое замахивался, Григорий.

— Да и сейчас хочу.

— Знаю. И желания твои плохие.

Волк стиснул зубы, и двадцать седьмому Тарану Вандари пришел конец.

Глава 77

Гелор, Геаансаджар, 28 маджеста 1687

Малачи поднял морду Волка над телом двадцать седьмого Тарана и произнес заклинание, по которому его Волк снова обрел человеческий облик. Посмотрев в сторону города, он увидел, что Дост все еще лежит на спине. Дост был слишком далеко от него. «Мертв? Мне не удалось спасти его?» Стрела, торчавшая из спины Доста, задрожала. Она дрожала все сильнее, и наконец вылетела из тела Доста и исчезла в сумерках. Рана затянулась сама по себе, не оставив следа на ровной поверхности. Доспех Осдари, надетый на Доста, подтянул под себя руки и поднялся на колени.

«Он жив!»

Малачи, дрожа, остановился перед Достом:

— Ты был неправ, Нимчин. Мне еще не пришло время излечиться, не время для меня понять, что я вылечен.

Доспех Доста покачал головой:

— Правильно и то, и другое, а также ни то, ни другое. Вопрос ставился так: кто ты есть на самом деле; ты должен был снова научиться понимать себя самого. Таков был твой путь, и… — Дост минуту подумал, — и для меня это был путь.

Малачи опустил своего Волка на колени и произнес заклинание, по которому его доспех открылся. Ночной ветерок охладил его разгоряченное тело, облепленное рваной, пропотевшей и окровавленной сорочкой. Жрец Волка выбрался из доспеха и упал на колени, упираясь ладонями в землю. Он устал, был измучен, но все же улыбнулся и даже засмеялся.

— Малачи, ты весь в крови.

Он кивнул, глядя, как с него на землю падают капли крови.

— Да пустяки, просто резаная рана. Волку досталось покрепче.

— Но я вижу!

Малачи поднял голову и увидел над собой Наталию.

— Я даже не представлял себе, что ты такая красивая.

Она покраснела и вдруг от изумления раскрыла рот:

— Ты видишь?

Он утвердительно кивнул.

— Вот чудо!

Малачи помотал головой, неуверенно вставая на ноги:

— Не чудо, просто откровение. — Он протянул к ней руку, и она подошла. Они крепко обнялись, и, хоть ребра у него ужасно болели, он ни за что не ослабил бы объятия. — Мне многое стало ясно. — Он перевел взгляд на Доста. — Мне, конечно, досталось, но тебе еще хуже.

— И да, и нет.

Малачи в изумлении поднял брови при этих словах золотого человека:

— Надо быть Достом, чтобы говорить загадками?

— И да, и нет. — Золотые черты лица стали неподвижными, шлем откинулся назад, и доспех открылся спереди. Из него вышел высокий грациозный юноша. Его заостренные уши поднимались среди густой копны рыжих волос. У него сияли глаза, которые, как ни странно, были разного цвета — один янтарный, другой зеленый. Дост с удивлением вытянул перед собой руки, осмотрел их, потом так же осмотрел ноги. Кожа вокруг глаз Доста была синей, как будто он был в маске. И от этого он казался каким-то чужим, хотя его лицо было знакомо Малачи:

— Никак Урия?

Дост взглянул на жреца Волка:

— Да, я, то есть мы, Урия и Нимчин. — Он сгибал и разгибал руки, потом присел на корточки и снова подскочил вверх. — Просто невероятно.

— Как это можно — быть одновременно двумя?

— А как можно видеть глазами из серебра? — Дост встряхнул головой. — Меня пронзила стрела, я умирал. Прямо здесь, в своем доспехе. А Урия в это время находился в одиночестве и в темноте. Его единственной связью с внешним миром стала моя боль и близкая смерть. Он изготовил талисман, с помощью которого сумел телепортироваться в то единственное место, которое увидел, — в меня. Он вошел в меня, и мы слились. Мы дополнили друг друга и стали единым существом. В своем самопожертвовании он нашел то, что всю жизнь искал, — духовную близость. Он понял, что сила человека в том, чтобы приносить пользу другим.

— Да и мне бы следовало вспомнить об этом, — согласился Малачи, медленно опуская голову. — Я был слепым, потому что сам для себя это выбрал.

— Как тебя понимать, Малачи? Он улыбнулся Наталии:

— Когда меня ослепили в Глого, я замкнулся в себе и пытался понять, достоин ли я своего места в планах Господа. Ответ мне не давался потому, что его нет. В поисках ответа я поднялся на более высокий уровень, чем заслуживал. Предмет поисков уводил меня все дальше от клятв, которые я принес. Становясь жрецом Волка, я торжественно обещал служить людям, защищать их, а, обратившись внутрь себя, я нарушил это обязательство. — Малачи постучал себя по левой стороне груди. — И сейчас, в этом сражении, я вдруг осознал, что я Волк, и моя обязанность — помогать Господу нашему защищать его стадо. Пока я защищаю стадо, мое личное благополучие роли не играет. Когда я решил отомстить Григорию, мое зрение потускнело. Когда он начал угрожать тебе, я вернулся к своим обетам и вспомнил о своей роли в жизни. И снова стал Волком, и вот тогда обрел силу и смог победить его.

— Может, по этой же причине Господь позволил Досту воплощение? — К ним, хромая, подходил Робин Друри, опираясь на другого этирайна. Он обратил их внимание, что войска гелансаджарцев и крайинцев прибежали вместе на место действия, чтобы увидеть зрелище возрождения Доста. — Сражение прекратилось, когда он появился на поле боя. Я думаю, что он мог с такой же легкостью уничтожить Таранов, с какой он их лишил движения. На мой взгляд, хоть он стал победителем, но спас больше жизней, чем погибло из-за него.

Дост кивнул, потом пожал плечами и наконец улыбнулся Малачи:

— Сильное государство Гелансаджар будет прекрасным буфером между Араном и Крайиной. Оно предотвратит войны, но не без потерь с обеих сторон. Мы рады, что наше возвращение спасло много жизней. Мы знаем, что мир не устраивает тех, кто жаждал войны ради собственных амбиций.

Дост повернул голову к северо-западу:

— Через три дня здесь будет герцог князь Василий Арзлов с войском в три полка. Он представляет собой угрозу, но не очень опасную для нас. И «Сант-Майкл» представляет собой угрозу, но на его борту находится принц Тревелин — вполне разумный человек. Может быть, в ближайшие дни мы достигнем соглашения, выгодного для Гелансаджара, Крайины и Илбирии.

Дост обратился к Наталии:

— Тасота Наталия, окажите нам честь, будьте гостьей Гелора. Мы приглашаем гусар и Вандари на роль вашей Почетной Охраны. Не меньшая честь для нас — присутствие виконта Уоркроса. Я уверен: оба ваши народа поймут, что благодаря вашей тайной дипломатической миссии в Гелор заложена прочная основа будущей сердечной дружбы с двором Уричина Доста.

Дост жестом указал присутствующим на город:

— Милости просим всех вас в Гелор. Прошу простить беспорядок, но меня тут долго не было, и за это время порядок несколько расшатался.

Глава 78

Дворец Уричина Доста, Гелор, Гелансаджар, 2 отумбря 1687

Четыре дня после возвращения Доста для всех были очень напряженными, хотя Малачи Кидд подозревал, что самым занятым был именно он. Кроме обязательного посещения всех церемоний, встреч и переговоров между всеми договаривающимися сторонами, ему надо было еще и привыкать снова видеть. Временами зрелища и яркие краски были для него утомительны, тогда он закрывал глаза и отдыхал в темноте, которую когда-то так ненавидел.

Досрочное прибытие «Сант-Майкла» в Гелор объяснялосъ тем, что он летел на север в сопровождении небольшой эскадры воздушных кораблей. Принц Тревелин реквизировал воздушные корабли, принадлежащие Тримшо и независимым владельцам, в том числе и «Горностай». Пока «Сант-Майкл» спешил на север в Гелор, грузовые корабли вылетели в долину Куланг и сгрузились углем из запасов разрушенного сталелитейного завода принца Аграшо. С помощью яликов этирайков, шлангов и брезентовых желобов небольшие корабли смогли дозагрузить корабль прямо в полете, и поэтому он смог очень быстро вернуться в Гелор.

Когда Василий Арзлов прибыл со своим войском к Гелору, у «Сант-Майкла» был такой запас угля, что он мог неделями летать над полем битвы. Количество пушек на флагмане Арзлова «Леший» не составляло и одной десятой вооружения «Сант-Майкла», так что говорить о сражении было бы просто смешно. Арзлов приказал своему флагману совершить посадку вблизи города и согласился стать гостем Доста. Его армия — 1-й и 2-й полки взоринских улан и взоринские драгуны — встали лагерем вне города. По приказу тасоты они помогли гусарам и этирайнам расчистить завалы и реставрировать разрушенные здания.

Тасота Наталия и принц Тревелин быстро нашли друг в друге союзников. Хоть о взаимном доверии говорить еще было рано, но Василию Арзлову оба не доверяли еще больше. Это объединило их и подтвердило взаимную оценку ума и прозорливости. Оба согласились, что должны уговорить свои правительства забыть враждебность. Под конец переговоров Тревелин преддожил отдать Крайние один илбирийский корабль для компенсации утраты «Зарницкого», а Наталия предложила пенсии от Крайины тем этирайнам, кто остался в живых после защиты Гелора.

Арзлов не был в восторге от соглашений, которые заключили оба высочества до его прибытия. Наталия не сомневалась, что Арзлов был в заговоре с Кроликом, и считала его прибытие с войсками доказательством его намерений поддержать завоевание Гелора Кроликом. Она жаждала суда над Арзловым по прибытии в Муром, ему грозило обвинение в государственной измене.

Однако Арзлов вынашивал другие планы. Он произнес пылкую речь в свою защиту. Он заявил, что прибыл в Гелансаджар со своими войсками, расквартированными во Взорине, чтобы остановить Кролика и спасти тасоту. И он был прав: Наталия не могла подтвердить его измены, не имея доказательств; она не могла процитировать ни одного его слова, которое указывало бы на то, что он с Кроликом действовал заодно, или хотя бы намекало, что вторжение в Гелор инспирировал он. Арзлов заявил, что исчезновение Наталии привело его в ужас. Он решил, что она отправилась остановить Кролика, и ему пришлось срочно выступить с той же целью: остановить Кролика и гарантировать ей безопасное возвращение в Крайину.

Наталии пришлось принять его версию, но она поклялась, что добьется снятия его с должности губернатора Взорина. При всей своей дальновидности, Арзлов забыл, что после войны с Лескаром тасир наградил Малачи титулом Героя. Так что подвергать Малачи пыткам было правонарушением. Правда, не самым серьезным, но вполне достаточным основанием, чтобы убедить тасира, что самое место для Арзлова — управлять снежными бурями на Мурамищине. Его ссылка из Взорина вполне аналогична ссылке илбирийскнх изменников из Арана, которую им обещал принц.

Стоя у входа в зал аудиенций Доста, Малачи, в серой униформе гелорского производства, улыбнулся при виде Робина Друри:

— Добрый день, брат Друри. Почему лицо такое вытянутое? Когда после обеда закончится это мероприятие, вы отправитесь назад в Дилику. Там зимой будет приятнее, чем мне зимой в Муроме.

Высокий этирайн согласился:

— Думаю, что вы правы, сэр. Однако после того, как вы получите свою награду от тасира, вы, очевидно, будете пользоваться большой популярностью в обществе. Там не до погоды будет.

Малачи покачал головой:

— Это тасота будет популярна после ее приключеий, а не я.

— Но вы-то будете при ней, и я подозреваю, что она найдет способ не дать вам замерзнуть зимой.

— Это верно, но вы не ответили на мой вопрос.

— Нет, сэр, не ответил. — Робин смотрел в сторонy. — Принц Тревелин высылает в Илбирию группу людей. Там есть одна женщина, Аманда Гримшо…

— Это та, которая передала мое послание принцу?

— Да, сэр. Высылают ее отца в том числе. Мы вернемся в Дилику как раз после их отъезда.

Малачи поморщился:

— Да, не повезло. Конечно, вы ведь офицер. Вы могли бы сделать ей предложение. Если она примет, то останется.

Робин грустно улыбнулся:

— Мне кажется, что эта женщина — то, что мне нужно, но не уверен, что она согласится жить на тот доход, который я получаю в нашем ведомстве. А если учесть, что ее отец меня ненавидит, вряд ли он предоставит ей приданое.

— Брат Робин, я обычно выплачиваю грант моим помощникам, и это место сейчас вакантно. Мы бы могли…

Робин воздел руки кверху:

— Спасибо, сэр, но нет. Я не люблю быть объектом благотворительности.

— Понял вас. Может, Дост…

— Он уже предложил компенсацию этирайнам за их службу. Мы проголосовали отдать половину из полученных денег в пользу семей погибших, а остальное — в доннистскую миссию отца Райана. — Робин нахмурился. — Это не вопрос денег, поймите меня правильно, сэр, это вопрос характера и времени. Я считаю, что Аманда была бы мне прекрасной женой, но чтобы в этом убедиться, понадобится время. А если она уедет из Арана…

— Время — самое дорогое, брат Робин. — Малачи медленно улыбнулся. — К счастью, если вы предназначены друг для друга, любовь со временем не заржавеет. Через пару лет вернетесь в Илбирию, и она вас дождется.

— Надеюсь, сэр.

Из открывшихся дверей зала аудиенции вышел новый камергер Доста — Сузил ибн-Хаким.

— Прошу пройти со мной.

Старший жрец Волка кивнул и предложил Робину пройти вперед. Они вошли в громадный зал, длина которого была в четыре раза больше его ширины. Невероятно высокий кафельный потолок опирался на лес колонн. Напротив двери, позади трона Доста, стоял золотой доспех Осдари, десять золотых Тигров выстроились по обе стороны ковра ручной работы, занимающего все пространство между дверью и помостом для трона.

На самом помосте стояли три кресла. На центральном троне сидел Дост. Слева от него — молодая девушка, которую, как помнил Малачи, представили как вдову Рафига Хаста. По правую руку от Доста сидела поразительно красивая женщина по имени Турикана. На Досте была вышитая туника и брюки, вытканные из золота. Туника была расшита черными полосками, как у тигра, на грудь спускались края воротника, такого, какой бывает на церковном облачении, и с них смотрели два бледно-зеленых глаза — единственное украшение туники. Вдова Рафига Хаста была в черном. На Турикане было длинное платье из золота с такой же вышивкой, как на наряде Доста.

Слева у стены стояли принц Тревелин и капитан Хассет. Напротив них — тасота Наталия, князь Арзлов и крайинец по имени Валентин Свилик. Оба жреца Волка остановились в пяти-шести ярдах от трона и поклонились, когда Сузил представил их двору:

— Виконт Уоркрос и брат Робин Друри по вашему вызову, милорд.

Дост встал.

— Друзья, простите мне эту официальность, но сейчас время церемоний. Из всех, кто собрался здесь, кроме моих сестер, ближе всего я знаком с вами. Я уважаю вашу мудрость и все, что вы для меня сделали. Я хочу вас отблагодарить.

Малачи поглядел на Робина, потом покачал головой:

— Мы действовали бескорыстно, милорд.

— Знаю, но прошу вас, — Уричин посмотрел на принца Тревелина и тасоту Наталию. — Я сейчас в обществе царственных персон, и мне хотелось бы, чтобы они считали меня равным себе. Они должны понять, что я как цивилизованный человек хочу выразить свою благодарность тем, кто помог мне вернуть мой трон. Согласны?

Малачи и Робин пожали плечами, взглянув друг на друга.

— Брат Робин, как думаешь, откуда это «прошу вас», — от Урии?

Робин покачал головой:

— Сомневаюсь, но именно он захотел бы выразиться таким образом.

Дост, подняв брови, глядел на них:

— Ни один из вас не хотел облегчить мне задачу, да? Ну ладно, тогда о наградах: вы, Малачи Кидд, и так уже владеете доспехом Осдари — Волком. Я вручаю вам две дюжины Волков Осдари, которые спрятаны в Джебель-Квиране. После того, как вы съездите в Муром и объясните крайинцам, как восстановить исходные свойства их доспехов Вандари, я хочу, чтобы вы вернулись сюда за своими Волками. Отвезете их в Сандвик. Будете обучать последующие поколения жрецов Волка по методике, принятой у Осдари.

Малачи улыбнулся:

— Польщен вашим даром, милорд. С удовольствием выполню ваше распоряжение.

— Ну и отлично. — Теперь Дост смотрел на Робина. — Как бывший Урия Смит, я знаю, что вы не примете награды. Вас награждает бывший Нимчин.

Робин покачал головой:

— Прошу прощения, милорд, но это я изготовил арбалет, которым вас чуть не убили.

— Вы сделали то, что сделали, и остановили жестокого человека с огромными, непомерными амбициями. А другой злоупотребил вашей помощью, и в этом нет вашей вины. Вы не несете ответственности за поступки Шакри Авана. — Дост жестом подозвал его: — Прошу вас приблизиться.

Деревянным военным шагом Робин промаршировал вперед. Остановился на расстоянии фута от помоста и поклонился.

— Робин Друри, вы судите о людях по их истинному достоинству, а не по их имуществу или положению в обществе. Вы умеете от каждого получить максимум, на что он способен. А самое важное, что вы проявили здесь, — это ваша готовность вмешаться и защитить слабых. Для такого человека, как вы, может быть только одна награда.

Дост наклонился вперед и дотронулся до лба Робина. Жрец Волка, шатаясь, отступил на несколько шагов, потом замигал и широко заулыбался.

— Спасибо вам за ваш дар и доверие ко мне.

— Всегда рад видеть вас, друг мой, — улыбался Дост.

Робин развернулся на каблуках и занял свое место рядом с Малачи.

Бровь над серебряным глазом поползла вверх:

— И что это?

— Помните, как Вандари не могли двигаться, после того как вы выгнали их из города?

— Ну естественно.

Робин постучал себя по лбу:

— Он дал мне такой же дар заклинания.

Малачи кивнул. Доспех Дари обладает большими возможностями, чем можно себе представить, и поэтому им могут злоупотребить. Дар, полученный Робином от Доста, — средство останавливать все доспехи Дари, в том числе и доспех Доста. Он сделал Робина судьей и исполнителем приговора над любым, кто рискнет воспользоваться этими доспехами в своих интересах.

— Он знал, кого выбрать.

— Спасибо, сэр.

Дост широко развел руками:

— Принц Тревелин, тасота Наталия, прошу вас о любезности. Надеюсь, тогда мы ускорим заключение мира и завяжем наше общее сотрудничество. — Он обратился к Наталии. — Тасота Наталия, вам необходимо найти замену на пост губернатора протектората округа Взорин.

Наталия пристально посмотрела на князя Арзлова:

— Вы правы, милорд. Дост улыбнулся:

— Я хотел бы порекомендовать моего друга Валентина Свилика. Вы знаете, что он много лет прожил во

Взорине и отлично его знает. Он говорит по-гелансаджарски и помог мне понять ваш народ и его образ жизни. Если он будет стоять во главе Взорина, мне не придется думать о безопасности моих границ, и я знаю, что мы скоро начнем обоюдовыгодную торговлю. Тасота кивнула:

— Ваша рекомендация много значит для моего отца, милорд.

— Отлично, — Уричин обратился к князю Арзлову по-крайински. — Милорд, я понимаю, что вы в свое время организовали поражение Фернанди, но ваши достоинства не были признаны. Из-за того, что ваш подчиненный проявил инициативу — ворвался в Гелансаджар, вы, очевидно, обречены провести остаток жизни в таком холодном и пустынном регионе, от которого я сам отказался восемь веков назад. Предлагаю вам тот же выбор, который предлагал Григорию Кролику: или погибнуть в Крайние, или присоединяйтесь ко мне, займите должность моего военачальника.

— Простите, не понял? — захлопал глазами Арзлов.

— Вы станете командовать войском Осдари от моего имени. Ваша репутация достаточно известна, чтобы запугать тех, кто надумает захватить мое государство. — Дост хлопнул в ладоши. — Если поступите на службу ко мне, ваша слава переживет все народы, которые сейчас существуют.

— Что это он говорит? — Робин обернулся к Малачи.

— Да просто подтверждает, что не ошибся, одарив своей наградой именно вас.

Арзлов кивнул, соглашаясь:

— Принимаю ваше предложение, милорд. Малачи покачал головой:

— Дост принял исключительно верное решение, кому дать такую награду, Робин.

Наталия поклонилась Досту:

— Желаю вам, чтобы князь Арзлов оказался более сговорчивым на службе у вас, чем он был у нас, милорд.

— Крайние не нужен военачальник для обороны. А Гелансаджару нужен. Выполняя наши задачи, я думаю, князь Арзлов найдет должное применение своим талантам.

— Надеюсь, так и будет, милорд.

Уричин кивнул Наталии, потом обратился к принцу Тревелину:

— С того момента, как князь Арзлов поступил ко мне на службу, вас будут беспокоить проблемы сохранения мира. Прошу вас принять от меня дар, который вам докажет, что я не питаю злобы к Илбирии.

Тревелин покачал головой:

— Я наслышан об Урии Смите. Полковник Кидд отзывался о нем в самых лестных выражениях. Ни за что не могу представить себе, что он будет желать зла Илбирии.

— Нет, он не желает. В сущности, мой дар вам основан на отношении к вам вашего народа. — Дост вытянул вперед правую руку, и Турикана встала рядом с ним. — Я предлагаю вам жениться на моей сестре, чтобы связать наши государства и обеспечить мир вашему государству. Благодаря Урии она знает все о вас и об Илбирии. Она согласилась на этот брак, если вы не возражаете.

Только легкий прищур глаз выдал, насколько принца удивило это предложение.

— Не слишком ли ценный дар — сестра, чтобы им скреплять союзничество, милорд?

— Я согласился бы с вами, если бы в мои намерения входило только связать наши правительства. — Улыбка Доста стала озабоченной. — Мне подумалось, что она сможет исцелить ваше сердце. Этим она завоюет любовь вашего народа и укрепит связь между нашими странами. Я илбириец и крайинец, гелансаджарец и дурранец. Я хочу, чтобы всем народам в мире стало так же уютно от такого смешения языков, как мне. А это возможно, только если познаешь народ моего государства.

Тревелин взглянул на Турикану:

— Не так просто быть моей женой. Она ответила ему улыбкой:

— Урия рассказывал мне, какие трудности преодолела ваша Рочел. Я не рассчитываю заменить ее вам ни в уме, ни в сердце, но если ваши враги попытаются нанести вам вред, для них я стану ее двойником.

Принц кивнул:

— Вы сделали хороший выбор для меня, милорд. Вы заставили меня пожалеть, что я не был знаком с Урией Смитом лично, а только заочно, через его друзей.

— Не страшно, что вы его не знали. Главное, что он вас знал. И знал, как вас любит народ. Благополучие вашего народа — священный долг, который всегда должен быть для вас первостепенным, ради вас и ради них.

— Так и будет, — принц Тревелин взял Турикану за руку, она подошла и встала рядом с ним.

Наталия и Малачи, улыбаясь, обменялись взглядами.

«Да, красивая пара».

Дост улыбался и хлопал в ладоши с удовольствием, в котором Малачи почувствовал известное ему самодовольство Урии.

— Отлично, официальная часть закончена. Я знаю, что завтра все вы покинете мою землю, поэтому сегодня вечером устраиваю банкет в вашу честь. Пусть сегодняшний вечер будет концом старых распрей. Я хочу, чтобы сегодня мы праздновали рождение нового мира. Пусть сегодняшний вечер объединит нас против всех возможных грядущих неприятностей.

Малачи взял за руку Наталию:

— За будущее, Наталия?

— И за восстановление нашего прошлого, полковник Кидд?

Он посмотрел на Робина Друри, потом заглянул в ее глаза цвета морской волны:

— Сможем ли мы наверстать пропущенные двенадцать лет?

— «Леший» — не такой быстрый корабль, любовь моя. — Наталия сжала его руку. — Ушедшее минуло. Попусту потраченное время — это трагедия, так что оставшееся время надо использовать на всю катушку. Верно?

Малачи кивнул, улыбались даже его глаза из серебра.

— Как и тогда, Наталия, преклоняюсь перед твоей мудростью.

— Это пока я не побила тебя на шахматной доске? — Радостный смех Наталии разнесся по всей комнате. — Для нас наступает светлое будущее.